Вот почему я мысли не умею читать? Хотя, умей я это делать, то здесь бы не стоял. А так – пойми по лицу девушки, о чем она думает. Это же не настоящее лицо, не живое – это графика, пиксели, чего там еще? Естественно – и жилка на виске не пульсирует, и тревоги в глазах нет. Здесь все ненастоящее. В смысле – лица, руки, ноги, кусты. Фикция. А вот – поступки, мысли и предательство – это все подлинное.

– Фрейя, – раздалось с небес. – Ты меня простила за тот случай? Ну, хочешь, я тебе с твоими микстурами помогу? Смешаю там чего, или по бутылочкам разолью?

– Сохраните меня все боги! – перепугалась та и припустила вверх по лестнице, как видно – баррикадировать двери в помещение, которое она отвела под свою лабораторию. Или как это у алхимиков называется?

– Стой! – заорала фея и спикировала вниз, прямо к выходу из замка, чуть не сбив с ног Эбигайл, которая вышла на вечернюю прогулку. Ну, или еще по какой нужде.

– Это ты, маленькое чудовище! – завизжала моя названная сестрица. – Я-то уж начала надеяться, что тебя завязали в мешок и продали дикарям с Юга, или просто втихаря удавили! Откуда ты опять взялась тут?

– Тетушка Эбигайл! – обрадовалась Трень-Брень. – Давай обнимемся!

– Да чума тебя забери, племянница! – не на шутку завелась будущая королева. – Что папаша твой, что ты сама – это же просто напасть какая-то на наш род! Ну ладно, от названного братца хоть какой-то прок есть, но вот от тебя только шум и неустройство одно!

Народ с интересом наблюдал за беседой двух пусть и сомнительных – но родственниц. Причем, когда я понял, какая чушь мне лезет в голову, и что я провожу вполне настоящие родственные параллели между собой, девочкой-феей и нарисованной жительницей компьютерной игры, то немедленно испытал большое желание покинуть этот бедлам, что и тут же сделал. По-английски. Не прощаясь ни с кем. Пусть сами разбираются, честное слово.

– Я вот что думаю, – сказала мне, вылезающему из капсулы, Вика, сидящая по обыкновению на диване, на этот раз, правда, не с едой, а с планшетом. – Надо нам самое позднее через месяц опять какую-то нестандартную акцию проводить. Мне тут статистику переслали, по посещаемости нашей страницы в сети, так вот там…

И она замолчала, ожидая моего вопроса из разряда: «И?».

Вот всегда меня умиляла эта милая и непосредственная женская черта – в какой-то момент обрывать фразу на полуслове и ждать реакции мужчины-собеседника (именно мужчины, среди представительниц своего вида такие вещи не практикуются, в этом смысла нет). Причем хорошо еще, если ты знаешь, что надо ответить, а если нет?

Вот говорит тебе твоя сожительница:

– Вчера звонила Светка, так вот она, представь себе, с каким-то азербайджанцем спуталась и теперь…

И – тишина. Она молчит, сверлит тебя взглядом контрразведчика и ждет твоей реакции, а ты гадаешь, что – теперь? Теперь она беременна? Теперь она кушает хурму каждый день? Теперь она торгует гвоздиками на соседнем рынке? Теперь она купила себе «Ладу» – «седан» цвета баклажан? Что – теперь? И самое главное – кто эта Светка? Я помню двух, с которыми ты меня знакомила, и еще шестерых, которые были до тебя. О какой из них речь идет в данный момент?

А ответ давать надо, иначе будет беда. Будет что-то вроде:

– Ты меня не слушаешь?

Или:

– Тебе нет дела до моих подруг и моей жизни вообще.

А то и совсем уже пиковый вариант:

– Как ты можешь быть таким равнодушным? С кем я живу, господи? Говорила мне мама…

И понеслась.

Впрочем, в моем данном конкретном случае все было проще, я располагал исходными данными.

– Что там? – я привычно уперся руками в поясницу и распрямился.

Ох! Шов-то еще побаливает.

– Падение посещаемости, – почему-то с гордостью сообщила мне Вика, и добавила:

– В наличии.

– Сильное? – изобразил озабоченность я, заранее блокируя возможное развитие беседы в стиле: «Это же наше дело, как ты не понимаешь? С нас же спросят».

– Шесть процентов, – брови Вики изобразили позицию «домик».

– Фигня, – сказал ей я, присел на диван и обнял ее за плечи. – Скажи мне, прелестное дитя, какой сейчас месяц?

– Январь, – ответила мне она, явно не понимая, куда я гну.

– Верно, – похвалил ее я. – Отдельно замечу – середина января. А теперь поведай мне, пару лет назад в середине января, чем ты занималась? Вот прямо в этих числах?

– Училась, – немного растерянно ответила мне Вика, после в ее глазах мелькнуло понимание.

– Молодец, сообразила, – я поцеловал ее в щеку. – И не просто училась, а сессию сдавала. Процентов тридцать нашей целевой аудитории – студенты, которым сейчас не до нашего издания. Да какие тридцать – я так думаю, все сорок, если не больше, их среди игроков больше, чем взрослых дядек и тетек. Игры – играми, а экзамены – экзаменами. Из игры не выгонят, а из института даже с платного могут турнуть.

– Ты такой умный, – протянула Вика, кладя мне голову на плечо. – А я такая дура.

Что-то она сегодня разошлась, бросает ее из плоскости в плоскость. Еще одна старинная уловка, знаю я ее. Хотя все равно приятно, когда тебя умным называют, даже если говорящий так и не думает.

– Это по молодости, – решил я не нарушать идиллию и сказать то, что ей будет приятно слышать. – Через пару лет наберешься опыта, меня за пояс заткнешь.

– Ты думаешь? – вопрос был задан с такой озабоченностью, что казалось, от правильности ответа зависит дальнейшее существование Вселенной.

– Уверен, – не менее важно ответил я. – Зуб даю.

– Кстати – да. – Вика встала с дивана. – Надо бы тебе к стоматологу сходить. И в парикмахерскую.

– Я там полтора месяца назад был. – С первым не поспоришь, а вот со вторым – стоило. – Я еще не зарос! И потом – зима на дворе, так теплее.

– Ну да, – язвительно заметила Вика. – Еще бороду отпусти, в ней ведь тоже тепло. Она от морозов защищает.

– Не люблю парикмахерские, – искренне сказал ей я. – В них неправильные зеркала стоят. Вот дома, в свое зеркало смотришься – и рожа не опухшая, и сам вроде не урод. А в парикмахерской как на себя глянешь – так выть охота.

– Завтра вечером сходишь. Или послезавтра, – поставила финальную точку в разговоре Вика и ткнула пальцем в диван. – А если нет, то я введу санкции. Какие – сказать, или не надо?

Была у меня хорошая реплика про импортозамещение, но ее в ход пускать было никак нельзя. Ее слова – это остроумие, оно не подвергается рассмотрению в другом ракурсе, а моя шутка всегда может быть принята за правду, и потом мне мало не покажется.

– Кормить прекратишь? – предположил я.

– И это тоже, – величественно произнесла Вика. – Иди, руки мой, ужинать будем.

– А что у нас сегодня? – повел носом я, радуясь уходу от скользких тем.

– Котлеты, – порадовал меня ответ, и я потопал в ванную, приговаривая:

– Котлеты – это хорошо!

Но в целом – она права, и это еще раз подтверждает правильность моих давешних размышлений о каком-то новом интересном для читателей проекте. Не на вот прямо сейчас, а на чуть попозже, на то время, когда как раз сессия кончится. И это все-таки должен быть не конкурс, их у нас и так полно, это должна быть качественно новая вещь, выходящая за рамки еженедельника. О! Появилась у меня одна интересная идейка, в принципе, не слишком и оригинальная, но забавная. Почему нет? Финансирование я под нее выбью без проблем, да и кое-кто точно на моей стороне будет, поддержит в этом начинании. Только я пока ее никому озвучивать не буду. Лучше я сделаю по-другому.

– Что, скучали по папке? – наутро я вошел в редакционный кабинет, открыв дверь с ноги. – А?

Для усиления эффекта я вытаращил глаза и обвел взглядом присутствующих.

– Харитон Юрьевич! – пискнула Соловьева, изображая радость.

– Напугал, черт такой, – проворчал Петрович, погрозив мне кулаком.

– Мофет, еще надо было отлефаться? – спросила Таша, у которой рот был набит чипсами.

Остальные тревожно заулыбались, помалкивая и пытаясь понять – это я шутки шучу или как?

Шелестова же на секунду застыла недвижимо, после раскинула руки как чайка и пала мне на грудь с воплем:

– Ба-а-а-а-атюшка! Живо-о-о-ой!

– Балаган, – осудила ее Вика, входя в кабинет вслед за мной. – Один тут нормальный человек, который правильные вещи говорит, и тот… Таша, сколько раз тебя предупреждать можно – не трескай ты на рабочем месте то, что крошится, пахнет и оставляет масляные следы! Мало того, что потом с туфель это не отскребешь, так не ровен час, еще тараканы заведутся!

– Она и их сожрет, – успокоил Вику Самошников. – Не хотел бы я в голодный год с ней на необитаемом острове оказаться.

– Дурак. – Таша отставила объемный пакет с чипсами в сторону, напоследок запустив в него свою жменьку. – Харитон Юрьевич, так как вы себя чувствуете?

– Живой, – тем временем рыдала Шелестова, обнимая меня за шею, причем выглядело это ну очень естественно. – Сам ходит! А я-то уж решила, после того, как в больнице вас увидела, что все! А он – живой! Я же как вспомню, как вспомню… Как упал, как это… Желудок-то… Нет, нет сил, пойду…

– Приму триста капель эфирной валерьянки, – закончил я ее фразу. – Елена, дурака не включай, а? Я хоть и выгляжу дегенеративно, но классику читал.

– Не сомневалась. – Шелестова отпустила меня и, конечно же, глаза у нее были сухие и на губах у нее была улыбка. – Но проверить было необходимо. А вдруг – нет?

– Одна ты у нас умная, – язвительно сказала ей Соловьева. – Харитон Юрьевич, а я где вчера была! В игре, в смысле!

– И где же ты вчера была? – с интересом спросил ее я, стягивая пуховик.

– В Пограничье, – с гордостью ответила она. – Там вчера большое собрание вождей кланов было. Война!

– Война-а-а-а-а! – дружно заорали гамадрилы и примкнувшая к ним Шелестова.

Судя по всему, эту фразу за сегодняшнее утро они слышали не впервые.

– Бездельники! – сжала кулачки Мариэтта. – Сами ничего не делаете, вот и завидуете!

– Кстати – она молодец, – ткнул пальцем в сторону Соловьевой я. – Насколько я понял, она в свой выходной по игре шастает, материал собирает. Не то, что некоторые. Мэри, потом покажешь, что наработала.

– Согласна с нашим шефом, – подала голос Вика. – Пока кое-кто на катке глинтвейн пьет, Мариэтта дело делает.

– Какая осведомленность о моей личной жизни, – изобразила изящный поклон в сторону Вики Шелестова. – Надеюсь, и о том, насколько прекрасно я стою на коньках, вам тоже доложили? Как и о том, какой фурор я произвела вчера на Чистых Прудах?

– Фурор – от слова «фура»? – неожиданно и для меня, и для всех остальных, подала голос Ксюша, видимо решившая встать на сторону своего принципала.

– Кривенькая шутка, прямо скажем – так себе шутка. – Елена села на свое место, уперла локти в стол, сложила ладони «мостиком» и опустила на них подбородок. – Жаль, жаль, любезный Харитон Юрьевич, что вам противопоказаны физические упражнения. Лед в этом сезоне чудо как хорош. Жалею я тех, кто не ходит на каток.

– А пошли все вместе, – неожиданно сказала Таша. – Почему нет? Я бы тоже покаталась. Самошников, ты как?

– Можно, – Дмитрий пожал плечами. – Генаша?

Как выяснилось – у нас все стояли на коньках. Кроме Петровича, который был идейным противником спорта, любого в целом, и этого – в частности. И у всех была свободна эта суббота.

– Харитон Юрьевич? – в один голос спросили Шелестова, Таша и Самошников. – Может – с нами?

– Человеку живот недавно резали, – возмутилась Вика. – У вас совесть есть?

В этот момент у меня зазвонил коммуникатор. Номер не определился.

– Да? – по возможности беззаботно ответил я.

– Соглашайся, – негромко пробубнил мне в ухо голос Азова. – Ты тоже идешь на каток, пан спортсмен, на Чистые Пруды. Так и скажи – мол, даже если не покатаюсь, то так постою, на вас посмотрю, порадуюсь. Кофе выпью, с булочкой. Но – с утра, чтобы засветло. Часов на одиннадцать договаривайтесь, не позже.

– Хорошо, – даже не стал ничего выяснять я. А что тут выяснять? – Так и сделаем. А потом – в тираж.

– Конспиратор, – одобрительно проворчал Азов и отключился.

Я же убрал коммуникатор в карман, озабоченно почесал ухо и сообщил всем:

– Кругом бардак.

– Весь мир такой, – подтвердила Шелестова. – И только мы несем в него порядок, во имя Луны!

И она приняла некую замысловатую позу, зачем-то перед этим поддернув приталенные брючки так, что все увидели ее белые носочки.

– Не путай понятия, – попросил я ее. – Нести бред и нести порядок – это разные вещи. Так о чем мы говорили? А, да, каток. Почему бы и нет? Зима уходит, а мы все в помещениях сидим, света белого не видим.

– Киф, – нахмурилась моя избранница, но я, не слушая ее, снова обратился к Шелестовой.

– Лен, где ты каталась? На Чистых? Дело. И добираться удобно, и центр. И красиво там. Народ, я с вами. Вика, не жужжи, если что – я кататься не буду. Вон, глинтвейна вы… Кхм. Хотя нет, глинтвейна я отчего-то больше не хочу, даже не знаю почему. Кофею выпью, он на морозе даже лучше идет.

– Мне тоже каток на Чистых Прудах нравится, – Жилин встал со стула и потянулся своим мощным телом. – Там иллюминация красивая.

– Да, там вечером супер, – подтвердила Таша. – Может – часиков в пять?

– Вечером не могу, – расстроенно ответил ей я. – У нас с Викторией Евгеньевной субботний вечер занят. Учредители, знаете ли, пригласили нас для обсуждения кое-каких вопросов организационного характера. У всех выходной – у нас работа. Вот так и живем.

Сказав это, я замер – занесло меня, она как сейчас удивится этой новости, как вытаращит глаза! Мне даже показалось, что где-то на грани сознания я услышал голос Азова, рявкнувшего:

– Вот засранец!

Но – нет. Вика погрозила мне пальцем и произнесла:

– Про то и речь, господин главный редактор. Вот и стоит ли тащиться в центр Москвы, а потом гадать – опоздаем мы на встречу, не опоздаем?

– Не опоздаем, – заверил ее я. – Народ, как насчет одиннадцати утра? Думаю, все успеют выспаться?

– Да ради такого дела можно и не ложиться, – переглянулись Стройников с Самошниковым. – И вправду – уходит зима, а мы так ничего и не замутили.

– Один раз куда-то выбрались – и то, – добавил из своего угла Петрович. – Нет, Киф, к тебе претензий нет, но факт остается фактом – ты мне должен шашлычок. Или даже два. И «соточку» коньяку. Опять же – даже две.

– Вот уж нет, – возмутилась Шелестова. – Он-то тут при чем? Будем считать, что там мы все-таки отпразднуем мой день рождения, пусть и запоздало. Все. В одиннадцать у Грибоедова. Черт, опять почти цитата!

– Скорее – каламбур, – поправил ее я. – Применительно к ситуации.

– В субботу? – произнесла страдальческим голосом Ксюша. – Я не знаю… У меня и коньков-то нет.

– Ксю, заканчивай, – потребовала Шелестова. – Будут тебе коньки. А если не придешь – обижусь, затаю зло, а после устрою тебе все по Гоголю.

– В смысле – «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»? – заинтересовался Петрович.

– В смысле – страшную месть, – объяснила ему Шелестова. – Буду ей звонить каждое утро в шесть часов, будить и петь тоненьким голоском в трубку какую-нибудь песню про каток. Там – «Догони, догони» или «Веселые коньки». Подберу подходящую, не сомневайтесь. А если телефон отключит – приезжать к ней на квартиру буду и под дверью ее орать. Я такая, я заморочусь.

– Лучше соглашайся. – на полном серьезе посоветовал Ксюше я. – Она так и поступит.

– Да-да, – подтвердила Шелестова и, встав со стула крутанулась на месте. – Как же я люблю большими компаниями куда-то выбираться! Это так весело – коллективное бессознательное.

– «Коллективное бессознательное» – это про нас, – согласилась Вика.

– Молодец, – сказал я ей. – Народ, закончили про отдых, поговорим о деле. Вот какая штука – я тут узнал от Виктории Евгеньевны, что у нас упала посещаемость страницы в сети. Незначительно, на шесть процентов, – но упала.

– Ерунда, – отмахнулась Шелестова. – Сессия же, студенты перестали лодыря гонять и за учебники засели. Скоро вернутся.

Вика чуть слышно скрежетнула зубами. Обидно? Ну, что тут поделаешь.

– И тем не менее, – я насупил брови. – Ребята, у нас есть две основные задачи – читателю не должно быть скучно, и он все время должен удивляться тому, что ему не скучно. Если этого нет – то мы зря получаем денежку. Потому будет так. Каждый из вас должен придумать что-то качественно новое, что в очередной раз подстегнет интерес читателей, а именно – заставит их обсуждать это новое на форуме, заваливая его комментами. Подчеркну – речь не идет о чем-то долгосрочным, просто о чем-то, что спровоцирует очередной всплеск популярности издания. Я уже такое придумал, теперь очередь за вами. Кто выдаст идею, которую я признаю лучше своей, тот получит сладкую конфету.

– Узнаю старого доброго Кифа. – Петрович тихонько засмеялся. – И выйдет как тогда со Светкой Волошиной.

– А что было с Волошиной? – заинтересовалась Шелестова.

– Кто такая Волошина? – секундой позже спросила Вика.

– Петрович, не надо грязи, – нахмурился я. – Идею у Светки тогда спер не я, а Ефремов, и ты это знаешь не хуже, чем остальные. Да и то, – спер – сказано громко. Светка дала ее зародыш – и не более того, а он ее развил, причем будь здоров как. У него вообще светлая башка. Про Светку я и не говорю, она из нашей компании была самая головастая.

– Знаю-знаю, – подтвердил Петрович. – Я – знаю. Но все подумали на тебя. А когда все думают на одного человека, то, даже зная, что он не при делах, все равно начинаешь как-то в этом сомневаться.

Все навострили уши, Таша даже жевать перестала, как видно им всем было интересно послушать истории из моей молодости, тем более – с грязноватым душком.

– Согласен, – решил прекратить я этот спор. – Объективно Петрович прав. Не в смысле той истории с Волошиной, а в конкретном данном случае. Я сейчас напишу свою идею на бумажку и отдам ее на хранение Ксюше, как человеку, славящемуся своей честностью и непредвзятостью. Когда подведем итоги – прочтете, что там написано, и решим, чья идея лучше.

– А конфета будет правда конфетой? – уточнил Самошников. – Или она будет приятно шуршать и на ней будут циферки написаны? И буковки, желательно – нерусские.

– Будут победителю и циферки, и буковки, – пообещал я. – И еще – отгул на день, когда он сам пожелает.

– А когда итоги подведем? – потерла ладошки Шелестова. – Ух, есть у меня одно соображение!

– Да в пятницу и подведем, чего тянуть, – ответил я. – И сразу – «Титаник» со дна мы поднимать не будем и Эйфелеву башню воровать из городу Парижу тоже не станем. Соразмеряй планы и действительность.

– С ее папой она и так может эту башню получить, – язвительно заметила Соловьева.

– Зависть – грех, – назидательно произнесла Шелестова, которую слова Мэри совершенно не тронули, это было видно. Видимо, привыкла уже к такому. – Да и не потянет он финансово Эйфелеву башню-то, надо признать. Вот пирамиду какую, не из главных – это, пожалуй, да. А то и несколько.

– Хорошо быть богатым, – протянул Самошников.

– Хочешь быть богатым – не будь ленивым, – Вика топнула ножкой. – Начинаем работать! Таша, я сейчас тебе эти чипсы скормлю не оральным путем!

– Не каким путем? – удивилась та, убирая просто-таки бездонный пакет за спину.

– Она их тебе… мнэ-э-э-э… зондирует, – тактично пояснил Петрович. – Дитя, послушай умудренного жизнью человека – убери этот харч от греха, вон, Виктория Евгеньевна потихоньку закипать начала. А еще лучше – дай его мне на хранение. Я за ним присмотрю, я для тебя его сберегу.

– О-па, – даже подпрыгнул я. – Не все мне старое припоминать. А кто таким же макаром тогда две бутылки «Кубанской особой» сберег, которые Самойлов на свой день рождения берег, а? Кто их выпил, пока мы на плэнер добирались?

– Враги, – глядя на меня кристально честными глазами ответил Петрович. – Враги. Ну, не я же? Хотя били меня, что было – то было. И если мы вспомнили ту лесную вылазку, то стоит упомянуть о некоей Закатовой, с которой ты там же…

– Враги выпили, точно, – перебил я его поспешно. – Я еще тогда говорил – около тебя какой-то бомж терся, это его рук было дело. И я тебя не бил, между прочим.

– Как интересно жило старшее поколение. – Шелестова с неподдельным любопытством слушала нашу беседу. – А что такое – «Кубанская особая»? Это какая-то экзотическая выпивка?

– Куда экзотичней, – я вспомнил непередаваемый словами бодун, который оставлял после себя вышеупомянутый напиток, и в горле пересохло. – Не то слово. Да, о старшем поколении. Лен, спасибо, что напомнила.

Нет, я бы вспомнил о Мамонте, вот только, боюсь, по дороге домой. Не та уже память, что раньше, чего греха таить.

– Всегда пожалуйста, – мне улыбнулись и подмигнули. – О чем речь?

– Киф, ты передовицу будешь писать или мне этим заняться? – из моего кабинета выглянула Вика.

– Буду, но позже, – направился к двери я. – Мне надо кое-куда отойти.

В кабинете Мамонта было непривычно пусто и чисто, как видно, все вещи он уже вывез. Только на столе стояла картонная коробка, в которую мой наставник укладывал какие-то блокноты, записные книжки и канцелярские товары, вроде дыроколов и степлеров. Последнее принадлежало не ему и забиралось не из жадности или скупости, а исключительно по старинной народной традиции, – уволился с работы – уноси все, что гвоздями не прибито. Ну, и за что потом бубну не выбьют. Если мне придется уходить как ему, то я тоже все утащу. Пустячок, – а приятно. И будет что вспомнить.

Кстати, Мамонт еще скромничает. Мне рассказывали об одном кренделе, который после отставки даже рыбок из офисного аквариума выловил. А другой решил утащить две коробки бумаги, уж не знаю, накой она ему нужна была. Все бы ничего – но коробки тяжелые, в каждой по пять пачек все-таки. Так у него грыжа вылезла, причем он даже из здания выйти не успел.

– Это ты, – Мамонт явно не ждал гостей. – Я-то гадаю – кого черти принесли? Наши все как крысы по углам разбежались, хоть бы одна сволочь заглянула, попрощалась. Хотя, если честно – кое-кто зашел. Целых два человека, ты третий. А остальные уже списали меня со счетов, сидят, гадают, кто следующим главным редактором будет.

– Интересный вопрос. – Я присел на гостевой стул. – А кто будет? Неизвестно?

– Понятия не имею, – просипел Мамонт, утрамбовывая в коробку бювар. – Даже не интересно. Но я бы поставил на тебя.

– На меня? – абсолютно неподдельно удивился я. – С какого перепуга?

– Ты любимчик собственников, – пояснил тот без малейшей иронии. – Я не знаю, что там у вас и как, но при этом я давно живу на свете и кое-что в этой жизни понимаю. Тебе достаточно просто сказать о том, что ты хочешь быть главредом – и завтра ты будешь сидеть в этом кресле.

– Ну, вы меня прямо демонизируете, – засмеялся я.

– Хорошее слово. – Мамонт плюхнулся в кресло и тоже хохотнул, правда, как-то невесело. – Поверь мне, так и будет. Ты думаешь, я не знаю того, что им дела до нашей газеты нет? Они купили ее походя, между делом. Знаешь, как в магазине кофе «три в одном» покупают. «У меня сдачи нет, возьмите вон, пакетик». Вот тут ровно то же самое. И чего им не отдать тебе это место? Никифоров, пора взрослеть. Вроде умный мужик, мир повидал, в «горячих» точках был, даже про проституток пару раз писал – а все думать не хочешь.

Ну, а что, все правильно он сказал. И про газету, и про меня. Если бы я головой думал, а не другим местом, то еще прошлой осенью бы от одного предложения отказался.

Хотя – о чем я? Эти ребята все равно меня достали бы. Не в смысле – вывели из себя, а заставили бы согласиться на то, чтобы я им служил. Без вариантов.

– Давайте по-другому поступим, – мне почему-то стало очень грустно. С Мамонтом отсюда уходила не только приличная куча канцелярской чепухи, с ним уходила эпоха. – Давайте я с ними поговорю о том, чтобы вы остались.

– Зачем? – Мамонт нахмурился. – Не надо с ними ни о чем говорить. Никифоров, я сам отсюда сваливаю, доброй волей. Меня никто не увольнял, я добровольно, без принуждения написал заявление об уходе.

– Но зачем? – не понял его я. – Для чего? Если над вами не каплет, то стоит ли…

– Стоит, Никифоров, стоит. – Мамонт начал выдвигать ящики стола, проверяя – не завалялось ли там чего полезного. – Не хочу я, чтобы меня в какой-то момент турнули. Взбредет твоим хозяевам тебе приятное сделать, даже без твоего на то желания – и отправлюсь я за порог. Нет, лучше я сам, как полагается, с гордо поднятой головой. Тем более не на улицу ухожу, специалисты вроде меня без работы не остаются.

– Нашли что-то? – порадовался я за него.

– А как же, – он нашел в одном из ящиков ручку, пощелкал ей и бросил в коробку. – Газета, поменьше нашей, поскромнее – но вполне себе издание, «Новости Юго-Запада» называется. Зарплата, правда, тоже поменьше, но зато там и служба не в пример спокойнее. Буду о высадке деревьев рапортовать, о встречах с депутатами. Хорошее место, чтобы встретить старость, так сказать.

Н-да, видно не так уж ты и нужен в мире печати, если в районную газетенку идешь. Но – если нет гербовой, то пишут на простой.

– Семен Ильич, – решил еще раз попытаться его уговорить я. – Подумайте все-таки, а? Я с ними поговорю, никто вас не снимет и за порог не отправит, слово даю.

– Все, – массивная ладонь привычно бахнула по столешнице. – Сказано тебе – время пришло уходить. Не нуди!

– Плохо, – негромко сказал я. – Без вас здесь все будет не так.

– Не будет так, как при мне – будет как-то по-другому, – изрек одно из своих (а может и чужих, заигранных) мудрых изречений он. – Ты всяко не пропадешь, больно изворотлив. Не подумай, это я не критикую тебя, наоборот – хвалю. Времена сейчас такие, что по-другому нельзя. А если припрет, в чем я крепко сомневаюсь, но все-таки – если станет туго – приходи, устрою тебя корреспондентом у себя. Будешь школьные концерты освещать и про культурные мероприятия на открытых площадках писать. Ты хоть и раздолбай, каких поискать, да еще и пьющий, но парень неплохой. Не совсем ты сволочь, не то, что все остальные. Хотя я сам виноват в том, что в последние годы у нас тут, в редакции, нормальных людей не осталось почти.

– Да ладно вам, – не согласился я с ним. – А Петрова? А Севостьянов? Они ведь заходили, да? Так что зря вы.

– Да это я так, – потер глаза ладонью Мамонт. – Ладно, попрощался с наставником? Ну и вали к себе, до шести вечера – это мой кабинет. Расселся тут, понимаешь, как у себя дома.

– Спасибо вам, Семен Ильич, – встав, протянул ему руку я. – За науку, за то, что не дали скатиться в алкогольную пропасть, за… Да за все.

– Иди уже, – он тоже встал и сцапал своей лапищей мою ладонь. – И вот что. С хозяевами своими будь осторожен. Я ничего конкретного про них тебе сказать не могу, но нутром чую – что-то в них не то. Не знаю, что, не могу объяснить, просто чую. И про место корреспондента я не шутил, если что – звони.

Я потряс его руку и, больше не говоря ничего, вышел из кабинета. А что говорить? Все уже сказано. Вот только внутри стало очень пусто, причем неожиданно для меня. Просто есть вещи, которые кажутся незыблемыми, они не могут менять своего места в пространстве. Волга впадает в Каспийское море, солнце встает на востоке, «пифагоровы штаны» во все стороны равны. Где-то между солнцем и штанами в моей картине мироздания был Мамонт, который всегда сидел в своем кабинете, рычал, орал, брызгал слюной и забирал себе львиную долю гонорара за «джинсу». Он был – а теперь его нет. И я почему-то ощутил себя ребенком, которого мама поставила в магазине в очередь на кассу, а сама ушла за макаронами, которые забыла положить в тележку. Я точно знаю, что без неё не пропаду и бояться нечего, но при этом ощущаю невероятную незащищенность перед этим миром. Понятное дело, что это секундное ощущение, что так на новость реагирует моя психика, и это нормально. И все-таки, все-таки… С другой стороны – можно ему позавидовать. Он ведь и впрямь ушел сам, красиво, если это можно так назвать. Да и из истории газеты он никуда не денется. Уже через неделю-другую он станет «Мамонтом, который ушел», через год превратится в «был тут шеф, по прозвищу Мамонт», а лет через пять, если кто-то из нынешних сотрудников еще будет здесь работать, память о нем достигнет высоты под названием «Да вы, молодые, жизни не нюхали, Мамонта не застали. Вот где была реальная жесть!».

Не отказался бы я от такой славы, только это вряд ли, харизмой не вышел, мелковат, жидковат. Меня забудут через пару дней, и максимум, на который я могу рассчитывать, это: «Никифоров, которого за какие-то заслуги на «Вестник» поставили. И еще вопрос, каким местом он этот пост заработал».

Вот так про меня скажут. Досадно, но так и будет.

Настроение совсем испортилось, я через силу написал передовицу, вяло поковырял вилкой обеденные котлеты, которые захватила с собой Вика, сказал Мэри, что ее репортаж о вчерашнем событии гляну завтра и, плюнув на все, начал рыться в сети. А чего еще делать?

Кстати – про колонию пикси на форумах игры ничего не было. Точнее – упоминалось, что в канализации под Эйгеном чего только нет – и бандитские гнезда, и зарытые сокровища, и квестов набрать немало можно, но конкретики – ноль. Так что вся надежда на брата Юра.

К слову – а не сходить ли мне в Эйген сегодня? А почему нет? Главное, чтобы брат Херц уже получил от своего руководителя информацию о местонахождении этой злосчастной колонии. Зря я брату Юру вчера сказал «днями». Надо было – «завтра».

Плюс – неплохо бы повидаться с бароном, не стоит эту встречу откладывать в долгий ящик. Только место надо найти получше, поукромней. Вот таскался я к нему на кладбище, – и получил результат – кто-то меня срисовал.

Нет уж, сегодня я буду умнее. Есть такое место, где нас ни одна собака не увидит, хорошее место. Я свитка не пожалею, точнее – даже двух, но зашифруюсь как следует.

Собственно, по прибытии домой я сообщил Вике, что про парикмахерскую помню, но ненадолго залезу в капсулу, ибо – надо, полюбовался глазами, декоративно закатываемыми под лоб и отправился в Файролл.

Против моих ожиданий в замке стояла тишина – фея не чудачила, не искрила, не орала и не гоняла безобидных НПС. Ее вообще не наблюдалось в поле зрения. Может, тоже сессию сдает? Ну, и дай ей бог!

Зато обнаружился Назир, он вынырнул из какого-то замкового поворота и привычно пристроился за моей спиной, когда я направлялся к покоям счетоводов.

– Ты где был? – спросил я у него на ходу. – Я уж удивляться начал, подумал, что тебя отозвали обратно в замок Атарин.

– Дела были, – коротко ответил мне ассасин и погладил гладко выбритый череп, на котором еще недавно находились черные волосы.

– Понятно, – кивнул я. – А прическу чего поменял?

– Обрили, – совсем уж хмуро произнес Назир, по его виду было понятно, что ответов на последующие вопросы я не получу.

Ну, обрили и обрили. Бывает. Но – хорошо, что он вернулся, не знаю, как и что, но в том же Эйгене он лишним не будет.

Брат Херц, только завидев меня, тоже не стал распыляться на лишние речи, коротко сказав:

– Все знаю, меня предупредили. Брат Мих отведет вас куда надо.

Опять удачно – к брату Миху я привык. Правда, в последние разы он откровенно был не рад нашим совместным похождениями, но, с другой стороны – планида у него такая.

– Скажи мне, Хейген, – задушевно спросил меня он, когда мы направились обратно к выходу. – Ну вот почему ты не можешь жить как все остальные люди? Все тебя тянет в подземелья, в канализацию, в гиблые места?

– Не знаю, – соврал я. – Видно, так на роду написано.

– Так это на твоем роду, – вздохнул брат Мих. – Мы-то с Назиром тут причем?

Выйдя из замка, я уже было хотел достать свиток портала, но не успел – меня опередил хриплый крик:

– А я?

По лестнице к нам бежал Флоси, привычно помятый и со всклокоченной бородой.

– Ярл, а я? – возмущенно проорал мне в лицо он, приблизившись и икнул. – Эту мелкую горластую стервозину, которая мне спать своими визгами мне не дает, сюда приволок…

– Думай, что и про кого говоришь, – тихо прошипел ему брат Мих.

– Извини – дочку, стало быть, в замок доставил, сам смылся, а мы отдувайся? – поправился Флоси – Она славная девчушка, но… Ярл, возьми меня с собой, а?

Ну, где два – там и три. Компания пестрая, но может, оно и к лучшему? Стража будет смотреть на них и может не заметить меня. Или наоборот – их заметит, и я в глаза брошусь? Да ладно, пусть идет. Кто знает, какое задание будет после рассказа пикси?

– А вы куда собрались? – и снова мне не удалось извлечь из сумки свиток. Невесть откуда нарисовался Гунтер и с обидой посмотрел в мою сторону. – Хейген, почему меня не позвал с собой.

– В Эйген мы, – пояснил брат Мих, не дав мне даже вставить слово. – По делам. Но тебе лучше с нами не ходить.

– Отчего это? – совсем обиделся рыцарь. – Что со мной не так?

– Под землю мы полезем, – объяснил ему я.

– В подземелье? – омрачилось лицо фон Рихтера. – Подземелья я не люблю. Я как в них попаду, так потом приходится доспех чинить.

– Бери ниже, – хохотнул брат Мих. – В городские сточные канавы, те, что под городом.

– Тот случай, когда даже за Герцогом идти не надо, – помолчав секунд пять, ответил рыцарь. – Я все равно с вами.

Ну, с нами – так с нами. Все те же, все там же. Вот только место назначения новое.

– Свиток дай, – требовательно протянул руку брат Мих. – Я куда надо нас перенесу, чтобы по городу не бродить. Тебе, насколько я знаю, там светиться не стоит?

Назир навострил уши, а у Гунтера от удивления вытянулось лицо.

– Все потом, – сказал я им. – Брат Мих, давай, пока наш отряд еще больше не стал.

Вспыхнул портал, первым в него шагнул счетовод, потом Назир, и только потом – я.