Инна Никитич отправился в начало: к въезду в город. Лотошники уже порядком охрипли, прооравши полдня на морозе, и теперь походили на острожников, сурово приближаясь к каждому и сипя: — Лисичку брать будешь? Нет? Ну и катись отседова катышками.

Торговля сникла.

— О, братуха Леха, опять давешняя баба чешет!

— Ничо се твоя баба бороду отрастила, а сисек-то нету! Такая видная, а пощупать не за что!

— А мож, у нее есть другое чо, поинтереснее сисек! — захмыкал первый.

— Это уж на любителя! — и Леха косо посмотрел на приятеля.

Инна за сто метров почувствовал нелиберальность лотошников. Закралась ему мыслишка снять сарафан. Но февраль, морозы, в сарафане теплее. И в бороде.

И служилый дворянин Инна огорчился, что идея носить женское поверх мужеского пришла только сейчас, а не в далеком 50 м году, когда на донском перевале брали они измором одну вышивальщицу-оборотня. Весь ноябрь простояли они на бивуаках, вышивая деревянными от холода пальцами миниатюрки, кто что прихватил из дому. И только каждый день на перекличке было их одним человеком больше, чем при выходе из Москвы. Так умело маскировалась подо всех вышивальщица-оборотень. Мастерство ее было настолько великим, что однажды уланы схватили самого Инну Никитича, искренне думая, что это он оборотень и есть. Еле отбился Инна Никитич рукодельным подносом, который использовал по тем лихим временам как щит. Получив по лицу разок и другой, уланы признали в Инне Никитича натурального Инну Никитича, потому что Инна Никитич орал во всю глотку: “Паскуды! Абьюзеры!” и махал подносом. Слова “абьюзеры” уланы не понимали как в Москве при начале похода, так и сейчас, поэтому стало ясно, что тут ошибки быть не может. Инну Никитича отпустили. Так бы и погибли они, принимая за оборотня то одного из своей братии, то другого, если б вышивальщица-оборотень, возгордившись успехами, не допустила фатальную ошибку: она засела вышивать бенгальских тигров. Тут ее застигли, в эту самую простынь от тигров завернули и потащили топить в Дон. Связали по рукам и ногам шерстью Риолис, привязали к шее станок Оманик, благо он железный и тонет в воде. Размахнулись и кинули. Но диво! Вышивальщица-оборотень не потонула, а только черпнула немного воды, и поплыла, поплыла вниз по Дону, увлекая за собой дорогущий импортный Оманик. Долго еще стояла в ушах уланов ее ликующая песня:

Так закончился поход Инны Никитича, студеный и бессмысленный. Но сегодня был другой случай. Сарафан ощутимо грел ляжки.

“Эка славно я придумал!” — радовался на себя Инна Никитич, — Инна хорррроший! Тьфу ты, зараза! Привяжется… Чем бы перебить?.. О!”

И Инна затянул в голос:

— Тоооолько равномерка на столе!

Уже полчаса стоял Инна Никитич над двумя притихшими лотошниками и беззвучно шевелил губами. Лотошники, а были они невысокого росту, замолкли и грелись в богатырском дыхании Инны Никитича.

— Леха, Леха, вот мы руки отогрели, кабы нам еще ноги погреть.

— А может, рискнуть и погреть, как считаешь? Один раз живем!

— Так, хлопчики, — Инна пришел в себя также внезапно, как до этого застрял в себе, — Чем торгуем?

— А ты вышивальщица что ль?

— Ну вышивальщица.

— Ну вышей мне, девица, что-нибудь!

— Могу тебе только, паря, кое-что во французский узелок скрутить. Не желаешь? Нет? Точно? Ну тогда слушай сюда. Проезжала ли тут девица, которая искала лисичку?

— А чо ее искать? Вот она!

— Я про девицу спрашиваю. Была?

— У меня одна посмотрела, да сказала не та лисичка, и не купила.

— Так, теплее. Ну и дальше.

— А дальше она у меня пощупала и купила! — задорно прибавил Леха.

— Так-таки и купила? — уточнил Инна Никитич.

— Пощупала и купила! Уж я-то умею продавать!

— Ну допустим. И что она потом?

— А ничего. Села в кибитку да укатила.

— Куда?

— А туда! — и Леха махнул рукой вниз по улице.

— Поточнее…

— Ну покушать они, верно, решили, кабак-то вышивальный там!

— А что за кабак?

— Эээ, девица, да ты не местная! Известный на всю страну кабак “Гюрза вышивает”

— Это нам подходит! Это как раз то, что надо, — и Инна зашагал вниз по улице туда, куда указал ему Леха.

Издали донеслись до него звуки разудалой музыки и гогот посетительниц. Вечерело, и “Гюрза вышивает” начинала шоу-программу для всех вышивальщиц страны. Специально для одного ужина здесь в Великий Новгород съезжались рукодельницы всего мира.

Инна Никитич толкнул дверь. В нос ему ударил запах чая, марганцовки и специй, словом, всей той дряни, которой принято красить канву.

Он подошел к прилавку, за которым суетились молодые и дерзкие татуированные девчонки. Ему приглянулась одна шатенка, от уха и до указательного пальца через всю руку тянулся узор петелька-глазок.

— Хороший рисунок! — Инна Никитич начал разговор.

— Да! Это по количеству начатых дизайнов. Одна петелька — один дизайн.

Инна Нитикич присвистнул:

— Неужели вы всех их кончили?

— Кончила, — и девица улыбнулась в усы. (Кстати, у нее были усы.)

Инна Никитич с уважением посмотрел на ее пальцы. Они были плоские и красные от постоянных контактов с иглой.

— Чем у вас тут кормят? — осведомился он.

— Да чем угодно. Вот, не желаете ли яйца в смятку под названием “Миксер в глаза” — особый рецепт с добавлением бычачьей крови. Или сборную солянку “Махач в комментах” — сто разных ингридиетов!!! Рекомендую. А! Вот еще комплексное блюдо — “Почти идеальный” — три тушеных кролика без соли. Солить вы будете на свой вкус, потому и “почти”. Но если вы вегетарианец, то вам надо чечевичный суп “Ловля одиночек”. Есть еще суп-пюре по-испански “Слезы доброй вышивальщицы”, но осторожно! Он сплошь из перца чили. Чаще всего у нас заказывают “По ту сторону багета” — особое блюдо-сюрприз, и ни один посетитель не знает, что скрыто в горшочке под запеченной корочкой теста.

— Так, ну я, кажется, определился. Давайте “Почти идеальных”. Терпеть их не могу, отличный повод уничтожить.

— А что будете пить? У нас отличное игристое вино “Пукан”.

— Не хочу алкоголь, что-нибудь попроще.

— А, ну тогда… — голос девицы потонул в общем шуме и овациях. На сцену кабаре поднимались девицы в нарядах для кан-кана.

Инна махнул, не разобрамши, и уставился на сцену. В луч софита вошел кругленький немчик в подтяжках и запел:

Тут выскочили девицы, замахали ногами, да как хватят хором:

А у девиц, гля! — трусишки из мурано сшиты.

— Вот извращенцы! По тридцати рублев сажень! Да никакого оброку не хватит. А у этих — трусы! — тут уж Инна вспылил негодованием. Он не глядя повернулся и хлопнул внутрь себя стопку, которую поставила перед ним девушка-кабатчица. Его пробрало моментально. Слезы хлынули из глаз:

— Аааа! Яд! Отравить меня решила! Прогон самопальный подсунула!!! — взвыл он.

Девица отшатнулась:

— Да вы что, барин, вы сами заказали луковое смузи “Петиты с дробным бэком”.

А на сцену уже вышли стриптизерши. Они растянули “Зеленую деревеньку” и одна из них ходила с распарывателем и под вой и экстатические крики толпы выпарывала по цвету то здесь, то там. Хор пел:

А потом затянули:

Инна Никитич почувствовал, что еще чуть-чуть и он сам с тоски впряжется дошивать за девиц их Зеленую деревеньку. Он кинул рубль на стойку, нахлобучил кокошник на голову и вышел в дверь.

На крыльце перед ним стояла миловидная барышня с узелком ниток в руке.

“Она!” — успел подумать Инна Никитич.

И тут кто-то сзади накинул ему мешок на голову и повалил в снег. За углом заржали лошади.