Париж и Клод Дебюсси

На этот раз Комитас въехал в Париж с парадного входа. Пять лет назад, в 1901 году, после своего блестящего выступления на завершившейся в Берлине Всемирной конференции по духовной музыке, он на короткое время посетил Париж. Непродолжительное знакомство с городом убедило его в том, что столица европейской культуры живет бурной музыкальной жизнью и что именно в этом городе можно полнее ощутить биение пульса времени. В тогдашний свой приезд ограничился встречами с местными армянами. А за эти пять лет им была вырастала большая программа, осуществить которую он намеревался теперь.

В Париже в начале века продолжают жить славные традиции Бальзака и Гюго, Давида и Делакруа, Бизе и Берлиоза. Не забыты Коммуна и «Марсельеза», «Песни хлеба» и «Интернационал.» Но теперь наряду с романтическим образом великих бунтарей типическим стал и образ индивидуума, мечтающего об «изысканных путешествиях» и о башнях из слоновой кости. В поэзии теперь властвуют имена Теофила Готье и Поля Верлена, в драматургии — Мориса Метерлинка. Рядом с именами живописцев импрессионистов Мане, Моне, Ренуара и Писсаро называются имена музыкантов-импрессионистов — Дебюсси, Сати и Равеля. Центральными событиями музыкальной жизни продолжают оставаться роскошные постановки оперных спектаклей в Гранд Опера и в Опера-Комик с участием первоклассных певцов и дирижеров. Соответственно, высока и репутация обеих парижских консерваторий и Высшей школы профессионального пения.

Париж еще в 1889 г. во время Всемирной выставки имел возможность ознакомиться с музыкой Востока — арабской, индийской, китайской, что не замедлило отразиться на творчестве французских композиторов.

В 1906 году, в музыкальном мире Парижа господствовало имя Клода Дебюсси. Пожалуй, из новейших французских композиторов он один не утратил связи с великими традициями искусства прошлого столетия, и его творчество посвоему, но активно противостояло тенденции прозаизирования личности. Живописец звуками, он создавал совершенные музыкальные полотна. И хотя творчество его в Европе получало противоречивые оценки, среди много численных его поклонников раздавались голоса, объявлявшие: «Снимите шляпу, господа, перед вами гений». И все же путь этот был критическим для европейской музыки — оторванная от народных своих истоков, она рано или поздно должна была зайти в тупик. Во всяком случае, так думал приехавший в Париж Комитас, девизом творчества которого было: «Народ — величайший в мире творец, идите и учитесь у него».

Как же примет избалованная всякого рода музыкальными событиями французская публика неизвестного ему композитора из незнакомой ему страны?

Большой интерес у Комитаса вызвало творчество Дебюсси и Равеля. Оба эти композитора как в малых, так и в 'больших формах проявляли исключительный мелодический дар, умели ясным и простым языком отразить природу живого, переменчивого чувства, создавая в музыке удивительно искренний и безмятежный образ. Это и пленило в их произведениях Комитаса-певца, музыканта и композитора. Он внимательно просмотрел произведения Клода Дебюсси, все — маленькие фортепианные пьесы, живописные песни, симфонический эскиз «Море», знаменитую «Бергамскую сюиту», многочисленные маленькие шедевры и единственную оперу «Пелеас и Мелисанда».

Он в свободное время много играет Дебюсси. Играет он также произведения Габриеля Форе и Мориса Равеля.

Тонкое и выразительное искусство Дебюсси помогло Комитасу по-новому посмотреть на свое творчество и освободиться от некоторой, идущей от немцев сдержанности.

Благодаря Маргарите Бабаян состоялось знакомство Комитаса с Дебюсси. Встречи этой оказалось достаточно, чтобы они почувствовали друг к другу дружеское расположение, Огромный интерес проявил к искусству Комитаса знаменитый музыковед и дирижер, зять Маргариты Бабаян — Луи Лалуа. Немало возможностей знать творчество Комитаса, быть знакомым с его идеями имел и Ромен Роллан, который, как и Комитас, являлся почетным членом «Кавказского общества».

Осуществлять свою парижскую программу Комитас начал с организации хора. К работе он привлек тридцать человек, среди которых были не только певцы-армяне. В качестве солистов он пригласил Арменака Шахмурадяна, который тогда посещал «Школу пения» Венсана д'Энди и Мугуняна, который был известен в Париже как обладатель прекрасного лирического тенора. Сам президент Франции Лабе приглашал Мугуняна к себе давать концерты. Комитас готовился с хором исполнять не только народные песни, но и духовные армянские песнопения. Ежедневные многочасовые репетиции с хором отнимали у Комитаса много сил.

Серый кошелек

После репетиции Комитас торопился. Он был приглашен на обед к родителям Маргариты Бабаян. Но выйдя на улицу, он, чтобы согнать с себя усталость, решил добираться пешком. Он шел, и память о студенческих днях заставляла его то и дело смотреть себе под ноги. На тротуаре у киоска валялся маленький кошелек. Он посмотрел по сторонам, но угадать хозяина в этой многолюдной толпе было невозможно. Тогда он нагнулся, поднял кошелек. Он был старенький, потертый, и в нем было всего десять франков. Да, в те далекие берлинские дни эта ничтожная сумма могла бы осчастливить его. Любопытно, кто его потерял? Бедные студенты кошельков при себе не держат. Хозяйкой его может быть рабочая женщина, для которой десять франков большая сумма. Комитас снова оглядел прохожих, никто по-прежнему не проявлял признаков беспокойства. Тогда он решил подождать до тех пор, пока объявится хозяйка. Он купил дневные газеты и успел просмотреть их все. Теперь он стал напевать грузинские песни, которые записывал на репетиции хора грузинских студентов. Так прошло несколько часов и, наконец он заметил девушку, которая шла по направлению к нему, внимательно смотря под ноги прохожих. Когда девушка поравнялась с ним, он спросил:

Мадемуазель, вы что-то потеряли?

Да, мосье, — ответила девушка. — Я потеряла кошелек.

А какой он с виду? И что там было?

— О, мосье, — улыбаясь своей догадке, воскликнула девушка, — неужто вы его нашли? Он кожаный, серого цвета, потертый, рядом с пуговицей чуть порвано. В нем всего десять франков. Окажите мне милость, верните.

Вот он, возьмите. Только в следующий раз, если будете терять, постарайтесь скорее спохватиться. Вы у меня отняли ровно четыре часа.

Девушка сердечно пожала незнакомому господину руку, поблагодарила, и уходя, без конца оглядывалась.

Комитас довольный, но и страшно голодный, спешил теперь к Бабаянам, мысленно представляя милую обстановку столовой комнаты, где его не раз угощали обедом родители Маргариты.

Вскоре он стоял у двери и нажимал на кнопку звонка. Дверь открыла Маргарита и с упреком посмотрела на него. Комитас виновато улыбнулся:

— Прости за опоздание, Марго джан. Пройдем в дом, расскажу что случилось.

Гениальный священник Комитас

Чтобы иметь полное представление о французской музыковедческой науке, Комитас посещал лекции в Высшей школе социального образования, где выступали известные музыковеды — Ромен Роллан, Анри Экспер, Андре Пиро, Луи Лалуа и другие. Когда концертная программа хора была готова, — к этому времени Комитас в достаточной мере овладел французским языком, — состоялась его первая лекция-концерт.

Концерт должен был дать музыкальной общественности Парижа первое представление об армянской народной песне. В переполненном зале находились Клод Дебюсси, Ромен Роллан, Луи Лалуа, Венсан д'Энди, Альфред Круазе и много других известнейших музыковедов и музыкантов. Слушатели овациями встречают каждое выступление хора и солистов.

Объявляют номер Комитаса — сейчас он на сцене олицетворяет весь свой народ. Приготовления к концерту отняли у него много сил и об этом все прекрасно знают в хоре. Знают, что и голос у него охрип, — что же может сделать стакан теплого чая? Как он споет? Но вот он выходит на сцену — в черной до пят сутане, в капюшоне, который низко закрывает лоб, и только на груди светлым пятном выделяется серебрянный ки: не изменил ли ему голос. Они знают, что Комитас на репетициях работал в поте лица, не щадя ни себя, ни своего голоса.

Комитас медлит, тревога возрастает…

Мягкий, трепетный голос скорби, идущий из глубины души… Так может петь лишь душа, познавшая и горе и радость.

Со сцены публика в зале казалась массой окаменевших тел с неподвижными лицами и широко раскрытыми глазами. Комитас чувствовал, как гипнотическое состояние публики передается ему. Ничего подобного он ранее не переживал. Но вдруг оцепенение покинуло публику, овацией и цветами приветствовала она необычного исполнителя. На сцену поднимались знакомые и незнакомые люди, они пожимали ему руку, благодарили, поздравляли, а многие шли, чтобы просто сблизи взглянуть на человека столь необыкновенного обаяния.

Зал приутих, когда на сцену поднялся кумир парижской публики Клод Дебюсси. Комитас пошел ему навстречу, но Дебюсси, опережая его, пошел быстрее и, дойдя до Комитаса, стал перед ним на колени. Он приложился губами к подолу комитасовской сутаны, а потом, обращаясь к нему, громко сказал: — Отец Комитас, я склоняю голову перед вашим музыкальным гением.

Затем, повернувшись к залу, он, словно поясняя публике свою мысль, сказал:

— Если Комитас создал бы только «Антуни», этого было бы достаточно, чтобы считать его великим музыкантом.

— Два больших музыканта обнялись и провожаемые аплодисментами, покинули сцену.

После этого парижане были свидетелями еще нескольких концертов и лекций Комитаса, которые прозвучали в Сорбонне, в «Сельскохозяйственном павильоне», в новой армянской церкви, которая находилась на улице Жан-Гужуна, и в помещении «Армянского общества». С восхищением писали об этих концертах парижские газеты: «Надо было бы обладать языком Бурго Дюкудре, чтобы описать народные и церковные песни, привезенные отцом Комитасом из Армении» ("Le mercure musical" музыкальный журнал-обозрение). «Комитас своими двумя концертами показал нам букет пленительных мелодий, сохранивших аромат родных краев, восхитив нас своей гармонизацией этих мелодий, свидетельствующих о высоком мастерстве и гении его же, Комитаса».

Профессор Сорбоннского университета Луи Лалуа стал инициатором организаций международного фестиваля русской, армянской, французской и греческой народной песни и танца. Комитас со своим хором дал два концерта в фонд «Кавказского общества», оказывающего материальную помощь нуждающимся студентам кавказцам. Армянский клуб «Масис» и русские музыаканты организовали комитасовские вечера — концерты. Комитас, имя которого было теперь известно всему Парижу, стал уже авторитетом как для своих соотечественников, так и для представителей других народов.

«Грешник» Комитас

Приезду Комитаса в Париж очень обрадовался художник Кюркчян. С Комитасом Кюркчян познакомился еще в Берлине, где слушал его знаменитую лекцию, и с тех пор горячо привязался к нему. Он мечтал написать портрет Комитаса. И когда в 1905 году армянская церковь в Париже заказала ему написать изображение Иоанна Крестителя, он задумал писать его с Комитаса. Кюркчян считал, что настало уже время вывесить портрет Комитаса в церкви, среди изображения святых.

Он заканчивал работу над портретом, когда к нему зашел Комитас. Кюркчян подвел его к картине. Глаза Комитаса на картине с мольбою были обращены к небу, непокрытую его голову озаряли небесные лучи. Не забыл художник нарисовать нимб. Комитас бросил взгляд на портрет, и лицо его потемнело от гнева:

— Сейчас же сотри с холста этого грешного Комитаса.

Кюркчян не хотел верить слышанному. Портрет одобрен заказчиком, за него выдана двойная плата. И все же уважение к Комитасу, его искреннее чувство негодования заставили художника взяться за мастихин. Он чуть не плача начал соскабливать с холста не высохшие еще краски. Чувствуя как переживает за картину Кюркчян, Комитас обнял его за плечи и сказал:

— Прошу тебя, не обижайся. Я знаю, ты делал это с любовью, но, связав меня с небесами, ты убил тем самым меня, ты оторвал меня от родной земли, от моего народа… — Комитас вздохнул, помолчал и потом добавил: — А я не знаю ничего более святого, чем душа моего народа…

В 1907 году в Швейцарии организовав новый хор, Комитас выступил с лекциями и концертами в Цюрихе, Лозанне, Берне, Женеве. По поводу его концерта в Лозанне швейцарские газеты писали: «Армения, как и Швейцария, страна гор и долин, однако армяне, вдохновленные своей природой, творят чудеса, в то время как мы…"

Дорога странствующего музыканта привела Комитаса в Италию. Он приехал в Венецию, где выступил с концертом и лекцией. Здесь же он не долгое время работал над книгами хазов в хранилище древних армянских рукописей, на острове Св. Лазаря.

На этот раз Комитас возвращался в Вагаршапат, заслужив широкое признание мировой музыкальной общественности.

Скучные будни монастырской жизни не могли помешать Комитасу в осуществлении его замыслов, но все же временами им овладевало тягостное чувство одиночества. Длившаяся больше года поездка по городам и странам Европы позволила ему выполнить часть намеченной програмы. В Париже Комитас издал свой первый сборник «Армянская лира», куда вошли двенадцать песен. Этими концертами он осуществил давнишнее свое желание — познакомить европейцев с армянской песней. Тогда же он получил возможность ознакомиться с новейшими музыкальными течениями и их представителями. И чем глубже он знакомился с ними, тем сильнее проявлялась в нем жажда нового.

И в Эчмиадзине его ждала работа — опять хор, оркестр, работа над хазами, собирание народных песен, их исследование и обработка. Но во всем этом он один, один, и вокруг него пустота. В минуту усталости и душевной опустошенности он получил из Парижа письмо от Маргариты Бабаян и тут же сел писать ответ: «Как обрадовало меня твое письмо. Действительно, я давно не писал ничего ни тебе, ни моим друзьям, которые хотя и находятся далеко, но очень близки мне. И голова устала, и душа, я стал неспокоен, терпение мое иссякло. Представь, живешь в тумане и жаждешь увидеть яркий свет, вознестись, вознестись высоко-высоко, жить где-то рядом с палящим солнцем, но не находишь дороги и задыхаешься в этом поганом воздухе. Нет человека, перед которым можно было открыть сердце и от которого можно было услышать слово разумное: как сыч, сижу с утра до вечера за своим столом и пишу, пишу… Настает время отдыха, хочу кому-нибудь спеть или сыграть написанное и не нахожу никого. Выхожу из комнаты и, как тигр один расхаживаю в саду или у себя на веранде. Удивляюсь, как я до сих пор не сошел с ума в атмосфере такой затхлости. То хочется бежать куда-то, то хочется запереться отшельником и трудиться, но что же я тоща делаю, если не тружусь?.. Хочу, чтобы было иначе, хочу жить только с музыкой, чтобы ничто меня не мутило, мысль мою не путало, душу не смущало бы и совесть мою не убило… Но я не отчаиваюсь, продолжаю работать, много вещей написал, многое сделал…»

Атмосфера в Эчмиадзине стала еще более невыносимой после смерти Хримяна Айрика. Приутихшие на время противники Комитаса вновь стали плести против него интриги. И очень скоро сумели враждебно настроить против него новоизбранного католикоса Измирляна. Сначала это отразилось на жаловании Комитаса. Если светскому педагогу, приглашенному со стороны, было положено три тысячи рублей в год, то Комитасу, как преподавателю музыки в семинарии, платили в десять раз меньше. Кроме этого, он получал жалование архимандрита, что составляло приблизительно такую же сумму. Это посчитали достаточным и урезали ему преподавательское жалование. Такое оскорбительное решение послужило поводом, чтобы Комитас написал отречение.

«Святейшему католикосу всех армян Маттеосу II.

Двадцать лет я состою в братии престольного св. Эчмиадзина. Вступил в нее с целью служения. В течение двадцати лет окружающие не давали мне делать то, что я мог бы делать, ибо вокруг себя я видел только козни и интриги. Нервы мои сдали, далее терпеть все это нет у меня сил. Ищу покоя — не нахожу; жажду честно работать — встречаю препятствия; пытаюсь держаться в стороне — заткнуть уши, чтобы не слышать; закрыть глаза, чтобы не видеть; сдерживаю себя, чтобы не впасть в соблазн; обуздываю чувства, чтобы не гневаться — но не могу. Я человек и не могу так более. Совесть моя гибнет, энергия иссякает, жизнь уходит, и только сомнение свивает гнездо в глубине моего существа.

Если Вашему Святейшеству угодно меня не потерять, а найти, со слезами умоляю отпустить меня из св. Эчмиадзина и послать в Севанскую обитель отшельником: я потерял двадцать лет, дайте же мне возможность в оставшиеся годы спокойно работать над результатами моих исследований, что будет более достойным моим служением многострадальной армянской церкви и науке.

Вашего Святейшества слуга и сын вардапет Комитас, монах св. Эчмиадзина».

Разгневанный католикос к великой радости отцов церкви не удостоил Комитаса ответа. После этого Комитаса начали откровенно травить.

Условия пребывания Комитаса в Эчмиадзине стали невыносимы. На каждом шагу оскорбления, интриги.

В эти трудные для него дни он получил от Манташева в подарок рояль. Вечером поздравить его пришли друзья. Он сварил им кофе, они посидели. Потом он играл и пел, и проводив их, долго стоял на веранде. Да, ему уже сорок лет. Европейский композитор в его возрасте сменил бог знает сколько инструментов, а он приобретает свой первый инструмент, получает его теперь, когда силы уже на исходе… Сколько лет подряд он день и ночь, запершись в холодном классе семинарии, закутав ноги пледом, просиживал за роялем при тусклом свете свечей. Он глазам своим не верил, что в его комнате стоит рояль, что теперь в любую минуту, днем или ночью, он может сесть за рояль и играть, играть без конца. Непонятное чувство охватило его, горло сжалось: «Вот и у меня стало как у людей». Он плотно притворил окна и двери в комнате, чтобы никому не мешать, и сел за инструмент, — погладил клавиши, черные блестящие бока рояля, прошептал какие-то слова и начал играть… всю ночь напролет он играл и пел.

Теперь уже осуществились давнишние его мечты — у него был дом, работа, инструмент. Все было, но не было условий, позволяющих ему целиком посвятить себя работе. Основать консерваторию в Закавказье оказалось делом безнадежным и нереальным. Богатые промышленники Тифлиса и Баку и слышать не хотели об этом. В Эчмиадзине из кожи лезли вон, чтобы обуздать «непокорного» вардапета. Его уход из монастыря послужил бы еще большим поводом для травли. Армянские богатеи покровительствовать ему не собирались, а бедный и бесправный народ едва мог прокормить и содержать бродячих ашугов, а никак не музыканта с такими высокими целями.

Комитас искал место, где мог бы развернуть более интенсивную деятельность. Им, как ему казалось, мог стать Константинополь. В Константинополе, этом крупном культурном центре западных армян армянская песня, можно сказать, переживала процесс «отуречивания». Пропаганда армянской народной песни должна была способствовать укреплению национального самосознания тамошних армян. Константинополь тесно общался с Европой, и, наконец, оттуда было легче поддерживать связь с зарубежными армянскими колониями. При возможности он организовал бы там хор, может быть, удалось бы основать консерваторию. Решение было принято.

Под предлогом посещения родных мест Комитас оставил Вагаршапат.