Эта песня начала свое триумфальное шествие по Европе, когда Германия находилась на пике своего континентального могущества. В 1941 году почти никто не верил в то, что ее агрессии могла противостоять какая-либо из стран. Между тем именно в этих условиях песня «Лили Марлен», которая была чем-то средним между традиционным шлягером и солдатской песней, получила популярность не только в Германии, но и далеко за ее пределами. Историю этой песни можно было сравнить со сказкой о Золушке. Однако чисто «сказочные» черты этой истории оказались тесно переплетенными с особенностями национал-социалистической пропаганды в годы войны, когда популярной музыке уделялось самое повышенное внимание.

Как же начиналась эта история? Осенью 1938 года певец Ян Беренс попросил своего приятеля, на тот момент уже весьма успешного композитора Норберта Шульце, чтобы тот написал для радиопередач несколько матросских песен. Основой для их написания должен был стать врученный Шульце сборник стихов Ганса Ляйпа «Маленький портовой орган», в котором кроме прочих находился текст «Песни молодого солдата в карауле». Сам стихотворный сборник был издан еще в 1915 году, буквально накануне отбытия Ляйпа на «русский фронт».

Имеет смысл сказать несколько слов об авторе стихов. Ганс Ляйп родился в 1893 году в семье моряка. В нем очень рано проснулась тяга к творчеству. Он писал рассказы и стихи, в которых пытался сосредоточиться на своих чувствах. Неудивительно, что в его стихотворениях смерть предстает вовсе не героической, а пугающей и тоскливой, что было понятно для многих солдат. К слову, сам автор отнюдь не погиб ни на Первой, ни на Второй мировых войнах. Он скончался в 1983 году, пережив почти на 11 лет исполнительницу своей ставшей легендарной песни.

Существует несколько переводов текста песни «Лили Марлен» на русский язык. Мы предложим тот текст перевода, который получил наибольшую известность в годы Второй мировой войны.

Изначально в упоминаемом имени девушки (Лили Марлен) Ляйп скомбинировал два женских имени: Лили — скорее всего, прозвище, которое носила его подружка, и Марлен — имя молодой медицинской сестры, с которой он познакомился в одном из военных госпиталей. Именно эти две девушки прощались с ним в апреле 1915 года перед отправкой на фронт.

На апогее успеха песни «Лили Марлен», который приходился на 1942-1943 годы, в немецком солдатском журнале «Эрика» пытались найти фото этих двух девушек, которые вдохновили Ганса Ляйпа написать эти слова. В итоге сложилась парадоксальная ситуация — в журнале оказалось едва ли не несколько десятков фотографий девушек, которые «претендовали» на то, чтобы стать «Лили» и «Марлен».

Но вернемся в довоенный период. Норберт Шульце положил на музыку всего около 10 стихотворений Ганса Ляйпа. Все они отличались напевностью и мелодичностью. Впрочем, именно это обстоятельство не понравилось заказчику. «Слишком мягко, слишком лирично, более годится для девиц. Мне же нужно что-то мужское, мужественное. К сожалению, для меня это не подходит». Таков был ответ Яна Беренса, известного своим густым басом. Позже, пытаясь записать свои творения, Норберт Шульце столкнулся с тем, что они не устраивали и звукозаписывающие компании Третьего рейха. Впрочем, этому находилось некоторое объективное объяснение Шульце не был эстрадным композитором, который привык сочинять шлягеры, он специализировался на «серьезной музыке». В определенных музыкальных кругах то ли в шутку, то ли всерьез его звали маленьким Моцартом. В итоге Норберт Шульце был вынужден предложить свои творения для исполнения своей старой приятельнице Лизелотте Вилькс, которая под сценическим псевдонимом Ляле Андерсон на тот момент выступала в Берлинском театре «Кайзерхоф». Некоторые исследователи пытаются «сделать» Ляле Андерсон шведкой или датчанкой, но все эти попытки являются тщетными. Ляле Андерсон была немкой — Лизелоттой Хеленой Бертой Ойлалией Банненберг, родившейся в 1905 году (по другим источникам, в 1910 году) в Бремерхафене.

Песня «Лили Марлен» не стала для нее открытием. Она исполняла ее, еще выступая в качестве певицы в кабаре «Зимпь». Отличие состояло в том, что на тот момент стихи были положены на музыку Рудольфа Цинка, с которым она познакомилась в Мюнхене. Теперь же ей предстояло исполнять версию Норберта Шульце. Летом 1939 года «Лили Марлен» вошла в ее постоянный репертуар и песня оказалась даже записанной на пластинку звукозаписывающей фирмой «Электролла» (грампластинка EG 6993). Нa стороне Б этой пластинки как раз и оказалась записана «Лили Марлен» («Песня молодого часового»). Первый тираж пластинки с «Лили Марлен» составил всего лишь 700 экземпляров.

Как и во многих случаях, о популярности данной песни «позаботилась» начавшаяся Вторая мировая война, которая породила отдельное направление в эстрадной музыке (не только Германии, но и всех воюющих и даже соблюдавших нейтралитет стран) — «военный шлягер». Собственно, свою популярность «Лили Марлен» стала обретать, когда в 1941 году Германия развязала агрессию против Югославии. На «Солдатское радио Белград» из Вены среди прочих пластинок была доставлена и пластинка Ляле Андерсон. Исполняемая ею песня «Лили Марлен» неожиданно для многих стала пользоваться популярностью у немецких солдат не только в Юго-Восточной Европе, но и даже в Африке, где принималась «Солдатское радио Белград». Именно с этого момента начинается миф о «Лили Марлен», который на тот момент был связан в первую очередь с «открытием» песни. Легенда гласит, что своей популярностью песня «Лили Марлен» была обязана «лису пустыни» фельдмаршалу Эрвину Роммелю, который услышал ее впервые во время осады Тобрука. Песня настолько понравилась ему, что он обратился с просьбой в Белград передавать ее каждый день. На это обращал внимание ежегодник «Солдатского радио Белград», в котором сообщалось о «поразительном количестве версий и подделок этой истории». Согласно версии белградских служащих пропагандистской роты вермахта, диск попал на радиостанцию в оккупированную Югославию 26 апреля 1941 года совершенно случайно. Существует версия, что являвшийся составителем радиопрограмм немецкий лейтенант Карл-Хайнц Райнттен использовал эту песню для вечерних программ, так как песня начиналась с нескольких тактов мелодии отбоя. Впрочем, популярность песни оказалась настолько большой, что позже ее стали передавать в эфире в любое время суток. В конце июля 1941 года лейтенант Райнттен попытался противиться популярности песни. Он возмущался: «Утром — «Лили Марлен», в полдень — «Лили Марлен», вечером — «Лили Марлен», ночью — «Лили Марлен»! Это чересчур! Её слишком много. С этой минуты я запрещаю эту песню. Пусть их развлекает какая-нибудь другая девчонка». После этого Белградскую радиостанцию захлестнула волна возмущенных писем немецких солдат. Это событие показало, насколько популярной «Лили Марлен» была среди немецких войск.

После того как в ситуацию вмешались возмущенные радиослушатели, организаторам радиопередач не оставалось ничего другого, как использовать в своих целях песню «Лили Марлен». 18 августа 1941 года в эфир на волнах «Солдатского радио Белград» вышла передача «Караульный журнал». Карл-Хайнц Райнттен и его помощники выступали в роли «молодых белградских часовых», которые зачитывали письма, приходившие из Германии солдатам на фронт. Передачу, которая заканчивалась обычно в районе 22 часов, завершало ставшее традиционным исполнение песни «Лили Марлен». Норберт Шульце вспоминал, что эту передачу звали «Мы раскрываем караульный журнал». Однако из других источников следует, что она могла называться «Мостом между фронтом и Родиной». Нередко в немецкой литературе именно август 1941 года указывается в качестве даты «открытия» песни «Лили Марлен». Это делается скорее всего для того, чтобы придать данному сюжету некий драматизм, мол, песня появилась столь же внезапно, как и «спящая красавица проснулась ото сна» (выражение Норберта Шульце).

После первой части феноменального успеха песни последовала последующая, которая только закрепила за «Лили Марлен» славу шлягера с мировым именем. Дело в том, что волны «Солдатского радио Белград» принимались не только немцами, но и западными союзниками. Постоянно звучавшая «Лили Марлен» околдовала и их. Принимая во внимание данный факт, с января 1942 года немцы (в пропагандистских целях) стали передавать в том числе англоязычную версию «Лили Марлен», текст к которой сочинил находившийся на немецкой службе британец Норманн Бейли-Стюарт. Естественно, подобное положение дел никак не могло удовлетворить британское командование. Чтобы избежать любых намеков на то, что британские солдаты могли симпатизировать противнику (а именно так могли трактовать некоторые армейские чины прослушивание немецких песен), им была предложена версия Анны Шелтон. Анна Шелтон с осени 1942 года являлась ведущей радиопередачи «Знакомство с Анной», которая предназначалась для британских войск, воевавших в Северной Африке. По большому счету англоязычная версия «Лили Марлен», которая была написана Анной Шелтон, являлась литературным переводом немецкого текста, который, несмотря на Вторую мировую войну, претерпел самые минимальные изменения. С этого момента можно было говорить о триумфальном шествии «Лили Марлен» по западным странам. В мае 1943 года песня под названием «Моя Лили под светом фонаря» исполняется в США. Собственно, единой признанной англоязычной версии «Лили Марлен» не было. Примечательно, что каждая из звезд кино и эстрады предпочитала исполнять «свою собственную» версию «Лили Марлен»; по этой причине песня, исполняемая в Англии Верой Линн, могла отличаться от версии, что исполнялась Марлен Дитрих для американских войск. Нельзя обойти стороной тот факт, что в июне 1944 года «Лили Марлен» заняла 13‑е место в музыкальном хит-параде США. Эта песня исполнялась на многих фронтах и была переведена на многие языки. О ее исключительной популярности говорит хотя бы тот факт, что ее англоязычная версия продолжала исполняться десятилетия спустя после окончания Второй мировой, во время боевых действий американцев в Корее и во Вьетнаме. Как отмечал исследователь Метью Миллер, «эта песня была утешением для солдат в окопах». Сочинивший мелодию к ней Норберт Шульце после войны вспоминал: «Эта песенка не могла ничего иного, кроме как стать символом тоски по Родине, печали и надежд на скорейшую встречу».

По мнению немецкого исследователя Мартина Тиле, причина популярности песни «Лили Марлен» в Третьем рейхе крылась как раз в ее предельной аполитичности. В ней солдат предстает не как часть безмолвной серой массы, а как любящий человек, который отнюдь не уверенно взирает в свое будущее. Его чувства представляют сложный букет из тоски, радости и печали. Подобный настрой во многом отличал «Лили Марлен» от всех прочих национал-социалистических «солдатских песен».

В историографии есть немало упоминаний о том, что Геббельс не мог терпеть песню «Лили Марлен», так как, мол, от неё отдавало «некрофилическим душком» (подразумевались строчки: «То даже из могилы поднимет — приведет»). Впрочем, подобные утверждения верны лишь отчасти. Косвенные подтверждения этому можно найти в переписке, которая велась между Йозефом Геббельсом и Хинкелем. Несмотря на то, что песня пользовалась большой (если не сказать огромной) популярностью у немецких солдат, национал-социалистических пропагандистов смущала ее сентиментальность. Уже в ноябре 1941 года Хинкель писал Геббельсу, что манера исполнения песни Ляле Андерсон, конечно же, являлась «делом ее личных предпочтений и вкусов», но при этом являлась «далекой от совершенства». Хинкель высказал пожелание, что в сложившихся условиях было бы «логичнее», чтобы «Лили Марлен» исполнял мужчина. В те дни Ляле Андерсон пожинала плоды своего «белградского успеха». Она решила использовать свою популярность, чтобы обратиться с жалобой на функционеров министерства пропаганды и Имперской палаты культуры. Это было использовано Хинкелем для того, чтобы 17 ноября 1941 года отдать приказ: с этого момента «Лили Марлен» не могла исполняться женщинами. К тому моменту уже имелось несколько иных версий исполнения этой песни. Можно было насчитать как минимум четыре «мужские версии»: исполнение Вильгельма Штринца, Вальтера Людвига и специализировавшегося на моряцких песнях Вили Хёне. Кроме этого, незадолго до этих событий, в октябре 1941 года, была записана версия «Лили Марлен» в исполнении Свена-Олафа Зондреберга в инструментальном сопровождении оркестра Гельмута Коха. Эта «мужская версия» «Лили Марлен» звучала почти как марш и была много воинственнее «оригинала». Но принимая во внимание особенности культуры шлягера, нет ничего удивительного в том, что солдаты на фронте требовали песню в исполнении Ляле, которую они все чаще и чаще идентифицировали с «Лили Марлен». Многие из них полагали, что Лили Марлен было имя исполнительницы.

В декабре 1941 года, после первых, пока еще негласных, нападок Хинкеля на женское исполнение «Лили Марлен», в музыкальном журнале «Подиум эстрадной музыки» появилась большая статья, которая превозносила «песню немецких солдат в Советском Союзе». Казалось, что при ее написании никак не учитывались критические высказывания в адрес Ляле Андерсон. В этой связи вдвойне удивительным является то обстоятельство, что песня «Лили Марлен», которая позже ассоциировалась с мифом о «корректной» войне в Северной Африке, была увязана воедино с агрессией против Советского Союза. Собственно, в сообщениях пропагандистских рот вермахта, которые использовались для написания данной, статьи, имя самой Ляле Андерсон не упоминалось ни разу. Но ни у кого из читавших журнал не могло быть сомнений относительного того, кто подразумевался, когда писалось о «мягком, прекрасном женском голосе». «Голос пел в нашем сердце», — писалось в этой статье. Даже если имя исполнительницы не упоминалось на страницах журнала, почти каждый немецкий солдат знал, кто исполнял эту песню. Примечательно, что сообщение с Восточного фронта не имело агрессивного духа — оно было скорее лиричным, нежели воинственным. «Звезда Лили Марлен засияла подобно комете, промчавшись по небосклону солдатской любви… В ней не было барабанной дроби, которая гнала нас вперед к победе. Она была исполнена тоски, любви и печали. Посреди ужасов, творившихся на Восточном фронте, немецким солдатам рисовалась щемящая сердце картина того, что их ожидало дома». Можно даже утверждать, что «Лили Марлен» заставляла забыть солдат вермахта о беспощадности войны на уничтожение, которая велась немцами на территории Советского Союза. По крайней мере, в упоминавшейся нами статье говорилось: «Бои на Востоке — слишком жестокие, слишком тяжелые. После песни нам становится хотя бы немножечко легче на душе». При этом «Лили Марлен» не дискредитировала себя как «боевая песня», так как она не призывала идти в атаку. «Боевая песня едва ли могла помочь нам среди дымящихся руин городов и деревень, посреди жалкого зрелища большевистских иллюзий, которые владели массами». Показательно — автор отмечал, что «Лили Марлен» фактически поставила крест на большинстве «военных шлягеров»: «Моника, Эрика и Роземария оказались забытыми, когда взошла звезда Лили Марлен».

По сообщениям, поступавшим из пропагандистских рот вермахта, вечернее прослушивание песни «Лили Марлен» превратилось для немецких солдат в некое подобие ритуала: «Вечером мы собирались вокруг радиоприемника. Комната была набита до отказа. В соседней комнате у солдат не было радио. К нам приходили все солдаты, чтобы послушать песню о Лили Марлен. Наш техник включал радиоприемник и начинал крутить колесико настройки. «Может, на этой частоте вещает Белград»? Мы очень нервничали. Шкала с частотами была почти стертой, поэтому Белград приходилось искать почти на ощупь. Наконец наставало время трансляции песни». Как отмечали очевидцы, при звуках «Лили Марлен» «грубые вояки» становились «мягкими, как масло». «Они сидели с горящими глазами перед волшебным ящиком, из которого мелодия, запавшая им в душу». Как утверждал немецкий исследователь Аксель Йоквер, — «она позволяла солдатам сохранить посреди бесчеловечной войны свою душу». Впрочем, все эти утверждения никак не опровергают того, что немецкие солдаты ошибочно полагали, что вели на Востоке «справедливую» войну «против большевистских недочеловеков», которая могла и не иметь ничего общего с «благородными формами» военных действий, которые шли в Северной Африке. Нельзя забывать, что «Лили Марлен», несмотря на свою мелодичность и пресловутую «сентиментальность», оставалась пропагандистским инструментом в руках национал-социалистов. В этой связи показательно, что министерство пропаганды рекомендовало исполнять «Лили Марлен» наряду с «Эрикой» в немецких ресторанах. В списке рекомендованных ведомством Геббельса мелодий и песен в основном значились военные марши и «солдатские шлягеры». Как видим, «Лили Марлен» имела в контексте национал-социалистической военной пропаганды вполне конкретное предназначение.

Этот тезис подтверждается тем фактом, что «Лили Марлен» была одной из самых популярных композиций, которые передавались по радио в рамках «концерта по заявкам вермахта». Признавая (хоть и неохотно), что песня была во многом популярна благодаря мелодии, написанной Шульце, ему было предложено переложить для немецкого радио на музыку еще несколько «народных стихов». В итоге в декабре 1941 года журнал «Кинокурьер» с воодушевлением сообщал своим читателям, что композитор, написавший «Лили Марлен», был отнюдь не случайным явлением в немецкой культуре. Делался весьма прозрачный намек на то, что он был обязан своим успехом тому, что придерживался национал-социалистического мировоззрения. В качестве подтверждения данного вывода приводились сведения о том, что Норберт Шульце уже выступал автором музыки к немецким кинофильмам, имевшим немалый пропагандистский эффект: «Крещение огнем» («Боевое крещение»), «Бисмарк», «Боевая эскадрилья Лютцов» и «Я обвиняю». Кроме этого, на страницах журнала указывалось, что перу Шульце принадлежали многие известные солдатские песни и военные марши. Но, собственно, для самих немецких солдат причины возникновения песни были делом второстепенным. Каждый вечер они ожидали голоса Ляле Андерсон из радиоприемника. Один из них написал: «Мы едим, слушаем музыку и ожидаем Лили Марлен».

Между тем Ляле Андерсон попала в поле зрения Гитлера. Посыпавшиеся на нее привилегии были связаны с выполнением целого ряда пропагандистских заданий. Так, например, Ляле Андерсон была вынуждена сняться в пропагандистском фильме «ГПУ», который, как уже можно было предположить хотя бы из названия, имел антисоветскую направленность. В этой нацистской киноленте она должна была сыграть певицу из кафе в Гетеборге. В сцене ей предлагалось исполнить шведскую матросскую песню «Сорте Рудольф». Киносъемки этой короткой сцены происходили в конце марта 1942 года и совпали с выступлением Ляле Андерсон на сцене берлинской «Скалы». Последующие съемки в фильмах фактически сорвали певице весьма плотный график намеченных гастролей. Свои концертные выступления она была вынуждена отложить на апрель 1942 года. В те дни певица опасалась, что съемки в кино и последовавший срыв графика гастролей вызовут недовольство зрителей. Она ошибалась — билеты в Дрездене, Бреслау, Брюнне, Праге, Лейпциге, Карлсбаде были распроданы задолго до концерта, и никто не намеревался их сдавать обратно.

Постоянное ассоциирование Ляле Андерсон с Лили Марлен, равно как и внезапно свалившаяся на нее популярность, привели к тому, что певица была вынуждена мириться с некоторыми политическими установками, которые приписывались ее творчеству. Уже в первом полугодии 1942 года успеху песни придавалось очевидное пропагандистское звучание. «Она агитирует за Германию. Радио выиграло битву», — ликовал «Кинокурьер». «Лили Марлен соблазняет англичан», — уверял своих читателей «Подиум эстрадной музыки», описывая некий ужас английского командования перед тем, что британские солдаты постоянно слушали немецкую песню. В этой связи журнал даже позволил себе дать выдержку статьи из английской «Дейли геральд». Она гласила следующее: «В конце концов, надо что-то предпринять против немецкой «Лили Марлен», так как эта песня околдовала не только весь немецкий африканский корпус, но изо дня в день бьет по ушам солдат 8‑й английской армии. На Ближнем Востоке певица Ляле Андерсон готова стать соблазнительницей британских солдат… Ляле Андерсон достигла такого уровня известности, что некоторые из британских слушателей перестают слушать в пустыне речи Черчилля, поскольку они опасаются, что те, являясь слишком затянутыми, могут лишить их вечернего исполнения пресловутой песни».

Вернер Хоффмайстер, один из немецких солдат, воевавших в Северной Африке, в своих воспоминаниях приводил такой эпизод «Между нашими позициями, располагавшимися друг напротив друга, было очень небольшое расстояние… Вечером на время мы покидали их, чтобы размять кости и потянуться… Тогда мы доставали радиоприемник, чтобы послушать голос с Родины. Апогея эта передача, транслируемая из Белграда, достигала к 22 часам… Именно тогда Ляле Андерсон в сопровождении оркестра люфтваффе исполняла свою песню… Собирались кругом вокруг приемника и беззвучно слушали песню. Лишь иногда с противоположной стороны раздавалось по-английски: "Сделайте, пожалуйста, погромче!" До англичан было каких-то 80 метров и песня давно покорила их. В итоге каждый вечер наступал перерыв между боями. Не раздавалось ни одного выстрела. Никто никого не увивал. Все выло спокойно. Это выло время небольшой передышки».

Издаваемый вермахтом пропагандистский англоязычный журнал «Сигнал» весьма охотно предлагал своим читателям «идеализированную» историю Лили Марлен. Не без внутреннего торжества немцы, гордые за успех песни, писали: «Европейцы насвистывают и напевают ее мелодию по всему континенту. Где бы ни выступала Ляле Андерсон, она не раз исполняет ее на бис». Но на самом деле мировой успех песни стал поводом для того, чтобы национал-социалистические пропагандисты попытались «запретить» Ляле Андерсон. Белокурая германка, добившаяся мирового признания, была для них визуальной контрверсией зажатой и контролируемой национал-социалистической культуры.

Если первые нападки Хинкеля, предпринятые осенью 1941 года, не привели к преследованию певицы, то в 1942 году ситуация стала меняться. Формальным поводом применения к ней «мягких» репрессивных мер стало желание певицы посещать вместе со своей труппой в начале 1942 года Варшавское гетто. После этого в министерстве пропаганды было принято решение, что ни одна песня Ляле Андерсон (за исключением оригинальной «Лили Марлен») не должна была передаваться по немецкому радио. Под действие цензуры попали ее фотографические снимки. К маю 1942 года имя Андерсон постепенно исчезает со страниц немецкой прессы. В апреле 1942 года ей было отказано в поездке в Белград, где почти год действовала «Солдатское радио Белград», которое, собственно, и сделало ее известной. На первый взгляд могло показаться, что причины подобных запретов были сугубо политическими. Но ряд немецких исследователей предполагают, что в них было очень много субъективного. В качестве одной из версий называлась «ревность» любовницы (а позднее жены) Хинкеля, певицы Аниты Шпады, которая даже не пыталась скрыть свою зависть к феноменальному успеху Ляле Андерсон.

Но в любом случае «политический фактор» нельзя сбрасывать со счетов. Так, например, в сентябрю 1942 года, во время трехнедельных гастролей по Италии, Ляле Андерсон посылает в Швейцарию «неосторожное» письмо, которое адресовано ее давнишнему приятелю Курту Хиршфельду. Хиршфельд, являвшийся одним из ведущих драматургов Цюрихского дома актеров, в ответном письме предлагает своей подруге помочь в организации гастролей по Швейцарии. После того как письмо оказалось перехвачено гестапо, Андерсон обвинили в «связях с евреями». В первую очередь это касалось ее дружеских отношений с эмигрировавшим в Швейцарию композитором Рольфом Либерманном, евреем по национальности.

В середине сентября 1942 года Хинкель, во время совещания в Имперском министерстве пропаганды огласил письмо Хиршфельда, адресованное Андерсон, после чего сообщил о решении Геббельса исключить певицу из Имперской палаты культуры, что означало фактический запрет на выступления и творческую деятельность. Кроме «Лили Марлен», все песни Ляле Андерсон были запрещены. В срочном порядке министерство пропаганды совместно с Имперской музыкальной палатой пытались найти «похожих дам» (создавались двойники, которые должны были напоминать Андерсон по голосу, внешности и репертуару). Сама Ляле Андерсон должна была «исчезнуть из культурной жизни рейха», но при этом делалась весьма немаловажная в те времена оговорка, что при этом не должно было предприниматься никаких мер, касающихся «ее личной свободы». Впрочем, поспешное изгнание Ляле Андерсон с «немецкого радио» так и не состоялось. Дело в том, что один из функционеров, Хенцшель, который как раз курировал радиопрограммы, покинул свой пост «по состоянию здоровья».

Но, собственно, подобное стечение обстоятельств не остановило «мягкое» преследование Ляле Андерсон. В октябре 1942 года Хинкель взял под личный контроль, чтобы по радио, в кино, в прессе не было ни одного упоминания о певице. Кроме этого, он отдал приказ, дабы на «Солдатском радио Белград» изначальное исполнение «Лили Марлен» было заменено песней, которую исполняла австрийская певица Дорит Тальмагде. Вдобавок ко всему по всей Германии все чаще и чаще стало раздаваться «мужское исполнение» песни — Хинкель не намеревался отказываться от идеи, которую высказал год назад. В сложившихся условиях ситуацией смогла воспользоваться Би-би-си, которая, искусно используя имевшиеся в немецком обществе слухи, сообщила о том, что нацисты повинны в смерти Ляле Андерсон. Якобы гестапо хотело арестовать певицу и направить ее в концентрационный лагерь, но та предпочла позорному аресту добровольный уход из жизни. По версии, изложенной в книге Джона Буша «Песни, которые вели войну». Ляле Андерсон действительно пыталась покончить с собой, приняв большую дозу снотворного, но ее успели спасти. В любом случае после подобных заявлений, переданных по Би-би-си, немецкая пропаганда была вынуждена «доказывать», что это была ложь. Опровержение в эфире дал лично Йозеф Геббельс, после чего он позволил журналистам встретиться с певицей.

Популярность Андерсон спасла певицу от дальнейших преследований. Впрочем, назвать ее положение процветающим тоже было нельзя. Хинкель никак не мог смириться с тем, что не удалось предпринять никаких мер. В итоге, когда на «Солдатском радио Белград» «Лили Марлен» должна была прозвучать в пятисотый раз, был отдан приказ, чтобы песня не имела никакого другого предназначения, кроме как завершала рубрику «Караульный журнал». В мае 1943 года с Андерсон был снят запрет на выступления. Впрочем, Геббельс попытался сделать это настолько негласно и с таким количеством оговорок, что певица все равно не могла давать большие концерты. Она могла выступать лишь на частных вечеринках и закрытых мероприятиях. Кроме этого, ей было запрещено публично исполнять «Лили Марлен», равно как и пытаться делать что-либо связанное с данной песней. Ей было предложено исполнять эту песню на английском языке для пропагандистских радиопередач, которые транслировались на Великобританию и Северную Африку. В сентябре 1943 года певица с возмущением записала в своем дневнике: «Хинкель запретил мне петь для немецкого вермахта, который так ждет "Лили Марлен". Теперь я должна послать свой голос за океан и в район Средиземноморья, чтобы вводить в заблуждение людей, полюбивших песню». Андерсон пришлось записать англоязычную версию «Лили Марлен», которую она исполнила в музыкальном сопровождении использовавшегося национал-социалистами музыкального коллектива «Чарли и его оркестр». Англоязычная версия «Лили Марлен» не была характерным явлением для репертуара «Чарли и его оркестра», так как в песне не было откровенных пропагандистских призывов. Но факт остается фактом: согласившись на сотрудничество с «Чарли и его оркестром», Ляле Андерсон пошла на компромисс с национал-социалистическим режимом. Но даже в данном случае Геббельс, чьим пропагандистским детищем был «Чарли и его оркестр», был немало возмущен тем, что Андерсон отказывалась исполнять агитационные песни.

Впрочем, к тому моменту англичане сами уже смогли использовать пропагандистский потенциал этой песни. В апреле 1943 года эмигрировавшая из Германии певица Люси Манхейм исполнила «политическую версию» «Лили Марлен», в которой содержались следующие строки:

Судьба «Лили Марлен» в Англии, а затем и в США складывалась во многом благодаря нескольким случайным обстоятельствам. Так, например, случайная встреча лондонского издателя и британского армейского чиновника способствовала укреплению мифа о «Лили Марлен». Именно после этой встречи «Лили Марлен» превратилась из песни, которая использовалась британцами в основном для военных целей или же транслировалась для британских войск, в шлягер, который стал популярным и в самой Великобритании, а затем в США. Эта встреча произошла в одной из английских гостиниц, где столкнулись Дж. Филипс, директор-распорядитель фирмы «Петер Морис, ЛТД», и майор 8‑й британской армии, только что вернувшийся из Северной Африки. В ходе непринужденной беседы майор поведал Филипсу о популярной среди британских солдат немецкой песенке «Лили», которая в 8‑й армии стала едва ли не чем-то вроде неофициального гимна. При этом офицер поинтересовался у издателя, были ли у него на примете хорошие английские поэты, которые могли бы переделать текст, чтобы британские солдаты не напевали песню на немецком языке. Узнав, что Би-би-си и министерство информации Великобритании были весьма заинтересованы в англоязычной переделке «Лили Марлен», Филипс нанял поэта-песенника Томми Конора.

Так на свет появилась британская версия «Лилли Марлен» (в британском варианте именно с двумя буквами «Л»). В отличие от «американской версии» ноты и слова «британской» были изданы с упоминанием и Ганса Ляйна, и Норберта Шульце. К официальным данным была лишь добавлена подпись: «Лирический копирайт 1944 года музыкальной компании "Петер Морис ЛДТ"». Но при этом издатель пытался всячески избежать прямых указаний на то, что это была песня немецкого происхождения. Кроме упоминавшейся нами выше Веры Линн, в 1944 году «Лили Марлен» в изложении Томми Конора исполнялась также преуспевающей певицей Анной Шелтон (не путать ее прошлое исполнение для войск с исполнением песни для тыла).

Особую популярность песня приобрела, когда приблизительно в то же самое время режиссер Хэмфри Дженнингс сделал короткометражный (22‑минутный) фильм «Истинная история Лили Марлен». Этот фильм демонстрировался не только в Великобритании, но и в США. По большому счету это была документальная лента, которая представляла собой нарезку из кадров сражения под Сталинградом, боев в Северной Африке, митингов с участием Гитлера. Именно этот фильм породил множество легенд, некоторые из них живут до сих пор. Создатели киноленты утверждали, что текст песни был написан в 1923 году в Гамбурге, что сама Ляле Андерсон являлась шведкой, которая начала свою карьеру певицы в захолустных берлинских кафе, что немецкая публика очень переживала, когда Геббельс попытался «закрыть» «Лили». В этом фильме был лишь один-единственный достоверный эпизод (если не считать новостных кинохроник, которые использовались в качестве видеоряда для рассуждений о судьбе «Лили Марлен»). Речь идет об исполнении Люси Манхейм антигитлеровской переделки песни (ее отрывок приводился выше). Именно после демонстрации фильма в США начинают исполняться сначала пародийные, а затем и лирические версии «Лили Марлен». Со временем многие стали предполагать, что песня «Лили Марлен» была посвящена Марлен Дитрих, которая нередко ее пела перед американскими солдатами во время своих выступлений. Вообще в США с песней происходило множество курьезов и недоразумений. Так, например, известная актриса Маргарет Скотт 16 мая 1945 года давала концерт, посвященный окончанию боевых действий в Европе. В ее репертуаре была и английская версия «Лили Марлен». Когда певица приступила к ее исполнению, женщины (история сохранила даже их имена: леди Довердейл и Мари Хойт Уиборг) подняли скандал, утверждая, что «эта песня была нацистской». Несмотря на заявления, что эта песня была очень популярна в британских и американских войсках, а именно им был посвящен концерт, скандалисток так и не удалось успокоить.