Глава 1

Создание «Черного фронта»

Выход из организации Вальтера Штеннеса и раскол, вызванный Ульрихом Ольденбургом, настолько ослабили «Национал-социалистическое боевое объединение Германии», что в августе 1931 года Отто Штрассеру пришлось отложить в сторону все дела и неотложно решать насущные организационные вопросы. Во время кризиса июля — августа 1931 года его организацию покинуло чересчур много членов. Люди делали это по двум причинам: они либо не верили в возможность существования третьего пути, независимого от КПГ и НСДАП, либо не соглашались с идеей создания «Черного фронта», который, подняв на знамена антимарксистские лозунги, должен был организовать государственный переворот в Германии. За ошибки, допущенные Штрассером, приходилось платить всей организации. Она фактически лишилась газет. «Немецкая революция» оказалась под контролем Ольденбурга, а «Национал-социалистические письма» и вовсе прекратили свое существование. Штурмовики толпами покидали «Боевое объединение». Их не могло удержать даже создание «революционного черного фронта», в который вошли штрассерианцы, «вервольфы» и «Бригада Эрхардта». С этим приходилось смириться. «Черный фронт» должен был начать свою антигосударственную деятельность, подчинившись приказам Эрхардта. Они не обсуждались.

Об этом периоде в истории «Черного фронта» очень мало известно. Но именно август 1931 года стал переходным периодом. Именно тогда на политическом ландшафте Германии появилась новая организация, которой было суждено сыграть не последнюю роль в истории страны. В это время Штрассер прилагал неимоверные усилия, чтобы собрать воедино осколки развалившейся организации и окончательно ликвидировать внутрипартийную оппозицию. В результате 3 августа без руководства осталась молодежная организация штрассерианцев. Посмотрев на останки некогда активного молодежного крыла, Штрассер решил и вовсе ликвидировать молодежный филиал. Его члены влились рядовыми соратниками в состав взрослой организации. Но ситуация была сложной, и 5 августа Штрассер публикует «генеральный призыв ко всем группам и опорным пунктам». Не последовало никакого результата — «Боевое объединение» агонизировало. В Берлине, некогда являвшемся цитаделью левого национал-социализма, Штрассер с трудом находил своих последователей. Из прошлых 10 тысяч сторонников он мог рассчитывать от силы на две тысячи человек.

Чтобы самому убедиться, насколько сильно пострадала организация, Штрассер совершил поездку по стране. Составлял, так сказать, картину человеческих потерь. После посещения нескольких городов он решил остановиться в Тюрингии, дабы прямо на месте начать подготовку ко Второму имперскому конгрессу. Помогать ему в этом должны были десять провинциальных лидеров «Боевых групп», назначенных «политическими комиссарами». Они обладали неограниченными полномочиями. Хотя какие полномочия могли быть у представителей организации, дышавшей на ладан. В основном их задача сводилась к выявлению сторонников Ольденбурга, от которых надо было срочно избавляться. Кроме этого, они должны были составить картотеку на тех, кто был лоялен Штрассеру или, по крайней мере, продолжал симпатизировать ему. Среди этих людей им надлежало провести подписку на газету «Черный фронт», первый выпуск которой увидел свет 1 сентября 1931 года. В «нелегальном» номере «Немецкой революции», выпущенном Отто Штрассером 30 августа, было громогласно объявлено о создании «Черного фронта».

«В последние недели удалось достигнуть значительных успехов в деле выплавки новой Германии. Буржуазный блок Гугенберга того гляди начнет распадаться. Появление нового фронта вызовет кризис организаий как на левом, так и на правом фланге. В КПГ и НСДАП готов разразиться кризис. Развал будет тотальным. Он ударит по тем, кто защищает эту власть, а также по тем, кто рвется к этой власти, не желая менять систему. В настоящий момент в различных политических лагерях высвобождаются силы, желающие избавиться от старых установок и ценностей, которые рвутся вон из тесноты давно уже израсходовавших себя группировок, которые готовы сплотиться вокруг новых принципов, ниспровергающих систему.

Сейчас придут либо красные, либо черные!

Красный фронт (либерально-марксистский фронт) интернациональный по своему духу, индустриально-городской по своей форме, материалистичный по своей сути.

Черный фронт (консервативно-социалистический фронт) национальный по своему духу, солдатско-крестьянский по своей форме, природный по своей сути.

Пришел час объединить всех ведущих людей и активные группы. Начало пооложено: ряд консервативных по духу и народных по форме организаций и кружков, усиленных революционной волей отдельных личностей, объединились в „Черный фронт“».

Штрассер был в своем репертуаре. После прочтения этого воззвания можно было подумать, что в руинах лежала не его организация, а нацистская или коммунистическая партия. Так что нет ничего удивительного в том, что подобные призывы, напрочь лишенные связи с реальностью, еще больше усилили отток людей из штрассерианского движения. Среди них был и бывший член правления «Боевого содружества революционных национал-социалистов» Хаймзот. Сразу же после ухода от Штрассера он обрушился на него с жесточайшей критикой в журнале «Поборник». Хаймзот охарактеризовал тогдашнюю позицию «Боевого содружества» как «резервную позицию правительственного фашизма», а сам «Черный фронт» как «контрреволюционную и несоциалистическую организацию». В конце своей статьи он приходил к выводу, что «борьба против „Боевого содружества“ являеутся необходимостью по тем же самым социалистическим и национальным причинам, что и вражда к распадающейся гитлеровской партии». Дав подробный обзор деятельности «Боевого содружества» за два года, Хаймзот решил сосредоточить критику на двух пунктах. Во-первых, он остановился на антифашистской деятельности, которая не приносила никаких результатов. Во-вторых, подчеркнул, что раскол в КГРНС произошел вовсе не по политическим причинам, а потому, что Штрассер принимал решения, выгодные только ему. Приводилось несколько примеров. Всем уже известная история с провалившимся альянсом между Штрассером и штурмовиками Штеннеса. А вот кое-что интересное, о чем публика еще не знала. Оказывается, во время крестьянского мятежа Штрассер установил контакты с доверенными лицами Эрхардта Плаасом и Хайнцем. Но об этом чуть-чуть попозже.

Критика была безжалостной. Хаймзот изображал Штеннеса и Штрассера марионетками Эрхардта, который, дергая за ниточки, создавал и разваливал политические коалиции. Именно он, этот «серый кардинал», навязал революционным национал-социалистам политическую линию, не имевшую ничего общего с народной революцией, которая преследовала только одну цель — развалить компартию.

Профранцузские высказывания Эрхардта лишь подливали масла в огонь. Для многих, в том числе и для Хаймзота, это было доказательством того, что руководство революционных национал-социалистов собиралось предать интересы Германии и заключить союз с Францией. Да и конфликт между Штеннесом и Гитлером был всего лишь шахматной игрой «гроссмейстера» Эрхардта, который во что бы то ни стало хотел ослабить независимую оппозицию. После того как ему удалось изгнать из «Боевого содружества» истинно оппозиционные элементы, он получил безграничный контроль над группой Штрассера. «Черный фронт» был не просто организацией, за которой стоял почти всемогущий Эрхардт. Эта организация была пешкой в игре «Белого Интернационала», главная тактическая задача которого сводилась к расщеплению революционного движения. Именно «Белый Интернационал» контролировал деятельность «Черного фронта», направлял его борьбу с коммунистами, желая положить конец активности КПГ. Кстати, Шерингер и фон Заломон, перешедшие в коммунистический лагерь, тоже были агентами Белого Интернационала. Но их задача была скромнее. Они должны были постепенно разваливать движение изнутри, формируя специальную идеологию.

Чего греха таить, Хаймзот нарисовал впечатляющую картину, под стать всемирному заговору масонов и израелитов. И все-таки был ли «фёлькише-анархист Штрассер», как назвал его Хаймзот, небольшим элементом гигантского заговора, исполинского плана по борьбе с большевизмом? Действительно ли вся его политическая деятельность сводилась к тому, чтобы завести в тупик политические группировки, охватывающие широкий идеологический спектр, начиная от белой контрреволюции, заканчивая революционным антикапитализмом? У Хаймзота не было никаких сомнений относительно ответа на эти вопросы. Перечисляя группировки, на которые имел виды Штрассер, он приходил к однозначному выводу: надо всеми силами сражаться со штрассерианством. «Есть только один лозунг: борьба на уничтожение! Они говорят „консервативно-революционное“, а сами являются контрреволюционерами. Они утверждают „национальный дух“, но их национализм — это просвещенный яд для истинных революционеров. Они провозглашают „солдатско-крестьянскую форму“, ибо только там может найти признание их странная идеология. У революционного, у социалистического, у национального может быть только одно требование: пора положить им конец!»

Но прежде чем этот текст облетел всю Германию, Штрассер издал первый номер восьмистраничной газеты «Черный фронт». Вышла она в одноименном издательстве, главными акционерами и владельцами которого были Отто Штрассер и его супруга. Штрассер больше не хотел рисковать и повторять ситуацию с Ольденбургом, когда тот остался владельцем «Немецкой революции».

И тут, отбросив в сторону конспирологические выверты Хаймзота, нужно все-таки задаться вопросом: откуда у Штрассера взялись деньги не только на регистрацию нового издательства, но и на выпуск общенациональной газеты? Нет сомнений, что их предоставил Эрхардт. Скорее всего, они появились еще в мае 1931 года, но, видимо, Штрассер решил их приберечь. Может, именно поэтому он так легко отказался от «Немецкой революции» и «Национал-социалистической понедельничной газеты», оставив одну Ольденбургу, а другую Штеннесу. Накануне Второго имперского конгресса было напечатано четыре номера «Черного фронта». В них в основном излагались новые внешнеполитические и внутриполитические ориентиры, давались первые организационные указания. Подготовка к имперскому съезду шла полным ходом.

Если мы повнимательнее посмотрим на эти номера «Черного фронта», то, возможно, нам удастся понять, куда решил направить свою организацию Отто Штрассер. В одном из номеров на первой странице было напечатано две статьи. Первая была посвящена созданию «Черного фронта», а вторая рассказывала о восточной ориентации и будущих дипломатических взаимоотношениях с СССР. Здесь Штрассер буквально слово в слово повторял идею о четырех фронтах. Он заявлял, что традиционное деление на левых и правых исчезнет вместе с системой, против которой необходимо вести неустанную борьбу. Напрочь прогнившая система должна быть заменена народным сообществом, которое даст всем социальным группам единые цели и волю. Символом грядущего народного сообщества должно было стать черное знамя консервативной революции. Этот тезис иллюстрировался цитатой из Мёллера ван ден Брука, который придавал черному знамени значение мистического штандарта, под которым пойдет новый крестовый поход Немецкой революции. «Вы [коммунисты. — Прим. автора] подняли знамя, навязанное нашей стране. Вы пришли с флагом, который всего лишь сукно, окрашенное в цвет бездушной крови. Вы можете извлечь черно-красно-золотое знамя — флаг прекрасных романтиков, создавших наш первый рейх. Но оно потеряло свой золотой блеск, который ему придала мечтательная молодежь. Или вы держите в руках черно-бело-красное знамя второго рейха? Знамя, которое развевалось, плавая по мировому океану, но никогда не стояло на твердой суше. Но сейчас — над Германией вьется флаг, который является символом и аллегорией наших нынешних несчастий. Это флаг нужды, унижения и предельной озлобленности. Знамя беспокойства мысли, которая днем и ночью сосредоточена вокруг одного вопроса: какая судьба ждет нашу страну в этом мире? Знамя сопротивления людей, которые не собираются смиряться с процессом уничтожения страны и народа. Знамя взлета немцев, которые решились спасти нацию и обрести новый рейх».

В том же номере рассматривались первоочередные задачи консервативной революции после крушения Веймарской республики. Примечательно, что Штрассер ставил одним из главных вопросов: как, какими методами оттереть коммунистов в ходе революции от власти? Наследие рухнувшей республики будет тяжелым, так как победителям достанется неимоверно усилившийся марксистский фронт, во главе которого станут коммунисты. Но в этих условиях речь пойдет не об экономических вопросах, а о решительной борьбе за новую Германию, войне «красных» против «черных». Эта статья, санкционированная исполнительным комитетом, стала, для берлинских оппозиционеров еще одним доказательством «фашистской агрессии», которую собирался начать Штрассер в ходе революции против коммунистов. Они призвали сомневающихся покинуть ряды штрассерианцев, провозгласив, что реакционный курс Штрассера не имеет ничего общего с революционным национал-социализмом, а «14 тезисов Немецкой революции» слишком уж недостаточны и многозначны.

Распространенная среди оставшихся в «Боевом содружестве» сторонников Штрассера статья Хаймзота вызвала очередной раскол. Впрочем, раскол — это громкое слово, скорее, небольшой переполох. Дело в том, что Штрассера покинули последние члены распущенной молодежной организации. Все они вступили в «Ауфбрух-крайс» (кружок «Прорыв»), созданный Беппо Рёммером. О нем мы уже как-то упоминали. Сам кружок появился в 1931 году. Его руководство пыталось проникнуть в националистические круги, офицерскую среду, военизированные организации. Там предполагалось вести тихую агитацию и набирать новых сторонников. Тактика во многом себя оправдала. 22 июля 1931 года «Роте Фане» опубликовала заявление 13 бывших офицеров, которые в прошлом состояли в националистических организациях. Со временем все они попали под влияние национал-революционеров, а затем вслед за Рихардом Шерингером последовали в Коммунистическую партию Германии. Среди подписавшихся мы могли бы увидеть уже знакомых нам Рудольфа Рэма и Вильгельма Корна. Они, кстати, хотя и покинули группу Штрассера, но продолжали поддерживать тесные связи с ее левым крылом. Именно они убедили молодежь покинуть организацию.

Но статья Хаймзота и уход молодежи не вызвали нового кризиса и очередного массового оттока членов. Напротив, исполком даже был рад подобному развитию событий — Штрассеру наконец-то удалось избавиться от изрядно надоевшей ему, левой оппозиции. Теперь он мог полностью контролировать идеологию, политику, стратегию и тактику своей политической секты. В сентябре 1931 года был положен конец разнородности движения, возглавляемого Отто Штрассером. На очередном имперском конгрессе организации было возвращено ее старое имя — «Боевое содружество революционных национал-социалистов».

Забегая вперед, скажу, что вплоть до 1934 года «Боевое содружество» оставалось послушным инструментом для реализации фантастических планов своего лидера.

Второй имперский конгресс длился несколько дней, с 2 по 4 октября 1931 года. Проходил он в замке Лауенштайн (Верхняя Франкония). В пятницу 2 октября на совместном заседании исполкома и руководителей боевых округов вырабатывалась программа и политическая тактика «Боевого содружества», которые утверждались делегатами на следующий день. Но этому совместному заседанию предшествовал один инцидент. Участники конгресса были задержаны на границе Тюрингии и Баварии, так как они были облачены в новую униформу «Черного фронта» — черную рубашку, кепи и сапоги. Им пришлось спешно облачиться в гражданское, так как в стране действовал запрет на ношение униформы. Согласно сообщениям полиции, в конгрессе приняли участие около 200 человек. На некоторое время замок Лауенштайн превратился в оплот консервативной революции. Дело в том, что параллельно со штрассерианцами свой съезд там проводило «Сопротивление» Эрнста Никиша.

Собственно сам конгресс открылся 3 октября 1931 года. Он начался с оглашения Штрассером основных идей «Черного фронта», которые были выработаны накануне исполнительным комитетом. «Эпоха либерализма уходит в прошлое, но либеральная реакция не может быть уничтожена либеральной революцией красного фронта. Будущее должно наступить, находясь не под знаком, либерализма, а под знаком консерватизма, который мы привьем нашему обществу. „Черный фронт“ — это фронт консервативной революции. „Черный фронт“ — это фронт грядущего; фронт боевой молодежи, рабочих, солдат и крестьян, марширующих под черным знаменем. „Черный фронт“ — это не та организация, в которую можно вступить, а затем выйти из нее. Это большой тайный боевой союз, каждое звено которого должно разделять общее отношение, образ мыслей и готовность к действию».

За основу организационной концепции «Черного фронта» была взята «Программа действий „Боевого содружества революционных национал-социалистов“», утвержденная делегатами съезда. Эта программа представляла собой конечный пункт теоретического развития революционного национал-социализма. Она включила в себя не только идеи «14 тезисов Немецкой революции», но и опубликованный ранее исторический и экономический анализ немецкого общества, который подтверждал необходимость борьбы против коммунизма даже в случае заключения тактического союза с КПГ.

Тот факт, что принятие программы проходило в крайней спешке, не только не критикуясь, но даже, по сути, не обсуждаясь, говорил, что все участники конгресса были назначены исполнительным комитетом. Сторонников радикальной социалистической линии на пушечный выстрел не подпускали к замку. Тенденция к концентрации власти в руках исполнительного комитета приобрела вполне конкретные очертания, когда Отто Штрассер был единогласно избран «верховным лидером движения». Как и стоило ожидать, на этот пост больше никто, кроме самого Штрассера, не претендовал, так что выборы оказались безальтернативными. Кроме должности «верховного лидера» он получил от делегатов конгресса пост «главнокомандующего» революционными бойцами, которые числились в его личной охране и небольших отрядах службы безопасности. Он также получил непосредственный контроль над «производственными ячейками» и заново созданной «Революционной рабоче-крестьянской молодежью». В исполком организации было избрано пять человек: Отто Штрассер, Эрнст Бухрукер, Герберт Бланк, Ганс Вендт и Вальтер Пагель. Несмотря на все предпринятые меры, состав исполкома говорил о наличии даже в этот момент в штрассерианстве различных тенденций. Во-первых, в исполком попали люди, лично преданные Штрассеру (Бухрукер, Бланк). Во-вторых, в высшем органе «Боевого содружества» оказался обер-лейтенант Вендт, известный свой активностью и энергичностью. В-третьих, наличие в исполкоме сторонника радикальных действий Вальтера Пагеля говорило о все еще активном левом крыле, которое не собиралось сдаваться.

Вальтер Пагель был гауляйтером одной из организаций КГРНС, которая отличалась своими симпатиями к КПГ. В июне 1931 года он открыто заявлял, что вместе со своими людьми покинет организацию, если Штеннес останется военным шефом «Национал-социалистического боевого объединения Германии». Во время конфликта с Ольденбургом он предпочел встать на сторону Штрассера. Пагель стал фактическим лидером группы интеллектуалов, которые приветствовали национальную ориентацию КПГ и выступали против конфронтации с коммунистами.

3 октября после обеда в конгрессе принимало участие уже 500 человек. К революционным национал-социалистам присоединились «вервольфы», революционные штурмовики Штеннеса, представители Э. Никиша, группы «Действие» («Тат») и даже «Стального шлема». Причем последние никак не согласовывали свои действия с центральным руководством. Многих в «Стальном шлеме» не устраивал союз с НСДАП и антипрусская пропаганда Альфреда Розенберга, главного идеолога гитлеровской партии.

Штрассер и Бухрукер предоставили друг другу слово, после чего рассказали о политической ситуации в стране. Штрассер заявил, что, когда кризис расшатает Веймарскую республику, у правительства будут только два выхода: либо капитулировать перед Парижем, либо спасать национальную экономику. Но оба эти выхода означали сохранение существовавшей системы, а потому не могли быть подлинным спасением для Германии. «Спасение может принести только тотальная революция, которая будет осуществлена под черным флагом в экономике, культуре и сфере государственного управления!»

Сама речь являла собой выжимку представленной утром делегатам программы действий, которую дополнял доклад Бухрукера. Он, не стесняясь, говорил о своем антикоммунизме. Бухрукер провозглашал, что не видит никакого смысла в дискуссиях с КПГ, так как эта партия не являлась национал-коммунистической. Но даже если бы она стала таковой, коммунисты вряд ли признали бы свою неправоту. Они все равно остались бы коммунистами, немного отличными от других. Бухрукер был убежден, что пролетарская революция создаст такую государственную систему, при которой все национальное достояние достанется номенклатуре. Революционный национал-социализм должен был перераспределить его между всеми немцами. В итоге, ссылаясь на последние события политической жизни Германии, Бухрукер приходил к выводу, что КПГ не способна осуществить революцию, тем более что у коммунистов не будет для этого удобного повода. А значит, «Рот фронт» как абсолютно бесполезная организация должен был самораспуститься, а его членам необходимо было перейти в лагерь консервативной революции.

4 октября в замке остался небольшой круг людей, которые обсуждали внутренние вопросы. Присутствовавшие на этом закрытом заседании делегаты решили вернуть организации ее старое название. Но это была не просто смена вывески, изменить предполагалось не только строение организации, но и ее символику. Полотнище, как и раньше, оставалось черным, но к молоту и мечу, окрашенным в красный цвет, добавлялась свастика.

В остальном обсуждение касалось уставных норм. В «Боевое содружество», как и раньше, был закрыт путь членам международных организаций. Вступить в «Боевое содружество» можно было лишь пройдя испытательный срок. Основной единицей организации было решено оставить «боевую группу», руководителя которой выбирали ее члены. Группы объединялись по географическому принципу в округа. Высшее руководство находилось в руках исполнительного комитета. Председатель исполкома одновременно являлся шефом службы безопасности. Каждому руководителю низшего и среднего звена предписывалось пройти психологическую проверку, которая должна была определить: способен ли тот или иной человек выполнять ответственные функции.

Получив достаточное финансирование от Эрхардта, Штрассер решил, что ответственные должности (политический лидер, начальник службы безопасности) в боевых округах должны быть оплачиваемыми. Но неимоверно раздутый бюрократический аппарат «Боевого содружества» только мешал политической деятельности боевых групп. Тем более что после многочисленных расколов они нуждались не в руководителях, а в новых рядовых членах. Но, по мнению руководителей, эта прослойка должна была стать авангардом народной революции, так сказать, профессиональными революционерами, которые бы повели за собой оппозиционные группировки.

В принципе сам имперский конгресс был проведен ради оглашения двух директив, подготовленных Штрассером. Первая касалась внутренней консолидации. Несмотря на псевдодемократические выборы, «Боевое содружество» теперь базировалось на фюрер-принципе. Все важные решения принимал только Штрассер. Вторая устанавливала политический курс «Черного фронта», который со временем должен был превратиться в массовую военизированную организацию.

Но самое удивительное в этом конгрессе заключалось в том, что на всех пленарных и закрытых заседаниях присутствовал человек, которого ну никак нельзя было назвать революционером. Речь идет о д-ре Абегге, статс-секретаре прусского Министерства внутренних дел. Это был не просто чиновник. Это был служащий, который возглавлял бюро, ответственное за борьбу с правым экстремизмом. Не менее удивительно и то, что никто из «революционеров» не возражал и не возмущался фактом присутствия «служителя системы». Как тут не вспомнить обвинения, выдвинутые Хаймзотом. А может быть, действительно движение было не чем иным, как порождением христианско-капиталистического «Белого Интернационала»? Может быть, упреки Хаймзота вовсе не были порождением его бурной фантазии? Сопоставив имеющиеся факты, сам собой напрашивается вопрос: а не могли ли партии центра и Брюнинг, увидев смертельную угрозу, исходившую от НСДАП и КПГ, поспособствовать возникновению организаций, которые должны были уменьшить влияние нацистов и коммунистов на массы? Если дело обстояло именно так, то целью Штрассера была вовсе не народная революция, а настойчивое желание перетянуть к себе правое парамилитаристское крыло националистических организаций.

Когда стали перечисляться группы, которые должны были войти в «Черный фронт», то Второй имперский конгресс продолжил традицию Первого. Среди них числились «Боевое содружество революционных национал-социалистов», новая организация Вальтера Штеннеса, «Вервольф», «Оберланд», молодежные «бюндише»-группировки, крестьянское движение «Ландсфольк», группа «Действие» и «Сопротивление» Эрнста Никиша. В своей характерной мечтательной манере Штрассер добавлял: «„Черный фронт“ привлечет часть гитлеровской партии, недовольную либеральным руководством. Ту часть, которая сплотилась вокруг Грегора Штрассера и Графа Ревентлова. Мы привлечем к себе большую часть рабочих, прежде всего рабочую молодежь». Штрассер также намекал на связь с людьми из «Стального шлема», Младогерманского ордена и даже Коммунистического боевого союза красных фронтовиков.

Но Хаймзот в своей статье, опубликованной в «Поборнике», перечислял куда меньшее количество объединений, готовых поддержать Отто Штрассера. «Штрассер облюбовал для „Черного фронта“ революционных национал-социалистов, революционный „Ландсфольк“, революционные вооруженные группы, революционных экономистов из „Действия“, революционные молодежные группы. Но на что он мог рассчитывать на самом деле? На останки „Боевого содружества“. Но не на оппозиционные группы внутри штрассеровского движения, которым до сих пор не открылись глаза на истинную суть Эрхардта. Не на группу Штеннеса, которая отказалась от объединения. Не на покрывшие весь запад Германии и Баварию группы „Сопротивления“ Эрнста Никиша. Не на „молодых борцов“. На конгрессе к нему присоединились группы, называющие себя „революционным“ „Ландсфольком“. Но они не признаются истинными крестьянскими революционерами, ведущими в Силезии ожесточенную борьбу против системы. Эти группы даже правительственные газеты признают безобидными. Действительно, примкнули так называемые „революционные вооруженные группы“, например „Вервольф“. „Революционные“ экономисты из „Действия“ всего лишь осенняя затея Штрассера. Но ни Бернер Кайтц, ни Ганс Эбелинг не выступят на его стороне. „Революционные молодежные группы“? Но все революционные младонационалисты выступают за решительную борьбу против предательской позиции „Черного фронта“».

В определенной мере критика Хаймзота была верной. Перечисленные Штрассером группы всего лишь делегировали своих представителей на его конгресс.

Но с другой стороны, их присутствие являлось, как минимум, согласием с рядом идей, высказываемых Штрассером. Историками вообще плохо изучен процесс сотрудничества «Черного фронта» с многочисленными национал-большевистскими, национал-революционными, парамилитаристскими, «фёлькише» организациями. Так кто же являлся политическими союзниками «Черного фронта»?

 

Глава 2

Союзники и попутчики?

«„Вервольф“ — союз немецких фронтовиков». «Вервольф» был наиболее близкой к революционным национал-социалистам организацией. Она числилась в составе «Черного фронта» до декабря 1933 года. Понятие «вервольф» означает не оборотень, а «вооруженный волк». Оно было заимствовано из немецкого Средневековья. Первая организация с подобным названием возникла во время Тридцатилетней войны. Так назывались и крестьянские организации, которые давали отпор ландскнехтам. Новый «Вервольф» возник в 1923 году. Его создатели позаимствовали у своих предшественников идеи быстрой помощи гражданскому населению и активного национального сопротивления оккупантам.

«Вервольф» был учрежден в 1923 году председателем «Стального шлема» Теодором Достенбергом. Тогда это был молодежный союз, который вел военное обучение и политическое воспитание будущих членов «Стального шлема». В феврале того же года организация имела в своем распоряжении 400 групп, делившихся на 26 гау. В основном они располагались в центральной и западной Германии. Уже в 1924 году «вервольфы» проявили свой боевой характер. Почти сразу же «Вервольф» стал очень активной организацией. Руководители «Вервольфа» не могли похвастаться знатным происхождением. Это были бывшие фрайкоровцы, унтер-офицеры и резервисты. Именно это стало причиной разрыва отношений со «Стальным шлемом». Выходцев из низших слоев не устраивало, что «Стальной шлем» отстаивает интересы крупной буржуазии и юнкеров.

12 мая 1924 года «вервольфы» определили свои цели следующим образом: «„Вервольф“ рожден после осознания, что вся болтовня о смирении народа подрывает сопротивление, оказываемое французам. Мы больше чем жесткая надпартийная организация, деятельность которой направлена на борьбу с внешним врагом. Мы союз, который, если понадобится, пошлет своих членов на смерть во имя возлюбленного Отечества».

Как уже говорилось, руководство «Вервольфа» состояло из бывших бойцов добровольческих корпусов. Общепризнанным лидером организации был Фриц Клоппе, бывший фрайкоровец, член запрещенного Веймарским правительством «Национального объединения немецких офицеров». Он родился 11 февраля 1891 года. Обучался в Лейпциге и Галле экономике, философии, германистике. С 1922 по 1933 год был бессменным редактором газеты «Вервольф». После прихода к власти Гитлера стал свободным журналистом. Впоследствии арестован. Следы его теряются в одном из концентрационных лагерей.

В 1924–1929 годах в «Вервольфе» числилось 30–40 тысяч человек. Накануне прихода Гитлера к власти численность «вервольфов» сократилась до 10 тысяч. Организация делилась на три группы. Молодежь 14–17 лет называлась «молодыми волками». Юноши 17–24 лет — «вервольфами». Старшие члены организации объединялись в так называемую «преданную группу». Символом организации было черное полотнище, на котором вышит серебряный череп. Сами «вервольфы» носили серую армейскую униформу и черно-бело-красные повязки. В начале 1923 года «Вервольф» с негласного одобрения рейхсвера начал военное обучение молодежи. Именно военнослужащие помогли этой организации издать «Военную книгу немецкой молодежи», которая стала незаменимым пособием для военной подготовки. «Военная книга» содержала описание легких видов вооружения: винтовок, пистолетов, легких ручных пулеметов, ручных гранат — то есть того арсенала, который можно было применять во время путчей и восстаний.

В 1927 году руководство «Вервольфа» решило сделать эту сферу деятельности основной задачей организации. Теперь молодежь занималась исключительно военно-спортивными занятиями. В 1928 году разгорелся скандал. Полиция, изъяла у «вервольфов» четыре пулемета, около сотни винтовок, десять тысяч патронов, бесчисленное количество револьверов, гранат, бомб, штыков и другой военной амуниции. Теперь пришлось делать упор на идеологическое воспитание, которое стало необходимым дополнением к спортивным занятиям. Обучение вылилось в политическую мобилизацию молодежи, которая должна была присоединиться к национально-освободительной борьбе во имя создания великогерманского народного государства. Последнее носило национальный и социальный характер, что позволило бы ликвидировать классовые противоречия.

Казалось, что «вервольфы» того гляди готовы были начать вооруженное восстание против Веймарской республики. Но когда весь их арсенал был конфискован, стало очевидно, что надо устанавливать контакты с другими революционными группами. Они пытались наладить отношения с левым крылом НСДАП. Именно оттуда «вервольфы» позаимствовали лозунг о неизбежности Третьего рейха. В этой организации одновременно развивалась «мистика труда», направленная против вождей «Стального шлема», генералов, юнкеров и знати рухнувшей кайзеровской Германии.

Чтобы расширить влияние своей организаций, Фриц Клоппе решил создать в рабочих районах так называемую «Вервольф-помощь», члены которой должны были помогать немецким безработным, бастующим рабочим, больным и пострадавшим от аварий. Их деятельность оказалась настолько успешной, что в какой-то момент «вервольфы» даже стали выдавать ссуды на свадьбы и похороны. Клоппе называл это «практическим социализмом».

Как уже говорилось, в 1927 году «Вервольф» стал систематически пропагандировать национал-социалистический Третий рейх и внедрять в массы мысль о создании народного сообщества. Агитки «вервольфов» призывали к борьбе с капитализмом, плутократией и реакцией. В 1928 году лейтмотивом этой группы стал радикальный антикапитализм, помноженный на антисемитизм. Когда грянул мировой экономический кризис, социалистическая и антикапиталистическая составляющая их идеологии значительно усилилась. Но в 1930–1933 годах множество «вервольфов», впечатленных политическими успехами Гитлера, покинули организацию и вступили в НСДАП. В это время руководство «Вервольфа», все еще мечтавшее о вооруженной революции, вновь осознало необходимость поиска революционных союзников.

Сначала Клоппе обратил внимание на левое крыло НСДАП, но затем сблизился с «Боевым содружеством революционных национал-социалистов». С июля 1930 года «вервольфы» посещают все мероприятия штрассерианцев. Одновременно с этим они пытаются сотрудничать с союзом «Оберланд» и другими антикапиталистическими национально-ориентированными организациями. Признавая «14 тезисов Немецкой революции», «вервольфы» издавали свой собственный манифест, близкий по духу идеологическим построениям революционных национал-социалистов. Сама организация «вервольфов» описывалась как «боевое движение, созданное фронтовиками», которое отличают четыре достоинства: неустрашимость, товарищество, самообладание и жертвенность. Основанный на этих «добродетелях» дух боеготовности должен был вылиться в войну, которая бы явилась последней возможностью справедливого решения немецкого вопроса. Как и многие антикапиталистические и антипарламентские группы, «Вервольф» был союзом, ориентированным на аристократическое государство, где новой элитой, аристократией должны были стать социальные революционеры. Немецкая свобода могла быть достигнута только после победы над международной финансовой олигархией, наднациональным масонством, транснациональными корпорациями. Изживание коммунизма могло произойти лишь при осознании народом своих корней. Идеалы «крови и почвы» были положены в основу жизненной силы народа, некоего расово монолитного сообщества, в котором не было места классовым противоречиям. Программа «вервольфов» предусматривала социализацию банков и поддержку среднего слоя, главными врагами которого являлись марксизм и ростовщический капитализм. Неравенство немцев будет уничтожено, и каждый из них получит свою долю национального богатства. В то же время новое государство будет оберегать национальную солидарность. Социальную революцию предполагалось осуществить при активной поддержке профсоюзов. Именно эта политическая установка объясняет, почему «вервольфы» стали проникать во все профсоюзные организации, чтобы стоять во время забастовок и стачек плечом к плечу с рабочими заводов и фабрик. Конечная цель подобной пропагандистской деятельности — вооруженное восстание, в котором должны были принять участие профсоюзы, фрайкоры, молодежные и парамилитаристские организации.

В целом же эта группа характеризовала свои воззрения как национал-революционные. Но справедливости ради скажем: в идеологической сфере «Вервольф» стоял ближе к Штрассеру, нежели к национал-революционерам или гитлеровцам. «Вервольфы», оставшиеся в организации, решительно отрицали легальный путь прихода к власти, предлагаемый Гитлером. В 1930 году отношения Штрассера и Клоппе строились как привилегированные, так сказать, вождя с вождем. Пока «Вервольф» и «Боевое содружество» выступали как равноправные партнеры. «Вервольфы» присутствовали на всех мероприятиях КГРНС, а штрассерианцы посещали все собрания «вервольфов».

В «Вервольфе» с энтузиазмом восприняли известие об объединении группировок Штрассера и Штеннеса. На Втором и Третьем имперских съездах сторонники Клоппе присутствовали уже не как почетные гости, а как составная часть «Черного фронта». О деятельности «вервольфов» в этот период очень мало известно. Установлено, что они вместе со штрассерианцами отражали налеты гитлеровских штурмовиков. В 1932 году они стали инициаторами создания «Черной гвардии», которая в некоторых немецких землях состояла только из «вервольфов».

Разрыв между «Вервольфом» и «Боевым содружеством» произошел 27 ноября 1932 года на собрании в Айслебене. На этом мероприятии Фриц Клоппе, поняв, что его организация значительно ослабела, а подопечные уходят сотнями в СА и НСДАП, принял решение преобразовать «Вервольф» в новую революционную партию. Она должна была принять участие в выборах и привлечь на свою сторону национально мыслящих немцев. Приход Гитлера к власти застал «вервольфов» врасплох. До марта 1933 года они вели себя крайне осторожно, выжидали. Лишь затем Клоппе решился поддержать новый режим и присягнул на верность Гитлеру. Летом 1933 года «вервольфы» были влиты в состав СА, а «молодые волки» оказались в «Гитлерюгенде». Некоторое время Фриц Клоппе даже был штандартенфюрером СА. Опасаясь за свою жизнь, он и его «вервольфы» оборвали все связи со Штрассером. Но это не спасло руководство организации. Оно было арестовано и сгинуло в концентрационных лагерях.

«Независимое национал-социалистическое боевое объединение Германии». Когда распалось «Национал-социалистическое боевое объединение Германии», пути Штрассера и Штеннеса не разошлись — они продолжали сотрудничать. Штеннес создал из своих сторонников «Независимое национал-социалистическое боевое объединение Германии». Но этим он не смог ликвидировать кризис. Если в мае 1931 года под его началом находилось где-то 8500 штурмовиков, из которых 1500 — в Берлине, 2000 — в Бранденбурге, 3000 — в Силезии, 2000 — в Померании, то на момент создания «Независимого объединения» он мог рассчитывать лишь на 3,5 тысячи человек. В конце 1931 года его организация сократилась фактически вдвое. Поначалу руководство нового объединения состояло из самого Штеннеса и его правой руки Эрнста Ветцеля. Но вскоре Ветцель эмигрировал в Южную Америку. Его бегство вызвало массовый отток видных штурмовиков из «Независимого объединения». Почти все штандартенфюреры СА, вышедшие вместе со Штеннесом из НСДАП, к этому времени вернулись обратно к Гитлеру. Многие штурмовики предпочли присоединиться к другим военизированным группировкам. У Штеннеса стал сказываться недостаток руководящих кадров, да, собственно, и руководить-то было некем. 40 секций организации Штеннеса охватили 1500 человек, из которых вели активную политическую деятельность всего лишь четыреста штурмовиков. Если посмотреть на географию их деятельности, то можно было увидеть, что они находились там, где уже раньше существовали опорные пункты революционных СА: в Силезии, Бранденбурге, Померании.

Ослабление группировки Штеннеса было вызвано тремя факторами. Во-первых, в Берлине штурмовики предпочитали идти за новыми местными политическими авторитетами, чья популярность и известность были предопределены руководимыми ими клубами джиу-джитсу. Во-вторых, часть лидеров из окружения Штеннеса примкнули, к Штрассеру, решив вступить в «Черный фронт». В-третьих, самой важной причиной кризиса стал конфликт Штеннеса с Эрхардтом. Принимая во внимание подающий политический вес Штеннеса, капитан решил прекратить оказывать ему финансовую помощь. Но это коснулось только денежного содержания руководства «Независимого объединения». Эрхардт, как и прежде, продолжал содействовать выпуску «Национал-социалистической понедельничной газеты» и даже изыскал возможность платить редакции этого издания. Но со временем Эрхардт призывал редакцию покинуть ряды революционных штурмовиков и переименовать газету. Новый вестник, издаваемый Штеннесом, стал называться «Фронт рабочих, крестьян и солдат». Но этого явно было недостаточно для активной пропагандистской деятельности.

Организация Штеннеса была обречена. Ее члены либо возвращались в НСДАП, либо присоединялись к более сильной группировке Штрассера. В октябре 1931 года Штеннес попытался договориться с Эрнстом Рёмом и Гитлером о собственном возвращении в нацистскую партию. Но в Мюнхене даже не захотели говорить с «полицейским шпионом». В марте 1932 года жалкие остатки некогда сильной группировки Штеннеса продолжили свою деятельность в рамках «комитета Клауса Хайма», что фактически означало автоматическое членство в «Черном фронте». К этому времени Штеннес представлял интересы двадцати человек, на которых гитлеровские С А развернули форменную охоту. Опасаясь за свою жизнь, 16 сентябре 1932 года Штеннес написал рейхсканцлеру Папену письмо с просьбой предоставить ему государственную защиту. Но несколько месяцев спустя к власти пришел Гитлер.

В феврале 1933 года Штеннес был схвачен и помещен в «особую тюрьму». От неминуемой смерти его спасла старая дружба с Германом Герингом, который решил спасти своего старого товарища. Оказавшись на свободе, Штеннес решил не искушать судьбу и тут же эмигрировал в Китай. Там ему повезло гораздо больше, чем в Германии. В Китае он возглавил лейб-гвардию Чан Кайши. На этом в биографии Вальтера Штеннеса можно было поставить точку, если бы не сведения, которые всплыли в последнее время. Оказывается, лидер мятежных штурмовиков с начала 30-х годов сотрудничал с советской разведкой.

Вот интригующее свидетельство легендарного разведчика Павла Судоплатова: «Была восстановлена связь с ценным агентом под псевдонимом Друг (незадолго до фашистского нападения на СССР), который был привлечен к сотрудничеству еще десять лет назад, являясь заместителем шефа штурмовиков Рёма. Он считался влиятельным лицом в окружении Гитлера. А затем получил назначение политическим советником к главному военному советнику фашистской Германии при штабе Чан Кайши. Там он регулярно встречался с Зорге…» Так вот вскрылась новая сущность Вальтера Штеннеса.

Всю войну Штеннес снабжал советскую разведку важной оперативной информацией, умело противодействовал попыткам немецких дипломатов и разведчиков подтолкнуть Чан Кайши к капитулянтскому миру с Японией. Сотрудничество с «Другом» не ограничивалось получением ценной информации (которую, кстати, Штеннес предоставлял совершенно безвозмездно). Когда летом 1940 г. японцы распространили провокационные слухи о широком вмешательстве СССР в дела Китая на стороне Чан Кайши, в частности прибытии в китайские ВВС 1000 советских пилотов, корейцев по национальности, «Друг» в качестве официального представителя генералиссимуса встречался с аккредитованными при центральном китайском правительстве журналистами многих стран. Отчет о его пресс-конференции, переданный корреспондентом ТАСС в Шанхае, был опубликован в «Правде» 3 июня 1940 г. Опровергнув сообщения о «большом количестве советских командиров и политруков» в армии Китая, Штеннес подчеркнул, что в рядах сражающихся с японцами войск «сейчас нет иностранцев», к тому же китайцы в них не нуждаются. В начале 1950-х годов Штеннес приехал в Германию и поселился у сестры в английской зоне оккупации. Жена получила крупное наследство, и Штеннес снова с головой ушел в политику. С конца 1951 г. он стал издавать на свои средства информационный политический еженедельник, рассчитанный на крупных промышленников и банкиров. Собственные политические цели этот издатель обозначил как борьбу за экономическое возрождение Германии при полном отказе от ее милитаризации.

Так или иначе, но вступление Штеннеса в «Черный фронт» было неизбежным. Впрочем, для Штрассера это уже не имело никакого значения.

«Сопротивление» Э. Никиша и союз «Оберланд». Особые отношения у Штрассера сложились с союзом «Оберланд» и его идеологом Эрнстом Никишем, который вначале придерживался национал-революционных, а затем национал-большевистских взглядов.

В свое время добровольческий корпус «Оберланд» был создан для борьбы против Баварской Советской республики. Затем использовался для подавления рабочего восстания в Руре и охраны польско-германской границы. Позднее члены «Оберланда» принимали активное участие в «пивном путче» 1923 года. Этот факт и постоянные вооруженные конфликты с поляками привели к тому, что страны-победительницы в ультимативной форме потребовали расформировать этот добровольческий корпус. Но бывшие фрайкоровцы не хотели уходить из политики. Почти сразу же после запрета этого корпуса они воссоединились в союзе с тем же названием. Но продолжать деятельность им пришлось на нелегальном положении — баварское земельное правительство тут же запретило эту организацию.

«Оберланд» был очень пестрой и разнородной организацией. Именно это стало причиной многочисленных расколов, которые постоянно потрясали союз. В 1925 году часть его членов ушла в «Стальной шлем». В 1929 году многие активисты предпочли присоединиться к НСДАП. Окончательно «Оберланд» развалился, когда в декабре 1930 года его председателем был избран принц Эрнст Рюдигер фон Штаремберг. Несогласные с этим сторонники революционной линии ушли к Гитлеру. Другие, более радикальные элементы, создали «Активное товарищество».

«Товарищество „Оберланд“» — кружок «Сопротивление» возглавлялось Зондерманном, Дрекселем и Трёгером. Но в их руках находилось лишь административное управление. Идеологическую сферу полностью контролировал Эрнст Никиш. «Идеологическая мобильность» последнего привела к сближению с Отто Штрассером. Но именно обозначенная мобильность и восприимчивость Никиша к новым идеям стали причинами конфликта с «верховным лидером» «Черного фронта». В 1931 году Рихард Шапке привел в своей книге «Черный фронт» программу, составленную Никишем. Он считал ее образцом для подражания. По его мнению, этот документ почти полностью совпадал с тезисами, выдвинутыми «Черным фронтом».

Согласно взглядам Никиша, его «Сопротивление» должно было полностью преобразовать политическую жизнь Германии. Он выдвинул следующую максиму — «обращение взгляда на Восток и его незамысловатые ценности; решительный отказ от удовольствий, превозносимых Европой». Новая Германия должна была самоизолироваться от мировой экономики и создавать собственную производственную систему, предопределенную внутренним спросом, а также потребностью соседних, европейских, но еще больше дальних, азиатских, государств. Весь импорт из Версальских стран-победительниц должен быть прекращен. Новая экономическая и социальная политика должна вернуть городское население к сельской жизни. Это положило бы начало «внутренней колонизации». Одной из главных политических задач становилось «коллективное признание сельского образа жизни». От молодежи Никиш требовал строгого послушания, подчинения, спартанской жизни и всех типов «мужской добродетели». Новую национальную гордость должен был характеризовать «простой жизненный стиль», противопоставленный утонченной жизни западных держав. Для подготовки этого титанического духовного переворота требовались отказ от идей гуманизма и признание варварства. Авторитарное, архидисциплинированное существование человека должно было создать стеснительные условия, которые подчинили бы индивидуальную волю новому социальному порядку и его ценностям.

Частная собственность в духе римского права должна быть отменена. «Собственником можно являться настолько, насколько собственность является средством и инструментом достижения свободы, самоутверждения и величия своего народа». Экономические и общественные формы, которые с 1918 года пользовались поддержкой Версальского порядка, должны быть также отменены. Верховной собственностью на всю землю, все природные богатства, на все предприятия должно обладать только государство. Никиш гораздо радикальнее Штрассера формулировал требования о национализации банков и введении монополии в сфере внешней торговли. Но в целом программы были схожи. Именно это обстоятельство и позволило считать «Товарищество „Оберланд“ — кружок „Сопротивление“ потенциальными союзниками „Черного фронта“».

Нет никаких сомнений в том, что члены «Оберланда» были полностью независимы от «Боевого содружества». Равно как бесспорно и то, что, несмотря на размолвку между Штрассером и Никишем, они позитивно оценивали возможность создания национал-революционного антигитлеровского фронта, который мог сотрудничать с коммунистами. Зондерманн и Дрексель, которые последовательно отстаивали позиции Артура Мёллеря ван ден Брука, его идеи о создании «Третьего рейха», с нескрываемой симпатией наблюдали за действиями штрассеровской организации. «„Оберланд“ стоит под черным знаменем — символом ожесточенного и решительного сопротивления, символом воли к свободе. „Оберланд“ ведет борьбу против лицемерных идей гуманизма и цивилизации, против либерализма, парламентаризма, буржуазного фашизма. „Оберланд“ будет сражаться со всеми защитниками Версальского порядка. „Оберланд“ готов объединиться со всеми врагами Версаля, где бы они ни находились».

Сближение между «Оберландом» и «Боевым содружеством» проходило на фоне признания, что обе группы придерживались схожих идеологических взглядов, выступали против Версальской системы и стремились к революционному социализму. Обе организации чувствовали себя причастными к миру «строителей новой действительности», а потому «Товарищество „Оберланд“», не забывая о значительных мировоззренческих различиях, все-таки принимало участие в мероприятиях штрассерианцев. Но после того как закончилась крахом последняя попытка наладить продуктивную совместную деятельность (например, выдвижение единым кандидатом на пост рейхспрезидента Клауса Хайма), дружественные отношения ограничились формальной поддержкой. После 1933 года члены «Оберланда» в отличие от революционных национал-социалистов не подверглись никаким политическим преследованиям. Это можно объяснить только одним фактом — Гитлер никогда не рассматривал «Оберланд» как часть «Черного фронта».

 

Глава 3

«Ландсфольк» — последняя надежда «Черного фронта»

При попытке проанализировать социальный состав «Черного фронта», сферу его реального влияния, мы рано или поздно должны были столкнуться с одной проблемой. Какова же все-таки была роль «Черного фронта» в развитии революционного крестьянского движения? Также можно было бы задаться вопросами: имели ли революционные национал-социалисты отношение к волне сельского терроризма? В какой мере радикальные крестьянские организации сотрудничали с национал-революционерами и левыми национал-социалистами? Была ли специальная аграрная идеология «Черного фронта» тактической уловкой? Но обо всем по порядку.

Уже в 1927 году в Германии появились первые признаки повсеместного кризиса сельского хозяйства, причинами которого были хроническое перепроизводство продукции, падение цен на нее. Сравнительно низкие цены на сельхозпродукцию разоряли крестьянские хозяйства, загоняя их в долговую кабалу. Так, например, задолженность в Шлезвиг-Гольштейне на 1 января 1928 года для хозяйств менее 100 га составляла 321 миллион марок, а для хозяйств размером 100–200 га — около 300 миллионов марок, для крупных хозяйств — 54 миллиона. Шлезвиг-Гольштейн принадлежал к числу тех земель, которые наиболее пострадали от сельскохозяйственного кризиса. Падение цен на животные продукты (молоко, мясо) уже в конце 1926 года привело к конфискации и продаже с аукциона некоторых крестьянских хозяйств. Это происходило потому, что местные банки во что бы то ни стало хотели вернуть свои кредиты. Экономический кризис 1929 года привел к банковскому краху. Теперь над крестьянством нависла угроза полного разорения. В период 1926–1932 годов только в этой земле банками было реквизировано 683 участка общей площадью 14 тысяч гектаров. Волей-неволей сельское население приходило к мысли, что необходимо бороться за свое существование. В надежде привлечь внимание правительства к своим проблемам и хоть как-то выбраться из нищеты крестьяне решили прибегнуть к методам политического давления. Но традиционным крестьянским организациям не удалось добиться от земельного правительства Шлезвиг-Гольштейна приостановки конфискации и начисления долгов. Поняв, что, действуя привычными способами, вряд ли удастся решить накопившиеся проблемы, крестьяне вышли на улицы.

Зимой 1928 года крестьянская оппозиция сплотилась вокруг двух людей — Клауса Хайма и Вильгельма Хамкенса. Они призывали организовать референдум. Но от этой затеи быстро пришлось отказаться, и крестьянские вожди провозгласили лозунг «Помоги себе сам». Каково же было удивление политических обозревателей, когда эти два человека 28 января 1929 года вывели на демонстрации протеста 140 тысяч крестьян. Чтобы продолжить давление на правительство, радикальная часть крестьянства объединилась в организацию, получившую название Союз «Ландсфольк» («Сельский народ»). Ее возглавили общепризнанные лидеры — Хайм и Хамкенс. Кто же были эти люди?

Клаус Хайм еще в начале 1914 года уехал в США, работал там животноводом в различных южных штатах. В 1920 году в возрасте 32 лет вернулся на родину, где унаследовал хозяйство «Санкт-Анна», принадлежавшее его отцу. Во время пребывания в Америке он узнал о революции и вооруженных боях на юге Германии. Жизнь в Штатах сделала Хайма ярым националистом. Сразу же после возвращения в Германию он вступил в «Пангерманский союз».

Вильгельм Хамкенс родился в 1896 году. В 1914 году ушел добровольцем на фронт. Во время мировой войны дослужился до офицерского чина. После войны вступил в «Стальной шлем». Позже сблизился с «вервольфами» и членами союза «Танненберг».

В 1928 году деятельность союза «Ландсфольк» носила скорее корпоративный, нежели политический характер. Речь шла прежде всего о создании «Помощи нуждающимся», которая должна была препятствовать проведению аукционов и мешать работе судебных исполнителей. Клаус Хайм призывал правительство ограничить импорт сельскохозяйственных товаров и отдать предпочтение местным продуктам, продаваемым на местных рынках. Приравнивая задолженность крестьян к германским репарациям, выплачиваемым союзникам, он настаивал на совместном контроле государства и крестьян за деятельностью банков.

В начале 1928 года цены на картофель, свинину и молоко упали еще раз. Положение на селе стало просто невыносимым. Но тогда крестьяне надеялись, что ситуацию можно будет исправить после выборов в рейхстаг. Однако «Ландсфольк» получил всего лишь 0,3 % голосов и, естественно, не попал в парламент. Недовольство вылилось в массовые демонстрации, организаторами которых поначалу являлись лидеры старых крестьянских организаций. Но предпочтения селян быстро поменялись. Их воодушевляли идеи Хамкенса и Хайма, которые не возлагали никаких надежд на коалиционное правительство Мюллера, сформированное 28 июля 1928 года. В то время социал-демократам и центристам не было дела до разоряющегося крестьянства. При поддержке левого крыла Немецкой народно-национальной партии крестьяне начали атаку на правительство, которое, раздираемое противоречиями, не могло приступить к нормальной работе.

За полгода, с января по июль 1928 года, Хайм и Хамкенс встречались с людьми и вырабатывали единую политическую линию и тактику борьбы против правительства. Хамкенс настаивал на объединении существовавших крестьянских групп на основе «фёлькише»-идеологии, которая, отрицая парламентаризм, предполагала создание авторитарного государства. Именно новое государство должно было позаботиться о создании нового сельского хозяйства. Но по большому счету такие идеологические установки не предусматривали кардинального изменения самого государственного механизма. Это был синтез наиболее ярких антидемократических, националистических и антисемитских тем, которые постоянно высказывались членами «Стального шлема», «вервольфами», членами «Танненберга».

Чтобы продемонстрировать символическую волю к единству, осенью 1928 года все крестьянское движение в Шлезвиг-Гольштейне получило название «Ландсфольк». Поначалу Хамкенс нападал только на органы власти. Его агитация имела отчетливо выраженный расистский оттенок. Это было предопределено тесными связями Хайма с Людендорфом, а Хамкенса с союзом «Танненберг». Члены этого объединения, проживавшие в Шлезвиг-Гольштейне, составили боевой костяк «Ландсфолька». Уже в своих первых листовках новое движение подчеркивало необходимость борьбы с еврейско-парламентской системой и коррупцией в органах власти. Члены «Ландсфолька» категорически отвергали «братоубийственную классовую борьбу».

Итак, основной целью «Ландсфолька» стала борьба против договоров и обязательств, которые уничтожали крестьянство, передавая его в руки олигархов. «Ландсфольк» должен был объединить общество, как это произошло в 1914 году. Но теперь поводом для единства должен был быть отказ от сотрудничества с системой. Согласно взглядам Хайма и Хамкенса, коррумпированность системы была всего лишь отражением еврейского отравляющего духа, который пронизывал газеты, театр, литературу. Для них евреи были главными врагами. Чтобы прекратить их разлагающее действие, всех евреев надлежало изолировать. Делая краеугольным камнем своей идеологии понятие «народность», которая являлась совокупностью кровного и расового родства, немецкой семьи и культуры, «Ландсфольк» собирался бороться за свободное немецкое пространство и свободное немецкое достояние. О радикальности этого крестьянского движения говорил хотя бы лозунг, позаимствованный из времен антидатского восстания: «Шлезвиг-Гольштейн будет омываться морем!» Но «Ландсфольк» не был, организованным движением. У него даже не было ни одного постоянного оратора. Их заменяли «доверенные лица» из числа личных друзей Хамкенса, которые вели осторожную агитацию среди крестьянства. Лишь только в начале 1929 года была выпущена «Газета „Ландсфолька“», которая стала официальным печатным органом этого движения.

Благодаря спонтанности, идеологической и организационной мобильности «Ландсфольк» смог объединить не только местные «фёлькише»-группировки, но и большинство существовавших ранее крестьянских организаций, например очень авторитетный Крестьянский союз. В конце августе 1928 года на востоке страны вновь начались массовые демонстрации. На этот раз акции были нацелены на организацию «налоговой стачки». Это должна была быть пассивная форма сопротивления, выражавшегося в отказе платить налоги.

Но Клауса Хайма уже не устраивали подобные методы борьбы — он призывал к более решительным действиям. Он считал, что пришло время начать вооруженную борьбу с государством, которое не стеснялось применять силу в отношении крестьян. Хайм начал с того, что собрал вокруг себя наиболее активных и категорически настроенных людей, из которых летом того же года сформировал «Молодежную оборону Северной марки» и «Караульное объединение». Эти группы были построены по военному образцу и состояли сплошь из экстремистских элементов. В большинстве своем это были бывшие члены «Стального шлема» или «Бригады Эрхардта», которым было не впервой держать оружие в руках и давать отпор полиции. Официальная пресса ставила знак равенства между созданием вооруженных групп и пассивным сопротивлением неплательщиков налогов. Для нее все это было опасной подрывной деятельностью. Но сами крестьяне подобной точки зрения, безусловно, не разделяли. Даже достаточно умеренные крестьянские организации надеялись, что радикалам удастся хоть как-то улучшить условия жизни селян.

Со временем движение «Ландсфольк» вышло далеко за региональные рамки Шлезвиг-Гольштейна. Свою «политическую школу» оно проходило уже в Силезии, Саксонии и Баварии. Выборы в саксонский ландтаг показали, что требования крестьянских радикалов способны оказывать влияние на всю общенациональную политику. Но в марте 1929 года Хамкенс допустил непростительную ошибку. Он призвал членов «Помощи нуждающимся» к открытой борьбе против государства. Более того, высказал идею об отделении от Берлина и формировании своего собственного, крестьянского, правительства.

Это неосторожное высказывание дало правительству повод для ареста лидеров «Помощи нуждающимся». Их обвинили в измене родине. В обмен на освобождение лидеров крестьянского сопротивления правительство потребовало прекратить манифестации. Это была бесспорная победа правительства. В Шлезвиг-Гольштейне оказались запрещенными не только мероприятия «Ландсфолька», но и НСДАП и КПГ. Но это была пиррова победа. Подобное «решение» проблемы еще больше усиливало недовольство крестьянских масс. Именно в то время к крестьянскому движению примкнул известный национал-революционер Бруно фон Заломон. Он начал сотрудничать с «Газетой „Ландсфолька“» еще в марте 1929 года. Его статьи, полные ненависти и негодования, были очень популярны среди крестьян. «Ландсфольк» приобрел новых сторонников. Об этом говорил хотя бы тот факт, что «Газета „Ландсфолька“» буквально по мановению палочки из еженедельника превратилась в ежедневное издание, тираж которого достигал 9 тысяч экземпляров. Не скрываясь, фон Заломон призывал к атаке на государство, которое вело страну к пропасти.

Интеллектуалы, сочувствовавшие крестьянскому движению, надеялись, что, прибегнув к репрессивной политике, государство сформирует у крестьян политическое сознание. В этом они видели залог успеха «национальной революции». В октябре 1929 года только число подписчиков на «Газету „Ландсфолька“» достигло 10 тысяч. Какое количество продавали с рук, установить очень сложно. Можно смело сказать, что она стала самым влиятельным средством массовой информации в Шлезвиг-Гольштейне. Многочисленные запреты на продажу «Газеты „Ландсфолька“», судебное преследование крестьян, отказывавшихся платить налоги, только усиливали желание свергнуть ненавистную республику. Экстремистское крыло «Ландсфолька» росло как на дрожжах. Теперь идеология движения начала распространяться среди всего крестьянства. Она была уже не просто набором националистических фраз, а вполне сложившимся зрелым мировоззрением. Конечно, это не произошло бы так быстро, если бы не помощь братьев фон Заломон и многих других оппозиционных интеллектуалов. Они не просто поддерживали связи с крестьянским движением, а становились его функционерами, продолжая систематическую критику власти и государства. Так, например, один адвокат, специализировавшийся на защите правых радикалов, превратил судебный процесс против крестьян в спектакль, в фарс, в народный трибунал против системы. Прозвучавшие на судебном разбирательстве идеи крестьянского движения не только усилили «Ландсфольк», но и нанесли ощутимый удар по Веймарской республике. Но суд оказался непреклонным. В марте 1929 года земельный суд во Фленсбурге приговорил Хамкенса к крупному денежному штрафу. Сами того не подозревая, судьи превратили Вильгельма Хамкенса в национального героя, крестьянского мученика, чем еще больше усилили «Ландсфольк». Он стал известен по всей стране.

Постепенно на беспорядки в Шлезвиг-Гольштейне обратили внимание все радикальные и экстремистские организации. Они увидели в оппозиционном крестьянском движении прекрасную почву для насаждения своей идеологии. Эти края почти моментально заполонили пропагандисты «Стального шлема», НСДАП, КПГ, «Младогерманского ордена», Немецкой народной партии свободы. Если верить братьям фон Заломон, то сам Эрхардт не раз пытался связаться с крестьянскими лидерами. В 1929 году «Ландсфольку» сочувствовали все, начиная от бывшего канцлера Куно до Гитлера, от Гугенберга до вождей «Пангерманского союза», от «вервольфов» до лидеров организации «Консул». Благодаря их поддержке «Ландсфольк» приобрел широкую известность, за его акциями следили по всей Германии. Хамкенсу удалось вырваться за пределы своего региона. С его подачи Фридрих Дёпнер создал отделение «Ландсфолька» в Восточной Пруссии, а Фридрих Глёкнер — в Силезии. В апреле 1929 года лидеры крестьянского движения взяли на вооружение ультрарасистские идеи писателя Кенстлера. Его журнал «Кровь и почва» пользовался в Тюрингии большой популярностью. Тем временем ненасильственное сопротивление, проповедуемое Хамкенсом, вытеснялось экстремизмом, на который делали ставку Бруно фон Заломон и. Клаус Хайм. Фон Заломон был твердо убежден, что массовые демонстрации, проходившие по поводу ареста Хамкенса, могли в один момент вылиться в вооруженное восстание. Ожидания его не подвели. В некоторых местах вооруженные косами и вилами крестьяне совершили нападения на полицейские участки. Чтобы скоординировать свои действия, летом 1929 года Бруно фон Заломон встречался с Эрнстом Юнгером, Эрнстом Никишем, Бодо Узе. Они должны были призвать своих сторонников всячески поддерживать движение Клауса Хайма. Но Хайм и Хамкенс по-разному относились к политическому насилию. Умеренное крыло «Ландсфолька» во главе с Хамкенсом после процесса по делу «Помощи нуждающимся» не хотело давать правительству повода для преследования крестьянского движения. Хайм смотрел по-другому на эти вещи. Он полагал, что террор и прямые действия быстрее приведут к крушению системы, нежели бойкоты и отказ платить налоги.

После того как в январе 1929 года полиция изъяла в местечке Мюхльхайм 50 килограммов динамита и 700 детонаторов, Клаус Хайм был вынужден уйти в подполье. Это было не простое совпадение. Экстремисты из «Ландсфолька» при поддержке эрхардтовского «Консула» собирались наладить производство бомб. Но меры полиции оказались недостаточными. В апреле 1929 года произошло первое покушение. Неизвестные закидали гранатами противников «Ландсфолька». 23 мая взрыв прогремел в земельном бюро местечка Итцехо. 3 июня бомба взорвалась в финансовом управлении г. Ольденбург. 6 сентября взрывы потрясли многие административные здания Шлезвиг-Гольштейна. 9 сентября полиция начала массовые аресты, почти все видные деятели «Ландсфолька» оказались под полицейским надзором. Полиции удалось выявить 35 бомбометателей. Среди арестованных оказался и Клаус Хайм. Правительство, не стесняясь в средствах и методах, собиралось положить конец терроризму.

В 1930 году начался процесс по делу крестьянских бомбистов. Он превратил Клауса Хайма в культовую личность. Его почитали не только в национал-революционные кругах, но и у коммунистов, и у нацистов. Но уже в январе 1930 года крестьянство на севере страны утратило прошлое единство. Движение «Ландсфольк» оказалось расколотым. На одной чаше весов находились «умеренные» Вильгельма Хамкенса, на другой «неистовые» Клауса Хайма. В среде экстремистов наибольшее распространение получили идеи национал-революционеров и революционных национал-социалистов. Но, лишившись лидера, радикальное крыло очень быстро развалилось. Сторонники Хайма присоединялись к экстремистским партиям, близким им по духу.

Если рассмотреть развитие событий, то нет ничего удивительного в том, что шлезвиг-гольштейнские крестьяне все более охотно отдавали голоса на выборах радикальным организациям, не признававшим Веймарскую республику. Неизменными фаворитами здесь являлись КПГ и НСДАП. Этот двойной политический вызов экстремистских сил, поддержанных простыми крестьянами, фактически привел к исчезновению с политического ландшафта Германии многих умеренных партий. Несомненно, что, находясь в «зоне влияния» коммунистов и нацистов, крестьянское движение со временем перестало проводить собственные акции. Это устраивало КПГ и НСДАП, но отнюдь не национал-революционеров, которые хотели сохранить самобытность «Ландсфолька».

Как мы помним, после воссоздания нацистской партии в 1925 году Грегор Штрассер был назначен ответственным за пропаганду на территории Северной Германии. Шлезвиг-гольштейнская организация НСДАП также находилась под его руководством. В то время в этой немецкой земле и слыхом не слыхивали про национал-социалистов. Грегору Штрассеру даже год спустя не удалось добиться здесь какого-нибудь значительного успеха. Партийные группы возникли только в трех городах: Киле, Ноймюнстре и Альтоне. В конце 1926 года эта территория перешла под контроль гауляйтера Генриха Лозе, банковского служащего из Альтоны, в прошлом работавшего пропагандистом в «Немецкой народной партии». Он оказался очень хорошим организатором. Буквально за год ему удалось покрыть весь Шлезвиг-Гольштейн сетью партийных групп и даже сформировать несколько штурмовых отрядов. Падение цен на сельхозпродукцию стало прекрасным поводом, чтобы использовать эту больную тему в партийной пропаганде. В 1927 году нацисты исколесили весь Шлезвиг-Гольштейн, проводя агитационные митинги. Это пропагандистское ралли заканчивалось 10 декабря 1927 года. Завершающим аккордом должно было стать собрание в Гамбурге, на котором предполагалось выступление самого Гитлера.

Крестьянские демонстрации 1928 года окончательно подорвали доверие к традиционным сельским союзам. Они больше не могли повести за собой крестьян. Грегор Штрассер решил использовать это обстоятельство, чтобы привлечь в НСДАП новых членов. Крестьянское движение могло быть использовано не только для критики Веймарской республики, но и для захвата власти. С января по май 1928 года Грегор организовал в Шлезвиг-Гольштейне более 250 встреч, на которых присутствовали такие авторитетные национал-социалисты, как Граф Ревентлов, Фрик и, конечно, сам Штрассер. Они принесли определенный результат: число национал-социалистов в этой земле выросло в три раза, достигнув двух тысяч человек. Но выборы в рейхстаг, на которых НСДАП в Шлезвиг-Гольштейне получила всего лишь 4 %, показали, что этих мер было недостаточно для политического успеха. Осознав ошибки, Штрассер решил направиться непосредственно в села и деревни. Это было абсолютно правильное решение. Уже на выборах в прусский ландтаг НСДАП получила значительно большее количество голосов. В округе Северный Дитмаршен за нее проголосовало 17,7 %, в Южном Дитмаршене — 17,2 %, в Штайнбурге — 10,2 %. Результаты выборов укрепили намерение Штрассера продолжить пропагандистскую деятельность среди селян, вершиной которой стал митинг в Хайдере, где перед 10 000 крестьян выступил Гитлер.

В ноябре 1928 года «Ландсфольк» стал мешать развитию НСДАП в этом регионе. В итоге было принято решение открыто критиковать идеи Хамкенса. 1 января 1929 года вышел первый номер «Шлезвиг-гольштейнской газеты», издаваемой местными нацистами. Это издание должно было составить конкуренцию «Газете „Ландсфолька“».

7 марта 1929 года в Дитмаршене произошло столкновение нацистской манифестации с местными коммунистами. Между штурмовиками и членами КПГ завязалась драка. В итоге двое штурмовиков были убиты, 30 получили ранения. Похороны должны были превратиться в очередное политическое представление. Для их охраны Гитлер мобилизовал 6 тысяч человек из СА и «Стального шлема». Масса людей, облаченных в военную форму, и «кровавая ночь» послужили катализатором недовольства крестьянства. Чаша весов общественного мнения качнулась в сторону НСДАП. Только за несколько дней после похорон в НСДАП вступило около 500 человек. К концу апреля 1929 года шлезвиг-гольштейнская партийная организация нацистов насчитывала 8500 человек, причем 2300 из них состояли в штурмовых отрядах. Шлезвиг-гольштейнским гауляйтером было решено оставить Генриха Лозе. Примечательно, что любые назначения он согласовывал не с Грегором Штрассером, а с мюнхенским руководством, не допустив на руководящие посты ни одного левого элемента, ни одного выразителя социалистических идей.

Мировой экономический кризис 1929 года имел для немецкого сельского хозяйства катастрофические последствия. НСДАП решила воспользоваться массовым разорением крестьян и усилила пропаганду в сельских районах. Крестьяне сплошняком потянулись в гитлеровскую партию. В декабре 1929 года НСДАП насчитывала здесь 10 тысяч человек, весной 1930 года — 12 тысяч, в сентябре 1930 года — 14 тысяч. Штрассеровский раскол никак не сказался на позициях нацистов в Шлезвиг-Гольштейне. Местные партийные функционеры были изначально преданы Гитлеру и поддерживали мюнхенское партийное руководство. В ходе подготовки к сентябрьским выборам в рейхстаг они провели более тысячи митингов. Результаты не заставили себя ждать — НСДАП получила здесь 240 288 голосов, то есть 27 %. Не удовлетворившись достигнутым, нацисты продолжали наращивать пропагандистскую активность. Именно здесь они получили на выборах абсолютное большинство (506 117 голосов, отданных за НСДАП, из 992 568 избирателей). В небольших селах их ждали еще более впечатляющие результаты — 63,8 %. Но по-настоящему триумфальный успех пришел к НСДАП в прибрежных деревеньках — 80 % голосов было отдано за нацистов.

Не стоит полагать, что политический прорыв в Шлезвиг-Гольштейне совершила только НСДАП. Успех был и у коммунистов, хотя более скромный. КПГ удалось создать свои базы в некоторых небольших деревеньках. Как и стоило ожидать, их опорой стали и батраки, и бедные крестьяне. В КПГ и Коминтерне всегда обсуждался союз между крестьянами и рабочими как объективная предпосылка для захвата власти и построения социалистического общества. В 1924 году даже предпринималась попытка создания специального Крестьянского интернационала. В феврале 1927 года по инициативе коммунистов был создан Имперский крестьянский союз, главной задачей которого была просоветская агитация и антиимпериалистическая пропаганда. Крестьянские организации коммунистов пользовались определенным признанием даже у правительства. Об этом говорит хотя бы тот факт, что 27 марта их представители были приглашены для участия в работе Европейского крестьянского комитета, заседание которого проходило в Берлине.

Как мы помним, в конце 1927 года в Германии начался сельскохозяйственный кризис, в котором Коминтерн увидел прекрасный повод для начала активной антифашистской борьбы и складывания союза рабочих и крестьян. Но в данном контексте речь шла не о противодействии НСДАП или другим националистическим группировкам, а о борьбе с буржуазными партиями, прежде всего с социал-демократами.

В 1931 году ряд известных национал-революционеров вступили в ряды, КПГ. Среди них были и Бруно фон Заломон, и Бодо Узе. Поскольку в 1929–1931 годах они постоянно общались с крестьянами, то оказали неоценимую услугу коммунистам, способствовав созданию многочисленных сельских комитетов, которыми руководил Имперский крестьянский союз. 16 мая 1931 года по их же инициативе Э. Тельман огласил «Программу помощи крестьянству». Она содержала ряд социально-экономических требований, направленных на улучшение жизни мелкого и среднего крестьянства: списание долгов, отмену оброка в пользу крупных землевладельцев, государственную поддержку трудящихся крестьян, выдачу пособий больным и пенсионерам, введение попечительской системы над безработными.

Крестьянский комитет одновременно с подготовкой крестьянской программы выступил инициатором акции протеста. Присоединившиеся к ней крестьяне требовали освобождения Клауса Хайма, осужденного за подготовку террористических актов. Коммунисты демонстративно выражали солидарность с Хаймом и «Ландсфольком», но только в том, что касалось акций сопротивления конфискации земель и принудительной продажи земельных наделов. Но после того как на выборах рейхспрезидента коммунисты отказались поддерживать кандидатуру Клауса Хайма, этот союз рухнул. Более того, подобное решение вызвало серьезные противоречия внутри национал-революционных и национал-большевистских групп.

Но это не подорвало позиций КПГ в крестьянской среде. На первом конгрессе «Имперского крестьянского союза» присутствовало около 160 делегатов, выдвинутых различными крестьянскими объединениями. В отличие от нацистов, которые привлекали крестьян к себе в партию, коммунисты применяли тактику инфильтрации, проникновения в уже существовавшие объединения и союзы. Но тот факт, что в конгрессе не принимал участия ни один из сторонников Хамкенса и Хайма, говорил лишь об утрате коммунистами своих позиций в Шлезвиг-Гольштейне. Но и сам «Ландсфольк» раздирался внутренними противоречиями. Его члены уходили в КПГ и НСДАП. Сильные позиции этих партий фактически не позволяли ни национал-революционерам, ни штрассерианцам проводить собственную независимую политику в отношении крестьянства. Но как бы то ни было, революционным национал-социалистам удалось найти взаимопонимание с «Ландсфольком» по отдельным вопросам. По крайней мере до февраля 1933 года они провели несколько совместных акций.

Поражение крестьянского мятежа 1928 года оказалось полной неожиданностью как для мюнхенских, так и для берлинских национал-социалистов. В это время между Мюнхеном и левым крылом НСДАП шли жаркие дискуссии о роли крестьянства в грядущем Третьем рейхе, о частной собственности на землю. Но у них не было сил и поддержки, чтобы развернуть активную пропаганду на местах. Осенние демонстрации 1928 года начались как раз в тот момент, когда Веймарская республика, казалось бы, стабилизировалась и вышла из кризиса. В НСДАП это восприняли как признак предстоящего крушения системы: ведь еще недавно крестьяне были совершенно чужды революционной пропаганде. В январе 1929 года левое крыло НСДАП находилось в более выигрышном положении. Преданный Гитлеру гауляйтер Лозе не мог помешать левым национал-социалистам озвучивать свои идеи через «Шлезвиг-гольштейнскую газету», которая издавалась Бодо Узе.

Бодо Узе в отличие от многих экстремистов не был фронтовиком. Он родился в 1904 году, и когда рухнула Германская империя, ему было всего лишь 14 лет. Но его с детства привлекали национализм и революционные идеи — именно этим можно объяснить, что он, еще будучи подростком, вступил в «Оберланд». К национал-социалистам присоединился в 1928 году. Уже тогда он высказывал мысли, схожие с идеями братьев Штрассер. Узе прикладывал все усилия, чтобы создать политический альянс, в который бы вошли революционные национал-социалисты, активисты «Ландсфолька», представители радикальных организаций и «фёлькише»-группировок. Эта широкая коалиция должна была вызвать крушение буржуазного порядка. В то время как гауляйтер Лозе, выполняя приказ из Мюнхена, стал бороться с «Ландсфольком», Узе, напротив, поддерживал тесные связи с Бруно фон Заломоном, издателем журнала «Кровь и почва» Кенстлером, Эрнстом Юнгером и Эрнстом Никишем.

В июне 1929 года Бодо Узе и Отто Штрассер встретились с Бруно фон Заломоном и другими крестьянскими лидерами, дабы обсудить перспективы возможного сотрудничества. В частности, речь шла о взаимодействии их газет, что позволило бы ликвидировать не только не нужную никому конкуренцию, но и излишние финансовые затраты. Но Лозе приложил все усилия, чтобы мюнхенское руководство помешало складыванию этого пакта. Однако левому крылу, несмотря на происки гитлеровцев, удалось сохранить дружеские отношения с Хаймом и Хамкенсом.

Первый открытый конфликт с Лозе произошел осенью 1929 года, когда близкий друг Отто Штрассера ветеринар Грантц поссорился с гауляйтером Шлезвиг-Гольштейна по вопросу участия национал-социалистов в акциях «Ландсфолька». В ходе этой дискуссии Штрассер, Узе, фон Заломон, Грантц и их друзья выработали основные принципы революционной крестьянской программы. Окончательно доработана она была в декабре 1929 года, а месяц спустя уже распространена среди местных групп НСДАП. Эта программа была некой компиляцией «14 тезисов Немецкой революции» и требований, выдвигаемых «Ландсфольком». Это было еще одним доказательством того, что к 1930 году левое крыло НСДАП на идеологическом уровне окончательно отошло от мюнхенского руководства. Во введении к крестьянской программе НСДАП, в которой пока еще числился Отто Штрассер, характеризовалась как националистическая организация, целью которой являлась свободная немецкая нация. Более того, НСДАП являлась социалистической партией, выступавшей за освобождение трудящихся масс Германии от всех форм угнетения и эксплуатации. И совсем уж недопустимая «вольность»: НСДАП называлась рабочей партией, которая признавала классовую борьбу (!!!) трудящихся против паразитизма всех наций и конфессий.

Сама же программа предполагала объединение всех немцев на основе самоопределения народа в Великогерманском рейхе и равноправия немецкого народа с другими нациями. После прихода к власти НСДАП должна была аннулировать все договоры, обязательства, долги, подписанные Веймарским правительством с капиталистическими странами.

«Народными товарищами» в новом обществе могли быть только обладатели немецкой крови. В подобном праве отказывалось евреям, славянам и любым иностранцам. Общее руководство государством должно было быть немецким, равно как и немцами должны были быть все ведущие представители различных сфер общественной жизни. «Коррумпированный парламентаризм» необходимо было уничтожить. После уничтожения аппарата всех партий самоуправление трудящихся должно было строиться на основе предприятий. Новая организационная форма — «народно-советское государство» — должна была базироваться на иерархической системе непрямых выборов. Задачи государства состояли в том, чтобы охранять жизненные потребности и труд своих граждан, а с случае необходимости выдворять иностранцев из страны. Вообще-то каждый ненемец, поселившийся в Германии после 1 августа 1914 года, должен был быть депортирован из «социалистического рейха».

Программа наделяла всех граждан Германии равными правами и обязанностями, дабы те работали на общее благо. Достижение экономического освобождения было возможно лишь при устранении доходов, достающихся без труда, уничтожении долговой кабалы и передаче нации всех хозяйственных средств страны. Решение аграрного вопроса виделось в национализации всех крупных и средних (!) сельских хозяйств, колонизации малонаселенных земель на востоке и защите мелких крестьянских хозяйств, которые должны были являться основой имперского землевладения. Общенациональные интересы охранялись наиболее рьяно. Их нарушение каралось смертной казнью, которая автоматически должна была применяться ко всем ростовщикам и спекулянтам вне зависимости от их национальности и вероисповедания. Сами судебные процессы должны были проходить в условиях применения «немецкого права», которое заменило бы римское, фактически предопределившее создание капиталистического миропорядка. Народное образование предполагало бесплатную учебу во всех типах школ. Также планировалось бесплатное медицинское обслуживание. Чтобы бесповоротно сделать Германию социалистическим государством, место профессиональной должна была занять народная армия. В новом государстве признавалась даже свобода вероисповедания, но при условии, если она не угрожала «Народной советской республике» и не оскорбляла традиции и чувства «северной расы». Главной же целью морального выздоровления народа должно было стать возвращение старогерманского права, отдавшего предпочтение общественной пользе, а не личным благам.

Эти «Предложения по пересмотру программы Национал-социалистической рабочей партии Германии» заканчивались двойным призывом: против капитала, «Лиги наций» и Америки, с одной стороны, а с другой — призывом к поддержке революционного движения в других странах. Внешняя политика «новой освобожденной Германии» должна была опираться на военно-политический союз с Советской Россией, ориентированный против западных империалистических держав. Казалось, эта программа сильно влияла на политический климат в Шлезвиг-Гольштейне. Именно она сблизила в 1929–1930 годах революционных национал-социалистов и национал-революционеров. Но, по-видимому, Отто Штрассер не имел ни малейшего отношения к этому тексту. Подтверждение тому — совершенно другой запас слов, нештрассеровские аргументы и нештрассеровская лексика. Скорее всего, этот текст принадлежал перу Бодо Узе. Что подтверждает весьма характерное для него смешение радикальных социалистических воззрений, расовой нетерпимости и склонности к терроризму.

Бодо Узе и Бруно фон Заломон, которые в то время были неразлучными друзьями, являлись приверженцами самых крайних мер в сфере экономики, по сути, представляя основные идеи левых национал-социалистов. Наряду с характерными для левых национал-социалистов заявлениями о союзе с СССР и о необходимости освободительной борьбы их тексты отличало исключительно расистское содержание. Но и сам Отто Штрассер не был чужд антисемитизма и расизма. В этом вопросе их пропаганда была всего лишь разновидностью гитлеровской агитации, отличаясь от оной только взглядом на внешнюю политику и методами осуществления социальных мероприятий. «Фёлькише»-компонент был важной составляющей частью программы левых национал-социалистов. Штрассер и его сторонники должны были адаптировать свою агитацию к сельскому менталитету. Только в таком случае они могли оказывать какое-то влияние на крестьянское движение. Именно по этой причине тезисы революционного национал-социализма оказались связанными с расистскими идеями, которых придерживались не только многочисленные члены «Ландсфолька», но даже умеренные сторонники Хамкенса. Не стоит забывать, что «Ландсфольк» поддерживали такие группы, как «Танненберг» и «Вервольф», для коих антисемитизм был само собой разумеющимся явлением. Расистские идеи «Ландсфолька» были развиты Кенстлером в собственном журнале «Кровь и почва». Так что антисемитские заявления левых национал-социалистов диктовались необходимостью подстроиться под образ мышления крестьянских радикалов. В надежде перетянуть на свою сторону Августа Георга Кенстлера Штрассер в период с марта по июль 1930 года опубликовал в «Национал-социалистических письмах» три статьи, которые не имели ничего общего с радикальными социалистическими воззрениями членов его группы.

Штрассер заявлял, что этими публикациями он хотел «навести мосты между крестьянами и рабочими». Кенстлер, по его словам, был истинным представителем «Ландсфолька», а потому его работы могли поспособствовать взаимопониманию между этими двумя социальными группами, чей союз должен был стать залогом успеха Национальной революции.

В мае 1930 года Бодо Узе одновременно вел переговоры с Графом Ревентловом, Карлом Петелем, Эрнстом Никишем, Эрнстом Юнгером и обоими братьями Штрассер. В ходе этих бесед была подготовлена новая крестьянская программа. Было решено также создать Революционный фронт, к которому бы примкнули национал-революционеры, левые национал-социалисты и крестьянские группы. 3 июня 1930 года НСДАП вместе со своими сторонниками покинул д-р Грантц. Он и еще несколько десятков людей создают в Альберсдорфе «Рабочее сообщество», цель которого — исправление национал-социалистического движения. Призыв Грантца положил конец надеждам Узе создать широкий революционный фронт. Но этот шаг позволил Штрассеру закрепиться в Шлезвиг-Гольштейне, со временем к его организации здесь примкнули около 800 человек, в основном сторонники Грантца. Когда грянул раскол НСДАП, вызванный Отто Штрассером, руководство гитлеровской партии сразу же поняло, какую опасность представляют подрывающие единство оппозиционные элементы. 11 июля, после проведения в Шлезвиг-Гольштейне штрассеровской крестьянской демонстрации, в Бухрукера и Грантца неизвестные кинули бомбу. От взрыва пострадало несколько человек.

В июле 1930 года в Шлезвиг-Гольштейне нацисты сорвали все мероприятия Штрассера, ориентированные на крестьянство. Дело дошло до того, что во время визита в Альберсдорф 13 сентября 1930 года Штрассер вынужден был взять многочисленную охрану. Но и в этот раз мероприятие оказалось сорванным, запуганные местные жители просто побоялись приходить на него. На митинге выступающих оказалось куда больше, чем слушателей.

16 июля 1930 года из НСДАП был исключен Бодо Узе. Местная национал-социалистическая пресса вновь оказалась под контролем мюнхенского руководства. В ней тут же началась клеветническая кампания против «большевиков из „Ландсфолька“». Тогда же Хамкенс предпочел дистанцироваться от группы Штрассера, впрочем, это не помешало ему направить в октябре того же года своих представителей на расширенное заседание правления «Боевого содружества революционных национал-социалистов». Летом 1930 года штрассерианцам удалось создать свои группы только в крупных шлезвиг-гольштейнских городах: Любеке, Киле, Гамбурге. К ним примыкало несколько крестьянских групп, руководимых Грантцом. Несмотря на определенный успех, который ожидал Штрассера в начале раскола, 1930 год заканчивался для него в Шлезвиг-Гольштейне полнейшей катастрофой.

После того как в июле 1931 года влияние штрассерианцев в сельских районах было окончательно подорвано, их лидер предпринял попытку изменить свою агитацию в среде крестьянства и сделать акцент на другие моменты. Арест Клауса Хайма и длительный процесс над ним были использованы почти всеми национал-революционными организациями. Штрассер не остался в стороне, он тоже всячески пытался представить Хайма как символическую фигуру, защитника всех обиженных, угнетенных и обездоленных. Именно из таких людей состояло почти все крестьянское население Германии. Воодушевленный первыми успехами в августе 1930 года Штрассер фактически передал руководство «Национал-социалистическими письмами» тем людям, которые, по его мнению, могли успешно внедрить в крестьянскую среду идеологию революционного национал-социализма. Это были Бодо Узе, Бруно фон Заломон, Христиан Клее. В своей статье «Крестьянский удар» Бруно фон Заломон провозглашал Клауса Хайма воплощением самого духа крестьянства. «Если под политикой подразумевать поверхностные понятия, то можно согласиться с установками, что „Ландсфольк“ не является ни организацией, ни партией, что крестьянство само по себе аполитично. Но это если подразумевать под политикой переговоры и махинации, продиктованные торгашеским духом. Те же, кто выбрал средством политической борьбы бомбу, вовсе не запутавшиеся идеалисты и не фанатики. Они просто полагали, что камни взорванных административных зданий не являются политической достопримечательностью. Но они знали, что таким примитивным способом можно выразить свое отношение к будущему страны. Отношение, ясно и однозначно высказанное в адрес духа партий. Еще не вся Германия сломлена! „Ландсфольк“ — это дух крестьянства, который говорит устами таких людей, как Клаус Хайм».

В 1930–1931 годах Бруно фон Заломон, как и Отто Штрассер, был уверен, что правительственные репрессии только усилят решительность членов «Ландсфолька» и те станут еще более ожесточенно сражаться против универсального врага — государства, системы.

«Члены „Ландсфолька“ все больше приходят к осознанию, что вся управленческая верхушка государства являлась не чем иным, как враждебными представителями всемирной капиталистической системы». В том же номере «Национал-социалистических писем» Бодо Узе подробно рассматривал действия государства против Клауса Хайма на знаменитом «процессе бомбистов». Он живописал попытки юстиции придать этому делу уголовный, а не политический характер, а также тщетные усилив избежать общественного резонанса. Узе подчеркивал, что Хайм решительно отказался быть первым в шлезвиг-гольштейнском списке НСДАП на выборах в рейхстаг. Автор видел в этом логичный шаг человека, который всей душой ненавидел систему. Узе восторженно превращал Хайма в революционного мученика, которому суждено стать не просто символической фигурой, а лидером всего немецкого революционного движения. «Действия крестьянина Хайма пошли дальше. Система не смогла заставить замолчать его. Напротив, он сказал свое жесткое и непреклонное „нет“, принеся себя в жертву и потеряв свободу. НСДАП предложила ему возглавить местный избирательный список. Но лучше тюрьма, чем продажный рейхстаг. Тот, кто жаждет быть свободным, не должен попадаться в сети системы — он должен бороться». Это издание «Национал-социалистческих писем» было полностью посвящено борьбе крестьян за свои права.

Растущая безработица в городах и неутихающее недовольство широких крестьянских кругов приводили национал-революционных интеллектуалов к убежденности, что демократическое государство стояло на грани краха. Гражданская война должна была вызвать в стране долгожданный социальный апокалипсис: «Национальная Германия и на деле должна быть революционной. Вести борьбу до победного конца. Но теперь требуются иные средства борьбы, нежели те, которые уже применялись. Пока власть не у нас в руках. Чтобы ее добиться, мы должны использовать те средства, к которым прибегают все революционные движения». Для фон Заломона, отвергавшего избирательную систему, речь шла о том, чтобы собрать воедино всех активных борцов из различных политических лагерей. Они должны были поставить государство в безвыходное положение своим саботажем, террором, активным и пассивным сопротивлением. Система должна со всей жестокостью обрушиться на смельчаков, что и спровоцировало бы народную революцию.

Христиан Клее писал: «Возможно, мы стоим в нескольких шагах от гражданской войны, в нескольких шагах от ужасных и тяжелых событий, предписанных самой судьбой. Мы должны готовиться к ним, к тому моменту, когда они наступят». Суд над Клаусом Хаймом и его друзьями в глазах национал-революционеров был доказательством того, что государство было готово прибегнуть к давно ожидаемой тактике репрессий. По выражению Бодо Узе, «судьи вынесли вовсе не приговор, они отнюдь не руководствовались законами — они осуществили акцию защиты существовавшей системы. Не списав крестьянские долги, сами стали преступниками от системы».

Но этот внезапный интерес к «Ландсфольку» сменился полной апатией. До ноября 1930 года в штрассерианских газетах не появилось ни одной статьи, даже маленькой заметки о крестьянском движении, а имена фон Заломона и Бодо Узе вообще пропали со страниц. Объяснения для этого найти не удалось. Но скорее всего это связано с появлением программы КПГ «национального и социального освобождения немецкого народа». К тому же многие национал-революционеры не верили в организационные способности Штрассера и искренность его революционных убеждений. Сами же штрассерианцы оказались неспособными построить на местах достаточно активные пропагандистские структуры. Другим поводом для разрыва отношений стали непомерные амбиции Отто Штрассера, который хотел лично возглавить весь революционный фронт. Уже в начале 1931 года и фон Заломон, и Бодо Узе были убеждены, что Немецкую революцию были в состоянии осуществить только коммунисты, чьи активность и силы должны были стать главным залогом успеха. В то же время после сентябрьского кризиса революционные национал-социалисты стали говорить, что именно коммунисты являются главной угрозой для Германии.

Разрыв с радикальными крестьянскими элементами и левыми оппозиционерами заставили Штрассера резко изменить позицию — он начал сближение с умеренными группами Хамкенса. В то время они еще верили в возможность «общественной взаимопомощи». В январе 1931 года «Немецкая революция» стала печатать специальное крестьянское приложение, которое называлось «Башмак». Это название должно было связать газетку с тайными крестьянскими союзами конца XV — начала XVI веков, восстаниями 1493, 1502, 1513, 1517 годов. Девиз «Башмака» был прост: «Одно право! Один рейх! Один Бог! Одна свобода!» Первый номер призывал всех крестьян вступать в ряды Немецкой революции: «Немецкие крестьяне! Наступил новый год бедствий! Путь на Голгофу длится уже несколько лет, но крестьяне пока не пришли к мысли, что надо искать новые средства, дабы оздоровить сельское хозяйство и возродить деревенскую культуру».

Штрассер яростно критиковал действия правительства, нападал на закулисную торгашескую политику традиционных крестьянских союзов. В итоге он пришел к выводу, что интересы немецкого крестьянства больше никто не представлял, а потому оно могло полагаться только на самого себя. Штрассер призвал крестьян покидать свои союзы, «которые из-за буржуазности и бюрократичности потеряли всякие связи с селом и народной жизнью». Альтернатива была, несомненно, только одна — вступать в ряды революционных национал-социалистов. «Башмак» должен был влить их во Фронт Немецкой революции, где крестьяне будут сражаться под лозунгами «Свободы, права и рейха», не идя ни на какие личные и экономические уступки. Призыв заканчивался советом: «Немецкие крестьяне! Учитесь оборонять себя! Да здравствует немецкая крестьянская революция, которая будет осуществлена нами!».

Приведенные выдержки из статей весьма характерны для воззрений Штрассера на роль, которая отводилась немецкому крестьянству в деле революции. Если в 1928 году штрассерианцы не были готовы признать крестьянские беспорядки, то теперь они утверждали, что «Ландсфольк» достиг успеха в сопротивлении системе не только в Шлезвиг-Гольштейне, но и в Восточной Пруссии и в Силезии. Однако в 1931 году Штрассер преподносил себя публике в качестве единственного носителя истины, непререкаемого вождя движения, к которому, кстати, он не имел почти никакого отношения. Это недоразумение становится еще более очевидным, если сравнить реальное влияние «Боевого содружества» в среде крестьянства и эти высокопарные заявления, сопровождавшиеся самодовольными призывами и чванливыми советами.

Вообще примечательны две статьи, опубликованные в «Башмаке», где рассматривались перспективы дальнейшей борьбы и возвещалось об акциях, которые должны были привлечь крестьянство на сторону революционного национал-социализма. Один из авторов, Хипплер, считал неоспоримым фактом крушение всех политических партий. По его мнению, страна уже была воспламенена революцией. Но речь шла о духовной революции. Сам псевдоним автора, Вендель Хипплер, был позаимствован из истории крестьянской войны 1525 года. Исторический персонаж этой эпохи родился в 1465 году, был секретарем графа Хёнлохе, а позже возглавил восставших крестьян в г. Некаре. К сожалению, сейчас фактически невозможно установить, кто скрывался за этим псевдонимом. Но факт остается фактом, революционные национал-социалисты призывали к революции, которая должна была завершить крестьянское освобождение, начатое еще в 1524–1525 годах! Несмотря на многовековые попытки разрушить крестьянскую душу, упрямый селянин вновь и вновь поднимался, чтобы восстановить гармонию общественной воли. События последних 150 лет: объединение Германии, кайзеровский рейх, мировая война, революция, возникновение Веймарской республики — вновь выдвигали крестьянство на передний край борьбы за социальную справедливость. «Башмак», хотя и издавался для Северной Германии, постепенно стал проникать и в южные районы страны.

Сами методы агитации и убеждения крестьянства ограничивались несколькими личными встречами, которые должны были способствовать привлечению новых людей и «привитию им жертвенной воли», присущей революционным национал-социалистам. «Секретность» этих встреч косвенно указывала, насколько малы были перспективы «Боевого содружества» в крестьянской среде. Штрассер просто не имел достаточного количества людей для организации массированной пропаганды, а потому ограничивался «подпольными» контактами. Теперь в «Немецкой революции» начали чаще появляться упоминания о жертвах и мучениках идеи. Дело в том, что гитлеровские СА стали постоянно нападать на собрания штрассерианцев.

Учитывая, как трудно было рядовым членам «Боевого содружества», Штрассер давал наивный совет — сообщать в «Немецкую революцию» о всех установившихся связях с лидерами революционного крестьянства. Во многом он паразитировал на имени Клауса Хайма. Превознося его как символ жертвенности и грядущих потрясений, сам лидер КГРНС отказывался от террористической тактики и актов насилия, на деле поддерживая политическую линию Хамкенса. Отказ от терроризма он объяснял рядом тактических и идеологических причин. С тактической точки зрения Штрассер должен был понимать, что, несмотря на все заявления и потрясания кулаками, он не имел никакого влияния на местах, а его сторонники вовсе не «унтер-офицеры Немецкой революции», как это заявлялось в официальных документах «Боевого содружества революционных национал-социалистов». С идеологической точки зрения Штрассер не видел никакой необходимости в терроризме и планомерном создании революционной армии по ленинскому образцу. Он полагал, что «якобинская» национал-социалистическая революция сама по себе неизбежна, а потому надо было просто дождаться, когда крестьянство встанет на радикальные позиции и начнет революцию. В этом взгляды Хамкенса и Штрассера совпадали. Штрассер верил в гигантский прорыв народных чувств, считая, что тогда политической школой должно было стать непосредственное действие. Хамкенс, отвергая насилие, полагал, что революция произойдет благодаря распространению современных идей и общественной взаимопомощи. В условиях повсеместных затруднений расколотого общества отдельные личности рано или поздно должны сплотиться в группы, чтобы проповедовать идеи всеобщей любви, которая должна базироваться на расовых и национальных ценностях. Народный идеализм должен найти отражение во всех аспектах, всех действиях человека, вылившись в определенный момент в помощь близким. Подобное развитие общества могло идти только в деревнях, но не в городах, развращенных индивидуализмом. Со слов Никиша, Бруно фон Заломон в своем романе «Город» назвал Хамкенса немецким Ганди.

Созданные Хамкенсом сельские комиссии, над которыми сразу же захотело получить контроль мюнхенское руководство НСДАП, должны были, по мнению Штрассера, образовать «специфический фронт», действующий одновременно с солдатскими и рабочими представителями.

В январе 1931 года Хамкенс и Штрассер распределили между собой сферы деятельности, но по сути их пути разошлись. Хамкенса интересовала лишь его личная известность и популярность. Штрассер просил предоставить ему «Газету „Ландсфолька“» как трибуну для выступлений. Со своей стороны Штрассер обещал, что разработает новую народную идеологию, которая будет предполагать особую хозяйственную модель — крестьянское государство. Решение Хамкенса и Штрассера было простым: они решили информировать своих сторонников о проводимых мероприятиях. Один надеялся прорвать информационный бойкот вокруг крестьянских беспорядков, другой же хотел стать причастным к крестьянскому мифу, оказать помощь одному из легендарных лидеров «Ландсфолька».

В принципе оба сдержали свои обещания. Штрассер получил несколько официальных собраний революционных национал-социалистических крестьян, все присутствовавшие, конечно, были членами «Ландсфолька». Центральным пунктом этих мероприятий традиционно становилась длинная речь Штрассера, в которой он анализировал причины сельскохозяйственного кризиса и излагал перспективы хозяйственной реорганизации страны. Эти тезисы должны были стать «переходным мостиком» между революционными национал-социалистами и представителями различных крестьянских организаций. Доклад был тут же напечатан отдельной брошюрой и распространялся на крестьянских демонстрациях и митингах. Программа представляла краткие выжимки различных статей по этому вопросу, которые уже были напечатаны. Наиболее ярким пунктом документа стала «Аграрная экономика и жизненные представления».

Запрет «Черного знамени», издаваемого Хартмундом Плаасом и Эрхардтом при участии членов групп Хамкенса и Штрассера, дал руководству штрассерианцев удобный повод использовать свои газеты для изложения позиций «Ландсфолька». Мартовский номер «Башмака» посвятили изложению специфических экономических тем, не уделив никакого внимания событиям на местах.

В апреле 1931 года статьи «Немецкой революции» изменили свой тон, в них освещались другие темы. Место экономических программ и призывов к Немецкой революции заняли нападки на аграрную политику НСДАП и КПГ. Последний номер «Башмака», увидевший свет, вообще нападал на традиционные крестьянские союзы, которые пытались решить аграрный вопрос при помощи переговоров.

Критика НСДАП, высказанная Штрассером, в основном касалась требования нацистов восстановить неприкосновенность частной собственности. Не удивительно, что это ему казалось существенным. Нападки на НСДАП у Штрассера всегда совмещались с критикой КПГ, его не устраивала поляризация крестьянства. В тот момент «Боевое содружество» как раз объединялось с революционными штурмовиками Штеннеса, которые всегда придерживались антикоммунистических взглядов.

Штрассер очень надеялся, что ему удастся переманить на свою сторону большинство членов «Ландсфолька». Но ему не везло: 15 мая 1931 года КПГ выпустила «Программу помощи немецкому крестьянству», и популярные в крестьянской среде интеллектуалы перешли на сторону коммунистов (Узе, фон Заломон и т. д.).

С конца мая 1931 года критика программы КПГ в «Немецкой революции» стала систематической. В этом программном документе, а точнее, в самом факте его появления, Штрассер видел негласное подтверждение того, что «нынешняя агитация крестьян была безуспешной». Коммунисты, по его мнению, прибегли к очередной тактической уловке, политическому трюку. Пока коммунисты не отделили крестьянскую программу от Коммунистического манифеста, они, как и все силы, пытавшиеся только на словах решать проблемы села, оставались для Штрассера врагами немецкого крестьянства. Между тем признание КПГ права собственности на землю было для лидера «Боевого содружества» первым признаком сближения их оценок сложившейся ситуации. Это было неким продолжением программы национального и социального освобождения немецкого народа, где коммунисты впервые признали понятие «нация» и затронули национальный вопрос.

Несмотря на острую критику в адрес коммунистов, Штрассер был все-таки готов признать превращение КПГ в национал-коммунистическую партию. Но это превращение было обречено на провал, так как коммунисты «влили революционную воинственность» в сознание рабочих и крестьян, которые должны были пойти за революционными национал-социалистами. Эта критика была продолжена в июньском номере «Черного флага», где анализировались чисто партийные предпосылки появления крестьянской программы КПГ. «Положение в Германии просто вынудило коммунистов сделать первый шаг, фактически отказаться от марксистской идеологии и приблизиться к консервативно-националистическим идеям». Каждая атака на крестьянскую собственность рассматривалась Штрассером как измена самой природе немецкого крестьянства. Когда же нападки совершались на крупное землевладение, то это было всего лишь еще одним доказательством либерального происхождения КПГ, так как коммунисты пытались решить фундаментальные духовные проблемы чисто экономическим путем.

Подобная жесткая реакция была следствием бессилия Штрассера и Хамкенса, которые теряли свое влияние на крестьянские массы. Одной из причин кризиса «Боевого содружества», который произошел летом 1931 года и характеризовался массовым оттоком членов из боевых групп Гамбурга и Киля, была именно крестьянская пропаганда, оторванная от реальности. К августу 1931 года и сам Хамкенс растерял всех сторонников и последователей в Шлезвиг-Гольштейне. За ним могло пойти всего лишь несколько человек, проживавших в Альбердорфе. В это время он даже перестал издавать «Газету „Ландсфолька“». Из-за финансовых проблем Хамкенс решился на открытый конфликт с ее редакцией — шаг для политика непростительный.

В октябре 1931 года, после краха многочисленных банков и очередного падения цен на сельхозпродукцию, казалось, что Хамкенс мог восстановить свой былой авторитет. Идея предупредительной стачки, активно пропагандируемая лидерами «Ландсфолька», получила широкий отклик. Во многих селах вновь стала возникать «Общественная помощь». Но на самом деле, желая того или нет, Хамкенс помог нацистам. Он оказался не в состоянии сформировать общенациональное движение. Там же, где его идеи получили поддержку, предпочитал ограничиваться отстаиванием исключительно корпоративных интересов и провозглашением демагогических лозунгов о необходимом союзе с пролетариатом. Нацисты же вели более успешную агитацию, чем Хамкенс и Штрассер. В НСДАП подчеркивали прежде всего неприкосновенность собственности крестьян, что вызывало большое доверие у селян, в первую очередь заботящихся о собственном благе. Что же мог поделать Штрассер? Хотя он и не являлся крестьянским революционером, но решился пропагандировать специальную доктрину, ориентированную на крестьян.

Программу социализации экономики Отто Штрассер подробно изложил в своей брошюре «Построение немецкого социализма». Основными принципами социалистической экономики были тотальная автаркия, государственная монополия на внешнюю торговлю и плановое хозяйство. В условиях революционных потрясений в Шлезвиг-Гольштейне и роста экстремистских настроений в крестьянской среде решение аграрного вопроса и необходимость национал-социалистического контроля над средствами производства стали важнейшими теоретическими темами для «Боевого содружества революционных национал-социалистов».

Согласно взглядам Штрассера, возрождение немецкой экономики было возможно лишь при условии упразднения частной собственности на землю, полезные ископаемые и средства производства. Штрассеровская социализация экономики принципиально отличалась от марксистской модели. Она определялась как попытка вывести экономическую теорию из самой природы немца. Штрассер предполагал, что хозяйственную систему страны должна определять не сухая экономическая теория, а живая душа немецкого человека, проявляющаяся прежде всего в независимости, ответственности и радости творчества. Капиталистическая форма хозяйствования, предполагавшая высвобождение личного эгоизма, уничтожает государственно-общественный принцип существования. Но воплощенные в жизнь три составляющие немецкой души вернут людям радость созидания и любовь к отечеству, которые многие угнетенные трудящиеся путали с государством, бюрократической системой. По мнению Штрассера, ответственность, независимость и творческая деятельность возможны лишь при общественной системе, которая устранит неравенство немцев и проведет депролетаризацию Германии, которая была просто необходима, так как марксизм создал из рабочих класс, угрожающий существованию народного сообщества. Вообще штрассеровское понимание пролетариата очень отличалось от марксистского. Революционные национал-социалисты не придавали ему экономического значения, равно как и не использовали таких понятий, как рабочая сила и производственные отношения. Штрассер подразумевал под пролетариатом тех, кого объединяла крайняя нужда и страдания.

Кампания по защите немецкого села должна была сопровождаться «революцией души», которая отвергала веру в прогресс и базировалась на принципах расы, крови и почвы. Именно их Штрассер положил в основу своей крестьянской идеологии.

Депролетаризация должна быть связана с возможностью доступа каждого немца к собственности. Но это было возможно лишь при соблюдении двух юридических условий: все немцы должны были быть коллективными владельцами земли и иметь право на обладание всеми средствами производства. Народное сообщество должно было распределять эту собственность в форме наследственных ленов в соответствии со способностями каждого немца к обработке земли и производственному труду. Сама терминология, употребляемая Штрассером, отсылала нас в эпоху феодализма. Государство — организованная форма нации — должно выработать представление, что все права на землю принадлежат народному сообществу, в то время как крестьянские семьи, обладательницы ленов, выступают лишь землепользователями.

Введение практики наследственных ленов как существенная часть нового экономического порядка, а также модификация права на собственность были важными компонентами процесса народно-культурного переворота, который должен был закончиться установлением германского права и созданием новых социально-культурных связей.

Из изучения всемирной истории Штрассер вынес несколько фундаментальных законов, которые должны были определять жизненные ритмы немецкого народа. Он пришел к выводу, что городское население было мотором либеральных революций, в то время как крестьянские слои сыграют решающую роль в построении нового социального порядка.

Мятеж в Шлезвиг-Гольштейне, террористические акты «Ландсфолька» и радикализация крестьянства, вызванная агитацией коммунистов и нацистов, были очевидным доказательством неприятия крестьянами Веймарской республики. Поскольку именно крестьянство должно было стать базой будущего государства, то процесс государственного строительства неизбежно привел бы к сокращению пролетариата, а дети крестьян возвратились бы на землю. Эта кампания поначалу будет ограниченной, так как Германия должна готовиться к новой войне. Именно поэтому национал-социалистическое революционное правительство просто обязано поддерживать промышленный потенциал, чтобы успешно провести мобилизацию и создать сильное военное хозяйство. После победы над западными державами немецкая армия должна способствовать структурной реорганизации и психологической перестройке немецкого общества, демобилизованные солдаты станут движущей силой аграрной реформы. Гигантский индустриальный комплекс необходимо расчленить и разбросать по стране небольшими очагами.

Заброшенные или недостаточно освоенные земли подлежали немедленной конфискации. Предпосылки для технического осуществления внутренней колонизации не были оригинальными: отвоевание земель у моря, распашка нови, обработка запущенных земельных участков. Планомерная защита земельного хозяйства должна была вернуть к сельской жизни не только крестьянских детей, уехавших в город, но и значительную часть рабочих, занятых в промышленном производстве. Возникновение новых предприятий на селе должно было носить комплексный характер; но в первую очередь на сельских предприятиях должны работать крестьяне, покинувшие когда-то деревню. Они могли одновременно заниматься сельскохозяйственной деятельностью на земле, выделенной им государством в качестве наследного лена. По мнению Штрассера, у «новых крестьян» рано или поздно появится менталитет владельца, что приведет к одновременному исчезновению пролетарского сознания. Но к традиционному, существовавшему еще до Немецкой революции крестьянству государство должны было относиться совершенно по-особенному. Возможное недовольство автоматически устранялось широкой программой социальных и экономических мероприятий.

В 1925 году Штрассер устанавливал максимальный земельный надел в 1000 морге (255 га). Надел мог сдаваться в аренду либо передаваться по мужской линии как наследный лен. Землевладения в 3000 морге (765 га) предполагалось разбить на участки размером в несколько десятков гектар. Батраки крупных землевладельцев также должны были получить собственный земельный надел, составлявший половину гектара. Подобная дискриминация батраков была, возможно, вызвана убеждением Штрассера, что все они — марксисты либо сочувствовали коммунистам. Лидер революционных национал-социалистов делал ставку на более зажиточное крестьянство, которое традиционно придерживалось антимарксистских позиций. Надел батрака походил скорее на домашний сад, нежели на земельный надел, урожаем с которого можно было прокормиться. Приблизительно такие наделы должны были получить рабочие сельскохозяйственных предприятий. Но для них обработка земли не была единственным способом заработать на хлеб.

Из земель, принадлежащих государству, должны были создаваться идеальные крестьянские дворы, фактически находившиеся под руководством квалифицированных дипломированных управляющих, которых назначало правительство. В зависимости от величины земельного надела (лена) крестьянский совет назначал долю отчисления продукции. Как правило, продукция должна была делиться на две части. Продажа одной покрывала издержки на продукты питания, одежду, жилье и средства производства. Вторая, составлявшая 10 % от произведенной продукции, отчислялась в пользу народного сообщества. Всю произведенную продукцию можно было продавать, причем любые излишки не облагались никакими налогами. В случае смерти владельца земли она не делилась между детьми, а передавалась наследнику, которого выбирал местный крестьянский совет.

Крестьянский совет следил за произведенной продукцией и устанавливал размеры отчисления. В случае плохой обработки земли совет мог забрать наследный лен, чтобы впредь подобные случаи не повторялись. Наделение уже обработанной землей также производилось крестьянским советом. Основными критериями для наделения семьи земельным наделом служили ее положение, способности и трудолюбие. Основной принцип — не давать земли больше, чем ее могла обработать конкретная семья. В то же время, если надел был маленьким, семья могла заработать только на пропитание.

Осуществление революционной национал-социалистической аграрной реформы было возможно лишь при условии уничтожения капиталистической эксплуатации и раздела крупных землевладений. Под упразднением капиталистического принуждения Штрассер понимал ликвидацию хронических задолженностей среди немецкого крестьянства. Когда все земли будут превращены в наследственные лены, крестьянство освободится от долгов, а новое закабаление окажется невозможным. Кроме этого, каждый, кто имел незаконную прибыль, то есть, не работая, мог получать барыш от своих ссуд и процентов по ним, рисковал лишиться земельного надела.

В 1931 году штрассеровская программа была дополнена еще одним пунктом, согласно которому крестьяне могли повысить свою производительность благодаря инвестициям, предоставляемым сельскохозяйственными палатами. Кроме того, наследственные лены не могли ни продаваться, ни дариться другим лицам.

Штрассер был убежден, что большие сельскохозяйственные предприятия по образцу советских совхозов были обречены на провал, так как крестьяне в них не имели бы мотивации к труду. Штрассеровское крестьянское государство было построено на банальной обработке земли. В целом этот пример был позаимствован из опыта аграрной реформы, проводимой в Дании.

В октябре 1931 года было громогласно объявлено о создании «Черного фронта», но по сути это был чисто пропагандистский шаг. Если Хамкенс еще имел каких-то сторонников в Шлезвиг-Гольштейне и Силезии, то революционные национал-социалисты не получили в крестьянской среде никакой поддержки. Когда в августе 1932 года в «Черный фронт» потянулись новые люди, «Ландсфольк» создал из них три группы. Но оптимизм оказался преждевременным. К 1933 году стало ясно, крестьянство повсеместно пошло за НСДАП. Поначалу Хамкенс вместе с Никишем и Штрассером пытались вести борьбу против нацистов. Но когда в феврале 1933 года «Черный фронт» оказался запрещен гитлеровским режимом, он попытался дистанцироваться от бывших союзников. Формально Хамкенс еще несколько раз встречался с ними, но когда 30 мая к нему домой ввалились штурмовики, он предпочел объявить, что уходит из политики. В июле 1933 года остатки «Ландсфолька» были унифицированы ведомством Вальтера Дарре, Имперского руководителя крестьян в нацистской Германии. Любая политическая оппозиция жестоко подавлялась.

Союз между Штрассером и Хамкенсом был разрушен. Впрочем, закончились крахом и попытки Клауса Хайма воспрепятствовать присоединению крестьянства к НСДАП. Союз между крестьянами, солдатами и рабочими, к которому призывал «Черный фронт», существовал только на бумаге. Деятельность Штрассера никогда не могла всерьез помешать развитию НСДАП и ее агитации в Шлезвиг-Гольштейне. Штрассерианцы лишь ослабляли Веймарскую республику, подтолкнув широкую часть селян к восприятию тоталитарной гитлеровской идеологии. События в Шлезвиг-Гольштейне являются великолепной иллюстрацией политической несуразности Отто Штрассера, которая в итоге и привела его к политическому краху. Он всерьез пытался объединить свой теоретический радикализм с реформистской практикой, причем был всего лишь инициатором небольших акций, которые были использованы теми, против кого и боролся сам Штрассер, — коммунистами и нацистами.

 

Глава 4

Кружок «Действие» между «Черным фронтом» и канцлером Шляйхером

Журнал «Тат» («Действие») приобрел феноменальную популярность у немецких интеллектуалов. Именно в нем печатались все главные политические публикации временем Веймарской республики. Сама редакция журнала считала, что «он являлся единственным изданием, которое с непреклонным стремлением к правде вникало в суть вопросов сегодняшней политической и духовной жизни». Как точно отметил один исследователь: «Журнал держал руку на пульсе истории». «Действие» было создано братьями Хорнеффер и, собственно говоря, до октября 1929 года не играло никакой роли в духовной жизни Германии. Под руководством издателя Ойгена Дидерика журнал постепенно превратился в «антилиберальное, антигуманистическое, антицивилизаторское и антизападное издание». Он выступал за специфическое немецкое народное государство, за идею народного сообщества. Его новая редакция жаждала увидеть демократические идеи, дополненные аристократическим отношением. Но вместе с тем журнал выступал против расистской предубежденности, являя собой попытку философского поиска новой духовности. «Действие» хотело создать миф, который, возможно, привел бы к перевороту в системе общественных ценностей, тем самым подготовив наступление новой эпохи. Итак, в октябре 1929 года «Действие» опубликовало программу, подготовленную Гансом Церером, которая устанавливала новый курс журнала.

В то время Ганс Церер был членом редакции «Фоссишен цайтунг» и принадлежал к группе консервативных интеллектуалов. Кроме самого Церера в группу входили Фердинанд Фрид, Эрнст Вильгельм Эшман, Гислер Вирзинг.

Фердинанд Фрид — псевдоним Фридриха Циммермана, родившегося 14 августа 1898 года во Фриденвальде-на-Одере. Он был экономическим редактором «Фоссишен цайтунг». В период с 1923-го по 1933 год являлся редактором «Берлинер Моргенпост» («Берлинской утренней почты»). С 1929 года — сотрудник журнала «Действие». После прихода к власти нацистов Фрид был журналистом «Берлинской газеты». В 1934 году вступил в СС и работал в главном управлении СС по вопросам расы и поселений. После войны редактор «Зоннтагсблата», а в 1953-м возглавил журнал «Вельт». Умер в 1967 году.

Эрнст Вильгельм Эшман — псевдоним Леопольда Дингреве. Родился в 1904 году в Берлине, защитил у Альфреда Вебера диссертацию в Хайдельберге, семь лет был доцентом в Высшей школе политики в Берлине. В 1944 году Эшман стал руководителем Немецкого института в Марселе, в 1960-м — профессором социологии в Мюнстерском университете.

По большому счету кружок «Действие» не был оформившейся организацией. Первоначально это был редакционный совет одноименного журнала, к которому позднее стали примыкать спонтанно возникающие в различных городах клубы читателей «Действия». Благодаря журналистскому таланту Ганса Церера за два года тираж журнала удалось поднять с 800 до 30 тысяч экземпляров. Сам же Ганс Церер имел много общего с Отто Штрассером. Так же, как и Штрассер, ушел в 16 лет добровольцем на фронт. Как и многие молодые люди, противопоставлял свой фронтовой опыт буржуазному мироощущению. Как и многие немцы, перенес много страданий, жил в крайней нужде. После возвращения с фронта учил медицину и психологию, затем историю, социологию и национальную экономику. Его учителем был всемирно известный Вернер Зомбарт. Из-за финансовых проблем Церер не смог довести обучение до конца. Но тем не менее он совмещал работу в «Фоссишен цайтунг» с проведением частных исторических и социологических изысканий.

На Ганса Церера оказал неизгладимое впечатление Освальд Шпенглер. Но восхищен Церер был отнюдь не его работой «Закат Европы», а другим произведением — «Пруссачество и социализм». Также Церер проявлял неподдельный интерес к Карлу Манхейму, Вильгельму Парето, Жоржу Сорелю. Он поддерживал теории Карла Шмидта, который пришел к выводу, что время парламентаризма уходит и наступает время авторитарных государств. В «Действии» Г. Церер развивал взгляды, на которые оказали влияние подобные политические теории. Каждый сотрудник «Действия» имел свою четкую спецификацию: Фрид занимался политэкономией, изложив собственное видение проблемы в работах «Конец капитализма» и «Автаркия»; Эшман отвечал за систематизацию и анализ программ плановой экономики; Грюнберг «приближал читателя к картине нового государства» и развивал национальную педагогическую концепцию. Главной мыслью журнала было убеждение, что связи между правыми и левыми на самом деле минуют стадию демократического республиканизма. При национальном переломе существующего общества правые и левые позиции должны были сплавиться во что-то общее, новую единую позицию.

Церер предрекал читателям хаос, который надо было пережить, так как это было единственным средством для того, чтобы произвести очистку Германии. В октябре 1929 года, когда на Германию уже обрушился мировой экономический кризис, Церер говорил о нем как о благодатном избавлении. В горниле экономического хаоса должно было возникнуть новое немецкое государство, обладавшее новым экономическим и общественным порядком, в котором сомкнутся национальный и социальный полюса. При поддержке Фрида, который предсказывал смерть капитализму, Церер утверждал, что у Веймарской республики больше не осталось времени и ее ждет подобная же судьба. Накануне революции требовался творческий синтез: «По мере того как приближается хаос и старые точки зрения все больше разлагаются, идет созревание новых позиций. Но момент их действия еще не пришел. Надо дождаться окончания процесса разложения старого».

Это выжидательное отношение «Действия» все-таки не мешало Цереру искать в Германии, охваченной кризисом, те социальные группы, которые бы смогли переориентировать нацию. «Действие» разделяло все немецкое общество на три заинтересованные группы. На одной стороне находились капитал и богатеи. На другой — массы, которые не были четкой политической группой, обладавшей собственными экономическими интересами. Массы состояли из рабочего класса, его организаций, служащих, мелких и средних ремесленников. Но была и третья группа, некий резерв недовольства, или, как их называл Церер, «бактерии», так как они проникали между трудом и капиталом. Этот социальный винегрет должен быть не просто взрывчатым, а сносящим все на своем пути. Задача журналистов «Действия» состояла в том, чтобы предвидеть развитие ситуации и познать ход развития событий. Церер придерживался теории Парето о круговороте элит, а потому возвещал, что все социальные движения поначалу создавались высокообразованным меньшинством, новой немецкой элитой, вырвавшейся из средних слоев. Эти интеллектуалы не стремились к политическому признанию, они были заинтересованы лишь в разрушении старого мира: «Речь идет не о тех людях, которые потрясают воздух пустыми словами, призывая к борьбе за собственное существование. Мы говорим о тех, кто готов полностью уничтожить само это существование». После хаоса и времени ожидания должен был наступить «час нового человека»: «Придет момент построить новый мир с новыми людьми и новыми идеями».

«В нашем положении придерживаться сейчас какого-либо абсолюта, партийного догматизма означает существенно ограничить проблематику исследований, так как они зашоривают взгляд на существующие феномены. Когда кризис начнет расширяться и углубляться, сомневающиеся поставят вопрос: какова природа этого процесса? Но следить за ним можно только глазами независимого исследователя». Впрочем, Церер прекрасно понимал, насколько трудно сохранять чисто созерцательное отношение, взгляд стороннего наблюдателя: «Мы увидим, как наши идеи, наши аргументы и наши требования будут позаимствованы и как их подобно мячу будут гонять по политическому полю. Наши знамена будут истрепаны и изорваны, переходя из рук в руки в виде лоскутов. Но лучшие из нас с отвращением отвернутся от напыщенности и скроются в скромных кабинетах, чтобы испытывать новые формулы, обдумывать новые аргументы. Грядущие беспорядки поставят вопрос: участвовать ли в них или остаться в стороне?»

Церер предугадывал, что в средних слоях, находившихся между трудом и капиталом, будет неуклонно нарастать недовольство. Именно они, эти средние слои, должны были стать оплотом будущей революции, сплавом национального и социального, на что не были способны ни КПГ, ни НСДАП. «Будущий путь ведет туда, где правые объединяюутся с левыми; где, создав новое сообщество, люди сольются под знаменем мифа о новой нации». Это был, по мнению деятелей «Действия», единственный путь, когда народ станет единым целым, преобразуется в новый органический порядок, в новое общество. «Сегодня порядок, который пытается навязать нам либерализм, — тупое рабство, которое выдается за свободу. Но именно новый строй способен дать ответы на вопросы: „Почему? Для чего? Зачем?“»

В 1932 году Церер решил значительно расширить свой анализ и включить в него ряд консервативных идей. «Действие» решительно отказывалось от всего, что как-либо было связано с либерализмом. Например, члены «Действия» отвергали рассудительность, отдавая предпочтение чувствам, так как «наше время и то, что оно несет в себе, вряд ли можно осмыслить человеческим умом».

Кризис для Церера был не просто средством, которое должно было вызвать долгожданный хаос. Кризис был прелюдией революции, которую поддержат те, кто начал изменение реальности в многочисленных молодежных движениях, кто являлся носителем новой духовности 1914 года, кому «по наследству» достались фронтовые переживания. Антикапиталистическая аргументация Фрида, представления Грюнберга о национальной диктатуре, восточная ориентация Вирзинга всячески поддерживали мечту Церера о новой Германии. В ней должны были оказаться все немцы Европы. Экономика новой державы должна была оказаться самодостаточной. Ее политика будет определяться диктаторской элитой. Общественный строй новой Германии будет непоколебим.

Между воззрениями Штрассера и Церера было много общего. В «Действии» очень позитивно восприняли раскол гитлеровской партии в августе 1930 года. Но до февраля 1931 года между этими двумя лидерами не было никаких серьезных контактов. С января по март 1931 года «Немецкая революция» напечатала пару апологетических статей, в которых «Действию» отводилось первое место среди всех существовавших в то время в Германии политических журналов. Революционные национал-социалисты превозносили мужество редакции этого журнала, восхищались упорной борьбой с капитализмом и реакцией, которую вела редколлегия «Действия». Позже «Немецкая революция» упоминала о статье, появившейся в журнале Церера. В этой публикации под названием «Кризис национал-социализма» автор весьма похвально отзывался о группе Отто Штрассера.

В марте 1931 года «Действие» перепечатало отрывок из книги Герберта Бланка, которая называлась «Адольф Гитлер — Вильгельм III», снабдив его позитивной рецензией. Это указывало на то, что где-то в феврале 1931 года обе группировки все-таки познакомились поближе. Дружба между Штрассером и Церером продолжалась с июня 1931 года по март 1932 года. Она носила далеко не формальный характер. Это подтверждала и статья Церера «Левые или правые?». На страницах же «Действия» стала периодически появляться реклама штрассеровской «Немецкой революции». В октябре 1931 года Церер принял участие во Втором имперском конгрессе революционных национал-социалистов, где открыто поддержал создание «Черного фронта». Статья же «Левые или правые?» была перепечатана Рихардом Шапке как доказательство того, что идеи «Действия» и «Черного фронта» абсолютно совпадали.

Неудачи «Черного фронта», постепенный упадок «Боевого содружества революционных национал-социалистов» дали Цереру повод отречься от деятельности Штрассера. Редактор «Действия» решил посвятить себя разработке гипотетического «третьего пути», пролегающего между коммунистами и нацистами. Весь апрель 1932 года он корпел над теоретическими выкладками и политическими формулировками. Третий путь должен был проложить сильный человек, по мнению Церера, им был канцлер Шляйхер. Именно он, как писало «Действие» в октябре 1932 года, «отрицал все коррумпированные и неспособные к действию партии и парламент». Третий путь также должен был отвергать однопартийный фашистский эксперимент. Он не только неизбежно вел к гражданской войне, но был недостаточно романтичным, чтобы предполагать подлинную революцию. Значит, оставался один путь — осуществить революцию сверху. Это могли сделать только те, кто уже обладал властью, те, кто был готов к решительным поступкам. Таковыми могли быть рейхсвер и рейхспрезидент Гинденбург.

Сотрудничество с Шляйхером принесло Цереру ежемесячную поддержку в 15 тысяч марок и должность тайного советника рейхсканцлера. Кроме этого, он получил пост главного редактора одной из крупнейших берлинских газет — «Берлинского обозрения», которое финансировалось из денег «немецких националов» и контролировалось лично Шляйхером. Штрассер не смог одобрить подобную позицию своего бывшего союзника и с августа 1932 года начал периодически делать выпады в адрес «Действия». Первая критика прозвучала по поводу статьи Церера «Реформы или революция?». Штрассер изрек, что лозунг «Реформация вместо реставрации и революции» противоречит духу революционного национал-социализма, который отвергает полумеры и полуреформы, отдавая должное только тотальной революции.

В то же время была опубликована статья Геббельса, посвященная проблеме реформ. Это дало Штрассеру удачный повод, чтобы поставить знак равенства между «Ангрифом» и «Действием». Не зная о том, что Церер переменил политические убеждения, он пытался простить другу «столь неудачную формулировку». Но, на всякий случай, он напомнил о заявлении руководства «Боевого содружества», которое было напечатано 3 июля 1932 года в «Черном знамени». В нем исполком «Содружества» выступал против «правительства Шляйхера, Грегора Штрассера и Брюнинга». Там же подчеркивалось, что революционные национал-социалисты отклоняют любые умеренные тактические соображения. Штрассерианцы были намерены бороться против соглашательской политики с правительством.

Но в то время Штрассер еще не был готов к кардинальному разрыву отношений с Церером, так как «для нас и для широкой общественности „Действие“ продолжало числиться в „Черном фронте“». Но ответ Церера развеял последние надежды. Он разрывал отношения с «верховным лидером» «Черного фронта», так как 4 сентября 1932 года тот позволил себе непростительно хамскую критику в передовице своей газеты. В той злополучной статье говорилось, что штрассерианцы с тревогой следят за сближением Церера с Брюнингом. Еще больше их настораживало, что «Действие» превращалось в поставщика идей «ко двору Шляйхера». Цереру делался упрек, что, придерживаясь реформистских лозунгов, он вступил в партию правительственной политики. По мнению Штрассера, Церер переоценивал роль рейхсвера, а само «Действие» играло в правительстве роль «политического поэта». Журналу инкриминировалось, что он стал защитником капиталистической системы. В определенной мере обвинение справедливое — в то время Церер даже не думал задевать буржуазные законы и частную собственность.

В итоге «Боевое содружество революционных национал-социалистов» отказывалось поддерживать правительство Шляйхера, взяв курс на борьбу с его «профсоюзно-милитаристским кабинетом», главной целью которого было изгнать молодые силы из всех социалистических организаций.

В ответ на реплику Фердинанда Фрида, помещенную в «Ежедневном обозрении», Штрассер напечатал в «Черном фронте» выдержку из брошюры «Построение немецкого социализма», в которой противопоставлял государственно-бюрократический социализм сталинского типа программе корпоративного социализма. Чтобы продемонстрировать своим сторонникам абсурдность планов Шляйхера, Штрассер привел обстоятельную статью Теодора Лайперта, члена правительства и председателя «Всегерманского союза немецких профсоюзов». В ней Лайперт поддерживал экономические идеи Штрассера, а именно идею ограничения частной собственности и введения определенных корпоративно-государственных форм. Лайперт даже соглашался включиться («насколько это было возможно») в дискуссию об отдельных экономических требованиях Отто Штрассера. Но в ответ лидер «Черного фронта» лишь парировал, что профсоюзы не воодушевятся планами Шляйхера, а потому обречены на провал.

В декабре 1932 года Церер начал острую полемику с КПГ и НСДАП. В своей статье «Прогнозы для Германии» он утверждал, что видит растущую большевистскую угрозу, которая выражалась в значительном росте количества депутатов-коммунистов. Церер абсолютно правильно замечал, что государство было больше не в состоянии править 14 миллионами избирателей, которые только и желали его крушения. Опасность ему казалась настолько большой, что он всерьез опасался раскола НСДАП. В таких условиях радикальная часть национал-социалистов (пролетариат и революционные СА) могли примкнуть к коммунистам. Штрассер писал по этому поводу: «Коммунизм в своей марксистско-большевистской форме после 1923 года не имеет никаких шансов на завоевание власти». Для него не было важно, КПГ или НСДАП проведут в рейхстаг 230 депутатов, так как это зависело от «ясности предложенного пути и силы воли вождя».

Противоречия между Штрассером и Церером достигли своего пика в конце декабря 1933 года. Тогда «Черный фронт» вышел под заголовком: «ЛИБЕРАЛЬНЫЙ НАЕМНИК. Буржуа Церер замахивается томагавком войны на Немецкую революцию». Это было оскорбительной репликой на статью Церера «Революционные сектанты». В ней тайный советник рейхсканцлера задавался вопросом: «Что вы, собственно, хотите и к какой цели стремитесь?» Статья должна была подтолкнуть к выводу, что штрассерианцы не были способны к какой-либо конструктивной созидательной деятельности. «Их воля продиктована чувствами, не имеющими ничего общего с реальностью, ибо они не представляют собственных возможностей; воля к работе, к кропотливой, ежедневной деятельности у них заменена высокопарными романтическими представлениями об „империи“, „немецком социализме“ и „революции“». По мнению Церера, на революцию как неотвратимый исторический процесс требовалось время, дабы она созрела. Просто беспорядки были исключительно опасным явлением. В качестве примера Церер приводил того же Ленина, который, скрываясь от охранки, 12 лет прожил в Швейцарии.

Разрыв между «Действием» и «Боевым содружеством» был предопределен теоретическим догматизмом Штрассера (извечная проблема мертворожденных «немецких революций») и различными путями развития консервативных кругов. Но даже политический дилетантизм Церера, не столь очевидный, как у Штрассера, привел этого журналиста к конкретной попытке спасения страны от гитлеровской угрозы. И пусть «курс Шляйхера» был нереальным, но это был открытый искренний шаг. В то же время Штрассер, ослепленный иррациональной верой в свою миссию, всего лишь наблюдал за развитием событий. В итоге ему пришлось просто констатировать, что власть оказалась в руках у Гитлера.

Сейчас сложно ответить на вопрос, правда ли состояло «Действие» в «Черном фронте»? Если Церер некоторое время был дружен со Штрассером, то ни Фрид, ни другие сотрудники журнала никогда не говорили о своем союзе с революционными национал-социалистами. Со своей стороны Штрассер не раз повторял, что восторгается экономической теорией Фрида. Но это не мешало Отто запретить членам своего кружка изучение в «кадровой школе» «Боевого содружества» каких-то других экономических теорий кроме собственного «Построения немецкого социализма». Глупо было бы отрицать, что «Действие» через своих лидеров поддерживало связи с «Черным фронтом». Но надо отметить: слово Церера имело гораздо больший вес, нежели весь «Черный фронт» Отто Штрассера.

Оба эти деятеля могли только на время заключить между собой союз. Но ни одна из сторон не имела достаточно сил предотвратить немецкую катастрофу, как позже назовут приход Гитлера к власти. И Штрассер, и Церер верили, что им предназначена особая участь, что именно они принесут на немецкую землю факел нового социального порядка. Но «новый порядок» стал словосочетанием из гитлеровского арсенала, в него фюрер вложил совершенно другой смысл.

Если мы попытаемся рассмотреть «Черный фронт» с точки зрения идеологической тактики, не принимая во внимание организационные альянсы, то его границы окажутся чересчур тесными, чтобы воплотить мечты Штрассера в жизнь. «Боевое содружество» как костяк «Черного фронта» поддерживало постоянно контакты только с «вервольфами» и штурмовиками Штеннеса. Первые позволили установить связь с «Сопротивлением» Э. Никиша и «Оберландом». Революционные СА можно относить к «Черному фронту» с гигантской натяжкой. Весьма обширные связи Штрассера позволили ему наладить также контакты с некоторыми представителями «Стального шлема» и «Младогерманского ордена». При этом остается непонятным, как долго они продолжались и какой характер носили. То же можно сказать и про молодежные «бюндише»-организации. В многочисленной литературе о «бюндише»-молодежи нет ни одного упоминания о ее связях с «Черным фронтом». Если Штрассер уделял ей внимание в своей газете, то из этого вовсе не следовало, что молодежные организации были союзниками революционных национал-социалистов. Эти сообщения привели в «Черный фронт» всего несколько человек. Сам же фронт, созданный Штрассером, не являлся организацией, представлявшей серьезную угрозу для гитлеровской партии. Он мог быть таковым, если бы Штрассер сплотил воедино все национал-большевистские и национал-революционные организации. Но это было ему не под силу. Штрассер предпочел выдумать миф о своей могущественности. Он развил его до невероятных размеров во время канадской эмиграции. После войны даже не счел нужным избавиться от него. Почти все мемуары Отто Штрассера наполовину являются выдумкой, плодом честолюбивых фантазий.

 

Глава 5

«Черный фронт» в последние дни Веймарской республики

Казалось, что после Второго имперского конгресса «Боевое содружество революционных национал-социалистов» растворилось в хаосе Веймарской республики, предшествующем приходу Гитлера к власти. Действительно, революционные национал-социалисты допустили ряд промахов и ошибок. Какое-то количество штрассерианцев предпочло вернуться обратно в НСДАП, кто-то решил связать свое будущее с коммунистами. Но подобная постановка вопроса во многом неточна. Она не принимает во внимание длившееся до 1935 года сопротивление группы Отто Штрассера гитлеровской унификации.

Семнадцать месяцев, которые прошли между Вторым имперским конгрессом и запретом «Боевого содружества», можно разделить на два этапа. Организационный руководитель КГРНС Хильдебранд назвал первый из них временем кризисов и слабостей. Его границей можно считать июль 1932 года. Последствия многочисленных кризисов оказались очень существенными: большинство боевых округов развалилось, многие боевые группы вообще исчезли, из «Боевого содружества» вышли такие известные деятели, как Ганс Вендт и Пагель. Но после затяжного кризиса КГРНС ждал почти триумфальный успех.

В августе 1932 года Эрнст Гроссе издал в Мюнхене мятежный листок «Правда жизни», в котором разоблачал мнимый аскетизм Гитлера. Почти сразу же после выхода в свет этой газетки была создана группа поддержки Гроссе, которая состояла в основном из бывших членов НСДАП. Ее лидер рассчитывал получить поддержку не только в Баварии, а потому почти сразу же связался с Отто Штрассером. Их встреча состоялась 29 сентября 1932 года. Штрассер и Гроссе решили преобразовать мюнхенскую организацию в филиал «Боевого содружества» — «боевую группу».

Шефом новой структуры исполком «Боевого содружества» назначил очень известного в Мюнхене бывшего фрайкоровского офицера Людвига Эстрайхера. Сам Гроссе, дав своей газете новое название — «Немецкий прожектор», решил передать ее в распоряжение Штрассера. Именно благодаря пропаганде «Прожектора» из НСДАП удалось выманить многих недовольных политикой Гитлера. Сам Гиммлер с тревогой следил за происходившими событиями. Чтобы изгнать недовольных, ему пришлось лично объехать все партийные организации Баварии.

Штрассер осмелел до того, что решил отправиться к «коричневую столицу», дабы поучаствовать в диспуте с редактором коммунистической «Новой газеты». Но полиция, опасаясь, что диспут выльется в кровавое побоище между коммунистами и нацистами, запретила это мероприятие. К тому же нельзя было исключать, что нацисты нападут не только на представителей КПГ, но и на неугодного им Штрассера. И тут руководство «Боевого содружества» допустило очередную ошибку. Оно невольно спровоцировало выход из организации Людвига Эстрайхера и Эрнста Гроссе. Они предпочли присоседиться к одной из многочисленных парамилитаристских националистических организаций. Оплот штрассерианцев в Мюнхене исчез.

Новую группу в Мюнхене было поручено сформировать Фридриху Беру. Но тот прекрасно осознавал, что штрассерианская структура недолго просуществует в нацистском логове. В итоге он обратился к руководству с предложением начать сотрудничество с баварскими коммунистами, которые могли худо-бедно организовать защиту. После недолгих раздумий Штрассер одобрил этот план. В первых числах мартах 1932 года Бер торжественно открыл в Аугсбурге «опорный пункт» «Боевого содружества революционных национал-социалистов». На этом мероприятии присутствовало 35 гостей. 20 из них были коммунистами, остальные членами союза «Танненберг». Примечательно, что полицейский осведомитель в своем отчете говорил всего лишь о трех баварских штрассерианцах! Присутствие же на этом собрании депутата баварского ландтага коммуниста Вагнера позволило осведомителю сделать поспешный вывод о том, что «Боевое содружество» являлось прокоммунистической группировкой.

После шести месяцев изнурительной работы ряды «Черного фронта» вновь стали пополняться. В него по всей Германии вступило более тысячи человек. Казалось, Штрассер вновь был на коне.

Рост численности членов «Боевого содружества» опять вызвал к жизни проблему создания собственной охранной группы, которая была бы в состоянии успешно противостоять нарастающему террору гитлеровских штурмовиков. Исполнительный комитет КГРНС уже давно вынашивал этот план. В октябре 1930 года были созданы «Вооруженные революционные бойцы», которые в июне 1931 года поступили в распоряжение Вальтера Штеннеса. На Втором имперском конгрессе эта идея получила дальнейшее развитие. Под руководством Ганса Вендта была создана «боевая саботажная группа». Но после того как Вендт покинул ряды «Боевого содружества», а склады с боеприпасами, принадлежавшими саботажной группе, взлетели на воздух, Штрассеру пришлось обходиться несколькими личными охранниками, которые сопровождали его во время поездок по стране.

С октября 1931-го по июль 1932 года революционные национал-социалисты проводили свои мероприятия под защитой коммунистических боевых организаций. Со временем количество нападений гитлеровских штурмовиков сократилось. Но это было связано отнюдь не с усилившимися мерами безопасности или более лояльной позицией СА, а с тем, что «Боевое содружество» фактически прекратило проводить публичные мероприятия. Но в июне 1932 года гауляйтеры НСДАП получили приказ всячески противодействовать вновь активизировавшимся революционным национал-социалистам. По стране вновь прокатилась волна нападений и покушений.

4 сентября 1932 года майор Бухрукер по поручению исполнительного комитета «Боевого содружества» призвал наиболее решительных членов организации вступать в «Черную гвардию». Обязательными критериями для приема были: дисциплина, преданность идее, неукротимый боевой дух. Эта организация, сплотившая в своих рядах «политических солдат», должна была сражаться до полной победы с вооруженными фашистскими группами. «Черная гвардия» должна была участвовать не только в самообороне, но и в пропагандистских акциях. Чтобы расширить базис этой структуры, Бухрукер обратился «к старым штурмовикам, которые осознали бесперспективностъ политики Гитлера; к честным красным фронтовикам, которым стала понятна бессмысленность братоубийственной борьбы; к членам „Стального шлема“, которые не хотели возвращения монархических трусов, истинных виновников позора 9 ноября 1918 года; к товарищам из „Имперского знамени“, которые пережили крах, но не утратили желания сражаться».

Когда в октябре 1932 года майор Бухрукер поручил «Черной гвардии» выполнение политических задач, то придал этой организации некий историко-мифологический аспект. Заглянув во времена Крестьянской войны, Бухрукер нашел там прототип «Черной гвардии» — «Черный отряд Флориана Гейера». «Черная гвардия» должна была на манер гитлеровских СС стать элитой немецких революционеров, «острием меча „Боевого содружества“».

7 октября 1932 года состоялся Третий имперский конгресс КГРНС, на котором в качестве гостей присутствовали представители «Вервольфа», «Оберланда», «Действия», «Ландсфолька» и революционных СА. На съезде обсуждались в основном вопросы, касающиеся «Черной гвардии». Центральной темой стала выбранная Штрассером тема «прорыва» Немецкой революции и начала подготовки к ней. Место проведения конгресса, городок Лойхтенберг, было выбрано не случайно. Оно должно было продемонстрировать связь между «Боевым сообществом» и молодыми социалистами. Дело в том, что в Лойхтенберге существовал сильный молодежный социалистический кружок, состоящий в основном из членов «Немецкого фрайшара». Эта организация ставила целью возрождение истинно немецкой демократии. «Фрайшар» сотрудничал с «Имперским знаменем», Младогерманским орденом Артура Марауна, а в своих теоретических разработках опирался на идеи профессоров Адольфа Райхвайнена и Ганса Фрейера. В одинаковой степени отрицая фашистский и коммунистический тоталитаризм, эта политизированная молодежь стремилась провести в жизнь общественную систему, построенную на религиозной и социальной этике. Члены «Немецкого фрайшара» установили контакты с революционными национал-социалистами и национал-революционерами еще в 1930 году. Среди их первых союзников из этого лагеря оказались Фридрих Хильшер, Карл Петель и Отто Штрассер. Дискуссия, проведенная на тему «Немецкая нация с Марксом или против него?», стала их самым крупным мероприятием, о котором говорили по всей Германии.

Третий конгресс «Боевого содружества» длился три дня. На нем присутствовало около 200 делегатов и 250 гостей. Штрассер и Бухрукер решили сделать ставку на внешние эффекты, на визуальное оформление конгресса. На немногих уцелевших фотографиях можно увидеть новую форму революционных национал-социалистов: черная рубашка, портупея, черные брюки, сапоги и низкая черная фуражка. Все это дополнялось специальным знаком на галстуке: перекрещенными серебряными мечом и молотом. Их торжественное шествие очень напоминало манифестации «вервольфов» или эсэсовцев. В основном новая форма выдавалась членами «Черной гвардии», что должно было продемонстрировать ее принадлежность к «новой аристократии, новому слою господ, осознанному меньшинству».

Вечером 7 октября исполнительный комитет сделал сообщение о деятельности «Боевого содружества» за прошедший год и революционных акциях, запланированных на ближайшее время. Штрассер акцентировал внимание присутствовавших на новых успехах движения революционных национал-социалистов. В связи с этим он призвал региональных лидеров еще более усилить пропагандистскую деятельность. После этого состоялись перевыборы исполкома КГРНС. Сенсации не произошло. В него вновь попали Штрассер, Бухрукер и Бланк. Собственно говоря, сам конгресс начался на следующий день, 8 октября. В 14 часов Отто Штрассер сделал перед собравшимися делегатами и гостями длиннющий аналитический доклад о слабости партийной парламентской системы. Он предрекал скорейшее крушение Веймарской республики, но вряд ли предполагал, что оно не доставит ему никакой радости. Во второй части Штрассер вел речь о задачах «Боевого содружества», которое уже называл «рыцарским орденом» и «офицерской школой Немецкой революции». После короткого финансового отчета лидер тюрингского боевого округа зачитал приветственные телеграммы, которые пришли от председателя «Вервольфа» Клоппе, «Национал-социалистической оппозиции» в лице гауляйтера Рота и «Союза немецких национал-коммунистов». После этих поздравительных адресов были зачитаны дружеские письма из Голландии, Австрии и Судетской области Чехословакии. Сам конгресс закончился назначением руководителя «Черной гвардии».

Сравнивая количество гостей и поздравительных телеграмм, казалось, что «Черный фронт», как и в 1931 году, остался формальным объединением штрассерианцев, «вервольфов» и некоторой части представителей «Ландсфолька». Примечательно, что после окончания пленарных заседаний состоялся закрытый «товарищеский ужин», на котором присутствовали не только известные деятели «Черного фронта», но и новые лица: издатель из Йены Дидерик, социалистически настроенный профессор Борински, редактор газеты «Оппонент» Харро Шульце-Бойзен. Тот самый Шульце-Бойзен, который позже создаст легендарную «Красную капеллу». Эти люди подробно излагали свое видение социализма. Выглядело это так, будто Штрассер решил наконец-то прислушаться к чужому мнению. Но на самом деле он пригласил почетных гостей, чтобы показать им генеральный сбор и присягу тысячи членов «Черной гвардии». Это должно было стать наглядным подтверждением силы не только нового подразделения, но и всего «Черного фронта».

Официальное закрытие конгресса состоялось на следующий день. После чего Штрассер принял участие в мероприятии, проводимом КПГ. Подобная поспешность была вызвана тем, что оратором на этом собрании должен был быть Вильгельм Корн, бывший член «Боевого содружества». Штрассер со своей группой поддержки хотел во что бы ни стало помешать ему выступить. Как ни странно, но на критику позиции Корна Штрассер получил разрешение у КПГ. Дискуссия между бывшими соратниками длилась полтора часа, ни разу не прерванная ни одной стороной.

Несколько дней спустя после окончания съезда «Черного фронта» был опубликован «Манифест Третьего имперского конгресса». Он развивал политические тезисы, выдвинутые в октябре 1931 года. Было провозглашено, что начался «прорыв Немецкой революции». Она, революция, должна исходить из утверждения самобытности немецкого народа и его национального становления, прибегнув к помощи фронтового опыта и военным переживаниям. После того как произойдет крушение капиталистической системы, как будут осознаны ошибки КПГ и НСДАП, «Черный фронт» начнет социалистическую революцию и национально-освободительную войну, которые будут вестись силами всех социалистов. В этот фронт должны будут войти братья Штрассер, Граф Ревентлов, Зеверинг, Рихард Шерингер и многие другие. Именно этот фронт свергнет правительство «немецкого Милюкова» — фон Папена. Такой натиск должен был положить конец «эпохе Керенского» в Германии, вызвав к жизни неудержимую стихию Немецкой революции. По сравнению с 1931 годом Третий имперский конгресс не принес ничего нового, если не считать создание «Черной гвардии», которая должна была придать «Черному фронту» некий милитаристский оттенок. Теоретические же взгляды революционных национал-социалистов остались теми же, что и в прежние годы. И это несмотря на то, что внешнеполитическая ситуация, в которой оказалась Веймарская республика, кардинально поменялась.

К сожалению, невозможно проанализировать тогдашний социальный состав «Черной гвардии». О ее деятельности известно, что первые группы были созданы Бухрукером в августе 1932 года в Силезии, Галле и Берлине. 4 декабря «Черный фронт» сообщал, что в ряде местных организаций СС произошел раскол: некоторые члены охранных отрядов НСДАП покинули партию, примкнув к «Черной гвардии».

Весьма обрывочные сведения дошли до нас и о руководящих кадрах «Черной гвардии». Ее руководителем был назначен Хейманн, типичный образец национал-социалиста, который после ряда неудач решил покинуть НСДАП и вступить в «Боевое содружество». В 1932 году это был далеко не единичный случай. Среди нацистов, присоединившихся к Штрассеру, был депутат саксонского ландтага Фишер, который в сентябре 1932 года осудил «иезуитскую политику гитлеровской партии», опубликовав в «Мюнхенер пост» статью с подобным же названием. Массовый отток из СА произошел в таких крупных городах, как Кёльн, Франкфурт, Нюрнберг, Кенигсберг. В то же время произошел очередной раскол в «Гитлерюгенде». Но далеко не все вышедшие из НСДАП и ее подразделений присоединились к «Боевому содружеству». Часть из них вступили в КПГ, кто-то примкнул к АНТИФА.

Но вернемся к Хейманну. Он был крайсляйтером НСДАП в местечке Бремерред, где постоянно конфликтовал со своим начальством. Хейманн заявил о вступлении в «Боевое содружество революционных национал-социалистов», лишь когда руководство гау исключило его из партии. При поддержке Отто Штрассера и его службы безопасности он провел мероприятие, получившее название «низложение Эрнста Рёма». Хейманн был известным политиком в своей округе, и за ним последовало несколько десятков членов НСДАП, из которых он сформировал одну из первых ячеек «Черной гвардии».

В Берлине «Черная гвардия» создавалась постепенно. Здесь она объединила личную охрану Отто Штрассера, несколько штурмовиков Вальтера Штеннеса, а также отдельных членов «старой гвардии СА», среди которых было немало соратников легендарного Хорста Весселя. В декабре 1932 года здесь возникла еще одна ячейка «Черной гвардии», которая была сформирована из бывших эсэсовцев, покинувших гитлеровскую партию. В начале января Штрассера ждал успех в Гамбурге. Ситуация настолько накалилась, что командующий местными штурмовиками Штойблин вместе со своим «полком СА» откололся от НСДАП и прибился к Штрассеру.

Но наиболее интересна история Вильгельма Кайзера. В 1925 году, когда ему было 17 лет, он вступил в НСДАП. В 1927 году ему удалось создать местную организацию «Гитлерюгенда». В 1928 году был тяжело ранен в уличной стычке с коммунистами. Его активность и организационные способности обеспечили быстрый карьерный рост. Уже в 1929 году Кайзер возглавил молодежную организацию нацистов по всей Рейнской области, а 1 января 1930 года был провозглашен не только имперским оратором, но и получил контроль над всей гитлеровской молодежью западной Германии. Но вместе с тем Кайзер отказывался признать легальный путь прихода к власти, проповедуемый Гитлером. В апреле 1932 года он со своими многочисленными сторонниками создал, «Революционное освободительное движение», которое действовало в Кёльне и его окрестностях.

18 декабря 1932 года «Революционное освободительное движение» присоединилось к «Боевому содружеству революционных национал-социалистов».

Теперь у «Черного фронта» в Рейнской области появилась не только собственная газета «Немецкий путь», но и отделение «Черной гвардии». До 1936 года Вильгельм Кайзер был видной фигурой в немецком сопротивлении. Он продолжал борьбу против Гитлера до тех пор, пока не был арестован и заключен в концентрационный лагерь.

Но сама история «Черной гвардии» не стала чем-то уникальным. Численность этой организации вряд ли превышала 300 человек. Когда в январе 1933 года Штрассер назначил новый генеральный сбор своих охранных отрядов, то на него прибыло около 50 человек. Сотни «черногвардейцев», присутствовавших на Третьем имперском съезде, были обыкновенной показухой. Однако это не мешало гитлеровским СА относиться к карликовой организации вполне серьезно. После запрета в феврале 1933 года «Черной гвардии» Бухрукер и его подопечные были тут же арестованы.

За существованием «Черной гвардии» с опаской следило и Веймарское правительство. В декабре 1932 года оно силами полиции провело ряд обысков и облав в надежде найти оружие и взрывчатку, все было безрезультатно.

Однако нельзя отрицать, что в последние дни существования Веймарской республики Штрассеру удалось активизировать свою деятельность на локальном уровне. К нему присоединялись те, кто разочаровался в Гитлере. Внезапная активность и энергичность Штрассера стала ответом на эту революционную нетерпеливость. Но эти люди, их радикальный социализм и стремление к насилию ставили под вопрос дальнейшее сотрудничество с коммунистами. Несмотря на социалистическую фразеологию, «Черная гвардия» оказалась больше связанной с НСДАП и ее СА, нежели с социалистическими или национал-революционными кругами. Как ни старался Штрассер, накануне прихода Гитлера к власти «Боевое содружество» уже не было тем мобильным движением, каким оно являлось летом 1930 года. Но именно эта мнимая активность привлекла теперь к Штрассеру недовольных членов НСДАП. Он занялся безрезультативной критикой легального гитлеровского пути. К началу 1933 года «Боевое содружество» было разнородным, как никогда. К Штрассеру присоединялись националисты, которые далеко не всегда восторгались революционно-социалистическими тезисами своего лидера. Вследствие этого в КГРНС стали нарастать идеологические противоречия. Если раньше головной болью Штрассера была левая оппозиция и национал-большевики, то теперь он рисковал поссориться с правым крылом. В итоге возникло различное отношение к гитлеровскому режиму. Социалистические элементы продолжили свою борьбу, в то время как националисты после первых успехов Гитлера на посту рейхсканцлера предпочли поддержать его. Они ведь никогда не отказывались от его идеологии, а НСДАП покинули по чисто тактическим соображениям.

Но это было потом, а 4 декабря 1932 года «Боевое содружество» трактовало назначение главой правительства Шляйхера как наступление переходной эпохи. Революционные национал-социалисты отдавали должное силе и упорству генерала Шляйхера. Назначение нового канцлера означало окончательную победу над реакцией. С падением Папена «реакция проиграла битву и на ней можно было поставить крест». И хотя Гинденбург продолжал держаться за Папена, а финансовые круги до сих пор были готовы поддержать предоставление ему чрезвычайных полномочий, но бывший канцлер ничего не мог противопоставить широкой политической коалиции, которая стояла за спиной Шляйхера. На взгляд «Боевого содружества» этот политический деятель пользовался расположением в военных кругах, к тому же он был самым молодым немецким генералом — ему было всего лишь 50 лет. Путь в рейхсканцелярию ему проложили партии центра. В его коалиции наличествовали социал-демократы и представители профсоюзов, но они не питали никаких иллюзий по поводу того, кто был главной силой в новом правительстве. Они выбирали наименьшее зло, так как «социальный генерал» в сто раз был привлекательнее Папена и в тысячу раз прекраснее Гитлера.

И тут «Черный фронт» повторил старую ошибку — Штрассер где-то увидел влияние Гитлера. Мол, фюрер только для публики являлся оппозиционером, а на самом деле заключил тайное соглашение с новым канцлером. Это соглашение якобы не просто предоставляло нацистам свободу действий, но и позволяло фактически править страной. В напряженных отношениях между правительством и НСДАП было виновато окружение фюрера, но вовсе не он сам и тем более не генерал Шляйхер. Штрассер утверждал, что назвать позиции Шляйхера прочными можно было лишь с определенной натяжкой, так как он не имел значительной поддержки в рейхстаге, а общественное мнение не доверяло ему. Когда коммунисты вынесли предложение о вотуме недоверия правительству, в «Боевом содружестве» очень рассчитывали на скорейшее падение кабинета Шляйхера. В рейхстаге канцлер мог рассчитывать на голоса Баварской народной, Немецкой народной и Немецкой народно-национальной партий. Кроме этого, он взял курс на достижение в стране экономического согласия, для чего требовалась поддержка промышленных кругов, которые не могли простить ему заигрывания с профсоюзами.

Все это говорило о том, что Шляйхер рисковал превратиться в «немецкого Керенского». Его политика «социальной открытости» была просто раздираема противоречиями. Руководство «Боевого содружества» надеялось на возникновение «истинно якобинского правительства» во главе с Гитлером или Грегором Штрассером. Оно должно было положить начало якобинско-жирондистской революции, которую немецкие революционные социалисты хотели обратить против капиталистического порядка.

В кризисе НСДАП, который был вызван Грегором Штрассером, решившим поддержать Шляйхера, революционные национал-социалисты увидели признаки явного разложения гитлеризма. Подобные выводы были подкреплены итогами выборов в Тюрингии, на которых НСДАП потеряла почти каждого пятого избирателя. «Мы приветствуем результаты этих выборов, так как они показали нам, что немецкий народ устал от предвыборной борьбы и принял правильное решение. Это решение, конечно, не обрушит здание нынешней партийной системы, так как на политической арене нет партии, которая бы вырвала народные массы из летаргического сна, усталости и апатии. Но мы рады, что час от часу подтверждается правильность нашего пути». Неудача на тюрингских выборах объяснялась потерей НСДАП голосов буржуазии. Возникало опасение, что нацисты и марксисты создадут единый фронт, дабы совместно содействовать крушению республики.

По мнению руководства «Боевого содружества», в НСДАП имелось два очага недовольства. Во-первых, это были производственные ячейки, с идеями которых постоянно боролось мюнхенское руководство, так как те требовали проведения социалистических акций… Во-вторых, это был конфликт в высшем руководстве нацистской партии, вызванный распутной жизнью гомосексуалиста Эрнста Рёма. Именно эта щекотливая ситуация должна была предопределить выход Грегора Штрассера из НСДАП. Революционные национал-социалисты очень рассчитывали на подобное двойное разложение. Они полагали, что НСДАП была готова развалиться под грузом внутренних проблем.

Но подобные прогнозы не имели ничего общего с реальностью, а потому вскоре надежды штрассерианцев рухнули как карточный домик. Грегор Штрассер наотрез отказался нарушать партийное единство. А сам Шляйхер поддержал создание системы коллективной безопасности, что было воспринято националистами как «антигерманская внешняя политика». Дело в том, что 11 декабря 1932 года в Женеве обсуждались проблемы обозначенной коллективной безопасности, к которой предполагалось подключить США, Францию, Великобританию, Италию и Германию.

Еще более чреватой последствиями штрассерианцам казалась договоренность Гитлера с буржуазными партиями о переносе выборов в рейхстаг на неопределенный срок. Это решение сделало фракцию НСДАП «преданным ландскнехтом Шляйхера, и это в то время, когда правительство все больше попадало в изоляцию, лишившись основной опоры — рейхспрезидента Гинденбурга».

КГРНС заявляло даже об «удивительной живучести» кабинета Шляйхера. Штрассер вполне справедливо предполагал, что за кулисами скрывалась представительская коалиция, которая ставила целью подрыв авторитета Гинденбурга. С одной стороны, Гитлер был вынужден считаться с положением Шляйхера. Но с другой — он своими закулисными переговорами стремился устранить неудобного канцлера или, по меньшей мере, помешать ему установить полусоциалистическую диктатуру. Основой предполагаемой диктатуры должен был стать союз Шляйхера с Грегором Штрассером и лидером профсоюзов Лайпартом. Но Грегор Штрассер потерпел фиаско. Организованная Геббельсом кампания травли полностью дискредитировала его в глазах национал-социалистов. Для Отто это было двойным ударом. Во-первых, он трактовал события последних дней как реванш капитализма над социалистическими настроениями в НСДАП, которые чуть было не одержали победу. Во-вторых, они делали бессмысленной любые попытки Шляйхера сблизиться с левыми национал-социалистами. У канцлера не было другого пути, кроме объединения с реакционером Папеном, Гитлером и Гинденбургом. «Переходная эпоха» Шляйхера вовсе не закончилась победой социалистических идей, как на это рассчитывали в «Боевом содружестве». Гитлеровская тенденция стала одерживать верх. В этой смертельной схватке «немецкий Керенский» не мог больше рассчитывать на чудо.

Где-то за неделю до назначения Гитлера рейхсканцлером Германии «Черный фронт» опубликовал обзор политических событий прошедшего месяца, в котором говорилось, что капиталистическая система нанесла поражение «жирондистам» Шляйхеру, Грегору Штрассеру и Адольфу Гитлеру. А потому автор статьи приходил к выводу, что «жирондисты» были не в состоянии победить эту систему.

Судьба сыграла еще раз злую шутку с «пророком Штрассером». 29 января, накануне восхождения Гитлера к власти, он возвестил о якобы сложившейся тайной коалиции нацистов, немецких националов, католических партий, которая ставила целью привести к власти коалиционное правительство со главе с Ялмаром Шахтом. Но на следующий день после подобного «блестящего» прогноза рейхсканцлером стал Адольф Гитлер. Казалось бы, настал тот долгожданный час прихода к власти пресловутых «жирондистов», которые, как надеялся Штрассер, дадут толчок к Немецкой революции.

Очень сложно сказать, откуда брал свою информацию лидер «Черного фронта». Нередко он приводил достоверные сведения о закулисных политических переговорах. Нередко интерпретировал ее в благоприятном для революционных национал-социалистов виде. Это был не просто политический анализ, а своего рода политические заклинания, которые должны были укреплять надежды группировки, никогда не имевшей политического веса.

Грегор Штрассер поразил брата отказом от министерского поста. Революционные национал-социалисты прекрасно знали о разногласиях между Грегором Штрассером и Гитлером. Они полагали, что Грегор пользовался большим авторитетом в НСДАП. В большой статье, опубликованной в «Черном фронте»

18 декабря 1932 года, предельно детально излагалась подоплека противоречий лидера левых нацистов и фюрера. Это еще раз доказывало: Отто обладал довольно верной информацией. Переговоры НСДАП и партий центра о создании в Пруссии «черно-коричневой коалиции» вызвали конфликт в нацистской верхушке. Геббельс и Геринг не могли смириться с тем, что им не досталось министерских постов, в то время как Грегор Штрассер должен был стать министр-президентом Пруссии. Эта конкуренция стала причиной серии закулисных интриг, направленных против Грегора. Геббельс надеялся уговорить Гитлера отказаться от идеи коалиции с центристами.

Штрассер оказался не менее настойчивым — он требовал от Гитлера принятия немедленного решения. Не стоило забывать, что НСДАП на тот момент имела долгов на 13 миллионов марок, а потому на новых выборах вряд ли могла рассчитывать на финансирование. Итог мог быть плачевным — нацисты рисковали потерять пару миллионов избирателей. Чтобы выиграть время, Грегор Штрассер предложил из чисто тактических соображений принять ультиматум Шляйхера. Таким образом он планировал устранить угрозу со стороны канцлера и пополнить казну партии.

Грегор Штрассер все еще надеялся на официальное изменение курса партии, которое должно было означать возврат к старому революционному национал-социализму. Причем это была последняя возможность привлечь на свою сторону профсоюзы и марксистские массы. Подобная коалиция должна была предотвратить скатывание НСДАП до уровня антисемитской экономической партии. Отто Штрассер полагал, что в данном случае «мамелюки» Гитлера поджали бы хвосты. Это также нанесло бы смертельный удар по «косолапому Фуше Немецкой революции», который еще со времен своего «бамбергского предательства мечтал опрокинуть кажущегося непоколебимым великана Грегора Штрассера». Но «великан» рухнул в одночасье, когда против него стали плести интриги.

Для автора статьи «Выдворение Грегора Штрассера» подобный исход событий не был неожиданным. Казалось, он только был црражен пассивным поведением самого Грегора. Автор не мог понять, почему Штрассер смирился с «пошлым муссолиниевским стилем коричневого дома». В «Боевом содружестве» очень надеялись, что наконец-то Штрассер-старший разорвет отношения с Гитлером и присоединится к борьбе революционных национал-социалистов. «Они, простые партийцы и пролетарское ядро СА, видят в Грегоре Штрассере последнего гаранта своей социальной воли; каждому из них совесть задает вопрос: будут ли они дальше служить фашистской гитлеровской партии либо их любовь к национал-социализму обяжет бороться против Гитлера?»

Подобное живое описание, конечно, было высосано из пальца. Отто прекрасно знал, что Грегор пожертвует своими социалистическими идеалами во имя тактического единства партии. Цель статьи — сделать достаточно грубый намек Грегору Штрассеру, тем самым подготовив сближение двух братьев. В литературном порыве автор этой публикации даже сравнивал уход Грегора Штрассера с отставкой, которую дал Бисмарку Вильгельм II. Стараясь сохранить обозначенные исторически рамки, о Гитлере говорилось, как о Вильгельме III, который после победы непременно продаст Немецкую революцию.

Все эти пассажи говорят только об одном: в течение декабря 1932 года Отто и Грегор Штрассеры не поддерживали никаких контактов. Но в этом, скорее всего, был виноват Грегор. Для него как талантливого организатора были неприемлемы экстремистские взгляды брата, а потому он даже не собирался связываться с ним.

Отто понимал, что старший брат осуждал его политическую линию. У Штрассера-младшего оставалась единственная возможность распространения своих взглядов среди друзей Грегора и штурмовиков. Отто решил использовать клеветническую кампанию, которую против брата развязали Геббельс и Геринг. Отто набросился с критикой на шпионскую тактику партии. Лейтенант Шульц, в то время правая рука Грегора, был, оказывается, тайно назначен на этот пост Гитлером, чтобы мешать активности Штрассера. В рамках этой клеветнической кампании Геббельс представлял «Боевое содружество» проеврейской, политически бессильной организацией. Он не хотел, чтобы штрассерианцы получили какую-то выгоду от ухода Грегора из НСДАП. Левые нацисты не должны были последовать за своим вожаком. Следовало также успокоить производственные ячейки, весьма недовольные политикой Мюнхена. Нового раскола в НСДАП Геббельс никак не мог допустить.

Когда 30 января 1933 года Гинденбург назначил Гитлера канцлером Германии, в СА складывалась весьма критическая ситуация. Но теперь Гитлер мог предотвратить недовольство. Его приход к власти убедил многих нацистов в том, что фюрер все точно рассчитал, и, казалось бы, самоубийственная политика легального пути наконец-то принесла свои плоды.

После того как Грегор отказался раскалывать НСДАП, надежды Отто на развал гитлеровской партии рухнули. Теперь «Боевое содружество» могло рассчитывать только на волнения в СА, где было неспокойно еще со времен Вальтера Штеннеса. Недовольство штурмовиков стало проявляться уже в 1931 году, сначала в Берлине и Гамбурге. В начале 1932 года в прессе было опубликовано заявление берлинских СА. Оно показало общественности, какой тревожный дух царил в СА. В тексте говорилось, что штурмовики были преданы и проданы партийным руководством. Они оказались брошенными на произвол судьбы. «Господа из Гарцбургского фронта использовали их как средство, в то время как изумленные товарищи по СА посещали их в лазаретах». Ответственность за предательство возлагалась на бонз из ведомства Геббельса.

Газета «Черный фронт» не раз пыталась стать рупором СА, но ее революционные призывы не были услышаны штурмовиками. Беспокойство стало усиливаться, когда штурмовики Штеннеса стали проводить «вечеринки», на которых собирали противников легального пути. В полицейских архивах даже нашлось сообщение о собрании оппозиционных штурмовиков. По ошибке полицейский чин зачислял их в ряды штрассерианцев, но на самом деле инициаторами мероприятия выступали революционные СА Вальтера Штеннеса. Причем речь шла не о каких-то малоизвестных людях. На этой попойке собрались штурмовики уровня шарфюреров и даже группенфюреров СА.

Действия этой группы, организованной втайне от Мюнхена как «Союз национал-социалистических фронтовиков», по сути не представляли никакой угрозы для гамбургского филиала НСДАП.

После неудачи на выборах в августе 1932 года Штрассер пытался использовать это недовольство, чтобы создать совместно с «Имперским знаменем» и «Красными фронтовиками» Единый социалистический фронт. Но его заявления о «главном враге — капитализме» не находили понимания у штурмовиков, для которых «красные» всегда являлись противниками.

После конфликта Грегора Штрассера с Гитлером «Черный фронт» снова опубликовал призыв к штурмовикам. «Грегор Штрассер завершил цепочку „происшествий“, которые происходили с Мюке, с Отто Штрассером, с Вальтером Штеннесом и многими другими. Честным немцам, честным социалистам, истинным протестантам больше не место в гитлеровской партии! Штурмовики должны поднять протест против византийского верноподданничества, ненемецкого раболепства. Вы, штурмовики, должны включиться в борьбу как пламенные социалисты, фанатичные националисты, убежденные сторонники народной социалистической революции».

12 января в связи с СА разразился новый скандал. Штрассер тут же загорелся надеждой, что СА наконец-то восстанут против Гитлера. Штегманн, группенфюрер СА, депутат рейхстага, был отрешен от всех должностей после конфликта с Юлиусом Штрайхером, главным антисемитом в НСДАП. Тут же в общенациональной прессе стали мелькать сообщения о склоках в руководстве нацистской партии. Несмотря на опровержение «Фёлькише беобахтера», в прессе продолжали муссироваться слухи о кризисе СА, который рисковал «вылиться в мятеж ландскнехтов НСДАП». 23 января 1933 года Штегманн создал новую организацию, в которую вошло около 100 человек. К нему присоединились сочувствующие штурмовики из Нюрнберга, Франконии, Рура. В целом раскол задел только два гау и НСДАП потеряло всего лишь две тысячи человек. Впрочем, штегманновский кризис не шел ни в какое сравнение с расколом, который вызвал Штеннес. Но политический кризис мог разрастись, вызвав волну насилия и вооруженные действия, о которых все чаще говорили в СА.

Штрассеру не только не удалось установить контакт со Штегманном, он смог запланировать будущую совместную деятельность. Даже приход Гитлера к власти не мешал «верховному лидеру» «Черного фронта» надеяться на разрастание конфликта в гитлеровской партии. Фиаско Грегора Штрассера, неспособность «Боевого содружества» воспользоваться беспорядками в штурмовых отрядах еще раз показали, что группа Отто Штрассера не имела никакого влияния на НСДАП. Штрассерианцы были не в состоянии не то что предотвратить, но хоть как-то помешать приходу Гитлера к власти.

«Боевое содружество» оказалось совершенно не готово к падению кабинета Шляйхера и назначению Гитлера новым канцлером Германии. Штрассер, как помним, предрекал появление переходного правительства Я. Шахта. Сомневаясь, что Гитлеру удастся долго удержаться у власти, 8 февраля 1933 года «Черный фронт» вышел под заголовком «ГИТЛЕР — КЕРЕНСКИЙ».

Шляйхер не смог справиться со злейшим врагом Германии — капитализмом. Для этого у канцлера, по мнению штрассерианцев, не было ни воли, ни силы. Заигрывание его правительства с профсоюзами вызвало глубокую обеспокоенность среди представителей крупного капитала, которые решили сплотиться против новой угрозы. Гугенберг, отец немецкой реакции, начал при помощи своей Немецкой народно-национальной партии атаку на кабинет «социалистического генерала». Именно он, Гугенберг, стал плести интриги, которые вылились в кельнскую встречу Гитлера и Папена. На ней было решено любыми силами спасти тяжелую промышленность.

Не видя смертельных последствий, «Боевое содружество» приветствовало падание Шляйхера, проложившего путь «жирондистам». Штрассер мечтательно заявлял, что правительство Шляйхера, «авангард Жиронды, ее правое крыло», придало новые силы Гитлеру, который будет сметен «якобинцами Немецкой революции». «Гитлер-Керенский должен воплотить в себе открытую фазу немецкого жирондизма. Присутствие в его кабинете Папена и Гугенберга (представителей экономической реакции), а также графа Шверин-Козика и фон Нойрата (представителей государственной реакции) наталкивает только на одну мысль: Гитлер — заложник реакции!»

Но фактически для Штрассера Гитлер был только лишь мнимым заложником, так как в действительности динамика национал-социализма была настолько мощной, что реакции было не под силу справиться с ней. «Боевое содружество» указывало не только на нужду немецкого народа, но и на желание гитлеровского кабинета справиться с причинами этой бедности. Но национал-социализм оказался закованным в три цепи: буржуазный свод законов, Веймарская конституция и Версальский диктат. Поскольку Гитлер зависел не только от президента Гинденбурга, но и от реакционных сил, он не мог разорвать все цепи. Штрассер полагал, что новый канцлер не получит поддержки у народа и не может рассчитывать на активное, дружеское сотрудничество с трудящимися.

Противоречия между национал-социалистической динамикой и гитлеровским реформизмом должны были обостриться до предела. В течение 1933 года напряженные отношения между народом и правительством, между Гитлером и левым крылом НСДАП, между консерваторами и единым фронтом немецких революционеров должны были накалиться до предела. «Для Графа Ревентлова, Грегора Штрассера, Карла Кауфмана, многочисленных социалистов из национал-социалистических производственных ячеек настанет время задуматься, действительно ли они являются национальными социалистами». И в этот момент «Боевое содружество» должно было призвать к борьбе с бессильной «Жирондой», которая падет под давлением якобинских революционеров. «Это время станет часом „Черного фронта!“» Но когда Гитлер пришел к власти, Штрассер впервые провозгласил борьбу против капитализма не силами единого фронта социалистов, а при помощи слитного союза социалистов и националистов. Это сближение с национальными силами, под которыми подразумевались правые военизированные группировки, началось в сентябре 1932 года с публикации призыва к «Стальному шлему». Штрассер надеялся, что к моменту окончательного разрыва между «якобинцами» и «жирондистами» правые военизированные организации займут либо нейтральную позицию, либо встанут на сторону бойцов Немецкой революции. «Штурмовые отряды» должны будут покинуть правительственную партию Гитлера.

На следующий день после прихода Гитлера к власти исполнительный комитет «Боевого содружества» провел внеочередное заседание. 5 февраля был отпечатан и распространен призыв «Ко всем борцам „Черного фронта“». В нем говорилось, что каждый член организации должен направить все силы, стремления, а если понадобится, то и пожертвовать жизнью во имя достижения победы Немецкой революции. Казалось, Штрассер не понимал, что происходит со страной. Если обратиться к другим листовкам этого периода, мы увидим, что в них ничего принципиально не изменилось. Штрассер все так же истошно призывал штурмовиков к единому фронту Немецкой революции.

12 февраля 1933 года «Боевое содружество» издало последний легальный номер «Черного фронта». В нем Штрассер привел прогнозы «на сейчас и на завтра». Он, как всегда, витал в облаках. В программе нового правительства, оглашенной Гитлером по радио, запрете газет, повсеместном насилии распоясавшихся штурмовиков Штрассер видел не признаки наступающей диктатуры, а дыхание приближающейся революции. «Мнение марксистов всех мастей, что в Германии сейчас господствует фашизм, так как они принимают национал-социализм за реакцию». Штрассер всерьез полагал, что он единственный понимал исторические процессы. Он отмахивался от опасений коммунистов. «Их пугает неопределенность. В то же время для революционных национал-социалистов очевидно, что хаос — это росток будущего, ибо смерть сменяется новой жизнью». «Национал-социализм — это революционное народное движение, — продолжал он, — чья необузданная динамика в тысячу раз сильнее государственной законности. Это указывает на то, что национал-социализм не может существовать в данном хозяйстве, данном государстве, данной культуре; он по своей природе призван подорвать экономические, общественные и культурные формы. Национал-социализм выше Гитлера и добьется победы революционных преобразований вопреки Гитлеру!»

Другие статьи этого выпуска «Черного фронта» подчеркивали «жирондистский» характер новой программы Гитлера. На основе биржевых новостей штрассерианцы пришли к выводу, что рост курса акций является доказательством того, что капитал полностью доверял Гитлеру, зная, что тот никогда не станет проводить социалистический курс. Авторы этих статей называли коалиционное правительство реакционным, так как за десять дней пребывания у власти Гитлер не провел ни одного революционного мероприятия, которые требовались народу. Что хотел народ, знал, без сомнения, только Штрассер.

«Эти десять дней бессилия, которые не потрясли мир, принесли следующие изменения. Биржи продолжают работать. Золотой стандарт остался в силе. Не прекращен учет процентов по долгам. Не введена зимняя помощь безработным. Не проведена социализация банков. Не последовала национализация предприятий. Сохранился буржуазный свод законов. Отчисление денег по планам Дауэса и Юнга идет своим чередом. Не ликвидировано лозаннское соглашение, по которому мы должны 3 миллиарда марок. Иностранные долги возвращаются без промедления. Теоретически провозглашенное „равноправие“ не нашло практического выражения. „Благоприобретенная“ чиновничья иерархия осталась неприкосновенной. Права немецких суверенных земель не тронуты. Версальский договор даже не думали упразднять. Правительственная программа Гитлера признает себя ответственной за капитализм и исполнительную политику, сильную — внутри, слабую — снаружи. Реакция может торжествовать. Биржи Парижа, Лондона, Рима и Уолл-стрит могут поднимать знамя победы, час революции еще не наступил».

Но подготовку к обозначенной революции Штрассеру пришлось продолжить в подполье. 15 февраля 1933 года гитлеровское правительство запретило «Черный фронт». Оно начало длительное гонение на движение штрассерианцев, которое, несмотря на свои смелые нападки, не представляло никакой угрозы для Гитлера. Более того, нападая на Веймарскую республику, оно расчищало ему путь к власти.

 

Глава 6

Падение Грегора Штрассера

После разрыва отношений с братом Грегор Штрассер с головой ушел в политическую работу. После Гитлера он был самой деятельной фигурой в нацистском движении. Грегор был главным мотором гитлеровской партии. Однако попытка Штрассера модифицировать партийную программу изнутри, сделав больший упор на антикапиталистические положения, чем это было сформулировано в версии 1920 года, переориентировать Гитлера, закончилась неудачей. Помышлял ли Штрассер о большем, надеялся ли подорвать позиции Гитлера как вождя, остается неясным. Он был гораздо более яркой личностью, чем все другие нацистские лидеры, и больше них годился на роль вождя, но совсем иного склада, чем Гитлер. Он обладал несравненно более прямым характером, был талантливым организатором и хорошим оратором, но ему недоставало харизматической силы Гитлера. Штрассер был не из того теста — из таких, как он, не творят мифы. Он понимал превосходство Гитлера и все более отодвигался на второй план.

Вопреки распространенному мнению Грегор Штрассер не отказался окончательно от своих социалистических принципов. Об этом говорит хотя бы одна статья, опубликованная в начале 30-х годов. В ней Грегор вполне открыто заявил: «Мы, национал-социалисты, враги, заклятые враги существующей капиталистической системы с ее эксплуатацией экономически слабых… и мы полны решимости во что бы бы то ни стало уничтожить эту систему». Геббельс придерживался той же линии в качестве гаулейтера Берлина и бросил вызов коммунистам в одной из их твердынь, одновременно используя свой талант пропагандиста, чтобы атаковать «денежных боровов капиталистической демократии». Грегор Штрассер остался в партии и продолжал иметь определенное влияние. Возможно, он сделал это намеренно, чтобы, когда придет час, имелась альтернативная Гитлеру кандидатура «социалиста». От своих идей он не смог отказаться до конца: «Народ протестует против экономической системы, которая мыслит лишь в категориях денежных купюр… У нас в стране значительная антикапиталистическая тяга. Она естественным протестом против разлагающегося общества…» (Из выступления Штрассера по радио 14 июля 1932 года.)

Гитлер нередко использовал антикапитализм Грегора Штрассера даже с выгодой для себя. Вот хотя бы один пример. Осенью 1928 года руководство главной консервативной силы страны — Немецкой народно-национальной партии — перешло в руки Альфреда Гугенберга, фанатичного, амбициозного и авторитетного короля прессы, который сколотил состояние на инфляции и построил себе целый комплекс газет, агентств, а также ведущую немецкую кинокомпанию «УФА». Ему было гораздо важнее использовать все эти средства, чтобы влиять на умы и внедрять свои реакционные взгляды, нежели приумножить капитал. Он поставил себе цель уничтожить «социалистическую республику», подорвать влияние профсоюзов и противопоставить классовой борьбе низов классовую борьбу верхов. Ради этого он готов был пожертвовать громадные суммы, изъяв их из партии в знак протеста против политики Гугенберга, но его интересовали не они, а возможность привлечь на свою сторону массы, и он полагал, что в лице Гитлера обрел того человека, который сделает это для него.

Гитлер блистательно воспользовался предшествующим случаем. Сначала он достаточно сдержанно встретил предложение Гугенберга объединить усилия и начать совместную кампанию против плана Юнга: он знал, что сопротивление окажут не только радикально настроенные члены партии, но и многие верные нацисты, встревоженные тем, что он якшается с заклятым врагом не только профсоюзов, но и любых правительственных мер и реформ. И если ему следовало принять предложение Гугенберга, то лишь на его, Гитлера, собственных условиях: полная свобода ведения кампании и передача нацистам значительной доли средств, отведенных на ее финансирование. Когда эти условия были приняты, в качестве последнего штриха Гитлер выдвинул еще одно условие: назначить Грегора Штрассера, зарекомендовавшего себя заклятым врагом капиталистов, представителем нацистской партии в объединенный финансовый комитет. Мало кто из нацистских лидеров одобрял эту сделку Гитлера, но он сумел убедить их, что следует проявить терпение и посмотреть, что будет. И в самом деле, никто из них не заявил открытый протест и не подал в отставку.

В 1932 году Гитлер назначил Штрассера руководителем имперской организации нацистской партии, что не помешало им постоянно ссориться. На выборах 31 июля 1932 нацисты получили 230 депутатских мест, став сильнейшей партией в рейхстаге. Гитлер собирался было назначить Штрассера руководителем нацистской фракции, но в последний момент остановил свой выбор на Германе Геринге.

Со временем Грегор Штрассер стал фактическим руководителем всех избирательных кампаний, проводимых нацистами. Основным орудием в арсенале нацистской пропаганды были массовые митинги. В течение почти каждой избирательной кампании проводилось более 300 митингов в день в больших и малых городах всей Германии. Гитлер, Геббельс и Штрассер объездили всю страну, выступая на крупнейших митингах. Выступления тройки партийных лидеров изобиловали шаблонами: «Мы находимся на поворотной точке немецкой истории! — кричал Гитлер с украшенной цветами трибуны. — Мы сражаемся сегодня! Мы будем сражаться и завтра!» Направление, в котором старались действовать нацисты, было неясным. Тем не менее поток слов и эмоциональность выступлений зачаровывали людей. Скоро, обещал Гитлер, жизнь снова приобретет значение и цель и немецкий народ опять почувствует «радость в своих сердцах». Для достижения большего эффекта таких речей в городах расклеивали плакаты, разбрасывали листовки, приглашали на смотр легионов СА, распевавших на улицах «Пробудись, Германия!». 50 тысяч пластинок с записями выступлений было распространено в ходе кампании. И из репродукторов на улицах, и с грузовиков звучали обращения нацистов. Существовали даже пропагандистские фильмы: их необычайность привлекала внимание как горожан, так и сельских жителей. Большую часть этой риторики, произнесенной, напечатанной, записанной на пластинки либо отснятой в фильмах, можно свести к одному сообщению: «Адольф Гитлер — наша последняя надежда».

В начале 1932 года Гитлеру предоставилась первая возможность сделать выбор между процессом переговоров и избирательным процессом. В мае 1932 года фон Гинденбург должен был уйти в отставку. Группа советников президента вовсе не жаждала этого. Поэтому Брюнинг попытался продлить полномочия президента на один или два года просто путем проведения голосования за доверие президенту в рейхстаге.

Хотя Гитлер продолжал резко нападать на Брюнинга с упреками в разрушительных последствиях его политики, канцлер считал, что Гитлер мог согласиться с таким предложением и избежать проверки своего мифа в соревновании с фельдмаршалом, рассматриваемым миллионами немцев как символ постоянства в беспорядочном мире. Гитлер проявил несомненную заинтересованность и принял участие в переговорах с Тренером, фон Шлейхером и самим Брюнингом. Гитлер требовал ответа только на один вопрос: что получил после этого? По всей видимости, ему ответили — ничего. Тогда последовал другой вопрос: был ли Гитлер готов к открытому соревнованию с президентом?

Мнения нацистов на эту тему резко разделились. Грегор Штрассер считал, что фон Гинденбурга победить нельзя и что Гитлер не должен бросать ему вызов. Он был за переговоры, а не за борьбу на выборах, за создание коалиции с другими партиями (например, центристами) на местном и на общегерманском уровне и за распространение влияния на различные социальные группы. Таким образом нацисты могли постепенно захватить власть, не подвергаясь риску поражения в открытой борьбе.

Основным оппонентом Штрассера был Геббельс, который участвовал в выдвижении кандитатуры Гитлера на выборах в расчете на то (как видно из его дневника), что избирательная кампания выдвинет его, руководителя управления пропаганды, на первое место среди помощников Гитлера. Принятие тактики переговоров и участие в коалициях усилило бы влияние Штрассера, как руководителя организационного управления партии. Больше всего поддерживали Геббельса Геринг и Рём. Геринг не имел влияния в партии и мог занять видное положение только если Гитлер пришел бы к власти и сделал его министром, в то время как Рём нуждался в бурной деятельности, связанной с избирательной кампанией для того, чтобы дать выход энергии штурмовиков.

В день выборов, 31 июля 1932 года, в специальном выпуске одной из венских газет под заголовком «Хайль Шикльгрубер!» были опубликованы документальные материалы о том, что отец Гитлера был незаконнорожденным. Однако это не повлияло на исход выборов. Нацисты получили 13 732 779 голосов, на полмиллиона больше, чем их ближайшие соперники — социал-демократы и коммунисты, вместе взятые. Это составило 37,3 процента от общего количества проголосовавших. И Гитлер предложил своей партии выдвинуть его кандидатуру на пост канцлера.

Против этого выступил Георг Штрассер, так как это противоречило его линии на установление власти коалиции правых партий. Но Гитлер настаивал на своем. В Берлин был направлен посыльный, сообщивший Шляйхеру о требованиях Гитлера. Генерал не принял их всерьез, поскольку был уверен, что Гинденбург не решится удостоить такой чести бывшего ефрейтора. Он пригласил Гитлера на встречу, которая состоялась 5 августа под Берлином. Фюрер потребовал для себя не только поста канцлера, но и принятия закона, дающего ему право на чрезвычайные полномочия, а фактически — на установление диктатуры. Шляйхер уступил, у Гитлера сложилось впечатление, что Гинденбурга также удается уговорить.

2 декабря 1932 года Курт фон Шляйхер стал первым с 1890 года генералом, занявшим пост рейхсканцлера. Он сразу же пригласил к себе Грегора Штрассера и предложил ему пост вице-канцлера и премьер-министра Пруссии. Штрассер отнесся к этому положительно, но предупредил, что должен согласовать свое назначение с фюрером. Но добраться до Гитлера, пробиться через его окружение было непросто. Кстати, Штрассер и не скрывал своей неприязни к его приближенным. В беседе Геринга он называл «жестоким эгоистом, для которого главное — занимать высокий пост и которому плевать на Германию». Геббельса Штрассер именовал «хромоногим и двуличным дьяволом», а Рёма — «свиньей».

Грегор, заручившись поддержкой Гитлера, предложил Шляйхеру нового союзника — лидера свободных немецких профсоюзов герра Лейпарта. И вновь встревожилось прусское дворянство. Для чего они свергли Брюнинга, если правительство вновь движется влево?

Осознав свою ошибку, Гугенберг и Шахт возобновили переговоры с Гитлером. Фон Папен также искал союза с ним. Примирение бывшего канцлера с Адольфом произошло в Кельне, в доме герра Шредера, богатого финансиста еврейского происхождения, который оплачивал счета новой нацистской кампании.

— Все равно, пока старик жив, я никогда не стану канцлером, — сказал в этот день Гитлер.

— Однако мой друг Оскар фон Гинденбург, сын президента, говорил мне совершенно другое, — ответил фон Папен.

Это была умышленная ложь со стороны фон Папена, но этого оказалось достаточно, чтобы Адольф страшно рассердился на Грегора.

Сведения о предложениях Шляйхера через окружение Папена попали к Ханфштенглю, а от него — к Гитлеру. Фюрер, которого против Штрассера усиленно настраивал Геббельс, воспринял поступок Грегора как предательство. Через несколько дней в Берлине при встрече Адольфа с Грегором разразился грандиозный скандал. Геринг и Геббельс, которые были совершенно сбиты с толку созданием правительства Шляйхера — Штрассера — Лейпарта, умело раздували ярость Гитлера, чтобы навсегда дискредитировать в его глазах Грегора и Лейпарта. «Грегор, — сказал Геринг, — хочет власти, чтобы свергнуть, а потом и уничтожить тебя».

Бледный от бешенства Гитлер бросил в лицо Грегору Штрассеру обвинения, повторив клевету Геринга и Геббельса.

— Герр Гитлер, неужели вы думаете, что я способен на подобные поступки? — спросил Грегор, глядя прямо в лицо человеку, которому он честно и преданно служил много лет, но до сих пор отказывался называть «мой фюрер».

— Да! — закричал ему в ответ Гитлер. — Я верю в это! Я убежден в этом! У меня есть доказательства!

Грегор резко повернулся и вышел из комнаты, не говоря ни слова. В тот же самый вечер он ушел со всех постов, отказался от мандата рейхстага и уехал с семьей на юг. Он ни с кем не разговаривал, никого не посвятил в свою тайну, но остался в партии, решив в качестве рядового бойца продолжать борьбу за дорогие ему идеалы и за человека, который предал и оклеветал его.

8 декабря он послал Гитлеру письмо, в котором сообщил, что уходит со всех постов в партии, поскольку фюрер больше ему не доверяет. Он с грустью написал о своей преданности и долгосрочной мечте — теперь разрушенной — о коалиции с дальновидными людьми, которые будут управлять Германией. Хотя Штрассер закончил письмо словами «всегда искренне Ваш», он не упомянул, какие планы у него могут возникнуть в отношении значительного отряда членов партии, находившихся под его влиянием. Гитлер потерял надежду, почти наполовину убежденный, что Штрассер заберет своих сторонников и разрушит партию.

В «Кайзерхофе» это послание, по словам Геббельса, было воспринято как «взрыв бомбы». Гитлер был в таком шоке, что не мог сразу принять решение. Позвонить Штрассеру, который ждал этого, ему не пришло в голову. Несколько часов он метался, страшно обеспокоенный, в своем номере, подумывая о самоубийстве, если партия «развалится по кускам». Но Штрассер сохранил преданность. Когда ответа не последовало, Грегор упаковал чемодан, поехал на вокзал и отправился поездом в Мюнхен.

На следующее утро газеты вышли с сенсационными заголовками об отставке Штрассера. Возмущению Гитлера не было предела. По его словам, свое сообщение Грегор отправил не куда-нибудь, а в «еврейские газеты». Фюрер даже заплакал, крича, что бывший друг всадил ему нож в спину за пять минут до полной победы.

Тем не менее, ухватившись за предложение вызвать Штрассера и уладить конфликт, Гитлер послал шофера Шрека найти его «в любом месте». Но в это время Грегор уже был в своей мюнхенской квартире и спешно готовился выехать в Италию. Другу, который к нему зашел, Штрассер сказал: «Я человек, обреченный на смерть». Он посоветовал другу больше не приходить к нему и добавил на прощание: «Что бы ни случилось, попомни мои слова: отныне Германия в руках австрийца, этого прирожденного лжеца, бывшего офицера, извращенца и хромоногого. И скажу тебе: последний — хуже их всех. Это сатана в человеческом обличье».

Тем временем собравшиеся у Геринга в рейхстаге партии и гауляйтеры приняли заявление об осуждении Штрассера. Гитлер, запинаясь, сказал, что потрясен его предательством. Присутствующие устроили фюреру овацию и заверили его в своей верности до конца, что бы ни случилось.

13 июня 1933 года, перед отъездом в Венецию для встречи с дуче, Адольф Гитлер, ставший уже канцлером Германии, послал за Грегором. Они не встречались после бурного разговора, спровоцированного интригами Папена, Геринга и Геббельса.

— Я предлагаю вам Министерство национальной экономики, Штрассер. Примите это назначение, и, между нами, мы все еще можем спасти положение.

— Я принимаю его, герр Гитлер, — сказал Грегор, — при условии, что Геринг и Геббельс уйдут, честный человек не может работать с этими особами.

Ответ Грегора, достоверность которого была подтверждена его братом Паулем, был ответом настоящего джентльмена, но не политика. Попытка избавиться от Геббельса и Геринга одновременно была столь же успешной, как головой прошибить каменную стену. Геринг мог быть принесен в жертву Грегору. Он был в ссоре с Гиммлером, которому не желал уступать контроль над берлинским гестапо. Гиммлер был руководителем полиции Южной Германии и настаивал на подчинении всех полицейских организаций рейха ему лично. Адольф в этом споре благоволил Гиммлеру, ибо ему не нравилось то, что Геринг перешел к реакционерам. Он также хотел вернуть назад Грегора.

Геббельс, однако, был абсолютно необходим фюреру. Несмотря на отношение Адольфа к Рёму, выявившееся на последнем заседании кабинета, Геббельс тайно вел переговоры с последним от имени своего хозяина.

Борьба за Гитлера происходила между силами консерватизма и новыми, злобными силами, порожденными им самим; и между этими двумя силами он колебался, заложник своей собственной нерешительности.

Неудовлетворенность, однако, продолжала существовать. «Якобинцы» обвиняли «жирондистов» в слабости. СА, которые в отличие от СС были клятвенно преданны партии и соблюдали верность идеалу, а не фюреру, состояли из радикалов — три миллиона немцев, недовольных политикой Папена, Гутенберга и Шахта.

«Когда начнется вторая революция?» — таким был вопрос, который начал раздаваться в их рядах.

Грегор Штрассер, в то время простой рядовой член партии, получал письма сотнями и тысячами. «Возобновите ваши действия, — говорили его корреспонденты. — Только Вы один можете спасти национал-социализм. Откройте глаза фюреру. Люди Геринга ослепляют его…»

Грегор прекрасно знал, что все его письма вскрывались и читались прежде, чем они доходили до него. С другой стороны, был еще и Рём, лидер армии «коричнерубашечников», с сотнями второстепенных лидеров, полностью преданных ему. Социальные вопросы не волновали их, но они были враждебно настроены к генералам и негодовали по поводу того, что армия держалась в стороне от партии. Рём сам был офицером и отлично знал мнение немецких военных. Армия презирала «коричнерубашечнйков»; она просто использовала гитлеризм как маску, скрываясь за которой преследовала свои традиционные цели. Рём жил в Боливии и на практике познал, что политическая партия беспомощна без поддержки армии. Генералы могли свергнуть любое правительство в любой день, когда им заблагорассудится. Сам Штрассер еще с конца 20-х годов воспринимался штурмовиками как защитник их интересов. Так, в августе 1930 года, накануне мятежа Штеннеса, один штурмовик написал в негодовании Грегору Штрассеру, что он арестовывался более тридцати раз, был обвинен восемь раз за «нападение и побои, оказание сопротивления полиции и другие проступки, которые естественны для нацистов». В результате своей деятельности, по его утверждению, он получил повреждения, по крайней мере двадцать раз. «У меня ножевые шрамы на затылке, на левом плече, на нижней губе, на правой щеке, на левой стороне верхней губы и на правой руке». За все это он не получил ни пфеннига от партии, но, растратив свое наследство, «столкнулся с финансовым крахом».

Фронт Грегора Штрассера и Рёма был сформирован в противовес фронту Гинденбурга, Гугенберга, Папена и Геринга, находившемуся в союзе с промышленниками. Гитлер все еще колебался, в то время как неудовлетворенность росла. Он знал, что должен действовать, но еще не представлял, каким образом. В конце июня 1934 года Гитлер все-таки принял решение. Одним махом он решил устранить всех противников. Акция кровавой чистки, прокатившейся 30 июня 1934 года по стране, стала известна всему миру под названием «ночи длинных ножей».

Среди уничтоженных неугодных был также и Грегор Штрассер. Гитлер не забыл человека, который сделал так много для политической организации партии и который вышел из нее, оказавшись жертвой интриг Геринга и Геббельса, гордо, не сказав ни слова. Фюрер сохранил уважение к нему. Он запретил своим подручным трогать его, но Геринг, имея широкие полномочия, пренебрег запретом. Грегор не занимался более политикой. Он возглавил фармацевтическую фирму «Шеринг-Кальбаум». Но этого было недостаточно, чтобы разоружить его врагов, Геринга и Гиммлера. Гиммлер поручил лично Гейдриху проследить за «закрытием» этого старого счета. Утром 30 июня Штрассер был привезен в тюрьму гестапо в Колумбиа-хауз. Его поместили вместе с арестованными шефами СА. После обеда за ним пришел эсэсовец, чтобы отвести его, как он выразился, в специальную одиночную камеру. Эсэсовец открыл дверь одной из камер, пропустил Штрассера, закрыл дверь и удалился. Минутой позже прозвучал выстрел. Штрассер не был убит, пуля лишь задела шею, пробив артерию. Он упал, чувствуя, как жизнь уходит из него с каждым ударом сердца, выталкивавшим струйки крови на кирпичную стену. Пунктуально следуя полученному приказу, Гейдрих лично проверил, выполняется ли приказ рейхсфюрера, и, видя, как цепляется за жизнь узник, приказал «оставить истекать кровью этого борова». Так уж принято было среди эсэсовцев, которые на словах придавали столь важное значение «чести»: оскорблять тех, кого убивали.