Я получил еще один удар — на этот раз в живот, мои руки без особой жалости, до хруста в суставах, завернули за спину, а в рот воткнули тряпку.

— Вот так хорошо, — раздался все тот же голос. — А прав брат Луций — нет в магах ничего такого. Пара ударов — и они не опаснее червяка.

— И это кулаком, — поддержал говорившего кто-то, тоже мужчина. — А если сталью? Я мог вспороть брюхо этому мозгляку сразу же, как он вошел в шатер.

— Лучше горло перерезать, — возразил первый. — Чтобы он говорить не мог. Помнишь, что нам с детства вдалбливал в голову отец? Никогда не следует недооценивать противника и давать тем самым ему шанс на победу.

И эта парочка засмеялась, к ним присоединились еще двое, стоящие за моей спиной, те, кто выкручивал руки.

— Ладно, — щелкнуло огниво, и секундой позже в шатре стало светлее, судя по всему, зажгли свечу. — Посмеялись, а теперь к делу.

Меня схватили за волосы, вздернули голову вверх, и я увидел лицо одного из тех, кто рассуждал о тонкостях общения людей с магами. Кстати — вполне себе нормальное лицо мужчины лет двадцати, с аккуратно подстриженной бородкой и смутно знакомыми чертами. Кого-то он мне напоминал.

— Стало быть, ты и есть Эраст фон Рут? — вполне дружелюбно спросил у меня мужчина.

Я попробовал кивнуть, но получилось это плохо и даже болезненно — волосы мои он не отпустил.

— Скажи мне, Эраст фон Рут, слышал ли ты старинную притчу о волке и шелковице? — поинтересовался мой неожиданный собеседник. — Нет? Это не страшно, я тебе в двух словах расскажу, в чем там было дело. Как-то летом один волк бежал по лесу и увидел на дереве ворону, которая с удовольствием лакомилась темно-синими плодами, усыпавшими все ветви. Волк был очень прожорлив, потому он сразу же спросил у вороны, что такое она ест. Та сказала ему, что это шелковица, что ягода эта дивно вкусна, не хуже мяса, и еще очень полезна. Волк тут же захотел попробовать эдакую диковинку, он попробовал запрыгнуть на дерево, но, конечно же, это у него не получилось. Тогда он попросил ворону, чтобы та сбросила ему немного ягод, но тщетно, поскольку все знают о жадности этой птицы. И вот…

— Тим, ты что-то не то говоришь, — перебил его мужчина, стоящий в центре шатра у стола. — Притча славная, но к данной ситуации она отношения не имеет.

— Почему? — возмутился любитель сказаний. — А ее мораль? «Волки будут есть шелковицу тогда, когда научатся лазить по деревьям».

— Ну, если только мораль, — подумав, согласился стоящий у стола. Эти двое точно были братьями — фамильные черты были ярко выражены. Причем я понял, откуда они мне знакомы, не показалось мне. Просто до этого я не видел представителей рода де Фюрьи мужского пола, имея дело только с его женской половиной. Все-таки разница есть, но этот разрез глаз, ямочка на щеке…

Братья Рози, вот кто это. Тот, что держал за волосы, был помладше, тот, что стоял у стола — постарше. И я явно им не нравился, знаком мне такой полушутливый тон. У нас в Раймилле лихие ребята как раз такие же беседы для начала вели с теми, кому планировали брюхо вспороть.

— Так вот, Эраст фон Рут, барончик из Лесной Глуши…

— Фрауа, — промычал я.

Серьезно — по привычке вырвалось.

— Что? — переспросил младший де Фюрьи, наклоняясь чуть ниже.

— Фрауа, — повторил я, раздумывая о том, что реплик от меня, судя по тряпке, они особо и не ждали. Или у них с головой что-то не так — как они собираются со мной общаться, заткнув глотку?

Как только я об этом подумал, у меня из рта вынули опостылевший за эту пару минут кляп. Мерзкая штука, скажу я вам. И во рту после него сухо, как в пустыне.

— Так что ты там промычал? — снова переспросил брат Рози.

— Края, — просипел я. — Лесного Края.

Братья переглянулись.

— Нет, смысл в твоих словах есть, — сказал старший де Фюрьи. — Ущербные — они друг к другу тянутся. Сестричка наша не от мира сего, и такого же недоумка себе нашла. Ему жить осталось всего ничего, а он уточняет название той дыры, в которой родился.

— Может, он просто от страха заговаривается? — предположил один из тех, кто держал меня за руки. — Вот и несет всякую чушь.

— Да не похоже, — мою голову снова дернули вверх. — Страх сразу видно, а у этого в глазах его нет. То ли смельчак, то ли и в самом деле идиот. Слушай, может ты сам нам скажешь, кто ты? Отчаюга или просто дурак?

— Не то и не другое, — я откашлялся. — Я ученик мага по имени Ворон. Маги по-другому живут, не так, как вы. И к смерти у нас другое отношение. Это вашего брата сталью нашпиговали — и на том все закончилось. А у нас смерть — только начало пути.

Врать не буду — я почти сразу пожалел о том, что это сказал, больно фраза была двусмысленная, могла она мне боком выйти. Но, с другой стороны — мне ничего не оставалось, кроме как нагнать на них жути. Они боялись нас, магов, это было заметно. Неспроста же было это выкручивание рук и затыкание рта? Значит, следовало их пугануть, да так, чтобы они призадумались — лить мою кровь или нет. По Рагеллону ходило много баек и страшилок о том, как мстили своим убийцам мертвые маги. Сейчас-то я понимал, что все это большей частью чушь невероятная, но это сейчас. А всего два года назад я тоже в это верил полностью и безоговорочно.

— Мало вас жгут, — посетовал старший брат. — Мало!

— Не могу согласиться с этим, — неожиданно для себя самого, я подмигнул младшему де Фюрьи, который перестал разыгрывать простака и смотрел на меня без малейшей симпатии. — Мне, понятное дело, интересно глянуть на то, что творится за Гранью, но при этом я не слишком рвусь туда, за черту, поскорее. У меня и тут дел хватает.

— Разговорчивый, — раздалось у меня за спиной, и я взвыл от боли, когда мою левую руку чуть ли не выкрутили из плеча.

— Не я эту беседу начал, — терять мне все равно было нечего, но вот так просто подставлять горло под нож я все-таки не собирался. Опять же — они не убили меня сразу, а значит, еще не все решено. — И продолжать ее не рвусь. Да и вообще — отпустили бы вы меня. Ей-ей, вам оно дешевле выйдет.

— Угрожаешь, — старший брат крутанул в руке тускло блеснувший сталью кинжал. — Каков наглец.

— Нет, — я поморщился, боль в плечах становилась нестерпимой, причем настолько, что я скоро в голос орать начну. — Просто хорошего ничего не вижу в этой ситуации и для себя, и для вас. Я не хочу умирать, а вам наверняка не нужны все те неприятности, которые последуют за моей смертью. Ну да, род де Фюрьи достославен, богат и могуч, но для того, что придет из-за Грани, золото и слава ничего не значат. А оно придет. Я всего лишь подмастерье, но на груди у меня есть печать богов, которой они меня пометили. Вы не просто меня убьете, вы встанете на пути у воли богов.

Чушь полнейшая, но только для тех, кто что-то понимает в вопросах магов, богов и всего такого прочего. Не думаю, что эти благородные налегали на науки. Скорее всего, они, как мой друг Монброн, больше махали шпагами, портили девиц и всячески развлекались.

— Сообразительный, — старший де Фюрьи скривился. — Как нам и говорили. Да, мы братья твоей… Даже не знаю, какое слово-то теперь подобрать…

— Соученицы, — подсказал ему я. — Это определение будет самым верным.

— Да если бы только! — раздраженно бросил младший брат. — Будь ты ей просто соучеником, то мы на тебя и внимания бы не обратили. Что нам какой-то барончик из захолустья? Но ты не просто соученик. Ты ее любовник! Мало того — у тебя на пальце перстень, что она тебе подарила. И я даже не знаю, что хуже — то, что ты с ней спишь или то, что ты станешь ее мужем. Кровь рода Фюрьи смешается с какой-то мелкопоместной жижей из Лесного Края.

— Вообще-то ваша сестра «ничья невеста», — вспомнил я название, которое услышал от Рози. — То есть урона вашему роду не будет совершенно никакого. И потом — перстень «Двух душ» — не обязательство жениться. Это просто символ верности — и не более того. Хотя, врать не буду, ваша сестра мне нравится. И не потому что она из рода де Фюрьи, а потому, что она на самом деле умная и красивая женщина.

Я уж не стал говорить о том, что она теперь вообще бесплодна. Впрочем, эта парочка такие детали могла и не знать.

При этом я чуял, как тот волк из легенды, что если я начну их в чем-то убеждать, если стану подтверждать то, что они себе напридумывали, то тут мне скорее всего и наступит конец. Не знаю почему, но я в этом был уверен. Значит, надо держаться уверенно, стоять на своем.

— И еще, — я глубоко вздохнул, загоняя в себя вопль «Боги, как больно». — Когда Рози узнает, что я умер вашими стараньями, то я вам не завидую. А она — узнает. Даже если меня прикончите не вы, а те славные парни, что сейчас крутят мои руки, а после затолкаете под лед, то она все равно докопается до правды, вы же ее знаете. И вот тогда дело будет плохо. Она вам даже не меня не простит, а того, что вы полезли в ее жизнь. Очень она этого не любит.

— Розка может, — подтвердил старшему младший опасливо. — Или отравит, или… Я не знаю, что, но проверять не хочу.

— И что теперь? — раздраженно ответил его брат. — Что с этим барончиком делать?

— Я не знаю, — младший де Фюрьи наконец-то отпустил мои волосы и демонстративно сложил руки на груди. — Рауль, это ты говорил с отцом, это тебе он отдавал распоряжения, вот ты и решай.

В палатке повисла тишина, я закусил губу, чтобы не заорать.

— Ладно, — минутой позже произнес Рауль. — Сделаем вот как.

Он подошел ко мне и произнес:

— Слушай меня очень внимательно, Эраст фон Рут. Очень внимательно.

Я не выдержал и рассмеялся.

— Не понял? — почему-то с обидой произнес Рауль. — Я сказал что-то смешное?

— В общем — да, — я бы и рад был прекратить смеяться, но, как видно, это было уже нервное. — Такими фразами обычно разбрасываются злодеи в площадных представлениях. На селянок и девочек-подростков это производит впечатление, они такое любят, но меня как-то это не пугает.

— Если честно — он прав, — неожиданно поддержал меня Тим. — Звучит смешно.

— Ну, тогда поступим проще, — покладисто сказал Рауль и резко ударил меня кулаком в лицо, причем перстень с алмазом на его пальце сразу же разодрал мне щеку.

— Демон тебя забери, — опечалился старший де Фюрьи. — Весь рукав в крови. Вот же!

И следующий удар он нанес уже ногой и в живот, да так, что меня отбросило назад. В животе что-то хлюпнуло, зато полегчало плечам.

Впрочем, меня тут же отпустили, но только чтобы свалить на пол. А после они топтали меня еще пару минут, молча и деловито, в восемь ног.

— Живи, — под конец бросил Рауль. — Пока — живи. Но не думай, что мы тебя пожалели, понятно? Просто отец оставил решение по твоей судьбе на наше усмотрение, а мы очень любим нашу сестру, и не хотим ее расстраивать. Потому лучше бы тебе забыть про нее. Сделаешь так — и тогда мы забудем про тебя. Не послушаешь нас — будешь сам виноват.

Мне отвесили еще пару ударов, а после прошуршал полог шатра. Представители славного рода де Фюрьи удалились прочь. С хорошей миной при плохой игре.

Какие славные братья у Рози. Во-первых, сестру любят, во-вторых — родителей чтут. В наше время подобное большая редкость. И самое главное — они довольно мнительные господа, видимо, в силу возраста и необразованности, в результате это и решило дело. Проще говоря — это и спасло мою шкуру.

Наверное, надо было бы себе сказать что-то вроде: «Я им это припомню», но смысла особого я в этом не видел. Надо ставить реальные, выполнимые цели, а не мечтать о несбыточном. До этих ребят мне так просто не дотянуться, слишком уж мы далеки друг от друга во всех отношениях. Да и потом — за что мстить? Они вступились за сестру. Ну да, исходя из своих целей, защищая не столько ее, сколько фамильную честь, но все-таки.

Хотя Рози про это все я непременно расскажу. И предупредить ее надо, да и потом — ну очень уж они под конец расстарались. Это уже перебор.

Я полежал на холодном полу, фактически на земле, еще несколько минут, а после подвигал руками и ногами, выясняя — целы ли они вообще? Вроде целы. Нет, предплечья болят, но это понятно — очень уж люто мне руки выкручивали. В животе булькает и екает, но это тоже объяснимо. Правый глаз видит плохо, судя по всему — заплыл. Вся щека, надо полагать, в кровище, и еще пара зубов шатается. Но в целом, я легко отделался, в свое время мне и похуже доставалось. Как говаривал один мой приятель по кварталу Шестнадцати Висельников: «Избили — не убили». Очень верно подмечено.

Постанывая и кряхтя, я поднялся на ноги и глубоко вздохнул, ожидая, когда перестанет кружиться голова. Однако — надо печень подлечить, один удар пришелся прямиком в нее, да еще и подкованным носком сапога. Очень больно, дергает как больной зуб, даже хуже. Я прикрыл глаза, приложил ладонь к боку и произнес заклинание исцеления.

По телу разошлось тепло, внутри что-то дернулось, как видно, вставая на свое место или даже срастаясь. По крайней мере, резкая боль ушла.

Неплохо было бы это дело повторить, но Ворон не раз нам говорил: «Не злоупотребляйте магическим исцелением, не давайте вашему организму привыкать к тому, что у него есть сторонний резерв подпитки. Остановили кровь, стянули рану, купировали основные повреждения — и остановитесь, пусть дальше ваше тело само лечит себя». Наставник просто так ничего говорить не станет — это уж наверняка.

Я еще постоял, сплюнул кровью на пол и, покачиваясь, вышел из шатра.

Мои новые собратья по оружию сидели вокруг костров, жарили на огне колбаски и пили вино, по очереди отхлебывая из вместительного меха, ходившего по кругу.

Я зачерпнул снега, провел им по щеке — ну да, вон он моментально напитался алым, это даже в полумраке хорошо видно. Крепко Рауль мне её разодрал, шрам, поди, останется. Впрочем — не останется. Я с Луизой поговорю, она вопрос сведения отметин с лица плотно изучает и даже успела Боннер удалить пару неприятных родинок с подбородка. Даже не родинок, полноценных родимых пятен. Правда, Ворон по какой-то причине на де ла Мале за это потом орал в голос и ногами топал. Уж не знаю почему.

Я еще потер щеки снегом и, пошатываясь, подошел к костру, заприметив там монсеньора Лигона.

Тот увидел меня, толкнул в плечо сидящего рядом с ним латника, тот подвинулся. Я плюхнулся на освободившееся место, охнув от стрельнувшей в бок боли.

— А обещали моему наставнику, что не станете понапрасну подставлять мою голову под удар, — попенял я ему, совершенно не задумываясь о том, что этот человек старше меня по возрасту и положению, причем намного. — Слово чести давали.

Прозвучит странно, но я особой обиды на него не держал. Серьезно. Мне было предельно ясно, что именно к нему я попал не случайно, что тут постарался некий человечек, который подмастерьев по отрядам распределял. Скорее всего, монсеньор Лигон как-то был связан с достославным родом де Фюрьи, потому меня и направили именно в его отряд. Ну а еще до моего появления сюда пожаловали братья со своими людьми, которые и попросили его о небольшой услуге, которую тот и оказал. А почему нет? Причем о том, что меня, возможно, убьют, речь, я полагаю, не шла, скорее всего, ему рассказали о том, что мне просто хотят намять бока, что его не удивило. Дело молодое, пусть кулаками помашут.

— И я сдержу свое слово, — невозмутимо произнес Лигон, протягивая мне полупустой мех, из которого приятно пахло вином. — Завтра будет веселый день, и я не собираюсь кидать тебя в прорыв в первых рядах, когда мои молодцы пойдут на штурм стен. Я ведь что обещал мастеру Шварцу? Не подставлять твою голову в бою. А тут мой шатер, это же совсем другое дело. Ну, и потом — ты же жив? Вот и слава богам. Пей, легче станет.

— Хоть бы подмигнули, — я отхлебнул вина и скривился — оно было холодное до невозможности, и у меня тут же заныли зубы, по которым пришелся удар.

— С чего бы? — изумился монсеньор Лигон. — Ты мне никто, я тебя в свой отряд не просил. А вот те парни, что тебя там ждали — они сыновья одного очень достойного человека, который водит дружбу с моим старым приятелем. Он замолвил за этих молодцев слово, попросил меня помочь им. Как же я мог ему отказать?

— Разумно, — признал я. — Ох, как они меня отделали, все болит.

— Стыдись, — пожурил меня Лигон. — Подумаешь, наподдали маленько, велика беда. Ты из шатра вышел на своих двоих, стало быть, ничего такого с тобой там не случилось. Вот я помню, меня по молодости братья одной виконтессы отмутузили, когда прихватили в ее спальне — вот это было да. Я потом еще год ногу волочил, думал, что калекой останусь. Упал неудачно, когда они меня под конец с ее балкона сбросили.

Монсеньор ухмыльнулся, как видно вспомнив себя юным, и даже пробормотал что-то о луне, посеребрившей кончики деревьев.

Сдается мне, что угадал я — и по поводу своего появления в его отряде, и о том, что ему наплели де Фюрьи.

— Мех отдай, — толкнул меня в бок локтем сидящий слева мечник, и, не обращая внимания на мое страдальческое мычание, продолжил: — Ишь, присосался!

Порядки тут, судя по всему, были простые, и мне это даже понравилось.

Неподалеку от нас, у одного из соседних костров, раздался громкий многоголосый хохот и громкая забористая брань. Следом за этим звякнула сталь.

— Вот народ! — сказал кто-то из моих новых соратников. — Что ни ночь — все у них поножовщина. Я так думаю, что если бы мы тут еще пару недель посидели, то они бы и вовсе друг друга перебили без остатка.

— А о ком речь? — спросил я у своего соседа слева, Лигона я не хотел беспокоить, он погрузился то ли в свои мысли, то ли в воспоминания. — Что там за люди?

— Разбойники, — равнодушно ответил мечник. — Душегубы. Им война — мать родна, да и нет у них толковой добычи из-за нынешнего местного неустройства. Так что они с нами теперь воевать нордлигов пойдут. Целой оравой пожаловали еще на той неделе и продали свои клинки милорду Шеппарду. А нашим отцам-командирам это только в радость — вояки они неплохие, опять же, места эти знают.

Сталь по соседству звякнула о сталь, потом еще раз, после раздался громкий вскрик, и разбойники дружно взвыли. Судя по всему, поединок закончился в чью-то пользу.

— Хотя эти еще ничего, — продолжал тем временем мой сосед свои речи. — У них некое подобие дисциплины есть, потому как предводитель тертый, в кулаке эту братию держит и, если что, сразу непокорным кровь пускает. А вот, помню, мы с монсеньором как-то воевали за короля Атина, так там тоже наняли разбойников…

Тертый вожак? У меня неприятно заныло в животе — то ли от побоев, то ли от скверного предчувствия. Не тот ли это вожак, чьего сына я в свое время прикончил на одной лесной дороге? Запросто ведь может быть так, что тот самый. Думаю, что в местных лесах он не один орудует, но с моим-то везением… И потом тогда паромщик говорил, что людей у него немало. Или это не он говорил, а захваченный нами разбойник?

— А как их главного зовут? — спросил я у мечника, когда он замолчал и перестал предаваться воспоминаниям. — Не знаешь?

— Ганс, — разбил мои последние надежды сосед. — Хромой Ганс, так его называют. Он и впрямь одну ногу приволакивает.

Ай, как все плохо-то. Это тебе не братья Рози, эти ребята разговаривать не будут, просто подденут на ножи — и все.

Надо об этом при первом же удобном случае непременно Гарольду рассказать, и всем остальным, кто летом путешествовал вместе с нами.

Вот только повидаться бы еще с ними.

Странное дело — я отвык быть один. Раньше для меня это было привычное состояние, более того — одиночество давало шанс на выживание. А сейчас все изменилось. Да вот — всего-то ничего прошло времени, как мы расстались, а внутри поселилась какая-то ноющая пустота. Вроде бы все должно быть не так, мы же, по сути, соперниками стать обязаны и друг другу свет белый застить, однако получилось по-другому. Многие стали друзьями. Ну или перестали быть врагами, что тоже немало.

Утром, когда трубы возвестили о начале похода, я еле встал на ноги. У меня болело все, что только можно, как это и бывает в таких случаях, да вдобавок я изрядно замерз.

— Наконец-то! — не обращая внимания на мои охи и вздохи, радостно крикнул монсеньор Лигон. — Так надоело тут сидеть и жевать солонину. Кровь застоялась!

Самое странное — похоже, его мнение разделяло большинство людей, которые находились в этой долине. Звонкий гомон доносился справа и слева, лица воинов, рыцарей и даже лекарей были воодушевленными и исполненными неподдельной радости. Вот не могу я этого понять. Ладно бы впереди было что-то приятное, но нас-то ждет кровопролитие, причем в самом ближайшем будущем, и кто-то из тех, кто сейчас полон энтузиазма, попросту не доживет до конца даже этого дня.

А может, я просто еще не распробовал радости настоящей войны? Я ведь на ней, по сути, и не был ни разу. В схватках бывал, но бойня у Гробниц или там стычка в лесу — это совсем другое.

Или это я себя просто успокаиваю?

— Живей, живей, сынок, — хлопнул меня по плечу монсеньор Лигон. — Вон, первые отряды уже двинулись к мосту.

— Так я готов, — удар пришелся в то место, которое мне ночью умело выкручивали, это не добавило мне любви к жизни. — У меня имущества нет, только плащ да вон, цепь с жетоном. Куда мне вставать?

— Флинг, присмотри за юношей, — окликнул Лигон моего соседа по ночным посиделкам и подтолкнул меня к нему. — Держись десятника, сынок, и твои шансы увидеть закат значительно увеличатся. Коня мне, лентяи!

Мост был запружен шагающими по нему воинами, отряд за отрядом переправлялся на противоположную сторону реки и продолжал движение по заснеженной равнине.

Мы миновали его только через полчаса, я неторопливо шагал в середине нашего невеликого, на фоне остальных, воинства, и вертел головой, надеясь увидеть кого-то из моих соучеников. Увы, но ни одного знакомого лица так и не промелькнуло, зато я успел заметить парочку подмастерьев других магов. Я до того их не встречал, то есть это были не ученики Эвангелины. Интересно, они такие же задиры или с ними можно иметь дело? На самом деле, любопытно было бы нормально пообщаться с подмастерьями, которые почти добрались до посоха мага. Есть у меня подозрение, что не все нам Ворон рассказывает. Я вот, например, и понятия не имел до последнего времени, что получению посоха предшествует большое и сложное испытание.

А еще я видел мастера Гая и Агриппу, издалека — но видел. Мой наниматель был привычно весел и бодр, его спутник, на удивление, тоже. Они о чем-то переговаривались, сидя на лошадях, и не спеша переправляться на тот берег.

Впрочем, это были не единственные мои знакомцы, которые попали в поле моего зрения. Неподалеку от меня прогарцевал в сопровождении свиты принц Айгон, третий сын Линдуса Восьмого, короля Айронта, он явно спешил переправиться на противоположный берег. Видел я и Шеппарда, правда издалека. Он расположился на холме и внимательно следил за переправой.

Вскоре мост остался позади, и мы начали отмахивать мили по утоптанному десятками ног снегу.

— Первый штурм города в военной кампании — великое дело, — наставлял меня тем временем Флинг. — Запомни — если его берешь сходу и без больших потерь, то считай дело в кармане, боги на твоей стороне. А вот если приходится организовывать осаду по всем правилам — все, не жди удачи. Во-первых — примета плохая, во-вторых — пока ты у стен этой крепости мнешься, владетель земель, которые ты намеревался грабить, уже собирает войско. Да еще и жители все самое ценное припрятать успевают, потом замучаешься из них выбивать правду.

— А почему бы этот город просто не обойти? — удивился я. — Ну, если дело до осады доходит? Нет, если это место, которое перекрывает дальнейшую дорогу, как пробка вину в бутылке — это одно. Но если его можно просто миновать без всякого штурма — почему так не сделать?

— Законы войны таковы, — помолчав, ответил Флинг. — Нельзя вражескую крепость у себя в тылу оставлять. Ну и традиции, опять же. Если у врага есть город — он должен стать твоим, по-иному никак.

Более связного объяснения я так и не получил, но понял, что законы войны — они не всегда логичны. Нет, все-таки магия лучше. Там все разумно, практично и действиям, лишенным смысла, там не место.

Да и вообще, мне вся эта кутерьма не слишком нравилась. В смысле — не хотел бы я быть солдатом. Сами посудите — сначала мерзнешь у костра, потом идешь, сам не понимая куда, видя только заснеженные поля по сторонам да спины топающих перед тобой вояк. А впереди — захват города, который лично тебе точно не нужен, причем те, кому он теперь принадлежит, тебе не рады и готовятся сделать все, чтобы ты в него не вошел. И в чем тут мой личный интерес? Его нет.

При этом мою точку зрения из окружающих явно никто не разделял. У бойцов из отряда монсеньора Лигона было приподнятое настроение, они предвкушали славный бой и, что самое главное, последующее разграбление города.

— Милорд Шеппард настоящий солдат, — втолковывал мне Флинг. — Это же земля местных герцогов, и город их. Вины местных жителей в том, что они перешли под руку нордлигов, нет, подобные вещи — обычное дело. Города во время войны переходят из рук в руки частенько — то одни их занимают, то другие. Сейчас мы восстанавливаем справедливость, и по идее нам ничего не причитается с горожан, никакой контрибуции. А милорд Шеппард сказал: «Это первый город, который мы берем на меч, потому солдаты должны получить свое». Вот человек! Сразу видно — он не дворцовый щеголь, знает, что почем. Только просил обойтись без особого кровопролития, не чинить особых обид жителям. Но тут — как пойдет. Некоторые люди такие несговорчивые…

Какая щедрость! Это и я так могу — быть добрым за чужой счет. В своём королевстве он вряд ли бы даже гвоздь от городских ворот этой орде отдал, а тут — почему нет? Все равно чужое, его не жалко.

— А ты, парень, держись около меня, — продолжал старый солдат. — Ты уж не обижайся, но по тебе видно, что ты в наших забавах еще не смыслишь ничего, а потому запросто можешь голову сложить. Война привычку любит и тех, кто ее законы понял, она обычно выделяет, смерть от них отводит. Ты еще несмышленыш, так что тебя и болт арбалетный, и другие напасти первого выбирать будут. Тебя и таких как ты.

— Вы о войне прямо как о живом человеке говорите, — хмыкнул я.

— Так она живая и есть, — невозмутимо ответил Флинг. — Война-то. А ты как думал? Так что держись меня и делай как я. Сказал я тебе: «пригнись» — ты пригнись. Ну а коли я на стены полезу — так и ты за мной поспешай.

Пригнуться — пригнусь. А на стены — это точно без меня. Я высоты боюсь. И вообще — мое дело раненых врачевать, а они на земле останутся, а не вверх карабкаться будут.

В верности своих мыслей я убедился уже через пару часов, когда мы наконец-то добрались до славного города Шлейцера, того самого, который открывает дорогу к побережью. Стена вокруг него была впечатляющей. В смысле — добротной, внешне неприступной и очень высокой. На такую я точно не полезу, даже если меня подгонять станут. Хорошо хоть рва, как у крепостей, вокруг него не было — город все-таки. А вот ворота были — да какие! Высокие, черные и, само собой, закрытые.

— Добротная стена, старой кладки, — со знанием дела сказал Флинг и высморкался. — Это хорошо, значит, в этом городе есть чем поживиться. Славно погуляем там, парень, славно!

— Как у вас все просто! — не выдержал я. — Только за стену-то еще попасть надо, да еще и там выжить, прежде чем все закончится.

— А куда мы денемся? — рассмеялся один из тех, кто стоял рядом со мной. — Попадем. Сейчас милорд Шеппард предложит нордлигам сдаться, те откажутся, и мы полезем на стены. А может, и не полезем, может, ваша магическая братия нам пособит внутрь попасть. В общем — не мне об этом думать. Как скажут, так и будем воевать.

— Верно, — подтвердил Флинг. — Ты, парень, запомни накрепко — солдату не надо думать о том, что у него что-то может не получиться. Его дело рубить и колоть. Все остальное — кто прав, кто виноват, какова стратегия победы — не его забота. Наше дело выполнить ту конкретную задачу, что была поставлена. Твоя — лечить тех из нас, кто ранен и еще не умер. Все, больше тебе знать ничего не надо. Ну, разве кроме того, что мы славно повеселимся в этом Шлейцере, когда он станет нашим. Вот об этом думать надо непременно, такие мысли смерть отгоняют.

И он хлопнул меня по плечу, а после удивленно на меня посмотрел, не понимая от чего я тихонько взвыл.