Собственно, так оно и вышло.

– Киф, привет, – голос Азова был деловит. – Ты когда обратно собираешься выдвигаться? В смысле – из редакции в «Радеон».

– Часа через два, – ответил я. – А, да. Мое почтение, Илья Палыч.

– Как подъезжать будешь – позвони мне, – приказал мне он. – И лучше всего – поторопись.

– Что-то случилось? – напрягся я. – Какие-то новые напасти на нашу голову?

– И да, и нет, – было слышно, что Азов едет в лифте. – Короче – ты мне нужен тут. Давай, заканчивай дела, и – в путь.

Больше он мне ничего не сказал, просто повесив трубку. Я же говорил – никакой оригинальности. Наверняка опять какие-то идеи и планы, которые мне либо не понятны, либо ведут к тому, что я снова и снова буду терпеть холод, боль и страх. Хоть бы раз вышло так, чтобы без всего этого обошлось.

Прозвучит парадоксально – но мой мир в последнее время стал прозаичен и предсказуем. Я опускаюсь все ниже и ниже, будто иду по некоей спирали, ведомый своими хозяевами, пространства и разнообразия по сторонам все меньше и меньше, а опасностей и соблазнов все больше и больше.

Впрочем, насчет отсутствия разнообразия я погорячился, поскольку буквально минутой позже хлопнула входная дверь, и послышался высокий манерный голос:

– Приветики всем!

Кто-то – то ли Стройников, то ли Самошников – присвистнул, Ксюша ойкнула, а Петрович отчетливо произнес:

– Фига себе!

– А что такого? Что за реакция, я не понимаю? – произнес все тот же неизвестный мне голос.

Дверь моего кабинета приоткрылась, в нее заглянула Шелестова и азартно прошептала:

– Шеф, идите сюда! Это надо видеть своими глазами, такое к нам не каждый день заходит! Даже Викуся… То есть – Виктория Евгеньевна… Так вот – даже она в ауте!

Уж не знаю, что такое к нам пожаловало, но пропустить это я не мог и тут же встал из-за стола, затушив сигарету в пепельнице.

И вправду – это следовало увидеть.

В центре кабинета стоял… Или стояло? Даже не знаю, как верно охарактеризовать существо, почтившее нас визитом.

Оно вроде бы как принадлежало к мужскому полу, но при этом одето было так, как никто из прямоходящих, числящих себя в сильной части человечества, одеваться не стал бы. По крайней мере из тех, кого знаю я лично, а я повидал и многое, и многих. Бог с ним, с оранжевым укороченным пальто и салатовым шарфом, но портки-то где? Вместо них было что-то, более напоминавшее то ли юбку, то ли шаровары. Плюс остроносые лакированные сапожки на каблуке. Венчал же это великолепие головной убор, который можно было бы назвать «котелком», если бы у него были менее широкие поля и в него не было воткнуто какое-то ярко-оранжевое с прозеленью перо.

Про макияж, сережки и все прочее я даже упоминать не хочу. Оно имело место быть, но упоминать – не хочу.

Оно смотрело на нас, мы смотрели на него. И только Таша смотрела на буррито, которое было у нее в руках. Видимо, она гадала – то, что перед ней стоит, оно на самом деле есть, или ей просто подложили галлюциноген в этот мексиканско-армянский харч?

– Э-э-э-э… – выдавил из себя я. – А вы – кто?

– Или что? – тут же добавила Шелестова.

– Или откуда? – неожиданно включился в беседу Петрович. – Из какой звездной системы? Это я на всякий случай спрашиваю, есть у меня в планах один комикс, на космическую тематику. Я в нем заставил бы героев вашу планету огибать стороной. Хотя… Может – наоборот. Им же надо страдать и преодолевать? Они же порядочные герои, не какие-нибудь скользкие приспособленцы.

– Вот что за однобокий подход? – возмутилось существо, вознеся к небу, которое было скрыто от него потолком, свои ухоженные руки. – Всегда одно и то же! Это просто оскорбительно.

– Вы так и не ответили на вопрос, – поторопил его я. – Кто вы? И сразу – к нам вы зачем пожаловали? Может – просто дверью ошиблись? Хотя, если честно, даже предположить не могу, что вы вообще забыли на нашем этаже. Нет, один из ваших у нас есть, он кассиром у нас служит, тот еще… Финансист, прости господи. Если и не по половому признаку, то морально – точно. Но он хоть и из ваших, но уже вряд ли проявляет какую-либо прыть, просто в силу возраста.

– Он, скажем так, теперь уже пассивный финансист, – уточнила Шелестова.

– Градус бреда нарастал, – наконец отмерла Вика.

– Согласен с вами, милочка, – милостиво согласился с ней необычный посетитель и изобразил руками нечто вроде дрыганья. – Я – Максимилиан Серебряный!

– А, ну теперь все понятно! – закивала Шелестова с глубокомысленным видом.

– Действительно? – удивился я, посмотрев на нее.

– Это сарказм! – пояснила она. – Шеф?

И она скопировала жест визитера, состроив возмущенную рожицу.

– И что тебе, Максимилиан Серебряный, от нас надо? – Вика уперла руки в бока. – Сразу скажу – мы ни в какую секту записываться не будем.

– Какую секту? – удивился этот чудик. – Я пришел спасти вас! Вы же гибнете!

– Мне страшно, – подала голос Ксюша.

– Мне тоже, – успокоил ее Стройников. – Оно стоит в двух шагах от меня. А если оно кусается? Представляешь, что может случиться, если оно укусит меня за шею? Я же могу стать таким же! Димон, если такое случится – пообещай убить меня!

– Не вопрос, – откликнулся Самошников. – Только, чур, я тогда твой мотоцикл заберу себе на память. Буду на нем гонять и тебя вспоминать.

– Боже, какие вы зашоренные! – Максимилиан, покачивая бедрами, сделал несколько шагов в моем направлении. Вика дернулась так, как будто хотела меня закрыть своим телом. – Я пришел спасать ваше дело! Разве вы не видите сами, что ваш еженедельник, ваш «Вестник Файролла» – он гибнет!

– В самом деле? – удивился Петрович. – Вот не знал!

Мне полегчало – все потихоньку вставало на свои места. Очередной городской сумасшедший. Такие типы, бывало, захаживали в редакцию. Не так часто, как распространители билетов, кричащие чуть ли не в коридорах: «Мы хотим пригласить вас в театр» или дедки, которые махали клюками и доводили до нашего сведения, что: «Развалили страну, демократы проклятые», но – захаживали. Их даже охрана не останавливала, с интересом потом глядя на лица сотрудников. Практически – реалити-шоу.

– Ну конечно же! – с придыханием сообщил ему Серебряный, меняя, к моей радости, свое направление. Петрович, судя по всему, показался ему более перспективным собеседником. – Разве вы не чувствуете этот запах? Запах гнильцы, которая окутала все ваше коллективное творчество.

– Это не от творчества пахнет, – Мариэтта показала пальцем на Ташу. – Это у Звягинцевой в столе сухарики в незакрытом пакете плесенью покрываются. Я вообще поражаюсь – куда в нее лезет? Сама маленькая, а ест за троих! И везде у нее пища лежит недокушанная! Скоро не то, что плесень – тараканы поползут.

– Тараканов я тоже боюсь, – пискнула Ксюша. – Даже больше, чем вот этого!

– А вот тут я тебя спасу, – успокоил ее Стройников. – Даже если меня таракан укусит, я в него не превращусь.

– Ты чего, дурак? Тараканы не кусаются, – чувства юмора у Мариэтты так не прорезалось.

– Люди! Люди! – чуть ли не взвыл Максимилиан. – Какие тараканы? Вы меня слышите! Ваше творчество гибнет! Люди его не читают! Они говорят, что это… О боже, я даже не могу произнести этого слова!

– Я бы сказал «гениально», но, видимо, это не то слово, – предположил Стройников.

– Скучно? – подала голос Таша.

– Неконкурентоспособно? – отметилась и Вика.

– Шлямбур? – высказала свою версию и Шелестова.

– А при чем тут шлямбур? – изумился я причудливости хода её мысли.

– Не знаю, – пожала плечами она. – Слово красивое, как-то услышала его, вот и запомнила. Кстати, никто не знает, что это такое?

– Это – графомания, – пугающим шепотом сообщил нам Максимилиан. – Представляете! Мне это сказало уже три человека! Три!

– Так шлямбур – это другое название графомании? – изумилась Елена. – Ну надо же!

– Как жить теперь? – приложила руки к щекам Вика. – Боже! Боже!

– Надо яду будет достать, – деловито сказал Стройников Самошникову. – И то – как после такого жить? Ксю, ты с нами? Третьей самоубиваться будешь? Или предпочтешь по старинке – ванна, бритва и ты голенькая, бледненькая и красивая лежишь в багряной воде?

– Дурак! – щеки Ксюши заалели.

– Но я вам помогу, – Максимилиан гордо подбоченился. – Я знаю, что делать!

– Ну-ну, – заинтересовался я, жестом приказывая всем замолчать. Мне было правда интересно, что предложит это существо.

– Мы поменяем лицо нашего издания, – махал руками Серебряный. – Кому нужны эти описания квестов, кому нужны все эти викторины! Нет! Эпатаж – вот что нас спасет! Мы шокируем публику откровениями!

– Просто из любопытства, – покашляла в кулак Вика. – Какого толка будут эти откровения?

– Игрок и монстр, – раздвинул руки, как бы обозначая заголовок Максимилиан. – Не убийца и жертва, а два сердца, нашедших друг друга. Любовь и смерть! Как вам? Думаю, разработчики пойдут нам навстречу. А ведь монстр может еще и родить от игрока, виртуально, разумеется! И это только одна из моих идей! Вот еще…

– Не надо больше! – попросила его Таша. – Пока – хватит!

– Если б я имел коня – это был бы номер, – пробормотал Стройников.

– Если б конь имел меня – я б, наверно, помер, – поддержал его Самошников.

– И все же! – визитер разошелся, от него пошел запах пота, его не перебивала даже дорогая парфюмерия. – Можно организовать марафон любви игроков. Пусть они пройдут парадом по улицам главных городов Файролла. Пусть они будут голые!

– Мне уже не страшно, – порадовала нас Ксюша. – Теперь мне жутко! Я в эту игру в жизни не пойду больше, лучше пусть меня уволят!

– Звонить? – Вика уже держала телефон в руке. – Тут ведь явная клиника, тут нужны крепкие ребята и машина с красным крестом.

– Скажите, Максимилиан, – я с интересом смотрел на изрядно вспотевшего спасителя «Вестника Файролла». – Так откуда вы приехали?

– Из Петербурга, – насупился он. – Там меня не поняли. И это – странно! Я – Серебряный! Серебряный, слышите меня? Серебряного не поняли на родине серебряного века поэзии!

– Действительно – безобразие, – посочувствовал я ему.

– Да. – Его искусно оттененные глаза наполнились слезами. – Они не слышали мою душу. А вы? Вы слышите ее?

– Еще как, – заверил его я. – А еще я слышу шаги в коридоре. Это идет наш сотрудник, и в этом ваша серьезная проблема.

– Отчего? – удивился Максимилиан.

– Да как вам сказать? – я сочувственно похлопал глазами. – Он в ВДВ служил, а там к тонким душевным материям отдельных мужчин относятся без понимания. Более того – с предубеждением.

– Бежать тебе надо, касатик! – поняла, о чем идет речь Елена и моментально включилась в игру. – Не пожалеет ведь он тебя! Зашибет – и идеи твои прогрессивные, на других не похожие, слушать не станет.

– И правильно сделает! – даже не подумала подыграть нам Вика. – Да за такие идеи убивать и надо!

Надо заметить, что шаги в коридоре и впрямь были, причем такие, тяжелые. Уж даже и не знаю, кто там так топал, может – мои охранники? В последнее время они оставались внизу, в машине, у дверей кабинета больше не отирались. Уж не знаю почему.

Максимилиан тревожно заозирался, недобро поглядывая на Вику.

Тем временем шаги смолкли, остановившись у нашей двери.

– Интрига, – причмокнул Петрович. – Задался день!

– Это Командор, – обреченно произнесла Ксюша. – По крайней мере, я всегда это представляла себе именно так.

– В залог прощенья мирный поцелуй! – немедленно отреагировал Стройников, поворачиваясь к ней и сложив губы «гузкой». – Один, холодный, мирный!

– Дурак! – сообщила ему Ксюша, но таким тоном, что я бы на месте Геннадия призадумался о том, что Пушкин таки сработал.

Дверь распахнулась и за ней мы увидели… Спину. Причем не просто «спину», а спину Жилина, он открыл дверь ногой, поскольку руки у него были заняты бутылью с водой для кулера.

– Беги, Максимушка, – по-отечески напутствовал Петрович совсем уже опешившего нашего спасителя. – Он ведь такие бутыли каждый день таскает, пешком, по лестнице. Силу свою преумножает.

– А это чего такое тут? – сказал тем временем багроволицый Серега, поворачиваясь и меряя взглядом с головы до ног Максимилиана. – Что за кунсткамера?

Мне всегда было непонятно, что делать с вот такими визитерами, как этот Серебряный. С одной стороны – гнать их, конечно, надо в шею, чтобы работать не мешали. С другой – человек ведь от чистого сердца помощь предлагает. А что он вот такой – так это не вина его, а беда. Нет, посмеяться над ним – это святое, но при этом выпроводить его надо так, чтобы ему не слишком обидно было. Ну, и еще так, чтобы он больше никогда не возвращался, поскольку идеи у него и впрямь жуткие. Плюс – половая ориентация у него для нас не сильно подходящая.

И еще – охране на посту фитиля вкрутить. Я понимаю – они там поржали. А если бы он и вправду кусаться полез?

– Серега, не смей! – заорал я Жилину, одновременно с этим подмигивая ему. – Не вздумай калечить этого представителя нетрадиционной молодежи!

– Зашибу-у-у-у-у! – верно понял меня Жилин, вздымая над головой бутыль с водой. – Ой, зашибу! Ой, что здесь сейчас будет! Девки, зажмуривайтесь, сейчас этого здесь расплескает по всему помещению!

– Беги, Максимка! Беги, тебе говорят! – неожиданно басом рявкнул Петрович. – Мы его задержим!

Я подскочил к Сереге, который так и держал на вытянутых вверх руках баллон с водой и строил страшные рожи совсем уже опешившему Максимилиану.

– Бегите! – проорал ему и я. – Он у нас главный, мы на него работаем. Не поймет он ваших прогрессивных идей, так что уж будем жить, как жили, будем тут помаленьку догнивать. А вы идите, ищите себя. Идите – и не возвращайтесь!

– Не надо, Сереженька-а-а-а-а! – в голос завыла Шелестова, прижав пальцы с безукоризненным маникюром к щекам – Не надо, радима-а-а-а-ай! Посадют ведь тебя, как есть посадют! Снова!

– У-у-у-у-у-у! – Серега еще ногами затопал, и это было последней каплей для Максимилиана Серебряного.

Он скользнул за дверь, каблуки его сапожек выбили дробь из коридорного пола и стихли в районе лестницы.

– Ни тебе «спасибо», ни тебе – «до свидания», – Петрович покачал головой. – Что за человек? А мы ведь ему жизнь спасли.

– Что у вас тут за дурдом? – Сергей опустил баллон с водой на пол. – Это кто такой был?

– Гений из Петербурга, – пояснил я ему и захохотал. – Истинный знаток современной культуры и пророк в своем отечестве. Непризнанный пока, но с хорошими задатками.

– Главное – понимающий современные тенденции, – добавила Шелестова. – Сразу без штанов ходит, чтобы пробивать дорогу к вершинам рейтингов и славы было быстрее.

Остальных тоже как прорвало – смех не стихал еще минуты с две.

– Ну вот, – Шелестова, отсмеявшись, вытерла слезинки из уголков глаз. – Зачем сказали, что он из Питера был? У меня другая версия была. Я бы Сереге сказала, что он из Ташиного ящика вылез, что он зародился в плесени, среди объедков. Зародился, эволюционировал, и потребовал себе место в нашем коллективе. И Ташу все норовил «мамой» назвать.

– Вот видишь. – Мариэтта обличительно глянула на малышку, которая все-таки решила прикончить свое буррито. – Не я одна эта заметила!

– У меня иногда возникает ощущение, что ты не человек, а комар, – не выдержала Таша, дожевывая снедь. – Нудишь, нудишь…

Она рывком выдернула из стола верхний ящик и отправила его содержимое в корзину.

Чего там только не было – сухарики, фантики от конфет, коробочки с леденцами, несколько «чупа-чупсов», сушеные финики, пакетики с салфетками из любимого мной «КФС».

– Ребята, еще раз такое увижу – буду раз в квартал проверять у всех ящики столов, – сообщила Вика, наблюдавшая за этим с брезгливым выражением лица. – Или даже раз в месяц. Без обид. Ну, нельзя же так? И вправду тут до тараканов недалеко.

Она ткнула пальчиком в сторону ташиного мусорного ведра.

Соловьева сидела гордая, с высоко поднятой головой. Это был ее день. Впрочем, я бы на ее месте насторожился – уж больно многообещающими взглядами обменялись Таша, Шелестова и гамадрилы.

– Неудивительно, что ходят тут всякие, – Вика глянула на дверь. – И потом говорят, что, мол, гнильцой тянет. Так и тянет! В полном смысле этого слова. А вообще я сегодня с охраной поговорю – чего они сюда кого попало пускают? Даже нет. Я с Азовым поговорю. В конце концов – наша редакция, вся газета и даже это здание – собственность «Радеона». Так чего же они свою собственность не охраняют, почему тут таскаются всякие Серебряные? Что за бардак?

А что, она права. Кстати – полагаю, что просто пока руки до нашего здания у Азова не дошли. Но если Вика расскажет ему о нынешнем приключении, то ветеранам-прапорщикам из ЧОПА, что сидят внизу и неустанно разгадывают кроссворды, больше тут не служить.

И мне их как-то даже не жалко. Ну, правда – надо же головой думать, пропуская такое чудо? Даже если это делать из юмористических побуждений.

А если бы он просто оделся вот так, по-идиотски? Ну да, с виду – обычный пассивный гомосексуалист, а по сути – наемник-убийца. Посмотрел бы на нас, остроумных, достал бы ствол с глушителем, и через пару минут мы все были бы неживые. Я – как основная цель, а остальные – за компанию.

И все-таки – почему Азов снял охрану с дверей?

Впрочем – гадать не буду. Просто возьму и спрошу про это у него сам. Благо – все одно он меня ждет для очередной беседы. Правда, боюсь, как обычно ни к чему не ведущей.

И снова я ошибся, как видно – день у меня сегодня такой.

Позвонил я ему уже подъезжая к зданию, которое из-за разгулявшейся метели даже толком видно не было. Даже при нынешних бесснежных и теплых зимах в Москве ещё случаются вот эдакие метели, когда снег и ветер окружают тебя со всех сторон, полностью скрывая от взгляда белый свет.

Пока бежал от машины до здания – всего каких-то пятьдесят метров, мне все уши снегом занесло.

– Синие московские метели, – бормотал под нос себе я, отряхиваясь около проходной. – Все это красиво, когда ты на подобное в окно смотришь!

На посту была до боли в боку знакомая мне смена.

– Вот пропуск, – сунул я им под нос карточку. – Я – это я.

– Да уж не перепутаем теперь, – отвел в сторону глаза тот самый охранник. – Проходите.

– Харитон Юрьевич, – сразу же после того, как я вошел в холл, ко мне подошел незнакомый мне молодой человек в сером костюме и при галстуке. – А я вас жду.

– С целью? – почему-то в этот момент я пожалел, что так и не купил наплечную кобуру для «Кольта», который мне подарила Шелестова. Ну да, он всего лишь пугач пневматический, но все-таки.

– Илья Павлович велел, – задушевно, не сказать – сердечно, объяснил мне молодой человек. – Проследуйте за мной.

Ну вот, а я грешил на обыденность. А тут вон – что-то новое.

Молодой человек мягко, но при этом достаточно цепко ухватил меня за локоть и повлек за собой, ко входу во внутренние помещения. Не к лифтам, ведущим в центральное офисное здание, а именно в сторону жилого комплекса.

– Илью Палыча я всегда рад уважить, но мне бы домой зайти, пальто снять, – сообщил я ему. – На улице в нем в самый раз, в вот в помещениях – жарко.

– Ничего страшного, – успокоил меня молодой человек. – Там жарко не будет, так что не волнуйтесь.

Это он хорошо сказал. Где – «там»? Одно понятно – не дома.

Эту мысль я додумывал, лихо взмахивая рукой с часами. Ну нафиг эти игры. Если он свой – то хуже не будет, я вроде как бдю и молодец. А если нет – то хоть из здания меня уволочь не дадут.

Молодой человек заметил мое телодвижение и улыбнулся.

– Да не волнуйтесь вы, Харитон Юрьевич. Я на самом деле от Азова. А что про часы не забыли – так это вы молодец.

– Спасибо на добром слове, – буркнул я.

Он подвел меня к лифту, который как раз раскрылся, отодвинул мордатого сотрудника «Радеона», который его и вызывал, корректно так отодвинул, перед этим отпустив мой локоть. Сотрудник (явно нерядовой, другие тут не ходят) начал было возмущаться, но молодой человек как-то особо на него посмотрел, и тот затих.

– Заходим, Харитон Юрьевич, – сказал он мне, придерживая двери. – Нас ждут.

Я шагнул в кабину, которая тотчас за мной закрыла двери.

Против моих ожиданий молодой человек не стал нажимать на кнопку этажа сразу. Он достал из кармана небольшую связку ключей, выбрал один из них – короткий и толстый, вставил его в отверстие на панели с номерами этажей и повернул.

Там что-то щелкнуло и нижняя, ничем не занятая часть панели, тихонько шурша, отошла в сторону, открыв моему взгляду практически аналог верхней, только здесь цифры, обозначающие этажи начинались со знака «минус». Однако! Здесь девять этажей под землей. Офигеть. А, нет. Восемь. Там вон, на самом верху написано: «-1. Парковка», она за этаж, наверное, не считается. А может, и считается.

– Шпионские страсти, – сообщил я своему спутнику, почесав нос.

– Можно было бы и на спецлифте доехать, но до него идти дольше, – пояснил мне он и нажал цифру «-7».

Ехали мы недолго и вскоре двери, зашипев, открылись, явив мне до боли знакомую картину.

А я ведь тут был. Ну, или на подобном этаже был. Узкий коридор с однообразными закрытыми дверями без табличек, причем какие-то из них были даже без ручек, ковры на полу, те, которые гасят любой звук, и тусклые лампы на потолке.

У меня заболела почка – я вспомнил, как меня в одном из этих кабинетов метелил веселый и жизнерадостный охранник Володя и его не менее дружелюбный коллега. Как там его? Саша. Он тогда еще в штаны напустил, когда его Вика чуть не пристрелила.

А старшим у них был некто Лебедянский, он тогда успел ноги сделать. Со всей этой суетой я про него и забыл совсем.

– Скажите, – обратился я к своему спутнику, имени которого так до сих пор и не знал. – Вы случайно не знаете – Лебедянского-то нашли?

Не знаю почему, но у меня появилась уверенность в том, что, во-первых, этот молодой человек действительно работает на Азова, во-вторых – это не очень-то и простой сотрудник. Надо думать, что он из молодых, да из ранних, так что может знать.

– Нашли, – подтверждая мои предположения, сообщил мне он, шагая впереди меня по узкому коридору. – В канале имени Москвы, разбухшего от воды и порядком объеденного рыбами. Его в районе Яхромы нашли, там насосная станция, льда нет. Судя по всему, недолго он побегать успел. Впрочем, повезло ему, легко умер, от пули в затылок. Если бы мы его сами схомутали, то так легко ему бы не отделаться.

– А вас как зовут? – спросил у него я. – Нехорошо получается – вы мое имя знаете, я ваше – нет.

– Стас, – юноша остановился, повернулся ко мне и протянул руку. – Стас Ватутин.

– Ватутин, – я пожал его крепкую ладонь. – Знакомая фамилия.

– Вы знакомы с моим старшим братом, – пояснил мне Стас. – Он тоже здесь работает.

Ну да, точно. Как раз в тот день, когда меня били и возили в милицию, я и видел его, Ватутина-старшего. Он этих двух гавриков ко мне на очную ставку доставлял.

– Пришли. – Стас остановился около одной из десятков безликих серых дверей и постучал в нее костяшками пальцев.

Она немедленно открылась, и я увидел Азова – без пиджака, с ослабленным узлом галстука и с сигаретой в зубах. Типажности добавляла наплечная кобура, из которой виднелась рукоять пистолета немалых размеров и, надо думать, такого же калибра. Я в оружии не спец, но это явно была непростая машинка, возможно даже сделанная на заказ.

– О, Киф, – Азов протянул мне руку, одновременно с этим выходя в коридор и прикрывая дверь. – Наконец-то. Заждались мы тебя, дружище. Сигарету?

Он запустил руку в карман штанов и достал оттуда помятую пачку «Лаки Страйк».

– А тут курить-то можно? – я повертел головой. – Пепельниц нет, ковры кругом. Не наругают нас?

– Это мой этаж, дружище Киф, – и Азов, непривычно бодрый, не сказать – веселый, хлопнул меня по плечу. – Здесь мои владения и только я тут решаю, что тут и как. Так что кури смело.

Я вытянул сигарету из пачки, Азов щелкнул зажигалкой.

– Ну? – он глянул на Стаса.

– Часы использовал, – бесстрастно ответил тот. – А все остальное делал неправильно.

– Что же ты? – укоризненно сказал мне Азов. – Ай-яй-яй!

– Чего опять не так? – возмутился я, плюнув на условности и стряхивая пепел на ковер.

– Почти все не так, – Азов ухватил меня за ухо. – Почему куда-то пошел с незнакомым человеком? Почему мне не позвонил и не уточнил – посылал я кого-то тебя встречать или нет? Почему не остался в холле, где есть люди и охрана? Когда взрослеть и умнеть будем?

– Кто подставил кролика Роджера? – в тон ему проорал я. – Как закалялась сталь?

Ухо Азов отпустил. Кстати – больно было, его пальцами гвозди забивать можно.

– Тьфу на тебя, Никифоров, – сообщил он мне. – Сам подставляешься постоянно, а потом на меня все шишки валятся. Нет, в моем хозяйстве тоже сквозит, что греха таить, но ты – это вовсе стихийное бедствие.

– Я специально так поступил, – затянулся я сигаретой и завертел головой. Пепел – пеплом, но чинарик на пол бросать не хотелось. – Если бы Стас был вражиной, мы бы его на живца поймали.

– Так себе версия, – прищурился Азов. – Ну очень так себе. Даже на версию не тянет, так, попытка. Еще пробовать будешь?

Ватутин тем временем открыл дверь, ведущую в кабинет, соседствующий с тем, откуда вышел Азов и принес оттуда пепельницу.

– Оправдываться или лажать? – уточнил я, поглаживая ухо и туша сигарету.

– Второе – неизбежно, ты все равно где-то непременно проколешься, – печально вздохнул Илья Павлович. – На другое я уже и не надеюсь. Оправдание по сегодняшнему случаю, разумеется.

– Нет, не будет, – рубанул воздух ладонью я. – Ладно, согласен, обмишурился. Ругайте.

– Киф, это не игры, – посерьезнел Азов. – Это не «казаки-разбойники» в старом московском дворе. Твои судьба и жизнь находятся в зоне интересов сразу нескольких сторон в одной очень запутанной партии. Ты одновременно и приз, и добыча, и мишень. Все сразу. И если ты не станешь хоть минимально беречь свою бедовую головушку, то я однажды опоздаю насовсем. Меня уже несколько раз переиграли, поскольку я не всесилен. Тебе пока везет, но долго ли твоя удача будет с тобой?

– Ну, вот, не командный я игрок, – даже не стал оправдываться я. – Привычка у меня такая – сам влип, сам выбираюсь, не надеясь ни на кого. Я привык так жить, понимаете, Илья Палыч? Мозги – не лампочка, их сразу не выключишь, мне нужно время. Я приноровлюсь, слово даю.

– У тебя нет времени, – очень спокойно сказал Азов. – Причем давно. Что до твоих обещаний и всего остального… У меня на это все есть простой ответ. Я бы даже сказал – интерактив. Вот, смотри.

Он распахнул дверь кабинета и в его глубине я у видел сидящего на железном кресле довольно странной формы мужчину, с очень бледным лицом, крепкого, плечистого и коротко стриженого. Что примечательно – к этому креслу он был прикован наручниками, то есть находился он здесь, как минимум, не по доброй воле.

– Знаешь, кто это? – показал мне на него Азов.

– Нет, – вгляделся в лицо человека я и уверенно повторил. – Нет, никогда его не видел.

– Это, Киф, смертушка твоя, – и Азов приобнял меня за плечи.

– Да ладно? – вот теперь мне стало на самом деле очень и очень интересно – это кто же такой?

Впрочем, я уже догадался, и эту догадку секундой позже подтвердил Азов.

– Ромео, – легко, будто танцуя он приблизился к мужчине. – Как мне жаль, что ты Ромео!

– Извини, – мужчина криво улыбнулся, глядя на безопасника «Радеона». – Не могу я тебя женою сделать, я не по этой части. Но вообще – меня с этой шуткой уже замучили. Что, во всей пьесе, других цитат нет?

– Я догадывался, – поведал задушевно ему Азов. – Но Киф у нас натура творческая, вот я и решил представить тебя ему вот эдак, с литературным подтекстом.

– Киф у вас натура везучая, – мужчина уставился на меня. – Я ведь сразу предлагал решить дело просто. Снайперская винтовка, крыша дома напротив твоей квартиры, дождаться, пока ты не надумаешь покурить на балкончике – и никаких проблем не было бы. И меня здесь не было бы сейчас. Не то, что здесь, в холодной стране не было бы. Но нет, не дали. И что в результате? Сначала тебя спрятали тут, а теперь и я здесь оказался.

– Я даже не знаю, что сказать, – снова потрогал я горящее ухо. – Как профессионал, я вас понимаю, но как человек, о котором, собственно, идет речь – только рад тому, что вы с работодателем не нашли общего языка.

– На самом деле я тебе услугу оказывал, – мужчина сплюнул на пол, слюна была с примесью красного, как видно – крови. – Сам рассуди – если мне не дали убить тебя просто и легко, значит у тех, кто мне платит, на твою личность есть какие-то другие планы. И не думаю, что это планы по поводу того, как сделать тебя счастливым.

– Илья Палыч, вот скажи мне, – я повернулся к безопаснику, который стоя за спиной Ромео, опирался одной рукой на спинку железного кресла. – Почему меня все хотят убить? Понять бы – с чего? Может, я видел, чего такое, что тому причиной служит, или прочел что-то? Я ведь даже сам не знаю, что я знаю! Да, фраза кривая и составлена не слишком правильно, но она верна по сути своей!

– Может, – согласился со мной Азов. – Мы же об этом уже говорили. А может, дело не в этом, может, просто ты кому-то мешаешь. Но скорее всего – что-то ты и впрямь ведаешь, вот только, как ты верно заметил, сам не ведаешь что. И вот этот что-то знает. Но не говорит. Например, он знает, что за бумаги ты должен был подписать.

– Не понимаю, о каких бумагах идет речь, – равнодушно произнес Ромео. – Моя задача была – доставить вот этого человека в то место, которое мне назовут. Он должен был быть жив и невредим настолько, насколько это возможно. По крайней мере, он должен был находиться в памяти, а также у него должен был быть цел позвоночник и правая рука.

– А? – я подумал, что ослышался. – При чем тут позвоночник? Рука – понятно, но позвоночник?

– Чтобы ходить мог, – пояснил Стас. – Если перебить его, то это будет вряд ли возможно. А может – еще зачем. Может, дело в пытках, кто его знает?

Вот тут меня тряхануло. Пытать – это уже совсем перебор. Не хочу я, чтобы меня пытали.

Раньше на меня просто охотились, это было неприятно, страшно и достаточно дискомфортно. А вот сейчас до меня отчетливо донесся скрип дыбы, запах паленого волоса, крови и дерьма – и это уже был очень и очень неприятный запах.

– Именно, – подтвердил Ромео. – Мой наниматель очень вас не любит. Скажу по секрету – даже если бы вы все подписали, он все равно бы вас непременно помучал вволю. Да еще бы и растянул бы это удовольствие на недельку-другую. Так что я для вас благодетель. Пуля в лоб – это очень гуманный способ ухода из жизни, в вашем случае.

– Благодетель, – повторил я. – А кто наниматель, я так понимаю, вы мне не скажете?

– Конечно не скажу, – подтвердил Ромео. – Как и им. Профессиональная этика. Ну, и личное упрямство, как без этого.

– Есть такое, – подтвердил Азов. – Молчит как рыба, прости за банальность. Уж мы и так, и эдак – не хочет говорить.

– Но вы же наемник, – я присел на корточки напротив прикованного человека, который с иронией смотрел на меня. – Вы работаете за деньги. У «Радеона» есть деньги. Много денег. Просто назовите сумму.

Мне таких полномочий никто не давал, но нутро мне подсказывало, что в этом вопросе никто препонов мне ставить не будет.

– Пустое. – Азов цокнул языком – Мы с ним уже три дня общаемся, все перепробовали. Ну, кроме совсем уж радикальных мер. Нет, за ними дело не встало бы, поверь мне, но хочется этого красавца сохранить в товарном виде. Старик не любит этого, а может сложиться так, что он сам захочет пообщаться с ним. Вряд ли, конечно, но – кто знает.

– Да и не даст это результата, – я поморщился. – Видал я таких, как он. Ромео, ты же вроде во «Французском Легионе» служил, я ничего не путаю?

– Было дело, – охотно подтвердил прикованный мужчина.

– Ну вот, – я вздохнул. – С легионерами я не общался, врать не буду, зато брал интервью у нескольких наемников из «Диких гусей», когда в Сербии был. Это не люди, это кремни. Нет, среди них тоже всякие попадаются, но в большинстве своем они такие. Не думаю, что легионеры от них сильно отличаются.

– Отличаются, – сказал Ватутин. – «Дикие гуси» в основном профессиональных военных вербуют, а в «Легион» кого только не берут.

– Хорошо, – я поднялся на ноги. – Только вот этот – из таких, упертых. Но есть ведь и другие методы? Скажем так – фармакологические. Скополамин, например, про него даже я знаю. Подозреваю, что наука на этом деле не остановилась, есть и другие средства той же направленности.

– А потом меня спрашивают – за что я не люблю людей? – саркастично сказал Ромео. – И вот за что вас любить? Я с ним как с человеком – беседую, пытался от смерти страшной и болезненной спасти, а он химией меня пичкать хочет.

– Слушай, твой вариант моего спасения тоже не лучший, – повернулся я к нему. – Ну да, быстро умереть лучше, чем медленно и мучительно, только вот меня больше устраивает развитие событий, где я вовсе не умираю. А оно возможно в том случае, если ты перестанешь молчать и расскажешь нам, кто тебя нанял. Илья Павлович найдет этого человека, а дальше все будет очень хорошо.

– Ты так думаешь? – лукаво прищурил левый глаз Ромео. – И что будет дальше?

– И Элли возвратится с Тотошкою домой, – ответил ему я и глянул на Азова. – Так что насчет моей идеи?

– Она вторична, – Азов усмехнулся. – Кололи. Хороший препарат кололи. Он смеется, как идиот, и бормочет всякую ересь на пяти языках. Мы эти записи даже психологам показывали, – бессвязный бред – и только. А частить нельзя, он в овощ превратиться может.

– Могу, – подтвердил Ромео. – А меня, возможно, еще некоему Старику показывать придется.

– Нашел чему радоваться, – сообщил ему я. – Ты в этой связи находишься в том же положении, что и я в случае с тобой. Этот застенок – аналог пули в лоб, понял? Радуется он. Знал бы ты, что тебя ждет – сейчас бы все рассказал. И лучше расскажи, тебе это дешевле выйдет. И сейчас уже я тебе услугу оказываю этим советом, так что мы квиты.

– Эй-эй, – Азов положил мне руку на плечо. – Тебя заносит, дружище.

– Ну да, – я глубоко вздохнул. – Илья Палыч, ну если вы все перепробовали, то зачем меня сюда позвали?

– Чтобы ты на вот этого красавца поглядел. – Азов в короткой прическе Ромео каким-то образом нашел волосы, за которые можно было уцепиться, и резко рванул за них, поднимая его лицо вверх. – Это он Алексея убил. И тебя убил бы. Поверь, Киф, в лицо своей смерти посмотреть всегда полезно. Как минимум для того, чтобы понять, насколько ты неуверенно стоишь на этой Земле. Даже если ты думаешь, что ты все контролируешь, и тебе подвластно все, что только можно – это не так. У судьбы всегда есть та соломинка, которая переломит твою спину.

– А еще? – я был уверен, что это не все.

– А ещё? – Азов задрал голову сузившего от боли глаза Ромео еще выше, и теперь его щека касалась щеки наемника. – А еще я хочу, чтобы ты осознал. Он – здесь. И тот, кто его нанял, возможно, про это знает или догадывается. Может быть, и нет, но скорее всего – да. Какие из этого выводы?

– Твою мать! – как я сразу-то об этом не подумал.

– Верно, – Азов широко улыбнулся. – Он не знает, как долго Ромео будет молчать, а значит – ускорится. Если до того этот некто хотел тебя помучить, то теперь, возможно, захочет просто убить.