Аграрная романтика и враждебное отношение к крупным городам как основные принципы консервативно-национальной культурной критики были заложены во времена европейской индустриализации продолжают жить до сих пор. По большому счету, это были два дополняющих друг друга течения (аграрно-романтическое и антиурбанистическое), которые были рождены на свет процессом форсированного наращивания промышленности и его последствиями (переход от аграрного к индустриальному государству, отток населения из деревень, урбанизация и пролетаризация значительной части городского населения и т. д.). В этой связи в свое время был очень популярен афоризм политического сатирика Курта Тухольски: «Началось с зеленого, а закончилось кроваво-красным». Эта фраза весьма точно описывает духовно-историческое развитие протестного движения, которое выступало против современного индустриального государства. Составной частью этого протеста была критика крупных городов с их новым укладом жизни. Представители этого движения искали спасительные идеалы в европейском Средневековье и крестьянском аграрном обществе. Основателем этой традиции был историк и новеллист Вильгельм Генрих Риль. Живя в середине XIX века, он с тревогой наблюдал за ходом промышленной революции в Германии. Свои опасения Риль изложил в собственной теории – «социологии народного организма». Главная идея Риля состояла в том, что процесс урбанизации угрожал существованию семьи как главной ячейки общества. При этом в дворянстве и в крестьянах Риль видел «силы социальной стабильности». Их он противопоставлял буржуазии и пролетариям, коих полагал «силами социального непостоянства», которое на тот момент было ограничено рамками крупных городов. Уже в теоретическом сближении этих социальных слоев можно было увидеть направление политического удара. Критика адресовалась в первую очередь против города, который являлся «питательной средой социалистического духа уравниловки».

Рисунок, изображающий поселок близ Кенигсберга в 1800 году

Основная проблема, по словам Риля, состояла в том, что во многих германских областях были нарушены правильные отношения между городом и деревней, что привело сначала к преобладанию провинциальных, а затем городских интересов, что делалось в ущерб интересов сельских жителей. Стремительный рост городов было обусловлен не увеличением в них рождаемости, а избытком переселенцев. «Село и маленькие населенные пункты перебирались в крупные города». По этой причине бегство из деревни было связано с тяжелейшими последствиями, так как «сельское население по большей части жило вместе семьями», а городское население тяготело к их распаду. По мнению Риля, чем крупнее становились города, тем активнее шел процесс распада семей.

Искушения города должны были изматывать и изнурять отдельно взятого человека. Риль полагал, что «в далекой перспективе Европа будет полностью поражена чудовищной болезнью крупных городов». Говоря о Париже, он фактически предвосхищал лексику национал-социалистов, поскольку описывал его как «вечно гноящуюся язву на теле Франции». Риль не отрицал того, что у городского сообщества были определенные положительные стороны, например процветающее ремесло, однако он не был готов признать, что эти немногие положительные моменты могли перевесить отрицательные последствия урбанизации, когда города постепенно превращались в мегаполисы.

На последующие 80 лет работы Риля фактически заложили основу всей критики крупных городов и для аграрного романтизма. Урбанизация, бегство из деревни, социальные риски, пролетаризация, отчуждение, трансформация общества и государства, возрастание городского населения на фоне опустошения деревни, возможное умирание крестьянского жизненного уклада, рост преступности, социальные болезни, моральный упадок – все эти постулаты активно использовались консервативными представителями донационал-социалистической эпохи. На рубеже веков традицию культурной критики подхватили такие авторы, как Отто Аммон, Георг Хансен Зонрей, а также их многочисленные эпигоны. Однако с началом XX века культурная критика была дополнена несколькими существенными моментами политического характера. Лозунги внутренней и внешней колонизации, а также «политика в отношении Восточной марки» стали признаками нарождавшегося империализма. В годы правления Вильгельма II подобные требования являлись составной частью имперской политики. Но теперь говорилось не столько о бегстве из деревни, что приводило к запустению земель («пространство без народа»), сколько о «народе без пространства». Утверждалось, что народ (немцы) должны были обрести свое жизненное пространство на Востоке. После окончания Первой мировой войны Освальд Шпенглер в своей знаменитой работе «Закат Европы» продолжил на новом уровне обсуждение проблем, связанных с ростом городов и ролью крестьянства в «новом обществе». По большому счету, это было обобщением и осмыслением всего того, что в предшествующие десятилетия было высказано представителями консервативной культурной критики. Философия Шпенглера базировалась на антагонизме города и деревни, точнее говоря – мегаполисов и провинции. Он обобщил все ранее высказанные идеи во фразе о том, что «всемирная история станет историей городской». Уже во вступлении к первой части своей фундаментальной работы Шпенглер пояснял, что крупные города (а в еще большей степени мегаполисы) являли симптомы того, что западноевропейская цивилизация будет находиться под их гнетом. «Вместо мира – город, одна точка, в которой сосредоточивается вся жизнь обширных стран, в то время как все остальное увядает; вместо богатого формами, сросшегося с землей народа – новый кочевник, паразит, житель большого города, человек абсолютно лишенный традиций, растворяющийся в бесформенной массе, человек фактов, без религии, интеллигентный, бесплодный, исполненный глубокого отвращения к крестьянству (и к его высшей форме – провинциальному дворянству), следовательно, огромный шаг к неорганическому, к концу, – что значит все это? Франция и Англия уже сделали этот шаг. Германия готовится его сделать».

Апокалипсис Шпенглера, являлся высшей точкой консервативной критики крупных городов, так как этот философ собрал все элементы в логичную и исторически обоснованную программу. Он предвещал неизбежный закат, который являлся «роковым» итогом развития мировой истории. Хотя бы по этой причине Шпенглер выпадает из череды критиков мегаполиса. Во-первых, он не придерживался утопических взглядов относительно возможного возвращения к аграрному строю, так как, по его мнению, упадок цивилизации был неизбежен. Он не был так называемым «национальным активистом», который хотел остановить социальную деградацию при помощи создания специальных сельских поселений, равно как и при помощи улучшения жизни на селе. Во-вторых, социально-биологический пессимизм, связанный с повсеместной урбанизацией, у Шпенглера был связан с культурно-философским постижением мировой истории, что полностью отметало не только мысль о национализме, но даже популярную тогда в «национальных группах» идею о «немецкости». Из этого следует, что идеи Шпенглера могли быть взяты на вооружение не только национал-социалистами, но это могли сделать и другие политические силы. А потому этого философа нельзя относить (даже условно) к провозвестникам национал-социализма. Из идеи неизбежного социально-культурного Апокалипсиса нельзя было сформировать идеологию и мировоззрение, предполагавшие имперское строительство.

Центр Берлина в представлениях Вальтера Ульбрихта (1951)

Однако большинство деятелей «национального лагеря» Германии предпочитали использовать не всю систему культурно-философских построений Шпенглера, а лишь их отдельную часть, которая позволяла критиковать существовавшую систему через обличение «пороков города». Они все больше и больше уделяли внимание опасностям, которые угрожали чистоте расы. Многие из них полагали, что эта чистота (точнее, ее исчезновение) была напрямую связана с урбанизацией и запустением деревни. С этого момента критика крупных городов неизменно дополнялась антисемитскими лозунгами. Бруно Танцман, ученик известного в Германии антисемита Адольфа Бартельса и один из учредителей «Немецкого крестьянского движения высшей школы», наверное, одним из первых в своих работах стал увязывать воедино национализм, антисемитизм и критику урбанизации. Именно Танцман выдвинул лозунг о том, что «Германия должна была стать преимущественно аграрной страной», а «немцы вновь стать крестьянским народом». Это нисколько не отличалось бы от классической аграрной романтики, если бы вслед за этими лозунгами не шел призыв: «Еврей – прирожденный и смертельный враг немецкого народа, а крупные города являются его оплотом». Постепенно некогда консервативная критика крупных городов стала переходить на расистские рельсы. Так возник образ крестьянина, являвшегося средоточием «расовых добродетелей». Именно подобные крестьяне провозглашались спасителями Германии! Но спасение не могло наступить само по себе – для начала надо было вырастить «немецкое свободное крестьянство». Позже эта мысль будет подхвачена национал-социалистическим идеологом Рихардом Вальтером Дарре, который не только выскажет идею «крови и почвы», но также провозгласит крестьян «новой аристократией». В отличие от Шпенглера, Танцман видел пути выхода из сложившейся ситуации. Он надеялся избежать «заката Германии» остановив отток населения из немецких деревень. Значение этой идеи можно осознать во всей ее полноте только в контексте критики урбанизации, «восстания против модерна», которые должны были обрести самые радикальные формы. Именно Танцману удалось впервые установить тесные взаимосвязи как с молодежными организациями, так и с крестьянскими движениями.

Здание вокзала, построенное по проекту Пауля Бонаца в 1922 году

Одной из самых известных и крупных молодежных организаций, которая взяла на вооружение расистски ориентированный аграрный романтизм, были «Артаманы». Эта организация примечательна не только потому, что вся ее деятельность вращалась вокруг проблем, связанных с урбанизацией и «возвращением на село», но и потому, что в ней некогда числились Рудольф Гесс, Вальтер Рихард Дарре и Генрих Гиммлер, а покровительство ей оказывали Бальдур фон Ширах и Ганс Гюнтер – некоторое время спустя все они станут заметными фигурами в Третьем рейхе. Призывы к добровольному возвращению на село дополнялись лозунгами по вытеснению поляков с «немецкого Востока». Для осуществления этих целей планировалось создавать специальные поселения. Позже национал-социалисты будут уделять очень большое внимание поселениям (в некоторых случаях поселкам). В этом не было ничего удивительного, так как после раскола «Артаманов», который произошел в 1929 году, значительная их часть, присоединилась к «национал-социалистическому движению». Надо оговориться, что до определенного момента у национал-социалистов не было собственного аграрного проекта. В «Майн кампф» и в партийной программе содержались только общие слова о некоей «земельной реформе». Присоединение «Артаманов» к НСДАП стало отправной точкой активного заигрывания национал-социалистов с крестьянством, которое провозглашалось «источником вечной молодости народа». Появление собственной аграрно-политической программы было во многом связано с именем Рихарда Вальтера Дарре, одного из руководителей «Артаманов». Сам Дарре даже в 1936 году не скрывал того, что именно постулаты этой молодежной организации были взяты на вооружение национал-социалистами. Именно Дарре «подарил» гитлеровской партии, а затем СС лозунг о «новом дворянстве из крови и почвы». Идеология, предложенная Дарре, была разновидностью аграрного расизма, который опирался на идеи освоения «жизненного пространства». При этом создатель идеи «крови и почвы» был чужд всяких романтических устремлений. Несмотря на то что со временем Дарре оказался в опале, его идеи создания специальных сельских поселений активно использовались как в СС, так и в гитлерюгенде. С расовой точки зрения проблему урбанизации пытался осмыслить и расовед Ганс Гюнтер, который еще в 1934 году издал работу «Урбанизация, ее опасность для народа и государства с точки зрения биологии и социологии». «Народы рождаются в деревнях, а умирают в городах», – этой простой максимой Гюнтер описывал суть социально-биологических процессов, происходивших в европейском обществе.

Рудольф Гесс изучает план перепланировки Ганновера

Если Рихард Вальтер Дарре был однозначным выразителем идей аграрного расизма, то Альфред Розенберг стал глашатаем критики, направленной против крупных городов и мегаполисов. В данном случае слово «критика» является очень мягким выражением той враждебной фразеологии, которая позволяет считать Альфреда Розенберга едва ли не самым главным врагом мегаполисов в национал-социалистическом движении. Розенберг был прибалтийским немцем, который изучал в Российской империи инженерные науки и архитектуру. Эмигрировав из России после революции, он уже в 1919 году присоединился к «Партии немецких трудящихся», став одним из создателей национал-социалистического движения. Еще в годы «эпохи борьбы» Розенберг выступал в роли полуофициального партийного философа, а после прихода Гитлера к власти был провозглашен «хранителем Грааля» национал-социалистического мировоззрения. Несмотря на многие заслуги перед НСДАП, Розенберг был долгое время «министром без портфеля». Впрочем, принимая во внимание тот факт, что его книга «Миф XX века» в Третьем рейхе по своим тиражам уступала только «Майн кампф», нельзя отрицать того, что Розенберг все-таки имел определенный вес и в партии, и в обществе.

Изначально «Миф XX века» задумывался как памфлет против католической церкви. Однако постепенно памфлет превратился в огромных размеров работу, в которой нашлось место даже для обсуждения проблем «германской архитектуры», традиционной для националистов критики крупных городов и концептуальных предложений по планированию пространства. Розенберг оказался буквально в одном шаге от того, чтобы приступить к формулированию принципов идеального национал-социалистического города.

Показательно, что Розенберг обратился к критике крупных городов и связанной с ней концепции градостроительства не в отдельной главе, а подразделе, имевшем название «Ликвидация свободы перемещения как важнейшая предпосылка спасения». Сама глава была посвящена в первую очередь зубодробительной критике «старого парламентаризма», который привел к полной безответственности парламентариев. Решительно отвергая марксистский социализм, Розенберг выступал за развитие «исконного германского государственного уклада» («перестройку парламента»), что должно было осуществляться в рамках «совета Германского ордена», во главе которого должен был находиться Гитлер. В данном случае фюрер должен был выступать как «создатель государственности» и «выразитель расовой души» (напомним – «Миф XX века» был написан до прихода национал-социалистов к власти). Установление данной формы авторитарного правления привело бы к «преодолению тезиса, которому сегодня все поклоняются, как золотому тельцу: тезиса о беспрепятственном праве свободного передвижения». Именно с этого требования Розенберг начинает свою критику крупных городов, а также предпринимает попытки разработать собственный «положительный» контрпроект. В своей критике сложившейся ситуации Розенберг подчеркивал, что она (ситуация) являлась не только результатом либерального принципа свободы перемещения, но ее можно было урегулировать, лишь следуя путем принципиального отказа от любых гражданских свобод в крупных городах: «В основе всех этих приведенных оракульских возгласов о “необратимости развития” лежит негерманский догмат навязанной веры о праве свободного передвижения и повсеместного проживания как “гаранте личной свободы”. Но и это так называемое незыблемое учение представляет собой только проблему воли. Абсолютный отказ от “права” на свободное передвижение означает предварительное условие для всей нашей будущей жизни и поэтому должно иметь успех, если даже такой приказ будет воспринят миллионами сначала как тяжкий “ущерб для личности”». Принимая во внимание это главное требование, Розенберг предлагал собственную альтернативу: «“добровольно” околевать на асфальте или “принудительно” процветать на селе или в небольшом городе». После этого партийный философ национал-социализма, исполненный надежд, дополнял, что «выбор уже сделан в пользу отказа от права свободного передвижения, пусть даже сначала в немногих сердцах – показывает, что изменения уже начались».

Высказав требование ликвидации свободы перемещения, Розенберг перешел к непосредственной критике крупных городов: «Сегодня наблюдается убийственный для народа поток из села и провинции в крупные города. Города растут, портят народности нервы, рвут нити, связывающие человека с природой, привлекают авантюристов и дельцов всех мастей, способствуя тем самым образованию расового хаоса. Город, бывший центром цивилизации благодаря мировым городам, превратился в систему форпостов большевистского упадка. Неестественный, безвольный, трусливый “интеллект” объединяется с жестоким, лишенным типа стремлением нечистокровных рабов к бунту или с закабаленными, но относящимися к чистой расе народными слоями, которые на неправедном фронте под руководством марксизма хотят бороться за свою свободу. Шпенглер пророчит 20-миллионные города и вымершую деревню как наш конец, Ратенау изобразил каменные пустыни и “жалких жителей” немецких городов как будущее, которое приведет к подневольному труду в пользу сильных иностранных государств».

Ратуша в одном из немецких городов (1938)

Как уже говорилось выше, арсенал аргументов, направленных против крупных городов, у Розенберга был компиляцией уже давно известных обвинений. Показательно, что Розенберг взял на вооружение доводы Шпенглера, труды которого оказали большое влияние на национал-социалистического идеолога, но не стал разделять его пессимизм: «“Фатальный”, так называется сегодня выражение слабости воли или трусости, но оно стало лозунгом тех политических преступников, которые хотят наш народ ввергнуть в нищету конечного состояния феллахов!.. Слабовольные философы дают, таким образом, врагам народа “мировоззренческую” основу для того, чтобы завершить длительно подготавливавшееся разрушительное дело». По мнению Розенберга, мегаполисы «с их сверканием, их кинотеатрами и магазинами, биржами и ночными кафе гипнотизировали страну». Как результат складывалась неутешительная ситуация: «Под знаком права на свободное передвижение лучшая кровь беспрепятственно течет в мировой город с отравленной кровью, ищет работу, основывает предприятия, увеличивает предложение, привлекает к себе спрос, который снова усиливает иммиграцию». Этот гибельный «круговорот» Розенберг планировал ликвидировать при помощи строго регулируемого «барьера для жителей городов».

Проект реконструкции центра Штутгарта по проекту Пауля Бонаца (1942)

Спасение, которое предвещал Розенберг, заключалось как раз не в жилищном строительстве, осуществляющемся в крупных городах: «Оно вызовет такой же приток, а потому станет погибелью». Розенберг полагал первоочередной мерой поддержку мелких городов и маленьких населенных пунктов: «Свободное переселение в города с населением свыше 100 тысяч жителей в германском государстве непременно должно быть отменено. Деньги на строительство нового жилья следует давать только в крайних случаях, их следует в первую очередь распределять по маленьким городам». Создание индустриальных предприятий в городах с населением 100 тысяч человек было допустимо только тогда, когда «эксплуатируемый объект находится на нужном месте (открытые заново залежи каменного угля, соли и т. п.)». Это было связано с тем, что «современные транспортные возможности обеспечивают распределение сил (децентрализацию) всей экономической жизни не только без ущерба для нее, но даже – в конечном результате – с поддающимся расчетам подъемом».

Однако критика Розенберга была бы представлена исключительно убого, если бы мы указали лишь на идеи, которые были связаны с «притеснением» крупных городов. Розенберг предостерегал от «стремлений отменить само государство, дабы не разделить Германию на мелкие колонии с числом жителей, не превышающим двенадцати тысяч». По его мнению, подобное начинание было бы «принципиально бесперспективной попыткой ввести снова не имеющую истории “натуральную” эпоху». Эта фраза указывает, что в действительности ветеран национал-социалистической партии Альфред Розенберг не был «прирожденным» противником крупных городов. Его критика была обращена против мегаполисов (в этом отношении влияние Шпенглера было более чем очевидным): «Несколько центров до 500 000 и значительно более по 100 000 жителей являются, таким образом, духовной необходимостью». Розенберг утверждал, что «только в городе формируется культура, только город может стать центром созидательной национальной жизни, собрать имеющуюся энергию, сделать установку на целостность и сделать возможным то мировое политическое обозрение, которое особенно необходимо именно Германии как государству, открытому в таком множестве направлений». Однако это не исключало необходимости «децентрализации всех технико-экономических учреждений».

Некоторые немецкие исследователи предполагали, что принципиальное разграничение «крупного города» и «мегаполиса» было результатом желания запугать городское население, прежде всего мелкую буржуазию, но при этом не оскорблять ее среду. Данное предположение не кажется невероятным. Хотя не стоит забывать о том, что тот же самый Розенберг не обращал никакого тактического внимания на религиозные чувства избирателей, когда обрушивался с гневными тирадами на христианство и иудаизм, которые он рассматривал в качестве «смертельных врагов германской души».

Поселение «Новая Родина» в Инсбруке (1941)

Впрочем, можно предположить, что критика мегаполисов была весьма убедительна в рамках строительных «контрпроектов», которые были ориентированы на создание «зеленых городов».

Имея установкой депролетаризацию немецкой нации, Розенберг видел выход из сложившейся ситуации «только за счет сокращения наших мировых городов и основания новых центров». Розенберг принципиально отказывался от «“спасения” при помощи машин, как это пытались сделать в Америке». Для него это значило только «трату сил и времени». В качестве антиобраза перед глазами Розенберга стоял Нью-Йорк. Это было самим воплощением мегаполиса: «Миллионы, которые ежедневно приезжают в Нью-Йорк со стороны, а вечером снова выбрасываются из него». В полной противоположности Нью-Йорку и Америке Розенберг проектировал городской ландшафт будущей немецкой империи: «Вместо, может быть, сотни крупных отравленных людьми центров могут существовать десятки тысяч центров, способствующих развитию культуры, если нашу судьбу будут определять головы с сильной волей, а не марксизм и либерализм. Образно говоря, наша жизнь идет все еще по одной линии: туда и обратно. В будущем должен иметь место круговорот вокруг органично расположенных центров. Если число жителей города приближается к 100 000, надо подумать об оттоке. Новым учредителям следует рекомендовать селиться в небольших местах или в сельской местности, а не в подвалах и мансардах, как это любит делать “гуманная” демократия». Предложение создать всеобъемлющую структуру городов немецкой империи формально уходило своими корнями в традиции «зеленого города», которые предполагали наличие множества социальных связей.

Выше уже говорилось, что Розенберг все-таки допускал наличие в рейхе нескольких городов с населением 500 тысяч человек. Однако основную структуру империи должны были создавать многочисленные города с населением менее 100 тысяч человек. Их функция описывалась Розенбергом следующим образом: «Восемьдесят миллионов человек нуждаются в том, чтобы стать соответствующим идее единым целым, узловыми пунктами жизни, достаточно большими для того, чтобы дать множеству сильных личностей возможность дышать одухотворенным воздухом, но достаточно ограниченными в плане формирования, чтобы не дать им пропасть в хаосе сплоченных и все-таки раздробленных миллионов».

В архитектурно-строительном бюро

Обоснование оптимальной численности города в 100 тысяч человек во многом базировалось на так называемом «органическом мышлении». Если крупный город отчуждал и уничтожал человека, то небольшие города были не просто комфортными, но и легко контролируемыми. В них можно было легко отслеживать социально-политические процессы, в них было сложнее укрыться одиночке, в них было проще контролировать средства массовой информации. Кроме того, Розенберг еще в 20-е годы использовал военные аргументы, которые должны были свидетельствовать в пользу небольших городов. Он предусмотрительно предположил, что «в дальнейшем войны будут сильно зависеть от авиации». А потому «целью химических и осколочно-фугасных бомб всегда будут крупные города». В этой связи было нецелесообразным располагать промышленные предприятия в крупных городах. «Чем разбросаннее будут располагаться фабрики и города, тем меньше ущерба будет от совершенных авиационных налетов». Показательно, что высказанные в «Мифе XX века» градостроительные пожелания были полностью реализованы, когда в годы Второй мировой войны речь зашла о производстве оружия специального назначения» (ракеты «Фау», атомный проект и т. д). Конечно же, нет никакой уверенности в том, что учитывались именно идеи, изложенные в «Мифе XX века», однако некоторые слова Розенберга оказались в буквально смысле слова пророческими: «Если раньше неприступные замки строили высоко в горах, то сейчас самое важное скрывают в бетонных бункерах под землей. Целый город из высотных домов становится безумием». Исходя из подобных идей, Розенберг делал главный вывод: «Мировоззрение и судьба совместно призывают к сокращению мегаполисов, к возведению городов и дорог со стратегической целесообразностью». Когда он писал «Миф XX века», то был свято уверен, что «осознание этого также заставит сделать определенные градостроительные выводы». Сразу же надо оговориться: несмотря на то что Розенберг в свое время учился на архитектора и затрагивал в своем «Мифе XX века» вопрос градостроительства, он никогда не занимался планированием застройки городов. Он, опираясь на национал-социалистическое мировоззрение, всего лишь делал «градостроительные выводы».