Глава 1

Печальный голубой свет еще не вызревшей луны повис над черным лесом, пал на старую дуплистую ель. Большеглазая сова медленным поворотом кошачьей головы смотрит вдаль: это ее родина, она любит ее и восторгается громко, особенно по ночам. Кому-то этой порой в лесу страшно: вот в самую полночь в дальнем урочище возле озера с зыбким торфяным берегом, вдруг тоскливо и дико запоют свою разбойную песню волки или чем-то недовольный хозяин тайги рванет тишину своей глоткой так, что вздрогнут лоси. Сова слушает шорохи и посвист сильных крыльев перелетных птиц, покидающих насиженные места до следующей весны. Но сова не чувствует себя одинокой. На рассвете солнечные лучи заиграют жемчугами в каплях холодной росы и сова увидит на узкой тропинке коренастого человека с ружьем за спиной. Человек идет в тайгу выполнять служебный долг, он смотрит восхищенно; осень – художница расписала красками округу. Глаза не устают любоваться золотыми березами, огненно-красными кленами и осинами, желтыми вязами и липами. Одна угрюмая ольха стоит зеленая, и зелеными упадут с нее листья, но недолго держатся осенние краски, не за горами зима.

По тропинкам, а где-то напрямик идет по лесу егерь Андрей Соколов, похрустывает тонкий ледок. Ничто не ускользает от взгляда егеря: в белоствольных березняках светло и торжественно, радуется егерь – нынче в лесу хороший урожай рябины, брусники, клюквы. Не ленись, собирай, но это прежде корм для пернатой дичи. Бывает глухарь так «наклюется» ягод, что подняться не может.

И человеку в радость наклониться, и взять полную горсть темно-красных ягод брусники. Каждая ягодка – сладость. Сбродила она в тонкой кожице, как красное виноградное вино в бочке. Брусника бьет в нос и растекается по всему телу радостной силой. Там, где липки и осинки заблудились в темном ельнике, слышен тонкий голос рябчика, ему вторит другой, – будто ищут друг друга.

На поляне сидит черный, как головешка, краснобровый тетерев. Пригнув голову, переминается с ноги на ногу. Можно подумать, что-то близоруко ищет. Но нет, он вдруг распушил хвост, крылья развесил, как перед дракой, да как подпрыгнет вверх с криком: «Чуффши, чуффыш!» Глаза его налились кровью, шея вздулась, голова трясется в экстазе. Это главный распорядитель весеннего тока и хореограф – Терентий зовет на поляну набираться опыта молодежь.

Придет весна – время свадеб и размножения будущего поколения пернатых. Далеко слышен шум этой генеральной репетиции. Вслушиваясь в музыку разноголосой природы, Соколов вспоминает стихи знакомого охотника и поэта:

Утренняя зорька и глухаря зацепила, сидит он на облюбованном сосновом суку – большой, бурый, бородатый. Закрыв глаза, что-то по-шаманьи шепчет, видно, вспоминает мотив предков, который слышал древний человек, когда еще передвигался по земле на четвереньках… Красива наша земля, все это Российское – нам беречь и приумножать. Подходя к светлому ручейку, Андрей остановился возле дуба и рябины, их разделяла вода. Рдеющее гроздьями красное платье рябины трепал ветер, казалось, она наклонилась к дубу, словно желая прижаться к его крепкой груди.

Андрей вспомнил любимую народом песню в исполнении всемирно известной певицы – Надежды Андреевны Обуховой, под сопровождение оркестра народных инструментов:

Грудной голос певицы выражает тоску и одиночество женщины, судьбы безрадостной, быть может, матери-солдатки, не дождавшейся любимого с кровавых полей проклятой войны.

Андрей думает о великой силе народных песен, заставляющих или радоваться, или плакать. Но песня на свет Божий сама не появляется, ее создает творческий союз поэта и композитора. У каждого из них своя сила, но силы, соединенные в единую гармонию, – рождают песню – добрый спутник по жизни:

Конечно, творческие люди создают и романсы, и арии. Егерь что-то негромко напевает, потому, что лес ценит тишину.

Миновав густые заросли, его взору предстали ровные посадки молодого леса, а дальше в синей дымке темнели старые хвойные леса, а за ними возвышалась громадина гора, где ночуют орлы и тучи. Там, по рассказам, бьет родник с целебной водой, его называют – Святой Исток. Андрей мечтает, когда-нибудь подняться в гору, пригоршнями напиться живительной его силы. Егерь подходит к кормушкам для зверей. Веники оленям и косулям частично съедены, зерно подчистили кабаны – это порадовало, нашло лесное зверье кормушки, теперь место будет востребовано, особенно в зимнюю бескормицу. Соколов решил осмотреть солонцы и галечники.

Нелегка работа егерей в угодьях, это теперешние, работающие у богатых арендаторов, не знают проблем не с вездеходной техникой, не с горючим. А в советское время работа егеря держалась в основном на энтузиазме, хорошо, если имелся какой-никакой мотоцикл. На нем Соколов возит корма, птицам речную гальку, она нужна для переработки грубого корма: камушки в роли жерновов в желудке перетирают почки берез, сосновую хвою – основной зимний рацион птиц.

Вот привозит егерь в лес тяжелый рюкзак – весом более двух пудов. Берет лопату и идет, боясь запнуться, перешагивая через стволы и сучья упавших дерев, к намеченному месту. Это обычно сосновая грива, поросшая мхом-беломошником. Освободившись от груза, разминает затекшие плечи и спину. Передохнув, расчищает площадку ото мха, засыпает ее песком, выкопав яму, высыпает привезенную гальку. Но одного рюкзака оказывается мало. Над галечником строят крыши. Зимой она защитит кормушку от снежного заноса.

Солонцы делаются для животных травоядных, соль нужна для улучшения пищеварения: зайцам, оленям, косулям, лосям. Андрей долбит колоды из толстых поваленных осин. Зайцам устанавливает их прямо на земле, а для копытных ставит на столбы, чтобы не заносило поземкой. Возле солонцов егерь рубит осинки, ее кора – тоже лакомство для животных.

Вот и галечники. Сразу видно, что птицы его посещают, вон, вокруг разбросаны экскременты. Вдруг лицо егеря перекосило, как от зубной боли, среди камушков он увидел капкан, привязанный тонкой проволокой. По разбросанному пуху видно, что в руках браконьера добыча уже была. Андрей решил проследить, познакомиться с нарушителями.

Ближе к вечеру он услышал треск сучьев и хруст сушняка под чьими-то ногами. К кормушке приближались двое. Подошли. Егерь услышал голоса:

– Пап, смотри, а в капкане сегодня пусто.

– Ну, не каждый день коту масленица, завтра поймается глухарь.

Пришельцем оказался местный начальник при лесокомбинате – Крикунов. Что не хватает этому человеку? У него в доме достаток во всем. Двери магазинов для него открыты с черного хода. Он и несовершеннолетнего сына вооружил. Что же получится в будущем из мальчика, каким он будет человеком? При таком воспитании вряд ли в нем прорастут зерна добра.

Соколов, предъявив свое служебное удостоверение, попросил документы на оружие… Но ни охотничьего билета, ни разрешения на право хранения и ношения оружия у старшего не нашлось Егерь, проявив характер и настойчивость, изъял у нарушителя оба ружья с составлением протокола. Начальник, привыкший кричать и командовать подчиненными, пригрозил Соколову большими неприятностями. И слово он свое сдержал.

 

Глава 2

Был вечер седьмого ноября. Население поселка, увешанного красными флагами и лозунгами на транспарантах, отмечало очередную дату победы пролетариата над буржуазией.

Соколов, тепло одетый, под тяжестью амуниции и пройденных километров по бездорожью, возвращался к домашнему очагу, минуя сельский магазин. Здесь топчутся мужики. Желающие «добавить» еще, но не имеющие заначки, израсходовавшие семейный бюджет, толпятся на крылечке в надежде на милость продавца.

Соколов заметил знакомых мужиков: Ивана и Митрофана. Иван стоит без шапки в просаленной мазутом телогрейке – он тракторист. Митрофан работает в бригаде лесорубов – чокеровщиком, цепляет поваленные стволы к трактору Ивана.

Тракторист цепко держит Митрофана за воротник и, горячо дыша, приговаривает:

– Давай, я тебе – морда буржуинская, «пятак» начистию!..

– За что такая щедрость? – басовито вопрошает чокерщик.

– Ишь, вырядился в бобра… раньше в бобрах только богатые ходили. Зачем животину сгубил?

– Никого я, Ваня не загубливал, – оправдывался Митрофан, – уж года четыре, как жена купила на барахолке это пальто, аккурат в размер угодила.

– Что-то я твое пальто первый раз вижу.

– Дак, праздник ведь, вот на радости и одел. На душе хорошо, жена настояла: «Походи, – говорит, – милый, в пальто, пусть люди посмотрят – какой ты у меня хороший».

Иван мотает головой:

– Все равно, надо бы съездить на всякий «пожарный»! – придирается тракторист.

– Попробуй, я тебе в ответ так «причекорю», что завтра твои «фары» в кабину не пролезут.

– Ух, ты, геракакал какой! – еще больше взбодрился Иван.

Мужиков пристыдил кто-то из народа:

– И не стыдно вам собачиться, ведь свои – из одной бригады.

– Да, ладно, Митрофан, чего ты своим чекерем грозишь, айда нанесем спиртовую дезинфекцию желудкам, выпьем за мир во всем мире. У тебя сколько в кармане?

– Деньги не зло, зло так быстро не кончается.

Иван с помощником, взявшись за руки, скрылись за скрипучей дверью сельмага. Из темноты, как на свет электролампочки, появился мужичок, имеющий желание сесть кому-нибудь «на хвост». Он любопытствует:

– Скажите, коллеги, водка чай еще не закончилась?

Мужики, знавшие пришельца по кличке – «лесной клоп», – отвечали:

– Чаю на прилавке полно, а водки всем не хватит, но есть трехлитровые «клуши» с красным вином.

– А пиво в столовой есть? – не унимался клоп.

– Пиво в столовой есть, свежую бочку открыли, там тебя ждут!

– А ну, его – пиво. Можно выпить красное вино – оно с красным знаменем цвета одного…

Проходя по улице мимо одинокого дома, егерь заметил у окна дядю Колю. Тот, тоже приметил его и замахал руками, приглашая зайти. Но егерь подал отмашку. Дядя Коля рванулся к выключателю и, давай мигать лампочкой. «Вот, хрен старый, нашел время для общения». Заходя к колченогому старику, Андрею ударил в нос запах мочи, видно, трудно ему на одной ноге ходить «по легкому» ночью на двор, поэтому пользуется он услугами ведра.

– Чего звал? – повышенным тоном спросил Андрей, – домой надо, мокрый весь!

– Андрюш, Андрюша, – зачастил дядя Коля, – прости меня, праздник уже кончается, завтра людям на работу, а я еще ни с кем не поговорил. Ну, маленько выпил, сижу тут один, а душа-то, она… ей напарник нужен. Вот как ты сам мыслишь, а? Прав я? Я счас гармонь достану, все будет веселей.

Инвалид загнул штанину брюк, щелкнул рычажком, его пластмассовый протез согнулся в колене. Протез, крепившийся к худому телу старика ремнями, у Андрея вызвал страх. Дядя Коля полез под кровать и, пока он готовил музыку, Соколов окинул взглядом его квартиру: в углу русская печь, сложенная из красного лапотного кирпича, с подтопком, в другом углу темнел обшарпанный шифоньер для одежды. На стенах – потрескавшиеся обои, на обеденном столе возвышается чернобелый телевизор, над кроватью в деревянной рамке висит старинный портрет – это хозяин в молодые годы с женой. Возле входной двери на табуретке монотонно гудит самодельное зарядное устройство, рядом пыхтит аккумулятор: Дядя Коля имеет автомобиль – инвалидку. Старый закинул ремни гармошки на плечи, ловко пробежав заскорузлыми пальцами по кнопочкам, вздохнув, сказал:

– Я тебе, Андрюшечка, счас сыграю и, наверно, спою.

На его сморщенных желтоватых щеках проступил румянец, он тихо запел хрипловатым голосом:

Пожелтевшие от махорки пальцы певца, осторожно и точно перебирают кнопки, ведут мелодию – здесь поет не голос, а больная душа. На последнем слове припева дядя Коля не выдержал, заплакал. Заплакал по-детски, навзрыд. Мелодия разжалобила старика. В этой песне он чувствует нечто большее, чем другие. Его прошлая сознательная жизнь, труд, счастье простого человека навсегда отложилось этой мелодией, как на патефонной пластинке: рябинушка олицетворяла воспоминания. Опустив с колен гармонь, он, всхлипывая, и, сморкаясь, говорил:

– Я ведь в молодости был строен и силен. Жил честно и любил честно. Перед войной и я стоял с невестой возле рябины под светлой круглой луной. Целовались мы, миловались, счастливы были оба, и ничего нам не нужно было. Никогда я не думал о старости. Стариков видел, конечно, но о том не задумывался, что когда-то буду таким же маломощным, Слава Богу, на войне не убило, вот только военный хирург ногу оттяпал, моего согласия не спросив. После войны работал столяром, вот и теперь приходит завклубом и просит: «Дядя Коля, собери, заклей стулики, опять молодежь подралась». И что за моду таку взяли, стульями кидаться? Меня завклуб-то приглашал выступить на сцене: «Ты, – говорит, – Августа своего приведи, споете дуэтом».

Старик успокоился лишь, когда на экране телевизора появился стройный в черном фраке певец – Анатолий Соловьяненко. Из его уст полилась нежная украинская песня:

Лирический тенор певца то нежно замирал, затихая – «на пиано», то вдруг громко – «на фортэ» птицей взлетал в поднебесье и, раскрыв сильные крылья, парил над землей, Так высоко звучит нота Си-бемоль второй октавы – мечта любого тенора, но не всем она подвластна. Это – Божий дар.

Андрей весь во внимании, взволнован необыкновенно, сердце его ворохнулось от нахлынувшего чувства, ему хотелось крикнуть:

«Это моя нота, и песня из моего концертного репертуара». Ему страстно захотелось высоко поднять эту Си-бемоль второй октавы и, как бывало на концертах, под громкие аплодисменты ценителей романсов и народных песен, поклонившись, удалиться со сцены счастливым. Андрею вспомнился концерт, состоявшийся в парке культуры и отдыха, посвященный Дню Победы. Парк утопал в цветении благоухающей весны. Вдоль асфальтовых дорожек тянулись клумбы красных гвоздик, тюльпанов. Люди, встретившись, поздравляли друг друга с праздником.

Труженики города сюда приходили целыми семьями. Концерт давали студенты музыкального училища. Выступали, поражая виртуозностью, балалаечники, скрипачи, баянисты; вокалисты пели и соло, и дуэтом. Произведения звучали знакомые, военного времени. Наконец, ведущий объявляет: «Для вас поет выпускник вокального факультета – Андрей Соколов. „На солнечной поляночке!“».

Андрей в черном костюме, на белой рубашке концертная бабочка. Он молод, густые темно-русые волосы кучерявит ветер. Задорно зазвучал баян, зазвучала песня:

Исполнитель, жестикулируя руками, краем глаза видел, как заворожено слушают его люди. И вот конец песни, и конец слова:

На последнем слове, как того требует мелодия, Андрей загвоздил ноту в верхний регистр и, подержав ее несколько секунд, поклонился публике.

В те далекие времена Николай Басков вероятно еще и не родился. Только много позже мир узнает о его «рубиновом» верхнем регистре – ноте Си-бемоль второй октавы.

Благодарная публика, дружно хлопая в ладоши, требовала песен на «бис». Отработав свои номера. Соколов отошел в сторонку, и, счастливый, отдыхал на скамейке. Возле него остановилась супружеская пара с тремя детьми, поздоровались. С улыбками заговорили:

– Андрей, ведь вас так объявляли? Мы слушали вас с упоением… Вот это – тенор! – мужчина в наслаждении закатил глаза, – Вы далеко пойдете! Я тоже пою в заводской самодеятельности, но такого верха у меня нет. А вы, простите, как это все делаете? – интересовался мужчина.

Соколову семья понравилась, он охотно отвечал:

– А вы занимались постановкой голоса?

– Нет.

– О-о, на это уходят годы труда, терпения, тренировок на дыхание, сольфеджио, пение гамм и многое другое. Но самое главное – это вокальный педагог, от его мастерства и природных данных красиво звучит наш инструмент.

– Сынок, – обратился отец к одному из детей, – сфоткай нас с мамой на память с будущей звездой сцены. Придет время, буду показывать фото соседям и друзьям.

 

Глава 3

Беседа с дядей Колей затянулась. «Расчехленная» бутылка виноградного вина одиноко стоит, нацелившись в потолок. Старик рассказывает:

– Я до сих пор мечтаю подняться на нашу гору, хочу напиться целебной силы из Истока, глядишь – полегчает.

Соколов слушает, кивает головой, задает вопросы:

– А откуда такое название источника?

– Эта легенда древняя. Давным – давно на Русь с юговостока напали враги. Тогда с горы спустился богатырь великого роста – Исток и стал с врагами биться. Несметными тучами нападали на него пришельцы, били и стрелами, и мечами. А русский богатырь дрался с захватчиками простой дубиной. Недаром народ песню поет: «Эх, дубинушка, ухнем!» Дак вот, разбил он хищную стаю, а сам, израненный, поднялся наверх, отдохнуть, а во сне-то и превратился в целебный ключ. И зовется он – Исток. С горы-то течет ручейком, а внизу он – широкая судоходная река. Я когда-то на пароходе плыл, видел горы «Жигулевские», знать и в тех местах водились богатыри, знать богатырей-то на Руси было много. Думаю, на каждой горе есть свой богатырь – дозорный. Терпеливо смотрят они на людей, на суету мирскую.

– Я люблю смотреть на все старинное: на картины, на гусли в руках богатырских. Без музыки мир пуст – в ней душа человеческая.

– Верно, говоришь, – поддакнул дядя Коля, – вон у меня собачка – Август, и тот любит петь под гармонь. Где бы ни гулял по поселку, а заиграю на скамеечке, непременно прибежит, сядет рядышком и подвывает. Значит, есть у животных душа. Вот был бы у Августа голос человеческий, он бы мне подпевал «Рябинушку».

– Да, есть душа у животных, но, как уверяет священник Георгий, она у них – от земли, а у человека от Бога. А ты, Андрей, в Бога-то веришь?..

– Ну, как тебе сказать? в школе этому не обучают, а православный ликбез многие постигают от бабушек. В нашей стране пропагандируют атеизм. Одного ученого спрашивали: «Что для вас Бог?..». Он отвечал: «У меня есть чувство, что высшая сила существует, но я не стал бы называть ее Богом. Она где-то на небе (небо – это образ), а ведает обо всем в мире. Для меня Бог – это такой идеальный компьютер, который задает программу и варианты развития и для планеты в целом, и для каждого человека в отдельности. Информация о том, как мы живем, какие пути развития выбираем, обязательно где-то записывается. И, в зависимости от нашего выбора, мы получаем воздаяние. Своего Бога я слышу и в музыке. Искусство сродни религии. Религия – это философия идеализма. В искусстве есть только идеал, высшая ступень, к которой все стремятся и которой никто не может достигнуть. Думаю, что все настоящие художники – истинно творческие люди – верующие. Если вдруг музыкант на каком-то этапе своего развития решил, что достиг совершенства в своем мастерстве и возгордился, считая, что делает эту работу превосходно, то при встрече с человеком, который делает это дело лучше его, может потерять веру в высший идеал, перестанет быть верующим. Как в истории про возгордившегося ангела, который стал дьяволом.»

Дядя Коля почесал за ухом, кашлянул в кулак:

– Вот, ведь, дела-то какие?.. Люди к религии по-разному относятся. Знавал я одного человека – не верующего, мы с ним на вокзале автобус ждали. Он мне стишок прочитал такой:

Старик, переведя дыхание и, вытерев обсохшие губы, спросил:

– Ну, как стихи?

Андрей хохотал…

– Да, уж, сочинил эту галиматью ярый атеист. Среди своих таких же сотоварищей он, явно, имеет успех.

Соколов, посмотрев на часы, воскликнул: «Ого, засиделись мы, дядя Коля, как говаривали графы, да князья – пора и честь знать».

Попрощавшись со стариком, он вышел на улицу. Прохладная темнота разом охватила его.

Звезды недосягаемыми светлячками мерцали над землей. В голове звенела музыка прошлых лет. Андрею, вдруг, вспомнились вступительные экзамены в музыкальное училище: желающих стать певцами оказалось сорок шесть человек.

Приемная комиссия состояла из преподавателей-вокалистов и известных певцов Музыкального театра оперы и балета. У абитуриентов проверяли музыкальный слух, ритм, а самое главное – оценивали голос. У Андрея музыкальной подготовки не было. В армии на самодеятельных концертах он пел на слух, был также взводным запевалой. А потому, как ростом он был совсем не выдающимся, песня всякий раз начиналась, чуть ли не из заднего ряда походного строя.

На дневное обучение отобрали только шесть человек. Соколов был в их числе. Оставалось сдать еще несколько экзаменов, одно из них – сочинение.

В большой аудитории собрались будущие музыканты: скрипачи, духовики, виолончелисты, баянисты, дирижеры-хоровики и, наконец – вокалисты. Стоит напряженная тишина, только перья скрипят по бумаге. Экзаменатор зорко следит за сочинителями.

Андрею попалась тема по Пушкину – «Капитанская дочка». И он, к своему удивлению, забыл имена некоторых героев этой повести. «Писатель» расстроился, загрустил, но вспомнил – в его кармане имеется вспомогательный материал, именуемый на студенческом языке «шпорой». И, когда учительница – Тамара Сергеевна отвернулась к стене, он ловким движением шпаргалку извлек.

Бывший солдат не учел, что бдительны не только часовые на посту, преподаватель наблюдала за происходящим через зеркало, висящее на стене.

Она подошла к нему быстрым шагом:

– Ваша фамилия, абитуриент?

– Соколов, – виновато отвечал он.

– Решили воспользоваться вспомогательным материалом, так у нас это запрещено?

– Я не знал про это… я еще не учился в подобном заведении.

– Вы лишены возможности сдавать экзамен, если хотите, то идите к завучу, как он решит.

Глубоко вздохнув и, спросив, как найти учебную часть, Соколов поднялся этажом выше. Он постоял, подумал и, постучав в дубовую дверь, вошел. Перед ним за столом, застеленным красным сукном, сидел молодой мужчина в черном костюме и таких же очках. Абитуриент, набравшись храбрости и применив солдатскую смекалку, спокойно объяснял:

– Я писал сочинение красной пастой, а Тамара Сергеевна меня с экзамена удалила.

– Вот как? – удивился завуч, – ей что, не нравится красный цвет?

Завуч – Иван Иванович, внимательно посмотрел на парня, затем, взяв со своего стола ручку, каких солдат еще не видывал, подал ее Соколову, тихо сказал при этом:

– Иди, пиши сочинение.

Андрюха птицей влетел в аудиторию:

– Все в порядке, Тамара Сергеевна, таможня дает добро! Вот, даже, ручку одолжили.

Преподаватель приподняла очки от удивления, но, увидев ручку начальника, разрешила сесть за стол…

И вот Соколов – уже студент вокального факультета Музыкального училища. Живет в общежитии на четвертом этаже. Сам себе готовит еду. В секционной общаге живут и студенты, и преподаватели из числа молодых. Кухня на всех общая, там, напротив газовой плиты, стоит фортепьяно, там музыканты не только готовят еду, но и проводят занятия.

Посмотришь на газовую плиту, и без труда определишь – чья кастрюля учителя, а чья – ученика. В большой кастрюле варится жирная курица – без сомнения, она принадлежит преподавателю, а у Васи кипит одна картошка. Вот, он вытащил курочку из кастрюли Венеретты Измаиловны и положил ее в свою, а сам стал играть на «фоно». Вскоре на кухню пришла в домашнем халате хозяйка, глянув в кастрюлю, она взмахнула ладошками: «Ах, где моя курочка?» Вася смущенно встал из-за инструмента, тихо отвечал: «Она тут, я взял ее только для навара»… Из окон музыкального заведения с утра и до позднего вечера гремит музыка в исполнении обучающихся. Особенно режут слух прохожим трубачи-духовики. От них можно услышать нелестную фразу: «Сумасшедший дом – какой-то».

На первое знакомство с вокалом Соколов спешил с особенным праздничным настроением, озаренный светом мечты, будто мотылек, ослепленный лучами яркого солнца. Вокал – это, прежде всего, постановка голоса. Это в сказках приходили к кузнецу поправить голос, то ли, волк, то ли, осипшая коза, и он быстро помогал им, а в реальности на это уходят годы терпеливого труда.

Путь в искусстве тернист: он притягивает всех, однако всех расставляет на свои места по способностям. Андрей этих тонкостей еще не знал.

Первокурсников распределили по педагогам. Соколов попал в класс Софьи Михайловны; старшекурсники с завистью говорили: «Тебе, Андрюха, крупно повезло с педагогом, ее ученики поют в известных театрах страны».

Соколов шел, озираясь на бронзовые статуи композиторов-классиков, вежливо обходя в коридорах пюпитры с нотами упражняющихся баянистов.

Поднявшись по мраморной лестнице, точно в назначенное время он стоял возле двери аудитории, за которой слышалось пение. Женский голос исполнял старинный романс под сопровождение музыкального инструмента.

Дождавшись паузы, Соколов вошел в класс: у стены справа стоит в черном блеске фортепиано, по углам от пола до потолка висят шторы из гобелена, в углу столик, за которым сидит Софья Михайловна в строгом платье с белым воротником. Ее темно-каштановые волосы, свисающие до плеч, аккуратно зачесаны в пробор. Такого же цвета глаза доброжелательно смотрят на вошедшего. На стуле, возле инструмента, сидит молодая пианистка – Людмила.

Андрей оробел.

У девушки Светланы, исполняющей романс, закончился урок. Она уже на третьем курсе, и поет, по мнению Соколова, как настоящая певица. Недаром, слушая ее, он улыбался. Света, выслушав замечания педагога, пожаловалась ей, что в романсе сорвала верхнюю ноту – «пустила петуха». Затем, собрав ноты и, глянув на новенького, поспешила на другие занятия.

Во время знакомства с Соколовым, Софья Михайловна и пианистка-концертмейстер Людмила просили его рассказать о себе. И он поведал, как у себя в лесной стороне строил железную дорогу, был помощником вальщика леса, работал на Балаковском химзаводе, служил в армии, где был взводным запевалой, редактором «Боевого листка».

Преподаватель и аккомпаниатор заметили, что их ученик с интересом разглядывает клавиатуру инструмента, его черные и белые клавиши. И, с разрешения Софьи Михайловны, Людмила решила рассказать будущему певцу о зарождении музыки и музыкальных инструментах. Она пересела за стол, и Андрей отметил для себя, что она стройна и высока, русоволоса, необыкновенно приветлива, в ее прищуренных глазах затаилось любопытство. Людмила начала экскурс издалека: «Музыка зародилась две с половиной тысячи лет назад в Древней Греции. Через много веков люди назовут это время „весной человечества“. Это была удивительная страна Эллада! Ее жители не представляли себе жизни без прекрасного, без искусства.

„Тот, кто не видел хотя бы однажды статую Зевса, созданную величайшим ваятелем, – говорили о скульптуре Фидия „Зевс Олимпийский“, – не может быть вполне счастливым“.

Музыка – величайшая сила, учили древнегреческие философы. Она может заставить человека любить и ненавидеть, прощать и убивать. Музыка… Мы привыкли сегодня к этому слову, часто произносим его, порой не подозревая, что родилась она, как и слова „мелодия“, „ритм“, „гамма“ свыше двадцати пяти веков назад в Элладе. Музы – это богини – покровительницы наук и искусства. Среди них Терпсихора – повелительница танцев и хорового пения, Эрато – повелительница поэзии, Эвтерпа – музыки. От муз и произошло слово – „музыка“. Предводителем муз, по преданию, был бог Апполон.

Скульпторы изображали Апполона с кифарой в руках. Был также Орфей, которого греки считали родоначальником музыки и стихосложения… В мифе об Орфее рассказывается о волшебной силе музыки… Едва заслышав пение Орфея, чарующие звуки его золотой лиры, становились послушными дикие звери, раздвигались скалы, деревья склоняли свои ветви. Музыка участвовала почти во всех видах искусств. Танцы, гимнастика, пантомима сопровождались музыкой. А инструменты у греков были разнообразные. Среди струнных они особенно любили лиру. Из-за своей универсальности лира стала символом музыкального искусства. Соревнования в искусстве музыкального исполнения включались в программы Олимпийских игр. Прославленным музыкантам на городских площадях устанавливали памятники… Ну, вот это вкратце, а остальное узнаешь в процессе обучения по специальным предметам.»

Андрей Соколов сразу припомнил, что на погонах музыкантов духового оркестра полка, где он служил, у музыкантов были знаки с изображением лиры. Соколов поблагодарил Людмилу за исторический экскурс в начинающем походе за знаниями, и подумал: «Вот такая, значит она, музыка».

 

Глава 4

Софья Михайловна, опершись головой на руку, с интересом слушала Людмилу, а потом спросила Андрея:

– Сегодня наш первый урок, но прежде, чем его начать, хотелось бы поговорить о твоем интересе к песням: кого ты знаешь из певцов, кто наиболее любим, какие песни поешь?

– Софья Михайловна, – оживился Соколов, – мне нравятся народные песни в исполнении Лемешева. Например, «Ах, ты душечка», «Вдоль по улице метелица метет», «Я встретил Вас». Ведь он – тенор, и у меня тенор.

Педагог удивленно подняла брови, посмотрела на своего наивного ученика:

– А кто тебе сказал, что у тебя тенор?

– Дак у меня это: голос высокий… вот, я и подумал, – застенчиво отвечал Андрей.

– О голосе можно судить только после постановки его. На это уходят годы труда.

И Софья Михайловна пустилась в долгие разговоры о вокале:

– Начинающему певцу полезно знать о будущей профессии все. Вокальному обучению начинают заниматься с 18–19 лет, когда организм уже сформировался…

В процессе обучения Андрей на своем опыте познает, как важно найти чуткого, талантливого педагога, с большим опытом. Это важно для того, чтобы с самого начала был правильно определен характер голоса.

– …Только при этом условии занятия принесут пользу, а голос будет крепнуть и развиваться, – продолжала Софья Михайловна. – Часто бывает, что певец, будучи уверенным, что у него баритон или даже тенор, изо всех сил вытягивает голос вверх, а у него, в конце концов, оказывается «бас». Или наоборот, густит звук на нижнем и среднем регистре, а у него впоследствии определяется «тенор». Так же часто путают сопрано и меццо-сопрано – женские голоса. Кроме того, когда певец поет «не своим» голосом, то малые успехи поселяют в его душе разочарование, неудовлетворенность, приводящие к психической травме. Неслучайно среди неудавшихся вокалистов встречаются почти маньяки, которые всю жизнь ищут «секрет» постановки голоса. Еще кроме голоса, музыкальных и сценических данных, начинающие певцы должны обладать всепоглощающей любовью к пению.

Софья Михайловна как-то загадочно посмотрела на своего ученика, быть может, оценивая, что же выйдет из этого парня крепкого телосложения:

– Вот ты рассказывал нам. что работал с юных лет и тебя потянуло к искусству пения, – вновь заговорила педагог. – А твой кумир Сергей Яковлевич Лемешев, как в сказке, из сапожной мастерской нашел дорогу на сцену. Жизнь сама шла ему навстречу, поощряя успехами, сближая с людьми, которые оказывали благотворное влияние на развитие его таланта. В даровании артиста пленяла удивительная гармоничность, свет души; открытость характера излучала его улыбка, поражавшая целомудрием. Его лирический тенор выражает весеннюю пору жизни, первые цветения, молодость. Но не каждому певцу дано передавать эти краски с такой убедительностью и правдой. Обладатель голоса чарующего тембра, Лемешев был наделен поэтическим даром, редкой способностью возвышать души слушателей, хоть на мгновенье делать их чище, добрее, сердечнее. Ну, вот, поговорили, а теперь начнем делать первые шаги. Людмила Алексеевна, – обратилась она к пианистке. – Сыграйте что-нибудь из репертуара певца «Соколова». Андрей вздохнул, расправил плечи и, спросил:

– Можно я исполню народную: «Ах, ты, душечка».

– Можно, можно, любую пой, мне важно прослушать голос.

Голос у Андрея сильный, звук не оставляет равнодушным.

Недаром он запевал в строю и зимой, и летом. И он с уверенностью думал, что педагог его похвалит… Песня закончилась, прозвучал заключительный аккорд фортепиано. Стало тихо. За окном усердно чирикал воробей.

Соколов с улыбкой победителя посмотрел на Софью Михайловну, а она, отвернувшись, качала головой, наконец, беспристрастно заговорила:

– Как жаль, как жаль!

– Что, жаль, – неуверенно спросил исполнитель.

– Жаль, не бережем голоса, громко кричим, поем на холоде, едим мороженое, семечки. Это травмирует голосовой аппарат. Голос – очень нежный инструмент, он не любит, не терпит нал собой насилия. Поэтому, когда певец работает над выразительностью фразы, он должен все время помнить о правильности голосоведения, не травмировать его. Твой голос, Андрей, в плохом состоянии, Он звучит, как расстроенный инструмент, звук горловой, так петь нельзя.

Соколов стоял обескураженный, потупив голову: «Вот, он первый блин на музыкальной кухне».

А Софья Михайловна все говорила поучающе:

– Искусство пения – это искусство дыхания. Дыхание – вообще основа жизни. Оно является и основой любого актерского мастерства. Для певца правильно поставленное дыхание определяет всю его дальнейшую профессиональную жизнь. Вырабатывается дыхание на упражнениях. И очень важно для певца закрепить в своих ощущениях правильное дыхание, достигая полного, яркого звука, хорошо резонирующего в груди. Это придаст голосу необходимую теплоту, задушевность, выразительность и филировку звука. Сильный столб воздуха раскрывает всю гортань, посылая звук в верхние резонаторы.

Андрей пал духом; то, что ему сейчас наговорили, так же понятно, как заблудиться в тайге, ночью, да еще в тумане. Какие-то резонаторы, особенное дыхание: «Ой, ей, ей!» – только и сказал.

– Да-а, а ты как думал? – уловила его мысль учительница. – Во время пения я не слышала у тебя окончаний в словах – «разгуляемся», «венок». Надо выделять окончания, усиливая артикуляцию. Хорошо произнесенные слова определяют успех певца. Крупные мастера театра всегда подчеркивали: «Необходимым условием для певца является хорошо поставленный голос, который позволяет ему петь не только гласные и согласные. Согласные являются самыми важными, потому что именно они пробиваются через мощь оркестрового сопровождения»… Начинающие певцы должны читать стихи, заниматься художественным чтением, чтобы чувствовать слово. «Это вам не на посиделках в компании пообщаться, это сцена!» Сейчас мы будем проверять голосовой диапазон. Я буду воспроизводить аккорды, а ты, Андрей, их распевай на «а».

Софья Михайловна поднимала звуки все выше и выше, а ее ученик их распевал. На лице учителя мелькнула довольная улыбка: «от природы у Соколова голосовой диапазон на редкость хорош, и это еще при неумелом дыхании. Перспектива хорошая, но все зависит от него самого». Но преподаватель, даже мимолетно не выказала удовлетворения голосом, она просто равнодушно сказала:

– Ну, что ж, на сегодня хватит. Иди заниматься по сольфеджио, теории музыки.

Она посмотрела на своего ученика мягко, доброжелательно, как бы не желая расставаться и продолжала:

– Творческий человек, где бы он ни работал, не станет отбывать часы. Он должен стать личностью, в которой бурлит жажда новых познаний. Он стремится расширить общий кругозор. Для того, чтобы стать большим мастером вокального искусства, нужно стать фанатиком, много работать, сосредоточить мысли только на пении. И вот иной певец действительно стал думать только о пении, и все, что не относится к пению, для него как бы меркнет, отходит на второй план. Он будет узким специалистом, не разовьется как личность. Шаляпин общался с выдающимися деятелями искусства: Станиславским, Горьким, Чеховым, Куприным, с художниками, артистами и другими знаменитостями. Постоянное общение с подобными личностями и помогло сформироваться ему, как гению. Нужно, чтобы певец смолоду привык интересоваться общественной жизнью и был в ней активным участником, ведь артист обязательно должен быть культурным человеком. В нашей стране с незапамятных времен складывалась профессиональная вокальная культура, сотни талантливых певцов потрудились, чтобы выработать ее прогрессивные принципы. Среди таких художников России был и твой любимец – Сергей Яковлевич Лемешев.

Соколов вышел в коридор, остановился возле опрокинутого пюпитра, платком вытер лоб, взмокший от нахлынувшего и пережитого. Неожиданно Андрею хлопнули по плечу, он обернулся и увидел сокурсника – Габдрахманова Камила, с которым вместе сдавали экзамены при поступлении.

– Ну, как первый урок? – спросил сияющий Камил.

– Эх, хорошо! – подыграл Андрей.

– Что заставляли петь?

– А меня не заставляли, я сам выбрал песню.

По всему видно, у Г абдрахманова кумир – Магомаев, одевается точь – в – точь, как он, носит такую же прическу и, даже узким лицом напоминает Магомаева.

– А ты чего пел?

– Я спел Магомаевскую «свадьбу», педагог даже хохотала.

– Почему?…

– Я как запел: «Широкой этой свадьбе было места мало и места было мало, и земли-и-и»! Да еще, подняв руки, крикнул: «Эх»!

– Молодец, Камилек, ты поимел успех, ведь ты – будущий Магомаев.

– Еще бы! – радовался студент.

Честно сказать, голос у Габдрахманова – сухой, гортанный, словно пустоцвет какой, Однако же, его в училище приняли.

 

Глава 5

После ноябрьских праздников в поселке флаги сняты на хранение до лучших времен. Неубранным остался только лозунг, призывающий к трудовому пафосу: «Дадим стране больше сверхплановой древесины!» Люди вернулись в обычное, повседневное состояние с думами о жизни, и хлебе насущном. С раннего утра до позднего вечера в лесу трещат бензопилы, слышатся тяжелые со стоном удары о землю поверженных деревьев, натужно визжат лебедки гусеничных трелевочников.

Все чаще с беспокойством и страхом выглядывает из дупла старой ели большеглазая сова. Нелегкая, но романтичная работа у сучкорубов, очищающих топорами и пилами притрелеванные на эстакаду хлысты, превращая их в бревна.

В ожидании очередного воза рабочие жгут костры, прибирая обрубленный хлам. Брошенные в огонь хвойные лапы вспыхивают ярким пламенем, с шипением летят вокруг крупные искры. Рдеют здоровым румянцем лица рабочих. Горкло пахнет смолой, и одежда так пропахла, что лесоруба почуешь за версту.

У костра и аппетит волчий. Вот молодая женщина с длинными ресницами синих, как небо, глаз, и губами, как спелая калина, положила на бревно пилу «Партнер». Развязала на голове платок, поправила коротко стриженую прическу и, присев на чурбаке, кричит:

– Нина-а, прихвати и мою сумку, давайте полдничать!

– Сама сходишь, не велика барыня, мадам Люси! – перехватив инициативу, ехидно говорит Санька Зубатов.

Люся незамужняя, нареченная местной молодежью – «мадам Люси». На Саньку она не обижается, но может и матюгнуть, себя обидеть не даст.

– Санька, вот когда ты женишься, и так скажешь жене, думаю, ты не получишь от нее самого интересного.

– Это ты на что намекаешь?.. Денег, что ли на бутылку не даст?

– Эх, ты, дубина стоеросовая, только о бутылке и думаешь, есть нечто поинтереснее.

– Люси, а ты за меня вышла бы?

– Надо мамку спросить.

– Дак, ты уже сама старуха, а все мамку спрашиваешь. Нет, не возьму тебя. У тебя нос синеватый, наверное, вино пьешь?

– Не вино, а водку по праздникам… Ну и так – при возможности.

– Во-во, водку, – передразнил Санька, но не договорил: по тракторному волоку из делянки шли вальщик Чураков с помощником Гурьевым.

Подойдя к костру, сняли с голов защитные каски, вытерли потные лица.

Сюда на огонек пришел и мастер леса Лопатин. Он спрашивает Чуракова:

– Что пришел не весел, к низу нос повесил? Как дела-то?

– Дела – как сажа бела, – уклончиво отвечал тот, – хорошо на голове каска была, а то пиши – пропало, сук прилетел на голову, до сих пор из глаз искры сыплются. Вот, смотри, мастер, каска треснула, выписывай новую.

– А у тебя где глаза-то были? – требует ответа Лопатин. – Похоже, сам нарушил технику безопасности, а отвечать за тебя придется мне.

– Ничего я не нарушал, только срезал сосну, помощник толкает ее вилкой в нужное направление, а тут подул ветер в крону и сосна, изменив направление, задела дуплистое дерево, вот с него и прилетел «молоток». Как-то все неожиданно случилось.

Тут заговорил помощник Гурьев.

– При ударе из дупла вылетели белки, одна оказалась на земле, я ее успел накрыть и поймал. Вот она, в грудном кармане.

Гурьев сунул руку и заорал от боли: «Ой-ой, кусается, зараза!» Помощник, показав окровавленный палец, вновь сунул руку в карман, и вновь заорал. Однако, проявив настойчивость, он все же выволок зверька на всеобщее обозрение.

– Так это белка – летяга, летающий зверек, – воскликнул мастер леса, очень редкий вид семейства беличьих. Смотрите, какие у нее большие, красивые глаза, а между задними и передними лапками вдоль туловища перепонки и, когда белка прыгает с дерева, она разводит лапки по сторонам и летит, как ковер-самолет. Вот так-то. Наш егерь сказывал, этот зверек занесен в Красную книгу… а вон, кстати, он и сам сюда идет.

Соколов, совершая обход угодий, решил зайти к лесозаготовителям, пообщаться. Он приветливо поздоровался со всеми за руку, поинтересовался делами.

– А мы белочку поймали, вон какая красавица! – похвалился Гурьев.

– Действительно, красавица, – отметил егерь. – В наших лесах такой зверек – редкость, как он оказался у тебя в руках?

Помощник вальщика рассказал, как все произошло.

– Палец – то болит? – хохотал Андрей.

– Болит немного, – признавался Гурьев.

– Вот, даже маленькая зверушка защищается, борется за свою жизнь, а если бы ты встретился в лесу с «мишкой», что бы ты стал делать? – шутил егерь.

Но Гурьев не растерялся, и, смело глядя в глаза присутствующим, отшутился:

– Я без бумажки и запасного белья в лес не хожу.

– Скажите, пожалуйста, а белочка ковер – самолет далеко летает? – спросила мадам Люси.

Соколов, оглянувшись на девушку, хотел было дать определенное разъяснение, но его опередил Санька Зубатов:

– Далеко или не далеко, но до жениха подбросит.

– Я не нуждаюсь в женихах, – равнодушно парировала Люси, глянув на Андрея, и этим отразила удар противника.

– Семен Иванович, лес, который вы рубите, это ведь среда обитания животных и птиц… это их родимый дом. Поэтому, хотя бы ваши лесорубы не трогали деревья с гнездами и дуплами. Государственная охотничья инспекция, основываясь на гуманных законах охраны животных, постоянно напоминает Министерству лесного хозяйства об этом. Будьте, пожалуйста, милосерднее к жилью зверюшек.

– Так-то оно так, – отвечал мастер леса, но по технике безопасности при валке леса, все эти сухостойные коблы и дуплистые деревья, создают обстоятельства, приводящие к несчастным случаям. Начальник Крикунов такие стволы требует убирать первоначально.

– Вот как получается, – горячился Соколов, – живем в одном государстве по единым законам, а в вопросах окружающей среды, охраны природы – гребем, рулим в разные стороны.

– Но, ведь, у нас разные ведомства, – стоял на своем мастер.

– Что значит – ведомства?.. Вы рубите леса сплошным методом, лишаете птиц и животных мест обитания.

– Я согласен, согласен, конечно, с вашими доводами, – закивал головой Семен Иванович, – но, ведь, мной командует Крикунов.

Егерь хотел рассказать мастеру об отношениях начальника к глухарям, о встрече с ним у галечника, об изъятых у него ружьях, но не стал этого делать.

А начальник с той памятной встречи все ищет способ отмщения за оскорбленные чувства «его величия».

Как-то к нему в кабинет пожаловал Толька Фытов, прозванный народом – «лесной клоп», ранее работавший лесником, но за грехи, уволенный. Долго они беседовали, искурили не одну сигарету, решая обоюдно выгодные для обеих сторон вопросы.

Обеденный перерыв завершался. Тракторист Иван с чокеровщиком Митрофаном, доедая разогретую на углях кашу, запивая молоком из горла бутылки, беседовали о выполнении дневной нормы. Вальщик Чураков уже пообедал и, покуривая, говорит Ивану:

– На два воза мы с Гурьевым в лесу навалили, счас пилу заправлю, цепь заменю, и начнем валку с южной стороны делянки, чтоб вам не мешать. Он хотел что-то сказать еще, но его перебил Санька Зубатов:

– Теть Нин, а у тебя молоко вкусное, жирное, вон, почти половина банки сметаны.

Мадам Люси закашлялась от смеха:

– У Нины давно нет молока, уж сыновья женаты, это молоко ее коровы!

Нина улыбнулась шутке, перекрестясь, благодарно заговорила:

– Слава Богу, теперь можно буренку держать без страха за жизнь.

– Слава-то егерю Соколову, он убил того медведя, – вступил в разговор Лопатин. – Много, ведь, коров задрал этот зверюга, только в нашем поселке нынче восемь голов.

– У меня породистую, черно-белой масти завалил, – пожаловался Митрофан.

– И у меня в прошлом году корову съел, – недовольно буркнул Иван, – он, ведь, уж лет пятнадцать зверствует. Сельский совет замучился страховки пострадавшим хозяевам выплачивать. Охотников у нас много, да толковых нет. Бывало, задавит медведь корову, вымя с теплым молоком съедает, а тушу заваливает землей, мхом, чтобы прокисла, да вороны не нагадили.

Хозяева тушу отыщут и охотникам покажут. Те построят вышку, ждут на ней зверя. Медведь – умный зверь, обойдет это сооружение на расстоянии, найдет по ветру запах от бедолаг с ружьями и в ту же ночь давит очередную жертву. Егерь – то поумнее оказался, перехитрил зверюгу. Он убил его ночью, без подстраховки, рискуя жизнью, прямо с земли.

Случилось это так. Медведь задрал корову рядом с полянами, где население поселка копало картошку, точнее в болоте, поросшем мхом средь поблекшего ситца частокола берез. Еще солнце не село, а буренка громко, предсмертно мычала от страшных клыков и когтей зверей. Люди, в страхе побросав ведра, разбежались по домам.

Утром задранную корову с выеденным выменем нашли в болоте. Труп следовало предать земле, но в болоте не закопаешь. Его тросом выволокли на сухое место и закопали бульдозером в шагах тридцати от изгороди.

Егерь узнал об этом на следующий день. Он пришел на место захоронения, огляделся: строить вышку для засидки не имеет смысла. Место открытое, маскировки никакой.

Соколов выкопал за изгородью яму глубиной по пояс. Ведрами натаскал вонючей требухи из желудка убиенной, оставшейся на болоте. Обложил ею яму, натер одежду и с ружьем затаился в ней.

Наступил осенний вечер. В поселке затихали голоса. Лес с каждой минутой терял очертания, и вот уже кромешная мгла поглотила округу. Андрей сидит в сырой яме, озираясь по сторонам, тяжело пахнет коровьим навозом. На душе тревожно и одиноко. Не слышно привычных голосов лесных птах. Ночью бывают звезды, но сегодня их нет, все заволокло темнотой.

Вдруг, где-то громко треснула валежина, видно что-то очень тяжелое придавило ее.

И вот уже через минуту, другую на месте захоронения выросла огромная «куча». Зверь пришел по следу волочащейся за бульдозером туши. Найдя нюхом в земле мясо, он, вобрав в себя воздуху, резко фыркнул. Соколов еще не добывал медведей, это первая его встреча со стервятником и, услышав эти мощные утробные звуки, сидя в одиночестве всего в нескольких шагах от зверя, он почувствовал, как под шапкой шевельнулись волосы. Еще сильнее застучало сердце.

Андрей крепче сжал ружье, но цель не видна. Роятся мысли: «Зачем стрелять – в кого стрелять? А если случится промах?.. Зверь бросится на огненный сноп, в два прыжка окажется возле охотника. Он вряд ли будет задавать наивные вопросы: „Эй, пацан, почто ружьишком балуешь?“ Да просто пришлепнет, как муху, да еще скальп снимет.»

Как бы не крутились мыслишки, но у егеря есть и храбрость, и сила воли. Охотник осторожно положил ружье на жердь изгородки, стал целиться. От напряжения глаза устали, слезились; казалось, все вокруг качается, даже вытянутая вперед рука.

Медведь увлеченно работал, шумно откидывая лапами землю, добираясь до своего ужина. Чтобы успокоиться, и дать отдых глазам, егерь на время сомкнул веки и, отдохнувши, крепко прижав приклад к плечу, нажал на курок. Ночную мглу вспороло пламя пороха, сразу же раздался болезненный рык зверя.

 

Глава 6

Утром следующего дня на поляне собрались молодые мужики из числа охотников искать подранка. Подошли к месту захоронения. Один из братьев Пимановых встал сапогом в медвежий след, воскликнул: «Ого, мой размерчик, сорок шестой! Видать, здоровый Мишка!» Другой брат рекомендует:

– Надо найти след, в какую сторону он пошел?

– Где ж в опавших листьях след увидишь, надо рассредоточиться друг от друга шагов по тридцать и прочесывать округу.

Прибежал парень, торопливо заговорил:

– Тут рядом лужа взбаламучена, трава примята, а на ней кровь.

– Парни, – предложил Соколов, – идите старой дорогой в сторону озера, возможно зверь туда пошел.

Охотники, вглядываясь в траву и мох, присыпанные опавшей листвой, шли к озеру, уськая собак. А егерь свернул в сторону мохового болота, поглядывая по сторонам в поисках своих собак. Он остановился, огляделся и, вдруг, к великому удивлению увидел, как посреди поляны из мха поднялась лохматая башка медведя. Зверь готовился к нападению. Андрей, сорвав с плеча ружье, выстрелил. Медведь все же успел выскочить из засады, но получив пулю в лоб, растянулся на животе. Подойдя, егерь увидел откопанную яму, видимо для успокоения раны. Вечерняя пуля угодила зверю в живот, выбила кишку. В яме извивались глисты скотника.

Сходили за гусеничным трактором, накинули зверю на шею трос, затащили на щит: башка на лебедке, туловище на щите, а подошвы задних ног волочатся по земле.

У дома егеря, куда привезли тушу зверя и опустили на настил, столпотворение. Пришли даже школьники всех классов, воспитатели детского сада привели детей в качестве наглядного пособия посмотреть на плохого медведя. Гаражные рабочие, оставив работу, тоже прибежали сюда. Смельчаки пытались поднять его правую лапу, но не могли этого сделать. Хозяева загубленных буренок, азартно пинали зверюгу в жирный зад. Народ гудел, как улей: все от мала до велика смотрели на Андрея, дивясь его смелости, поздравляли с победой над двадцатидвухпудовым лесным разбойником.

Этот памятный день оказался для многих праздником торжества победы человека над природой, ее не предсказуемым, беснующимся катаклизмом. А поскольку все разрешилось благополучно, русский человек такие события отмечает, не обходя гастронома, в котором дверь в этот день не закрывалась даже на обеденный перерыв. Продавец весел и уступчив, выдает «энергоноситель» под запись, он тоже – поклонник торжества, потому как медведь не побрезговал и его коровой.

После работы в магазин зашла и мадам Люси, купив и положив в сумку «Пшеничную», пошла домой.

К магазину «подлетела» инвалидка дяди Коли, на пассажирском сидении его верный пес – Август.

Посетил винную лавку и егерь Соколов, по обычаю трофей следует «обмыть».

Дядя Коля одной рукой, как боевую гранату держит бутылку, а второй широким жестом гостеприимно приглашает пассажиров:

– Андрей, Люси, садитесь, подвезу…

– Спасибо, дядя Коля, я пешком – тише едешь дальше будешь! – отвечает синеглазая Люси.

– Андрей, а ты поедешь?..

– У тебя место занято, охранник аж язык высунул от удовольствия. Мы, уж, пешком поедем, – отозвался Соколов.

– Ну, как знаете, – молодым везде у нас дорога.

Старик завел машину, поддал газу и его «кибитка», подымая пыль, помчалась быстрее ветра, а егерь и Люси не спеша шли улицей, обходя лужи. Им повстречался шедший в магазин «лесной клоп». Улыбнувшись, он спросил:

– Водка, чай, не закончилась?

– И водки, и чаю полно, – холодно отвечала Люси и, переведя внимание на Андрея, продолжала, – хорошо живется инвалидам, на машинах катаются.

– Быть инвалидом, уже не хорошо, – отвечал Андрей, – старик потерял ногу на войне. Дядя Коля – мужественный человек. Жаль его.

– Конечно, жаль, – согласилась Люси, – Мы, вот, живем-живем, а что с нами будет в дальнейшем, не знаем.

– Человеку знать про будущее не положено, иначе жить будет не интересно, – отвечал Соколов.

– Конечно, вот знала бы, что мой велосипед сломается, я бы его не купила.

– Что случилось с техникой?..

– Сломался, ездить нельзя, ремонт нужен, и ключа нет, да и мастера нет.

– Какой ключ нужен? – интересуется Соколов.

– Нормальный, как у всех.

Андрей остановился, посмотрел Люси в глаза, а там, как в синем море беспокойно кричат голодные чайки. Какая-то смутная, озорная догадка мелькнула в его холостяцкой душе, горячей искрой обожгла нахлынувшее чувство. Люси стояла перед ним, покорно и преданно потупив взор.

– Говоришь, тебе нужен ключ? – переспросил Соколов.

– Да, – прошептала попутчица.

– Женщине грех отказать, женщине нужен помощник.

Мирно беседуя, они подошли к дому.

– Мать дома, – сказала она, – а велосипед на сеновале, я его туда от пацанов затащила.

Андрей оценивающе глянул на старую деревянную лестницу, по которой можно подняться и оказаться на душистом сене, сохранившем медовый аромат луговых трав.

– Ну, что ж, можно заняться ремонтом и на сеновале.

– Смазку взять, что ли? – предложила мадам Люси.

– Солидол, что ли? – не поняв, о чем говорила мадам, переспросил он.

Люси усмехнулась, но промолчала. И вот попутчики один за другим залезли на сеновал. Люси, блистая искрами синих, как небо, глаз, доставая из сумки «смазку», говорит:

– «Пшеничная» для вдохновения, а колбаска для работы желудка. Эти компоненты в теле гармонируют.

На сеновале Андрей огляделся: через оконце открывалась панорама озера, далее стоит сосновый бор, где по весне токуют глухари, поют дрозды и иволги. По берегам стоят не убранные копны сена. «Вот это я попал, – подумал Андрюха, – это же, как у Есенина»:

Но Люси синюю кофту, вероятно, одевает в цвет своих заманчивых глаз. Хозяйка сеновала сняла ее для удобства общения. А в памяти Андрея снова мелькнула есенинская тема.

Шуршало сено, пахло разнотравьем и женским телом. Сердце колотилось все сильней. И казалось, что где-то близко слышалось воркование голубей…

Когда Андрей очнулся от всего, что случилось, то увидел рядом лицо Люси – пунцовые щеки ее и влажные губы. Поволокший взгляд ее как-будто говорил ему: «Ладный ты мой, сладкий ты мой…»

А Андрей подумал о Люси есенинскими словами:

Ему уже было неловко и, быть может, стыдно. И первые слова его были: «А где же твой велосипед?». Молча стряхнув с брюк колкие травинки, поспешил на воздух, где над крышей сеновала плыли по небу розоватые облачка и шепталась о чем-то листва сросшихся в пару берез.

Да со скамеечки соседнего дома слышались песнопения дяди Коли и его любителя музыки – пса Августа. Старик исполнял застольную песню, а его товарищ ему «подпевал»:

«У-у-у-у-у!» – подпевал пес…

 

Глава 7

Дядя Коля музицирует на скамеечке, односельчане не проходят мимо или слушают, притопывая ногой, или подпевают.

Жизнь одинокого старика у всех на виду. Он, как переспелый гриб на лесной поляне. Этого горемыку никто не смеет обвинять в черствости души. Не потому ли в его доме, особенно по вечерам, собираются такие же бедолаги пожаловаться о боли в душе.

В нем есть что-то такое к себе привлекающее, чего нет в других. Голос у него сильный, уверенный, как у кормчева парусного судна, попавшего в бурю, в борьбе за спасение жизней. Эту уверенность, конечно, дают прожитые годы испытаний. Недаром говорят: «Мать дает жизнь, а жизнь дает опыт». И если испытание человека не сломило, он становится ее победителем.

Николай на фронте был пехотинцем, отведавшим всю тяжесть и трагедию первых лет войны. Но, получив тяжелое ранение в завершение сталинской битвы и полгода провалявшись в госпиталях, был отправлен домой. Его вытащила санитарка из воронки после взрыва мины и притащила волоком в медсанбат.

После возвращения домой, женой его стала очень хорошая девушка, похожая обликом на ту санитарку. Девушка работала на сплаве леса, и, однажды весной она случайно сорвалась в ледяную воду, заболела и умерла.

С тех пор он остался одиноким. Старик часто поглядывает на вершину горы, откуда берет свое начало Исток, где ночуют орлы и тучи, где нередко хлещут в гору молнии и гремит, как канонада орудий, гром.

В такие часы и людям, и всему животному миру страшно. Даже сова прячется в своем дупле старой ели, закрыв глаза.

Но все меняется: тучи уплывают, ветер утихает, и опять синеют небеса. Жизнь, как тельняшка – полоса белая, полоса черная.

…Егеря Соколова вызвал участковый капитан милиции Князев Иван Федорович. Андрей подумал: «Это вероятно по вопросу организации рейда по борьбе с браконьерством».

Но, встретив строгий взгляд участкового, понял – его ждет серьезный разговор.

– Я пригласил тебя, Андрей Спиридонович, по важному делу, преступному делу. Говорят, ты в делянке с трактора солярку украл.

– Слил солярку… я? – в глубочайшей растерянности переспросил Соколов. – это чушь какая-то?

– Вот заявление начальника Крикунова, он просит возбудить на тебя уголовное дело за кражу солярки из трактора. Бригада по твоей вине простояла день без работы, сорван план по заготовке древесины. Этот Крикунов до прокурора дойдет, а своего добьется. Он утверждает, что свидетели есть.

Дядя Коля сварил овсяную кашу на молоке. Молоко ему приносит после дойки коровы сучкоруб Нина из бригады вальщика Чуракова.

Этой вкусной кашей старик накормил и пса Августа. По привычке после еды следовало бы покурить, да курево закончилось.

Сев у окна, он открыл книгу о царе Петре 1 на месте помеченной страницы – о судьбе русского леса и стал читать вслух, чтобы слышал Август. А пес, подняв голову, удивлялся странности хозяина увлеченно разговаривать с книгой:

– Изначально лес для человека был истоком, средой обитания, как океан для рыбы. И все это использовали по потребности, как для заготовки древесины, так и для расширения пашни путем выжигания леса. Никто этот процесс не регулировал. И это привело к значительному сокращению площади лесов. Поэтому в 1703 году Петр Великий – первый лесовод России – ввел жесткое государственное регулирование лесными пользованиями: по берегам рек запретил рубку наиболее ценных пород корабельных деревьев. Ширина таких полос составляла 50 верст (1 верста равняется 1066,8 метра) вдоль каждого берега больших рек и 20 верст – вдоль малых. Описание лесных ресурсов стало первым шагом к их рациональному использованию. Для защиты корабельных рощ от бессистемных рубок Петр 1 создал лесную стражу и специальную государственную службу.

Вдруг чтец увидел за окном шедшего мимо мужика по прозвищу – «лесной клоп». «У него наверняка найдется покурить», – подумал дядя Коля и постучал в стекло окна.

Клоп отреагировал незамедлительно, а войдя в дом, улыбаясь, попросил:

– Дядя Коль, дай закурить?… Что сидишь старый хрен, как соловей на ветке, чего позвал-то?

– Да вот соскучился, давно тебя не видел, рассказал бы, как живешь, как работается? – пробурчал инвалид.

– А чего не жить – жить можно. Вот начальник Крикунов меня завскладом назначил: выдаю рабочим спецодежду и запчасти для ремонта техники. Как говорят: «Дай Бог здоровья начальнику, хороший он человек».

У дяди Коли на голове, кажись, шевельнулась седина: «Вот те на-а, Клопа выгнали из лесхоза за воровство древесины, чуть не посадили, а Крикунов взял его складом командовать».

– Так-так, – заинтересовался старик, – а какие еще новости?

– Да какие там новости… Вот, слышал, егеря Соколова судить будут.

– За что? – заерзал на скамейке дядя Коля.

– Дак плохой он человек, людей обижает, ружья отбирает, а на прошлой неделе горючее из трактора слил. Бригада день простояла, – довольно хохотнул Клоп.

– Что-то не похоже это на правду, – выразил сомнение старик. – Не мог Андрюха украсть!

– У него во дворе произвели обыск, да на счастье, ничего не нашли, – продолжал Клоп.

– Обыск-то Крикунов, поди, организовывал?

– Не он, бери выше – власти. Власти, – значительно поднял палец Клоп. – Теперь на душе у егеря неспокойно; он, как уж на костре. Наверно, с работы уволят: это – как пить дать…

Новость растревожила старика не на шутку. Ведь Андрюшку он знает с детства, учил его честности, справедливости, и охоте учил, и природу беречь учил, он как родной сын ему.

Своих-то детей родить не успел, вот и прикипел к Андрею всей душой. Ему хотелось видеть Андрюшку сию минуту, разделить с ним тягость беды пополам. Он даже решился взять преступление на себя: будто приехал в лес на инвалидке и слил горючее. Разные мысли приходили в голову старику, а решиться на какое-то действие в одиночку он не мог.

Васька Фытов трудовой династией похвалиться не может, в его родословной этого не случилось. На ухоженном поле он рос сорняком, упрямо не желая быть добрым колосом.

Свою мать Васька не помнит, а отца – вспышками мгновений: он хорошо помнит его волчий взгляд, недоверчивый прищур черных глаз.

Сын помнит родителя пьяным и скандальным, его основным местом прописки была колония. Он освобождался, а отдохнув на свободе, в скором времени возвращался туда обратно.

Отец сажал пацана перед собой и велел смотреть в глаза, при этом рассказывая, как он в шестилетнем возрасте пас гусей и, если хоть одна птица пропадала, его били плеткой.

В такой момент Васька выслушивал его назидания: «Хочешь жить – умей вертеться. Вырастешь, поймешь, что такое – жить хорошо!»

Так и рос Васька уличным воробушком, не прочь стащить с общественного стола лакомый кусочек.

В детские годы он жил с теткой, а после нее пацана увезли в детдом. Окончив семь классов, его определили в ФЗО (фабрично-заводское обучение).

Достигнув совершеннолетия, Василию Борисовичу Фытову выдали паспорт гражданина великой трудовой державы. Работать бы Ваське да жить по-человечески, но он искал в окружающем его мире свой удобный ему путь.

И путь ему указал Народный суд, определив его на лесоповал по статье «за тунеядство».

Жил он в поселке Береговое. Зимой грел дровами воду для дизельной техники, а с потеплением ему вручали топор и он, как многие другие, рубил сучки.

Время шло. Срок, определенный статьей, закончился. Васька остался жить в поселке, казалось, линия судьбы выровнялась. Его послали учиться на курсы лесников, укреплять Государственную лесную охрану рядовыми сотрудниками.

Жить бы Ваське, да радоваться – государственным человеком стал. Но его преследовал жесткий прищур отцовских глаз и пещерные заветы: «Хочешь жить – умей вертеться!»

На сына эти слова действовали гипнотически, Васька улавливал в них руководство для улучшения жизни, достатка и независимости.

Но привычка бесчестия – клюнуть на халяву с чужого стола, чуть не определила Ваську Фытова на уголовную вторично.

Из лесников его выгнали. С тех пор жители поселка Береговое и нарекли бедолагу – «Лесным Клопом».

Всякий клоп живуч и вонюч. В жизненных ситуациях Фытов увертлив – сказалась школа отца; язык у него дипломатически подвешен, умеет «подъехать», но что особенно ему удается, так сделать кому-нибудь пакость.

В детстве он любил пускать кораблики и не любил, когда его парусную игрушку обгонял чей-то парусник. Васька кричал, топал ногами и сбивал чужие суденышки камнями.

Подросши, любил смотреть фильмы про войну, где строчат пулеметы, бьют пушки и, раздирая сталью гусениц прошнурованную корнями землю, мчатся танки.

Фытову нравятся военная форма фашистов, особенно офицерская: она вызывающе красивая и возвеличивает высокообразованную культуру Германии, и ее передовые технологии.

Васька с интересом наблюдает за поведением мужиков, одетых в черное пальто с белой повязкой на рукаве и немецкой винтовкой на плече. Житуха у них веселая, ни один день у полицаев без самогона не обходится. И полная свобода карательных действий над земляками.

Фашисты без них, как без рук: кто, как не они, лучше знают местных людей. Они указывают на коммунистов, активистов, передовиков социалистической жизни.

Предательство Родины, по нравственному понятию Фытова, грехопадением не считается. Он рассуждает по-своему: «Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше», ведь человек создан для жизни и продления ее в поколениях.

Васька в политику не лезет, для него любая Родина, любая власть приемлема: было бы жранье, водка, курево и свобода действий.

…Андрею, получившему психологический удар, было не весело. Был бы он женщиной, источилась бы его печаль слезами, а добрый вестник – ветер разогнал бы над ним сгустившиеся тучи. Но Соколов не плакал, понимая, что в борьбе за правое дело случаются нервные издержки.

Егерю часто приходят воспоминания о прошедших годах его артистической жизни.

Много раз он задавал себе негласный вопрос: «Правильный ли он сделал шаг, оставив музыкальный театр, поменяв его сценический свет спектаклей и аплодисменты на борьбу с нарушителями и браконьерами, уничтожающими природу».

Еще обучаясь в музыкальных классах, Андрей постигал образование не только по спецкурсу, но и науке человечности. Этой праведной дорогой его вела педагог Софья Михайловна, она как мать формировала в своем ученике отношение к добру и чести, культуре, восхищению духовными ценностями, ответственности за свой труд.

«Ничего, разберемся», – успокаивал себя егерь.

Он решил навестить знакомых лесорубов, самому расспросить о факте кражи.

Андрей шел лесной тропой, привычно глядя на окружающую природу; беспокойно стучало сердце, а в голове возникали знакомые строки поэта:

У лесорубов обед. Тракторист Иван заглушил мотор, и над порубочной делянкой воцарилась тишина. Куда ни глянь, всюду пни поверженных деревьев.

Как всегда, бригада собралась на приготовленных для трапезы специально распиленных чурбаках-сидениях.

– Нина, – кричит мадам Люси работнице, находящейся на некотором удалении. – Принеси и мне сумку!

– Все, что ли собрались? – глянув на окружающих, спросил Митрофан.

– Саньки Зубатова нету, – ответил помощник Гурьев.

– Вечно этот баламут куда-то пропадает, – бурчит вальщик Чураков.

Аппетит у всех хороший. Кто-то шмат сала жует: кто-то, держа на коленях в спичечном коробке соль, шелушит скорлупу яиц.

Пришел мастер леса Лопатин, сел на свой чурбак, открыл сумку с едой, зашуршал газетными свертками.

– Вон, Санька-то идет с берестой для костра, – указала рукой тетя Нина.

Санька на ногу скорый, подошел и, вытянув руку для доброго пожелания, выкрикнул:

– Всем ж, о, п, а!

На него посмотрели исподлобья с брезгливостью.

– Тебя, баламут, в школе не учили культуре?

– Учили, я и сказал культурно, так в старину говорили купцы и бояре, опоздавшие на праздник. Войдет, бывало, такой в помещение, снимет шапку, шубу, повернется лицом к жрущим и кричит: «Ж,О,П,А!», то есть «желаю обществу приятного аппетита!» Все в пределах культуры, – оправдывался Сашка.

– Мы рабочий класс, а не купцы. Больше так не говори, – предупредил широкоплечий Митрофан.

– Баламут ты, Зубатов. Вот, когда женишься и скажешь так жене, то не получишь от нее самого интересного, – проворчала Люси.

– Холостым быть лучше: «И свобода нас встретит радостно у входа!» – Слышала такое, мадам Люси?

– У входа в магазин, что ли? – хохотнула Люси.

– У тебя только вино на уме, – съязвил Санька, – но в жизни есть моменты поинтереснее.

– Это, какие ж такие? – завелась Люси.

Санька Зубатов вытащил газету и стал листать, не читая.

Митрофан спрашивает:

– Свежая?

– Свежая-свежая, – подтверждает Санек, – и падает свежее.

– Это ты про что… Чего падает свежее? Откуда? – интересуется бригада.

– Откуда-откуда – с самолета падает на деревню!

– Ты это. Не темни, давай толком объясни, – по-командирски требует мастер.

Вокзал

Гостиница

Памятник 1000-летие России

Грановитая палата

Кремль

Кинотеатр

Покровский собор (его называют еще храмом Василия)

Софийский собор

Ресторан «Детинец»

Зал ресторана «Детинец»

Храм Александра Невского

Новгородский театр

Церковь Покрова Пресвятой Богородицы

– Ну, в общем, дело такое: один мужик написал жалобу министру аэрофлота, что каждый день в полдень высоко в небе пролетает над его домом большой самолет белого цвета, номеров не видно, и каждый раз в это время из него сбрасывают бумажки с фекалиями. Одна такая попала Витьке Бобкову на глаза, он красил крышу на сельсовете, чуть не упал вниз. «У меня к вам просьба, – писал мужик, – нельзя ли эти листочки сбрасывать чуть позже, над лесом, там людей нет, одни медведи бродят.»

– Вот те на-а, – всполошилась тетя Нина, – а я на крыше летом грибы сушу, а осенью калину вялю.

– Да не может того быть, чтобы так авиация на голову оправлялась!

– Ну и правильно делают. Им, летчикам, видно все – ты так и знай, – сострил Санька Зубатов, глянув на мастера Лопатина.

Семен Иванович почесал затылок, пустился в рассуждения:

– Я на самолетах не летал, но это на правду похоже. Я на поездах ездил и всякий раз перед станцией туалет закрывали, а на пароходе так там туалет открыт все время, делай, что хочешь, и все падает в реку. А что касаемо самолета, дак почто лишний груз вести до следующего города. Вот и летят одиночные листовки на голову.

– Хоть бы одна такая упала на нос нашему начальнику, – шепнула Люси подруге Нине, – и, обращаясь к Зубатову, попросила, – Санек, дай эту газетку почитать?

– Не могу, мамка еще не читала, – скривился усмешкой Зубатов, – а хотите, я вам анекдот расскажу?

– Валяй, – отвечал сытый тракторист Иван, растянувшись на бревне.

– Дело было на даче, – начал Санька, – сосед соседа спрашивает: «Почему твои жена и теща окрашивают волосы в разные цвета?» «Чтобы знать, чей это волос в супе плавает!» – отвечал сосед.

– Баламут ты, Санька! – возмущался Митрофан, – опять ты во время еды про это!

Санька, обидевшись, уставил взор туда, где над лесом кружило воронье.

 

Глава 8

– Здравствуйте, люди добрые!

Добрые обернулись и заметили незаметно подошедшего егеря Соколова.

– Здравствуй, мил человек! – ответил громче всех мастер леса Лопатин Семен Иванович.

– Хороший у вас здесь у костра должен быть аппетит.

Мадам Люси, застенчиво пряча свои глазки полные женских тайн, не сдержалась:

– Ага, аппетит прекрасный, особенно после пожелания его кое-кем!

Эта тема дальнейшего развития не получила, потому что пришедший заговорил о лесе:

– Семен Иваныч, я гляжу ваши пилы не щадят лес даже по берегам речек, ведь это посягательство на запретную зону. По всей России еще со времен Петра Великого добыча лесных ресурсов по берегам запрещена.

– Но что делать? – развел руками мастер, – жалко оставлять прекрасную древесину, все равно эти леса погубят ветровалы. Уж лучше пусть они в дело пойдут на выполнение плана по заготовкам.

– Позвольте заметить, – продолжал Андрей Соколов, – даже при всей необходимости использования лесных богатств страны Петр 1, отлично знакомый с печальным опытом европейского лесопользования, не желал его повторения в России. Жесткие законы на время приостановили хищническое истребление лесов. Царь требовал экономно использовать древесину, где только возможно применять ее наименее ценные виды. Особенно охранялись породы деревьев, годные для кораблестроения, а также была запрещена вырубка лесов по берегам.

– Такое указание – рубить лес по берегам, нам дает начальник Крикунов, мы в его подчинении, – отвечал мастер.

– А как на это безобразие смотрит лесничий? – спрашивает егерь.

– Они меж собой договорятся – ворон ворону глаз не выклюет.

– Это, смотря какой лесничий. Истинный работник Государственной лесной охраны безобразий не допустит. И еще: меня вызывал участковый Князев по поводу кражи солярки. Скажите, пожалуйста, кто из вас видел, что это сделал я?

Лесорубы переглянулись, за всех ответил тракторист Иван:

– Действительно, горючее из бака пропало, но кто это сделал, мы этого не знаем.

– Начальник Крикунов в заявлении утверждает, что свидетели имеются, – повеселевши, сообщил Андрей.

– Нет-нет, про это мы не знаем ничегошеньки, а начальник – он и в Африке начальник – съест, кого угодно, – заключила Люси.

… У Люси Шпанко был жених. Крепко обнявшись, они до утренней зорьки слушали любовные сонаты-трели соловьев, наслаждаясь сиреневым туманом в садах. Любовь и молодость встречают утренний рассвет грядущего дня. Утром молодежь, как и многие рабочие поселка, шли на работу.

Люси поступала на учебу в медицинское училище, но продолжить образование не смогла по причине серьезной болезни матери.

Болезнь затянулась на годы, тем самым подвергнув жизнь дочери на одиночество и неопределенность. Люси почувствовала это весной, когда ее парня Славку призвали в армию. Волей судьбы он оказался на Дальнем Востоке, а когда там, на острове Даманском начались военные действия, сержант Вячеслав Доронин погиб смертью храбрых, защищая рубежи Советской страны. Его тело привезли в цинковом гробу. Похоронили с воинскими почестями.

Люси, проходя мимо Дорониных, поглядывает в палисадник, где когда-то меж кустов сирени и черемухи Славка играл пудовыми гирями. И характером он был сильный и добрый. Бывало, парни на танцплощадке начинают меж собой разборки, применяя клубные стулья, а Славка, как крикнет: «А нука, перестали шуршать!» Сразу все затихали: многие помнят Славкин кулак.

Но теперь его нет – любимого Люси Шпанко, тоска и одиночество гложут девичье сердце.

Время идет, годы старят людей. Самой природой женщине предназначено продолжать человеческий род, но Люси не видит достойного попутчика жизни. «Возможно, в поселке Береговое таким волевым и интересным человеком является Андрей Соколов, но захочет ли он стать ее другом?» – часто задумывалась она.

В трудные дни переживаний, когда на душе Андрея бывает тоска, он, глядя в окно, как буйный ветер срывает с деревьев мокрую листву, вспоминает светлые безвозвратно ушедшие годы жизни, наполненные гармонией музы.

Будет справедливо сказано – музыка неразрывно связана с одаренностью и талантом. Это качество передается из поколения в поколение в семейных династиях, повышая профессионализм.

А Соколов выходец из рабочее-крестьянского сословия. Не было у него в роду знаменитостей, разве, что голос ему передался от матери – высокий, сильный.

Она рассказывала, как собирались они с девчонками в чьей-нибудь избе в зимнюю пору и при свете зажженных лучин вязали и пели старинные песни. За окном холодный ветер без устали метелит скрипучие ставни, а девчонкам весело и хорошо: так развивался в деревнях народный фольклор.

В музыкальном училище Андрею открылся новый мир познания музыки. Педагог Софья Михайловна оказалась требовательной, но справедливой. Не раз у Андрюхи на уроках вокала текли слезы сомнений. Овладевая верхним регистром, нелегко закрепить едва уловимые ощущения голосоведения.

Но недаром говорят: «Если долго мучиться – что-нибудь получится».

Профессионально у Соколова зазвучал голос на третьем курсе обучения, ему покорилась мечта любого тенора – нота си-бемоль второй октавы, он уже пробовал исполнять классические оперные арии Ленского, Садко и другие теноровые партии.

Со временем Соколова включили в концертную агитбригаду для музыкального просвещения сельского населения. Бригада из вокалистов, балалаечников, баяниста, скрипачей, виолончелистов, ксилофониста колесила по районам республики в разгар посевной поры.

Выступали прямо на полевых станах, а вечерам пели и играли в домах культуры.

Однажды Андрея продуло в автобусе, он почувствовал недомогание, голос захрипел. Девчонки заглянули в горло, определили ангину. Для певца это – трагедия. Его напарник по песням Камил Габдрахманов говорит:

– Слабые вы теноры, чуть что: заболели, вот мы, баритоны, совсем другое дело.

Андрей схватил Камила поперек туловища, поднял на плечо и предложил:

– Хочешь, закину тебя на крышу автобуса?

– Ты что, не надо, я свой вельветовый костюм только утром погладил. Пошутить что ли нельзя?..

– Я бы тебя и не закинул, в тебе хвальбы многовато.

Но заболеть артистам в деревнях и селах не позволяли зрители. Люди приносили горячее молоко, мед, еще какие-то снадобья и болезнь отступала. И вновь звучала музыка и песни. Благодарные друг другу исполнители и зрители, обнимаясь, на прощание говорили: «До новых волнующих встреч!»

С концертной бригадой Андрей объездил всю республику, выступал в залах высших, средних и профессионально – технических заведений, нарабатывая опыт исполнения произведений.

Соколову доверили возглавить студенческий профком. На торжественных заседаниях наравне с руководством училища он сидел в черном костюме за столом с красным сукном в президиуме, всегда подтянутый, опрятно одетый.

Учебу Андрей олицетворял со своеобразным бушующим морем, где каждая капля его соленой воды равнозначна прозвучавшей ноте за многие годы на концертах симфонической музыки, оркестров народных инструментов, духовых. А сколько было спето арий тенорами, баритонами, басами, меццо – сопрано, сопрано и т. д.

По студенческим билетам будущих вокалистов пускали в музыкальный театр на оперные и опереточные постановки для приобретения навыков и приобщения к миру искусства.

Студенты занимали свободные места и становились благодарными зрителями, с интересом созерцая партер, где лучшие места, ложи, ярусы. Публика в ожидании представления тихо беседует меж собой, поглядывая по сторонам в поисках знакомых.

Но вот освещение зала медленно гаснет. Из оркестровой ямы звучит музыка – увертюра к опере.

Музыкантов из зала не видно: они сидят на стульях, уставившись в ноты на пюпитрах, не на миг не выпускают из виду дирижера, повинуясь каждому движению его палочки в руке.

После увертюры в ярком свете прожекторов и юпитеров на сцене оживает действие спектакля. Артисты в костюмах и гриме, соответствующем сюжету и эпохе. Иногда сюда на яркий свет выпархивают очаровательные балерины.

Одна из них уже давно приковала внимание Андрея, он смотрит на нее, не отрываясь.

Девушка заметно выделяется среди других грацией, пластикой движений. Ее прелестное личико привлекает внимание зрителей. С задних рядов ее разглядывают, пользуясь биноклем.

Балерину зовут Жанна. Соколов с ней незнаком, а кажется без нее – жизнь немила: так глубоко проникла она в недра его души. И что бы он ни делал – ее образ стоит перед глазами.

Познакомиться с девушкой ему мешает природная скромность и барьер между состоявшейся звездой и никому неизвестным вокалистом.

Иногда Андрей представлял себя вместе с Жанной, но это могло стать явью лишь тогда, если бы он уже работал в театре, в одном творческом коллективе с ней.

Последний год обучения стал творческим венцом. Он подвел итоги теории и практики. Освоив нотную грамоту, Соколов самостоятельно разучивал произведения, аккомпанируя себе на фортепиано.

Сдав государственные экзамены, Андрею вручили свободный диплом артиста академического пения, учителя пения в школе. Он мог поступить в консерваторию для продления вокального образования, но Соколов не хотел расставаться с Жанной еще на многие годы. Соколова зачислили в штат Музыкального театра артистом хора.

Он был на пороге своего счастья, встретившись однажды со своей любимой в дверях театра. Девушка одарила его очаровательной улыбкой, знакомой Андрею со сцены.

Начались гастрольные поездки по городам России. Были встречи со зрителями Сыктывкара, Кирова, Смоленска, Новгорода и других крупных городов. Но в памяти больше всего остался Новгород Великий с его древней историей, с несметными богатствами Грановитой палаты, храма Александра Невского. Поражают воображение Кремль, ресторан Детинец, памятник Тысячелетию России.

 

Глава 9

В город прибыли рано утром. На вокзале кроме приезда артистов музыкального театра, никакого оживления; люди сонно зевая, сгрудились возле администратора. Глядя поверх голов, он гласит:

– Товарищи, никуда не расходитесь, за нами приедут автобусы и развезут по гостиницам, а в 10 часов все собираемся в Кремле в здании новгородского театра…

После окончания Музыкального училища, родители Андрею Соколову дали денег на покупку мотоцикла. Он своим ходом пригнал из г. Саратова «Панонию» венгерского производства. С тех пор он и резиновая лодка стали неразлучными спутниками артиста – путешественника.

Его коллеги от города до города добирались наземным или воздушным транспортом, а Соколов рассекает просторы большой родины на мото. На встречающихся реках и озерах он купался, рыбачил, изучая ихтиофауну.

Андрея и его коллег поселили в гостинице «Волхов», расположенной на бетонном берегу р. Волхов: для рыбалки превосходные места.

Мотоцикл Андрей оставлял на складе театра и, хотя езда по территории Кремля на автотранспорте запрещалась, охранники разрешали въезд артисту через задние ворота прямиком на склад.

В первые дни гастролей они с Жанной объехали все окрестности, удивлялись обилию церквей и восхищаясь старинной архитектурой.

Но резиновую лодку Соколов хранил у себя в номере, вставал до восхода солнца, надувал ее и плыл против течения до разрушенного войной моста. Там вставал на якорь и опускал на снастях опарышей, клев крупной рыбы не заставлял себя ждать.

Надо сказать, рыбачил Андрей своими донками на северных реках Сысола и Вычегда под Сыктывкаром, но реки эти засорены отходами молевого сплава древесины. Через несколько минут рыболовный крючок обрастает комком грязи, да и рыбы, как показалось рыбаку, там было маловато.

Целый месяц приезжие артисты любовались белыми ночами; ночью в гостиницах не включая света.

Полюбившаяся Соколову река Волхов запомнилась на всю жизнь обилием рыбы. Рыбалка по – настоящему спортивная – только успевай вытаскивать.

Гастролеры собрались в театре. Всех больше работы у рабочих сцены и костюмеров, они перевозят с вокзала декорации к спектаклям, ящики с костюмами артистов и прочую театральную амуницию.

А у творческих людей работа начинается вечером, но перед этим прогремят торжественные фанфары, повествуя открытие гастролей и знакомство с великоновгородцами.

Директор позаботился о культурном досуге артистов. Вскоре перед ними появилась путеводительница-искусствовед – русоволосая женщина в очках, по – деловому скромно одетая. Она представилась Алевтиной Витальевной.

– Дорогие товарищи артисты, я приветствую вас от лица жителей Великого Новгорода. Я поведу вас и познакомлю с древнейшей архитектурой Кремля.

Начнем, пожалуй, с того, что перед нашими глазами. Это церковь покрова Пресвятой Богородицы. Ныне она приписана к Софийскому Собору, и некогда была посадницкою, так как по близости её в стоящей сзади Покровской башни Кремля жили посадники Новгородские, которые слышали божественную службу, стоя в окне, выходящем из Покровской башни на хоры церкви.

Церковь – небольшая, одноэтажная, в виде корабля, с тремя обсидами с восточной стороны. Она построена в 1305 году посадником Семеном Климовичем и помимо престола имеет еще два придела в честь Рождества Иоанна Предтечи и в честь Николая Чудотворца.

В толпе слушателей стоят артисты хора: Соколов с балериной Жанной, Негельский, Наврилов, Копаев, Кузицев, Тамарин, – он по возрасту самый старший. В театр пришел не как все – из училища, а из полковой самодеятельности, где работал авиатехником. Нотную грамоту он не знал, но был хорошим слухачом – при разучивании вокального материала мелодию запоминал слету. Вышедшего на пенсию, его взяли в театр из-за нехватки теноровых голосов.

Юрий Дмитриевич Тамарин, как все тенора коренаст, волосы у него для его возраста удивительно густые, свисающие на уши, лицо рябое. Культурен, дипломатичен, умеет разговаривать и общаться с кем угодно, особенно с начальством. Вот он предлагает:

– Открытие сезона на выезде – это праздник, следовательно, такое событие нужно ознаменовать и оставить в памяти качественными напитками. Так, что вы думаете о предмете моего желания?

– Не-е, в такую жару я водку не буду, – отмахнулся худой Кузицев.

– Можно с собой пивка взять и идти на пляж, покупаться в Волхове, – предложил самый высокий в компании – бас Негельский. – Выпить на природе за здоровье.

– А между прочим, знаете, что сказал Эскулап – бог врачевания? – Здоровья тем больше, чем меньше за него пьют, – заметил хорист Дунов. При этом его белое лицо, лишенное румянца, выражало озабоченность и нерешительность в извечном вопросе – пить или не пить.

А Тамарин, глядя на Дунова, не выдержал:

– Ты, Серега, сильный, это какую надо иметь силу, чтобы побороть свои слабости за праздничным столом.

Негельский повел бровью с намеком: – Не всякий фрукт может украсить праздничный стол.

Однако Дунов стоял на своем:

– Но в прошлом году мы ведь сделали ошибку и кое-кому влетело.

– Если вычеркнуть из памяти все ошибки, сделанные в старом году, что же мы в нем оставим? – прошептал Тамарин и посмотрел на Соколова.

– Я согласен с большинством!

– Товарищи артисты! – окликнул их директор. – Слушаем внимательно искусствоведа. Все остальное – потом!

Хористы примолкли. Гид рассказывала:

– Замечательностью Покровской церкви является чудотворная храмовая икона, прославившая знамениями, во время бывшего в Новгороде мора в 1418 году. А также икона святого Бориса и Глеба, писанная, по преданию, архиепископом новгородским Василием. На ней святые Борис и Глеб изображены на белом и красном конях, что составляет большую редкость в иконописании, так как князья всегда изображались пешими. А также есть икона Иоанна Предтечи, изображенная с крыльями и с чашею в руках.

За церковью, на небольшой стене поставлена двухъярусная «звонница» этой церкви, состоящая из стоек с перекладиной под особой крышей.

Пройдя через арку этой стены, мы окажемся перед входом в Покровскую башню Кремля в западной его стене. Сама башня четырехугольная с нависшим верхом, как бы для бойниц. В настоящее время в башне этой помещается «пристанище для престарелых бедных женщин»!

За многие столетия церковь неоднократно перестраивалась. В 1810 по 1832, когда в покровской башне была устроена женская тюрьма, церковь стала частью тюремного комплекса, отгороженного глухой оградой. В 1860-е годы башню с церковью приспособили под губернский архив, а в 1889 году в них разместили богадельню.

Следующим объектом внимания я предлагаю Грановитую палату. «Идемте за мной», – предложила Алевтина Витальевна.

Толпа ценителей зодчества и древней архитектуры двинулась за проводником. Подошли к двухэтажному зданию.

– Грановитая палата представляет памятник гражданской архитектуры XV века, является остатком Владычных палат, архитектурного комплекса, заложенного в 1433 году по инициативе архиепископа Евфимия. Согласно летописи, здание строили немецкие мастера при участии новгородских строителей. В 1441 году палата была расписана фресковой живописью; строилась как народное сооружение и предназначалась для торжественных приемов и заседаний. Здесь заседал Совет господ – верховный орган боярской республики.

В палате принимали иностранных послов, устраивали официальные торжества. В 1478 году во Владычной палате было объявлено о присоединении Новгорода к Москве.

Нижние этажи палаты служили для хозяйственных целей, использовались в качестве кладовых, погребов, столовых палат. Зал верхнего этажа имел церемониальное назначение.

Название палаты «Грановитая» – это из-за особенностей декоративного оформления сводов готическими гранями.

В период оккупации Новгорода во время войны под сводами верхнего этажа устроили ресторан и казино для фашистов.

В 1958 году здесь разместилась постоянно действующая экспозиция «Декоративно-прикладное и ювелирное искусство XI–XIX вв». Эта коллекция занимает ведущее место. Время сохранило высокие образцы золотого и серебряного дела, миниатюрной резьбы по кости, камню средневекового периода, являющегося достоянием Новгородской коллекции…

И только путеводительница на секунду перевела дыхание, из толпы послышался вопрос:

– А где у вас тут ресторан, где подают медовуху?

Толпа вздрогнула от смеха.

Слово «медовуха» у людей, несведущих в этом деле, вызывают умозаключение как – медом в ухо. Поэтому, молодая скрипачка спросила рядом стоящего парня:

– Медовуха, что это?

– Это отходы от пчел.

– Что ли моча пчел? Фу, какая гадость!

– Какая тебе гадость? – возмутился парень. – Пойдешь со мной, покажу, что это такое. Угощаю.

– Спокойно, товарищи, спокойно! Слушаем дальше, – попросил внимания директор.

Он, обнажив обширную лысину, снял с головы шляпу и помахал ей как веером.

– Мы, товарищи, обязательно рассмотрим этот вопрос о ресторане «Детинец» непосредственно за его столами. Там еду готовят по древним рецептам, по которым готовили еду для царей, бояр и т. д., а запивали они еду медовухой.

Волна радости всколыхнула настроение собравшихся.

– Но, сначала, я вас ознакомлю с мировым шедевром – памятником 1000-летию России.

Тамарин успел шепнуть Негельскому:

– Слыхал, здесь в ресторане подают медовуху, сходим?

– Ага, сходим!

Искусствовед продолжала:

– В честь 1000-летнего юбилея легендарного призвания варягов на Русь, в 1862 году по инициативе Александра II в Великом Новгороде был воздвигнут памятник «Тысячелетию России».

Но гида снова перебили из толпы:

– Скажите, пожалуйста, кто такие варяги?

– Варяги – это выходцы из Скандинавии, объединившиеся в вооруженные отряды для торговли и разбоя. Они нередко оседали на Руси и служили в княжеских дружинах.

– А-а, понял, спасибо, – благодарил все тот же молодецкий голос.

На него, конечно, обернулись все: некоторые с осуждением, другие с благодарностью…

– Учитывая, что ключевая роль в создании Российского Государства принадлежит Великому Новгороду, памятник «Тысячелетию России» решено было установить именно здесь.

За 5 лет до этой даты по постановлению Комитета министров был объявлен конкурс на лучший проект памятника. В результате повсеместного сбора средств от всех слоев населения было собрано 150 тысяч рублей, а основная сумма – 4000000 рублей, была выделена государством.

Из поданных на конкурс (анонимно) 52 проектов, конкурсный совет Академии художеств лучшими признал 3 проекта. Первая премия в 4000 рублей была присуждена тогда еще неизвестному молодому скульптору Михаилу Мекешену, который всего год назад закончил Академию.

Памятник представляет собой огромный шар – державу диаметром 4 метра на колоколообразном постаменте, как бы вещающем потомкам о героическом прошлом России.

Диаметр гранитного постамента – 9 метров, высота памятника – 15,7 метров. Общий вес его около 10 тысяч тонн.

– Ого. Вот это вес! – воскликнули в толпе.

– А ты как думал, это же бронза! – ответили восхищенному.

– Скульптурные изображения памятника разделены на три группы, – продолжала искусствовед. – Первая, верхняя группа, состоит из двух фигур – ангела с крестом в руках (олицетворение православия) и коленопреклоненной женщины, олицетворяющей Россию.

Среднюю часть памятника занимают 17 фигур, группирующихся в 6 скульптурных группах, вокруг шара державы:

«Призвание варягов на Русь» (862 год) – князь Рюрик:

«Крещение Руси» (988–989 гг.) – князь Киевский – Владимир Святославович;

«Начало изгнания татар» (1350 г.) – Дмитрий Донской;

«Основание самодержавного царя» (1491 г.) – Иван III;

«Начало династии Романовых» (1613 г.) – Михаил Федорович;

«Образование Российской империи» (1721 г.) – Петр I;

Нижний ярус состоит из четырех разделов:

«Просветители – 31 фигура»;

«Государственные люди – 26 фигур»;

«Военные люди и герои – 36 фигур»;

«Писатели и художники – 16 фигур».

Артистический народ плотным кольцом окружил памятник, с интересом разглядывая отлитые из бронзы очертания известных людей, дивясь тонкой работой мастера. Щелкали затворы фотоаппарата, жужжали кинокамеры, а искусствовед продолжала свою речь:

– Сюда вошли все видные Люди России от Кирилла до Мефодия, княгиня Ольга, князья Ярослава Мудрого и Александра Невского, до Ломоносова, Пушкина, Лермонтова, народного героя Ивана Сусанина.

Довольно интересная история развернулась вокруг списка видных людей для включения в этот нижний ярус. По различным причинам были исключены из списка поэты: Алексей Кольцов и Тарас Шевченко; адмирал Ушаков; зодчие: Веронихин, Захаров, Баженов. Не включен в композицию памятника Иван Грозный из-за кровавой расправы над новгородцами в 1570 году. В самый последний момент добавлен Николай I. Всего на памятнике 128 фигур. Его открыли 8 сентября 1826 года. О памятнике я прочту вам стихотворение:

Сейчас, уважаемые товарищи, мы вновь подойдем к Покровской башне. Там и располагается открытый в 1962 году знаменитый ресторан «Детинец». Во все года привлекал он в свои толстые каменные стены толпы посетителей. Чтобы отведать знаменитой новгородской медовухи и блюд, приготовленных по старинным рецептам, народ отстаивал долгие очереди.

Кажется, лекция закончилась. Люди благодарили Алевтину Витальевну за интересный рассказ.

Жанну позвали и она, попрощавшись с Андреем и его товарищами до вечера, ушла с подругами.

– Ну вот, друзья трубадуры, лекции закончены, ура, мы свободны! Завалим, пожалуй, в «Детинец». Артистам рады везде.

– Это кто сказал?

– Это я говорю – Тамарин, исполнитель комических ролей… Ну, как моя идея знакомства со старинными яствами и, в особенности, медовухой?

Предложение было принято единогласно, еще и потому что, как говорят в народе, кишка кишке стучала по башке.

По узкой металлической лестнице они поднялись наверх башни. Сели за дубовые столы, обводя глазами каменные стены. Свет в помещении был в основном от витых парафиновых свечей, хотя и через окна бойниц в зал попадал тусклый свет.

– Вы заметили, какие здесь тяжелые столы и скамейки? – удивлялся Дунов.

– Это чтобы бояре по – пьяни ими не кидались, – предположил самый молодой хорист Копаев.

– Да, это, возможно, так, – согласился Неврилов.

– Соколов, ты что выбрал? – интересуется Нелегьский, не отрывая взгляда от меню.

– Даже не знаю, на чем остановиться, тут разной всячины предлагают. Вот щи – царские, котлеты – боярские и по цене доступные.

– А пить что будешь? – не унимается тот.

– Медовуху бери, – советует Тамарин.

– Вечером же спектакль, петь будем, работа важнее.

– До вечера еще ого-го, все пройдет – как с белых яблонь дым. Есенин бы так сказал, – успокаивал Тамарин.

Официант в холщовой косоворотке, шароварах и остроносых сапогах принес горшочки с едой, низко поклонился и удалился на кухню.

– Глядите-ка мужики, видали в каких сапогах прошлепал официант, как только он в них не падает? А на голове парик, что ли? – удивлялся Андрей.

– Это стрижка такая – под горшок, раньше модно было, – со знанием дела подчеркнул Нигельский.

Щи царские из трех видов мяса – это что-то невероятно вкусное. Хористы зашли сюда голодными, а откушав только щей, стали думать, что делать с котлетами боярскими, потому, как уже были сыты.

Андрей подумал: «Вот бы в это интересное место Жанну привести, но балеринам сытные места запрещены – у них диета, кушают творог, да тушеные овощи; боятся пополнеть даже на 2 грамма. Артисты подтанцовки даже курят в надежде на сжигание калорий, но с годами начинают задыхаться. Но Жанна не из таких, для нее танцевальная сцена – это ее жизнь».

В глиняных кувшинах принесли медовуху. Артисты, понюхав душистый аромат меда, приложились губами. Посмотрели друг другу в глаза, а в них ничего кроме удовольствия.

Медовуха чувственно тронула тонкие струны души Тамарина. Он встал и своим голосом – «козлетоном» пропел речитативом: «Сюда не зарастет народная тропа».

Посетители ресторана с интересом воззрились на исполнителя, захлопали в ладоши. А из окна кухни на Тамарина с любопытством смотрели с десяток пар женских глаз.

Тамарин, приложа ладонь к сердцу, и при этом театрально поклонившись, изрек: «Извините, товарищи, случайно вырвалось…».

По залу пронесся слушок: «В ресторане артисты!»

 

Глава 10

Уже не первое утро Андрей встречает рождение нового дня у древней стены Новгородского Кремля в резиновой лодке.

Он и сегодня приплыл сюда, опустил якорь и прикормку для рыбы, стал готовить рыболовные снасти-донки.

На крючки, в качестве приманки и наживки, лучше всего насаживать опарышей. Их нетрудно найти на свалках. А прикормку можно состряпать из буханки хлеба, пачки овсяных хлопьев с добавкой подсолнечного масла, перемешанных в посуде.

Все это закладывается в кормушку и с грузом опускается на дно. По течению рыба находит кормную струю, приближаясь к лодке, находит на дне жирного опарыша и, жадно хватая его, попадает на крючок.

Стена Кремля, выстроенная в древние времена из красного кирпича и освещенная малиновым светом восходящего солнца, словно залита кровью и представляет собой величие побед и неприступность для врагов.

Сегодня вода теплая и спокойная, резиновую надувную лодку не качает. На прошлой неделе Соколов, не подумав, поставил лодку на самом фарватере реки. Сверху спускалась баржа, послышался гудок. Андрей без всякого интереса, глянув на нее, схватил древко донки и стал тянуть из глубины большую рыбу. Он с трудом вывел на поверхность крупного леща. Тот, хлебнув воздуха, лег на бок, стал послушным. И вот в лодке лежит огромный лещ серебряным цельнокованым щитом, вытянув длинные, как хобот, сборчатые губы, и хватает ими воздух.

Тем временем баржа надвигалась все ближе. Наглому рыбаку крикнули в рупор матом, – чтобы освободил судовой ход. А Андрюха сдуру ляпнул: «Не по рельсам ведь едешь, объехать можно!»

«Я те счас (мать-перемать) объеду». Матросик включил пуск, мощная струя из брандсбойта ударила в рыбака. Андрея чуть не выбросило из лодки… А на барже весело гоготали судоводители и на прощание дали длинный гудок.

Надувное суденышко залито водой, одежда мокрая насквозь, а рыба, как назло клюет и клюет.

За несколько выходов на реку, Андрей снабдил всех любителей речной рыбы, а остальной улов решил засаливать в тару.

Он купил три банных тазика, соли. Уложил в них рыбу, в качестве гнета поставил их друг на друга возле кровати в своем номере и довольный пошел на репетицию в театр.

В гастрольном репертуаре Музыкального театра – оперы и оперетты. Оперы, конечно, серьезный сценический жанр, он на любителя. Другое дело – оперетта, она до сих пор не сходит с театральных сцен, оставаясь любимейшим музыкальным произведением. Очарование радостных мелодий, их веселая танцевальность пленит своим праздничным жизнеутверждением, а тонкий юмор и филигранная ирония, мастерски вписанные в сюжетную линию, восхищают.

Театр привез на гастроли «Поцелуй Чаниты», «Цыганского барона», «Цыганскую любовь», «Летучую мышь», «Сильву» и другие спектакли.

«Летучую мышь» отмечает особая атмосфера радости, предвкушения праздника, ожидание новых эмоций. Штраус, известный как композитор-вальсист, написал эту оперетту по совету друга Жана Офенбаха. Он, как-то невзачай заметил: «А почему бы Вам, милый Штраус, не перестать писать вальсы и не начать писать оперетты?»

Идея понравилась Штраусу, и сейчас мы можем наслаждаться великолепными опереттами, написанными этим композитором.

Он воспевает знакомые каждому человеку идеалы – тепло семейного очага, преданную любовь, чистоту помыслов и душевный покой. Ненавязчивая музыка дарит зрителю веру в настоящую любовь, подлинную красоту и истинное счастье, к которым стремится сердце и разум каждого из нас.

Действие спектакля наполнено лирическими ариями, бальными танцами: господа во фраках и смокингах, а дамы в пышных платьях с обнаженными руками.

На спектакле Андрей держит бутафорский фужер, якобы наполненный шампанским и не отрывает взгляда от вальсируюших балерин на балу. Среди них танцует очаровательная и блистательная Жанна.

На сцене вместе с солистами удачно суетится и доводит публику до аплодисментов артист хора Юрий Тамарин. Он в роли старика пытается ухаживать за молодой дамочкой и с прытью козлика, пытается ее добиться.

Вернувшихся после спектакля в гостиницу артистов встретил администратор, сердито спросив:

– Кто из вас – Соколов?

– Это, вероятно, я, – отвечал Андрей.

– Вон из гостиницы!.. Вы просолили все помещение, всюду пахнет рыбой. Из-за вас пострадал человек – приезжий гражданин.

Скандал был грандиозный. Но выход был найден. Администратор театра, отвечающий за жилье артистов, заселил рыбака в частный деревянный дом на окраине города, к малочисленной семье. Появилась возможность иметь под рукой мотоцикл и ездить на нем на работу.

Соколов вялил и сушил рыбу во дворе этого дома.

После утренней репетиции артистов потянуло на свежий воздух в парк. Любители пищи, приготовленной по старинным рецептам, пошли в ресторан «Детинец».

Было жарко, хоровики решили посетить новгородский пляж, окунуться в ласкающие прохладой воды Волхова.

Пляжный песок начинается сразу за каменной стеной Кремля. На пляж можно выйти через задние ворота к реке и оказаться в людном полуголом обществе, где в интригующих позах стоят и лежат новгородские красавицы.

– Ребята, вы идите, я здесь задержусь чуток… Я найду вас на пляже… Вы там где будете? – суетился Юрий Тамарин.

– Неизвестно, где там будем, найдем где-нибудь местечко, – отвечал Володя Негельский.

Хоровики, миновав ворота, оказались у реки. Сразу пахнуло прохладой. Огляделись. Метрах в двухстах по течению через реку перекинут мост, по нему вереницей спешат машины.

На пляже многолюдно, здесь, как и в других местах отдыха все такие же грибки-зонтики, лежаки и хорошее снабжение пивом-квасом, мороженым.

Артисты разделись у большого камня, чуть поодаль от толпы. Они шумно поплескались в воде, полежали на горячем песке и решили освежиться бочковым пивом.

Проживая в Новгороде, целый месяц артисты не переставали удивляться городской чистоте и продуктовому снабжению. Здесь на каждом углу, а то и чаще, продают рыбу: свежую, соленую, вяленую, копченую. Все это рыбное богатство, переработанное в деликатесы, выловлено в реке Волхов, вытекающей из громадного озера – Ильмень. На этом озере ловят рыбу траулерами.

Андрей замечал, что сюда за рыбой приезжают даже из Ленинграда.

Дул легкий ветерок, артисты с наслаждением принимали воздушные ванны. Дунов рассказывал:

– Перед поездкой в Новгород Великий, я о нем кое-что прочитал.

– Что прочитал, а, ну, давай, колись, – просит Негельский.

– Представьте себе, в округе города построено 37 церквей больших и маленьких.

– А не 17 ли штук? – засомневался Неврилов.

– Раньше каждый богатый имел желание для истории оставить свой фамильный статус. И чем он был богаче, тем значительнее было архитектурное сооружение. А откуда эта река берет свое начало, знаете? – продолжал Дунов.

– А кто его знает, – стряхивая с груди песок, лениво отвечал Копаев.

Дунов даже обрадовался непосвященности коллег:

– Я вам истину говорю – река Волхов берет начало из озера Ильмень. По нему в свое время плавал на паруснике купец Садко. Это же теноровая ария из одноименной оперы.

Артисты, приподнявшись, заговорили:

– Знаем мы про Садко и, что Ильмень – его любимое озеро, тоже знаем, но, что река Волхов вытекает оттуда?.. Как-то в голову не приходило.

Дунов, донельзя довольный, продолжал:

– В этом озере гибли пароходы.

– Это еще почему?

– У этого озера очень тяжелая волна. Озеро не глубокое, в шторм волны поднимают песок, утяжеленная волна ломает борта судов или их переворачивает. А рыбы в этом озере видимо-невидимо, сами видели: ее везде в городе продают.

– Стоп, а вот, кажется, наш Тамарин идет, – сообщил Негельский.

– Где?! – обернулись друзья.

– Во-он, остановился у желтого грибка, правой рукой держит одежду. Он в синих плавках, девчонок обходит. Видите, девчонки гогочут. Ага, кажется, нас увидел, сюда идет.

Тамарин подошел гордой походкой – грудь колесом. При виде его, артисты грохнули смехом. Один только Негельский, сохраняя спокойствие, спросил:

– Юра, ты, когда последний раз пользовался пушкой?..

Друзья опять в хохот, заржали, как кони.

– Чего вы все ржете надо мной? Про какую еще пушку спрашиваете? – сердился Тамарин.

– Я говорю, пушка у тебя на месте, а колесо провалилось наружу, – объяснял Негельский.

– Кончайте надо мной смеяться, я старше вас намного, – сердился Тамарин.

– В таком случае с языка эзоповского перехожу на бытовой. Юра, ты своим выпавшим из гнезда яйцом, вероятно, всех новгородцев переполошил.

Тамарин, наклонив голову, глянув на место, откуда ноги выросли, ахнул:

– Мать моя родная?!. И в таком виде я прошел весь пляж!.. То-то смотрю, на меня глядели с удивлением, а некоторые хихикали, прикрывая глаза. Я думал, меня признали, как артиста…

Сегодня театр готовится показать новгородцам балет «Лебединое озеро» композитора П.И.Чайковского.

Балетмейстеры работают с артистами балета над образом героев, оттачивая фрагменты хореографии.

Но больше всех работы, пожалуй, у оформителей спектакля – художников и работников сцены. Они создают вид старого замка в лесу, озеро с белыми лилиями, по зеркальной глади которого плавают лебеди.

Популярность этого трагического балета действительно феноменальна.

В этом балете Жанна – подруга Андрея, танцует Одетту. Ее образ взволновал Андрея в четвертом акте. Она выбежала на берег в неизбывном горе, содрогаясь от рыданий. Казалось, она долетела сюда в полном изнеможении, чтобы исполнить последний долг – предупредить подруг о крушении всех надежд. Ее смятенные арабески – вскрики и жалобно льнущий к земле корпус, безжизненно опущенные, утратившие величественность руки – словно горькие стенания, словно вопль смертельной тоски и безнадежности.

Но, когда появился принц, готовый на все ради искупления своей вины, молил простить его невольное заблужденье, силы и душевная стойкость, вновь возвращалась к Одетте. С гордым вызовом и бесстрашной готовностью погибнуть, заслоняя собой принца, встала она между появившимся господином Ротбертом, переодевшегося в черта…

Лебединое озеро – это грандиозное музыкальнохореографическое представление. В нем для массовости участвовали переодетые артисты хора, выполняя элементы подтанцовки.

Андрей восхищался исполнением Жанной роли Одетты.

Артист Андрей Соколов решил поговорить с директором наедине. Он с разрешения вошел к нему в кабинет.

– Здравствуйте, Михаил Юрьевич.

– Виделись уже. Какие проблемы?

– Я по вопросу жилья. Уже третий год живу в гостинице, хотя многие уже квартиры получили.

– Надо обращаться по инстанции. У тебя есть концертмейстер-хоровик, – равнодушно отвечал директор Еланский.

– Я обращаюсь к ней уже третий год, – а воз и ныне там! Устал я жить по гостиницам, еду себе приготовить негде. А на эту зарплату питаться в столовых да ресторанах, финансов не хватит.

– Ну, что я тебе скажу. Нет пока жилья, но как появится комната, этот вопрос рассмотрим, – пообещал Михаил Юрьевич, глядя в пол.

– И еще, – продолжал Андрей, – я бы хотел петь в главных ролях, вокальные партии знаю.

– Товарищ Соколов, тенор на сцене – это прежде всего – любовник. У него должна быть фактура: высокий рост, нахальство в глазах. А ты что?

Женщины любят размер, а у тебя какой размер при таком росте? – усмехнулся директор, – в хоре, играй в массовках, оставайся каким есть.

Несколько дней спустя в театре объявили собрание. Артистический народ собрался в зале для зрителей. На сцене установили кафедру, за которой занял место директор Еланский. Выпив из стаканчика глоток воды и, оглядев через очки подчиненную ему публику, он начал свою речь:

– Уважаемые товарищи: солисты, артисты хора, балета, музыканты, костюмеры, рабочие сцены, одним словом: – «Все мы театралы, спешим чуть вечер в залы!.. Я собрал вас на экстренное собрание, на подведение итогов недельного пребывания в Новгороде Великом. Хочу сказать, что пока гастроли проходят в целом неплохо. Народ на концерты ходит, поступают хорошие финансовые сборы. Коллектив театра обеспечен жильем в гостиницах, хотя не все проживающие в них ведут себя достойно: не соблюдают установленный порядок, напокупали электрических плиток и по ночам варят уху. Где у нас артист Соколов? Встань, покажись, пожалуйста.»

Соколов сконфуженно встал со стула.

– Ага, вот он, – нацелился на Андрея директор Еланский Михаил Юревич.

Готовясь к разносу, директор пригладил усы, победно глянув на публику, блеснув обширной лысиной, продолжал:

– Вот этот артист – снабженец завалил музыкантов и солистов новгородской рыбой. Мало того, он у себя в номере солит рыбу. Мне пожаловался администратор гостиницы: «Ночью на первом этаже заселился приезжий и сразу лег спать, а утром он гневно орал, что ему сонному кто-то помочился в рот, что у него на языке привкус соленого». Работники его уверяли: «В нашей гостинице, да чтоб товарищ товарищу написал в рот – такого никогда не было и быть не может!» Стали искать причину и увидели, что с потолка капает на подушку. Поднялись этажом выше в номер Соколова, и обнаружили, что в его номере стоят друг на друге тазики с соленой рыбой. Рассол вытекает на пол, а далее на первый этаж товарищу на подушку. А вы не смейтесь, – строго посмотрел Еланский в зал, – в номерах надо соблюдать чистоту и порядок.

Директор отпил из стакана воды и продолжал:

– Возле театра есть ресторан, где на третье блюдо подают напиток – медовуху. К большому сожалению, ею стали злоупотреблять наши артисты. Ладно бы ограничивались минимальными дозами. А то, ведь, что получается?.. Во время спектакля на подтанцовке, как того требовалось, балерина прыгнула на партнера. Он не удержался на ногах и оба грохнулись на пол. Потом зрители говорили, что это было весьма потешно. И это все действие медовухи, – повысив голос, заключил Яланский.

– А где у нас артист Тамарин? Встань, пожалуйста, пусть на тебя посмотрит коллектив.

Тамарин бодро встал и отвесил поклон влево и вправо.

– Не паясничай, – одернул артиста директор. – Вот, товарищи, перед вами исполнитель комических ролей – Юрий Тамарин. Последствия медовухи привели его ночью к памятнику 1000-летия России. Мне про этого артиста рассказал охранник Кремля. В полночь он услышал лай собаки, подумал, что где-то посторонний человек. Подошел, а человек лаять перестал и начал разговаривать с бронзовыми изображениями людей. «Вы, – говорит, – зачем залезли друг на друга? Вот ты, с крестом в руке, который на самом верху, спускайся, все спускайтесь вниз, я сейчас петь буду. А вы, уважаемые, слушайте и аплодируйте. Хотя, можете не спускаться, слушайте стоя, я этого достоин».

В зале буря хохота, казалось, собрание превратилось в комическое представление. Директор, довольный своим выступлением, сам смеялся до слез. Высморкавшись в носовой платок, он продолжал речь более серьезным тоном:

– Но это еще не все. Артист Тамарин, вероятно, под влиянием все той же медовухи, ходил по пляжу, держал одежду подмышкой и рекламировал из плавок свои анатомические особенности. Что он хотел выказать этим великоновгородцам – понять затруднительно. Давайте кончать безобразия! Наша задача – нести культуру в массы, а не лаять по ночам и заниматься рекламой отдельных частей своего тела. Я понимаю интерес общества к ресторану «Детинец», ведь в стране такое заведение в единственном числе и всем хочется туда заглянуть, откушать яства по рецептам старины глубокой. Но при этом не забывайте о качестве спектаклей. Это в нашей работе главное, – заключил выступление директор Михаил Юрьевич.

 

Глава 11

В воскресный день Нина Филатова, как всегда, принесла Николаю Ивановичу парное молоко. Зайдя в дом, поставив на кухне банку, она обнаружила хозяина в постели:

– Ты что это до сих пор подушку мнешь? Пора вставать, вари свою любимую пшенную кашу… А ты, Николай, не занемог ли?

– Просто устал я, – лениво отвечал старик.

– Работал что ли всю ночь?

– А вот, почти всю ночь черта гонял.

– Чего-чего? – насторожилась Нина.

– Черта, говорю, гонял!

– Батюшки, – всплеснула руками женщина, – это во сне что ли?

– Во сне, а вроде все наяву, вот как тебя видел его.

Слушая бред инвалида, Нина присела на табуретку, задавая вопрос:

– Ну и чего ты видел?

– Ну, вот, лежу я так же, читаю про царя Петра, гляжу, а передо мной черт стоит. Харя у него точь-в-точь, как у Васьки – «лесного клопа», что на складе рабочим костюмы, валенки и рукавицы выдает.

– Ну и чего от тебя ему надо? – не унимается Нина.

– Дак я его спрашивал: «Ты как ко мне попал?» «Через окно» – отвечает.

– Оно же закрыто на зиму?

«А нам, чертям, все пути открыты, мог бы через трубу пролезть, да жалко новый костюм пачкать».

Нина крестится на Божий образ, а дядя Коля, приподнявшись на локоть, продолжал:

– Это ты, Фытов Васька – «клоп» по прозвищу?

«Нет, я черт» – отвечает.

– А ну, сними рога! – приказываю.

– Они настоящие, не снимаются.

– Ну и черт с тобой!.. Зачем пришел?

– Купи валенки, – говорит.

– Государственным имуществом торгуешь?.. Да и зачем мне на одну ногу два валенка?

«Тогда купи свою живую ногу – видишь, на ней все пальчики шевелятся… нет, лучше давай меняться – я тебе ногу, а ты мне – душу свою».

– Заманчиво твое предложение, черт. Кому не хочется ходить на двух ногах?.. Постой, а как мне жить без души? Она, даже у животных есть. получается, я буду жить бездушным истуканом?.. Душа-то у меня от Бога, как я ее могу на что-то поменять?.. Нет, черт, не видать тебе фарта! Сделай милость, пододвинь свою поганую морду, а то клюшкой не достану!

Дядя Коля, вздохнув, радостно рассмеялся, затем вытерев губы, продолжал:

– Ох, и надавал я ему. Откуда только прыть взялась, скачу за чертом на одной ноге, клюшкой, как саблей машу. Черт от меня под стол – шасть и кричит: «Бери ногу – давай душу!» А я его клюшкой, клюшкой! Он от меня на шифоньер – шасть и кричит: «Бери, старый дурак, ногу – давай душу!» А я его клюшкой, клюшкой… так он и вылетел из дому через трубу. Неповадно ему будет – души людские скупать.

Нина хохотала до слез, такого в кино не увидишь, а затем, подумав, предложила:

– Надо к тебе батюшку Георгия послать, пусть избу твою святой водой окропит, а то дьявол будет навещать тебя каждую ночь.

– А я его клюшкой, клюшкой, – храбро восклицал старик.

– У дьявола сила несметная, с ним бороться надо Божьим словом и крестным знамением.

– Нина, а ты вчера смотрела телевизор? Там о конце света говорили, даже дату назвали.

– Дак ведь, стоит глаза сомкнуть навсегда, вот тебе и конец света, – отвечала женщина.

– Не-ет, замотал головой Николай Иванович, – я говорю о конце света всему мировому масштабу. Правда это, аль нет?

Нина подумала и, вспомнив заветы библии, отвечала:

– Господь Иисус Христос сказал своим ученикам, что срок кончины мира или день Господень, не ведом никому, кроме Бога Отца.

Позднее Соколов, встретившись с дядей Колей, поделился с ним сокровенными мыслями:

– Я ведь, тоже вижу сны, правда, с чертями не воюю. У меня и во сне, и наяву воспоминания о театре, о творческом коллективе.

– Чего ж ты – голова твоя садовая, из театра ушел? – качает головой дядя Коля. – Жил бы в городе, как во дворце припеваючи, в ванной бы мылся, там и горячая вода в доме, и теплый туалет для удобства. И вообще город – он веселый, там люди не скучают, не сидят у окна, как я.

– Ты прав, Николай Иванович, там для дегенератов и ванна, и шампанское, но разве смысл бытия в этом, все равно для счастья этого мало. Нет ничего хуже одиночества.

– Вот тут ты прав, – согласился старик, – иногда плакать хочется.

Соколов поднял голову, стал рассказывать:

– Любил я в театре девушку Жанну, прекрасной души человек. После окончания гастролей мы артисты уезжали в отпуск. Я приехал в родительский дом в поселок Береговое, а моя балерина Жанна в деревню к родителям. Мы с ней расстались большими друзьями, надеясь на скорую встречу. Я ходил на рыбалку, косил сено, колол дрова на зиму. Отпуск прошел быстро. Но все это время давила тоска одиночества и неприятное ощущение. Наконец, вернулся на работу в театр и вижу возле доски объявлений и расписаний спектаклей фотографию Жанны в черной рамке и свежие цветы.

– Умерла что ли девушка-то? – воскликнул дядя Коля.

– Погибла. У меня перехватило дух…

– Да что произошло-то?..

– Брат решил покатать ее на мотоцикле по лесу вдоль реки. На повороте их занесло, сорвались с обрыв. Брат остался жив, а Жанночка. У меня все внутри перевернулось, умерло, а раз ее не стало и театр мне стал не мил. Разве можно на сцене петь с раненым сердцем, коль душа не поет? Уходя из театра, лег на пол сцены, которого касались ноги балерины Жанны, поцеловал пол и с тяжелым сердцем навсегда покинул стены Музыкального театра – храма моей мечты.

Жизнь непредсказуема, ни один человек не знает, куда, в какую сторону ему укажет путь вектор его судьбы.

Соколов покинул мир песенных звуков. Жалуясь на несостоявшуюся мечту, он вернулся в мир лесного края. Где бы человек ни обитал, он должен честно служить вере и долгу.

Ночью слышно было, как Воевода – мороз, пребывая в хорошем расположении духа, своей колотушкой старательно стучал по углам деревянных домов, стволам старых лип, как бы приговаривая: «Спите, старые, спите… Чего руками-то шарите? До весны еще далече, всему свое время».

Утром Андрей глянул в окно, дыханием отогрел стекло, перед ним открылась рябина.

На ее красных гроздьях суетятся прилетевшие на зимовку ярко – оранжевые снегири.

На ветках три снегиря. По окрасу перышков, одна из птичек – самочка, а самым крупным из них, по разумению егеря, был отец третьего снегиря – жениха самочки.

Картина понятная, перед ним, как и другие зимние птички – невелички, милейшие создания. Они романтики зимних приключений, заложники проектов Создателя. Другие-то птицы стараются улететь на зиму в тепло – на юг, а эти странники – в зиму, на мороз.

Смотрит на снегирей егерь Соколов и представляет жизненную человеческую ситуацию: будто бы муж дамочки суетится возле нее, пытаясь отвлечь от сна, но подруга, крепко вцепившись ножками в ветку, блаженно отдыхает, закрыв глаза.

День набирает силу, вот уж из-за зубчатого леса показался край солнышка. Пора завтракать.

Отец снегирь, сорвав с грозди мороженую ягодку, отогрел ее в клювике, раздавил ее сочную мякоть, и она потекла по горлышку сладким, терпким вином. Наклевавшись, снегирю захотелось пропиликать что-нибудь эдакое, на тему:

Он весело посмотрел на сына и его сонную молодуху, на красную гроздь рябины, и стал напевать наследнику на ухо:

– Сынок, а супруга твоя, не беременна ли? – интересуется старый снегирь.

– Не знаю я!..

– Не знаю – не знаю, – бурчит отец, – я, что ли должен знать?.. Эх, молодежь – молодежь, утром не добудишься, а вечером не найдешь!

Снегирь, шумно взмахнув крылышками, осыпал молодых серебристым инеем и улетел вглубь сада, там, на кустах калины красной, уже собрались солидные снегири и, откушав мякоти ягод, беседуют о жизни.

Только Андрей полюбовался снегирями, послышался стук в калитку. Егерь выглянул в окно. За калиткой стоял Филипп Галанин в шапке, валенках, телогрейке. На его плече старенькая двустволка.

Этот начинающий охотник частенько сопровождает Соколова в походах по лесу. Филипп работает киномехаником, показывает в поселковом клубе привозные фильмы. За молодость и невысокий рост сельчане называют его Филиппком.

У егеря по заданию начальства в осенне-зимний сезон охоты начинается добыча пушнины и мяса диких животных.

Андрей, прихватив приготовленный рюкзак с едой и прокопченный дымом котелок, вышел из дома.

Он запустил двигатель мотоцикла и пока прогревался мотор, товарищи обсуждали план охоты.

Снегу еще было немного, он для колес препятствий не чинил, Филиппок цепко держится за водителя. Скоро охотники свернули на старую тропу, здесь снег целинный, колесами не примятый.

Искоса глядя по сторонам, Андрей любовался ранним утром. Восток пламенел за сеткой древесных ветвей, они будто напудрены инеем. Впереди белые колонны голых берез. Их вершины походили на сизые застывшие дымы, а промеж них темнели треугольники елей.

Проезжая по мостику через ручей, егерь остановил мотоцикл.

– Смотри, Филиппок, на снегу через бревно след норки.

– Ага, вижу – вижу, – обрадовался Филипп.

– Слезаем с тачки, проследим, куда зверушка ушла на дневку.

Охотники спустились к замерзшему ручью, след исчез под корнями старой ольхи.

– Филипп, вставай за дерево, будешь ловить норку, а я ее отсюда шугану, – предложил Андрей.

Филиппок сел на корточки возле корней, растопырив ладони.

Андрей, сломав хворостину, стал шурудить ею под корнями. Вскоре за деревом, где притаился Филиппок, раздался болезненный крик.

– Поймал? – спросил Соколов.

– Кусается, зараза! Ушла.

– Не удержал что ли?..

– Вырвалась. Смотри, кровь из пальца течет.

– Облей палец мочей и заживет, – посоветовал егерь.

Андрей быстрым шагом пошел по следу убежавшей норки.

Зверек спрятался под другим деревом.

– Филиппок, тащи из рюкзака перемет, твоего обидчика будем выкуривать.

Переметом окружили дерево. Андрей надрал бересты, поджег и этот факелок, раскидав снег, просунул в нору со словами:

– Филиппок, как только зверь выскочит из-под корней, накидывай на него фуфайку, кабы он тебе еще чего-нибудь не откусил.

Под деревом разгоралась береста, а из щелей ствола пробивался дымок. Вот раздался крик радости:

– Поймал, я ее поймал! – кричал Филипп.

– Молодец! – похвалил егерь.

А под корнями разгоралась береста.

Филипп понес трофей в рюкзак. В это время Андрей прислушивался к нарастающему шуму. Ему показалось, что где-то далеко гудит самолет. Но от этой мысли он отказался, гудение слышалось рядом.

Подошедший помощник, вдруг поднял руку, воскликнув?

– Андрей, смотри! Там пчелы!

– Мать честная, из дупла показались пчелы! Филиппок, мы нашли диких пчел!.. Вот повезло!

Береста прогорела. Пчелы успокоились. Дупло расширили топором, набрали медовых сот, их оказалось не так много, все равно запаса еды пчелам бы не хватило.

– Ленивая пчелосемья, – констатировал Филипп.

Охотники развели огонь, принесли из ручья воды, поставили чайник. Нарвали смородиновых почек, заварили их кипятком и, вскоре началось чаепитие в лесу у костра с лесным медом.

Вечером Андрей с лесным гостинцем зашел к дяде Коле. Старый был удивлен. Они вскипятили самовар, пили чай и вели разговоры, какие бывают между хорошими друзьями.

– Я твою Люсю часто вижу, красивая, а поет еще лучше, заслушаешься.

– С чего ты взял, что она моя? – улыбнувшись, возразил Соколов.

– Да ладно, – хитро подмигнул старый, – видел я, как вы на сеновал подымались, а там, наверно, не иголку в сене искали?

– Ух, ты, партизан какой, – хохотнул Андрей, – может еще какие подробности узрил?..

– Вот что было дальше, этого мне знать не полагается. Я видел Люсю на концерте поселковых артистов. В том концерте выступали не только учителя школы, но и представители рабочего класса. Народу было, как всегда много, кому стульев не хватило, те в проходе стояли. Учителя ведь народ интеллигентный, у них и песни особенные. Но и артисты-лесорубы поддавали жару. Хворова Нюра богатырского телосложения, дак вот она, жестикулируя руками, наизусть прочитала поэму про Василия Теркина и ни разу не сбилась. Вот это женщина! А следующим номером на сцену вышла наша соседка – Люся, эдакая красивая, в новом платье, губы накрашены и песню запела, а Филиппок ей на гармошке мелодию ведет.

Филиппок нажимает на кнопочки, а сам заглядывается на Люсю.

Только Васька – «клоп» ерзает на стуле, все хочет кому-то что-то сказать. Вот он меня толкнул в бок и шепчет на ухо: «Смотри, старый, у мадам Люси на одной ноге трусы съехали». Я глянул на ногу, и впрямь что-то белое висит. И пока Люська пела, шепоток и усмешки дошли до задних рядов. В перерыве на хохмачей шикнул мастер леса Семен Лопатин: «Это не трусы, а повязка, Люся сучком порезала кожу».

– О концерте, вернее, о его подготовке к празднику, мне Филиппок рассказывал: – припомнил Андрей, – талантливых на пару дней освобождали от работы для репетиций. С ними занимается худрук, он же завклубом. И вот он поведал случай такой.

– Где Иванов, сейчас будет его номер? – спрашивал завклубом.

– Дак знамо дело, пошел к Настьке Зачеевой, – отвечал Сидоров.

– Зачем туда пошел? Ему на сцену выходить! – волнуется худрук.

– Не знаю. Взял три бутылки вермута и пошел.

– Иди, Сидоров, к Зачеевой, и чтоб Иванов в сей секунд был здесь, понял?

– Понял.

Вскоре Иванов появился в зале, худрук его спрашивает:

– Пришел?

– Вот он – я, – отвечает Иванов.

– А где Сидоров, не вижу?

– Дак он это, у Настьки остался.

Сбегали за Сидоровым. Худрук сердито спрашивает:

– Зачем у Настьки остался?

– Ты же сам меня к ней послал.

– Я послал тебя за Ивановым, а ты, значит, там вермут допивал?

Худрук, взглянув на плакат на стене, – «Искусство принадлежит народу», устало сел на стул. Нелегко развивать на селе культуру.

– Эта женщина – Настя, кто она? – спрашивал Соколов.

– Зачеева – то? – переспросил старик, – дак она мать – одиночка, к ней похаживают холостые и женатые, видно, скучать не дают.

 

Глава 12

Величественную гору Исток закрыли густые облака. Еще вчера скалистая вершина серебрилась снежной плешью, но северный ветер изменил картину ландшафта. Низкие тяжелые тучи плывут, царапая грудью пикообразные вершины елей предгорья. Издали вечнозеленые ели кажутся черной щетинистой бородой горы.

Где-то там, из ее недр берет начало незамерзающий целебный источник. Крутой правый берег судоходной реки являет собой продолжение предгорья. В обрывах и оползнях видны исторические пласты земли. Они разные по цвету, толщине, консистенции пород. Это осадочные породы земли: глина, песчаники, известняки.

Известняки в основном состоят из мельчайших останков морских животных.

Такие обрывистые места представляют научный интерес для ученых – пантеологов. В слоях земной коры находят отдельные кости и целые скелеты доисторических рептилий.

Левый берег реки – пологий, покрыт хвойными и лиственными лесами, со множеством болот, озер и речушек. Здесь, в тайге, водятся промысловые звери и птицы.

В этих лесах на площади 500 тысяч гектаров раскинул свои охотничьи угодья Истокский госпромхоз. В нем работает егерем Соколов Андрей Спиридонович.

Задачи госпромхоза обширны. Это, прежде всего, охрана лесной территории от браконьеров и лесных хищников, а также ведение охотничьего промысла, выполнение плана по сдаче пушнины государству, заготовка мяса по лицензионным видам, заготовка лекарственных трав, коры ивы, дуба; устройство и ремонт подкормочных площадок, кормушек, солонцов, галечников и многое другое…

Раз в неделю, по понедельникам, егеря собираются в конторе госпромхоза для получения задания, а так же для отчета о проделанной работе, для сдачи приемщику пушнины и другой заготовленной продукции.

Сегодня на складе скопление охотников. Егеря и охотники – договорники получают капканы, порох и дробь. Кладовщик работает споро. Отпустив товар, предлагает расписаться в ведомости и накладных. Некоторые промысловики, гремя железом, проверяют капканы в работе, обсуждают их надежность и уловистость. Егеря – народ организованный, дружный. Они охотно делятся опытом, при этом не прочь послушать разные истории и байки.

Сдавшие продукцию получают в кассе зарплату и, по традиции, берут в сельмаге «вдохновитель». Устроившись где-нибудь в тени за складом, воздают тост: «Ну, чтоб природа не скудела и удача не обошла!»

Егерь Архипов Владимир рассказывает:

– У меня кобель состарился, плохо стал работать по кунице и белке, слышал, будь-то лесник берет в лес хорошую помощницу. Приезжаю к леснику Косте, говорю: «Айда, Константин, куницу промышлять!». Он согласился: «Только я с собой Тещу возьму, она хорошо лает на куниц и белок». У меня от его слов шары полезли на лоб. Говорю леснику: «Пожалел бы Тещу-то, уж, наверное, старая». «Да, нет, – отвечает, – она сука еще хоть куда, ей еще работать, да работать». Я от такого неуважения к Теще заикаться стал, – признался Архипов. – Подивился, конечно, отношениям в семье лесника, и уже домой хотел вернуться, но тут подошел Константин. Вот сели мы в машину, лесник громко крикнул: «Теща, ко мне!» Из ворот выбежала серого цвета лайка и запрыгнула на сидение. Лесник обнял собаку, приговаривая: «Теща моя, хорошая моя».

Егерь Соколов, находившийся среди охотников, как и все, хохотал до слез. Случай, конечно, заковыристый.

Другой рассказывает:

– Мужчина купил в аптеке десятка два пузырьков корвалола. Стоящий рядом спрашивает: «Мужик, зачем тебе столько лекарства?»

– Охотников обслуживаю.

– Это как? – заинтересовался тот.

– Ну, вот охотник стреляет в дичь – «бац – бац» и мимо, сразу хватается за сердце, а я тут как тут, предлагаю корвалол. Охотник за это дает пачку патронов. Патроны-то много дороже, в этом и состоит выгода.

– А я вот такой случай знаю, – взял слово Данька Соболев. – В одном охотхозяйстве перед облавной охотой охотовед проводил инструктаж по технике безопасности. Несколько человек стояли без маскировочных халатов, а без них охотиться нельзя. Распорядитель охоты на это обратил серьезное внимание и сказал так: «Если в следующий раз кто – то явится без маскировки, то останется в избушке пить вино и никакой охоты ему не будет». – Через неделю охотники вновь построились на инструктаж, халатов ни у кого не оказалось!

– А вот другой случай, – рассказывал очередной шутник, – перед выходом на номера некоторые охотники вместо белых халатов надели только белые штаны. Проводивший инструктаж пошутил: «Вероятно, вы собираетесь стоять на руках? Конечно, при такой ходьбе меньше скрипит снег».

Створки окна из директорского кабинета раскрылись настежь, в проеме показалась грузная фигура, раздался зычный голос:

– Эй, кто-нибудь, пошлите ко мне Соколова!

Вскоре Соколов вошел в кабинет. Директор, широко улыбаясь, воскликнул:

– Ты с братом-то знаком ли?

– С каким братом? – удивился Андрей.

– Вот с этим, – директор перевел взгляд на сидящего бледнолицего мужчину. – Это твой родственник – Юрий Владимирович Радузов. Он – председатель комитета по экологии и природопользованию по Лесогорскому району.

– Спасибо, Терентий Иванович, – осадил директора председатель. – Спасибо, дальше мы сами…

Родственники вышли во двор. Юрий Владимирович на голову выше Андрея, не курящий. Его речь не тороплива, голос тихий, но властный. Такое наблюдается у людей уверенных, знающих себе цену. При разговоре правая бровь председателя вздымается вверх; во рту поблескивают зубы из желтого металла. Родственник оказался одногодком. После окончания юрфака, он в Лесогорском районе работал сначала народным судьей, потом инспектором рыбоохраны, а теперь возглавляет комитет природопользования.

Вкратце рассказав о себе, Радузов спросил:

– Андрей, неужели твоя мать ничего обо мне не рассказывала? Ведь мы действительно родственники, наши деды были двоюродными братьями…

Дома Соколов рассказал матери о неожиданном знакомстве с Радузовым. Марья Григорьевна новостям обрадовалась, а сын был крайне удивлен тем, что она раньше не познакомила его с таким важным человеком.

В Лесогорском районе Радузов, защищая экологию, являет собой главного карающего чиновника. Его боятся земледельцы, руководители предприятий лесного хозяйства и, особенно, директора очистных сооружений и речного порта, где нередко случаются загрязнения (аварийные). Радузов виновников штрафует беспощадно.

Однако находятся Робин Гуды – народные мстители. Сначала у Радузова сгорела одна дача, председатель построил другую, но и этот шедевр зодчества однажды ночью накрылся «красным петухом».

Но об этом, как и многом другом, егерь Соколов узнал гораздо позже.

Директор госпромхоза руководит заготовкой лектехсырья – коры ивы и дуба. Чтобы посягнуть на флору, нужно письменное разрешение от руководства соответствующего министерства.

Не потому ли Терентий Иванович ублажает председателя охотой и медом. Он был рад, узнав о родстве Радузова и Соколова. Все-таки Соколов в прямом подчинении директора госпромхоза, и на него можно влиять.

Терентий Иванович, спрашивая о работе, часто вспоминает Радузова, как бы напоминая Соколову на необходимость иметь с ним не просто дружбу, но и связь более прочную – родственную.

Вскоре родственники вновь встретились в конторе госпромхоза. Радузов заговорил о деле, бровь задергалась, коронки заблестели:

– Андрей, мы тут посоветовались с директором по поводу отстрела лося по моей лицензии. Он рекомендовал тебя, как лучшего промысловика, чтобы ты организовал работу и помог добыть зверя. Лучше тебя, ведь, никто не знает мест обитания лосей и способов их добычи.

Помня слова Терентия Ивановича, Соколов улыбнулся и радостно сказал:

– Ну, надо, так надо. Как не помочь брату?

Родственники обнялись.

– Слушай, Андрей, у меня еще есть дело. Сходи в сельсовет, возьми наряд на хвойную древесину кубов на 20, а больше нормы и не выпишут. Деньги для оформления я тебе сразу дам.

– А сам не можешь, что ли взять, – из интереса спросил Андрей.

– Понимаешь, мне нельзя, я при исполнении.

– Ну, нельзя, так нельзя… Ладно, лес выпишу на себя, а бумаги тебе передам, – согласился Соколов.

В сельском совете его спросили:

– Андрей Спиридонович, для каких целей лес берете?

– Старая баня свое отслужила уже, думаю, построить новую.

Соколову неприятно врать, но иначе бы родственнику не помог: с лесом нынче строго, зря не дают.

В воскресный день к дому егеря подъехал вездеход Газ-66. Это приехал Радузов с друзьями. Он расхваливает машину.

– Мой вездеход с наружной лебедкой, обустроен для зимней охоты теплым кузовом и буржуйкой внутри. Можно в мороз ночевать, подкинешь в печку дров и спи спокойно. Внутри по бокам ниши закрываются сидениями. Можно хоть четырех лосей спрятать.

Гости пили чай с медовыми травами. Марья Григорьевна – мать Андрея, гостеприимно угощает своего племянника и приезжих охотников, взаимно делясь новостями, интересуясь родственниками.

Юрий Владимирович, общаясь со своей теткой, искоса поглядывает на фарфоровую статуэтку солдата с автоматом за спиной и гармонью в руках. Заметив это, Андрей взял солдатика с полочки и поставил на ладонь со словами:

– Вот он – воспетый известным поэтом, солдат – Василий Теркин.

Лицо председателя засияло радостью, это заметно выдает беспокойная бровь и он сказал:

– Я коллекционирую фарфоровые безделушки, может, уступишь Ваську с гармошкой?

– Бери, если нравится, – добродушно отвечал Андрей.

Вездеход стоял на краю болота, густо поросшего кустарником осины, березняка и ивы. Лучшей кормовой базы для лосей не бывает.

Егерь выпустил из фургона лаек. Оказавшись на свободе, они радостно сновали вокруг машины, поднимая ногу на колесо, совершая утренний туалет. Наблюдавший за происходящим, Радузов спросил Андрея:

– А знаешь ли ты, почему кобель поднимает ногу на забор?

– Я об этом как-то не задумывался.

– Кобель поднимает ногу для подстраховки, чтобы забор не упал.

– Смешно, – хохотнул егерь.

Собаки исчезли в лесу, чтобы обнаружить зверя, требуется время. Ведь еще неизвестно, куда преследуемый лось их поведет.

Бывает, поднятый с лежки сохатый сначала уходит в сторону севера, а затем бежит навстречу потоку воздуха, несущему ему информацию об опасности впереди. Зверь прекрасно видит и слышит, а чутким носом фильтрует воздух. В том и состоит искусство охоты, что охотник все просчитав, зверя все-таки добывает.

Но пока не слышен лай зверовых собак. В лесу полная тишина, только очень далеко иногда крикнет ворон: «Кронкрон», да ему ответит другой: «Дрон-тон». Эти иссиня-черные крупные птицы всегда на посту. Они видят и слышат все, что происходит в лесу. Бывает, охотники только стрельнут, а ворон, шумно махая крыльями, уж тут как тут: прилетел на разведку, чтобы узнать, кого «замочили»?

Радузов, выйдя из кабины, устало размял спину и плечи, а затем повернулся к колесу.

Егерь пошутил:

– Председатель, почему ногу не поднимаешь?

– Да здесь нет забора, – ухмыляется Радузов.

Он, оглядев округу, скучно философствует:

– Да-а, у верблюда два горба, потому что жизнь-борьба. Часто люди сознательно нарушают установленный законом порядок, покушаются на святое, губят природу, нелегко этому противостоять. Одному мне, что ли это нужно? Жизнь одна, хочется пожить как подобает, но где на все найти средства? Я предполагаю лучше иметь не 100 рублей в облигациях, а 100 друзей в организациях – так жить проще.

– Конечно, проще, так и нужно, – поддержали друзья Радузова.

– Что наша жизнь? – продолжал председатель, – для женщин мы нужны лишь в роли осеменителей, да для роли солдата – защитника их жизни. Но, честно сказать, нам без этих баб скучно, неинтересно, хотя, они и требуют немалых расходов.

Соколов, слушая речи председателя, усмехнулся: «У этого человека для хорошей жизни есть все и даже больше, но он еще чем-то озабочен».

Наконец, по другую сторону болота подали голоса собаки. Охотники, схватив ружья, приготовились к стрельбе, но егерь тихо приказал:

– Спокойно… надо выждать время, сейчас все должно решиться. Если зверь пойдет в какую – либо сторону, то нам нужно бежать на перехват. Если собаки будут лаять на месте, будем подходить с разных сторон, но так, чтобы лося не подшуметь.

По опыту егерь знал, что зачастую, если собаки работают на одном месте, то они облаивают корову с теленком. Лосенок в страхе прижимается к матери, а мать, защищая дитя, топчется на месте, готовая острым копытом ударить нападавших. Так лосихи отбиваются от волков.

Быки предпочитают уходить от нападающих врагов густой чащей, лишая их маневра.

Но что там, за болотом, пока неизвестно. Соколов решает идти краем болота, обходя кустарники с подветренной стороны, а охотникам велел двигаться на лай.

Радузов и его друзья ушли и, вскоре раздались выстрелы. Голоса собак на время стихли. Андрей подумал, что охота закончилась. Он уже повернул назад, как снова послышался азартный лай. На этот раз собаки удалялись в глубь леса, и егерь понял, что зверь уходит, наверняка, серьезно раненый. При отсутствии погони лось бы лег и, истекая кровью, подняться бы уже не смог.

Лайки не отступали, лось вынужден уходить; в такой ситуации он может идти десятки километров.

Собак бросать нельзя, часто на их голоса спешат волки, тогда собаки и ослабленный лось становятся добычей для хищников.

Подобный случай у Соколова уже был.

Егерь окликнул охотников, но ответа не получил, а голоса собак удалялись все дальше и дальше. Андрей вышел на следы погони и пошел на лай.

Однажды, остановившись передохнуть, Андрей обратил внимание на странные поперечные бороздки на снегу, будто от ударов палкой. Егерь такого еще не видел и потому мучился в догадках: «Быть может на рогах браконьерская петля-обрывок стального троса?»

Егерь глянул на часы. День клонился к закату, вот-вот наступят сумерки, а далее – холодная зимняя ночь. Гон по сосновому бору уже продолжается третий час, хотелось перекусить.

Вероятно, уставший зверь тоже остановился, еще усилие, и Андрей вдруг увидел лосиху на расстоянии верного выстрела. При виде ее у Соколова дрогнуло сердце: кость передней ноги животного была перебита выше колена. При движении перебитая часть болталась по сторонам. Лосиха была обречена на гибель.

Без всякого желания егерь выстрелил. Она медленно опустилась на холодный окровавленный снег с широко открытыми глазами, глядя в серое небо, как будто пытаясь там отыскать своего горбоносова сыночка. Она так и затихла, глядя застывшими глазами на мир, в котором жила.

Соколов, устало прижавшись к сосне, смотрел на загубленную лосиху-мать, давшую не одно поколение животных этой грешной земле.

Успокоившись, егерь осмотрелся вокруг. «Куда же это меня занесло?» – думал он и, чтобы не блуждать, решил идти обратно по своим же следам.

Уже была глубокая ночь, когда Соколов вышел на дорогу, по которой приехали в лес.

В фургоне вездехода топилась буржуйка, слышались подвыпившие голоса. Андрей, постояв у машины, чтобы перевести дух, поднялся к охотникам. Его радостно встретили с чаркой водки:

– Давай, выпей с устатку, – предложил Радузов, – славный выдался денек. Закуси, вот, трофейной печеночкой.

– Вы в кого-то стреляли? – поднял глаза егерь.

– Лосенка взяли, – довольно отвечал председатель.

– Но, ведь в вашей лицензии разрешение на добычу быка.

– Ты, егерь, не переживай, мы в своем ведомстве разберемся, что к чему. А ты куда на весь день пропал?

– Тропил вашего подранка… Кто лосиху ранил? – возбужденно спросил Соколов.

– Да хрен его знает, все стреляли. Лосенок упал, а корова убежала. Ну и в какое место мы ее?..

– Она была обречена, – невесело отвечал Андрей.

– Но ты ее добил?

– Пришлось.

– Вот и прекрасно, – воскликнул Радузов, – день не пропал даром. Утречком тушу освежуем.

А егерь Соколов про себя рассуждал: «На сегодня сценарий охоты с двойным нарушением правил закончился. Убийство лосенка и его матери произошло по вине председателя районного комитета по экологии и природопользованию».

 

Глава 13

На очередном плановом сборе Андрей встретился с Владимиром Архиповым.

– Как дела коллега, как самочувствие? – спрашивал он.

– На прошлой неделе хорошо промышлял; добыл двух куниц, двух бобров, отстрелял крупного рогача. Ведь, чем больше вес зверя, тем больше навару, чистого мяса вышло 200 кг. Приемная цена – 0.78 копеек за килограмм, в итоге получаем 156 рублей, это почти две месячных зарплаты.

– Поздравляю с удачей, а куниц капканом взял? – интересовался Андрей.

– Нет, только из-под собаки… эта Теща лесника прекрасно работает, – засмеялся Архипов, от этой Тещи я заказал себе щенка. Один бобр оказался с черным блестящим мехом, правда, сдать его на склад не пришлось – Радузов выпросил.

– У тебя был Радузов? – удивился Андрей.

– Да, председателю не откажешь, тем более, что в армии служили вместе. Вот и выполняю некоторые его просьбы.

– Какие, если не секрет?..

– Наряд на хвойный лес выписал на себя, а передал ему, да еще на одного мужика из нашей деревни наряд выписали, – рассказывал Архипов.

– Володя, наш председатель не дворец ли строит, у всех лес берет, – спрашивал Андрей.

– Дом у него есть, дача есть, а из бревен по нарядам он пилит доски и продает частникам. Это его бизнес и хобби.

После очередной планерки, прибыв домой, егеря, расставив ловушки, занимаются изнурительной охотой на копытных зверей, до запрета охоты меньше месяца.

У кого есть зверовые лайки, тому с собаками охотиться проще. Довольно часто поднятые ими лоси на месте не стоят, уходят так далеко, что бывает не слышно лая преследуемых их собак.

Охотник спешит. Его застает ночь, приходится разводить огонь и ждать прихода собак. Промысловик нетерпеливо стреляет в воздух, этим подзывая собак.

Ночью в лесах хозяйничают волки, ориентируясь на собачьи голоса, они легко настигают их, съедая на месте.

К своим помощницам – пушистым лаечкам, охотник привыкает, как к родному человеку. Пропавших собак он долго ищет по ближним деревням и лесным поселкам, опрашивая население. Ночью выходит посмотреть во дворе, но сердце его не заколотится в радости – вольеры пусты. Охотник молчалив; ни вино, ни объятия женщины его не вдохновляют.

Егерю Соколову ситуация потери собаки знакома: «Ох, как он не любит волков».

Однажды всех егерей и промысловиков пригласили на республиканское совещание по борьбе с волками.

Выступал сам начальник государственной инспекции Геров Валентин Юрьевич:

– В наших лесах волков за последнее время развелось много. От нашествия этих серых разбойников страдает сельское и охотничье хозяйство. Хищники уничтожают скот, а также поголовье диких копытных. Штатные работники охотхозяйств ослабили работу по уничтожению волков, и это я ставлю им в укор.

Добыча хищников, конечно, дело не легкое, требует определенного опыта, навыков, даже промысел флажками, капканами не дает нужного результата.

В настоящее время Главохотой разрешено уничтожать волков ядохимикатами. Этот яд называется – фторацетат бария, и требует осторожного обращения и применения.

Капсулы нужно закладывать в тушки хищных птиц или падшего домашнего животного и выкладывать приманку в местах, посещаемых волками.

Насчет приманки егерю Соколову повезло, в личном хозяйстве тракториста Ивана пала корова. В семье горе большое, детки остались без молока.

За бутылку жидкой валюты хозяин отдал егерю труп коровенки и вывез ее в лес.

Соколов начинил тушу ядом, как учили и, замаскировав следы, удалился. А потом много дней издали вел наблюдение, но волков все не было. Снегу в лесу еще немного, наступила оттепель, волки в это время успешно добывают бобров или отбивают молодняк лосей и кабанов.

Шли дни, недели…

На очередном сборе в конторе госпромхоза Андрей узнает о серьезном заболевании у малолетнего сына егеря Архипова.

Соколов участливо спрашивает:

– Болезнь излечима?

– Возможно, излечима, но наши врачи только руками разводят.

– И что на это отвечают эскулапы?

– Рекомендуют консультации и лечение у столичных врачей, профессоров. Но на это нужны такие финансы, каких у меня нет.

– Да-а, ситуация незавидная, – прикусив губу задумался Андрей, – но, вдруг оживленно сказал. – В нашей системе деньгами располагает наш общий друг – твой армейский товарищ – Радузов, ты его ценными шкурками одаривал и вообще… Он должен дать в долг.

– Я его об этом уже просил, – невесело отвечал Архипов.

– Ну и что?..

– Он сказал, что наличных денег у него нет, а снимать с депозита нельзя.

Андрей удивляется:

– Как так – нет денег? Кто в это поверит, да он просто хитрит!

Андрей копил деньги на покупку собственного снегохода «Буран» – это лучшая зимняя вездеходная техника. Для промысловика она просто необходима, ведь служебной техникой директор госпромхоза своих егерей не снабжает.

Соколов, глядя на переживания Архипова за сына, решил накопленную сумму передать на лечение, коротко сказав:

– Володя, жди меня завтра!

На следующий день Соколов с деньгами попутными машинами добрался до деревни, где с семьей проживал егерь Архипов.

Здесь у входных дверей он увидел священника Георгия, обметающего веником снег с обуви.

У Андрея екнуло сердце, мелькнула страшная мысль: «Уж не умер ли сын?»

Батюшка пришел к больному провести таинство причащения. А после молитвы, отец Георгий в семейном кругу повел беседу. Его внимательно слушали хозяин дома, его жена, бабушка, дочка и приехавший сюда Андрей. Батюшка поведал:

– Ребенок и страдание, как это осмыслить, как вынести? И вот ропот: если, мол, Бог справедлив, то, как он допускает страдание детей? Да, Бог справедлив. Он не учит нас грешить. Для нас не был бы труден вопрос, за что страдают дети, если бы в этом, как и во всем, мы взирали на Христа Спасителя, соизмеряли с ним всю нашу жизнь. За что страдают дети? За что страдал сам Спаситель? Ведь он безгрешен. Каждый рождающийся в мир младенец несет на себе печать первородного греха. А Господь и того не имел. Он – чище любого ребенка – страдал, и как!.. Вот и ответ на вопрос: «За что страдают дети?» За наши грехи. За наше нерадение о спасении их душ, о своем спасении. Наша родительская задача состоит не только в том, чтобы обеспечить детям физическое существование, но и прежде всего – духовно воспитать их, открыть им путь к Богу. Вот слова Спасителя. «Не препятствуйте им приходить ко Мне.» Если мы не приводим ребенка в Храм, не учим его молиться, если у нас дома нет иконы, Евангелия, если мы не стараемся жить благочестиво – значит, мы препятствуем ему приходить ко Христу. И в этом – наш самый главный грех, который ложится и на детей. Вот почему за наши грехи страдают дети, даже если они невиноваты. Мы с ними связаны невидимой нитью, в них – наши кровь и дух. Если бы они не были нашими детьми, они не страдали бы за нас. Но тогда бы они от нас и не родились бы. Грех потому и есть величайшее зло, что от него страдают невиновные. Но потому же закону страданиями искупаются грехи других.

Два с половиной года назад ко мне на исповедь пришла больная девочка из детского дома. Она не могла связать двух слов, крутилась, как волчок, ее ненормальный взгляд, постоянные гримасы, весь вид ее говорил о неполноценности. И вот она стала исповедоваться и причащаться каждое воскресенье.

Через год у нее появилась потребность подробнейшей исповеди, девочка стала вести такую старательную духовную жизнь, о которой не подозревают даже те люди, которые считают себя глубоко верующими и церковными. Она стала постоянно молиться, бороться с дурными мыслями, прощать обиды, терпеть все. В течение нескольких месяцев она научилась читать и писать, у нее прошли все признаки дебильности; на лице изобразилась печать духовности; во всем, что она говорила и делала, было чувство и рассуждение.

Если после этого соберутся все умники мира и представят мне самые точные доказательства того, что Бога нет, я с печалью погляжу на них…

Андрей, слушая священника, все больше думает о жизни – как она не предсказуема и противоречива…

Все чаще на пути Соколова появляется председатель Радузов, вот и сегодня он встретился с ним в конторе, когда тот выходил из кабинета директора госпромхоза. Он приветствовал егеря:

– Привет охране природы!

– Привет, – отвечал Соколов.

– Как здоровье твоей матушки и моей тети?

– Спасибо, Юрий Владимирович, пока все хорошо. Матушка часто вспоминает молодость, иногда песни поет старинные.

– А ты-то как? – вежливо интересуется Радузов.

– Как видишь, работаю.

Председатель, взяв Соколова под локоток, заговорил вкрадчиво:

– У меня к тебе дело, можно сказать по поручению самого министра экологии и природопользования.

– Какое дело? – насторожился Соколов.

Радузов вытащил из кармана фирменный бланк.

– Вот по этой лицензии надо отстрелить лося.

Соколов, глянув на документ, недовольно пробормотал:

– Но это же лицензия на быка, по которой уже отстреляли корову с теленком. Разве ты это разрешение не оформил, не отчитался?..

– Андрей, ты, как ребенок, тебе ли об этом рассуждать? Эти вопросы решает наш министр. Из сохатого сделаем колбасу, и тебе будет доля. Плохо, что ли для твоей семьи? С министром надо жить дружно, вдруг, где – то в организации спишут Г азик, тебе его продадут по дешевке. Тебе еще не надоел что ли твой мотоцикл?

Соколов, слушая обещания начальника, подумал: «Егерю для работы иметь вездеходик – это мечта, авось министр поможет с техникой. Некоторые промысловики имеют автомобили, и дела у них идут лучше, чем у других».

Андрей, глянув председателю в глаза, спросил:

– Говоришь, и колбаса будет?

– Будет-будет, я тебе говорю!

Егерь взял документ, положил его в полевую сумку.

– А когда мясо сделаешь? – нетерпеливо спросил Радузов.

– Как только, так сразу, – пожал плечами Соколов.

… Тетя Нина сдержала обещание и пригласила священника Георгия в дом инвалида дяди Коли.

Батюшка пришел с кадилом для освящения жилья старика, дабы изгнать всякую приходящую к нему нечисть.

Войдя в дом, он прежде помолился на икону в углу, зажег свечу, задымил кадило, и, размахивая им, стал ходить по дому, читая Псалтырь.

Батюшка остановился возле стола, воззрил взгляд на пустую бутылку. Он молча присел на табуретку и, глянув на старика, успевшего переодеться в чистое белье, нравоучительно пробасил:

– А вот водку, Николай, в твоем возрасте пить не потребно: это сила дьявола, она губит человека. Не потому ли к тебе сатана по ночам является?

– Да я только на праздник Покрова и выпил – то, – оправдывался дядя Коля.

Батюшка продолжал:

– О влиянии алкоголя мудрец Анахарсис говорил:

– Первая гроздь – услаждения, вторая – упоения, а третья – печали.

Философ сие толковал так: умеренное употребление вина служит человеку в удовольствие и во здравие, ибо и жажду утоляет, и желудок укрепляет, и сердце веселит человеку; неумеренное же потребление пробуждает ссоры, возжигает гнев, возбуждает на брань и побои, за чем следует обыкновенно не мало скорбей. Но, если внимательно рассмотреть силу пьянства, то найдем не три нравственных грозди, а целых десять, приносящих человеку вред и печаль…

Батюшка, огладив свою черную бороду и, облизав пересохшие губы, продолжал:

– Хочу огласить вам помыслы этих гроздьев.

Тетя Нина, пришедшая в дом к соседу с батюшкой Георгием, поправила платок, почесала нос, приготовилась слушать.

– Так вот: первая гроздь – есть помрачение ума, потемнение рассудка, потеря сознания, ибо от желудка, переполненного вином, винные пары поднимаются в голову, действуют на мозг и возмущают ум. Потому многие в состоянии опьянения не помнят себя, сами не знают, что делают и что говорят, точно безумные, и, что бы ни случилось, будь это – зло, бесчестие, побои, назавтра они ничего не помнят.

Дядя Коля, хотя пьяницей не является, но раз пришлось быть участником поучительной лекции, согласно кивает головой.

– Вот о чем гласит вторая гроздь – это бесстыдство: пьяный ни кого не стыдится, но, потеряв совесть, произносит скверные, хульные, нелепые оскорбительные слова.

Третья гроздь с лозы пьянства – есть не соблюдение тайны. Пьяный откровенно рассказывает всем и каждому все тайны, свои и чужие, которые тщательно скрывал в глубине своей души, сохраняя их в молчании, когда был трезв. И как обычно пьяному извергать пищу из желудка, так же обычно и тайны открывать: пища и тайны в пьяном не держатся. Но, завершая, я хочу рассказать о десятом, самом горьком плоде пьянства. Это есть всеконечная погибель души… Другие грешники, когда настанет их смертный час, могут каяться и сожалеть о грехах своих, потому что их ум трезв, а умирающий пьяница как может покаяться, когда он не помнит себя, когда он не осознает, что наступает его смерть, которую он вовсе не ожидал? А для умирающего без покаяния гиена огненная неизбежна.

Вот таковы нравственные гроздья сего пьянства, хотя на вкус эти плоды и кажутся вначале сладкими, но потом эта сладость превращается в горечь желчи, в яд змиев и аспидов.

 

Глава 14

Ранним утром егерь Соколов в охотничьем снаряжении вышел из дома. Ночью завывала метель, намечалась охота по свежей пороше.

Вообще снегу этой зимой навалило предостаточно, даже на вездеходах местами не проехать. Теперь в почете лыжи, желательно обитые камусом. По такому снегу и собак брать дело бестолковое – вымотаются за час пути.

Андрей с лыжами на плече до леса шел по наезженной дороге, а у квартальной просеки, разделяющей кустарник и медноствольный сосняк, встал на лыжи.

В большом лесу весь день слышен дробный стук труженика дятла, добывающего себе прокорм, да попискивание голодных синиц.

На зеленых лапах елей лежат снежные подушки, каждая веточка дерева напудрена инеем.

Над головой серо-синее небо, там, в высоте неторопливо плывут чистенькие, пушистые облачка. Солнце, пробившись холодным, но ярким светом, празднично преображает всю округу. В такую погоду не на охоту ходить, а гулять по лесу с любимой девушкой.

Под широкими охотничьими лыжами крахмально поскрипывает белый снег, в голове Соколова роятся мысли прошлых воспоминаний о городской жизни.

Работа в Театре оперы и балета связана с общением творческих людей, создающих шедевры живописи, музыки, поэзии. Соколов лично знаком с известными прозаиками, поэтами, на стихи некоторых из них композиторы написали музыку. Такой союз творцов приносит рождение на свет новых песен.

Какие бы не были произведения авторов: от простого тонического стихосложения до большой поэмы, все это в малом и большом создано для души и светлого разума человечества.

Андрей когда-то любовался пластикой и грацией мастеров хореографии, в его памяти часто оживают танцующие Терпсихоры и, конечно, вспоминает свою первую и несчастливую любовь – балерину Жанну.

Егерь легко идет на лыжах, и радость наполняет его грудь при виде лесных просторов, как будто давно знакомых, но всегда манящих и будто скрывающих какую-то тайну.

Соколов дружит с поэтом Геннадием Смирновым, издавшим несколько стихотворных сборников. Одно из его стихотворений ярко впечаталось в память, оно – отражение философского нравственного и земного бытия человека, живущего на земле.

Андрей вспоминает рано ушедшую балерину Жанну, с ней нередко гуляли они по парку. Их разрумянившиеся лица пылали жаром молодости.

Но больше нет любимой девушки Жанны и нет в сердце Андрея былой радости.

Теперь у Соколова другая жизнь – жизнь, связанная с охраной природы. Он задумывается: «Охраняя и преумножая животный мир, егерь невольно вмешивается в его генетические процессы. Отстреливая по разрешениям копытных зверей, он по сути становится разрушителем генофонда. Конечно, не по своей воле. Процессом регуляции животного мира занимаются государственные министерства и ведомства, а егерь является рядовым исполнителем этих законов и приказов.»

Скучным однообразием похрустывает под лыжами снег. В целом, рассуждая об охоте и в то же время об охране фауны, Соколову припомнился фрагмент стихотворения известного классика Н.А.Некрасова про дедушку Мазая и зайцев:

Промысловик идет по глубокому снегу, переваливаясь с боку на бок, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание, вытереть взмокшее лицо.

Попадались старые, занесенные снегом следы, но охотник наткнулся на свежие переходы еще не скоро.

Но вот он остановился. В снегу отпечатки копыт все равно не увидишь. Кто другой растерялся бы в раздумье: «В какую сторону лоси ушли?»

Но у егеря с этим проблемы нет. Только глянув на бороздки на снегу, оставленные копытами, Андрей понял, что сохатые, покормившись ветками ивы и молодых осинок, из болота направились в старый лес на отдых.

Охотник доволен, ведь пробиваясь по чаще, сбивая снежную крупу, царапая лицо и одежду, – занятие не из приятных.

Перед троплением зверей Соколов снял с плеч рюкзак, напился чаю из термоса. Затем надел на себя белый маскировочный халат, зарядил карабин.

Опытный охотник знает, что сытый лось уходит на сухое место, и довольно часто, сделав круговое движение в виде полузамкнутой кривой, ложится на отдых недалеко от своего следа, чтобы вовремя обнаружить своего преследователя.

Промысловик крадется, не создавая шорохов, обходит деревья, кустарники.

В бору видимость хорошая, не то, что в чащобе, где пули дают рикошет.

Вот меж стволов старого леса нарисовалась поляна, поросшая молодой березой.

Соколов, держа оружие наизготовку, подходит с подветренной стороны, но в зарослях раздается хруст снега и веток. Охотник видит голову зверя и… стреляет! Еще слышен треск сушняка, ломаемого грудью и рогами удаляющихся лосей. Соколов думает: «Вот тебе и охота методом тропления. Крался-крался, спина взмокла, а увидев цель, запуделил мимо. Но делать нечего, надо обследовать место».

Он пошагал вперед, и в кустах, к большой своей радости, увидел бурую тушу зверя.

Андрей насчитал на рогах по девять отростков с той и другой стороны: «Знатные рога, редкий трофей, – подумал егерь, – такую корону не стыдно выставить на слете охотников.»

Поверженный зверь лежал огромной бурой глыбой, в его больших лиловых глазах отражалось синее небо с медленно плывущими облаками.

Пуля стрелка сразила его в голову, лось упал без мучений, вероятно, даже не поняв, что произошло.

Охота завершилась удачно, оставалось зверя освежевать и, разделив на части, на своем хребте вытащить тушу из тайги к ближайшей дороге.

Измученным, с разболевшейся спиной, егерь пришел домой ночью, а утром ему следовало идти на почту, звонить Радузову: «Приезжай, дело сделано».

Получив сообщение от Соколова, Радузов явился незамедлительно. Его вездеход, обустроенный нишами для незаметной перевозки лесной продукции, остановился возле дома егеря в тот же день.

Юрий Владимирович так спешил, что даже не нашел времени зайти в дом, чтобы поздороваться со своей тетей.

Машина мчалась в тайгу. Ехать на мягком сидении, это не на лыжах идти десятки километров.

Радузов разговорчив, весел. Еще бы, за добычей едет.

Соколов же, уставший после охоты, с не проходящей болью в спине, ликования не проявлял.

Председатель, похлопывая родственника, выспрашивал:

– А что, лось-то не маленький?

– В чистом виде и без рулек, центнера два будет.

– Ого, знать старый сохатый попался! – воскликнул Радузов, его бровь задергалась от радости. – А рога большие?

Соколов отвечал:

– По девять отростков на каждой стороне.

– Ого, я их на стену повешу!

Андрей разочарованно посмотрел в лицо председателя. «Вот те на-а, он и рога забирает?!» – подумал он, а вслух сказал: «Ты и копыта забери, они тоже большие».

Торная дорога закончилась, дальше начиналась лыжня егеря. За мясом интеллигенции далеко ходить не придется. Соколов вытаскал все к дороге. Друзья, приехавшие с Радузовым, думая, что туша лося у егеря во дворе, приехали в ботиночках. Утопая по колено в снегу, перепачкавшись кровью, они тихо ругали охотника, что не сумел все приготовить по-человечески.

Уложив и спрятав продукцию в нишах, председатель встрепенулся:

– А где же мои рога?

– Твои рога дома, – пошутил подвыпивший друг.

Но Радузов не обратил на него внимания.

– Извини, Юрий Владимирович, рога остались на голове, а притащить ее сюда уже не хватило сил, да и темень наступила, хоть глаз выколи, – оправдывался егерь и, достав из кармана лицензию на отстрел быка, продолжал, – Юрий Владимирович, дело сделано, давай заполняй собственной рукой и подпись ставь. Документ выписан на твое имя.

– Зачем? – недоумевал председатель.

– Ну, как же, такой порядок отчетности!

– Да, не мудри ты, охоться по ней, стреляй лосей! – уговаривал Радузов.

– И тогда у меня будет свой Газик? – спросил Соколов.

– Какой Газик? – переспросил председатель.

– Помнишь, тобой обещанная машина?

– А-а, ну да, но к министру с пустыми руками не пойдешь ведь. Ты понимаешь меня, брат?

Соколов, опустив голову, пробормотал:

– Теперь понимаю.

Андрею вдруг стукнуло: идея приобретения вездехода через министра – это блеф. Не думал Андрюха, что родственник станет с ним хитрить, извлекая выгоду для себя. Но, егерь, переборов смятение, смело глянул на председателя:

– Значит, для того, чтобы купить списанную машину, надо еще стрелять лосей?

– Да!..

– И колбаса у меня будет? – подмигнул Андрей.

– Конечно! – обрадовался Радузов, похлопывая родственника по спине.

Но родственник, отступив назад, сказал:

– Извини Юрий Владимирович, но лосей добывай сам. У тебя есть карабин с оптикой, вездеход, друзья. Я спину сорвал, когда еще в лес выйду?

Егерь, гордо повернувшись, зашагал в обратный путь, плотно сжав губы.

На следующий же день Радузов позвонил директору госпромхоза:

– Алло, Терентий Иванович, я чего звоню-то? От твоего егеря Соколова толку мало. Сколько мне еще лицензию в кармане носить? Надо от таких работников избавляться. Это говорю тебе я – председатель районного комитета экологии и природопользования Радузов Юрий Владимирович.

.. Дня через два, немного подлечив спину, Андрей решил осмотреть в лесу начиненный ядом труп коровы. Ночью была метель, а днем распогодилось, даже солнце пыталось прорваться сквозь рваные облака.

Еще издали егерь обратил внимание на крики хищных пернатых.

Подойдя к приваде, Соколов увидел много волчьих следов.

Под лапами елей следы видны хорошо, но на чистом открытом месте следы задуло основательно.

Волки труп обглодали так, что оголились кости. Из этого следовало, что яд наверняка попал в желудки хищников, хотя отравленный зверь может уйти за многие километры.

Андрей внимательно обследует место. Первого разбойника он обнаружил под густой поваленной валежиной: то был крупный матерый самец. Второй оказалась матерая волчица.

Каждый зверь, особенно кобель, весили не менее шестидесяти килограммов, но зверей здесь было больше – целая стая, но остальные ушли чистым местом, а метель схоронила их следы.

Егерь тщетно искал волков, и лишь через год лесники нашли останки четырех хищников при работах в лесных культурах.

Начало работы с ядом дало хорошие результаты.

Неумеренный в желаниях районный председатель организует добычу лося, утром он приехал в деревню Архиповку к потомственному охотнику Володе Архипову.

Радузов зашел в дом с тортом в руке.

Хозяин пригласил гостя за стол, накрытый клеёнчатой скатертью. Пришелец не отказался.

Хозяйка принесла жареную на свином сале картошку да кринку молока, а сама удалилась за перегородку, откуда слышался плач нездорового ребенка.

Душевный, как раньше, разговор не клеился.

Председатель что – то рассказывал об экологических проблемах в его районе; что некоторые ответственные лица не выполняют его предписаний.

А Архипов, ковыряя вилкой поджаренные дольки картошки, в знак согласия кивая головой, думал о больном ребенке и недостающей сумме на лечение.

Егерь Соколов приезжал, отдал имеющиеся у него деньги, но этого оказалось недостаточно.

Архипов обращался в бухгалтерию леспромхоза, но в связи с отчетами в конце года, выдать денег ему в подотчет отказали.

Друг Радузов, с которым служили в армии, тоже сказал, что денег в наличности не имеет. Вот эти мысли донимают егеря Архипова не первый день.

Глядя на чирикавших за окном воробьев, Радузов примолк, но, глянув на Архипова, усмехнувшись, заметил:

– Вот, птахи малые, и те на своем языке бранятся за еду, обсуждают вопрос выживания. Что же говорить о человеке? Ведь никогда не помешает иметь в запасе лишний кусок.

На что Архипов отвечал:

– У меня своих животных полон двор: корова, свиньи, куры, гуси, овцы для шерсти. Правда, корма дорогие. Так что у природы лишнее не беру.

– Да, конечно, хорошо вам в деревне живется, не то, что нам в городе. В городе лосятины не купишь, – жалуется Радузов.

– А ты переселяйся в деревню, будешь пахать и обрабатывать землю, домашний скот кормить! – советует Володя.

– Ну, ты и сказанул! – возмущается председатель. – Если все уедут в деревню, то кто будет в городе руководить? Я к тебе, Володя, приехал по делу – надо по лицензии лося отстрелять.

Егерь Архипов, взглянув на знакомый документ, посмотрел в глаза Радузова.

– Юрий Владимирович, так по этой бумаге я тебе уже двух сохатых добыл.

– Ну и что, добудь еще одного!

– Как-то нехорошо получается, это очковтирательство, что ли? А я выходит, пособник этому, так что ли?

– Тебе-то что с того? – рассуждал председатель, – надо уважить министра.

Володька, почесывая подбородок, подумал: «Вот бы министр меня уважил – дал бы денег на лечение. Но, видимо, судьба такая, простому человеку по коврам не ходить. До министра далеко, а друг, с которым вместе в армии служили – вот он, состоятельный, обеспеченный, а помощи от него не дождешься: свой карман ближе к телу».

Володя смело сказал председателю в глаза:

– Юрий Владимирович, у тебя винтовка – то с оптическим прицелом, на твоем вездеходе в любую глушь проберешься. Почему бы тебе самому не попытать охотничью удачу?

– Ты знаешь, некогда мне заниматься охотой, у меня район большой, всюду нужны глаза, чтобы порядок был. Ты меня понимаешь, друг?

– Конечно, понимаю, но и ты меня пойми, мне не до охоты. Я собираю средства – сына везти на лечение в столицу.

Как только не уговаривал его Радузов, но Архипов выполнить его очередную просьбу отказался.

…В гараже госпромхоза переполох, поломались сразу несколько машин.

Поставщик продукции в лице директора Терентия Ивановича волнуется – срывается план по вывозке заготовленного сырья. Он взывает о помощи, звонит начальнику лесопромышленного участка товарищу Крикунову:

– Алло, Емельяныч, выручай, пожалуйста, запчастями для ремонта машин. Просто беда… Конец года, а я не успеваю вывести продукцию. Ведь мы друзья, выручай!

– Помочь бы можно, да желания нет, – сердито отвечал Крикунов.

– Виктор Емельянович, а что случилось? По какой такой причине отказываешь, а?

– Разве ты не знаешь, что твой егерь Соколов у меня осенью отобрал два ружья, ребенка обидел – сына моего.

– Соколов у тебя ружья отобрал?

– Да.

– Не знал я про это дело, честное слово, не знал. Ох, уж я разберусь с ним! С работы уволю к чертовой матери! – кричал в трубку Терентий Иванович.

Директор госпромхоза отправил Соколову телеграмму: «Срочно явиться в контору».

Получив телеграмму от шефа, Андрей был удивлен, ведь никогда он еще подобного сообщения с места работы не получал.

На следующий день егерь попутным транспортом добрался до усадьбы госпромхоза и зашел в кабинет.

– Здравствуйте, Терентий Иванович. Вызывали?

Шеф, оторвавшись от бумаг на столе, пробормотал:

– А-а, явился – не запылился. Ты что вытворяешь?!

Соколов насторожился, молча ждал развития дальнейших событий.

– Где ружья начальника Крикунова?

– Как полагается, сдал в охотинспекцию вместе с протоколом изъятия, – объяснял Соколов.

– А почему ты мне – своему начальнику об этом не доложил? А?

– Я докладывал, но Вы были заняты, сказали, чтобы вопросы по нарушениям правил охоты решали напрямую с управлением охотинспекции.

– Возможно, я и был занят, ведь я без дела не сижу, но, почему ты не доложил вторично? – кричал директор. – Ты подвел меня, ох как подвел! Почему до сих пор не помог председателю комитета природопользования, почему лося не добыл?

– Я добыл ему лося, – попытался спорить Соколов.

– Как же, он добыл ему лося? – шумел директор, – а председатель жалуется, что ты симулируешь помощь. Думаешь, я тебе поверю? Мне такие работники не нужны, вон из моего кабинета!

Глубоко оскорбленным, егерь возвращался домой. Проходя мимо дома колченогого дяди Коли, он увидел в его окне мигающий свет электролампочки. Это старик подает сигнал, приглашая зайти.

– Здорово, дядя Коля, – приветствует его Соколов при входе в дом.

– Здорово, Андрюшечка, что-то давненько тебя не видать. Думал, может быть, уехал куда? Я уж Люську спрашивал: «Где Андрей-то?», так она мне с обидой в голосе ответила: «Я ему не жена, он ко мне не ходит, откуда знать, где он… Наверное, по тайге шастает».

– Я, дядя Коля, сейчас из конторы домой иду.

– Чёй-то ты из конторы невеселый вертаешься, аль денег не хватило на то самое, чтоб с друзьями посидеть?

– У-у, куда тебя понесло, – отмахнулся Андрей, – не до того было, меня с работы выгнали.

Дядя Коля дернулся на стуле, будто ему иголку воткнули:

– За что такая немилость. Таких, как ты, грех увольнять.

– Эх, старик, тяжело в жизни неприспособленному. Не могу я пройти мимо нарушений и обмана, вот и пострадал.

– Эко диво, – качает головой старый, – конечно, за правду грех не пострадать. Бог наш – Христос страдал; многие пострадали по ложному обвинению. А ты в правду верь, она, как Бог – его не видно, но его влияние велико. Известно, мир противоречив, силы добра и зла, как мускулистые борцы, вцепившиеся в друг в друга, и каждый желает себе победы, – философствует дядя Коля. – Но ты, Андрюха, особливо не переживай, правда – она рано или поздно, все равно объявится.

По дороге домой Соколов рассуждал: «Терентий Иванович по характеру самовольник, наделенный властью и полномочиями. С работы уволить может запросто. А председательша профсоюза госпромхоза против директора не пойдет, потому, как они родственники».

Соколов вспомнил факт непорядочности руководителя.

В госпромхозе работала завскладом одинокая беззащитная женщина – Маша Колесникова. Являясь материальноответственным сотрудником, она под честное слово выдавала шефу материальные ценности в качестве подарков для его друзей. Директор обещал все взятое со склада списать, но так и не сделал этого.

В конце концов, ревизия обнаружила у Маши огромную недостачу, возместить ущерб она не смогла.

Состоялся суд, на котором Терентий Иванович отказался, что когда-либо что-то брал у Колесниковой, и обманутую Машу «упекли» в колонию.

На еженедельные сборы Андрей Соколов попасть не спешил; получить расчет и трудовую книжку он может в любой день.

Подойдя к конторе, он увидел сидящих на крылечке знакомых егерей, сюда народ выходит покурить и, конечно, поболтать.

Андрей прислушался, Колян Копылов рассказывал о вреде курения:

– Один мужик был заядлым курильщиком, отощал, начал сильно кашлять, заболел. Его уговаривали бросить вредную привычку, но больной с папироской не расставался и, в конце концов, умер от рака легких.

Вот однажды друзья пришли его помянуть и положили ему на могилку пачку «Примы» и стакан. И только стали поминать, как вдруг из земли показалась костлявая рука, а могильный голос недовольно прокричал: «Уберите на хрен эту дрянь!»

Колян Копылов довольно гоготал:

– Правду в народе говорят, что только могила горбатого исправит!

Егеря заметили коллегу и поинтересовались, почему он опоздал на работу.

А Соколов, улыбаясь, отвечал:

– Я теперь свободный человек, куда мне спешить? Мне Терентий Иванович расчет в любой момент выдаст.

А мужики ему чуть не хором отвечали:

– Не повезло тебе, Соколов, с Терентием Ивановичем ты больше не встретишься.

– Что такое… почему? – насторожился Андрей.

– Он теперь в городе живет, на повышение пошел!

Соколов присел на лавку, пробормотав:

– Вот так дела-а. А он меня грозился уволить.

– Не успел, его срочно отозвали. Теперь будем работать с новым директором. Правда, мы его еще не видали, – известил Копылов.

Миновали в историю снежная зима, голосистая пением птиц весна и жаркое лето. Наступила пора, о которой так написал поэт – классик:

У егеря Архипова собрались гости, в доме оживление: все внимание устремлено на выздоровевшего сына Антошку, у него День рождения.

Андрей Соколов подарил ему игрушечный вездеход. Колян Копылов, Данька Соболев и лесник Константин тоже принесли подарки.

В горницу вошла девушка, она сняла верхнюю одежду еще в прихожей и, войдя в зал, поздоровалась. Тут поднялся невообразимый шум. Ее обнимали родственники.

Володя объявил:

– Знакомитесь, это моя двоюродная сестра Вероника Уральская. Она – будущий врач, скоро выпускные экзамены.

Вся мужская половина разглядывала девушку как скульптурную композицию – так она была хороша.

Но Андрей знал, что внешняя красота, часто бывает обманчива; красивые бывают высокомерными. Но, несмотря на это, он цепко, не отрывая глаз, смотрел на Веронику.

Девушка, заметив это, стала тоже поглядывать в его сторону.

После знакомства, хозяйка Володи всех пригласила за стол. Стол большой, закуски много. Кому-то места достались на диване, кому-то на стульях. Соколов, чтобы видеть Веронику, сел напротив нее.

У мужчин в стаканах налита водка, у женщин в фужерах – шампанское.

Курносый хозяин дома в новой рубашке, аккуратно постриженный и гладко выбритый, произносит тост:

– Дорогие мои друзья, спасибо вам за материальную помощь. Если бы не вы, то вряд ли мы сидели сейчас за этим столом, празднуя День рождения нашего сына Антошки. Пусть удача не обходит вас стороной. Крепкого вам всем здоровья и счастья!

Володя почеканился с Андреем первым.

Соблюдая правило: между первой и второй промежуток небольшой, сразу же выпили еще по рюмочке.

Гости заметно оживились – пошли разговоры. Лишь Андрей молча поглядывал на гостью. Вероника в ответ улыбалась, обнажая ровный ряд белых зубов.

Разрумянившаяся бабушка Ольга встала со стула и, поправив сарафан, обвела всех взглядом и произнесла:

– Дорогие гости, сегодня радостный день. У моего внука День рождения. На будущий год он в школу пойдет, спасибо друзьям Володи.

Она хотела сказать что-то еще, но, прикрыв лицо ладонями, вдруг заплакала.

Сын, обняв ее за плечи, успокаивал:

– Мам, ну не плачь… ведь все обошлось.

– Да-да, сынок, конечно, но так страшно было за Антошку.

Старая женщина, всхлипывая и вытирая глаза платком, успокоилась.

Данька Копылов предложил:

– Тетя Оля, вы – известная певунья, спойте нам, пожалуйста.

– Уж и не знаю, получится ли? Давно не пела.

Люди за столом громко захлопали в ладоши. И вот она, волнуясь, запела чуть дребезжащим голосом:

Вся жизнь Ольги прошла в колхозе. Она часто вспоминает трудные военные годы, надорвавшие здоровье. Мужиков осталось в деревне – раз-два и обчелся, да и те непригодные для тяжелого труда. Всех пахотных лошадей в ту пору тоже забрали на фронт, вот и приходилось женщинам, надев на себя веревки, тащить тяжелый плуг – так пахали землю. Вырастив пшеницу и рожь, молотили снопы цепами.

Слушая грустную песню старой Ольги, Андрей шепнул Володе:

– У тебя случайно гармони нет?

– Гармонь есть, а кто музицировать будет?

– Тащи инструмент, разберемся.

Через несколько минут хозяин принес тальянку.

– Вот она – от отца осталась. Батька на ней плясовые играл и песни сопровождал. А мне музыка не далась.

Андрей, взяв гармошку в руки, только пальчиками пробежал по кнопочкам, а слушатели сразу поняли, что инструмент в руках мастера. Гармонист заиграл плясовую, гости пустились в пляс так, что половицы гнулись и стонали от топота ног, и дребезжали стекла в окнах.

Лесник Константин выдавал куплеты:

Фольклор продолжал Володя:

Только хозяин пропел последние слова, тут же запел Данька:

Куплетиста критикует Константин, он поет:

– Не в лад, не в склад, поцелуй у кошки зад. Не так надо, а вот так:

Андрюха тянет меха тальянки, она захлебывается в экстазе. Вот услышали голос Вероники:

Наплясались, насмеялись, даже жарко стало, сели за стол, хозяин наполняет рюмки. Вероника свой лафитник спрятала за графин.

Соколов, тряхнув густой шевелюрой, заиграл сердечную мелодию. И вот в горнице зазвучала душевная песня в исполнении Вероники:

Глаза певицы искренни в чувствах, ее щеки горят румянцем, она смущена.

Соколов, перебирая кнопочки, украдкой смотрит на ее вздымающуюся аккуратную грудь, все, более убеждаясь, что эта девушка чиста и добра, без корысти и фальши.

Вероника заканчивает учебу, она скоро станет врачом. Куда ее направят по распределению, она еще и сама не знает.

Веронику провожали до автобуса всей гурьбой. Маленький Антошка бежал впереди с прутиком, разгоняя кур и гусей с криком: «Прочь с дороги, моя тетя идет!»

Родственники целовались на прощание. Володины друзья пожимали Веронике руку, желая доброго пути и успехов.

Последним среди провожающих был Андрей. Он смотрел в ее большие глаза и с грустью думал: «Вот так в моей жизни всегда. Только встретишь девушку по душе, а уж пора расставаться, и, быть может, навсегда».

 

Глава 15

Властелин дремлет, держа ключ от врат государства. По его оригинально отмеченной лысине озабоченно ползает жирная муха, а в голове роятся мысли о перестройке жизни на свободолюбивый американский лад.

Под деревом, уж который год топчется не лис, а полупьяный койот.

Наконец, ключ падает и, подобно упавшему кусочку сыра из клюва вороны, оказывается во власти плута… Врата государства распахнуты настежь. С запада налетел ураган перемен.

Когда буря поутихла, растерянный народ увидел над своими головами выпущенного из бутылки Джина – пришельца дядю Сэма в черном плаще, черных очках, с торчащей бородой.

Этот великан идет по стране семимильными шагами, взмахами крыл плаща осыпает города зеленой волютой, громко распевая:

Дядя Сэм – властелин мира, он вскружил вождям голову. Они отказались от общей казны и общежитейских интересов, и отделившись друг от друга, объявили суверенитет и независимость – так не стало Большого Союза.

Разделенный на куски государственный пирог Сэму по нраву – так легче повелевать.

Сэм в чужих странах преобразил жизнь. Изменились люди: бывшие партийные товарищи превратились в господ.

Время поделило народ на богатых и бедных. Бедные, как собаки, рады брошенной кости.

А новые русские, чтобы стать еще богаче, убивают друг друга при дележке богатств экспроприированного. Появились ранее неведомые услуги киллеров.

Сэм не любит чужестранцев – россиян, ему в радость миллионы отравленных паленой водкой, поддельными лекарствами людей.

Широко шагая по стране, капитал устанавливает свои законы и порядки.

Властями продаются плодородные земли, а не перспективные, по их мнению, заброшены. Землепашцы остались без работы.

У охотников отобрали охотугодья. Их стали отдавать в аренду частным владельцам. Уж они – то знают, как извлечь из живой природы выгоду…

… Из порубочной делянки раздаются стуки топоров сучкорубов, да рокот мотора трелевочника. Густо пахнет хвоей и смолой-живицей.

К полудню бригада лесозаготовителей собирается на обед у погрузочной эстакады.

С появлением вальщика леса Чуракова Анатолия Петровича и его помощника Гурьева, идущих тракторным волоком, сучкорубы: Нина, мадам Люси и Санька Зубатов, воткнув топоры в дерево оглядываются на свою работу.

Тракторист Иван останавливает трактор, а чакеровщик Митрофан отцепляет привезенный воз бревен.

Иван останавливает мотор, наступает долгожданная тишина.

Как обычно, сиденье мастера леса Лопатина не пустует. Семен Иванович к обеду пунктуален. Обойдя все бригады, проверив их работу, возвращается на свой чурбак.

– Нина, – кричит мадам Люси, – захвати мою сумку!

– Не маленькая, сама сходишь, – задиристо вторит Санек.

– До чего ж ты вредный, Санька, нет, чтобы даме помочь, так он еще и дразниться. Ну и молодежь пошла! – сердится Люся Шпанко.

– Ты, Санек, чем спорить, рассказал бы чего, – просит Семен Иванович.

– И расскажу. Я вам поведаю о любви Пьеро к Мальвине из сказки про Буратино…

– Давай ближе к делу! – командует Митрофан, вынимая из сумки еду.

– Можно и короче, – продолжал Санек. – В общем, Пьеро танцует с Мальвиной, она спрашивает своего партнера: «Что вы ищите у меня на спине?». «Груди ищу!» – отвечает тот. «Но ведь груди бывают спереди», – поучает Мальвина. «Там я уже искал!».

Мужики грохнули смехом и разом посмотрели на мадам Люси.

В это время она, наклонив голову, смотрела на свои, едва выступающие из-под рабочей куртки бугорки, и, заметив взгляды мужчин, направленные на нее, воскликнула:

– А что это вы на меня так смотрите? У меня искать не надо! Ты бесстыдник, Санька, вот я тебе ужо покажу!

– Я бы с удовольствием посмотрел, – обрадовался Санька, подмигнув.

Вальщик Анатолий Петрович обращается к мастеру:

– Семен Иванович, новые времена пришли, вот зарплату не выдают третий месяц. Как дальше то жить?

– Как сказал главный правитель: «Жить будем плохо, но недолго». А если серьезно, как будем жить дальше, то об этом сказать пока никто не может. Прогнозируется, что леса России передадут в аренду частным лицам. Заготовкой древесины будут заниматься они.

В целях экономии бюджетных финансов Государственную лесную охрану упразднили; теперь тысячи лесников стали безработными.

В связи с падением гослесфонда объем заготовки древесины уменьшен. Частнику много рабочих не потребно, берет он только молодых и здоровых.

– А нам немолодым как жить? – спрашивает Чураков.

Его слова горячо поддержала бригада.

– Кто выработал стаж, тех отправят на пенсию, а кто до это не созрел, будет числиться на бирже.

Сучкоруб Нина уже в годах, пенсия ей обеспечена, поэтому она спокойна.

– А мне что делать, куда деваться? – беспокоится Люся Шпанко.

– С женщинами и молодежью будет хуже. Ожидается массовая безработица, – продолжал мастер.

– А я в армию скоро пойду, – не унывал Санька Зубатов, – а потом на жизнь посмотрю по обстоятельствам. Слышишь, Люси, я рекомендую заняться тебе тренировкой с шестом. Поедешь в город, начнешь интересную жизнь.

– Да ладно тебе, советчик нашелся, – злилась Шпанко.

Спор молодых людей прервал нарастающий грохот мотора за стеной леса.

Рабочие замерли в ожидании, здесь никогда такого не случалось.

К бригаде лесозаготовителей подошел егерь Соколов. Он, как все, смотрел поверх зубчатого леса. Шум мотора то приближался, то удалялся.

Наконец люди увидели на мгновение показавшийся вертолет, послышались многочисленные выстрелы. Санька Зубатов кричал:

– Ура! Учения идут!

– Этого здесь быть не может, – отвергал Соколов, и когда стрельба повторилась, егерь смекнул, что стрелять начинают каждый раз, когда винтолет приближается к наезженной дороге, видимо на нее вертушкой загоняют зверей.

Мастер Семен Иванович нерешительно топчется вокруг чурбака. Грохот мотора и стрельба обескуражили его. Он удивляется:

– Андрей Спиридонович, я еще никогда не слыхивал, чтобы в лесу охотились, применяя вертолет.

– Семен Иванович, – отвечал егерь, – не хочется думать о плохом, но, кажется, и вправду идет незаконная охота.

Лесорубы слушают егеря с почтением. Волоокая мадам Люси, поправив челку, показавшуюся из-под платка, негодует:

– Кто они, эти варвары?

– Кто-кто, не ясно, что ли? – пробормотал тракторист Иван, почесывая промасленный мазутом кулак.

– Новые русские, они богатые, им все можно, – продолжил за тракториста Санек.

– Чтобы в лесу не творилось, а служба меня обязывает пойти и осмотреть местность.

Егерь, поправив на плече ремень сумки, зашагал в сторону леса. Он услышал окрик мастера:

– Андрей Спиридонович, свидетели нужны?

– А что, есть желающие?

– Я бы составил компанию, – сообщил Семен Иванович.

– И я, и я! – в один голос крикнули Люся и Санек.

– А как же выполнение дневной нормы? – поинтересовался мастер, глянув на бригадира Чуракова.

– Ладно, пущай идут, раз такое дело, – отвечал тот. – На сегодня нам запаса древесины хватает.

И вот, четыре волонтера двинулись по колеистой лесовозной дороге навстречу неизвестности. Они идут молча, зорко глядя по сторонам.

После прошедшей канонады наступила жуткая тишина. Попряталось все живое, даже пташек не слыхать.

Люся боится выстрелов не только как женщина, выстрелы убили ее жениха.

А молодой Санька Зубатов только и смотрит фильмы со стрельбой, поэтому прогремевшие выстрелы его влекут как охотничью собаку.

Мастер леса – Семен Иванович, проживший в лесу многие годы и давно уже отслуживший в армии, тоже неспокоен.

Но больше всех волнуется Соколов. Появление стреляющего вертолета наверняка привлечет внимание природоохраных органов: министерства экологии, охотничьей инспекции республики и других. «То ли еще будет, ой-ей-ей, а кашу-то придется расхлебывать мне», – думал Андрей.

За поворотом дороги, где лес невысок, волонтеры увидели угол фургона вездехода. Смельчаки подобрались ближе и увидели разговоривающих. Высокорослый мужчина в камуфляжной одежде спрашивал помощников:

– Сколько лосей отстреляли?

Ему отвечали:

– Двух мы убили, и с вертушки радировали, что еще трех зверей завалили, но их надо найти.

– Как найдешь, лес-то большой? – сердился охотник в камуфляже.

– Ходить будем, искать будем.

– Пока ищите, туши протухнут. Пусть с вертолета покажут, где битые звери лежат.

– Поздно, вертушка ушла на базу, – отвечал помощник.

Из кустов можжевельника показалась еще группа охотников.

Егерь с лесорубами вышли из засады.

– Здравствуйте, кто здесь главный? – спросил Соколов.

– Ну, я, – неохотно отвечал человек в камуфляже, – а в чем, собственно, дело?

– Представьтесь, пожалуйста, – попросил Соколов.

– Я – предприниматель Ливанский. Эту охотничью территорию беру в аренду. А ты-то кто такой? – хамски вопрошал Ливанский.

Егерь представил свое служебное удостоверение.

Ливанский, хмыкнув, спросил Соколова:

– Пойдешь ко мне работать охотоведом?

Соколов отвечал:

– Мне неизвестно, что этот участок кому-то был отдан в аренду.

– Мои документы оформляются в известных инстанциях, – бравировал Ливанский.

– Но, пока у вас нет документов, вы не имеете права на производство охоты, – наставлял егерь.

Слушая спор, Санек тоже высказал свою точку зрения по поводу происходящего, прямо Ливанскому в лицо:

– Дяденька, вы зачем с вертолета над лесом стреляете? – и, показывая на мадам Люси, добавил, – вот эта тетенька со страху описалась.

Люся строго посмотрела на шутника, но промолчала.

– Вы что, не знаете законов? – продолжал Соколов, – охота с воздуха категорически запрещена и, даже, уголовно наказуема.

– Да, ладно тебе угрожать, егерь, разберемся!

Товарищи Соколова, глядя на то, как небритые мужики кидают в фургон окровавленные куски мяса, возмущенно качали головами.

Разговоры о стрельбе животных с вертолета облетели весь поселок. Этим заинтересовались местный депутат и участковый – капитан милиции. Дело дошло до прокуратуры республики. Начались допросы свидетелей, следственные эксперименты, затянувшиеся на месяцы.

Позднее Соколов узнает от старшего следователя по особо важным делам, что Ливанский таким незаконным методом охоты добыл шестьдесят лосей. В своем колбасном цехе он перерабатывал мясо в колбасу под названием «Медвежьи лапки», и отправлял ее за границу вместе со шкурами крупного рогатого скота.

По неизвестным причинам, прокурор республики санкцию на обыск складов фирмы Ливанского не дал. И дело его закрыли, но предприниматель затаил крепкую обиду на Соколова.

Новый директор госпромхоза Силантий Сидорович Артамонов отправил егерей на совместное патрулирование охотугодий.

Соколов предложил егерям позвать с собой бывшего лесника Константина, попавшего под сокращение.

Подъехав к его дому, стражи охоты нашли его по стуку колуна в дровянике. Возле него сидела собака, которая, при приближении чужих, громко залаяла. Лесник окрикнул:

– Теща, нельзя! Своих не признаешь?

После дружеских объятий, разговорились о делах, о жизни в целом.

– Вот, мужики, – жаловался Костя, – стал я безработным. Как дальше жить – не знаю. Отец рассказывал: «Раньше бывало не выйдешь на работу – судили за тунеядство». А что сейчас? Я работать хочу, семью кормить, а у меня работу отобрали. А слово – то какое придумали – упразднили! Чихать я не хочу на такие праздники, приходится теперь жить на пенсию отца.

– А где отец-то – Захар, – поинтересовался Андрей, – хочу с ним поздороваться.

– Ушел рыбачить на озеро. У него тоже душа болит, ведь всю жизнь лес растил и охранял.

Егерь Данька и Володя Архипов хлопнули Костю по широкой спине, приглашая:

– Хватит грустить, бери ружьишко, собирайся с нами в поход, угодья проверим, на речках утей постреляем. И пора проводить учет лосей, наступило время их свадеб. Браконьеры только этого и ждут: петли из стального троса ставят на тропах.

.. После Ильина дня у воды прохладно, сидит Захар в старой видавшей не одну зиму, лесниковской телогрейке.

Комаров уже нет, дышится вольно. Рыбак упивается запахом воды, прибрежными травами. Эти запахи вливают в сердце неподвластные времени силу, страсть молодости.

Захар заскорузлыми пальцами завернул самокрутку, и вот уже сизоватый едкий дымок охватил его небритое лицо, легким облачком поплыл в камыши.

Глаза рыбаря устремлены на поплавок из гусиного пера, торчком стоящим в воде меж лопухов желтых кувшинок.

Работы у поплавка мало, видно, еще не время для клева, но так хочется жареных карасей в сметане. От скуки рыбак задавал поплавку неудобные для ответа вопросы и даже ругал его.

Старик обвел озеро взглядом из-под белесых бровей. По берегам росли густые ивы, да такие огромные, будто скирды соломы богатого урожая. Горизонт подпирают вершины зубчатого ельника, а старые плакучие березы зеленым фейерверком взметнули белые нити сучьев к небу.

Из кустов на притихшую зелень полян выбирается клочковатый туман. Небесный художник талантливо расписал вечернее небо акварелью синевато-белых тонов. Вот медленно плывут айсберги фантастических величин с серебристо-белыми вершинами. Айсберг, как настоящий, в рытвинах и впадинах, будто промытых водой. Но все эти очертания небесных пейзажей кратковременны, посмотришь, и уж нет величавых айсбергов, а появились белоснежные горы с огромными снежными полями, ярангами – жильем северных людей. А однажды старик увидел лес с ровной сеткой просек, разделяющих тайгу на кварталы. Картина эта радовала чистотой и порядком в угодьях.

Так было раньше, когда у леса был друг лесник. Но перестройщики должность лесника упразднили «по экономическим соображениям». Передали дела лесные «новым русским» – арендаторам. Они теперь и лес растят и от стихийных бедствий оберегают.

При таких мыслях старик плюется: «Арендаторы эти думают больше о наживе, чем о будущем леса».

В угодьях, где случились пожары и ветровал, не пройти.

«А были и другие времена, – вспоминает старик, – я работал лесником, выполняя все виды лесохозяйственных работ. По своему участку совершал обходы по охране его от нарушителей».

Любил лесник наслаждаться осенним пейзажем: пожелтевшими травами и мхами, охваченными инеем. В такое время под ногами похрустывает тонкий ледок, в белоствольных березняках светло и торжественно. Взойдёт солнце, и запоют, забубнят тетерева. Это главный распорядитель и хореограф – Терентий, позвал молодежь на поляну набираться опыта, ведь придет весна и наступит пора свадеб и размножения будущего поколения пернатых. Далеко слышно чуфыканье и хлопки птиц – идет генеральная репетиция.

Ничто не ускользает от взгляда лесника. Молодые сосенки растут чинными рядами, приятно радуя глаз яркой зеленью.

Летом лесник всегда ходил в лес с лопатой, на случай непредвиденного удара молнии в дерево – нельзя давать огню волю. Лесники знают в лесу каждое дерево, чувствуют его боль и радость.

Бывало, сельчане обращались к леснику:

– Захар Иваныч, дров бы надо на зиму выписать. Как решить этот вопрос в вашей конторе?

– А зачем деньги тратить? Я вам покажу деляночку, уберете ветровал, сучья приберете в кучи, а лесничество за расчистку делянки еще и деньги заплатит.

Вот такие были времена, справедливые порядки, а теперь решает дела «собака на сене».

Что касаемо охраны природы, леснику в память навсегда врезались, как врезаются золотые буквы в мрамор, слова великого учителя: «Природа может быть неисчерпаемой в том случае, когда люди, используя ее, относятся к ней бережно, глубоко познают ее законы и продуманно их применяют. Второй земли и второго неба для нас в мироздании нет».

Вспоминая прошлое, простонародное лицо старика, задубелое от ветров, покрытое как медаль – гравировкой, морщинами, яснело и молодело, а каждое движение приобретало юношескую ловкость, ладность.

Однако поплавок удочки не радовал, рыбалка приносила скучное времяпрепровождение, но бывший лесник, вдруг хохотнул, вспомнив случай. Было это в прошлом году на празднике лесников, который отмечают в один из воскресных дней сентября. На берегу озера стояли праздничные столы. Сюда съехались деловые люди, имеющие отношения к лесу, и ответственные работники лесного хозяйства. Все с дамами.

А бывший-то лесник хотел в этом месте на озере проверить мордушку на карасей, да опоздал. Подойти к людям постеснялся – сочтут за браконьера. Идти домой, а потом вертаться назад – далековато. И стал он ждать окончания праздника за деревом. Его заметили, но к столу не пригласили.

Из дорогого внедорожника надрывалась музыка. Звонко звучали тосты, пили не жалея алкоголя, плясали до упаду.

Один гражданин, в костюме малинового цвета, решил обратить на себя внимание, оригинальным тостом. Встав из-за стола и, подняв стакан, весело произнес:

– Господа, выпьем за милых дам! Ибо, как сказал известный кулинар Чикатило: «Женщина – это не только секс, но и несколько килограммов вкусного, диети-чес-ко-го…»

Но не успел он договорить, как к его жирной морде прилипла переспелая помидора, брошенная меткой рукой одной из милых дам. Смеху было предостаточно. Так шутить и от души смеяться могут только пьяные русские.

С грустью смотрел старик на то, как жируют власть имущие «караси». Старый лесник наконец-то заметил – гости стали качаться, но когда представители сильного пола, не стыдясь дам, прямо у стола стали расстегивать ширинки и, прищурив глаза, целиться в близстоящие стволы сосен, старик понял – праздник подходит к концу.

Разминая отекшие ноги, пошел он берегом прочь от них. Скошенная трава била в нос соком зеленой нежности. Ему вспомнилось детство и большегрудые девки, повязанные в белые платки, ворошившие сено, и он, словно, услышав звон далекого колокола навсегда ушедшего времени, прибавил шагу.

По вечерам старик смотрит программу «Время». Телевизор черно-белый, но звук у него хороший.

Смотрит его старый лесник и изумленно качает головой: «Батюшки! Ай-яй!.. Что делается в стране-то?.. Один правитель, порушив единственную народную партию, сдал государство доллару; другой – расстрелял парламент собственной страны, а теперешние вожди разводятся с женами, показывая неблаговидный пример семейного единства. А министры и губернаторы, да и прочие – воруют миллиардами. Хоть бы это не показывали людям, стыд – то какой. За державу обидно! А что делается с народом? С каждым днем увеличивается дефицит совести человеческой. На этой основе, переполненной бесстыдством, нарушаются законы жизни, даже самой верхушкой чиновников высшего ранга. Живая душа российского народа поражена вирусом пострашнее, чем свиной грипп. Болезнь прогрессирует, а как лечить ее, никто не знает, для этого создавалась благоприятная среда.

Еще недавно дружные многомиллионные народы шли к заветной мечте, к лучшей жизни, к лучшему будущему. Но нашлись люди – предатели и эту мечту растоптали. Теперь этот народ превратился в неорганизованную толпу. Пахотная земля-кормилица зарастает сорняками. Производства закрыты, царит широкомасштабная безработица, плодя преступления и наркоманию.»

Старик жует истонченными зубами мякиш безвременья, а память уносит его в прошлые времена: «Тогда все люди были при деле и жили спокойно. Рабочий класс был в почете – гегемон пролетариата. И закон был справедлив: попробуй, не выйди на работу, осудят по статье „за тунеядство“.»

Недавно старик прочитал умную книгу, из которой запомнилась фраза: «Человек остается человеком до тех пор, пока способен нести великие чувства любви и восхищения».

Старик примерил фразу на себя: «Что касаемо любви, так это удел молодых, а чувство восхищения, кажется, еще не потратил».

В июне месяце в стране отмечался день медицинского работника. Проходя мимо дома предпринимателя Купцова, задержался у щели забора. Гремела музыка, пахло коньяком и шампанским. Разогретые молодушки, скинув белые халатики, танцевали, и что только не вытворяли своими гибкими телами. Мужчины же с интересом воззрились на качели. Одна из сестричек, стоя на одной ноге и, держась руками за поручни, махами второй ноги раскачивала качели. Ее короткое платьице задралось, при этом крупным планом, как на картине в стиле модернизма, обнажилась округлая, аппетитная попочка. Получился стриптиз сельского уровня. Мужчины рукоплескали, а гимнастка, кокетливо улыбнувшись, продолжала занятие.

Старик, как и все, был в полном восхищении. В поселке этот случай обсуждали. Оказывается, попка девицы была не совсем голая – просто мужики по-пьяни не заметили стринги.

«Эх, жизнь моя жестянка! Где мои 17 лет?», – потер ладонь о ладонь старый лесник и снова подумал о вкуснятине – карасях в сметане.

А по небу неведомо куда, и по каким делам все плывут немые, холодные облака, принимая причудливые формы, вызывая видения и фантазии.

 

Глава 16

У тети Нины еще летом случилось горе: вечером с пастбища корова пришла без теленка.

Поселковые буренки пасутся без пастуха, и что случилось на выпасе, никто не знает.

Известно, что через это место на речку протоптана дорожка, по ней ходят рыбаки в сопровождении дворовых собак.

Этим вечером собралась гроза: подул холодный ветер, ударил гром, по крышам звонко застучали крупные капли дождя с градом. Искать теленка поздно.

Нина, подоив корову, сидела на крылечке и с грустью смотрела, как в сумерках бойкие ручьи мчат под уклон дороги пыль и уличный мусор. Даже ночью, она не переставала думать о маленьком теленочке и поэтому не могла заснуть.

Утром она увидела егеря – стража лесных угодий и пожаловалась ему:

– Андрей Спиридонович, он родился в ночь на седьмое января – в Рождество Христово. Бычку – то моему отроду всего 6 месяцев – ребенок еще. Гроза страшная была, как он ночь пережил в одиночестве без матери Зорьки, да без крыши над головой? Всю ночь переживала за него – за Малыша-то. Это я его так назвала. Надо бы искать пропажу, да настало время на работу шагать.

– Не волнуйся, тетя Нина, я в лес иду, посмотрю Вашего Малыша, – успокаивал Андрей.

На берегу реки с удочками в руках сидела ребятня школьного возраста.

– Привет рыбакам! – поздоровался егерь.

– Здрасте, дядя Андрей! – отвечали дети.

– Рыбка клюет? – поинтересовался Соколов.

– Клюет понемногу, – ответил белобрысый пацан.

– А вчера клевало? – любопытствовал егерь.

– В основном окуни, да сорожки, – белобрысый не успел досказать, как из зарослей камыша выбежала крупная собака и принялась облаивать пришельца.

– Трезвон, фу! – прикрикнул мальчик. Собака, повинуясь, завиляла хвостом.

– Тебя как зовут? – спросил Андрей.

– Федькой меня зовут. Я младший брат Филиппа Галанина. Он кино показывал в клубе.

– Вот те на-а, – оживился Андрей, вспомнив, как с Филиппком зимой в дупле пчел нашли, выкуривая норку, – мы же с твоим братаном на охоту ходим. А скажи, Федя, не твой ли пес вчера пестрого бычка загрыз?

– Нет, он его не съел, а только погнался за ним.

– Так-так, погнался, говоришь, а в какую сторону погнал?

– Вон туда, – махнул рукой Федька, – он сначала берегом реки бежал, а потом свернул в лес.

Егерь стоял в раздумье: «Тот лес простирается верст на пятнадцать до бетонного моста через реку, там, на асфальтовой дороге днем одна за другой снуют машины. В этой глухомани, образовавшейся после ветровалов и пожаров, раздолье для волков и медведей.»

Андрей подозвал мальчика и стал объяснять:

– Федя, ты хороший малый, но брать летом собаку с собой нельзя. По берегу бегают зайчата, а в камышах прячутся утята. Любая собака для маленьких зверят – хищник, и твой Трезвон никого не пожалеет. Одним словом, летом собаку в лес брать нельзя. Ты меня понял?

– Понял, дядя Андрей!

– Вот и молодец! А теперь надо искать напуганного Малыша.

– А давайте мы вам поможем, – зашумела ребятня.

Пацаны, побросав удочки, пошагали за егерем. Они, бегая меж кустов, звонко кричали: «Малыш, Малыш, айда домой! Тебя мама – Зорька ждет!».

Обозревая местность, егерь часто видел следы волков и медведей. В поисках еды медведи рушат муравейники, переворачивают валежины.

Но отпечатков копыт теленка не наблюдалось. Да и обнаружить следы маленького животного на дернистой почве невозможно, а Малыш шел, куда глаза глядят, именно сухим путем.

Отсутствие следов наводило на мысль, что бычка схватил медведь и унес его в непролазные дебри.

На следующий день Соколов собрал незанятых работой мужиков. Они, распределившись по участкам лесного массива, до позднего вечера прочесывали местность. Некоторые искатели берегом речушки дошли до железобетонного моста, но так ничего и не обнаружили.

Поиски ничего не дали. Хозяйка погоревала, поплакала, да делать нечего – пора забыть про Малыша. Но, однажды, она во сне увидела Малыша с грустными глазами, обреченного на одиночество и голод. Страх окружил его со всех сторон. Ночью ему на спину опустилась старая сова. Словно костяшками скелета пощелкала клювом, громко крикнув: «Ух, ух-ты… чудак, что делаешь в лесу?». В голосе птицы удивление и восхищение смелостью незадачливого путешественника. Вдруг появилась стая хищников, готовая растерзать несчастного, но над его головой блеснул огнем священнодействующий нимб, и его свечение разогнало врагов.

Пролетали дни, недели, пошел третий месяц со дня пропажи Малыша. Постепенно эта история начала забываться.

…Чтобы пойти с егерями, бывшего лесника уговаривать долго не пришлось, Костя был рад, что друзья-охотники обратились к нему за помощью. Он хотел дождаться отца, но, видя, как группа поглядывает на часы, решил сказать об отъезде жене.

Выходя из дома с ружьем и рюкзаком, Константин весело сообщил:

– Все в порядке, таможня дает добро! Можно смело бродить по лесу.

– Да уж, расставание с женами, даже на сутки чинит скандал, – комментирует Онисим Трубкин – водитель машины, – мне, чтобы заработать отпуск на несколько дней, надо хорошо потрудиться в постели.

– У вас, у женатиков, с выходом в рейд по лесам всегда проблемы, – усмехнулся Соколов, залезая в кузов.

– Мы, Андрюшенька, тебе в некотором роде завидуем, но без жены нельзя, – назидательно подмигнул Архипов.

– Когда с лесной службы вернешься, то лучшей грелки, чем жена не сыщешь. Это уж точно! – поддержал слова Архипова Данька.

Машина мчалась по пыльному шоссе, а за деревней свернула на лесовозную дорогу. Путь неблизкий. Иногда машину трясло на ухабах, поэтому те, кто находился в кузове, ехали стоя.

– Я на Газ-66 где угодно проеду, – хвалился Онисим, – машина-зверь!

– А шофер – собака, – ввернул Данька.

– Собака-с не собака, а уважение со стороны начальства имею, – рассуждал шофер, – вы, ребята, со мной не пропадете. Я из смелого десятка. Вот случай расскажу. Раньше-то я водителем в ПМК работал, тоже на такой машине. Шеф мой себя охотником называл. Вот однажды велел мне заправить оба бака, и поехали мы на охоту. Начальник еще своего зама взял. Я рулю, они в кузове стоят, по сторонам смотрят. Проезжая мимо живописного озера, мне велели остановиться. Шеф сказал: «Здесь вода святая, надо омыться и причаститься».

– Вот сели мы у воды на бревнышко. Начальники омываться, конечно, не стали, но достали из рюкзака водку с колбасой и стали причащаться. Я спрашиваю своего: «Иван Иваныч, мы на кого охотимся?» А он, довольно улыбаясь, отвечает: «Я сегодня всех валить буду!»

Вот закончили поллитровку, шеф говорит: «Онисим, поставь во-он на тот пень, я стрелять желаю!» Я говорю: «Может не надо, тут лоси ходят, спугнем зверя».

«И то правда, убежит говядина!»

– Проехали мы всего версты три, глядим, стоит что-то в стороне: пень – не пень, медведь – не медведь. Остановился, стою на подножке, показываю охотникам.

Начальник слез с кузова, пошатываясь, пошел смотреть, а заместитель стрельнул из кузова.

А там и в самом деле медведь стоял на задних лапах. Зверюга заорал от обиды и пошел на начальника, а тот – к машине, хочет в кузов забраться, да живот не дает, и ноги со страху обмякли. Я решил помочь шефу, схватил его за туловище, а он как заорет не по-человечески громко: «Не я стрелял, не я стрелял!»

Егеря остановили машину на берегу реки. Вдали, в синей дымке, возвышается гора. Ее крутая скалистая вершина затянута облаками. Эта величественная панорама поражает воображение.

Соколов, уловив восхищение егерей, сказал:

– Там, на самом верху, спит богатырь Исток. Он спасает Русь от нашествия врагов.

– Откуда такие сведения? – спрашивали друзья.

– Это эпос, героическое сказание. Старики говорили, что в трагические дни, когда фашисты стояли на окраине столицы, с горы спустился невидимый богатырь. Это его патриотический дух и боевая сила победила врага.

Солнце медленно уходило за гору, приближались сумерки. Пора подумать о ночлеге.

– Где ночевать будем? – глядя на малиновый закат, спрашивал Соколов егерей.

– У вдовушек, – отвечал за всех шафер Онисим, – там накормят, напоят и спать положат.

– Какие тут вдовушки? На десятки километров ни одного дома не сыщешь. Ну и шуточки у вас – у шоферов, – пробормотал Архипов, вытаскивая из рюкзака складной спиннинг.

– Володя, здесь на берегу останемся? – ища поддержки у Архипова, предложил Соколов.

– Конечно, здесь в реке много рыбы. Нарыбачу, сварим уху.

– А я уток настреляю. Консервы в магазинах дорогие, часто покупать, денег не хватит, а охотника в лесу природа накормит, – уверял Константин.

– Костя, я с тобой пойду, вдвоем веселее и продуктивнее, – предложил Данька.

Парни окружили Архипова, с интересом разглядывая его рыболовную снасть, беря в руки, определяя на гибкость и вес.

– Легкий какой, – удивляется Данька, – а насколько выдвигается пруток?

Архипов отвечал солидным тоном:

– Спиннинг и безинерционная катушка изготовлены из пластика, пруток выдвигается более двух метров, заброс блесны получается дальний. Но самое главное – это блесны; вы таких не видели! Ведь хищная рыба поджидает жертву возле коряг, в камышах, лопухах. Простой блесной в таких местах рыбу не взять: леску оборвешь, блесну потеряешь. А мои блесны – незацепляйки, у них крючки страхуются тонкими, как у булавки иглами – пружинами. Все это мне подарила сестра Вероника.

Довольный Архипов шел краем берега реки, забрасывая блесну в воду.

А любители утиной охоты пошли в камыши.

При упоминании Архиповым имя сестры, у Соколова сильнее застучало сердце. Воображение вмиг представило ее миловидное лицо, стройную девичью фигуру. Расставание с ней на автостанции получилось скоротечным: толпа людей, неожиданное появление автобуса, шумные проводы. По этим причинам не пришлось поговорить, обменяться адресами. Но Андрей до сих пор помнит прощальный взгляд Вероники из окна автобуса. Ох уж этот взгляд…

Воспоминания Андрея прервал голос Онисима:

– Соколов, все разбежались, а мы че делать будем?

– Доставай топор, лопату, будем строить охотничий бивак для ночлега.

– А лопату зачем?

– На всякий пожарный случай окопаем кострище, чтобы не дать распространиться огню, – пояснил егерь.

– Понятно дело, – ответил шофер и полез в кузов за шанцевым инструментом.

Соколов направился в мелколесье за жердями, а водитель копал землю на указанном ему месте. Из жердей соорудили стол, по обеим его сторонам сделали скамейки. Над кострищем вбили в землю колья в форме рогатки, чтобы можно вешать котел для варки еды.

Дров из сушняка наготовили на всю ночь. В бабье лето ночи теплые, но запас дров не помешает.

– Соколов, балаган строить будем? – спрашивает шофер.

– А зачем, на дворе лето, будем спать как цыгане у костра, глядя в звездное небо.

Константин с Данькой сидят в камышах возле открытого заливного болота. Постепенно сапфировый цвет неба превращался в землисто-серый.

Лета уток еще не было, но оживление пернатых уже ощущалось, особенно когда из камышей шумно поднялись несколько больших кофейно-серых птиц с бирюзово-белым зеркальцем на крыльях.

Вслед за ними с плеском и грохотом вымахнула, круто накреняясь, часто перебирая крыльями еще одна крякуша, с лапок которой, похожих на древесный лист, крупинками стекала вода.

Поздним вечером утки стали выплывать на чистую воду. Некоторые охорашивались на суше, разбирая клювом слипшиеся перья, разглаживая их, придавая им атласный блеск; другие – кормились в воде: что-то жадно из нее доставали, довольно перекрякиваясь, акробатически переворачиваясь через голову, становясь торчком или целиком погружаясь в воду.

Наблюдая за жизненной суетой пернатых, Костя и Данил стрелять в них не решились: «Стрелять в сидящую беззащитную дичь – это безнравственно, это ниже достоинства настоящего охотника».

Другое дело – стрельба влет. Чтобы сбить селезня в стремительном полете, надо обладать определенным мастерством, а отсутствие такового дает птице шанс на спасение.

Промысловики вернулись к биваку в глубоких сумерках. Данька держал связку уток, Архипова тоже удача не обошла: в садке у него – три крупные щуки. Володя, находясь у проточной воды, их почистил и помыл:

– Уху буду варить сам, все ингредиенты к ней есть в моем рюкзаке.

– А давайте сготовим царскую уху, – предложил Данька.

Архипов глянул на него через плечо:

– Это как?..

К этому вопросу и остальные не остались равнодушными.

– Ну, это когда рыбу и мясо варят в одном котелке, со специями, конечно, – пояснил Данил.

Мужики переглянулись: «Все-таки это разная еда и, все это в один котел?»

– Это что-то новенькое в области кулинарии, – заметил Соколов, – Данил, а не ты ли эти блюда царям готовил?

Егеря хохотнули так, что из костра посыпались красные жгучие искры. Данька критику перенес легко, но от своего предложения не отказался:

– А вы зря смеетесь, ребята, вот когда будете у меня в доме, я покажу вам бабушкин рецепт приготовления сего блюда.

Онисим, слушавший разговоры, неожиданно спросил:

– А в том рецепте нет рекомендаций от возникшего поноса?

– Что за глупости я слышу? – возмущенно отвечал кулинар.

– Данил, а твой дедушка тоже располагает рецептами? – спросил Володя.

Из костра снова весело полетели искры, а Онисим, что-то вспомнив, побежал к своему вездеходу. Через минуту друзья увидели его с бутылью перегона в руках. Он торжественно объявил:

– От моего дедушки достался вот такой старинный рецепт. Этот продукт народного потребления сегодня к месту и ко времени. Знатоки говорят: «Рыба по суху не ходит». Нам, водилам, гаишники не рекомендуют, а ночью тем более в лесу, даже медведь не увидит.

Кому же не хочется выпить стаканчик другой у костра под звездами вдохновляющей силы. По словам батюшки Георгия умеренное потребление вина служит человеку в удовольствие и во здравие, ибо и жажду утоляет и желудок укрепляет, и сердце веселит.

– Сегодня обойдемся простой ухой, – предложил Соколов, – а завтра я этих уток приготовлю своим способом, думаю, вы такого кушанья еще не ели. Блюдо, конечно небыстрого приготовления, но, не предаваясь искушению, оно будет реальным. Онисим и Константин, пока варится уха, принесите с берега жидкой глины и воды.

На глазах охотников Андрей выпотрошил дичь, начинил их внутри солью, луком, перцем, лаврушкой и скрепил надрез канцелярскими скрепками, затем густо обмазал уток глиной так, что они стали похожи на форму мяча.

– А пух щипать, не надо что ли? – выразил сомнения Онисим.

– Пух щиплют при домашнем приготовлении, а дичь в походных условиях готовят в «шубе». И вот, когда костер прогорит, эти глиняные шары положим на горячую золу и накроем углями. Утром я предложу вам вкусить дичь в собственном соку, запеченную в глине. А пока рекомендую закрыть рот и не поперхнуться собственной слюной.

Архипов, колдовавший над ведерным котлом, часто протирая глаза от едкого дыма, наконец, произнес давно задерганную фразу: «Кушать подано!»

Упрашивать никого не пришлось. На столе громоздились домашние припасы, но царицей вечера была благоухающая ароматами специй уха. Кто не держал чарку вдохновляющей жидкости, тот не был на рыбалке.

Охотники, чокаясь разнокалиберной посудой, благодарили матушку-природу за ее нескудеющие дары.

Довольные вечерней трапезой, егеря разговорились. Данька рассказывал о процессе утиной охоты:

– Сегодня лет был неплохой, но с севера уже начался отлет птиц на зимовку. Все породы уток стаями, одна за другой летят беспрестанно: в ясный день – высоко, а в дни ненастные и туманные, предпочитают лететь низко; так что, ночью, даже, не видя их, по свисту крыльев можно различить многих из породы утиной: нырки, чернь и свиязи чаще всех машут крыльями и быстрее рассекают воздух: шум от их полета сливается в один дребезжащий, пронзительный свист. За ними, следуют широконоски, чирки, шилохвости и другие; наконец, серые и кряковые, полет которых, как-то не тороплив, хотя и спор.

Весной эта птица вернется в родные места, снова начнется охота, особенно она успешна на селезней с подсадной уткой.

– А знаешь, – заспорил Соколов, – слишком уж это легкий выстрел по селезню. Эта охота основана на любовном обмане, птичьей страсти. Поэтому я – не сторонник такой добычи. Я больше предпочитаю постоять на вальдшнепиной тяге, полюбоваться вечерним закатом, подумать, вспомнить былое.

Если холодно, ветрено, то и тяги хорошей нет, в дождь и глухарь не поет, и тетерева слабо бормочут по кустам и не вылетают на ток, а главное, нет в природе той веселости, которая одинаково радует и человека и всякую живность.

Дающий тепло и жизнь костерок угасал, стихли и голоса уставших охотников. Люди, подобно неандертальцам, под пологом черной ночи, лежали на хвойном лапнике, глядя на рой мигающих звезд и далекие планеты.

Андрею вспомнились школьные годы, предмет астрономии. Вспомнилось, что слово астрономия происходит от двух греческих слов: астрон – светило, звезды, и номос – закон. На какое-то время Андрея отвлекла падающая звезда, она, подобно молнии, прочертила ночное небо и пропала в его холодной бездне.

В народе есть поверье: «Если успеешь загадать желание, пока звезда падает, оно сбудется». Егерю было что загадать, но всякий раз, пытаясь это сделать, он не успевал произнести заветного желания – звезда уже гасла.

Глядеть на волшебство ночного неба – фантастика. Чего здесь только не увидишь: вот созвездия Большой и Малой Медведиц. Полярная звезда своим местонахождением определяет Север. Многие созвездия сохраняют свои названия с глубокой древности, а некоторые связаны с греческой мифологией, например Андромеда, Персей, Пегас. Есть созвездия, названные именами животных: Лев, Рак, Скорпион. «Много всего на небе – и все это создано единосущным Богом», – так утверждал священник Георгий.

Андрей встал с лежанки, подкинул на угли сушняка и лег на спину, положив голову на ладони.

Днем он наблюдал за полетом журавлей, они плыли в небесах раздвинутым тупым клином-треугольником, как будто старинные корабли, построенные к бою.

 

Глава 17

Егерь вспомнил: как однажды, проезжая по убранным полям, где оставались хлебные колоски, увидел неисчислимое количество этих огромных птиц. Они величаво и грациозно расхаживали на длинных ногах по полю в поисках корма, журавли любят хлебные поля и вспаханную землю. Надо сказать, ноги журавлей с тремя передними пальцами хорошо приспособлены ворошить землю, и они делают это, низко наклонив голову, чтобы лучше видеть добычу. Журавли охотно поедают хлебные зерна, особенно любят горох. Они так прожорливы, что едят не только растительную пищу, но и земляных червей, лягушек, ящериц и даже змей. Клюв у журавлей острый темнозеленого цвета, не длиннее трех вершков. Такому клюву змея не страшна.

Андрей смотрит на эту громадную стаю – своеобразный коллектив, где каждый занимается своим делом: одни птицы кормятся, другие отдыхают, приглаживая клювом перья, и озабоченно поглядывают в небо.

Внимание егеря привлек одиноко стоявший молодой журавль. Его наряд – светло-пепельного сизого света, на шее беловатые полоски, хвост короткий, из него торчат вверх пушистые, мягкие, красиво загибающиеся перья.

По окраске журавль мало чем отличался от своих сородичей, но он понравился Андрею чем-то больше других. Соколов про себя назвал его Журкой.

Журка, как-то грустно опустив голову вниз, вдруг начинал ходить взад-вперед, а, затем, остановившись, снова осматривал стаю птиц, приняв грустную позу.

Да, не все журавли заняты едой. Вон стоит птица, на вид молодая, и, вытянув стройную шею, тоже поглядывает на Журку. Подумалось: «Да не любовь ли у них? Но что мешает им быть вместе?..»

Похоже, что молодую птицу обхаживает солидный такой журавль. Ноги у него длиннющие, как бамбуковые палки, Андрей назвал его долговязым.

Долговязый много старше молоденькой представительницы прекрасного пола, он, по-видимому, имеет на нее определенные виды. Наверно, долговязый питает надежду именно с ней прилететь на юг, где выберут они сухое, возвышенное место на непаханой земле, и совьют гнездо. И после ритуальных танцев подруга отложит в гнезде два огромных длинных яйца зеленовато-пепельного цвета в коричневую крапинку. Долговязый будет попеременно со своей женой высиживать их, а когда выведутся неуклюжие птенцы, слабые и беспомощные, покрытые сизым пухом, они вместе будут кормить своих детей самой вкусной и нежной едой.

Долговязый не спускал со своей избранницы глаз, и если кто из журавлей к ней приближался, отталкивал соперника грудью; он старался понравиться молодке. Он шумно раскидывал ногами землю и, отыскав зерно или червя, преподносил кокетливой избраннице.

Все это видел одиноко стоявший молодой журавль и грустно переминался с ноги на ногу. Конечно, Журка не такой сильный и наглый, как некоторые; молод еще, а полюбил сразу, горячо, всем сердцем и навсегда. В небе он летал с ней в одной стае, в одном клине и слушал, наверное, как поет воздух в ее крыле, как шуршат перышки ее одежд.

Журка закрывал глаза, представляя себя с молодкой на залитой солнцем поляне, в ромашках и васильках. Но всякий раз его мечты прерывал неожиданно появляющийся долговязый. Он оттеснял Журку от его возлюбленной. Но молодой журавль сопротивлялся натиску, не поддавался сопернику, что-то кричал долговязому, и, к сожалению, вызывал гнев у вожака стаи. Тот, не вникая в суть, гортанно ругал молодого за недисциплинированность. И, Журка, никем непонятый и смущенный криком старшего, уступал место возле молодки долговязому старику.

Здесь, на отдыхе, на широком поле возле леса, Журка вдруг обнаружил, что эта молодая птица к нему вовсе неравнодушна, вон как поглядывает на него. Видимо, от нахлынувших чувств журавль широко расправил крылья, сорвался с места и побежал, затем повернулся, подпрыгнул высоко и стал весело и задорно курлыкать.

Журавлиный народ собрался вокруг весельчака. Уже блестело над пашней солнце, день набирал силу. И пожилые журавли, еще не отдохнувшие, бубнили про себя: «Ох, уж эта молодежь, отдыхать надо, силы набирать, а этот дурачок прыгает». Но Журка, словно не замечал окружающих, продолжал свою пляску, у него много силы, он не устал. Молодой журавль то приседал, то поднимался на крыло, то изгибал шею, будто прижимался к своей подружке.

Птицы, вытянув шеи, разглядывали его и, притоптывая, одобрительно курлыкали. Вот плясун подхватил из лужицы лягушонка, подкинул его вверх и, эффектно щелкнув своим клювом, ловко проглотил его. Волна одобрительных возгласов вырвалась из толпы.

Оттолкнув долговязого, в круг ворвалась молодка, такая озорная и веселая. Она, гордо выпрямив шею, как девушка в хороводе, развела в сторону крылья, подпрыгивала и закружилась вокруг Журки.

Глядя на эту мизансцену, Андрей вдруг увидел танцующую балерину Жанну на большой сцене театра, а себя в роли Журки.

Долговязый тоже хотел показать вершины бального мастерства, но, запнулся за кочку, и упал с высоты своих ног. Сконфуженный и осмеянный, он ушел из круга. А молодая пара бойко играла свой первый в жизни танец юности, удачи и бесстрашия перед дальней и трудной дорогой.

Опустело поле. Журавли поднялись в небо. В строгом порядке, клин за клином, плывут они в поднебесье, забираясь все выше и выше. И вот, наконец, их уже не видно. Только прощальное курлыканье их, похожее на приятные звуки медных труб и валторн, доносится до слуха.

По словам матери Андрея – Марии Григорьевны, ее родители по журавлям определяли, скоро ли будет холод или тепло. Услышат в сентябре крики высоко летящих журавлей, скажут: «Быть рано зиме». Услышат же весной, пусть даже стоит холод, скажут: «Скоро будет тепло». И старые люди не ошибались в прогнозе.

Андрей жалеет времена, когда все земли колхозов и совхозов были засеяны пшеницей, рожью, ячменем, овсом, кукурузой, засажены картофелем. Ни одного клочка земли тогда не пустовало. Вольготно было дикому зверью.

Мать – кабаниха приводила своих полосатых поросят на овсы или кукурузное поле поздним вечером. Она одним рывком перекусывала толстый стебель и золотистого цвета початки с белой кисточкой на конце тут же с сочным чавканьем поедались поросятами.

А после уборки кукурузы, дикие свиньи с удовольствием посещали картофельные поля, наедаясь сочными корнеплодами до отвала.

Охотники отмечали превосходную упитанность зверей: под шкурой сала бывает толщиной с ладонь.

Сытно было лесному зверью, даже глубокой зимой под снегом, копая землю, всегда находили себе еду.

Егерь вспоминает случай из прошлого, как он однажды в поздних вечерних сумерках наблюдал за семьей кабанов.

Наступил предзимний месяц ноябрь. Соколов по делам работы посетил знакомую деревню. Деревенька немала: с фермой и полями, с трех сторон окруженными хвойным лесом. Местные жители сказали ему, что на поле каждую ночь приходят кабаны. Интересно было бы полюбопытствовать, посмотреть на их работу.

Кабаны любят копать картофель, любят покормиться овсом, горохом.

Надо сказать, кабан очень опасен, умеет защищаться от врагов. Острые длинные клыки его – страшное оружие. Взрослый кабан не боится ни волков, ни медведей. Защищаясь или нападая, кабан колет клыками с такой быстротой и силой, что нет животного, которое бы устояло и осталось невредимым, если попадет под удар.

Взрослых самцов за поразительную способность наносить молниеносные смертельные удары охотники называют секачами.

При встрече с ним обращаешь внимание на настороженные мохнатые уши, колючий взгляд маленьких черных глаз и черный «пятачок» рыла в обрамлении светло-желтых блестящих клыков.

У самок дикой свиньи клыки не срастаются, поэтому, обороняясь, она не сечет, а кусает врага, рвет и топчет ногами.

Недавно кабаниха сильно покусала охотника из соседнего поселка, проявившего на охоте неосторожность. Он встретился со зверем, как говорят, нос к носу, в густом ельнике и растерялся: вместо ружья защищался руками. Чушка схватила его за руку и стала кусать. Рука оказалась сломанной в двух местах. Врачи помогли бедолаге, но, повстречайся охотнику секач, не ходить бы ему больше на охоту.

Соколов пересек деревню, и за луговиной показалось поле с кучами неубранной соломы. Спелую рожь скосили вовремя, обмолотили, а валки до сих пор не убрали: Почва по-настоящему еще не промерзла. У кабанов хорошее чутье, знают, что и где искать – везде видны борозды вскопанной земли и разворошенная солома. Дикие свиньи, видимо, ходят сюда каждую ночь, следы и копки свежие. Андрею очень захотелось остаться на поле, понаблюдать за животными. Тем более, что до наступления темноты ждать не долго. Соколов выбрал копну, разворочал солому и спрятался внутри, замаскировался хорошо, вот только солома сырая. Осенние дожди промочили копну до земли, и сидеть в сырости не очень-то приятно, ватные брюки были бы сейчас к месту. Но любопытство сильнее неудобств.

Осенний день, говорят, короче воробьиного носа: смеркалось быстро. Над деревней стрекотали сороки, но и они скоро улетели спать в темный хвойный лес. Заметно похолодало, напомнила о себе мокрая солома. Затекли ноги. Но шевелиться нельзя. Сумерки смазали деревья в единую черную массу. Андрей напряженно всматривался в темноту, глаза от напряжения устали: посмотришь на кучу, а она как живая шевелится. Но что это? впереди что-то двигается, или это видение усталых глаз? Да нет, и вправду из леса выходят кабаны. Они приближаются к месту кормежки молча, строем. Впереди идет очень большой кабан – видимо, отец, за ним спешат подсвинки и поросята сеголетки, замыкает шествие, вероятно, мать.

Скоро они пересекут входной след Андрея и доберутся до куч соломы. Поросята как всегда, играя, начнут шуметь и кусаться… Вот шедший впереди кабан остановился и хрюкнул, что означало – внимание, стоять тихо. Стадо замерло. С тех пор, как егерь пришел сюда, прошло часа три, запах его следа должен бы уже вымерзнуть, развеяться. Но секач след все же учуял. Звери остановились метрах в шестидесяти от засидки Андрея. Кабан поднял вверх морду и шумно втянул в себя воздух. Отец семейства рисковать не мог, след человека здесь неспроста. Чутким носом он фильтровал воздух, но поток воздуха шел не в его сторону: секач отделился от стада и побежал вокруг опасной скирды. Он искал струю, по которой безошибочно определил бы человека, будь он в поле. Кабан обегал копну большим кругом, легко и бесшумно. Андрея поразила его находка. Он косился на засидку и бежал змейкой. Так в кинофильмах бегают герои, спасаясь от пуль. Массивная клиновидная голова секача и сжатое с боков туловище позволяют ему бежать с огромной быстротой в непролазных заломах, по лесной чаще с буреломом, где много острых сучьев. От ударов и ранений его спасают прочная упругая щетина и густой волнистый полушерсток, толстая кожа и подкожный жир.

Вот зверь остановился метрах в ста, развернулся и стал шумно вдыхать воздух. Он учуял человека и громко хрюкнул. Семья, ожидавшая разведчика, после этой команды вмиг исчезла в лесу. Андрей был ошеломлен, его больше всего удивило не острое чутье и слух зверей, а порядок и дисциплина в семье. Он поразился послушанию маленьких озорных поросят. За время отсутствия секача они ни разу не шелохнулись на месте, некоторые из них стояли на трех ногах и терпеливо ждали команды отца-кабана.

На глазах Соколова прошла маленькая сцена из жизни диких животных, и ему, как зрителю, в эти минуты и в голову не пришло, что он среди вепрей один, без какой-либо защиты.

Вспоминая подобные фрагменты о животных, Андрей жалеет их, жалеет, что когда-то пахотные поля, дающие корм животным, теперь зарастают сорным лесом.

.. Утро зарумянилось огромным красным солнцем так, что весь горизонт востока казался неохватным малиновым садом со сладкой ягодой. На кустах и ветках деревьев висели капельки росы, до какого-то момента они были просто каплями воды, но луч солнца осветил их, и они заблистали богатой огранкой.

Проснувшийся раньше всех, Андрей, сидя на пенечке у реки, смотрел на живописные картины леса «бабьего лета».

У костра послышались голоса пробуждающихся егерей.

Первым внятно заговорил шофер Онисим:

– Мужики, за нами ночью кто-то наблюдал – ей Богу, не вру, во-он за тем кустом огоньки глаз видел.

– Похоже лиса на запах утятины приходила, – предположил Данька.

– Какое там лиса, – заспорил Онисим, – лиса невысокая, а эти глаза светились на высоте больше метра. Нет, это не лиса была.

Соколов подмигнул Архипову и стал высказывать предположение, серьезно глядя на шофера:

– Нету здесь мелкого зверя, вероятно, чья-то жена выслеживает, чем мы по ночам занимаемся.

– Ну, только не моя, – усмехнулся Онисим, – моя-то беременна, вряд ли пойдет за такие километры. Я думаю, она сейчас у телевизора утренний кофе пьет с лимоном.

– С лимоном? – удивленно воскликнул Данька.

– Да, с лимоном!

– Это же вредно для ее положения, вот бы добавить в чай коньячку, я бы не отказался.

Соколов остановил Даньку и продолжал далее:

– Раз лисы не было, женщин не было, остается уповать на снежного человека, они иногда спускаются с горы Исток вниз, исподтишка посмотреть на людей, на технику.

Онисим после этих слов, как ужаленный, сорвался к машине, а возвращался довольный:

– Все нормально, ничего не утащили, даже колеса не спустили. А интересно было бы посмотреть на снежную бабу.

– Для каких целей? – поинтересовался Архипов.

– Ну, это, посмотреть кое на что, поговорить, адресок взять.

– Онисим, ты с этой лохматой не справишься! – возразил Константин.

– А я «Виагру» куплю, у нас один мужик насмотрелся рекламы и купил: теперь блудилом в заборе доски прошибает без разбега. Во!..

– Медицина – точная наука: нет-нет да и помогает. Надо осмотреть местность и, особенно за тем кустом.

Все дружно встали с мест и направились искать следы снежной бабы.

Осмотр показал: следы, обнаруженные егерями, принадлежат домашнему животному. Андрей задумался: «Неужели здесь обитает потерявшийся бычок тети Нины. Ведь со дня его исчезновения прошло уже около четырех месяцев.

А другого и быть не может, здесь нет никаких населенных пунктов поблизости. Уверен, теленок Малыш жив, недаром рожден в день Рождества Христова. Его следует искать у реки, где есть еще сочная, зеленая трава.»

День набирал силу, солнце грело по-летнему, но серебристая роса еще холодна. Поисковики уже мокрые, хорошо бы развести костерок, вскипятить чай с лесными травами: мятой, зверобоем, шиповником и листьями лесной смородины. Однако, всех негласно волнует завтрак – утки в глине.

Тишину утра нарушил крик Даньки:

– Мужики, я вижу хребет медведя и имею желание долбануть его жаканом.

Но егеря торопливо останавливает взволнованный Онисим, – Одумайся, не спеши, а вдруг там стоит снежная баба, пошто женщину губить?

– Данил, – окликнул Соколов, – у нас на медведя нет с собой лицензии, а стрелять по неясной цели запрещено. А хребет-то на месте?

– На месте, – отвечал Данька.

– Значит это не медведь вовсе, тот давно бы убежал, пока мы тут рассуждали.

– Ребята, – попросил Андрей, – окружайте животное без резких движений и сходитесь.

Скоро все увидели, что таинственным зверем оказался домашний бычок, но отвыкший от людей, он пленить себя не давал. Теленок, заметно подросший на луговых травах и чистой проточной воде, прорвался через строй егерей и, отбежав в сторону, глядя на людей, обдумывал: «Что еще предпримут незнакомые мужики».

Но и мужики не зря носят шапки на голове. Архипов предложил вариант:

– Вот что, бычок стал сильным и диким, поймать его без хитрости невозможно. Я вчера спиннингом зацепил чью-то сеть и выволок ее на берег. Пусть Данька, как самый быстроногий ее принесет сюда, мы ее растянем меж кустов и загоним бычка в сеть.

С таким решением согласились все. Не прошло и получаса, как рыболовная сеть поймала животное.

«Малышу» на шею вместо ошейника надели веревку и пытались тащить бычка к машине. Бычок рвался из стороны в сторону, сшибая егерей с ног.

Выход из создавшегося положения нашел Онисим. Он вытащил из-за пазухи краюшку хлеба и предложил теленку, тот с удовольствием вкусив деликатеса, потянулся еще. Онисим с довольной улыбкой пошел к машине, а бычок, желая получить еще кусок, побрел за ним.

Егеря не нарадуются: кончились их мучения, но кто-то спросил:

– Онисим, для каких целей у тебя хлеб оказался с собой?

– Просто наш друг прихватил краюху в качестве презента на случай встречи со снежной бабой. Онисим – гостеприимный землянин.

А шофер и не обижался за такие речи, если бы не его продуктовая заначка, егеря бегали бы за быком еще неделю.

Беглецу связали ноги, чтоб не перемахнул через борт вездехода, погрузили в кузов и, сев на скамейки стали думать, что делать дальше.

Свое мнение предложил Андрей:

– С животным в кузове на охрану охотугодий не поедешь. Нам дали задание проконтролировать всю территорию госпромхоза, а на это потребуется суток трое, четверо. Придется сначала бычка увезти к хозяйке, ох уж как она обрадуется найденышу. А что делать с нашим рейдом, не знаю, может в другой раз соберемся?

Егеря в раздумье качали головами. Но ситуацию разрешил водитель, соскучившийся по жене:

– Можно и в другой раз в лес поехать, я могу доложить новому директору, что машине требуется срочный ремонт.

– Онисим, – спросил Володя Архипов, – а Силантий Сидорович тебе поверит?

– А почему бы нет?.. поломку можно организовать при подъезде к гаражу.

– Ладно, не мне тебя судить, – согласился Соколов и, вытащив из сумки карту госпромхозовских угодий, подозвав егерей ближе, продолжал: – Я остаюсь здесь, затем пойду этой просекой до сосновых грив возле южного болота, сейчас начинается гон у лосей, да, говорят, в тех местах постреливают. Не знаю, сколько там пробуду, ну, а вы передайте, пропавшего бычка хозяйке – порадуйте женщину.

И все-таки утреннее чаепитие состоялось. Домашний чай такого аромата не подарит; что ни говори, а медоносные травы полезнее всяких купленных чаев, после которых стенки кружек темнеют, вызывая всякие сомнения и подозрения. Но все это было после завтрака дичью.

Андрей выкатил из углей глиняные шары, похожие по размеру на страусиные яйца, расколол одно и стал отделять скорлупу с прилипшим утиным пухом. Аромат кулинарных специй и горячий запах жирной утятины вызывает голодную слюну. Онисим не выдержал:

– Дайте мне одно яйцо, я его сам расколупаю!

– Не давайте ему эту вкуснятину, – упреждал Данька, – он ее Снежной бабе унесет!

Но смеха не получилось, все внимание устремлено на дичь необычного приготовления.

Машина с людьми и плененным бычком удалялась, еще долго был слышан звук ее мотора, но вскоре и он затих где-то за поворотом реки.

Где-то в глубине леса ухнула сова, слышались одинокие голоса пташек, да несмолкаемый стук трудяги – дятла.

 

Глава 18

На груди егеря бинокль, за спиной рюкзак с необходимыми вещами, на плече ружье. Переходя лесные ручьи и топкие торфяные болота, Андрей разгибает голенища охотничьих сапог, а выходя на сухое место, снова скручивает их на уровне колена, чтобы голенища не шлепали друг о друга.

Соколов привычно обозревает округу, рассуждая, что полная красота всякой местности состоит в соединении воды с лесом. Леса – хранители вод: деревья закрывают землю от палящих лучей летнего солнца, от иссушительных ветров; прохлада и сырость живут в их тени и не дают иссякнуть текучей или стоячей влаге.

Породы смолистых деревьев: сосна, ель, пихта и прочие называются красным лесом или краснолесьем. Их отличительным свойством от других деревьев является то, что вместо листьев они имеют иголки, которые зимой не теряют, а весной становятся насыщеннее цветом, свежее и зеленее. Лес, состоящий исключительно из одних сосен, называется – бор.

Все остальные породы деревьев, сбрасывающие свои листья осенью и возобновляющие их весной: липа, береза, осина, ольха, дуб и другие, называются чернолесьем.

Хороша развесистая, белоствольная, светло-зеленая, веселая береза, но еще лучше стройная, кудрявая, круглолистая, сладко-душистая во время цветения, мягко-зеленая липа, когда-то прикрывающая своими лубьями и обувающая своими лыками православный русский народ.

Хорош и клен со своими лапами – листами, высок, строен и красив, но его в лесах бывает мало.

Осень – художница расписала леса яркими красками. Глаза не устают любоваться золотыми березами, огненно-красными кленами и осинами, желтыми вязами и липами. Одна угрюмая ольха стоит зеленая, такими же зелеными упадут с нее листья. Но недолго держатся осенние краски. Листья отдали родному дереву все, что имели питательного, и сухими падают на землю. Но и в этом случае они не бесполезны – мягким теплым ковром устилают корни, сберегая от мороза, с годами превращаясь в питательный гумус. А на лугах, по берегам рек еще белеет высокий тысячелистник, донник лекарственный, краснеют головки клевера.

Листья деревья сбрасывают не зря, за лето в них накапливаются вредные вещества, особенно в больших городах и возле промышленных объектов, к тому же зимой тяжесть снега может сломать ветку, вовремя не сбросившую листву. Представим себе диалог: вот стоят на поляне открытая для всех в белом ситце береза и недоступная, в колючей зеленой шубе – ель. Ель спрашивает: «Как, соседка, к зиме готовишься?» «Вот наряды-листочки свои сбросила и от всех вредных веществ освободилась. Спокойно буду спать до весны, а там можно жить заново!» «Хорошо тебе, – вздыхает ель, – а свои иголки могу менять только через пять-семь лет. Мы, хвойные, больше страдаем от атмосферной грязи, чем вы – лиственные».

В лесу встречаются столетние дубы, дающие свои плоды-желуди на корм диким животным и мелким зверушкам.

Осина и по наружному и по внутреннему достоинству считается последним из строевых деревьев.

Иногда Соколов наблюдает печальные картины леса: кое-где лежат огромные стволы, сначала высохших, потом подгнивших у корня и, наконец, сломанных бурей дубов, лип, берез и осин. При падении, они согнули и поломали растущие рядом молодые деревья, которые, несмотря на свое уродство, продолжают расти и зеленеть, живописно искривясь набок, протянувшись по земле или свернувшись в дугу.

Трупы лесных великанов, тлея внутри, долго сохраняют наружный вид; кора их обрастает мохом и даже травой.

Прекрасен вид густого леса, освежителен его чистый воздух, успокоительна его внутренняя тишина и приятен шелест листвы, когда ветер пробегает по его вершинам. Его полумрак имеет что-то таинственное, неизвестное; а голоса зверя, птицы, человека меняются в лесу, звучат другими, странными звуками. Это какой-то особый мир, наверное, поэтому народная фантазия заселяет его сверхъестественными существами: лешими и лесными девками. Но, особенно жутко в лесу во время бури, когда деревья скрипят и стонут, сучья трещат и ломаются. Невольный страх охватывает душу и заставляет человека бежать на открытое место.

В чаще зеленых листьев живут разнообразные – пестрые, красивые, разноголосые птицы: токуют глухари, тетерева, пищат рябчики, хоркают на тягах вальдшнепы, воркуют дикие голуби, заунывно, мелодично перекликаются иволги, стонут рябые кукушки, трещат сойки, свиристели, лесные жаворонки, дубоносики, синицы и другие представители пернатого населения, наполняет воздух разноголосьем, оживляя леса.

Но в лесу можно услышать не только безобидных пташек, но и звучные голоса пернатых хищников.

Егерь остановился, услышав неприятные, настораживающие звуки и пытаясь определить, откуда они послышались. Вот над просекой, низко пролетая, шумно махая крылами, промелькнули большие черные птицы.

И вскоре, слева от Соколова послышалось карканье уже трех хищников, они явно переговаривались о чем-то важном. Это егеря встревожило.

Он, свернув с просеки и, прошагав сотни две шагов, оказался в окружении сосен-великанов. Могучие стволы соснового бора восхищают величием, только болота сохранили их от топоров лесорубов.

Миновав бор, Андрей оказался на полянке мелколесья, густо поросшей багульником. Соколов мягко ступает по шелковистым мхам, удивляясь обилием клюквы на болоте. На отдельных кочках этой ягоды столько, будто ее кто-то ненароком высыпал из лукошка.

Сильный, вначале приятный, но потом назойливый аромат багульника, запоминается надолго. Он веет над болотом даже глубокой осенью, когда уже все отцвело. Листья этого кустарника богаты летучими эфирными маслами, поэтому вызывают одурманивающую головную боль. Соколов в таких местах старается реже дышать.

Он вышел на утоптанную зверями тропу и пошел торным путем. Голоса коршунов становились все ближе и ближе. Наконец, воронье, увидев человека, поднялись на крыло и, отлетев на безопасное расстояние, опустились на вершины елей.

Звериная тропа вывела Андрея на гривку, окруженную все тем же болотом. Впереди вдруг шумно закачалась береза, происходило что-то непонятное. Это удивило Андрея, и для безопасности он снял с плеча ружье… Что-то огромное, бурое показалось меж кустов, Тут же мелькнула мысль: «Здесь хозяин леса – медведь собирает, вернее, ест клюкву!»

Соколов затаился… Снова шумно, с треском дернулась береза, вновь мелькнул бурый зверь. Сознание Андрея мучилось в догадках: «Что же все-таки здесь происходит, зачем медведю дергать березу, или он этим хочет предупредить человека, что это его урожай ягод».

Пауза выжидания затянулась, егерь не выдержал и стал приближаться к березе и то, что он увидел, покоробило до мурашек: перед ним стоял огромный лось. Он возвышался монументом, словно высеченный из гранитной глыбы – этот представитель обитателей российского леса, с гордо поднятой головой, увенчанной ветвистой корой светло-коричневых рогов.

Его рога – это турнирное оружие для схватки с другими быками, чтобы показать свое превосходство в силе и здоровье для будущего поколения лосей, рожденных завоеванными матками-лосихами, покрытых победителем во время «лосиных свадеб».

Тело сохатого налито стальными мышцами неимоверной силы. Лоси – длинноногие животные, вообще сильны, прекрасно приспособлены к передвижению по бурелому и непроходимым топям.

Их копыта имеют широкую площадь опоры, что позволяет этим зверям передвигаться там, где никакой другой крупный зверь не пройдет.

В давние времена в Швеции на прирученных лосях ездили верхом, причем, это разрешалось только полицейским чинам, дабы злоумышленник не мог скрыться от преследования в заболоченных лесных чащах.

…Лось глядел на Соколова, тяжело дыша, из широких ноздрей и горбоносой губы свисала желтая пена. Глаза великана наполнены мутными слезами, стальная удавка охватила его рога и горло.

Дрянной человек – браконьер, решил поживиться лесным дармовым мясом и поставил на звериной тропе петлю из железного троса. Лось привычно шел знакомой дорогой на свидание к лосихе и, не подозревая об опасности, затянул на себе трос.

Животному ослабить бы удавку, низко наклонить голову и копытом скинуть ненавистную петлю, цепко охватившую рога и горло, да не дано знать это лесному жителю.

Егерь, озабоченный, как бы освободить бедолагу, решил подойти к березе, отвязать конец троса, но лось бросился на него. Андрей едва успел отскочить от смертельного удара, лось не верил в добро.

«Что же делать-то? – думал Андрей, – в любимой передаче в „Мире животных“ при необходимости на время усыпляют зверей любой величины. В этом случае сделать это было бы очень кстати, но, увы…»

Выход один: надо идти в поселок и сообщить о ЧП работникам госохотинспекции.

Уже вечерело, когда егерь открыл скрипучую дверь поселкового почтового отделения, там он заказал телефонный разговор, но телефон инспекции молчал.

Тогда Соколов отправил туда срочную телефонограмму: «Нашел живого лося в петле. Освободить нет возможности. Приезжайте. Соколов». Егерь надеялся, что телеграмма обязательно найдет адресата. Была пятница, конец рабочей недели, а впереди два дня выходных.

Потянулись утомительные часы ожидания приезда высокого начальства.

Вечером возле дома Соколова остановился автомобиль, хозяин прильнул к окну, но то была инвалидка дяди Коли, а с ним пассажир. Соколов вышел на улицу. Дядя Коля воскликнул:

– Андрюша, принимай гостей!

Пассажир, в великой радости вскинув руки, решительно двинулся к Соколову со словами:

– Андрей, – сколько лет, сколько зим?!

То был друг детства, Борис Корнеев, с которым вместе росли, ходили в детский сад, в школу, правда, в армии служили в разных войсках.

– Борька, вот так встреча, дорогой ты мой, – торжествовал Андрей.

Дядя Коля, опираясь на клюшку, рассказывал: «Я как чувствовал, что сегодня в Береговое приедет кто-то из близких. Приехал на своей тачанке на берег, гляжу из теплохода „Заря“ выходит сын моего друга Василия – Борис. Ну, молодежь, пока вы беседуете, я долечу до сельмага, такое событие требует „салюта“.»

– Не надо никуда лететь, для такого случая салют найдется дома.

Мужчины пошли в дом, шествие замыкал дядя Коля, поскрипывая протезом.

Интересная сложилась судьба у друзей. После школы Андрей уехал работать на Балаковский комбинат искусственных волокон, Борис уехал к тетке в Белоруссию и там работал на кроватном заводе. Но жизнь там не сложилась, и по приглашению Андрея, друг переехал в Балаково и стал тоже работать на комбинате. Жили в общежитии, питались в столовых, иногда что-то готовили себе на общей кухне.

Друзья вели здоровый образ жизни, занимались спортом, готовились к службе в армии. И это время пришло: Бориса призвали в военно-морской флот.

Ребята – одногодки, от зависти что – ли, посмеивались: «У Борьки-то медкомиссия определила, что яйца у него квадратные, такие по палубе кататься не будут».

Андрей проводил друга на флот, а самого его забрали только через полгода во внутренние войска.

Но самое интересное в том, что у Соколова в год призыва срок службы сократили до двух годов, а в морфлоте так и осталась – три года.

Соколов, отслужив, вернулся в родной поселок Береговое, а Борис со службы вернулся только через полгода в звании мичмана. Боря потом шутил, что Андрей его проводил на службу и встретил со службы.

После дембеля, отдохнув некоторое время дома, они решили поступать учиться. Борис поступил в технический институт, а Андрей, у которого еще в армии обнаружили красивый тенор, в республиканское Музыкальное училище.

После окончания учебы каждый стал работать по полученной специальности. Андрея направили артистом хора в Театр оперы и балета, а Борис уехал по направлению на Урал производить военную технику.

.. За столом было весело. Дядя Коля на два голоса под гармонь с Марьей Григорьевной пели про удалого Хасбулата и его бедную саклю, а за окном им подпевал не лишенный слуха, пес Август.

Лицо старичка раскраснелось от горячего общения, ведь Андрей и Борис ему, как родные. Он сам уже не может похвастаться силой и прежней ловкостью. Но жизнь его многому научила, наделила опытом. Отложив гармонь, он, значительно подняв палец, глядя молодым в глаза, поучал: «Вы – сынки мои, вам жить еще долго-долго, но жисть она не безопасна, поэтому:

Во!..

Все, сынки, от Бога. Есть три разряда людей; одни обрели Бога и служат ему. Люди эти разумны и счастливы. Другие не нашли и не ищут Его, эти люди разумны, но несчастливы. Третьи не обрели, но ищут Его, эти люди разумны, но еще более не счастливы. Во!..»

Друзья пожимали старику руки:

– Спасибо, Николай Иванович, за пожелание высокой духовности и разума.

Вскоре духовный наставник, почувствовав усталость, прихватив гармонь, в сопровождении сынков, пошел к своей тачанке, где его поджидал пес Август.

Это только с клюшкой Николай Иванович казался подвыпившим, а сев за руль, без помех завел мотор, включил ближний свет и помчался к своей одинокой сакле.

Парни вошли в дом, снова сели за стол с закусками.

За окном шла стройная девушка. Она вдруг остановилась и присела на лавочку, возле которой только что провожали старика.

– Ого, какие тут у вас дрейфуют канонерские лодки, – подивился Борис. Это кто ж такая?

– Наша, поселковая, по прозвищу мадам Люси.

– А почему мадам?

– Глянешь на нее, сам поймешь.

– Замужем?..

– Был у нее парень, на острове Даманском китайцы убили, – отвечал Андрей.

– Нехорошая история получается.

– Нехорошая, – согласился Соколов.

– А как она на счет этого, – допытывался гость.

– Она передовой лесоруб в леспромхозе, все время с топором.

– Серьезная дама получается, – мотнул чубом Борька, – но матросы флота в любовных вопросах тельняшку не позорят, попробую – ка взять ее на абордаж.

Борька, разогретый винными парами, прямо в тельняшке и с сигаретой в зубах, выскочил на улицу, где возле дома Соколовых на скамеечке сидела девушка.

Она сняла кирзовый сапог и озабоченно вытряхивала из него попавшую хвою.

Гость, приоткрыв скрипучую калитку, решился заговорить:

– Пардон мадам! – ляпнул он, что первое пришло в голову.

– Чего-чего? – обернулась девушка.

– Я сказал – извините, мадам.

– За что извинять-то, и от кого вы узнали про «мадам»?

– Я хотел сказать: может ли мой крейсер бросить на вашей барже конец?

– Это я-то – баржа?.. – возмутилась Люся, – сам ты колесник речной, а не крейсер морской.

– О, простите, я хотел сказать – пришвартоваться к вам.

– Можешь отшвартовывать.

– Извините, а откуда вы знаете морскую терминологию? – вежливо спросил бывший моряк.

– Плавает тут у нас по реке разное…

– А я не речное… и не какой-нибудь, а

– пропел Борька.

– Красив, красив, – равнодушно отвечала Люся. Но она вдруг, преобразившись, внимательно посмотрела на морячка и улыбнулась, поразив его бездонной синевой глаз.

Борька растерялся, его напускная спесь слетела, как сытый комар с носа, но язык, никогда его не подводивший, продолжал сотрудничество:

– Я не артист, а бывший моряк, служил на флоте. А вообще я друг детства Андрея Соколова, вот приехал к нему в гости.

– Друг, значит, – многозначительно выделила слова моряка девушка, – а из каких хлебных краев вы сюда к нам?..

– О нет, я скорее с гор, с Урала я.

– На лыжах, значит, катаетесь?..

– Честно сказать, на это не хватает времени.

– Ишь, какой занятой, – укорила моряка Люся, – а чем вы там, в горах занимаетесь?

– А это тайна, – понизил голос Борис.

– Танки что ли собираете?.. дак про это все знают. Где металл там и оружие.

Из калитки вышел Андрей:

– Добрый вечер, молодые люди, о чем спор?.. Кстати, вы еще не познакомились?

Увидев Соколова, Люся застенчиво улыбнулась:

– Твой друг все швартуется, да песни поет, а имя крейсера не называет.

– Он такой, мой друг – скромный.

– Скромный? – глянула на парней Люся, – это сразу заметно.

Андрей взял инициативу знакомства:

– Эту девушку зовут Люся, кстати, ты без топора?.. А вон он, под лавкой. А этого джигита зовут Борис Васильевич Корнеев. Он – главный механик секретного завода. Пожмите друг другу руки по-русски, а по-французски, Боря любит целовать женские руки.

В вечерних сумерках раздался дружный хохот. Из окон соседних домов повысовывалисъ любопытные головы.

Андрей поделился планом предстоящего дня:

– Завтра у меня должна состояться встреча с начальством, а на вечер планирую уху на озере, приглашаем тебя, Люся, на роль главного дегустатора. Придешь?..

– Надо подумать… Если с матерью будет все благополучно, то можно ушицы хлебнуть.

… Весь день Андрей провел в ожидании столичного начальства, мучаясь в догадках об их отсутствии.

А Борис, соскучившийся по родным местам, еще утром ушел на озеро с удочками.

На склоне дня стало совершенно ясно, что представителей инспекции не предвидится.

ЧП в лесу на болоте угнетало Соколова. День, лишенный от этого радости, приближался, как на дряхлой кобыле, к вратам прекрасного вечера время препровождения с друзьями. Андрей пошел собирать необходимые ингредиенты к ухе.

… Над таежным озером бездонная синь неба, теплая вода бесшумно ласкает прибрежный песок, касаясь друг друга, шепчется камыш, озорной ветерок шалит в колючих лапах вековых елей, пытаясь угомонить расшумевшихся белок. Золотоствольный сосновый бор греется на солнце: в старину такие леса называли корабельными, из их высоких стройных стволов вытесывали мачты для парусных каравелл, хвоя бора дышит целебным духом. У самого края, свесив над водой зелень кружевных платков, стоят в белых ситцах березоньки.

По всему берегу распространяется вкусный запах от мангала и, как доброе вино, льются речи друзей.

Сегодня Борис без тельняшки, одетый в брезентовую штормовку. Анализируя события прошлого вечера, бывший моряк понял, как он был смешон, поэтому ловя взгляд Люси, пытался понять, что она думает о нем.

Но Люся все больше глядела на Андрея, а тот этого, как бы не замечал.

– Я решил вам предложить шашлык с допингом – по пять капель, так говорят охотники – для удачи.

Весело забулькало горлышко «Пшеничной», щедрая рука доброго человека не скудеет.

Андрей подает Люсе шампур с жареным мясом, с коричневой корочки которого капает жир. Девушка в восторге:

– Я уже забыла благовонный запах шашлыка, ой, как ароматно, ой, да тут меж кусочками еще лук с помидорами, ой, как здорово! А я думала, что попаду на уху.

– Уха, вероятно, не состоится по причине отсутствия пресноводных обитателей нашего прекрасного озера.

– Как это не состоится? – протестовал Борис. Он шагнул к воде и достал садок с трепещущей серебряной чешуей, рыбой. – Вот она!

Обжигая губы горячими кусочками мяса и, не переставая жевать, молодые люди разглядывали улов.

– Ух, ты, даже ерши есть, – встрепенулся Андрей, – это самое главное в ухе.

– Ну, уж, не скажите, они же маленькие, сопливые, – противилась Люся.

– Сопливые да вкусные, именно эта слизь, выделяемая чешуей и придает ухе особый аромат, – вступился за друга Борис Васильевич.

– А я и не знала, – хмыкнула Люся.

– Так что уха состоится, – успокаивал Соколов, но это будет, когда на небе нарисуется первая звезда.

Сытого человека тянет на романтику. Боря пригласил Люсю покататься на лодке, вставив весла в уключины, он позвал даму.

Люся, войдя в лодку, поддерживая равновесие, уселась на указанное место и осталась довольной. Посмотрев на Бориса, пробормотала:

– Ну, давай, моряк, греби…

– А я сегодня не моряк.

– Кто же ты?..

– Я сегодня поэт!

– Это ж надо, сколько всего в одном. Петь будешь или читать?

– Читать не буду!

– Вот как…

– Я стихи на память знаю.

– Ну, и… – ждала Люся.

Лодка словно скользила по зеркальной глади засыпающего озера. Солнце, уколовшись о верхушки дальнего леса, замерло и, краснея, отдавало вечеру последнее тепло.

Потревоженные волной кувшинки приветствуют желтизной еще не опавших лепестков. По воде расплываются круги от разгулявшейся рыбы.

Борис, на время отстраняясь от весел, глядя в лицо девушки, декламировал:

Люся большими своими глазами уставилась на Бориса Васильевича;

– Эти проникновенные строки ты сам написал?

– Не-ет, где уж нам – речным колесникам, – с иронией отвечал Борис.

Люся задорно хохотнула и поинтересовалась репертуаром.

Борис перевел взгляд на берег, где свесив над водой зелень кружевов, стоят белые березы. Они во все времена любимы русским народом, как символ России.

– Хорошо, – отвечал Борис, вот еще одно:

Правильные слова говорил священник Георгий о виноградных гроздьях, что умеренное потребление вина служит человеку в удовольствие и во здравие, ибо и жажду утоляет, и желудок укрепляет, и сердце веселит.

Похоже, на мадам Люси первая рюмочка подействовала положительно, тронув ее тайные струны души. Соколов услышал грудной, томный голос девушки. Вероятно, она пела для Борьки:

Еще долго на воде, скользя, качалась лодочка, и долго лесные птицы с завистью слушали песни Люси.

Вот уж с неба изредка падают звездочки, появилась обнаженная луна – этот романтический символ любви.

После ухи Борис вызвался провожать Люсю до дому, а вернувшись от нее, Андрей задал Борису вопрос:

– Как твоя дама, не просила отремонтировать велосипед?

– Что, у нее в хозяйстве имеется этот древний вид транспорта?

– Вроде есть, но требует ремонта, – сонно зевнул Соколов.

Но про то, что велосипед на сеновале и, что он активно его когда-то «ремонтировал», он другу не поведал, зачем?.. Любовь – дело тонкое…

А любовь Андрея осталась в прошлом, освещенная ярким светом прожекторов и юпитеров нарядной сцены.

 

Глава 19

Представители природоохранных органов по вызову егеря явились только во вторник, хотя Соколов телефонограмму отправил еще в пятницу.

Уазик «Буханка» остановился возле его дома. Из машины вышли люди.

Андрей, поджидавший долгожданную комиссию, узнал среди приезжих главного охотинспектора республики Горбатова, председателя районного комитета природопользования Радузова, местного участкового капитана милиции Князева, показались еще двое незнакомцев.

Соколов, обрадовавшись приезду начальства, хотел было поприветствовать всех рукопожатием, но, обнаружив со стороны приезжих равнодушие и неприязнь к себе, вовремя остановился. Что-то обидное ворохнулось в груди егеря, и улыбку с его лица словно смахнула пощечина.

Андрей подошел к Радузову, хотя бы для того, чтобы поздороваться с родственником, но и тот отвернулся и заговорил с охотинспектором Горбатовым.

Вид охотинспектора внушителен. Сутулая фигура его заметно выделяется щегольством и напыщенностью. Для солидности и шика он приобрел парадную форму бойца ОМОНа. Портупею и кобуру для ношения пистолета для пущего блеска натер воском.

– Вырядился, как на парад, – подумал Андрей, – на ногах ботинки. Похоже, гроза браконьеров, еще не представляет по каким лесным дебрям и болотам сегодня придется идти.

Впервые Соколов увидел личность Горбатова на ежегодных спортивно-охотничьих соревнованиях, проводимых Обществом охотников и рыболовов, но, он еще тогда не знал, что этот человек является главным охотинспектором республики. Андрей, после ухода из Музыкального театра оперы и балета, работал егерем недавно.

Представители разных организаций охотников съезжались из всех краев, в намеченное место, где-нибудь у озера ставили палатки, на кострах готовили еду, пели песни.

Многие приезжали семьями; кому же не хочется в этот праздник ощутить романтики, а утром окунуться в воде просыпающегося озера. Позавтракав, охотники начинали соревнование на первенство.

Нелегко преодолеть полосу препятствий; ловля рыбы – занятие тоже непростое и, конечно, одно из важных видов соревнований – это стрельба по тарелочкам.

Кроме этого охотники выставляют свои трофеи: рога лосей, клыки кабанов, черепа и шкуры медведей и волков.

Егерь Соколов представил огромные рога лося – эксперты оценили их в сорок баллов выше золотой медали.

Группа егерей и охотников Истокского госпромхоза, как и многие другие, тоже соорудили бивак, да на всякий случай поставили палатку. Ребята, профессионалы своего дела, уже наловили рыбы, раздули костерок, подвесили свой знаменитый казан.

Оказывается, команде, собранной для защиты спортивной чести госпромхоза, его директор выделил средства на спиртное, недаром коллектив так нетерпелив в ожидании ушицы.

Вечерело. Солнце, зацепившись напоследок за острые вершины дальнего леса, густо покраснело и провалилось вниз.

Вокруг дымились костерки, распространяя запахи пшенной каши с тушенкой и чая из медовых трав. Дымки костров из-за гнилушек осины, подкинутых в огонь, пахнут копченостями, щекочут ноздри, вызывая страшный аппетит.

Андрей решил прогуляться берегом, полюбоваться закатом, огромным зеркалом озера, где пускает кружевные разводы рыба.

Проходя мимо, он стал очевидцем диалога солидной женщины с мужчиной. Вернее диалог происходил односторонний, говорила дама, сопровождая слова громкими шлепками по щекам представителя мужского сословия.

Андрея удивила покорность мужика, тот не защищался и не просил пощады. Соколов быстро вернулся к своим:

– Кажется, начинаются концерты!

– Где? – заинтересовалась компания.

– Через две палатки от нас баба бьет мужика!

– Не может быть?!

– Честно, говорю!

Двое парней, любителей экстрима, сорвались с места, и вскоре вернулись, ошарашенные увиденным.

– Ну, что там?

Парни, громко хохотнув, рассказывали:

– Вот это да-а! Там же гроза нарушителей – главный охотинспектор республики Анатолий Кузьмич Горбатов, а по морде его бьет жена!

– За что?

– А кому нужны подробности, пусть идет к их семейному шалашу.

Виталька Зачеев вскочил с места и заплясал:

– Так ему и надо, – сплюнул он, – я однажды пораньше поставил капканы на ондатру. А этот сутулый, как нюхом нашел их и всю ночь, поджидая меня, просидел в кустах.

– И что дальше, – проявил интерес Соколов?

– Я приехал на место, заглушил мотоцикл, а он выходит из укрытия и связкой капканов мне тычет: «Закон нарушаешь, Зачеев. Распишись в протоколе за нарушение, об изъятии капканов и тушек ондатры.»

– Штраф-то мне грозил огромный. Я стал умолять инспектора: «Прости меня, у меня двое спиногрызов, да жена безработная. Прости, пожалуйста, у меня ведь договор на заготовку пушнины настоящий, ну, что там, разница в двух днях?»

– А он чего? – спрашивали Витальку друзья.

– Я гляжу, он дрожит от холода, одежда на нем от росы мокрая, говорю: «Анатолий Кузьмич, вы так-то заболеете, вам согреться надо, поедемте со мной». Вот привез его в поселковый ресторан. Днем он – кафе, ночью – ресторан. Взял ему пельмени горячие, шницель с гарниром, да бутылку «Пшеничной». Он пьет и жрет, а я на него гляжу и думаю: «Слава тебе, Господи, нашли общую точку соприкосновения – простит меня за нарушение».

Он выпил только полбутылки, остальное мне отдал со словами: «Во всем должна быть мера!»

Вот вышли мы из ресторана, я его прощу: «Анатолий Кузьмич, отдайте мне капканы, надо, ведь по пушнине договор выполнять?»

«Извини, – отвечает, – капканы отдать не могу, это вещдоки. У каждого из нас свои государственные обязанности, поэтому я не могу давать послабления, а то вы на шею сядете, Спасибо за еду. Кстати, хлебом делиться – завещал Христос. А штраф все же придется заплатить».

Егерь Данька подбросил в костерок сушняку, он, вспыхнув, добавил свету и искр. Данька отстранился от пламени и пробормотал:

– Такой уж он человек – службист, на родного отца протокол оформит, недаром в народе говорят: горбатого только могила исправит.

– Похоже, Горбатов строгий инспектор, а откуда он пришел в охоторганы?

– Я знаю, – отозвался Володя Архипов, – раньше он работал агентом в бюро путешествий. По мнению коллег, тот зарекомендовал себя, как человек трудный, запутанный. Сослуживцам строил интриги, злые проделки. Одним словом – каверзничал… С ним надо быть осторожным.

– А я вот что слышал о нем, – оживился Данька, – Горбатов с товарищами в поисках нарушителей ходили по лесам, наконец, вышли на окраину фермы, вокруг коровы мычат. Вот Анатолий Кузьмич предлагает:

– Давайте ферму обыщем, сено переворошим?

– Зачем? – спросили его.

– На предмет обнаружения незаконного оружия, ферма же рядом с лесом, вдруг рабочие ходят на охоту?

– На ферме одни старухи, им не до охоты! – тайком перемигивались помощники.

– А вон, в кабине трактора мужик затаился, а ну, пойдем к нему?!

– Ну, он мужика арестовал? – спросил Андрей Даньку.

Егерь в ответ захохотал, а вытерев глаза, пробормотал:

– Тот мужик вторую неделю Беларусь ремонтировал.

– А я себе не могу представить, как это гроза браконьеров, которого все боятся, разрешает себя бить по морде.

– А ты, Андрей, не удивляйся, – рассуждает Архипов, таков удел подкаблучника.

…Анатолий Кузьмич, – обращается к Горбатову водитель «Буханки», – у нас проблема с горючим.

– Как это проблема? – возмущается инспектор, – ты о чем думал, садясь за руль?

– Я думаю, но вы не даете времени на ремонт техники. В прошлой поездке, оказывается, бензобак сучком пробило, это сразу не заметишь, да и лудить-паять целый день отнимет.

– Надо было с собой канистру взять! Здесь в лесном краю заправок ГСМ на двести верст вокруг нет!

– Не беспокойтесь, Анатолий Кузьмич, – успокоил Радузов, у меня в этих краях есть хороший знакомый, я думаю, что бензин найдем. Поедемте в контору леспромхоза.

– Ну, раз так, поехали, – Горбатов, хлопнув водителя по плечу, скомандовал, – поехали, поехали, время не ждет.

Миновав несколько улиц, они оказались на краю поселка, в усадьбе леспромхоза. Радузов повел Горбатова в контору. Председатель решил познакомить инспектора с начальником леспромхоза Крикуновым, сказав, что он прекрасной души человек и всегда выручит горючим.

Некоторое время спустя, мужчины вышли в сопровождении начальника Крикунова.

Соколов, теснившийся среди пассажиров, наблюдал за троицей из окна. Начальники стояли на дощатом крылечке и, видимо, воодушевленные анекдотом Радузова, весело смеялись.

Крикунов, увидев в машине Андрея, что-то шептал Горбатову на ухо, показав на егеря…

Усевшись на сидение, охотинспектор скомандовал:

– Давай, водила, дуй на заправку, хорошо, когда на свете встречаются стоящие люди.

– Вот и я говорю, – встрял Радузов, – не имей сто рублей в облигациях, а имей сто друзей в организациях.

– Мудро замечено, – согласился Горбатов и, не поворачиваясь, насмешливо сказал Андрею, – Показывай, егерь, дорогу к своему лосю!..

– Он не мой, – отвечал Андрей.

– Ну, как не твой, если ты его поймал, – хе-хе!

В салоне раздался дружный смех… А Соколов, сжав до боли губы, промолчал. Его не отпускала мысль: «Что сказал Крикунов Горбатову, показав пальцем на него. Неужели задумал, очередную подлянку?»

По ровной дороге и ехать хорошо, но стоило машине съехать с большака, ее затрясло на ухабах, двигатель натужно урчит, выбираясь из одной выбоины и тут же попадая в другую.

Машину резко тряхнуло и она, глубоко осев в яме, встала.

– Поздравляю с приездом! – пошутил Соколов, – дальше пойдем пешком.

Мужчины, покинув салон, огляделись вокруг. В лесу падал красный лист, но осенние краски «бабьего лета» никого не привлекали, не взволновали, живописью природы никто ни дивился.

Горбатов, когда его начищенные ботинки увязли в черной торфяной грязи, громко чертыхнулся, вспомнив известную в народе «мать». Однако ему явно не везло, он споткнулся и в новенькой форме ОМОНа плашмя растянулся в грязи. Весь перепачканный, с мордой неумытого черта, встал во весь рост и зло глянул на егеря.

Никто над ним не смеялся, но если бы такое случилось с кем-нибудь из попутчиков, хохоту было бы предостаточно. Товарищи посоветовали инспектору воспользоваться палкой, и прежде чем ступить ногой, ощупывать ею дорогу. Вскоре все вышли на сухое место. Андрей стоял у пресловутой березы с тросом и то, что он увидел, привело его в ужас: лось был мертв. Он, пытаясь освободиться из плена, закрутился в мелколесье и затянул на шее петлю. Андрей вздохнул: «Не повезло в жизни этому сохатому, не будет от него потомства, не трубить ему свадебного бойцовского клича». Он лежал бурой глыбой с открытыми глазами, подмяв под себя кустарник.

Известно, что во время свадеб лоси теряют бдительность, у них притупляется чувство страха. В поисках самок лоси проходят большие расстояния, не переставая «охать», и этим обнаруживают себя издали. Браконьер, ориентируясь на голос, находит тропу зверя и ставит на ней самолов – петлю.

Приехавшие работники охраны природы окружили мертвого великана, дивясь его необычным размерам.

Горбатов смотрит на все это, прищурив глаза, а затем громко заявляет:

– И кто виноват в гибели лося?..

Один из понятых, приехавших сюда, подумав, ответил:

– Браконьер, конечно.

– Да не-ет, – протестовал инспектор, – виноват тот, кто охраняет природу, кто за это получает зарплату.

Горбатов, надеясь на поддержку, повернулся к председателю природопользования Радузову:

– Как ты считаешь, Юрий Николаевич?

– Совершенно справедливо, в этом виноват егерь.

Это больно ударило Андрея, он, волнуясь, объяснил:

– Я же телефонограмму вам в инспекцию отправил еще в пятницу, а сегодня уже вторник. Почему сразу не приехали? Застали бы лося еще живого.

– Я тебе вот что скажу, Соколов, – прищурив глаз, наставлял Горбатов, – если кто-то хочет что-то сделать, то находит возможность, а если не хочет, то находит причину. Во-первых, надо хорошо охранять животных на своем участке, хорошо знать жителей, кто и на что способен. А во-вторых, почему ты не снял петлю со зверя сам?

– Но он на меня бросался, не давал возможности.

– Не перебивай меня, – предупредил охотинспектор, – а в-третьих, при невозможности лосю помочь, ты должен был его застрелить, а мясо по накладной сдать в ближайшую столовую или магазин, а ее выслать нам в инспекцию.

– Но в правилах охоты такой инструкции нет, откуда мне знать?

– Я тебе инструкция, головой надо думать.

Отчитывая Соколова, Горбатов не думал о реальных возможностях егеря убить и разделать зверя далеко от жилья, здесь в болоте. Ведь, пока бы он вытаскивал тушу и транспортировал ее до поселка, мясо бы пришло в негодность.

Труп лося уже вспучило, и его облепили мухи.

«Эх, если бы люди приехали вовремя, была бы другая картина», – думал Андрей.

– Да-а, сгубил ты, Соколов, лося! – повторил. Горбатов, – буду оформлять протокол для возбуждения уголовного дела.

Обидные слова инспектора задели Андрея за живое; потеряв терпение он, набрав в легкие воздуха, воскликнул:

– Нет, это ты сгубил лося!..

Горбатов, не ожидая подобного выпада в свой адрес, побледнел; глаза задергались, он злобно посмотрел на Соколова. Егерь, выдержав его взгляд, повернулся и отправился в обратный путь пешком.

– Егерь Соколов, – крикнул Горбатов, – вернись для подписания протокола!

Но Андрей не оглянулся.

Радузов подошел к охотинспектору:

– Вот, видите Владимир Кузьмич, каков этот Соколов, гнать его надо из органов природоохраны.

– А мы им любоваться и не собираемся, – подмигнул Горбатов.

…Борис Васильевич гостит у Андрея. Днем собирает лесную ягоду: клюкву, бруснику, а то принесет полную корзину грибов для солений и сушки впрок. Конечно, там, на Урале грибы тоже есть, но они не такие привычные и ароматные, как здесь на родине. Грибы Борис сушит с Марьей Григорьевной, у нее в этом деле опыта не занимать. Русская печь загружена днем и ночью. В доме держится стойкий аромат белого хлеба.

Люся днем на работе, ей некогда бродить с лукошками и корзинами по лесу, поэтому Борис часть сбора несет в ее дом, а вечером они идут знакомой тропкой к озеру, садятся в лодочку и катаются до самых звезд.

Сегодня после ужина с благословления Андрея, Борька отправился на озеро загодя. В ожидании мадам Люси, он в одной руке держит удочку, а в другой у него папироса.

Люся бесшумно подошла сзади и громко спросила:

– Дак Вы курите?

Борька не растерялся и дал ответ достойный джентльмена:

– Могу угостить.

– Какая гадость эта ваша «Прима»!

– Вы располагаете более изысканным сортом?

– Да нет, – равнодушно отвечала Люся.

Борис, оправдываясь, объясняет девушке:

– Дело в том, что у нас на Урале все курят, это на случай, если человек потеряется в горах. Вот бедолага закурит, его по столбу дыма и находят.

Люся смеется, ей весело. Борька умеет поднять настроение.

– А какие у нас горы! – восхищенно рассказывает Борис, – утром взберешься на вершину, и до самого вечера катишься с горы вниз.

– А на чем там ваши катаются? – спрашивает Люси.

– Как на чем?.. На конских санях, конечно, путь-то далекий, берут с собой еду, чайник и керогаз…

– Ох, хох – хох, – заливается Люся, – а холодильник с собой не берут?..

– Не берут, места маловато, а холода там на верху и так всем хватает. А ты, Люся, не желаешь покататься с горы с ветерком?..

Люся смотрит на ухажера подбоченясь, искоса, пряча свои мысли за улыбкой. Она понимает, что Андрею Соколову, не нужна; не любит он ее. А годы, как птицы летят, оставаться одной становится невыносимо, вот ухажер объявился, неужели это очередная насмешка судьбы?.. Что ему ответить?…

– Боря, твое приглашение заманчиво, но…

– Что означает твое «но»?

– Ты же знаешь, я не одна, у меня больная мать, лежачая… я ее никогда не брошу, не оставлю одну.

– Знаешь, моя мать тоже живет со мной; пока я на работе она скучает. Вот если бы твою мать свести с моей. Уверен, им вдвоем будет хорошо.

Ох, как по сердцу приятны Люсе слова Бориса, но она, подумав, махнула рукой:

– Где уж там, с моей – то не в поезд, не в самолет. Видно судьба у меня такая – всегда быть рядом с ней…

Перед сном Люся подошла к постели матери:

– Мам, ты спишь?

– Сплю дочка, сплю. А как там на улице?

– На улице хорошо, тепло, комаров нет. Молодые опять на берегу костер жгут, песни поют, веселятся.

– А ты радуешься ли, дочка?

– Чему мне радоваться-то, – грустно отвечает дочь, – останусь вот старой девой и буду распевать: «Никто замуж не берет!»

– Я понимаю, Люся, что ты из-за меня одинока. Господи, владыка небесный, уж прибери ты меня поскорее, – пустила слезу Надежда Ивановна.

– Мам, ну не надо, зачем еще ты душу тревожишь?..

– А кто еще тревожит? – насторожилась мать.

– Да никто, что ты придумала, – ворчит дочь.

– Говори-говори, что ты как не родная?

Люся сомневалась: стоит ли посвящать больную мать в ее личную жизнь.

– Ну, говори, что тебя мучает, – требует мать.

– В общем, к Андрею Соколову приехал друг – Борис Корнеев.

– Помню семью Корнеевых, хорошая, работящая была семья и Борьку помню. Мать у него работала в детском садике, правда, отец-то после войны недолго пожил. А потом Корнеевы куда-то уехали, не помню уж. Ну, и что дальше?

– Они уехали на Урал, мать Бориса скучает, пока он на работе.

– Как это, скучает? – оживилась Надежда Ивановна и, даже приподнялась на подушке, – а внуки, Борис-то уж давно взрослый!

– У Бориса пока нет детей, жена не захотела жить в горах, уехала.

– Вот оно что, – качает головой Надежда Ивановна, – и что теперь?..

– Он приглашает нас с тобой поехать жить к его матери.

– Да ты что удумала, милая моя, куда мне без кровати. Нет, дождись моей смерти, а потом езжай куда хочешь. Надо же, чего придумала! Да кому я нужна, старая кастрюля, на чужой стороне? Ай, яй, яй, – горевала пожилая женщина.

А утром следующего дня – это было воскресенье – Борис Васильевич с чемоданчиком в руке вышел из калитки дома Соколовых. Его провожали до автобусной остановки Андрей и мадам Люси. Синие с поволокой глаза ее затуманены слезами расставания.

Люся плачет, ведь она снова остается одна; полюбившийся ей человек уезжает к себе на далекий Урал, а там забудет он ночные свидания под луной, душевные ее песни.

По вечерам, когда на сердце одинокой девушки тоска, она смотрит в окно или выходит на крылечко послушать молодежь.

На берегу озера, прилегающем к поселку, парни развели костер. Слышатся веселые, задорные голоса. Там жалуется струнами балалайка, а то вдруг грянет басами, да всеми лирическими кнопочками тальянка и зальется, заголосит любовные страдания. Вот девушки запели:

Кажется, прямо к звездам летят искры от костра, недаром их на небе не счесть. И людей на земле много, и каждый хочет хорошей жизни, счастья, мечтает о преданной любви.

Люсе тяжело слышать, как веселится молодежь. Она поплачет – поплачет, да посмотрит на ночной небосвод.

Вот, в холодном небе вселенной сорвалась звездочка и растаяла, будто ее и не было никогда, а на земле у яркого огня, не загадывая о судьбе, веселится беспечная молодость. Но всегда приходит осень, ветры жизни сорвут красоту нарядов, и душа голосом старой виолончели, запоет об одиночестве, прося нежности и тепла.

Боится одиночества мадам Люси. Она надеялась на внимание Андрея Соколова. Но не видит она в нем той решимости, о которой так мечтает по ночам.

А теперь вот в ее жизнь на «волнах» занесло бывшего морячка – Бориса. Показался на вершине гребня, и унесло его куда-то на «хребет земли» под названием Урал. «Уж вернется ли он?» – в который раз задает себе вопрос Люся, глядя в зеркало, разглаживая морщинки у глаз.

 

Глава 20

Милиция возбудила уголовное дело по факту загубленного лося. Местный участковый проводил расследование, задавая жителям определенные вопросы. Он даже пришел на лесоповал к сучкорубам и, хитро прищурившись, спрашивал тракториста Ивана и его помощника чокорщика Митрофана:

– А скажите, мужики, у кого можно достать вот такой тросик и кто у вас просил такой материал?

Иван, обидчиво косясь, отвечал:

– Федорович, говорю тебе как на исповеди, никто ничего такого у нас не просил. Изношенные тросы с лебедок мы выкидываем, где придется, все равно их на металлолом не принимают, поэтому трос дефицитом не является. Если кому – то понадобится, могут отрубить от него любую длину, распустить и пустить на дело.

Как не суетился капитан милиции, так ничего криминального и не накопал.

Вскоре егерь Соколов засобирался в город по просьбе председателя Истокского сельского совета. В окрестности появился медведь, нападающий на домашний скот. Он уже загубил трех коров. Председатель, выполняя волю народа, написал в Государственную охотинспекцию ходатайство о выдаче разрешения на отстрел этого зверя.

Путь до города неблизкий, более четырех часов езды. Под заунывное гудение мотора в автобусе можно и подремать, и подумать.

У Соколова на душе тревожно. Охотинспектор Горбатов его обвиняет в гибели сохатого; даже Радузов, забыв о родстве, активно поддержал инспектора.

«Конечно, – рассуждал Андрей, – если бы тот лось не был зверем, то дал бы возможность снять с горла петлю, и тогда всем бы было хорошо. Но животному не дано разделять людей на добрых и злых».

Каждый раз, вспоминая двоюродного брата, сердце Андрея обжигает боль. Он даже матери своей Марии Григорьевне не сказал, что ее племянник его предал.

В дороге Соколов думал о встрече с начальником охотинспекции Геровым Валентином Юревичем, представлял, как тот посмотрит на него своими черными глазами.

Вообще-то, с Валентином Юрьевичем у него отношения доброжелательные. Андрей неоднократно привозил в инспекцию протоколы на нарушителей правил охоты, изъятые у браконьеров ружья. Поэтому начальник Геров считал Соколова егерем исполнительным, добросовестным…

…Ознакомившись с протоколом обследования задушенного лося, Валентин Юрьевич спрашивал инспектора Горбатова в своем кабинете:

– А почему вы, Анатолий Кузьмич, считаете в этом деле виноватым егеря Соколова?

– Как почему? – вопрошал инспектор, – лось еще был живой! Почему он не снял петлю со зверя?..

– Вероятно, потому и не снял, что зверь был живой, а вы, товарищ Горбатов, сняли бы петлю?

– Почему я?.. у меня другие обязанности, – упавшим голосом оправдывался инспектор.

– А кстати, Анатолий Кузьмич, где Вы были в тот день, когда от Соколова пришла телефонограмма? На время моей командировки Вы оставались за начальника и должны были принять определенные меры. Эти ваши бумаги я оставлю у себя для расследования.

Когда в дверь кабинета постучали, Анатолий Кузьмич, ссутулившись, стоял у полочки с книгами возле окна.

Скромно поздоровавшись, в помещение вошел егерь Соколов.

– Здравствуйте, Андрей Спиридонович, – отвечал начальник Геров, – по каким делам в наших краях?

– Я Вам от главы сельского совета прошение привез, – объяснял Андрей, – опять у нас медведь завелся, на домашний скот нападает, уже трех дойных коров сгубил, хозяйки плачут, надо детей кормить, а свежее молоко в сельмаг не завозят.

– В ваших краях ведь уже был такой случай, – заметил начальник.

– Да, Валентин Юрьевич, подобное случалось, но это другой пришелец. И откуда только берутся такие?

Медведи нападают на домашних животных от бескормицы в лесу, голодный медведь не ляжет в берлогу, поэтому вынужден искать пищу вокруг селений.

– Хорошо. Госохотинспекция дает разрешение на добычу медведя-скотника, идите в бухгалтерию для оформления документа.

Валентин Юрьевич, утверждая лицензию печатью, поучал:

– Однако, Андрей Спиридонович, не забывайте о главном – об охране охотугодий от браконьеров, чтобы впредь подобных случаев, как с лосем, не повторялось, чаще бывайте в местах гона лосей. Хапуги ставят петли на тропах…

Во время разговора начальника с егерем, Горбатов стоял возле окна у полочки с книгами, делая вид, что занят чтением инструкций.

Соколов ехал домой счастливым, его переживания ушли, и на сердце покой. Справедливый начальник не нашел его вины, даже разговаривал на «Вы», несмотря на различие в должностях.

И еще радовался Андрей опасной предстоящей охоте на медведя. Жители поселка называют Соколова – «наш егерь», а доверие народа терять нельзя.

Но, к сожалению, рано Андрей возрадовался, что у него все в порядке, не знал он, что ему готовит Горбатов, сколько еще принесет боли и переживаний.

После полудня в связи с высокой пожарной опасностью, республиканское телевидение сообщило о запрете посещения лесов и охоты. Покупая на вокзале билет, Соколов об этом знать не мог, а домой приехал, когда мать уже спала.

В тот день, узнав о чрезвычайном сообщении и запрете охоты, Горбатов срочно собрал своих подчиненных, и они выехали в ночь по определенному маршруту.

Утром следующего дня Андрей накормил своих лаек, подивился теплу яркого солнца и, быстренько собрав рюкзак, выкатил со двора свою старенькую «Панонию». Запустив двигатель, поехал по улицам, а за поселком свернул на песчаную лесовозную дорогу.

Он ехал неспешно, в надежде найти след медведя. Утренняя разведка обязательно подскажет информацию о том, в каком направлении прошел косолапый. Этот стервятник уже съел трех коров, но на места прежних трапез не приходит, вероятно, бродит по коровьим тропам, отслеживая очередную жертву. Поселковые буренки чаще пасутся без пастуха и бродят где им захочется. Потому и нужен егерю свежий след зверя, чтобы предугадать в каком месте хищник может совершить очередное нападение.

Андрей зорко смотрит по сторонам, ничто не ускользает от его внимания. Вот слева показалось выкошенное болотце, посреди него громоздится стожок сена, а на изгороди надрывно каркает ворона.

Соколов заглушил мотор, присмотрелся, возле стога сидит зайчиха в окружении ворон. Вороны нахально атакуют зайчиху. Вот зайчиха, защищая свое потомство, бросилась на одну из разбойниц, а другая хищница, пользуясь моментом, вдруг схватила своими когтями зайчонка и скрылась в кустах, зайчиха продолжала защищаться.

Егерь со словами: «Не позволю „Степашек“ обижать», выстрелил в одну из них. Ворона упала, остальные в испуге разлетелись.

Андрей оставил ружье на мотоцикле и пошел за трофеем: за хищницу-ворону полагалась премия – два дробовых патрона.

Андрей услышал нарастающий звук мотора, и вскоре из-за поворота, поднимая пыль, показался УАЗик. Машина затормозила у мотоцикла, из нее ловко выскочили парни в камуфляжных костюмах. Из кабины, сутулясь, вышел охотинспектор Горбатов с насмешливой улыбкой. Забрав ружье Андрея, он, лениво вздохнув, пробормотал:

– О-о, какая встреча, неужели здесь сам егерь Соколов? Приказ президента нарушаем?

Андрей, не ожидавший встречи с опергруппой, несколько растерялся; он не понимал, по какой причине у него забрали ружье.

Горбатов, скрипнув ремнями портупеи, блеснув натертой воском кобурой, повторил:

– Нарушаешь, значит?..

– Да в чем моя вина? – удивился Соколов, – я егерь, имею право при исполнении обязанностей находиться в угодьях с ружьем. Вот хищника уничтожил. Что тут такого?..

– Что тут такого? – переспросил инспектор, – сейчас я тебе объясню «что тут такого!» Дай мне документы.

Соколов по привычке сунул руку в грудной карман куртки и тут же осекся, ведь охотбилет и разрешение на оружие он брал в город и предъявлял его в магазине, где покупал охотничьи припасы. А документы из выходной куртки в рабочую в спешке переложить забыл. У него словно обожгло в груди.

– Извините, документы дома, поедемьте, вам все равно ехать через поселок.

– Нет, Соколов, у нас разные дороги. Слушай сюда: во-первых, ты нарушил приказ президента о запрете посещения лесов, и конечно стрелять тоже запрещено, огонь может спровоцировать огромный пожар. Во-вторых, нахождение с оружием, без документов – это самое настоящее браконьерство. Здесь в протоколе описаны все твои грехи, расписывайся, да скажи «спасибо», что не увезли тебя в город в наручниках.

Андрей вернулся домой уничтоженным, сегодня судьба – злодейка посмеялась над ним всласть. Никого не хотелось видеть, ему бы поплакать, выплакать горе-обиду слезами, но мужчины не плачут, поэтому боль на сердце осталась очередным шрамом.

… На поселок опустился вечер, окраины погрузились во тьму, окна соседних домов засветились голубым светом телевизоров. Трудовой народ отдыхает, но Андрею сидеть дома невмоготу. Он вышел на улицу и сел на лавочку, прижавшись спиной к изгороди палисадника.

На улице пустынно, даже дворовые собаки, разомлевшие от дневной жары, свернувшись клубочком, спят.

Егерь, запрокинув голову на штакетину, глядел в небо, размышляя: «Вот оно небо, сколько миллиардов вздыхателей глядело на него по ночам, пытаясь что-то разглядеть, понять в том далеком море космоса. Эти точки звезд, что огромная книга для слепого, а для зрячего, для поэта, они – мир философии». Соколову пришли на память стихотворные строки:

Андрей пытается воскресить в памяти былое: работу в театре, гастроли по стране, любовь, но всякий раз, думая о балерине Жанне, эти воспоминания приносят ему дополнительную боль.

Андрею часто видится Вероника Уральская, прилетающая к нему какой-то порхающей бабочкой, на крыльях которой, вместо рисунков – цветные кружочки таблеток.

Соколов уже несколько раз собирался пойти к Володе Архипову и попросить ее адрес, но всякий раз считал этот визит неудобным. Еще неизвестно, как бы на это отреагировала Вероника, а дни шли вперед, складываясь в недели, месяцы.

Андрей слушает песни молодежи, доносившиеся с берега озера, где, взметнув искры к небу, горит костер.

Егерь вспоминает: «И я когда – то был таким, как они, и так же беззаботно проводил вечера».

Вдруг по улице заскользил свет от фар автомобиля, он все приближался, и вот машина остановилась возле Соколова. Из открытой дверцы послышался знакомый голос.

– Андрюха, ты меня встречаешь?..

Этот голос сорвал Андрея с места.

– Борька, мать честная, это ты что ли?..

– Ты еще сомневаешься?

Друзья крепко обнялись.

Минутой позже Андрей разглядывал авто:

– Ух ты, ГАЗ -24! Борька, только не говори, что это не твоя!

– И не скажу… зарплата позволяет, вот накопил и купил.

– Ну, ты молодец, а что об этом молчал в прошлый приезд?

– Понимаешь, в прошлый приезд ее еще не было. А теперь купил, нужда – понимаешь?

– Что еще за нужда? – не унимался Соколов.

– Давай об этом чуть позднее, за столом, хорошо?..

– Хорошо, согласен, – кивнул головой Андрей.

Он помог другу выгрузить вещи, среди которых больше было подарков.

Приезд друга словно отрезвил Андрея, его печальное настроение сменила радость. Они сидят с другом плечом к плечу, пьют виноградное вино, вспоминая, напевают старинные песни. Как-то перешли на жизненные темы и, отвечая на вопрос Бориса, Андрей рассказал ему о своей незавидной житухе. А Борис успокаивал: «Обожди, время лечит раны, а правда она откроется. Вот вспомнишь мои слова!»

Пребывая в лирическом расположении духа, мужчины ощутили, что за накрытым столом не хватает милых дам, а поскольку поблизости была только одна мадам, друзья направились к дому Люси.

Но ссылаясь на поздний час, мадам Люси от предложения отказалась. Холостяки сочли ответ благоразумным, достойным статуса девушки.

Они, вернувшись на скамеечку, и не замечая ночной прохлады, продолжали общение. Борис, потушив сигарету, положа руку на плечо Андрею, рассказывал:

– Я о прошлой поездке матери поведал: о Люсе, о тете Наде и, знаешь, моя матушка заинтересована, чтобы я этих дам перевез к себе. Моей-то скучно одной, а с землячками им будет о чем поговорить, что вспомнить.

– Теперь понятно, для чего ты машину купил, – прозрел Андрей.

– Ты всегда был догадлив, мой друг. С Люсей, кажется, вопрос решен, а вот с матерью надо поработать.

– Боря, а ты пригласи Надежду Ивановну с гор на саночках – того…

– Хе-хе, скажешь тоже, – усмехается уральский жених.

– Об этом не беспокойся, – продолжал Соколов, думаю, девушка старую мать убедила. Она меня часто спрашивала: «Нет ли от Бориса Васильевича какой весточки?» Так что, скоро с вами придется расставаться.

И день прощания настал. Люся взяла с собой в дорогу только самое необходимое. Надежда Ивановна сидела на заднем сидении «Волги», опираясь на подушку, на которой при желании можно было и полежать.

Борис по-хозяйски заколачивал досками окна, двери.

Люся подошла к Соколову попрощаться, он заглянул в волоокие глаза ее и только сейчас понял, что теряет.

Она тихо сказала:

– Прости, что не так, уезжаю, присмотри за домом. Бог даст, свидимся…

Машина, набирая скорость, удалялась. Люди, собравшиеся проводить односелянок, махали им вслед, желая счастливого пути. Растроганная тетя Надя, плача навзрыд, вытирала покрасневшее лицо и кричала в окно: «Мы вас не забудем… Еще встретимся?!»

Проводив друга и соседок, Соколов остался с чувством одиночества и навалившихся на него неприятностей.

Люди встречаются, люди влюбляются, женятся, а у него такая вот холостяцкая судьба, ходить и коротать время в лесу, охранять природу.

Вот и сегодня с раннего утра, собрав рюкзачок с едой, егерь, посмотрев на пустой ружейный сейф, вздохнув, что придется идти на службу без оружия, тихо вышел из дому.

Он шел лесными тропами, минуя кустарники, болота, хвойные леса с гривками.

Наконец, Андрей остановился передохнуть у ручья. Напился прохладной воды и устало растянулся на траве, подсунув под голову рюкзак.

Лучи полуденного солнца пробиваются сквозь лесной шатер «бабьего лета» до самой земли. Что-то томное, одухотворенное тронуло душу Андрея, навевая волнующие стихи:

Андрей смотрит в синь неба, на падающую листву, думает: «Вот и осень уходит, „бабье лето“ скинет свой нарядный „халат“, и скоро польются ее холодные нудные „слезы“, а „бородатый север“ дохнет холодом, а там уж и зима „катит в глаза“.»

Снова бредет егерь Соколов лесными тропами и, вдруг, слышит неспокойное карканье пернатых хищников, Егерь идет на голоса и видит впереди бурую кучу. Приблизился. Перед ним лежит мертвая лосиха, удавленная петлей. Андрей обошел кругом, смотрит, а брюхо вспорото ножом, шкура свисает с боков. «Вот те на-а, – удивляется Соколов, – так вот почему коршунье кричит с вершин деревьев? Значит, здесь уже работает браконьер?» Где он затаился?

Соколов хотел крикнуть, да осекся: ему в спину ударил выстрел. Невыносимо обожгла боль. Егерь даже не успел оглянуться, как его сшибло с ног. Все померкло в глазах…

Очнувшись, Андрей долго смотрел вперед, лежа на боку, соображая, что с ним произошло. Тело дрожало от слабости, спина затекла, от потерянной крови кружилась голова. Он поднялся на колени и долго так сидел.

Уже смеркалось, постепенно жизнь брала вверх. Егерь, качаясь, пошел к торной дороге, поддерживал равновесие суковатой палкой. В полночь, вконец обессиленный, он упал под старой елью. Его из дупла увидела сова и грозно крикнула: «У-у, ух-ты!»

Обездвиженный предательским выстрелом в спину, егерь лежит под деревом на обочине дороги, прильнув щекой к земле. На него смотрит сова. Он слышит приближающийся топот копыт стада животных. Андрей приподнявшись, любопытно взирает на шум. И видит, что это не овцы и коровы, а стая волков… Сова, удивленно повернув кошачью голову, удивляется: «Ух ты?» Егерь ищет ружье, но оружия нет. Зверье все ближе, уже видны оскаленные морды, из клыкастых пастей свисают языки, испускающие голодную слюну.

Спасаясь, Соколов забирается на дерево, смотрит вниз.

Серые разбойники, не прочь пожрать человеченки, окружив дерево, встали хороводом и запели:

Егерь смотрит на зверье сверху и удивляется, что морды-то у них человеческие: вот у зверя ростом пониже обличие Васьки Фытова, по прозвищу «Лесной клоп», рядом набычился с пистолетом на боку главный охотинспектор Горбатов, возле него стоит с фарфоровой статуэткой фронтовика Василия Теркина председатель районного комитета природопользования – Радузов, тут же, в наушниках летчика-вертолетчика, кому-то подмигивает Ливанский и по-собачьи лает начальник леспромхоза Крикунов.

Собравшиеся в стаю волки рады загнанной добыче, ждут, чтобы поскорее егеря съесть.

Над горой Исток полыхнула зарница, показалось что-то светлое, манящее. Андрей, щуря глаза, как будто видит ладонь былинного богатыря, того, который спасает Русь от грозящих бед. Андрюха видит будто и лицо его, что-то шепчут губы, не разобрать. Богатырь взмахом руки приглашает к себе… Егерь оглядывается и видит себя уже в храме, дивясь богатству позолоты, ярким светом восковых свечей и грозным ликам святых.

При всем этом раб Божий Андрюшка чувствует себя маленькой беззащитной букашкой. Он, вдруг, услышал пение.

Оно началось тихим, нежным аккордом, разрослось, расширилось в диапазоне и стихло, закончившись густым приятным басом.

Этим красивым голосом пел высокий, всегда опрятно одетый артист хора Володя Негельский. Его голос затушевывал все шероховатости и мелкие недостатки хора, объединяя все звуки в одно целое – густой благозвучный консонанс.

От копоти и ладана в церкви стоит туман: с ярко освещенной эстрады трудно различать плотную толпу народа: она только шевелилась, гудела, вздыхала. Хор однообразно гудел:

«Господи помилуй!»

Соколов молчал, с удовольствием слушая это стройное созвучие канонов пения. Голоса звучали свободно и легко, никто не напрягался и не выходил из себя. Баритона хотелось расцеловать за то, что у него такой басовитый бархатный, маслянистый сочный голос.

Колокольчиками звенели тенора и дисканты. Они словно плыли, качаясь на широкой волне, разливались все шире, становились сильнее, будто приближался великий девятый вал.

Наконец, гребень высоко поднявшейся волны звуков обрушился и разлился с грохотом и звоном.

Андрей четко различал лица певчих, когда-то бывших коллег-хоровиков. Они в черных плащах со свечами в руках: Копаев Саня, Тамарин Юра, Неврилов Витя, Кузинов Славка и другие…

Андрей кого-то спросил: «Какому событию посвящено молитвенное пение?»

Ему отвечали: «Ну, как же, егеря Соколова отпевают, вон, на катафалке гроб с телом, но может всесильный Бог вернет его к жизни?..»

Редкие и густые удары колокола, медленно падая с колокольни, сливались с пением хора – «Святый Боже, помилуй нас!».

За скалистой плешиной горы небосвод окрасился малиновым цвеом. Первые лучи едва показавшегося солнца осветили листву и отцветшие травы бисером и жемчугами холодной росы.

В это утро по дороге с сумкой и рюкзаком шла девушка – Уральская Вероника Николаевна. На попутке она доехала до поворота дороги в поселок Береговой и решила, не дожидаясь автобуса, идти прямиком лесной тропой, любуясь осенними красками природы.

Еще свежи в ее памяти государственные экзамены, выпускной бал… И вот наступило время самостоятельной практической деятельности.

Работа, лечение больных – дело ответственное, но знания, полученные в вузе, дают ей уверенность и профессионализм.

Честно сказать, ей хотелось работать в поселковой больнице Берегового еще и потому, что в нем проживал и работал друг ее брата – Андрей Соколов.

Соколову привиделась богатырская ладонь Истока, как будто тот пытался поднять парня на ноги.

Но это рука Вероники коснулась его лица. Егерь не мог слышать, как она подошла к лежащему на земле и вскрикнула, когда узнала в нем Андрея. Он был бледен и слаб от большой потери крови, но, усилием воли приоткрыл глаза. Обрадовавшись, Вероника в волнении поцеловала его, а затем, обхватив парня крепкими руками, громко и внятно спросила:

– Андрей, что с Вами?

Опухшие веки егеря расширились, он, еще не веря чуду встречи, пробормотал:

– Жанна, ты за мной пришла?

– Меня зовут Вероника! – сказала девушка.

– Ве-ро-ника? – заплетающимся языком пробормотал Соколов.

– Да, Вероника. Помнишь, мы познакомились у моего брата Архипова.

– Я об этом помню каждый день.

– Скажи, пожалуйста, что с тобой?

Из глаз Андрея выкатились мутные слезы, он, скрипнув зубами, прошептал:

– Выстрел в спину, я умираю…

– Это мы еще посмотрим. Вероника быстро сняла с себя теплую куртку, подстелила ее под раненого. Расстегнула саквояж с лекарствами, сделала обезболивающий укол. Проверив тонометром давление, снова бросилась к лекарствам.

Она помогла Андрею сесть и стала освобождать тело от окровавленной одежды. Спина посинела, опухла, пугая доктора множеством ран.

Вероника осторожно обработала кожу, перевязала и стала друга одевать, да невзначай спросила:

– Чем этот бандит стрелял?..

Андрей, услышав Веронику, медленно отвечал:

– Вскрытие покажет…

– Я вот тебе задам – вскрытие!.. Ты у меня жить будешь, потому что я тебя люблю! – Она, прибрав вещи, будто ожидая приезда «скорой помощи», обняла Андрея, согревая своим теплом.

А вот и яркое солнце поднялось над горой, будто богатырь Исток послал молодым энергию Веры, Любви и Надежды.

Не думал Андрей, что вот так здесь на мокрой траве встретится с Вероникой. Его истосковавшееся одиночеством сердце, согретое Вероникой, ожило, наполнилось светом и стремлением жить, любить, исполнять предназначенное судьбой служение долгу, которым живет весь Божий мир.

Глядя в синюю дымку, где возвышается скала, где по крутым плечам Истока бегут ручейки, философски звеня и переливаясь, раненый егерь думает о смысле жизни: «У каждого человека есть свой исток жизни… сначала – это детство, становление личности, определенность в профессии, а духовнонравственные аспекты определяют ценность человека в обществе».

Андрей, обещавший матери вернуться в назначенный срок, домой не явился. Мария Григорьевна провела ночь в беспокойстве, а утром нашла Филиппа и попросила взять мотоцикл Андрея и поехать на поиски сына.

Филиппок обнаружил друга на лесной тропинке под деревом с незнакомой девушкой и тут же, что есть духу, помчался за помощью.

Пока Андрей Спиридонович отлеживался в хирургическом отделении, поправляя здоровье после того, как доктор извлек из него полгорсти волчьей картечи, к нему приходили друзья, рассказывая новости: Умер мужик по прозвищу «Лесной клоп» – его задушила астма. Перед смертью он повинился священнику в грехах своих: «Я, батюшка, солярку из тракторов воровал, лосей давил петлями, егеря хотел убить, да не убил – патрон перепутал… Прости, Батюшка, раба грешного, освободи душу от тяжести совершенного».

Неожиданно умер за столом в кабинете начальник леспромхоза Крикунов.

Настигла кара небесная и председателя комитета природопользования Радузова. Он, предавшись прелюбодеянию, умер в постели у одной из своих любовниц.

Коллектив республиканской охотинспекции освободился от своего суперагента по выявлению нарушителей правил охоты – Горбатова. Он серьезно заболел и ему пришлось уволиться с работы.

Волки в человеческом облике, окружившие Андрея, все же его не достали, а так мечтали «сожрать», лязгая челюстями, брызгая поганой слюной.

Недаром говорят старики: «На все воля Божья»…

И вновь на землю незаметно в незримой звездной накидке опустилась ночь. Над лесным простором, любопытствуя, замерла круглоликая луна. Ее сказочный, голубой свет пал на старую дуплистую ель. Большеглазая сова медленным поворотом кошачьей головы смотрит вдаль: это ее родина, она любит ее и восторгается громко, особенно по ночам. Сова слушает шорохи и посвист крыльев перелетных птиц, покидающих насиженные места до следующей весны. Но сова не чувствует себя одинокой. На рассвете солнечные лучи заиграют жемчугами в каплях холодной росы, и она увидит на узкой тропинке человека с ружьем за спиной. Он идет в тайгу выполнять служебный долг. Человек смотрит на окружающий мир радостно, его душа полна восхищения.