Повторюсь – я практически перестал воспринимать кладбище как место последнего упокоения представителей рода человеческого. Еще в начале лета при произнесении самого слова «кладбище» на душе у меня становилось немного сумрачно и сразу представлялись некие грустные картины, вроде заросших травой могилок, покосившихся надгробий и всего такого прочего. Изредка в этот ассоциативный ряд вплетались еще голливудские мотивы, вроде покрытой трупными пятнами руки, торчащей из могильного холма или толпы развеселых зомби, одетых, как цыгане на «Трех вокзалах», в разнообразное экзотическое рванье.

Сейчас же я себя ощущал так же, как в родном офисе. То есть – привычно и даже почти комфортно. Разве что здесь потемнее было, и кулеров не наблюдалось.

Зато тут и службы безопасности нет. Ну или у нее ко мне пока вопросов не имеется.

Кстати, у меня возникло ощущение, что и кладбище, если можно так сказать, меня за своего уже принимало. На этот раз никто не пробовал влезть в мое тело, никто не кряхтел в кустах. Более того – несколько встретившихся по дороге призраков, бессистемно мотавшихся по дорожкам, даже отвесили мне поклоны. Последнее меня немного обескуражило, но я ответил им тем же.

Минут за десять я пересек царство покоя из конца в конец, и, слегка запыхавшись, взобрался на холм, где обычно восседал Хозяин кладбища. Вот только в этот раз его здесь не оказалось. Пуста была черно-антрацитовая плита, которая служила Костяному царю троном.

– Вот сейчас не понял? – удивленно произнес я и покрутил головой.

И вокруг никого. Только за моей спиной среди березок мелькает десяток теней, да с другой стороны холма, там, куда я еще ни разу не ходил, темнеют какие-то старые надгробия.

– Ушел умрун, – пояснил мне Афанасий, которого я сразу и не заметил. Впрочем, и немудрено, он, оказывается, сидел, привалившись спиной к покрытому мхом древнему могильному камню неподалеку от меня, практически слившись с ним. – Туда ушел.

– Умрун? – переспросил я, проследив за движением его лапы. Судя по всему, Костяной царь все же решил посмотреть, как нынче телешоу снимают.

– Ну да. – Афоня подошел ко мне, поправляя повязку, прикрывающую пустую глазницу. – Это сейчас вы их Хозяевами кладбищ называете, а так-то они умруны и есть. Пастыри мертвых.

Красиво звучит, что есть – то есть. Пастырь мертвых. Очень многозначное определение.

– Скажи, ты насчет меня не передумал? – спросил у меня Афоня. – Ежели да, то я тебя сейчас к умруну отведу, потом выпью и пойду повешусь. Не могу я тут больше существовать. Тоска меня заедает, серая, промозглая. Да и холода на подходе. Покойничкам-то хоть бы хны, они в гробы свои до весны залягут, а я в таких условиях зимовать не смогу. Я не собака, чтобы в склепах спать.

– Ну-ну-ну, – так это пронзительно прозвучало, что мне до соплей стало жалко бедолагу. – Все нормально. Со мной приехали мои приятели, они хорошие люди, будешь у них жить.

– Люди? – уточнил Афоня. – То есть – обычные люди? Не ведьмаки, не чародеи, не повелители воды? Это чего же мне у них делать придется? Я по хозяйству, конечно, помочь смогу, но не то чтобы сильно. Не домовой я.

– Они не как я или твой бывший хозяин, но о том, кто ты и что умеешь делать, осведомлены, – поспешил успокоить его я. – Хоть они и не дети Ночи, но что к чему в курсе. Слушай, а кто такие «повелители воды»?

– Вода – самая сильная стихия на свете, – пояснил Афоня и, поманив меня за собой, потопал вглубь кладбища. – Земля, ветер – они тоже сильны, но вода – это особая статья. Кто с водой в дружбе, кто ей приказывать может, тот голодным спать не ляжет. Вода всегда все слышит, все знает, все видит. Она же везде. Вот и есть такие люди, что с ней договор заключают. Та им власть дает, а они после, когда срок договора выйдет, ей себя дарят. Живьем. По весне, как правило.

– Топятся, что ли? – опешил я.

– Ну да, – подтвердил Афоня. – Воде всегда принять живую душу в радость, она от этого силу набирает немалую. А то еще бывает, что по договору такой человек каждый год кого-то ей дарит. Приведет закладную жертву в заветное место, да и утопит. И тем себе на год жизнь продлит. По-разному случается. Зато пользы ему от такого договора – у-у-у сколько. Да вот хоть бы мой бывший хозяин как-то раз такому повелителю одного своего врага поручил убить. Он сам, знаешь, мараться людской кровью не особо любил. Кого из своих, ведьмаков, в смысле, убить – это да, тут дело чести. А обычных смертных…

Афоня на ходу сплюнул и махнул рукой, давая понять, что его покойный хозяин мирных граждан вовсе в грош не ставил.

– И? – поторопил я его.

Ну а что? Интересно же?

– Да ничего, – поднял на ходу с дорожки березовую ветку Афанасий и бросил ее в зеленый мусорный бак, стоящий рядом. – Утоп тот враг через пару дней. Не поверишь – в раковине утоп, когда брился с утра.

Стоп. А я про это читал года два назад в сети. Еще подумал, что «сеошники» новостных сайтов совсем уже обленились, раз такую чушь пишут. И зря. Не врали они.

– И еще вот что, – помедлив, произнес Афоня. – Ты скажи им, что если кто нож моего бывшего хозяина и книгу его отыщет, да заклятие призыва произнесет, то я от них к нему уйду. Даже если сам того хотеть не буду.

– Передам, – кивнул я. – Нет проблем.

Не стал я ему говорить, что нож и книга уже у тех, с кем ему дальше жить. Захочет Николай – поставит его в известность про это, не захочет – значит, не захочет. Молчание – золото, гласит народная мудрость. А народ у нас неглупый, знает, что говорит.

А телевизионщики все-таки приехали. Их присутствие обозначилось задолго до того, как я их увидел. И ничего странного в этом нет, очень уж они шумели. Вопли вроде: «Свет туда», «Ленка, надо тончик положить вон тому» и «Да что за бардак тут творится!», эхом гуляли в верхушках кладбищенских берез и елей. Про многообразную ненормативную лексику я и не упоминаю, ее было больше, чем чего-то другого.

Я вообще-то человек ко всему привычный, а особенно к бедламу в любом из его проявлений, но тут даже меня проняло. Не дело это, вот что я вам скажу. Хотите снимать на кладбище – заведите свое, в каком-нибудь из павильонов сидящих без дела киностудий. Все одно они там порожняком простаивают большей частью. Ждут, пока наш великий кинематограф возродится. Почитай, четверть века ждут.

Вот там бы и снимали свою программу. Зачем же тут такое устраивать?

Приблизительно о том же, похоже, размышлял Костяной царь. Он стоял около высоченной елки и благодаря темноте практически слился с ней. Если бы не Афоня, то я бы его и не заметил.

– Хаос, – обойдясь без приветствия, сказал мне повелитель мертвых. – В чистом виде. Ведьмак, вот объясни мне – что за времена настали? До какой степени живые должны были дойти, чтобы устраивать балаган в том месте, которое для этого совершенно не предназначено? Ладно, я могу понять дьяволопоклонников, ритуалы есть ритуалы, коли они такими созданы, то что теперь сделаешь. Могу понять кладбищенских воров – каждый зарабатывает так, как может. Но тут-то вовсе что-то несуразное происходит.

– Реалити ведь, – неуверенно произнес я. – Рейтинги, опять же. Пипл хавает.

– Говори по-человечески, – потребовал Хозяин. – Или на тебя вон то дурачье тоже влиять начало?

– Люди, которые будут смотреть то, что они сейчас снимут, должны верить, что все это правда, – подумав, сказал я. – А чтобы это было похоже на нее, на правду, в смысле, надо все сделать так, чтобы… Блин, я запутался!

– Я тебя понял, – тяжело промолвил Костяной царь. – Знаешь, о чем я больше всего жалею? О том, что прямо сейчас я не могу убить десяток этих шебутных человечков. Очень хочется, но нельзя. А так бы было славно! Одного за другим, одного за другим. Вот так бы брал их сердца и давил! Чтобы хрипели, чтобы чувствовали, как из них жизнь уходит, а сделать ничего не могли.

Он вытянул свою длиннопалую руку вперед и несколько раз сжал ее в кулак.

Мне стало немного не по себе, столько жажды убийства и ненависти было в его голосе.

Правда, и понять его было можно.

Главная аллея кладбища, идущая строго по его центру, превратилась в филиал телестудии. Там было светло как днем, поскольку ее освещало десятка три прожекторов. Прямо там же, на дороге, стояли раскладные стулья и полдесятка столов, которые как только не использовались. На одних внавалку лежали самые разные вещи, от фотоаппаратов до упаковок пластиковых бутылок с водой, за другими гримеры наносили тот самый «тончик» участникам передачи.

И везде царила суета. Девочки в синих жилетках и с «бейджиками», висящими на шеях, бегали как подорванные размахивая стопками бумаг, бородатые дядьки вертели прожектора туда-сюда, подчиняясь приказам мордатой тетки с чудной прической, крепкие парни в серых комбинезонах таскали какие-то железяки, уж не знаю, кому и зачем понадобившиеся.

Отдельными кучками стояли, собственно, герои передачи, те, что уже побывали в руках гримеров или только собирались в них отдаться. И это, пожалуй, было самое чудное, что я за сегодня видел.

Нет, мне доводилось, «серфингуя» по телеканалам, попадать на «Магическое противостояние». Но телевизор – это одно, а вот так, в жизни, увидеть этих граждан – совсем другое.

Скажу честно – на первый взгляд к ним всем подходило определение «мечта психиатра».

Я-то еще Маринку критиковал с ее первым нарядом. Не-не-не, она бы тут была не самая чудная, куда там! Скажу больше – она бы тут вообще затерялась.

Ладно – шаман, которому даже нынешней, не самой теплой ночью, все равно наверняка было адски жарко в его кухлянке. В конце концов, такова его шаманская доля – потеть в мехах и долбить в бубен.

Но вот стоящая рядом с ним грузная дама в костюме приснопамятной Эльвиры – повелительницы тьмы из одноименного фильма – реально впечатляла. Особенно если учесть, что та Эльвира сама по себе была дама с достоинствами, а эта ее раза в три перекрывала по габаритам.

Только это еще что! По соседству с ней пристроился тщедушный длинноволосый мужичок, у которого ботинки были сделаны в виде лошадиных копыт, а верхней задней части штанов вовсе не было. Вот вообще. Вырезал он тыльную, скажем так, сторону и теперь светил практически голым задом. Повезло ему, что сейчас почти осень, с месяц назад ему бы комары показали, где раки зимуют.

Еще там был повелитель вампиров в длинном плаще со стоячим воротником и с рожей, вымазанной белилами, странная девочка в сине-зелено-оранжевом балахоне, напялившая на нос круглые очки а-ля «Джон Леннон», и с такими щеками, из-за которых ушей видно не было, сивобородый старик в косоворотке и лаптях, держащий в руках пару длиннющих веток, существо неизвестного пола в латексном костюме и шляпе-канотье, и другие не менее забавные персонажи.

То ли кунсткамера, то ли паноптикум. Даже не знаю, что вернее.

Так что Маринка на их фоне выглядела королевой. Особенно если учесть, что у нее во лбу, как у той царевны-лебеди, еще и звезда горела. Она какую-то хрень с висюлькой в волосы вплела, и та теперь от света прожекторов сверкала неугасимым огнем.

– Нельзя, – повторил умрун. – Но руки так и чешутся!

– Если нельзя, но очень хочется, то можно, – отставив в сторону сопереживания за сородичей по виду, сказал я. – Например, вон того, что в кожаном блестящем костюме, мне не очень жалко будет.

– Эти люди пришли в поисках того, чего им знать не следует, – объяснил мне Костяной царь. – Они лезут туда, куда человекам ходу нет. И если вдруг что-то подобное здесь произойдет, что-то такое, чего никто не ожидал и что не вписывается в человеческую логику, то они вообще мое кладбище в покое не оставят, пока по камушку не разберут. И им неважно, сколько народу при этом погибнет. Я таких знаю, насмотрелся за последние годы. Так что – нельзя. И своим я строго-настрого запретил не то что в кого-то из этих подселяться, а даже просто рядом стоять. Пусть они сделают то, что задумали, и убираются отсюда куда подальше. Потерплю уж.

– Разумно, – раздался за нашими спинами голос Нифонтова. – Мое почтение, досточтимый Хозяин кладбища.

– А, это ты, губернский секретарь, – капюшон умруна повернулся к оперативнику, который немедленно отвесил ему поклон. – Какими судьбами?

Я не сразу понял, отчего Костяной царь так назвал Нифонтова, а потом припомнил их давнишнюю беседу. Точно-точно, звучали там такие слова.

– Жизнь штука непредсказуемая, – бодро ответил оперативник. – Бывает, что в одной точке пересекаются разом интересы сразу нескольких сторон. Сегодня так и вышло.

– Мой интерес только в одном, – рыкнул умрун. – Чтобы в моих владениях снова стало тихо и спокойно, как от веку повелось.

– Я же говорю – совпадают. – Нифонтов потер руки. – Мне надо того же, поверьте.

– Не поверю, – качнулся капюшон. – Когда такие, как ты, говорят, что чужая беда для них выше служебных интересов, то можно быть уверенным в одном – это ложь.

– Действительно? – влез в разговор я. – Вот оно как!

– Для него и таких, как он, превыше всего дело, – пробубнил умрун. – Они как гончие смерти – если взяли след, то не сойдут с него, пока не разорвут того, за кем гонятся. Такая у них судьба и такой у них закон. Ты запомни это, ведьмак. Чиновники особой канцелярии всегда мягко стелют, да вот только спать жестко.

– Не для себя стараемся, – даже и не подумал оправдываться Нифонтов. – Для людей. Для тех, кто не знает, что таит в себе Ночь, и беззащитен перед ней.

– Это так, – признал Хозяин. – Только вот одних вы спасаете, а других на смерть обрекаете.

– Принцип меньшей крови пока никто не отменял, – жестко произнес Нифонтов, и Женька, соглашаясь с ним, кивнула.

– Говори, что тебе надо, – прервал дискуссию умрун. – Не тяни.

– Среди вон тех ряженых есть колдун, – не стал кочевряжиться Николай. – Настоящий. Сильный. Я хочу знать, кто он. За этим, собственно, сюда и приехал.

Афоня подергал меня за штанину, дождался, пока я посмотрю на него, и ткнул пальцем в сторону оперативников, как бы спрашивая: «Это они»? Дождался моего подтверждающего кивка и удовлетворенно засопел.

– Рад бы помочь чем, да не могу, – тем временем глухо произнес Костяной царь. – Чуять я его чую, а распознать не могу.

– Вы? – недоверчиво протянул оперативник. – На своем кладбище – и не можете?

– Не могу, – недовольно проворчал умрун. – Представь себе! Я про это ведьмаку говорил уже. И, полагаю, подобное не случайность. Этот колдун про таких, как я, похоже, знает, потому закрылся заклинанием. Ему же невдомек, что я решил от греха не трогать всю эту компанию? А так – правильно сделал. Приди он ночью сюда один – обратно к людям не выбрался бы. Колдунов ни я, ни мои братья не любим, очень от них много неустройств идет.

Пока повелитель мертвых вещал, Нифонтов смотрел на меня, и Мезенцева тоже. Фраза про то, что Хозяин про невидимость колдуна мне сказал, мимо их ушей не прошла.

– Что? – напускно-недовольно поинтересовался у него я, как только установилась тишина. – Ну да, я был в курсе. Но говорить-то было и не про что, повелитель мертвых все одно эту сволочь не учуял. Кстати, у меня тоже есть вопрос. Если вы знали, что он и в Киеве побывал, и в Ростове, то почему время теряли? За вами государство, за вами силовые структуры. Неужто его вычислить нельзя при осуществлении стандартных розыскных действий? Да шут с ним. Неужто нельзя было подноготную всего-то тринадцати человек выяснить? Имеется в виду вон тех, что забавно выглядят. Даже двенадцати, Маринка не в счет, она точно ни при чем.

Разумеется, никакой агрессии по отношении к нему я не испытывал. Просто сработали вбитые в подкорку инстинкты офисного служащего, точнее, основной из них – работать на опережение. У нас ведь как? Кто первым успел «наехать» на ближнего своего, тот в результате и выйдет сухим из воды. А если промолчишь, уставишься в пол, дашь возможность кому-то другому завладеть мячом – то все, ты попал. Либо на тебя нагрузят не твою работу, либо повесят чужие грехи, таковы волчьи законы офиса. Это жизнь. Мы все без крыльев за спиной. В смысле – мы все не ангелы. И никто не хочет быть крайним.

Хотя в данной ситуации я вообще мог никак не реагировать ни на взгляды, ни на слова. Как хочу – так и поступаю. Я свободный человек и в подчинении у отдела «15-К» не нахожусь. И что-то предъявить мне крайне сложно.

Но инстинкты есть инстинкты. Может, со временем я от них и избавлюсь, но пока – вот так.

– Не вали с больной головы на здоровую, – тем временем попросил меня Николай. – Саш, так дела не делаются.

– Еще раз тебе советую, ведьмак – не имей с ними никаких дел вовсе, – буркнул умрун. – Попомни мои слова – расходов от них больше, чем доходов.

– Да и не собираюсь, – уперев руки в боки и сочтя данную позу достаточно независимой, произнес я. – Как там было сказано? У нас просто временно совпали интересы. Точнее – кратковременно, так мне сдается. Как-то все хуже мы друг друга стали понимать.

Нифонтов ничего не сказал, только снова глянул на меня, правда, теперь скорее иронично.

– Искали, – примирительно произнесла Евгения, как видно, решив перевести разговор в иное русло. – Подключали коллег, одних запросов написали столько, что чуть пальцы о клавиатуру не сточили. А толку чуть. Этот поганец сам ничего не делает, все чужими руками проворачивает.

– А участников только что под микроскопом не рассматривали, – добавил Николай. – Ни-че-го. Ничегошеньки!

Тем временем процесс подготовки к съемкам подходил к концу, каждый из участников уже побывал у гримеров, и сейчас высокий мужчина с бородкой-«эспаньолкой» и здоровенной залысиной что-то им вдохновенно объяснял. Видимо, это был режиссер разворачивающегося перед нами действа.

Колдуны, ведьмы, чародейки и дриада слушали его внимательно, но при этом то и дело возникали перепалки, в процессе которых они громко орали друг на друга, а бородатый дед даже хлестнул толстую девицу в очках по спине своими ветками.

– Последовательность выхода делят, – пояснил мне Нифонтов. – Кто первый могилу ищет, кто второй.

– Думаешь? – спросил у него я примирительно.

Не то чтобы мне было перед ним неловко. Нет, ничего подобного. В конце концов, он меня использовал, причем не в первый раз, какое там смущение. Просто я по жизни не люблю состояние вражды с кем-то вообще. Мирное сосуществование – вот то идеальное положение вещей, к которому я стремлюсь. Никто никому не мешает жить, никто никому ничего не должен.

Жалко только, что достигнуть этой нирваны мне пока не удалось. И, боюсь, в этой жизни не удастся.

– К гадалке не ходи, – уверенно сказал оперативник.

– К какой из них? – спросил у него я нарочито-серьезно, давая понять, что конфликт исчерпан.

Дружеский тычок под ребра подтвердил, что мы поняли друг друга.

– Ступай, – следом за этим сказал Нифонтов. – Пора.

– Куда? – опешил я.

– Туда, – ткнул пальцем в телевизионщиков пальцем он. – К ним. Потолкайся среди этих чудаков, послушай, о чем говорят. И к себе прислушайся – а ну как что-то учуешь?

Я мог сказать много чего, но это было бы только повторение пройденного. И потом – а почему бы и нет?

– В принципе – не вопрос, – кивнул я. – Вот только под каким соусом я там появлюсь? Тем более в таком виде.

Я же домой не заезжал, прямо с работы сюда рванул, потому и одет был соответствующе – брюки, пиджак, сорочка с галстуком.

– Нормальный вид. – Мезенцева поправила мой галстук. – Не хуже и не лучше. Тем более, что ты тут не один такой. Вон, гляди на тех троих.

И правда – на дальнем плане, на самой границе света прожекторов и ночной тьмы, отиралось несколько человек в деловых и довольно дорогих костюмах.

– Это директор кладбища и его ближайшие подручные, – гулко сообщил Костяной царь. – Паскудники. Все им денег мало. Ох я им устрою веселую жизнь, когда все это закончится! Не забуду. Не прощу.

Кстати, руководящие сотрудники погоста, как видно, что-то такое и предполагали, потому что время от времени поглядывали по сторонам и вид имели достаточно встревоженный. Люди так выглядят тогда, когда начинают жалеть о ранее принятом решении, но при этом понимают, что переиграть уже ничего нельзя.

– И потом – это же телевизионщики, – добавил Нифонтов. – У них всегда такой бардак, что в нем затеряться можно без особых хлопот. Главное им не мешать работу работать, а на остальное этой публике плевать. В кадр не лезь и режиссеру советы не давай, вот тебя никто и не заметит. Я бы сам пошел, но колдун меня в лицо знать может. В отделе сотрудников не сильно много, а потому все на виду. Нежити-то мы до лампады, там другие расклады, а вот те, кто раньше людьми был…

– Да ясно все, – прервал его я. – Но сразу говорю – ничего не обещаю. И еще – в задержании и всем таком прочем не участвую. Это ваше поле деятельности, мне на нем делать нечего.

– Само собой, – заулыбался Нифонтов. – Более того – мы и не можем тебя к подобным операциям привлекать. Ты же гражданское население!

И как тут не насторожиться, после таких-то слов?

Впрочем, вряд ли они что-то подобное планируют – больно много народу вокруг. Чтобы там Хозяин кладбища ни говорил про «малую кровь», не похож Николай на совсем уж беспредельщика. Себе на уме – да, тумана любит подпустить – тоже да. Но чтобы посторонних под пули или чего похуже подставить – это нет. Я, может, и не очень в людях разбираюсь, но тут я уверен в своей правоте на все сто.

Ну или хочу в это верить.

Выбравшись из-за деревьев, я с максимально независимым видом направился к главной аллее, где всевозможная суета потихоньку достигала своего апогея. Бегали, орали, суетились почти все, кроме, пожалуй, самих участников программы, которые смирились со своей очередностью и теперь перекуривали в сторонке.

На меня и в самом деле никто внимания не обратил, так что зря я пустил в ход очень хитрый отвлекающий маневр, а именно – поправление штанов и подергивание молнии на ширинке. Мол, не просто так я за деревья ходил, а по важному, хоть и малому делу. Единственным человеком, который уделил мне хоть какое-то внимание, была миниатюрная девушка-гример. Она, пробегая мимо меня, встала на цыпочки и зачем-то попудрила мне лицо. Как видно – по привычке.

Впрочем – вру. Секундой позже меня заметила Маринка, стоявшая поодаль от своих новых коллег по магическому цеху и задумчиво дымившая сигаретой.

– Смолин! – радостно крикнула она, поблескивая камнем во лбу. – Сашка! Пришел все-таки, гад такой!

– Пришел, – не стал спорить с очевидным я. – Знаешь, как-то у нас нехорошо с тобой получилось. Совесть меня заела.

– Врешь, собака, – уверенно заявила соседка, после чего обвила мою шею руками и сочно облобызала в щеки. – Если сюда приперся, значит, есть у тебя какой-то свой интерес. Ну и хрен с тобой, я все равно рада тебя видеть.

– Что, тебе тут реально настолько неуютно? – проницательно поинтересовался я.

Если уж она целоваться полезла, значит, и вправду рада мне. Из этого вывод – ей было жутко тоскливо в этой компании.

– Да кошмар, – не стала скрывать Маринка. – Кругом одни уроды, как моральные, так и физические. Саш, я всегда думала, что уже повидала настоящих шизиков, но нет, это была иллюзия. Вот здесь настоящая ярмарка безумия. Причем речь идет не столько вон о тех, прости господи, чудаках, сколько о всех остальных. Знаешь, я всегда думала, что части тела мертвого человека, о жизни которого надо рассказать – это муляж. Ну реквизит.

– Да ладно, – понял я, куда она клонит.

– В штанах прохладно, – взвизгнула она. – Реально трупешник! Это капец что такое! Они сегодня днем доснимали фрагмент, типа «невошедшее», раз в четыре программы выходит нечто вроде дайджеста. Они эти субпродукты в специальном холодильнике держали, прикинь! Хорошо, что я в той программе не участвовала, а то бы точно сблевала. И не раз. А им – пофиг!

– Жесть, – признал я. – А что коллеги по цеху? Если судить по внешнему виду, то они похожи на иллюстрацию к высказыванию: «Цирк уехал, клоуны остались».

– Ошибочное мнение. – Маринка докурила сигарету и ловким щелчком отправила окурок в недалеко от нее стоящую урну. – Поверь, они нормальнее нас с тобой. Маркетинг, Саша, тут всем правит маркетинг. Все просчитано по всем бизнес-правилам. Их внешний вид – это витрина. Какой должна быть витрина в магазине?

– Стеклянной? – предположил я.

– Приковывающей внимание, – поморщилась Марина. – Вызывающей интерес. Любой, главное – не безликой. Неважно, как это выглядит, главное, чтобы человек захотел понять, что находится за этой витриной, и зашел в магазин. Пусть даже из юмористических побуждений, просто чтобы поржать над дураками, которые такое сотворили. И как только он туда зашел – все, он их. Саш, не поверишь, почти каждый из них реально прошаренный психолог, причем очень высокого класса. Они читают мимику и движения людей как книгу, и только по этим признакам понимают, в каком направлении надо крутить клиента дальше. Не выпытывают часами подноготную, пока тот лежит на диване, а сами ему все про его жизнь рассказывают, типа прозрели ее насквозь. И простого человека это заставляет думать о том, что перед ним настоящий кудесник.

– Впечатляет. – Я окинул взглядом участников программы. – А по ним и не скажешь. Слушай, а вот ты пару раз сказала, что, мол, «почти каждый»? Эти «почти» – они кто?

– Ну да, несколько человек сюда попали для оправдания элемента «реалити». – Маринка ткнула себя в грудь. – Как, кстати, и я сама. Устроители ждут от нас первобытной дури и неподдельных эмоций.

– И как, оправдываются ожидания?

– Наверное, – передернула плечами девушка. – За себя не скажу, а вот другие – это что-то. Например, вон тот шаман – это, знаешь ли… Кстати – он такой же житель Крайнего Севера, как ты или я, ни фига он не чукча и не эвенк. Просто ему показалось, что именно на танцы с бубном народ будет сбегаться лучше всего. Профанация в чистом виде.

– И экзотика, – понимающе кивнул я.

– Не это в нем главное, – тихонько хихикнула Маринка. – Но тут лучше самому увидеть. У тебя железные денежки есть?

Я выгреб из кармана штанов звякнувшую мелочь и протянул ее девушке.

– Очень хорошо, – она взяла у меня с ладони несколько рублевых монет. – Эй, Гупта! Смотри, чего у меня есть! Денежка!

– Денежка! – оживился шаман и радостно осклабился. Его неприятное, заросшее густым волосом лицо, превратилось в маску алчности.

– Лови. – Маринка щелчком отправила монету вверх, та сверкнула в свете прожекторов.

Гупта, просто как футбольный голкипер, в прыжке поймал ее, а после, погладив, засунул в мешочек, привязанный к поясу.

– Еще давай, – потребовал он.

– Жадность просто патологическая, – тихо шепнула мне Маринка. – Вон гляди.

Вторая монета отправилась в кусты шиповника неподалеку от нас, и Гупта незамедлительно кинулся туда же. Раздались треск ломающихся веток и негромкая ругань.

– Пока не найдет – не вылезет, – подытожила соседка. – Вот такой вот экземпляр.

– Колоритен, – признал я. – А другие? Что о них скажешь?

– Вон тот, с голым задом, тоже статист, – пояснила Маринка. – Колдун Устин из Верхней Пижмы. Уж не знаю, где такая и есть ли она вообще на белом свете. Запросто может оказаться, что и нет. Отец его был колдун, дед его был колдун, прадед его… Ну ты понял последовательность. Сразу отвечу, потому что все равно спросишь – через голый зад он получает ответы от природы-матушки и космоса-батюшки. В принципе, логика в этом есть. По-хорошему, ведь все у нас в жизни через это место, верно? Но так Саня парень неплохой.

– Сейчас не понял? – заморгал я.

– Не тебя одного Александром зовут, – пояснила Маринка. – Это он по колдовской линии Устин, а по паспорту он Саша.

Ну не знаю, не знаю. Вряд ли тот, кого Николай ищет, станет с голым задом бегать, даже ради маскировки.

– Еще из статистов вон тот, – Марина показала на существо в латексе. – Этот круче остальных. В жизни не угадаешь, как его зовут.

– Не угадаю, – признал я. – Очень уж много вариантов.

– Дон Педро ле Максиваксио, гранд, – торжественно сказала Маринка, сдерживая смех. – Если ему верить, то он овладел всеми премудростями испанской магии.

– Какой? – я даже в ухе пальцем пошерудил, подумав, что ослышался.

– Испанской, – подтвердила соседка. – Я тоже про такую не слышала. Думаю, на то и расчет.

– Однако. – Я окинул взглядом фигуру, затянутую в черный костюм. – Но как есть дон Педро. Во всех отношениях.

– Не без того. – Маринка показала на крепко сбитого парня с камерой. – По дороге сюда этот самый Максиваксио вон от того оператора чуть по роже не получил. Задумал, понимаешь, его за коленку хватать. Да еще приговаривал, что без этого он голоса мертвых не услышит и задание провалит. В смысле, без мужской любви и ласки. Бэ!

– Бэ! – согласился с ней я. – А…

Больше я ничего спросить не успел, потому что дядька с залысинами рявкнул в мегафон:

– Участники съемки, все ко мне! Минутная готовность!

Броуновское движение как-то вдруг сразу упорядочилось, колдуны, маги и дриада рванули к режиссеру, обслуга же, наоборот, отодвинулась на задний план.

Даже Гупта вылез из кустов, убирая, впрочем, найденную монету в свой кошель.

Я решил не отделяться от коллектива и подался назад, при этом задев рабочего, который пер куда-то выключенный прожектор.

– Аккуратней, – зло бросил он.

– Извините, – произнес я, и мы встретились глазами.

К моему великому удивлению, я узнал этого рабочего. Да и как это было не сделать? Такие знакомства не забываются.

Это был Стас. Тот самый, который являлся приятелем сослуживца Маринки и попутно сотрудником полиции. Если точнее – тем еще волкодавом.