Я, если честно, думал, что машина нас ждет у трапа. Ну, Зимин так уверенно это произнес, я даже подумал, что это будет прямо как в фильмах показывают. Ну вы меня поняли – черный «Бентли» на взлетном поле, мы к нему подходим, я еще разок шлепаю Вежлеву по попке, на этот раз на глазах у пассажиров. Пусть завидуют – у меня и «Бентли» есть, и вот такая женщина. Правда, в картину не до конца вписывались Валяев с Зиминым, но это не страшно. Мечты же? В них можно и без этой парочки обойтись.

Не-а, ничего такого. Собственно, и на взлетное поле нас никто не выпустил – мы по «рукаву» в здание аэропорта прошли.

Хороший в Праге аэропорт, уютный, не то что в Барселоне, где можно марафонские забеги устраивать. Впрочем, в Чехии есть еще приятственнее аэропорты. Например – в Пардубице. Там вообще все по-домашнему – само здание размером где-то со среднестатистический московский магазин, если не меньше, и вокруг него березки растут. Я под ними как-то раз спал полдня, поскольку рейс задержали капитально. Собственно, я как раз тогда в Праге и побывал в первый и единственный раз. Меня на какой-то хоккейный чемпионат отправили, событие освещать. Просто спортивная редакция накануне мероприятия дружно в алкогольный клинч ушла, двоих даже госпитализировали с перепоя, и в результате Мамонт откомандировал репортаж делать именно меня. Он, вообще-то, сам хотел поехать, но у него то ли с паспортом не сложилось, то ли с визой.

Ох, «спортивники» потом на меня злы были! Даже побить хотели, но – не поймали. Я в моменты серьезной опасности знаете, каким ловким и быстрым становлюсь!

С «Бентли» тоже не сложилось. Нас встретил славный микроавтобус, очень комфортный внутри. Мы с Танюшей это восприняли даже где-то с радостью, а вот Зимин и Вежлева нахмурились. Как видно, рассчитывали на что-то более статусное.

– Безобразие, – ворчал Валяев, усаживаясь в кресло. – Докатились!

– А чем он недоволен? – шепотом спросила Танюша, усаживаясь рядом со мной на заднем ряду. – Удобно же. И все поместились.

Она старалась держаться рядом со мной, видимо, насмотревшись на наших спутников во время полетов и наслушавшись их малопонятных для постороннего человека разговоров. Я, судя по всему, вызывал у нее наибольшее доверие из всей нашей дружной компании. Впрочем, разрешения сесть рядом со мной она все-таки у Вежлевой спросила.

– Кто его знает? – пожал плечами я. – Может, его в микроавтобусах укачивает?

– Да? – Танюша посмотрела на потного краснолицего Валяева, которого несомненно начинало мучать похмелье. – Какая неприятность. А у меня таблетки с собой есть от укачивания, может, предложить?

– Погоди пока, – посоветовал ей я. – Успеется.

Микроавтобус тронулся с места, и я уставился в окно.

Мне нравился этот город. Не так, как Стокгольм или Мадрид, но нравился. Строгая архитектура, узкие улочки Старого Города, обилие мест, где можно вкусно поесть, опять же – зоопарк тут хороший, даже с фуникулером.

– А куда мы едем? – подергала меня за рукав Танюша. – Просто Марина Александровна ничего по этому поводу мне не сказала, хотя я у нее спрашивала. В отель едем или еще куда-то?

– Да и сам не знаю, – повернулся к девушке я. – Но ты не сомневайся, на улице спать не будем, это уж точно. Хочешь к окошку сесть?

Бедняжке явно было маятно, было заметно, что она уже сожалела, что вообще пустилась в это путешествие. Пусть отвлечется немного.

– Да нет, не надо, – Танюша грустно вздохнула. – Вдруг я Марине Александровне понадоблюсь, чего туда-сюда скакать?

Собственно, так и вышло.

Валяев, грустно провожавший глазами многочисленные вывески ресторанчиков, пивниц и пабов, вдруг что-то рявкнул на незнакомом мне языке.

– Это по-чешски, – верно истолковала мой взгляд, брошенный на него, Танюша. – Он сказал, что не худо было бы припасть к истокам местной культуры.

– Проще говоря – похмелиться, – хмыкнул я.

Водитель невозмутимо что-то ответил, после чего Валяев совсем уж помрачнел.

– Говорит, что остановки в пути не предусмотрены, – немедленно перевела Танюша. – Кстати, водитель не чех, явный немецкий акцент есть.

– Танюша, садись рядом со мной, – вроде как предложила Вежлева, но при этом в ее тоне ясно был слышен приказ. – Что ты там все с Никифоровым трешься? Он не лучшая компания для такой девушки, как ты. Он тебя плохому научит.

– Да-да, – переводчица немного жалобно посмотрела на меня и перебралась к Марине.

Наверное, надо было бы уточнить, чему именно плохому я могу научить это безобидное создание, но я не стал. Надоели мне уже словесные пикировки за сегодня. К тому же, еще неизвестно, что нас всех ждет в ближайшем будущем, не исключено, что придется действовать сообща, так что потенциальные конфликты лучше оставить до возвращения домой.

А еще в этот момент я ощутил дикую тоску по своему родному городу. Как правило, со мной в командировках такого не случалось, потому что разъезды часть моей профессии. Незнакомые города, гостиницы, мотели, столовые – это моя нормальная и привычная среда, чего грустить? Но там я был при деле, точно знал, куда еду и зачем. Даже в таких местах, где можно было головы лишиться, подобного не случалось, причем все по той же причине – это была моя работа. Не самая лучшая, не самая чистая, но работа.

Здесь же все было по-другому. Нет цели, нет права на выбор маршрута. Ничего нет. Даже понимания того, куда меня везут – и то нет. Зато есть чужой город, находящейся в чужой стране.

Да еще Танюша эта, которую теперь со счетов не спишешь. Русские на войне своих не бросают – это закон. Случись чего, она же мне до конца дней сниться будет. Я не лучший из людей, дерьма во мне по горлышко налито, но детей сроду не обижал и в обиду не давал.

Обуреваемый этими мыслями, я то и дело издавал печальные вздохи, что заметил Зимин.

– Чего запечалился, Киф? – бодро поинтересовался он.

– А чего веселиться? – вопросом на вопрос ответил я. – Я здесь, а дома дела стоят. Опять же – куда едем, зачем едем…

– Кстати – поддержу вопрос, – оживился Валяев. – А куда едем, Макс? У меня была уверенность в том, что мы поселимся в «Карлтоне», как всегда. Не самый пафосный отель, но сколько вокруг чудных пивных заведений! Однако вот, мы вообще в другую сторону едем. Я этот город как пальцы на руке знаю, могу понять, что к чему.

– Мне это стало ясно еще пять минут назад, – без малейшей иронии ответил ему Зимин. – Если очень интересно, спроси у водителя, только сомневаюсь, что он тебе скажет что-то кроме: «У меня нет инструкций на данный счет». Никита, включай мозги. Нас сюда позвали не отдыхать, а потому и не станут селить в «Карлтон». За окно посмотри! Вправду не понял до сих пор, куда мы едем?

– А-а-а-а, – протянул Валяев, с минуту посмотрев в окно. – Ясно. Тьфу, страху нагнал. Чего столько трагизма в голос добавлять? Можно подумать, что мы в Париже и едем на Гревскую площадь. Всего лишь Прага, всего лишь Мотол. Будто мы там не были никогда. Да я его улочки и виноградники с детства помню.

– Мне бы твой оптимизм, – сказал Зимин и замолчал.

Я из этого диалога мало что понял, Марина, похоже, тоже, поскольку она немедленно что-то очень тихо спросила у Танюши, а та в ответ начала ей нашептывать в ухо. Интересно было бы послушать, что именно.

Да еще, как назло, выяснилось, что разрядился мой телефон, так что интернет не пришел мне на помощь.

Что за «Мотол» такой, где он находится? Мои познания в географии Праги были не настолько хороши, кроме Вацлавской площади да еще нескольких достопримечательностей, ничего опознать не смогу. Опять же – я сюда приезжал летом, а сейчас зима. Ну да, улицы всё те же, но при этом чужой город зимой и летом выглядит по-разному.

Впрочем – какая разница? Меня все равно никто не спрашивает о моих желаниях. Везут и везут, куда-то да доедем. А там видно будет.

Собственно, так оно и случилось. В какой-то момент широкие дороги сузились, мы попетляли по каким-то улочкам, застроенным домами, навевавшими мысли о средневековой Европе, а после мы добрались до того места, куда направлялись.

Микроавтобус остановился, водитель бросил какую-то фразу.

– Приехали, – сообщила мне Танюша, повернувшись.

– Ну и славно, – Марина поправила волосы. – Знать бы еще, куда.

– Это Мотол, – ответил ей Валяев. – Один из старейших районов Праги.

– А если точнее? – в голосе Марины не было ее привычной уверенности, что меня немного удивило.

– Тебе координаты назвать, что ли? – немного раздраженно сказал Валяев. – Широту с долготой?

– Что здесь? – Марина ткнула пальцем в окно. – Отель или что-то другое? Название района мне ничего не говорит.

– Это, скорее, семейная гостиница, – Зимин натянул перчатки – Знаешь, из тех, что стоят на одном и том же месте веками, и постояльцы которой уже не столько гости, сколько члены семьи. Из года в год, из века в век они останавливаются здесь – сначала отцы, потом дети, потом внуки. Это атмосферное место – уют, традиции, запах старины. Тебе тут понравится, поверь. Настолько, что, возможно, ты даже захочешь здесь задержаться надолго. В этом славном доме каждый найдет для себя то, что придется ему по душе.

– У меня слишком много дел в Москве, – насторожилась Марина. – Мне не до отдыха. И так пришлось график менять.

Валяев открыл дверь микроавтобуса и вылез наружу, за ним последовал Зимин.

– Киф, у тебя сигарета есть? – донесся до меня голос Валяева. – Пива не выпил, так хоть покурю.

– Сейчас, – я поднялся с кресла и спросил у Вежлевой, которая, казалось, не собирается покидать микроавтобус: – Марин, ты идешь?

– Иду, иду, – сердито произнесла та. – Куда я денусь? Вот скажи мне – зачем нам этот отель? Знаю я такие, доводилось мне в них жить. Горячая вода только три часа в день, сквозняки и везде пахнет пылью. Почему не «Барсело» или не «Гранд Марк»?

– Ты у меня спрашиваешь? – удивился я. – Нашла у кого. Да и потом – не все ли равно? Сквозняки, велика ли беда?

– Дурак ты, Никифоров, – Марина выбила пальчиками руки дробь по подлокотнику сиденья. – И уши у тебя холодные.

– Дурак, – согласился я. – Причем – безынициативный. А потому – безобидный, никому не мешающий и не желающий идти по головам. И не создающий проблем себе и другим. Давай-давай, нас ждут.

Ну вот – не удержался. Но в самом деле – она уже краев не видит. То дурак, то лысею я. Последнее, кстати, вообще гнуснейший поклеп.

– Киф, – снова окликнул меня Валяев, и я покинул салон.

Протянув ему пачку с сигаретами, я огляделся.

Да, здесь и вправду ощущается некая старина. Забор из красных кирпичей, высоченный, в два человеческих роста, если не больше, надежно закрывал просторный двор от взглядов зевак, если тут такие вообще есть. Еще имелись массивные черные ворота, которые сейчас закрывал водитель микроавтобуса. И в самом деле – все по-семейному.

Но двор и ворота – это ладно. Главной изюминкой являлся дом, в котором, похоже, мы и будем жить. Это даже не дом, слово не то. Скорее, это был миниатюрный замок, замаскированный под дом. Ей-ей – на шпили пару флагов и все, можно брать его штурмом.

Первый этаж у него был капитальный, с несколькими витражными окнами, а вот второй и третий больше напоминали замковые башни.

– Понравилось? – Валяев затянулся сигаретой и приобнял меня за плечи. – Мы с Максом тут в детстве частенько бывали. Вон, видишь, окно на втором этаже слева открыто? Это наша спальня. Макс, помнишь, как мы с тобой тогда ночью оттуда сбежали, чтобы к тем сестричкам в Дейвице сбегать? Еще по вьюнам спускались, чуть не навернулись? Как же их звали-то…

Валяев задумчиво начал постукивать пальцами по моему плечу.

– Я вообще детство и юность не очень хорошо помню, – Зимин потер щеки. – Однако – подмораживает. Марина, тебя долго ждать?

– Нет, не помню, – расстроенно сказал Валяев. – Ну да и ладно.

– Внушает, – я тоже закурил. – Сколько же этому дому лет? На глазок – сто с лишним, если не больше.

– Больше, – усмехнулся Зимин. – В этой части Праги вообще новых домов немного. Если только магазины или больницы. А жилые дома все старые. И многие из них стоят на фундаменте еще более древнем. Вот этот дом – точно, можешь мне поверить. Тот, кто его строил, знал, что именно будет служить основой новому жилью, а потому оно и выглядит таким образом.

– Почти ничего не понял, но впечатлен, – привычно не соврав ни словом, сказал я. – А что там за фундамент такой?

Ответить Зимин не успел, из автобуса показалась Марина, которой он галантно подал руку.

Тем временем водитель закрыл ворота, достал вещи наших спутниц и понес их ко входу в дом.

– Красиво, – милостиво заявила Вежлева, обозрев наше новое пристанище. – Надо будет селфи сделать и в «Инстаграм» выложить.

– Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, – посоветовал ей Валяев.

– Согласна, – Марина достала телефон и подмигнула мне. – Нет желания запечатлеться?

– Ни малейшего, – отказался я. И годы мои не те, и потом – страшно представить, что будет, если Вика увидит это фото. – Вон, с Танюшей сфоткайся. На нее в любом случае приятнее смотреть, чем на меня, с моей-то лысиной.

– Какой лысиной? – не понял Валяев, запустил руку в мою шевелюру и подергал ее. – Ты ж волосат как пещерный человек.

– А она сказала, что я лысею, – тут же накляузничал я.

– Врет, – успокоил меня Валяев. – Интересничает, цену себе набивает. Мол – ты старый и плешивый, радуйся, что к тебе такая нимфа, как она, в объятья падает.

– Дурак – возмутилась Марина, только что сделавшая снимок – Ты чего несешь? Ты ни с кем меня не спутал? Например, со своими шлюшками, которых ты пачками снимаешь на ресепшен?

– Не-не-не – замахал руками Валяев – Как вас спутаешь? Там девчонки молодые, крепкие, все при всем, все свое. А ты уже… Э-э-э-э-э… Скажем так – набрала женский сок, сформировалась полностью. Опять же – где-то врачи поработали, где-то время… Но оно было к тебе благосклонно!

– Все, пошли – прервал их беседу Зимин, заметив, что Вежлева начала закипать – Надо узнать, что к чему и чего следует ждать сегодня. И я очень надеюсь, что нас нынче ждет только ужин в узком кругу, то есть на нем будут исключительно те, кто сейчас присутствует здесь. Устал я что-то, хоть денек бы передохнуть.

– Не забуду, – сузив глаза, пообещала Валяеву Марина и направилась за Зиминым, бормоча себе под нос: – Нахал. Время, врачи! Наглец!

– Это он тебе еще про волосы не сказал, – сообщил ей в спину я. – А там тоже не все благополучно!

Я не мелочный, но тут не пнуть ее было нельзя. И поделом – не рой другому яму, сам в нее упадешь!

Внутри здание поражало не меньше, чем снаружи. Если коротко – дерево, позолота и полумрак. Серьезно, вот такое сочетание. Причем было видно, что все здесь жутко старое. Стойка, к которой мы подошли, миновав узкий коридорчик, начинавшийся от дверей, была сделана из дуба, так вот она была настолько отполирована локтями постояльцев, что диву можно даться. Ну или плотник, сработавший ее, был гений в своем ремесле.

А еще – запах внутри был такой… Это даже была целая гамма ароматов, какая иногда встречается в букинистических лавках. То ли пылью пахнет, то ли бумагой, то ли временем. Плюс здесь к этому всему примешивался почему-то аромат роз.

За стойкой стоял симпатичный юноша в черном костюме, который, увидев нас, выдал белозубую улыбку и что-то прострекотал по-чешски.

Зимин немного пренебрежительно ему что-то ответил, я глянул на Танюшу, в надежде на то, что она переведет, о чем они беседуют, но та крутила головой, рассматривая местную обстановку.

Впрочем – ее можно понять, небольшой зальчик, в котором мы находились, того стоил. Стены его, сделанные все из того же дуба, были украшены картинами в позолоченных рамах, причем большинство из них являлись копиями работ старых немецких и голландских мастеров, и никакого импрессионизма или «кубизма». Я в свое время помотался по выставкам с одной знакомой-искусствоведом, кое-чего понахватался от нее. Еще имелась лестница, ведущая на верхние этажи, добротная, с черными ступенями, с позолоченными перилами. И, что примечательно – ничего стеклянного, ни одной витрины, которые есть в любом отеле. Даже зеркал – и тех нет. И окон тоже не было, неяркий свет сочился откуда-то прямо с потолка. Как видно – лампы забрали в специальные плафоны и декорировали под потолочное покрытие, я такое видел как-то раз.

Зимин еще немного поболтал с портье, причем тот все время делал виноватое лицо и давал понять всем своим видом, что ему жаль, но помочь он ничем не может.

– Я не понял, нас не заселят что ли? – не выдержав, в конце концов спросил я у Танюши.

– Да нет, – ответила та. – Максим Андрасович интересуется, не оставляли ли нам какой-то пакет или записку. А вот этот молодой человек говорит, что нет. Про наш приезд он предупрежден, номера подготовлены, обед подадут через час. Ничего другого он сказать не может.

– Танечка, напомни мне, чей ты переводчик? – холодно спросила у нее Вежлева. – Мой или вот этого плешивого господинчика?

– Простите, Марина Александровна, – Танюша зарделась. – Просто Харитон Юрьевич спросил…

– А я и спрашивать не должна, – жестко сказала Вежлева. – Твоя работа – переводить все, что я не понимаю, для того ты и была нанята.

– Марин, угомонись уже, – достаточно громко произнес я. – Уже палку перегибаешь, и сильно. Вон, у ребенка уже слезы в глазах. Если не можешь достойно ответить Никите, то нечего на других злобу свою срывать.

– Какую злобу, дорогой Киф? – Вежлева заулыбалась и по-кукольному захлопала ресницами. – Разве я требую от нее чего-то такого, что не предусмотрено в заключенном между нами договоре? Ее работа – переводить, я напомнила ей об этом.

– Вот только каким тоном? – я не стал отводить глаза. – Она тебе не служанка и не сотрудница из «Радеона», не забывай об этом. Ты купила ее работу, а не душу.

Портье с интересом глянул в мою сторону, при этом все еще что-то говоря Зимину.

Марина сжала губы так, что они превратились в тонкую ниточку, свела брови «домиком», уперла руки в бока и угрожающе уставилась на меня.

Мы еще секунд пять поиграли в «гляделки», но тем дело и кончилось.

– Ничего вы не плешивый, – еле слышно шепнула мне Танюша. – Не переживайте.

– Я все слышу, – подала голос Марина. – Не утешай его, он этого недостоин.

Тем временем, портье повернулся к резному шкафчику, который был у него за спиной, достал оттуда четыре ключа с приделанными к ним здоровенными деревянными грушами, а после положил их на стойку. Ткнув в один из них пальцем, он что-то произнес.

– Марин, это твой, – тут же сообщил Вежлевой Валяев. – Вы с Танюшей в одном номере жить будете.

– С чего это? – тут же окрысилась та. – Почему не в отдельных?

– Не знаю, – осклабился Валяев. – Может, потому, что наша очаровательная малышка в смету поездки не занесена, а может, потому, что этот юноша решил, что вы пара.

– Бардак, – возмутилась Вежлева. – Я привыкла к отдельным номерам и привычки свои менять не стану. Танюша, переведи-ка ему…

– Кончай придуриваться, Кит, – попросил Валяева Зимин. – А ты, Марина, бери ключ. Если вас поселили вместе – значит, так надо. Здесь нет жалобных книг, и администрацию звать не имеет смысла, смею тебя заверить. Это старый дом, и он живет по своим правилам, которые никто ради тебя менять не станет.

– Вот-вот, – поддакнул Валяев и тут же предложил: – А то давайте я с Танюшей в одном номере буду жить? Мне не сложно. А ты, Маринео, в мой заселяйся. Даю слово – я пальцем ее не трону. Мы будем как брат и сестра, клянусь мамочкой!

– Марина Александровна! – взмолилась Танюша жалобно.

Бедняжка была на грани срыва, как видно, она уже нарисовала себе картину, в которой Вежлева выставляет ее на улицу из отеля. Или того хуже – как она проживает в одном номере с хмельным и небритым Валяевым. Кстати – жуть какая. Я бы тоже на ее месте испугался.

– Куда идти? – Марина подошла к стойке и цапнула с него ключ. – Вдвоем – так вдвоем. И правда – чего это я разошлась?

– У меня есть версия, – поднял руку Валяев. – Я знаю! Вот он виноват!

И показал на меня пальцем.

– Харитон Юрьевич? – изумилась Танюша. – Да чем же?

– А он нашу Маринушку обижает, – ехидно объяснил ей этот провокатор. – Он ее до сих пор ни разу не…

– Ему действительно пора выпить, – Вежлева подцепила Танюшу под локоток. – Или наоборот – самое время лечить от алкоголизма. Так, номер 24. Надо думать – второй этаж. Надеюсь, я ошибаюсь и здесь есть горячая вода, хотелось бы принять душ. Валяев, хоть одна шутка по поводу того, что ты готов потереть мне спинку…

– Даже не думал о таком, – фыркнул тот, забирая свой ключ со стойки. – Вот кабы не тебе, а кое-кому другому – то да.

– Надеюсь, не мне? – решил окончательно увести не слишком приятный разговор о том, почему недовольна жизнью Вежлева, я. – На всякий случай уточняю, ты человек непредсказуемый.

– Фу-фу-фу, – замахал руками тот.

– Пошли уже, – Зимин взял сразу два ключа, один из которых отдал мне. – Обед через час, встретимся в коридоре, номера у нас рядом. Сразу предупреждаю – здесь не типовой отель со «шведским столом», каждый гость или группа гостей обедает в свое время, так что не опаздывать в наших интересах.

– Забавно, – заметила Вежлева. – Впервые такое вижу. А если я есть не хочу?

– Не ешь, – равнодушно ответил Зимин. – Это твой выбор и твое право. Но другого времени для тебя не будет. Я же сказал – таковы местные порядки.

– А ужин? – поинтересовался я. – Таким же образом?

– Ужин – это личное дело каждого, – вместо Зимина ответил Валяев. – Здесь кормят только завтраком и обедом.

– Завтрак тоже по часам? – иронично спросила Марина, начиная подниматься по лестнице.

– Отчасти – да, – подтвердил Зимин. – Начало в семь утра, завершение – в восемь. Не успела – ходи голодной.

– Казарма, а не отель, – вздохнула Вежлева. – «Гранд Марк», «Гранд Марк», где же ты…

– В центре Праги, – подсказала ей Танюша.

– Что «в центре Праги»? – переспросила у нее Марина.

– Тот отель, который вы назвали, – добросовестно объяснила ей девушка. – Я просто его в интернете видела, вот и запомнила.

Я испытал большое желание скорее попасть в номер и хотя бы час никого не видеть. И не слышать.

Поднявшись на второй этаж мы буквально лоб в лоб столкнулись с невысоким толстячком, щекастым и лысым как коленка. Он крайне забавно выглядел и более всего напоминал героя русских сказок Колобка. Круглое пузико, короткие ножки и голова без шеи. А еще дорогой костюм и пара очень недешевых перстней на толстых пальцах. Любопытный типаж. Интересно, а он тут с какой целью? Сурка приехал посмотреть?

– Максимилиан! – радостно крикнул он, завидев Зимина, и полез к нему обниматься, разразившись длинной фразой на немецком языке.

Тот, судя по всему, толстячка знал, поскольку ответил на его объятья, приговаривая:

– Onkel Evert! (Дядющка Эверт).

Я в немецком не силен, но понял, что этот толстячок, как видно, родственник Зимина и зовут его Эверт.

Тут дядюшка Эверт заметил Валяева, радостно заулыбался и потрепал его по щеке отеческим жестом.

– Рада за вас, – Вежлева обогнула стороной встретившихся родственников, таща за собой Танюшу. – Но мы, наверное, пойдем. Через час в коридоре, как договаривались.

– О! – дядюшка Эверт увидел Танюшу и весь расцвел. – Ach, so eine wunderschöne Blüme! Woher kommt sie? (Какой дивно прекрасный цветок! Откуда он?).

– Sie ist mit uns. Sie ist Russin (Она с нами. Она русская), – быстро сказал ему Зимин, обменявшись взглядом с Валяевым.

– Mein Name ist Tatjana, – промямлила Танюша, делая какой-то нелепый книксен.

– Татияна! – дядюшка Эверт цапнул ее руку и приложился к ней губами. – Ви есть как невинная прекрасная пташка. Ви есть желанная добича любой птицелов, чтобы садить ви в клетка и любоваться есть вами вечность.

– Дядюшка, повторюсь, она с нами, – Зимин надавил голосом на окончание фразы – К тому же, один из нас является ее мужчиной. Вон тот.

И показал на меня.

Дядюшка Эверт, не отпуская руки Татьяны, повернул голову и изучил мою персону с ног до головы. Причем взгляд у него был колючий и оценивающий, не слишком монтирующийся с его добродушной внешностью. Я лет пять назад брал интервью у одного снайпера, так вот у него точно такой же был, я тогда еще подумал, что этот человек видит не людей, а исключительно цели.

Тем не менее я выдавил из себя улыбку и помахал рукой.

Взгляд дядюшки Эверта сфокусировался на моей руке, и в нем появилось некое удивление. Я не сразу понял, в чем дело, а потом сообразил – он заметил перстень.

– Ви поймать удача, – погрозил он мне пальцем, более всего похожим на сардельку, и отпустил руку Танюши. – Но я боец, я при… привикать брать то, что мне по душа.

– Дядюшка, мы только приехали, – Зимин как-то очень ловко оттеснил толстячка от девушки. – Нам бы отдохнуть.

– Да, сегодня быть… э-э-э-э – дядюшка Эверт помахал рукой, подбирая слова. – Ein interessanter Abend. Großer Empfang, давно такой не быть.

– Сегодня вечером? – в один голос сказали Зимин и Валяев.

– Большой прием? – следом за ними сказала Вежлева удивленно. – Какой прием?

– Большой, – толстячок осмотрел и ее, как будто только что заметил. Осмотрел, как-то так саркастично хмыкнул, и сразу отвернулся.

– Новое дело, – Валяев надвис над дядюшкой Эвертом. – А это точно?

– Ты как быть der größte Idiot, так им и остаться, – хлопнул его по щеке ладонью дядюшка, достал из кармана туго натянутой на животе жилетки приличных размеров брегет, открыл его и покачал головой. – Я опаздывать на еда. Это есть непорядок.

Он еще раз окинул взглядом Танюшу, отчего та зарделась, и затопал вниз по лестнице, бросив напоследок:

– Bis heute Abend, wenn tritt die Dunkelheit in ihre Rechte ein.

– Сказал, что увидимся вечером, когда стемнеет, – в очередной раз верно истолковала мой взгляд Танюша. – Но я с ним встречаться больше не хочу. Вы только не обижайтесь, но мне совсем не понравился ваш родственник.

– Умыться бы, – с брезгливостью в голосе произнес Валяев и потер щеку, по которой его хлопнул дядюшка Эверт. – Подозреваю, что он не сильно изменился за эти годы, а значит, все еще идейный противник гигиены.

И то правда – на лестнице остался некий не слишком приятный аромат, который оставил после себя толстяк.

– Да он нам не родственник, – с усмешкой сказал девушке Зимин. – Этот господин всегда просил нас называть его «дядюшкой», ему льстило, что он хоть как-то причастен к нашим семьям. Мы были юны и стеснительны, а потому не отказывали ему, тем более что это немало забавляло наших близких. Но на самом деле он никто, ни нам, ни вообще. Так что если этот старый хрыч попробует прижать тебя к стене, то ты смело можешь отправить его в том направлении, котором захочешь, и тебе никто ничего за это не сделает. Я вообще не понимаю, как его сюда-то поселили.

– Вот так взять и послать? – Танюша тяжело вздохнула. – Куда же это я попала?

– В интересное место, – без тени иронии ответил ей Валяев. – Здесь многое является не тем, чем кажется. Или тем?

– Самое время для парадоксов, – Зимин поморщился. – Кит, похоже, о том, что сегодня большой прием, знают все, от чистильщиков обуви до прачек, но только не мы с тобой.

– Вы хоть что-то знаете, – возмутилась Вежлева. – А я вот вообще ничего уже не понимаю. Какой прием? Я летела на совещание!

– Ты думала, что ты летишь на совещание, Марина, – поправил ее Зимин. – Но твои мысли не являются истиной в последней инстанции. Они вообще не очень-то и важны, особенно теперь, когда мы уже здесь, потому прими реальность такой, какой она есть.

– Тем более, что нас пока на этот прием никто не звал, – добавил Валяев. – Так что, может, и совещание состоится. К примеру – завтра.

– А что молчит Киф? – вдруг спросил Зимин. – Твое мнение, дружище?

– Неплохо бы выпить, – сказал я именно то, что думал. – И вздремнуть пару часиков после этого. Интересно, в номере есть бар? И насколько там дороги напитки?

– Я хочу быть им, – удивив меня, изрекла Вежлева. – Ничего человека не волнует. Мне бы так.

– Не советую, – покачал головой я. – Мной быть не сахар. Меня все время кто-то использует в своих играх, в меня стреляют, меня бьют, у меня даже дома, по сути, нет. А еще я лысею.

– Да не лысеешь ты! – топнула ногой Марина. – Успокойся. Вот же какой злопамятный.

– Это хорошо, – одобрил я, посмотрел на грушу-брелок и продолжил: – Нумер 23. По ходу – вон он. Я пошел, встретимся через пятьдесят пять минут.

Сказал – сделал. Не дожидаясь, до чего договорятся мои спутники, я направился к номеру.

– Прием, – послышалось за спиной. – Ну что за невезение! А у меня одни деловые костюмы, ни одного вечернего платья с собой. Я же и подумать не могла!

– У меня тоже, – пискнула Танюша.

Что ей на это ответила Вежлева, я не знаю, поскольку зашел в номер.

«Мрачновато», – это было первое, что мне пришло в голову, как только я щелкнул выключателем и в номере зажегся неяркий свет.

Стены в нем были темно-багровые, причем это оказались не обои и не краска, они были обтянуты материей, вроде как даже шелком. Задернутые шторы были такого же цвета, и покрывало на широченной кровати, стоявшей посредине комнаты, тоже.

Атмосферы добавляла и огромная, в половину стены, картина, висевшая над кроватью, на ней римские легионеры со зверскими лицами убивали каких-то бедолаг в белых одеждах. Собственно, они-то, эти одежды, и были единственным светлым пятном здесь. Они – да еще конверт, лежащий на письменном столе, стоящем в углу комнаты.

Я бросил в угол рюкзак, стянул «чопперы», поморщился от запаха, который неминуем после почти полудня топтания в них, и прошлепал к столу, оставляя за собой влажные следы на полу.

В конверте оказался всего один листок, со следующим текстом:

«Досточтимый Харитон Никифоров.

Мы рады пригласить вас на небольшое семейное торжество в качестве почетного гостя.

Надеемся, что вы сочтете возможным посетить нас.

Мероприятие состоится сегодня, транспорт, который доставит вас на место, будет подан к 20-30».

Сам текст был напечатан, но ниже него имелась приписка от руки:

«Быть непременно».

«Мы». Кто – «мы»?

Авторство рукописного примечания, положим, сомнений не вызывает, но вот это «мы» меня смущает невероятно. Хотя – может, «мы, Старик Первый»? Да ну, чушь какая. Ладно, эта загадка прояснится, и скоро. Да и не это главное, беда теперь в другом.

Ах, Вика, Вика, ты-то умница, а вот я дубина стоеросовая. Все ты правильно мне, долбоящеру, говорила. И в чем мне теперь идти на это мероприятие? В джинсах? Вежлева хоть в деловом костюме будет, это еще куда ни шло, а мне что делать? Нет, я далек от всех этих условностей, да и в письме по поводу формы одежды ничего не написано, но и так понятно – в свитере там делать нечего, мероприятие светское и в своей нынешней одежде я там буду смотреться как дурак. А им себя ощущать никогда не охота, что бы я там кому ни говорил.

Пойти бы, купить – да куда? Есть ощущение, переходящее в уверенность, что меня отсюда особо никто не выпустит. Может, все же пойти, пообщаться с портье? Такие как он здесь все знают, может, подскажет чего, на предмет проката костюмов или магазина поблизости. Времени осталось немного, но оно еще есть.

Я побарабанил пальцами по столу, положил на него письмо и достал из кармана сигареты. Плакатика «Не курить» на каком-либо языке тут нет, а пепельница, наоборот, в наличии, вон стоит. Значит – можно подымить.

Закурив, я отдернул штору и снова удивился – окна в моем привычном понимании здесь не было. Имелась какая-то бойница, в которую был вделан витраж в сине-красных тонах. Экзотика. Хотя – это как раз укладывается в определенные стереотипы, как-никак – готическая архитектура. Город с многовековой историей и все такое.

Немного помучившись с засовами, я его все-таки открыл и с удовольствием вдохнул морозный воздух.

В этот момент в дверь постучали, и, не дожидаясь моего согласия, в номер вошли Зимин и Валяев, каждый из них в руках держал листки, такие же как тот, что лежал на моем столе.

– Ага, тоже есть, – констатировал Зимин. – Ты как кто идешь? В смысле статуса?

– Как почетный гость, – с достоинством ответил я. – А вы?

Эти двое синхронно усмехнулись, а потом Валяев сказал:

– Тоже что-то в этом роде. Что думаешь по этому поводу?

– Хреново, – стряхнул пепел за окно я.

– В смысле? – как мне показалось, опешил Валяев.

– Костюма у меня нет, – пояснил я и провел рукой по груди. – Не в этом же идти? Там-то все небось во фраках будут, один я, выходит, как непонятно кто. Хотя нет, нас двое таких будет. Никита тоже не ахти выглядит. Это уже лучше, вдвоем позориться не так обидно.

– Мне бы твои заботы, – Зимин подошел к столу и прочел письмо, адресованное мне. – О как. Кит, смотри-ка.

Это он, должно быть, о приписке. Да, вот такой я.

– А ты чего ждал? – Валяев подошел ко окну, вынул сигарету из моих пальцев и глубоко ей затянулся. – Предсказуемо. Как и в случае с Мариной.

– Только у нее нет собственноручного автографа Старика, – потряс бумажкой Зимин. – Хотя… Ей деваться некуда, а наш Киф парень строптивый.

– Моя бы воля – и не пошел бы, – заявил я и уселся на подоконник. – На совещание – одно дело, а на мероприятие – совсем другое. Правильно все Вежлева в коридоре сказала.

– Не можешь не пойти, – снова потыкал в рукописный текст Зимин. – Ладно, обед отменяется, по крайней мере для нас. Ты прав, Киф, нам надо приодеться. Пошли вниз, надо кое-кому позвонить.

– А чего не отсюда? – удивился я. – Или у тебя роуминга нет?

– Здесь телефоны не берут, – пояснил Валяев. – Геомагнитные причуды местности. Так бывает.

А дальше все закрутилось с невероятной скоростью. Через полчаса в мой номер, ставший, по-видимому, штаб-квартирой, пожаловали томные ребята с подведенными глазами и жеманными повадками, они притащили с собой кучу одежды в чехлах, и началась примерка.

Меня бы в принципе устроил самый первый костюм, который я примерил. А что? Сидит вроде нормально, цвет самый лучший – булыжный, но Зимин глянул на меня и сказал:

– Снимай это, позорник! Мы же не на похороны идем.

– Спорный вопрос, – возразил ему Валяев, натягивающий на себя брюки, и добавил: – Но покрой и вправду так себе.

Пришлось подчиниться.

Где-то на четвертом варианте в двери номера ввалилась Вежлева, мигом сориентировалась в происходящем и начала орать на нас всех. Претензия была в том, что мы о себе позаботились, а о ней и Танюше – нет. И это – свинство.

– Все так, – ответил ей Зимин. – Оно и есть. Но давай по-честному, Марина. В Москве ты поступала так, как считала нужным, не сообразовываясь с интересами других людей, твоих коллег, между прочим. А в нашем лице – даже руководства. Ты самостоятельная? Ты самодостаточная? Ну и решай свои проблемы сама, при чем тут мы? Вот Киф – он командный игрок, потому про него мы не забыли. А ты – сама по себе, одна на льдине. Что до Танюши – это уж ты от нас вообще слишком многого хочешь.

– Тем более, что с ней вообще непонятно что делать, – добавил Валяев. – То ли с собой взять, то ли тут оставить. Даже не знаю, что из этого хуже.

– Лучше с собой, – поморщился Зимин. – Во избежание. Хотя… Кит, мы не Красный Крест. С другой стороны, я ей кое-что обещал.

Вот этот диалог мне совсем уж не понравился, и я для себя окончательно решил держать эту малышку поблизости. Ну или как минимум – не терять из вида.

– В этом тебе хорошо, Киф, – неожиданно спокойно сказала Вежлева. – Прямо как по тебе сшит. Оставь его.

В данный момент на мне был длинный черный шелковый пиджак, к которому больше подходило название «френч», поскольку застегивался он под горло и не имел совершенно никаких лацканов. И нагрудного кармана тоже.

– Согласен, – одобрил Зимин. – Под него шелковую белую сорочку с прямым воротником-стойкой – и все. Просто, красиво, строго.

Молодой человек, который подавал мне костюмы, тоже одобрил этот выбор, он поцеловал свои пальцы, причмокнул и хлопнул меня по заду.

Мне очень захотелось дать ему в нос, но я сдержался – все-таки чужая страна.

После, выдав мне лаковые штиблеты (и угадав с размером), экспрессивный юноша что-то громко спросил у Зимина.

– Марина Александровна, а этот мужчина интересуется – когда дамы будут мерить платья? – послышался голос Танюши из-за двери.

– Скотина ты, Зимин, – обличительно произнесла Вежлева, потом секунду подумала и добавила: – И не только ты, а все вы. Таня, скажи этому кутюрье, чтобы он следовал за мной.

– И это вместо «спасибо», – Валяев прыгал на одной ноге, продевая другую в штанину. – Вот и вся их женская сущность.

– Марин, особо не разгуливайся! – заорал Зимин вслед Вежлевой. – Время не резиновое, нам еще ехать неблизко.

О как. А неблизко – это куда?