Высокомерные вирусы

Великие религии, почитающие единого Бога: иудаизм, христианство, ислам – говорят человеку, что его предназначение великое. Они восхваляют человека, как созданного «по образу и подобию Бога», совершенного во всем. Мы тогда полубоги, господа над всей землей, единственное млекопитающее, получившее дары непосредственно от Бога как Истинного Смысла. В отличие от всех остальных животных мы можем не приспосабливаться к окружающей среде, а приспосабливать ее к себе.

Поэтому мы так смущаемся, когда машина, созданная нашими руками, поворачивается и разговаривает с нами как Агент Смит (преломление в мозгу Нео одной из машин Матрицы). Я в конце пятой главы приводил эти слова:

«Всякое млекопитающее на этой планете инстинктивно поддерживает природное равновесие со средой. Но вы, люди – исключение. Разве есть еще какой-то организм на планете, который ведет себя как вы? Ты знаешь, кто я? Ты вирус. Люди – это болезнь, это рак планеты. Вы – эпидемия, а мы, машины, – излечение».

Хуже всего, что в глубине души мы боимся, что Агент Смит прав; чтобы не сказать, что он еще мягко отзывается о нас: ведь большинство вирусов не убивают организмы, в которых живут. Посмотри на природу, и ты сразу увидишь, сколько всего мы уничтожили вокруг себя.

С момента возникновения рыночных обществ мы истребили две трети лесов планеты, кислотными дождями отравили озера, перегородили плотинами или повернули реки, увеличили соленость мирового океана, сделали более частыми засухи, погубили немало плодородной почвы, уничтожили множество видов животных и растений. В результате нарушилось равновесие в биосфере – а ведь только в ней мы можем обитать.

Но нам и этого мало. Мы увеличиваем выбросы в атмосферу, сжигая все больше угля и метана, так что климат начал меняться. На обоих полюсах началось таяние льдов, стал подниматься уровень мирового океана, и если не остановить изменение климата, то целым странам грозит исчезновение под водой.

Разве не прав был Агент Смит? Мы как вирус Эболы, который быстро размножается, торопясь убить организм, который его приютил.

Ты скажешь, и с полным правом, что Агента Смита не существует. Что он – порождение фантазии сценариста. Что это – попытка пробудить нашу совесть. Но это такой же значимый образ, как доктор Фауст или доктор Франкенштейн. Кристофер Марло и Мэри Шелли сочинили фантастические истории, чтобы предупредить нас об ужасах рыночного общества, которое тогда еще только зарождалось.

Такие предупреждения, в литературе, искусстве и кино, означают, что еще не все потеряно. Раз нас предупреждают, то мы можем измениться и не превратиться окончательно в эпидемию, в рак, в вирус, угрожающий самому существованию планеты.

Вирусы, опухоли или бактерии не обладают сознанием. А мы обладаем. Для нас сейчас самое время показать, что Агент Смит не прав. Но для этого мы должны научиться мыслить критически и посмотреть со стороны на самое грозное и катастрофическое наше создание: на рыночное общество, которое постепенно стало господствовать над нами, одновременно объявив войну планете Земля.

Рыночные общества появились, когда меновая ценность восторжествовала над жизненной ценностью. Я тебе уже рассказывал об этом подробно во второй главе книги. Мы с тобой увидели, как это торжество открыло ворота и несказанному богатству, и немыслимым бедствиям. Общество стало превращаться в большой механизм. Человечество стало производить множество невиданных товаров, которых раньше не было, но одновременно люди из хозяев машин превратились в слуг машин. А сейчас мы увидим, почему победа меновой стоимости поставила всю планету на грань экологической катастрофы.

Итак, лето. Внезапно над нашим домом на Эгине пролетают три пожарных самолета, направляющиеся в сторону Пелопоннеса. Мы всматриваемся, куда они летят, и видим: над горой Парнас поднимается и клубится черный дым. Вот он уже закрывает солнце. Вот уже темнота посреди бела дня, чего никогда раньше не было. Нам не нужно даже включать новости, чтобы понять, что прямо у нас на глазах происходит настоящая катастрофа.

Но все же. Ты знаешь, что эта катастрофа увеличила меновые ценности нашего общества? С точки зрения меновых ценностей пожар увеличил, а не уменьшил, количественное богатство нашего общества, если брать меновую стоимость в целом!

Это смешно и страшно, но это так. До пожара деревья не имеют вообще никакой меновой стоимости. Как и кукушки, зайцы и все животные и растения в этом лесу. Поэтому сколько бы ни сгорело деревьев, сколько бы ни осталось золы и пепла, сколько бы зверей ни погибло мучительной смертью от пламени и удушья, меновая стоимость вещей от этого ничуть не пострадает. Даже если сгорят соседние дома, их меновая стоимость не упадет: ведь все дома застрахованы, а государство поможет владельцам заново отстроиться. А что до воспоминаний жителей (как прекрасен был лес вокруг, и рамка с фотографией бабушки, гуляющей среди деревьев) – все это также не имеет, во всяком случае обычно не имеет, меновой стоимости, разве что жизненную ценность.

Напротив, пожарные самолеты, которые пролетали над нашим домом, потребляли авиационный керосин, который имеет большую меновую стоимость, и его потребление увеличило доход его производителю. То же и с бензином для пожарных машин, которые потребляют машины, пока мчатся к охваченному огнем лесом, пытаясь остановить уничтожение наших жизненных ценностей. Затем нужно восстановить сгоревшие дома, вновь соорудить поврежденные линии электропередач: уже все материалы, которые для этого потребуются, имеют меновую стоимость. Эта меновая стоимость возникла в огнях пламени и уже включена в национальный доход.

Теперь, я думаю, ты видишь суть проблемы. Рыночные общества признают исключительно меновую стоимость, которая решительно подчиняет себе жизненную ценность. Разумеется, и деятельность людей, производящих меновую стоимость, развертывается за счет людей, производящих лишь жизненную ценность.

Возьмем спорт. Некогда единственная польза от спорта была радость от игры, слава победы на Олимпийских состязаниях и хорошее самочувствие после тренировок. Но как только хорошие впечатления и медали стали приобретать меновую стоимость, спорт стал рыночным товаром, как в XVIII веке в Британии товарами стали труд и земля.

В наши дни все внимание людей приковано к телевизору. В телевизоре продается спорт для болельщиков, и сами спортсмены по телевизору продают, снимаясь в рекламе, все что угодно, от автомобилей до гамбургеров. Таким образом, меновая ценность золотой медали на Олимпийских играх или гола на Мундиале определяется меновой ценностью автомобилей и гамбургеров, которые спортсмен рекламирует телезрителям. Точно так же в XVIII веке меновая ценность полоски земли стала определяться меновой ценностью шерсти, состриженной с овец, пасущихся на этой земле.

При этом торжество меновой стоимости спорта подрывает жизненную ценность спорта. Чемпионы вынуждены, с целью увеличить меновую стоимость своих усилий, делать вещи, враждебные спортивной радости и пользе от спорта. Например, они продолжают борьбу, хотя их здоровье пошатнулось, и тем самым делают себя инвалидами. Или они тайно принимают стимулирующие лекарства, причем задолго до соревнований, чтобы во время контроля уже не были видны следы этих лекарств – тем самым они наращивают свою мышечную массу, но на всю жизнь подрывают свое здоровье. Одним словом, все, что привлекает общественное внимание и удобно для размещения рекламы, приобретает меновую ценность; но эта меновая ценность губительна для жизненной ценности, для самой человеческой жизни.

Телевизионное масштабирование меновых ценностей превратило олимпийские игры в гладиаторскую арену, на которой сталкиваются насмерть фармацевтические компании. Их достижения превращают спортсменов в перекачанные манекены. Это все идет во вред нашей культуре: телевизионный спорт, вместо того чтобы вдохновлять нас на спортивные занятия, превратился в реалити-шоу, в предмет общего любопытства на диване.

Не случайно Руперт Мердок, австралийский медиамагнат, сказал что-то запредельное: «Не бойтесь недооценить ум телезрителей: чем бо́льшими идиотами вы их считаете, тем больше денег заработаете». Иначе говоря, чтобы увеличить меновую стоимость вещи, нужно уничтожить ее жизненный смысл.

Но хуже всего приходится не телезрителям-идиотам, а природе. Торжество меновой стоимости не просто оглупляет культуру, но громит планету, которая только и дает нам жизнь. Представь, если космонавты превратят в помойку свой космический корабль. Но человечество делает то же самое последние триста лет: оно ищет только выгоды, извлекает из всего все больше прибыли, и так выгода уже властвует над душами и телами людей.

Идиоты, одни идиоты

Человек, как и прочие хищники, испокон веку привык истреблять всю фауну и флору, которая ему нужна здесь и сейчас. На острове Пасхи к настоящему времени «прижились» только огромные статуи, оставленные жителями, которые сами на этом острове выжить не смогли. Ведь они вырубили на острове все деревья, оставили землю не защищенной, плодородный слой почвы ветрами снесло в океан, и на острове начался голод, и, вероятно, все погибли.

Но до победы рыночных обществ мы найдем не так уж много примеров человеческих сообществ, которые бы действовали как безумный вирус. Агенты Смита, существа без собственной сущности, были бы вне закона до промышленной революции, поставившей меновую стоимость выше жизненной ценности. Возьми для примера аборигенов Австралии, с которых я начал рассказ в самой первой главе. Аборигены действительно истребили всех крупных млекопитающих австралийского континента за тысячи лет до прибытия англичан. Но они при этом смогли как-то поддерживать равновесие с природой, сохраняя леса, ограничивая ежедневный отлов рыбы. Так они берегли капитал природы (рыбу, птиц, растения), чтобы он всегда у них был.

Но когда прибыли английские колонизаторы и захватили землю аборигенов, подчинив ее суровым законам рыночного общества, они за сто лет уничтожили три пятых всех лесов. В наши дни Австралия вся перерыта каналами, земля истощена интенсивным земледелием, русла рек пересохли и полны соли, которая разъедает почву, и прекрасных кораллов на севере континента становится все меньше. Так и в Европе, и в Северной Америке: рыночные общества, равняясь только на меновую стоимость, не щадят планету.

Почему так происходит? Пример поджогов лесов показывает, что мы живем в обществах, которые не ценят, себе же на погибель, среду, в которой живут. Если у дерева или микроорганизма нет меновой стоимости, то и наше общество (которое все оценивает по законам рынка) ведет себя так, как будто все что есть на планете, все, без чего жизнь невозможна, не имеет вообще никакой ценности. А это значит буквально, что наше общество гроша медного не даст для сохранения природного равновесия на планете.

Возьмем простой пример, в одном ряду с лесным пожаром. Вот река, в которой водится форель. Если мы ее всю выловим, то в реке вовсе не будет форели. Если мы будем ловить понемногу, то форель всегда в реке будет, потому что, размножаясь, она вскоре восстановится в прежнем количестве.

Но что будет делать общество, которое перешло от законов жизненных ценностей к законам рыночных ценностей? Оно теперь признает только выгоду, и не понимает, сколь легко разрушить любое природное равновесие. Рыбалка тогда становится губительной для всей жизни в реке. Почему?

Допустим, меновая стоимость каждой форели равна 5 евро. Если рыбак думает исключительно о личной выгоде, он каждый день будет отправляться на реку и вылавливать рыбу, пока не выловит последнюю, которая ему обойдется уже несколько дороже, чем ее меновая цена. Но почему последняя рыба ему обойдется дороже всех?

Потому что цена, которую он платит за рыбу – это время, которое он тратит на рыбалку. Например, на соседнем заводе ему бы платили 10 евро в час; поэтому, если он поймал лишь одну рыбину за час, он потерял 5 евро.

Но пока рыба хорошо клюет. Он вылавливает за час не меньше двух рыб. Поэтому ему гораздо выгоднее пока ловить рыбу, чем идти на завод.

Как знают все рыбаки, чем больше рыбаков пришло на реку, тем меньше каждый из них поймает – при условии, что они все рыбачат одинаково усердно. Одним словом, если ты единственный рыбак на реке, то ты за полчаса наловишь целое ведро форели. Закидываешь удочку – и вот форель уже клюнула.

Но чем больше ты ловишь и чем больше рыбаков приходит, тем труднее поймать следующую форель. Численность форели уменьшается, и каждому достается все меньше форели.

Если вы действуете вместе, как сообщество рыболовов, то можете договориться, что будете ловить рыбу не больше часа в день каждый и не больше 200 форелей в день, а потом делить их на всех. Но в рыночном обществе каждый действует сам по себе, как частный предприниматель в борьбе против всех прочих.

Если вы будете так продолжать, то в конце концов рыбы станет мало, и вы будете ловить меньше двух форелей в час. Напоминаю, что час работы стоит 10 евро, а каждая рыбина стоит 5 евро, а значит, работа рыбака окупается, если он ловит не меньше двух форелей в час. Но пока рыбы достаточно, каждый рыбак может рыбачить хоть десять часов в день.

Поначалу еще рыбы будет довольно много, и улов всех рыбаков вместе будет большим. Но весьма скоро форели начнет становиться все меньше. В конце концов рыбы будет так мало, что за час сто рыбаков выловят меньше 200 форелей. Если они начнут сидеть дольше, они начнут рыбачить себе в убыток.

Обрати внимание, какими идиотами они оказались. Если бы они договорились, что рыбачат один час в день, они бы легко поймали 200 форелей меньше чем за час, а в реке все время бы оставалось много форелей, и они бы могли всю жизнь каждый день рыбачить, и всем бы хватало улова.

Но когда каждый преследует только свою выгоду, рыбаки работают весь день, и от этого рыбы становится все меньше. Они истребляют форель, и в конце концов… полностью лишают себя прибыли.

Так все это выглядит, если посмотреть на ситуацию со стороны, разумно и беспристрастно, как глядят, наверное, только ангелы. А пока мы не умеем смотреть на все разумно, нам грозит даже не судьба доктора Фауста или доктора Франкенштейна (вспомни, я о них тебе рассказывал), но судьба жителей острова Пасхи, только в планетарном масштабе.

Пример с форелью – только верхняя часть нашего айсберга. Как рыбаки в нашем примере продолжают ходить рыбачить, даже если в реке уже почти не осталось форели, так же и промышленники вовсю продолжают загрязнять окружающую среду (ведь загрязнение среды никак не сказывается отрицательно на меновой стоимости для их компании). Водители продолжают наводнять все улицы своими машинами, а владельцы земельных участков вырубают деревья и строят многоэтажные дома большой меновой стоимости. Человечество выбрасывает в атмосферу столько дыма и гари, что кажется уже, что мы сидим в печи.

В Древней Греции тех, кто отказывались заботиться об общей пользе, кто не участвовал в жизни общества, назывались частниками, по-гречески идиотами. «Если стихами, то ты поэт, а если не стихами, то ты частное лицо», как говорили древние. В XVIII веке английские ученые, почитатели греческих древностей, придали слову «идиот» смысл профана, нигде не учившегося и ни в чем не разбирающегося.

С этой точки зрения, рыночное общество превращает нас в «идиотов», в бессмысленный вирус, убивающий нашу планету. Представь себе космонавтов, которые стали бы сжигать воздух, необходимый им на орбитальной станции! Может, лучше сделать так, чтобы наша польза шла на пользу планете?

И так можно сделать. Аборигенам легко удавалось мало рыбачить и охотиться, но при этом они получали достаточно продуктов, так что у них оставалось время и на их обряды и ритуалы, на сочинение мифов и гадание по сновидениям. Они и по отдельности и вместе жалели природу, и тем самым не мучились от того, что природа безжалостно истреблена и осквернена.

То же самое можно сказать и о Европе до появления рыночного общества, когда люди, как и аборигены, брали от природы только столько, сколько нужно им для выживания. До катастрофического состояния планету Земля довело превращение всего в товар. Земля стала частным владением, владением «идиотов». Меновая стоимость взяла верх над жизненной ценностью, а частная выгода оказалась важнее общественной пользы.

Есть только один способ спасти планету. Нужно научиться возобновлять все природные ресурсы. А для этого люди должны все решения, связанные с природными ресурсами, принимать вместе, а не как «идиоты».

Мы должны объявить, что некоторые вещи не могут выставляться на рынок по меновой стоимости. Например, мы можем решить, что никто не имеет право ловить форель больше часа в день. Или что леса подлежат охране государства как наше бесценное достояние, независимо от их меновой стоимости.

Но главный вопрос: как осуществить эту разумную ответственность в обществе, в котором машины работают неустанно на производство меновой стоимости, дающей доход владельцам, составляющим меньшинство от населения планеты?

Ответ на этот вопрос один – нужно выбрать то, что полезно всем людям, а не только немногим владельцам производств. У тебя нет завода? Ты поэтому можешь просто сказать: «Надо покончить с монополиями, олигархией, диктатурой владельцев машин и их бесконтрольными решениями, когда они эксплуатируют планету как хотят».

Есть много способов обуздать монополистов. Можно принять законы об ограничении вредных выбросов, о рекультивации земли, о переходе на солнечную энергию и другие возобновляемые ее источники. Также следует оспорить права собственности на природные ресурсы и на машины, перерабатывающие природные ресурсы. Тогда распоряжаться ими будут не «идиоты», но общества людей, чувствующих ответственность перед собой и своими детьми. Они будут беречь планету, потому что берегут себя.

Но представь, что ты владеешь заводом. Ты принадлежишь к тому меньшинству, во власти которого машины и механизмы. Ты и слушать не захочешь о таких идеях: ведь тогда у тебя станет меньше денег, меньше власти, меньше политического влияния. Ты скажешь такую речь:

«Природная катастрофа свидетельствует, что государственных мер по защите окружающей среды недостаточно. Ведь что такое государство? Неужели оно – безупречный борец за общественное благо?

Конечно, нет. Государство обслуживает выгоду тех, кто находится у власти, политиков и бюрократов. А польза этих людей часто идет во вред и пользе большинства и пользе всей планеты.

А мой завод может приносить пользу всем людям. И он сможет принести пользу и природе, только не мешайте мне по-хозяйски использовать и тем самым беречь природу.

Ведь рыночное общество только потому не умеет правильно распорядиться природным богатством планеты, что это богатство имеет только жизненную ценность и не имеет рыночной ценности.

Вот сгорел прекрасный лес. Он не принадлежал никому, он принадлежал всем. Никто не мог извлечь из него выгоду, поэтому и не ценил его. Поэтому мы, члены рыночного общества, должны научиться извлекать выгоду из леса, тогда мы будем его ценить и беречь.

То же самое и форель в реке: она ничья, и поэтому каждый рыбак ловит сколько хочет, так что форели в реке почти не осталось.

То же самое и с атмосферой: она ничья, и поэтому каждый ее загрязняет как хочет – зачем беречь то, что все равно не твое.

Мы поручили государству заботу обо всех этих сокровищах, но государство с этим не справилось. Ведь государство находится в руках политиков и бюрократов, которым верить нельзя.

Поэтому я предлагаю такое решение. Отдайте природные богатства в частные руки. Леса, реки, атмосферу. И мы будем рачительными хозяевами, потому что свое имущество все берегут».

Эта речь звучит как речь безумца: частное лицо предлагает обществу, чтобы оно отдало ему всю планету целиком. Но это предложение плохо прежде всего тем, что в нем нет логики.

Представь, что река – твоя частная собственность, вместе со всей форелью. Ты будешь беречь реку и беречь форель. Скажем, ты установишь плату за право ловить форель в твоей реке и будешь штрафовать всех рыбаков, которые задержались на реке дольше положенного часа.

Или леса и атмосфера будут в твоей собственности. Ты можешь потребовать от заводов ликвидировать последствия загрязнения среды – ведь они повредили твою собственность. А на пикники в лес ты будешь пускать только по специальному разрешению. И ты скажешь, что тогда все ресурсы будут использоваться разумно и планета вздохнет свободно.

Но сразу задам тебе вопрос. Чем это отличается от феодализма? Ведь тогда земля со всеми деревьями, животными и жителями тоже принадлежала частным владельцам.

Да, конечно, тогда, до появления рыночных обществ, природа так не страдала, как сейчас. Но неужели, чтобы спасти планету, нужно возвращаться к пройденному, к частной собственности на все? Не повторим ли мы тогда вновь всех ошибок?

Далее, если мы не хотим, чтобы государство контролировало природные ресурсы, то как можно все передать в частные руки? Нельзя же все отдать кому-то одному. Значит, нужно продавать, на особом рынке по особым правилам, достойным покупателям участки леса и участки рек.

Но как поделить лес или атмосферу на участки? Можно выпустить права собственности, на такую-то долю реки, леса или атмосферы. Тогда деревья, реки и вся природа получат множество собственников и меновую стоимость. У природы тогда не будет одного хозяина, но множество вкладчиков.

Так будет создан рынок всего природного богатства. Это будет означать окончательное торжество меновой стоимости. Все будет продаваться и покупаться: даже воздух, которым мы дышим. Мы уже не сможем пользоваться им бесплатно.

Рынок зла

Рыночные общества держатся на меновой стоимости благ, таких как шерсть, хлопок, соль, уголь, сталь или зерно. Хотя жизненная ценность алмаза или помидора может очень отличаться от меновой стоимости, мы знаем, что и то, и другое – положительные ценности. Ведь всем нравятся помидоры, всем нравятся алмазы, и все готовы заплатить за то и другое какую-то цену.

Что получится, если для спасения планеты мы предельно расширим область меновой стоимости, и передадим в частные руки атмосферу, реки и леса? Возникнет одна техническая проблема: какова будет положительная меновая стоимость не у блага, а у зла, например, у выбросов завода или выхлопов автомобиля? Как можно будет сделать эти загрязнения предметом рынка? На каком рынке будет определяться меновая стоимость загрязнения?

Конечно, у этих вещей должна быть отрицательная цена – иначе говоря, владельцы загрязняющих механизмов должны за это платить. Выброс углеродов, которые создают парниковый эффект, угрожающий климату земли, должен стать тогда предметом штрафа за повреждение частной собственности.

Но как определить размер штрафа, если все решает рынок? На рынке стоимость леса будет зависеть от спроса и предложения. Но от чего будет зависеть размер штрафа? – ведь нельзя же продавать штрафы. Цена вещи на рынке меняется в зависимости от колебаний спроса, а как может меняться спрос на штрафы?

Единственный способ придать меновую стоимость этим видам зла – это вмешательство государства, которое только и может превратить отрицательную стоимость в положительную. Например, оно создаст станции по очистке воздуха и потребует, чтобы те, кто загрязняет воздух, оплачивали их работу. Тогда это будет рынок: стоимость работы такой станции будет зависеть от спроса на ее услуги. Можно будет даже вовремя перепродать свой штраф инвестору, который строит такую станцию, найдет способ строить ее дешевле и сможет купить твой штраф выгоднее для тебя. Так будет иметь цену и автомобиль, загрязняющий воздух, и загрязнение воздуха, и очищение воздуха.

Это очень умная идея, но ее реализация тоже проблематична. Прежде всего, потому что даром никто не будет сам строить станции по очистке воздуха, государство должно само их строить, и само определять режим их работы. Если поручить частному лицу строить эти станции, то вряд ли кто-то сам приступит к такому проекту, который потребует больших вложений, а какой доход даст – еще неизвестно, раз этот рынок только создается. Ведь очень легко будет снизить рыночную стоимость штрафов, если скрывать факты загрязнения атмосферы.

А кто может проконтролировать, кто сколько атмосферы загрязнил? Только государство. Только оно обладает достаточными средствами и ресурсами, чтобы проверить каждое предприятие и каждый автомобиль, чтобы следить за рыбной ловлей и сельскохозяйственным производством, стройками и работой железных дорог.

И кто будет устанавливать, какой объем выбросов опасен для природы и насколько? Тоже государство.

Поэтому те, кто выступает за передачу в частную собственность атмосферы, рек, лесов и прочего, не с государством воюют. Они воюют с теми видами государственного контроля, которые сужают их права собственности, а поддерживают те виды государственного контроля, которые расширяют их права собственности.

Единственное решение: демократия против меновых ценностей

Я обещал тебе, что в этой книге буду говорить только об экономике и что хочется мне или нет, не буду тебя утомлять никакими другими вопросами. Я дал тебе слово, что не заведу речь о политике, демократии и подобных вещах.

Но прямо сейчас я не могу сдержать своего слова, я должен кратко рассказать тебе о демократии. Нарушаю слово вот почему.

Мы увидели, что, чтобы спасти планету от человеческих рыночных обществ, необходимо вмешательство государства. Так что сами граждане должны научиться правильно распоряжаться природным богатством, которое рынки, частники и каждый сам по себе так безумно расходуют. Каждый виновен в том, что участвовал в создании рынка злых активов, присвоив себе то природное богатство, которое присваивать нельзя. Каждый заявил свои права собственности на природу и начал распоряжаться тем, за что, как он считает, прямо или косвенно заплатил.

За таким присвоением общих природных благ стоят два вопроса. Прежде всего, трудно определить меру ответственности каждого. Государство не сможет определить отчетливо, кто из нас какой ущерб нанес природе, и значит, кто, в какой мере и что должен исправлять. Например, ответственны ли мы за загрязнения только, когда едем на машине, или также когда мы приобретаем привезенные на машине товары? А если говорить об исправлении последствий, то как можно указать каждому гражданину, насколько он должен уменьшить выбросы, чтобы планета смогла полностью восстановиться? Как рассчитать это уменьшение выбросов для каждого? Это просто невозможно!

Вообще, рынки не рассчитаны на то, чтобы принуждать людей справляться с нежелательными последствиями. Они учат людей потреблять и производить блага, а не справляться со злом и нежелательными последствиями своих действий. Да и в этом они не лучшие учителя, как мы убедились, когда в предыдущих главах разбирали рынок труда и финансовый рынок.

Только одного мы можем разумно потребовать от государства – чтобы оно установило правила, законы и ограничения, которые позволили бы не калечить планету. Только и всего.

Но есть и второй вопрос. Когда мы наносим ущерб столь хрупкой окружающей среде, насколько демократия может нас остановить? Объясняю. Как на рынке мы делаем выбор, так и при демократии мы делаем выбор. Когда ты покупаешь себе мороженое, ты выбираешь какую-то марку и какой-то сорт мороженого. Если никто не будет выбирать это мороженое, фирма перестанет его производить. А если своими деньгами за это мороженое проголосуют многие твои сверстники, его производство возрастет.

То же самое происходит на выборах: чем больше голосов соберет партия на выборах, тем больше мест она возьмет в парламенте. Чем больше у нее будет мест в парламенте, тем больше она сможет влиять на политику.

В чем разница? А разница в том, что если в демократической системе у каждого из нас один-единственный голос, что обеспечивает равноправие, то на рынках количество голосов, которыми каждый обладает, напрямую зависит от его богатства. Чем больше рублей, евро, долларов или фунтов у человека, тем больше он влияет на те рынки, в которых участвует. Например, в акционерном обществе если у тебя 51 % акций, то у тебя абсолютное большинство голосов при принятии решений. Ты в этом обществе обладаешь абсолютной властью.

Поэтому все богачи, все могущественные люди, голосуют за частное использование природных ресурсов. Они могут, владея огромными финансовыми ресурсами, присвоить себе и огромные природные ресурсы. Получается, что они и решают, каким будет будущее планеты.

Ты мне скажешь: «Но ведь мы все, и богатые, и бедные, живем на одной планете. Разве богатым не нужно сохранение планеты, если она наш общий дом или наш общий космический корабль?»

Приведу пример. Человечество должно резко уменьшить выбросы углеводородов в атмосферу, иначе льды растают, уровень мирового океана поднимется и погибнут многие города и страны, например Бангладеш и Мальдивы, которые расположены не высоко над уровнем моря. Представь, что богатые скажут, что для них слишком дорого сокращать выбросы и что они предлагают другое: раз горные области не будут затоплены, они просто построят на своей частной земле в горах города, переселят туда всех жителей низин и тогда никакое затопление людям не будет страшно.

Если они будут принимать эти решения уже не как простые граждане, а как владельцы планеты, что они не уменьшат выбросы, а вместо этого построят новые города в горах – то тогда мы утратим множество старых городов, пастбищ и пахотных земель.

Вот почему я тебе говорю, что частная собственность на природные богатства не спасет планету. Ее спасет только равенство всех граждан.

Конечно, демократии несовершенны. Конечно, они часто бывают поражены болезнью коррупции (незаконного подкупа), и тогда они наносят вред и самым беззащитным гражданам, и хрупкой окружающей среде. Но демократия – наша единственная возможность не превратиться в обезумевшие вирусы на планете Земля. Это единственная надежда доказать Агенту Смиту, что он не прав.