Глава 10

Новый дом

Двери дома герцога Освика заколотили, и лорд Кастилос оторвал доски. Звук шагов гулко разнесся по просторным залам. Картины смотрели на пришельца со стен. Кастилос остановился возле портрета, изображавшего круглолицего мужчину с добродушным выражением лица. Седые волосы свободно рассыпались по плечам, во взгляде сквозит равнодушие. Кастилос опустил голову, отдавая последнюю дань уважения бывшему владельцу дома.

Ничего не изменилось, но все казалось умершим. Пылились столы и стулья, стояли раскрытыми шкафы с посудой и статуэтками. Ковры, давным-давно не чищенные, из белых стали серыми. В буфете Кастилос обнаружил початую бутылку красного вина и фужер. Поднявшись с ними на второй этаж, миновал библиотеку, в которой пять лет назад началась его жизнь, и вышел на лоджию, увитую завядшими цветами. Там, усевшись в кресло, наполнил фужер и вдохнул аромат вина. Ночь выдалась теплой, спокойной, и первый же глоток увлек Кастилоса в пучину трепетных воспоминаний.

Когда-то Освик любил сидеть здесь. Учитывая его возраст, каждый такой выход на лоджию грозил необратимыми последствиями, но герцог рисковал со спокойным сердцем. Теперь на его месте сидел Кастилос, унаследовавший все.

— Мы не могли подумать, что будет именно так, — сказал он, глядя на заросший сад. — Ты еще о многом должен был мне рассказать.

Он вспомнил, как впервые увидел герцога. Тот сидел перед камином внизу, а Кастилос, тогда еще просто мальчишка по имени Санат, храбро смотрел ему в глаза, стараясь не думать, что за лохмотья покрывают его грязное худое тело.

Дворецкий отрекомендовал мальчика и спросил, как с ним поступить. Герцог Освик смерил Саната пренебрежительным взглядом. «Пусть моет посуду».

Мыть посуду в доме вампира! Герцог не ел никогда, делая исключение лишь для красного вина. Поэтому Санат драил тарелки за прислугой.

Кастилос усмехнулся и отпил из фужера. Сколько же всего он здесь пережил! Большую часть времени Освик не замечал его существования, или делал вид, что не замечает. Если бы не тот случай в библиотеке…

Погрузившись в воспоминания, Кастилос не заметил, как на лоджии появился кто-то еще. Лишь тихий голос человека вырвал его из задумчивости.

— Я рад приветствовать вас, господин.

Кастилос повернул голову. Взгляд скользнул по безукоризненно черному фраку, из-под которого выглядывала белоснежная рубашка. Руки в белых перчатках вытянуты по швам.

— Чевбет, — вспомнил имя Кастилос. — Когда я ушел, ты был здесь, и когда я вернулся, первым здесь я увидел тебя. Ты заставляешь меня усомниться в собственной вечности!

— Мы вернулись сразу же, как смогли, господин, — улыбнулся пожилой дворецкий. — Сразу, как только в дом пришел хозяин.

— Мы?

— Слуги приводят дом в порядок. Не все вернулись, и я взял на себя смелость нанять новых. Надеюсь, вы не сочтете этот мой поступок чрезмерно самонадеянным? Я лишь хотел как можно скорее обеспечить вам уют.

Кастилос расхохотался.

— Чевбет! — воскликнул он. — Как такое могло случиться? У тебя на глазах убили герцога, дом заколотили, тебя вышвырнули на улицу, а ты… Где ты был все это время?

— Не отходил далеко, господин, — сказал Чевбет. — Я дворецкий. Мой долг — служить хозяину дома.

— Дворецкий, — пробормотал Кастилос. — Что ж… Делай свое дело. Пусть все будет как прежде, за одним исключением. Я хочу ужинать. Каждый вечер в двенадцать часов я буду садиться за стол и есть человеческую пищу.

— Я найму лучшего повара.

— Не нужно лучшего. Прежний сойдет. Знаешь, меня устроит то, что я ел тогда, после целого дня работы. Простая пища и, может, бокал-другой вина.

— Будет исполнено, господин, — поклонился Чевбет, прежде чем уйти. — Через час приглашу вас к ужину.

Через час? Кастилос содрогнулся. Стало не по себе от такой исполнительности. Неужели за час повар сумеет купить продукты и приготовить ужин? Должно быть, среди слуг сейчас паника. Остановить их? Сказать, что сегодня можно и пропустить ужин? В конце концов, у него же есть несколько пробирок с собой, а утром подвезут остальное. Можно остановить жизнь, только и всего.

Кастилос остался на месте. Да, он помнил, как выматывался, будучи на побегушках у старого дворецкого. Но помнил и то, какая тоска рождалась в сердце, если работы не было. В действии — жизнь. Если дворецкий сам взял на себя такую задачу, пусть выполняет. Отменить приказ из жалости — значит, унизить старика, обидеть без всякой на то причины. Кастилос отхлебнул вина, и веки его опустились.

— Господин? — Мягкий голос дворецкого вырвал его из сна.

— Да? — встрепенулся Кастилос. — Уже готово?

— Будет через пять минут. К вам посетитель. Я не знал, как вы расположены принимать, а потому осмелился попросить девушку подождать внизу.

— Девушку?

Кастилос покинул лоджию, и прошлое вернулось. Волшебным образом исчезла пыль, загорелись свечи в канделябрах. Повсюду чувствовалось какое-то движение, суета. Мелькали едва заметные глазу фигурки служанок. Проходя мимо библиотеки, Кастилос толкнул дверь и остановился. Книги стояли на местах, тисненные золотом корешки блеснули в свете свечей.

— За пять лет работы в этом доме я допустил ровно одну ошибку, которая стоила мне должности, — сказал Кастилос. — Помнишь, когда ты заболел и поручил мне исполнять твои обязанности? Я так этим гордился… Заполучив ключи от всех дверей, стал наведываться в библиотеку герцога, несмотря на строгий запрет. Прекрасно зная распорядок его жизни, я всегда мог выкроить один-два часа на чтение. Там мне открывались тайны мироздания. Я читал о сотворении мира, читал об Алой Реке, из которой вышли первые вампиры. Перелистывал страницы истории, переживал жестокие войны, которые вели между собой вампиры…

— Герцог застал вас за этим занятием? — спросил Чевбет.

Кастилос кивнул. Потом снова заговорил, медленно, с трудом, будто вырывая из сердца слова:

— Однажды я чрезмерно увлекся и упустил время. Я весь был погружен в мир Второй Великой Войны, которая привела мир к нынешнему облику. Лорд Эрлот на боевой колеснице врывался в ворота столицы. Летели стрелы, порхали мечи, лилась кровь — вампирская и людская. В этой последней битве было не до рассуждений о достоинстве — все бились бок о бок. Я буквально видел перед собой блеск оружия, слышал звон и крики… Вдруг чья-то тень упала на страницу. Я поднял взгляд и увидел герцога Освика. Впервые на моей памяти он улыбался, будто отец, радующийся успехам сына. Пожалуй, он и был мне отцом — родного я давно позабыл.

Кастилос стоял, закрыв глаза, и по щекам его текли слезы. Рука так и осталась на ручке двери.

— Я вскочил на ноги, покраснел, чудом не выронил книгу, но герцог велел мне успокоиться. «Эрлот был героем, сынок, — сказал он. — Настоящий боец. Мы с ним дружили долгое время. Но про меня ты в этой книге ничего не прочтешь. Я не из тех, кто бьется. Моя стезя — книги, знания. По душе ли тебе такой путь?» «Другого пути мне не нужно», — так ответил я. Освик сказал, что я больше не работаю на него. Он уволил меня с позором — за грубое нарушение правил. А покончив с этим, признал сыном и подарил новую жизнь.

— Он в вас не ошибся, господин, — произнес Чевбет.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности.

Кастилос прикрыл дверь и спустился вниз, туда, где ждала посетительница. Своим появлением Кастилос опять вспугнул стайку служанок, которые исчезли, не дав себя разглядеть. Рука хозяина лежала на гладко отполированных перилах, яркий свет заливал прихожую, в которой стояла, переминаясь с ноги на ногу, смущенная девушка.

— Исвирь, — сказал Кастилос.

— Санат, — прошептала она.

Они не сделали движения навстречу друг другу. Кастилос покачал головой.

— Этого имени больше нет, — сказал он. — Этого человека не существует. Я предупреждал.

Лицо девушки исказила гримаса отчаяния.

— Зачем же ты врешь? — еще тише спросила она. — Ты сказал, что не знаешь, куда тебя понесет Река. Ну что ж, она принесла тебя сюда. И я здесь. Что же ты скажешь теперь? Скажи, что я никогда тебе не нравилась!

Кастилос обнаружил, что до сих пор держит фужер с вином. Должно быть, он выглядит таким заносчивым в ее глазах, таким надменным. Если бы она знала, что означает этот фужер. Что это — не часть аристократической позы, не игра, а мучительное воспоминание о том, кого больше нет.

Он прошел мимо Исвири, поставил фужер на сверкающий черным лаком стол. Взгляд задержался на камине. Огонь весело потрескивает, как в далеком прошлом. Неужели здесь и сейчас действительно воскресает прошлое?

— Ты мне нравишься, Исвирь, — сказал Кастилос, не глядя на нее. — Нравишься так, как может нравиться человек. Но здесь, в моем доме, ты сможешь быть лишь служанкой. Невидимкой-призраком, старающимся угодить мне, не попадаясь на глаза. И вскоре я забуду о твоем существовании. Ты этого хочешь?

— Я хочу быть с тобой по праву жены, — ответила она. — Как мы и собирались. Ты ведь сватался за меня!

— Я вампир.

— Ты человек!

— Нет. Человек умер больше пяти лет назад. Я — вампир. Человеческие обязательства меня больше не связывают. Даже если я убью тебя сейчас, меня осудят лишь за нелепую растрату ресурсов. Ты ведь помнишь, что говорил Эрлот в деревне? Знаю, ты ненавидишь его, но он говорил правду. Люди — это скот, а вампиры — пастыри. Что бы ты сказала о пастухе, который спит с коровой?

— Зачем ты меня оскорбляешь? Ведь ты же не думаешь так!

— Речь не о том, как я думаю, а о том, как все есть на самом деле. Хочешь играть в жену? Прошу, располагайся. Я глазом не успею моргнуть, как в моей постели окажется не юная красавица, а скрюченная от старости карга, которую я с отвращением выгоню. Но будешь ли ты счастлива до тех пор? Я ведь не для того выбрал вечность, чтобы умереть. Большую часть времени я для тебя буду живым трупом. Холодным, бездыханным, говорящим сознанием.

Кастилос остановил сердце еще на лестнице. Надеялся, так будет проще. Мертвые не испытывают таких сложных чувств, как живые. Сейчас до его ушей доносились всхлипывания. Девушка плакала, но ему было все равно. Как вампир, он знал: слезы высыхают, плоть разлагается. Вампир же смотрит вдаль, идет вперед.

У Исвири оставался еще один шанс, и она решилась испытать его:

— Но ты ведь можешь обратить меня! — воскликнула она. — Я стану такой же, как ты, равной тебе!

— Нет, — покачал головой Кастилос.

— Почему? Почему ты отказываешь мне даже в этом?

Он повернулся к ней и заглянул в глаза.

— Назвать причины? Изволь. Первая причина — то, как ты к этому относишься. Будто это проклятие, которое ты принимаешь ради меня. Вечность — величайший дар, ради которого люди гнут спины годами. Величайшее благо, заслужить которое дано единицам. Дать его тебе — все равно что бросить пригоршню золотых монет в грязь перед свиньей.

Исвирь отступила на шаг. Ее трясло от страха и обиды, лицо побледнело.

— Вторая причина, — продолжал Кастилос. — Обратив, я сделаю тебя дочерью. А у меня пока нет потребности в наследниках. Я не восприму тебя, как равную. Ты будешь моим ребенком, вот и все. Твоя ко мне любовь станет мне противной.

— Ты лжешь, — выдохнула она.

— И, наконец, третья причина. Даже упроси я самого короля Эмариса обратить тебя в вечность, ты все равно останешься такой, как сейчас. Девушкой, которая создана для того, чтобы служить мужчине. Доить коров, сеять и полоть, прибираться и стирать. Твоя единственная страсть — я. Целую вечность терпеть рядом существо, которое может лишь смотреть на тебя с обожанием? Это не для меня. Мной владеют совсем иные страсти, и моя спутница должна либо разделять их всем существом, либо предаваться своим. Пусть даже они пойдут наперекор с моими. Мне нужна личность, а не виляющая хвостом собака.

Плечи девушки поникли. Подойдя к двери, она положила руку на засов и замерла. Лорд Кастилос стоял спиной к камину, глядя на нее безразличным взглядом.

— Значит, все? — спросила она.

— Да, — сказал он. — Забудь и живи дальше. Подожди!

Исвирь вздрогнула и обернулась. Несмотря на все оскорбления, сердце ее затрепетало. Неужели он передумает сейчас? Неужели все как-нибудь да свершится?

Кастилос сделал несколько шагов к ней.

— Кто новый староста? — спросил он.

— Тирмад, — сказала Исвирь. — Зачем тебе?

— Скажи ему, что повесток не будет ближайшие полгода. Знаю, это не компенсирует потери, но… Потом все будет так же, как при Освике. Никаких детей. Одна донация в месяц.

— Я поняла. Это все?

— Да. И ты это передашь. Ясно? Хочешь наложить на себя руки — сделаешь это потом. Но знай, что за твой грех поплатится твоя семья. Я лично повторю тот кошмар, что устроил Эрлот. Думай об этом и живи, пока не найдешь другого повода.

Страшный стон вырвался из груди девушки, но она ничего не сказала. Ладонь стиснула засов так, что пальцы побелели.

— Левмир появился? — спросил Кастилос.

— Нет. Никто его не видел.

— Если появится, передашь ему, чтоб уходил. Скорее всего, Эрлот выбросил его из головы, но рисковать не стоит. В Сатвире ему больше делать нечего.

Засов с грохотом отлетел в сторону. Дверь распахнулась. Стоя на пороге, Исвирь повернулась к Кастилосу и, сверкнув глазами, прошипела:

— Тебя этот мальчишка заботит больше, чем я!

— Да, — кивнул вампир. — Потому что у него есть страсти, которые поведут его вперед. Страсти, ради которых он найдет в себе силы меняться.

Закрыв дверь за Исвирью, Кастилос прижался к дереву лбом и вздохнул. Заколотилось сердце. Ноздри наполнил тонкий тающий аромат девушки. Его быстро заслонили другие запахи, и Кастилос улыбнулся.

— Все ведь уже на столе, так, Чевбет?

Он повернулся и увидел дворецкого, застывшего возле подноса с ужином.

— Прошу вас, господин, — поклонился Чевбет.

Отужинав, Кастилос придвинул кресло к камину, взгляд устремился в огонь. Освик частенько сидел здесь, читая книгу. Кастилос хотел сегодня повторить все за названным отцом. Поминовение продолжалось.

— Чевбет! — позвал он, и дворецкий немедленно появился поблизости.

— Вашу постель приготовили, господин.

— Пододвинь кресло, присядь.

— Господин, уместно ли…

— Я не всегда был господином. Я был мойщиком посуды, уборщиком, поваренком — и все это под твоим началом. Ты был мне другом и наставником, ты помогал мне выжить. Неужели теперь я не могу позволить себе сидеть рядом с тобой, если мне так хочется?

Чевбет сел рядом с господином. В неровном свете огня профиль дворецкого казался отлитым из бронзы.

— Как ты думаешь, почему он не обратил тебя? — спросил Кастилос.

— Я всего лишь дворецкий, господин. У меня не было счастья, кроме как служить в этом доме.

Они долго молчали, прежде чем дворецкий решился снова нарушить тишину:

— Вы все правильно сказали девушке, господин. Она молода, глупа и считает, что вы ее оскорбили, но это не так. Человек должен заниматься тем, к чему он расположен, в этом его счастье. Вампирами же становятся те, кого страсти ведут дальше человеческих пределов. Вы были таким, господин, и он это понял. Я — нет. И эта девушка — нет.

Дрова почти выгорели, за окнами занимался рассвет, когда Кастилос встал с кресла.

— Спасибо, — сказал он, прежде чем отправиться в постель.

— Не стоит благодарности, господин.

Кастилос мог поклясться, что впервые увидел, как губы Чевбета дрогнули в улыбке.

* * *

Удар.

Еще удар.

Один за другим, с равными промежутками. Трещит дерево. Удар за ударом, неотвратимые, будто сама смерть.

Левмир открыл глаза. Еще не соображая, где он и что происходит, увидел осунувшееся лицо И. Девочка лежала с закрытыми глазами на лавке, укрытая по горло рваным одеялом. Левмир лежал на полу. Под ним оказалась соломенная подстилка, покрытая медвежьей шкурой.

Удар.

Память неохотно вышвыривала картинки минувшей ночи. Левмир вспомнил волчью драку и то, как серебристый волк превратился в И. Вспомнил, как нес ее, бесчувственную, пока не свалился от усталости.

Удар.

Левмир приподнялся на руках, осматриваясь. Маленькая комнатка с покатыми стенами. Ни одного окна. Справа — круглая дверь. Слева — застеленная, как кровать, деревянная колода. В дальнем углу коптит печурка, рядом с которой сидит великан. Таких больших людей Левмир не видел никогда. Он, казалось, мог одной ладонью раздавить голову кузнеца Балтака, который считался самым сильным в Сатвире. Саквобет же в сравнении с ним — просто щенок.

Великан поднял топор, и лезвие врезалось под углом в палку, снимая толстую стружку. Конец палки с каждым ударом все больше заострялся.

— Вода в углу, — прогудел великан, не глядя на мальчика.

Левмир перевел взгляд в другой угол и увидел кадку с лежащим рядом ковшом. Пить действительно хотелось. Он встал. Плотно пригнанные доски даже не скрипнули под его весом. Левмир зачерпнул из кадки, и не заметил, как осушил ковш. Вода оказалась теплой, но вкусной.

— Сбежал? — все так же, не поворачиваясь, спросил великан. Левмир смотрел на его огромные руки, большую голову, длинные седые волосы, прихваченные лентой и такую же седую бороду.

— Из дома сбежал? — повторил вопрос великан.

— Нет, — прошептал мальчик.

— Громче скажи.

— Нет! — На этот раз голос сломался, получился какой-то петушиный крик. Левмир покраснел от досады.

— А что тогда?

— Дом… Сожгли… — Теперь память показала остальное, и Левмир, покачнувшись, свалился на пол.

Мать, отец… Труп, упавший в колодец. Тело матери, освещенное пылающим домом предателя Саната. Голова кружилась, к горлу подступила тошнота.

— Кто? — спросил великан.

— Ва… Вампиры, — выдавил мальчик, задыхаясь. — Они пришли, и… Они всех… Санат!

— Санат? — Великан посмотрел на Левмира. У него оказались блеклые, почти бесцветные глаза. — Он жил у вас?

— Да. Он оказался вампиром. Оказывается, это теперь его деревня. А отца убили. И маму… Они все…

— Вот, значит, как, — сказал великан, возвращаясь к делу. — Выбился-таки…

Левмиру было плевать, что великан делает, о чем говорит. Перед глазами темнело от невыносимой тоски. Он обратил внимание на великана только тогда, когда тот прошел мимо и остановился у лавки. Сорвал одеяло с И.

— Что вы делаете? — спросил мальчик.

— Забью кол ей в сердце.

Великан говорил спокойным голосом, а руки поднесли к девочке заостренную палку. Одна рука, держащая топор лезвием кверху, поднялась, готовясь нанести удар.

Левмир прыгнул и повис на этой руке. Вцепился в нее зубами, заколотил ногами в ботинках по каменной спине великана. Тот обернулся, лишь удивившись этой атаке.

— Ты чего, малыш? — спросил он.

— Не трогайте ее! — заорал Левмир. — Отпусти! Убери кол, не надо!

— Это вампир. Ты разве не понял?

— Пусти ее!

— Если я не пробью колом ей сердце, она будет орать, когда я начну ее жечь, — терпеливо, словно неразумному младенцу, втолковывал великан. — Эти твари очень громко орут. И очень долго. Когда жег трех первых, чуть не оглох. С тех пор всегда сначала пробиваю сердце.

— Тогда меня вместе с ней жги! — крикнул мальчик. — И колом тоже — давай меня сначала!

На И не было одежды. Лишь три кожаных ремня перехватывали тело, удерживая на лавке. «Проснись! — мысленно взмолился Левмир. — Пожалуйста, открой глаза! Ты же вампир, ты разорвешь эти ремни, или превратишься в туман и выскользнешь!»

Великан без усилия повел рукой, и Левмир упал на медвежью шкуру, громко застонав от удара. Внутренности чуть не вылетели через рот — так ему показалось. Но через мгновение снова на ногах, снова бросился на великана. Тот отступил. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Левмир нагнулся, поднял драную тряпку, которую отбросил великан, и снова накрыл И.

— Да что с тобой такое, малыш? — все таким же бесстрастным голосом спросил великан. — Она сожгла твой дом, убила твоих родителей…

— Это была не она! — крикнул Левмир.

— Прекрати орать, иначе я действительно начну с тебя. Ты же сказал, что их убили вампиры.

— Да. Но не она. Она спасла меня, понимаешь? Меня ведь тоже должны были убить, а она меня спасла! — Он говорил, и, слыша свои слова, понимал их. Слышал, и не мог сдержать слез. — Она меня спасла, а я накричал на нее за то, что она не спасла всю деревню. Она хотела дружить со мной, а я оттолкнул ее и бежал. А она все равно шла за мной, и дралась с волком, чтобы снова меня спасти.

Левмир рыдал, глотая окончания слов. Его трясло, и он попытался схватиться за скамейку, на которой лежала И. Пальцы сомкнулись на ее запястье, Левмир сжал его, не обращая внимания на холод кожи. Рука дрогнула в ответ.

Великан переводил взгляд с Левмира на девочку и обратно. Как будто размышлял о чем-то. Резким движением отбросил топор, и острое лезвие вонзилось в полено возле печки.

— Защищаешь свою женщину, — сказал он. — Вот, значит, как.

— Просто отпустите нас, — взмолился Левмир.

— И куда вы пойдете? Назад в деревню, где тебя убьют ее сородичи? Или к ней домой, где тебя убьют ее сородичи? Или в соседнюю деревню, где слух о ней разлетится за день, а потом тебя убьют ее сородичи? Или ты намерен ползать перед ней на коленях, вымаливая бессмертие?

— Ни за что! — вырвалось у Левмира. Не зная, почему, он твердо понял в этот миг, что никогда не возьмет у И этот дар.

— А вот теперь ты мне нравишься, малыш. Что-то там у тебя в голове происходит, что-то крутится. Ладно, я подожду. Я буду спокойно смотреть, как все пойдет. Времени до вечера много.

— До вечера?

— Да, до вечера. Нам нужно решить, как мы поступим. Потому что с заходом солнца она сможет бежать. Не раньше. Днем эти мрази остаются в той форме, в какой их застает солнце. Ты голоден?

Левмир сглотнул слюну, желудок заурчал. Великан кивнул и направился к печке. По комнате разлетелся вкуснейший аромат.

— Держи, стола у меня нет. Так что осторожно, не разлей. Горячо.

Левмир принял из рук великана глиняную миску с вареным мясом. В бульоне плавали еще какие-то травки и коренья, почти не рубленые. Обжигаясь, перехватывая миску из руки в руку и то и дело роняя деревянную ложку, Левмир с аппетитом съел предложенное кушанье и подумал, что отродясь не пробовал ничего вкуснее. Великан ел неторопливо, держа горячую миску одной рукой. Покончив с обедом, забрал посуду у Левмира, сложил возле двери.

— Потом пойдешь к ручью и помоешь, — сказал великан.

Левмир кивнул.

— Теперь буди свою женщину.

Мальчик покраснел.

— Она не моя…

— Тогда не возражаешь, если я ее возьму?

Левмир замер. Дыхание перехватило от услышанного. Вот так просто и нагло… А он ничего не сможет сделать.

— Нет. Она моя.

— Тогда разбуди ее.

Веки девочки опущены, но ресницы трепещут. Как будто И пыталась вернуться в явь, но никак не могла. Левмир склонился над ней, погладил по щеке. Девочка не реагировала.

— Проснись, — сказал на ухо. — Проснись, И! Это я, Левмир.

Губы шевельнулись, и Левмир услышал едва различимые слова:

— Не… Бросай… Меня…

— Не брошу. Я здесь. Проснись, пожалуйста, ты нужна мне.

Глаза распахнулись, и Левмир с криком отпрянул. Великан тут же оказался рядом.

— В чем дело?

Левмир дрожащей рукой указал на лицо И. Ее глаза будто залило черной краской, только радужки, прежде изумрудно-зеленые, теперь пылали красным огнем.

— Что, никогда не видел ее такой? — улыбнулся великан. — Это нормально для кровососов. Твоя женщина хочет жрать. Накорми ее, будь добр. Такова обязанность мужчины.

Великан, посмеиваясь, отошел обратно к печке и сел на колоду, подперев рукой подбородок.

Левмир приблизился к И. Девочка натянула прочные ремни, пытаясь сесть, но не смогла и со стоном повалилась обратно. Веки опустились.

— Не смотри, — хрипло сказала она.

— Как ты? — шепотом спросил Левмир. Сердце колотилось все сильнее и сильнее. Он не мог заставить себя подойти ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

— Плохо, — отозвалась И. — Не могу вернуться. Больно.

Она с трудом выплевывала слова, извиваясь под жалким одеялом. Левмир взглянул на золотые и серебряные пряди волос, и чуть не заплакал. Грязные, перепутанные космы — вот все, что осталось от былой красоты.

— Ты хочешь… крови? — спросил он.

— Да. Там. У меня. В кармане. Потеряла…

Левмир повернулся к великану.

— Вы не находили ее одежду? — спросил он.

Тот покачал головой.

— Прости, малыш, я не знал, что она была. Мало ли что голые дети вытворяют в лесу. Чуть позже схожу поискать — ни к чему такие следы. Но скорее всего волки разодрали все, и концов не сыщешь.

— Что же делать…

— Пусти меня, — прошептала И. — Я пойду искать. Я найду, правда. Отпустите.

— Это все, чего ты хочешь? — обратился к ней великан. — Пойти в лес искать одежду? Ради глотка крови?

Она закивала. Лицо исказила чудовищная мука.

— Надо же, — снова заговорил великан. — А другие варианты у тебя есть? Что если я не отпущу тебя?

И открыла глаза и, приподнявшись, посмотрела на него.

— Я ведь умру тогда! — воскликнула она.

— Уверена?

— Мне нужна хотя бы одна пробирка, чтобы вернуться. Я не смогу иначе, никак.

— Так уж и никак?

Лавка громко скрипнула, когда И шарахнулась от великана.

— Нет! — взвизгнула она. — Нет, пожалуйста, не надо!

— Ну, у тебя два выхода, — пожал плечами великан. — Либо так, либо подыхать от голода. Вряд ли я найду твои запасы. А если и найду — кто мне запретит просто сжечь все?

Левмир крутил головой, ничего не понимая. И плакала, великан смеялся.

— О чем вы? — крикнул он. — Что мне сделать? Давайте я сбегаю, поищу.

— Оставишь меня наедине с ней? — еще громче захохотал великан. — Сколько ж я смогу сдержаться… Увидишь дымок издалека — знай: дальше можно не искать.

— Что мне делать?! — закричал Левмир.

Великан перестал смеяться и посмотрел на него бесцветными глазами.

— Дай ей руку. Пусть напьется крови.

— Нет! — завизжала И, выгибаясь так, что ремни трещали.

— Любопытная тварь, — сказал великан. — Знаешь, чего она боится сейчас? Эй, мелкая, ты ведь никогда раньше не кусала человека?

И замотала головой.

— Вот… Это, как я слышал, весьма непросто. Очень часто вампиры, впервые пробующие человека, не могут удержаться и высасывают досуха. У них будто мозги отключаются. Даже опытным трудно удержаться. А ведь ей-то нужно не больше двух глотков. Вот в чем все веселье, малыш! Я ей не помощник, остаешься ты. Рискнешь жизнью, чтобы спасти свою женщину?

Левмир перевел взгляд на И. Во рту пересохло. Захотелось убежать куда-нибудь и спрятаться. Доверить этому великану все. Он ведь не сможет ее убить, правда? Он ведь взрослый, а взрослые не бывают такими бессмысленно-жестокими! Но бежать некуда, и великан уже сделал кол.

Великан встал, выдернул из полена топор и повернулся к мальчику.

— Отвернись, если страшно, — сказал он. — Я просто избавлю ее от мучений.

Глядя ему в глаза, Левмир медленно поднял левую руку и закатал рукав рубахи. Великан приподнял брови, но даже удивление выглядело у него равнодушным.

— Уверен? — спросил он.

Левмир кивнул.

— Если она тебя прикончит, я тут же прибью ее.

Левмир снова кивнул. Великан пожал плечами и сложил руки на груди. Топорик смешно торчал из его громадной ладони. Левмир понял, что это самый обыкновенный топор, просто на фоне великана кажется игрушкой.

Мальчик подошел к И, которая, отвернувшись к стене, дрожала мелкой дрожью. Губы раздвинулись, обнажив острые клыки.

— И, — позвал Левмир. — Возьми.

Он протянул руку. Девочка открыла глаза, посмотрела на запястье, и красные радужки полыхнули еще ярче. Она дернулась, но тут же со стоном повалилась назад.

— Нет, — шепнула она. — Пусти меня…

— И, он тебя не отпустит, — говорил Левмир. — Возьми мою кровь.

— Нет, убери!

— Я верю тебе, И. Давай.

— А если…

— Не важно. Давай.

Она не могла больше бороться с собой. Левмир вздрогнул, когда ледяные губы коснулись запястья, но не отдернул руку. В следующий миг руку пронзила острая боль, тут же сменившаяся парализующей тело сладостью. Левмир ахнул, ноги подкосились. Голова кружилась, казалось, будто он летит куда-то. Почти сразу желудок сжался, пришла тошнота, и Левмир понял, что умирает. Не было сил вырваться, оставалось лишь ждать конца.

Вдруг все закончилось. Он услышал треск кожаных ремней, а потом в грудь ему с силой ударили две маленькие ладошки. Он снова упал на медвежью шкуру, заморгал, пытаясь вернуть зрение. И сидела на лавке, прижимая к груди одеяло. Голова опущена, лицо скрывают перепутанные волосы. В тишине раздался хриплый вдох, а потом — дикий, отчаянный визг, от которого заложило уши. И визжала, пока воздух в легких не закончился, а потом начала дышать. Глубоко, часто, жадно, будто пожирая воздух. Плечи затряслись, послышались всхлипывания.

— Ду… Ду… Дурак чертов! — пискнула она, и зарыдала в голос.

Послышались хлопки. Левмир повернул голову. Великан, улыбаясь, медленно хлопал в ладоши.

 

Глава 11

Сатвир

Дворец светился, издалека приковывая взор. Окутанный темнотой и тишиной, этот последний оплот света по-прежнему открывал двери каждому. Никаких секретов и недомолвок. Кастилос в новом мундире, соответствующем званию, поднялся по ступеням Северной лестницы. Слуги, мимо которых он проходил, кланялись, и лорд благосклонно кивал им в ответ. Взгляд скользил по картинам на стенах. Возле одной из них он ненадолго задержался. Лорд Эрлот и король Эмарис бок о бок врывались на боевых повозках в город.

«Нас всегда было трое, — вспомнил Кастилос слова Освика. — Эмарис, Эрлот и я. Как будто сама Река отметила нас и велела держаться вместе. Эмарис оказался мудрым правителем, Эрлот — бесстрашным и беспощадным воином, а я стал между ними недостающим звеном. Я мог заставить Эрлота стать более мягким, а Эмариса — более решительным и твердым».

Освика не было на картине. Он не участвовал в сражениях. Как он говорил, Река создала его для других целей.

— Спасибо, что зашел, Паломник! — послышался голос короля. Эмарис шел к Кастилосу, чуть расставив руки для приветствия.

Кастилос смутился такой откровенности, но ответил на объятие короля.

— Вы все еще зовете меня так? — сказал он, чтобы нарушить тишину.

— Извини, — улыбнулся король. — Просто среди всех нас ты — действительно Паломник. А уже потом — лорд. Но давай все же выйдем на улицу. Я вижу, ты предпочитаешь передвигаться как человек. Тебе приятнее будет дышать свежим воздухом.

Король Эмарис провел его через съежившийся в ожидании снега сад, и остановился возле пруда. Кастилос огляделся. Красивое место, малозаметное для посторонних глаз. На каменной площадке, подходившей вплотную к пруду, две скамьи, но король не стал садиться. Заложив руки за спину, он смотрел на пруд, поверхность которого серебрилась в лунном свете.

— Это было любимым местом моей дочери, — сказал король тихо.

— Было? — переспросил Кастилос. Чувствовал, как резко изменилось настроение Эмариса, но не мог понять, с чем это связано.

— Именно. Но об этом позже. Расскажи, как у тебя дела.

Кастилос пожал плечами, обдумывая вопрос.

— Мне вернули все, принадлежавшее Освику. Последний месяц я осматривал деревни. Нашел их в удовлетворительном состоянии. Кровь сдается регулярно, настроение среди людей умеренное. Исключение — Сатвир. Мне пришлось дать им вольную на неопределенный срок…

— Что послужило причиной?

Кастилос поморщился. В памяти всплыли чудовищные картины той ночи, когда закончилась его человеческая миссия.

— Это из-за процедуры подавления бунта, — тихо сказал он. — Тогда не все прошло гладко, и у людей остались не те мысли, которые должны…

Король Эмарис повернулся, и Кастилос вздрогнул, пронзенный острым, как меч, взглядом.

— Почему бы не назвать вещи своими именами? — спросил король. — Вместо того чтобы спокойно дождаться конца процедуры, ты раскрылся, и люди почувствовали себя обманутыми. Вместо того чтобы потушить костер вольномыслия, ты раздул из него настоящий пожар, а теперь пытаешься забросать его дровами.

Кастилос наклонил голову.

— Это моя ошибка, — сказал он и остановил сердце. Хватит прятаться за маской смертного, искать оправданий. Не для того принял дар и совершил паломничество.

— По-твоему, такой как ты может быть одним из лордов?

— Я не просил такой чести, ваше величество.

— Верно, — кивнул король. — Так почему бы не назвать вещи теми именами, которые им поистине присущи, и которые знаем мы оба. Лорд Эрлот спровоцировал тебя, ведь так?

— Я этого не говорил.

— Я бы не уважал тебя, если бы ты сказал. Но это так. Он совершил одну ошибку, а ты совершаешь другую. Ты должен отменить вольную.

Кастилос ответил после короткого молчания:

— Только не подумайте, что я пытаюсь оспорить… Но разве мне не дана полная свобода в управлении своими ресурсами?

— Так и есть. Но речь идет не о приказе. Считай это советом. Знаешь, чего стоит совет того, кто вышел из Алой Реки на заре времен? Скажем так: когда ты поймешь, что я прав, будет поздно. Ты потеряешь Сатвир. Люди живут спокойно, пока сверху есть необходимая мера гнета. Иначе они обретают свободу и начинают паниковать. Человек в панике убивает сам себя. Поэтому не увлекайся, лорд Кастилос. Дай им небольшую передышку и отмени вольную.

— Да, ваше величество. Я так и поступлю.

— Теперь второе. — Взгляд короля снова устремился на поверхность пруда. — Я объявил об этом на совете, так что ты — единственный, кто не знает. Я назначаю тебя герцогом. Это означает, что ты становишься вторым после меня. Шесть остальных лордов — твои вассалы. Ты ознакомишься с новыми правами и обязанностями.

Кастилос смотрел на короля широко раскрытыми глазами.

— Но ваше величество, — проговорил он. — Такая честь…

— Это не честь, — перебил король. — Так получилось, что ты — единственный, кому я могу доверять. Не считая Аммита, но он лишь воин. А ты — ты другой. Освик не выбрал бы того, кто хоть немножко не напоминал бы его самого.

Кастилос хотел задать вопрос насчет герцога Освика, но не придумал, как сделать это, не задев королевского самолюбия. Вместо этого он молча смотрел на Эмариса и думал, что тот выглядит плохо. Глаза будто провалились в глазницы, морщины глубоко врезались в кожу. Кастилос понял, что видит старость вампира. Не человеческой составляющей его, а бессмертной. Должно быть, когда иссякает дух, тело не спасет ничто.

— Наконец, главное, — вздохнул король Эмарис. — У меня есть к тебе просьба, лорд Кастилос. Не приказ — просьба. Но это такая просьба, отказать в которой нельзя.

— Что вам угодно?

— Найди мою дочь. Защити мою дочь.

В тишине три раза прокричала сова. Кастилос тряхнул головой, пытаясь осмыслить услышанное. Король говорил тихо, но слова раскаленным клеймом врезались в сознание.

— Что значит…

— В ночь, когда закончилась процедура подавления бунта, принцесса Ирабиль исчезла.

— Но это же было месяц назад! Почему вы…

— Скольким вампирам я могу доверять?

Кастилос опустил взгляд.

— Двоим, — шепнул он.

— Именно. Я тщательно скрываю пропажу, но слухи уже поползли. Я могу пустить их по ложному следу, но… Ты должен найти ее прежде, чем это сделают другие.

Кастилос не обратил внимания на слово «другие». Ощущение, что это — скользкая тема заставило его заговорить о другом:

— Найти ее, привести сюда…

— Нет, ни в коем случае. По крайней мере, не сейчас. С тобой пойдет Аммит, у которого более подробные инструкции. Он постепенно раскроет тебе их. Просто ему я доверяю больше. Ничего личного, но мы с ним знакомы так давно, что я даже не помню, с чего все началось.

— Хорошо, но как, где мне ее найти? Если даже примерно не…

Кастилос осекся. Лицо побледнело, рот приоткрылся. Вспомнил, как обостренным чутьем новообращенного почувствовал присутствие в колодце двоих: живого и мертвой. Испуганного и Ждущей. Значит, принцесса не вернулась. Пропала вместе с мальчиком той ночью.

— Не произноси догадку вслух, — попросил король. — Да, я думаю, все так и есть. На это указывает многое. Я знал, что у нее появился друг из людей. Слышал о той накладке, которая вышла в Сатвире. Ирабиль умная девочка, она наверняка спланировала все заранее, но в ее планы вмешалось что-то еще. Поэтому прошу тебя найти ее и защитить. Не нужно отправляться сейчас. Когда будет пора — ты поймешь, или тебе скажут.

— Но почему я? Если Аммит, ее телохранитель…

— Скажем так: я хочу удалить тебя на время из Кармаигса. Когда нужно будет вернуться — ты поймешь сам. Итак, выполнишь ли ты мою просьбу?

— Почту за честь.

— Спасибо, лорд Кастилос. Герцог. Иди, оставь меня здесь.

Кастилос сделал шаг назад, поклонился и обернулся летучей мышью. Предельная концентрация, необходимая для того чтобы сохранить каждую частичку облачения, казалась сейчас желанным отдыхом. Слишком много вопросов в голове, слишком мало ответов. Влетев в раскрытое окно своего дома, Кастилос вернул человеческий облик. Осушив одну из пробирок, лежащих на туалетном столике, глубоко вдохнул. После жизни в Сатвире никак не мог отделаться от этой глупой болезненной привычки — быть человеком.

Кастилос сидел в кресле и вертел пустую пробирку между пальцами. Перебирая в памяти слова, произнесенные королем, и слова, сказанные в ответ, думал, почему так легко согласился выполнить странную просьбу. Нет, конечно, это просьба короля, и он в любом случае принял бы ее к исполнению. Но его больше волновало то, что происходило при этом у него в душе. Он знал Ирабиль, видел ее несколько раз, хотя и случайно, сопровождая герцога Освика. Избалованная глупая девчонка — такое мнение он составил о ней. Наконец, Кастилос признался себе: он пойдет искать не ее, а Левмира. Мальчишку, который потерял все, и которому необходима помощь.

— Мне нужно поменьше дышать, — пробормотал Кастилос, бросив пробирку в корзину для мусора.

* * *

— Хоть бы погулять сходила, что ли.

— Что? — вздрогнула Исвирь, отвернувшись от окна. За окном трепещущая осина роняла ярко-красные листы на землю.

— Погуляла бы хоть, а то сидишь тут, как старуха, — повторила мать, не прекращая месить теста. — Месяц уж в окно выглядываешь. Придет он к тебе, как же! У него там, в городе, знаешь, красавиц сколько? Не перечесть. А ты? Тоже мне, миледи!

Исвирь, задохнувшись от избытка чувств, вскочила со скамьи. Дверь за ней хлопнула так, что горшки задребезжали.

— То-то же, — сказала мать, будто не заметив вспышки дочери.

Заборы, дома, люди — все это мелькало в глазах Исвири, пока она, глотая слезы, бежала по деревне. Будто маленькая обиженная девочка, хотела спрятаться и выплакать все наболевшее. Потом должно стать легче, пусть ненадолго. Только некуда ей бежать. Не знала таких мест, где можно спрятаться от себя.

Исвирь остановилась у колодца. Уперлась руками в сруб, перевела дыхание. Слезы капали вниз, в бездонную глубину. Какая разница? Все равно после того как достали тело старосты, никто больше из этого колодца пить не рисковал. Как будто в трех шагах отсюда другая вода течет.

Отвращение к людям, среди которых прошла жизнь, переполнило сердце Исвири, и она, всхлипнув, ударила кулаком по навесу.

— Ты чего дерешься? — послышался мужской голос. Исвирь обернулась. Приближался Саквобет.

— Ничего, — огрызнулась Исвирь. Принялась крутить ручку ворота.

Саквобет остановился рядом и молча следил за ее движениями. Когда он заговорил, Исвирь ощутила запах перегара:

— Отсюда ведь не пьют больше.

— Не пьют.

— А ты что же?

— А я — пью.

— Там ведь этот… староста валялся.

— Валялся.

Разговор явно не клеился, и Саквобет, почесав затылок, перешел к главному:

— Слушай, ты бы это… Ну, хватит уже по этому-то своему чахнуть. Мы с парнями почти дом мне построили, скоро новоселье справим.

— И что?

— Ну как что… Один ведь я теперь. Хозяйка нужна.

— Блевотину за тобой подтирать?

Исвирь сама не ожидала, что так резко ответит. Но слово вырвалось. Она взяла ведро обеими руками, вылила часть воды обратно, чтобы не так тяжело было, и приникла губами к холодному железу. Глотнула ледяной воды, вспомнив, как впервые коснулись ее губы любимого. Какими холодными они были… По телу пробежала сладкая дрожь, будто девушку трясло от холода.

— Чего ты сразу? — оскорбился Саквобет. — Я ведь по-хорошему хотел.

— А по-плохому как будет? — посмотрела на него Исвирь. — Ты с тех пор хоть день трезвым провел?

Ведро загремело о стенки колодца, плеснула вода.

— У меня мать убили! — стукнул себя кулаком в грудь Саквобет. — Бабку сожгли! Сестру…

— А ты и рад стараться. Вот счастья-то привалило: пей — не хочу! И слова ведь никто против не скажет, горе у него.

Саквобет тяжело дышал. Кулаки сжались так, что костяшки пальцев хрустнули. На шее вздулись жилы, глаза налились кровью.

— Ох, подумала бы ты, — прорычал он. — Наговоришь грубостей, а потом сама ведь приползешь. Кто тебя еще такую возьмет, порченую, да еще и вампиром?

Исвирь молча взялась за ворот, а когда ведро поднялось, перевернула его на голову остолбеневшему Саквобету. Холодная вода окатила парня, а ведро так и осталось на голове. Выглядел он при этом настолько забавно, что Исвирь, не удержавшись, хихикнула. Потом, правда, поняла, что лучше убраться подобру-поздорову, и побежала обратно к дому. Позади ревел обиженный Саквобет.

Вечером вернулся из города поддатый отец. Никто не знал, какими правдами и неправдами он упросил взять у него кровь, но кровь взяли.

— Благодетель чертов, — ворчал отец, распаковывая привезенные свертки. — Вольную он дал! Спросил бы кого, что ли… При Эрлоте хоть и тяжко было, а денег давали досыта! Что смотришь? Про хахаля твоего говорю! — прикрикнул отец на сидящую в углу Исвирь.

— Он же как лучше хотел, — отозвалась та.

— Вот я и говорю — благодетель чертов. При Эрлоте хоть на жратву не жаловались.

Многие в деревне с грустью вспоминали недолгий период правления лорда Эрлота. Все помнили, что денег тогда было много, правда, никто не говорил, что все эти деньги улетали на еду, чтобы как можно скорее восстанавливать кровь. Зато о вкусной еде, что при Эрлоте была, говорили много и с удовольствием, заканчивая разговор неизменным плевком при упоминании предателя Саната.

— Вот, примерь-ка, — сказал отец, развернув светло-зеленое платье с оборками. — Если большевато — подшей.

— Зачем оно мне? — удивилась Исвирь.

— А замуж ты в чем собираешься?

Отец прятал глаза, говоря это.

— Замуж? — ахнула девушка. — За… За кого?

— Саквобет на днях интересовался…

— Ни за что!

— Ты прекрати голосить-то, тебе ж дело говорят!

— Не пойду!

Конечно, этим дело не кончилось. Разговоры о замужестве начинались каждый день, с обязательными криками и скандалами. После долгих боев Исвирь примерила платье. После ссоры с матерью — подшила. Но про Саквобета слышать не желала, несмотря на все увещевания.

— Да как ты не поймешь, что никто кроме него не интересуется! — убеждал отец.

— И что теперь? — отвечала Исвирь. — Так и кидаться, лишь бы муж был?

— А ты как хотела? Пока не спуталась с этим кровососом недоделанным, сколько за тобой парней ходило? Рожи друг другу чуть не били! А с тех пор — как отрезало. Устроила себе смотрины, никто больше не виноват! А Саквобет — парень нормальный, хозяйственный. Я абы за кого дочурку выдавать не стану. Ну выпивает. Ну не красавец. Так что ж теперь?

Приходил в гости и сам Саквобет. Исвирь в его присутствии вела себя спокойно, а на подмигивания и намеки не отвечала, взгляд оставался холодным, щеки если и краснели, то лишь от сдерживаемой злости.

— Да выходи ты уже за меня, пока зима не началась! — не выдержал однажды Саквобет. — Хоть погуляем всей деревней, по теплу-то!

— Никогда, — глядя в глаза, сказала Исвирь.

Когда дверь хлопнула за Саквобетом, отец и мать налетели на Исвирь, словно воронье на падаль. Ссорились до поздней ночи, а утром, выйдя из дому, Исвирь увидела, что забор облили кровью. Свиной, скорее всего — ночью у кого-то поросенок визжал. По засохшей крови не то углем, не то еще чем-то черным вывели слова: «Вомпирава сука». Исвирь засмеялась над ошибками в первом слове, а второго будто и не заметила. Заметил отец. Взяв ремень, оттащил взрослую дочь на сеновал и долго порол, перемежая удары самыми страшными ругательствами, которые мог придумать. Исвирь вытерпела все без единого звука.

Закончив порку, отец обмотал кулак ремнем, поднес его к носу Исвири.

— Сейчас приведу Саквобета, — прошипел он. — Не дай бог что-то не то скажешь — ты у меня подохнешь на этом сеновале. Поняла меня?

— Поняла, — прошептала девушка.

Отец ушел и вскоре вернулся с довольным улыбающимся Саквобетом. Несмотря на то, что перегаром от него несло на всю хату, мать не уставала нахваливать гостя и все подливала ему, да подкладывала.

— Ну что, когда свадьба-то? — подмигнул Саквобет Исвири, которая стояла рядом со столом, не в силах сесть.

— Зарезал ты свою невесту ночью, — отозвалась та. — Хоть полюбиться-то успели?

На ночь отец запер ее на сеновале. Опуская засов, чуть не плакал от усталости и боли в руках. Утешало одно: если уж переживет девка ночь, то к утру точно замуж согласится.

Всю ночь Исвирь не смыкала глаз. Дышала с трудом, хватая ртом воздух, и мечтала о смерти. Но утром, когда поднялся засов и на пороге появилась фигура отца, упрямые губы шепнули: «Никогда!»

Наверное, следующей пыткой должен был стать голод. Так подумала Исвирь, когда за весь день дверь сенного сарая больше ни разу не открылась. Есть, впрочем, почти не хотелось. Хотелось пить. Должно быть, началась лихорадка — во рту пересохло, болезненная дрожь сотрясала тело. Пытаясь согреться, Исвирь зарывалась глубже в сено и плакала.

Она ненадолго забылась, а очнувшись, ощутила жар. Раскидала сено со стоном, вдохнула воздух и закашлялась — воздух отравлен дымом. Снаружи слышался страшный гул горящего огня, кое-где языки пламени пробивались сквозь стены. На глазах девушки огонь лизнул сено и, распробовав, побежал по нему в разные стороны.

Снаружи кричали. Визжала мать, отец что-то говорил про воду. Несколько раз слышался голос Саквобета. Исвирь закрыла глаза, стоя в новом красивом платье посреди горящего сарая.

— Санат, — шептала имя того, кто однажды вытащил ее из огня.

Его не было. А без него — не было и жизни, не было и боли. Исвирь не дрогнула, когда огонь переметнулся на волосы и платье. Лишь ощутила, как жар становится сильнее, а потом рухнула без чувств на пол. Дым свалил ее быстрее огня, а огню осталось лишь подбирать остатки.

 

Глава 12

Цепь

— Я хочу гулять! — И топнула ножкой, звенья цепи забренчали. — Куда я днем денусь, ну?

Левмир посмотрел на великана, который в задумчивости поглощал завтрак.

— Может, хватит держать ее на привязи? — спросил мальчик.

Великан посмотрел на него, потом на И.

— Может, и хватит, — сказал он. — Да только пусть лучше так.

Согласившись оставить И в живых, великан выдвинул два условия: девочка должна остаться у него, а гарантом выступит цепь. И на удивление легко согласилась. Правда большей частью она грустила на лавочке, подперев подбородок руками. Левмир пытался говорить с нею, но девочка молчала. Почему-то она предпочитала обращаться лишь к великану, который надел на нее цепь.

Одежду И так и не обнаружили. Вместо нее великан принес нечто, назвав это «платьем». На взгляд детей «платье» больше напоминало грубо перешитый мешок, но И безропотно его надела. Вымытые сияющие волосы, рассыпавшиеся по мешковине, выглядели еще прекраснее, чем прежде. А вот улыбаться И перестала.

— Послушай! — Левмир давно перешел в общении с великаном на «ты». — Но ведь можно вбить кол снаружи и пристегнуть там!

Великан прекратил жевать и задумался. Гигантские плечи приподнялись и опустились.

— Это можно, — сказал он. — Поем — устрою. А ты собирайся. На охоту пойдем.

Левмир устремил на И взгляд, исполненный радости. Девочка посмотрела на него холодно и, фыркнув, отвернулась. Что с ней? Почему она ведет себя так? Левмир не понимал. Он стеснялся говорить с ней при великане, а ночью она делала вид, что спит, и не отвечала на его шепот.

Покончив с завтраком, великан выдернул из бревна в стене длинный штырь, к которому крепилась цепь, и пленница смогла, наконец, увидеть неяркое осеннее солнце. Неподалеку от землянки боролся с гниением старый пень. Великан выбрал на нем самое прочное место и вколотил штырь туда. И уселась на тот же пень и поежилась.

— Замерзла? — тут же подскочил Левмир. — Я сейчас!

Он скрылся в землянке, тут же выбежал обратно, неся плотное одеяло, которое пожертвовал ему великан. И сделала вид, что не заметила, как он ее укутывает.

— Точно тут сидеть будешь? — спросил великан, почесывая бороду. — Мы, может, до ночи проблуждаем. Не замерзнешь?

— Я люблю лес, — отозвалась И. — Посижу тут.

— Смотри. А бежать не думай. Ближайшая деревня Сатвир, а там вампиров ой как теперь не любят. Попробуй к кому с клыками сунуться — сразу на костер.

И улыбнулась вместо ответа, что вполне удовлетворило великана. Девочка не пыталась бежать. Знала, что стоит ей остановить сердце, как организм потребует крови. Великана ей не одолеть, а Левмира она больше никогда кусать не хотела. Значит, оставалась деревня… Которая находится незнамо где. Выросшая во дворце, И плохо ориентировалась в лесах. К заветной полянке, где никогда уж, верно, не танцевать ей при луне, вела память. Но и полянка осталась где-то далеко, в другой жизни.

Левмир, держа здоровенный самострел, улыбнулся девочке на прощание, и она едва сдержалась, чтоб не ответить улыбкой. Когда они скрылись из виду, И, поджав под себя ноги, плотнее закуталась в одеяло. «А вот найдет меня сейчас кто-нибудь — что я ему скажу?» — думала она. В голове мелькнула мысль воспользоваться кровью этого путника. Потом — узнать у него, где Сатвир, и бежать. До темноты. Потом — лететь. Добраться до дворца, обнять папу, заплакать…

— Ни за что, — шепнула девочка, представив, как впивается в человеческую плоть. Ее передернуло от этой мысли. Отец много рассказывал о тех, кого он лично отправил на костер за подобную охоту на людей. «В моем королевстве людей кусают только по приговору, — говорил он. — Кровь в пробирках — единственный приемлемый вариант».

Принцесса не могла нарушить волю отца, а потому сидела и ждала, когда вернется Левмир. Когда он поймет, что делает с ней собственными руками.

— Дурак чертов, — прошептала И.

* * *

«Я погоню его на тебя, а ты стреляй прямо в грудь!» — так сказал великан, прежде чем уйти.

Левмир притаился за деревом, чуть дыша. Взгляд не отрывался от вершины холма, где нет-нет, да и появлялись оленьи рога. Хитрый зверь знал, что с холма быстро заметит опасность и сможет легко убежать. Как великан собирался заставить его выбрать нужное направление — этого Левмир не понимал. Предпочитал не думать, а просто покрепче сжимал самострел. Таких ответственных заданий раньше никто ему не давал.

«А что если я промахнусь?» — спросил он великана, прежде чем тот ушел. «Тогда твоя женщина останется голодной», — ответил тот. Левмир стиснул зубы: «Не бывать этому!»

Мысли об И навели Левмира на грустный лад. Он всеми силами прятал от себя воспоминания о последней страшной ночи в деревне, но И спрятать не мог. Каждый взгляд на нее, вызывал в памяти колодец…

Зашипев сквозь стиснутые зубы, Левмир вытер глаза рукавом. Не время сейчас для слез. Ночью, когда все уснут, и не раньше.

Он поднял голову, и сердце на мгновение замерло. Олень взбрыкнул, издал странный звук и понесся вниз. Он бежал не прямо на Левмира, а южнее. Мальчик поднял самострел, но понял, что промахнется. Что же делать? Решение пришло быстро: Левмир кинулся наперерез. Бежал так быстро, как никогда. Ветер свистит в ушах, ветки хлещут по лицу. Он уже не обращал внимания на шум, который производит, шум, который не мог не привлечь внимания даже перепуганного оленя.

Зверь повернул голову, и Левмир заглянул в его перепуганные глаза. Будто время остановилось. «Пора!» — понял мальчик. Он вскинул тяжелый самострел и спустил тетиву. Свистнула стрела. Олень поднялся на дыбы, потом припал на передние лапы и, выпрямившись, побежал дальше. Из груди торчала стрела. Мальчик думал, что олень сразу упадет, и потому выдернул из колчана новую стрелу. Прицелился, выстрелил. Олень уже далеко, и стрела вонзилась на излете — кажется, в круп. Раз моргнув, мальчик потерял оленя из виду.

Руки дрожали, стучали зубы, а успокоить сердце никак не получалось. Левмир скорее не услышал, а почувствовал тяжелые шаги великана, бегущего к нему.

— Успел? — спросил тот.

Левмир кивнул.

— Пошли.

«Куда? — думал мальчик. — Домой? Все равно ведь олень убежал».

Но великан направился в ту сторону, где скрылся зверь. Мальчик плелся следом. Великан опустился на корточки. Левмир обошел его, чтобы увидеть, что же там, на земле.

На земле — вернее, на траве, — была кровь. Розовая, с пузырями, и немало.

— Хороший выстрел, — сказал великан. — Грудину пробил.

— Откуда ты знаешь? — изумился Левмир.

— Садись. Поговорим.

Мальчик послушался. Нашел взглядом толстый корень, выпирающий из земли, сел на него. Великан не часто давал указания, но уж если давал, то их нужно было выполнять. Одно из них гласило: не сидеть на холодной земле.

— Я две стрелы в него выпустил, — оправдывался Левмир. Думал, что речь пойдет о неудаче с оленем.

— Вторую зря потратил. Первая рана — смертельная.

— Чего ж мы тогда сидим? — подпрыгнул мальчик.

— Сядь! Почует погоню — будет бежать изо всех сил. А подумает, что оторвался — ляжет и сдохнет.

— Но как же мы его…

— По следам. Уймись. Не всегда нужно куда-то бежать и что-то делать, чтобы все было хорошо. Иногда нужно просто подождать.

Левмир сел. В голове не укладывалась мысль, что он, оказывается, все сделал правильно с первого раза.

— Что дальше делать думаешь? — спросил великан.

— А что нужно?

Великан вздохнул и почесал голову. Сейчас он казался старым и уставшим, несмотря на огромный рост и бугрящиеся мышцы.

— Левмир, ты ведь больше не ребенок. Ты хозяин своей жизни. Мне больно смотреть, как ты поступаешь с ней.

— Как я поступаю? — прошептал Левмир.

Ладони, все еще сжимающие самострел, вспотели. На лбу тоже выступила испарина, несмотря на холодный воздух.

— Я не твой отец, как бы тебе не хотелось этого.

— Да я зна…

— Молчи, — осадил его великан. — Я говорю. Той ночью ты потерял все, кроме жизни и девчонки. А теперь ты приносишь в жертву мне и то и другое. Что же думаешь дальше? Так и жить со мной? Держать ее на цепи, как собаку? Выгуливать три раза в день?

— Но ты же сам ее приковал! — вспылил Левмир. — Я говорил, что не надо!

— Нет, — покачал головой великан. — Это ты ее приковал. Поэтому она и не хочет с тобой говорить. Ждет, что ты поймешь.

Левмир молчал, пытаясь найти место словам великана. В чем он его упрекает? Что нужно сделать?

— Я ненавижу всех вампиров одинаково, — сказал великан. — Будь у меня под рукой рычаг, повернув который я уничтожу весь их поганый род, я бы повернул его трижды. Но эта пигалица! — Тут великан улыбнулся. — Она человек. В самом хорошем смысле — человек. И если, как ты говоришь, она всем рискнула, чтобы спасти тебя, то не мне ты должен прислуживать, как послушный щенок.

Левмир молчал. Те слова, что крутились у него в голове, были глупыми. Скажи он их — великан замолчит. Так уже было. Второй ценный урок, который мальчик усвоил у великана, был таким: не знаешь, что сказать — молчи.

— Я держу ее на привязи, потому что не могу допустить, чтобы она выдала мое убежище своим, — сказал великан. — Что ж, она, как может, прибирается, научилась с горем пополам готовить — я мирюсь с ней. Убей я ее — наживу смертного врага в твоем лице. А мне ни к чему враги-люди. Поэтому все остается так, сейчас. Но ты? Тебя-то как может это устраивать? Вот чего я не пойму. Вот почему вампиры наверху, а люди внизу. Люди готовы втоптать в грязь все самое светлое, что у них есть, за кусок хлеба и теплый угол. А вампиры… Они берут силой все, что нужно. За это я их ненавижу, но уважаю.

Помолчав еще немного, великан добавил:

— У тебя свой путь, Левмир, а у меня — свой. Чем раньше ты это поймешь, тем лучше для вас обоих. А теперь пошли, найдем оленя.

Кровавый след провел их через заросли высоких кустов, изломанных несущимся зверем. Олень будто специально выбирал места, где человеку тяжело пройти, но оставлял за собой коридор. Великан шел впереди, и ветки, задеваемые им, больно хлестали Левмира по лицу.

Олень нашелся в овраге. Глаза погасли, могучие бока не вздымались. Левмир увидел обе стрелы.

— В круп зря саданул, — покачал головой великан. — Шкуру попортил. А впрочем, и так хватит.

Он вынул стрелы, перевязал оленю ноги, чтоб не болтались, и с небольшим усилием закинул тушу на плечо. Левмир ахнул от удивления: олень весил не меньше годовалого теленка. Грузно топая по ослепительно-желтому ковру из листьев, великан сказал:

— Через пару дней возьму тебя на другую охоту. Настоящую. Увидишь, чем я занимаюсь, а заодно подумаешь: хочешь ли быть мною.

Остаток дня Левмир учился под руководством великана свежевать и разделывать тушу, превозмогая тошноту и головокружение. Сидя на пеньке, И с любопытством наблюдала за его действиями. Когда же все закончилось, она сказала фразу, от которой Левмир сперва застыл, а потом покатился со смеху:

— Так вот как мясо получается!

Великан тоже рассмеялся. И обиделась. Она ничего больше не сказала, но отвернулась, гордо тряхнув головой. Хотела уйти, но вспомнила про цепь, и лишь дернулась в направлении землянки.

Ужин прошел в молчании. Левмир то и дело посматривал на И, но так и не решился заговорить. Да и что сказать? Нужные слова никак не шли на ум. Ложась спать, он вдруг подумал, что сейчас ему бы очень пригодился совет Саната. Мальчик вспомнил его простую манеру говорить весело о сложном. С этими мыслями он коснулся шнурков на ботинках и замер. Череда озарений пронзила его, заставила содрогнуться.

Санат — предатель! Эта мысль, будто кровью выписанная, висела над всеми остальными. Санат подарил ему ботинки. Ботинки, в которых Левмир ночью бежал через лес, не разбирая дороги. Санат — предатель! Но той ночью он крался к его дому, чтобы спасти. Так кто же он? Друг или враг?

«Как можно даже думать об этом? — шепнул кто-то в голове у Левмира. — Из-за него ты лишился родителей. Их жестоко убили вампиры. Труп отца пролетел мимо тебя!»

Левмир закрыл лицо руками. Слезы просачивались сквозь пальцы, заливали штаны. Мальчика трясло, и он не мог ничего поделать. Рыдания рвались наружу.

Великан спал или делал вид, что спит. Дотлевали угли в печи, землянка тонула во мраке. Совсем один посреди бескрайней ночи, Левмир оплакивал свою несчастную жизнь. Тысячу раз прав проклятый великан! Его Левмир уже чуть не называл папой. А кем же была И? Уж не матерью ли, прикованной к постели из-за безумных донаций лорда Эрлота? Вот так Левмир пытался спастись, вернуть утерянное, вместо того чтобы признать: все кончено. Выплакать положенное и двинуться дальше.

— Папа, — шептал он, вызывая в памяти облик отца. — Мама! — Представлялась добрая мамина улыбка. Их больше не было в мире, пройди хоть тысячу верст, хоть две тысячи!

Маленькие теплые ладошки вдруг коснулись его рук. Левмир не услышал даже бряцанья цепи — И просто оказалась рядом, обняла его и позволила уткнуться в грубую мешковину платья. Сквозь рыдания мальчик слышал знакомый напев, мелодию без слов, будто возвращающую в тот волшебный мир, что окутывал их на маленькой полянке с весело журчащим ручейком и холодно-прекрасным светом луны.

Левмир не заметил, как уснул, убаюканный волшебной девочкой. Когда открыл глаза, она лежала рядом. Великан растопил печь и отворил дверь, впуская утренний свет в землянку. Чем-то гремел, видимо, собирая завтракать. Левмир смотрел на лицо И, освещенное смешанным светом огня и солнца. Приоткрыв рот, девочка тихонько дышала во сне. Можно ли представить кого-то прекраснее? Левмир почувствовал, как глаза вновь застилает пелена слез. Теперь не горя, но гнева.

Вскочил с лежанки, бросился к печке под пристальным взглядом великана. Молоток, зубило. И приподнялась на локтях, ее глаза тоже следили за Левмиром, остановившимся возле нее.

Можно было попросить великана, но Левмир не хотел слов. Он освободил ножку И от одеяла. Брякнула цепь, зубило чиркнуло по металлу, взметнулся молоток. Он бил снова и снова, рыча от напряжения, чувствуя, как металл неохотно подается, разгибается. Наверное, И было больно. Она поджала губы и нахмурилась, но терпела, даже не вздрагивала от пронзительных звуков.

Удар, еще удар, и вот полоска железа отогнулась достаточно, чтобы можно было просунуть руку. Левмир отбросил инструмент. Ладони вцепились в горячее от работы железо. Застонав, он разогнул кольцо. И подтянула ногу и принялась растирать затекшую щиколотку.

— Спасибо, — шепнула она в наступившей тишине.

— Иди, — отозвался Левмир, не глядя ей в глаза. — Иди домой. Я не держу тебя.

Говоря эти слова, снова заплакал. Еще горше, еще страшнее, чем ночью, когда И разделила его боль. Но теперь она не утешала. Девочка бросилась вперед, размахнулась, и ударила Левмира по щеке, потом — по другой. Снова и снова, изо всех сил, что-то крича.

Левмир услышал, как великан закрывает дверь. Стало темнее. Мальчик отшатнулся от разозлившейся И, упал на спину, больно ударившись о дощатый пол.

— Дурак! — орала И, что есть мочи. — Дурак проклятый! Куда ты меня гонишь? Зачем цепь снял? Давай, верни все обратно, раз по-другому не умеешь, человечишка бессмысленный!

Мальчик хлопал глазами, щеки горели так, что слезы мигом высыхали. Зато теперь плакала И. В поисках подмоги Левмир посмотрел на великана, но тот лишь покачал головой, будто осуждая. Но что он сделал не так? Что?

— Я не хочу, чтобы ты сидела на цепи, как собака! — крикнул он, вспомнив вчерашний разговор с великаном.

— Да что ты все «якаешься»? — И вскочила на ноги. — Я тебя… Я с тобой… А ты меня теперь…

Она упала на лежанку и заревела в голос, как маленький ребенок. Разом всю напускную взрослость смыло потоком слез. Только теперь Левмир понял, что происходит. От этого стало немного страшно, но очень, очень прекрасно. Он подполз к девочке, положил руку ей на плечо. И стряхнула ее, но Левмир повторил жест.

— И, — шепнул он ей на ухо. — И, послушай… Я дурак. Думал, ты хочешь вырваться, сбежать, вот и сказал глупость.

И повернулась к нему покрасневшим лицом.

— Я хотела, чтобы ты мне верил! — крикнула она. — Без цепи, просто верил!

— Оставайся, не уходи. Будь со мной всегда. Пожалуйста!

Долго еще могла тянуться эта сцена, если бы не великан. Откашлявшись, он сказал:

— Раз уж все помирились, давайте молча поедим. А потом бегите себе на улицу, в куличики играть.

 

Глава 13

Баронеты

Старый и, кажется, слепой и глухой слуга Атсамы проводил Эрлота к залу приемов. Когда шаркающие шаги старика стихли в недрах коридора, Эрлот прислушался к звукам, доносящимся с той стороны двери. Мужской голос что-то доказывал. Женский раздавался реже, казался усталым. Эрлот толкнул дверь.

Миледи Атсама, подперев кулаком щеку, сидела на троне, который размерами и богатством оставлял далеко позади королевский. Небольшой зал блистал великолепием. Золоченые колонны, ярко-алые шторы на окнах, пестрые ковры под ногами. Перед троном, коленопреклоненный, дрожал человек. Эрлот не сразу распознал в ничтожестве вампира. Совсем юный, не больше десяти лет среди вечных.

Атсама заметила Эрлота и улыбнулась ему, едва заметно приподняв уголки губ. Положение тела осталось неизменным, глаза все так же уныло смотрели на просящего.

— Не могу понять, чего ты от меня хочешь? — спросила она. — В тебе не моя кровь, я не несу никакой ответственности перед тобой.

— Миледи, я прошу вас о милости, — дрожащим голосом говорил вампир. — Герцог Освик заботился обо мне, когда…

— Герцога Освика больше нет, — отрезала Атсама. — Все его владения переданы герцогу Кастилосу. Собственно, я не понимаю, почему ты пришел ко мне.

— Я голоден, — шептал вампир. — Мне нужна кровь…

— И поэтому ты убиваешь людей на улицах. Я знаю, поверь. Ты приходишь ко мне, просишь о какой-то милости, тогда как мой долг перед королем — отдать тебя под суд или даже сжечь на месте.

— Но в чем моя вина? — Вампир вскочил, сжал кулаки, и Эрлот поморщился, разглядев его наряд: грязный рваный плащ, стоптанные ботинки. Похоже, несчастный не только голодал, но еще и жил на улице.

— Где еще я должен брать пропитание? — кричал вампир на безразличную Атсаму. — Освик давал мне поручения, расплачивался кровью. А теперь?

— К сожалению, нашего короля такие тонкости не интересуют, — сказал Эрлот, встав рядом с троном. Атсама милостиво позволила ему коснуться губами руки. — Закон один на всех: тот, кто добывает пропитание охотой, виновен и подлежит уничтожению.

Вампир дрожал, переводя взгляд черных глаз с Эрлота на Атсаму и обратно.

— Что же мне делать? — жалким голосом спросил он.

— Запусти сердце, — пожал плечами Эрлот. — Стань человеком, найди работу. Сдохни от старости. Заодно посмотрим, что с тобой произойдет.

Атсама залилась звонким смехом, а из уст вампира вырвался вопль ужаса.

— Ты совершал паломничество? — спросил Эрлот.

— Нет. Я… Я не мог. Ведь если пойду, то мне понадобится кровь, а…

— Ты мог пойти, как человек, — перебил его Эрлот. — Так ли уж сложно добраться до Монолита? Никто ведь не заставляет тебя идти к Алой Реке, хотя и это, как выяснилось, возможно. Ты не можешь считаться даже баронетом. Чего же ты просишь сейчас? Деревню?

— Нет, хотя бы работу…

— Пошел вон! — взорвалась Атсама. Она поднялась с трона, глаза сверкнули, будто два факела в ночи. — Ты — позорище. Вампир не нанимается на работу, он либо владеет, либо дохнет! Так пойди сдохни, раз уж ни на что иное не способен!

Вампир замешкался, хотел еще что-то сказать, но Атсама махнула рукой, и прямо перед ним вспыхнул огонь. Вампир отскочил с криком.

— Убирайся, пока я не сожгла тебя! — топнула ногой Атсама.

Вампир убежал, едва не выломав дверь. Усмехнувшись, Атсама погасила пламя.

— Так о чем ты хотел поговорить, Эрлот? — спросила она, усевшись обратно.

— Как раз об этом. — Лорд указал вслед убежавшему вампиру. — Что думаешь о баронетах?

Атсама скривилась.

— С ними нужно будет что-то решать, — сказала она. — На том совете так ни до чего и не договорились. Король будто махнул рукой.

— А так оно и было, — усмехнулся Эрлот. — Я знаю его вечность. Да, он может железной рукой навести порядок, но голосом разума всегда был Освик. Он изобретал новые схемы, когда старые отказывались работать. Он, ни слова не говоря, брал к себе этих баронетов. Ах, если бы я знал, что он ко всему прочему еще обратит этого сопляка Саната! Кто мог подумать, что ему недостаточно лизоблюдов?

— Да-да-да, Эрлот, — кивнула Атсама. — Мы с тобой уже плакались друг другу на эту тему. Скажешь что-то новенькое? Если нет, то вот моя мысль: давай повеселимся как-нибудь ночью и сожжем хоть нескольких ублюдков. Ты и я, ни к чему лишние свидетели. Как такое предложение?

— Все это очень здорово, но у меня есть идея получше. Мы их разделим и станем заботиться о них.

Миледи наградила Эрлота долгим взглядом, в котором читалось сочувствие. Как будто смотрела на слабоумного.

— Ты находишь это веселым? — ласково спросила она.

— Нет. Я нахожу это скучным и хлопотным. Лишние расходы, лишние проблемы… Но мы это сделаем. Ты, я и четверо остальных.

— Четверо? А как же Кастилос?

— Нет, я бы не хотел его привлекать.

— О, блестящий план! То есть, мы станем облизывать баронетов, и король увидит, что мы хорошие? Возьмет, да и сместит Кастилоса. Ты об этом, милый?

Эрлот покачал головой. Спустившись с возвышения, он подошел к двери. Темный и пустой коридор успокоил его. Эрлот закрыл дверь.

— Я трепещу, — усмехнулась Атсама. — Что же сейчас прозвучит?

Эрлот присел на подлокотник трона, склонился к уху миледи и заговорил:

— Знаешь, я читал последнее сочинение Освика. Могу сказать, что догадался, зачем он привечал баронетов. Видишь ли, нас так мало, что личная гвардия имеется лишь у короля. Гвардейцев достаточно, чтобы отвести совместный удар лордов. Но что если под видом благодеяния мы приютим, скажем, пять сотен баронетов? Всех, кого сумеем найти? Что если обратим еще сотни, но не станем об этом докладывать? Что если мы расскажем этим ничтожествам, что заботимся о них против воли короля? Угадай, кого они будут ненавидеть, а перед кем преклоняться?

Атсама повернулась к Эрлоту и прищурилась. Рот приоткрылся, выдавая изумление.

— Эрлот, — протянула она. — Я слышу то, что не должна слышать, или ошибаюсь?

— Король Эмарис давно сидит на троне, и он устал, — отозвался Эрлот. — Мы должны позаботиться о будущем. Кто сядет на трон следующим? Малолетний Кастилос? Все наше хрупкое существование сейчас держится на одном лишь железном слове Эмариса. Сможет ли Кастилос сказать такое же слово? Нет. Смогу ли его сказать я? Еще как. Я всегда был при Эмарисе демоном войны. Все знают об этом. Но я не собираюсь ограничиваться словами.

— Но как же остальные вампиры? — перебила Атсама. — Как они поступят, когда начнется? Если они пойдут за короля…

— Ты говоришь о тех, в чьем владении одна-две деревни. Они составляют массу, они независимы, но им плевать, кто сидит сверху. Если пообещать им кусок пожирнее… Скажем, ссудить доли из того, что сейчас выжимает лично Эмарис. Поверь, они не сунутся. Да, рассчитывать на них мы не сможем, но и проблем они не доставят. Так что? Как тебе мое предложение? Если не хочешь ты — давай поиграем в поджигателей. Без тебя нет смысла говорить с остальными лордами. Они пойдут туда, куда скажем мы.

Атсама задумалась, барабаня пальцами по подлокотнику. Вскоре пальцы спокойно легли на полированное дерево, лишь указательный остался в приподнятом положении.

— Надо будет разрешить охоту, — сказала она. — Конечно, как-то ограничить, ввести правила, законы, но запрет следует убрать. Вампир — хищник, который настигает жертву и вонзает в нее клыки. На этом можно будет построить новый мир. Никаких идиотских донаций!

— Я не ошибся в тебе, — улыбнулся Эрлот. — Поговоришь с Мэросилом и Олтисом, а я возьму на себя Варэлла и Каммата.

— Договорились. Думаю, смогу взять штук двести баронетов под крылышко.

— Как легко! — усмехнулся Эрлот. — Слушая твой разговор с этим бедолагой, я чуть было не поверил, что ты едва сводишь концы с концами.

Атсама лишь рассмеялась его словам.

* * *

Сэтрок, дрожа от холода, брел по ночному городу. Луна прячется за тучами, и только редкие фонари освещают путь. Разговор с Атсамой окончился ничем. Куда теперь? На поклон к герцогу Кастилосу? Или к самому королю? Но если о его преступлениях знают, что будет дальше?

Мысль о возможной смерти заставила его всхлипнуть. Сэтрок кутался в старый плащ и скрежетал зубами. Сердце не билось — он остановил его перед визитом к Атсаме, чтобы предстать перед ней вампиром. Надеялся, она посочувствует. Но даже намека на жалость не сверкнуло в ледяных глазах. А ведь так надеялся, что единственная женщина из власть имущих окажется милосердной. Она даже не дала ему пробирку с кровью, и сейчас Сэтрока трясло. Да, он успел убить нескольких людей с тех пор как исчез герцог Освик, но каждый раз, возвращаясь к человеческому облику, плакал. Нет, Сэтрок — не убийца. К тому же он боялся попасться. Слишком много гвардейцев на улицах.

Сэтрок хотел вытереть губы, и будто провалился в беспамятство. Когда сознание вернулось, понял, что грызет руку. Холодная кровь с трудом высасывалась из мертвых вен, заполняя род болезненно-сладким вкусом. Сэтрок судорожно сглотнул, и острая боль скрутила живот. Вампир скорчился, обхватив фонарный столб.

«Я умираю», — подумал он, и мысль показалась приятной.

«Стань человеком», — вспомнилось наставление лорда Эрлота. Да, ему легко говорить! А сколько крови нужно, чтобы запустить сердце? Взгляд Сэтрока скользнул по мостовой. Покажись там карета, бросился бы к ней, умоляя дать ему глоток благословенной крови.

Кареты не было.

Рана затянулась. Сэтрок оторвался от столба и побрел дальше. На окраине, совсем рядом, есть заведение, где наливают допоздна. Последний шанс. Другие баронеты, которых он изредка встречал, делали так.

Из-за двери доносился шум нескольких десятков голосов. В ноздри ударил запах дешевого пива, превратившийся в удушливую волну, когда дверь распахнулась. Сэтрок шел между грязными столами в тусклом свете свечей. Черные с красным глаза скрывал полумрак, но все равно каждый, кто бросал взгляд на вошедшего, понимал — вампир. Каким бы ни был старым плащ, это все же плащ, а не рубаха и не рабочая куртка.

Сэтрок сел за пустующий столик, огляделся. Что же дальше? Кого выбрать?

— Доброй ночи, господин, — послышался грубый голос. — Чем могу служить?

Подняв голову, Сэтрок увидел полного мужчину в фартуке — не то официанта, не то хозяина. По крайней мере, он выглядел трезвым. Сэтрок решил действовать напролом. Бросил на столик три золотые монеты — все, что было. Постарался сделать жест небрежным.

— Ты знаешь, что мне нужно. В кружках такого не подают.

Мужчина посмотрел на деньги, потом — на Сэтрока. В глазах стояло недоумение.

— Но я все сдал три дня назад, справка есть.

— Я даю тебе шанс заработать еще — и неплохо. — Сэтрок старался говорить спокойно и уверенно. На три монеты можно купить не меньше двадцати кружек пива. Когда-то он хаживал в подобные заведения и знал, чего здесь стоят деньги.

— Мне не нужно много, всего пару глотков. Я иду издалека, у меня закончились запасы. Ну? Ты готов или нет?

Мужчина посмотрел на деньги, на Сэтрока и, покачав головой, отступил на шаг.

— Простите, господин, — сказал он. — Но я сдаю лорду Эрлоту. Если такое дело… Вам лучше поговорить с ним. Я не хочу неприятностей, поймите меня верно.

— Да не будет никаких неприятностей! — зарычал Сэтрок. — Просто возьми деньги и дай мне пару глотков!

«А ты, можно подумать, ими ограничишься, — прозвучал в голове насмешливый голос. — Ты ведь высосешь до дна этого несчастного, зачем врать самому себе? А потом заберешь монеты, раз уж мертвому они не нужны». Сэтрок велел голосу заткнуться.

— Нет, господин! — Мужчина поклонился. — Я могу сказать, где дом лорда Эрлота, если хотите поговорить с ним, но я вас не знаю. Простите.

Он убежал прежде чем Сэтрок успел сказать хоть слово. «Проклятье! — подумал вампир. — Ну и где мне найти добровольца?»

Сквозь шум он различил скрип двери, и взгляд метнулся в ту сторону. В помещение вошел мальчик лет двенадцати. Босой, взъерошенный, он смотрел по сторонам запуганным взглядом, теребя шапку. Сэтрок поднялся навстречу. «Детская кровь — самая лучшая», — вспомнил он. Вот шанс, который нельзя упустить!

Мальчик заговорил, перекрикивая гул голосов:

— Прошу вас, помогите, кто чем может! Родители из дома выгнали, я три дня не ел. На улице спать холодно, дайте хоть на гостиницу!

Несмотря на бледное лицо мальчика, Сэтрок усомнился, что он три дня голодает и ночует на улице. Слишком уж крепко стоит на ногах. Да и не допускают вампиры бродяжничества. Впрочем, какая разница?

Мальчик петлял среди столов, а в шапку сыпалась мелочь. Народ подобрался сердобольный, мальчика жалели, хотя и поругивали, что родителей довел. Ответом была смущенная улыбка.

Когда мальчик подошел к Сэтроку, тот бросил ему золотую монету. Мальчик вздрогнул и посмотрел в глаза благодетелю. Не испугался, не попятился.

— Хочешь еще две таких? — улыбнулся Сэтрок.

Мальчик закивал.

— Тогда пойдем. Окажешь мне услугу.

Лишь только они оказались на улице, мальчик повернулся к Сэтроку.

— Вы будете пить мою кровь? — спросил он.

— Совсем немного! — вырвалось у Сэтрока. — Я голодаю ничуть не меньше твоего! А ты потом купишь себе еды и…

«Ничего он потом не купит», — засмеялся голос в голове.

— Хорошо! — сказал мальчик. — А правда две монеты еще дадите?

— Правда, правда. Ну?

— Давайте отойдем подальше от фонаря.

«Милый, хороший мальчик!» — засмеялся мысленно Сэтрок. От предвкушения скрутило живот.

Остановились у кромки леса, подступившего вплотную к черте города. Мальчик положил шапку на землю и закатал рукав. Сэтрок предпочел бы кровь из яремной вены, но пугать мальчика не хотелось. Вампир склонился над протянутой рукой, обнимая ее, будто возлюбленную. В тот миг, когда клыки почти коснулись кожи, в левом боку полыхнула боль. Боль, пронзающая мертвое тело! Никогда раньше Сэтрок не испытывал ничего подобного. Он взвыл и отшатнулся от мальчика, успев поймать его взгляд. В нем теперь не было ничего запуганного и нерешительного. Янтарные глаза смотрели с ненавистью и каким-то нечеловеческим любопытством.

Ноги Сэтрока подкосились. Упав на колени, он почувствовал, как пробитое сердце затрепетало. Боль стала в сотню раз сильнее. Краем глаза Сэтрок заметил большую тень, а потом все исчезло.

Обезглавленное тело упало на траву. Из артерий вылилось совсем немного крови.

— Ты молодец, — прогудел великан, вытирая топор о траву. — Хорошо попал, прямо в сердце.

Левмир подошел к телу и протянул руку за ножом, торчащим из бока вампира.

— Нет, — сказал великан. — Мы сожжем его так. От этих тварей никогда не знаешь, чего ожидать.

Он перевязал руки и ноги вампира, после чего взвалил туловище на плечо. Голову подхватил за волосы и двинулся в лес. Мальчик, так и не сказав ни слова, пошел следом.

* * *

Возвращались поздно. Левмир еле добрался до землянки — ног не чувствовал от усталости и пережитых волнений. Из открывшейся двери плыл запах еды — И усердно тушила мясо в горшочках. Великан посмотрел на ее произведение и что-то одобрительно проворчал. Левмир повалился на лежанку без чувств.

— Ничего не нашли? — спросила И.

— Нашли, еще как, — отозвался великан. — Отличного зверя забили.

— А где же он?

— Сожгли.

Великан смотрел прямо в глаза И. Девочка несколько раз моргнула, прежде чем до нее дошла суть произошедшего. Руки, держащие тарелку, задрожали, рот приоткрылся. Великан следил за ней, искал ту реакцию, которую одну только и могла проявить девчонка-вампир. Но, как ни следил, И его удивила. Быстрая, как летучая мышь, она подскочила к великану и расколотила о косматую голову тарелку. Великан вздрогнул, глядя на посыпавшиеся осколки.

— Значит, беспокоишься все же, — сказал он.

— Да я тебя сама сейчас в печке сожгу! — закричала И, с трудом удерживаясь от соблазна остановить сердце. — А если бы его убили?

— Так мы и убили, — отозвался Левмир.

— Я вообще про тебя говорю, дурак, — огрызнулась девочка. — И не с тобой вообще разговариваю!

Она снова уставилась на великана, который, к ее возмущению, начал смеяться.

— Смешно тебе? — И уперла руки в бока. — Ребенка заставлять таким заниматься!

— Он не ребенок, — махнул рукой великан. — Пора учиться жизни.

— Жизни? — И усмехнулась. — Ты хочешь, чтобы он вот этим занимался, что ли?

— В нашем мире это — единственное занятие, достойное мужчины, — отрезал великан. — Собери осколки и накладывай ужин. Мы устали.

— Подождите чуть-чуть, ладно? Сейчас я лягу на скамью и буду умирать от смеха, — мрачно заявила И.

Она тут же привела угрозу в действие. Левмир, позабыв про смертельную усталость, смотрел, как девочка легла на ту самую скамью, к которой ее привязывал великан, и начала хохотать. Смех звучал так искренне и заливисто, что поневоле хотелось присоединиться. Левмир посмотрел на великана. Тот пожал плечами. Оставалось ждать, пока закончится приступ.

Левмир вспомнил большой костер, который они разложили неподалеку отсюда, полыхающее в нем тело. Тогда казалось, что ноги вампира продолжают дергаться, несмотря на пробитое сердце и отрубленную голову. Но самое тяжелое осталось напоследок. Когда костер прогорел, великан и Левмир принялись копать могилу. Жесткая земля, горячие останки, уголья…

— Может, ты объяснишь, наконец, чему так радуешься? — угрожающе проворчал великан.

— Я не радуюсь, — отозвалась немедленно успокоившаяся И. — Я смеюсь над тобой, Ратканон.

Левмир не знал этого слова, но, увидев побледневшее лицо великана, понял: И назвала его имя.

— Откуда ты…

— «Занятие, достойное мужчины», — передразнила его И. — Еще раз потащишь Левмира своим занятием заниматься — я тебе всю рожу расцарапаю, понял меня?

Великан подошел к лавке, наклонился над И. Его лицо не предвещало ничего хорошего, но девочка смотрела без страха.

— Говори, что знаешь, — потребовал он, не обращая внимания на Левмира, вставшего рядом. Мальчик прятал за спиной нож. Пусть он не понимал, что происходит, но готовность защитить единственное дорогое существо переполняла его.

— О тебе? — переспросила И. — Знаю то, что все знают. Тебя зовут Ратканон. Ты живешь в лесу, в землянке, к северу от излучины ручья. Ты иногда ходишь в город, чтобы убивать баронетов, и думаешь, что ведешь войну. Вот, собственно, и все. Давайте ужинать.

И соскочила с лавки, загремела горшочками, что-то напевая. Левмир посмотрел на великана как раз в тот момент, когда тот рухнул на освободившуюся лавку. Доска затрещала под его весом.

— Что с тобой? — шепнул Левмир. Тот миг, когда он был готов убить наставника, прошел. Теперь мальчик смотрел на поникшие усы, застывшие глаза и боялся.

— Они знают, — пробормотал великан. — Они знают…

— Конечно, знают! — фыркнула И, подходя к нему с тарелкой. — Как не знать? Про людей они все знают, без этого никак!

— Но почему тогда… Позволяют…

— А чего бы и не позволить? Возьми тарелку!

Великан послушно принял тарелку, но есть не стал. Смотрел на девочку пустым взглядом.

— Почему ты сразу не сказала?

И подала тарелку Левмиру, сама уселась на лежанку и принялась с аппетитом поглощать мясо.

— А что мне было сказать? — спросила она. — Я ведь не знала, что ты вампиров убиваешь. И что такое «землянка» я тоже только сейчас поняла. Знала бы сразу, куда попала, наверное, померла бы от страха!

Левмир посмотрел в свою тарелку, потом перевел взгляд на девочку. Она ответила обиженным взглядом.

— Чего не ешь? Вкусно ведь!

Левмир машинально поднес ложку ко рту. Мясо оказалось действительно очень вкусным и вовсе не горячим, а как раз.

— То есть, получается, вампирам плевать, что я их убиваю? — не отставал Ратканон.

— А ты хоть знаешь, кого убиваешь? — Теперь в голосе И слышались сочувствующие нотки.

— Представь себе. Кровососов.

— Ага. Ты убиваешь баронетов, с которыми без тебя никто не знает, что поделать.

— Баронеты? — переспросил Левмир. — Это как?

И вздохнула, отложила тарелку.

— Смотрите, — сказала она, тыча пальцами в воздух. — Главный — король. Он управляет государством. Но решения все принимает совет лордов. Лордов семеро. Среди них главный — герцог. Был герцог Освик, но его Эрлот, скотина, угробил. Пап… Король был недоволен, даже плакал, но не возражал, потому что Освик, вроде как, и правда чего-то не то сделал. Теперь вместо него вроде бы Саната назначат. Впрочем, у него должно быть другое имя…

— Санат! — взревел великан, грохнув по лавке кулаком. — Вот кому я бы с радостью сердце выдрал.

— А ты его откуда знаешь? — спросил Левмир.

— Еще бы не знать, когда мы с одной деревни! В ту ночь, когда мою жену убили, он за этими тварями со слезами бежал, умолял с собой забрать! Вот сучонок, пролез! Так и думал, что у вас чем подлее — тем лучше!

— Я же про вас плохого не говорю, — насупилась И. — Зачем ругаться?

— Молчи!

— Ну и замолчу.

Ратканон глубоко задышал, прикрыв глаза. Наконец, какое-то подобие спокойствия вернулось к нему.

— Прости, — буркнул он. — Ты не виновата. Ну так что там, насчет баронетов?

— Я же говорю, — продолжила И. — Все решения принимают король и лорды. Они же несут ответственность за всех остальных вампиров. То есть, если кого-то обращают, то дают ему доходное место. Деревню, или притон какой в городе хотя бы. Над каждым городом, получается, один главный сидит — это граф. В Кармаигсе граф вроде как Эрлот, но это почти ничего не значит, раз там же и король. Поэтому Эрлот постоянно и бесится, что он вроде как и кто-то, а вроде как и никуда, — туманно пояснила И, видимо, не вполне сама понимая причину недовольства Эрлота. — Но графу неудобно за всем следить, поэтому под ним есть бароны — эти собирают большую часть крови и отдают долю графу. Граф — лично королю или герцогу. Понятно?

— А баронеты? — спросил Ратканон.

— А баронетами называют детей баронов. Вроде как. Им, получается, вовсе кормиться не с чего, они живут подачками баронов. Ну, может, барон умудрится расширить владения — тогда и баронету достается. Но тогда он тоже, получается, барон. А вообще, баронетами называют тех, кого не пойми кто обратил и бросил. Такие постоянно появляются, и с ними вечно всякие проблемы. Они на людей кидаются, что в деревнях, что в городе. Когда Освик был — он их прикармливал, как собак, чтоб не кидались. Давал поручения всякие, не очень унизительные. Но и он не мог всех обеспечить, да и теперь, без него, гораздо хуже все стало. Так что… Понимаешь?

Ратканон покачал головой, но по лицу его Левмир видел, что все он понял. Просто не хотел верить.

— Ни граф, ни бароны никогда не попадутся тебе в руки, — сочувственно закончила свою речь И. — Ты убиваешь отчаявшихся голодных баронетов. Кто-то этим должен заниматься, но никому не хочется.

Стало тихо. Левмир, затаив дыхание, смотрел на великана, который будто уменьшился в размерах, скорчился и постарел. Мальчик задумался, сколько ему лет. Может, далеко за шестьдесят? Или сорок? Раньше, когда великан казался воплощением человеческой силы, такого вопроса не возникало, но теперь…

— Выходит, я им услугу оказываю? — прошептал Ратканон.

— Выходит, — кивнула И. — Но не только им. Людям тоже. Баронеты ведь людей убивают. Если бы не убивали — на них бы и внимания никто не обращал. А они не могут не убивать, потому что молодой вампир, если начинает пить из человека, остановиться не может.

Тут она взглянула на Левмира и побледнела. Не забыла того страха, когда пришлось вонзить клыки ему в руку. До сих пор девочка не могла поверить, что пересилила себя.

— Вампиры ведь не враждуют с людьми, — тихонько добавила она. — Наоборот, заботятся. Люди это не всегда понимают.

Тут не выдержал Левмир.

— Заботятся? — переспросил он. — Это они той ночью заботились так?

И молчала. Она перебирала в голове слова, которые говорил отец на пути в Храм. Правильные и мудрые слова, но сказанные вампиром вампиру. Как воспримет их Левмир? Девочка мучительно пыталась понять, что сказать сейчас, чтобы не разрушить это нечто, хрупкое и непонятное, но очень хорошее, что установилось между ними.

— Раньше было гораздо хуже, — жалобно сказала она. — Король Эмарис сделал так, что людей почти не убивают. Раньше очень много убивали, правда.

Ратканон молча прошел к выходу. И бросила умоляющий взгляд на Левмира, но тот отставил в сторону миску. Девочка ничего больше не говорила, не двинулась, когда он прошел мимо. Оставшись одна в полутемной землянке, она тоже отодвинула подальше свою миску, в которую упало несколько слезинок.

* * *

Великан сидел неподалеку, спиной к землянке, на голой земле. Левмир сел рядом, скрестив ноги. Великан не повернулся, даже будто не заметил, что уже не один. Когда его рот открылся и послышались слова, Левмир подумал, что Ратканон говорит сам с собой:

— Они все знали, но не трогали меня. Знали, кто я. Знали, где меня найти… Старый дурак. Думал, что сражаюсь с ними, а сам всего лишь помогал им выносить мусор.

— А какая разница? — вдруг сказал Левмир. — Ты хотел убивать вампиров — ты убивал их. Что с того, что им это нравится?

Ратканон повернул голову к мальчику, смерил его взглядом.

— Я хотел уничтожить их всех. Понимаешь? Всех! А сегодня я выяснил, что они скармливали мне слабых и немощных. Что мне теперь делать, не подскажешь? Как жить? На что надеяться? Я поклялся, что отомщу за жену, но даже этого не могу сделать!

Левмир промолчал. Его не столько тревожили беды великана, сколько беспокоили собственные чувства. Вновь и вновь вспоминал, как вонзил нож в сердце вампира, как помогал жечь его и закапывать. Ни тогда, ни сейчас он не проронил и слезинки. Почему? Вот о чем думал Левмир. А великан ждал ответа.

— Что молчишь? — спросил он.

— А кто ее убил? — спросил Левмир.

— Их уже нет. Что ж, теперь я понимаю: то, наверное, были баронеты.

Великан невесело усмехнулся.

— Ты уже отомстил, получается.

Сперва Левмиру показалось, что великан ударит его. Он вскочил на ноги, навис над мальчиком, но ограничился криком:

— Отомстил? Ты совсем глупый? Каждый из них в ответе! Кто-то отдал приказ — об этом ты не подумал? А как насчет того, что кто-то создал этот мир таким, что в нем возможно безнаказанно убивать людей? Что ж, я хочу мир, где можно безнаказанно убивать вампиров.

— Ты этим и занимаешься.

Левмир ужасался своему спокойствию, но даже ужас был каким-то далеким, будто его испытывал другой человек. Тот маленький мальчик, который ходил с отцом на рыбалку и любил горячий шоколад. Мальчик, который с каждым днем становился все дальше.

— Я убиваю лишь малую часть.

— Как и они.

— Ты что же, оправдываешь их? Эта твоя вампирочка тебе совсем голову вскружила?

Левмир поднял голову и посмотрел на великана. Его массивное тело заслонило луну, виден лишь темный овал на месте головы. Глядя в него, Левмир сказал:

— Какая же это справедливость, если за одного человека ты хочешь убить всех вампиров? Чем твой мир лучше их мира, если в нем еще больше смертей, еще больше боли?

Великан молчал, собираясь с мыслями. Левмир терпеливо ждал ответа. И ответ прозвучал:

— Иногда один человек равен целому миру.

— Никогда, — тихо отозвался Левмир. — Знаешь, а ведь ты точно такой же, как я. Потеряв все, я искал смысл жизни и нашел его в том, чтобы стать твоим сыном. Делать все, что скажешь. А ты, потеряв все, решил убивать вампиров. Но я не твой сын, а ты — не убийца. Мы — люди, и наша жизнь в том, чтобы жить. Сеять и жать, рожать детей, воспитывать их. Тогда мы счастливы. Сегодня ты сказал мне убить, и я убил. Может быть, кто-то придет мстить, и убьет нас обоих. Кто во всем этом виноват? Кто когда-то, тысячу лет назад, нанес первый удар? Мы ведь не знаем. Да и какая разница? Нет, я не оправдываю вампиров. Они виноваты в том, что построили неправильный мир. Но убив их, мы построим мир немногим лучше.

Великан отошел в сторону. Судя по положению луны на небосводе, давно перевалило за полночь. Левмир встал, собираясь вернуться в землянку.

— Откуда ты таких слов-то набрался? — крикнул великан, и в этом крике Левмиру почудилась злость хулигана, которого высекли за очередную проказу. — Говоришь, будто сто лет на свете живешь.

— Не знаю, откуда берутся слова, — пожал плечами Левмир. — Просто вдруг стало как-то спокойно в голове. Я больше не боюсь, не плачу. И слова идут свободно — такие, какими должны быть.

Помолчав, он добавил:

— Я не пойду больше с тобой в город. Не хочу убивать незнамо кого, думая, что мщу за родителей.

— Тогда забирай свою сучку и пошли вон из моего дома! — заорал великан. — Что притих? Взрослый стал? Иди, живи, как знаешь.

Левмир спустился в землянку. И, так и сидевшая на лежанке перед почти нетронутой едой, подняла на него испуганный взгляд.

— Мы уходим, — сказал Левмир.

— Куда? — ахнула девочка.

— Не знаю. Отсюда.

И встала, нерешительно огляделась, словно думая, что взять с собой. Но даже платье-мешок на ней принадлежало великану. Левмир ждал. И взяла его за руку, заглянула в глаза.

— Пошли, — тихо сказала она. — Будем идти всю ночь, чтобы не замерзнуть. Хорошо?

Он кивнул, улыбнувшись.

Первые шаги дались нелегко. В горле стоял ком, хотелось оглянуться, передумать. Потом Левмир посмотрел на спутницу и заметил, что та шагает босиком. Левмир легко подхватил ее на руки. И, казалось, ничего не весила. Она тихонько пискнула от неожиданности, обхватила шею Левмира. Он пошел дальше, теперь уверенный в своих силах. «Наверное, нельзя быть слабым, когда кто-то на тебя надеется», — подумал он.

Лес сомкнулся за спиной, когда послышались гулкие шаги. Великан нагнал ребят, остановился перед ними.

— Возвращайтесь, — тихо сказал он.

— Почему?

С трудом, будто поднимая тяжеленный камень, великан произнес:

— Я дурак старый, а ты и уши развесил. Ну куда вы, в самом деле? Пойдемте, ужин остыл…

Левмир посмотрел в лицо И. Она кивнула.

— Ладно, — сказал Левмир. — Но я больше не стану убивать.

— А я тебя и не зову. Топай давай, заморозишь принцессу!

Левмир развернулся и пошел обратно к землянке. Он заметил, как вздрогнула И, услышав, что ее назвали принцессой, но не придал этому значения. Главное — мир, хрупкий мир, который не разрушился, но стал гораздо крепче.

 

Глава 14

Землянка

— Как ты это объясняешь?

Вопрос прозвучал громко, отразившись от стен тронного зала. Король, хмурясь, ждал от командира гвардии объяснений. Командир — высокий, худой вампир с длинными каштановыми волосами являл воплощенное спокойствие и уверенность.

— Не в моих обычаях повторять слухи, ваше величество. Но кроме слухов передать нечего. Поговаривают, что лорды занялись баронетами.

— Что это значит? Они начали убивать? Говори, что ты слышал! — не отставал Эмарис.

Он говорил громко, не опасаясь чужих ушей. Еще вчера слуги покинули дворец, перебравшись в зимнюю резиденцию — крепость на южной окраине города.

— Никак нет, — покачал головой командир гвардии. — Лорды берут их под свою опеку так же, как это делал Освик.

— Кто именно?

— Не знаю точно, но говорят, что все. Кроме Кастилоса.

— Все…

Король прошелся по залу. Руки уперты в бока — жест, доставшийся по наследству принцессе Ирабиль. Командир гвардии видел перед собой того самого Эмариса, который огнем и мечом выстроил современный мир.

— Ваше величество, — сказал он негромко, и тут же, словно извиняясь, добавил:

— Эмарис… Мы должны принять меры.

Король остановился возле Восточной галереи, тонущей во мраке. Взгляд его стремился туда, будто надеясь увидеть восходящее солнце.

— Принять меры… Какие меры ты предлагаешь мне принять, Рамокс? Перебить всех лордов до единого? А потом — держать ответ перед графьями? Все ради того, чтобы обеспечить себе еще несколько столетий спокойного сидения во дворце. Не слишком ли дорогая цена? Когда на тебя идет стадо, ты можешь убить многих, прежде чем тебя затопчут. Но если исход все равно известен, зачем умножать зло? Пусть стадо идет.

Рамокс сделал шаг вперед, глаза вспыхнули.

— Эмарис! — вскричал он. — Что ты говоришь? Я присягнул на верность тебе, самому сильному, самому мудрому, лучшему правителю, какого только можно представить. Неужели ты хочешь, чтобы я теперь прислуживал Эрлоту?

Король Эмарис покачал головой. Слова давались нелегко, но он произносил их, будто отрывая куски от бессмертной души:

— Лучший правитель, говоришь ты? Но для кого? Я рад, что ты меня таким считаешь, но как насчет лордов? Как мы с тобой можем судить, что хорошо для всех, если зреет восстание? За эти тысячи лет жизнь ушла вперед, а я остался там. У берегов Алой Реки, которой ни один из нас не помнит. Время пришло, Рамокс. Как солнце восходит и заходит, так и мое правление прошло путь от начала до конца. Я сделал все, что мог ради страны, и мне не в чем себя упрекнуть.

— В вас говорит слабость, — скрипнул зубами Рамокс.

— Не слабость — усталость. Я устал, и очень давно. Мне некуда расти дальше, и я вечность готов употребить на то, чтобы стать другим. Рамокс! Ты можешь себе представить, сколько всего сокрыто в этом мире? Несметные богатства, невероятные знания, которые только и ждут, чтобы их постигли. Мы же забили себя в рамки ролей, которые были нужны тысячелетия назад! Я повзрослел, возмужал и состарился на этом посту. Знаешь, сколько раз я помышлял о смерти? Об этом проклятии людей! Такие мечты не должны посещать вампира. Алая Река течет. Все меняется, оставаясь неизменным. Пусть на мое место придут другие — те, кто жаждет власти. Мне же нечего больше сказать в оправдание своего титула.

— Даже если на вашем месте окажется Эрлот? — возмутился Рамокс. — Он ведь устроит хаос!

Эмарис дернул плечом, будто услышал нечто, незаслуживающее внимания.

— Хаос — лишь необходимый этап становления порядка. Рано или поздно все придет к равновесию. Возможно, при Эрлоте, а возможно — при ком-нибудь другом. Тем мы и отличаемся от людей, что можем заглянуть далеко вперед.

— Может случиться так, что заглядывать станет некуда.

— Мне пора перебираться в крепость, — молвил король. — Я хочу, чтобы ты усилил охрану Храма.

— Но, ваше…

— Я пока еще король. Такова моя воля. Как бы все ни повернулось, я хочу, чтобы Храм оставался тем, что он есть. Никто, кроме меня и моей дочери не должен ступать внутрь.

— Да, ваше величество.

— Завтра я хочу видеть Эрлота в крепости, мне нужно поговорить с ним. Прости, что утруждаю тебя, но мне хочется выбросить эту историю из головы как можно скорее.

— Я все устрою, ваше величество.

— А теперь слушай, как все произойдет, и как должен будешь вести себя ты.

Король вдохнул и, превратившись в старого человека с грустными глазами, зашептал на ухо Рамоксу последние распоряжения.

* * *

После ссоры Ратканон будто постарел. Не казался таким огромным — со сгорбленной спиной, с поникшими плечами, просиживал в землянке целые дни, что-то мастеря из оленьей шкуры. Раздобыв где-то ножницы и нитки с иголками, горбился при свете огня, шил, выкраивал.

— Ты что делаешь? — спросила как-то И.

— А не видишь? Шью, — отозвался Ратканон.

Тон подразумевал другое: не лезь. Но И пропустила мимо ушей намек.

— Чего шьешь? Может, помогу?

— А ты умеешь?

— Не знаю…

— Вот и сиди на лавке, пока ужинать не позвали.

— Надоело уже сидеть! — ворчала И, пристраиваясь на лавку. — Да и кто меня звать-то будет? Готовлю я.

Несколько дней назад выпал снег, да так обильно, что в первый день с трудом отворили дверь. Левмир еще раз ходил с Ратканоном на охоту, а потом великан махнул рукой:

— Сиди уж дома. Заболеешь — как тебя лечить будем?

Левмир остался. Раньше начал бы спорить, рваться в помощники, но теперь понимал: болезнь принесет столько проблем, что никакая помощь того не стоит. Иногда он все же выходил, побродить около землянки. Порой компанию составляла И. Левмир носил ее на руках, пока девочка не начинала дрожать, либо садил на пенек, отряхнув его от снега.

Как-то раз Левмир, вспомнив утерянное детство, скатал снежок и легонько запустил им в сидящую на пне девочку. Она вздрогнула, снег красиво рассыпался по злато-серебряным волосам.

— Ты чего? — крикнула И, не зная, обижаться ей или смеяться.

Левмир скатал еще один снежок…

Вскоре на крики и смех выбрался из землянки Ратканон. Долго, улыбаясь, смотрел, как дети бегают друг за другом, бросаясь снежками, толкаются и падают в сугробы. Случайно оказавшись рядом, Левмир заметил, как по щеке великана скатилась слеза.

— Ну хватит! — сказал Ратканон. — Идем внутрь. Принцессу застудишь.

И хохотала над новым прозвищем и не хотела возвращаться домой.

Как-то раз Левмир спросил ее:

— Ты не скучаешь?

Ночь, темно и тихо, где-то далеко тлеют угли в печи, да сопит чуть слышно во сне Ратканон. И ответила не сразу, хотя поняла, о чем говорит мальчик. Они лежали на мягкой медвежьей шкуре, обнявшись, как привыкли засыпать.

— Немножко. По отцу, — сказала она.

— Скажи, почему ты со мной осталась?

— А как иначе?

Левмир не понял ответа. Девочка тоже долго не могла найти нужных слов, потом сказала, как есть:

— Если даешь человеку новую жизнь, должен о нем заботиться. У нас такие правила.

— Так ведь это если бы ты меня вампиром сделала.

— Может, и так. Но ведь я изменила твою жизнь. Значит, забочусь.

— И все? Только поэтому?

— Нет, конечно. Просто мне с тобой хорошо жить.

Левмир открыл рот, чтобы высказать те горькие мысли, которые его посетили, но осекся. Он хотел упрекнуть И, что она так относится к нему, думая лишь о своих удовольствиях, да о вампирских законах. Почти сказал, но подумал: а что еще должно быть? Если тебе хорошо с человеком, и ты о нем заботишься — можно ли хотеть большего?

Все-таки, не выдержав, спросил, благодаря темноту, что не видно покрасневших щек:

— А ты меня любишь?

И вздрогнула. От неожиданности ответ прозвучал громко, так, что дыхание Ратканона сбилось на мгновение:

— Конечно!

Левмир почувствовал, как странная теплая масса под названием «счастье» заполняет его с ног до головы. Он крепче прижался к своей принцессе. Ухо щекотнул вопрос:

— А ты меня?

— Очень люблю.

Он поцеловал ее в щеку, а потом И подставила губы. Все было так странно и сказочно, в затерянной посреди густого леса землянке…

Утром великан разбудил детей громовым голосом:

— А ну-ка подъем, ночью наобнимаетесь!

Когда Левмир, протирая глаза, встал, Ратканон тут же отвесил ему легкий подзатыльник и велел разжигать печь.

— Да смотри, не оборачивайся, — добавил он. — Обернешься — ослепнешь. А ты, принцесса, поди сюда.

Укладывая в печку дрова, Левмир сам сгорал от любопытства. Особенно после того, как услышал восторженный возглас И. Огниво плевалось искрами, наконец, огонек затеплился на кусочке коры. Левмир торопливо раздул его и замер в ожидании.

— Смотри, какая красота! — воскликнула И.

Великан сказал:

— Можно, оборачивайся.

Левмир не узнал И. Вместо мешковатого платья на ней кожаные штаны и куртка, великолепно облегающие тело. На ногах — изящные сапожки. Девочка будто сразу стала выше, стройнее. Но главное — как сияли ее глаза!

— Красота? — крикнула и, смеясь, крутнулась на одной ноге.

— Ты будто Эмкири-охотница! — вырвалось у Левмира.

— Кто это?

— Из сказки. У нас была книжка, мне мама иногда читала.

Впервые за долгое время, произнеся слово «мама», Левмир не почувствовал ничего, даже не заметил, что сказал.

И прыгнула на великана, тот чуть не упал от неожиданности, когда на шее повис маленький, но такой счастливый груз.

— Спасибо! — взвзвизгнула И.

Великан осторожно приобнял девочку и, улыбаясь, сказал:

— Да не за что, принцесса. Не ждал, что так обрадуешься. Ты это… За цепь прости уж…

— Е-рун-да! — пропела И, спрыгивая с великана. — Я теперь гулять могу! Левмир, пошли скорее!

— А… — Мальчик поглядел на печь и сглотнул слюну, но И бесцеремонно схватила его за руку.

— Пошли! Потом поешь, надоел!

Впервые они вместе по-настоящему гуляли при свете дня. Бегали по лесу, догоняя друг друга, играли в прятки среди деревьев, катались в снегу, пока оба не замерзли и не проголодались.

* * *

Древние каменные стены дышали могуществом, бойницы башен хищно щурились на одинокую черную фигуру. Лорд Эрлот идет по свежему снегу, длинные волосы и плащ вьются на ветру, а на бледном лице — улыбка. Мост, перекинутый через опоясывающий крепость ров, задрожал под шагами Эрлота.

Стражники ворот проводили лорда взглядами, прежде чем вновь застыть без движения. Миновав внутренний двор, Эрлот подошел к центральной башне. Двери разверзлись, и вампир скользнул в полумрак, разгоняемый висящими на стенах светильниками. Взгляд метнулся влево — там закрытая дверь тронного зала. Справа — обеденный зал, с большим столом посередине. Пылает камин, с трудом отапливая каменную громаду.

Король Эмарис ждет у камина. Руки сложены на груди, взгляд цепкий, колючий.

— Ваше величество! — воскликнул Эрлот, шагая по залу. — Явился по вашему приказанию.

Король указал на кресло напротив камина. Эрлот отряхнул снег с плаща, прежде чем сесть.

— До меня дошли странные слухи, — прогремел голос короля.

Эрлот придал лицу заинтересованное выражение.

— Слухи? — переспросил он.

— Мои лорды привечают баронетов. Не расскажешь, с чего бы такая доброта?

Эрлот развел руками. Вопрос словно обескуражил его.

— Мы ведь решили, что без внимания вопрос оставлять нельзя. Баронеты — угроза безопасности государства.

— Все верно. — Эмарис сделал быстрое движение и оказался напротив кресла. Его тень упала на Эрлота. — На этом совет и закончился, не так ли?

— Ну, вы ведь не отдали конкретного распоряжения, — бормотал Эрлот, пряча глаза.

— Потому что я не принял конкретного решения. Но, хвала Алой Реке, у меня есть лорды, которые решают все сами, не считая нужным ставить меня в известность.

Эрлот заерзал в кресле. Бегающие глаза остановились на лице короля.

— Поверьте, ваше величество, мы хотели всего лишь облегчить вам…

Пощечина застала Эрлота врасплох. Голова дернулась, с губ сорвался вскрик.

— Облегчить мне? — грянул король. — По-твоему, проблема с баронетами слишком тяжела для меня?

Эрлот проглотил оскорбление. Взгляд вновь стал спокойным, решительным.

— При всем уважении, ваше величество, политика в отношении баронетов всегда была попустительской.

Губы короля едва шевельнулись, выплюнув одно слово:

— Продолжай.

— Мы не первый век миримся с ними. Да, Освик нашел способы контролировать некоторую их часть, но теперь его нет. Мы решили последовать его примеру, и я не вижу здесь ни малейшего повода для вашего недовольства.

— Конечно, не видишь, недовольство-то мое! — усмехнулся король. — Знаешь, что меня раздражает? Два момента. Первый — чисто практический. Вы будете кормить эту ораву, а моя доля станет уменьшаться.

— Этого не произойдет! — взмахнул рукой Эрлот.

— Закрой рот, слушай меня. Вы все постоянно плачетесь, как вам мало крови, жаждете прибрать к рукам больше деревень. Я должен поверить, что теперь ничего не потеряю? Не смеши. Через месяц ты придешь блеять о снижении ставки. Что ж, я снижу, но ценой твоего лордства.

— Эмарис! — Эрлот подскочил, но король ударом в грудь бросил его обратно.

— Я велел молчать. Второй момент, который меня расстроил — единодушие. Лорды собираются у меня за спиной, чтобы обсуждать вещи, которые не обсудили на совете. Что это, Эрлот? Поведай, прошу. Как давно у нас такие обычаи?

— Я думал, у нас есть право общаться, — проворчал Эрлот, потирая грудь.

— На случай, если ты забыл, мы здесь страной управляем. У нас нет личной жизни, каждое движение должно быть взвешено. К примеру, я дважды ударил тебя, но сделал это без свидетелей. Я не хотел тебя унизить, но ты должен понять свое место. А ты устраиваешь собрания за моей спиной. Я вижу заговор, Эрлот. Разубеди меня.

— Послушайте, о каком заговоре идет речь? Проблема с тем, что мы взяли баронетов? Их легко разогнать. Но я, как лорд, должен понимать, что происходит. Чего мы пытаемся добиться?

— Дисциплины, — отозвался Эмарис. — Нет, конечно, разгонять их теперь нельзя. Они вовсе озвереют. Что сделано, то сделано. Осталось определиться с моими выгодами.

Эрлот покачал головой. Разговор шел не так.

— Но мы сами ничего не получаем, — сказал он. — Что можно предложить вам? Не знаю… Может, золото? Я не оскорбляю, просто золото бывает нужно, как ни крути. Поощрить слугу, например…

По лицу короля скользнула улыбка, от которой Эрлот содрогнулся.

— Наконец-то мы заговорили о делах! Мне нравятся такие разговоры, гораздо больше, чем орать на тебя. Золото само собой, завтра я жду от тебя тысячу монет.

Скривившись, Эрлот кивнул.

— Но это лишь загладит твой промах, — продолжал король. — Чтобы успокоить меня окончательно, вы сформируете роту из сотни баронетов для охраны этой крепости. А расходы на их содержание пойдут из вашего кармана.

Эрлот задумался. Король нависал над ним, ожидая ответа.

— Думаю, мы это устроим, — вздохнул Эрлот.

— Уверен, что устроите, — улыбнулся король. — Можешь идти. Золото жду завтра, баронетов — через неделю. Обучите их держать оружие, да размахивать им как следует.

Кресло скрипнуло, выпустив Эрлота. Король равнодушно смотрел, как тот кланяется. Остановившись у дверей, Эрлот обернулся.

— Простите мою назойливость, ваше величество, но почему вы так беспокоитесь об охране? Есть какие-то опасения?

— О, да, — кивнул Эмарис. — Я опасаюсь смерти.

Лицо короля оставалось бесстрастным, и Эрлот решился задать еще один вопрос:

— Я должен что-то знать?

— Нет, — покачал головой король. — Все, что нужно, ты знаешь.

Двери распахнулись, впустив внутрь порыв ветра со снегом, и Эрлот вышел под солнечный свет. Постоял, собираясь с мыслями. Нахмурился, потом усмехнулся и двинулся прочь. Бойницы высоких стен провожали его, словно злые глаза исполинского чудовища.

* * *

Баронеты весело шумели, сидя в гостиной лорда Эрлота, но голоса стихли, стоило хозяину переступить порог. Он держал в руке свернутую в трубку бумагу. Сев на стол, Эрлот окинул взглядом присутствующих. Бледные, худые лица, потеки крови на подбородках, дорогая, но подобранная без всякого вкуса одежда. Лорд поморщился. Терпеть у себя дома сотню жалких тварей, которых даже вампирами назвать язык не поворачивается! Люди, вот и весь сказ. Люди, дорвавшиеся до вожделенного бессмертия.

— Вам сильно повезло, — мрачно сказал Эрлот. — Я говорил с королем, и он изъявил желание задействовать вас для охраны крепости. Это — высочайшая честь, поэтому сегодня же вы получите оружие и начнете с ним тренироваться.

Баронеты загудели, переглядываясь. В глазах некоторых Эрлот заметил огоньки гордости, но остальные лениво прикидывали, так ли уж это лестно — служить в охране. Все знали, какие требования предъявляет король.

— А что за бумага? — крикнул один, светловолосый, с таким высокомерным выражением лица, что Эрлот захотел его уничтожить.

— Маленький подарок.

Эрлот соскочил со стола, и на ровной поверхности развернулась карта. Баронеты подтянулись ближе, глядя на черные линии с зелеными точками и кружками, обозначавшими зоны расселения людей. Лишь одна красная точка посреди леса притягивала взгляды.

— Что это? — ткнул в нее пальцем светловолосый.

— Убежище Ратканона, — пояснил Эрлот.

Шум стих. Все смотрели на Эрлота большими глазами. Лорд наслаждался произведенным впечатлением. Да, баронеты знали имя того, кто их убивал. Оно передавалось из уст в уста, заставляло трепетать и шипеть сквозь зубы.

— Как вы узнали? — не унимался светловолосый. Эрлот с тоской посмотрел на него. Ну почему бы еще кому-нибудь не включиться в разговор? Тем не менее, лорд выдавил грустную улыбку и пояснил:

— Мы всегда знали, где он живет. Это землянка в лесу, обнаружить ее достаточно непросто, но для настоящего вампира проблем не возникнет

— Всегда знали? — Светловолосый посмотрел на стоящих рядом баронетов, и они ответили ему полными возмущения взглядами. — Но…

— Ты соображаешь, какие вопросы и кому задаешь? — оборвал его Эрлот. — Король не хотел расправы. Вернее, хотел, но не над ним. Это вы всегда были проблемой, которую нужно решать, а не этот жалкий воин-одиночка. Те, кто имеет доход, не идут кормиться на окраины, в отличие от вас. Да, вот так король Эмарис решает вопросы. Нам, лордам, никогда не нравился такой подход. Поэтому сейчас мы решились взять вас под свою опеку. И что мне наговорил за это король? Обвинил в подготовке бунта! Нет, я уверен, через какое-то время все утрясется, но может быть и по-другому. Король вполне способен отыскать другие варианты давления.

— Король хотел нашей смерти? — Это сказала девушка, единственная из собравшихся. Темно-русые волосы, собранные в пучок, на лице такое простодушное удивление, что не возникало сомнений: из деревни, причем глухой и далекой.

— Я ведь не произносил таких слов, да? — посмотрел на нее лорд Эрлот, радуясь, что светловолосый замолчал. — Можно ли обвинять короля, что он не уделил должного внимания благополучию баронетов? Хотя, кажется, это так просто — распределить ресурсы и сделать всех счастливыми… Для меня это очевидно, я бы так сделал. Но я лишь лорд, и мой голос против голоса короля не много значит.

Эрлот вздохнул, демонстрируя отчаяние.

— Убью гада! — взревел белобрысый, стукнув по карте кулаком.

— Точно! Порвем на куски! — поддержали его.

— Нет, — осадил всех Эрлот.

Он добился своего. На него смотрели, как на командира, ловили каждое слово.

— Вы не тронете Ратканона до тех пор, пока я не скажу. Терпите, выполняйте приказы и думайте о том, что я вам сказал. В конце концов, ваша проблема не в землянке прячется, а… Впрочем, идите во двор. Распоряжусь насчет оружия.

Один за другим баронеты покинули гостиную. Эрлот позвонил в колокольчик, но вместо угрюмого дворецкого в дверь вошла Атсама.

— Ты могла бы хоть изредка соблюдать приличия? — зарычал на нее Эрлот.

— Куда мне до тебя! — не осталась в долгу Атсама, падая в самое удобное кресло. — Как наш план?

— Лучше, чем хотелось бы. Или хуже. Пока не знаю.

— Поясни.

Эрлот в общих чертах передал разговор с королем. На лбу вампирши собрались морщины.

— Словно сам себя загоняет в ловушку, — сказала она.

— Или он совсем глуп, чего быть не может, или что-то подозревает, — кивнул Эрлот. — Но если так — что он задумал? Это выше моего разумения!

— Просто ты никогда не мог подняться выше своего разумения, — улыбнулась Атсама.

Эрлот не успел спросить, что она имеет в виду — в гостиную вошел Лэквир, самый толковый из всех найденных баронетов. Эрлот поставил его дворецким, выгнав человека.

— Там, во дворе, собрались баронеты, — сказал Эрлот. — Найди оружейника, скажи, чтобы выдал им мечи, алебарды. Если захотят — пусть перережут друг друга. Скоро я выйду и преподам пару уроков.

Лэквир скрылся, Эрлот повернул голову к гостье.

— Так что там, с разумением?

— Ты полагаешь, что все рассуждают одинаково, — пояснила Атсама. — Но что если король мыслит иначе? У него могут быть другие ценности.

— Думаешь, он хочет умереть? — Эрлот задумался.

Атсама потянула носом воздух.

— Думаю, твоя зверушка притаилась за дверью.

Черты лица Эрлота разгладились, губы изогнулись в улыбке.

— Входи! — приказал он.

Дверь приоткрылась, впустив красивую девушку в облегающем красном платье. Платье казалось чересчур откровенным для ее возраста. Глубокое декольте смущало девушку, она то и дело пыталась сложить руки на груди, но тут же сама себя одергивала. В глазах читалась мучительная борьба между страстным желанием и смущением.

— Чего ты хотела, Арека? — спросил Эрлот.

Щеки девушки покраснели, взгляд уперся в каменные плиты пола.

— Вы знаете, господин, — прошептала она.

Атсама с любопытством наблюдала за ней. Вампирша никак не могла взять в толк, что Эрлот обнаружил в ней той ночью. Почему не дал убить, почему забрал. Тогда Арека походила на обычную замарашку в жалких лохмотьях. Но прошло время, и фигура девушки изменилась, обрела истинную женственность — за такой короткий срок. Платье удивительно ей шло. Атсама даже почувствовала зависть к ее красоте.

— Скажи сама, — настаивал Эрлот. — Подойди ко мне и попроси.

Арека остановилась на расстоянии вытянутой руки от господина. Сияющие глаза просительно смотрели ему в лицо.

— Прошу вас, господин, возьмите мою кровь.

Лорд Эрлот улыбнулся еще шире.

— Ну как можно отказать?

Он привлек девушку к себе, острые клыки пронзили тонкую кожу. Арека вскрикнула, глаза подернулись пеленой, а ноги подкосились. Эрлот поддержал ее. Один, два, три глотка, и связь распалась. Эрлот облизнул алые губы, Арека опустилась на колени, дрожа от пережитого наслаждения. Дыхание стало порывистым, взгляд — туманным. Трясущаяся рука осторожно коснулась раны на шее, на пальцах остались капельки крови. Арека слизнула их, не понимая, что делает.

— Люди обожают это, — сказал Эрлот, обращаясь к Атсаме. — Вот чего никак не понимал Эмарис. Все эти центры донаций, пробирки, повестки… Глумление над природой! Я изменю этот мир.

— О, дорогой, мы все этого хотим, — улыбнулась Атсама. — Какая хорошая девочка…

— Даже не думай, она — моя, — оборвал ее Эрлот. — А потом — дай только срок! — я разыщу мальчика. Прекрасная выйдет пара!

— Левмир, — шевельнулись губы Ареки.

— Да, дорогая, да. Будь хорошей малышкой, и я обязательно вас соединю. Хочу смотреть, как вы наслаждаетесь друг другом, а потом наслаждаться вами обоими. Юная горячая кровь влюбленных!

Атсама рассмеялась, ее смех подхватил Эрлот, а потом к ним присоединился тихий нерешительный смех стоящей на коленях девушки.

 

Глава 15

Добрая Эмкири

Левмир, задыхаясь, упал в снег, топор шлепнулся рядом.

— Отдыхай, сколько нужно, потом продолжишь, — донесся сквозь шум в ушах голос великана.

Дыхание вошло в норму, Левмир хрипло сказал:

— Не могу больше. Завтра…

— Так дров нету. До завтра твоя женщина замерзнет.

Левмир скрипнул зубами. В землянке жарко топилась печь, а рядом грудой лежали дрова. Но воображение услужливо подсунуло мальчику зрелище И, трясущейся от холода на соломенной подстилке. Покрываются инеем роскошные волосы, синеет лицо…

Рука нашарила топор, и Левмир встал на ноги. Взгляд скользнул по упрямому дереву.

— Может, пообедаем? — без особой надежды спросил Левмир.

— Так ведь дров нет, готовить не на чем, — захлопал глазами великан.

Со стоном Левмир обрушил очередной удар на неподатливый ствол. Боль раскатилась по рукам, до самых плеч. Поясница ныла, ноги дрожали, но топор вздымался и опускался, снова и снова. Когда в глазах потемнело, дерево издало скрипучий стон, ствол накренился, затрещали ветки окрестных деревьев.

— Так выглядит победа, — улыбнулся Ратканон, положив мальчику руку на плечо. — Ты молодец. Теперь идем обедать. Отдыхай.

— Что, в землянке появились дрова? — огрызнулся Левмир.

— Ну, завалялась пара чурочек. — Великан остался невозмутимым. — До завтра хватит. Завтра будешь пилить и колоть. С утра начнешь, чтоб дотемна закончить.

Левмир издал стон, но великан улыбнулся.

— Не скули. Чем скорей научишься без меня обходиться, тем лучше. Меня, может, завтра убьют на охоте, так что ж вам, тоже пропадать?

Левмир повернулся к землянке, но лицом к лицу столкнулся с И. Девочка висела вниз головой на ветке дерева. Даже с бьющимся сердцем И поражала ловкостью и быстротой.

— Я думала, ты решил оставить баронетов в покое, — сказала И, обращаясь к Ратканону.

— Решил было, да вот передумал. Какая разница, кто они, да почему? Вампир есть вампир. Они, может, еще хуже тех, что во дворцах сидят.

— Я тоже вампир, — напомнила И.

— В жизни не поверю, — улыбнулся ей Ратканон. — Сердце у тебя стучит, как у людей, ешь ты обыкновенную пищу. Да и нос не задираешь. Какой с тебя вампир?

Девочка задумалась, покачиваясь на ветке.

— А ведь и верно, — сказала она. — Раньше у меня постоянно сердце во сне останавливалось, а сейчас — нет.

Левмир содрогнулся — так жутко и буднично прозвучали слова И.

— Почему останавливалось? — спросил мальчик. В который уже раз голос подвел его, и девочка нахмурилась, не разобравшись в сдавленных звуках. Левмир покраснел, откашлялся и повторил:

— Почему у тебя сердце останавливалось?

— Папа говорит, я боюсь упустить жизнь, потому и останавливаю сердце каждую ночь. — При воспоминании об отце глаза девочки повлажнели, но до слез было далеко. — А здесь мне не страшно! — закончила она.

Левмир едва уловил взглядом движение — И соскользнула с ветки, в воздухе сверкнули волосы, и вот она уже стоит напротив Левмира. На губах — улыбка, в глазах — ни следа печали.

— Пойдем? — И перевела взгляд с Левмира на Ратканона. — Обед готов, а вы тут бродите.

Пожалуй, единственным недостатком землянки была скука. Обеда и ужина ждали, как праздника — ведь они хоть как-то разрушали монотонное течение одинаковых дней. Покончив с едой, Левмир взял из груды дров тонкую и широкую дощечку. В печи нашлось несколько угольков, и Левмир, глядя на И, принялся набрасывать ее портрет. Угольный след послушно ложился на дерево, а стереть его — легче легкого. Левмир так увлекся, что забыл и смотреть на И. Ее образ прочно врезался в память мальчика, он мог бы изваять ее из мрамора, если б захотел.

— Красотища какая! — Голос раздался над плечом Левмира. Он вздрогнул, греза рассеялась. И стояла за спиной, рассматривая рисунок.

— Нравится? — улыбнулся мальчик.

— Ага, очень, — закивала И. — Ты художник?

— Нет, просто люблю рисовать. Когда бумага есть.

Ратканон, заинтересовавшись разговором, подошел посмотреть. Долго сверлил взглядом деревяшку, потом одобрительно хмыкнул.

— Ловко, — заметил великан. — Но завтра все равно дрова колоть пойдешь.

— Пойду, — вздохнул Левмир.

Он и не думал жаловаться. Хоть и тяжелый, труд тоже разбавлял монотонность будней. Кроме того, Левмир начал замечать, что его тело меняется, обрастает мускулами от постоянной физической работы. Помимо хозяйственных хлопот, Ратканон приучил Левмира каждое утро начинать с приседаний и отжиманий, после которых показывал несложные приемы драки. Нередко компанию составляла И, но слабость тела так раздражала ее, что еще ни одной тренировки девочка не выдержала. Кончалось все руганью и фырканьем, над чем не уставали смеяться Левмир с Ратканоном. Тем не менее, ловкая от природы, она быстро приноровилась освобождаться от захватов.

И взяла доску. Глаза медленно следили за изгибами черных линий.

— Как настоящая, — шепнула девочка, трогая деревяшку пальчиком.

— Осторожней, размажешь! — предупредил Левмир.

Вздрогнув, она убрала палец, но взгляд остался прикованным к портрету.

— Как настоящая… — шевельнулись губы.

И не расставалась с портретом до ночи. Но и тогда деревяшка лежала на соломе рядом.

— Так сильно нравится рисунок? — спросил Левмир шепотом, когда дыхание великана стало размеренным и спокойным.

— Ага, — шепнула И. Казалось, она тихонько плачет в темноте.

Левмир положил руку ей на плечо. И шмыгнула носом, успокаиваясь, после чего сказала:

— На маму похоже очень. Она как будто старше меня.

Левмир задумался. Ведь он ничегошеньки не знает о родителях И. Все казалось просто: вампиры, да и дело с концом. Но для нее, наверное, все иначе.

— Расскажи о маме, — попросил Левмир.

— Она умерла.

— Прости…

— Ничего. Я только родилась тогда. У вампиров редко дети появляются, а если появляются, то…

Она не закончила фразу. Левмир обнял девочку, спасая от нового приступа рыданий.

— Я понял, — шепнул он. — Не надо дальше…

— Не буду, — всхлипнула И. — Спроси еще!

— О чем?

— О чем хочешь. Дай мне наговориться и уснуть.

Левмир задал вопрос, который давно уже вертелся у него на языке:

— Каково это, когда сердце останавливается?

— Спокойно, — ответила И. — Первым делом — спокойно, как бы ни волновался перед тем. Но быстро начинается жажда. Пока крови не выпьешь, сердце не запустить обратно. Но можно и не запускать, если не хочется. Можно бегать — очень быстро. Высоко прыгать, даже как будто летать. Или превратиться во что-нибудь. Летучую мышь, туман, волка…

— Ты ведь была тем волчонком, да?

И не сразу ответила. Левмир почувствовал тепло ее улыбки.

— Я. С папой тогда поссорилась, всю ночь по лесу бегала, а к утру застряла. Тут же солнце, и никуда. Так весь день просидела, к вечеру выть начала — тут-то эти набежали, с палками.

Голос И звенел от позабытой, но сильной обиды.

— А тут еще дернулась так, что ногу вывернула. Больно! От боли превратиться не получается. Уже и солнце-то почти спряталось, а я все равно сижу, никуда не могу деться… И вот ты прибежал. Я тебя сразу запомнила. Потом, ночью, прилетала смотреть.

— Да, — прошептал Левмир, вспомнив, как среди ночи увидел летучую мышь, повисшую на фоне луны. — А почему не разговаривала со мной?

— Не знала, какой ты. Думала, люди все одинаковые. С тех пор начала к деревням присматриваться, все гадала, какие же люди бывают. Бывали злые, бывали равнодушные. Иногда и добрые попадались, но таких, как ты, добрых, я не видела.

— Ну уж, — пробормотал Левмир.

— Правда. Я долго решалась, а потом как узнала, что этот… Санат к вам в деревню назначен… Я ведь не думала, что у людей все так. Прости меня.

— Чего не думала? За что простить? — Левмир ничего не понял из ее скомканной исповеди.

— Не догадывалась, что люди — как вампиры, — прошептала И. — Так же грустят, так же любят… Я-то думала, спасу тебя, уведу в другую деревню, проживу с тобой до старости, потом к отцу вернусь.

Левмир не верил услышанному. Все отчетливее понимал, что говорит с другим существом, лишь внешне похожим на него. Как просто звучало: прожить жизнь, да вернуться. Услышать от бессмертного отца что-нибудь вроде: «И, дорогая, я тебя уж было потерял. Где ты была восемьдесят лет?»

— Ты и сейчас так думаешь? — спросил мальчик.

— Нет. Теперь я не хочу, чтобы ты старел. Хочу, чтобы ты всегда был…

Левмир улыбнулся. И говорила то как взрослая женщина, то как избалованный ребенок. Пожалуй, он привыкал к этой манере. Такова была его И.

— Правда вот не знаю, зачем мне быть, — прошептал Левмир.

— Как это? — насторожилась И.

Левмир второй раз в жизни ощутил, что мысли словно бы рождаются в момент произнесения слов. Говорит и понимает, что хочет сказать.

— Ну как… Я, как все, должен был хозяйство вести. А теперь хозяйства того уж нет. Здесь… Что мне тут делать? В деревне хоть знаешь, что твоя кровь кому-то нужна, а здесь… Будто бросили, да забыли совсем. Как будто даже не ясно, кто я теперь, зачем нужен…

Помолчав, И сказала:

— Наверное, поэтому новообращенные вампиры отправляются в паломничество.

— Куда?

— В паломничество. Это путешествие такое. Чтобы понять, зачем быть дальше. Говорят, в пути можно многое понять, если хотеть понять. Большинство идут к Монолиту, в центре мира. Но те, кто хочет действительно найти себя, идут к Алой Реке.

— К Алой Реке? — удивился Левмир. — Так она действительно существует? Это не сказка?

И пожала плечами.

— Существует, конечно. Какая еще сказка? Мой папа из нее вышел. И этот твой Санат, кстати, путешествовал именно к Алой Реке. Потому-то его все Паломником прозвали. Собственно, про него не знал никто толком. А тут… Не успел Эрлот с Освиком разделаться, вдруг, откуда ни возьмись, Санат образовался. То-то им теперь весело должно быть…

Судя по тому, какой размеренной стала речь девочки, она засыпала. Но Левмир не мог отпустить ее просто так. Оставался один вопрос.

— Послушай… Ты так много обо всем этом знаешь… А кто твой отец?

Почему-то Левмир думал, что она скажет: «Эрлот». Затаив дыхание, он ждал ответа. И напряглась.

— А что? — спросила она.

— Так, просто.

— Барон. Один из баронов, вот и все.

И сделала вид, что уснула, но Левмир ей не поверил. Сам тоже долго не мог распрощаться с явью. Вспоминая деревенские стычки на полях каждую весну («Ты куда прешь со своим столбом? Тут всегда мое место было, вот тут, по камню!» «Да перетащил ты свой камень ночью, думаешь не видно? Вона где он лежал, еще ямка осталась!»), мальчик сомневался, что девочке-вампиру будет позволено свободно разгуливать по чужим территориям. Кем мог быть ее отец? Левмир видел лишь два варианта: граф Эрлот и герцог Освик.

* * *

Положив голову на плечо Левмира, И смотрела, как бегает по бумаге карандаш. Быстрые, четкие линии складывались в рисунок. И затаила дыхание — ей казалось, что на бумаге творится волшебство.

— Нравится? — спросил Левмир.

И смотрела на девушку с копьем, луком и колчаном со стрелами. Одеждой девушке служили шкуры убитых зверей. Длинные волосы развевались ветром, а глаза казались добрыми, хоть и щурились лукаво.

— Ага, — шепнула И. — Это та самая?

— Да. Эмкири-охотница.

— Такая картинка была в книжке?

Левмир качнул головой.

— В книжке не было картинок. Просто так я увидел ее.

Карандаш снова заметался по бумаге. Вокруг Эмкири поднялись вековые дубы, тонкие березки.

— Эмкири-охотница вышла из Алой Реки, — говорил Левмир. — Долго она путешествовала по свету, в самых разных краях побывала. Но вот однажды вышла из лесу и увидела деревню. Решила зайти, посмотреть, кто там живет.

Лист лег на пол, а Левмир уже покрывал рисунками следующий. На глазах у потрясенной И возникли покосившиеся домики, да несколько голых грязных людей, гнущих спины перед красавицей Эмкири.

— В деревне жили люди, и люди эти голодали, — продолжал Левмир. — Приняв Эмкири за невиданного воина, они заплакали. Стояли на коленях, моля о быстрой смерти.

Еще один листок отлетел прочь, а на следующем снова вырос лес. Эмкири и два человека целятся в оленей из луков.

— Но Эмкири не хотела убивать людей. «Пойдемте, — сказала она. — Я научу вас, как добыть себе пищу». Люди пошли за ней, научились гнуть луки, а потом Эмкири обучила их охоте. Когда же вечером на огне приготовили первого убитого оленя…

На другом листе взметнулись языки пламени. Вокруг костра танцуют счастливые люди. Чуть поодаль стоит Эмкири, на губах у нее улыбка, а в волосах — венок.

— Не знали люди, как отблагодарить Эмкири, и спросили, чего она хочет. Эмкири сказала: «Многое я знаю, многое могу, но нужно мне — всего-то немного вашей крови, чтобы всегда оставаться доброй, мудрой и красивой».

На последнем листе Эмкири сидит на высоком троне, а люди, раболепно кланяясь, протягивают ей чаши.

И собрала все листочки. Левмир с улыбкой смотрел, как она их перекладывает, шевеля губами.

— А ты можешь написать здесь сказку? — спросила она.

— Как? — растерялся Левмир.

— Ну вот, под картинками. Напиши?

Задача оказалась посложнее рисования. Левмир предусмотрительно взял сперва чистый лист, попробовал накарябать начало сказки. В первом же слове И обнаружила две ошибки. Когда выяснилось, что Левмир пишет впервые в жизни, И забрала у него листок.

— Говори, — потребовала она.

Левмир повторял сказку, а девочка записывала аккуратным почерком. Потом отдавала Левмиру карандаш, и он переписывал текст под картинку. За этим занятием их застал Ратканон, вернувшийся с очередной неудачной охоты. Он бросил на пол перед детьми еще целую кипу бумаги и коробку карандашей. Лицо великана хранило выражение отрешенности.

— Снова никого? — спросил Левмир, когда Ратканон уселся на любимое место возле печки.

Ратканон кивнул. Каждый вечер уходил он в город, надеясь выискать вампира, но тщетно. Их будто не стало вовсе.

— Поговорил с людьми, но про баронетов никто не знает, — проворчал Ратканон. — Зато про герцога Кастилоса знают все!

Сердце мальчика заныло. Кастилос… Это имя он запомнил. Так теперь звали Саната.

— А чего он учудил? — поинтересовалась И.

— Этот учудил! Школу в городе устроил. Уже, представляешь, кого-то там учит.

— Школу? Как это? — нахмурился Левмир.

— Бордель на иждивении у Освика разогнал, перестроил комнаты и нанял учителей, — объяснил Ратканон. — В одной комнате счету учат, в другой — письму, да чтению. Родители довольны. Кто детей отдает в школу — от дани свободен.

Левмир повернулся к И. Девочка фыркнула.

— Надолго ли? — спросила она. — Можно подумать, кто-то позволит ему.

— А почему нет? — Левмир удивился. Идея Саната казалась достойной.

— А кому это нужно? Крови-то у людей больше не станет от учения.

В словах И прозвучала неподдельная горечь. Прожив столько времени с двумя людьми, привыкнув к ним, она не могла рассуждать о людях отрешенно или свысока.

— Он все же герцог, — заметил Ратканон.

— Когда против него шесть лордов и король, что он может сделать?

Взгляд Левмира опустился на гордую фигуру Эмкири-охотницы. «Нужно мне — всего-то немного вашей крови, чтобы всегда оставаться доброй, мудрой и красивой».

Карандаш полетел в печь.

— Ты чего? — И вздрогнула от неожиданности. — Допиши, немного ведь осталось.

— Я тебе потом… другую сказку напишу, — пообещал Левмир. — Эта мне не нравится.

* * *

Тирмад, новый староста Сатвира, присел на край заколоченного колодца. Унылое зимнее солнце нехотя бросало рассеянный свет на заснеженную деревню. Пусто, тихо. Не слышится смех, не бегают дети с санками. Лишь одинокий снеговик высится поодаль, кренясь на бок, будто устыдившись своего существования. Тирмад вздохнул, пальцы, расстегнув пуговицу тулупа, скользнули за пазуху в поисках табака.

Заскрипел снег, Тирмад повернул голову. Рука замерла, не дотянувшись до кисета. Со стороны леса приближалась фигура. Щуря подслеповатые глаза, Тирмад перебирал в голове имена всех деревенских жителей, но чем ближе фигура, тем меньше вариантов.

— Левмир! — ахнул Тирмад, вскакивая на ноги. — Как ты… Ох, бедняга… Пошли в дом скорее!

— Не надо, дядя Тирмад, — улыбнулся Левмир, обняв старика. — Я ненадолго. Просто узнать хотел, как вы тут теперь.

Великих трудов стоило уговорить Ратканона согласиться на эту авантюру. Левмир заверил великана, что будет крайне осторожен, назад пойдет кружным путем. Но все равно тот заставил его взять И. Левмир долго сопротивлялся, но, увидев мрачное лицо подруги, передумал. Понял, что снова приковывает ее цепью. Ведь, найдя Сатвир, И с легкостью вернется домой. Теперь девочка оставалась в лесу, а Левмир верил — дождется. Внимательный взгляд И ощущался даже отсюда.

— Как мы тут, — вздохнул Тирмад. — Так себе, Левмирка. Этот Кастилос, Санат который, попервоначалу донации отменил. Ну, после Эрлота-то оно, вроде как, и неплохо. Обрадовались. А потом смотрим — денег-то нету, ни тебе купить чего, ни тебе как… Стали обманом кровь носить другим. И, знаешь, многие, черти, так раз в неделю и бегали, не надрывались.

— А что ж урожай не продавали? — осведомился Левмир.

Часть продали, да ведь деньги-то беречь не умеем, как городские. Привыкли, что раз в месяц перепадает. Так и проелись деньги все…

— Ясно. — Левмир понурился. С каждым словом старика на душе становилось все хуже. — Ну, а теперь-то как?

— Теперь нормально. Вернули дань, рады все.

В памяти мальчика всплыл карандашный рисунок Эмкири-охотницы. Кулаки непроизвольно сжались, но Левмир заставил себя говорить спокойно:

— А как остальные? Саквобет, Исвирь?

Тирмад содрогнулся. От лица отхлынула кровь, и Левмиру показалось, что перед ним стоит вампир.

— Нету больше Исвири, — прошептал Тирмад. — Погибла. По осени еще пожар приключился у них, сенной сарай сгорел. Ну и она там же…

Староста прятал глаза. Левмир, потрясенный услышанным, понимал, что сказано отнюдь не все.

— Что же она делала в сарае?

— Да какая уж теперь разница?

— Дядя Тирмад! Мне есть разница. Раз уж вы знаете…

— А ты кто? — разозлился вдруг староста. — Живешь тут, или как? Чего ж дом не отстраиваешь? Где тебя носило столько времени? Ты прости уж, да мы тут сами разбираемся, кто кого, куда и как. В крайнем случае — Кастилос рассудит.

— Я ведь не судить пришел, — терпеливо говорил мальчик. — Могу я просто узнать, что в деревне происходит?

— Можешь, — кивнул Тирмад. — Сарай сгорел. Исвирь там же.

Взгляд его метнулся за спину Левмира, глаза расширились, и староста поковылял прочь.

— Куда же вы? — протянул вслед руку Левмир.

Тирмад отмахнулся, даже не обернувшись. Не успел Левмир сказать еще слово, как огромная ладонь опустилась на плечо и сжала. Густой, тошнотворный запах перегара вырвался изо рта Саквобета вместе со словами:

— Вот оно как. Явился, значит.

Мальчик нырнул под руку, вывернулся, и вот они уже стоят лицом к лицу. Левмир понял, что вырос — теперь, чтобы заглянуть в лицо Саквобету, не приходилось почти поднимать голову.

— В гости зашел, проведать. — Левмир смотрел на Саквобета, а видел трясущегося от жажды баронета. Тот так же стоял напротив, а в глазах — жажда и ненависть. Но тогда Левмир сжимал в кармане нож.

— В гости? — ухмыльнулся Саквобет. — Ну здравствуй, гость дорогой. Рассказывай, чем живешь теперь?

Саквобет шагнул вперед, нога зацепилась за ногу. Злобная ругань вспорола тишину — Саквобет едва не свалился.

— Охотой, — ответил Левмир. — Как сам?

Почему-то ни капли страха в душе. Левмир смотрел на Саквобета с таким спокойствием, что тот заколебался. Глаза начали бегать, руки зашарили по карманам.

— Лучше всех, — буркнул Саквобет.

— Хорошо, коли так, — пожал плечами Левмир. — А чего там с Исвирью-то получилось? Тирмад чего-то темнит…

Взгляд Саквобета сделался злобным, колючим. Перестали суетиться руки.

— Тебе что? — прошипел он. — Мстить за нее пришел? А ты знаешь, что тебя Эрлот разыскивает?

Две мысли столкнулись в голове Левмира, закружились в неистовом вальсе и замерли. С пугающей отчетливостью осознал, что смотрит в глаза убийце. И что убийца хочет отдать его лорду Эрлоту.

Левмир шагнул назад. Сердце застучало часто, стук отдавался по вискам. «Беги! Обогни его по широкой дуге, и беги в лес!» — надрывался голос разума.

Левмир стиснул зубы. Помимо страха его останавливала злость. Сколько можно бегать? Хоть раз взять, да и встретить судьбу лицом к лицу. Пусть проиграть, но не отступить.

— Зачем ты ее убил? — Слова просто сорвались с языка, но Левмир не жалел о них.

Саквобет содрогнулся. Налитые кровью глаза чуть не вываливались из глазниц.

— Потому что нечего с вампирами шашни разводить! — заорал он, колотя в грудь кулаком. — Я б ее, тварь этакую, еще бы десять раз поджег!

— Ты сам хуже любого вампира, — прошептал Левмир. — Они хоть знают, зачем убивают.

Саквобет с ревом бросился на Левмира. Мальчик шагнул навстречу, кулак полетел в лицо противника… Удар вышел слабым, но Саквобет хрюкнул, ноги подкосились, и бесчувственное тело рухнуло, проделав яму в сугробе. Долго удивляться не пришлось — позади поверженного убийцы оказалась И. Девочка держала в руках толстую ветку, покрытую сучками.

— Кто такая Исвирь? — мрачным голосом поинтересовалась И, не отрывая взгляда от Саквобета.

— Чего? — удивился Левмир. — Ох… Спасибо, опять ты меня спасаешь…

— Ты не увиливай! — И погрозила веткой. — Что за Исвирь? Чего ты о ней беспокоился?

Левмир нахмурился.

— Когда Санат тут жил, она… В общем, влюбилась она в него. Вроде как даже свадьбу играть собирались. А потом… Потом сама знаешь.

Выражение облегчения на лице И озадачило Левмира. Девочка бросила ветку на крышку колодца.

— Я думала, это та. Ну, с которой вы тогда на рыбалку ходили…

— Арека?

Щеки девочки покраснели. Она прятала взгляд.

— Думала, ты о ней волнуешься…

Левмир подошел к И, сжал прохладную ладошку.

— Арека умерла, — сказал он. — Все умерли, только ты осталась.

И ответила легким пожатием. Огляделась. Пусто, тихо.

— Пойдем отсюда, — шепнула И. — Пойдем домой.

Снег заскрипел под ногами. Погруженный в раздумья, Левмир не сразу заметил, как беспокоится И. Она то и дело останавливалась, смотрела в сторону Кармаигса.

— Чего ты? — Левмир коснулся плеча подруги.

— Не знаю, — шепнула И. — Что-то страшно мне. Как будто…

Девочка тряхнула головой, блестящие волосы колыхнулись, будто волны реки.

— Сердце болит почему-то. Неважно. Идем скорее.

Сатвир остался позади, провожая незваных гостей пустыми окнами, закрытыми ставнями.

 

Глава 16

Огонь

«Я в ловушке», — отрешенно думал Эрлот, стоя в огромном каменном зале перед высоким троном. Зачем король вызвал его? Почему молча смотрит? Эрлот не решался нарушить тишину — так он проявит слабость. Но и в угрюмом молчании король мог разглядеть угрозу. Слишком поздно разыгрывать удивление. Эрлот, заложив руки за спину, сверлил взглядом короля, который отвечал таким же испытующим взглядом.

— Видимо, пора, — уронил, наконец, слово Эмарис.

Не успел Эрлот спросить, что «пора», как двери зала растворились, вошли слуги. Должно быть, все, что были, и каждый нес охапку соломы. Люди безмолвно поднимались к трону, бросали перед ним ношу и удалялись. Когда ноги короля скрылись за грудой соломы, пучки полетели на пол. Слуги приходили и уходили, а зал наполнялся сухим запахом, несущим отголоски далекого лета.

Солома лежала вровень с коленями Эрлота. Дверь за последним слугой захлопнулась, оставив за собой тишину. Двое бездыханных вампиров продолжали смотреть друг на друга, будто сражаясь.

«Я в ловушке»

— Ваше величество, я не понимаю, что происходит, — как можно непринужденнее сказал Эрлот. Даже развел руками и улыбнулся, но король не принял игры.

— Происходит переворот, — пояснил король, и снова в каменных стенах повисла тишина.

Где-то за стенами сотни баронетов стискивали оружие, глаза и уши ждали сигнала. Любой громкий звук мог поднять их на битву. Только вот биться не с кем. Король остался в крепости один, направив все силы на защиту Храма. Даже принцесса Ирабиль пропала, Эрлот знал наверно. Накануне он целый день потратил на поиски принцессы. Теперь, глядя в глаза королю, вспомнил: принцесса не появляется с середины осени. В последний раз Эрлот видел ее в тот день, когда… Когда она с отцом возвращалась из Храма! Эрлот непроизвольно оскалил клыки, губы разошлись в чудовищной улыбке.

— Ты слишком глуп, Эрлот, — сказал король Эмарис. — Иначе ты не стал бы улыбаться сейчас. Но все же я дам тебе последний шанс изменить судьбу. Подумай. Стоит ли погибать от руки человека?

— О чем ты говоришь? — Лицо Эрлота хранило пренебрежительное выражение. — От руки человека… Что за нелепая фантазия? И зачем все это? — Он поддел ногой солому.

— Ты великий воин, Эрлот. Мы бок о бок сражались с вампирами, я знаю, о чем говорю. Но что ты сделаешь, когда против тебя выйдут те, кто не боится умереть? Те, кто с радостными воплями будут кидаться на острия копий. Такой войны у нас еще не было. Войны, победить в которой нельзя. Прошу тебя: смирись. Отрекись от своих притязаний и наслаждайся вечностью.

— Вечностью… — протянул Эрлот. — Знаешь, я сыт по горло тысячелетиями вылизывания пробирок. Ради этого я сражался? Ради этого преклонил перед тобой колени? Нет, друг. Я, наконец, прозрел. Такая вечность мне ни к чему. Алая Река стремится вперед, не встречая препятствий, а мы заковали себя в кандалы. Глумление над природой!

— У Алой Реки есть берега, — возразил король.

— Но лишь с двух сторон, — парировал Эрлот. — А моя вечность проходит в колодце. К чему этот разговор, Эмарис? Мы оба знаем, как обстоит дело. Ты разгадал мой ход и решил напугать меня. Принял на службу баронетов, отослал охрану… Тут я должен задуматься, да? Мол, так ли уж прост король Эмарис? Не припас ли он чего-нибудь страшного?

— Пока ты не сказал, ничего не случилось. Слова все еще не сорвались у тебя с языка. Задумайся, Эрлот!

— Знаешь, в чем твоя ошибка, старый друг? Ты убрал дочь. Она ведь в Храме, так? О, я вижу, как ты прячешь страх в глазах! Будь ты уверен в своих силах, она бы сейчас играла во дворе, или бегала где-нибудь здесь. Но ее нет. И ты один.

— И ты все еще не сказал тех слов. Переворот, Эрлот. Снаружи толпа баронетов, готовых свергнуть меня. Я пока не знаю, кто их надоумил. Может, это Атсама? Или Мэросил? Назови имена, и мы с тобой уничтожим их всех. Новый совет наберешь сам. Ну? Решай, кто ответит за восстание.

Эрлот сунул руки в карманы, тут же вытащил. Пальцы переплелись, расцепились. Взгляд, бегающий по полу, усеянному пучками соломы, замер. Лорд Эрлот поднял голову.

— Я. — Слово взорвалось посреди каменного зала, отразилось от стен и стихло под потолком.

Король со вздохом поднялся с трона.

— Будь по-твоему.

Эмарис вытянул руку, на ладони заплясал голубой огонь.

— Расскажешь всем, как ты сразил меня, король Эрлот, — грустно улыбнулся Эмарис. — Да вразумит тебя Алая Река.

Он перевернул руку, и огонь упал в груду соломы. Эрлот вскрикнул, отпрыгивая от стремительно распространившегося пламени. Но куда бежать? Весь зал охватило пожаром. Огонь рвался в окна, из которых слышался крик — баронеты бросились в атаку.

Позабыв обо всем, Эрлот ринулся к двери. Толкнул, дернул — заперто. Всех сил вампира не доставало, чтобы отворить ее.

— Нет, — прошептал Эрлот.

Бросил взгляд на трон, но Эмариса не увидел. Показалось, объятая пламенем фигура стоит, гордо глядя на него, а потом все сокрыла стена огня.

Заорав, Эрлот ударил ногой в дверь. Раз, еще раз — без толку. Лязгнул засов. Сбрасывая на ходу пылающий плащ, Эрлот выскользнул из огненного кошмара. Его подхватили руки, сбили огонь с волос, ботинок.

— Все в порядке, господин? — Голос одного из баронетов, того, что раздражал Эрлота больше всех. — Эмарис…

— Он мертв, — ответил Эрлот. — Все кончено.

— Вы победили его в одиночку?

— Думал, мне нужна помощь такого отребья, как ты? — огрызнулся Эрлот, досадуя на свое не слишком торжественное появление. — Займитесь пожаром!

Пока баронеты суетились, сражаясь с огнем, Эрлот прошел по обеденному залу, усеянному трупами. Что за трупы? Остановился, перевернул ботинком одно тело, другое…

— Слуги, — пробормотал он. — Какого… Эй! — он схватил за плечо белобрысого, который бежал из подвала с кадкой воды. — Зачем убивали людей?

— Так они бросались! — захлопал глазами тот. — Больше никого не было, только эти. Мы не хотели их убивать, зачем бы? Они стали стеной, принялись нападать. Вели себя, как сумасшедшие.

Пальцы разжались, белобрысый убежал. «Но что ты сделаешь, когда против тебя выйдут те, кто не боится умереть? Те, кто с радостными воплями будут кидаться на острия копий», — вспомнил Эрлот. По телу пробежала дрожь — небывалое явление для вампира.

Отворилась дверь. Окруженная мириадами танцующих снежинок, улыбаясь, вошла Атсама.

— Король Эрлот! — провозгласила она. Наступив на череп одного из слуг, раздавила его и пошла дальше, словно не заметив. — Да здравствует король Эрлот!

Баронеты разразились приветственными криками, в которых отчетливей, чем радость, звучали растерянность, сомнение. Эрлот скрипнул зубами. Не так все должно было быть, не так. Ни сражения, ни победы. Власть, которую он готовился вырвать зубами, упала под ноги, будто брошенная ребенком игрушка. Эрлот поднял ее, держал в руках и не знал, что с ней делать.

* * *

Мягкое покачивание прекратилось, Арека открыла глаза. Сидящий рядом баронет по имени Лэквир, с длинными белыми волосами, отворил дверцу кареты, вышел. Арека увидела протянутую руку. Лэквир помог ей выбраться наружу. Сапоги девушки по щиколотку увязли в снегу, она поежилась. Отблески заката играли красным на черных каменных стенах, стремящихся в небеса. Арека открыла рот. Дом Эрлота казался огромным, но этот… Страшной силой веяло от гладкого камня башни.

— Идем, — сказал Лэквир.

Ноги плохо слушались, несколько раз она чуть не упала. Сейчас Арека мечтала об одном — лечь скорее в постель и уснуть мертвым сном. Но перед тем она рассчитывала получить подарок от господина. Губы тронула улыбка, сердце застучало быстрее.

Тяжелая дверь башни отворилась плавно. Арека увидела лестницу, ведущую на второй этаж. Справа от лестницы, в огромном зале стоял господин. Лэквир помог Ареке отряхнуть шубку от снега. Бледный палец прижался к губам — тихо! Арека наклонила голову.

По правую руку Эрлота в кресле раскинулась Атсама, чье присутствие всегда нервировало Ареку. Напротив них — толпа баронетов: молодые мужчины и женщины. Попутчик Ареки присоединился к ним.

— С сегодняшнего дня к вампирам возвращается былое величие, — говорил Эрлот, продолжая давно начатую речь. — Больше никаких пробирок, никаких «производителей». Каждый из вас найдет себе фаворитов, обязанности по их содержанию — всецело ваша забота. Но без убийств. Ясно вам?

Нестройный хор одобрительных голосов заверил Эрлота в понимании.

— Люди должны осознать, что быть фаворитом — прекрасно. Они должны стремиться к этому, а не к тому, чтобы стать одними из нас. Кстати, если кто-то еще не понял — никаких обращений. Тот, кто нарушит запрет, умрет — это мое слово.

Атсама хихикнула и обмахнулась веером, будто из ниоткуда появившимся в руке. Арека поморщилась. Манерная вампирша постоянно смотрела на нее, как на диковинную зверушку.

— Теперь о том, что нужно сделать уже сегодня, — говорил Эрлот. — Я поручаю вам посетить каждого барона в городе и доставить мое послание. Король Эмарис мертв. Король Эрлот взошел на престол. Все должны явиться для принесения присяги с рассветом. Тот, кто не явится, лишится всего.

Арека замерла, боясь вдохнуть. Кровь отхлынула от лица, мертвенный холод лизнул кожу. Значит, король мертв, а ее господин встал на его место? Бурная радость мешалась в душе с ледяным ужасом. Король Эрлот… Из глубин памяти рвались позабытые картины. Эрлот в деревне, его лицо с пылающими от восторга глазами освещают огни пожаров. Атсама тоже была там, ее лик выражал еще большее безумие.

— Ваше величество! — подал голос кто-то из баронетов. — Могу я обратиться с просьбой?

— Попытайся, — махнул рукой Эрлот.

— Мы исполним приказ как можно скорее, но… Словом, можно сперва немного поразвлечься?

Говоривший нервничал, его толкали со всех сторон, что-то шепча.

— Ближе к делу, — поторопил Эрлот. — Чего вы хотите?

— Хотим разобраться с Ратканоном! — выдохнул баронет. — Не спросив вашего разрешения, туда уже отправились Рабед и Гиннох.

— Рабед? — Эрлот нахмурился. — Это тот белобрысый?

— Он самый, ваше величество.

— Ступайте, но сделайте все быстро. Передайте Рабеду, что я крайне разозлен его самоуправством. Если он думает, что я не знаю, кто разорил королевские покои, то ошибается. Немедленно хочу его видеть здесь. Ступайте!

«Что же теперь будет?» — думала Арека, пока ее пальцы вгрызались в ладони, пронзая кожу до крови. Мимо ушей пролетели последние слова о каких-то Рабеде и Ратканоне. Что ей до них? Сейчас решалась ее судьба.

Арека оглянулась на дверь. Там оставался мир, из которого ее вырвали. Родная деревня, брат. Вернуться туда? Разделить его судьбу?

Но снаружи лежит снег, завывает холодный ветер. Семья разрушена, у Саквобета своя жизнь. А единственный, с кем хотела остаться Арека, пропал. Как его найти? Здесь она бессильна. Крошечная слабая девушка посреди занесенного снегом мира. Совсем одна, без денег, без друзей.

Она повернулась к Эрлоту и встретила его насмешливый взгляд, будто ее мысли звучали вслух. Король Эрлот… Он обещал ей Левмира. Теперь у него власть, сила и все, что необходимо, чтобы исполнить обещанное. Арека шагнула вперед, повинуясь безмолвному зову. Мимо шли баронеты, бросая на девушку равнодушные взгляды. Один лишь Лэквир остался, смотрел в жарко пылающий камин, заложив руки за спину. Арека не обратила на него внимания, ее взор пленился черными с красным глазами Эрлота. Склеры оставались белыми — значит, он недавно пил кровь. Должно быть, целые реки крови из королевских запасов.

— Господин, — прошептала Арека, склонив голову. Ее передернуло от тихого смеха Атсамы.

— Ну что, моя радость? — Эрлот положил руку ей на голову. — Как видишь, мы гораздо ближе к цели. Сегодня ты ляжешь в спальне принцессы. Все для тебя, малышка. Для тебя и твоего принца. Вы станете моими возлюбленными детьми. Но какой же у тебя усталый вид! Наверное, тебе лучше прямо сейчас отправиться спать. Идем, я провожу тебя, спальня на третьем этаже.

Арека вскинула голову, дыхание сперло. Глубоко вдохнув, она шепнула:

— Я очень хочу спать, господин. Но перед тем… Можно ли… Еще один раз?

— Можно ли отказать? — Острые клыки показались из-под алых губ. — Иди ко мне.

Со стоном Арека повалилась вперед, в объятия господина, повелителя, короля. Немножко боли, а потом — сладкое падение в неизмеримые бездны.

* * *

Герцог Кастилос повернулся на бок и в который уже раз закрыл глаза. Лег рано, надеясь, что немедленно провалится в сон. Но спасительное забытье не спешило обволакивать его. Кастилос слушал стук сердца, считал удары, а в голове медленно вращалась мысль: «Почему я — человек?»

Бессмертным вампиром возвращался он из паломничества, таковым и надеялся остаться до тех пор, пока Алая Река не выйдет из берегов и все сущее не исчезнет в ее водах. Задание короля заставило его вновь запустить сердце, и там, в Сатвире, Кастилос ждал возможности остановить его стремительный бег. Но в кладовых пылились сундуки с кровью, а повар уже нанял помощников, чтобы чаще радовать хозяина разносолами. Если Кастилос и останавливал сердце, то лишь по необходимости.

Сон все не шел, и Кастилос решился. Остановил сердце на пятитысячном ударе. Исчезло раздражение, пропало беспокойство, по телу разлилось приятное ощущение силы. Осталось отдать себе приказ и уснуть мертвым сном.

— Кровь лучше пить с вечера, иначе утром озвереешь.

Кастилос подскочил на месте, одеяло свалилось на пол. В лунном свете виднелся силуэт сидящего в кресле человека. Ноги на столе, одна рука за головой, другая свободно свешивается вниз. Сидит и любуется звездным небом через раскрытое окно.

— Ты кто такой? — Кастилос быстро справился с испугом, теперь его наполняла злость.

— Твой новый лучший друг. — В голосе визитера слышались смеющиеся нотки, хотя сам тон полнился грустью.

Кастилос махнул рукой, с пальцев сорвались искры. Несколько свечей разом вспыхнули, озарив лицо незваного гостя.

— Аммит? — озадачился Кастилос. — Что ты… Как ты попал сюда?

— Через окно, — зевнул телохранитель принцессы.

Кастилос повернулся к застекленному окну.

— Туман, Санат. Туман, — пояснил Аммит. — Если вернемся, расскажу, как обезопасить дом от подобных вторжений. Все-таки, ты еще слишком человек.

— Откуда вернемся? — недоумевал Кастилос. — Тебя послал король?

— Можно и так сказать. Король оставил мне подробные инструкции на случай гибели. Одевайся, возьми побольше крови, и пойдем. Правда, я бы предпочел полететь, но не знаю, как у тебя обстоит с превращениями.

— Не хуже, чем у тебя, — огрызнулся Кастилос. — Погоди… Что ты там говорил про короля?

Лицо Аммита оставалось бесстрастным. А вот голос дрогнул:

— Эмариса больше нет. Сегодня на трон взошел король Эрлот, а рядом с ним восседает герцогиня Атсама. Если не хочешь поспорить с ней о титуле, собирайся. У нас много работы.

Послышался тихий стук.

— Да, входи, Чевбет, — сказал Кастилос.

Старый дворецкий, войдя в комнату, поклонился господину и вопросительно взглянул на развалившегося в кресле Аммита.

— Я слышал, как вы кричали, господин…

— Все в порядке. Просто у меня гость, который не умеет пользоваться дверьми, — успокоил его Кастилос. — Мне нужен дорожный костюм. Много карманов, много пробирок с кровью. Сможешь устроить?

— Все будет готово через пять минут. Вы покинете нас?

Кастилос окинул взглядом комнату. Кресло, письменный стол, канделябры… Он не изменил ничего, каждая мелочь продолжала напоминать об Освике, истинном владельце дома. Кастилос оставался здесь гостем, так же, как и в теле вампира. Несмотря на посвящение в Алой Реке, несмотря на признание Эмарисом.

— Да, Чевбет, покину, — тихо сказал Кастилос.

— И надолго, — добавил Аммит, подняв указательный палец.

— Очень жаль, — прошелестел голос дворецкого. Он уже повернулся, чтобы идти, но остановился — Кастилос отдал еще один приказ:

— Принеси бумаги, перо и чернила. Я напишу несколько распоряжений. Чевбет, ты будешь вести мои дела. Это не сложно. Просто следи за сбором крови…

— Не стоит отдавать такие приказы человеку, которого надеешься еще увидеть живым, — вмешался Аммит. — Новый король, судя по всему, закроет пункты донации.

— Что? — повернулся к нему Кастилос. Одновременно воскликнул Чевбет:

— Новый король?

— Завтра ты услышишь об этом от каждого мальчишки в городе. Да, теперь у нас новый король. Эрлот. Вряд ли он будет в восторге, если человек открыто выступит против его политики.

Кастилос обдумал эту мысль, кивнул. Руки начали дрожать, не то от злости, не то от отчаяния.

— Хорошо. Тогда школа. Чевбет, ты постараешься сохранить школу?

— Я приложу все усилия, чтобы выполнить любой ваш приказ, господин.

— Я напишу все необходимые письма, и… Да хранит тебя Алая Река.

Дворецкий удалился. Кастилос подошел к столу и жестом попросил Аммита освободить кресло. Легким плавным движением тот переместился на разобранную кровать. Кастилос сел за стол.

— Что мы будем делать? — спросил он.

— Если не ошибаюсь, задача у нас одна: отыскать принцессу Ирабиль. Обеспечить ей безопасность и… надеяться, ждать. Впереди вечность, Санат.

— Прекрати меня так называть! — вспылил Кастилос.

— А ты прекрати вести себя, как человек, — отмахнулся Аммит. — Начнем в Сатвире, потом отправимся по следу. Король почему-то был уверен, что ты сможешь взять след.

Кастилос не слушал. Мысль о принцессе вернула к воспоминаниям о Левмире. Если ни он, ни принцесса до сих пор не объявились, значит, они где-то прячутся. Вместе. Какие узы успели связать их? А может, принцесса давно прикончила парнишку? Нет, об этом не хотелось и думать. Левмир жив, и долг Кастилоса — помочь ему выжить в том кошмаре, что разразится со дня на день.

Взгляд упал на сверток, лежащий на столе.

— Что это?

— Ах, это! — Аммит зевнул. — Небольшой прощальный подарок Эмариса. Взгляни, тебе понравится.

Кастилос развернул ткань. Пальцы коснулись мягкой воловьей кожи. Небольшой, скромно переплетенный том. Красной краской вытеснено название. Кастилос прочел вслух, не веря глазам:

— «По ту сторону Алой Реки».

— Возьми с собой, в дороге почитаешь.

— Я думал, ее сожгли…

— Все так думали. Вампиры легко верят в огонь. Вся наша история — череда пожаров и костров.

Кастилос покосился на Аммита.

— Можешь вести себя прилично? — буркнул он.

— Я что-то не так сказал? — изумился тот.

— Сделал. Ты сидишь в верхней одежде на моих простынях, положил на них грязные ботинки.

Аммит откинулся на спину. Поерзал, устраиваясь.

— Ну, теперь я лежу. Так лучше?

Кастилос покачал головой.

Дворецкий принес светло-коричневый костюм, в специальных кармашках которого словно влитые сидели пробирки с кровью. Написав нужные бумаги, Кастилос переоделся, отправил за пазуху сверток с книгой и замер. Не хотелось покидать обжитую комнату. Взгляд метался по углам, в поисках чего-то недоделанного, чего-то, что можно взять с собой…

— Ты вампир, дружище, — подбодрил его Аммит. — Все, что тебе нужно, это ты сам. Ну и еще немножко крови.

Кастилос промолчал. Вот позади осталась комната, проскочил коридор, мелькнули картины и свечи. Лестница, ступенька за ступенькой, осталась позади. На последней ступеньке Кастилос задержался. Нерадивая горничная забыла в спешке тряпку для полировки. Кастилос взял ее и протер деревянный лакированный шар, венчающий перила. Шар засиял, будто подсвеченный изнутри. Кастилос положил тряпку в протянутую руку дворецкого.

— Кажется, все…

Несколько шагов отделяло его от двери, но Кастилос все искал знамения, толчка, чтобы оставить позади эту жизнь.

— Вы сделали все, что могли, будучи человеком, господин, — сказал Чевбет, положив руку на засов. — Теперь идите, сделайте еще больше, как вампир.

Засов отъехал в сторону, дверь распахнулась, и в гостиную рванулся ветер со снегом. Мимо хозяина дома протиснулся Аммит. Пожилой вампир бросил монетку дворецкому и обернулся на пороге.

— Не скажу, что знаю, какого рода помои плещутся в голове Эрлота, — сказал Аммит, — но могу точно сказать, что это именно помои. А ты, друг мой, изначально стоишь ему поперек глотки. Начни с малого — спаси себя. А потом поразмыслим, как выполнить последнюю волю короля.

Аммит вышел на улицу. Кастилос шагнул следом. Задержался лишь на мгновение — положил руку на плечо Чевбета, тот кивнул в ответ. Когда дверь закрылась за спиной Кастилоса, он издал вздох, в котором слышалось облегчение.

— Предлагаю начать с летучих мышей. — Аммит бросил Кастилосу пробирку. — Закуси как следует, и рванем на счет «три». Кто последний доберется до Сатвира, тому и пытать местных.

— Мы что, играем? — поморщился Кастилос.

— Ты ведь купался в водах Алой Реки! Любопытно, на что способен этакий выскочка, не успевший разменять первую сотню лет.

Кастилос усмехнулся. Пожалуй, ему недоставало именно этого — общения с вампиром, равным по силе. Он поднес к губам пробирку, нажал на драконью голову и выпил всю, до капли, ароматную кровь. Нестерпимый жар на миг объял тело, но быстро превратился в приятную теплоту.

— Один вопрос. — Кастилос бросил пустую пробирку в снег. — Откуда ты знаешь, что след ведет в Сатвир?

Аммит сделал обиженное лицо.

— Я все же телохранитель принцессы. Было бы нелепо не знать, где и с кем она проводит время.

— Ты следил за ней в ту ночь?

— Я за ней не следил. Милашка И засекала меня за версту, как минимум, устраивала страшные скандалы. Все, что нужно знать, она сказала сама. А все, что нужно делать, сообщил Эмарис, да упокоится дух его по ту сторону. Ну так что, ты взялся мне зубы заговаривать?

Вместо ответа Кастилос прыгнул и тут же исчез. Спустя мгновение исчез Аммит. Две летучие мыши, одна черная, другая — серая, будто седая, купаясь в воздушных потоках, понеслись в сторону Сатвира.

* * *

— Расскажи об Алой Реке.

И, расстилавшая новую солому вместо слежавшейся, замерла. Быстрый взгляд метнулся к Левмиру.

— Что рассказать?

— Правда, что если испить ее воды, станешь вампиром?

— Да, — сказала И. — Нет, — добавила, подумав.

Левмир смотрел на нее непонимающим взглядом. И поспешила объяснить:

— Человек не дойдет до Алой Реки. Даже вампирам непросто. Санат пять лет ходил, про него уж и думать забыли. Говорил, что увидел Реку, когда силы совсем закончились.

Ратканон хмыкнул. Он грелся возле печки — ни дать ни взять, обычный старичок, только очень уж высокий и широкоплечий.

Левмир склонился над листом бумаги. Извилистая река, струящаяся меж черных берегов. Жаль, нет красок — река оставалась белой.

— Говорят, — задумчиво сказал он, — что воды Реки — это кровь…

— Так и есть, — с серьезным видом кивнула И. — Кровь драконов.

— Сказки, — буркнул Ратканон.

— Вовсе и не сказки! — возмутилась девочка. — Давным-давно, когда ни людей, ни вампиров еще не было, жили два дракона — черный и белый. Они постоянно сражались, и то один побеждал, то другой. Но как-то раз сцепились не на шутку, и белый разорвал черного пополам. Упали половинки, а между ними потекла драконья кровь. Но белый понял, что и сам смертельно ранен. Тогда он вырвал свое сердце, бросил его в начало потока. Сердце стало гнать кровь, будто по-прежнему билось в груди дракона. Тело черного дракона стало берегами Алой Реки, а белый дракон превратился в нашу землю, на которой все мы живем. Так все и было, папа рассказывал!

Левмир и Ратканон выслушали рассказ. У мальчика заблестели глаза, но великан усмехнулся в усы:

— Кто ж там был, да все видел?

— Никто! — И посмотрела на него с удивлением. — Но ведь вампиры вышли из крови. Они сразу знали о драконах.

— А люди, можно подумать, не оттуда вышли?

— Ну, люди… Люди жили, умирали, и память исчезала постепенно. А вампиры продолжают помнить. Особенно первые, которые из Реки вышли.

Несколькими штрихами Левмир изобразил сердце дракона. Большое, похожее на коровье.

— Я нарисую эту историю, — улыбнулся он.

— Здорово! — воскликнула И. — Так люблю, когда ты рисуешь!

Левмир покраснел и отвернулся. Напевая песню-молитву, И набросала еще соломы на пол. Сверху легла медвежья шкура.

— Ну, сейчас мусор вынесу и можно ложиться, — сказала девочка.

Сгребла старую солому, шагнула к двери. Пальцы уже легли на задвижку, но замерли. Снаружи отчетливо послышался смех. Захлебывающийся, дикий, будто у смеющегося началась истерика. Ратканон поднял голову — ладонь уже держала топор. Левмир уронил рисунок, вскочив на ноги.

— Самострел! — прошипел Ратканон.

Мальчик бросился в угол землянки, руки стремительно подготовили оружие к бою. Загудела натянутая тетива. Левмир успел обернуться, раскрыл рот, чтобы велеть И отойти, но сказать ничего не успел. С грохотом дверь вылетела из проема. Пламя в печи метнулось от ворвавшегося ветра. Тонко вскрикнув, упала на спину И. Солома разлетелась по полу.

— Тук-тук, старый пень! — заорал высокий противный голос снаружи. — Настало время отмщения!

«Хорошо бы остановить сердце, — подумал Левмир. — Перестанут дрожать руки…» Руки перестали дрожать, когда наконечник стрелы уставился на дверной проем. Минуя ступеньки, в землянку прыгнул вампир, одетый во все черное. Белыми были только волосы, да туфли. Скалясь в довольной улыбке, он окинул взглядом комнатку.

— Да у тебя гости, Ратканон! Что, детишек завел? Уютно у тебя здесь, ничего не скажешь. Позволь внести лепту — хочу покрасить тебе пол красным…

Вампир осекся. Лихорадочно блуждающий взгляд, остановился на И, которая как раз поднималась на ноги. Девочка тоже замерла, в нелепой позе, полусидя-полустоя. Если вампир не отрывал глаз от ее волос, то И смотрела на его туфли.

— Принцесса… — В голосе вампира звучала растерянность. Он перевел взгляд на Левмира, словно в поисках совета. Левмир нажал спусковой рычаг. Как всегда точно стрела вонзилась в левую сторону груди. Вампир охнул, схватившись за сердце. Ратканон, широко размахнувшись, опустил топор на голову врага. Левмир отвел взгляд от дергающегося на полу тела. Пол и вправду окрашивался красным. Левмир смотрел на И, пытаясь отгородиться мысленно от кровавого месива, над которым в задумчивости застыл Ратканон. Девочка не ответила на его взгляд.

— Что с тобой? — ужаснулся Левмир, увидев, как побледнело лицо И.

— Папа, — шепнула она. Опустившись на четвереньки, подползла к трупу. Ноги еще слегка подергивались в последних конвульсиях.

«Папа?» — подумал Левмир. Теперь руки не просто задрожали — затряслись. Неужели они сейчас убили отца И? Прямо у нее на глазах? Левмир едва сдержал стон отчаяния. Судя по выражению лица, Ратканон испытывал схожие чувства.

И коснулась туфель на ногах вампира, сняла одну, вторую. Левмир ничего не понимал. Вздрагивая от рыданий, девочка сидела на коленках, баюкая пару туфель.

— Рабед, чего там у тебя? — донесся снаружи раздраженный голос. — Тащи его сюда, мне тоже хочется развлечься.

Левмир наложил на тетиву новую стрелу. Колчан на кожаном ремне повис на привычном месте между лопатками. Встретив взгляд великана, Левмир кивнул.

— Иди сюда! — не своим голосом заорала И.

Второй вампир, одетый так же, как первый, спрыгнул на пол и огляделся. Левмир выпустил стрелу, Ратканон взмахнул топором, и одновременно раздался крик И:

— Где мой отец?

Вампир взмахнул рукой. Одним движением он поймал стрелу и отбросил в сторону великана. Тот рухнул возле печки, едва не угодив в огонь. Левмир вздрогнул. Сердце припустило во весь опор, но руки делали свое дело. Миг — и на тетиве новая стрела.

— Не трудись, малыш, — посоветовал вампир. — Выстрелишь — брошу стрелу обратно и не промахнусь.

Левмир замер. Ратканон, кряхтя, поднимался, рука все еще сжимала топор. Вперед выступила И. Она будто не замечала происходящего. Прижимая туфли к груди, бросила в лицо вампиру слова:

— Что вы сделали с моим отцом, твари?

Вампир смерил ее равнодушным взглядом.

— Вашего отца больше нет, принцесса. Мой долг, раз уж мы так удачно встретились, препроводить вас в зимнюю крепость, где вы обсудите с королем Эрлотом ваш новый статус и дальнейшие перспективы. Но сперва я должен позаботиться о соблюдении буквы закона. Что вы тут натворили? Нападение на вампира, похищение особы королевской крови, уклонение от донаций. Пожалуй, возьму на себя право судить. Мой вердикт — смерть. Хотя…

Он задумчиво посмотрел на Левмира.

— Надо же, какое удивительное совпадение. Нет, малыш, тебе повезло. Ты тоже отправишься со мной, Эрлот давно тебя ищет. С таким уловом я смогу претендовать на графство!

Низкий, раскатистый смех Ратканона заставил вампира повернуться. Великан поднял топор, размахнулся, и звонко ударил обухом по одному из кирпичиков печки. Кирпичик подался внутрь. Страшный гул потряс землянку. Из печи рванулась струя огня, ударив вампира в грудь. Огонь быстро разлетелся по стенам, по полу, объял лежащее без движения тело. Вампир с визгом метнулся в сторону, и Левмир выстрелил. Стрела пробила голову вампира. Он упал на колени. Руки вцепились в древко, вытягивая стрелу. От крика дрожали стены. Пламя металось, вздымаясь до потолка.

— Бегите! — взревел Ратканон.

Великан бросил топор в объятого огнем вампира — лезвие глубоко ушло в спину. Левмир прыгнул через языки пламени, схватил за руку И. Перед выходом их встретила стена огня, но мальчик бросился вперед. Повалившись в спасительную прохладу сугроба, ощутил, как нестерпимо болят обожженные руки, лицо. От ресниц не осталось и следа, но он жив. А что еще важнее — жива И.

Ратканон выскочил следом, бухнулся в снег, сбивая пламя с одежды. Левмир тем временем помогал И выбраться из сугроба. Девочка, казалось, не понимала, где находится. Отсутствующий взгляд бродил по заснеженной поляне, даже не останавливаясь на рвущихся из-под земли языках огня.

— Летят, — проскрипел Ратканон, глядя в небо. На фоне бледного лунного диска показалась стая. Никакие птицы не летают среди ночи — Левмир понял, что их ждет.

— Прочь отсюда, — распорядился великан.

— А ты?

— Я в другую сторону. Бегите и не останавливайтесь.

— Но…

— Левмир! — Ратканон заглянул ему в глаза. — Все закончилось. За мной они пришли, о вас никто не знает. Бегите и забудьте обо мне. Спасай принцессу.

Мальчик вздрогнул, когда огромная ладонь великана хлопнула его по плечу. В следующий миг Ратканон скрылся в лесу. Бегал он быстро, несмотря на размеры.

Левмир посмотрел на И. Красные глаза на черном фоне пылают яростью. Губы шевельнулись, нехотя произнося слова:

— Обними меня сзади. Крепко. И не отпускай, что бы ни случилось.

Руки Левмира сомкнулись на ее груди. Впервые он заметил, как повзрослела за эти месяцы девочка. Лицо, и без того обожженное, вспыхнуло от притока крови. Попытался убрать руки, но И прикрикнула:

— Крепче!

Левмир стиснул ее, как мог. Головокружение, ощущение падения, и вдруг со всех сторон замелькали стволы деревьев. Не веря глазам, Левмир посмотрел вниз. Серебристая шерсть, ритмичное движение лопаток… Он лежал на спине волка! Слева и справа раздался вой. Левмир заметил еще не меньше десятка таких же волков, разбегающихся в разные стороны. И заметала следы.

На глаза Левмира навернулись слезы. Как же ему хотелось вернуться и вступить в битву с этими тварями, что разрушили уже второй его дом! Но что он мог? Трясущийся от холода мальчишка с самострелом против толпы вампиров, против целого мира. Он мог держаться как можно крепче и, скрипя зубами от злости и досады, делал свое дело.

Должно быть, несколько раз он терял сознание, потому что видел луну то с одной стороны, то с другой, тогда как ощущение времени пропало. Руки онемели, уши и лицо покрывались изморозью, а волк все бежал и бежал, не ведая усталости. Когда же он остановился, Левмир увидел широкую дорогу, освещенную занимающимся рассветом.

Левмир скатился с волчьей спины. Занемевшие ноги отказывались подчиняться, но он все же поднялся, всхлипывая и скуля сквозь плотно сжатые зубы. Волк завыл, подняв голову, а из леса послышался ответный вой. Левмир отступил. Один за другим волки выбегали на дорогу, собирались в кучу. Пятнадцать волков насчитал Левмир, прежде чем они исчезли. Вместо них осталась И, склонившая голову. Дрожащие руки прижимают к груди пару туфель. Девочка плакала.

— Это последний раз, — сказал Левмир, но голос его подвел. Сел на середине фразы, превратив окончание в жалкий писк придавленного камнем утенка. Как будто кто-то внутри него упрямо шипел: «Ты ребенок, ты всегда будешь только бегать. Послушай свой ничтожный голос — даже с ним не можешь управиться!»

Левмир вдохнул полной грудью, поднял голову и заорал. Так громко, как никогда в жизни. Крик, живой, настоящий, исполненный ярости и боли, рвался наружу, бросая вызов небу и земле, вампирам и людям, даже самим древним Драконам.

И смотрела на Левмира широко открытыми глазами. Губы приоткрылись, но слова так и застыли на них. Снова и снова, истощив запасы воздуха, Левмир вдыхал и кричал, громче и громче, страшнее и страшнее, пока не свалился на колени, держась за горло руками. И подскочила к нему, заглянула в глаза, но тут же отвернулась. Даже видя себя такой в зеркале, она пугалась. Левмир протянул ей руку.

— Пей, — произнес чужой, низкий и хриплый голос. И вздрогнула.

— Пей и пошли, — повторил Левмир, и девочка подчинилась. Два больших глотка сделала она из вен Левмира. На этот раз отстранилась без усилий.

Левмир помог ей подняться.

— В последний раз я от них бежал, — прохрипел он. — Идем.

— Куда? — спросила И.

— На север. К Алой Реке.

— Чего? — воскликнула И. — Какая еще Алая Река? Ты с ума сошел?

— Если у меня нет силы, чтобы отомстить им, я пойду за этой силой.

И преградила ему путь.

— Хочешь стать вампиром? — воскликнула она. — Незачем идти! Я могу сделать это для тебя. Хочешь? Я сильная! Мой отец вышел из Алой Реки, как и мать.

— Ты этого хочешь?

— Если так надо, — прошептала И. — Чтобы ты жил… Просто… Ты не дойдешь до Реки, Левмир! Человек не сможет…

— Многие пробовали?

На этот вопрос у девочки ответа не нашлось.

— Я пойду туда и не остановлюсь. А ты? Ты со мной, принцесса?

Кивнула. Взяла за руку. Снег заскрипел под ногами. Солнце всходило справа, над лесом, слева простиралось бескрайнее поле, а позади оставалась прежняя жизнь.