Как ни покажется странным, но в научных кругах до сих пор нет устоявшегося и общеприменимого определения фашизма. Пожалуй, причина этого кроется в том, что многие историки, равно как и политологи, склонны видеть в фашизме сугубо шовинистическую (то есть предельно националистическую), но никак не транснациональную модель идеологии. Однако в свое время многие из теоретиков европейского фашизма, например, англичанин Освальд Мосли и француз Пьер Дрие ла Рошель полагали, что эпоха традиционного национального государства ушла в прошлое. Во время гражданской войны в Испании (с 1936 по 1938 год) – а у Дриё ла Рошеля и Муссолини уже в их восприятии Первой мировой войны – и связанной с ней интернационализацией вооруженных сил (на франкистской стороне в том числе) правые европейские интеллектуалы задумались над тем, чтобы трактовать фашизм как двигатель общеевропейской трансформации, в которой нации путем специфических для каждой страны «фашистских революций» смогли бы создать «третий бастион», способный противостоять США и Советскому Союзу, провозглашенным «материалистическими сверхдержавами»
Еще в январе 1921 года Муссолини заявил: «Либо политике и жизни в Европе удастся достичь единства, либо ось мировой истории окончательно сместится по ту сторону Атлантики, и с той поры Европа будет играть лишь второразрядную роль в истории человечества». Различные представители праворадикальной интеллигенции при этом понимали фашизм в первую очередь как всеохватывающее восстание против материализма и рационализма, как борьбу против буржуазного декаданса, беспомощности парламентской демократии, которая была не в состоянии решить социальные и национальные проблемы европейских государств.
Общим для теоретиков еврофашизма было то, что защита коренных народов Европы была для них абсолютным приоритетом и что Европа – в духе трактовок Карла Шмитта – представлялась им «большим пространством», в дела которого не должны были вмешиваться все прочие державы мира. При этом корпоративная экономическая система должна обеспечивать экономическое удовлетворение спроса и воспрепятствовать тому, чтобы «Старый свет» деградировал до американского рынка сбыта, тогда как форсируемое классовое примирение по всей Европе путем долевого участия рабочих в доходах предприятий должно было лишить почвы коммунистическую риторику классовой борьбы. Еврофашистские тенденции в межвоенное время существовали во многих праворадикальных движениях Европы, однако в этом-то как раз и состоит основная проблема: не существовало международной организации, которая, подобно Коминтерну, определяла бы единое направление деятельности и утверждала общую программу. Идеологические различия между отдельными странами поразительно велики, и в особенности расовый вопрос становится важным конфликтным моментом. Если испанские фалангисты Хосе Антонио Примо де Риверы считали расовый вопрос не существующим, так как испанская нация для них была историческим образованием, а не расовым или лингвистическим, то другие фашистские движения Европы, например скандинавские, с 1933 года все больше ориентировались на германский национал-социализм. По этим причинам еврофашизм на протяжении многие лет оставался лишь интеллектуальной разновидностью фашизма.
Тем не менее стремления придать еврофашизму организационную и программную оболочку имели место с различных сторон. Первый конгресс еврофашистов прошел 16–17 декабря 1934 года под девизом: «Универсальный фашизм». Мероприятие состоялось в швейцарском городке Монтрё на Женевском озере с участием представителей четырнадцати стран. Среди приглашенных гостей были, например: движение «Национальный фронт» во главе с отставным военным Артюром Фонжалла (1875–1944), представители австрийского «австрофашистского» Хаймвера («отечественной самообороны»), ирландские «синие рубашки», бельгийцы, греки, норвежцы, голландцы, румынские гвардисты, посланцы Муссолини и различные французские группы, в том числе «франсисты» Марселя Бюкара. Надо сразу же оговориться, что еще в ноябре 1932 года состоялся Европейский конгресс в Италии, но он не носил четкого фашистского характера, потому что большинство участников представляли националистические и либерально-консервативные круги своих стран. Например, тогда среди участников можно было встретить Пьера Гаксота, Стефана Цвейга и Ялмара Шахта.
Если говорить о мероприятии 1934 года, то представители испанской «Фаланги» вначале отказались от приглашения. Они полагали себя национал-синдикалистами, а потому дистанцировались от фашизма. Но затем они все-таки послали своих представителей в Швейцарию. Полная перемена взглядов среди фалангистов произошла только в годы гражданской войны. Первоначально фалангисты не были последовательными сторонниками мятежного генерала Франко. Большое значение придавалось акцентированию того, что фалангизм якобы был сугубо испанским явлением. Это было защитной позицией, продиктованной желанием считаться чем-то исконно своим, самостоятельным, органически выросшим из испанской истории, а вовсе не простой копией фашистской Италии, как звучало в обвинениях в адрес фалангистов со стороны республиканцев и левых.
На швейцарский съезд еврофашистов представители национал-социалистической Германии и вовсе не прибыли. Принимая во внимание весьма напряженные отношения между нацистской Германией и австрофашистской Австрией, которую поддерживала фашистская Италия, в Третьем рейхе в те дни слово «фашист» обладало явно негативным контекстом. В итоге всем делегатам становится понятно, что «черного интернационала» как некой альтернативы Коминтерну создано не будет. Основанные в Италии «Комитеты универсализации опыта Рима» явно не могли претендовать на эту роль. В итоге на пленарных заседаниях было выработано три «еврофашистских принципа»:
– «борьба европейской молодежи против коммунизма и капиталистического эгоизма»;
– «распространение корпоративизма»;
– «уважение к национальным особенностям народов».
После этого разочарованный Муссолини отказался от проекта по созданию «Соединенных Штатов Европы», хотя в 1935 году прошло еще два еврофашистских конгресса: в Париже и Амстердаме. Однако после 1938 года многие фашистские движения все больше и больше оказываются под растущим влиянием германского национал-социализма. Итальянский фашизм утрачивает свое былое влияние. Лишь в 1942 году в Италии возникнет план по созданию «Панъевропейской федерации фашистских наций». В 1943 году в одном из пунктов «Веронской программы» эта федерация будет обозначена как долгосрочная цель. В этой программе констатируется, что нужно создать европейское сообщество в форме конфедерации всех стран, которая преодолеет капитализм и войны за изменение границ и этим принесет в Европу благосостояние, свободу и безопасность.
Среди многочисленных националистических движений межвоенного периода британские фашисты во главе с Освальдом Мосли всегда стояли особняком. Мосли происходил из аристократической семьи англо-ирландского происхождения и получил хорошее образование в различных элитных учебных заведениях. В годы Первой мировой войны он стал офицером только что созданных Королевских ВВС, однако за год до окончания войны вынужден был из-за ранения оставить военную службу. Освальд Мосли добился известности в Великобритании, когда в 1918 году он как самый молодой депутат от Консервативной партии («тори») оказался в составе парламента. Однако Мосли был категорически не согласен с английской политикой, которая проводилась на территории Ирландии. В те дни так называемые «черно-пегие» – добровольческие отряды из недавно демобилизованных британских солдат – безжалостно расправлялись со сторонниками независимости Ирландии, что происходит без каких-либо возражений и критики со стороны правительства и парламента. Жесткая критика Мосли в адрес молчаливо допускающего это партийного руководства приводит к его разрыву с консерваторами.
Два следующих депутатских срока он проводит в составе парламента как представитель независимых политических сил. И только после этого он присоединяется к «неврожденной» Лейбористской партии. В 1924 году Мосли завоевывает Бирмингем, некогда являвшийся оплотом консерваторов. Однако, назначенный уже в 1929 на пост младшего министра – без конкретной области деятельности, он не может осуществить в этом правительстве давно лелеемую им экономико-политическую программу – «Бирмингемские предложения». Прежде всего Мосли волновала массовая безработица, а потому он был вынужден подать в отставку. В 1931 году он основывает «Новую партию», но проект оказался неудачным – его детище потерпело на выборах сокрушительное поражение. После этого он как «патриотично настроенный социалист» направляется в Италию Муссолини, откуда возвращается фанатичным приверженцем фашизма, стремясь теперь к подобной модели и для Великобритании.
В 1932 году Освальду Мосли удалось объединить наибольшие фашистские и профашистские группы в «Британский союз фашистов». На пике своей организационной активности, которая пришлась на 1938 год, в союзе состояло около 45 тысяч человек. В географическом плане оплотом «Британского союза фашистов», где располагалась штаб-квартира организации – «Черный дом» – был Челси. Также Мосли был очень влиятелен в лондонском Истэнде, районе, населенном преимущественно рабочими. Там в 1937 году на выборах «Британский союз фашистов» получил 19 % голосов. Тем не менее «черные рубашки» Мосли не попадают в Палату общин, так как британское мажоритарное ограничительное избирательное право (Вестминстерская система) сильно ограничивало прохождение в парламент малых партий. Так как во время Второй мировой войны Мосли попал под подозрение как потенциальный пораженец, то он, страстный противник войны, вместе с 800 своими товарищами был интернирован правительственными войсками. После войны Мосли основывает Юнионистское движение и открыто требует создания «государства Европа». Эту свою мысль Мосли выводит из двойной угрозы Европе со стороны и Запада и Востока, причем он понимал свои идеи не как решительно антисоветские и антиамериканские, а как «трезвое восприятие действительности». Согласно теории Мосли только при четком разделении блоков и создании объединенной Европы возможен стабильный мир в многополярном мире.
Чтобы предотвратить дальнейшую культурную американизацию Запада должна быть сотворен новый этнос – «Нация Европа». В этом едином европейском государстве Мосли видел отнюдь не эквивалент американской концепции «плавильного тигля», наоборот, только такое единое государство, на его взгляд, смогло сохранить и развить силу автономных, национальных европейских культур, благодаря чему Европа якобы будет спасена от «всеобщего нивелирования и смешения».
В своих публицистических произведениях – наряду с программной книгой «Я верю в Европу» («Мировая альтернатива»), «Мы живем завтра», «Европейский социализм» вплоть до его автобиографической работы «Моя жизнь» Мосли разрабатывал идею европейского государства в европейско-африканском экономическом пространстве («Еврафрика»), которое в будущей глобальной экономической борьбе и борьбе за ресурсы могло бы гарантировать европейцам возможность мнимое независимое существования и преодолело бы «безумные» братоубийственные войны.
Между довоенным и послевоенным временем меняется только его терминология: после 1945 года Мосли по тактическим причинам отказывается от термина «фашизм» и говорит вместо этого о «европейском социализме» (нынешние западные политики тоже любят употреблять термин «евросоциализм»). Но основные его темы остаются прежними, и политическая теоретическая конструкция Мосли, таким образом, без сомнения также и после конца войны заслуживает наименования «еврофашизм».
Немецкий исследователь Бенедикт Кайзер в своей работе, посвященной «буржуазному упадку» отмечал: «Как и французский фашист Дриё ла Рошель, британский фашист Мосли просит своих соратников и земляков отказаться от идей внутриевропейского реванша и конкуренции девятнадцатого и начала двадцатого веков в пользу общеевропейского сознания, и защищать общую Европу перед остальным миром. Он сам первым делает шаг в этом направлении как пример и становится первым английским националистом, выступающем за право ирландцев на объединение – «right to unite», за объединенную Ирландию в объединенной Европе. Государство Европа, по мнению Мосли, нуждается в согласованной с наукой и техникой экономической и социальной политике. С помощью управляемого государством «механизма цен и зарплаты», который стал бы основой общеевропейской экономической политики, и благодаря европейскому правительству, которое руководило бы экономикой, но не контролировало ее, единое государство станет, на его взгляд, благом для всех европейских народов. Уровни зарплат в европейских регионах выровнялись бы, и социальное законодательство тоже должно было бы пройти унификацию, чтобы уменьшить внутриевропейские различия в уровне жизни».
На возможную критику, относительно того, что в лишенном внутренних границ едином «государстве-Европа» возникнут массовые этнические переселения, Мосли приводил аргумент, что из-за общеевропейского уравнивания экономик у людей не возникнет никакой потребности покидать свою родину по экономическим причинам. Якобы проблемы сырья не будут на самом деле проблемами, так как из-за создания большого пространства Еврафрика и связанного с этим доступа к африканским ресурсам, европейский полуконтинент обеспечит себе автаркию.
Следовательно, снятие с повестки дня вопроса о пространстве и вопроса о заработной плате является, по мнению Мосли, фундаментов для успешной экономической и социальной политики в объединенной Европе. «Если эти оба основных вопроса будут решены, возникнет основа для перспективной общеевропейской экономики». Кроме того предполагалось организовать свободное предпринимательство и долевое участие рабочих в прибыли предприятий, а также сословное самоуправление. Все этим моменты обозначались Освальдом Мосли как «гарант нового благосостояния Европы».
Наряду с экономической и социальной необходимостью «Нации Европы» Мосли еще до начала войны в 1939 году указывал на необходимость объединенного «государства-Европа» с точки зрения силовой и оборонной политики, чтобы предотвратить крушение великих держав, к числу которых Мосли относил Францию, Великобританию и Германию. Как видим, планы, поостренные британским фашистом Освальдом Мосли, были успешно реализованы западными политиками, которые любят себя назвать либералами.
Подобное можно сказать и про идеи французского фашиста Пьера Дриё ла Рошеля. Он уже в годы Первой мировой войны стал своего рода «панъевропейцем». Со временем Дриё ла Рошель становится «ключевым теоретиком еврофашизма». «Поворот к Европе» начинается в публицистике Дриё ла Рошеля с публикации «Мера Франции», работа, обнародованная пять лет спустя после окончания Первой мировой войны. Впрочем, как отмечают исследователи, еще раньше в сборнике военных стихотворений, строфы которых французский солдат Дриё ла Рошель посвящает своим немецким противникам на другой стороне траншей, уже заметна его стремление к объединению европейских наций.
В 1922 году Дриё ла Рошель впервые потребовал объединения Европы на основании права народов на самоопределение. Предпосылкой для осуществления такого проекта для него было примирение между Германией и Францией, за которое он выступал публично. Спустя четыре года – когда немецко-французскую «исконную вражду» снова и снова поднимали на знамена во французском правонационалистическом лагере – он требовал отделения национализма от реакционного милитаризма. Тем не менее уже в 1928 году в эссе «Женева или Москва» он отказался от этой идеи, равно как отвергал мелкобуржуазный национализм как таковой. По мнению Дриё ла Рошеля, именно мелкобуржуазные устремления препятствовали европейскому сближению, без которого Европу ожидает окончательный «закат».
Предпосылкой для создания «Соединенных Штатов Европы», по мнению Дриё ла Рошеля, могло быть экономическое объединение наций. Теоретик французского фашизма настаивал на сохранении колониальных владений европейцев, которые он хотел бы пропорционально распределить между отдельными странами, и которые моли позволить Европе существовать как полностью экономической независимой, то есть автаркической территории. Он был решительным противником «экономического империализма американцев и советской идеологической экспансии»: «Европе угрожают американский капитализм и русский империализм […]. Это поле сражения, где обе системы открыто противостоят друг другу». Подобных убеждений Дриё ла Рошель придерживался до 1934 года. Он полагал, что объединение нужно осуществлять на фундаменте «дисциплинированного капитализма» и политически объединенной Европы. Вместе с Бертраном де Жувенелем Дриё ла Рошель становится активистом «Лиги Франция-Европа» полсе чего пишет статью для для социалистического журнала «Новая Европа». Там наряду с ним публикуются также другие будущие фашисты, такие как Поль Марион, Жорж Суарес, Альфред Фабр-Люс и упоминавшийся выше де Жувенель.
В 1931 году Дриё ла Рошель написал эссе «Европа против отчеств», в котором весьма подробно рассматривал проблему внутриевропейских границ. Противостояние между Италией, Францией и Германией в борьбе за Савойю, Корсику и Эльзас-Лотарингию нельзя было прекратить раз и навсегда. Поэтому Дриё ла Рошель предвосхитил нынешних западных политиков и взял на вооружение лозунг о том, что автономия является единственным адекватным решением. Если отсутствовали хозяйственные предпосылки для региональной независимости, Дриё ла Рошель рекомендовал присоединение к соответствующей соседней стране, решение о котором принимало бы население на референдуме. В то же самое время «территориальные споры» в Восточной Европе нужно регулировать договорами между меньшинствами, учитывая отдельные требования пересмотра границ. В решении этих европейских вопросов о границах Дриё видел преодоление последних преград к европейскому объединению.
В свое эссе «Женева или Москва» Дриё ла Рошель высказал мысль, что колониальные владения обязательно следовало сохранить. В течение следующих лет у Дриё ла Рошеля пришел к выводу, что его «видение Европы» не имело никаких шансов на реализацию в рамках Третьей республики и «Лиги наций». Он одновременно испытывает презрение и к либералам и «старым консерваторам», что в итоге делает Пьера Дриё ла Рошеля фашистом. Его вдохновляла идея отказа от буржуазной Европы и поворот к «новому типу человека» – очищенного от национальных обид и лишенного индивидуализма. Потому часть французских интеллектуалов придерживались мнения, что фашизм – это в первую очередь «очищенное от национального эгоизма и дышащее воздухом европейское сближения». Дриё ла Рошель полностью разделял эту мысль. Он писал: «Фашизм не был для нас политической доктриной, он не был экономической доктриной, он не был имитацией иностранных образцов, и наши встречи с иностранными фашизмами приводили только к тому, что мы могли лучше понимать национальное своеобразие, и не в последнюю очередь наше. Но фашизм – это дух. Сначала антиконформистский, антибуржуазный дух, и непочтительная дерзость – часть этого. Это дух, который противится предубеждениям, как классовым, так и всем другим. Это также дух дружбы, которому мы желаем, чтобы он поднялся до духа дружбы между нациями».
Из приведенного выше отрывка следует, что в грядущей «объединенной (фашисткой) Европе» следовало почитать «национальную оригинальность», особенности каждого народа. Это наивное убеждение можно найти и у самого Дриё ла Рошеля. В эпилоге его романа «Жиль» герой вступает в диалог о судьбах Европы с одним фалангистом, после чего в мыслях обращается к самому себе: «Чем была Европа, какой она должно была быть? Различные державы должны связываться друг с другом, не мешая и не раня при этом ни одну из них, все страны следует уважать, и их самостоятельная жизнь должна сохраниться. Лига наций была только бледной абстракцией, унижением для различных могущественных существований. Нации должны соединиться под одним всеохватывающим обширным понятием, знаком, который гарантирует автономию всех источников – соответственно как особенных для каждой из них, так и универсального».
Отрицание классического консерватизма и патриотизма и транснационального, «панъевропейского» изображено в романе Дриё ла Рошеля «Жиль». В произведении показан спор трех фашистов – ирландца, поляка и француза Жиля, в этот момент еще выступающего под псевдонимом Вальтер – они сначала размышляют о будущем союзе католицизма и фашизма. Затем Дриё ла Рошель устами поляка констатирует: «В конце концов, мы должны выбирать между национализмом и фашизмом». Ирландец O’Коннор вторит ему: «Национализм устарел. То, чего не достигли в Женеве демократические страны, смогут фашистские державы. Они создадут единство Европы».
Дриё ла Рошель предвидел, что новая континентальная война (Вторая мировая начнется буквально через несколько дней после выхода романа из печати) «погубит» универсальный, западноевропейский фашизм, дав преимущество германоцентричному национал-социализма. В итоге один из героев романа завершает дискуссию словами: «Против вторжения русских армий в Европу должен возникнуть патриотический европейский дух. Этот дух может развиться только тогда, если Германия с самого начала интегрирует целостность отечеств, всех отечеств Европы. Только тогда Германия может выполнить задачу, которая уготована ей ввиду ее силы и традиций Священной римско-германской империи: определить европейскую линию будущего».
Десятилетия спустя западные либеральные политики начнут формирование Евросоюза именно под лозунгом «Европы отечеств», но в конце 30-х годов подобного шага ожидали от нацистской Германии. Дриё ла Рошель мечтал о воздании европейского государства по образцу средневековой Священной Римской империи Германских народов. Он продолжал мечтать даже того, когда Германия оккупировала Францию. В те дни он пишет множество прогерманских статей, в которых восхваляет внешнюю политику Гитлера. Пронацистская и прогерманская позиция не исключала некоторых сомнений, которые со временем стали одолевать Пьера Дриё ла Рошеля. Он то радуется поражению буржуазной республики, то намеревается эмигрировать в Англию. В итоге его антидемократизм оказывается сильнее любви к Родине – он предпочитает перейти на стороны нацистской Германии. Он работает в оккупированном Париже вместо того, чтобы участвовать в «национальной революции» Виши, которую он отвергает, так как патриархальный режим представляется ему безнадежно устаревшим, и он презирает человека, стоящего за Петеном, бывшего социалиста Пьера Лаваля.
Дриё ла Рошель часто встречается в Париже с немецким дипломатом Отто Абецом и разъясняет ему свою идею единой фашистской партии, которая должна взять в свои руки общефранцузскую политику и пойти на военный союз с державами «Оси». Абец категорически отвергает это предложение; с одной стороны, он хотел бы уберечь своего приятеля от разочарований, с другой стороны, у него нет достаточных полномочий, чтобы принимать такие политические решения. Кроме того, к этому моменту еще не было и ясной позиции Гитлера относительно Европы. Тщетные надежды можно объяснить тем, что немецкими собеседниками Дриё ла Рошеля в Париже были Эрнст Юнгер, Карл Эптинг, Отто Абец. Они не выказывали никакой франкофобии, но они и не были убежденными нацистами. Разочарованный Дриё ла Рошель с головой уходит в работу коллаборационистских газет, на страницах которых активно пропагандирует идею «объединенной Европы». В глубине души он понимает, что это всего лишь несбыточные мечты. Теперь Дриё ла Рошель считает внешнюю политику Третьего рейха «устаревшей». Он пишет по этому поводу: ««1. Она могла бы отвергнуть любой жест, который напоминал бы о старой политике военных завоеваний, дипломатических предубеждений и экономических конфискаций. Она не вывешивала бы немецкие знамена на общественных зданиях и не упраздняла бы национальные знамена и национальные гимны; она избегала бы парадов. Она всюду уважала бы национальную автономию в административном и политическом плане и не проводила бы аннексий в старом духе, вроде аннексий Богемии, Эльзаса, Северной Франции, Польши. Она не торопилась бы с конфискацией и арестом имущества частных предприятий, обществ, машинных парков, фабрик и банковских вкладов.
2. Зато она освободила бы военнопленных, провела бы плебисциты, чтобы заключить хотя бы временные мирные договоры между народами; она упразднила бы таможенные границы и ввела бы европейский таможенный союз.
3. Самым серьезным и глубоким способом она перешла бы от государственной политики к межгосударственной политике; свою национальную политику она связала бы с интернациональной политикой. Таким образом, она могла бы надлежащим образом сопротивляться нациям, которые являются ее самыми большими противниками: России, имеющей в своем распоряжении коммунистический интернационал, православный интернационал и, возможно, мусульманский интернационал, а также Америке и Великобритании, располагающими демократическими, масонскими, протестантскими, католическими и еврейскими интернационалами. Лозунг „Европа“ с помощью привлекающих внимание, глубоких и всесторонних мероприятий должен был быть воплощен в жизнь конкретным, положительным и однозначным способом».
Дриё ла Рошель полагал, что двумя важнейшими мероприятиями в первые дни оккупации должны были бы стать референдумы и создание «Европейского союза», военную основу которого представляли бы СС, которые тем самым поднялись бы до «сборного пункта воинственной молодежи Европы». Через евроинтеграцию вооруженных сил оккупация европейских стран приобрела бы иной характер, так как «проевропейские» «французы исполняли бы свой воинский долг во Франции, чехи в Богемии и норвежцы в Норвегии». В дополнение к военному компоненту планировалось создание евросоциалистического Интернационала, местонахождение которого Пьер ля Рошель видел либо в Брюсселе, либо в Страсбурге. По поводу «Европейского союза» он писал: ««Зачем нужно было бы аннексировать Эльзас, если со дня, когда Германия прекращает быть Германией, чтобы раствориться в Европе, вся Европа, так или иначе, становится немецкой?» Надо отметить, что Дриё ла Рошель по-своему прозорливо предвидел события на просторе Европы, только реализованы они были уже без Гитлера, без Третьего рейха, без еврофашизма и с использованием совершенно иных лозунгов. Хотя идеи с Брюсселем, Страсбургом и «евросоциализмом» оказались весьма живучими.