14 июля 1918 года Фрунзе направил Московскому окружному военному комиссару Н.И. Муралову симптоматичное сообщение о событиях в Ярославле. В нем, в частности, говорилось: «Все мы в Москве были введены в заблуждение относительно их размеров». Надо отметить, что, по сведениям очевидцев, Муралов был фанатично предан Троцкому, а потому не смел ставить под сомнение его приказы и распоряжения. При этом он ни секунды не сомневался, что мятеж в Ярославле удастся подавить в считаные дни, если не часы. Со временем ему пришлось поменять свою позицию. Много позже он вспоминал: «Белые наседали со всех сторон. Вспыхнули восстания в Муроме, в Ярославле. Последнее приняло грандиозные размеры. Ярославские бои были более жестокие, чем октябрьские бои в Москве». О том, что боевые действия в Ярославле переросли из сугубо «локального» происшествия в событие, которое может иметь глобальные последствия, свидетельствует хотя бы тот факт, что Ленин регулярно интересовался о ходе боевых действий у заведующего оперативным отделом Народного комиссариата военных и морских дел Семена Аралова. Именно оперативный отдел в июльские дни 1918 года исполнял функции Генерального штаба Красной армии. В одной из своих статей Юрий Шевяков отмечал: «Руководил оперотделом НКВМ 38-летий Семен Аралов – социал-демократ с 1902 года. Участник революции 1905–1907 годов, он в октябрьские дни 1917-го примкнул к большевикам». Позже, вспоминая о деятельности отдела военного комиссариата, Аралов писал: «Работа была громадная. День и ночь не знали покоя и отдыха. Бесконечные телеграммы со всех концов страны, телефонные звонки, сотни ежедневных посетителей – московских и с разных фронтов – по самым различным вопросам: снабжения, присылки пополнений, об изменах, наступления. Большое количество телеграмм, писем, докладов непосредственно шло к В.И. Ленину, и он пересылал их к нам. В.И. Ленин запрашивал нас по вопросам оперативным, подготовки и посылки комиссаров, политработников, снабжения армии. Большей частью рано утром Владимир Ильич звонил по телефону и требовал доложить обстановку на фронтах (что произошло за прошлый день и за ночь). Звонил он ко мне, но если меня не было, то вызывал к телефону и других товарищей и иногда по ночам разговаривал с дежурным по опероду. Часто по утрам я ездил в Кремль к Владимиру Ильичу и более подробно докладывал об обстановке на фронтах. Владимир Ильич подходил к карте России, висевшей на печке (на ручке дверцы заслонки), и я показывал и объяснял, что произошло на фронтах за прошедшие сутки или более продолжительное время. Владимир Ильич требовал подробных объяснений причин неудач, отступлений, спрашивал, что нами предпринято для исправления создавшегося положения, посланы ли подкрепления. Тут же он давал указания, советы, критиковал нас…» Судя по всему, в связи с Ярославлем критика была более чем жесткая, так как окружной комиссар Муралов сообщал по «ярославскому делу»: «Узнав о недостатках управления войсками нашими во время операций, недостатке связи, нарушениях дисциплины, вообще плохой организации, он при первом же докладе потребовал особое внимание на организацию войск».

Исследователи не раз отмечали, что у красных войск, безуспешно пытавшихся взять Ярославль, была одна долго не решаемая проблема: отсутствие единого командования. Войска действовали совершенно разрозненно. Донесения красных командиров в Москву пестрят такими фразами: «Организация никуда не годная… Командование войсками ужасно… Пришлите энергичных опытных руководителей…» Если вернуться в Москву, в оперативный отдел НКВМ, то отметим, что у Аралова было два заместителя – Юрий Гузарский и Валентин Павулан. Именно они и были определены для общего руководства по ликвидации мятежей. Гузарский – в Ярославле, Павулан – в Муроме.

У Юрия Станиславовича Гузарского была в высшей мере интересная, хотя и недолгая биография. Военную карьеру начал как вольноопределяющийся 13-го драгунского полка 6-й кавалерийской дивизии 1-го Туркестанского стрелкового корпуса. Этот корпус входил в состав Особой (13-й) армии Юго-Западного фронта, которым командовал генерал Брусилов. 6-я дивизия воевала севернее польского города Млава на границе с Восточной Пруссией. Затем драгунский полк стоял в Луцке, там же располагался и штаб корпуса. В конце октября 1917 года городским советом в Луцке руководили так называемые «соглашатели», что привело к массовому недовольству среди революционно настроенных солдат. В итоге в противовес городскому был образован военно-революционный комитет, в состав которого вошла группа самых радикально настроенных персон, так называемых «забойщиков» от 3-го драгунского полка. Был среди них вольноопределяющийся Юрий Гузарский. А вскоре он становится товарищем председателя корпусного комитета и членом комитета Особой армии. В своей совместной статье Ю. Шевяков и В. Мясников отмечали: «В историю Гузарский входил круто и решительно. 16 декабря 1917 года Цекодарф (Центральный комитет действующей армии и флота) выдал ему удостоверение за № 777 в том, что главковерхом назначен на пост комиссара неукраинских и неказачьих войск Юго-Западного фронта. Взлет стремительный. На этом посту он издал восемь приказов по фронту. В то время Гузарский был уже большевиком. И вот Гузарский… арестант Киевской тюрьмы. Сидел вместе с другими членами ВРК Особой армии и ее выборным командующим В.Н. Егорьевым. Арест произвели украинские полковники из Центральной Рады Осклизко и Сологуб. Спасло арестантов от смерти знание генералом Егорьевым (бывшим военным атташе в Сербии) сербского языка. Владимир Николаевич сумел уговорить караульных сербов отпустить их». Именно после этого Гузарский становится верховным комиссаром по формированию славянских революционных отрядов. Затем он поступает в распоряжение Московского губернского комиссариата, оттуда переходит в оперативный отдел НКВМ.

О прибытии Гузарского в Ярославль комендант станции Всполье вспоминал так: «Теперь вернусь к приезду товарища Гузарского. Прибыл довольно энергичный поручик». Судя по всему, не все из ярославских «красных» отнеслись к этому назначению с энтузиазмом. Можно предположить, что имели место и проблемы с подчинением приказам Гузарского. На это указывает телеграмма С. Аралова о «распределении обязанностей между командующими Красных войск, наступавших на Ярославль с севера и юга». Телеграмма была направлена в Данилов, а потому можно со стопроцентной уверенностью говорить о том, что она была предназначена для Геккера. Приведем текст этого документа целиком: «16 июля 1918 г. В Данилов из Москвы 16-го 18 ч. 18 мин. Вне очереди. Для объединения операциями против Ярославля с севера назначен тов. Геккер. Для объединения операциями с юга назначается тов. Гузарский, в помощь ему тов. Нейман».

25 июля журналистам газеты «Известия ВЦИК» удалось побеседовать с Гузарским, вернувшимся в Москву с Ярославского фронта, и днем позже опубликовать подробный отчет об этой беседе. В статье «Еще о Ярославле» журналисты указали, что в беседе с ними товарищ Гузарский сообщил интересные сведения, рисующие ход борьбы советских войск с белогвардейскими отрядами, завершившейся полным разгромом повстанцев. Нам же это позволяет установить, в каком состоянии Гузарский обнаружил положение в местах боев, когда прибыл в Ярославль. Командующий фронтом рассказал: «…К 14 июля положение у Ярославля представлялось в следующем виде. Окраины города были почти совершенно выжжены. Советских частей в это время было далеко не достаточно для того, чтобы можно было вести более или менее активную борьбу с мятежниками. Отряды наших войск помимо своей малочисленности были слабо вооружены и действовали разрозненно, не будучи объединены в едином центре, который руководил бы военными операциями во всем их объеме, во всю ширину фронта. Напротив, положение противника к этому времени сложилось благоприятно. За предшествующие 9 дней он успел прекрасно соорганизоваться в хорошо дисциплинированную воинскую массу. Во главе контрреволюционных отрядов находились опытные военные руководители, которые действовали по плану и указаниям белогвардейского штаба. Кроме того, положение противника усиливалось еще тем, что ему удалось захватить арсенал, в котором среди прочего снаряжения имелось большое количество пулеметов. Этим объясняется то, что действия наших частей вначале не могли быть успешными. У нас было не только мало руководителей, но ощущался недостаток даже в опытных рядовых работниках, в результате чего наши отряды страдали отсутствием сплоченности и организационной спайки. Таким образом, задача осложнялась, ибо предварительно необходимо было энергично поработать над организацией и приведением в стройный боевой порядок находящихся перед Ярославлем отрядов. Несколько хромала в первое время также и техническая часть, чего нельзя было сказать о противнике, который, укрепившись на превосходных позициях, придал войне характер позиционной, имея вдобавок в своих руках ряд зданий, из коих каждое представляло для полевой артиллерии как бы особую крепость».

О том, что боевые действия на окраинах Ярославля рисковали превратиться в затяжную «позиционную войну», в ходе которой красные части едва ли могли пробиться в центр города, свидетельствует также стенограмма переговоров командующего силами Ярославского округа Неймана с оперативным отделом народного комиссариата по военным делам. В разговоре сообщалось следующее: «Ночь на 14 июля прошла спокойно, активных действий, как со стороны противника, так и со стороны нашей не происходило, кроме обстрела нами артиллерией Главпродсклада, которым питался противник и который сгорел. Штаб белогвардейцев помещается в здании государственного банка. Противником занята небольшая часть центра города; в его распоряжении имеется большое количество предметов, которыми при наступлении оказывает упорные сопротивления, стреляя из окон зданий церквей; весь город окружен войсками. Фронт делится на три участка. По ту сторону Волги мне удалось вчера установить связь с Костромским отрядом; остальные отряды, находящиеся по ту сторону Волги, связи с нами не имеют».

Прибывший в Ярославль Гузарский первой задачей поставил сомкнуть кольцо блокады вокруг Ярославля, после чего можно было приступать к планомерной ликвидации мятежа. Смыкание разрывов в линии фронта красных частей началось незамедлительно, уже на следующий день, 15 июля помощник Гузарского Щеткин сообщал в Москву: «Положение благоприятное, противник наполовину из насильно набранных под угрозой рабочих. Замыкаем его в мешок». Впрочем, и Гузарский явно не слишком четко представлял себе ситуацию в Ярославле, например, из его штаба излишне оптимистично сообщали в народный комиссариат: «Есть надежда дня через полтора или сутки совершенно уничтожить мятеж». Впрочем, кольцо окружения удалось замкнуть вполне оперативно. Позже Гузарский рассказывал журналистам газеты «Известия ВЦИК»: «Нам пришлось приспособиться к обстоятельствам и, со своей стороны, перейти к правильной осадной борьбе. К этому времени подошел с отрядами архангельский окружной военный комиссар Геккер, бывший выборный командир 8-й армии, человек с большой энергией и очень сведущий в военном деле, обладавший широкими военными познаниями. Он немедленно по прибытии на фронт стал зажимать вокруг мятежников кольцо с севера, постепенно взяв станцию Фипино и пригородную слободку Урочь, а затем Тверицы. Одновременно по Волге нами были расставлены вооруженные сторожевые пароходы, имевшие связь с небольшими пехотными отрядами. В результате всех этих мер, проведенных быстро и решительно, кольцо наших войск вокруг Ярославля тесно сомкнулось. Такова была первая боевая задача, успешное выполнение которой уже позволяло перейти к наступательным действиям, каковые нами и были вслед за тем предприняты».

Ситуация для красных вдвойне осложнялась тем, что действовавший на заволжском берегу Геккер самолично решил начать наступление. Возможно, он хотел проявить инициативу, но не исключено, что предпринял операцию исключительно из честолюбивых соображений, будучи «обиженным» командиром из Москвы. Как бы то ни было, но в день прибытия Гузарского в Ярославль на левом берегу Волги начались тяжелые бои. Командующий войсками Костромской губернии сообщил Гузарскому о захвате в минувшие сутки частями Геккера станции Филино и о выходе разведки 6-го Тукумского латышского полка к железнодорожному мосту, об ожидаемом скором прибытии на эту станцию всего полка, дальнобойных орудий и других регулярных частей из Петрограда. В одном из своих совместных материалов Юрий Шевяков и Владимир Мясников отмечали: «С утра 14 июля боевые части Геккера около тысячи человек двинулись в наступление на Заволжский боевой участок, где оборонялось 200 повстанцев. Потеряв 22 человека убитыми и ранеными, красные к исходу дня заняли почти все Тверицы. К вечеру латышская разведка продвинулась через железнодорожный мост на правый берег и вышла на ст. Всполье, к штабу Гузарского. Красные войска, тесно сблизившись, не только с противником, но и друг с другом, усилили неразбериху». В частности, красная артиллерия открыла ураганный огонь по своим же частям, приближающимся с другого берега Волги, полагая их идущими на прорыв белогвардейцами. Связь между расположенными на разных берегах Волги красными частями шла через разные города, сначала через Петроград, затем через Рыбинск. Когда красные накрыли артиллерийским огнем собственные же части, в Рыбинск летит телеграмма: «Необходимо немедленно предупредить Московские и действующие со стороны Рыбинска Советские части о необходимости прекратить артиллерийский огонь по Северному берегу Волги, ибо наши несут потери и нет возможности установить через Волгу связи. Необходима поддержка, ибо приходится брать каждое здание боем. 14 июля 23 часа. № 57 командующий Ярославским районом Геккер». Потери от «дружественного огня» были настолько велики, что в дело приходится вмешиваться лично начальнику оперативного отдела НКВМ Аралову.

В итоге, несмотря на торжественные реляции и обещания взять Ярославль в кратчайшие сроки («Операция близится к концу, тогда и будут сообщены подробности»), красное командование было вынуждено признать свою очередную неудачу. Гузарский докладывал наверх: «Блестяще начатое наступление привело к весьма скромным результатам, так как сказались скудность технического материала и малая выдержка пехоты, которая много забрала, но не удержала, так как неспособна укреплять занятое». В лагере повстанцев подобное развитие событий рассматривали если не как очевидную победу, то по меньшей мере как благоприятное стечение обстоятельств. Именно тогда было издано специальное обращение к ярославцам. В нем говорилось: «Уже 9-й день ведет свою геройскую борьбу с наседающим на него со всех сторон противником Ярославский отряд Северной Добровольческой Армии. Город Ярославль несет огромные жертвы и людьми и имуществом, но население города должно нести эти жертвы, веря, что ни одна жертва зря не пропадет, что каждая капля невинной пролитой крови идет на дело строительства новой свободной и великой России, чуждое междоусобной брани и жажды ее. Разрозненная, разбитая, ослабленная врагом, эта страна будет игрушкою в руках любого ловкого авантюриста. Наоборот, единая, собранная, сплоченная национальной идеей Россия должна выйти победительницей в начавшемся разгаре борьбы. Перст истории указал на наш город, и нужно верить, что Бог спасет нашу родину в настоящую тяжелую годину. Воспрянь же, Русь, и кликни клич и принеси еще жертву для ее возрождения. Нужно твердо помнить и отчетливо знать, что выход только в победе, мужестве и самоотвержении. Твердо решившись отстоять свое благополучие, нужно собрать все силы душевные и телесные и довести дело до конца, не предаваясь малодушию и унынию. Главный враг на войне – суетливость, нервность. Давайте делать каждый спокойно свое дело, к которому он приставлен в грозную годину, интересоваться им и доводить его до самых лучших результатов, доверяя, что и всякий также делает свое дело. Бог поможет нам и Ярославлю с его святынями, и от него пойдут здоровье и сила в тело нашей несчастной родины».

Для красных обстановка становилась, в известной мере, критической. К ночи 16 июля, собрав войска, главнокомандующий Геккер, командующий фронтом Гузарский, его помощник Нейман, начальник штаба Дмитровский и военный комиссар Ярославского округа Аркадьев разработали план решительного штурма города. Наступление планировалось начать одновременно на всех четырех боевых участках, после мощной артиллерийской и авиационной подготовки. Главный удар должны были нанести сосредоточенные на втором боевом участке 1-й и 2-й сборные Московские отряды, сводный батальон 1-го Варшавского Революционного Красного полка (всего 700 бойцов с 3 броневиками). Закрепить предполагаемый успех должны были Шуйский и Галичский отряды (более 400 человек), переброшенные ночью на станцию Всполье с третьего боевого участка. В своей совместной статье, посвященной штурму города, который состоялся 16 июля 1918 года, Юрий Шевяков и Владимир Мясников отмечали: «Отряд Предатченко, наступая по Большой Рождественской улицы, обязан был овладеть духовной семинарией, мельницей Вахромеева и Спасским монастырем. Отряду Ануфриева приказывалось по Никитской, Варшавскому полку – по Власьевской, рыбинскому отряду – по Малой Углической улице. После захвата Спасского монастыря и расположенного рядом „американского моста“ 1-й и 2-й сборные Московские отряды планировалось повернуть на север для наступления к Ильинской площади и губернаторскому дому».

Упоминание авиационной подготовки не преувеличение. Первые «красные» аэропланы прибыли в окрестности Ярославля фактически вместе с Гузарским. Это были воздушные машины типа «Ваузен». Поначалу военные летчики должны были лишь заниматься разведкой, как говорилось в приказе, «выяснять точное расположение наших частей и банд противника». Впрочем, очень быстро выяснилось, что разведку осуществлять было затруднительно. В сводке за 15 июля сообщалось: «Сегодня военный летчик Целмин с мотористом Скробуком вылетали для пробы собранного аппарата по направлению к Ярославлю на 15 верст. Города совершенно не было видно ввиду туманной дымки и низко опустившихся облаков». Именно тогда было решено, что аэропланы будут использоваться для бомбардировки города. На отрывном листке специального военного блокнота Гузарский оформил боевое распоряжение № 17 командиру 23-го авиаотряда Илье Сатунину: «С получением сего предписываю вам подняться над Ярославлем, где сбросить бомбы над прилегающим к Волге кварталом, в частности, над губернаторским домом, что возле Ильинского собора, а также на собор. Полет закончить не позже 8 часов утра – время, когда наши части должны перейти в наступление. Если возможно, совершите два или три полета».

Одновременно с этим Гузарский запрашивает у Москвы химическое оружие, которое он планировал применить на территории Ярославля. «Необходимо заменить вышедшие из строя броневики, прислать новые броневики, а также тяжелую батарею, снаряды, в том числе химические и зажигательные». Позже просьбы прислать химические снаряды становились едва ли не ежедневными. Сложно сказать, в каком объеме они были использованы в Ярославле. Поисково-исследовательская группа «Июль 1918 года» (А.Б. Киселев и Н.У. Козак) нашла в церковноприходских книгах единичные упоминания о захоронениях трупов со «странными следами отравления». Судя по всему, химические снаряды использовались только на конечной стадии ликвидации «мятежа» и в весьма ограниченном объеме. В любом случае, это ставит крест на версии, что впервые в ходе Гражданской войны химическое оружие использовал Тухачевский против тамбовских крестьян – это заметно раньше сделал Гузарский в отношении восставших ярославцев.

Рано утром 16 июля, впервые за все время боев, по мосту с левого берега Волги на правый был переправлен эшелон с красноармейцами. После этого со станции Всполье на станции Филино и Урочь двинулся красный бронепоезд, чтобы поддержать огнем своих пулеметов атаку красных отрядов в Тверицах. На огневую позицию вблизи моста через Волгу вышел также другой бронепоезд. Началась артиллерийская подготовка штурма, в которую включилась вся остальная красная артиллерия. Одновременно с этим в воздух поднялись два аэроплана, с которых летчики Сатунин и Белозеров сбросили на центр города двадцать десятикилограммовых бомб. В одной из статей штурм города описывался так: «В 9 часов угря пехота, поддержании броневиками, начала атаку и значительно продвинулась вперед. Бойцы Рыбинского отряда овладели зданиями Ярославского морского артиллерийского склада, где захватили четыре 6-дюймовые крепостные гаубицы, восемь 57-мм канонирных пушек и пленили 62 человека работников склада и мирных жителей, прятавшихся там от обстрела. Вскоре, однако, одна на красных пушечных бронемашин была подбита на Владимирской улице выстрелом из орудия белого броневика „Добрыня“, а другая расстреляна бронебойными пулями. Пехота не сумела закрепиться на захваченном рубеже и отступила. После новой артиллерийской подготовки, хотя и с опозданием, позволившим повстанцам оправиться, красные цепи вновь двинулись вперед и заняли небольшую территорию. Потери наступающих за день боя превысили 60 человек убитыми и ранеными, а церковь Ильи Пророка так и осталась для них недосягаемой. Весь день тяжелый бой шел и на левом берегу Волги. К ночи здешнее командование подсчитало трофеи трехдневного наступления: взято в плен 50 белогвардейцев, 1 грузовой автомобиль, 3 воза винтовок и 3 пулемета. Возглавляемые Полковником Карлом Гоппером 80 повстанцев все же удержали за собой несколько разрушенных кварталов в Тверицах».

Впрочем, сам Гоппер считал эту затею бесполезной и полагал, что его уменьшавшийся с каждым часом отряд надо было отводить на правый берег Волги. В своих мемуарах он так описывал тот день: «Это было уже слишком опасное положение, так как Тверица была единственным путем нашего отхода из Ярославля и с занятием красными Тверицы у нас уже обрывалась всякая связь с внешним миром и прерывалась вся работа по организации крестьян, на которых мы возлагали свои последние надежды. В то время, как было получено это сообщение в нашем штабе, меня не было там. Я как раз объезжал весь наш фронт, с целью выяснить более пассивные участки, с которых можно было снять часть сил, для начала эвакуации… Оставшуюся роту, силою около 80 человек, держал в кулаке, для активных действий, пользуясь местными укрытиями, которых тут было в изобилии».

В ходе этих боев ни одна из сторон не смогла добиться значительного перевеса. Белый Ярославль как держался, так и продолжал держаться, ну а силы красноармейцев вовсе не были подорваны. По итогам этого многотрудного дня штаб Перхурова выпустил очередную сводку, с которой познакомил горожан. В частности, в ней говорилось: «Последние дни ознаменовались особо упорной бомбардировкой г. Ярославля. Ожесточенный своими неудачами противник все дальше разрушает культурные ценности. Многие кварталы почти совершенно выгорели. Несмотря на это тяжелое обстоятельство, наша пехота и артиллерия стойко удерживают свои позиции и не дают противнику возможности прорваться в город… Войска бодры и уверенно глядят на будущее, которое должно окончательно обрисоваться в ближайшие дни. Штаб Армии, Городская Дума, Торгово-промышленный союз и обществ, организации принимают всевозможные шаги к облегчению бедствий граждан. Граждане мужественно и стойко переносят поражающие их несчастья». Весьма интересной кажется оценка предпринятых красными бомбардировок с воздуха. Штабные офицеры, каждый обладавший немалым боевым опытом, вынесли такой вердикт: «Сегодня над городом появился неприятельский аэроплан, сбросивший несколько бомб. По исследовании оказалось, что бомбы эти малого типа и веса, не имеют большого действия и часто не взрываются».

Неудавшийся штурм города разочаровал красное командование. Главнокомандующий Геккер вечером вынужден был выехать в Вологду и вернулся лишь через сутки. Гузарский немедленно затребовал новые подкрепления. Кроме всего прочего, ему срочно пришлось оправдываться перед Москвой. На этот раз в его рапортах не было бравады и обещаний быстро взять Ярославль: «Отвечаю по очереди: силы неприятеля, по непроверенным сведениям, достигают четырех тысяч, среди них много опытных и стойких офицеров, и у них масса пулеметов. Воздушная разведка установила на одном небольшом участке почти 30 пулеметов, у них два броневика и три орудия, по-видимому, снарядов крайне скудно, так как они стреляют очень редко, но очень метко попадают. Радиостанция в их руках, но инженерн., продовольственн. склады отобраны нами, связь с отрядами Геккера установлена прочная, и действия наши объединяются, надеемся вскоре восстановить железнодорожное сообщение». Для того чтобы хоть как-то восстановить доверие в наркомате, Гузарский был готов пойти на самые крайние меры. Он рапортует: «Если не удастся ликвидировать дело иначе, придется срыть город до основания. Передайте немедленно копию этого разговора Троцкому и Муралову, скажите, что я подтверждаю переданное днем требование. Никакие уступки белым не делать. Не отступать перед самыми крайними мерами, перед самыми крайними мерами, но в наших интересах действовать быстро, а для этого мне нужно получить все сразу». Когда выясняется, что Москва не готова присылать три вагона химических снарядов, Гузарский запрашивает баллоны с отравляющими веществами. Угроза полностью уничтожить Ярославль перестает быть просто «разговорной формой». Сохранилась стенограмма разговора Гузарского с руководством оперативного отдела НКВМ. «Вопрос: Сколько у вас химических снарядов? Ответ: Снарядов вовсе нет, имеются [в] Иванове-Вознесенске. Вопрос: Есть ли у вас баллоны с удушливыми газами? Ответ: Баллонов с газами здесь нет, также нет масок. Маски имеются в очень незначительном количестве».