Я слегка опешил. Как ни крути, предложение все-таки довольно неожиданное. И, как бы так сказать… Щекочущее нервы. Опасностью от него немного попахивает. Даже не немного, чего себе врать. Насколько я понял из слов Кузьмича, Хозяева эти ребята резкие, не любят они, когда на их территории творят разные непотребства. А тут — такое. И неизвестно, как тамошний Костяной царь отреагирует на парочку типов вроде нас, особенно если учесть, что от одного ощутимо будет тянуть ведьмаком. Опять же — халявная сила, которая сама пришла. Соблазн, однако.

— Не знаю, — я побарабанил пальцами по столу. — Не знаю, Коль. Стремно это все.

— Не без того, — согласился со мной оперативник, знай наворачивающий плов. — Но тебе же нужны яркие эмоции, связанные с загробной жизнью? Вот они. Полной ложкой. Кушай, не обляпайся.

— Так-то оно так, — я вздохнул. — Вот только как бы нам там и не остаться, на погосте. Просто боюсь, что после сегодняшнего происшествия Хозяин наверняка лютовать будет, сердиться. А тут к нему в гости еще такие красавцы пожалуют. Вы нас не ждали, а мы приперлися!

— Не вижу повода для паники, причем ни малейшего. Мы под белым флагом придем, — без тени шутки сказал Нифонтов. — Понимаешь, на той стороне тоже есть свои правила и традиции, причем соблюдаются они куда более тщательно, чем у нас. Если ты гость — тебя не тронут до той поры, пока ты не перестанешь им быть. Если даже вы враги, но ты пришел поговорить, и соблюл при этом необходимый ритуал — тебя выслушают и проводят до порога. За порогом — да, вы снова станете врагами, но до той поры безопасность гарантирована. ОНИ никогда не убивают тех, кто пришел с белым флагом, и никогда не стреляют им в спину, понимаешь? Другая мораль, не такая как у нас.

— То есть — они больше люди, чем мы? — невесело пошутил я.

— В чем-то да, — признал Нифонтов. — Но тут тоже две стороны, как у монеты. Они убивают по правилам, это так, но при этом убивают не задумываясь и никогда не сожалея о сделанном. Для них нет понятия «ценность человеческой жизни». Мы для них разменная монета, назойливые существа, которые усердно ломают их вековые уклады, пища, наконец. Кто угодно, но только не равные им.

— Это ты маханул, — я вспомнил Родьку, Вавилу Силыча, лесного хозяина. — Не все же такие? Есть и те, что живут с людьми бок о бок, помогают им.

— Есть, — кивнул Нифонтов. — Но только это сущности, которые возникли после того, как человек стал доминирующим видом на планете. До того они были мелкими духами, никчемами, которых никто не принимал в расчет. А человек дал им возможность ощутить собственную полезность, найти свое «я». Естественно, что они встали на его сторону. Но тут тоже есть нюанс — эти создания человеку не друзья, а спутники. Не станет человека — не станет их. Ты знаешь, что происходит с домовыми, которых хозяева забывают забрать с собой при переезде?

— Нет, — ответил я.

— Они умирают на седьмой день одиночества, — жестко произнес Нифонтов. — Дом пуст — и они пусты, как этот дом. Пустота порождает пустоту. Мне одна коллега рассказывала, что, когда города начали теснить деревни и те обезлюдели, там целые кладбища домовых были. Под какую печь не полезь, там они лежат мертвые. Старики, что старину помнили, вымерли уже все, а молодежь просто не знала, что домовых с собой надо забирать. Им такое и в голову прийти не могло. И те умирали сотнями. Они к домам привязаны, им из них хода нет. А затопляемые территории в той же Сибири? Людей переселили, это понятно, а все остальные? Наши тогда, в шестидесятых-семидесятых, делали что могли, но сколько было их и сколько таких деревень? Не разорваться же?

— То есть они вообще никуда и никак? — мрачно спросил я. Мне стало жалко домовых. Я с ними дружу, как-никак.

— Не совсем верно выразился, — поправился оперативник. — Конечно, домовые могут отправиться куда-то по делам или в гости к луговому, но дом для них все. Если он есть и в нем живут люди — домовой при деле. Нет его — все, он не существует. А дом строит кто? Человек. Получается, что круг замкнулся.

Интересно, а как Вавила Силыч смог к нам в подъездные попасть? Скорее всего, нашлась какая-то добрая знающая душа, помогла ему выжить.

Но спрашивать у него про это я не стану. Не думаю, что ему подобная тема будет приятна.

— Но то домовые, овинники, луговые и лесовики, — продолжил Николай. — Даже те же Хозяева кладбищ, которых с определенной натяжкой можно назвать «нейтралами». А есть существа куда похлеще, из тех, что живут в ночи или за кромкой. Им человек не брат и не сват, он для них дичь.

— Прямо вот дичь? — я поежился.

— Предмет охоты, — кивнул оперативник. — Кому — кровь да плоть нужны, кому душа. Каждому свое. Но они едины в одном — человек не равен им. Он для них враг. И это настоящая война, можешь мне поверить. Я видел. Я знаю. Более того — раньше или позже один из них окажется проворней, чем я, и возьмет мою жизнь. Прости за пафос, но сотрудники отдела, в котором я служу, не умирают своей смертью. Никто и никогда.

Произнеся последнюю фразу, он помрачнел и замолчал.

— А мы тогда кто? — выждав паузу вежливости, поинтересовался я. — В смысле — ведьмаки, ведьмы? Мы же не дикие твари из дикого леса? Ведь мы же люди, из мяса и костей?

— Люди, — Николай невесело улыбнулся. — Люди, Саша. Но тут работает другой закон, перехода количества в качество. Количество лет и обретенных за них знаний может перейти в качество опыта. И желаний, которые этот опыт может обеспечить. Душа человеческая — вещь непростая, она не статична. Если ты можешь что-то себе позволить, пусть это даже не слишком правильно, пусть путь к этому лежит через чужую кровь, то раньше или позже ты задумаешься — а почему бы и нет? Я же могу себе это позволить? И какое мне дело до людей? Они — это они, а я — это я. У нас давно разные пути. И вот дальше будет интересно. Либо ты скажешь себе «нет», и будешь жить себе дальше спокойно, либо… Либо я встану на твой след, а дальше — кто кого. Собственно, тот красавец, которого я сейчас ищу, как раз этой дорожкой и прошел. Не знаю, что конкретно повлияло на него — не в меру развившиеся амбиции, жажда власти, просмотр кинофильма «Горец», но предельно ясно одно — он убивает себе подобных. Какова его конечная цель, для чего он это творит — мне пока неизвестно, все на уровне догадок, но хорошего точно ждать не приходится. Все, что замешано на крови, к добру и свету не ведет.

— Значит, все-таки противостояние света и тьмы? — спросил у него я. — Как всегда, все сводится к нему?

— Свет, тьма, — поморщился Нифонтов. — Да нет никакого противостояния того и другого, это придумки фантастов. Чушь это. Свет — он вон за окном. Солнце сядет — придет тьма. Зло — оно и там, и там зло. Добро тоже не зависит от освещения. Хотя и эти категории не идеальны, согласись? То, что зло для одного человека, то добро для другого. Причем у них все то же самое, поверь. И я не паладин в сияющих доспехах, который огнем и мечом несет добро людям, мои цели проще и конкретнее. В данный момент они таковы — остановить свихнувшегося ведьмака, который льет кровь как воду, и пресечь возможные негативные последствия, которые могут иметь место в том случае, если он добьется желаемого. Это мой служебный долг, понимаешь? Вот и все. И никакого противостояния.

— То есть, когда-нибудь я тоже могу стать таким, как он? — я отхлебнул воды из стакана, у меня даже в горле пересохло.

Нет, мне-то было известно, что я не такой. Но вдруг тут какая-то тонкость есть и мне она просто неизвестна? Вдруг после инициации мозги перестраиваются?

— Гипотетически — да, — невозмутимо ответил Нифонтов. — Но ты особо не парься, это же не заразное заболевание. Все от человека зависит. Люди-то тоже разные бывают, согласись? Я как-то в роддоме побывал, искал «перевертыша», так там новорожденные в специальной палате лежат. Смешные, маленькие, спеленутые, одинаковые. Вот кто из них станет кем — поди знай. Может, все они проживут простую и ничем не выдающуюся жизнь. Будут взрослеть, учиться, влюбляться, выпивать, жениться и так далее. А может, здесь в рядок лежат будущие Рахманинов, Эйнштейн и Чикатило. Друг рядом с другом. Просто мы этого пока не знаем. И кто из них кто, тоже неизвестно. Вот и с тобой дело обстоит так же. Живи, как должно — и все будет нормально. Я же тебе про это сегодня уже говорил.

— Успокоил, — совершенно искренне сказал ему я.

— Поверь, среди вашего брата нормальных тоже хватает, — как видно Нифонтов понял, что я не на шутку напрягся. — И ведьмы вменяемые есть, те, которые не стремятся резать жертвам глотки и наводить на всех-всех-всех порчу. Нет, сущность себя всегда даст знать, шкоды разные устраивать у них в крови, но таких, как та старая кошелка, что на поляне была, среди них не так и много.

— Дара, — буркнул я.

— Что «Дара»? — заинтересовался Николай, снова принимаясь за плов.

— Зовут ее Дара, — пояснил я. — В моей книге про нее много чего написано. Она, блин, как дерьмо мамонта.

— В смысле?

— Ей хрен знает сколько лет и все их она посветила разным мерзостям, — растолковал я ему свои слова, а потом, вдобавок, еще и накляузничал: — Нож наш фамильный сперла, зараза такая.

— Ну про возраст сразу было понятно, — кивнул оперативник. — На нее достаточно только глянуть было, чтобы это сообразить. Дара, Дара… Нет, не слышал. Но уточнить надо будет, я не так и много знаю. С Пал Палычем поговорю, может, он в курсе. И еще кое с кем.

Он достал смартфон и, как видно, внес запись в электронный ежедневник.

— Ну, так что, ты со мной? — не отрывая глаз от экрана, спросил Нифонтов. — Или домой тебя отвезти? Хотя нет, домой уже не успею. До метро могу подбросить.

— Не надо до метро, — еще раз все прикинув, сообщил ему я. — В самом деле — почему бы и нет?

— Вот и правильно, — одобрил мои действия Николай. — И тебе польза, и мне повеселее будет.

Он убрал телефон, поднял руку, щелкнул пальцами, и к нам практически немедленно подошла официантка. Однако — сервис.

— Так, — Николай посмотрел на мою тарелку и покачал головой. — Это все можно убирать, и несите чай. Мне зеленый, моему приятелю черный.

— К чаю что желаете? — уточнила официантка. — Может, ореховую пахлаву?

— Отличная идея, — одобрил оперативник. — Еще заверните нам с собой фарша свежего с килограммчик, только упакуйте его как следует, чтобы не пах и не капало с него. И счет несите, пожалуйста.

На самом деле я был здорово впечатлен происходящим. И снова меня поразила деловитость и спокойствие этого, совсем молодого еще, по сути, парня. Ну на сколько он старше меня? Года на два-три? А у него есть дело жизни, цели, к которым он идет. Оттуда и уверенность в себе, и ощущение внутреннего спокойствия.

Завидую я таким людям, тем, у которых дело есть. Не в смысле — свое дело, а что-то такое, что как якорь их на земле держит и не дает сорваться во все тяжкие. У меня подобного нет. Нет-нет, я люблю свою работу, мне нравится то, чем я занимаюсь. Ну насколько вообще может нравиться времяпровождение, являющееся необходимостью. Но при этом сказать, что это то самое, для чего я был рожден на свет, точно нельзя. Просто так легла карта, что я пошел работать в банк.

А тут другое. Тут человек на своем месте.

Хотя то уже неплохо, что стал над такими вещами задумываться. Раньше если эдакие мысли в голову ко мне и забредали, то я сразу их от себя гнал, точно зная, что ничего путного из этого не выйдет. Такие мысли — как звоночек. Сначала они, после осознание собственной ущербности, потом поиски смысла существования и, в виде финальной коды, символизирующей безвыходность, лихой алкогольный клинч. Знаем, проходили, не раз созерцали подобное у друзей и знакомых.

Но то раньше, а сейчас… Нет, выпить не хочется и себя жалеть тоже не тянет. Просто зафиксировал происходящее — и на этом все.

Пока все.

— Так, гостинец мы Хозяину заказали, — Нифонтов налил себе в чашку чая, который нам принесла официантка. — Как правило, именно это всегда серьезная проблема. Так вот на кладбище, бывало, припрешься, а чем его одаривать — непонятно. Как-то раз в ход конфету пустили, не было больше ничего.

— Принял? — спросил я.

— Но долго ругался на то, что люди стали невероятно жадные, а он слишком добр к ним, — Нифонтов отхлебнул чая. — К нам, значит. Так челюстями скрипел, так буркалами своими вертел — ужас просто.

— Слушай, а какой он, местный Хозяин? — поинтересовался я у него. — Надо же знать, чего ожидать.

— Понятия не имею, — оперативник двумя пальчиками взял пахлаву, истекающую то ли медом, то ли сахарным сиропом, понюхал ее и даже зажмурился от удовольствия. — Я с ним не знаком.

— Вот сейчас не понял, — опешил я. — А как же тогда?

— На машине, — Нифонтов откусил от восточной сладости маленький кусочек, и я понял, что в данный момент созерцаю великую редкость — полностью довольного жизнью человека. — А потом пешком.

— То есть это все не шутка? — мое мнение о повторной прогулке на кладбище снова накренилось в сторону «Надо ли?». — Ты на самом деле с ним раньше не общался?

— С этим — нет, — оперативник был невозмутим, это даже начинало немного бесить. — Хотя кое-что про него слышал. Все-таки одно из старейших кладбищ Москвы, его Хозяин фигура серьезная.

— И? — поторопил его я.

— Ничем от других не отличается, — Нифонтов подлил себе чаю. — Все те же властность, надменность, упрямство. Классический набор качеств, свойственных Хозяевам кладбищ. Плюс следует учитывать его возраст, он давно не мальчишка. Смешно сказал, знаю. О, а вот и счет. Я заплачу.

К кладбищу мы подъехали уже в сумерках, причем не к тому входу, через который его покинули пару часов назад, а к другому, поскромнее. Здесь не было большой вывески, вида на крематорий, автобусного круга и просторной аллеи.

— Нам нужно попасть к старым захоронениям, — пояснил мне Нифонтов. — Отсюда до них поближе будет. Чего впустую ноги бить?

Часы посещений уже закончились, на кладбище никого не пускали, но, несмотря на это, внутрь мы попали без особых сложностей. Просто небольшие ворота были чуть приоткрыты, а внутри, под неярким светом фонарей, суетился десяток азиатов, которыми командовал бородатый немолодой мужчина. Надо думать, завершали день сегодняшний и готовились к завтрашнему.

Завидев нас, он оторвался от созерцания процессов подметания и выброса мешков с мусором, выставил бороду вперед и прищурил глаз.

— Куда? — рыкнул он басом. — Завтра приходите, граждане.

— Завтра будет завтра, — Нифонтов привычным движением развернул удостоверение. — Нам сегодня надо.

— Стой, не убирай, — потребовал бородач, внимательно изучил удостоверение, тщательно сверив фотографию с оригиналом. Он даже вынул из кармана миниатюрный, но очень яркий фонарик, которым подсветил сначала красную книжечку, а потом лицо Николая. — Вроде нормально. Поймите правильно, дело такое.

— О чем речь, — с ноткой уважения произнес оперативник. — Так и надо. Что, шастают разные?

— Не то слово, — кладбищенский служитель достал из кармана сигареты и зажигалку. — Гонять устали. Цветочники, «обходчики», готы, сатанисты, просто психи. Зимой-то поспокойнее, зимой холодно, им это не нравится. Но летом — это что-то. Фарух, куда ты мешок с песком понес? Вон Азамат посыпает дорожку, к нему тащи!

— А кто такие «обходчики»? — заинтересовался я.

— Алкаши, — рокотнул бородач. — Люди приходят, близких поминают, стаканчик им наливают и на могилке оставляют. А «обходчики» его потом выпивают. Дело, в принципе, не страшное, где-то даже хорошее, вроде как помин души. Но какие же у них за территории войны бушуют при этом! Все делят, участки, кому с какого урожай снимать, морды друг другу бьют, коалиции основывают. А мы их гоняем, да все без толку. Иные же, которые и у нас, и у своих в «черном» списке, вообще приспособились по ночам шастать.

— Всюду жизнь, — философски заметил Николай. — Даже на кладбище.

— У нас тут ее хоть отбавляй, — хохотнул бородач. — И тут, и там.

Он сначала показал на своих рабочих, а после на темную аллею, за которой начинались владения мертвых.

— При воротах кого оставляете? — уточнил Нифонтов. — Мы тут до утра бродить не станем, через часок-другой обратно пойдем. Выпустят нас?

— А как же, — кладбищенский служитель утвердительно мотнул бородой. — И здесь есть дежурный, и на том выходе тоже.

Казалось, он совершенно не удивился тому, что нас за каким-то лешим несет побродить ночью среди могил. А может, и на самом деле не удивился. Место у него такое, что ко всему привыкнуть можно.

Нифонтов выслушал его, кивнул, после помолчал секунд пять, изучающе глядя на собеседника, а после спросил:

— А сухого дерева тут нигде нет? Очень старого, которое спиливать никак нельзя?

— Вот, — удовлетворенно произнес бородач. — Так и знал. Есть у меня дар предвидения. А жена все смеется надо мной, «чудиком» называет. Вы, стало быть, к нему? Ну не знаю, не знаю, я бы поостерегся. Сегодня на той стороне кладбища человека на куски… А-а-а-а-а! Вы, значит, по этому поводу?

— Именно, — веско сказал Нифонтов. — Куда нам?

— Вон туда, — бородач махнул рукой, указывая направление. — За пятым рядом начнется аллея, идите по ней. А дальше вообще все просто, топайте себе по указателям «к новой территории», где они кончатся, будет граница старого и нового кладбища. Там это дерево и растет. Его не пропустишь. Свет-то взяли?

— А как же, — Николай достал из кармана небольшой «маглайтовский» фонарик.

— Вижу, вы ребята опытные, — хлопнул его по плечу бородач. — Ровнин еще работает?

— Куда он денется, — теперь уже Николай с уважением глянул на собеседника. — Начальник наш.

— Хороший мужик, надежный, — веско сказал кладбищенский служитель и рявкнул, заставив меня подпрыгнуть на месте: — Алик, мать твою, что опять у тебя случилось? Что «тележке побежаль»?

Поняв, что на этом беседа закончена, мы двинулись в указанном направлении, оставив позади и суетящихся работяг, и их проницательного начальника.

— Такие, как он, иногда о некоторых вопросах знают побольше, чем такие, как я, — мудрено изрек Николай, подсвечивая дорогу. — Но оно и понятно — поработай с его в подобном месте, всякого насмотришься. Надо же, он с Ровниным знаком. Выходит, он его еще в «операх» застал. Георгиевич сейчас сам редко куда выезжает, все больше в конторе сидит.

— Слушай, а чего ты Женьку с собой сегодня не взял? — задал я наконец ему вопрос, который давно вертелся у меня в голове.

— Да она на неделю из Москвы свинтила, — объяснил мне оперативник. — В отпуск. Домой поехала, у нее мама приболела. Дел у нас, понятно, как грязи, но мама — это святое. Как не отпустить? А что, соскучился без нее?

— Да нет, — отчего-то смутился я. — С чего бы? Я ее и видел два раза всего.

— На Мезенцеву многие западают, — Николай повернулся ко мне и вроде как подмигнул. — Сама рыжая, глаза зеленые, кожа белая, и фигурой ее бог не обидел, так что ничего стыдного тут нет. Правда, и с шансами у тебя не ахти как дело обстоит. Она на работе повернута, та ей все заменила — и личную жизнь, и прочее. Два года с ней работаю, ни разу не видел, чтобы она с кем-то что-то крутила. Хотя, ради правды, не всякий ее и выдержит, там характер такой, что всех святых из дома выноси. Я ее поначалу еле терпел, если честно. Один раз чуть не убил даже. А потом ничего, сдружились, если это можно так назвать.

Вот так, беседуя, мы шли по дорожкам и аллейкам кладбища. Не скажу, что здесь было сильно темно — на перекрестках стояли фонари из новомодных, те, что на солнечных батареях. Света они давали немного, но достаточно для того, чтобы не ощущать себя затерянным во мраке.

Да и мертвой тишины здесь тоже не наблюдалось. Несмотря на то, что настала ночь, в кронах деревьев перекликались какие-то птицы, разная живность шуршала в кустах и сновала по дорожкам, несколько раз вдалеке мы видели и человеческие силуэты. К нам, правда, эти ночные путники не приближались, а потому мне неведомо, кто это был — живые или все-таки мертвые?

А еще — страха у меня не было совершенно. Напротив, я чувствовал себя превосходно, не сказать возбужденно. Мне нравилось здесь, в этом полумраке, среди темных деревьев, шумящих где-то в вышине, и еле различимых надгробий. Я словно попал домой. Нет, не к себе домой, тут другое. Знаете, как бывает? Вот ты рос первые лет десять-пятнадцать жизни в одном месте, а потом переехал оттуда куда-то еще. А после, уже совсем взрослым, ты попадаешь в те места, где детство прошло, и испытываешь всплеск эмоций. Тут и нахлынувшие воспоминания, и пробудившаяся ностальгия, и узнавание забытых улочек, и много чего еще. Вот нечто подобное сейчас происходило со мной. Разумеется, я не мог что-то вспомнить или узнать, поскольку тут до этого не бывал, по крайней мере, в этой части кладбища. Но эмоционально это было именно такое чувство.

Я шагал, глубоко вдыхая плотный прохладный воздух, и очень хотел, чтобы этот путь не кончался.

Увы, но всему на свете выходят сроки.

— Вот и оно, дерево, — остановился Нифонтов, и яркий луч его «Маглайта» осветил кривой серый ствол, напрочь лишенный коры, и змееподобно переплетенные безлистные сучья.

— Уродливое какое, — отметил я. — Брррр.

— Все верно, оно таким и должно быть, — оперативник раскрыл пакет, который до того находился у него под мышкой. — Чтобы путаницы не возникло, то это дерево или нет. А как ты думал? Все продумано, все учтено. На, подсвети мне.

Он отдал мне фонарь, после достал из пакета сверток, развернул его, и я увидел буро-красную массу, тот самый фарш, что был заказан в ресторане.

— На дерево луч направь, — попросил меня Нифонтов. — Ага, вон оно.

— Что? — спросил я.

— Ну, назовем это словом «алтарь», — пояснил Николай. — Хотя можно применить и определение «жертвенная площадка». Или любое другое, на твое усмотрение.

И вправду, сплетенные ветви образовали что-то вроде небольшой площадки, на которую оперативник и положил неприятно чавкнувшую мясную массу.

— Прими, Хозяин кладбища, подношение мое. Если тебе будет оно по нраву, то и мне будет радостно, — громко произнес он.

— Фонарик отдать? — спросил я у него.

— Не надо, — помотал головой он. — Пусть у тебя останется. Мало ли как будем с кладбища уходить, может, и поодиночке придется выбираться. Я, если что, и без света выйду, а тебе он не помешает.

— Как-то мрачно это прозвучало, — отметил я. — Ты же говорил, что мы в безопасности, пока гостями числимся?

— Так и есть, — подтвердил Нифонтов. — Но я не знаю, чем кончится разговор. Очень может быть, что мне придется задержаться в этих гостях до утра. И чего тебе тогда тут одному куковать, да еще с таким неопределенным статусом? Да ты не волнуйся, все будет хорошо.

— Очень оптимистичное заявление, особенно применительно к тому месту, где оно изречено, — послышался из кустов дребезжащий старческий голосок.

А секундой позже мы увидели и его обладателя. Был он синелиц, как и положено мертвецу, плюгав, лысоват, носат чрезвычайно и довольно странно одет. На босых ногах у него красовались кальсоны с завязочками, которые волоклись по земле, а тщедушное тельце было облачено в старинный сюртук с золотым тиснением, причем размера на три больше, чем требовалось.

— Колоритен, — оценил облачение появившегося из кустов человечка оперативник. — Впечатляет.

— Особенно сюртук, — поддержал его я.

— Мне тоже нравится, — показав нам гнилые до черноты зубы, растянул рот в улыбке человечек. — Я его у статского советника Темрятьева в «квинтич» выиграл, еще в старые времена. Ох, он и расстроился тогда! В склепе своем после этого закрылся, к нам не выходил, да так там и сгнил в результате. Кстати, господа, если он вам так нравится — готов поставить его закладом. Может, партейку?

В пальцах мертвеца появилась колода карт, он невероятно ловко разделил ее на две части, а после снова соединил в одно целое. Я такое раньше только в кино видел.

— Ага, сейчас, — совершенно неучтиво ответил ему Нифонтов. — С таким, как ты, за карты садиться — дураком надо быть. Давай, веди нас куда следует, игруля.

— Ну и зря, — с достоинством ответил обладатель сюртука. — И еще — очень обидные ваши слова.

— Обидные, — фыркнул оперативник. — Ты еще нам расскажи, что на этом свете задержался по ошибке и недоразумению.

— Так и есть, — с лица человечка пропала улыбка. — А почему же еще? Где-то там ошибка в их канцелярии вышла. Мое место там, а не здесь. Вот разберутся…

— А как же, — Нифонтов рассмеялся в голос. — Да раньше те, кто душу твою купил за талант игрока, тебя найдут, и положенное сполна взыщут.

— Не факт, — подал голос я, поняв, о чем идет речь. — Он тут уже невесть сколько времени ошивается, и никто его пока не сцапал.

В ведьмачьей книге мне попадались заметки об очень сложном ритуале, позволяющем вызвать некую сущность, с которой возможно заключить сделку и получить от нее практически все что угодно, кроме, разве что, бессмертия. И еще мертвых нельзя было воскрешать, это я точно помню. Зато все остальное, в пределах одного желания — без ограничений, но не за так, само собой. Платой за услуги была душа. После смерти, разумеется.

Нет-нет, никаких упоминаний про ад и сатану, ничего такого. Я так понял, что эта сущность имеет природу не библейского характера. Это было что-то совершенно другое, но что именно — не знаю, я до конца эти записи не изучил. Они были очень давние, одни из первых в книге, а потому практически нечитаемы.

А вообще, интересно. Оказывается, можно отвертеться от уплаты по подобным счетам. Никогда бы не подумал.

Хотя, возможно тут дело в том, что этот прощелыга спрятался именно на кладбище и здесь он неуязвим для своего кредитора? Или даже не неуязвим. Возможно, здесь он для него невидим.

Надо будет потом у Нифонтова спросить.

Человечку слова оперативника очень не понравились, он ощерил гнилые зубы, проворчал крайне непристойное ругательство, плюнул в нашу сторону, достал из-под сюртука невесть как там умещавшийся старинный масляный фонарь и двинулся куда-то в темноту, предварительно подав нам знак следовать за ним.