Глава 1

Горячий 1942 год

24 февраля 1942 года командование 50-го армейского корпуса, к которому в начале декабря 1941 года были приписаны две роты 540-го батальона, получило из 18-й армии телеграмму. В ней говорилось: «1) 25 февраля в Красногвардейск по железной дороге должны быть доставлены третья и четвертая роты 540-го испытательного батальона, штаб батальона, а также 150 испытуемых солдат для зачисления в первую и вторую роту 540-го батальона. Все они поступают в распоряжение командования корпуса. 2) Верховное командование сухопутных сил, учитывая особенность 540-го испытательного батальона, исходит из того, что после его укомплектования он будет использоваться в соответствии с боевой обстановкой».

50-й армейский корпус образовывал южную часть кольца осады, в котором находился Ленинград. Гитлер намеревался уничтожить город не только из-за его военно-хозяйственного значения, но и его символической роли как родины первого социалистического государства. 540-й батальон попал на этот участок фронта уже в марте 1942 года. Он был направлен в юго-восточном направлении, дабы вместе с первым армейским корпусом и силами СС вступить в борьбу с только что сформированной Второй ударной армией. Стратегической задачей Второй ударной армии под командованием генерала Власова должен был стать прорыв блокады. В отечественной литературе много писалось о трагедии Второй ударной армии в Мясном бору. Но как на эту проблему смотрели немцы? В книге Хартунга Польмана «Волхов. 900 дней боев за Ленинград», вышедшей в 1962 году, есть такие строки: «Форсировав Волхов, Вторая ударная армия должна была углубиться в глубь лесов по гати, которая вела от Новгорода до Чудово, где не предполагалось встретить никакого немецкого сопротивления. Севернее Луги на пути от Ямбурга до Нарвы русские натолкнулись на 18-ю армию, которую отрезали от снабжения… После нескольких разведывательных боев началось сражение, которое с разной силой интенсивности продолжалось с 13 января 1942 года вплоть до 27 июня 1942 года… Зимняя битва за Волхов поставила 18-ю армию на грань катастрофы, которая могла бы сравниться только с поражением под Сталинградом».

Немецкое командование планировало отрезать вырвавшиеся вперед советские части на участке между Новгородом и Чудово, окружить их, а затем уничтожить. При этом 540-й пехотный батальон особого назначения был введен в состав полицейской дивизии СС («Группа Вюнненберга»). Это случилось в апреле 1942 года. Батальону предстояло произвести наступление в Мясном бору. Именно здесь развернулись основные боевые действия. 540-й батальон должен был в какой-то мере высвободить изрядно потрепанную «Боевую группу Запад», которая также входила в состав полицейской дивизии СС. Позже один из офицеров вспоминал о прибытии батальона на этот участок фронта: «Русские ежедневно атаковали наши южные позиции. Но им не удавалось прорваться дальше на север. В пасхальное воскресение 5 апреля боевую группу сменил батальон Вермахта. Группа была направлена на север в резерв. Русские будто бы почувствовали появление новой части и 6 апреля атаковали с юго-запада. Они прорвали фронт и нарушили нашу систему жизнеобеспечения. Силами того же батальона была предпринята контратака. Врага в тот же день удалось выбить с занятых позиций. Надо отметить высокую эффективность этого батальона».

Данное сообщение позволяет говорить о том, что 540-й пехотный батальон не просто участвовал в ожесточенных боях в Волховском котле, но и полностью оправдал факт своего существования (с точки зрения национал-социалистического руководства). Подобное отмечалось 28 апреля 1942 года в журнале боевых действий 1-го армейского корпуса. На тот момент положение «группы Вюнненберга» считалось все еще «очень серьезным», а стало быть, «весьма критическим»: «Атака 540-го батальона при одном собственном раненом привела к гибели 40 русских». До окончания боев, которые закончились в июне 1942 года окружением Второй ударной армии, батальон нес значительные потери. 23 июня 1942 года в журнале боевых действий 18-армии значилось: «Испытательный батальон временно отозван с фронта, так как в ходе последних тяжелейших боев он был полностью уничтожен. Для выполнения последующих заданий он должен быть пополнен свежими силами». В том же самом июне 1942 года в 540-й батальон было прислано около 410 «испытательных солдат», которых тут же бросили в дело. Впрочем, высокие потери были характерны не только для 540-го пехотного батальона особого назначения. В других воинских частях, которые участвовали в решении того же «судьбоносного вопроса», потери были не меньше, а в некоторых случаях даже выше. Специфика использования батальонов особого назначения раскрывается только тогда, когда рассматривается более длительный период. Это следует из письма, которое командование 18-й армии 10 июня 1942 года адресовало Верховному командованию сухопутных сил: «Испытательный батальон должен находиться в центре военных действий, дабы солдаты имели возможность пройти испытание борьбой с врагом. Однако постоянное пребывание на острие борьбы предполагает постоянную смену победоносных дивизий. С армейской точки зрения не удастся предотвратить смену тактического переподчинения батальона. Дабы избежать судебного и дисциплинарного подчинения, батальон должен быть непосредственно подчинен 1-му армейскому корпусу».

Иными словами, 500-е батальоны должны были проходить «испытание» там, где по большей части действовали только «элитные формирования» — в так называемом фокусе войны. Принципиальное различие состояло в том, что эти элитные части после окончания ожесточенной войны отзывались с фронта для отдыха и пополнения, а 500-е батальоны бросались на очередной горячий участок. То есть служба в 500-х батальонах сводилась к бесконечной череде кровопролитных сражений. Подобная практика предполагала частую смену подразделений, в которых должен был числиться батальон. Именно эта проблема обсуждалась в процитированном выше письме. Использование 540-го батальона шло в строгом соответствии с описанной схемой. После окончания Волховской битвы командование 1-го армейского корпуса не предполагало проведения крупных операций. По этой причине 540-й батальон был передан 61-й пехотной дивизии для участия в операции «Ингеборг». В журнале боевых действий о ней сообщалось: «И августа 1942 года: 61-я дивизия начинает операцию «Ингеборг». 540-й пехотный батальон особого назначения пытается уладить дела на южном участке плацдарма Водосье. Так как атака не получилась неожиданной, а вражеская оборона только крепнет, дано разрешение прекратить операцию… Во второй половине дня командир 540-го пехотного батальона особого назначения прекращает операцию «Ингеборг». Хотя операция в общих чертах прошла успешно, командир батальона полагает, что надо отозвать ударный взвод, так как он недостаточно силен, а следующей ночью вновь взять эти позиции». Но несколько позже, 16 августа 1942 года, мы могли бы обнаружить 540-й батальон на марше в Грузино, чтобы сменить там батальон 162-го пехотного полка. С этим эпизодом связано одно особое обстоятельство. В Грузино находился единственный крошечный плацдарм, которым 18-я армия располагала на восточном берегу Волхова. Уже в январе 1942 года командование 39-го армейского корпуса характеризовало тамошнюю обстановку следующим образом: «Центр нашей позиции — это Чудово с расположенным на противоположном берегу Грузино, которое, как ни странно, до сих пор не отбито русскими. Их первая попытка захлебнулась в крови». О том, насколько внушало страх немецким солдатам пребывание на плацдарме в Грузино, показывает следующая выдержка из документа командования 18-й армии, датированного 30 марта 1942 года: «Генерал Клеффель докладывает о положении на плацдарме Грузино: наша группировка на тесном пятачке является прекрасной мишенью для вражеской артиллерии и авиации. В частях не видят смысла удерживать этот клочок земли. Среди солдат ходят слухи, что плацдарм надо удерживать только до оттепели, мол, на это есть новый приказ фюрера».

Этот более или менее «потерянный плацдарм» был идеальным местом для использования 540-го батальона. 16 августа 1942 года командующий 18-й армией сообщил в группу армий «Север»: «Плацдарм Грузино занят первой ротой 540-го пехотного батальона особого назначения. В более спокойные времена этого занятия было бы вполне достаточно, но не в условиях усиленных атак русских. В данной ситуации мы должны смириться с потерей Грузино. У меня нет больше ни резервов, ни желания атаковать». На этом пятачке со счетов были «списано» более 300 человек из состава 540-го батальона. До конца 1942 года батальон был неоднократно пополнен и восстановил свою полную численность, благодаря чему все-таки удалось удержать Грузино. 2 декабря 1942 года в командовании 1 — го армейского корпуса о батальоне сложилось следующее мнение: «Направленные в батальон испытуемые солдаты на 75 % проявляют безусловную волю к прохождению испытания». Что, собственно, подтверждало — механизм подбора солдат в батальоны и стиль руководства себя оправдывали.

22 января 1943 года 540-й батальон неожиданно отозвали с плацдарма в Грузино. Чтобы понять смысл всего происходившего, посмотрим на положение на фронтах. 12 января 1943 года Красная Армия предприняла очередную попытку по деблокированию Ленинграда. Суть операции сводилась к прорыву немецких частей в районе Ладожского озера и началу снабжения Ленинграда по грунтовой дороге. Как все другие операции по прорыву блокады, это наступление было нацелено, прежде всего, на захват Синявинских высот, расположенных в 50 километрах юго-восточнее Ленинграда. Синявино имело огромное стратегическое значение. Тот, кто контролировал этот район, мог вести артиллерийский огонь по всем окрестностям. Ожесточенная борьба за Синявинские высоты, которая длилась на протяжении трех лет, чем-то напоминала Первую мировую войну на франко-германском фронте. Подобно сражению под Верденом, там активно использовалась артиллерия. После того как в середине января 1943 года объединенным ленинградским частям удалось прорвать немецкий фронт на Неве, чуть южнее Шлиссельбурга, советские войска вновь предприняли попытку занять Синявинские высоты. В этих условиях командующий 18-й армии отдал приказ командиру полицейской дивизии СС: «Согласно приказу фюрера генерал-лейтенант Вюнненберг несет личную ответственность за удержание высоты в Синявино». Для выполнения этого задания на высоты было направлено около 700 человек из состава 540-го батальона, который 26 января 1943 года был введен в состав «группы Хильперта». О боях батальона на этих высотах в журнале боевых действий 18-й армии сообщалось следующее: «На левом фланге 43-го гренадерского полка с полуночи до 10 часов утра силами батальона при огневой артиллерийской поддержке было предпринято десять вражеских атак. Рискуя последними резервами, была предпринята контратака. Часть прибывшего испытательного батальона тут же брошена на усиление. За ночь батальоном было отбито восемь вражеских атак».

29 января 1943 года после мощной артподготовки при усиленной поддержке с воздуха красноармейцы вновь попытались отбить Синявинские высоты. На этот раз в атаку были пущены танки. Тяжесть удара приходилась на лесной участок, чуть восточнее Городка. 540-й батальон удерживал именно этот участок фронта. В 15 часов 35 минут от «группы Хильперта» пришло сообщение: «Все атаки на Синявинских высотах отбиты… Также отбиты все атаки на 45-й гренадерский полк и 540-й пехотный батальон особого назначения… После массированной артподготовки идет кровопролитный бой. Пущено много танков и пехоты. Удалось отбить все атаки». На следующий день в 10 часов 55 минут сообщалось: «При сильной артиллерийской поддержке русские продолжают атаковать… Личный состав несет огромные потери. Командир 21-й пехотной дивизии сообщает, что у него осталось всего лишь 500 человек, которые удерживают участок фронта шириной в пять километров. От испытательного батальона осталось 100 человек». 31 января 1943 года командующий 18-армии сообщал в группу армий «Север»: «Стремительное нападение в 3 часа ночи. Прежние позиции в наших руках. Восстановлена прежняя линия фронта… Испытательный батальон дрался отлично. Погиб почти весь личный состав». Буквально накануне полковник фон Кроне из 1-го армейского корпуса попросил передать признательность «ребятам из батальона, которые являются выдающимися воинами».

Оставим пока 540-й батальон. И посмотрим, как шли дела у 500-го пехотного батальона особого назначения. Напомним, что это формирование входило в состав 101-й егерской дивизии, которая в первой половине 1942 года вела тяжелые бои в Донбассе, намереваясь прорваться на Кавказ, а именно, выйти в район Туапсе. В данном случае у Верховного командования не было необходимости менять подчинение батальона, дабы направить его в самое пекло войны. 101-я егерская дивизия, как составная часть 17-армии, была тем самым воинским формированием, которое постоянно находилось на горячих участках фронта. В итоге это выражалось как в потерях самой 101-й дивизии, так и 500-го пехотного батальона. Если забежать вперед, то можно сказать, что на конец октября 1942 года в дивизии оставалось всего только 800 человек. По другим сведениям за 1942 год в 500-м батальоне с учетом прибывавших резервов было убито более 1600 человек. Сам батальон использовался для самых различных задач: для атак и их отражения, для борьбы с партизанами и для прикрытия отступлений. Приведем лишь несколько выписок из журнала боевых действий 101-й егерской дивизии.

27 сентября 1942года. 11 часов. Вторая рота 500-го пехотного батальона прорвала вражеские позиции и достигла Мирной… Командир дивизии лично руководил атакой роты.

24 октября 1942 года. Майор Пинчовиус сообщает: в жестоком бою нанесен ответный удар. Первая рота продвинулась на 490 метров… Положение меняется к лучшему. Генерал приказывает установить связь между третьей ротой 229-го батальона и 540-м батальоном. Майор Пинчовиус продвигается на юг, чтобы деблокировать вторую роту. 21 час 40 минут. Из 500-го батальона сообщают, что цель достигнута.

25 октября 1942 года.20 час. Мощная вражеская атака с севера на Сарай Гору. 22 часа 45 минут. Майор Пинчовиус сообщает по рации командиру дивизии, что превосходящим силам противника удалось овладеть Сарай Горой. Там должен находиться 213-й саперный батальон, который, судя по всему, полностью уничтожен врагом. Высоты дают господствующее положение. Майор Пинчовиус опасается, что с потерей Сарай Горы его силы будут скованы… Положение катастрофическое. Командир дивизии отдает приказ оставить позиции. При отходе из-за темноты вторая рота 500-го батальона сбилась с пути.

26 октября 1942 года. 14 часов. Рота самым беспрецедентным способом пробилась через позиции противника и соединилась с остатками батальона. Во время прорыва уничтожено от 50 до 60 вражеских солдат.

В приказе по части от 2 февраля 1943 года командующий 101-й егерской дивизией вынес отдельную благодарность и выразил особую признательность третьей роте 500-го батальона «за умелые и смелые действия». Этой роте удалось отвоевать один из колхозов, который был оставлен частями 125-й пехотной дивизии. А через неделю по части был объявлен еще один приказ. «8 февраля, прошлой ночью, части удалось успешно отбить атаку. Особо надо выделить действия пренебрегших смертью солдат 9-го румынского кавалерийского полка и 500-го батальона. Своим искусным руководством отличился капитан Моригль, командир второй роты 500-го батальона».

На тот момент в 17-й армии, в том числе 101-й егерской дивизии, отмечались признаки «морального разложения», что в первую очередь касалось инонациональных частей Вермахта. 11 декабря 1942 года позиции оставила грузинская рота, которой командовал бывший советский старший лейтенант. 23 декабря 1942 года с передовой скрылось 28 солдат из 781-го турецкого батальона. На следующий день турецкие перебежчики рассказали советской разведке о численности и силе немецких формирований. 19 января 1943 года немецкие части в силу ненадежности разоружили турецкий батальон. Из пехотного он был переквалифицирован в строительный. Нечто подобное происходило и в 500-м батальоне, но все равно он считался надежным резервом, а потому в январе 1943 года вновь был направлен на передовую.

Теперь посмотрим, как обстояли дела в 550-м батальоне. 17 марта 1942 года 550-й батальон попал в состав 205-й пехотной дивизии, которая занимала позиции южнее Велижа. Штаб дивизии располагался в Беляево. 550-му испытательному батальону, оказавшемуся в непосредственном распоряжении командования 3-й танковой армии, предстояло сражаться в центральной части Восточного фронта. Уже 15 марта 1942 года командование 59-го армейского корпуса сообщало в штаб 3-й танковой армии о предполагаемом использовании батальона. Восточнее речки Дюна располагался Каменский лес. Именно из леса в окрестностях Каменки советские части неоднократно атаковали дорогу, ведущую из Беляево в Велиж, чем ставили под угрозу снабжение немецких частей. Батальону предстояло разбить эти отряды Красной Армии и «зачистить» лес. Служащим 550-го батальона, которые до этого фактически не имели никакого опыта, предстояло выполнение сложного и весьма рискованного задания.

При планировании наступательной операции происходили консультации штабов 205-й пехотной дивизии и 59-го армейского корпуса. В ходе этого планирования 19 марта 1942 года военные пришли к выводу, что захват леса являлся вполне реальной задачей. Когда после некоторой задержки 22 марта 1942 года началась немецкая наступательная операция, то стало ясно, что позиции Красной Армии давно уже изменились. В итоге лес был занят с гораздо большими потерями, нежели предполагалось. Для осуществления операции «Каменка» пять рот 550-го пехотного батальона особого назначения были разбиты на две группы, которые должны были проникнуть в лесной массив с двух сторон: с юго-запада и северо-запада. Выполнение операции было возложено на полковника Дормагена, командира 335-го пехотного полка. Он оставил два взвода в качестве флангового прикрытия. Кроме этого, 550-й батальон был усилен несколькими саперами, четырьмя танками, противотанковыми и пехотными орудиями. Но уже в самые первые часы операции оказалось, что тяжелые орудия не могли двигаться по глубокому снегу, а потому их использование было бессмысленным. Впереди батальон ждало еще несколько «сюрпризов». Накануне операции авиация должна была нанести по лесу удар с воздуха, чтобы ослабить советские части и по возможности нарушить сообщение между ними. Но незадолго до назначенной бомбардировки в 205-м пехотном полку узнали, что запланированного удара с воздуха не будет. «На поставленный встречный вопрос, почему произошло это внезапное, неожиданное и предельно нежелательное изменение планов, в ответ из летного корпуса сообщили, что бомбардировку стоит проводить только по конкретным целям, а в данной ситуации не было указано никаких определенных координат… Командование дивизии выражает возмущенное недоумение, так как части, рассчитывавшие на поддержку с воздуха, теперь будут нести огромные потери».

В итоге летчики совершили несколько заходов над лесом, но бомбардировка была не массированной, а скорее символической. В итоге от плана операции решили не отказываться.

Как видим, первая боевая операция для 550-го батальона проходила в самых неблагоприятных условиях. Обратимся к журналу боевых действий 205-й пехотной дивизии.

«22 марта 1942 года. Наступление на Каменский лес.

4 часа 30 минут. Огневая подготовка.

4 часа 40 минут. Обе группы готовы к наступлению.

6 часов 16 минут. Майор Пецшманн [15] сообщает: противотанковые орудия и машины не смогут продвигаться вперед из-за глубокого снега. Батальон продолжает наступление.

6 часов 20 минут. Майор Пецшманн сообщает: в настоящий момент наступление идет очень медленно. Ведется винтовочный и пулеметный огонь. Время от времени пускаются в ход гранаты. В небе немецкий разведчик.

6 часов 28 минут. Майор Пецшманн сообщает: в ходе наступления планомерно прорывается вражеская оборона».

В следующие часы сообщения отсутствовали. В своих воспоминаниях Хайнц Хелмс указывал на возможные причины этого: «Температура была около минус 30. Кроме этого, выпало большое количество снега. Наше подразделение сначала хорошо продвигалось вперед по лесистой местности, когда внезапно оно было обстреляно со всех сторон. Русские солдаты зашли нам в тыл. Они скрывались в специальных снежных укрытиях, пропустив нас вперед. Наши сослуживцы вместо того, чтобы отстреливаться, попытались двигаться дальше вперед. Наш батальон нес тяжелые потери». Красноармейцы, невидимые немецким солдатам, скрывались не только в снежных укрытиях, но и за деревьями, которые в тех местах были форменной чащобой. Они открыли плотный огонь по увязнувшему в снегу 550-му батальону. Один из лейтенантов, принимавший участие в этой операции, так описывал хаос, творившийся в Каменском лесу: «Мы несли потери даже потому, что нас обстреливала собственная артиллерия». Первыми были убиты связисты, которые держали связь между батальонным штабом майора Пецшманна и наступающими ротами. Именно это и стало причиной того, что полковник Дормаген несколько часов ничего не знал о ходе операции. В итоге гибель связистов привела к тому, что пропала связь между отдельными ротами. Потеряв офицеров и почти весь командирский состав, наступающие оказались в фактическом окружении, угроза исходила со всех сторон. К этому добавились снаряды немецкой артиллерии, огневая поддержка которой и без того была слишком слабой. Но теперь они рвались среди наступавших немецких солдат. Командир двух выделенных ддя прикрытия взводов сообщал: «В начале огневой поддержки в северном направлении не было ощущения, что обстрел попадал по вражеским целям. Даже если такой слабый огонь был оправдан недостатком боеприпасов, то действия артиллеристов все равно вызвали разочарование… Вдвойне удручающим оказался тот факт, что они били по собственным частям».

К полудню 22 марта 1942 года полковнику Дормаге-ну вновь стали поступать сообщения. Он тут же стал передавать их в штаб 205-й пехотной дивизии.

«11 часов 55 минут. Полковник Дормаген: роты Раака и Штаунау при продвижении на юг и юго-восток столкнулись с мощной вражеской обороной. Отступают назад.

13 часов 5 минут. Полковник Дормаген: роты Гроссманна и Штаунау попали под сильный вражеский огонь. Они отходят обратно на высоты. В роте Раака огромные потери/Все офицеры батальона или ранены, или убиты. Огонь ведется из-за каждого дерева. Снег глубокий — по грудь. Майор Пецшманн якобы отдал приказ отходить в Верхние Секачи. Полковник Дормаген отдает обратный приказ: батальон остается на занятой территории и занимает круговую оборону».

Этот приказ, видимо, не дошел до командира 550-го батальона, так как далее в журнале болевых действий значится:

«13 часов 50 минут. Полковник Дормаген: майор Пецшманн с остатками северной группы без соответствующего разрешения отошел в Верхние Секачи. Высокие потери.

17 часов. Полковник Дормаген и оберлейтенант Ленц установили, что северная группа полностью покинула лес. Потери огромные. Нынешний состав 1-й роты — 1/7/62 (офицеры/унтер-офицеры/ солдаты), 2-й роты — 1/8/52,5-й роты-0/4/30.

19 часов 15 минут. Полковник Дормаген: силы противника, принимающие участие в контратаке на южную группу, оцениваются в 400–600 человек. Собственные потери: рота Кельбаса [16] — 12 погибших, 26 раненых, 7 пропавших без вести. Рота Бореи — 3 погибших, 8 раненых. Нынешний состав роты Бореи — 1/11/56. Состав роты Кельбаси — 1/10/90.

19 часов 40 минут. Начальнику штаба 59-го армейского корпуса сообщается о полном провале наступления. Впечатление о батальоне и его состоянии: командир пребывает в шоковом состоянии, адъютант отказывается действовать, все офицеры погибли. В ближайшие двое суток батальон не принимается в расчет».

Изданных сообщений следует, что 22 марта 1942 года 550-й батальон потерял почти половину своего боевого состава. Оставшиеся в живых были настолько шокированы или апатичны, что не могло быть и речи о повторном направлении их в Каменский лес. Когда начался обстрел немецких позиций из советских минометов, то почти все «испытуемые солдаты» панически попадали в укрытие. Они были полностью деморализованы. Затем командир батальона объяснял командующему 3-й танковой армии, что «батальон перестал быть боевой частью, и эту неисправность надо устранить как можно быстрее».

Ввиду объективных трудностей при осуществлении операции «Каменка», а также принимая во внимание недостаточную подготовку, которая не зависела от 550-го батальона, в отношении его руководства не было принято никаких суровых мер. Впрочем, у командования дивизии и армии сложилось устойчивое впечатление, что батальон был не совсем пригоден для использования на горячих участках фронта. Адъютант полковника Дормагена придерживался именно подобной точки зрения: «Люди в целом оказались сносными, хотя не обошлось без отдельных симулянтов. Удивительно, что солдаты батальона не понесли тяжкого наказания за самовольное оставление позиций. Впрочем, большая часть из них решительно атаковала. Некоторые даже кричали «Ура!» Русские, оставаясь невидимыми, со всех сторон обстреливали их из автоматов, пулеметов и минометов. Некоторые из русских забирались на деревья для того, чтобы вести обстрел».

В сообщении лейтенанта, который был выделен из состава 205-й пехотной дивизии в помощь командиру для ведения противотанковой обороны, звучало больше негативных ноток: «Когда командир батальона громко призвал идти в атаку, то большинству солдат даже не пришло в голову выполнить это приказание. Когда потребовался связной, к нему никто не подошел. По моему мнению, эти люди были симулянтами или трусами. Поэтому они не удосужились доставить сообщение на место. Поэтому между отдельными группами отсутствовала связь и взаимодействие. По моим наблюдениям, именно из-за этого возникла неразбериха… Я оцениваю количество солдат, которые вовсе не участвовали в бою, как две трети личного состава. Напротив, сражавшиеся вели себя очень смело. Спереди они часто подтаскивали боеприпасы и даже пулеметы. При этом никто из них не оставлял своих позиций. В то же время я видел группы солдат, которые укрывались в воронках и оврагах. Многие, задолго до того, как было объявлено об отступлении, скрывались с поля боя и бежали к Секачам. В бою не было никакого руководства, которое бы смогло собрать воедино все силы и бросить их вперед. У меня сложилось впечатление, что наступление провалилось: 1) из-за трусости солдат батальона; 2) из-за недостаточного сотрудничества отдельных групп».

Наверное, в батальоне имелся определенный процент людей, которые не намеревались расставаться с жизнью в далекой от их родины Каменке. Их действия были хорошо описаны выше. Но учитывая страшную реальность, можно предположить, что шоковое состояние, в котором оказалось большинство солдат, было бы уделом и других регулярных частей, оказавшихся в подобной ситуации. Тем не менее мнению лейтенанта, награжденного Железным крестом, было уделено большее внимание. Тем более что оно позволяло командованию 205-й дивизии и 59-го армейского корпуса избежать наказания за недостаточную проработку операции.

Командующий 59-м армейским корпусом генерал Курт фон Шеваллери раздраженно сообщал, что действительно предполагал как можно быстрее пустить в дело 550-й пехотный батальон особого назначения. Однако он намеревался захватить хутор на западном берегу реки Дюна, который располагался как раз напротив Верхних Секачей. Захват этого плацдарма позволял бы контролировать окружающие территории на восточном берегу. Именно отсюда советские войска вели обстрел из минометов и артиллерии территории Каменского леса, чем во многом предопределяли исход борьбы за чащобу. 27 марта в этот хутор предполагалось направить три разведывательных отделения из состава 550-го батальона. После массированной артподготовки они должны были захватить хутор. Примечательно, что предшествующие вылазки немецких разведчиков закончились полной неудачей. После провала в лесу было решено выполнить хотя бы эту задачу. За день до осуществления этой операции генерал Курт фон Шеваллери заявил: «Учитывая специфику 550-го батальона, надо вооружить офицеров пулеметами и автоматическим оружием, чтобы они шли позади солдат и расстреливали трусов». Ну чем не заградительные отряды?! И это были не пустые слова. В самом деле, из «уставного персонала» создавались хорошо вооруженные специальные наряды полиции, которые вместе с офицерами следовали за наступающим 550-м батальоном. Перед ними была поставлена задача любыми средствами предотвратить «все попытки скрыться с передовой». Немецкий Вермахт решил прибегнуть к средствам, которые в нацистской пропаганде характеризовались как «методы большевистских комиссаров».

Наступление начиналось удачно. Тогда пришло сообщение: «Настрой отличный. О симулянтах ничего не известно». Советские войска тут же предприняли попытку отбить колхоз. Контратака привела к высоким потерям среди немцев. «На начало наступления боевые силы составляли 4/31/210. 28 марта они сократились до 3/18/103». Весь день 550-й батальон держал оборону в колхозе и соседней деревне Болошки. Несмотря на потери, командир батальона сообщал о бодром настроении «испытуемых солдат». Они проявляют твердую волю удержать колхоз». 6 апреля 1942 года, казалось бы, бои в этом районе утихли. Но четыре дня спустя они начались с новой силой.

«10 апреля 1942 года. 4 часа 30 минут. Враг в количестве 50 человек вновь атаковал Болошки с севера. Ему удавалось отбить крайние дома. Была предпринята контратака, которая позволила выбить русских из этих домов. Во время контратаки был убит майор Пецшманн, командование перешло к лейтенанту Вернеру.

11 апреля 1942 года. Внимание батальона в большей степени было приковано к Болошкам, когда около полуночи противник проник в колхоз. Проникнув с юго-запада, неприятель нанес удар колхозным зданиям. Около двух часов они были забросаны гранатами. Ему удалось продвинуться на правом фланге. Несмотря на заградительный огонь артиллерии ничего не удалось предпринять. В дивизии знали о моральной неустойчивости этого батальона, его истощенности, которая была вызвана недостаточным боевым опытом. Однако вопреки всему этому он не был пополнен свежими силами. Предполагалось направить подкрепление, но этого не потребовалось».

Несмотря на то, что красноармейцы были выбиты из колхоза, 550-й батальон пользовался в 205-й пехотной дивизии сомнительной репутацией. Этому способствовало сообщение артиллерийского офицера, который вынес из Болошки впечатление, что майор Пецшманн был «без сомнения, слишком добродушным», тогда как солдаты за редким исключением были «безразличными к поставленным задачам». Скорее всего, солдаты 550-го батальона уже распрощались с жизнью после того, как за две недели 75 % боевого состава было убито или ранено. Однако даже на фоне подобных событий негативные оценки способности 550-го батальона были во многом предвзятыми и малообъективными. Они были продиктованы целым рядом предубеждений. Тем не менее командующий 205-й пехотной дивизии 25 мая 1942 года во время проверки батальона отмечал, что «подразделение производило благоприятное впечатление».

29 июня 1942 года в Витебск для пополнения батальона прибыло 560 человек. Некоторое время до этого туда же прибыл новый командир 550-го батальона — майор Барге. У него была репутация человека острого на язык. В Германии про таких говорят: «У него шерсть на зубах». В тот момент 550-й батальон вместе с 205-й пехотной дивизией был переброшен под Велиж. Пополненный батальон должен был удерживать участок фронта вместе с 368-м пехотным полком. Otto М., на тот момент один из новичков, после войны вспоминал: «Батальон располагался на правом берегу Дюны, заняв небольшие деревушки Верхнее и Нижнее Красное. С правого и левого флангов находились русские части. После разгрузки в Витебске нас ожидал марш-бросок. Уже во время марша мы получили первое представление о том, что нас ожидало впереди, так как из-за прямых попаданий русской артиллерии у нас появились первые убитые и раненые. После утомительного марша, потные и грязные, мы достигли передовой, где нас разбили на роты».

Как раз в тот момент, когда батальон был пополнен свежими силами, которые, как следовало из сопроводительного письма майора Хюнербрайна, «по большей части еще не были готовы к применению в полевых условиях», когда шло деление на роты, Красной Армией была предпринята танковая атака. Судя по всему, советская разведка узнала о пополнении батальона новичками.

Сначала на участке фронта шириной в 400 метров, который как раз удерживал 550-й батальон, появился 21 советский танк. Они тут же прорвали линию фронта (позже виновным за это сделают командира третьей роты). Ценой неимоверных усилий и громадных потерь батальону все-таки удалось исправить обстановку. За один день батальон потерял 80 человек, а Красная Армия недосчиталась восьми танков. Майор Барге поспешил тут же сделать организационные выводы: «Оценка боевого духа: там, где имелись молодые, энергичные и предприимчивые командиры, как, например, в 1-й роте, способные контролировать солдат, те обходили танки сбоку и занимали новые позиции, возвращаясь на старые, как только данные танки были подбиты. Русская пехота, сопровождавшая танки, уничтожалась активным оборонительным огнем. Танки, прорвавшие линию обороны, подрывались фанатами. Кроме этого, большая часть 3-го взвода 2-й роты предприняла контратаку, которую успешно осуществила. Однако командир роты и многие командиры отделений оказались уж слишком робкими. В отношении симулянтов и тех, кто трусливо покинул позиции, мною будет проведено строжайшее расследование и предприняты соответствующие меры… Общее впечатление. Несмотря на свежее пополнение и проблематичную структуру рот там, где они имеют строгое руководство, с задачей справились. Нужно провести воспитательную работу и специальную подготовку». В штабе 59-го армейского корпуса одобрили идею сотрудничества 550-го батальона с противотанковыми частями, которое должно было уменьшить успех танковых атак Красной Армии. В течение нескольких последующих месяцев 550-й батальон совершил несколько удачных операций. 18 октября 1942 года в журнале боевых действий 205-й дивизии мы находим запись: «С целью осмотра позиций в колхозе командующий дивизией лично посетил этот участок фронта. Состав 550-го пехотного батальона производит очень хорошее впечатление. Генерал сказал, что каждое сообщение должно содержать слова: «У меня приказ при любых обстоятельствах удержать эти позиции», чтобы воля к защите вошла в плоть и кровь каждого солдата».

7 ноября 1942 года во время стремительной ночной атаки советских штрафбатов 550-му батальону удалось достигнуть определенного успеха, за что была выражена благодарность от командующего дивизией. Хайнц Хелмс, принимавший участие в этой контратаке, так вспоминал эти ужасные события: «Ночью к нам ворвались русские. Там был только лишь один старый котлован, где мы и залегли в 50 метрах от русских. Мы могли видеть, как они махали руками, чтобы немного согреться. Мы всю ночь пролежали в этом котловане и лишь утром предприняли контратаку. Русские не рассчитывали на это. Именно тогда я понял, как правильно должна действовать артиллерия. Артиллеристы точно знали наше бывшее месторасположение. Каждый выстрел попадал на наши бывшие позиции, занятые русскими. Когда русские бросились бежать, в дело вступили мы. Огонь переносился. Это была ужасная картина. Тогда я получил осколок в бок. Лежа в котловане, я дал зарок: если я выживу, то по возвращении домой каждое воскресенье буду ходить в церковь».

Итог этого сражения содержался в сообщении от 7 ноября 1942 года: «Во время утренней вражеской атаки 550-й гренадерский батальон тут же перешел в контрнаступление. Враг понес огромные потери. Из того, что удалось обнаружить: 144 погибших, 26 взятых в плен, 2 пулемета, 41 граната и множественное количество винтовок».

В последующие, более спокойные месяцы 550-й батальон провел под Велижем несколько удачных наступательных операций. За это он заработал благодарность командующего 83-й пехотной дивизии. В журнале боевых действий мы могли бы прочитать:

«22 января 1943 года. В районе Болошки силами ударной группы из состава 550-го батальона несмотря на вражеский огонь уничтожена долговременная огневая точка с десятью вражескими солдатами.

2 февраля 1943 года. Разведывательный взвод 1-й роты 550-го батальона рано утром в лесу у колхоза уничтожил вражеский бункер. При этом было убито 10 русских и взят язык… Разведывательные взводы 1-й и 2-й рот 550-го батальона в качестве поощрения получили по 200 г шоколада на человека.

7 марта 1943 года. Командующий дивизией в своем приказе выражает благодарность 550-му батальону, участвовавшему в наступательной операции».

Данные оценки свидетельствуют только об одном — в 83-й дивизии 550-й батальон рассматривался как вполне надежное «испытательное подразделение». Практика особых нарядов полиции была прекращена со второй половины 1942 года.

В начале февраля 1943 года Верховное командование сухопутных сил располагало первым «Отчетом о деятельности 560-го пехотного батальона особого назначения», в котором был обобщен некий опыт действий этого формирования. Напомним, что в конце 1942 года 560-й батальон был переброшен на южный участок Восточного фронта. Хотя за столь короткое время военных действий с участием «испытательных батальонов» вряд ли было возможно составить полную картину, их общую оценку в целом можно назвать положительной. Майор Зальцер сообщал: «27 декабря 1942 года батальон был введен в состав 6-й румынской кавалерийской дивизии, базировавшейся тремя километрами южнее Ильинской. Многочисленные разведывательные группы уже по прошествии короткого времени смогли предоставить штабу румынской дивизии сведения о точном месторасположении противника. Дивизия, опираясь на эти сведения, успешно провела наступательную операцию. При отражении наступления мощных вражеских ударных групп, которое сопровождалось сильной артиллерийской поддержкой, особенно отличился батальон. Это подтверждает благодарность командующего 97-й егерской дивизией генерал-майора Руппа. Отношение испытуемых со своими командирами и унтер-офицерами корректное, по-солдатски товарищеское. Выявлены отдельные «неисправимые», от которых в ближайшее время избавятся. Из рядов батальона их направят в особые полевые батальоны. Большая часть «испытуемых» проявляет неподдельную волю к прохождению испытания, что выражается в добровольном стремлении войти в состав ударных или разведывательных групп. Ротные командиры смогли даже поставить «испытуемых» на некоторые командные посты. Сформированные подобным образом группы выделяются удалью, безрассудной смелостью в разведке, но особенно отличаются при отражении вражеских атак».

На основании подобных сообщений и на собственном опыте, почерпнутом во время посещений батальонов, одним из генералов на данном докладе была поставлена резолюция: «До сих пор очень хорошие отзывы!» Начатое 24 января 1943 года усиление 500-х батальонов пехотными и противотанковыми орудиями может рассматриваться как результат этого доклада, а стало быть, признания высшим руководством Вермахта 500-х «испытательных частей».

 

Глава 2

Кровавое отступление 1943–1944 годов

56-й пехотный батальон особого назначения оставался на южном участке Восточного фронта с учетом небольших перерывов более полутора лет. В это время он был приписан к 97-й егерской дивизии. Эти отношения развивались подобно связям 500-го батальона и 101-й егерской дивизии. 97-я егерская дивизия входила в число самых эффективных частей 17-й армии (начиная с октября 6-й армии). В обоих случаях можно было говорить о хороших взаимоотношениях между командованием дивизии и командиром батальона. Иногда оба испытательных батальона воевали даже на одном и том же участке фронта.

Первое тяжелое испытание ожидало 560-й батальон в феврале 1943 года, когда во время отступления на Кубанский плацдарм он получил приказ занять местечко Ястребовское, а затем участвовать в захвате Бережного. О тогдашней борьбе батальона сообщал его командир: «В тяжелых уличных боях, ожесточенных рукопашных стычках, несмотря на потери, к 7 часам утра местечко полностью перешло в наши руки. В местах боев мы насчитали 431 убитого русского. Еще 150 трупов мы обнаружили непосредственно восточнее Ястребовского. Затем подразделение получило приказ о наступлении на

Бережной. 3-й усиленной роте после установления связи с атакующей с юга ударной группой удалось, несмотря на потери, проникнуть в северную часть Бережного и отбить вместе со 2-й ротой все последующие атаки русских, которые предпринимались с юга и юго-востока… Командующий 97-й егерской дивизией, генерал «лейтенант Рупп неоднократно выражал батальону признательность за боевые успехи и отличное поведение. Боевую готовность и поведение испытуемых солдат, за исключением отдельных выявленных асоциальных элементов, можно охарактеризовать как отличное. Испытуемые хорошо сражались как в обороне, так и в нападении, некоторые совершили героические поступки».

В журнале боевых действий 97-й егерской дивизии о тогдашних боях значится:

«1 марта 1943 года. Майор Зальцер: сообщение о потерях сегодняшнего дня. Раненых 1-й и 3-й роты удалось вынести с поля боя. Боевой состав батальона — 250 человек. Батальон сражался исключительно, каждый человек дрался как лев. Выражается благодарность за борьбу против превосходящих вражеских сил».

В течение следующих месяцев 560-й батальон прикрывал отход 97-й дивизии на Кубанский плацдарм, откуда немецкие части были выбиты в сентябре 1943 года. В ходе этих сражений перед 560-м батальоном ставились приблизительно такие же задачи, как и перед другими частями дивизии. В некоторых операциях отдельные дивизионные формирования даже поступали под командование майора Зальцера. При чтении журнала боевых действий не оставляет впечатление, что он точь-в-точь похож на журнал боевых действий 101-й егерской дивизии, в котором сообщалось о 500-м батальоне. В обоих случаях батальоны получали весьма схожие приказы: осуществление наступательных операций, прикрытие отступления. Они постоянно были на самых сложных участках фронта. Основное отличие от регулярных частей заключалось в частоте и сроках использования батальонов на критических участках. То, как это выглядело на практике, можно реконструировать, сравнивая потери в батальонах и формированиях егерских дивизий в период с апреля по август 1943 года. Если посмотреть на сведения о потерях, то мы увидим, что с 3 апреля по 28 августа 1943 года 560-й батальон потерял 954 человека. А как же обстояли дела в егерских батальонах? Получалась, что за этот период среднестатистический егерский батальон терял около 551 человека. Как видим, потери в испытательном батальоне были значительно выше. Они составляли около 73 % боевого состава.

Пребывая вплоть до июня 1944 года в составе 97-й егерской дивизии,~56-й батальон нес большие потери во время отступления из Крыма на Никопольском плацдарме (октябрь 1943 года). В апреле 1943 года он оказался на западном берегу Днестра в районе Тирасполя. Не имеет смысла описывать подробности этих боевых операций, так как они весьма похожи друг на друга. Примечательно, что после длительных боев, связанных с большими потерями, тогдашний командир батальона давал такую оценку его состояния: «Настроение в батальоне очень хорошее». И это в условиях, когда формирование недосчитывалось 586 человек, а боевой состав по состоянию на 1 июля 1944 года был ограничен 406 людьми.

В конце июля 1944 года 560-й пехотный батальон особого назначения был окончательно выведен из состава 97-й егерской дивизии. Причина этого решения станет очевидной, если познакомиться с мнением разыскной команды Красного Креста, которая занималась судьбой пропавших без вести немецких солдат: «22 июня 1944 года части Красной Армии предприняли генеральное наступление, которое привело к краху группы армий «Центр» на отрезке между Витебском и Бобруйском. В то же самое время группа армий «Юг» занимала оборонительный рубеж между Ковелем и 120 километрами юго-восточнее Брест-Литовска и польско-румынской границы в Черновцах. Чтобы сдержать продвижение противника в направлении Варшавы, уже в начале июля немецкие части, в том числе 560-й гренадерский батальон особого назначения, заняли участок в 65 километрах северо-западнее Бреста. В середине июля немецкие части в районе Брест-Литовска попали под советское танковое наступление. Красной Армии удалось форсировать Буг. Разбитые части отступили от Бреста в район Бильска Советские части проникли в Бильск с севера и отрезали немецким частям путь на запад. При попытке пробиваться на запад в направлении Варшавы 560-й батальон особого назначения в районе Черемхи, что лежит в 55 километрах на северо-запад от Бреста, вступил в кровопролитные бои. Неся огромные потери, остаткам батальона удалось пробиться на юго-запад от Черемхи, где они 22 июля вышли на железнодорожную линию Волоковыск — Зидлиц. Только немногим удалось достигнуть окрестностей Варшавы, где вновь пришлось вступить в бой».

13 августа 1944 года, то есть почти две недели спустя после начала Варшавского восстания, командование 9-й армии отдало приказ о направлении остатков 560-го и 500-го батальонов из Скерневице в Варшаву, где из них должна была быть сформирована новая «испытательная часть». Три недели спустя, 3 сентября 1944 года, новый 56-й батальон был готов к использованию. Отныне он числился в группе армий «Центр», в которой во время ожесточенных боев на Восточном фронте 500-й батальон «хорошо себя зарекомендовал».

После того как фронт, удерживаемый группой «Центр», был прорван Красной Армией, советские части уже в августе 1944 года достигли Вислы. На тот момент им даже удалось форсировать реку чуть северо-западнее Радома и в районе Сандомира. 9-я армия располагалась по сторонам от польской столицы, в которой тем временем бушевало восстание. В то время немецкий оборонительный рубеж проходил к югу от Варшавы по западному берегу Вислы. Севернее Варшавы располагались 4-й танковый корпус СС и 19-я танковая дивизия, которые с трудом контролировали территории чуть восточнее Вислы, в районе ее слияния с Бугом. Именно в этом районе батальон был передан в распоряжение эсэсовской дивизии «Викинг». В истории этой эсэсовской части, написанной после войны западногерманским исследователем, значились такие строки: «После сокрушительного артиллерийского огня, который велся более часа по всей дивизии, враг нас снова атаковал 3 сентября 1944 года в районе двух часов ночи. В Борках располагался 73-й моторизированный полк, который уступал наступающим русским в три раза. Несмотря на численное превосходство, Советам лишь к полудню удалось проникнуть в восточную часть города Борки. Однако около 20 часов испытательный батальон Ритера проник в город.

О последующем сражении, которое продолжилось 4 сентября 1944 года, говорилось: «Юго-восточнее устья Буга и Нарева закрепились русские. В 6 часов утра была начата операция «Викинг», в ходе которой предстояло уничтожить врага. В ней принимали участие батальон Ритера и часть танковой дивизии СС». Красную Армию удалось выбить с этого плацдарма. 11 сентября 1944 года в журнале боевых действий значилось: «В районе боевых действий в утренние часы русские прорвали линию фронта. Батальон Ритера предпринял контратаку и отбросил врага».

24 сентября 1944 года изрядно потрепанный 560-й батальон был направлен в резерв 9-й армии. Однако 29 сентября его вновь бросили в бой. В это время в Варшаве ликвидировались последние очаги восстания. Рейнхард Шульце, который был ранен, а потому его боевое использование в качестве «испытуемого солдата» длилось всего лишь 4 часа, вспоминал: «В последнем районе Варшавы поляки так окопались и так отчаянно сражались, что немцы просто-напросто не могли его освободить. Тогда кто-то из командования Вермахта сказал: так, мы выводим обыкновенные части и запускаем туда испытательный батальон». После артиллерийской подготовки при поддержке танков 560-й батальон начал штурм варшавского района Золибор. 30 сентября 1944 года остатки сражавшихся сдались. За завершение операции по ликвидации Варшавского восстания командир 560-го батальона майор Ритер 20 октября 1944 года был награжден Рыцарским Крестом.

За период с весны 1943 года по сентябрь 1944 года в документах не нашлось ни одного упоминания о «ненадежности» «испытуемых солдат». Были, конечно, попытки дезертировать с фронта. Кого-то из дезертиров расстреливали, кому-то давали 10 лет тюрьмы. Впрочем, дезертирство в тот момент стало набирать обороты. В записках того времени содержатся такие слова: «Из высказываний складывается впечатление, что большую часть беглецов и дезертиров составляют солдаты 560-го и 500-го батальонов». До сих пор остается загадкой, сколько «испытуемых» добровольно сдалось в плен Красной Армии. О том, что подобные случаи были, можно было узнать из листовки национального комитета «Свободная Германия», которые раскидывались в октябре 1943 года над немецкими позициями в Мелитополе. В листовке говорилось: «При наступлении русских не стреляйте и не убегайте. Как только вы их заметите, поднимите высоко руки и сдавайтесь в плен. Так поступили солдаты 560-го батальона Курт Пентен, Генрих Пенц, Герхард Шмит и многие другие». По всей видимости, добровольная сдача в плен не была настолько массовой, чтобы поставить под угрозу внутренний порядок в «испытательном батальоне». Но то, что подобные процессы шли, отмечалось в соседних с 560-м батальоном частях. В частности, сохранилось сообщение от 22 апреля 1944 года, которое вышло из недр 1-го моторизированного батальона 5-й полевой дивизии Люфтваффе: «К югу от батальона назначенная часть моторизированной роты по прошествии некоторого времени отказалась идти в бой. Все попытки потерпели неудачу. Солдаты бросили оружие и в полном беспорядке покинули позиции. Когда главный врач общевойскового соединения хотел вновь послать их вперед, те объяснили, что никогда не возьмут в руки оружия. Когда он выдал карабины, которые принадлежали раненым и попросил их идти в атаку, то они вновь выбросили оружие и направились в сторону Крымской. Когда 4 апреля 1943 года взвод численностью в 22 человека получил приказ вступить в бой, то на передовую выдвинулось только 15 человек, так как семеро остались на своих позициях. Очевидно, что этих людей нельзя было сдвинуть со своего места, только с применением силы. Отступление в полном беспорядке — это ясный признак того, что моторизированная рота вообще не имеет воли для продолжения борьбы. Единственной задачей для этих людей является спасение собственной жизни».

Когда 560-й батальон в августе 1944 года вел ожесточенные бои, в штаб дивизии приходили следующие документы: «В силу многочисленных случаев дезертирства из 786-го турецкого батальона требую срочно убрать его с фронта». В журнале боевых действий 9-й армии можно было прочитать и о 73-й немецкой пехотной дивизии, в которой не наблюдалось «устойчивости»:

«12 сентября 1944 года. Все еще сильный в численном отношении пехотный полк 73-й дивизии отказывается вступать в бой. Первый же натиск отбросил полк с позиций. Разбежавшихся солдат удалось собрать в Праге только при помощи жандармерии. Военно-полевые суды выносят один приговор за другим.

19 сентября 1944 года. Этот день станет решающим в судьбе 73-й пехотной дивизии. Фюрер отказался его распустить. Солдат, повинных в трусости и бегстве, по законам военного 'времени надо расстрелять. Особый суд станет проводить расследование под началом генерал-майора Зикениуса, командующего 391-й охранной дивизией. Вся дивизия находится в оцеплении, которое будет пребывать до того момента, как ее пошлют пройти «испытание». Однако ничего похожего в 560-м батальоне мы не наблюдаем.

Если говорить о 500-м батальоне, то до конца мая 1943 года он являлся частью 101-й егерской дивизии. Затем батальон в режиме «пожарной команды» перебрасывался в самые различные части, например, 13-ю танковую дивизию, 79-ю пехотную дивизию, 98-ю пехотную дивизию, 304-ю пехотную дивизию, 306-ю пехотную дивизию, 335-ю пехотную дивизию. При этом в конце мая 1944 года он вновь был возвращен в состав 101-й егерской дивизии. Документы о боевых действиях батальона сохранились только на лето 1943 года. В июне 1943 года командир 500-го батальона сообщал в Верховное командование сухопутных сил: «Остатки батальона — боевой состав 30 солдат — после ожесточенных оборонительных боев в начале июне на кубанском плацдарме западнее Крымской продолжают удерживать этот участок фронта. Несмотря на огромные потери, испытуемые солдаты продолжают демонстрировать отличный боевой дух. Складывается впечатление, что во время оборонительных боев остатки батальона прониклись идеей своего особого предназначения и верят в прохождение испытания. После того как уже бои во время зимнего отступления дали множество шансов для испытания, лучшим способом для искупления провинностей была попытка прорыва русских позиций на кубанском плацдарме».

После того как в июле батальон был пополнен свежими силами, которые согласно документам были «послушными и готовыми к использованию», о боях периода августа — сентября 1943 года сообщалось следующее: «После огромных потерь в ходе боев 13 сентября 1943 года батальон был направлен в резерв. 13 сентября была отдана команда: в тот же самый день вывезти его воздушным транспортом. Обоз батальона должен был быть перевезен по железной дороге. 28 сентября 1943 года русские несколько раз атаковали батальон. Однако все нападения были отбиты. 30 сентября русские силами трех армейских корпусов при поддержке 240 танков начали мощное наступление. Однако русским не удавалось прорвать участок фронта, удерживаемый батальоном. После кровопролитных боев русские прорвали фронт у соседней части. В итоге враг попытался атаковать батальон с тыла силами пехотного полка и 30 танков. Несмотря на то, что батальон был атакован превосходящими силами противника с трех сторон, солдаты не покинули своих позиций. Только когда натиск стал чересчур сильным, батальон был вынужден отступить. В этой героической борьбе солдаты батальона в основной массе проявили себя как смелые воины».

Таким образом, данные документы указывают на то, что 500-й пехотный батальон особого назначения можно было рассматривать как наиболее надежное воинское формирование, что постепенно придавало ему характер некоей «элитарной части». Интересен «Отчет о деятельности батальона», который датирован 9 октября года. В нем указываются очевидные признаки предполагаемого изменения внутреннего климата в 500-м батальоне. «У испытуемых команд возникает впечатление, что их используют как «пушечное мясо». Это также подтверждается русской листовкой, которую сбросили с воздуха на 500-й батальон, когда тот в августе вел тяжелейшие бои на кубанском полигоне. В листовке 500-й батальон обозначался как «формирование смертников», в котором человек ничего не значит».

В самом деле, кажется, в сентябре 1943 года в 500-м батальоне начинаются серьезные проблемы с так называемым «самообладанием». 7 декабря 1943 года предпринята попытка дезертирства. Сбежавший был схвачен жандармерией. 23 января 1944 года появляется приказ об аресте некоего Фридриха У., который обвиняется в «подрыве боеспособности и недозволенном оставлении части». Всего за год (с декабря 1943 года по декабрь 1944 года) солдатам 500-го батальона было вынесено семь смертных приговоров. В четырех случаях дезертиров приговорили к 12 годам тюрьмы. 29 сентября 1943 года произошел первый случай сдачи в плен Красной Армии. Эту попытку предприняли «испытуемые солдаты» Рихард Б. и Энгельберт Г., Рихард Б. в свое время за кражу был приговорен к 6 месяцам тюремного заключения, которое было заменено службой в 500-м батальоне. Ротный командир обращал на него внимание, дав следующую характеристику: «Рихард Б. обладает скрытным характером, весьма сдержан, держится особняком. Среди сослуживцев пользуется дурной славой. В духовном плане — очень тяжелый человек. Физически слабый и медлительный. Его поведение во время тяжелых боев за Ленинское (8–12 сентября 1943 года, кубанский плацдарм) оценивается как отличное».

Но судя по всему, инициатором перехода на сторону Красной Армии был Энгельберт Г., который был ознакомлен с советской пропагандой. Уже во время августовских боев он пытался убедить некоторых сослуживцев добровольно сдаться в плен. При этом Энгельберт Г. демонстрировал как житель Верхней Силезии хорошее знание польского языка. Его политическая мотивация могла быть продиктована особым польским самосознанием. В прошлом же Энгельберт Г. был осужден за «самовольное оставление части» и приговорен к двум годам тюрьмы.

Нет никакого сомнения в том, что описанные инциденты не исчерпывают всех случаев «подрыва боеспособности», «трусости», «дезертирства», «перехода на сторону врага». Но это только те случаи, которые были зарегистрированы в документах. Тем не менее в 500-м батальоне не было никаких признаков того, что часть полностью могла выйти из повиновения. Во всяком случае, она продолжала считаться надежной и готовой для применения на фронте.

Если подобные инциденты и случались, то они касались других подразделений 6-й армии, куда на тот момент входил 500-й батальон. Пожалуй, в большей мере это относится к 999-му XV пехотному батальону, который, как следует из номера, был одной из «999-х испытательных частей». Это формирование сменило 31 декабря 1944 года 500-й батальон на Днепровском плацдарме в районе Берислава, что находился к северо-западу от Херсона. В январе 1944 года из 999-го батальона на советскую сторону перешло множество солдат — главным образом немецкие коммунисты. По этой причине уже 8 февраля 1942 года офицер контрразведки 6-й армии был вынужден консультироваться с контрразведкой группы армий «А». Было принято решение, что 99-й батальон не был предназначен для использования на фронте. Батальон отозвали с передовой в силу его абсолютной ненадежности. Для того чтобы получить контроль над батальоном и прекратить подрывную пропаганду, в состав 999-го батальона был внедрен специальный агент тайной полевой полиции. После того как агент стал делать донесения, при драматических обстоятельствах были арестованы и разоружены все «политические» из состава данного 999-го батальона. Тот же самый процесс несколько позже повторился в 999-х батальонах XIV и XVII. В итоге в марте 1944 года в Германию для проведения более подробного расследования было направлено около 450 человек, бывших «политических» солдат 999-х батальонов. Уже после нескольких недель использования на Восточном фронте военное командование получило наглядные доказательства полной противоположности 500-х и 999-х батальонов. Попытка заменить одни другими закончилась провалом. Интересным и показательным является, какие воспоминания остались после короткой встречи 500-х батальонов с 999-ми, которая состоялась весной 1944 года. Эрвин Барц в 1956 году опубликовал в ГДР свои мемуары, в которых говорилось: «Мы сменяем 500-е формирование. 500-е — это солдаты, которые позволили себе совершить нарушение воинской дисциплины, за что и были подвергнуты наказанию. Среди них находится много бывших фельдфебелей и унтер-офицеры, и даже разжалованные офицеры. «Испытание», которым пугают солдат регулярных частей, является беспощадным.

Обоз этого воинского формирования напоминает торговый караван. На машинах, к которым привязан скот, громоздятся столы, кровати, картины. Каждое отделение создает свой собственный склад провизии и товаров. Лучше всего приходится поварам. 500-е сердятся, что их спокойная окопная жизнь подходит к концу.

«Вам несказанно повезло, — бросает один из них, — можете быть спокойны, Иванам нет до вас никакого дела. Вообще здесь живется неплохо. Иногда, конечно, из-за недостач будут потрясать пистолетом перед носом. Главное время от времени перепрятывать то, что вы умыкнули».

Без сомнения, в оценке, которую 999-м дал Иоганн Фрике, служащий уставного персонала 500-го батальона, читались многочисленные предубеждения: «Нас сменили 999-е, и мы сразу же покинули позиции. Мы уже были на марше для выполнения нового задания, когда поступил приказ повернуть. 999-х выбили с позиций. Мы относились отрицательно к 999-м хотя бы потому, что они сдали позиции, которые мы удерживали. Они не были нашими приятелями. Отношение к ним было плохое, так как они как раз и были преступниками. 999-е не были хорошим формированием».

Подобное взаимное восприятие 999-х и солдат 500-х батальонов проливает свет на специфические взаимоотношения между двумя видами «испытательных формирований». Если принимать во внимание расширение действий антифашистского сопротивления, то можно объяснить негативное отношение к 999-м. В то время как история 999-х батальонов была неразрывна связана с антифашистской деятельностью «политических», то подобные действия в 500-х батальонах были единичными. Это было продиктовано тем, что данному формированию неуклонно пытались придать некий «элитарный характер». По мнению Иоганна Фрике, 500-й батальон приобрел подобный характер где-то летом 1944 года. Относительно этого времени он говорил: «Мы были «пожарной командой». Если иваны где-то прорывали фронт, то нас тут же посылали туда. Можно сказать без лишней гордости, что нам удавалось справиться с задачей. Когда иваны узнавали, что нас перекидывали на их участок фронта, то они переставали атаковать. Пока мы существовали, то все могли спокойно спать, так как все тяжести были позади. Может быть, это звучит несколько помпезно, но это было именно так. По крайней мере так было в первые годы. Нам не удалось выбить Иванов из России. Но мы всегда были вынуждены двигаться вперед, там, где другие отступали. Боже упаси, я не хочу сказать, что другие ни на что не годились. Но мы всегда удерживали наши позиции».

Несмотря на пафос бывшего вояки и раздутое самомнение он в принципе очень точно описывал ситуацию, сложившуюся вокруг 500-го батальона. Особую гордость у него вызвало обстоятельство, что «хронист» 100-й егерской дивизии отметил успешную контратаку 500-го батальона, предпринятую в октябре 1944 года. В тот момент батальон находился в Карпатах, где Красная Армия, неся громадные потери, предприняла операцию по деблокированию Словацкого национального восстания. О тогдашних боях в горах можно было прочитать: «3 октября на левом фланге дивизии 500-й батальон пошел в наступление. После длительного и обманчивого затишья между боями батальон без артподготовки внезапно напал на позиции неприятеля в Окраглике. В 11 часов эта высота была захвачена. Русские сразу же предприняли контратаку с запада. Они оттеснили к Земпленороци. 550-й батальон собрал все резервы и вновь атаковал русских с юго-востока. В 15 часов Окраглик был отвоеван обратно».

Если мы обратимся к истории 550-го батальона, то мы увидим, что с марта 1943 года по июнь 1944 года, то есть до момента крушения группы армий «Центр», он вел бои по пути отступления от Велижа к Витебску. При этом (как и во всех остальных случаях) батальон кидали на самые сложные участки фронта. О ситуации в марте 1943 года рассказывал бывший солдат батальона: «Испытательный батальон занимал самые скверные и бесперспективные позиции, имея задание удерживать путь от Дюны и Велижа. Русские занимали противоположный берег Дюны и имели численное преимущество на всех позициях. Единственным путем для подвоза припасов и продовольствия была Дюна, которая находилась под постоянным русским обстрелом. Именно этим объяснялось плохое снабжение и явный недостаток продовольствия. Так плохо я не питался еще ни в один из военных дней».

В конце апреля 1943 года 550-й батальон был переброшен на новое место. В журнале боевых действий 83-й пехотной дивизий было написано: «11 апреля 1943 года. Перед перебрасыванием 550-го батальона в новое место ходатайствую о трехдневном отдыхе. Командир объясняет, что данного срока достаточно для подготовки к ведению боевых действий на весьма сложном участке фронта под Кривкой».

В общей линии фронта под Кривкой образовался выступ, который атаковался сразу с нескольких сторон. В тот момент это был самый горячий участок в районе Велижа. 31 мая 1943 года 550-й батальон здесь испробовал на себе мощное советское наступление. В документах 3-й танковой армии о нем говорилось: «В 19 часов 30 минут после сильной артподготовки в районе Кривки предпринято наступление силами 300–400 солдат и 4 танков. В 22 часа 30 минут предпринята контратака. Потери неприятеля — 96 убитых и 5 взятых в плен. Собственные потери — 5 убитых, 28 раненых. Особо надо выделить 550-й испытательный батальон, сражался очень смело».

1 июня 1943 года командование 330-й пехотной дивизии дает батальону следующую оценку: «Батальон полностью пригоден для обороны и очень хорошо сражается при локальных наступательных операциях. Для более крупных наступлений не хватает навыков. В ходе нескольких ударных операций батальон доказал хорошее состояние духа». Такие ударные операции продолжались еще несколько месяцев. Когда в конце августа 1943 года в батальон прибыл транспорт с пополнением, «состояние батальона сохранялось на высоте». Затем батальон был переброшен из 330-й пехотной дивизии в 87-ю пехотную дивизию, где также получил положительные отзывы. «Так называемый 550-й испытательный батальон, который отличился при обороне «кривского выступа», в будущем может оказаться пригодным в рамках 87-й дивизии».

В ходе «выравнивания фронта», предпринятого в сентябре 1943 года, батальон поначалу пытался атаковать, однако в ноябре 1943 года ушел в глухую оборону в 20 километрах восточнее Витебска. В ноябре 1943 года и в феврале 1944 года немецким частям с трудом удалось отразить два наступления Красной Армии, направленных на освобождение города.

Основной удар пришелся на 206-ю пехотную дивизию, в которую и был переброшен 550-й батальон. В немецкой историографии считается, что зимние сражения в районе Витебска были «бесспорным триумфом в истории 206-й пехотной дивизии». «То, что во время этих сражений дивизия дважды упоминалась в сводках Вермахта, отчетливо показывает, что она особо выделялась среди прочих воинских формирований. Зимой 1943–1944 годов Витебск был форпостом немецких частей на Восточном фронте, о который разбились самые крупные наступления противника. В то же время на других участках Восточного фронта все отчетливее проявлялись признаки военной катастрофы». В ходе этих сражений 550-й батальон был почти полностью уничтожен, но об этом не сохранилось почти никаких упоминаний. Уже в окрестностях Кривки с сентября 1944 года он нес грандиозные потери. Когда 24 сентября 1944 года командующий 3-й танковой армией указывал генералу-фельдмаршалу Бушу на высокие потери и явный недостаток резервов, то он в качестве примера приводил именно 550-й батальон, в котором оставалось едва ли больше половины боевого состава. Хотя в ноябре — декабре 1943 года в батальон не раз доставлялись транспорты с пополнением, но в ходе зимнего сражения за Витебск он был настолько потрепан, что в феврале 1944 года его первая рота состояла всего лишь из 11 солдат.

В конце апреля 1944 года остатки батальона на несколько дней были отведены с передовой. Тогда прибывало очередное пополнение. По мнению одного из офицеров военно-полевого суда, «550-й испытательный батальон являл собой замечательное оперативное формирование». Причину этого он видел в надлежащем подборе «человеческого материала», что касалось и уставного персонала, и «испытуемых солдат». В частности, пбсле войны он заявлял: «Я в течение года курировал 550-пехотный батальон особого назначения. Я был свидетелем, как в это время он успешно использовался на самом опасном участке фронта, ограниченном Витебском— Велижем—Демидовом».

Уже в начале мая 1944 года 550-й батальон ожидало новое задание. Он был брошен на ответственный участок фронта, юго-восточнее Витебска. В своих мемуарах «Мой путь с 45-й пехотной дивизией» Рудольф Гшёпф писал: «Самым уязвимым местом на Восточном фронте был выступ, образованный позициями группы армий «Центр», который так и напрашивался, чтобы взяли его в клещи и окружили». В те дни 550-й батальон сначала входил в состав 14-й, а затем 299-й пехотной дивизии.

Когда 22 июня 1944-го началось генеральное наступление Красной Армии, в ходе которого была разгромлена группа «Центр», то 550-й батальон был одним из первых, кто принял бой. Выживших почти не осталось. Немногие оставшиеся в живых оказались в числе 57 тысяч немецких военнопленных, которых 17 октября 1944 года провели по улицам Москвы. Одним из таких «счастливчиков» был Иоахим Т., который попал в батальон в апреле 1944 года. Из его воспоминаний следует, что в мае — июне 1944 года 550-й батальон соблюдал все ту же «мужественность», что и ранее: «Нас бросали туда, где пахло жареным. Сейчас можно смело утверждать, что наверху с самого начала предполагали, что у нас будут огромные потери. Они наверняка полагали: раз это осужденные, то мы лучше пожертвуем ими. Но при этом они также знали, что у нас был свой кодекс чести, и что мы в отличие от прочих были рады испытаниям».

Последний в отличие от Хайнца Ферлайха не принадлежал к «Красной капелле». Ферлайх, берлинский коммунист, судя по всему, прибыл на фронт под Витебск в том же самом эшелоне, что и Иоахим Т. Он не намеревался показывать чудеса героизма и гибнуть за гитлеровскую Германию, а потому Хайлц Ферлайх в первом же бою добровольно сдался в плен советским войскам. Судьба Ферлайха не была простой — в январе 1944 года он оказался в тюрьме Вермахта в Торгау, откуда его перевели в тюрьму Дибург, а уже именно оттуда после перепроверки он попал в «испытательный батальон». Накануне отправки на фронт он встретился с женой, заявив ей, что в «любом случае переедет на советскую сторону». Это был рискованный шаг, но Ферлайх пошел на такое признание, дабы супруга не волновалась, если бы ей пришла похоронка или сообщение, что он пропал без вести.

В самом деле Хайнц Ферлайх уже давно находился в советском плену, когда к нему домой пришло официальное извещение о его гибели. Впрочем, принадлежность Ферлайха 550-му батальону вызвала определенные подозрения, что являлось препятствием его привлечению к антифашистской работе, а позже возвращению его на родину. Недоразумение было устранено, когда из Германии пришли списки активистов КПГ, которые были заверены функционерами СЕПГ.

После полного уничтожения летом 1944 года 550-го батальона в Скерневице его сформировали заново. Поначалу новичков направили на западный берег Вислы, в местечко, находившееся в 40 километрах к югу от Варшавы. Именно там располагался один из плацдармов Красной Армии. 1 августа 1944 года новый 550-й батальон был придан для усиления 1132-й гренадерской бригады. Именно тогда был получен первый боевой приказ.

«Приказ командования 1132-й гренадерской бригады.

Враг попытается расширять захваченный плацдарм в устье р. Пилица, нанеся удар в южном и юго-западном направлении. В ночь с 1 на 2 августа началось строительство моста.

Усиленной 1132-й гренадерской бригаде в первую очередь перекрыть плацдарм по линии Магнушев — Минск — Мазовецки, и уничтожить врага после прибытия подкрепления. Начало наступления — 2 августа 1944 года.

Атаку предпринять силами 2-го батальона 1132-й гренадерской бригады, 1-й батареи, 550-го ударного батальона, 2-го батальона 73-го моторизированного полка».

До нас не дошло сведений о том, как себя проявил 550-й батальон в боях под Варшавой. Во всяком случае, известно, что советский плацдарм так и не был взят. Александр Шель, бывший служащий упоминавшегося выше усиленного 73-го моторизированного полка, позже вспоминал о 550-м батальоне: «550-й батальон поначалу имел неплохую репутацию. Именно поэтому его поставили между батальонами 1132-й гренадерской бригады, что не было органичным построением… В то время для 550-го батальона еле-еле нашли офицеров. Поэтому командование батальона оказалось в безнадежном состоянии. Его боевая численность была крошечной. Ротой командовал какой-то фельдфебель. Он был выбран на эту должность своими сослуживцами. Впрочем, он умел навести порядок.

Основные силы 19-й танковой дивизии подтягивались два дня — 4–5 августа 1944 года. Именно в это время враг атаковал батальон. Красная Армия прорвала его оборону, так как у батальона явно не хватало сил сдержать натиск… После прибытия 19-й танковой дивизии батальон стал подчиняться полковнику Шлипперу. Его позиции постоянно атаковали. Временное отсутствие командования еще более ухудшало ситуацию. Лишь только уверенное командование капитана Шувирта и стойкость 73-го моторизированного полка позволили продержаться эти два дня».

В конце августа 1944 года 550-й батальон вместе с частью 19-й танковой дивизии передислоцируется на север от Варшавы, где Красной Армии удалось сначала форсировать Буг, а затем и Нарев. Батальон переходит под командование 5-й танковой дивизии СС «Викинг», которая пытается остановить советское наступление. Там батальон вновь отличается во время двух наступательных операций. Источники указывают, что 550-й батальон до конца лета 1944 года ни в чем не уступал другим «500-м испытательным частям». В этой связи особый интерес представляет оценка офицера военно-полевого суда, мнение которого уже приводилось выше. «По итогам моего годового курирования 550-го батальона я могу заявить, что в него поступало не больше осужденных преступников, чем в другие фронтовые части». Это высказывание можно проверить, так как сохранились «штрафные листы» 206-й пехотной дивизии, которые охватывают период с ноября 1943 года по апрель 1944 года. В этот период 550-й батальон как раз числился в составе этой дивизии. За указанный период было засвидетельствовано вынесение 339 судебных процессов, в том числе таких, которые закончились оправдательным приговором. В 67 из 339 случаев (что составляет приблизительно 20 %) речь шла о служащих 550-го батальона. Если посмотрим на боевую численность батальона, то увидим, что это было едва ли больше 10 % его личного состава. Тем не менее данные цифры говорят, что в батальоне взыскания выносились не в пример чаще, нежели в других армейских частях. При этом надо подчеркнуть, что наряду с достаточно «безобидными» преступлениями (кражами, непослушанием, запрещенным ношением чужих наград) большую часть занимали тяжкие вйинские проступки. 33 случая (то есть половина) касались дезертирства. По этому поводу было проведено два Заседания военно-полевого суда, по итогам которого пятеро провинившихся были казнены, а четверо были приговорены к большим срокам тюремного заключения/. Оставшиеся 25 дел были переданы в другие суды. Причем в 18 случаях это был военно-полевой суд 225-й полевой комендатуры (Скерневице). 12 дел относилось к «самовольному оставлению» части — в данных случаях приговор был вполне снисходительным. Только в одном случае обвиняемый был приговорен к восьми годам тюрьмы — но здесь речь шла о проявлении «трусости». Самым громким процессом был суд над тремя солдатами, которые обвинялись в «подстрекательстве к бунту». Двое из них были казнены.

Эти цифры показывают, что начиная с конца 1943 года в 550-м батальоне, как и во всех 500-х батальонах, наблюдался рост нарушений дисциплины, что военным руководством рассматривалось как «потеря самообладания». Можно найти самые различные причины этого. Во-первых, общая для всего Вермахта усталость от войны. Во-вторых, это высокие потери в батальонах, что играло, наверное, самую важную роль в расшатывании дисциплины. С конца 1943 года прохождение «испытания» для большинства солдат из батальонов становилось фарсом. Шансы на выживание были настолько минимальны, что о реабилитации уже никто не думал. А стало быть, никто не думал о возвращении в прошлые части, что имело негативные последствия. И, наконец, нужно исходить из того, что свою роль играла советская пропаганда. В первые годы войны она была весьма примитивна. Но по мере военных успехов Красной Армии к пропагандистским акциям стали привлекаться немецкие антифашисты из числа пленных. Их работа значительно повышала эффективность антигитлеровской агитации. Среди дезертиров все чаще и чаще стали попадаться солдаты, которые намеревались перейти на сторону Красной Армии или добровольно сдаться в плен. Если говорить о 550-м батальоне, то сохранились следующие сведения. 23 ноября 1943 года на сторону Красной Армии перешел Вальтер Ф. 26 января 1944 года это сделал Вильгельм М. 17 февраля 1944 года добровольно в плен сдались Штефан Э. и Рудольф П. 8 апреля 1944 года их примеру последовал Рудольф 3. Сохранились биографии этих «перебежчиков». Большинство из них были собраны во время расследования гестапо, которое решало, какие меры принять к семьям «предателей».

В случае Вальтера Ф. гестапо удалось собрать следующее досье: «Перешедший на сторону Советского Союза Вальтер Ф, кофейный плантатор, родился 20 февраля 1914 года в Брюсселе в семье дипломированного инженера. С политической точки зрения никак не дискредитировал себя. С конца 1932 года по начало 1933 года временно состоял в CA. Факты, которые позволяют говорить о настоящем или прошлом негативном отношении к национал-социализму, не известны. Напротив, Ф. в прошлом может характеризоваться как авантюрист.

После 8 лет посещения средней школы и 2 лет обучения в сельской школе не получил никакого профессионального образования. В 1933 году без разрешения матери направился путешествовать в Рим, а затем на свой страх и риск эмигрировал в Восточную Африку, где, пребывая в немецкой общине, якобы два года трудился кофейным плантатором. Объехал все окрестности, пытался быть охотником. Некоторое время нищенствовал. Из Танганьики вернулся обратно в немецкий рейх.

Из следующего сообщения уполномоченного начальника охранной полиции и СД по Бельгии и Франции следует, что Ф. уже 29 декабря 1940 года дезертировал из своей части (индекс полевой почты 38 061 D) в незанятую немецкими войсками часть Франции. Позже он выдвигал невероятную версию о том, что был послан туда по служебным делам. Мать Ф. пользуется в районном комитете НСДАП хорошей репутацией. Не удалось установить сведений о прошлом или нынешнем негативном отношении к партии, что могло бы повлиять на дезертирство ее сына или его последующий переход»

Рожденный в Чехословакии и выросший там «фольксдойче» Штефан Э. явился для гестапо «трудным орешком». Его мотивацию не удалось установить. В 1941 году он был приговорен к 5 годам тюрьмы за «самострел». При этом суд пришел к выводу, что действия Штефана Э. не были продиктованы антигосударственными установками. Он хотел изобразить свое ранение как акт участников французского Сопротивления, дабы, с одной стороны, заработать признание, с другой стороны, получить отпуск и уладить по возвращении на родину кое-какие семейные дела. Из объявленного 3 октября 1941 года приговора мы узнаем биографию дипломированного коммерсанта Штефана Э. «В Чехословакии он не мог найти себе никакой работы, так как был немцем. В 1927 году он получил первую судимость. В Братиславе он остался должен хозяйке квартиры 220 крон, за что был приговорен к 11 дням ареста. В феврале 1927 он был призван в чехословацкую армию, где прослужил 18 месяцев. После демобилизации в 1928 году он смог устроиться бухгалтером, но был уволен с работы, так как его уличили в растрате 200 крон. За этот проступок он был приговорен к 4 месяцам тюрьмы. После отбытия этого заключения ему не удалось найти подходящего занятия. Поэтому он странствовал с бродячими театральными труппами, в которых он выполнял роль декоратора, подсобного рабочего и расклейщика афиш. В 1931 году он временно устроился на должность второго бухгалтера в фирму «Сименс и Шукерт» (Братислава). Оттуда он был уволен якобы по болезни. После этого он вновь присоединился к актерской труппе, которая странствовала от деревни к деревне, что позволяло ее участникам зарабатывать скудные средства. Так как летом актерский бизнес не приносил особых прибылей, он нередко нанимался батраком к крестьянам. Так как пьесы, в которых он принимал участие, противоречили законам, в 1931 году он вновь оказался в тюрьме… В 1932 году он был приговорен к штрафу в 5 шиллингов за неразрешенное ношение оружия, которое, по его утверждению, было всего лишь театральным реквизитом. 12 сентября 1934 года он был приговорен к 3 месяцам тюрьмы, так как попытался подделать паспорт на имя Отто Бергнера… Весной 1938 находился подсудимый в

Вельсе (Австрия), где пытался найти подходящую работу на бирже труда. Но это было маловероятно, так как он был гражданином Чехословакии, у которого не было никаких рекомендаций. По этой причине он подделал рекомендательное письмо, в котором он назвал себя членом НСДАП и ветераном CA. Кроме этого, он указывал, что был осужден за политическую деятельность и якобы именно из-за этого потерял работу в «Сименсе». Далее в письме утверждалось, что подсудимый был рекомендован имперским министром доктором Франком. На основании этого письма подсудимый 1 апреля 1938 года смог устроиться в комендатуру авиационной базы в Вельсе в качестве бухгалтера по начислению заработной платы. При ближайшей проверке документов был обнаружен подлог и 14 апреля 1938 года подсудимый был вновь задержан. Несколько недель спустя он был освобожден из тюрьмы, так как он подпадал под действие амнистии». Подобной справки вполне должно хватить, чтобы сформировать образ этого Штефана Э, который в 1938 году присоединился к Судетско-немец-кой партии (прогитлеровская организация в Чехословакии), а после начала войны пошел добровольцем в Вермахт.

14 февраля 1944 года Штефан Э. первый раз обратился с советской стороны через громкоговорители к своим бывшим сослуживцам из 550-го батальона. Стрелок Вильгельм А. вспоминал об этом: «Поначалу из пропагандистского динамика русских лилась музыка. Когда она закончилась, я услышал: «Внимание! Специально для первой роты 550-го батальона. Это говорит стрелок Штефан Э. В нашем батальоне погибло более 300 человек. Что еще нужно для нашей борьбы? Переходите к русским. Здесь отличная еда! Нас направят для работы на промышленные предприятия, обеспечат сытным пайком и дадут возможность поспать ночью. Нам даже позволят встречаться с женщинами. Первая рота состоит из 11 человек, 9 из которых ищут еду. Как в этих условиях можно наступать? И еще одно, я с удовольствием увидел бы вновь унтер-офицера Шпигеля!» Я не уверен, что дословно воспроизвел его речь. Но содержание я передал очень близко к тексту. Упомянутые Штефаном Э. 11 человек из 1-й роты были абсолютной правдой… Унтер-офицер Шпигель был ранен и с трудом мог выйти к своему отделению из блиндажа. Это был суровый баварский вояка, который любил рубануть в глаза правду-матку».

Рудольф 3., который 8 апреля 1944 года перешел на сторону Красной Армии, был лишь известен тем, что весной 1944 года был приговорен к тюремному заключению за членовредительство. В тюрьме он воспользовался возможностью и пошел в 550-й батальон. Пробыв в батальоне всего две недели, он сбежал. Ротный командир так объяснял поступок Рудольфе 3.: «На деле он оказался ненадежным и трусоватым. Его даже не могли охарактеризовать в роте, в которой он пробыл всего-то ничего».

Но если с осени 1943 года наблюдался рост случаев дезертирства, «предательства», «морального разложения», то эти процессы все равно не достигали того уровня, чтобы поставить под угрозу внутреннее устройство батальона. Это можно доказать примером того, что в соответствующих актах не содержится негативных оценок 500-х батальонов. «Негативные» проявления были присущи всем фронтовым частям. Можно привести несколько примеров. 21 июня 1943 года штаб 3-й танковой армии стал отмечать «признаки разложения» в казачьих частях. А 22 июля 1943 года в документах той же части мы встречаем запись: «Полевая учебная дивизия на одну треть состоит из эльзасцев, жителей Лотарингии и Люксембурга. В их перлюстрированных письмах выявлены тревожные нотки. В многочисленных случаях они исходят не из германофильской позиции, а из необходимости тесной связи с Францией. Они радуются потерям, которые Германия несет в этой войне. Они ликуют по поводу каждого поражения. Во время высадки на Сицилии они в большинстве своем подчеркивают, что наконец-то вскоре закончится война». Похожие опасения звучали и в августе 1943 года: «Эльзасцы, жители Лотарингии и Люксембурга в значительной мере политически ненадежны. Поэтому направление этих частей на фронт является попыткой установить над ними жесткий контроль». Как показывали последующие документы, эта «попытка» закончилась полным крахом. 27 мая 1944 года дезертирство среди «западных» добровольцев достигло поразительных размеров. В документах 9-й армии, к которой в сентябре — октябре 1944 года был приписан 550-й батальон, содержится оценка различных инонациональных частей Вермахта и Ваффен-СС. «1-й и 2-й восточно-мусульманские полки СС, азербайджанские части и 3-й казачий полк, в равной степени, как и 501-й егерский батальон СС в силу изменившейся обстановки на фронте ослаблены настолько, что нет никакой гарантии, будут ли они выполнять отданные приказы».

Искать нечто подобное в 550-м батальоне — пустая трата времени. Единственный «неприятный» инцидент произошел лишь в марте 1943 года. Опишем его предельно подробно, так как этот единичный случай дает интересный материал для размышлений. В частности, он позволяет ответить на вопрос: в какой мере 500-е батальоны были задействованы в антифашистской деятельности.

27 марта 1943 года в журнале боевых действий 83-й пехотной дивизии появилась запись: «В 550-м батальоне бывший осужденный за грабеж застрелил своего командира отделения и трех солдат, а также тяжело ранил несколько человек. Так как убийца скрылся с места преступления, то все полевые комендатуры уведомлены о проверке подозрительных личностей». Тогда преступнику, которым был некий Фриц К., удалось скрыться. Его поймали уже после войны. В 1951 году за убийство четырех людей он был приговорен к 10 годам тюремного заключения. В документах Вермахта осталось лишь сухое упоминание о прошлом грабеже. Это слишком тусклая характеристика для жизни бывшего деревообделочника Фрица К. Сам он так описал обстоятельства грабежа, который он совершил в оккупированной Франции, будучи солдатом Вермахта: «В январе 1942 года во время увольнительной я и несколько моих сослуживцев шлялись по гостиницам. Мы были довольно сильно выпивши, когда обнаружили, что у нас закончились деньги. Мы располагались в одной из гостиниц Лилля. Так как, кроме нас, в гостинице не было никаких других постояльцев, то решили утащить деньги из кассы. Пока мой приятель держал хозяина гостиницы на мушке пистолета, я вынимал деньги из кассы. Всего там набралось около 35 марок». Когда суд приговорил Фрица К. не к 5 годам тюрьмы (как полагалось за грабеж), а всего лишь к 2 годам, то стало понятно, что 21 — летний юноша даже по представлениям суровых нацистских судей никак не попадал в категорию закоренелых преступников. После того как Фриц отбыл 8 месяцев тюремного заключения, он был направлен в батальоны. В январе 1943 года он должен был проходить «испытание» в 550-м батальоне. При распределении его зачислили в 3-ю роту. По высказыванию одного из солдат, у 3-й роты был самый отвратительный командир, так что попадание в нее уже само по себе было наказанием. Фрицу К. сложнее других удавалось привыкнуть к новой жизни. Он был недоволен плохим питанием, жестоким обращением, считал себя несправедливо осужденным, а потому все команды выполнял неохотно, если вообще выполнял. Фриц К. неохотно общался не только с «уставным персоналом», но и сослуживцами из числа «испытуемых». Он постоянно ходил с грустным выражением лица. Неудивительно, что вскоре он прослыл в батальоне «белой вороной», человеком, который не хотел делать то, что делали другие. Его считали ненадежным солдатом. Его первый командир отделения 26 февраля 1943 года занес в записную книжку: «Не выполняет приказы, постоянно носит теплое пальто, замкнутый, сложно повести за собой». Сослуживцам действия Фрица казались бессмысленными, так как они не могли понять, как можно было так сильно мерзнуть. Во избежание конфликтов Фрица К. перевели в соседнее отделение. Но там проблем у него не убавилось. Новый ротный командир отказывался мириться с выходками «чудака». В то время как остальные воспринимали свою службу как нечто само собой разумеющееся, Фриц считал ее чудовищной. Возможно, военная служба вообще претила ему, как человеку с сильно выраженным чувством собственного достоинства. В любом случае, жизнь в роте он находил невыносимой. 26 марта 1943 года новый командир отделения набросился на него с угрозами. Как говорили очевидцы, «сукин сын», было самым мягким из ругательств, обрушенных на Фрица К. Суть сводилась к тому, что унтер-офицер грозился отослать Фрица туда, откуда он прибыл. Поводом для ругани послужил отказ Фрица направляться на колку дров. Он мотивировал это тем, что была не его очередь. В 1951 году он заявлял, что очень испугался угроз унтер-офицера: «Угрозы ввергли меня в депрессию. Можно сказать, что я был на грани отчаяния. Меня угнетал тот факт, что пришлось бы вернуться в тюрьму или еще больше времени провести в батальоне».

Ночью произошла трагедия, подробности которой полностью не выяснили даже после войны. Когда Фриц К. возвращался из караула в блиндаж, то, по его словам, произошло следующее: «Я смотрел, как командир моего отделения и еще двое или трое человек лежали на кроватях. Меня охватило отчаяние. Когда я увидел командира отделения, то вспомнил, что он сообщил мне. Мне стало как никогда плохо. Я поднял винтовку, прицелился и выстрелил ему в голову. Я сам не знаю, как это произошло. Унтер-офицер после выстрела так и остался лежать на кровати. Я видел, что пуля попала ему в висок. Только теперь до меня дошло, что я совершил. В тот же самый миг я увидел, как с кроватей стали вскакивать мои сослуживцы. Я начал стрелять в них. Я делал это, так как боялся, что они могут схватить меня. Я не могу точно сказать, сколько раз я стрелял в них. Однако я могу припомнить, что в третьего, который лежал на верхнем ярусе, я выстрелил, когда тот попытался спрыгнуть. Неожиданно в блиндаже стало тихо и спокойно. Я должен сказать, что в тот момент я просто потерял голову. Я распахнул дверь и рванулся наружу. В этот момент я увидел, что два солдата намеревались войти в блиндаж. Я отпрыгал обратно к стене. Мне удалось выстрелить первому. Один солдат тут же рухнул. Затем я выстрелил в другого солдата. Я не знал куда бежать — мысли путались. Тогда я метнулся на берег Дюны. Речку покрывал лед, так что мне удалось перебраться на другой берег. Там я заметил большой лес. Я бежал по нему. Как долго, я не помню. Я бежал, пока мог бежать. Затем я упал в густой кустарник, где пролежал до наступления темноты. Весь день я думал, как мне быть дальше. Сначала я задумал направиться домой. Однако позже я понял, что это невозможно. Так как мне негде было спрятаться, то я решил перейти на сторону русских. Когда стемнело, то я выбрался на дорогу и добрался до русской части».

То обстоятельство, что после расстрела сослуживцев Фриц К. вначале безрассудно побежал в глубь немецкого тыла, позволяет предположить, что у него не было проработанного плана бегства. А стало быть, его действия не были умышленными. Правильнее было бы вести речь о совершении преступления в состоянии аффекта. В документах 550-го батальона значилась лишь короткая запись: «Очевидный повод: разногласия с командиром отделения». Но был ли «очевидный повод»? К решительным действиям Фрица подтолкнул страх за свою жизнь, которой в тот момент угрожал унтер-офицер. Командир 3-й роты, в которой служил Фриц К., был обязан сообщить родственникам погибших о происшедшей трагедии. В письмах он ограничился словами: «Причины столь ужасного поступка остались неизвестными. Преступник руководствовался своей кровожадностью». Понятие «кровожадность» скорее выражает беспомощность ротного командира, который не мог подобрать слов. Однако заявлять о «кровожадности» применимо к Фрицу К. было бы нелепо, скорее надо говорить об акте неприкрытого отчаяния в экстремальной ситуации, когда человек полагается лишь на инстинкты. Такие выводы подтверждаются «прощальным письмом», которое в 1951 году Фриц К. написал женщине, с которой за год до своего ареста успел сочетаться браком. Письмо проникнуто осознанием собственной вины и чувством человечности, что, наверное, недоступно кровожадному убийце:

«Моя дорогая Фридель!

Ты часто замечала, что меня что-то гнетет. Это тени прошлого, которые ожили и выдвинули против меня обвинение. Нет никакой надежды, так как данное обвинение вполне справедливо. Теперь я должен поплатиться за 5 минут своей жизни, когда потерял контроль над собой и позволил эмоциям взять верх над разумом. Мне тяжело оттого, что ты будешь страдать. Но, увы, я не смогу тебе помочь, хотя мне очень хотелось бы это сделать. Я благодарен тебе, Фридель, за то добро, что ты сделала для меня. Прости меня, пожалуйста, если я тебя расстроил, но я люблю тебя как собственную маму. Сегодня настал наш час расставания. В утешение я могу тебе сказать лишь одно, так как я понесу заслуженное наказание, то Бог не оставит тебя, и Он вознаградит тебя за любовь, за доброе сердце. Он дарует тебе спокойствие и сделает тебя вновь радостной и счастливой. Дорогая Фридель, не злись, пожалуйста на меня и не обижайся. Ты была самим дорогим, что у меня было в мире, но теперь я должен освободить тебя. Если нам будет суждено встретиться в будущем, то я буду сломанным стариком. Но ты и наш ребенок должны жить счастливо, дабы я не чувствовал себя еще более виновным».

Драматические события утра 27 марта 1943 года были всего лишь одной из человеческих трагедий, вызванных войной. Как видим, переход Фрица К. на советскую сторону не был ни в коей мере связан с его антифашистскими убеждениями. Он не состоял в Сопротивлении. Но все изменилось, когда несколько месяцев в советском плену он участвовал в организации национального комитета «Свободная Германия». Там он говорил, что готов к активной борьбе против фашизма, гак как «понял, что продолжение войны было безумием».

А что же происходило в этот период в 561-м батальоне? В апреле 1943 года на Восточный фронт прибыла последняя из пяти «испытательных частей» — 561-й батальон. Он был придан группе армий «Север», непосредственно подчиняясь командованию 18-й армии. В самой армии батальон был введен в состав 28-й егерской дивизии. Это почти элитное формирование весной 1943 года располагалось в болотистой местности к северу от Мги, поблизости от изгиба Невы. Подчинение 561-го батальона именно этой дивизии было вызвано предположением, что «по окончании распутицы русские должны были предпринять крупное наступление». Генеральное наступление русских, запланированное на май 1943 года, которое должно было снять блокаду с Ленинграда, являлось прекрасным поводом, который давал кучу «возможностей для прохождения испытания».

Однако ожидания офицеров из немецкого Генерального штаба не оправдались. До конца июня 1943 года на участке, куда был переброшен 561-й батальон, было относительно спокойно. Тогда генерал Верховного командования сухопутных войск по особым поручениям Ойген Мюллер в сопровождении адъютанта и имперского судебного советника 8 июня 1943 года прибыл на командный пункт 28-й егерской дивизии, дабы на месте обсудить оперативные вопросы «использования формирования», а заодно осведомиться об использовании «испытательного батальона». Собранные офицеры смогли привести в пример лишь одну небольшую операцию. 19 мая 1943 года в журнале боевых действий 28-й егерской дивизии было записано: «Разведгруппа 561-го батальона при соотношении сил 1:6 ликвидировала вражеский ДОТ, по собственной инициативе углубилась за линию фронта, уничтожила вражеский блиндаж и без потерь возвратилась назад, прихватив в качестве трофеев пулемет и два автомата». К этому «военному успеху» добавлялся тот факт, что стрелок Адольф Б., рожденный на Украине, использовал относительное затишье и 9 мая 1943 года перешел на сторону Красной Армии. Несколько дней спустя с советских позиций из пропагандистского динамика на ломаном немецком языке стали доноситься следующие воззвания: «Немецкие солдаты! Ваш сослуживец Адольф Б. уже более двух недель находится у русских. Он работает по его профессии. Товарищи! Переходите на нашу сторону целыми группами. У нас вы ежедневно будете получать 600–900 г хлеба и трехразовую горячую пищу. Вы будете жить в теплых бараках. У нас имеется даже библиотека. Каждое воскресенье вы сможете посещать баню. Немецкие солдаты, прекращайте это безумие. Товарищи, идите к нам!»

В то время как 28-я егерская дивизия была направлена в резерв, 561-й батальон был переведен в состав 215-й пехотной дивизии, которая занимала позиции к юго-западу от Ленинграда под Красным селом. 23 июля 1943 года, когда в батальоне стали проявлять беспокойство, он был брошен на марш. За день до этого началось предполагаемое советское наступление, которое было нацелено прежде всего на захват Синявинских высот (мы упоминали о них в предыдущих главах). Для усиления располагавшейся в Синявино 11-й пехотной дивизии был послан не только 5612-й батальон, но и 28-я егерская дивизия. В этой связи командующий 18-й армией направлял следующее предупреждение к генералу Велеру из 26-го армейского корпуса: «Особое внимание уделите 561-му батальону и 28-й егерской дивизии, так как они еще не были в сражениях». Впрочем, данное предупреждение было излишним, ибо 561-й батальон смог показать себя в кровопролитных оборонительных боях. В конце июля и начале августа 1943 года 561-й батальон был переброшен на левый фланг 11 — й пехотной дивизии. Сразу же после прибытия на находящийся под угрозой участок фронта 561-й батальон занял позицию на так называемом поворотном треугольнике, с которого солдаты 23-й пехотной дивизии того гляди сбежали бы, «как зайцы». «Испытуемым солдатам», которые «сражались, как берсеркеры», удалось восстановить прежнюю линию фронта. О ходе этой фазы «третьей битвы за Ладогу» в западногерманской историографии сообщалось: «30 июля стало днем начала величайшего сражения. В 8 часов 10 минут на немецкие позиции в Синявино обрушился артиллерийский огонь… 4 августа после часового ураганного огня 2-му гренадерскому полку и 561-му пехотному батальону на левом фланге удалось отбить все волны наступающих. В некоторых случаях приходилось вступать в близкий огневой контакт».

13 августа 1943 года генерал Вел ер сообщал по телефону командующему 18-й армии: «561-й пехотный батальон особого назначения дрался очень хорошо». А за сутки до этого звонка, 12 августа 1943 года, Красная Армия предприняла решающее наступление совершенно в другом месте. В тот момент 11 — я пехотная дивизия была направлена на высоту 43,3. После того как предпринятые силами дивизии две контратаки захлебнулись в крови, на высоте был сконцентрирован 561-й батальон. При поддержке артиллерийской батареи и пяти огнеметов саперного батальона уже изрядно потрепанный батальон должен был отбить у Красной Армии высоту 43,3. Об этом эпизоде сохранилось следующее свидетельство: «Около полуночи советское наступление удалось остановить. В тот день 11-я пехотная дивизия второй раз за год фигурировала в сводках Вермахта. Сам командир дивизии издал приказ по части: отдельную благодарность выражаю 561-му пехотному батальону. Дивизия обязана им, которые благодаря смелым действиям в течение последних дней смогли ликвидировать кризисную ситуацию».

Как следовало из документов, после этой операции в батальоне осталось 110 человек, а 19 авугста 1943 года их ждала очередная контратака. После нее боевой состав батальона сократился до 45 человек. После этого один офицер из штаба 18-й армии сообщал в 26-й армейский корпус: «Командующий хочет, чтобы 561-й батальон как можно быстрее отвели с передовой, пока его полностью не уничтожили». Оказавшись в резерве, в августе 1943 года 561-й батальон был пополнен 450 людьми.

Именно в это время стали появляться первые «заявления о помиловании» и первые решение о реабилитации. В то время батальону достался достаточно спокойный участок фронта, который был ограничен берегом Невы. Тем временем советским войскам удалось захватить высоту 43,3 и высоту 50,1, углубившись в немецкие позиции. Что это значило для стратегического положения 18-й армии, описывал Бернхард Кранц: «Круто возвышающаяся над болотами с севера высота позволяла просматривать всю территорию вплоть до Ладожского озера. В случае ее утраты сам собой решался вопрос Синявинских высот. Полная потеря этой территории имела для немецкой обороны катастрофические последствия. Всю обратную сторону фронта можно было просматривать с господствующей высоты 50,1, которая, правда, не давала возможности контролировать берег Ладожского озера. К западу от высоты 50,1 был создан оборонительный рубеж. Однако существует опасность того, что при последующих атаках он будет прорван, а высоты утрачены… Вражеское наступление на высоту 50,1 постоянно усиливается. Лавины бомб, обрушенные на передовую, не вызывают сомнения, что прорыв обороны является всего лишь вопросом времени. Чтобы не дать противнику такой возможности, с флангов предпринята контратака, которая должна устранить угрозу для высоты 50,1. Она должна выпрямить фронт и открыть новые возможности для обороны».

Для этой контратаки, которая должна была состояться в ночь с 23 на 24 сентября 1943 года, был выбран 561-й пехотный батальон. В ожесточенной борьбе батальону все-таки удалось разжать клещи Красной Армии и отбросить ее с высоты. Это была последняя «немецкая победа на Синявинских высотах». А тем временем в приказе по 28-й егерской дивизии подчеркивалось: «Еще в темноте после сильнейшей огневой подготовки превосходящие силы противника с двух сторон начали наступление на высоту 50,1. Атака была сломлена артиллерийским огнем. Ворвавшиеся на высоту части неприятеля были уничтожены или взяты в плен. К этой успешной обороне в равной степени причастны 49-й, 83-й егерские полки, 28-й разведывательный батальон, 561-й пехотный батальон особого назначения, а также артиллерийские части. В решительном контрнаступлении 561-му пехотному батальону, частям 49-го егерского и 151-го гренадерского полков удавалось устранять опасную фланкировку высоты 50,1. Несмотря на мощь атак, вражеское наступление так и не достигло своей цели. Враг, который в широко задуманном наступлении по всему фронту южнее Ладожского озера хотел захватить решающую высоту 50,1, был уничтожен. Моя личная благодарность выносится 561-му батальону, участвовавшему в контрнаступлении».

Командир батальона Метцгер так и не был награжден Рыцарским крестом. Впрочем, большинству боевого состава достались обыкновенные березовые кресты, установленные на их могилах. Сам командир батальона отметил это в дневнике короткой фразой: «После этого сражения батальон недосчитался многих солдат». По состоянию на 1 октября 1943 года в батальоне было 445 «вакантных» мест. Однако некоторые из них занимали раненые, которые, выздоровев, возвращались из полевых госпиталей. Вильгельм Викциок, который, будучи унтер-офицером, принимал участие в событиях лета 1943 года, в тот момент констатировал, что «солдаты испытательного батальона готовы для самого различного использования». Спустя 50 лет он выражал несколько иную точку зрения: «В то время, как мы уже после битвы пересчитывали наших мертвецов, другие, страшно далекие от войны, подсчитывали барыши. Они хотели извлечь выгоды любой ценой, даже ценой жизни хороших людей».

После окончания третьего оборонительного сражения к югу от Ладожского озера 561-й пехотный батальон был вновь временно отозван с передовой. Он был направлен в Вайю, куда в первой половине октября 1943 года должно было прибыть пополнение. Несмотря на то, что во всех документах Вермахта 561-й батальон характеризовался исключительно хорошо, 8 октября 1943 года в Вайе был казнен один из «испытуемых солдат». В армейских верхах решили, что этот приговор, приведенный в исполнение перед всем батальоном, должен послужить «устрашению и подъему духа в испытательных командах». К смерти был приговорен Эдуард Р., которого уже в свое время судили за дезертирство и преднамеренную порчу казенного имущества. На этот раз ему повторно инкриминировалось дезертирство и трусость во время боя. В юридическом заключении о поведении этого солдата сообщалось, что он не проявлял никакого интереса к прохождению «испытания» и вместо принятия «геройской смерти» предпочел скрыться с поля боя: «Вечером 30 июля во время тяжелых оборонительных боев, которые вел испытательный батальон в районе Синявино, подсудимый должен был оказаться на передовой. Вместо этого искусными уговорами он послал вперед своего сослуживца, а сам вместе с нескольким приятелями направился в тыл, чтобы принести горячую пищу и продуктовый паек. На обратном пути он отказался от получения пайка. Под этим предлогом он направился к дороге, где поймал грузовик, идущий до Лесья. От Лесья он направился в Нетшеперт, где встретил ефрейтора из испытательной строительной роты. Он признался ефрейтору, что самовольно оставил часть и пробирается домой. Ефрейтор присоединился к подсудимому».

Воспитательным дополнением к «ужасному спектаклю», которым являла собой казнь, стали многочисленные Железные кресты, которые вручались уставному персоналу и «надежным» солдатам. Приложением к наградам стали первые «заявления о помиловании». В документах 18-й армии сохранилось около 60 подобных заявлений от солдат 561 — го батальона. Почти все они датированы июлем, августом или сентябрем 1943 года. Но если посмотреть на количество погибших, то обнаружим, что одно «заявление о помиловании» приходилось на девять-десять убитых «испытуемых солдат».

В середине октября 1943 года 561-й батальон был переброшен на Волховский фронт. Там он опять попал в состав 28-й егерской дивизии. Ему предстояло удерживать участок в 15 километрах на север от Новгорода. Тем временем в ноябре 1943 года в батальон подвезли пополнение. Это был редкий случай, когда батальон был переполнен — в нем стало числиться 1300 человек. 11 декабря 1943 года батальону предстояла крупная наступательная операция. Хорст Войт, бывший тогда командиром 4-й роты, писал, что минометным огнем предполагалось подавить русские позиции. «28-я егерская дивизия должна была уничтожить русские укрепления в деревне Теремец, после чего 561-й батальон должен был продолжить наступление. Операцию предполагалось провести силами 120 солдат и унтер-офицеров. Добровольцев, желающих участвовать в операции, оказалось больше, чем требовалось. Тактическое руководство операцией, в которой принимали участие две ударные группы, было возложено на штаб 28-й егерской дивизии. Первую группу возглавил командир 1-й роты лейтенант Куссмауль, командование второй группой было поручено опытному унтер-офицеру из состава егерской дивизии… Операция была успешной. Во время ее не было больших потерь. О ней даже было упомянуто в сводках Вермахта. Новый командир дивизии, генерал-майор Шпет, выразил свою признательность участникам операции».

Сохранились сведения и о потерях во время этого наступления: «Силам советского укрепленного пункта, который был накрыт огнем во время принятия пищи, нанесен огромный урон. Оборона была сломлена во время близкого огневого контакта и последующей рукопашной схватки. Было разрушено около 30 блиндажей. После молниеносной атаки ударные группы восстановили прежнюю линию фронта». Поскольку количество добровольцев, изъявивших желание участвовать в этой операции, было очень большим, то этот факт, без сомнения, свидетельствует о высокой боеготовности, присущей большинству солдат гарнизона. Между тем подобные оценки выглядят полной противоположностью на фоне сообщений о советской наступательной операции по освобождению Новгорода, которая началась 14 января 1944 года. Город был взят в клещи, причем наступление с севера пришлось именно на 28-ю егерскую дивизию. О начале сражения, которое началось с ураганного огня, открытого Красной Армией, в журнале боевых действий 18-й армии сообщалось: «14января 1944 года. Майор В. докладывает обстановку. На побережье озера Ильмень около 1000 человек движутся на север в направлении Новгорода. 1-я саперная рота при поддержке штурмовых орудий выходит на восточный фланг вражеской группировки. 561-й батальон сражается отвратительно».

Впрочем, Хорст Войт «опровергает» подобные оценки, называя их в своих статьях «беспардонной наглостью». Бывший ротный командир в качестве доказательства приводит лишь высказывания своих выживших солдат — сам он во время этого сражения находился в отпуске. Обобщая их, он приходит к выводу: «На самом деле прорыв нашей обороны произошел при многократном превосходстве русских. К тому же в том бою был убит командир 2-го батальона 83-го егерского полка капитан Этцель. Наши 1 — я и 2-я роты занимали высоту 18,7, когда на дороге из Подберезья появились иваны. Батальон по команде был отозван назад. Хотя наверху решили, что подобного приказа не было».

Хотя в рамках этой книги совершенно неважно, была ли информация Войта правдивой, или же он просто пытался защитить честь мундира. Куда более важно установить, было ли возможно, что в начале 1944 года один из 500-х батальонов оказался небоеспособным. Попытаемся ответить на этот вопрос далее по ходу нашего повествования.

Об истинности утверждений Хорста Войта в определенной мере говорит журнал боевых действий 18-й армии. В нем говорится об атаке с севера из Заполья. В 18 часов путь наступающим советским частям преградил 2-й батальон 83-го егерского полка. Нет никаких сомнений, что удар пришелся и по позициям 561-го батальона, но тем не менее оценка «сражается отвратительно», кажется небесспорной. Вильгельм Викциок, который попал в советское окружение, подобно Хорсту Войту оценивал запись в журнале боевых действий как «редкостную дерзость». Частичное отступление батальона он объясняет многократным превосходством наступающих советских частей: «Русские двигались такой лавиной, что стрелять было просто бессмысленно. Можно было убить некоторых из них, но это единственное, что можно было сделать в той ситуации. Это была человеческая стена. В 1944 году мы больше не могли противостоять такой мощи. Мы видели, что война была проиграна».

Не менее трезвое изображение тогдашних событий дается в документах разыскной службы Немецкого Красного Креста. В них говорилось о судьбе пропавших под Новгородом без вести солдат 561-го батальона: «14 января 1944 года советские части нанесли мощнейшие удары по немецким позициям к северу от озера Ильмень. В течение следующих дней им удавалось прорвать немецкий оборонительный рубеж в нескольких местах и соединиться с частями Красной Армии, продвигающимися на юг. В это время 561-й пехотный батальон был направлен на Волховский фронт в окрестности Подберезья, в 6 километрах на запад от которого располагалась дорога из Новгорода в Чудово. Когда 14–15 января противник в районе местечка Витка форсировал замерзший Волхов и направил удар на северо-запад, то батальон оказался перед угрозой окружения. После тяжелых боев этой угрозы удалось избежать. Бои шли в расположенных у Волхова деревнях Муравьи и Германово, а также на покрытой лесом территории между деревнями Уголки и Водское, и западнее насыпной дороги у села Большеводское, в 4 километрах южнее Подберезья. 16 января противник занял эти территории. Ослабленный высокими потерями батальон отступил по дороге в сторону Витки и Кольмево, а затем частично был переброшен по железной дороге от Новгорода в сторону Луги. Когда 20 января Новгород пал, части 38-го армейского корпуса были вынуждены отступить на 60 километров на запад в сторону Луги. При этом батальон прикрывал пути отхода в районе Березового и Вашково, лежащих в 15 километрах западнее Новгорода. При этом самому батальону было затруднительно выбраться из окружения. В начале февраля до Луги добрались лишь его остатки. В ходе этих боев 561-й батальон недосчитался огромного количества солдат».

Как видим, некоторые из «испытуемых солдат» позже воссоединились с частями Вермахта. Многие из сослуживцев, видя превосходство Красной Армии, предпочли сдаться в плен без боя. Так, Вильгельм Викциок сообщает о солдате Эрихе С., который перешел на советскую сторону, когда началось наступление. Он просто бросил оружие и поднял руки. «Никто не мог бы его осудить, так как батальон был почти полностью уничтожен». В одном случае сообщение о перебежчике дошло аж до Берлина. Речь шла о Фрице X., который прибыл в батальон 27 января 1944 года. На тот момент батальон состоял из 24 человек. Реально оценив ситуацию, 30 января Фриц X. добровольно сдался в плен красноармейцам. Наконец, Вильгельм Викциок упоминает, что непосредственно перед советским наступлением «испытуемым солдатам» перестали доверять. «В то время из секрета исчез один из наших людей. С этого момента ни одного из испытуемых солдат не направляли в караулы». Исчезнувшим солдатом мог быть берлинский житель Ганс Г., который в списках потерь батальона значился 24 декабря 1943 года как «вероятный перебежчик».

Несколькими неделями раньше один из солдат 1-й роты прострелил себе ногу, чтобы покинуть передовую. Как ни странно, обвинение против него было выдвинуто не по статье «членовредительство», а по статье «подрыв боеспособности». В то же самое время из батальона дезертировал солдат Валентин Б. Его поймали и казнили так же, как и двух других солдат-дезертиров.

Указанные случаи сами собой наталкивают на мысль о том, что с конца 1943 года боевой дух в 561-м батальоне был подорван. А указанные эпизоды были лишь признаками «разложения части». Тем не менее в своих книгах Ганс-Петер Калуш приходит к выводу о том, что потери, которые батальон нес в январе 1944 года (убитые, раненые, дезертиры, добровольно сдавшиеся в плен и т. д.), никак не повлияли на настроения в батальоне, точнее, не изменили их коренным образом. А потому 561-й батальон, несмотря на многократное превосходство советских войск, продолжал мужественно обороняться.

Размах зимнего наступления 1944 года привел не только к снятию блокады с Ленинграда и освобождению всех примыкающих с юга к городу территорий, но и вызвал изменения в структуре группы армий «Север», что в свою очередь привело к тому, что остатки 561-го батальона были направлены из 18-й в 16-ю армию.

В феврале 1944 года обломки некогда самого из многочисленных 500-х батальонов были сняты с фронта. Их перевели в глубокий тыл, в Латвию, куда прибывало очередное пополнение из Скерневице. Для того чтобы полностью восстановить штатную численность батальона, потребовался не только месяц, но и перевод в 28-ю егерскую дивизию, которая стояла в Невеле. И лишь в середине апреля 1944 года подлатанный 561-й батальон был направлен в район Криухи. Хост Войт пишет об обстановке в батальоне на тот момент: «Так как продолжалось вражеское наступление к северу от Невеля, особенно в истоках реки Великая, что ставило под угрозу связь между севером и югом, командование 28-й дивизии решило передислоцировать 561 — й батальон в место наиболее вероятного наступления близ города Пустошка… по мере улучшения погоды началась ожесточенная борьба за отдельные высоты, которая велась, прежде всего, силами 1-й и 2-й рот 561-го батальона. Так как батальон принял пополнение, то он без проблем справился с поставленной задачей… в 5 часов утра 23 апреля 1-я рота атакует русских, а к 6 часам захватывает одну из высот. Так как с этой высоты как на ладони видны все вражеские позиции, то неприятель не может смириться с ее потерей. Около 8 часов утра русские предприняли контратаку, им удается отвоевать эту позицию… Окопы и траншеи перекапываются тяжелой артиллерией. На их месте возникает поле, состоящее из одних воронок. Русские и немцы нередко лежат в соседних воронках, так что можно добросить до врага не только гранату, но даже слышать разговор. Ежедневные и ежечасные бои выматывают солдат. Особенно плохо они действуют на психику… 21 и 22 мая особенно врезались в память. Командование 23-й дивизии потребовало взять высоты, дабы устранить угрозу для фронта. Имея определенный опыт, командир батальона пытается отговорить от этого приказа, так как имеющимися силами захватить высоту невозможно. Его доводы не принимаются в расчет. Батальон начинает подготовку к операции. 1 — я рота разработала неплохой план по захвату высоты. Русские отброшены. Их потери, кажется, не позволяют предпринять контратаку… Но на следующее утро русские обрушили на три роты ураганный огонь артиллерии и пустили в дело тяжелые пехотные части. Несмотря на героическую оборону, высоту отстоять не удалось. Снова огромные потери — 75 убитых и множество раненых». В этом сообщении ни одного слова не сказано о том, что многим из солдат надоела эта бойня, и они добровольно сдались Красной Армии, предпочтя закончить свою войну. 7 мая 1944 года на советскую сторону перешел солдат Йоханнес С. 22 мая его примеру последовали Рудольф С., Иоганн Кв. и Йозеф М. Примечательно, что как минимум двое из троих перебежчиков были так называемыми фольксдойче и происходили из земель, оккупированных гитлеровской Германией. Также 3 июня и 15 августа 1944 года были казнены Фридрих Р. и Йозеф Г. Тем не менее надежность батальона не была поставлена под сомнение. Впрочем, это не исключает того, что большинство солдат перестали испытывать прежний энтузиазм. Они видели безвыходность сложившейся ситуации, которая нередко сопровождалась проявлениями панического страха перед советским наступлением. Еще не было известно, что вызвало в их душах больший ужас: приговоры военно-полевых судов или возможность попадания в советский плен. Однако воспоминания офицеров 329-й пехотной дивизии, в которую в тот момент входил 561-й батальон, говорили о том, что батальон оставался вполне действенной боевой единицей. Очевидные «признаки разложения» не мешали ему вести летом 1944 года тяжелые бои, когда немецкая группировка отступала из Латвии. Нижеприведенное суждение разыскной службы Немецкого Красного Креста является документом, который дает хорошее представление об общей обстановке, ходе этих боев и судьбе пропавших без вести: «В ходе летнего наступления 1944 года Красной Армии удалось в середине июля нанести удар по Плескау, а также прорвать немецкую линию обороны южнее Острова в направлении Опочки. Прорыв был совершен одновременно в нескольких местах, и 18-я армия оказалась отрезанной от примыкающей к ней с юга 16-й армии. Чтобы избежать окружения, 561-й пехотный батальон в тяжелом бою под Барановчиной, что лежит в 50 километрах на юг от Опочки, 17 июля 1944 года был вынужден отступить и начать движение на запад. Сначала он занял позицию в Зилупе, но это длилось только день. Арьергард, который южнее Росенау удерживал путь на Зилупе, смог отбить у партизан одну из областей. 20 июля позиции батальона были перенесены на север от озера Нирца. Но уже на следующий день при поддержке тяжелой артиллерии и танковых и летных частей противник атаковал по направлению от Нирцы к Лудзе. Ночью линия фронта отодвинулась к Столерово. Следующий бой был принят 26 июля у Ратиников, что лежат к югу от Резекне. Когда силы 4-й гвардейской дивизии глубоко вторгались в немецкие позиции, то батальон был вынужден ночью оставить свои позиции и форсированным марш-броском миновать горящий Резекне, заняв новые позиции на краю болота у Тайка». Западногерманские авторы писали об этих боях: «При обороне от наступавшей 4-й советской гвардейской дивизии 20–21 июля особенно отличился 51-й батальон, который пытался противостоять наступлению. Солдаты этого формирования имели большой боевой опыт». Однако если верить сводке командования 18-й армии, то к сентябрю от всего 561-го батальона осталось только 15 человек.

А теперь обратим свой взгляд на 540-й батальон, который в январе 1943 года был почти полностью уничтожен на Синявинских высотах. Остатки батальона были возвращены под Ленинград уже после окончания «второго сражения за Ладогу», в марте 1943 года. Пополненный батальон бросили на плацдарм в Грузино, который во всех немецких частях к 1943 году вызывал тихий ужас. 540-й батальон удалось доставить на место лишь ночью при помощи надувных лодок, которым надо было преодолеть около 300 метров водной поверхности. Герберт Т, который в августе 1943 года как офицер резерва был направлен в 540-й батальон, так описывал условия пребывания в этом «пропащем месте»: «Командир 4-й роты совершил вместе со мной обход позиций батальона. Главное было не делать резких движений. Весь плацдарм состоял из трех небольших холмов. Все они были удалены от берега едва ли на расстояние в 100 метров. По своей форме плацдарм напоминал эллипс. Можно без проблем было даже высчитать его площадь. Обер-лейтенант Хо предусмотрительно сказал мне, что все, что говорилось на одной стороне, эхом долетало до другой стороны позиций… На северо-востоке, там где стыковались 2-я и 3-я роты, на колючей проволоке висели останки советских солдат. Эта ударная группа должна была отбить собственные траншеи, но была брошена на произвол судьбы… В центре холма находились глубокие укрепления, в которых можно было прятаться во время артиллерийских обстрелов… Мне говорили, что русские простреливали весь плацдарм. Стоило шевельнуться, как тебя могли подстрелить… Батальон лежал на плацдарме у Грузино, пользующемся самой дурной славой на всем Волховском фронте, более одного года. Перерыв наступал лишь в январе 1943 года, когда батальон был перекинут для отражения советского наступления на Синявинские высоты. Там он был почти полностью уничтожен».

То, какую «кровавую цену» заплатил батальон на холмах у Грузино, можно высчитать посредством изучения документов. После того как 1 февраля 1943 года в батальоне недоставало 435 человек, 1 апреля 1943 года это количество было сокращено до 49 человек. Недостаток был восполнен транспортом с выздоровевшими солдатами, которые в начале весны прибыли из Скерневице. В течение последующих месяцев транспорты с пополнением приходили не один раз, но это не меняло ситуацию — потери росли, а численность батальона так и не могла полностью восстановиться. По состоянию на 1 июня 1943 года в батальоне недосчитывалось 130 человек, 1 августа 1943 года количество «вакансий» выросло до 283 человек. Герберт Т. в своих мемуарах писал, что несмотря на огромные потери и трагедию на Синявинских высотах солдаты батальона производили хорошее впечатление, они были дисциплинированны и готовы к «прохождению испытания». «В окопах ходили только в касках, но при этом отдавали честь, соблюдали субординацию. Крепкая часть. Несмотря на маленькое пространство, занимались строевой подготовкой (!) На годовщину Октябрьской революции солдаты 1-й роты установили перед русскими позициями флаг со свастикой. Установить его было не так уж сложно, но забирать обратно было опасно. Политика здесь, политика тут! Вообще я хочу сказать, что солдаты очень серьезно относились к прохождению испытания. За все предыдущее время я не познакомился ни с одним человеком, про которого можно было сказать, что он мог бы перебежать на сторону врага. Теперь же мы валялись в грязи Восточного фронта, и русские периодически зазывали нас на свою сторону… Медленно, но неуклонно приближался момент зимнего наступления русских. Тех, кто вспоминал прошлый год, охватывало беспокойство. У Грузино мы лежали под градом пуль и постоянно несли потери. Но любовь к родине в какой-то мере нас защищала. Но мы чувствовали, что война накрывает нас своим забвением. Эта неизвестность вскоре отступила. 8 января 1944 года нас сняли с этого проклятого плацдарма».

Перевод батальона был непосредственно связан с ожидаемым советским зимним наступлением, которое должно было снять блокаду с Ленинграда. Как уже случалось в январе 1943 года, год спустя, в январе 1944 года, 540-й батальон был вновь направлен на Синявинские высоты. От Чудово до Мги транспортировка шла по железной дороге, а затем на грузовых автомобилях. Об этом последнем отрезке пути Герберт Т. писал: «Я сидел в кабине водителя, а потому видел наш путь. Слава богу, наши воины многого не видели. Тот, кто когда-нибудь ездил по этой гати на передовую, никогда не забудет этой дороги. Солдатское кладбище сменялось другим солдатским кладбищем. И так по обеим сторонам дороги. Деревянный крест следовал за деревянным крестом! Фантазия рисовала ужасные картины будущего. Вдруг в кузове за мной раздался выстрел. Было ранено три солдата. Их выгрузили. Я не знаю, был ли это «самострел» и попали ли они под трибунал. Последние километры пришлось двигаться пешком».

Уже на передовой солдаты 540-го батальона обнаружили, что они располагались отнюдь не в окрестностях Синявино. Это произошло потому, что советское наступление, в отличие от прошлых лет, не было фронтальным, нацеленным именно на Синявинские высоты. Красная Армия наступала с двух сторон, намереваясь взять в клещи немецкие части. По этой причине армейское руководство решило направить 540-й батальон наодин из самых опасных участков, который располагался юго-западнее Ленинграда. Именно сюда пришелся 14 января удар 2-й советской ударной армии, которая наступала из Ораниенбурга в южном направлении, и 42-й армии, которая из Ленинграда начинала атаку на левом фланге 18-й немецкой армии. Уже знакомая нам разыскная команда Немецкого Красного Креста сообщала в одном из документов: «Основные бои шли у местечка Кипен, которое располагалось в 30 километрах юго-западнее Ленинграда. Оно защищалось силами 126-й пехотной дивизии и направленного сюда 540-го батальона. 19 января в пяти километрах на север у Ропши произошла встреча двух наступающих советских армий, 126-я пехотная дивизия и подчиненный ей 540-й гренадерский батальон оказались в окружении. Следующей ночью в тяжелом бою немецким частям удалось прорвать кольцо и вырваться на юг в направлении Гатчины и Вохонова. Вернувшиеся в Германию сообщали об этом эпизоде: «Это был самый тяжелый бой, который только удалось пережить. Все роты продвигались по отдельности и гибли в наступлении. Самые большие потери были в 15 километрах от Гатчины. До конца месяца в тыл в Нарву смогли добраться лишь остатки дивизии». В ходе этих боев самые большие потери нес 540-й батальон».

Из документов 18-й армии следует, что 540-й батальон за какие-то полторы недели потерял более 500 человек. По состоянию на 21 января 1944 года в нем числилось всего лишь 40 человек. Сообщение Герберта Т. позволяет заключить, что столь высокие потери были именно следствием ожесточенных боев, а не результатом добровольной сдачи в советский плен. Бывший солдат 4-й роты 540-го батальона после войны написал: «Мы на протяжении трех дней меняли свое местоположение, пока, наконец, не пересеклись с фельдфебелем Швабом. Мы намеревались поискать в блиндажах хоть какие-нибудь припасы, а затем дальше направляться в путь. Но на полпути нас накрыла русская артиллерия. Мы, подобно дикарям, панически бросились обратно в траншеи. Центр удара пришелся правее, где располагалась 3-я рота. Здесь русские просто сровняли с землей все укрепления. А затем пошла русская пехота. Мы пытались отстреливаться, но русские смяли нашу оборону. Тогда наша артиллерия открыла огонь по вражеским позициям. Мы пошли в контратаку, в ходе которой был убит ротный командир. Русские без труда отбили наше наступление. Мы оказались в собственных окопах, где все смешалось. Почти все мои сослуживцы были убиты. Кто-то лежал в блиндаже, а кто-то перед ним. Я никогда не забуду безумного взгляда выживших солдат, чья белая зимняя униформа была бурой от грязи… На нашем участке русским так и не удалось достичь крупного успеха, но фронт под Ленинградом рухнул. Первыми драпанули летчики. В те дни 2-ю полевую дивизию Люфтваффе у нас называли не иначе как 2-й беглой дивизией. Когда после двух дней ожидания ничего не произошло, мы стали отступать».

В течение месяца почти полностью уничтоженный батальон был пополнен. Последнее пополнение пришло в начале июня 1944 года. А несколько дней спустя, 12 июня 1944 года, из штаба 18-й армии пришел приказ: «Было бы целесообразно отложить использование 540-го на 10 дней, после чего направить его в состав одной из действующих частей». Важное задание для батальона было найдено сначала в составе 83-й, а затем 21-й пехотных дивизий. Батальон опять бросили на самый сложный участок, поэтому не было удивительным, что в августе его опять отозвали с фронта для пополнения. На этот раз в качестве пополнения выступили остатки двух «испытательных батальонов» Люфтваффе. После этого 540-й батальон фактически всегда оставался на передовой. В то время батальон являлся неким «заградительным отрядом», который принимал быстротечные бои. В сентябре 1944 года в одном из документов Немецкого Красного Креста говорилось: «В августе 1944 года превосходящие советские силы оттеснили 18-ю армию на запад Латвии. В сентябре 1944 года она вынуждена отступить в Ригу. Положение группы «Север» настолько критическое, что обе армии вынуждены отступить из Риги в Курляндию. В ходе этого отступления 20-й армейский корпус в составе 2-й дивизии и 540-го гренадерского батальона, который является оперативным резервом, должны были занять окрестности Тёрва-Валька, когда противник атаковал восточнее Эмбаха, в районе озера Вриц и Валька. Советским пехотным и танковым частям, которые постоянно пополняются свежими силами, удалось прорвать фронт в нескольких местах. К югу от Тёрвы 540-й гренадерский батальон, избегая угрозы окружения, был вынужден отступить в Эргеме, что лежит в 15 километрах на северо-запад от Валька. В ходе тяжелых боев 19–20 сентября 1944 года батальон был разбит. Связь между остатками отдельных рот потеряна».

В октябре 1944 года было принято решение, что остатки 540-го батальона будут преобразованы в 285-ю «испытательную команду». В ноябре 1944 года из обломков этой команды и 560-го батальона будет создана 539-я «испытательная команда».

В конце 1944 года разложение батальонов стало необратимым процессом. Если посмотреть на документы, то мы увидим, что за период начало 1942 года — середина 1944 года в квартал регистрировалось от одного до трех случаев дезертирства. В конце 1944 года по этой статье в квартал выносилось не менее 15 приговоров. За первый квартал 1945 года количество приговоров дезертирам достигло 27. «Процессы разложения» выражались и в неуклонно растущем количестве перебежчиков, что было присуще всем батальонам. Все это вело к снижению боеспособности батальонов.

Когда 29 августа 1944 года генерал-полковник Шёрнер, назначенный командующим группой «Север», отдал приказ о расстреле двух унтер-офицеров и семи солдат из состава 563-й народно-гренадерской дивизии, то это показательное мероприятие имело своей целью сохранить дисциплину в данной части. Не менее жесткие меры принимались и в отношении Испанского легиона, элитного формирования, которое было известно под названием «Голубая дивизия». Испанцы стояли как раз по соседству с 561-м и 540-м батальонами. Поведение испанцев, которые постоянно находились в резерве, неприятно поражало немцев. В одном из документов открыто подчеркивалось: «Принимая во внимание политические события, кажется необходимым особо обратить внимание на поведение испанцев». Уже 5 января 1944 года командование 18-й армии сообщало о состоянии Испанского добровольческого легиона: «После отзыва испанской добровольческой дивизии с фронта более 100 человек необходимо отправить обратно в Испанию. В основной массе это люди, которые имели дома определенные трудности, а поэтому в качестве выхода они решили вступить в легион. Среди них затесались ненадежные элементы. В прошлом отбор добровольцев осуществлялся более тщательно. Есть надежда, что под решительным руководством полковника Наварро Испанский легион будет очищен от ненадежных элементов. Вне всякого сомнения, легион не дорос до уровня, чтобы применять его в боевых действиях, сопровождающихся мощной артподготовкой, а также в оборонительных боях против танковых частей».

А две недели спустя генерал Матцки, командующий 28-м армейским корпусом (в который на тот момент входил 540-й батальон) сообщал: «Испанцев не надо использовать в боях. Прошу об их удалении из корпуса». Эта просьба подтверждалась журналом боевых действий 18-й армии: «26 января 1944 года. Армия сообщает в штаб группы о намерении эвакуировать Испанский легион в Плескау, где предоставить его в распоряжение штаба группы армий. Причина этого кроется в том, что вопреки ожиданиям офицеров, из легиона не удалось воспитать сплоченную боевую часть. В результате 3-недельного использования у испанцев были выявлены лишь недисциплинированность и ненадежность. По мнению штаба армии, дальнейшее использование легиона может привести к тяжелейшим военным последствиям».

В итоге было решено заменить испанцев 500-ми батальонами, которые несмотря ни на что продолжали считаться надежными, боеспособными формированиями, которые в некоторых случаях даже приобретали специфический «элитный» характер. Хотя в батальонах с самого начала имелись такие солдаты, которые по разным причинам стремились к тому, чтобы избежать участия в боях. Но даже при безусловном росте «подрывных настроений» они не могли серьезно угрожать дисциплине в батальонах.

 

Глава 3

Изменения в системе наказаний

20 июля 1944 года непосредственно после провала покушения на Гитлера, организованного Клаусом фон Штауффенбергом, Генрих Гиммлер по приказу фюрера был назначен командующим армией резерва. В западной и отечественной историографии нередко подчеркивают, что назначение Гиммлера на пост командующего армией, на котором он сменил причастного к заговору генерал-полковника Фромма, было следствием провалившегося заговора, трагической ошибки, которая спасла жизнь Гитлеру. В этой связи делался акцент на утверждении, что интересы армейских кругов расходились с интересами НСДАП и подчиненных партии СС. Но почему-то никто не учитывал тот факт, что именно армейские круги настаивали задолго до покушения на Гитлера на новом назначении рейхсфюрера СС. Принимая во внимание неуклонно растущие потери на Восточном фронте, 30 июня 1944 года начальник генерального штаба Цайтцелер настоятельно рекомендовал фюреру назначить Гиммлера на должность «диктатора», в сферу деятельности которого входило командование армией резерва и проведение повальной мобилизации, которая, по мысли генерала, могла способствовать успеху «тотальной войны». Назначение Гиммлера на новый пост значительно расширяло возможности немецкого репрессивного аппарата. Это фактически означало стирание грани между тремя столпами Третьего рейха: НСДАП, СС и Вермахтом. Стоит напомнить, что одновременно с назначением Гиммлера новый пост получил и Геббельс, который стал Имперским уполномоченным по ведению тотального военного использования. В их задачи входила предельная мобилизация всех имеющихся в Германии сил.

Как и стоило предполагать, не обошли стороной изменения и в военной системе исполнения наказаний. Перемены произошли в сентябре 1944 года по личной инициативе Гиммлера. Первое мероприятие, касавшееся осужденных военными судами, относилось к управлению Эмсовскими лагерями. 5 сентября 1944 года Гиммлер отдал приказ военным судам армии резерва. В нем говорилось, что исполнение наказаний без каких-либо исключений должно быть ориентировано на ведение войны.

«1. Солдаты и военнослужащие, которые были приговорены к тюремному заключению или приравненному к нему наказанию, ведущему к потере гражданских прав, отныне не должны передаваться для приведения в исполнение наказания в руки общей юстиции. В будущем они должны передаваться

а) либо в арестантские роты полевых арестантских подразделений,

б) либо переводиться тайной государственной полицией в концентрационные лагеря для отбывания трудовой повинности.

Решение о виде приведения в исполнения наказания выносится соответствующим командующим или судьей.

Осужденные, ранее переданные в руки общих органов власти, должны безотлагательно вручаться командованию военных округов».

Хотя процитированный выше приказ поначалу относился только к частям армии резерва, постепенно его действие распространилось на все воюющие части сухопутных сил, а позже части Люфтваффе и военно-морского флота. Впредь все осужденные солдаты и офицеры направлялись не в Эмсовские лагеря, где у них была возможность завербоваться в 500-е батальоны, а в заново созданные полевые арестантские подразделения, которые, как видно из приказа, состояли из арестантских рот. Подобный шаг позволял с самого начала использовать арестантов в военных целях. Теперь у осужденных не было перспективы прохождения «испытания». Новый вид наказания в документах значился как «промежуточное заключение II». Это правило касалось фактически всех заключенных Эмсовских лагерей. «Задним числом» они могли быть зачисленными в арестантские роты или переведены в концентрационные лагеря. Чтобы выработать общие позиции у всех заинтересованных сторон: армии резерва, полевых частей, морского флота, военной авиации, военной промышленности и Министерства юстиции — в октябре 1944 года в Верховном командовании Вермахта было подписано соглашение. В нем значилось: «Чтобы ввести общие понятия относительно того, каких из осужденных солдат и военнослужащих полевых и резервных частей направлять в исправительные формирования, в арестантские роты полевых арестантских подразделений и концентрационные лагеря для трудовой повинности, Верховное командование Вермахта предполагает проверить всех находящихся в заключении в Эмсовских лагерях». Данную проверку должны были проводить на местах судьи, работники судов и органов юстиции. То есть Имперское министерство юстиции брало на себя ответственность «рассортировать» всех заключенных на три группы.

Данное согласие министра юстиции зависело, кроме всего прочего, оттого, нуждались ли в Эмсовских лагерях в «болотных солдатах», то есть требовались ли специальные арестантские команды для дальнейшего осушения болот и рытья каналов. В то же время Шпеер, имперский министр вооружений и военной промышленности воспользовался тем, чтобы в одночасье ему было предоставлено около 2000 заключенных, которых он «употребил в военных целях» на предприятиях авиапромышленности «военного назначения». Но в то же время Геринг и Дёниц оказались поначалу не готовы к выполнению гиммлеровского приказа. По этой причине Гиммлера ожидало некоторое разочарование, так как количество привлеченных к решению военных задач заключенных не соответствовало его ожиданиям.

В любом случае меры, принятые в сентябре 1944 года, привели к увеличению численности 500-х «испытательных батальонов». Судьи, оказавшиеся в Эмсовских лагерях, в первую очередь обращали внимание на тех заключенных, которых можно было послать в «испытательные формирования». Далее шли потенциальные «обитатели» арестантских рот. И лишь в последнюю очередь дело доходило до будущих «трудовых заключенных» концентрационных лагерей. Этот очевидный рост численности «500-х испытательных формирований» привел не только к тому, что в 500-й, 540-й, 550-й, 560-й и 561 — й батальоны тут же потянулись эшелоны с пополнением, но и к тому, что новые служащие стали поступать и в другие «испытательные части». Согласно приказу Гиммлера от 5 сентября 1944 года многих солдат теперь отправляли в батальоны даже без какого-либо отбытия срока, что ранее было само собой разумеющейся нормой. Путь «испытуемого солдата»: суд — лагерь — батальон, сократился до двух обязательных «пунктов назначения» суда и собственно 500-го батальона. В частности, в приказе Гиммлера говорилось: «Если решение не будет иметь негативных последствий для дисциплины в воинской части, то судья вправе в качестве наказания сразу же назначить направление в испытательную часть». Верховное командование Вермахта решило не отставать от командующего армией резерва и 1 февраля 1945 года приняло схожий приказ. Теперь любые нарушители дисциплины, получавшие не более 6 недель заключения, автоматически посылались в 500-е батальоны. Подобные административные действия привели к фактическому отказу от критериев отбора «испытуемых солдат». С одной стороны, это положительно отразилось на численности батальонов, но с другой стороны, негативно сказалось на духе солдат и их готовности «проходить испытание». Об этом говорит хотя бы сообщение Курта Кольшеса, который в ноябре — декабре 1944 года находился в Ольмютце в казармах Гинденбурга. Кольшес в свою бытность был осужден за «самовольное оставление части». Причем он усугубил свою «вину» политическими заявлениями, за что в итоге получил три года тюрьмы. Срок он отбывал в форте Торгау, а затем в арестантской роте. Он так описывал те события: «В роту прибыло 2100 человек Во время построений нам становилось известно, что каждый день кто-то пытался бежать на свободу. Командир роты каждый раз указывал на то, что при малейшем сопротивлении осужденный будет наказан тут же, в казармах. Но на следующий день снова кто-то пытался совершить побег. Ночью многие из криминальных элементов совершали из казарм разбойные набеги на окрестности. Это привело к тому, что на построения стали приводить чехов, которые должны были указывать на тех, кто совершал разбои». Не исключено, что упоминание ежедневных побегов является преувеличением, но в любом случае эти факты указывали на то, что попавшие в конце 1944 года в Ольмютц или Брюнн «испытуемые солдаты» были совершенно ненадежными.

Прежде чем мы вернемся к батальонам, надо остановиться на одной проблеме, а именно вопросе, в какой мере сентябрьские изменения 1944 года сказались на судьбе бывших солдат, попавших в концентрационные лагеря. Тот факт, что новая категория заключенных концлагерей в документах обозначалась аббревиатурой CAB, наводит на мысль о продолжении «традиций» особых подразделений Вермахта. Однако в данном случае речь шла об «особой акции Вермахта». В первой части книги мы рассказывали о том, что начиная с 1938 года по сентябрь 1944 года в лагеря попало от 600 до 1 ООО солдат. Причем почти две трети из них прибывали из особых подразделений и полевых штрафных лагерей. Однако из документов лагеря Заксенхаузен следует, что в начале 1945 года количество САВ-заключенных выросло втрое. В декабре 1944 года их насчитывалось всего 100 человек. В январе 1945 года их уже 357. У подобного роста может быть две причины. С одной стороны, само собой напрашивается, что это было последствием деятельности Гиммлера, а именно, его приказа. Но, с другой стороны, в лагерном журнале мы могли бы найти следующую запись: «Январь 1945 года. Быстрое продвижение Красной Армии и западных союзников привело к тому, что в Заксенхаузен постоянно прибывают эшелоны с заключенными из других лагерей». Не исключено, что в этих транспортах прибыли и другие САВ-за-ключенные, что и вызвало резкий рост в одном конкретном лагере.

Вместе с тем в феврале и марте в Заксенхаузене мы могли бы наблюдать обратный процесс — количество САВ-арестантнтов столь же резко падало, как и росло в январе. К началу весны их осталось не более сотни. Их отнюдь не уничтожали и не посылали на фронт. Дело в том, что эсэсовское руководство приняло решение о сборе всех армейских «преступников» в Бухенвальде. Именно там должны были быть сконцентрированы все, кому предстояло отбывать «промежуточное заключение II». В феврале — марте это касалось тех, чей срок заключения не превышал одного года. В данной схеме Заксенхаузен был всего лишь промежуточной станцией, так сказать, «перевалочной базой». Именно в Бухенвальде «старые» САВ-заключенные стали отличаться от «промежуточных заключенных II». Из документов музея этого концентрационного лагеря следует, что первые «промежуточные» стали прибывать сюда поздней осенью 1944 года. К марту 1945 года их насчитывалось около 800 человек. Почти все они были расположены в Дора-Миттельбау.

Дора-Миттельбау был внешним лагерем Бухенвальда. Там существовало подземное производство, которое до 1 октября 1944 года было обществом с ограниченной ответственностью. Там производилось вооружение и боеприпасы. В нечеловеческих условиях труда здесь даже производились легендарные ракеты «Фау-2».0 положении «промежуточных» писал восточногерманский исследователь Гетц Дикманн, который ошибочно назвал их «заточенными в крепость»: «В конце 1944 года руководство СС решило направить на работу в лагерь Дора группу арестантов, от которых оно не ожидало никакого организованного сопротивления. Речь шла о «промежуточных заключенных II», которые в прошлом были военнослужащими Вермахта. Они носили на робе красный, «политический» треугольник, который был обращен вершиной кверху. Кроме этого, на нем была написана буква Z. По мнению эсэсовцев, они оптимально подходили для этой работы, так как она откладывала их заточение в крепости, к которому их приговорили военно-полевые суды. Свой срок они должны были отбывать после окончания войны. Им не грозило восстановление в рядах Вермахта или досрочное освобождение. При этом речь шла не только о немцах, но и о представителях иных наций, которые добровольно вызвались служить в Вермахте или СС. Первые Z-арестанты стали прибывать в Дору в ноябре 1944 года. Они располагались в особой зоне лагеря, поблизости от лазарета. Несмотря на то, что они носили арестантские робы, им не запрещалось отращивать волосы». Как видим, «промежуточным» в концентрационных лагерях предоставлялись некоторые «льготы».

Когда в конце марта 1945 года в лагерь Дора-Миттельбау перестали поступать «промежуточные заключенные», то это было в первую очередь связано с транспортными трудностями и хаосом, творившимся на железных дорогах Германии. Это подтверждается телеграммой, которая была направлена 22 марта 1945 года бременским гестапо в управление полиции Гамбурга: «Полученные от Вермахта арестанты должны быть направлены в Бухенвальд. Ввиду транспортных трудностей в настоящее время это невозможно. Запрашиваем концентрационный лагерь Нойенгамме, смогут ли они принять эту партию заключенных». В ответ 30 апреля 1945 года инспектор охранной полиции и СД Гамбурга запрашивал: «О каком количестве заключенных идет речь?»

Намерение во что бы то ни стало поставить исполнение наказаний на службу проигранной войне, вынудило Генриха Гиммлера ввести в практику «промежуточное заключение I». Под этим шифром скрывались приговоренные к смерти солдаты, но которые тем не менее еще могли выполнять полезную работу, для чего их переводили в концентрационный лагерь Маутхаузен. Прежде всего туда попадали солдаты, которые владели техническими профессиями. В большинстве случаев до войны они были слесарями, электриками, механиками. Поводом для этого шага стало состояние дел, когда приговоренные к смерти военнослужащие могли пройти «особое испытание» в 500-х батальонах, однако в силу ряда причин это не было возможно. Первая практика подобного рода была применена еще до того, как Гиммлер был назначен командующим армией резерва. 17 июля 1944 года Верховное командование сухопутных сил направляет запрос, нужно ли приводить в исполнение смертный приговор в тех случаях, когда возможно прохождение «особого испытания». Ответ из СС был следующим: «В случаях, когда отмена смертной казни не подрывает дисциплину воинской части, а сохранение самого солдата в силу своей работоспособности является целесообразным, тогда возможна его передача в руки местного СД».

Первые «промежуточные заключенные I» стали появляться уже в августе 1944 года. В основном это были дезертиры и солдаты, уличенные в «подрыве боеспособности части». В единичных случаях они все-таки попадали в 500-е батальоны, но в большинстве случаев применение им находили в Маутхаузене. В отношении заключенных из числа «рейхсдойче» статистика выглядела так: октябрь 1944 года — 45 человек, ноябрь 1944 года — 71 человек, декабрь 1944 года — 113. Если же брать общее количество «промежуточных первого класса», то соответственно эти цифры выглядели следующим образом: 93, 116,156. При этом надо исходить из того, что за последние семь месяцев войны в концентрационные лагеря было направлено около тысячи бывших военнослужащих Вермахта, то есть приблизительно столько, сколько за период с 1938 года по сентябрь 1944 года.

 

Глава 4

Роспуск 999-й резервной бригады

В то время, как Генрих Гиммлер оставил фактически без изменений систему особых подразделений Вермахта, в сентябре 1944 года он в роли рейхсфюрера СС провел массу мероприятий, которые касались «999-й испытательной части». В предыдущих главах мы уже показывали, что возникновение 999-го формирования было неким компромиссом между СС и Вермахтом, который был достигнут в октябре 1942 года во имя «окончательной победы». Но несмотря на достигнутое соглашение, Генрих Гиммлер всегда с подозрением относился к данной затее, так как, повторюсь, он терял контроль над 30 тысячами заключенных, которые являлись его «классической клиентурой». В СС возобладало мнение, что в Вермахте недооценивали опасность этих людей, а потому обращались с ними «недолжным» образом. Утрата контроля над множеством политических противников и уголовных элементов ставила СС перед угрозой определенной потери власти и престижа, что для рейхсфюрера СС Гиммлера было недопустимым. Но он не намеревался делиться своими полномочиями с Вермахтом.

Теперь, по прошествии двух лет после создания 999-го формирования, Генрих Гиммлер как командующий армией резерва отдал 14 сентября 1944 года приказ распустить 999-ю резервную бригаду, которая в тот момент располагалась на полигоне Баумхольдер. Вместе с этим он всячески препятствовал направлению транспортов с резервами для полевых 999-х батальонов. Поводом для подобных мер стали действия «политических» 999-х, которые летом 1944 года решились на подготовку вооруженного восстания. В то время, как в глазах командования Вермахта 500-е батальоны представали как вполне оправданный эксперимент, то 999-е батальоны выглядели совершенно по-иному. 10 июля 1944 года командующий группы армий Е, которому тогда были подчинены примерно 85 % всех существующих полевых 999-х батальонов, сообщал: «Из сообщений командования группы армий Е следует, что сохранение 999-х батальонов в юго-восточном регионе в силу их крайней ненадежности является нецелесообразным».

Тот факт, что «крайняя ненадежность» стала результатом деятельности «политических» 999-х, следует из письма командования 41-й крепостной дивизии, в составе которой находилось четыре 999-х батальона (II, III, IV, VII). Командующий дивизией указывал на то, что «пока в составе 999-х батальонов будут находиться политические заключенные, распространяющие коммунистические идеи отказа от борьбы, их боевое применение является рискованным». Недостаток в боевых силах не позволил пойти на окончательный роспуск этих батальонов. Армейским чинам приходилось довольствоваться арестами, казнями, а также жестким контролем над 999-ми, который сопровождался идеологической обработкой. Впрочем, это были далеко не условные меры. На Пелопоннесе дошло до того, что там отобрали 250 «наиболее ненадежных элементов» из состава 999-х батальонов и переправили обратно в Германию. Насколько эти обстоятельства были трагическими, рассказывал один из бывших 999-х: «В августе 1944 года я как-то получил команду предстать перед командиром взвода в Ахейе. Там я с другим сослуживцем по имени Рихард Гирц был погружен на машину, которую сопровождали лейтенант и несколько фельдфебелей. В машине уже сидело около десяти человек. Перед погрузкой мы должны были сдать наше оружие. Нас привезли на побережье, в расположение 6-й роты 999-го батальона, где вместе в 80 другими солдатами запихнули в огромную штольню. Выход из нее был перегорожен колючей проволокой, справа и слева от него находилось по фельдфебелю, у каждого из которых был пулемет. В метре-полутора от выхода из штольни была брошена рельса. Нам сказали, что каждый, кто переступит ее, будет застрелен на месте. Мы находились там несколько дней. За это время нам лишь однажды принесли чан с водой и выдали по куску хлеба. Затем нас погрузили на железнодорожный состав, в котором были только одни товарные вагоны с решетками на окнах. За нами заперли дверь. Мы услышали сквозь нее, что нас везли обратно в Баумхольдер».

Попав в Баумхольдер, 250 человек из этого эшелона оказались закрученными в вихре событий, которые были связаны с последовавшим через несколько дней приказом Гиммлера о роспуске 999-й бригады. Остановимся и разберем их поподробнее, так как анализ случившегося явит интересную точку зрения на всю систему «испытания», которую солдаты проходили в Вермахте и Ваффен-СС.

В числе 250 человек, отобранных на Пелопоннесе, был коммунист Бастель Хоффеман. Он писал: «По нашему прибытии тамошний капитан Кастнер объяснил нам, что мы совершенно отбились от рук и нас направят в концентрационный лагерь. Несколько недель спустя капитан Кастнер вернулся и заявил, что мы получили еще один шанс оказаться пригодными. Все это время мы были заперты в бараках. Мы покидали их только для принятия пищи, но даже тогда нас конвоировали». По воспоминаниям социал-демократа Хельмута Дица, в течение нескольких дней 999-х допрашивали. В ходе допросов он отрицал все выдвинутые против него обвинения: «Перед нашим бараком находился пост. Нас стали вызывать одного за другим и подвергать допросам. Нас пытались обвинить в трусости и связях с партизанами». Вальтер Кёстер, еще один из 999-х, был немало удивлен тем, что никто из прибывших не был наказан. «Не было вынесено даже самого скромного дисциплинарного взыскания». Потом стало очевидно, что всех их готовили для показательного процесса, передачи в руки полиции и направления в концентрационный лагерь. Нечто подобное уже происходило весной 1944 года, когда на южном участке Восточного фронта было разоружено 450 «политических» 999-х, которых сразу же после этого направили в Баумхольдер. Но так как за исключением единичных случаев против этих 450 солдат не удалось выдвинуть никаких конкретных обвинений, все они были вновь направлены для «прохождения испытания». По мере того как командиры полевых 999-х батальонов стали прибегать к целенаправленным смертным казням, которые были некими «общими мероприятиями по зачистке», все чаще стали раздаваться упреки в адрес резервных частей, которые подбирали солдат. Но в итоге после войны упоминавшийся выше капитан Кастнер с облегчением говорил, что ему «удалось сохранить два эшелона с политическими арестантами из южной России и Греции, которые он должен был передать в руки полиции». Кроме «списанных» из Греции ненадежных солдат, в Баумхольдере находилось еще две группы 999-х. С одной стороны, это были недавно провинившиеся солдаты, которые проходили подготовку. Им вскоре предстояло попасть в 999-е полевые батальоны. С другой стороны, это были раненые 999-е, которые больше не могли нести службу. У Карла Кастнера об этом сообщалось следующее: «Последний крупный призыв в 999-й учебно-резервный батальон состоялся 1 сентября 1944 года. Тогда к нам поступило около 100 мужчин в возрасте от 40 до 55 лет. Когда американские и английские части стали приближаться с запада к германским границам, подготовка нашего батальона внезапно была прекращена. Из работоспособных мужчин было сформировано два оперативных батальона. В середине сентября их направили на Западный фронт для строительства укреплений. Оставшиеся люди были назначены ко мне в роту»

Здесь нужно отметить, что создание предусмотренного для строительства укреплений 999-го оперативного батальона проходило отнюдь не нормальным путем, как это описывается у Карла Кастнера. Появление первого 999-го оперативного батальона произошло посредством банального разоружения 999-го саперно-строи-тельного батальона. Для этого был выбран большой лесной участок. Как вспоминал, один из участников этих событий: «Там мы должны были построиться и сдать оружие. Офицеры собрали его. У наших больше не было винтовок. Оружие было лишь у офицеров и унтер-офи-цероц. Всего на роту приходилось 18 винтовок и два легких пулемета. Когда мы входили в лес, то полагали, что нас там расстреляют». Второй упоминавшийся Кастнером оперативный батальон несмотря на громкое название был всего лишь сборищем строителей, которые работали под конвоем. Неудивительно — в 999-е попадали «ненадежные элементы». Однако в истории остается одно темное место. До сих пор непонятно, произошло ли разоружение 999-х батальонов по приказу Гиммлера или же это была инициатива армейских чинов.

Собственно 2-й 999-й оперативный батальон был сформирован из солдат, которые еще проходили подготовку. Герберт Кисслинг, служивший в 3-й учебной роте, вспоминал: «Мы два часа находились на стрельбах, когда прибыл приказ — вернуться в казармы. Мы сразу же направились назад. Но на этот раз нас сопровождало большое количество стрелков. Когда нас построили, то стали выкликать людей. В большинстве своем вызываемые в прошлом были политическими заключенными. Моего имени не назвали, так я расстался с моими друзьями. Не назвали именно очень многих политических. Что же произошло? Вызванные получили приказ не ходить на обед. Когда я вернулся из столовой, меня вызвал старшина. Он сидел за письменным столом и листал мое дело. За его спиной стоял командир роты и тыкал пальцем в некоторые страницы. Наконец, старшина сказал мне, что я должен оставаться в казармах, а после отбоя по роте присоединиться к людям, чье имя выкрикнули на построении. Тогда мы узнали, что приблизительно 400 человек переводят в другую часть».

Скорее всего, Герберт Кисслинг принадлежал к тем солдатам, из которых была составлена рота капитана Кастнера. При этом в сообщении настойчиво подчеркивалось, что в качестве критерия отбора выступала не только работоспособность и уровень ненадежности. О дальнейшей судьбе этой роты, которая в итоге превратилась в 999-й сборный пункт, Карл Кастнер сообщал: «20 сентября 1944 года в моем кабинете неожиданно появились два офицера гестапо: Моше и Вегенер. Они сообщили мне, что у них приказ: отобрать 300 трудоспособных человек и отправить их в Бухенвальд. Я направил их к командиру 999-й резервной бригады, полковнику Мозеру. Я сообщил моему командиру, что служащие 999-го сборного пункта больны и нуждаются в отдыхе. У части из них уже были подписаны ходатайства о повторном присвоении статуса «достойного несения службы». А вопрос о направлении их в концентрационный лагерь Бухенвальд никогда ранее не ставился. Полковник Мозер придерживался той же самой точки зрения, а потому сразу же набрал по телефону командование XII военного округа в Висбадене, пытаясь убедить отменить данный приказ. Несмотря на это, он получил ответ, что приказ о направлении 300 человек в Бухенвальд спущен сверху, а потому он должен быть выполнен безотлагательно. Так как я увидел в данном приказе нарушение всех инструкций относительно «испытательных частей», то потребовал для осуществления этой неслыханной санкции письменного приказа, которую в итоге я получил от командира 999-й бригады».

В самом деле, в сентябре 1944 года для 999-х батальонов были приняты «Особые предписания». Именно на основании их 300 человек были направлены в Бухенвальд. В предписаниях говорилось:

«а) на основании тщательного наблюдения выявить неисправимых солдат с антигосударственным образом мышления или преступными склонностями, вывести их из активной службы и передать в руки полиции и органов юстиции. Если же не существует предпосылок для дисциплинарных взысканий и судебных наказаний, то срок наблюдения за солдатами должен составлять не менее трех месяцев;

б) если имеются солдаты, которые вследствие ранения, заболевания или аварии являются годными к нестроевой службе или вообще непригодными к воинской службе, то нужно проверить, есть ли возможность повторно подать ходатайство об их реабилитации и восстановлении в статусе «достойных несения службы». Если нет поводов для их реабилитации, а они не отбыли полностью свой срок, то они должны передаваться в руки органов юстиции. Если им более не надо отбывать наказания, то они должны вернуться к своим гражданским профессиям. Если же при этом они оказались политически неблагонадежными, то их следует передать в руки полиции».

4 сентября 1944 года генерал по особым поручениям при Верховном командовании сухопутных сил делает пометку: «Передать полиции с целью использования их для тяжелых и опасных работ вплоть до проведения демобилизации. Достойные несения службы солдаты 500-х и 999-х батальонов, которые, несмотря на письменные предостережения, были вновь подвергнуты дисциплинарному взысканию, рассматриваются как неисправимые, а стало быть, неприемлемыми для Вермахта».

Когда Гиммлер как командующий армией резерва 5 сентября 1944 года отдал приказ, то в нем уже не говорилось ни о тщательном трехмесячном наблюдении, ни о повторном дисциплинарном взыскании, ни о письменном предостережении. В этом документе, адресованном в военные суды, содержались слова о том, что «осужденные за преднамеренные действия в испытательных частях должны наказываться в судебном порядке посредством лишения свободы или признания невоспитуемыми, после чего они должны передаваться судьями в руки тайной государственной полиции для препровождения в концентрационные лагеря».

Вероятно, трактуя этот приказ, 16 сентября 1944 года командование XII военного округа (Висбаден) решило распустить 999-ю резервную бригаду. Теперь у находящихся в Баумхольдере 999-х, которые не смогли пройти «испытание», а потому до сих пор считались «недостойными несения службы», было две возможности: либо оказаться в разоруженных оперативных батальонах, либо попасть в Бухенвальд. Последний путь был заказан всем больным и «политическим».

В то же время кажется маловероятным, что подобная акция была проведена командованием XII военного округа по ошибке или недосмотру. Насколько известно, после того как в дело вмешался капитан Кастнер, майор Редер, отвечавший в штабе военного округа за взаимодействие с 999-й резервной бригадой, дал ясно понять полковнику Мозеру, что это был приказ сверху. Однако есть основания полагать, что это было обыкновенное самоуправство. На такой вывод наталкивает письмо адвоката Рихарда Каспари от 6 августа 1946 года, когда рассматривалось дело 999-й резервной бригады: «После 20 июля 1944 года резервная бригада была распущена Гиммлером. Однако о служащих бригады не было принято никакого решения. В связи с этим командование военного округа в Висбадене решило, что одних, самых пригодных, надо направить на запад для укрепления линии Зигфрида, а всех остальных — в концентрационный лагерь Бухенвальд».

Заявленная выше позиция, что в качестве критерия отбора выступала именно трудоспособность, а не политическая благонадежность, говорит о том обстоятельстве, что в Бухенвальд, кроме «политических», возвращенных из Греции, были направлены больные и раненые. Впрочем, кажется маловероятным, что в данном вопросе не учитывались политические критерии. Столь же маловероятным является, то, что «годных к нестроевой службе», вдруг направили на строительство «линии Зигфрида». С определенной долей вероятности можно утверждать, что политическая составляющая выступала здесь на первом месте. Это подтверждается приказами, в которых командование полевых 999-х батальонов уведомлялось о предстоящем «мероприятии». В датированном 15 сентября 1944 года письме коменданта «восточной Эгеи», которому подчинялись множественные 999-е батальоны, сообщалось: «По сообщению адъютанта командира 999-й резервной бригады (Баумхольдер) в ближайшее время будут переведены в особые штрафные подразделения или направлены полицией в концентрационные лагеря. Возможность передачи Организации Тодта или другие учреждения более не рассматривается».

Карл Кастнер писал об отправленных из Баумхольдера в направлении Бухенвальда. «24 сентября 1944 года уехал первый транспорт с 280 людьми под руководством оберлейтенанта Ёртеля. За ним 2 октября последовал второй эшелон со 160 людьми под руководством фельдфебеля. Первый транспорт сопровождался упоминавшимися мною офицерами гестапо Моше и Вегенером. По прибытии в концентрационный лагерь Бухенвальд они вновь вернулись во Франкфурт и послали сообщение из своего отдела. В кабинете бригадного командира мне передали, что все люди в кратчайшие сроки были доставлены в лагерь, где были распределены по военному предприятию. Так как я не знал, что в Бухенвальде производилось оружие, то я убеждал своих солдат, что их посылают в лагерь ненадолго. Оттуда их распустят по домам. Но в лагере солдат побрили наголо, переодели в арестантские робы, то есть полностью приравняли к заключенным, хотя они несколько месяцев были на фронте в южной России и Греции, а некоторые даже подхватили там малярию. Оберлейтенант Ёртель позвонил мне из Веймара и дал точное описание злосчастного положения наших людей. По телефону я пытался связаться с адъютантом коменданта Бухенвальда и добиться освобождения моих солдат, но все было тщетно. Он лишь сообщил мне, что после полугодового пребывания солдат в лагере может быть проведена «перепроверка» с целью отбора достойных прохождения особого испытания. Об освобождении без команды сверху не могло быть и речи. Накануне отбытия солдат из Баумхольдера я обещал солдатам свободу и скорейшее возвращение к семьям, но они снова оказались за колючей проволокой, где их ждал тяжелейший труд на оборонном предприятии».

Чем руководствовался капитан Кастнер, когда давал политическим 999-м обещание свободы, остается непонятным. В любом случае подобные посулы были безосновательными. Первый транспорт с солдатами достиг Бухенвальда 27 сентября 1944 года, что следует из сообщения Макса Фельша, который был выдворен буквально за несколько дней до этого из роты выздоравливающих с предписанием «две недели сохранять постельный режим». В бухенвальдской лагерной картотеке сохранилась та же самая дата прибытия 999-х, которые были обозначены как «арестованные полицией», что указывает на значительное вмешательство в это дело франкфуртского гестапо. Об этом также упоминается в сообщении Макса Фельша: «27 сентября мы прибыли в Бухенвальд и были переведены в лагерь. Нас направили в карантинный блок, который наполовину был заполнен изголодавшимися венгерскими евреями. При каждой перекличке выяснялось, что один или несколько из них умирали. Там я встретил множество старых приятелей, в том числе Вальтера Бартеля из Берлина На мой вопрос, почему нас сюда направили, он сказал, что точно не знает, но говорили, что мы были направлены в лагерь по предложению франкфуртского гестапо».

Немецкий коммунист Вальтер Бартель руководил в концлагере Бухенвальд подпольной интернациональной организацией, с которой в контакт быстро вступил Фридрих Питруска. Фридрих Питруска подобно Максу Фелыпу прибыл в лагерь на первом транспорте. До этого он находился в Баумхольдере, где проходил курс лечения после ранения, полученного на фронте. После выздоровления он попал не в регулярную часть, а в лагерь. Он писал о своем прибытии в Бухенвальд: «Нас построили перед административным зданием. Помню, ужасно дымил крематорий, и мы задыхались в этом чаду. В темноте нас привели в душевую, где мы пробыли трое суток. О нас никто не вспомнил. Мы были вынуждены спать на каменном полу. Товарищи, которые уже несколько лет провели в лагере, смогли вытащить меня оттуда. На меня тут же посыпался град вопросов: как я попал сюда? как там, снаружи? когда закончится это дерьмо? готово ли население к сопротивлению? И многие другие. Товарищи пытались снабжать нас едой, но то, что они доставали для 270 человек, было очень мало. Первое, что товарищи сообщили мне: здесь в лагере был убит Эрнст Тельман.

В один день нам приказали раздеться и построиться во дворе. У нас забрали все личные вещи. Мне вьщали брюки и куртку с большой красной звездой Давида на спине. Никакой рубашки, никаких носков, никаких ботинок, только куртка с красным треугольником и номером 73 366. Нас разместили в так называемом карантинном блоке № 43. В качестве постельных принадлежностей мы получили по бумажному пакету, похожему на мешок из-под цемента, только более длинный. Товарищи, которые заметили у меня куртку со звездой, тут же организовали для меня другую одежду. Мне даже вручили рубашку. Нам приходилось спать впятером на одной кровати».

Фриц Бергер, другой солдат, прибывший в том же эшелоне, говорит о группе «политических» из 258 человек, которая в шести вагонах была направлена из Баумхольдера в Бухенвальд. Он вспоминает, что несколько дней приходилось работать в разрушенном лагере Густлофф, который примыкал к Бухенвальду. Это спасло их. Есть сведения от солдата из второго, более мелкого эшелона. Это воспоминания ганноверского коммуниста Вили Руфа, который в конце сентября 1944 года после ранения во время воздушного налета был направлен на лечение в Баумхольдер. Когда он пошел на поправку, то предпринял все возможное, чтобы не возвращаться на фронт. Он симулировал болезнь желудка. «Когда я вновь вернулся в Баумхольдер, то мне было приказано сдать все — даже противогаз и ремень. Больше не было никакой службы. Среди моих приятелей царило странное настроение. Мы должны были сдать даже книжки продовольственного довольствия. Однажды вечером, во время построения, один из сослуживцев спросил капитана Кастнера: «Герр капитан! Я слышал, что нас направляют в концентрационный лагерь». «Нет, — ответил офицер. — Вас отправляют к семьям, так как вы уже отдали свой долг Отечеству. Если кто-то еще раз брякнет про концлагерь, я того посажу на гауптвахту». Прошло еще несколько дней, когда после обеда нас вновь построили. Капитан Кастнер провозгласил: «Вы направляетесь в Веймар на сборный пункт, там вы будете распущены». Он бодро отдал команду: «Направо! С песней марш!» Но никто не стал петь, так как увидел, что прибывала хорошо вооруженная группа фельдфебелей. Они довели нас до вокзала Баумхольдера, где нас погрузили в армейский эшелон. Тогда мы думали, что охрана была придана, чтобы никто не свалил с поезда. И мы поехали — я помню, нас было около 200 человек, — навстречу цели, о которой даже не предполагали. Из Баумхольдера до Веймара мы добрались за полтора дня. Там нас встречал лагерный оркестр — в нем играли одни заключенные. На воротах поблескивала вывеска: «Каждому свое». Нас провели в душевую. Там мы повалились на пол и заснули от усталости… Нас одели как заключенных фашистского концлагеря. Мы были одеты как оборванцы: куртка, брюки, пара ботинок и кепи заключенного. Прежде чем мы прибыли в наш барак, то увидели, как он убирался. Мы видели умиравших с голоду существ, которые напоминали людей. Их выводили из барака и сажали в грузовик. Одежда на них висела. У нас тоже не было ни лишнего грамма жира, но эти люди уже не могли сами ходить — к грузовику их подводили два других заключенных. Нам рассказывали о других арестантах, которые уже долго были в Бухенвальде. Речь шла о еврейском госпитале, в котором мы должны были поселиться. Поговаривали, что этих заключенных травили газом, а тела сжигали… Теперь мы встретились с приятелями из числа 999-х, которые обитали здесь уже две недели. Нам не поручалось никакой работы. Мы лишь должны были утром и вечером строиться на перекличку. Еды для жизни там было слишком мало, но в самый раз, чтобы умереть. Мы спали и смотрели, как один день сменял другой».

Приведенные выше сообщения показывают, что капитан Кастнер благодаря начальнику эшелона оберлейтенанту Ёртелю был верно информирован о судьбе бывших 999-х. Дальнейшие действия капитана скорее являются нетипичными. Он сам описывал их в одном из документов: «Герр майор Мозер, так как после отправки второго эшелона в Бухенвальд вы взяли четырехнедельный отпуск, а бригадный адъютант был вынужден ухать в Мюнхен, то я как старший по званию офицер в течение нескольких дней являлся комендантом. Так как я чувствовал себя виновным за судьбу 440 солдат, которые по приказу Гиммлера или одного из его сотрудников были направлены в концентрационный лагерь Бухенвальд, то 2 октября 1944 года я продиктовал ефрейтору приказ об их увольнении из Вермахта и направил его в Бухенвальд. Согласно этому приказу все отправленные на эшелонах солдаты должны быть отпущены на свободу, так как они были демобилизованы. Обер-лейтенант Ёртель должен всех вернуть в Баумхольдер. Я собственноручно подписал этот приказ и снабдил его печатью бригады. Одновременно с этим я подписал приказ о выделении демобилизованным денег, дабы они могли вернуться домой. Эти средства вместе с приказом были переданы оберлейтенантом Ёртелем коменданту Бухенвальда. После получения приказа комендант согласился на освобождение наших людей. 999-х собрали со всех концов, одели в военную форму и после соответствующих инструкций оберлейтенанта Ёртеля они были отпущены на волю. С небольшой командой солдат и конвоем эшелона в середине октября 1944 года оберлейтенант Ёртель прибыл обратно в Баумхольдер».

Подобное развитие событий подтверждается в основных пунктах рассказами бывших бухенвальдских заключенных. Вечером 5 октября в Бухенвальде через громкоговоритель раздалась команда: «Завтра рано утром все военнослужащие из Баумхольдера строятся перед воротами». Макс Фельш вспоминал: «Когда рано утром мы в полосатом арестантском тряпье собрались у ворот, то подошел оберлейтенант и удивленно хмыкнул: «Вас выпускают на свободу, а вы все еще не переодеты». Мы были поражены — неужели это правда!»

В воспоминаниях Фридриха Питруски говорилось о том, что за несколько дней до этого их построил комендант Бухенвальда. «Однажды всех 999-х построили перед воротами. Мы встали между административным зданием и клеткой для медведя. Он вышел в кожаном плаще и захотел узнать, что мы сожрали. Он орал: «Явились сюда агнцами божьими, но хотел бы я знать, как вы сюда попали?» Мы стояли несколько часов. Во второй половине дня вновь вышел комендант, все так же одетый в кожаный плащ, в сопровождении двух эсэсовцев. «Мы узнали, что вас сюда направили по ошибке. Впрочем, местный климат хорошо бы подошел, чтобы вновь сделать из вас приличных людей». С возвышения он кричал, что все покинут лагерь, что за эту милость мы должны благодарить фюрера».

Как 6 октября 1944 года проходило освобождение, в своих мемуарах очевидец описывает: «Выкрикивали имя и номер. Мой номер на рубашке был 26 238. Вызываемые должны были отойди налево. Из 258 людей из первого эшелона сначала было названо 78 имен. Все они были набраны в лагерях и тюрьмах. Они в сопровождении охраны промаршировали вниз вдоль колючей проволоки. Всем остальным вьщали билеты и выпустили на свободу. Я даже не помню, выдали нам какие-нибудь деньги или нет. Я помню, что нам кричали: прочь, прочь! 9 октября я вновь оказался в городе».

Приведенное выше описание, данное Фрицем Бергером, относится не только к солдатам, прибывшим в лагерь с первым транспортом, но и всем 999-м из Баумхольдера. Это подтверждается картотекой Бухенвальда и воспоминаниями Вилли Руфа, который по ошибке называл оберлейтенанта «конвоиром». «В первой половине нас внезапно построили перед воротами. Старший лейтенант из конвоя объяснил нам: «Все те, чьи имена я назову, покинут лагерь. Все остальные вернутся в Баумхольдер. Вы вновь получите военную униформу и поедете к себе на родину, откуда вас призвали в армию. Сейчас 11 часов дня, торопитесь, чтобы успеть на вокзал. Тот, кто останется в лагере после 14 часов, рискует задержаться здесь надолго». Мы быстро скинули арестантские тряпки и надели военную униформу, так как никто не хотел оставаться в концентрационном лагере. Кто-то торопился так, что хватал два левых или два правых армейских ботинка. Но на это никто не обращал внимания. Главное было покинуть лагерь. Прочь из этого проклятого места! На вокзале все оказались в половине второго, каждый запрыгивал в первый же попавшийся поезд. Неважно, куда он шел, главное, чтобы подальше от Веймара и этого ужасного лагеря. На следующий день я прибыл в Кляйн-Беркель в окрестностях Гамельна. Именно туда эвакуировали всю мою семью. На следующий день я направился в Ганновер, дабы в казармах сдать свою униформу. У меня был документ о демобилизации. Дата, штемпель, сборный пункт II, Веймар. И никаких упоминаний о Бухенвальде!».

О дальнейших событиях в Баумхольдере, куда направились некоторые из вызволенных из лагеря солдат, а также оставалось еще около сотни прочих 999-х, рассказывал капитан Карл Кастнер: «Последующим попыткам направить моих солдат в Бухенвальд я препятствовал тем, что разбивал их на небольшие группы оперативного батальона или вообще просто отпускал домой. Так как отпущенные 999-е должны были оказаться у себя на родине в паспортном столе, то очень скоро ко мне посыпались запросы, почему эти солдаты были демобилизованы, хотя были призваны в Вермахт только 1 сентября 1944 года. Мне удалось успокоить этих бдительных вояк, так как отвечал, что речь шла об особой акции, которая предполагала роспуск лагеря в Баумхольдере. В то время почта шла неделями, а моя служба в феврале 1945 года была перенесена в Торгау, а в апреле 1945 года в Вельден в Баварии, потому я мог быть спокоен за судьбу моих солдат».

В самом деле, в Баумхольдере оставалось только два оперативных 999-х батальона и пара небольших строительных рот, которые в основном состояли из уставного персонала. О судьбе же оставшихся в концентрационном лагере 999-х ничего не известно.