Сказать, что башка у меня на следующее утро была тяжелая – это ничего не сказать. Поспать мне так и не удалось, поскольку финальную часть телешоу снимали чуть ли не до рассвета, и я следил за тем, чтобы Маринка не впала в одну из двух крайностей. Промежуточного состояния у нее после случившегося просто не было. Она либо пребывала в задумчивости, которую вернее всего было бы назвать нирваной, либо начинала отчаянно материться, обвиняя в таком своем состоянии всех, кто в этот момент умудрялся оказаться рядом с ней.

Как это ни странно, я в число виновников случившегося отчего-то ни разу не попал, потому мне удавалось пусть и не сразу, но направлять ее в нужное русло.

Впрочем, режиссер, с которым уже успели побеседовать сначала Стас, потом Нифонтов, а после еще и никому не известный мужчина в строгом костюме, который пожаловал на кладбище где-то через полчаса после случившегося, тоже размышлял о чем-то своем, а потому орал и матерился куда менее интенсивно, чем раньше. Да и остальная часть группы была изрядно деморализована, исчез некий кураж, который присутствовал ранее, все думали об одном – свалить бы отсюда куда подальше. И, понятное дело, перешептывались о том, чему стали свидетелями. Правда делали они это очень и очень негромко, так, чтобы их, грешным делом, кто не услышал. А именно – ребята Стаса, который был невероятно убедителен и внушил-таки всем присутствующим мысль о том, что никто ничего не видел, и что если вдруг кто-то начнет молоть языком, выдумывая всякую всячину про эту ночь, то он лично приедет выяснять у болтуна, сколько зубов у того во рту. Меня самого пронял его негромкий голос и простые, ясные слова, которые не понять было невозможно. Думаю, он далеко пойдет, если, разумеется, раньше не сложит голову в какой-нибудь переделке.

Да и человек в костюме о чем-то пообщался с режиссером, после чего тот как раз порядком и загрустил.

В общем, не ошибусь, если скажу, что когда режиссер устало крикнул: «Съемка окончена!», мысленно выдохнули все, кто здесь присутствовал.

А потом участники ночного мероприятия очень быстро разъехались, я даже и глазом моргнуть не успел. Съемочная группа и участники шоу загрузились в разномастные автобусы, Стас со своими коллегами в приземистый «микрик», человек в строгом костюме (и с очень, очень дорогими часами на руке) в черную «бэху» – в общем, у каждого было свое место в этой жизни. Потом вся эта техника дружно взревела моторами – и у ворот кладбища остались только я, осунувшаяся Женька, веснушки которой неожиданно четко обозначились на бледной коже, как всегда невозмутимый Нифонтов и отчего-то Маринка.

Ну и еще Афоня, который, высунулся было из-за ограды, но заметил мою соседку, сурово засопел и спрятался обратно. Ей он показываться явно не хотел.

– А ты чего с остальными не уехала? – удивленно поинтересовался я у соседки. – Все ваши вроде централизованно отбыли? Может, еще чего в студии надо снять будет?

– Да ну нафиг это шоу! – опять вызверилась Маринка. – Черт меня дернул в нем участвовать! Режиссер этот вообще урод конченый. «Дай мне те же эмоции, как тогда, когда ты сказала: „Ты же сам это уже понял?“». А я ничего такого и не говорила вовсе! Я же знаю, что говорю, что нет!

Возражать ей я не стал, как, впрочем, и стоящие рядом со мной оперативники. Мне давно стало ясно, что она ничего не помнила о том, какие события произошли в то время, когда ее тело ей не принадлежало. Она вообще почти ничего из той лютой движухи, которая творилась на аллее кладбища, не видела, пребывая в беспамятстве. Правда, бесследно подселение мертвой души в ее живое тело не прошло, и свидетельством того были как раз эти самые перепады настроения.

– Бабка еще эта, которая коми-пермячка, – продолжала лютовать Маринка. – Несет ахинею какую-то. «Ты отмечена печатью смерти! Берегись, дева, присвоившая чужое имя!». Чье имя я присвоила? Что за бред?

Речь, как видно, шла о Сана Рае, которая и впрямь что-то шептала Маринке, когда та более-менее пришла в себя. Она, кстати, и в мою сторону потом поглядывала, но поговорить так и не подошла. А я и не стремился к беседе с ней. С меня уже того, что было, хватило.

Самое забавное, что когда все кончилось, то у меня каких-либо чувств, кроме дикой усталости, не осталось. Я практически не злился на Нифонтова и не боялся мести колдуна. А смысл? Изменить-то уже ничего нельзя, надо думать, что со всем этим делать. Но на подобное сил у меня уже не было.

Хотя страх непременно придет позже, это я знал наверняка. Когда адреналин полностью выгорит в жилах, когда я переварю увиденное, когда высплюсь – вот тогда он и нагрянет. И мало мне не покажется. Что-что, а глаза потомка Кащея (блин, ну до чего бредово звучит эта фраза), мне не забыть. И его слова тоже. Когда в запале кидают: «Все ты труп, понял» – это все фигня, вряд ли кого-то на самом деле станут убивать.

А вот когда просто констатируют факт того, что тебе следует умереть по той или иной причине, говорят так, словно подбивая статистику – то дело плохо. Тебя и впрямь могут грохнуть.

Сам я в таких ситуациях до последнего времени не бывал, но наслышан о подобном от старших коллег, которые застали еще «дикий» рынок и лихие банковские аферы 90-х годов, вроде «черного вторника» или липовых «авизовок». Нашего брата клерка тогда отстреливали не меньше, чем бизнесменов-«скороспелок». За то, что слишком много говорил или, наоборот, за то, что не предупредил о возможных неприятностях. А то и просто в назидание остальным, чтобы место свое знали.

Впрочем, этот страх – он ненадолго придет. Человек такое существо, что приучен жить даже у подножия вулкана, который в любой момент может начать извергать пепел и плеваться лавой. В конечном результате ожидание беды или даже смерти тоже становится привычкой, причем в определенный момент даже где-то приятной. Прожил день, дотянул до его заката – уже хорошо, уже ты молодец. Так сказать – постоянный риск держит тебя в тонусе.

Хотя, если начистоту, здравого смысла в этом маловато. Не сказать – нет вовсе. Но если не находить в несчастьях хоть какие-то плюсы, то надо просто идти и накидывать веревку на шею.

Да и это все не главное. Самое паршивое, что человеку, который меня во все это втравил, я даже предъявить ничего не могу. Точнее – мочь-то могу, но для него мои претензии – плюнуть и растереть. Оно ведь как обстоит? Николай захочет – поможет, не захочет в последний момент вытащить меня из-под удара – просто подождет, пока колдун мне сердце вырвет. Ну или как-то по-другому изничтожит.

Может, не надо было ему говорить, что я о нем думаю?

Хотя нет, надо. Иначе я себя уважать перестал бы.

А еще хорошо, что Маринка ничего не помнит, а то бы она от себя еще добавила, и куда больше, чем я. Может, он хоть ее, если что, вытащит из дерьма, в которое мы по его милости вляпались.

– Не грузись, – хлопнул меня ладонью по плечу Нифонтов, будто прочитав мои мысли. – Я даю тебе слово, что ничего особенно страшного с вами не случится. За то, что ни волоска с голов не упадет, не поручусь, все не предусмотришь, но относительную физическую и психическую целость по завершении этой истории обещаю. Правда, что ты, что твоя подружка можете глупостей каких-нибудь наделать, которые я предусмотреть не смогу, но все-таки буду уповать на ваше благоразумие.

– Твои бы слова да богу в уши, – проворчал я. – Но лучше бы ты нас просто в это все не впутывал. У тебя есть твоя работа – вот ты ее и работай! При чем тут мирное население в нашем лице?

Нифонтов развел руки в стороны, как бы говоря: «Ну вот так получилось, старик!».

– Саш, вот такая у нас служба, – вздохнула Евгения, подходя ко мне. – Ну да, иногда такое приходится творить, что даже не знаешь, какие слова к себе, любимой, подобрать. И ведь это не обычная грязь, ее в душе мочалкой не отдерешь. Но по-другому никак. И еще – не всем же в белом ходить? Да и не бросаем мы своих в беде. А ты для нас свой. Это я сейчас серьезно говорю.

– Я ни хрена не понимаю! – заорала в голос Маринка. – Вот от слова «совсем»! То есть – совершенно! Что произошло, и почему я ничего об этом не знаю? За что вы перед Смолиным извиняетесь? И еще – вы не забыли, что я тут вообще стою?

– Нет, не забыли, – миролюбиво сказал Нифонтов, улыбнулся и достал из кармана плоскую фляжку. – Коньячку глоток? Зябковато на улице, да для нервов полезно.

Мне была знакома эта улыбка, и, глядя на нее, я понял, что на этом участие в беседе для Маринки, скорее всего, закончилось.

Так оно и вышло – через пять минут она благополучно сопела носом на заднем сиденье машины. Снотворное сотрудники отдела «15-К» использовали просто бронебойное, вырубающее человека практически моментально.

– Светает, – поежилась Женька. – И есть хочется.

– Ну в этих краях из работающих харчевен если только «МакДак» отыскать можно, – со знанием дела сообщил нам Нифонтов. – Остальные все закрыты часов до девяти. Ждать придется.

– Не вариант, – заявил я. – Нынче день будний, мне еще на службу идти, как раз к девяти. Так что меня лично и «МакДак» устроит.

– А поехали в центр? – предложил Нифонтов. – Сразу двух зайцев убьем – и до работы тебя подбросим, и поедим. Там полно мест, где оголодавших горожан кормят круглосуточно.

– Есть такое, – подтвердил я. – Правда, там цены кусаются.

– Нам выписывают средства на оперативные расходы, – заверил меня оперативник. – Отдел угощает.

– На халяву могу съесть очень много, – предупредил его я. – Да еще и с собой еды прихвачу, потому как домой мне никак не попасть, а без обеда я оставаться не намерен.

– Не проблема, – с достоинством ответил Нифонтов. – Говорю ведь – не из своих плачу, из казенных.

Самое интересное, что и в дороге, и после, в небольшой уютной кофейне в районе Воздвиженки, мы с Николаем в своих разговорах вовсе не касались того, что произошло на кладбище. Мы поспорили об игре сборной России по футболу, пообщались насчет летних кинопремьер и обсудили превосходство наших шашлыков над ихними барбекю.

Женька в наших разговорах не участвовала, она проводила время в обществе Афанасия, которого я чуть не забыл на кладбище. Он ведь так и прятался за воротами, и, размахивая лапами, выскочил оттуда только тогда, когда понял, что мы вот-вот уедем.

– А сколько тебе лет? – восторженно спрашивала Мезенцева у бывшего ведьмачьего слуги, сидящего в самом углу так, что его вовсе видно не было.

– Я точно не знаю, – степенно отвечал тот, поддерживая Маринку, которая во сне плямкала губами и все норовила на него завалиться. – Но помню, что когда я первую сотню разменял, наш молодой царь в аккурат шведа побил.

– Ох ты! – восхитилась Женька и ткнула Нифонтова кулачком в плечо. – Он времена Петра Первого помнит!

– Совершенно необязательно, – возразил ей я. – Он вообще может не Петра иметь в виду, а Александра Невского. Тот тоже шведа бивал.

– Невский был князь, – неуверенно поддержал коллегу Николай. – Вроде. Хотя я не уверен, у меня по «истории» в школе четверка была. С минусом.

Увы, но дополнительных деталей героических свершений молодого царя мы из Афони не выжали. Да и вообще он делами большого мира не сильно интересовался, а его хозяева, похоже, селиться предпочитали как можно дальше от столиц, а то и вовсе от людей в целом. Насколько я понял, с одним из них он добрые полсотни лет вообще в тайге прожил, в той, где медведь хозяин. И в более-менее обитаемых местах оказался только с предпредпоследним хозяином, где-то в конце девятнадцатого века. Определить это удалось по высказыванию, из которого следовало, что они плыли на корабле, у которого: «парусов-то нет никаких, зато внутре стучало бесперечь». То есть – уже эпоха двигателей, если и не внутреннего сгорания, то, как минимум, паровых.

Но в целом Женька и Афоня поладили замечательно. Настолько, что мохнатик согласился приглядеть за Маринкой, пока мы будем кофе пить.

– Ладно. – Нифонтов доел последний из заказанных горячих бутербродов и промокнул губы салфеткой. – Поели, попили, соблюли этикет, теперь можно и о делах поговорить. Первое – повторюсь. Саша, я за твои слова на тебя не в претензии. Ты имел право и так думать, и говорить.

– И никуда оно не делось, – без обиняков добавил я. – Подставил ты нас с Мариной капитально.

– Сказка про белого бычка, – вздохнула Женька. – Если бы я все это не здесь и сейчас слышала, а прочла где-то на «ВК», то непременно написала бы коммент вроде: «Вода, вода, одна вода. Никакой конкретики, буэ!».

– Конкретика, – бросил скомканную салфетку в пустую тарелку оперативник. – Главное не изменилось – не шатайся невесть где в одиночку, особенно в ночное время. Вход в твой дом для колдуна закрыт, пока ты сам его к себе в гости не пригласишь. Этот закон един для всех детей Ночи. Ну а в людных местах он и сам тебя убивать не станет, ему дополнительные неприятности не нужны. Во-первых, он не уголовник, все эти заточки в спину и выстрелы в проходных дворах не про него. Во-вторых, он не дурак, и уже сообразил, что на него начали охоту органы правопорядка, которым палец в рот не клади, чтобы кто ни говорил. К слову – в этом частично наша удача, он по этой причине стал куда более уязвим.

– Не сказал бы, – я поежился, вспоминая, как появлялись пулевые отверстия на груди колдуна, а тому на это было плевать. – Его пулей не убьешь, чего ему полиции бояться?

– На первый взгляд ты прав. – Николай отпил кофе. – Пули он не боится, и тюрьмы тоже. Что ему эта тюрьма, он оттуда выйдет по первому своему желанию. Да он до нее вообще доедет только в том случае, если сам того захочет. Потому Стас сотоварищи ему вроде как не сильно страшен. Но это только на первый взгляд. А если копнуть поглубже, то можно сообразить, что теперь колдун в курсе, что рядом с обычными сыскарями ошиваемся мы, отдельские, а значит, запросто можем помочь славным сотрудникам правоохранительных органов сразу после его поимки ритуальный костерок запалить, наплевав на все законы Российской Федерации, в нужном месте да с правильными наговорами. И, поверь, колдун знает, что мы не только можем такое себе позволить, мы это непременно сделаем, как только он попадет в наши руки. Ну и самое главное – где мы и полицейские, там скоро и спецслужбы нарисуются. А в руки этих господ такие, как он, сильно попадаться не любят.

– Почему? – с интересом спросил я.

– Спецслужбы не верят в колдовство, вот какая штука. Но при этом они всегда хотят знать, как все происходило на самом деле, – невесело засмеялся оперативник. – И если возникает когнитивный диссонанс, в ход идут любые средства, позволяющие установить истину. И средства удержания в заключении любого существа, кем бы оно ни являлось. Проще говоря – там не тюрьма, оттуда так просто не сбежишь. Спецслужбы не верят в колдовство, но это не означает, что они не прибегают к кое-каким методам и техническим средствам из нашего арсенала.

– У нас же, кстати, и позаимствованным, – проворчала Евгения. – Взять технические средства возьмут, а обратно вернуть – фигушки. Хапуги!

– А вот дядька в костюме и с «бланспейном» на руке – он как раз из таких и был? – уточнил у него я.

– Да, – подумав, сказал Николай. – Кто-то из парней Стаса сливает информацию «фэбсам», я ему про это уже сказал. И – закончили разговоры на эту тему.

– Один вопрос, – показал я оперативнику указательный палец. – Имею право, ты мне задолжал.

Нифонтов сделал грустное лицо, давая понять, что на один вопрос он готов ответить.

– Эти господа только колдунов ловят на опыты? Другие дети Ночи им неинтересны?

– А конкретно – ведьмаки? – уточнил Николай. – Спи спокойно, дорогой друг, твоя персона их точно не заинтересует. Яды они получше твоего делать умеют, а убить человека на расстоянии так, чтобы потом никто ничего не узнал, ты не сможешь. А тем более создать свиток заклинания, которое сможет использовать любой обычный человек.

И он задумался о чем-то своем.

– Так и не понял, – обратился я к Мезенцевой. – Мне бояться или нет?

– Смотря кого, – вздрогнув, вместо нее ответил мне Николай. – Если ты про колдуна – опасаться его надо, бояться – нет. Опасения аккумулируют волю к жизни, страх ослабляет разум и делает тебя уязвимым. Но вообще… Если тебе интересно мое мнение, то основная заруба с этим красавцем у нас сильно впереди. Я таких, как он, знаю. Восемьдесят к двадцати, что уже сегодня вечером его в Москве не будет. Смоется он из города от греха и свалит куда-нибудь подальше, в Голландию, или даже в Австралию, чтобы пересидеть там нынешний кавардак. А вот потом, когда все уляжется, когда про него все забудут, когда и ты, дражайший ведьмак, расслабишься, подумав, что все в прошлом, он вернется. И вот тогда начнется самое интересное.

– Не лучшее слово для подобной ситуации, – поморщился я. – Интерес тут сомнительный. А это «пересидеть», оно сколько по времени означает? Год, два, три?

– Вот ты вопросы задаешь, – изумился оперативник. – Мне-то откуда знать? Может – год, может – десять. Но не меньше полугода – это точно.

Если все случится именно так, то я буду очень рад. Полгода – это много времени. Через полгода, меня, может, в Москве вообще уже не будет. Может, я к тому времени куда-нибудь в другое место свалю, ведьмачью мудрость постигать.

– Короче – не шатайся по городу в темное время, пока мы не узнаем, что к чему, и будет тебе счастье, – подытожил Нифонтов.

– Вот теперь бы еще Маринке это как-то объяснить, – хмыкнул я. – Смею тебя заверить, уже сегодня она отправится в какой-нибудь клубешник стресс «мохито» и текилой заливать, причем на всю ночь.

– Не отправится, – покачал головой оперативник. – Мы ее куда-нибудь в командировку сплавим, в срочном порядке.

– Ну что рычагов на это у вас хватит – не сомневаюсь. Вот только одна закавыка – «Магическое противостояние». С ним как быть? Она же небось договор с каналом подписала.

– Забей, – посоветовал мне Нифонтов. – Ничего она не подписывала. А проблемы телевизионщиков – не наша печаль. Пошли они…

Посидев еще с полчасика, я начал собираться на работу – времени уже было двадцать минут девятого, а топать от Воздвиженки до Сивцева Вражка было не то чтобы далеко, но и не так уж близко. Особенно если идти не торопясь.

– В общем, ты не забывай оглядываться и если что – звони, – напутствовал меня Нифонтов. – Нет, мы так и так с тебя глаз не сведем, но – мало ли.

– Хорошо, – я убрал в сумку фирменный бумажный пакет с символикой кофейни, который мне принесла официантка. Там лежали четыре тоста с ветчиной и сыром, мой сегодняшний обед. Нифонтов сдержал слово. – Блин, чего-то я еще хотел спросить…

– Ну-ну, – подбодрил меня Николай. – Вспоминай.

– А, вот! – сообразил я. – Слушай, нет еще склероза, уже хорошо. Вообще-то я хотел этот вопрос Костяному царю задать, но сам понимаешь… Не до того как-то сегодня было. Но, может, ты знаешь, что за нежить я тут недавно видел?

И я рассказал оперативнику про серую пакость, которая Семена Марковича, тогда еще не покойного, за шею обнимала. Правда, не стал упоминать про то, что после его снова встретил, пусть и в виде призрака, да еще и жене его помог. Ну и про все остальное, вроде денег, понятное дело, тоже.

– Это предвестники смерти, – довольно буднично ответил Нифонтов. – Твари в определенном смысле совершенно безопасные, но мерзкие как на вид, так и по содержанию. Как бы тебе так объяснить… Знаешь, кто такие рыбы-прилипалы? Ну которые хищников в море сопровождают, а после за ними все оставшееся подъедают?

– Само собой, – подтвердил я.

– Вот здесь, по сути, то же самое, только не после, а до. Предвестники каким-то образом узнают о том, что человек уже одной ногой в могиле, и тянут из него напоследок что только могут – эмоции, жизненную силу… Все, до чего дотянутся.

– Фу, – я снова вспомнил серое дымчатое тело мерзкой твари. – А разве так можно? Я понимаю, что мире Ночи с правосудием беда, но неужели подобное вообще никак и никем не пресекается?

– Смертный час человека они этим не приближают, так что законы бытия не нарушены, – со знанием дела объяснил мне оперативник. – Ну и самое главное – их жертва, увы, уже никем не защищена. Она вне зоны чьей-то ответственности. Жизнь бедолагу уже списала со счетов, Смерть его на свой баланс пока не поставила, а самого человека никто ни о чем и не спрашивает.

– А почему не использовать их как некий маячок? – спросил я – Может, их жертв еще можно спасти?

– Нельзя, – нахмурился Николай. – И вообще, заруби себе на носу – туда, где находятся зоны ответственности Жизни и Смерти, даже не суйся. Сверх меры, имеется в виду. Ну да, ты чуть-чуть уже заглянул за ту грань, которая отделяет одно от другого, но слишком далеко не заходи. Не волнуйся, в нужный момент тебе дадут понять, где тот предел, который возможен, и за него – ни-ни. Это тебе не какой-то колдун, оттуда мы, если что, даже останки твои для захоронения получить не сможем.

Собственно, на этом мы и распрощались. Они с Женькой повезли мирно сопящую Маринку домой, а я отправился на работу, где практически сразу и начал клевать носом. А пару раз даже почти и задремал.

Особенно тяжко стало после обеда, поскольку, навернув четыре сэндвича, я совсем уже осоловел. И даже, плюнув на все условности, может, даже бы и заснул, вот только сделать этого мне не дали.

– Смолин, ты здесь? Очень хорошо! – Волконский, наш зампред, буквально влетел в кабинет, остановился напротив меня и начал сверлить взглядом. – Скажи, а какие отношения связывают тебя и госпожу Ряжскую?

– Как зовут? – зевнул я, прикрыв рот ладонью.

– Кого? – породистый нос Волконского забавно зашевелился, будто тот собрался чихнуть.

– Госпожу Ряжскую, – пояснил я. – Может, я ее фамилию вовсе не знаю, а только имя. Знаешь, Дим, секс не всегда является поводом для знакомства.

– Наш жеребец, – с придыханием и невыразимой иронией тут же выдала Федотова, а Ленка сложила губы «бантиком» и напустила томной поволоки в глаза. Они четко дали понять Волконскому, что на этих десяти квадратных метрах именно я альфа-самец. И это было приятно.

– Не смешно, – сказал зампред таким тоном, что стало ясно – он очень взволнован. – Госпожа Ольга Ряжская – это, знаете ли… Кто ее муж – в курсе?

– Ряжский, Ряжский… – Наташка призадумалась. – А, группа компаний «Р-индастриз». Они, что ли?

– Именно. – Волконский снял очки с носа, повертел их в руках и снова напялил обратно. – Павел Николаевич Ряжский – ключевой клиент банка. Остатки на счетах, кредиты, эквайринг – все не перечислишь. И тут приходит его супруга и требует дать ей поговорить с неким Александром, который у нас работает. Причем даже фамилию его не знает. Александр – и все тут. Я было подумал, что речь идет о Завьялове из казначейства, он вроде работал по нескольким сделкам с компанией ее мужа, но нет. Потом она кому-то позвонила и очень точно описала вот этого товарища, который сидит перед нами. Вопрос. Смолин, какое отношение ты имеешь к госпоже Ряжской? Имей в виду, этот вопрос тебе не только я задам, председатель правления после моего доклада наверняка этим заинтересуется. Да и председатель совета директоров тоже. Ряжский – это Ряжский, вокруг него все танцы с бубном танцуют.

– И начальник службы безопасности наверняка в стороне не останется, – очень умело передразнил я и голос, и жесты Волконского. – Дим, я сам в шоке. Вот слово даю, что не представляю даже, о ком идет речь. А главное – откуда ей меня знать? Я с клиентами вообще напрямую не общаюсь, мне это не по чину. Тем более с такими.

Самое забавное – не врал. В самом деле, абсолютно непонятно, с какой стороны я этой мадам интересен могу быть?

– А вот мы сейчас к ней пойдем, и, может, какая-то ясность появится, – обнадежил меня Волконский. – И гляди у меня, Сашка, не выкини чего-нибудь такого, о чем потом пожалеешь! Ты в последнее время сильно изменился, это все заметили, теперь уж не знаешь, чего от тебя ожидать.

– Да-да-да, Смолин, – подтвердила вдруг Федотова. – Ты как-то… Ну не знаю… Помущинистее стал. Дать я тебе еще не дам, но и «нет» сразу, как раньше, не скажу.

– Тьфу на тебя, Наташка, – возмутился я, вставая из-за стола. – Несешь невесть чего. Когда это я тебе чего такое предлагал, чтобы ты мне «нет» говорила? Мы в одном отделе работаем, себе дороже с тобой спать выйдет. Да и кулаки у твоего мужа будь здоров какие, видел я его. Я себе не враг, короче.

– Это аллегория, – постучала себя пальчиком по лбу Федотова. – Я фигурально выразилась.

– Умные все стали, убивать вас пора. Или штрафовать, – проворчал Волконский. – Аллегории, скользкие шутки, всеобщий бардак. Куда отдел по работе с персоналом смотрит? Сашка, пошли уже, Ольга Михайловна ждет.

Я было хотел натянуть на плечи пиджак, но глянул на него и не стал этого делать. Очень уж он жутко выглядел после ночных приключений. Брюки еще туда-сюда, хоть и помятые, но в грязи не изгвазданные, не зря же я в туалете их оттирал. А вот пиджак – увы, так я его в более-менее приличное состояние и не привел.

– Вахлак вахлаком, – верно оценил мои действия Волконский. – Саш, ты бухать начал, что ли?

– Дома не ночевал, – буркнул я. – Пошли уже. Мне самому интересно узнать, что к чему. Да, Дим, она хоть симпатичная?

– Она богатая, – ответил мне зампред. – Когда у тебя денег как грязи, ты некрасивым быть не можешь. Количество нулей на банковских счетах всегда пропорционально интересу, который к тебе проявляют представители противоположного пола.

– Мощно сказано, – признал я. – Практически афоризм, его даже продать какому-нибудь автору средней руки можно.

Само собой, неизвестная мне пока госпожа Ряжская обосновалась в ВИП-переговорной, той, в которую простым смертным вход закрыт. Я сам там бывал всего пару раз и еще тогда проникся при виде мягких кожаных кресел, такого же дивана, мини-бара и навороченной плазменной панели последнего поколения. А еще к ней прилагался личный офис-менеджер, тот, что по совместительству является личным помощником председателя правления. Точнее – помощницей, на которую заглядывалась почти вся мужская половина банка, и которую ну очень не любила почти вся женская.

Собственно, с Леночкой я и столкнулся в дверях переговорки, она, судя по запаху, приносила госпоже Ряжской напиток иноземный, «кофием» называющийся. И явно не в штатной кофеварке изготовленный, а в «турке» сваренный. И вправду клиентка козырная, раз к ней с таким почтением относятся.

Хотя я бы сейчас и от обычного не отказался. Естественными методами взбодриться мне как-то не удавалось, так что некий сторонний симулятор не помешал бы. А то как сейчас начну зевать прямо перед вип-клиенткой, неудобно получится. Волконский мне потом за это весь мозг выест, я его знаю.

– Ольга Михайловна, вот тот сотрудник, которого вы хотели видеть, – медово произнес зампред. – Точнее, я полагаю, что именно о нем вы и спрашивали.

– Похоже, что вы правы, – ответила ему миловидная женщина лет сорока, сидящая в кресле, и окинула меня изучающим взглядом. – Да, именно таким мне его и описывали.

– Если не секрет – кто? – без всяких реверансов спросил я.

– Ты хоть поздоровайся, – прошипел Волконский и незаметно ткнул меня кулаком под ребра.

Вот зря он это сделал. Я не выспался, я не в духе, да еще водка, что пил на кладбище, была сильно не ахти и обеспечила мне дополнительную головную боль, которую даже «цитрамон» не забил.

Да пошло оно все.

– Простите дурака, – для усиления эффекта я еще глазами захлопал, а после отвесил поясный поклон. – Здравствуйте. Я Саша. Чем могу быть вам полезен?

Женщина непритворно расхохоталась и похлопала ладонью по кожаному подлокотнику соседнего кресла.

– Добрый день, Саша. Присаживайтесь, побеседуем. А вы, Дмитрий, можете идти, я вас не задерживаю.