Уход Перхурова со своим отрядом, передача общего командования генералу Карпову и потеря тверицкого участка фронта произвели на оборонявшихся из последних сил ярославских белогвардейцев самое гнетущее впечатление. Карл Гоппер еще 17 июля запрашивал у Карпова разрешение на эвакуацию заволжского отряда, но получил отказ, а также «просьбу» продержаться еще хотя бы пару дней. Для крошечного тверицкого белого контингента это означало неизбежную гибель. Балашов в книге «Пламя над Волгой» так описывал этот трагический эпизод: «После неоднократных атак красные войска полностью овладели Тверицами. Мятежники бросились к пароходам, баржам и просто плотам, стремясь переправиться на правый берег Волги и спастись бегством. Огнем артиллерии все эти переправочные средства были потоплены». Впрочем, далеко не всем удалось сесть на пароходы. Именно эта неудача случайно позволила спастись крошечному отряду, который возглавлял лично Карл Гоппер – он планировал прикрывать отход своих подчиненных: «Мы вечером стали уже дожидаться прибытия за нами парохода – перевоза. В час ночи отчалил пароход с того берега, и, когда он стал приближаться к нашему берегу, я со своим адъютантом побежали, чтобы снять посты. Когда я вернулся с последними бойцами с постов и приближался к берегу, пароход отчалил, несмотря на наши крики подождать нас. Пароход находился под пулеметным огнем со стороны ст. Урочь и, очевидно, не мог больше ждать. Мы остались 16 человек в беспомощном положении на берегу, остальные, с постов, более близких к берегу, успели сесть на пароход. В последний день у нас осталось бойцов человек 35–40 и кроме того – человек 10 – заботившихся по хозяйству и разносивших патроны. Каждую минуту красные, заметивши наш отход, могли подойти к берегу и нас захватить. Мы стояли на месте, не зная, что предпринять. Более спокойная часть нашего участка была к югу, со стороны деревни Савино, откуда сегодня, почти весь день, не было стрельбы. Мы направились берегом в ту сторону. Но не отошли мы еще 300 шагов, как заметили, что с того берега снова отчаливает пароход, на этот раз другой, поменьше. Мы побежали навстречу. Осталось между нами уже не более 30 саженей, как по пароходу красные снова открыли сильный пулеметный огонь, почему пароход повернул обратно, и мы очутились в еще более худшем положении, т. к. красные, заметив нас, направили свой огонь вдоль берега».

Погода резко испортилась. Невыносимая жара, терзавшая горожан и мятежников, сменилась проливным дождем, который перерос в самую настоящую бурю, которая превратила руины и перекопанные улицы в самое настоящее непроходимое месиво. Начались противоречия и в лагере повстанцев: генерал Карпов фактически никакого влияния на ситуацию не оказывал. Часть мятежников намеревалась оборонять город до последнего, кто-то планировал пойти на прорыв, выбрав для этого позиции красных, расположенные вдоль реки Которосль, – именно здесь они представлялись самыми слабыми. Некоторые и вовсе завели речь о капитуляции. В те дни в последний раз выходят обзоры боевых действий. Это скорее формальность, поскольку полезной информации они не содержат: «На передовых линиях [за] минувшие сутки перестрелка и поиски разведчиков. С рассветом противник вновь начал бомбардировать центральные части города. Бомбардировка, не причиняя городу большого вреда, рассчитана только на угнетение духа граждан, утомленных осадой. Благодаря энергичной и сплоченной работе всех общественных организаций снабжение граждан продовольствием, водой и медицинской помощью». Но куда более показательным было воззвание, обращенное к «воинам-добровольцам», которое было издано утром 19 июля 1918 года. Вероятно, оно должно было поднять дух повстанцев, но прозвучало едва ли не как «отходная молитва»: «Вы показали в эти дни борьбы живым своим примером, что преданность общему делу освобождения России, честность и мужество, противопоставленные даже лучше вооруженному противнику, – побеждают. Как ни старается враг, – не сломить ему нашей воли к победе. Победа не там, где больше пушек, а там, где больше веры в правоту своего дела… История и современники оценят по достоинству Ваш подвиг. Недолго уже осталось сражаться, противник заметно слабеет, и силы его падают».

Слова про ослабление позиций «противника», то есть частей Красной армии, принимавших участие в подавлении восстания, могли бы показаться очень сильным преувеличением, но доля истины в них все-таки была. Именно в это время прибывший в «красные» окраины Ярославля военный комиссар Аркадьев сообщал в Москву: «Положение армии на Ярославском фронте и в Округе критическое. Запасы продовольствия иссякли, Красная армия обеспечена продовольствием на один день только. Необходимо срочная воинская продовольствие для Ярославля, Костромы и Новгорода. С ответом не медлите». О том, что ликвидация «мятежа» может затянуться еще не одну неделю, думал и помощник командующего красными войсками на станции Всполье К. Нейман. Он сообщал «наверх»: «Для ликвидации белых потребуется еще пятьсот человек латышских стрелков или интернациональных отрядов, фронт растянут на расстоянии пятнадцати верст. Сил же всего тысяча пятьсот человек. Сообщите, можете ли вы выслать латышских стрелков, латышские стрелки необходимы как ударная группа. Настроение белых временами подавленное, но бывают случаи, где они проявляют упорное сопротивление, как, например, на третьем участке, где у них на расстоянии четверть версты лежит цепь с двадцатью четырем пулеметами. Дисциплина в их рядах самая строгая».

Весьма показательно, что для городских боев в Ярославле все-таки предпочитали использовать «интернационалистов». Мы уже рассказывали выше о «красных венграх». Но еще более активно в боях с «мятежниками» использовали «красных китайцев». Они входили в состав Варшавского Красного полка. По этой причине, если изучать документы, может показаться в высшей мере странным, что у «варшавцев» были такие имена, как: Дю Зя Хо, Сяо Сан Лин, Фок Шен Хи, Хао Бао Шин, Чай Ян Сей и т. д. Китайцев использовали на самом «гибельном» участке фронта, когда приходилось штурмовать казармы близ храма Николы Мокрого. Установленный на колокольне пулемет «косил» их буквально десятками. Это подтверждается воспоминаниями многих участников событий. Потери китайцев они оценивали как крайне высокие («Мы понесли 75 %, а китайский 90 %; китайцы были посланы 5-м Всероссийским съездом Советов, и у них потери были в 90 %», «Прибывает полк китайцев, из Москвы приезжает Дмитрий Гарновский и тов. Будкин. Сразу с поезда полк направляется сменить уставших. Китайцы дерутся отважно, так что в подсчете из них остались в живых только 25 %»).

О боевых действиях Варшавского полка в те дни сохранилось сообщение, в котором говорилось: «Доношу, что из отряда убыло до сих пор 18 человек. Выбыли в наступление и заняли большое протяжение неприятеля. Во время наступления наши горячо рвали их, даже местами были сильные атаки, но наши выбили из домов неприятеля, но потеряв 14 человек. Девятнадцатого иду с ротой в наступление, надеюсь, что наша рота дальше отличится, так как мы стоим на духу боя и докажем, что мы истинные революционеры». Впрочем, для большинства последовавшая атака закончилась смертью. Очевидцы, которых опрашивали активисты поисково-исследовательской группы «Июль 1918», вспоминали, как еще детьми видели самые настоящие штабеля из убитых китайцев. Бурный ветер трепал их расплетенные косички. Зрелище было жутким. Нашлись также свидетели, которые объяснили причину столь больших потерь среди китайцев. Оказывается, они не умели стрелять лежа, а потому вели огонь из винтовок «с колена».

Долгое время считалось, что относительно спокойным был участок от Стрелки, где Которосль впадала в Волгу, до Никольских казарм. Здесь белые повстанцы контролировали высокий берег, на котором создали целую систему укреплений – окопы, блиндажи. Несмотря на обстрелы, от которых капитальным образом пострадали Спасо-Преображенский монастырь и Демидовский лицей (горящие страницы из его библиотеки разлетались на несколько километров), выбить восставших из них не представлялось возможным. Территория у казарм прекрасно простреливалась с колокольни. Во время реставрации храма Николы Мокрого энтузиасты выгребли из всевозможных щелей несколько ведер пулеметных гильз. К слову, именно в те дни родилась инициатива создать группу «Июль 1918». Поводом для этого послужили не столько гильзы, сколько рассказы одного немолодого уже очевидца, который поведал о том, как «московские анархисты», закрепившись после атаки в одном из местных домов, тут же сели играть в карты. За игрой в карты они и погибли, когда белые, поддержанные пулеметным огнем с колокольни Николы Мокрого, предприняли стремительную контратаку. В документах не сохранилось ни слова об анархистах, но есть косвенное подтверждение этого рассказа. 17 июля наркому военных дел Муралову из Ярославля была отправлена телеграмма. Нейман просил забрать обратно Московский Советский полк и прислать вместо него новую часть. В частности, в телеграмме говорилось: «Вышлите на смену отряда второго Московского Советского полка дисциплинированный и надежный отряд, полнейшая дезорганизация, люди несознательные, большая часть необучена». Когда этим отрядам пару дней спустя все-таки удалось прорваться в городской центр, в Москву полетела новая телеграмма. Ее текст можно оставить без комментариев: «Положение несколько ухудшается тем, что наши красноармейцы страшно и доблестно грабят город, не удерживаемы своими начальниками. На старых местах в порядке, принимаются меры к выводу их из города, сбору и восстановления фронта для дальнейших действий».

О событиях нескольких дней, когда кольцо вокруг Ярославля сжималось с каждым днем и каждым часом, можно судить на примере судьбы 22-летнего солдата Дмитрия Белова. Как отмечалось позже в приказе о назначении командиром взвода, он «в боях показал себя умелым бойцом». Полвека спустя после ликвидации Ярославского восстания Белов, впрочем, прислал в музей-заповедник свои воспоминания – сто страниц, в которых утверждал: «Во время подавления Ярославского контрреволюционного мятежа командовал ротой…» Куда более важным является описание, с одной стороны, попыток белых вырваться из города через позиции 1-го Ярославского Советского полка, с другой стороны, попыток того же самого полка закрепиться на «белой» стороне Которосли. С 10 июля полком командовал Майоров, бывший командир 1-й роты. В один из дней три роты полка двинулись в наступление на Николо-Мокринские казармы. Менее чем за четверть часа все бойцы 1-й роты перебежали наплавной мост через Которосль и устремились в атаку. Вслед за ними переправились красноармейцы 2-й роты и через выгон тоже продвинулись в сторону казарм. Приблизившись к левому двухэтажному зданию, они закидали его через окна ручными гранатами и после этого ворвались на первый этаж. В одной из статей братья Шевяковы описывали дальнейшие события так: «Заработавший было на верхнем этаже пулемет повстанцев поднявшиеся туда красноармейцы отделения тов. Нефедова также забросали ручными гранатами. Боевой успех сопутствовал и бойцам 1-й и 3-й рот. Солдатам последней выпали особые трудности – они на руках катили 3-дюймовую полевую пушку, меткие выстрелы которой поддерживали атакующую пехоту. На руках же доставлялись с правого берега и снаряды – по два на каждого подносчика боеприпасов». Впрочем, успех был временным, а по этой причине Гузарский сообщал в Москву: «Новое наступление опять не оправдало понесенных потерь. Причины те же, что прошлый раз: малая стойкость некоторых частей, вновь присланных вами из Москвы, отряд снова сборный, следовательно небоеспособный».

Позже, пытаясь найти причины провальных атак на уже обескровленный город, общее командование выдвинуло следующую версию: «Советские войска начинают надевать стальное кольцо на противника, начинается правильная блокада города, которая сразу, конечно, не могла дать блестящих результатов в смысле подавления мятежа, потому что противник все-таки занимал наиболее выгодное положение, находясь под хорошим укрытием, да наши приготовления к окончательному штурму в данное время еще не были закончены, но в смысле группировки наших сил произошли уже яркие изменения, сравнительно с первоначальным положением: наш фронт шел от моста через Волгу, захватывая Ярославский продовольственный магазин, губернскую тюрьму, которая находится на Романовском шоссе и дальше шел уже по Ярославским улицам, крепко зажимая противника в угол; правый же фланг боевого участка занимал все место за Которослью, начиная от Американского моста и кончая тюрьмой и до Волги, станции Урочь и Филино, раньше занятые белыми, были в наших руках, и было восстановлено телеграфное и телефонное сообщение».

Не менее выразительное описание событий последних дней Ярославля давал и комиссар финансов Петровичев: «Несмотря на окружение белогвардейцев в кольцо, замыкавшееся реками Волгой и Которосль, пустырем от реки Которосль и ст. Всполье, прилегающими улицами к ст. Всполье, доходящими до Сенной площади и Загородного вала до реки Волги, они еще не сдавались и на своих позициях, особенно со стороны железной дороги, держались крепко. Белогвардейцам и населению города для воздействия на первых предлагалось неоднократно (эта попытка делалась несколько раз и ранее) прекратить борьбу, во избежание дальнейшего кровопролития, но эта мера, как в предыдущие дни, не имела успеха: они продолжали оказывать сопротивление, иногда даже усиливая пулеметный огонь. Наконец решено было начать обстрел города из более тяжелых 8- или 6-дюймовых орудий. Числа 18 или 19 июля была доставлена шестидюймовая батарея из четырех орудий. Для установки последних требовались сырые кряжи, под руками которых и поблизости не нашлось, пришлось посылать за ними на Которосльную линию. 20 июля утром, наконец, орудия были установлены и начался обстрел тех мест, где, по имеющимся сведениям, были белогвардейцы. Во время установки орудий белогвардейцы, как раненый, но недобитый зверь, собравшись с последними силами, бросается на охотника, выпустили еще несколько снарядов в направлении устанавливаемой батареи, один из которых, я помню, упал поблизости, в шагах 150–200 в крышу барака. Стрельба происходила навесным огнем; ввиду близкого расстояния в снарядах оставляли половину пороха. Сколько было выпущено всех 6-дюймовых снарядов, я точно не знаю, но всего их было у нас не более четырехсот штук. С шестидюймовыми снарядами были два значительных недоразумения: первый присланный вагон оказался со снарядами для морских орудий, второй со снарядами в не вполне готовом виде и только в третий раз прислали годных к употреблению в количестве 400 штук. Шестидюймовые снаряды, видимо, оказали гораздо большее воздействие, чем всякие словесные переговоры».

На 20 июля был назначен новый общий штурм города. Часть запланированного успеха предполагалось развить благодаря внезапному наступлению на «которосльном» участке фронта. Здесь с 1914 по 1918 год ярославский мещанин Александр Шабалин содержал летние лодочные перевозы и зимние плашкоутные, то есть наплавные, мосты через Которосль в Подзеленье и вблизи мельницы Вахрамеева. По этим переправам 20 июля 1918 года штурмовые красные роты перебрались на левый берег. Надо отметить, что на протяжении всех дней восстания на высоком левом берегу Которосли, от Стрелки до Спасского монастыря, держала оборону добровольческая часть Георгиевского кавалера капитана Николая Вологодского. Исследователи отмечали: «Капитан был смел и хладнокровен в бою. Свыше тысячи дней и ночей провел он в окопах Первой мировой войны, был дважды ранен, заслужил не одну боевую награду. Еще в 1912 году сложные жизненные обстоятельства привели выпускника Ярославской духовной семинарии в армейский строй. Начав службу вольноопределяющимся, он закончил ее старшим офицером. Потом была революция и снова служба, теперь уже в Красной армии – командиром 2-й роты в Ярославском советском полку – и одновременно с этим членство в местной тайной офицерской организации с первых дней ее существования – с февраля 1918 года». В первые дни выступления Вологодский принял командование над двумя сотнями белых добровольцев. Свою позицию они заняли прочно: вырыли окопы и блиндажи, устроили проволочные заграждения. В саду перед Демидовским лицеем поставили трехдюймовую пушку. На этом боевом участке было немало пулеметов. Только на вооружении гарнизона Спасского монастыря, насчитывавшего 59 повстанцев, их было десять. Однако к последнему дню восстания на боевом участке Вологодского оставалось не более 30 бойцов. Именно эту горстку мятежников атаковал 20 июля отряд красноармейцев, в состав которого входил интернациональный батальон Яноша Гейгера. Через Которосль они переправлялись у бывшего перевоза Шебалина. На пяти его лодках за один рейс можно было перевезти до ста красных бойцов. Активно интересовавшиеся боями у мельницы Вахромеева братья Шевяковы писали: «К середине лета зеркало воды сжалось до 50 метров. Между береговыми баржами наплавного моста свободной воды было и того меньше – метров 25, но вброд их было не перейти. Пехота накапливалась для броска за многочисленными укрытиями. Берега и отмели Которосли были сплошь загромождены затонувшими и обсохшими судами да длинными штабелями дров. Боевая задача перед ивановцами стояла нелегкая: вначале овладеть мостом и поселком на берегу Которосли, а потом – зданием старой почты (ныне там расположен гарнизонный военный госпиталь), другими редюитами и Спасским монастырем. На оборудование мостовой переправы красноармейцы пустили деревянные постройки со дворов Тропинской улицы».

Бывший помощник командира взвода иваново-вознесенского караульного батальона А. Никонов вспоминал: «Одна из женщин подвела нас к совсем еще новому сараю и сказала: „Бревна на плот пойдут, ломайте, родимые, а уж я как-нибудь обойдусь“». Переправившись через Которосль, красные бойцы завязали бой в узких кварталах центральной части города. Они захватили здание старой почты и башню во дворе фабрики. Спасский монастырь ивановцы штурмовали через главные ворота (ныне это вход в краеведческий музей). Штурмовую роту в атаку вел бывший кавалерист прославленного лейб-гвардии Павловского гусарского полка, кавалер четырех Георгиевских крестов Семен Патоличев. С некоторым запозданием форсировали Которосль и бойцы 1-го Ярославского Советского пехотного полка. В ночь с 19 на 20 июля, под личным руководством командира полка Майорова, они приступили к оборудованию переправы. Упоминавшийся выше командир взвода 2-й роты Д. Белов вспоминал: «Сверху по течению реки подтянули к месту переправы баржу и поставили ее поперек реки. Положили подготовленный заблаговременно настил и мостки. Образовался устойчивый плавучий мост, рассчитанный на передвижение по нему не только пехоты с пулеметами, но и 76-мм орудия». Перебравшиеся по этому импровизированному мосту на «белый» берег Которосли три роты полка атаковали позиции белогвардейцев в районе мельницы Вахрамеева. Еще одним местом переправы красных войск через Которосль был плашкоутный мост, наведенный вблизи церкви Иоанна Предтечи в конце Подосеновской улицы. Как отмечали краеведы: «С 1887 по 1918 год его содержал ярославский мещанин К.А. Зынин, поэтому за ним прочно закрепилось название „зынинский“. Выше него на Которосли находился железнодорожный мост». Пулеметы белых, расположенные на колокольнях церквей Николы Мокрого, Никиты Мученика и на верхнем этаже мельницы Вахрамеева, в очередной раз накрыли огнем красные цепи. Если принять во внимание, что дальность действенного пулеметного огня по прицелу достигала тогда 2700 метров, а расстояние от повстанческих огневых точек до моста не превышало 1700–2000 метров, то красные не могли не понести большие потери. В одной из статей отмечалось: «На последних делениях прицела опытные белые пулеметчики метко обстреливали красных бойцов, находившихся даже на дамбе плотины, что перегораживала Которосль у Ярославской Большой мануфактуры. Прилетавшие с городских колоколен пули могли найти свои случайные жертвы и много дальше – у станции Полянки и даже у села Крест-Богородское. Поэтому переправа через Которосль по железнодорожному мосту и по плотине была небезопасна. Перебиравшиеся с берега на берег люди укрывались за высокой насыпью и предпочитали пользоваться лодками, а не пешеходной дорожкой моста, легко могущей стать дорогой в могилу». Итогом этой атаки стали несколько кварталов, в которых удалось закрепиться красным, но успех в очередной раз казался небольшим. Никому из красного командования и в голову не приходило, что следующий день станет последним днем мятежа, так как восставшие продолжали оказывать ожесточенное сопротивление, а на пути у красных со всех сторон лежали десятки перепаханных снарядами кварталов, где каждый разрушенный дом мог превратиться в самую настоящую крепость.

Одновременно с этим начался штурм города с северо-восточного направления у железнодорожного моста через Волгу. В атаку были брошены прибывшие под Ярославль свежие боевые части из Твери. Комиссар дивизии Подгорецкий указывал в своем более позднем отчете: «По прибытию в Ярославль отряду был дан участок на левом фланге на железнодорожной насыпи, недалеко от Волги. 20 июля идет артиллерийская подготовка, наши войска в 4 часа дня под огнем мятежников, стрелявших из пулеметов разрывными пулями, стали спускаться передовыми цепями 1-го и 2-го взводов с высокой насыпи, перебежали по одному и целыми звеньями, в огороды для занятия вкопавшегося на валу противника. Расстояние до неприятельских окопов на участке отряда было около ½ версты. В небольшом расстоянии за цепями последовал резерв – 3-й взвод. Ввиду того, что соседний слева Галичский отряд запоздал с наступлением и повел его от Волжского железнодорожного моста, не рассыпавшись в цепь по своему участку, оперативная часть Тверского отряда вынуждена была выслать из резерва в срочном порядке одно отдаление для удлинения обнаженного левого фланга, прося начальника Галичского отряда принять меры к немедленному соприкосновению с нами. В то же время в соседних Шуйском и Буйском отрядах произошло замешательство с остановкой продвижения вперед, ввиду выбытия из строя начальника первого отряда. Распоряжением оперативной части в этот отряд путем личных переговоров был назначен новый начальник под непосредственным наблюдением одного опытного тверца из нашего отряда. В это время цепи тверяков, обнажены с правого фланга, в неудержимом порыве уже достигли вала и стремительной атакой выбили мятежников с их позиции, захватив по одному пулемету почти без потерь. Но ввиду замешательства правофланговых отрядов, которые не дошли до вала, правый фланг Тверского отряда от пулеметного огня стал нести большие потери. Поставив пулеметы на перекрестке шоссе и вала, начали отступать от последнего, несмотря на высылку на чужой участок 10 человек. Правый фланг 1-го взвода вынужден был отойти на 30 шагов, держа вал на своем участке под обстрелом и не допуская противника. Весь отряд честно выполнил свой революционный долг и боевую задачу, действовал как одно целое, все инструктора шли во главе своих взводов, пулеметчики без промедления сменяли выбывших товарищей (4 чел.), санитары, подносчики патронов, пулеметных лент, поставленные для связи телефонисты под непрерывным непрестанным огнем бесстрашно двигаюсь по огородам между старой и новой позициями, выполняя быстро и точно боевые приказания. Не помню ни одного, кто бы дрогнул. К вечеру по стратегическим соображениям отряду был отдан командующим фронтом приказ отойти на прежние позиции, впереди были только одни разрушенные здания и горевшие постройки». В ночь с 20 на 21 июля тот же самый отряд был срочно поднят по тревоге – именно на его участке повстанцы пытались прорвать кольцо окружения и покинуть город. Очевидец сообщал: «По шоссе под железнодорожным мостом, к которому примыкал наш правый фланг отряда, мятежники, пользуясь густым туманом, подошли к насыпи очень близко. Секреты и частные дежурные взводы заметили их, когда они уже успели поставить пулеметы в огородах в 80–100 саженях от насыпи. Ураганным огнем всех имевшихся орудий наступление было отбито. И таким образом отряд не допустил ухода врагов рабоче-крестьянской власти от наказания за свершенные злодеяния».