H. ВАСИЛИАДИС ТАИНСТВО СМЕРТИ

Василиадис Николаос

РАСПЯТИЕ — ЭТО УПРАЗДНЕНИЕ СМЕРТИ

 

 

Христос умер за всех

Если Божественное Воплощение представляет собой начало освобождения человека от уз смерти и ада, если вся земная жизнь Богочеловека Господа и особенно совершенные им воскрешения мертвых — сына вдовы Наинской, дочери Иаира и Четверодневного Лазаря — предвещали победу над смертью, то сама победа над смертью, «спасение наше, совершилась на Голгофе, а не на Фаворе, хотя и там уже говорилось о Кресте Христовом (Лк. 9, 31). Христос должен был умереть, чтобы завещать человечеству полноту жизни. Это не была необходимость мира. Это была необходимость Божественной любви, необходимость Божественного порядка. Это таинство нам невозможно постигнуть. Почему истинная жизнь должна была открыться через смерть Единого, Который есть Воскресение и Жизнь? (Ин. 14, 6). Единственный ответ заключается в том, что спасение должно было стать победой над смертью, над смертностью человека» [].

Следовательно, честные Страсти и светоносное Воскресение явились решающим и окончательным ударом против смерти. Поэтому преподобный Иоанн Дамаскин пишет, что крестная смерть Христа — это «венец Вопло{стр. 139}щения Бога Слова». В другом месте, поясняя эту истину, он пишет, что каждое дело и чудотворное действие Иисуса и божественны, и чудесны, но поразительнее всего Честной Крест Его. Ибо не чем иным, как только Крестом Господа нашего Иисуса Христа, была упразднена смерть, разрешен грех нашего праотца, изгнана тьма и разрушена сила адова, нам даровано Воскресение и дана способность презреть материальную жизнь и саму смерть, совершилось наше возвращение к прежнему блаженству, открылись врата рая, человеческое естество удостоилось места одесную Отца, мы сделались детьми и наследниками Божиими. Все это было достигнуто крестной смертью Господа [].

Когда зло человеческое достигло апогея и предела [], Сын Божий воплотился, чтобы принести Себя в «жертву, которая могла бы очистить нас» [], и сверх того примирить нас с Богом Отцом (Рим. 5, 10. Кол. 1, 22).

Мы, люди, грехом воздвигли Крест. И в то время, как должны были быть распяты мы, виновные, пригвождается ко кресту Тот, Кто не был повинен никакому осуждению или смерти, ибо …Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его (1 Пет. 2, 22). Так совершенно безгрешный Господь «взял на Себя наши немощи и понес болезни (Мф. 8, 17), был язвен за нас, чтобы ранами Его мы исцелились (Ис. 53, 5). Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою… (Гал. 3, 13), претерпел поноснейшую смерть, чтобы нас возвести к славной жизни» []. Господь поднимает крест, и {стр. 140} принимает пригвождение на нем, будто злодей, и, таким образом, несет на Себе проклятие греха и смерти до того момента, пока словом «совершилось!» (Ин. 19, 30) не обозначает конец греха и смерти. Бог Отец соблаговолил попустить, чтобы Единородный Его Сын, не знавший греха, был осужден за нас, как грешник, чтобы мы через наше единение с Ним сделались праведными пред Богом (2 Кор. 5, 21).

Господь пожертвовал Собою как представитель всех людей, всех поколений, …умер за всех… (2 Кор. 5, 14). Он принес жертву однажды и навсегда (Евр. 7, 27; 9, 28; 10, 10–12) и покрыл грехи всех людей от начала мира до скончания века. Господь, как говорит божественный Златоуст, принес жертву «однажды, и этого довольно навсегда» []. Его жертва была принесена «за всю природу» и была «достаточна для спасения всех» [].

Благодаря Искупительной Жертве Господа, как пишет священномученик Игнатий Богоносец, люди живут «по образу Иисуса Христа, Который умер за вас, чтобы вы, уверовав в смерть Его, смерти избежали» []. Святитель Афанасий Великий подчеркивает, что Господь воспринял тело, подобное нашему, потому что все мы ответственны за тление смерти, и что Он предал это тело на смерть за всех, и отмечает: «Слово знало, что тление не иначе могло быть прекращено в людях, как только непременною смертию; умереть же Слову как бессмертному и Отчему Сыну было невозможно. Для сего–то самого приемлет Оно на Себя тело, которое бы могло умереть, чтобы, как причастное над всеми Сущего Слова, довлело оно к смерти за всех, чтобы ради обитающего в нем Слова пребыло нетленным и чтобы, наконец, во всех прекращено было тление благодатию Воскресения». {стр. 141} «И, — продолжает столп Православия, — самое тление в смерти не имеет уже власти над людьми ради Слова, вселившегося в них посредством единого тела. […] Ибо погиб бы род человеческий, если бы Владыка и Спаситель всех, Сын Божий, не пришел положить конец смерти. […] Ибо Слово принесением в жертву собственного Своего тела и положило конец осуждавшему нас закону и обновило в нас начаток жизни, даровав надежду Воскресения. […] Ибо ныне уже не как осужденные умираем, но как имеющие восстать ожидаем общего всех Воскресения» [].

Разумеется, Господь взял на Себя грехи всех и умер за всех [], сделавшись за нас клятвою (Гал. 3, 13), но Сам по Себе Он оставался совершенно безгрешным. «И хотя Он стал грехом, но пребыл тем, чем был, то есть святым по естеству как Бог». И смерть святой Его Плоти, произошедшая «убиением плоти», была смертью «святой и священной» и благоприятной Богу и Отцу, как благовонный ладан [].

К тому же, крестная смерть Господа нашего была абсолютно «вольной», добровольной. Это было выражение безмерной любви Бога к человеку. Никакая внутренняя или внешняя необходимость, никакая сила не принуждала Его к распятию (Ин. 10, 16–18). Богочеловек не был немощным созданием, силой и необходимостью привлеченным на крест и попавшим в безвыходное положение. Как Сын Божий, Он имел силу тотчас уничтожить всякую внешнюю силу (Мф. 26, 53) и молниеносно нейтрализовать всякое бесовское понуждение. Честные {стр. 142} Страсти Господа были совершенно добровольными. Два песнопения нашей Святой Церкви прекрасно выражают это. Первое гласит: «Благословенную нарекий Твою Матерь, пришел еси на страсть вольным хотением, возсияв на Кресте, взыскати хотя Адама, глаголя Ангелом: срадуйтеся Мне, яко обретеся погибшая драхма; вся мудре устроивый, Боже наш, слава Тебе» []. Другое песнопение гласит: «Се виден бысть живот всех, Христос, повешен волею на древе. И сия видящи земля потрясеся и много святых восташа яве, телеса усопших, и узохранительница адова поколебася» [].

Крестная смерть Спасителя была «вольной», потому что в нескверной человеческой природе Богочеловека, свободной от первородного греха, не было смерти как врожденной необходимости. Смерть была врожденной необходимостью в наших телах, оскверненных грехом. Господь наш умер добровольно, из безграничной любви к нам, Его творениям. Смерть не имела никакой власти над совершенно безгрешным Господом. Богочеловек «предал дух» на кресте по Своей воле. Об этом свидетельствовало и преклонение святой главы Его на Кресте. Преподобный Никодим Святогорец пишет: «Когда Божество приказало смерти прийти из побуждений лучшего устройства, то есть, чтобы «упразднилась» «смерть смертью, тогда и смерть приблизилась, послушавшись божественного приказа, как раб», к Распятому, «однако со страхом и трепетом […]. Это показывало и преклонение главы Господа на кресте», потому что «преклонением Он позвал подойти ближе смерть, боящуюся покинуть свое обиталище, чтобы приблизиться, как толкует Афанасий Великий».

{стр. 143}

Преклонение главы Господа не было естественным, но сверхъестественным и удивительным, поэтому евангелист Иоанн называет его чудом, а не свойством природы, говоря: «…И, преклонив главу, предал дух» (Ин. 19, 30). Ибо «остальные люди во время агонии, когда им предстоит предать дух, не наклоняют голову вниз, может быть, потому, что так легче душе покинуть тело, но когда предадут дух, тогда наклоняют голову вниз. Господь наш поступил наоборот: сначала преклонил главу, а потом «предал дух», что и является сверхъестественным и удивительным. Поэтому священный Феофилакт Болгарский сказал: «Он поступил наоборот по сравнению с нами: мы прежде предаем дух, затем преклоняем главу, а Он прежде преклонил главу, потом испустил дух. Всем этим показывается, что Он был Владыкой смерти и все делал по власти». И Евфимий Зигабен сказал: «Он не потому преклонил главу, что испустил дух, как это происходит с нами, но потому испустил дух, что преклонил главу», чтобы «мы знали, что Он умер, когда захотел. И так вот, Его властью, Святая Его душа отделилась от непорочной плоти» [].

Эта добровольная смерть есть смерть «Того, Который Сам есть Жизнь Вечная», Который воистину есть Воскресение и Жизнь. Речь идет, конечно, о смерти Человека, но в Ипостаси Слова, воплощенного (Бога) Слова. И поэтому речь идет о смерти, которая воскрешает […]. Было бы, может быть, правильно сказать, что Бог умер на кресте только по человеческой природе (которая была одного существа с нашею). Это была добровольная смерть Единого, Который Сам был Жизнью Вечной. Это была действительно человеческая смерть, смерть, со гласно человеческой природе, и однако смерть в Ипостаси Слова, Воплощенного Слова. То есть смерть, предполагающая Воскресение. Крещением должен Я {стр. 144} креститься… (Лк. 12, 50). «Это была смерть на кресте и кровь излившаяся, которою был крещен Христос», как говорит святитель Григорий Назианзин (Сл. 37, 17). Эта смерть на кресте как крещение кровью была глубочайшей сущностью спасительного таинства Креста» [].

Крест и смерть Христовы были страданиями не Божеской, но человеческой Его природы. Божеская природа была бессмертна. Только человеческая Его природа «имела возможность вкусить смерти и страдания». Но так как Господь наш был Бог и Человек, то есть носитель двух природ в одном лице, и communicatio idiomatum (совокупность свойств) составляла единое целое, то можно говорить о смерти бессмертного Слова, о богоубийстве и т. д. []. Божеская природа усваивает страдания человеческой в Едином Лице Христа, но не испытывая в той мере мучения и не разделяя смерти как «природа бесстрастная и бессмертная» []. В том же духе рассуждает святитель Кирилл Иерусалимский, когда говорит, что Спаситель мира, Тот, Кто принял страдания на кресте, был не «слабым человеком», но «Богом вочеловечившимся», принявшим на Себя «подвиг терпения» [].

Следовательно, смерть Спасителя стала роковым, сокрушительным ударом смерти и греху именно потому, что это была смерть Воплощенного Бога Слова, в Котором присутствовала вся полнота человеческой природы. Как смерть Богочеловека Она имела величайшие последствия. Воплотившийся Единородный Сын и Слово {стр. 145} Бога Отца на Голгофе совершил «страшное и преславное таинство крестной смерти». Поэтому святитель Василий Великий учил: «Итак, не брата ищи для своего искупления, но Того, Кто превосходит тебя естеством, не простого человека, но Богочеловека Иисуса Христа» []. Или, как это выразил богословски просвещенный Святым Духом святитель Григорий Назианзин: чтобы освободиться от проклятия греха и вечной смерти, «мы возымели нужду в Боге воплотившемся и умерщвленном, чтобы нам ожить» []. Так что правильнее всего было бы сказать, что ради нашего спасения на кресте «умер» Бог только по его человеческой природе, бывшей одного существа с нашей []. Поэтому в Великую Субботу мы поем: «Ужаснися, бояйся, небо, и да подвижатся основания земли». Почему? «Се бо в мертвецех вменяется в вышних Живый и во гроб мал странноприемлется. Егоже отроцы благословите, священницы воспойте, людие превозносите во вся веки» [].

 

Он дает жизнь людям и творению

Богочеловек не только предал Себя для искупления всех (1 Тим. 2, 6), чтобы мы освободились от смерти. Он сразился с диаволом и одержал на Кресте единственную в своем роде победу, раз и навсегда покрывающую весь человеческий род до скончания века.

В следующей главе мы будем говорить о том, как Победитель Христос сошел в ад и даровал свободу мертвым «от века». Сейчас мы лишь приведем одно поразительное замечание святого Златоуста, чтобы подчеркнуть полное поражение и сокрушение смерти и ада. {стр. 146} Потому что «в православной сотериологии центр тяжести искупительной силы Креста падает не столько на удовлетворение Божественной справедливости и снятие вины с преступного (человека), сколько на сокрушение смерти и силы диавола» []. Поэтому богомудрый отец отмечает: «Не сказано (в Священном Писании): отверз медная врата, но …сокруши врата медная, (Пс. 106), чтобы темница сделалась негодною; и не снял вереи, но «сломи» их, чтобы стража сделалась бессильною. Где нет ни двери, ни засова, там не удержать никого, хотя бы кто и вошел». Итак, Христос, «желая показать, что смерти пришел конец, сокрушил ее врата медные. Медными назвал их пророк не потому, что эти врата были из меди, но чтобы показать жестокость и неумолимость смерти». Медь и железо символизируют «суровость и непреклонность», «вид упорный, бесстыдный и ожесточенный» [].

Крест, стоящий на страшной Голгофе, месте великой вселенской битвы и победы, говорит о том, что Христос «уничтожил» смерть «приношением сходственного» [], то есть Пречистого Тела Своего, которое отвечало этой жертве. Крест провозглашает, что через честные Страсти Спасителя мы наследуем бесстрастие, а через Его смерть — бессмертие []. Поэтому возглашает гимнограф в Великий Четверг: «На страсть, всем сущим из Адама источившую бесстрастие, Христе грядый, другом Твоим рекл еси: с вами Пасхи сея причаститися возжелах. Единороднаго бо Мя очищение Отец в мир послал есть» []. {стр. 147} То есть, душелюбивейший Христе, когда Ты взял на Себя по Своей воле спасительную Страсть, которая была источником освобождения всех людей от страстей греховных, то сказал Своим друзьям — любимым ученикам: «В эту последнюю таинственную и духовную пасху Моей земной жизни хочу есть вместе с вами, прежде чем буду распят и удалюсь от вас (Лк. 22, 15), ибо Бог Отец послал в мир Меня, Единородного Своего Сына, чтобы Я был принесен в жертву во искупление и избавление от грехов всего мира».

Кроме, того, Христос Своей крестной смертью оживотворяет всех нас, людей. Прекраснейшая Похвала второй статии Чина погребения Тела Господня использует живой и символический образ пеликана, чтобы выразить эту великую истину: «Якоже неясыть уязвлен в ребра Твоя, Слове, отроки Твоя умершия оживил еси, искапав животныя им токи» []. Пеликан питается, как известно, помимо прочего, и змеями. И его кровь становится чудесным противоядием, которое может исцелить его детенышей, если их укусит ядовитая змея. Существует легенда, что пеликан, узнав, что его птенцам грозит смерть от укуса ядовитой змеи, решается на поступок, раскрывающий его огромную любовь. Он встает над бессильными птенцами и начинает выклевывать себе бок, пока из образовавшейся раны не польется кровь. Эта кровь родителя капает в клюв маленьких пеликанов. И те, приняв кровь как противоядие, вновь оживают и спасаются, благодаря самоотверженной ране родителя, который произвел их на свет, а теперь возрождает! То же самое, как говорит благоговейный составитель Чина погребения, случилось и с нами, благодаря крестной смерти Господа. Как птица пеликан, разрывая клювом свой бок, кровью оживляет птенцов, так и Ты, Слове Божий, дал жизнь нам, людям. Ибо тот древний змий, началь{стр. 148}ник зла диавол, нас ужалил в Раю грехом, своим смертоносным жалом, и отравил нас (1 Кор. 15, 56). Но вот Ты проливаешь в отравленные души Твоих детей, людей, Честную Кровь Твою, которая истекла в изобилии от «источников жизни», животворящего и животочащего ребра Твоего и святых ран Твоих. И эта Кровь нас «оживила», дала нам жизнь! «Излия яд змий в слухи Евины иногда», — гласит один из тропарей Блаженств. «Христос же на древе крестнем источил есть мирови жизни сладость» []. Оживотворение человека Страстьми Христовыми выражают и другие похвалы Чина погребения: «Умерщвлена древле Адама завистно, возводиши к животу умерщвлением Твоим, Новый, Спасе, во плоти явлейся Адам» []. То есть: «Спаситель мой, восприняв человеческую плоть и явившись миру как Новый Адам, Ты Своей смертью возводишь в новую жизнь Адама, умерщвленного завистливым диаволом». И другое песнопение гласит: «Прободаешися в ребра, и пригвождаешися, Владыко, руками, язву от ребра Ты исцеляя и невоздержание рук праотец» []. То есть: «Ты снисходишь, Владыко, до того, чтобы Тебя побивали и пронзили копьем Твое святое ребро (Ин. 19, 34) и чтобы пригвоздили Твои пречистые руки ко Кресту, но так Честною Твоею Кровью Ты исцеляешь рану и невоздержанность рук наших праотцев, через которых в мир вошли тление и смерть».

Таким образом, «пресвятой» и «всечестной» Крест Господень стал «живоносным насаждением» и «животворящим древом» [] для нас, вкусивших, по неразумию нашему, запретный плод в Райском саду, из–за чего в нас вошел грех и умертвил нас.

{стр. 149}

Поэтому христолюбивая душа почитает Крест Христов не позором, а славой: «Аще и ят был еси, Христе, от беззаконных мужей, но Ты ми еси Бог, и не постыждуся; биен был еси по плещема, не отметаюся; на кресте пригвожден был еси, и не таю. Востанием Твоим хвалюся: смерть бо Твоя живот мой, всесильне и человеколюбче Господи, слава Тебе» [].

Вот почему со светлой радостью и несказанным ликованием наша Святая Церковь поет в понедельник Светлой Седмицы и каждое воскресенье на простой, безыскусный и очень мужественный 3–й глас: «Твоим Крестом, Христе Спасе, смерти держава разрушися и диаволя прелесть упразднися. Род же человеческий верою спасаемый, песнь Тебе всегда приносит» [].

Но крестной смертью Господа оживляется не только человек — обновляется и оживляется и все творение. Святитель Григорий Богослов пишет, что Крестной Жертвой Господа достигнуто «очищение не малой части вселенной и не на малое время, но целого мира и вечное» []. Далее он с неописуемой радостью рассматривает возрождение природы, но подчеркивает, что все это — лишь малость по сравнению с возрождением человека. Он пишет, что во время распятия произошли многие великие чудеса — затмилось солнце, раздралась завеса в храме, истекли кровь и вода из святого ребра Господня, камни расселись, отверзлись многие могилы, и мертвые воскресли, но ничто не было равноценно нашему спасению. Несколько капель Честной Крови Господа заново творят мир и становятся для всех людей как сычужная закваска; эти капли нас сгущают как закваска, сверты{стр. 150}вающая молоко в сыр, собирают и соединяют в некую общность таинственной любви и нерушимой духовной связи []. Так что из знаков смерти — пронзенного копьем ребра и ран на пречистых ногах и руках Богочеловека — «стекли непрерывные волны вечной жизни» [].

 

Он распят там, где царствовала смерть

Вселенская, спасительная для всего мира победа над смертью и адом, достигнутая крестной смертью Господа, изображается на иконе Распятия, согласно православному иконографическому канону. Основание креста обычно изображается опущенным в мрачную пещеру под каменистой вершиной Голгофы. В пещере находится череп, на который стекает Честная Кровь Распятого Господа. Это череп Адама, пещера же — ад.

Это изображение не есть плод фантазии православного иконописца. Оно восходит к очень древней и благочестивой традиции, о которой Ориген свидетельствует следующее: «Что касается Лобного места (Мф. 27, 33), то до меня дошел слух, что у евреев есть предание, будто там был погребен Адам. И поскольку как в Адаме все умирают и Адам воскрес смертью Христовой, то …так во Христе все оживут…» (1 Кор. 15, 22) []. Эту традицию принимает и святитель Василий Великий, который пишет: «Господь, изыскав начатки смерти человеческой, приял страдание на так называемом Лобном месте. Он был распят там, чтобы в том самом месте, где получило начало тление людей, началась бы и новая жизнь Царства Небесного. И как смерть «стала сильною в Адаме», так {стр. 151} она была обессилена и побеждена в смерти Христовой» []. Эту древнюю традицию принимает и божественный Златоуст, который пишет, что некоторые говорят, будто Адам умер и похоронен на Лобном месте []. Поэтому Иисус и воздвиг Крест, «знамение победы, на том самом месте, где царствовала смерть» []. Таким образом «было устроено» Богом, как пишет толкователь Святого Писания Евфимий Зигабен, «чтобы там же, где древний Адам был поражен смертью, был поставлен и знак победы над смертью Нового Адама», то есть Спасителя нашего Христа. Этот победный знак — Крест. Или, как пишет Блаженный Августин, «чтобы там воздвигся врач, где лежал больной» [].

Но Животворящее Древо было не только символом победы и торжества над диаволом, грехом и смертью, не только «мерилом праведным» []. Оно было еще и «открытием вечности: оно стояло посреди (двух разбойников) как символ связи между Царством и адом» []. Кроме того, Крест — это знак славы. Как пишет выдающийся русский богослов прот. Г. Флоровский, «православное богословие есть главным образом «богословие славы», потому что это прежде всего «богословие Креста». Этот самый Крест и есть знак славы. Крест рассматривается не столько как вершина смирения Христова, сколько как Откровение Божественной силы и славы». Господь тотчас после ухода Иуды, которому предстояло Его предать, сказал очень {стр. 152} важные слова: «…Ныне прославися Сын Человеческий, и Бог прославися о Нем» (Ин. 13, 31). Так что крестная смерть Господа, которою должна была разрушиться наша смерть, была не только крайним унижением Богочеловека, но и славой. Ибо это была победа и торжество над силами сатаны. Ибо это было освобождение нас, людей, от греха и смерти и наше примирение с Богом Отцом. Именно это мы исповедуем каждое воскресенье в прекрасном песнопении «Воскресение Христово видевше», которое поется сразу после утреннего Евангелия. И в нем говорится: «Се, бо прииде Крестом радость всему миру». Радуется весь мир, ибо смерть Господня «на Кресте была явлением жизни». Дело сотворения человека «исполнилось на Кресте». Поэтому, согласно богоносным отцам, крестная смерть Господа была не только смертью невинного и непорочного, «не просто знаком смирения и терпения и не просто проявлением человеческого послушания, но прежде всего смертью Воплотившегося Бога, Откровением Господства Христова» [].

Златоустый отец превосходно выразил эту истину. «Видны, — говорит он, — гвозди и крест. Но самый–то этот Крест […] есть символ Царства. Потому называю Его Царем, что вижу Его распинаемым на Кресте, так как долг царя — умереть за подвластных» [].

Крест Господень — еще и «печать спасения», знамя победы и силы, «силы победы» над смертью. Наша Святая Церковь поклоняется Честному Кресту Господню, ибо на нем Богочеловек одержал единственную в своем роде победу и неповторимое торжество. Ибо Крест — это символ новой жизни, символ нетления. Поэтому мы поем: «Якоже жизнь твари, Твой Крест предлежащий вселенная целует, Господи…» []. Так что Живоносный {стр. 153} Крест, или, правильнее, Честная Страсть Господня на Кресте, есть знак «печати» нашего спасения и одновременно знак славы Богочеловека.

И с этой точки зрения православная иконография данного сюжета, призванная помочь верующему осознать эти великие истины, опять–таки достоверна. Как известно, нечестивые распинатели Господа, стремясь осмеять и унизить Его, сделали на Кресте надпись I.N.Ц.I., то есть «Иисус Назорей Царь Иудейский» (Ин. 19, 19); православный же иконописец помещает на Кресте другую надпись: «Царь Славы»!

 

«От смерти мы сделались бессмертными»

.

Многие песнопения Православной Церкви изображают свободу от смерти и новую жизнь, дарованные нам крестной смертью Господа. Обратим внимание на два песнопения из Последования исходного монахов, которые образно выражают эту истину. Одно гласит: «Царски мне подписал еси свобождение, шары [] червлеными персты Твоя окровавив, Владыко, и обагрив Твоею кровию. И ныне Тя верою молим, с первородными Твоими причти, и праведных Твоих радости сподоби улучити, пришедшаго к Тебе, Благоутробному» [].

Другой тропарь исполняется, когда останки положены в могилу и священник, взяв горсть земли и крестообразно посыпая ею усопшего, говорит: «Господня земля и исполнение ея». Изливая таким же образом масло, он произносит: «Образом Креста Твоего, Человеколюбче, смерть умертвися, и ад пленися, и древле умершии воставше, песнь Тебе принесоша. Темже вопием Ти, Христе Боже: преставльшагося от нас упокой, идеже всех есть веселящихся жилище в Тебе, еже славити Твое Божество» [].

{стр. 154}

Дар бессмертия и нетления, данный нам Господом крестной смертью, — важный повод для радости и веселия Православной Церкви, празднующей Воскресение. Поэтому мы поем: «Сделав и показав нас «новыя вместо ветхих, вместо же тленных нетленныя Крестом Твоим, Христе», Ты повелел нам в дальнейшем жить достойно «во обновлении жизни» (Рим. 6, 4; 7, 6) []. И в другом песнопении мы поем: «…Восприим мене ради еже по мне распятие, и спасаеши мя, в славу вводиши мя, Избавителю мой, слава Тебе» [].

Торжественный тон вышеуказанных песнопений, как Последования погребения, так и Цветной Триоди, есть проявление невыразимой радости, которую испытывает наша душа от упразднения смерти Распятым. Ибо, как утверждает божественный Апостол, Богочеловек пришел для того, чтобы Своей смертью …лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола… и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству, боясь потерять жизнь и подвергнуться посмертному наказанию (Евр. 2, 14–15). Поэтому мы должны помнить, что спасение, дарованное нам Избавителем, — это «не только прощение грешника. Это не только «примирение» с ним Бога. Спасение — это устранение и оставление греха, освобождение человека от греха и смерти. Спасение полностью совершилось на Кресте, Кровию Креста (Кол. 1, 20. Деян. 20, 28. Рим. 5, 9. Еф. 1, 7). Не только Страстями на Кресте, но и смертью на Кресте. Так была упразднена смерть» [] и побеждена окончательно.

Святой Златоуст по поводу приведенных выше слов Апостола из Послания к Евреям замечает: «Здесь он (Апостол) выражает ту удивительную (вещь), что чем {стр. 155} диавол побеждал, тем и сам побежден». И то, что было в его руках сильным оружием против вселенной, то есть смерть, Христос использовал, чтобы его же «поразить» и одолеть окончательно. Как раз это и «означает и вели кую силу Победившего. Видишь ли, какое благо произвела смерть Спасителя?» []

Весьма примечательны те параллели и противопоставления, которые использовали богоносные Отцы и священные гимнографы нашей Церкви, чтобы подчеркнуть победу греха в Адаме и его поражение в Новом Адаме, Христе. Преподобный Симеон Новый Богослов пишет: «Как от преслушания первозданного Адама последовала клятва на род человеческий, за клятвою растление […], за растлением смерть, так от послушания Второго Адама пришло на род человеческий вместо клятвы благословение, за благословением нерастление […], за нерастлением бессмертие, за бессмертием жизнь, подобная первоначальной жизни от Бога и с Богом» []. И во Святую и Великую Седмицу мы поем: «Разбойника благоразумнаго во едином часе раеви сподобил еси, Господи, и мене древом крестным просвети и спаси мя» []. «Со злодеем яко злодей, Христе, менился еси, оправдал нас всех от злодейства древняго запинателя» []. «На Тя меч обнажися, Христе, и меч крепкаго убо претупляется, и меч же обращается Едемский» []. Вход в Новое Царство теперь открыт и свободен для всех. Крест явился могучим оружием, на котором «затупились мечи могучих» светом «всемогущего действия и воли Святой Троицы» [].

Обратим внимание и на замечательное сравнение святого Златоуста. Этот великий отец нашей Церкви {стр. 156} говорит: «Видишь ли дивную победу? Видишь ли действие Креста? Сказать ли тебе нечто другое, более удивительное? Узнай способ победы, и тогда ты изумишься еще более. Чем победил диавол, тем же преодолел его и Христос; взяв его же орудия, Он ими и победил его, а как — послушай. Дева, древо и смерть были знаками нашего поражения: девою была Ева, так как тогда она еще не познала мужа; древом было дерево Рая; смертию было наказание Адама. Но вот опять дева, и древо, и смерть — эта знаки поражения — сделалилсь знаками победы. Вместо Евы — Мария, вместо дерева познания добра и зла — древо Креста, вместо смерти Адамовой — смерть Христова. Видишь ли, чем победил диавол, тем и сам побеждается? Через древо поразил диавол Адама, чрез Крест преодолел диавола Христос; то древо низвергло в ад, это же древо и отшедших извлекло оттуда. […]. На ту смерть осуждались те, кто будет жить после нее, эта же смерть воскресила и тех, кто жил прежде нее».

И, исполнившись удивления, восклицает божественный Златоуст: «Чрез смерть мы сделались бессмертными; таковы действия Креста. Узнал ли ты победу? Узнал ли способ победы? Узнай же, как легко (для нас) совершилось это дело. Мы не обагряли оружия кровью, не стояли в строю, не получали ран и не видели сражения, а победу получили; подвиг — Владыки, а венец — наш. Итак, если эта победа стала и нашею, то все мы, подобно воинам, воскликнем ныне победную песнь; скажем, воспевая Владыку: «…Поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (1 Кор. 15, 54–55) [].

{стр. 157}