23 апреля

В спину больно упиралось что-то твердое и выпуклое. Аня попыталась подвинуться немного вперед, но справа она была плотно прижата к необъятному, коротко стриженому дядьке, стоявшему твердо и неподвижно, как скала, а слева ее подпирала довольно основательная дама, в цветастом плаще из-под которого выпирал бюст, занимавший пространство, которого вполне хватило бы на еще одного пассажира. Напротив, почти вплотную, расположился взрослый подросток, умудрявшийся в такой давке вести активную переписку в телефоне. На губах умиротворенная улыбка, сознание пребывает в глубинах виртуальной вселенной, юнец явно не подозревает о существовании, нависшей над ним со всех сторон стены из человеческих тел. Аня испытала приступ зависти.

Автобус в очередной раз содрогнулся и встал. Прошла минута. Две. Три. Нервозность пассажиров начала нарастать. Перешептывания. Попытки выглянуть в окно — что там? Долго еще стоять? Когда прошло десять минут неподвижного стояния, и минимум треть салона, после выхода из автобуса, могла, сразу смело отправляться на прием к психотерапевту, Аня окончательно поняла, что опоздает. Вопрос только на сколько. День сегодня был просто ужасный!

Случаются дни, когда все не ладится. Абсолютно все. Что ни шаг, то маленькая катастрофа. В этот день все пошло не так с самого начала. С момента пробуждения.

Открыв глаза, Анна Владимировна Свиридова, коренная москвичка двадцати шести лет от роду обнаружила, что комнату заливает радостный яркий свет весеннего солнца. На темном циферблате будильника высвечивались большие четкие цифры 7:45. Ровно на сорок пять минут больше, чем нужно, что бы успеть нормально, как человек, собраться на работу и ровно пятнадцать минут до того, как нужно вылететь из квартиры, и, вытаращив глаза, пулей нестись на автобусную остановку, чтобы не опоздать. «Черт! Скотина!» — мысленно поприветствовала подлый электронный прибор проспавшая хозяйка.

Понажимав на выключатель в ванной, Анна Владимировна убедилась, что свет не включается. Бросившись на кухню за новой лампочкой, она на ходу водрузила на плиту турку с кофе. Время было на вес золота, и этого эквивалента драгметалла оставалось все меньше и меньше.

Свет зажегся. В тот же миг из кухни раздалось шипение, и ноздри наполнил противный запах горелого. «Черт, черт, черт!» — едва не взвизгнула неизвестно чем прогневавшая сегодня небеса, несчастная девушка. Приняв душ и одевшись с быстротой, которая однозначно вызвала бы зависть и солдат срочников, и бывалых пожарных, Аня проглотила остатки кофе и, схватив косметичку, вновь ринулась в ванную. Наводить красоту. Пять минут, оставшихся до выхода, на красоту было явно маловато, но уж ничего не поделаешь, чем богаты. Один глаз был уже накрашен. Аня поднесла длинную, изогнутую щеточку ко второму, вместо того, что бы придать «длину и объем» ресницам, мерзавка, преподносимая в рекламных роликах, как самая удобная и чуть ли не сама наносящая тушь, предательским образом вывернулась из пальцев и щедро мазнула под глазом жирной чернотой. Стараясь дышать ровно и не запустить щеткой в кафельную стену, Аня стерла лишнее, нанесла недостающее и, схватив сумку, вылетела из квартиры.

Добравшись, после всех мелких, но многочисленных злоключений до многоэтажного офисного здания, в котором располагалась ее фирма, Аня, чувствовала себя восьмидесятилетней старухой, с усилием волочащей немощное тело на непослушных, натруженных за долгую жизнь, ногах. Непрерывно вращающиеся двери впустили в себя страдалицу вместе с десятком других спешащих на работу, тружеников офисов. Приятная прохлада кондиционируемого воздуха слегка освежила, раскрасневшееся от быстрой ходьбы и всевозможных переживаний, лицо. Огромный рабочий улей в тридцать восемь этажей встретил привычной деловитостью и чопорностью. Люди с равнодушными, бесстрастными лицами сновали от входных дверей к лифтам и от лифтов к дверям. Каждый спешил по своим делам. Лица, как и на остановке, серьезные и озабоченные. Все внутри этого бизнес-монстра немного не настоящее, не живое. Как всегда, в первые секунды сердце похолодело и сжалось. Не заставила себя ждать и ежедневная дурацкая мысль: «Мы все здесь как роботы. Ненавижу это место. Ненавижу эту работу». Мысль эта, упорно возникала, помимо воли, изо дня в день. Послав к черту идиотскую, отвлекающую от рабочего настроя, и портящую настроение мысль, Аня, почти бегом направилась к лифту. Двадцатиминутное опоздание! Это ужас, кошмар. В ее фирме это равнозначно, как минимум, измене родине. Добравшись до рабочего места, Аня вздохнула с облегчением. Все тихо. Слава Богу! Первый счастливый момент за утро. Шефа еще нет. Спасибо! Спасибо! Спасибо! Никто не вынесет ей ее несчастный, уже и так исстрадавшийся за сегодня мозг получасовой нотацией о безответственном отношении к работе и нарушении трудового распорядка. И премиальных ее не лишат, что тоже, кстати, не маловажно.

Едва личный помощник генерального директора, коим являлась Анна Владимировна Свиридова, опустилась в рабочее кресло, зазвонил мобильник. Аня страдальчески закатила глаза. Для полного счастья теперь еще брат Женя нарисовался.

— Да! — буркнула Аня, даже, не пытаясь, скрыть раздражение.

— Анька! Привет! — жизнерадостно завопил из трубки братец. А чего бы ему не быть жизнерадостным? Великовозрастному переростку, плывущему по жизни беззаботно и бездумно. Плывет себе так уже три десятка лет. Ловко цепляется за всех, кто рядом, очаровательная, эгоистичная рыба прилипала. Перекладывает свои проблемы на плечи других и в ус себе не дует, ни чувства вины, ни мук совести. Вполне доволен собой. Вполне счастлив. Великий паразит, врун и прохвост.

— Что тебе нужно? Я на работе. У меня нет времени. Так что, давай быстро.

В ответ слышится обиженное сопение. Но, видимо, дело важное и не терпит отлагательств. Брат решает не разыгрывать оскорбленное достоинство. По-прежнему жизнерадостно и дружелюбно переходит к делу.

— Анют! Мне очень-очень-очень нужна твоя помощь! Дело жизни и смерти!

Аня хмурит брови. Что ему что-то нужно, это и так понятно. По другим поводам он не звонит. И, естественно, всегда обязательно вопрос жизни и смерти. Видимо, ближайший родственник ведет очень напряженную жизнь, постоянно «ходит по лезвию» — жизнь-смерть. Почему нельзя сказать прямо, четко и ясно, что именно требуется? Почему нужно сначала сочинить что-нибудь душераздирающее и неправдоподобное. Скажи прямо, что хочешь: деньги, поручительство, почку? Что за цирк каждый раз? Целое представление, спектакль.

— Жень, что тебе нужно? Быстро и коротко! Только суть проблемы, без твоих привычных выкрутасов, иносказаний и, главное, без жалостных историй, я не мама. Давай, у тебя две минуты, время пошло, — командует сестра.

— Мне нужно, что бы ты сегодня приехала к нотариусу. Нужно кое-что оформить. Так, пустяк. Но нужна твоя подпись. — На одном дыхании сообщает брат. Голос в трубке уже не такой бодрый, скорее заискивающий и даже немного просительный. Брат умеет найти «нужный» тон, подобающий конкретной ситуации, что бы и не перегнуть и не слишком уж преуменьшить важность сказанного им.

Аня с силой сжимает вспотевшими пальцами мобильник. Волна злости, нет, бешенства, накрывает ее. Гаденыш! Паразит! Вертит матерью, как хочет, а она рада верить каждому его слову. Все вранье. Все те идиотские истории, которые брат постоянно рассказывает о своих трудностях, о неудачах в бизнесе, мать, хоть и далеко не глупая женщина, проглатывает. И еще сочувствует и жалеет бедного, несчастного Женечку. А-а-а-а!

— Нет! — говорит Аня и нажимает отбой.

Проходит пара минут и мобильный звонит снова. Мама. Кто бы сомневался, что братец кинется к мамочке за помощью.

— Анюта! Детка, привет! Как твои дела? — щебечет мать.

— Здравствуй, мам. Все нормально. — Хмуро отвечает Аня, в ожидании, когда, соблюдя светские условности, мать перейдет к делу.

Они не особо близки. Мать любит дочь, но пребывает в полной уверенности, что для того что бы любить, совершенно не обязательно понимать. Все их общение обычно сводится к двум темам. Когда Аня, наконец, выйдет замуж и как тяжело живется несчастному брату Женечке.

Разговор о замужестве Аня ненавидит. Причем мать, спросив в очередной раз, не появился ли достойный кандидат, и не собралась ли Аня, наконец, вступить в законный брак, годы-то ее уже не молоденькие, низменно сводит тему замужества к теме «потомства». Часть беседы, посвященная детям, обязательно сопровождается медицинскими терминами, видимо, что бы Аня более полно прочувствовала серьезность ситуации: «Аня, ты же понимаешь, что репродуктивная функция женского организма не вечна, — говорит мать, как кажется Ане, каждый раз с упреком. То ли считая дочь, ответственной за несовершенство функции связанной с деторождением, то ли виня ее в несерьезном отношении к данному вопросу. — Время идет. Яйцеклетки с каждым годом стареют. Уже пора задуматься о рождении детей. Сейчас тебе кажется, что ты еще молода и так будет всегда, и ты все успеешь. Но поверь, милая моя, оглянуться не успеешь, а уже будет поздно рожать, ты уже будешь старой для этого. Женщина создана, что бы быть матерью. Ну, и женой. Нет, я, конечно, не призываю тебя выскочить замуж за первого встречного. Упаси бог! Но пора, девочка моя, задуматься, сделать выбор. Тебе скоро тридцать! Это критический возраст для первых родов», — эта речь, произносится при каждой встрече. Какую цель преследует мать, кроме понижения уровня самооценки дочери и развития у нее комплекса старой девы, Аня не понимает. Но услышав:

— Ну, что Анюта, кто-нибудь есть на примете?

Ей хочется заорать:

— Нет! Никого! И мои стареющие яйцеклетки по-прежнему при мне, все до одной!

Почему-то, то, что старший брат Женя, тоже не спешит обзавестись семьей и нарожать себе киндеров, мать не волнует. Видимо, в репродуктивную способность сына она верит больше. Он, наверняка, будет мачо лет до ста двадцати. Это Аня сразу после тридцатника, критической точки отсчета, сразу пойдет морщинами и заодно утратит способность плодиться и размножаться.

Вторая любимая тема материнских разговоров, трудная судьба Женечки. Раздражает она не меньше, но тут хоть есть один маленький плюс. Можно просто сидеть и слушать, не подавая реплик, не высказывая мнения, и главное, не чувствуя себя в чем-то виноватой. «Бедный Женя! — трагически говорит мать, театрально прижимая руки к груди. — Я не представляю, как он выносит такое постоянное напряжение. Ведь вокруг него, постоянно, такие интриги! Буквально на каждом шагу ему вставляют палки в колеса. Конкуренты, и просто непорядочные люди, желающие получить что-нибудь за его счет. Его бизнес, это один нескончаемый стресс. Настоящий кошмар. Это же уму непостижимо, в каком страшном мире мы живем! Порядочный человек не может и шагу ступить, чтобы его не обманули и не обворовали!» — в этом месте мать, обычно, закатывает глаза. Лицо страдающее. В глазах слезы. Дрожащим голосом она продолжает: «Это все кончится тем, что он подорвет свое здоровье. Окончательно. Он ведь в постоянном стрессе. Бедный мальчик!» После этой реплики Аня всегда едва сдерживается от нового крика. «Твой бедный мальчик, врун, бездельник и паразит, — хочется заорать ей во все горло, — если кто и хочет что-то получить за чужой счет, так только он сам. Открой уже глаза, наконец! Взгляни на вещи как трезвый здравомыслящий человек! Какой бизнес, какие конкуренты, какие палки в колеса? Это все сплошные враки для тебя и тех наивных дурочек, которые ловятся на смазливую физиономию и умение обаять женский пол своей болтовней. Он манипулирует тобой самым бессовестным образом, а ты не желаешь признать, что твой сын просто вытягивает из тебя все, что можно».

После встреч с матерью у Ани всегда было плохое настроение. «Я не хороший человек. Хорошие люди не испытывают желания кричать при разговоре с родной матерью». Встречи, к счастью, происходили не слишком часто. Но каждый раз перед предстоящим свиданием с женщиной, подарившей ей жизнь, Аня напрягалась и чувствовала себя раздраженной и подавленной уже за несколько дней до назначенной даты «семейных посиделок», что в ее глазах являлось лишним доказательством, что она человек «так себе».

— Анюта, у Женечки проблемы с его фирмой. Ему нужны деньги, чтобы что-то там уладить. Он сказал, что нужно сейчас перекрутиться, а через пару месяцев все уладится и компенсируется с лихвой. — Сообщает маман невразумительные подробности о несуществующих Женечкиных неприятностях. На этот раз брат даже поленился сочинить для матери что-нибудь душещипательное, полное трагизма. В стиле «Санта-Барбары» или, наоборот, леденящего душу триллера. То ли выдохся, то ли понял, что, в любом случае, получит желаемое, так чего напрягаться.

Аня молча слушает материнский бред. Неужели она и вправду верит во все это?

— В общем, я оформляю на Женю дачу. Уже есть покупатель. Представляешь как удачно?! — в голосе матери неподдельный восторг от того, как чудненько все складывается. — Анюта, нужна твоя подпись. Женя договорился встретиться у нотариуса сегодня в половине первого.

Аня поднимает брови и округляет глаза. Такой наглости она не ожидала даже от брата. То есть он считает, что, если ему нужно, то все, сей же момент, должны все бросать и радостно скакать галопом, что бы отказаться от причитающейся им по закону собственности в пользу наглой, эгоистичной пиявки?

— Я против, — ледяным тоном говорит Аня. Родительская шикарная дача этому аферисту и вруну. С какой стати? Не столько жалко дачу, сколько возмущает просто беспредельная наглость брата. Дальше что? Попросит мать квартиру на него переписать? — И вообще, я работаю. Вот так среди дня никто меня никуда не отпустит, даже если бы я согласилась на эту безумную аферу.

— Аня! Ну, какая афера? Что ты такое говоришь? — голос матери, полный трагизма и страдания звенит обидой и негодованием. — Это твой брат! У него неприятности! Ему нужна помощь!

— У него всегда неприятности. И ему всегда нужна помощь. С четвертого класса, когда он школьный журнал сжег и утверждал, что это было самовозгорание, и он сам чуть не погиб, — буркнула Аня.

— Аня! Ну, что ты говоришь глупости? Женя тогда был ребенком, что теперь всю жизнь ему припоминать детские ошибки? Почему ты такая злая?! — голос в трубке начинает дрожать, слышатся всхлипывания.

— Мам! Он вертит тобой, как хочет, а ты идешь у него на поводу. Он, как всегда, профукает все деньги, а потом опять прибежит к тебе с новой слезливой историей, — сделала дочь попытку достучаться до, ослепленной материнской любовью, родительницы. Она знает, что это не даст результата, но все-таки стоит попробовать. Хотя бы для очистки собственной совести.

— Аня! — голос матери становится холодным и строгим. — Не знаю, зачем ты говоришь такие вещи. Это жестоко по отношению к Жене и несправедливо. Мы самые близкие друг другу люди и должны друг другу помогать, — в трубке сопение и новые всхлипывания, видимо относящиеся к тому, какую жестокую и бессердечную дочь она вырастила. Естественно, мать только изображает, что плачет. Психическая атака. Аня знает, что это игра на публику. Мать ждет, когда в дочери проснется совесть, и она даст согласие помочь брату. Аня сдается, ей просто все надоело: «Пропади оно все…»

— Ладно. Только пусть перенесет встречу на вечер. Днем я не могу.

— Женечке вечером неудобно, у него какие-то важные дела. Ну, что у тебя на работе не люди? Что, если ты отпросишься, небо рухнет? Каждый поймет, что дела семьи имеют первостепенное значение, — щебечет мать жизнерадостно-ласковым голосом. Молодец дочка. Хорошая девочка. Повыкаблучивалась, но, в конце концов, порадовала мамулю, пошла навстречу, не примкнула к многочисленному лагерю ставящих палки в колеса и плетущих интриги вокруг несчастного Женечки.

Аня в очередной раз испытывает желание заорать на мать. Сейчас она даже согласна быть нехорошим человеком. И еще ей ужасно хочется придушить родного брата. Самовлюбленного, эгоистичного, лживого мерзавца Женечку.

— Отправьте мне смс-кой адрес нотариальной конторы, — деревянным голосом говорит Аня и нажимает отбой. Еще секунда, и она бы не выдержала, сорвалась и все-таки накричала на мать. Выложила бы все, что думает, в том числе и свои фантазии о том, как становится братоубийцей.

Сквозь стеклянную перегородку кабинета Аня видит, как в офис, подобно небольшому урагану, врывается шеф. Хозяин фирмы скачет от стола к столу, делая сотрудникам замечания и раздавая указания. Маленький, подвижный, с торчащими в разные стороны жесткими рыжеватыми волосами он просто невероятно похож на сатира. «Наведя порядок» и загрузив, прямо на ходу, персонал работой, злобный сатир влетает в комнату, занимаемую его помощницей. Скачущей походкой он подходит вплотную к ее столу. Темные глазки подозрительно пробежались по комнате, как будто в попытке отыскать притаившихся недругов или парочку шпионов. Хорошенько все осмотрев и не обнаружив ничего подозрительного, взгляд начальника останавливается на помощнице, замирает двумя буравчиками, проникая прямо в душу. Аня уверена, что директор фирмы безумен. Эта вечная маниакальная подозрительность, нервозность. Боязнь каких-то заговоров, того, что сотрудники сливают информацию конкурентам. Постоянные проверки и слежка, вплоть до того, что просматриваются сайты, на которых побывали сотрудники. Самая настоящая паранойя.

— Доброе утро, Анна Владимировна. Как у нас дела? — приветствует шеф, снова забегав глазками по комнате и, даже, слегка наклонившись, заглядывает помощнице за спину. А вдруг она собой прикрывает какого-нибудь вражеского лазутчика?

— Доброе утро, Валерий Владимирович. Все в порядке, — отвечает Аня, уже успевшая привыкнуть к странному поведению параноика начальника. Сейчас ее больше всего беспокоит мысль, что придется отпрашиваться. И от этой мысли просто жить не хочется. Шеф, конечно, ее отпустит, но будет долго сверлить своими полусумасшедшими глазками и прочтет длинную лекцию, что личные проблемы нужно решать в свободное время, а не за счет работы. Рабочее время целиком и полностью должно быть посвящено делам фирмы. И т. д. и т. п. А в конце перейдет на крик и будет багроветь и наливаться кровью, по мере того как воздух в легких будет заканчиваться от непрерывного ора, выпученные глазенки тоже нальются кровью и совсем вылезут из орбит. «Нужно увольняться, — уже в стотысячный раз за время работы с маленьким психом, подумала Аня. — Только куда?»

— Через пять минут зайдите ко мне. Нужно составить несколько писем и внести изменения в некоторые договора, — распорядился, ничего не подозревающий о крамольных мыслях подчиненной, шеф и вприпрыжку направился к дверям своего кабинета. Аня даже не сомневается, что под дорогими ботинками скрываются маленькие острые копытца.

Четыре письма, три договора, десяток «важных мыслей на будущее», куча всевозможных распоряжений и пометок «для исполнения». Голова уже идет кругом. Аня с тоской посмотрела в окно. За огромным стеклом, от пола до потолка, раскинулся шумный многолюдный город. С тридцать шестого этажа, на котором располагается офис фирмы, открывается широкая панорама. Дома, машины, люди, кажущиеся маленькими букашками, снующими по улицам. Чистое безоблачное небо, освещенное ярким апрельским солнцем. Накатывает непреодолимое желание вырваться из этой клетки из стекла и бетона. На свободу. Сбежать от маленького, до чертиков надоевшего человечка. Аня уже больше полутора часов слушает неиссякаемый поток слов. А шеф и не думает останавливаться. Разнообразные идеи сыплются из его головы, как всякая дребедень из шляпы фокусника. Безостановочно выплескиваются пожелания, проекты, замечания. Шеф говорит быстро, отрывисто, перескакивая с темы на тему, яростно жестикулируя руками. Аня все записывает. Шеф, навряд-ли, потом вспомнит и спросит. Но может. И обязательно именно то, что она не записала, посчитав ненужным и не важным, короче полным бредом. Сегодняшний день, явно, дурно на нее влияет. «Когда же ты уже заткнешься, наконец?» — крутится в голове одна и та же мысль на протяжении уже, наверное, получаса. Когда сил слушать, беспрерывно скачущего по кабинету, не замолкающего ни на минуту шефа уже совсем не остается, сознание, как будто, отключается и на смену агрессивно-вопросительной мысли является новая, депрессивно-риторическая: «Господи, как надоело все! Разве об этом я мечтала? Ведь такие планы строила, такой интересной свою жизнь представляла. А в результате, тоска полнейшая. Бессмысленный идиотизм изо дня в день. Как все изменить? Что делать со своей жизнью?» — становится жалко себя. Кажется, что жизнь не только не удалась, но уже практически закончилась. Что так, как сейчас будет всегда. Мысли лезут в голову, глупые и бессмысленные, жалость, злость, раздражение. Все совершенно не ко времени. Они толкаются в голове, наползают одна на другую, вытесняя собой слова шефа. У Ани уже рябит в глазах от его беготни. Она даже чувствует, что ее слегка подташнивает. Она не может больше ни слушать, ни видеть его. Если сейчас он не замолчит, она встанет и просто уйдет. Плевать, что будет потом.

— Так. Ну, вроде все, — Валерий Владимирович обводит взглядом кабинет. То ли снова мания преследования, то ли попытка вспомнить еще что-то важное, отыскать затерявшуюся мысль. Так или иначе, но он, наконец-то, иссяк. Выплеснул все, что накопилось. Слава Богу! Маленькие безумные глазки устремляются на помощницу. Смотрят с некоторым сомнением и подозрительностью. Взгляд на несколько секунд становится неподвижным и даже пугающим. Аня напрягается, но к счастью, шеф отводит взгляд от нее и даже изображает подобие улыбки. Хорошо поработали. Он доволен. Набегался, наговорился.

— Вам все понятно, Анна Владимировна? Знаю, знаю, Вы отличный работник. Это я так спрашиваю. По привычке, скорее. В Вас я не сомневаюсь. Вы, кадр надежный, проверенный, — снисходит до похвалы шеф и даже посмеивается, радуясь собственному остроумию и красноречию.

— Да, Валерий Владимирович, я все поняла и записала. Все документы подготовлю.

Аня вскакивает с кресла с такой поспешностью, как будто ее должны выпустить из заключения, и она до смерти боится, что тюремщики передумают и оставят ее и дальше сидеть взаперти. Все еще остается один вопрос. Неприятный, но необходимый. Аня глубоко вдыхает, и, ослепительно улыбаясь, говорит, как можно более проникновенным тоном:

— Валерий Владимирович, мне нужно уйти…

Как и предполагалось, вслед за ее просьбой состоялась лекция о дисциплине, обязанностях работников соблюдать интересы компании, и еще о многих вещах уже связанных не столько с работой, сколько с личностными качествами — порядочность, ответственность, чувство долга и даже интеллигентность и воспитание. Затем Аня стала свидетельницей удивительной смены всех оттенков спектра красного на лице шефа, от поросеночно-розового до, темно-бордового. В конце концов, когда, наоравшись и отдышавшись, психоватый руководитель дал добро на ее отлучку с рабочего места на два с половиной часа, с последующей отработкой, Аня уже не могла с уверенностью сказать, кого она ненавидит больше, сумасшедшего начальника или родного непутевого брата, из-за которого ей пришлось все это вытерпеть.

Два с половиной часа, естественно, нужно будет отработать в вечерние часы. Вмазать-бы, как следует братишке, чтобы мозги встали на место, и припадочному шизанутому начальнику тоже. Он уже окончательно извел и ее, и всех остальных сотрудников фирмы.

С хмурым видом Анна Владимировна Свиридова направилась к лифту. Худший день в жизни! Все одно к одному. Хуже просто и быть не может! Мелодичное позвякивание возвестило о том, что приехал лифт. Двери бесшумно разъехались, пропуская молодую женщину внутрь просторной, сверкающей зеркально-хромированными поверхностями кабины. Взглянув на вытянутую панель с множеством светящихся кнопок, Аня ткнула пальцем в ту, на которой значилась единица. Створки дверей плавно соединились, лифт устремился вниз. Утверждение, что хуже и быть не может, было, естественно, вызвано расстроенными чувствами от навалившихся за этот день многочисленных неприятностей. На самом деле всегда может быть хуже. Вопрос только в том, насколько…