4 марта 1944 года в одном из парижских отелей состоялась закрытая конференция, на которую был приглашен специальный гость из Германии. Им был Вернер Дайц, к тому времени уже приобретший славу ведущего специалиста в области предполагаемой евроинтеграции. На этом мероприятии Дайтц выступил с докладом, который назвался «Континентальная политика Наполеона как предтеча европейской политики рейха». Тема для обсуждения была выбрана отнюдь не случайно. Французские коллаборационисты и некоторые из представителей властных структур Третьего рейха полагали, что складывание единого европейского пространства было неизбежной предпосылкой для устранения давнишнего соперничества между Францией и Германией. Доклад Дайца произвел большой впечатление на сторонников режима Виши. По этой причине его тексты был воспроизведены в апрельском выпуске журнала «Сотрудничество» («Collaboration»).
Выступавший перед французами Вернер Дайц попытался представить в своем докладе историческое обоснование принципов автаркии, которые он полагал необходимыми для складывания «единого европейского экономического пространства». Он исходил из того, что любой отказ от сохранения естественного жизненного пространства приводил к неизбежному вырождению народов, которые как бы лишались своей природной жизненной основы. Ситуация изменилась в XVI веке, когда началась «эпоха великих географических открытий», что привело к кардинальному изменению мироустройства всех человеческих рас. По мнению Дайца, подобный перекрой жизненного уклада привел к тому, что возникло два крупных пространства, которые стали активно использоваться еврейским капиталом. На западе это было англо-американское пространство (США и Северная Америка), на Востоке – евроазиатское пространство (Россия). В западной сфере естественному развитию, по мнению докладчика, препятствовала политика, проводимая Британией. Вернер Дайц провозгласил Наполеона первым государственным деятелем, предпринявшим попытку «возвратить Европе её политическую и хозяйственную независимость». При этом отметалось, что Наполеон использовал недостаточный набор средств для достижения этой цели. Но с другой стороны именно Наполеон предпринял попытку с одной стороны организовать континентальную блокаду Англии, с другой стороны всячески содействовал складыванию «союза европейских государств». «Эта великая политическая идея, конечно, базировалась, лишь на понятии государства как такового и факте признания отдельных государств, но отнюдь не на биологической сути народов, их основавших. Он [Наполеон] хотел пожертвовать суверенным правом народов во имя суверенитета династического государства». Дайц отмечал, что Наполеон был одержим «империалистической концепцией пространства», которая вызывала инстинктивное неприятие у многих европейских народов. «Он не планировал создавать истинное европейское жизненное пространство, а лишь предполагал господствовать над просторами европейского континента».
Вернер Дайц полагал гигантской ошибкой Наполеона не то, что он начала войну против России, а то, что начал войну, не заручившись политической поддержкой в некоторых российских кругах (говоря нынешним языком, не сформировал «пятую колонну»). Вернер Дайц не решался проводить очевидные параллели между Наполеоном и Гитлером («едва ли можно сравнивать континентальную политику Наполеона и европейскую политику фюрера»), но тем не менее провозглашал французского императора и полководца «предшественником и пророком современного возрождения нашей части света». По мнению Дайца, именно Наполеон сделал первый шаг к тому, чтобы начать формировать «европейскую идею». Дайц заявлял: «Франция Наполеона и Германия Адольфа Гитлера сделали своей судьбой европейскую политику. Германия в союзе с Францией должна закончить начатое Наполеоном творение. И только от Франции зависит – готова ли она к этому. Наполеоновская политика была детской болезнью во время великого процесса европейского воссоздания».
Согласно воззрениям Дайца, в годы Первой мировой войны подобное начинание предпринял генерал Людендорф, однако «подобно Наполеону он остановился на половине пути». Как видим, агрессия и порабощение России рассматривалось теоретиками «европейской идеи» едва ли не как естественная предпосылка к складыванию «единого европейского жизненного пространства». Вернер Дайц даже не скрывал этого. Говоря о генерале Людендорфе, он подчеркивал: «При всем том он не допустил тяжелейший ошибки Наполеона и выступил против России с использованием мощнейших политических средств. Он запустил в Россию Ленина и Троцкого, что ускорило ее крушение». Дайц ни в коей мере не был готов признать большевизм инструментом германской политики, а потому сразу же сделал необходимую оговорку: «Планы Людендорфа своевременно задушить набиравший силу большевизм потерпели неудачу, к тому же сам полководец пережил провал, поскольку против Германии была организована в высшей мере эффективная англо-американская блокада. Одержавший победу большевизм помещал включению Восточной Европы в семью европейских народов».
Не имея возможности открыто сравнивать Гитлера и Наполеона, Дайц заявил, мол, фюрер избегает ошибок его предшественников. Весьма показательно, что если в вопросе «предотвращения англо-американской угрозы» Дайц сосредоточился исключительно на хозяйственно-экономических вопросах, то обсуждая «проблему восточных территорий», нашел логичным, ее «военно-политическое решение». «Русское пространство со времени революции оказывает влияние в силу своего аграрного уклада, равно как в силу восстановления частной собственности, что позволяет им [большевикам] проводить мобилизацию в рядах народных и национальных сил. Они все еще пытаются встать во главе этих революционных народных сил. Но они потерпят неудачи в силу изменившегося положения вещей». Поскольку указанное выступление Вернер Дайц делал весной 1944 года, то положение Германии на фронтах еще не было полностью катастрофическим. Это объясняет пассажи про то, что «на Востоке видят, как победоносно шествует идея фюрера». По этой причине заявления о «создании Новой Европы с правом каждого народа реализовать его национальный характер в рамках семьи европейских народов» выглядят как откровенная геополитическая спекуляция, нежели печальный анекдот.
В любом случае Вернер Дайц отдавал себе отчет в том, что для победы на Востоке было срочно необходимо спровоцировать распад СССР. «Подобно ученику чародея из произведений Гётё Сталин также станет духом, к которым он взывал, и не сможет высвободиться. В то же самое время неорганично сформированное пространство Восточной Европы и Центральной Азии начнет распадаться, после чего погребет само себя».
Весьма примечательным является прогноз относительно США. Дайц предполагал, что Америка также претерпит существенную трансформацию. Он заявлял: «Ход войны также вынудит Рузвельта ввести в Америке всё то, что он ранее преодолевал и характеризовал как „нацизм“. Впредь Америка будет себя вести как Велико-Европа и Велико-Азия – в собственном пространстве и собственными силами будут поощряться антиимпериалистические устремления. Вследствие этого будет восстановлено прошлое [геополитическое] состояние, присущее для 1500 года». Дайц полагал, что противники Третьего рейха будут активно использовать идеи национал-социализма. Следующая цитата достаточно наглядно указывает на то, что этот идейный вдохновитель «Европейского союза» не совсем точно представлял, что на самом деле представлял собой национал-социализм и как в 1944 году нацизм воспринимался другими народами. «В любом случае Сталин со своей стороны попытается произвести региональную перепланировку Восточной Европы, с одной стороны прибегнув к национал-социалистической идее права народов на свободное национальное развитие, с другой стороны выступая против национал-социализма, породившего эту идею. Аналогичным образом Рузвельт попытается нанести удар по Европе, будучи вынужден взять на вооружение экономические идеи национал-социализма. Однако в силу вступят естественные законы, и они оба с необратимой неизбежностью потерпят крах, погребные под грузом внутренних противоречий».
Проводя связь между империей Наполеона и рейхом Гитлера, Вернер Дайц в характерной для многих нацистских пропагандистов спекулятивной манере говорил о трех основных принципах, которые будут положены в основу «семьи европейских народов». В высшей мере показательно, что все те же самые слова до сих пор используются брюссельскими чиновниками ЕС. Каковы же были эти мнимые принципы:
• сохранение национальной чести всех народов;
• право и обязанность европейских народов осуществлять взаимосохранение политических, экономических и культурных привилегий;
• право и обязанность защищать их общеевропейское жизненное пространство.
Предполагалось, что после выступления в Париже Вернер Дайц выпустит книгу «Возрождение Европы посредством евросоциализма. Европейская хартия». Если же говорить о самом докладе, то, по мнению очевидцев, отношение к нему со стороны французов было в высшей мере неоднозначным. Хотя, вне всякого сомнения, этот был явный реверанс в сторону французских коллаборационистов. Многих смутили прогнозы, которые касались Сталина и Рузвельта, так как подобного рода высказывания отличались от клише, использовавшихся нацистской пропагандой. Присутствовавший на чтении доклада специальный уполномоченный ведомства Розенберга Бернхард Пайр отмечал: «Оптимизм в данных вопросах весьма допустим. Я полагаю, что нет ничего опасного в работе с формулировками, которые всего лишь являются выражением хорошо просчитанной теории и их не надо буквально на завтрашний день приводить в соответствие с действительностью».
Несмотря на то, что Вернер Дайц может считаться одним из центральных разработчиков идеи «европейского союза», все-таки его отдельные тезисы могли бы показаться «фантазиями на тему», если бы они не дублировались в документах других ведомств. Это в полной мере справедливо в отношении идеологической конструкции: «континентальная политика Наполеона – предшественница европейской политики Гитлера». Эти построением пользовались не только в ведомстве Розенберга, к которому собственно и принадлежал Вернер Дайц, но и в отдельных подразделениях СС. И это не может быть случайным совпадением. Среди архивных документов, хранящихся в Федеральном архиве ФРГ, можно найти текст неизданного учебника, написанного сотрудниками СС. На обложке в качестве автора значится имя никому не известного доктора Людмана. Однако проведенная текстологическая экспертиза позволила предположить, что действительным автором первого учебного пособия по истории «европейского союза» был начальник учебного отдела главного управления СС штандартенфюрер Карл Дамбах. В рамках же этого раздела нас в первую очередь интересует восприятие фигуры Наполеона и то, насколько его соотносили с Гитлером.
Карл Дамбах исходил из того, что рождение Европы как такой произошло еще во времена эллинизма. «Для европейца греческая культура в ее сути, в духе свободно личности жива до сих пор». Римская империя трактовалась как первая попытка объединения Европы на государственном уровне. Полученный импульс прошел сквозь века и был воспринят Наполеоном. Священная Римская империя Германских народов в Средние века стала «центром христианского Запада». Затем Европа была едина в идеях Возрождения и Просвещения, которые в своеобразной манере были восприняты Бонапартом, который во имя сохранения «континентального равновесия сил» предпринял насильственную попытку объединения Европы.
В попытке обосновать стремление к объединению Европы, которое можно было наблюдать на протяжении веков, авторы учебника из состава главного управления СС, заявляли: «Народная идея, идея национального государства и непрерывная борьба за Все-Европу: все это – традиционные исторические силы, но и в то же время жизненные устремления, которые всегда были актуальными для Европы. Однако никто не будет отрицать, что их действенность кроется не как в абстрактных идеях, застывших формах, одряхлевших сокровищах нашего духа, а как раз в как силе, которая формирует нашу жизни и нашу судьбу, в высоком понимании этого слова. Если бы Европа отрицала это, то она сделала бы это сама за себя».
В попытке обосновать континентальные притязания Наполеона была выстроена достаточно сложная историческая схема. В частности говорилось: «В настоящий момент наследие Греции – это преимущественно наследие ее духа. Политическое объединение не было осуществлено самим греками, хотя устремление к этому как истинная историческая сила у них, несомненно, присутствовала. Кровью и железом Великий Александр Македонский сплотил эллинов как один народ, чтобы по его командованием начать войну. Однако в качестве конечной цели ему виделась мировая империя… Это не было господство Европы над Азией, а объединение обоих частей света под общим покровом мировой культуры, порожденной греческим духом. Мы знаем, что эта мировая империя рухнула сразу же после ранней смерти ее нечеловечески великого создателя. Также мы знаем, что пришедшая с Востока идея мировой империи вновь и вновь воспламеняла душу людей европейской крови. Не только Цезарь, но и Наполеон мечтали пройти по следам Александр Великого в Индию».
Приводилось также обоснование идейно-мировоззренческих предпосылок, которые как бы спровоцировали «континентальную политику Наполеона». В XVIII веке в европейской среде возобладали рационалистические воззрения, что было одним из проявлений эпохи Просвещения. «Однако рационализм как учение принес политическую выгоду только лишь Англии, где собственно эта идея была рождена, разработана и стала последовательно применяться в интересах Великобритании». На самом же деле рационалистический принцип «равновесия», проповедуемый Англией, был направлен против Франции, которая стремилась к гегемонии в Европе. Это противостояние достигло своего апогея в начале XIX века, то есть во время наполеоновских войн. В этом противостоянии авторы учебника явно выступали против британского рационализма: «Сегодня мы понимаем, столь же явно и отчетливо, как и политики Великобритании 150 лет назад, что идея равновесия была всего лишь инструментом, использовавшимся мировой державой, для обеспечения контроля над Европой». Более того, гегемония наполеоновской Франции преподносилась едва ли не как положительное явление, в первую очередь для Германии. «Немецкие романтики Шлегель и Тик подарили Германии не только английского Шекспира, испанских Кальдерона и Сервантеса, итальянского Данте. Они и родственные им по духу деятели во время наполеоновской гегемонии сделали Германию интеллектуальным средоточием европейских народов». Опять же Наполеон выступал как невольный инициатор пробуждения немецкого национального сознания, когда широкие общественные круги выступили против иностранного владычества.
Как бы то ни было, но специалисты из главного управления СС в своем учебном пособии провозглашали Наполеона Бонапарта «символом европейской судьбы». Он изображался ими как заложник борьбы между созидательными и разрушительными политическими силами. «В его воистину титанически великой фигуре сжато отразилась, захватив даже наши дни, вся трагичная судьба Европы. Именно сегодня Наполеон должен быть осознан нами как предостерегающий Европу символ. Только сегодня и только с общеевропейской точки зрения можно в целом оценить его политические мотивы, его политические заслуги и его политическое наследие. Когда Освальда Шпенглер в своем «Упадке Запада» узрел в Наполеоне новое явление Цезаря, который через создание новой империи должен был предотвратить крушение Европы как культурного пространства, то он, вне всякого сомнения, имел для этого веские историко-философские основания». Сразу же надо говориться, что сам Шпенглер весьма скептично относился к тому, что национал-социалисты извратили его историко-философские построения, подогнав их под собственные партийные нужды.
Эсэсовские теоретики находились буквально в паре шагов от того, чтобы провозгласить Наполеона Бонапарта «пророком и передовым бойцом за Новую Европу». С каким-то садистическим удовольствием авторы учебного пособия констатировали, что «миллионы погибших европейцев, павших на полях сражений наполеоновских войн, были жертвами, принесенным на алтарь Европы». Впрочем, словно спохватившись, те же самые специалисты из главного управления СС оговаривались: «Однако в то же самое время мы должны признать горькую правду – та жертва не восстановила единство Европы». То есть они исходили из лицемерного принципа, что «цель оправдывает средства», и если бы в 1812 году Россия была побеждена, то тогда гибель миллионов людей не была бы напрасной. В данном случае полагалось, что Наполеон всего лишь «возродил» наследие Римской империи отнюдь не во имя Европы, и во имя обеспечения собственного господства посредством Европы. «Наполеон был империалистом, первым великим империалистом в истории современной Европы». И далее: «Сын революции 1789 года он отрицал лозунг о свободе, но признавал только равенство подданных перед императорскими законами. Он не был в состоянии придать значение идеям и передать их войсками, которые простирались вплоть до России. Он не был в состоянии понять традиции властей старой Европы и их логику. Он не отказался от цезаризма в пользу тотального государства». В данном случае Наполеон осуждался не за его захватнические войны, а как раз за непоследовательность в ведении этих войн, за отказ подкрепить военные действия политическими маневрами. Несмотря на все это эсэсовские идеологи явно намеревались превратить Наполеона в своеобразного предтечу Гитлера. «Мы не можем забывать о роковых ошибках и их огромном значении для развития всего континента в целом. Последствия, которые случились против его [Наполеона] собственного намерения. В первую очередь поднятый силой из недр Германии народный дух, который проложил путь «малогерманскому» объединению, осуществленному Бисмарком. Последствия, которые оказались направленными против его же собственных планов, не привели к устранению германской раздробленности».
Поскольку текст учебника был подготовлен в 1945 году, то его авторы не имели возможности игнорировать фактическое положение Германии на фронтах. Только этим можно объяснить заявления о том, что, даже проиграв русской армии, Наполеон в итоге все-таки «одержал победу» над Россией. Мол, в итоге Российская империя впала в вековой кризис, который закончился ее крушением в 1917 году. В данном случае авторы эсэсовского учебника как-то забыли сообщить о том, что в 1918 году рухнула кайзеровская империя, которая как раз являлась порождением Бисмарка, в свою очередь провозглашаемого едва ли не невольным учеником Наполеона.