А собаки оказались и впрямь серьезные. Здоровенные мастифы, три штуки, с зубами такого размера, что меня жуть взяла. Одна радость – они сидели на цепи и добраться до нас никак не могли. Впрочем, это тоже было очень относительно – рядом с ними стоял тщедушный чахлый старичок, который в любой момент мог их с этой самой цепи спустить. И вот тогда нам точно не поздоровится.

– Вы откуда такие взялись? – Голос у старосты был зычный, никак не соотносящийся с его внешностью. – А?

– Мы студиозусы, – мягко сообщила Аманда хозяину дома, видимо, рассудив, что наличие среди нас женщины может смягчить его сердце. – Ученики Ворона… То есть Герхарда Шварца. Знаете, у Кранненхерста есть гора, на ней стоит замок…

– Так вы подручные колдуна с Мертвячьей горы? – перебил ее староста. – Ясно. А какая нужда вас к нам занесла? Где та гора – и где Фюслер?

– Почему Мертвячьей? – не удержался я. – Она же Воронья?

– Это она последние лет сто пятьдесят Воронья, – пояснил старичок. – А до того Мертвячьей звалась. Там в свое время много крови пролилось. Когда, стало быть, Век смуты к концу подходил, у нас тут неспокойно было очень – благородные за власть дрались, чтобы к рукам побольше земли прибрать, да и неблагородные от них не отставали, шайки разбойничьи собирали, такие, что поболе иного войска были. Особенно один душегуб большую силу взял, звали его Вилли Весельчак. Этот всех грабил, но особенно любил благородную кровь пускать.

Мы переглянулись – деду, похоже, было просто скучно, вот он нас и пустил. Как собеседников.

– А как успокоилось все, – обстоятельно вещал староста, – как землицу, стало быть, поделили, так герцоги объединились и начали разбойничков-то к ногтю прижимать. Всех переловили и перевешали, кроме этого самого Весельчака. Хитер он был, да и людишки близ него собрались знающие, опытные. Но люди людьми, а золото есть золото. Кого-то из его ближников подкупили, тот своего вожака и выдал герцогам. К чему я вам это рассказал? Вот на том самом месте, где сейчас замок стоит, этого Вилли Весельчака и казнили, голову ему там с плеч снесли. И ему самому и людям его, а было их сотни три, не меньше, кровь со склонов ручьями текла. Да и зарыли их там же, прямо на вершине. Потому гора эта никакая не Воронья, а Мертвячья, и туда потом лет сто никто доброй волей не ходил, поскольку ничего хорошего с человеком там случиться не могло. А когда колдун, тот, что наставник ваш, пришел и замок там построил, то гору по его имени и назвали, чтобы даже память о случившемся уничтожить. Говорят, что прапрадед нашего нынешнего герцога всем богам дары поднес, когда колдун там строиться начал, и даже денег с него за землю не взял. Место-то паршивое было, а как замок там возвели, так все и кончилось.

– Вот тебе и раз, – присвистнул Анри. – А мы и не знали.

– Так давно это было, мало кто помнит, – пожал плечами старик. – Мне про это мой дед рассказывал, а ему – его дед. Я своим внукам эту историю тоже рассказал, но они, по-моему, ее за сказку приняли, вроде как и не было такого на самом деле. Ладно, то мои дела. Вам-то что надо?

– Нам бы провианту, отец, – не стал мудрить я. – Народу у нас там много, есть все хотят, вот мастер и отправил меня и моих друзей по деревням окрестным на предмет изыскания еды. Но мы не за так ее получить хотим, мы отработаем.

– А денег вовсе нету? – с надеждой посмотрел на меня староста. – Чем отрабатывать, так, может, лучше купите? Лучше за золото, но можно и за серебро, я не привередливый.

– Понятное дело, что лучше, – с досадой сказала Аманда. – Наставник покупать запретил, уж не знаю почему.

– Ишь ты, – засмеялся старик. – А может, так и надо, может, правильно он делает. Заработанная еда – она повкуснее купленной будет.

– Как вас зовут, почтеннейший? – поинтересовался я. – А то не по-людски выходит – разговариваем, а имен друг друга не знаем. Я вот – Эраст.

Титулы, представляя себя и своих друзей, я решил опустить. Что в них тут проку? Да и кто его знает, как этот дедок к благородным относится.

– А я – Готтлиб, – не стал чиниться старик. – Так меня и называйте.

– Так что, мастер Готтлиб, есть какая работа? – повел могучими плечами Жакоб. – Может, починить чего надо?

На Анри и Аманду было больно смотреть. Сама мысль о том, что надо будет махать топором или что-то таскать, наводила на них страх и трепет.

– Коли вы у колдуна учились, так, может, вы и сами немного колдуны? – Староста посмотрел на нас с таким видом, что мне стало ясно – что-то он задумал.

– Немножко. – Аманда стянула рукавичку и на пальцах показала, как мало в нас пока от магов. – Так, общие знания.

Надо заметить, что она преувеличила наши достоинства. Я бы сделал зазор между ее большим и указательным пальцем еще меньше.

– Н-да? – оценивающе посмотрел он на нас. – Но хоть что-то вы умеете?

– Что надо-то, хозяин? – снова спросил напрямки я. – Вылечить кого? Или что другое?

– Другое, – посерьезнел староста. – Неприятность у нас случилась в деревне. Клаус помер две недели назад. Вроде и не сильно старый мужик был, а помер.

– Упокой боги его душу, – в унисон сказали Жакоб и Ромул.

– Не упокоили, – мрачно сообщил староста и достал из кармана коротенькую трубку. – Он и при жизни благочинием не отличался, и после смерти угомониться не пожелал. Как полночь минет, так он таскается по деревне, в окна стучит, подглядывает в них, в двери ломится. До первых петухов. Две ночи назад сам его видел – он около моих ворот топтался, потом калитку пытался с петель снести. Я на поленницу забрался и сверху глянул – точно, он. Сам стал какой-то скрюченный, рожа синяя, зубы, что у твоей пилы, и сопит очень страшно.

«А он молодец, этот староста, смелый мужик», – подумал я, глядя на поленницу. Я бы на нее не полез. Не дай боги, развалится, костей не соберешь.

– Я наутро на погост сходил, – продолжал тем временем староста свой рассказ. – А могилка-то разрыта, и гроб сломан, причем так, будто его изнутри раскурочили. Стало быть, откопался Клаус, как есть откопался.

– Этот ваш Клаус – он при жизни волшбой не промышлял? – спросила у старосты Аманда, сняв вопрос у меня с языка. – Просто странно, что он из посмертия вернулся. И потом такая трансформация… Зубы, сам скрючился. С чего бы?

– У нас в деревне только приличные люди живут, – с достоинством ответил староста. – Степенные и зажиточные. Колдунов у нас не было и нет. Вот только…

– Только – что? – насторожилась Аманда.

– Про жену Клауса, старую Медлис, всякое поговаривали… – Староста покачал головой. – Но бабьи разговоры – это такая штука, к которой серьезно относиться не стоит.

– А она уже умерла? – немедленно поинтересовалась Аманда.

– Года четыре как, – кивнул Готтлиб. – Плохо помирала, долго. Жила долго и помирала долго. Так орала, что даже на мельнице это слышно было, а она от деревни – верстах в трех. Перепугала всех так, что люди их дом седьмой дорогой обходили. Да и до сих пор обходят. Так что, когда она наконец отошла, мы все тут, грешно сказать, обрадовались.

– Я про такое слышала, точнее – читала. – Аманда посмотрела на меня. – Ведьмой была эта старая Медлис, а умереть не могла, потому что силу свою никому не отдала. Пока сила из тела не уйдет, душа не освободится.

– Но умерла же в результате? – пожал плечами Анри.

– Умерла, – согласилась с ним Аманда. – Потому что ее муж на себя эту силу принял и тем самым лишил себя посмертия, такое возможно, только плохо это очень. Сила ведьмы – она женская, понимаете? И принадлежать в полной мере может только женщине, да и то как посмотреть. Ведьмовство – оно к темной магии относится, а в ней ничего хорошего по определению быть не может, так во всех книгах написано. Но женщина хоть пользу какую получит, вроде крепкого здоровья, долгой жизни и прочих полезных мелочей. А если эту силу мужчина примет, то все будет очень и очень плохо. Сила выхода не найдет и станет пожирать того, кто ее себе забрал. Годы жизни у этого человека пойдут один за пять, и после смерти он не упокоится, как положено, сила не даст ему этого сделать. Так тут и вышло. Видать, жалко Клаусу жену стало, а та его и упросила, чтобы он силу себе забрал.

– Это верно, Медлис годков-то было – ого-го сколько, – подтвердил староста. – Клаус моложе ее был лет на сорок, если не больше. Значит, не врали наши кумушки, что она его приворожила. Но это ладно, дела былые, чего теперь. Так что, пособите с Клаусом? Надо же что-то делать, у меня народ перепуган сильно, из домов нос не кажет. Да и потом – пока он только под окнами трется, а что ему потом в голову взбредет, кто знает?

Сдается мне, темнит дедушка Готтлиб. Все он знал – и про то, что Медлис ведьма, и про то, почему Клаусу этому на кладбище не лежится. Знал, но поделать ничего не мог. А может, просто пока не хотел. Селяне за вилы да топоры только тогда берутся, когда край наступает, а в этой ситуации до него еще далеко, вот и не хочет никто в ночи с мертвяком связываться. Он же не загрыз пока никого?

И тут – мы, ученики колдуна. Случись с нами что – не сильно-то нас будет и жалко, а то и не жалко вовсе. А если упокоим неугомонного покойника, так и цена за эту услугу невелика будет.

– Ну? – поторопил меня староста, видимо решив, что именно я тут старший. – Беретесь за эту работу? С оплатой не обижу.

– Насколько не обидите? – уточнил я. – Хотелось бы сразу знать, что мы получим за то, что мертвяка обратно в могилу загоним.

– И сделаете так, чтобы он там и оставался вовек. – Староста огладил бороду.

– Само собой. – Я глянул на Аманду, та мне подмигнула. – Впрочем, может статься так, что туда, в могилу, вовсе класть будет нечего. Надеюсь, против этого вы ничего не имеете?

– Я – нет, – хихикнул Готтлиб. – А остальные – и подавно. Детей у Клауса с Медлис не было, родни близкой – тоже, а неблизкая за заборами сидит, зубами от страха лязгает.

– Так что с оплатой? – снова вернулся к основному вопросу я.

– Шпика свиного дам шмат вот такой, – показал на руке староста. – Пшена полмешка. Ну и картофеля мешок.

– Несерьезно, – пробасил Жакоб. – Мертвяк-то какой знатный. Не просто «ходун» какой-нибудь, а особенный, силой ведьминой по горлышко залитый. Ты, староста, не жмись давай, а то мы плюнем на все да и пойдем себе дальше. Пусть он вас жрет поедом.

– А так и будет, – пообещала Готтлибу Аманда. – Он пока что под окнами шастает, силу еще не осознал, но скоро и в дома начнет лезть. И пролезет, милейший староста, непременно пролезет. Как только крови в первый раз хлебнет, куда сильнее станет.

– Крови… – Староста недоверчиво усмехнулся. – Вот еще.

– Рано или поздно он ее добудет, по-другому и быть не может, – заверил его я. – Мастер Готтлиб, вы же сами это понимаете.

– Ладно. – Староста махнул рукой. – Мешок пшена, мешок картофеля и два пласта шпика. Так – по-честному.

Ромул с Жакобом переглянулись и заулыбались.

Торг длился еще минут пять, и цена за нашу работу значительно возросла. Сказать по правде, это произошло без нашего участия, простолюдины, несомненно, знали толк в таких вопросах. Не скажу за Аманду и Анри, а меня бы и та цена, что назвал староста во второй раз, устроила, по моим меркам – это целая куча еды.

Хотя Жакоб и Ромул знают этим товарам истинную цену, в отличие от нас. Мне, выросшему на улице, до сих пор незамысловатая пища, которую мы едим в замке, пиршеством кажется, а мои благородные друзья вообще до последнего времени не знали, откуда что берется и как это выглядит в сыром виде, а потому им вообще невдомек, что сколько стоит.

– Ну, по рукам? – Староста снова обратился ко мне. – На том и порешим? Но полная оплата – только после того, как я увижу тело Клауса, причем окончательно мертвое.

– По рукам, – увидел я утвердительный кивок Жакоба и хлопнул ладонь Готтлиба.

Сразу после этого староста деловито вытолкал нас за ворота, от чистой души желая нам успеха в том, что мы задумали. И дверь засовом заложил.

На улице не было ни души, как и полчаса назад, когда мы вошли в деревню. Видно, здорово селяне были напуганы, сразу после того, как начинало смеркаться, по домам закрывались. Да и то – кому охота мертвяку в зубы попасть?

– И что будем делать? – подал голос Фюнц. – Работу мы получили, оплату нам пообещали, но с какой стороны к этому мертвяку подойти, я лично понятия не имею. И мне даже не стыдно в таком признаться. Я ни с ведьмами, ни с ожившими трупами дела никогда не имел.

– И я – тоже, – поддержал его Ромул. – Если только не считать дочку моего хозяина, у которого я в лавке работал, ну, еще до того, как к Ворону попал. Вот она была ведьма настоящая – что внешне, что по поведению своему. Только убивать я ее не пробовал.

– Никто из нас ни с чем таким раньше не сталкивался, – решил я пресечь пустую болтовню. – Но это дела не меняет. Харчи нам нужны? Нужны. Надо что-то думать. Давайте так – что нам известно точно?

– Время, – немедленно отозвалась Аманда, стоявшая за моим левым плечом.

– Сколько времени у нас осталось на раздумья – это раз, – согласился с ней я. – Клаус притаскивается в деревню после полуночи. Значит, искать невесть где его не надо будет – это два. Он по деревне шлындает, чего его искать?

– Осина, – пробасил Жакоб. – Я хоть и в городе жил, но точно знаю, что ведьмы осины боятся. И искать ее тоже не надо – она прямо за деревней растет, я там осинник приметил.

– При чем здесь ведьма, что вы к ней привязались? – поморщилась Аманда. – Ребята, отделяйте одно от другого. В Клаусе живет ведьмина сила, но и только. Сила сама по себе, без проводника – почти ничто. Она дает мертвяку подобие жизни, поддерживает его, взамен требуя от него подпитки, почему этот Клаус и хочет кровушки напиться. Но сам он – не ведьма и тем более не ведьмак, а просто оживший мертвец, не способный использовать полученный дар. Но – очень сильный мертвец. То, что в нем сейчас живет, будет его беречь.

– Стоп, – остановил ее я. – Ты сказала верно. Чтобы истребить Клауса, надо как-то изъять из него то, что ему передала ведьма. Вопрос – как?

– Самый простой путь – заклинание изгнания, – пожал плечами Анри, и остальные согласно кивнули. – Ворон когда о ведьмах рассказывал, его упоминал. И про осину тоже говорил. Распинаешь ведьму на земле, вбиваешь два осиновых кола в ладони, два – в ступни, один – в живот, затем читаешь заклинание. Земля заберет ее силу, ты – жизнь, а осина – посмертие.

– Одно плохо – мы составляющие заклинания этого не знаем, – всплеснул руками я. – А даже если бы и знали, все равно не смогли бы его сложить.

– Почему не смогли? – удивилась Аманда. – Вместе, может, и смогли бы. А вот использовать – вряд ли. Это мощное заклинание, завязанное на стыках стихий, из нас никто бы его не потянул полностью исполнить, силенок не хватило бы. Пока никто. Вот после инициации…

Это да, тут она права. Про такие тонкости мастер Гай мне тогда не сказал, видимо, просто не придал этому значения.

То, что Ворон называл «искрой магического дара», дремало в очень многих, но немногие могли это в себе пробудить, еще меньшее количество народа было способно развить искру до какого-то предела (подозреваю, что именно они и были среди тех, кто прибыл в замок нашего наставника, да и то не все). Да и потом дар даром, а вот силы для его использования надо ведь откуда-то брать. Много ли зачерпнешь из земли, воды и деревьев? Кто-то скажет – много, он будет прав и не прав одновременно. Эта энергия не предназначена для заклинаний, у нее другая суть и другие цели. И только тогда, когда она смешивается с силой души и тела чародея, она превращается в то, что называется магией. Но запасы этой энергии у обычного человека очень невелики, в отличие от расплаты за подобный шаг, которая безмерна. И далеко не всякий согласится выжигать свою душу.

Дорогу к скрытым резервам внутренней магической силы открывала инициация. Тот, кто дошел до нее, выжил в процессе ритуала, получил желанную татуировку и статус подмастерья, мог плясать от радости. И дело было не только в том, что он шагнул на следующую ступень в ремесле. Он получал доступ к новым возможностям, шанс на то, что его заклинания, которые он составит позже или даже уже составил, напитаются энергией и обретут жизнь.

Хотя всех проблем это не решало. Да, подмастерье получал доступ к скрытым резервам своего тела, но и они были не бесконечны. Ворон упоминал о том, что трое его сокурсников нашли свою смерть, безостановочно расходуя силу и переоценив свои возможности. Их тела и души уже не могли восполнять потраченное, и они перешли за Грань.

Нужно было еще очень многому учиться, много практиковаться, чтобы уловить баланс между «хочу» и «могу». Когда кто-то спросил у Ворона, сколько же на это надо времени, он, хмыкнув, сказал, что всего ничего – вся жизнь.

Так что Аманда была кругом права. Если нам даже удастся составить заклинание, что вряд ли, реализовать его мы все равно не сможем.

– Хорошо. – Я притопнул ногами. Однако мороз невелик, а стоять не велит. – Тогда что?

– Не знаю, – вздохнула Аманда. – Есть хочется. Я когда голодная, думаю плохо.

– Стоп. – Я замер на месте. – Есть идея! Помните, на том же самом занятии, когда речь о ведьмах шла, Ворон нам рассказывал о том, что их сила иногда тоже выступает в качестве ингредиента в некоторых темных заклинаниях? И не только их, но и иных существ нечеловеческой природы, обладающих собственным даром?

– Было такое, – подтвердил Жакоб.

– И он тогда упомянул о том, что маги, как правило, держат эту силу в тех или иных предметах, которые…

– …они используют как хранилище, – азартно взвизгнула Аманда. – Точно-точно. Это может быть практически что угодно, но обязательным условием является наличие в этом предмете железа, поскольку железо почти всегда смертельно опасно для любых ведьм и иных сущностей, имеющих магическую природу, а потому является отличным замком.

– Вывод – нам надо стреножить мертвяка, перенести силу из него в другое хранилище и закрыть его железом, – закончил Анри. – Вот только как это сделать? Стреножить – еще туда-сюда, но вот извлечь из него силу…

– Надо разрушить нынешнее вместилище силы, – хлопнула в ладоши Аманда. – Разрушить до такой степени, что у силы выбора не будет, и предложить нечто, во что она вселится.

– Нужно что-то, что эта сила воспримет как идеальное хранилище, – задумчиво сказал я.

– А нас она не сочтет этим хранилищем? – опасливо спросил Фюнц. – Мне не хотелось бы такого.

– Исключено, – махнула рукой Аманда. – Человек должен добровольно принять чужую силу, тем более посмертную, причем свое согласие необходимо озвучить.

– Дерево, – неожиданно сказал Ромул. – Дерево – это то, что надо. Наших сил точно не хватит на то, чтобы загнать силу в какой-то предмет, ну, так, как об этом рассказывал Ворон. Зато мы можем предложить ей что-то сами.

– Есть такое. – Аманда азартно завертела головой. – Когда ее припрет, она переселится в то, что под рукой окажется, фигурально выражаясь. Если Клауса к дереву привязать и уничтожить, то она в это дерево и перескочит. Больше-то не во что. Зима, природа спит.

– Ага-ага, – понял я идею. – А потом в это дерево забить пяток гвоздей, чтобы силу в нем запечатать. Ну да, это вариант. Было бы лето – может, и не прошел бы такой фокус. Хотя… Все равно прошел бы.

– Да как? – Аманда фыркнула. – Черви, бабочки, пчелы… Улизнула бы.

– Что за чушь! – Анри повертел пальцем у виска. – На кой ляд ведьминой силе черви или бабочки? Да ну, ерунда какая. Что это за вместилище?

– Да и пес с ним со всем. Какая разница? – засмеялся я. – Труп Клауса есть? По деревне он не шастает? Людей не жрет? Вот и ладно. А остальное не наша печаль, мы подрядились от мертвяка Фюслер избавить, а не от наследия ведьмы.

– Вот и все, задачка сошлась. – Фюнц тоже хихикнул. – Чего мы к этой силе так привязались, а? Ну да, надо сделать так, чтобы она нам не навредила, но и только. Остальное и правда не наша печаль.

– Клауса-то этого как будем гробить? – Жакоб почесал затылок, сдвинув на лоб треух. – К дереву мы его как-нибудь пришпандорим, хоть бы даже попросту привяжем, а потом?

– Огонь, – уверенно сказал я. – Самое надежное. Спалим его ко всем демонам – и все. И пришпандоривать надо посерьезнее. Какая веревка? Он ее порвать может. Тем более веревка все равно сгорит, причем, возможно, даже раньше, чем этот Клаус окочурится. И побежит горящий мертвяк по лесу, лови его потом. Нет, все не то. Гвоздей попробовать раздобыть надо.

– А дерево? – снова засомневался Жакоб. – Оно, поди, тоже займется.

– Сильно не успеет, – неуверенно предположил я. – А потом потушим.

Мы еще минут десять пообсуждали детали, сбегали за околицу, где срубили несколько осинок для кольев (у хозяйственного Жакоба в заплечном мешке оказался топорик), насобирали хвороста, нашли хороший, высокий и крепкий дуб, который как нельзя лучше подходил для нашей цели, кое-как протоптали к нему дорожку, чтобы не вязнуть в снегу (точнее, это делал Жакоб, без которого мы были бы как без рук), а еще побеспокоили старосту и выпросили у него гвоздей преизрядного размера и даже молоток, правда, в счет нашего заработка. У старого скупердяя были и строительные костыли, добротные, стальные, длинные, которые вообще идеально подошли бы для нашей цели, но их он нам не дал. А купить было не на что – во избежание соблазна мы деньги в замке оставили, все, до последнего медяка.

В этих хлопотах пролетело время, оставшееся до полуночи, зато нам не было холодно. Наоборот, от нас валил пар – вот как набегались.

– Интересно, уже полночь? – посмотрела на небо Аманда. Небо было иссиня-черное, глубокое. Ярко светил месяц.

– Наверное, – пожал плечами я. – Летом хоть как-то понять можно, сколько времени, а зимой – поди разбери. Темнеет рано, светает поздно.

Между тем полночь наступила, в этом мы убедились минут через пять, когда на дальнем конце улицы появилась фигура, передвигающаяся вихляющей походкой. Она была похожа на куклу из вертепа, который время от времени давал представления на рыночной площади моего родного города, ею как будто управлял сверху невидимый кукловод, дергая за ниточки.

– Мне страшно, – прошептала мне на ухо Аманда.

– Мне тоже, – не стал скрывать я и приказал ей: – Давай, дуй на окраину и жди ребят там.

По идее все они четверо здесь, на улице, были и не нужны, но мы решили пока не разлучаться. Да и потом – лес, темнота, зима. Не стоит дразнить волков – их вой мы слышали, когда там бродили.

– Нет уж, – насупилась Аманда. – Надо всем вместе держаться.

Сейчас, когда ночной странник приблизился к нам, в лунном свете было уже хорошо видно, что это – натуральный мертвяк. Лицо у него было радикально-синего цвета, одежда вся драная, и левая нога неестественно вывернулась. Как видно, во время своих скитаний он где-то упал и ее повредил. Это было нам на руку, такой изъян мог замедлить его движение.

Мертвец подолбился в калитку, ведущую в один из дворов слева от дороги, неожиданно ловко перелез через скрипнувший невысокий забор, подошел к дому и заглянул в темное окно, а после в него постучал. Раз постучал, второй, реакции – ноль. Он обошел дом по кругу, постукивая по оконным стеклам пальцами, а после, судя по всему, добрался до входной двери, в которую и начал колотить руками и ногами.

– Не завидую тем, кто в этом доме живет, – пробормотал Анри. – Вот страху-то натерпятся сейчас.

– Им хотя бы тепло. – Ромул плохо переносил холод, он был уроженец юга. – Ребята, может, начнем? Сначала побегаем, а потом костер запалим. Так и согреемся.

– А и то, – согласился с ним я. – Чего тянуть?

Порядок действий мы проговорили несколько раз, а потому каждый знал, что ему делать. Самое опасное – роль приманки – я взял на себя. Очень мне не хотелось этого, но, сам не знаю почему, в тот момент, когда идея превратилась во вполне конкретный план, я сказал:

– Выманивать буду я.

Что меня подтолкнуло изнутри на этот поступок, я не знаю. Может, просто настолько сроднился с мыслью о том, что я не Крис Жучок, а Эраст фон Рут, что и поступаю теперь так, как это сделал бы он?

Мои соученики припустили по улице в сторону выхода из деревни, я же, выждав минут пять и отчаянно труся, приблизился к забору, за которым буянил оживший мертвец, и заорал:

– Эй, Клаус! Не надоело тебе людям спать мешать?

Удары в дверь стихли, наступила тишина. Ни шагов, ни шума, ни сипения с сопением. Ничего.

По спине пробежал холодок, и я спешно перешел на другую сторону улицы, мне стало у забора как-то очень неуютно. Я доверяю интуиции, мне Джок Трехглазый, мой учитель в воровских науках, не раз повторял: «Если чуйка говорит: «Не лезь», – то и не лезь. Если говорит: «Беги», – то и беги. Лучше почувствовать себя дураком или сволочью, чем лечь на плаху».

И не ошибся я. Эта тварь умела не только буянить, но и очень тихо ходить. Ведь даже снег не скрипнул, а она очень шустро перевалилась через забор шагах в десяти от того места, где я раньше стоял. Останься я там – и далеко не факт, что мне удалось бы сбежать. Не такой уж этот Клаус и неуклюжий.

– Псс, ш-ш-шс, – то ли сказал, то ли просопел мертвец, его глаза засветились зеленоватым цветом, губы раздвинулись, показав рот, полный зубов-иголок. Очень страшная картина, серьезно. И все это – еще и при свете луны. Брр!

Мы замерли, он – в полуприседе, причем мне начинало казаться, что поврежденная нога не доставляет ему никаких неудобств, я – в полной готовности припустить в сторону облюбованного дуба.

И еще. План-то мы придумали неплохой, только вот я уже не был уверен, что мы этого живчика вот так просто к дубу пришпандорим и прикончим, как предполагалось. Как бы это он нас не… того… Не употребил в пищу.

Мертвец дернулся в мою сторону, и я немедленно сорвался с места, да так, что ветер в ушах засвистел. Обернулся я только один раз и после этого еще прибавил скорости – покойник мчался за мной, причем моя догадка относительно ноги оказалась верной – ничего ему не мешало. Что ему одна неработающая нога, когда он своему передвижению еще и руками помогал, отталкиваясь ими от дороги. Ох и жуть!

В лес я влетел на всех парах, благодаря нашу предусмотрительность и неутомимость Жакоба. Не будь протоптанной тропинки, попади я в сугробы, которые снизили бы мою скорость – и все, порвал бы меня Клаус, как есть порвал. А так – он только сократил расстояние, что, впрочем, тоже меня не слишком порадовало.

Через пару минут мы вылетели на полянку с огромным дубом, стоящим в центре, первым – я, вторым – Клаус. Я боялся только одного – что ребята, увидев это существо, струхнут и чуть замешкаются. Нет, обошлось, все случилось так, как и должно было.

Я пробежал мимо двух сугробов, находящихся совсем рядом с дубом, мертвец висел у меня на хвосте, явно предвкушая момент, когда напьется моей горячей кровушки, и не учуял Жакоба и Ромула, которые и сидели в этих самых сугробах.

Там же, в снегу, лежали вилы, которые мы тоже заняли у старосты, оставив ему в залог кинжал Аманды, по-другому он не соглашался ни в какую. А знал бы, зачем, может, и под залог бы не дал, поскольку вещь была, по местным меркам, дорогая, вилы не деревянные, как у большинства селян, а железные. Именно ими мои приятели и прижали мертвеца к дубу, как только он миновал их, без страха и зазрения совести ударив Клаусу в спину. Этот момент мы даже дважды отрепетировали, разумеется, заменив вилы на простые сучья – я был мной, а Анри изображал покойного Клауса. Только вот двигался он помедленней – не предполагали мы, что мертвец может оказаться таким шустрым. Странно еще, что он старосту не задрал два дня назад.

Как же этот мертвяк вертелся и шипел, пока Аманда, Анри и запыхавшийся я прибивали его руки и ноги длиннющими гвоздями к дубу! В какой-то момент мне даже показалось, что не удержат его ребята, так он рвался на волю. Да еще и голову свою вывернул так, что у него лицо практически со стороны спины оказалось. Жуткая картина – синерожий покойник на тебя таращится, зубами лязгает и воняет так, что хоть вообще не дыши. Бедная Аманда. Если нам таково, что же испытывает она?

– Хорошо, что у старосты такие длинные гвозди нашлись, – просипел Анри, орудуя обухом топора и вгоняя гвоздь прямиком в спину мертвеца, причем при каждом ударе выплескивалась какая-то вонючая жижа. – Фиг бы мы его просто привязали, он же любую веревку порвет! Как бы и их не вывернул из дерева!

– Колья! – прозвенел голос Аманды. – Не забудьте!

Она уже таскала валежник, который мы тоже заранее запасли.

– Ага. – Ромул, помедлив, отпустил покойника, вынув из него вилы, и тот немедленно задергался, пытаясь освободиться. Впрочем, безуспешно, гвозди мы вбивали на совесть. Было страшно и мерзко одновременно это делать, но куда деваться?

В ход пошли осиновые колья, от которых Клаус зашипел, как вода, попавшая на горячие камни, и Жакоб заорал в голос:

– Зажигайте уже! Он же так скоро высвободится!

Если бы мы помедлили с костром пару минут, то так оно и вышло бы, скорее всего. Но мы успели.

Валежник вспыхнул неожиданно быстро и дружно, несмотря на то, что был чуть подмерзший. Может, дело было в том, что его зажег магический огонь, да не один, а целых пять?

Клаус извивался в пламени, которое становилось все выше и выше, мы неустанно добавляли в костер все новые и новые порции топлива.

В какой-то момент тело мертвеца напряглось, выпрямилось как стрела, и пламя изменило цвет с ярко-красного на зеленый, вверх взлетел сноп искр, и ветви дерева содрогнулись, осыпав нас снегом.

– Кажись, все, – глухо сказал Ромул.

И верно – Клаус больше не вертелся, как угорь на сковороде, его тело обмякло.

– Тушим, – скомандовал я и отправил в бушующее пламя огромный снежный ком, их тоже мы припасли заранее. – А то дуб сгорит, чего тогда делать будем? Да и староста опознать мертвяка должен, а то скажет: не он, мол, кого-то другого спалили.

Будь этот дуб не таким исполином, может, он и вправду бы сгорел вместе с мертвяком, но, к счастью, обошлось.

От Клауса, правда, мало чего осталось – обгорел он здорово и вонял смрадно. Мы, убедившись, что его точно покинула посмертная жизнь, отошли почти к окраине деревни и там развели костер. В дом нас никто не пустил бы, а до утра было еще очень много времени, хотелось согреться.

– А ведь мы молодцы, – сказал Анри, нарушив тишину, которая установилась сразу после того, как заполыхал валежник. На меня накатила усталость, причем не столько физическая, сколько душевная. Запоздалый страх, опустошение – все сразу.

– Есть такое, – подтвердил Жакоб, хлопнул его рукой по плечу и глянул на меня. – Да, Эраст?

Я зачерпнул рукой снега, растер им лицо и согласился с Жакобом:

– Да. Мы молодцы.