Для того чтобы постичь логику событий, которые произошли 16–17 июля, нам необходимо не только покинуть пределы Ярославля, но и немного «отмотать» назад ленту времени. Когда руководство «Союза спасения Родины и свободы» планировало выступление в Ярославле и Рыбинске, ставка делалась на широкую поддержку населения как самих городов, так и окружающих их сел. Отнюдь не случайно в одном из первых же манифестов, появившемся в восставшем Ярославле, крестьянской проблеме уделялось пристальное внимание: «На точном основании закона закрепить за трудовым крестьянством всю землю в его полную собственность». Поддержку крестьянства также планировалось обеспечить за счет отдельных правых эсеров, которые отказывались признавать советскую власть. Перхуров, например, отмечал: «От крестьян заходил ко мне некий Мамырин – эсер, который передал мне, что целый ряд волостей, ближайших к Ярославлю, вполне готовы к выступлению и намереваются идти все поголовно». Исследователи отмечали, что накануне восстания в Ярославле к офицерам приходили многочисленные «ходоки», не только из окрестных сел, но даже из Тверской и Костромской губерний, говорившие, что они готовы «выступить с голыми руками против большевиков». В итоге в штабе тайной офицерской организации небезосновательно полагали, что против большевиков были готовы выступить не просто отдельные села, а целые территории. На судебном процессе А.П. Перхуров, отвечая на вопрос обвинителя: «Крестьянские организации у вас были?» – показал: «Целые волости, целые районы давали заключение, что если дадим оружие, то они выступят».

Некоторые из исследователей, придерживающихся позиций, разработанных в советской историографии, утверждают, что ярославские белогвардейцы не получили широкой поддержки на деревне, а пример села Диево-Городище был в большей степени исключением из правил, нежели закономерностью. С подобным подходом никак нельзя согласиться. В первый же день выступления штаб Перхурова направил своих агитаторов во все окрестные села. И почти везде они получили активную поддержку. Сохранились многочисленные документы, подтверждающие это. Во многих селах состоялись сходы, на которых принималось официальное решение о поддержке восставшего Ярославля. В некоторых случаях были проведены даже собрания представителей целых волостей. В качестве примера можно привести Бурмакинскую волость Ярославского уезда, где прошло одно из таких обширных и представительных собраний. В протоколе говорится, что на собрании «имели суждение по текущему политическому моменту и о создавшемся положении в городе Ярославле и воззвание Северной Добровольческой армии». В итоге было решено «не препятствовать к поступлению добровольцев в Северную Добровольческую армию». Но почти сразу же после этого было вынесено решение о более активной форме поддержки: «Оказать помощь Северной Добровольческой армии, произвести поименно записи добровольцев и сборы пожертвований, каковые и представлять в Волостную Земскую Управу, просить немедленного отпуска в волость для вооружения – оружия и боевых припасов, послав в Северную Добровольческую армию делегатов».

Еще более показательной ситуация была в Толгобольской волости. Исследователь А.Е. Кидяров отмечал, что там «один энергичный прапорщик по собственной инициативе организовал отряд в 30 человек, по количеству найденного им же в деревнях оружия, и оказал помощь восставшим, помешав красным отрядам переправиться через Волгу в районе Толги». Несмотря на то что красные части пытались держать Ярославль в кольце блокады, волнения в крестьянской среде постепенно распространялись по всей губернии. Иногда складывались воистину парадоксальные ситуации, например, расположенный к северо-востоку от Ярославля уездный центр Данилов считался хоть и не самой надежной, но все-таки опорой «красных». Впрочем, некоторое время (по крайней мере, до прибытия красного бронепоезда и частей под командованием Геккера) представители местного совета пребывали в сильной тревоге. Связи с Ярославлем и Вологдой не было, а по городу ходили упорные слухи о скором прибытии в Данилов эшелонов с англо-французскими войсками. В итоге уездный центр был объявлен на военном положении, а в его окрестностях выставлены дозоры. Внезапно обнаружилось, что крестьяне окрестных сел спилили столбы вокруг Данилова, чем прервали любое сообщение с другими городами. Кроме того, утром 8 июля в селе Ермакове, центре одноименной волости, собралась большая толпа недовольных крестьян из окрестных деревень, которые на своем сходе вынесли решение идти в село Покров-Рогули «снимать советы».

На самом севере Ярославской губернии дела у Советов обстояли не намного лучше. В связи с тревожным положением уездный комитет РКП(б) города Пошехонья создал революционный комитет (Г.В. Киселев, А В. Кутков, С.А. Преображенский), которому была передана вся полнота власти. Когда 8 июля Киселев уехал с отрядом на подавление руководимого лично Савинковым выступления в Рыбинске, его заменил М.С. Яблоков. Он тут же разослал в волостные советы телеграммы, в которых предупредил, что нужно готовиться к отпору создающимся в округе контрреволюционным бандам. В телеграмме также говорилось, что необходимо вооружаться на местах, поскольку оружия в городе может не хватить, а город и уезд находятся на осадном положении. Между тем в волостном центре Холмовской волости Пошехонского уезда, селе Покров-Рогули, часть жителей готовилась поддержать вспыхнувшее в Ярославле восстание. Их возглавил поручик Поройков. Юрий Шевяков отмечал: «С подходом сюда утром 8 июля даниловских крестьян на местной церкви ударили в набатный колокол, а купец Родионов, забравшись на каланчу, подал гудок пожарной сирены, сзывая народ на площадь. Собравшимся людям Поройков зачитал телеграмму Пошехонского ревкома, полученную им через заведующего земельным отделом волисполкома офицера М. Селецкого. Текст этого документа Поройков поспешил использовать в свою пользу. Тут же телеграмму размножили и послали по деревням с требованием немедленно вооружиться и прибыть в Покров-Рогули». Вместе с телеграммой в деревни были посланы специальные повестки от имени волостного совета, в которых говорилось: «Холмовский волостной совет просит деревенский комитет дать распоряжение о сборе печеного хлеба для красноармейцев и собранный хлеб доставить в волсовет сейчас же по получении сей повестки, то есть 8 июля, хотя бы и к вечеру». То есть восставшие крестьяне прибегли к очень хитрой уловке, но были готовы к открытым действиям. На селе был сформирован вооруженный отряд и под командованием штабс-капитана Воскресенского направлен в село Белое. По телеграфу туда было передано условное сообщение: «выслано 40 рублей», которое означало, что в Белое отправлено сорок вооруженных бойцов. В ночь на 9 июля, получив известие о движении отряда, поручик Троицкий и офицер И. Уткин подняли восстание в селе Белом – центре Займишенской волости. Тут же были заняты все жизненно важные пункты и начата мобилизация, под которую попадали люди в возрасте от 18 до 40 лет. Показательно, что поддерживать восстание отказывались лишь отдельные села. Крестьяне вовсе не собирались придерживаться выжидательной тактики. Например, для вооруженного захвата города Пошехонья был сформирован «крестьянский полк», общей численностью в полторы тысячи повстанцев, которым командовал некто Троицкий. В ночь на 10 июля повстанческий полк вышел на позиции к Андрианову монастырю, откуда в сторону Пошехонья были направлены разведчики. Те, в полукилометре от города, натолкнулись на красный дозор и вступили в перестрелку.

Положение красного Пошехонья было откровенно «аховое». В городе остались лишь полсотни красноармейцев и пара десятков милиционеров. Ввиду нависшей над городом угрозы исполком мобилизовал боевой отряд коммунистов, боевой отряд анархистской федерации. Всех членов Совета и преданных ему работников большинства городских учреждений вооружили винтовками. Оперативно пытались вызвать боевые части из Рыбинска. Не дожидаясь их прибытия, в сторону монастыря выдвинулись самые боеспособные красные отряды: полурота красноармейцев (командир В.П. Казанский) и группы коммунистов-добровольцев (командир М.С. Яблоков). Они решили занять защищенные позиции в лесу. Эти передвижения не остались незамеченными. Однако идти на штурм города восставшие не решились. Полагаясь на преимущество в численности, они намеревались взять красные отряды в кольцо, после чего уничтожить их. Именно в это время на помощь пошехонским коммунистами прибыли бойцы 2-го Петроградского сводного отряда с двумя пулеметами. Фронт красного отряда был увеличен – в его центре залегла цепь петроградцев. Восставшие, которые не знали о прибывшем подкреплении, начали атаку с трех сторон. И фактически тут же попали под пулеметный огонь. Атака захлебнулась, а «крестьянский полк», понеся огромные потери, начал быстрое отступление. Красные части преследовали отступавших крестьян до села Белое, где вновь нанесли по ним удар. После этого белое крестьянство продолжило отход по двум направлениям – на село Николо-Раменье и на село Покров-Рогули, пытаясь скрыться в отдаленных деревнях и селах.

Отголоски новостей о крестьянских волнениях доходили до штаба Перхурова. Именно этим можно объяснить некоторые из пунктов в извещениях, которые готовились для горожан. «К Добровольческой армии присоединились и присоединяются в настоящее время значительные силы подошедших к городу крестьян». Или: «В уездах все больше и больше разрастается восстание крестьян; по точным сведениям, в трех уездах свергнули и свергают власть большевиков, арестовывая советских руководителей и красноармейцев. Повсеместно в волостях крестьяне организовывают отряды добровольцев, вооружают их и посылают в распоряжение Ярославского Штаба. По донесениям из волостей, в настоящее время к Ярославлю массами подходят крестьяне-повстанцы». 10 июля: «Движение против большевиков разрастается по волостям. Организуются и формируются отряды окрестных крестьян, возмущенных действиями большевиков».

Если бы не существовало риска, что ярославское восстание перекинется на всю губернию за счет более мелких крестьянских выступлений, то красное командование не стало бы прибегать к стратегической хитрости. В определенный момент как в Ярославле, так и в губернии стали распространяться листовки, сообщающие о том, что «большевики разоряют села». Карл Гоппер очень верно подметил, что крестьяне прежде всего «требовали только оружия, чтобы очистить от большевиков свои деревни». В итоге восставшие крестьяне группами стали покидать позиции как под Ярославлем, так в «мятежных» волостях – это было отнюдь не дезертирство в чистом виде, а стремление человека земли навести порядок у себя дома. Впрочем, это стремление по факту означало ослабление оборонительных позиций. Тенденция стала настолько тревожной, что штаб Перхурова был вынужден выпустить специальное воззвание. В нем говорилось: «По сведениям, имеющимся в штабе Северной Добровольческой Армии, среди крестьян, прибывших на помощь в борьбе с большевиками, распространяются сведения темными личностями о грабежах в деревнях, будто бы чинимых большевиками. Сведения эти явно ложные и распространяются со злонамеренной целью отозвать обратно пришедших из деревень честных борцов». Как писал А.Е. Кидяров: «В результате крестьяне без всякого предупреждения оставили ночью свои позиции и разошлись по домам, чтобы спасать свое имущество. Позднее повстанцы выяснили, что, убедившись в целости своих деревень, крестьяне вновь собрались в отряды, но пробиться в Ярославль не смогли. Войска же красных после ухода крестьян с позиций двинулись в освободившиеся места и сильно потеснили весь участок. Крестьянские отряды продолжили действовать самостоятельно в окрестностях города, но, не имея руководства и пополнения патронами, существенной поддержки восставшим оказать не могли».

Подобная ситуация сложилась под Романово-Борисоглебском, где, например, в Шаготской волости крестьяне, не имевшие возможности пробиться к Ярославлю, создали собственное «народное собрание», во главе которого поставили находившегося в тот момент поблизости московского фабриканта Иванова. Однако, принимая во внимание «пошехонский опыт», советская власть решила не затягивать с ликвидацией «нарыва». Уездная ЧК направила в те края ударный отряд (150 штыков). В быстротечном бою повстанцы были разбиты, после чего начались массовые аресты.

Видя подобное развитие событий, многие из волостей, которые готовы были изначально поддержать мятежный Ярославль, заняли выжидательную позицию. Так было, например, в Тургеневской волости. Для агитации представители Перхурова пытались использовать в первую очередь возмущение крестьян продовольственной политикой большевиков. Недовольство действительно имело место, и в ряде селений крестьяне выступали с очень резкой критикой властей. Н.П. Рязанцев отмечал: «Но от критики и резкой ругани на сельских сходах до желания с оружием в руках идти воевать в Ярославль – дистанция огромная. Далеко не везде эмиссарам Перхурова удалось набрать хоть сколько-нибудь добровольцев для борьбы с красными. Поэтому, как свидетельствуют источники, во многих селах почти сразу же была объявлена обязательная мобилизация крестьян в перхуровскую армию». Специфика Тургеневской (Сереновской) волости состояла в том, что она, в отличие от других заволжских волостей, непосредственно граничила с Ярославлем, охватывая его с северной (д. Рогове), южной (с. Савино) и восточной (ст. Филино и Яковлевская слобода) сторон. Поэтому влияние происходивших в губернском центре событий ощущалось здесь значительно сильнее, и восставшие против большевиков офицеры имели большие возможности влиять на население. Как позже вспоминали крестьяне, «белогвардейцы направили письмо в волость о мобилизации всего мужского населения и сборах их в Тверицах на второй день восстания». Действовали они здесь через Е.С. Соловьева – секретаря волисполкома, бывшего до революции волостным писарем. На личности Соловьева стоит остановиться более подробно, поскольку это во многом объясняет дальнейшее поведение крестьян.

Судя по характеристикам местных жителей, до 1917 г. Соловьев был «типичным слугой старого режима» и «кровожадным волком», который измывался над населением, используя служебное положение в своих личных целях. «И когда случился февральский переворот, – вспоминали крестьяне, – первым движением волости было выбросить его вон, но он на коленях и со слезами на глазах умолял крестьян его оставить». Карьера для Соловьева была превыше всего, поэтому в конце 1918 г. он вступил в партию большевиков. Его политические «пристрастия» очень колоритно охарактеризовал один из крестьян с. Яковлевская слобода Андреев: «Во время царизма он монархист, во время Львова он кадет, во время Керенского он правый эсер, в первые дни Советской власти он левый эсер, участник всех съездов, и теперь он коммунист…» Благодаря родственным связям (брат Соловьева работал в уездном земотделе) Соловьев получил весной 1918 года должность секретаря Тургеневского волисполкома. При этом стиль его поведения не изменился: он выдавал за взятки справки об освобождении от воинской службы не желающим идти в армию и произвольно обирал население. Крестьяне жаловались позднее, что Соловьев вместе с волостным милиционером ставил на развязке дорог в Яковлевской слободе телегу, в которую сваливались все продукты, отбиравшиеся у крестьян, проезжавших через эту слободу в город. Позднее на вопрос следственных органов, почему же крестьяне не пожаловались на Соловьева в вышестоящие инстанции, крестьяне отвечали: «На Соловьева показать что бы то ни было боится вся волость, потому что если он узнает, что на него показали, то сейчас же что-нибудь будет у этого крестьянина реквизировано или конфисковано».

Итак, по получении воззвания к населению волости и приказа о мобилизации из Ярославля Соловьев разослал по деревням подписанные им приказы о сборе всего мужского населения «на борьбу с красной сволочью». Приказы эти он рассылал по старым сельским старостам, которых он знал еще будучи писарем волостного правления. В этот же день Соловьев созвал в волостном центре селе Серенове волостной сход, на котором объявил о ликвидации Совета и восстановлении волостного правления, а также агитировал крестьян «записываться в отряды белогвардейцев, говоря, что у белых уже все почти занято, надо нам присоединиться и оказывать сбою помощь». Помощь, по мнению Соловьева, должна была заключаться в том, что крестьяне формируют ополчение, которое должно будет направиться в Тверицы за получением оружия и приказаний от штаба перхуровцев. Исследователи отмечали: «Поведение крестьян было неожиданным для Соловьева и вполне предсказуемым с точки зрения общечеловеческой обывательской логики. На призыв Соловьева идти в Тверицы воевать за белых молодежь просто и ясно показала свою аполитичность: „Если тебе нужно, то ты и иди“». По-иному отреагировало старшее поколение, которое с определенным сожалением вспоминало рухнувшие в одночасье привычные устои, они выразили согласие с Соловьевым «и стали посылать своих сыновей записываться в штаб белой армии». При этом в ход была пущена традиционная и эффектнейшая в данном случае угроза – главы семей, сами не очень-то желавшие вспоминать молодость и брать оружие в руки, пригрозили сыновьям: «Если не пойдете, то мы вам не дадим есть». Угроза сработала, и около 30 человек во главе с Соловьевым нехотя двинулись в Тверицы за оружием, которое они и получили в Тверицком штабе белых (он размещался в то время в доме купца Укропова). Крестьяне же других населенных пунктов Тургеневской волости предпочитали соблюдать нейтралитет. Так, в селе Михайловском (ныне часть поселка Кузнечиха) получившие приказ за подписью Соловьева о мобилизации крестьяне «собрались и обсудили этот вопрос и решили в борьбе не принимать никакого участия».

Перхуров прекрасно понимал, что, будучи запертым в городе, он не может контролировать ситуацию. Тем не менее до самого последнего момента он не оставлял надежды на поддержку со стороны крестьянства.