Первые военнопленные (германские, австрийские, венгерские) стали появляться на территории Ярославской губернии еще в 1914 году. Как правило, это были интернированные иностранцы, которых война застала на территории Российской империи. Поначалу они размещались в Мологском уезде, на значительном удалении от Ярославля. Местное население не испытывало к ним никаких враждебных чувств, эксцессы были единичными. В документах сохранилось лишь упоминание о том, что в 1915 году местная крестьянская молодежь затеяла с иностранцами драку, причиной которой был конфликт при дележке самогона. В статье, посвященной проблеме германских и австрийских военнопленных, М. Кербиков со ссылкой на неназванный источник указывал, что по состоянию на 1 февраля 1917 года на территории Ярославской губернии находилось около 7,5 тысячи военнопленных. После заключения Брестского мира вопросами их возвращения домой должны были заниматься специальные комиссии. В связи с событиями июля 1918 года в Ярославле, равно как и прекращением боев, нас должны интересовать в первую очередь германские военнопленные. Их делами занималась располагавшаяся в Ярославле комиссия № 4, которой управлял К. Балк – по одним сведениям, лейтенант рейхсвера, по другим – оберлейтенант.

С советской стороны решением этих проблем занималась Центропленбеж, Центральная коллегия по делам пленных и беженцев (с февраля 1920 года – Центральное управление по эвакуации населения, Центрэвак), которая была создана специальным декретом от 23 апреля 1918 года. К ее задачам относилось «…согласование, объединение и направление деятельности всех учреждений и организаций, ведавших делами о военнопленных, беженцах, гражданских пленных, для руководства всеми делами, возникающими в отношении лиц перечисленных категорий». Центральную коллегию наркомата по военным делам РСФСР возглавил Иосиф Станиславович Уншлихт, также в ее состав вошли К.М. Радек, И.И. Ульянов, М.М. Луцкий и Н.С. Тихменев. В областях, губерниях и уездах были организованы местные пленбежи. Изначально планировалось, что в ведении Центропленбежа будет находиться и сеть концентрационных лагерей, в которых содержались ожидающие обмена военнопленные других государств. Так, «задержанию и немедленному водворению в ближайшие концентрационные лагеря», согласно плану эвакуации 1918 года, подлежали все пленные и беженцы, следующие вне плана или распоряжения отдела обмена Центральной коллегии – кроме гражданских пленных, следующих за свой счет.

Один из лагерей располагался под Ярославлем, а сама комиссия № 4 базировалась в городе. Буквально накануне начала выступления из Уфы прибыл транспорт с немецкими военнопленными, в итоге 3 июля количество немцев в окрестностях Ярославля увеличилось на тысячу человек. В своих воспоминаниях лейтенант Балк сообщал: «Вместе с военнопленными, присоединившимися в пути, а также вместе с прочими невоенными транспортами степень загрузки лагеря, находящегося в ведении немецкой комиссии, в этот день увеличилась с нескольких сотен до 1500 человек. Было предпринято все возможное для обеспечения отправки этого транспорта. Вечером 5 июля было получено разрешение русских властей на его отправку. Предполагалось, что 6 июля лагерь будет полностью разгружен».

Поскольку начало Ярославского восстания совпало с началом мятежа левых эсеров в Москве, сигналом к которому послужило убийство шефа немецкой дипломатической миссии графа Мирбаха, то в комиссии № 4 встретили выступление белых настороженно, ожидая различных эксцессов. Однако отношение к немцам со стороны повстанцев было в высшей степени корректным. Тот же Балк указывает: «Уже в ночь на 7 июля Красная армия перешла в наступление и начала интенсивный обстрел города. Названный лагерь находился в зоне боевых действий, однако пока что мало пострадал от обстрела. 7 июля бои постепенно переместились в район лагеря. Вечером 6 июля в лагерь верхом прибыл некто полковник Ташинцкий, на которого штабом Ярославского отделения Северной Добровольческой армии было возложено санитарное обеспечение города. Он попросил доложить ему о положении военнопленных и пообещал сделать немедленно необходимые распоряжения относительно продснабжения лагеря».

А вот в описании более поздних событий есть очень сильные расхождения. Балк при любой возможности пытался подчеркнуть, что в сложившейся ситуации занимал подчеркнуто нейтральную позицию. Словно вторя ему, германский дипломат Карл фон Ботмер позже записал в своем дневнике: «Поведение наших офицеров в этой чрезвычайной и сложной ситуации было и разумным, и тактичным. Умело лавируя, затем в решительный момент приняв правильное решение, они сумели предотвратить почти неизбежное вовлечение доверенных им многочисленных пленных в водоворот событий и тем самым снять с себя подозрение в том, что комиссия попечения занимается политической деятельностью, что могло бы полностью парализовать ее дальнейшую работу. Немецкий лейтенант везде на месте, и сам при необходимости может успешно выступать в роли дипломата и блюстителя авторитета Германии».

Однако в реальности поведение того же самого Балка с самого начала было вовсе не столь «тактичным», как это пыталась позже представить германская дипломатия. При изучении документов в глаза бросаются показания упоминавшейся выше актрисы Валентины Барковской, которая отвечала за вопросы снабжения при штабе Перхурова. Так вот, на допросе Барковская сообщила: «Около 14-го лейтенант Балк передал Перхурову предложение вооружить пятьсот человек германских военнопленных для вступления в ряды добровольческой армии с целью борьбы против советских войск». Подобное предложение может показаться парадоксальным или даже сочтено за фантазию Барковской, если бы не целый ряд других свидетельств. Сам же Балк, словно желая реабилитироваться за свою инициативу, выдвигал следующую версию: «К полудню 7 июля, когда лагерь уже находился под сильным обстрелом, названный полковник снова прибыл в лагерь и заявил руководству немецкой комиссии, что немецкие военнопленные должны теперь активно включиться в боевые действия, а именно против Красной армии. Он не говорил прямо, однако дал понять, что в случае отказа лагерь, во-первых, не получит продовольствия и, во-вторых, будет взят под артобстрел; что, далее, в этом случае будут приняты меры даже против попыток побега из лагеря, поскольку территория лагеря может простреливаться пулеметным огнем. Ташинцкий приказал выстроить все подразделения военнопленных лагеря и обратился к ним с соответствующей продолжительной речью с различными обещаниями и с вышеназванными угрозами. Руководством Ташинцкому на это был дан уклончивый ответ с целью выиграть время. Этот ответ на первое время удовлетворил его. Он покинул лагерь, заявив, что во второй половине дня он доставит оружие».

Версия об отстраненности Балка должна быть поставлена под сомнение, поскольку бухгалтер Госбанка Н.И. Седов, видевший работу штаба восставших, сообщал: «При Перхурове находился германский лейтенант Балк». Позже, во время судебного разбирательства, Перхуров подтвердил, что его контакты с лейтенантом Балком вовсе не были единичными. Он сообщал: «Он проявлял ненужную энергию. Лейтенант Балк предъявлял очень много требований относительно пленных, чтобы, в частности, пускать их на прогулку во время обстрела. Он предлагал свои услуги и подобрать людей». История Гражданской войны знает примеры того, как германские «добровольцы» включались в состав русских белогвардейских формирований. Достаточно упомянуть Западную добровольческую армию Бермондта-Авалова, которая возникла в конце 1918 года на территории Прибалтики. Впрочем, для складывания подобного «тандема» были необходимы две предпосылки. Белогвардейцы должны были быть последовательными антиреспубликанцами (в случае с Ярославлем такое можно допустить). Однако Германия еще не пережила Ноябрьскую революцию и вовсе не рассматривалась как страна, проигравшая войну. И Перхуров, и многие из свидетелей не раз заявляли, что Северная Добровольческая армия в лице ее ярославского отряда объявила Германии войну. Однако никто не смог сказать, как и когда это было сделано. Почему-то называлась дата 8 июля 1918 года, однако в тот день лейтенант Балк как единственный официальный представитель Германии на территории Ярославского края никаких уведомлений не получал. Не менее уклончиво Перхуров рассказывал об этом и на судебном процессе. Был задан вопрос: «Скажите, какая цель была объявления Балку, что Вы находитесь в состоянии борьбы с Германией?» Ответ Перхурова был очень расплывчатым: «Я говорил венгерцам, что я стою на точке зрения продолжения войны с Германией и поэтому от их услуг отказываюсь». «А официально Вы Балку не объявляли?» «Не помню». «Писаного документа мне не давали. Балку было известно, что мы находимся в состоянии войны с Германией». Таким образом, можно смело утверждать, что Ярославский отряд Северной Добровольческой армии официально войну Германии не объявлял. Однако вполне объяснимо, что некоторые из офицеров-монархистов выступали как раз за союз с Германией и предполагали разрыв отношений с Антантой. В такой ситуации штаб Перхурова решил не загонять себя во «внешнеполитический» угол, оставив возможность для широкого дипломатического маневра.

Это предположение подтверждается также тем, что большая часть германских военнопленных была переведена из лагеря в город и была размещена в здании Волковского театра. Если бы восставшие не планировали «разыгрывать» германскую карту, в этом действии не было бы никакого смысла. Балк вспоминал о переезде: «С величайшим трудом, в постоянной смертельной опасности, спасательной команде под командованием состоящего в штате комиссии фельдфебеля Шмидта и унтер-офицера Мункельта удалось спасти наиболее ценные вещи и переправить их в город. Все обитатели лагеря – военнопленные, гражданские пленные с женщинами и детьми, в том числе венгры, австрийцы, поляки, а также военнослужащие Красной армии, укрывшиеся в лагере, – все они к 8 часам вечера под вооруженным конвоем были переправлены из зоны лагеря, оборона которого стала невозможной, в черту города… Между тем пленные из лагеря были размещены в здании городского театра и содержались там под сильной охраной. Обращение с ними со стороны охранных команд было возмутительное, кормили пленных так скудно, что у них возникли тяжелые заболевания. Всякое снабжение пленных было затем прекращено. И если удалось сохранить жизнь всем этим заболевшим, то только благодаря самоотверженности и мужеству нескольких человек, которые, несмотря на опасность быть схваченными и расстрелянными повстанцами, направились в город, чтобы раздобыть продовольствие».

На какое-то время о немцах забыли. О них вспомнили только 19 июля, когда выяснилось, что генерал Петр Карпов, похитив обманным путем из Госбанка два миллиона рублей, скрылся в неизвестном направлении. Чтобы понять, насколько это была внушительная сумма, отметим, что под поручительство Перхурова на выплату жалованья, обеспечение порядка в городе, содержание семей повстанцев, обеспечение мирных жителей питанием и всем необходимым была «заимствована» сумма в два с половиной миллиона рублей. Впрочем, если принимать во внимание личные особенности генерала Карпова, то его поступок не кажется совсем уж удивительным. Особенно если учесть, что тот целых два дня активно «распинался» относительно того, что «Перхуров предал и бежал», чем изрядно подорвал и без того невысокий моральный дух повстанцев.

Решение использовать германцев в интересах восстания явно принадлежало принявшему на себя командование коменданту города, генералу Веревкину – многочисленные свидетели (включая Карла Гоппера) рассказывали о его германофильских настроениях. Впрочем, не надо забывать, что летом 1918 года Германия все еще оставалась монархией, а потому у части российских монархистов теплилась надежда, что именно былой противник поможет восстановить в России монархический уклад, тем более что «союзники» данный уклад на протяжении многих лет активно подрывали. В Ярославле было решено разыграть очень хитрую комбинацию, которая с чисто дипломатической точки зрения была почти безупречной и даже по-своему гениальной, однако имела мало общего с политическими реалиями погружавшейся в хаос революционной России.

Детальное описание того, как остатки мятежников планировали скрыться от большевиков, сохранилось только у лейтенанта Балка. Он писал в своем отчете, который был позже представлен в германскую дипломатическую миссию: «20 июля штаб восставших предложил заявить о своей готовности сдаться немецкой комиссии. Так как штаб еще 8 июля официально заявил комиссии, что Северная армия находится в состоянии войны с Германией, руководитель немецкой комиссии, как старший по воинскому званию среди подданных Германии в лагере, счел себя вправе и даже вынужденным принять такую сдачу в плен. Тактическое и военное разоружение и пленение противника после тщательного обсуждения было возложено на лейтенанта Мюллера. По окончании всех военных приготовлений штабу было заявлено, что немецкая комиссия принимает факт сложения оружия. 21 июля в 2 часа утра штаб заявил о своей сдаче в плен немецкой комиссии, после чего началось его разоружение».

Некоторые детали этой авантюры можно почерпнуть из показаний Валентины Барковской: «19 числа было созвано заседание штаба, присутствовало человек двадцать; ген. Карпова на этом заседании не было. Были только некоторые штабные и несколько нештабных офицеров, назначенных полковником Перхуровым. Было сделано предложение прорваться и уйти из Ярославля или сдаться в плен Германии. Лейтенант Балк дал честное слово германского офицера, что он действует от имени императора Вильгельма и что все сдавшиеся в плен будут отправлены в германскую миссию в Москву, откуда их, по всей вероятности, отправят или в Берлин, или в оккупированные местности. Вообще гарантировал им полную безопасность, но требовал немедленного вооружения содержащихся в городском театре 1400 человек военнопленных». Сразу же подчеркнем, что решение сдаться в плен германцам было вовсе не единодушным. Многие из офицеров все еще не оставляли надежды вырваться из осажденного города. Однако по итогам боев 20 июля стало ясно, что прорыв невозможен даже на «слабом» которосльном направлении. Присутствовавшая той ночью в штабе повстанцев Барковская свидетельствовала: «Ночью решено было сдаться в плен Германии, а затем нас всех заключили в фойе городского театра. Лейтенант Балк говорил по-русски и гарантировал еще раз полную безопасность. К своим германским солдатам лейтенант Балк обратился с речью на немецком языке и сказал, что они скоро будут отправлены на родину, но возможно, что им придется предварительно выдержать карантин на границе. Жалованье им будет повышено: солдатам до пяти руб., унтер-офицерам до 10 рублей в сутки. В случае открытия военных действий, что возможно каждый час, жалованье с того же часа будет удвоено. В это время, уже утром, лейтенант Балк облачился в полную форму германского офицера, раньше же он ходил всегда в штатском; забрал два штабных автомобиля и поставил во дворе своей квартиры». Кое-кто из современных ярославских журналистов в красках и деталях описывает церемонию сдачи офицеров Северной Добровольческой армии в плен. «Перед театром было построено каре из вооруженных германских военнопленных. В него по очереди входили офицеры белогвардейского штаба, они бросали личное оружие под ноги лейтенанта Балка – и тем самым подтверждали то, что они сдавались в плен Германии. Власть в Ярославле официально переходит в руки Германии». Впрочем, все это больше походит на буйную фантазию. Судите сами: выстраивать каре под ураганным артиллерийским огнем дело красивое, но, мягко говоря, нелепое. Кроме того, ни один достоверный документ не подтверждает, что такая пышная церемония вообще имела место. Тем не менее существует рассказ очевидца о том, что в те дни Балк был облачен в парадную форму: «В начале одиннадцатого часа дня к зданию подошло несколько автомобилей с солдатами, одетыми в германскую форму, и несколько конных, которые заняли всю Варваринскую (ныне Февральскую улицу). С главного входа раздался звонок. Часовой охраны Банка передал мне, что просит впуска немецкий лейтенант. Я просил впустить только его одного. Оказалось, что это был лейтенант Балк. Явился он в полной парадной форме, вплоть до блестящей каски и белых перчаток, сказав, что ввиду того, что Штаб добровольческой армии сдался в плен немецким войскам, то охрану здания берет он на себя».

Балк в своем отчете сообщает интереснейшие сведения: «Немецкая комиссия ни одной минуты не планировала занять в Ярославле какие-либо объекты или иным образом пойти на политические акции. В продолжение нескольких часов, начиная со сдачи мятежного штаба в плен и до вступления в город частей Красной армии, город фактически находился в руках немецкой комиссии – такое положение оказалось просто неизбежным в возникших конкретных условиях. Со стороны самих советских властей были даже просьбы о целесообразности временной передачи исполнительной власти в городе в руки немецкой комиссии. Подобные просьбы поступали с различных сторон, в частности, от представителей граждан города, предложивших немецкой комиссии наличность своей городской кассы в размере 60 миллионов рублей на том основании, что в руках немецкой комиссии эти деньги будут в наибольшей сохранности».

Утром 21 июля 1918 года лейтенант Балк выпустил обращение, которое было отпечатано и развешано на улицах города:

ГРАЖДАНСКОМУ НАСЕЛЕНИЮ ГОРОДА ЯРОСЛАВЛЯ

1.

Допущенная на основании Брестского договора правительством Русской Федеративной Советской Республики и уполномоченная тем же правительством германская комиссия № 4 в Ярославле имеет честь оповестить следующее: Штаб Ярославского отряда Северной Добровольческой армии объявил 8-го сего июля германской комиссии № 4, что Добровольческая армия находится с Германской империей в состоянии войны. Так как военные операции не привели к желательным результатам и дабы избегнуть дальнейших разрушений города и избавить жителей от неисчислимых бедствий, Ярославский отряд Северной Добровольческой армии 21 июля 1918 года предложил германской комиссии № 4 сдаться ей и выдать свое оружие.

Германская комиссия № 4 приняла предложение.

2.

Комиссия передаст штаб в качестве военнопленных Германской империи своему непосредственному начальству в Москве, где дано будет все дальнейшее. Германская комиссия № 4 располагает сильной боевой частью, образованной из вооруженных военнопленных, и займет для поддержания спокойствия в городе Ярославля до получения решения из Москвы положение вооруженного нейтралитета. Для соблюдения порядка и восстановления нормального течения жизни комиссия окажет по возможности мирному населению должную поддержку. Да займутся обыватели многострадального города вновь своими делами и заживут с полной надеждой на лучшее будущее.

Проблема состояла в том, что содержание этого воззвания не представлялось возможным довести до сведения красного командования. Балк вспоминал: «До сих пор не представлялось возможным связаться с Красной армией. Было также, по меньшей мере, сомнительным, признают ли и выполнят ли подчиненные штабу части саму операцию сдачи оружия. Кроме того, не было четкого представления и о настроениях среди населения города. Поэтому комиссия должна была взвесить все возможные варианты и быть готовой к любым неожиданностям, а также предусмотреть вероятность того, что в последующем русская советская власть города сделает комиссии упрек в некоторой формальной некорректности». Впрочем, новость о том, что Ярославль внезапно перешел под контроль немцев, долетела до командования Красной армии очень быстро. В первой половине дня 21 июля Геккер сообщал в Москву: «Военнопленных на постах, то есть караулящих сдавшихся белогвардейцев, не более сотни, но по городу их несколько тысяч, вооружены они винтовками, которые выдал им Исполнительный Комитет раньше, чем наши части успели дойти до этого пункта города. Их отношение к Красной армии самое лучшее, так как белогвардейцы во время своего владычества обращались с ними плохо и вызывающе. Справиться с ними думаю с помощью одной бумажки, то есть ордера о сдаче всех караулов нашим частям». Впрочем, решить проблему с помощью «одной бумажки» не удалось. И сей факт не вызывал у большевиков ни малейшего восторга. Только-только они вознамерились сровнять Ярославль с землей, как внезапно пришлось учитывать множество «дипломатических хитростей». Однако вскоре из Москвы пришел ответ на запрос от Карла Радека, который отвечал за взаимодействие с Германией. Тот фактически разрешил, плюнув на дипломатию и этикет, оказать давление и на комиссию № 4, и на лейтенанта Балка. Гузарскому этого было вполне достаточно. Он незамедлительно отбывает в Ярославль для переговоров с Балком. Когда германский офицер заявил о своей позиции, то Гузарский обложил его матюгами и в угрожающей форме потребовал передать всю полноту власти в городе красному командованию. На этом дипломатический кризис был исчерпан.

Еще буквально за несколько часов до этого разговора красное командование не рассчитывало на быстрое взятие Ярославля, а теперь город оказался у них в руках фактически без единого выстрела. Заканчивая рассказ об авантюре с лейтенантом Балком, обратим внимание читателя на массу фейков, возникающих в связи с этой фигурой. Например, существует миф, что Балк лично вел картотеку желавших принять «германскую защиту», которую позже передал ЧК. Теоретически он мог, конечно, составить небольшие списки, например, штаба Ярославского отряда Северной Добровольческой армии – это еще можно себе представить. Но картотека на 50 тысяч персон, по которой позже проводились массовые расстрелы – это уже нечто из разряда ненаучной фантастики. Во-первых, даже если бы у Балка был разветвленный чиновный аппарат, на составление подобной картотеки ушли бы недели, даже месяцы. Во-вторых, для массовых расправ, которые начались сразу же после перехода города под контроль красных, особых поводов не требовалось. Судя по рассказам очевидцев, в течение кошмарного полумесяца расстрелять могли кого угодно. Для того чтобы гарантированно «встать к стенке» хватало, чтобы «человеку с ружьем» показалось, что у прохожего на лбу «кант от фуражки»…