2 августа 1936 года в 10 часов 30 минут начались олимпийские состязания. Первым видом спорта была легкая атлетика. Вначале собравшимся в Берлине спортсменам предстояло посоревноваться на дистанции в 100 метров. Когда проходили предварительные квалификационные забеги, то темнокожий атлет из США Джесси Оуэнс еще не знал, что ему суждено стать одной из звезд Олимпиады.

Перед выходом на стадион тренер Лари Снайдер предупредил его: «Что бы ты ни услышал, даже если тебя будут оскорблять, не обращай внимания на это». Снайдер ошибся в прогнозах: собравшиеся на трибунах гигантские толпы людей проявляли к Оуэнсу добродушное любопытство, но никак не раздражение. Конечно, партийная пресса пестрела уничижительными статьями о «нигерах», по публика была буквально околдована Джесси, который умудрялся ставить невероятные рекорды. Даже немецкий наблюдатель не мог не отмстить: «Оуэнс является очаровательнейшим созданием. Он учтив и скромен и совершенно неиспорчен фактом, что является самым обсуждаемым атлетом Берлинских игр». Когда Джесси ожидал начала забега, то к нему подошел столь же высокий немецкий бегун Эрих Борхмайер. Оба они считались реальными претендентами на медали. Борхмайер напомнил американцу, как они уже встречались в 1932 году, во время бега на 100 метров в «Колизее» Лос-Анджелеса. Тогда Оуэнс стал победителем, и Борхмайер в знак уважения к нему попросил фотографию с автографом. Насколько немцу позволял его не слишком хороший английский, он произнес: «Я до сих пор храню эту фотографию. Когда-нибудь я буду хвастаться ею перед моими детьми». Победа была для темнокожего бегуна простой — он без проблем преодолел 100 метров за 10,3 секунд. Это был олимпийский рекорд и одновременно подтвержденный рекорд мира! Джесси Оуэнсу не хватило совсем немного, чтобы превзойти рекорд Эдди Толана, который в 1932 году также показал время 10,3 секунды.

По итогам первых квалификационных забегов из 56 спортсменов были отобраны 24, которые должны были пройти еще один тур отбора. Когда раздался звук стартового пистолета, то Оуэнс некоторое время не мог оторваться от японского бегуна Йошики. Но, преодолев 30 метров, случилось форменное чудо. Американского атлета словно подхватила невидимая сила и настойчиво потянула его вперед. Казалось, что Джесси даже не прилагал никаких усилий. Оторвавшись от основных преследователей, он словно на крыльях преодолел 100 метров. Скорость бега была настолько большой, что потребовалось еще 65 метров, чтобы Оуэнс смог остановиться. Дело чудом не закончилось трагедией, так как бегун чуть было не влетел в траншею для киносъемок, только быстрая реакция не позволила ему получить травму. Публика на стадионе устроила овации.

Национал-социалистов не могло не волновать, что с самого начала тон Олимпиаде стал задавать темнокожий спортсмен. Если бы так продолжалось и дальше, то могли быть поставлены под сомнение теории о превосходстве «арийцев». Но сторонники расовых теорий зря волновались. Первый день Олимпиады принес Германии две золотые медали. «Золото» получили толкатель ядра Ганс Вёлльке, установивший новый мировой рекорд — 16 метров 20 сантиметров, и метательница копья Отилия (Тилли) Фляйшер с результатом 45 метров 18 сантиметров. Кроме этого «арийское превосходство» можно было наблюдать в финале бега на 10 тысяч метров, когда весь комплект медалей достался финским спортсменам. Это были Ильмари Салминен, Арво Аскола и Изо Холло. Ганс фон Чаммер был настолько поражен результатами, что даже их подвел к «трибуне фюрера», дабы Гитлер мог поздравить финнов лично.

Пока атлеты из Финляндии получали поздравления от Гитлера, проходил финал прыжков в высоту. За первый день соревнований было отобрано девять претендентов, каждый из которых смог преодолел» высоту 1 метр 94 сантиметра. Несомненными претендентами на победу считались еще два темнокожих американца: Корнелиус (Корни) Джонсон и Дэвид Олбрайтгон. Незадолго до прибытия в Берлин оба они поставили неофициальный мировой рекорд, взяв высоту 2 метра 7 сантиметров. Шансы на успех были также у американца Делоса Турбера. Среди финалистов было два финна (Коткас и Калима), один немец (Вайнкёц) и три японца. Американцы считали самым серьезным конкурентом Коткаса, являвшегося чемпионом Европы по прыжкам в высоту. Этот огромный скандинав выглядел настолько массивным, что трудно было представить его вообще оторвавшимся от земли в прыжке. Но его сильные ноги могли творить настоящие чудеса. Разнилась и манера подготовки к решающему состязанию. Если одни спортсмены получали советы от тренеров, разминались, то Джонсон и Олбрайтгон развалились на траве, как будто бы они находились на пикнике, а не на Олимпиаде. Со взятием высоты 1 метр 90 сантиметров ни у кого из финалистов не возникло проблем. По мере того как поднималась планка, из соревнования выбыли немец и японец. Коткасу откровенно не повезло — несмотря на то что он взял высоту 2 метра, бронзовая медаль была все-таки присуждена Делосу Турберу, который сделал это с меньшим количеством попыток. «Золото» и «серебро» досталось Джонсону и Олбрайтгону соответственно. Преодолевший высоту 2 метра 3 сантиметра Джонсон хотел побить мировой рекорд, который составлял на три сантиметра больше, но это ему не удалось. Во всяком случае, три медали, доставшиеся США только в одном состязании, были для американской сборной большим успехом.

После окончания соревнований Корни Джонсон хотел встретиться с Гитлером, но тут темнокожего атлета ожидало разочарование. После того как фюрер поздравил финских и немецких спортсменов, он покинул стадион, не дождавшись окончания финала прыжков в высоту. Устроители игр заявили, что Гитлера ожидали неотложные дела, а потому он уехал заранее, чтобы не создавать транспортной неразберихи. Но иностранные наблюдатели и журналисты предполагали, что рейхсканцлер просто-напросто ретировался, чтобы избавить себя от обязанности поздравлять «ниггеров». Как бы то ни было, но на следующий день граф Байе-Латур поставил условие: либо Гитлер поздравлял всех атлетов-победителей, либо не поздравлял никого. С некоторыми оговорками фюрер согласился с этим требованием.

На второй день соревнований проходил финал в беге на 100 метров. Уже никто не сомневался в победе Д. Оуэнса, и тот показал хороший, но отнюдь не самый лучший свой результат. Он выиграл, преодолев дистанцию за 10,4 секунды. Несмотря на то что многие из собравшихся на стадионе желали победы немца Борхмайера, вручение золотой медали Оэунсу было встречено бурными аплодисментами. Гитлер, памятуя об условиях, выдвинутых Байе-Латуром, решил не поздравлять темнокожего бегуна, то есть в итоге не поздравить никого из победивших атлетов. Впрочем, сам Джесси позже утверждал, что Гитлер и он помахали друг другу рукой. Это событие кажется маловероятным, но оно подтверждается Джоном Вудрофом — победителем в забеге на 800 метров: «Я припоминаю Джесси, который обменивался приветственными жестами с Гитлером, который сидел на своей трибуне». Если подобные дружелюбные жесты имелись, то Гитлер был неискренним. Свидетели вспоминали, что он был очень раздражен победами темнокожих спортсменов: «Он сильно нервничал, когда побеждал негр.

Я видел его откровенное раздражение. Больше всего он был разъярен победой Джесси Оуэнса». Предводитель гитлерюгенда Бальдур фон Ширах находился в это время рядом с Гитлером, а потому мог слышать его слова: «Американцам должно быть стыдно, что они позволяют неграм завоевывать олимпийские медали для их страны. Я никогда не пожму руку этому негру». Нечто аналогичное было описано и в мемуарах Альберта Шпеера: «Гитлер проявлял радость по поводу обстановки гармонии, царившей на Олимпийских играх, и мировое общественное мнение явно успокоилось. Он отдал указание создать у многочисленных зарубежных авторитетных гостей впечатление миролюбия Германии, очень возбужденно следил за спортивными битвами, и, в то время как каждый из неожиданно многочисленных успехов немецкой команды заставлял его цвести от счастья, он был крайне раздражен серией побед американского чудо-бегуна негра Джесси Оуэнса. «Люди, чьи предки обитали в джунглях, примитивны, у них более атлетическое сложение, чем у цивилизованных белых, — сказал он, пожав плечами. — Они неравные соперники, а поэтому нужно отстранять их от участия во всех будущих Олимпийских играх и спортивных соревнованиях».

Но на людях Гитлер пытался выглядеть радушным хозяином, принимавшим Олимпиады. Не сохранилось ни одной фотографии, на которой было бы запечатлено раздражение Гитлера. Если бы Байе-Латур не предоставил фюреру выбор — либо поздравлять всех, либо не поздравлять никого, — то тогда бы его поведение могло восприниматься как вызов. Однако, чтобы придать принципиальному отказу от поздравлений видимость некоего логичного шага, имперская канцелярия своевременно сделала уведомление, что если «фюрер не имеет возможности присутствовать на всех подряд заключительных состязаниях, то он не может поздравить лично медалистов всех наций». По этой причине поздравления у «трибуны фюрера» более не практиковались. Однако делалась оговорка, что Гитлер мог встретиться с немецкими спортсменами, если те побеждали в финале игр. Заявление было в высшей мере правдивым, и едва ли кто-то мог его истолковать двояко. Изменить позицию Гитлера не смог даже Ганс фон Чаммер, который попросил фюрера «в интересах немецкого спорта» сфотографироваться с Оуэнсом. Эту идею пытался поддержать и Имперский руководитель молодежи фон Ширах, которому Гитлер заметил: «Нет ни одного способа убедить меня фотографироваться рядом с этим негром».

Но в поведении Гитлера было меньше лицемерия, нежели у американских газетчиков, которые после побед Оуэнса стали трубить о спортивном превосходстве американских атлетов. До Олимпиады 1936 года они почти не упоминали имя Оуэнса, гак как тот был цветным. Кроме этого сами темнокожие спортсмены не могли не отметить, что в Германии, которая была одержима «расовыми мифами», к ним относились не в пример лучше, нежели в США, где постоянно говорили о демократии. Да, Гитлер проявлял даже на публике показательную прохладцу в отношении Оуэнса, но зрители встречали бегуна аплодисментами и радостными криками, чего тот никогда не наблюдал в Америке. Это подтверждал Мэзуд, один из членов команды США по хоккею на траве. Он был индейцем, а потому не понаслышке знал, что такое американский расизм: «Мы были цветными, но в Германии, казалось, никто не обращал внимания на это. Мы были спортсменами, и этого было вполне достаточно».

Если Гитлер хотел использовать Олимпиаду для пропаганды национал-социализма, то антифашисты стремились воспользоваться случаем для разоблачения режима. Дороти Одам, 16-летняя британская прыгунья в высоту, вспоминала, что к ней в олимпийскую деревню было подброшено письмо, якобы написанное от лица заключенного концентрационного лагеря. В этом послании живописались ужасы, которые творились в лагерях, и заканчивалось оно просьбой передать информацию кому-нибудь в Англии. Девушка испугалась, что се на границе поймают с этим письмом. За советом она обратилась к своей немецкой подруге. Та же рекомендовала избавиться от письма и больше не вспоминать о нем. Одам не была единственной получательницей таких писем. Нечто подобное оказалось в руках Джанет Кемпбелл, аргентинской пловчихи. Некоторые из сведений передавались устным путем. Австралийка Дорис Картер припоминала, что девушки, работавшие в Олимпийской деревне, очень опасались за свою жизнь. Некоторые из них были на четверть еврейками, а потому они полушепотом рассказывали истории о том, как евреи бесследно исчезали. Ставка антифашистов на распространение информации среди иностранок была верной. Женщины и девушки были более чувствительными, а потому принимали услышанные истории близко к сердцу. Многие из девушек замечали, что среди зрителей было большое количество «людей в штатском», которые отмечали персон, которые не пели государственный гимн и не вскидывали руку в «немецком салюте».

Если возвратиться к спортивным состязаниям, то необходимо сказать, что отнюдь не все из них проходили именно на «Олимпийском стадионе». Реже всего на нем бывали соревновавшиеся между собой пятиборцы. Среди них был и американец Чарльз Леонард. Он прибыл в Берлин за неделю до начала Олимпиады, а потому смог близко познакомиться со многими своими соперниками. В дневнике он записал, что «самыми приятными парнями нашел бельгийцев, которые, ко всему прочему, вполне сносно говорили на английском». Шведы были «забавной компанией», считавшей, что медали у них были уже в кармане (команда Швеции почти всегда выигрывала золотые медали начиная с 1912 года). Швейцарцы, финны и французы предпочитали держаться особняком. Поскольку этот вид спорта изначально назывался «офицерским пятиборьем» (стрельба, фехтование, конкур, бег и плавание), то не было ничего удивительного в том, что многие из спортсменов в «обычной» жизни являлись военнослужащими. Леонард был лейтенантом армии США. Первый тур состязаний, конкур (скачки на 5 тысяч метров по пересеченной местности), проходил в воскресенье 2 августа. Так как почти все спортсмены прибыли в Германию без своих лошадей, то предоставленные им разыгрывались жеребьевкой. Доставшаяся Леонарду лошадь была легка в управлении, но слишком быстрая. Но конкур для него не стал большой проблемой. Имевшиеся препятствия были не слишком замысловатыми (заборы, небольшие водоемы), а потому преодоление пересеченной местности больше напоминало обыкновенные жокейские скачки. Леонард прошел дистанцию за 9 минут 47 секунд и занял пятнадцатое место. Можно было бы посчитать это неудачей, но в пятиборье можно было вырваться за счет других состязаний. Методика определения медалистов состояла в том, чтобы суммировать места, занятые в каждом из пяти соревнований, тот; кто набрал наименьшую сумму, становился обладателем золотой медали. Первыми в конкуре к финишу прибыли итальянский лейтенант Сильвано Абба и лейтенант вермахта Готтхардт Хандрик. Леонард безошибочно определил их как главных своих конкурентов.

На следующий день предстояло фехтование. Бой продолжался до первого укола. Если такового не было в течение пяти минут, то присуждалась ничья. Сначала планировалось, что фехтование как часть пятиборья будет проходить под открытым небом, но начался дождь, а потому пришлось перебраться в купольный зал «Дома немецкого спорта». Применялся турнирный принцип, а потому каждый из спортсменов должен был провести отнюдь не один и не два боя. По их итогам первым стал американец Вебер, прекрасно владевший шпагой, а Хандрик занял второе место. Чарльз Леонард занял не самое безнадежное, но все-таки десятое место. Он намеревался вырваться во время следующих состязаний, а именно по скоростной стрельбе из пистолета. Леонард не просто любил стрелять, он стрелял с раннего детства, так как уже в возрасте 6 лет получил от своего отца в подарок винтовку 22-го калибра. Чтобы читателю было легче понять, о чем идет речь, отмстим, что правила стрельбы из пистолета в пятиборье имели свои особенности. Здесь была важна не только точность, но и скорость. Надо было произвести четыре серии из пяти выстрелов по полутораметровой мишени-силуэту с расстояния 25 метров. В зависимости от попадания в зону мишени начислялись от 1 до 10 очков. То есть максимум в этом состязании можно было набрать 200 очков. Мишени поднимались всего лишь на несколько секунд, которые надо было использовать для ведения огня. Затем состязающимся давалось десять секунд на перезарядку пистолета, после чего вновь поднималась мишень.

Соревнования по стрельбе проводились 4 августа на территории 67-го пехотного полка вермахта в Рулсбене (район Берлина). На эти состязания Чарльз Леонард вышел одетый подобно моднику из произведений Френсиса Скотта Фицджеральда.

На нем была накрахмаленная сорочка, изящная жилетка для крикета, темные шерстяные слаксы, высокие надраенные до зеркального блеска ботинки и двубортная синяя спортивная куртка. Наряд завершал черный берет. Казалось, он собирался на вечеринку, а не на состязания по стрельбе. Сам же Леонард любил говаривать: «Стрельба из пистолета — это состязание для джентльменов. Они не должны лежать на циновках». Нельзя не отметить, что, будучи красивым мужчиной, американец сразу же обрел много поклонниц из числа болельщиц. Но здесь, на территории военной части, их не было, а потому наряд был всего лишь обязательным для Леонарда спортивным ритуалом. И эта традиция его не подвела — в соревнованиях по стрельбе из пистолета он занял первое место, выбив 192 очка. Это был прекрасный результат! После окончания состязаний Леонарда окружили немецкие офицеры, которые непременно хотели узнать секрет такой безупречной стрельбы. Некоторые из них интересовались, принимал ли американец наркотики или другие психотропные вещества. Леонард недовольно дал отрицательный ответ. Когда стали подводить итога соревнований по «офицерскому пятиборью», то выяснилось, что золотая медаль досталась Хандрику, а серебряная — Леонарду. Специфичность этого олимпийского вида спорта заключалась в том, что Хандрик ни в одном из состязаний не занял первого места, но в итоге набрал самую маленькую сумму очков — 31,5. Леонард в скачках и фехтовании занимал 15-е и 10-е места, но за счет прорыва в стрельбе смог набрать 39,5 очка, а потому по праву получил олимпийское «серебро».

Во всей истории с Чарльзом Леонардом весьма показательным кажется вопрос о препаратах, которые тот мог употреблять. Сейчас в спорте допинги категорически запрещены. Но в 1936 году они воспринимались как само собой разумеющееся явление. По большому счету даже на античных Олимпийских играх практиковались своеобразные препараты. Например, олимпийцы перед соревнованиями питались исключительно говядиной, полагая, что та десятикратно увеличит их силы. Развитие фармации и химии привело к тому, что они вторгались в мир спорта. Уже в XIX столетии некоторые атлеты, принимавшие участие в изнурительных состязаниях, принимали морфий. Первой жертвой химических препаратов стал уэльский велосипедист Артур Линдон, скончавшийся от передозировки. Но этот пример никого не остановил — в 1904 году на играх в Сент-Луисе некоторые из марафонцев использовали очень опасные вещества. Тогда победителем стал Томас Хикс, который употребил «микстуру», состоящую из мизерной доли стрихнина, бренди и сырых яиц. Как он не умер во время марафона, до сих пор остается загадкой. Сейчас сложно установить, применялись ли во время Берлинских игр допинги. Не было исключено, что в качестве препарата мог использоваться фенамин (один из видов амфетамина), который содержался в ингаляторах. В определенных условиях фенамин повышал выносливость, запасы которой требовались для продолжительных соревнований: марафона, пятиборья, десятиборья и т. д. Но если проблема допинга никогда не поднималась в 1936 году, то «вопрос о гермафродитах», несмотря на всю свою специфичность, был весьма насущным. Он дал о себе знать 4 августа, когда должен был состояться финал в женском заплыве на 100 метров. Из шести пловчих судьи отказались считать женщинами троих, то есть половину финалисток!

Не менее странное впечатление производила на публику и американская бегунья Элен Стивенс, которую прозвали «Фултонской вспышкой». Эта высоченная и светловолосая девушка обладала очень низким голосом и угловатой фигурой, а потому многие невольно принимали се за мужчину. Если особенности фигуры она приобрела во время детства, проведенного на ферме в Миссури, то низкий голос был результатом травмы гортани. Ей не всегда удавалось убедить судей и атлетов в том, что она не являлась мужчиной. Дороти Одам вспоминала об одном эпизоде в Олимпийской деревне: «Мы услышали голоса, намереваясь увидеть мужчину, но обнаружили только Элен Стивенс и Стелу Уолш. Элен определенно была мужчиной». В Берлине Стивенс выиграла две золотые медали, в том числе в беге на 100 метров. Несмотря на угловатость, у нее не было отбоя от поклонников, в числе которых был даже Гитлер. К счастью, история сохранила нам детали их встречи. Сразу же после того, как Элен Стивенс получила награду, к ней подошел один из устроителей игр. Он на ломаном английском сообщил, что «самую быструю в мире женщину хочет видеть фюрер». К великому сожалению чиновника, Элен должна была давать интервью прессе, а потому последующие полчаса он провел в смятении и нервозности. Когда общение с газетчиками закончилось, Хелен провели в небольшую комнату, которая располагалась за «трибуной фюрера». Здесь ей пришлось ждать несколько минут. Затем у входа в комнату встало около десяти эсэсовцев. Еще пара сопровождала Гитлера, зашедшего вовнутрь. Не зная, что сказать, Элен Ственс попросила автограф.

Гитлер взял книгу и стал подписывать ее. В этот момент комнату осветила вспышка фотоаппарата. Гитлер буквально взбесился. «Немедленно уничтожьте пленку!» Он сильно толкнул фотографа, от чего тот уронил фотоаппарат. Гитлер, все еще пребывая в плохом расположении духа, сильно пнул технику ногой. Но вспышка ярости была очень недолгой. Фюрер взял себя в руки и начал общение с Элен. Переводчиком в данной ситуации выступал Рудольф Гесс. «Фройляйн очень похожа на немку. У вас синее глаза и светлые волосы. Вы очень сильная женщина. Канцлер интересуется, являетесь ли вы чистой арийкой». «Нет», — ответила бегунья. «А что вам нравится больше, Фултон или Берлин?» «Господин Гитлер, Берлин прекрасен даже во время дождя». При этих словах Гтлер просто засиял, после этого он пригласил Элен в гости в Берхтесгаден. Американка была вынуждена ответить вежливым отказом. На следующий день Элен Стивенс обнаружила, что фотограф не уничтожил пленку, а фотокамера не пострадала от пинка фюрера, — окрестности стадиона были переполнены открытками, где она была запечатлена во время встречи с Гитлером.

Но Гитлер благоволил отнюдь не всем высоким белокурым спортсменкам, которых обожала публика. Его симпатии обошли стороной прославленную фехтовальщицу Хелену Майер. Она могла бы позировать для плакатов с изображениями идеальных «арийских» женщин, но являлась наполовину еврейкой. Еще в начале 30-х годов она покинула Германию. Когда Олимпиаду стали бойкотировать в США и Германии срочно потребовалось продемонстрировать миру «лояльное» отношение к евреям, то ее убедили вернуться, чтобы принять участие в Берлинских играх.

Хелена вышла в финал, по итогам которого сложилась редкая для Олимпиад ситуация. Распределение мест определялось по набранным очкам. При подсчете выяснилось, что золотую медаль получала Илона Элек-Шахерер, а «серебро» и «бронзу» должны были распределить между собой Хелена Майер и австрийка Эллен Прайз. На награждении публика подарила Майер столько цветов, что их не знали куда девать, — заполненными оказались все вазы и ведра. Находясь на пьедестале, Хелена Майер сделала то, о чем потом не раз сожалела. Когда зазвучал гимн Германии, она вскинула правую руку в «немецком приветствии». Позже еврейские организации не раз обвиняли се в предательстве интересов еврейского народа. Проблема заключалась в том, что Хелена Майер никогда не считала себя еврейкой. Она полагала себя исключительно немецкой католичкой. Парадокс этих соревнований заключался в том, что аналогичным образом себя оценивали другие девушки, стоявшие на пьедестале, — во всех них была частичка еврейской крови, но все они предпочитали быть именно католичками.

Между тем на Олимпиаде продолжали происходить события, которые позже станут настоящими спортивными легендами. Часть из них касалась прыжков в длину. Современные мифы, к формированию которых приложил руку и сам Джесси Оуэнс, говорят о том, что тот смог завоевать свою очередную золотую медаль только благодаря исключительному благородству одного из германских спортсменов. Главным противником Оуэнса в прыжках в длину являлся Карл-Герман Луц Лонг. Это был по-своему выдающийся «арийский» тип — высокий, светловолосый, поджарый. Джесси Оуэнс вспоминал: «Он был выше меня на дюйм, а может, даже на два. Дог был тем редким случаем, когда вы обнаруживаете, что он почти идеален. За тысячи часов потогонных тренировок его тело стало совершенным, когда в действие приводится каждый упругий, как пружина, мускул, сжатый, но готовый взорваться неистовой силой. Он был моим главным противником. Когда я его увидел, то с удивлением смотрел на пего несколько секунд подряд». Что касается «главного противника», то описанием истории с прыжками в длину нередко приукрашивали ситуацию, например, в части того, что якобы Гитлер специально призвал Лонга, дабы тот посрамил «негера». И вообще едва ли у Оуэнса было время, чтобы глазеть на «идеального арийца».

Для начала атлетам надо было пройти квалификационные соревнования, на которых надо было прыгнуть с одной из трех попыток на длину более 7 метров 15 сантиметров. Для Оуэнса с его мировым рекордом 8 метров 13 сантиметров эго не должно было представлять особой проблемы. Однако во время первого прыжка он совершил заступ, а потому результаты первой попытки не были засчитаны. Оставались еще две попытки. Позже Джесси Оуэнс утверждал, что его очень сильно отвлекал один американский репортер, который непременно хотел знать, что думал Оуэнс об отказе Гитлера поздравить его лично. Намекая на то, что фюрер не хотел видеть очередной победы «негера», журналист указывал на пустовавшую трибуну Гитлера. Эта история кажется выдуманной от первого до последнего слова, так как во время Олимпиады 1936 года журналистам не разрешалось общаться со спортсменами на стадионе, да еще во время соревнований. Кроме этого Оуэнс утверждал в своих воспоминаниях, что начал искать глазами Гитлера и, когда убедился, что трибуна пуста, чрезмерно взволновался. Подобные утверждения кажутся не соответствующими действительности. Едва ли спортсмен перед прыжком мог задумываться о каких-то политических проблемах. Во всяком случае, сразу же после соревнований Оуэнс заявил известному спортивному обозревателю Грантланду, что «даже не собирался думать о Гитлере». Как бы то ни было, но Оуэнс совершил второй заступ, и его прыжок вновь не был зачтен. Именно в этой части истории и сформировался миф. Конечно, ситуация была напряженная — если бы у Оуэнса был третий заступ, то его бы сняли с соревнований. В данном случае Луц Лонг гарантированно стал бы олимпийским чемпионом. Но якобы германский спортсмен подошел к темнокожему американцу и дал ему ценный совет — увеличить длину разбега для прыжка. Якобы Луц Лонг даже положил полотенце там, где Оуэнс должен был совершить толчок, чтобы не совершить очередной заступ. В итоге Оуэнс не только смог пройти квалификационные соревнования, но и завоевать очередную золотую медаль.

Спора нет — история красивая, но почти полностью выдуманная. Ни один человек — ни спортсмены, ни репортеры — не видели, чтобы Луц Лонг и Оуэнс хотя бы двумя словами перекинулись за всю Олимпиаду. Никто не видел пресловутого полотенца. Опять же нельзя забывать, что накануне третьей попытки американские репортеры фиксировали буквально каждое движение Оуэпса, а потому было просто невероятно, что они упустили пусть и короткий, но все-таки разговор с «главным противником». Опять же газетчики и судьи должны были обратить внимание на то, что Луц Лонг устанавливает некое подобие дополнительной маркировки. Рис Грантланд изучал площадку для прыжков в мощный бинокль, но не заметил ничего необычного. Свет на версию с полотенцем мог бы пролить сам Луц Лонг, но он погиб в годы Второй мировой войны. По итогам состязаний золотая медаль досталась Джесси Оуэнсу (8 метров 6 сантиметров), серебряная — Луцу Лонгу (7 метров 87 сантиметров), бронзовая — японцу Ташиме (7 метров 7 сантиметра).

Не прошло суток, как Джесси Оуэнс завоевал еще одну золотую медаль — в беге на 200 метров. Во время этих соревнований американский писатель Томас Вульф находился вместе с семьей посла США в Германии Уильяма Додда на трибуне для почетных гостей. Он мог хорошо видеть, как Гитлер крутился из стороны в сторону и постоянно хмурился. Позже Вульф написал: «Оуэнс был черным как смола, но, черт возьми, это же была наша команда, и я находил его прекрасным». Уже из этой записи видно, что белым американцам, присутствовавшим на Олимпиаде, отнюдь не был чужд расизм. Но куда более откровенным был Йозеф Геббельс, который вечером того же дня записал в своем дневнике: «Мы, немцы, выиграли сегодня только одну золотую медаль. В то же самое время американцы завоевали три — причем двое из них были черномазыми. Это грандиозный скандал. Белому человечеству должно быть стыдно. Но разве это могут попять за океаном, в стране, где нет культуры. Энтузиазм фюрера по поводу первых наших золотых медалей полностью улетучился». Геббельс никогда не любил спорт как таковой, а потому же желал, чтобы Берлинские игры закончились как можно быстрее. Подразумевая количество завоеванных Германией медалей, он записал в дневнике: «Ах, если бы Олимпиада закончилась именно сегодня!» Но министр пропаганды прекрасно понимал, что Олимпиада была нужна национал-социалистическому режиму. После первого ее дня, когда германская сборная получила сразу же несколько золотых медалей, его настрой был несколько иным. В дневнике он писал: «Вот результат пробуждения национальной гордости. Я очень рад. Мы вновь можем гордиться Германией». В любом случае Геббельс рассматривал летние игры исключительно как повод, который позволял презентовать миру «новую Германию». Если официальные устроители Олимпиады напрочь отрицали, что она использовалась для пропаганды национал-социализма, то «доктор-малютка» (как иногда за глаза звали Геббельса) придерживался диаметрально противоположной точки зрения.

Еще 30 июля 1936 года, то есть накануне открытия Олимпиады, Геббельс встретился с парой сотен иностранных журналистов в конференц-зале Берлинского зоопарка. Он не пытался запугивать представителей СМИ, наоборот, он был радушен и мягок. На людях он напрочь отрицал, что Германия использовала Берлинские игры для каких-то политических целей. Он публично заявил: «Я могу вас заверить, что дела обстоят совершенно не так. Если бы кто-то пытался использовать игры для пропаганды, то я бы первым узнал об этом. Конечно же Германия хочет показать гостям свои лучшие стороны. Но это жест вежливости, который не имеет никакого отношения к политической пропаганде. Мы хотим вам показать настоящую Германию, а не «потемкинские деревни». Но ни один из иностранных журналистов не попросил, чтобы ему показали концентрационные лагеря. Хотя лагерь Ораниенбург располагался всего лишь в паре десятков километров от столицы рейха. После этой встречи Геббельс записал в дневнике: «Не надо иметь больше талантов, чтобы формировать мировое мнение. Думаю, они что-то могут решать. Я произношу речь. Короткую, бесстрашную, предельно ясную. Удивлен, что мне аплодировало множество людей». Но Геббельс заблуждался — иностранные журналисты очень скептически относились к национал-социалистическому режиму и едва ли одна речь, произнесенная министром пропаганды, могла что-то изменить. Один из обозревателей «Нью-Йорк тайме» позже отмстил: «Немногие согласились с тем, что было сдержано первоначальное обещание и нас не будут потчевать пропагандой».

Политические проблемы могли подниматься не только журналистами, но и спортсменами. Не всегда они это делали гласно. В качестве примера подобного рода безмолвной деятельности можно привести бегуна Сон Ки-Тей (Сон Ки-Чун или Сон Ки Чжун — в некоторых прочтениях). Несмотря на то что он был корейцем, но выступал за сборную Японии, которая оккупировала его страну. Для Сон Ки-Тея бег был одним из способов своеобразной борьбы против японской оккупации. Как-то он сказал: «Японцы могли помешать нашим музыкантам играть наши песни, они могли заткнуть голос нашим певцам, они могли заставить замолчать наших ораторов. Но они не могли помешать мне бегать». Сон Ки-Чун большую часть своей жизни провел в беге. В детстве ему постоянно приходилось бегать за хлебом до пекарни, находившейся в нескольких километрах от его дома. Затем ему приходилось бегать на работу на небольшое предприятие, занимавшееся сельским хозяйством и лесозаготовками. Его друзья направлялись на ту же самую работу на велосипедах, но им не всегда удавалось обогнать Сон Ки-Чуна. Даже во время работы он постоянно бегал по крутым горным склонам вверх и вниз, что дало молодому корейцу неимоверную выносливость. Его спортивные способности были настолько выдающимися, что его скоро заметили и направили учиться в Сеул, в одну из частных школ, где как раз готовили бегунов. В апреле 1935 года спортивный мир потрясло сенсационное известие: ранее никому не известный азиатский атлет смог преодолеть марафонскую дистанцию за 2 часа 26 минут. Это был новый мировой рекорд! Именно после этого японцы настояли на том, чтобы Сон Ки-Чун выступал под новым именем. Ему была «предложена» его японизированная форма Сон Ки-Тей. Однако, уже оказавшись в Берлине, бегун категорически отказывался давать автографы, ставя имя Сон Ки-Тей. Он даже пытался настаивать, чтобы к нему обращались по родному корейскому имени. Забег на марафонскую дистанцию состоялся 9 августа. Как и прогнозировали многие, первым пришел Сон Ки-Чун. Он не смог побить свой собственный рекорд, но его результат все равно был лучшим в мире — 2 часа 29 минут. С отставанием в две минуты вторым финишировал англичанин Эрнст Хапрер. Третьим пришел еще один «японец» Шороу Нан, который на самом деле был корейцем Нам Суп Йонтом.

На финише не обошлось без происшествий. Если Сон Ки-Чун появился на Олимпийском стадионе с хладнокровным лицом, то Эрнст Харпер еле-еле сдерживал гримасы боли. Он очень сильно натер ногу, и одна из спортивных туфель буквально хлюпала, наполненная кровью. Когда англичан финишировал, то он упал на землю. К нему сразу же бросилось несколько человек. Но все они не знали английского, а потому не сразу смогли отнести его в раздевалку, где находились британские спортсмены. Самое парадоксальное заключалось в том, что Эрнст Харпер был шахтером, и когда к нему подошел корреспондент «Ассошиэйтед Пресс», то он первым делом у него попросил сигарету. Журналисту было очень непривычно видеть серебряного призера Олимпиады, одного из лучших европейских бегунов на длинные дистанции с сигаретой в зубах. А тем временем в раздевалке Сон Ки-Чуна ожидал не самый приятный сюрприз. Это были устроившие овацию японские журналисты. Один из них, зарыдав, обнял бегуна: «Мы готовились к этой победе 24 года. И вот мы победили. Это величайший момент в истории Японии». Сон Ки-Чун понял, что лучше было промолчать. Он лишь только передал слова почтения Эрнсту Харперу: «Передайте ему, что он прекрасный человек». Но для Сон Ки-Чуну предстояло новое испытание — это было вручение золотой медали. Когда он стоял на пьедестале, то заиграл государственный гимн Японии. Спортсмен понуро опустил голову. Наверное, он был одним из самых несчастных победителей Олимпийских игр за всю историю их существования. Если верить мифам, то якобы на следующий день Сон Ки-Чун встречался с Гитлером. «Я хотел сказать фюреру, что я человек без родины. Но решил сдержаться. Не думаю, что он понял бы меня, так как вряд ли Гитлера интересовали подобные вещи».

Суббота 8 августа 1936 года должна была стать самым значимым днем в жизни Марти Глайкмана, еврейского спортсмена из сборной США. Он вместе с Сэмом Столлером, Фосм Драппером и Франком Викоффом должен был бежать эстафету 4 по 100 метров. Глайкман полагал, что у их команды были все шансы на успех: Столлер был силен на старте, Глайкман был быстр в беге по прямой, Драппер искусно входил в повороты, а Викофф как ветеран Олимпийских игр мог успешно выйти на финиш. Однако в девять часов утра всех четырех спринтеров к себе в комнату позвали тренеры: Лавсон Робертсон (университет штата Пенсильвания) и Декан Кромвель (университет штата Южная Каролина). В комнате уже находились Джесси Оуэнс, Макинтош Робинсон и Ральф Меткалф. Двух бегунов ожидало неприятное известие. Тренер сборной США решил поменять Глайкмана и Столлера на Меткалфа и Оуэнса. Предполагалось, что немцы могли выставить на эстафеты более сильных спринтеров, нежели ранее. Глайкман был словно поражен молнией: «Тренер, нет никаких оснований полагать, что немцы могут хоть как-то соперничать с нами». Действительно, до этого момента самым успешным немецким спринтером был Бохмайер, которого могли обойти и Столлер, и Глайкман. Последний и слышать не хотел о замене: «Мы можем проиграть только при одном условии, если уроним палочку». Кроме этого он не мог понять, как можно было ставить на это соревнование Оуэнса и Меткалфа, которые не имели ни малейшего навыка в передаче эстафетной палочки, что было не менее важно, чем скорость бега. Но американские тренеры были непреклонны, даже несмотря на то, что сам Оуэнс не был уверен в своих силах. «Я уже выиграл три медали и изрядно устал, позвольте ребятам бежать. Дайте им шанс». Позже Глайкман утверждал, что эти просьбы не были искренними, а сам Оуэнс очень хотел завоевать четвертую золотую медаль. Кроме этого Глайкман считал, что их не допустили до соревнований, так как они были единственными евреями среди американских спринтеров. Даже строилась версия о заговоре, составленном Эйвери Брэндеджом, который не особо и скрывал свой антисемитизм. На первый взгляд в этой версии не было никакого смысла, но если учесть, что американцы с большой долей вероятности могли завоевать «золото», то присутствие сразу же двух евреев на пьедестале Берлинских игр могло поставить Брэндеджа в «весьма неудобное положение».

В финале эстафеты 4 по 100 метров сборная США заняла первое место. А это означало, что Оуэнс получал четвертую золотую медаль. Однако эта победа не была безоблачной. По правилам эстафеты палочка должна передаваться в специально помеченном «коридоре», который имеет длину 20 метров. Многим судьям показалось, что Меткалф передал палочку Драпперу уже за пределами «коридора». После долгах совещаний было решено все-таки засчитать эту победу, допустив, что правила не были нарушены. Передача палочки является очень сложным приемом. Именно из-за подобных нарушений была дисквалифицирована сборная Голландии, что позволило бегунам Германии получить «бронзу». Именно передача палочки стала причиной воистину драматической ситуации, которая сложилась в женской эстафете.

За выступлением немецких бегуний наблюдали и Гитлер, и Геббельс. Немки имели все шансы завоевать «золото». Они значительно опережали преследовавших их американок. И именно тогда случилось невероятное. Когда Мария Доллингер передала палочку Ильзе Дёрффельдт, то у той был запас в 5 метров. Она уверенно побежала к финишу, но во время бега решила переложить палочку из одной руки в другую. Это было ошибкой. Палочка выпала из рук. Стадион буквально ахнул от удивления. Сама же Ильза Дёрффельдт настолько растерялась, что не смогла быстро подобрать упавшую палочку. Как вспоминали очевидцы, меж миновавших ее бегуний она выглядела как маленькая девочка, которая по ошибке выбежала на проезжую часть улицы и пыталась увернуться от машин. В итоге первое место заняла команда из США, второе — британки, а третье — спортсменки из Канады. Разочарованию зрителей не было предела. Но больше всего была расстроена Ильза Дёрффельдт — прямо на стадионе с ней случилась истерика. Несмотря на это поражение, высокие гости решили не досадовать. Гитлер решил лично успокоить спортсменок. Вечером того же дня Геббельс записал в дневнике: «Девушки обескуражены. Фюрер пытается их утешить. Ему это удалось. Он послал к их домику [в Олимпийской деревне] автомобиль, доверху наполненный цветами».

Не стоит полагать, что главным героем Олимпиады 1936 года был Джесси Оуэнс. Куда большее внимание публика уделяла 17-летней голландке Хендрике «Рие» Мастенбрёк.

Ее по праву можно было назвать королевой плавательного бассейна. Девушка отличалась не только привлекательной внешностью, но и отличными спортивными результатами, в которых она самую чуточку уступала Оуэнсу. Мастенбрёк на Берлинских играх смогла завоевать три золотых и одну серебряную медаль. Нельзя сказать, что она была прирожденной пловчихой. Во многом она стала ею благодаря своей строгой воспитательнице — «мамаше Браун». Эта тренер заметила девочку еще в возрасте 11 лет. Когда мы упомянули «мамашу Браун» как воспитательницу, то это не было оговоркой. Она пыталась целостно сформировать девушку, а не только дать ей спортивные навыки. Воспитательный комплекс предусматривал занятия плаванием, аскетический образ жизни и специальный рацион питания, в котором присутствовали бобы и бекон. Сложно сказать, настолько этот подход был научным, но «дочь» «мамаши Браун» Мария на Олимпиаде 1928 года завоевала золотую и серебряную медали. Кроме того, на чемпионате Европы в 1934 году Рие Мастенбрёк завоевала свои первые три золотые медали — а ведь девушке было всего лишь 15 лет!

Первая сенсация случилась 10 августа 1936 года, когда состоялся финал среди девушек в заплыве на 100 метров вольным стилем. Многим казалось, что три из них пришли одновременно к финишу. Это были: Хендрика Мастенбрёк, аргентинка Джанет Кемпбелл, и немка Гизела Арендт. Девушек разделяли буквально десятые доли секунды. Гизела Арендт небезосновательно полагала, что могла прийти первой, но ей не посчастливилось — ее поставили на седьмую дорожку, а потому она не имела возможности хотя бы краем глаза следить за соперницами. Она могла видеть только зрительские трибуны. Придя к финишу третьей, она была очень разочарована. Гизела вспоминала: «Все поздравляли меня с бронзовой медалью, как с большим успехом, но я не была удовлетворена». Гизела Арендт вновь попыталась соревноваться с «Рие» Мастенбрёк во время эстафетного заплыва 4 по 100 метров. Но, несмотря на усилия талантливой немецкой пловчихи, голландская команда, несомненно, лидировала. Но именно во время этого заплыва чуть было не произошло несчастье: Мастенбрёк в легкие попала вода, она не останавливалась, пока не достигла финиша, и лишь после этого ее, теряющую сознание, стали откачивать.

Но отдыхать ей приходилось недолго. Предстоял финиш в заплыве на 400 метров. Здесь главным конкурентом голландской девочки была опытная датская спортсменка Рагнхильд Хвегнер. Во время квалификационных соревнований на этой дистанции датчанка показала результаты лучшие, нежели Мастенбрёк. А потому Хвегнер вела себя весьма заносчиво. Когда поклонники подарили ей большую коробку с шоколадными конфетами, то голландка думала, что Хвегнер поделится сладостями со всеми девушками. Но та предпочла употребить их в одиночку. Когда же Мастенбрёк получила золотую медаль, опередив Хвегнер почти на целую секунду, то она несколько наивно, почти по-детски подумала: «Это лучше, чем конфеты». Однако не стоит считать, что «Рие» Мастенбрёк была самой юной медалисткой Олимпиады 1936 года. Такая честь досталась Инге Соренсон из Дании. Ей исполнилось 12 лет буквально за три недели до начала игр в Берлине. Она была настоящим самородком. «Крошка Инга», как ее любовно назвала пресса, по большому счету никогда не училась профессионально плавать. У себя дома в Дании она всего лишь раз в неделю посещала бассейн, где плавала не больше часа. Когда она направилась на Олимпийские игры, то даже не рассчитывала занять какое-то место. Позже журналистам она заявит: «Я просто любила плавать». Когда она прошла в финал по плаванию брассом на 200 метров, то это само по себе стало сенсацией. Девочка вряд ли могла претендовать на «золото», но то, что она получила «бронзу», стало настоящим открытием.

Завершая рассказ об Олимпийских играх 1936 года, надо отметить, что Гитлер и Геббельс зря опасались, что немецкая сборная будет «скромно» выглядеть на фоне американцев. По итогам игр немцы со значительным отрывом оказались на первом месте. В копилке рейха были 33 золотые, 26 серебряных и 30 бронзовых медалей. У США было в полтора раза меньше медалистов (24 золотые медали, 20 серебряных медалей, 12 бронзовых медалей). Занявшая третье место сборная Венгрии со своими 16 медалями в общем зачете выглядела и вовсе скромно. Но в то же время Франция находилась на шестом месте, а сборная Великобритании и вовсе не смогла попасть в девятку сильнейших.

Церемония закрытия Олимпиады, состоявшаяся 16 августа 1936 года, была не в пример скромнее, нежели церемония открытия. А потому главным человеком на ней стал граф Байе-Латур. Именно ему вручил олимпийское знамя мэр Лос-Анджелеса Байс-Латур передал его комиссару Липперту, который представлял власти Берлина. Этот флаг должен был быть передан в 1940 году мэру японской столицы. Для чего даже прозвучал призыв: «Я жду молодежь мира в Токио». Но этот призыв так и остался призывом. Летние Олимпийские игры пройдут в Токио лишь в 1964 году, 28 лет спустя после того, как глава МОК пригласит спортсменов со всего света в Страну восходящего солнца.