"Покончим, — мысленно повторил Артур. — Непонятно только, как подступиться с такой заявкой к этому Великолуцкому".

Трамвай, в котором ехал Артур, миновал площадь Александра Невского и свернул в сторону родного Невского района. Этот грохочущий по рельсам железный ящик насквозь освещало солнце со стороны реки. Внутри было душно, как в оранжерее. Трамвай-оранжерея.

Бесконечно длинный Обуховский проспект. По нему неторопливо, по-летнему шли прохожие. Молодые женщины по поводу жары почти полностью обнажились. Трава на газонах, недавно еще желтая, совсем пожухла, побурела; повсюду заметное там собачье говно окаменело. Глядя на все это, особенно хотелось на Ладогу, к своему грибному народу.

"Как мне в логово этого Великолуцкого попасть? Подъехать к его имению и направить автомобиль на дерево у ворот, как в романах тетушки Агаты? Только откуда у меня столько автомобилей? Вообще, ни одного нет. Так же, как у Кузьмича — имения".

Один раз Артур уже побывал у того на даче, в поселке Чаща, на сотом километре, рядом с железной дорогой. Ездил в электричке. Накануне этого Великолуцкий отъехал в эту самую Чащу и оттуда вдруг позвонил в театр — потребовал, чтоб ему привезли, оставшиеся в кабинете какие-то учредительные документы и сигары. Помрежа Светы на месте не оказалось, она вовремя уехала на киностудию. В литературно-драматургической части вспомнили, что в театре самый незанятый, самый бездельник — это Артур и послали его. Сейчас он, стоя в этом трамвае и глядя в открытое окно, подумал, что, наверное, бумаги Великолуцкому были и не нужны. Просто тот захотел сигар, а остальное придумал.

"Как будто мало бездельников в той же литчасти, как будто Зерцалов сам не бездельник".

Сегодня Артур с утра выпросился со службы под наспех придуманным предлогом — ему будто бы понадобилось присутствовать у постели несуществующей заболевшей бабушки. Из театра Артур намеревался устремиться сразу на дачу к Великолуцкому, но до сих пор это не получалось — появиться там было не с чем.

"Был бы еще один наган, тогда бы… Ворвался, заорал и все. Дело сделано, — сказал слепой. Это почему-то всплыл в памяти "Остров сокровищ" Стивенсона. Может, какой-нибудь муляж сгодиться? В темноте… А будет она там, какая-то темнота? — Вспоминал, есть ли дома что-то похожее на муляж пистолета. — Может, хоть игрушечное что-то?.. Какая ерунда лезет в голову. Если бы хоть не наган, а стартовый пистолет какой, чтоб пошуметь что ли, напугать".

Глядя в окно трамвая, он почти не видел свой так давно изученный, непохожий на остальной Петербург, захудалый Невский район. Машинально заметил только, что приближается к родным местам.

Трамвай, подъезжая к остановке, ехал медленнее, между домами показался соседний двор, его ярко освещенная сейчас изнанка. У своей старой вишневой "пятерки" там стоял знакомый. Некий Вовка Скачков по кличке Скачок, когда-то в прошлом рэкетир, человек умершей профессии. Было слышно, что Скачок остепенился, оставил свое прежнее ремесло. После этого служил в охране, был тренером и даже учителем в школе, не то физруком, не то военруком, еще где-то кем-то. Женившись, пропал на несколько лет, а теперь вот развелся и вернулся в квартиру матери. Как успел разглядеть из трамвая Артур, тот успел измениться за эти годы. Ничего юношеского в нем не осталось. Скачок сильно растолстел, превратился в настоящего заматеревшего мужика.

Кажется, появилась какая-то мысль, что-то похожее на просвет с этой историей с Великолуцким. Артур поспешно вышел на остановке.

"Как хорошо, что у меня фантазия есть. Фантазия еще действует… И воображение, и соображение…"

Скачок склонился над открытым багажником, возился там, внутри. Видна была только его горбатая от жира спина. Потом он распрямился с каким-то ведром в руке, с отчетливо заметным непониманием смотрел на подходившего Артура.

— А, привет, — наконец, произнес сдержанно. — Забыл, как тебя?.. Артур, ну да. Вот, переезжаю. Потихоньку от старой, от прежней жены барахло перевожу.

Обнаружилось, что Скачок изменился еще сильнее, чем показалось издали, из трамвая: появился обширнейший живот и круглая лысина на макушке:

— Ну, как дела?

Наверняка, Скачок никак не ожидал, что Артур в ответ на его невинный дежурный вопрос примется так подробно рассказывать о своих проблемах. Как Артур не старался, повествование о злодействах худрука и главного режиссера его театра Великолуцкого получилось слишком длинным и обстоятельным.

Скачок молчал, с непроницаемым видом глядя вниз, на асфальт.

— Вот я и думаю, был бы еще один пистолет, хотя бы стартовый… — опять начал Артур.

— Вот и правильно, — прервал Скачок. — Правильно думаешь! Входишь к этому кинорежиссеру и сразу из стартпистолета в потолок. Старик сразу в портки, а ты его за грудки и коли… Пока тот ничего не разглядел, не понял. Интеллигенты — они народ хлипкий. Дрябь.

"После таких приколов меня, конечно, вон из театра, — подумал Артур. — Коленом… Ну и ладно".

— В том-то проблема, — заговорил он. — Нет у меня стартового, теперь, вообще, никакого нет. Я потому и к тебе — вот ты занимался всяким спортом. А стартовый у тебя есть? Должен же быть.

Скачок почему-то задумался.

— Покупаю его. Давай, — поспешно добавил Артур. — Пять тыщ. Даже десять!.. А завтра могу вернуть, — добавил опять. — Еще и наган свой присовокуплю. Зачем он мне теперь.

— Я еще не все вещи от бабы забрал, — наконец, выговорил Скачок. — Сейчас, вообще-то, еще один рейс туда хотел сделать. Стартовый тоже там. Конечно, он и на пистолет-то не больно похож. Ладно, садись.

— Ехай к своему кинорежиссеру, доставай стартпистолет, приставляй ему ко лбу и все дела, — опять советовал Скачок по дороге. Они свернули на Большой Смоленский проспект, совсем не большой и, как всегда, пустой. — Все он тебе выложит. Не будет рассуждать — настоящий это ствол или левый. Не до того ему станет. А тебе чего морозиться? У тебя же не настоящее оружие, а пугач туфтовый. Это режиссеру твоему есть чего ссать перед ментами. И вообще, нельзя прощать никому такое крысятничество. Нельзя позволять себя унижать, — Скачок вел машину небрежно, держал руль одной рукой, другой, сжав в кулак, потрясал в воздухе. — Мстить надо, даже когда рискуешь всем. Жизнью рискуешь! Не ссать никогда. Гордость она выше, чем жизнь. Типа, честь дороже жизни!.. Ты, главное, не расслабляйся, — продолжал он. — Всегда будь готов, что тебя ненавидят.

— А за что меня ненавидеть? — удивился было Артур.

— А за что всем тебя любить!? Соберись и дай отпор козлам. Всем, что есть, что под рукой. И не расслабляйся, всегда помни о своих врагах.

— У меня, вроде, нет…

— У всех есть, даже у тех, кто об этом не знает до поры.

Заметно было, что он хорошо изучил дорогу, этот маршрут ему давно привычен. Наконец, они через длинную арку въехали в классический петербургский двор-колодец с трансформаторной будкой посредине. Вокруг стояли явно бывшие доходные дома.

— Вон мои окна на втором этаже, — показал Скачок, собираясь выходить. — Бывшие. Подожди здесь, я скоро…

— А может вместе со мной на дело? — предложил Артур. — Ты же опытный в таких терках. Давай! Вместе вытрясем из худрука этот наган. А круглых я тебе еще отсыплю, дополнительно…

Скачок медленно вылез и остановился у машины, раздумывая. Наконец, кивнул:

— Ладно. Только десять тыщ за стартовый ты сейчас давай. Жди!

Ждать почему-то пришлось до странного долго. С час Артур сидел в машине, представляя будущее объяснение с Великолуцким, мысленно выстраивая предстоящий скоро скандал во всех подробностях. Ни о чем другом старался не думать, но делать это было все сложнее. Постепенно такое ожидание становилось нелепым. Артур решился несколько раз нажать на автомобильный сигнал, потом выбрался наружу. Неуверенно крикнул, позвал Скачка. Потом еще раз. Во дворе его крики звучали гулко и несуразно, по-лесному. Стоял, бессмысленно глядя на окна с неподвижными тюлевыми занавесками. Удивительно, но Скачок необъяснимо не отзывался, исчез.

Наконец, Артур зашел в подъезд, поднялся. Остановился перед дверью, обтянутой древним полопавшимся дерматином с вылезающей серой ватой, позвонил. Потом опять. Звонил долго и несколько раз. За дверью было тихо, потом, наконец, послышался шорох, и раздался недовольный женский голос:

— Кто это? Чего звонишь?

— Я к Володе. Мне Володя нужен. — Каким-то образом Артур видел эту бабу по ту сторону двери. Рыхлую, растрепанную, в ситцевом халате в мелкий цветочек.

— Нету Володьки!

— Как нет! Он же… — только и успел сказать Артур, оторопевший от такого сообщения.

— Нет, и не было. Сказано тебе!.. — Дальше последовал самый откровенный мат.

Артур медленно спускался по лестнице подъезда. Выйдя на улицу, еще раз посмотрел на Скачковы окна. Оставленная им машина стояла, освещенная изнутри, даже с открытыми и распахнутыми дверями. И ключ торчал на месте, на нем висел массивный брелок-сигнал.

Вспомнил, что в последний раз он водил авто лет пять назад, в автошколе, где не особенно преуспевал. Сел за руль, завел двигатель. В последний раз взглянул на окна Скачка — может, там кто-то стоит и смотрит, прячась за занавесками. Машина протестующее взревела, когда Артур слишком сильно нажал на газ, не отпустив сцепление.

Хорошо, что отсюда до театра было не так далеко, и проехать туда можно было по не очень оживленным улицам. Артур катился медленно-медленно, в голову опять пришла очередная мысль.

"Когда вина преступника очевидна, но доказательств нет, против того выдвигают новое обвинение, пусть за несуществующую вину. Ненастоящую, которую вот только отвергнуть сложнее. "Выдвигают" — кажется, так это называется? Шьют ложное дело. Ведь менты, наверняка, этим занимаются. Для них лишь бы нашлись мотивы преступления".

Когда Артур ехал в эту Чащу на электричке, от скуки он пытался читать пресловутые учредительные документы. Оказывается, акционерами театра, который в них назывался "закрытое акционерное общество", было много знакомых, известные в театре люди. Среди бумаг попался список этих акционеров. Великолуцкому принадлежала существенная доля, "пакет акций".

Как, вроде бы, понял Артур, когда кто-нибудь выходил из общества, в том числе, надо полагать, умирал, его акции передавались оставшимся. Живым. Или, может быть, учредителю, то есть Великолуцкому? Этого Артур не помнил.

Помнил только, что сам распечатывал эти бумаги перед поездкой в Чащу, и в компьютере этот текст должен был сохраниться. Для этого Артур сейчас и ехал в театр. Возвращался. Было уже поздно, он с трудом успевал к концу рабочего дня.

Машина сначала шла какими-то прыжками — то резко рвалась вперед, то тормозила. Потом Артур как-то пристроить ногу на педали газа так, что та, вроде, успокоилась. Ехала медленно, но плавно.

С этим он и появится перед Великолуцким на его даче. С тем, что тот якобы истребляет других акционеров, чтобы завладеть их долей.

"Понятно, что дело не в акциях, — словно убеждал сам себя Артур. — Этой вины за Кузьмичом нет. Только мне годиться любое обвинение — пусть ложное, как в ментовке. Повод, некий бумажный репей. То, с чем можно пристать к Кузьмичу… Пусть не стартпистолет, пусть шантаж, — убеждал себя Артур. — Подобие шантажа. Якобы шантаж с помощью этих документов".

Мысленно увидел себя, потрясающего пачкой бумаг.

"Типично российское убийство — так я скажу. За пригоршню акций. "Мертвые души" с влиянием Агаты Кристи.

Наконец, за поворотом показалось знакомое бледно-зеленое здание театра. Артур пристроился за большим автобусом с туристами и, сделав полукруг вокруг памятника и включив указатель поворота, свернул в театральный хоздвор.

Почти опоздал — когда он торопливо прошел, почти пробежал через проходную театра, было уже начало шестого. Как ни странно, оказалось, что Октябрина еще была на месте, кроме того, в библиотеке сидел горбатый завлит Зерцалов.

— О! Вы решили вернуться на службу? — встретила Артура Октябрина.

— Да, долг, понимаете ли… Уснуть не мог, — пробормотал Артур. Он поспешно включил компьютер. Убедился, что, к счастью, текст учредительных документов сохранился. — Вспомнил, что с компьютером может случиться неприятность. В городе вирусы появились, а у нас антивирусная программа заблокирована.

— И что, это опасно? — забеспокоилась Октябрина.

— Относительно. Как бы компьютер ни взорвался.

— Ах! — испугалась Октябрина. — А как ваша бабушка?

— Что?.. Бабушка? Бабушка выздоровела.

— Как это хорошо! Отрадно! — воскликнула Октябрина. Дальше она о чем-то горячо заговорила с Зерцаловым.

Артур старался не отвлекаться, не особо слушал их, но было понятно, что речь, конечно, о Квазимодо и недавнем убийстве.

— Невиданный в театральном мире, в истории театров скандал, — вещала Октябрина, показывая на глянцевые журналы, разбросанные по ее столу. — Никогда, нигде такого скандала не было. Мы впереди планеты всей!..

В компьютере открылась страница сайта, на котором Артур побывал сегодня, до своего ухода. На его размышления о сходстве Гюго и Гоголя опять отозвался Проклятый Метельщик, в котором Артур давно подозревал присутствующего здесь Зерцалова.

— Вы знаете, — изрекал тот рядом. — Что-то мне подсказывает, интуиция, какой-то голос внутри, что это еще начало. Мы только в начале череды великих смертей. Не отпускает предчувствие…

"Не до метельщиков, ни виртуальных, ни настоящих…" — Благо, принтер в библиотеке теперь был. Недавно купленный. Наконец, он заработал, в его зев пополз лист бумаги.

— Такое и проникло куда?! В театр! — продолжала Октябрина. — И ведь все здесь люди преданные ему, любящие его. На внешний взгляд!

— Если бы я был детективом из романа, — задумчиво вещал Зерцалов, — я бы знал, что искать надо среди самых незаурядных людей в нашем театре. Таких даже здесь совсем мало, я бы сказал, единицы, — Они с Октябриной, кажется, собрались уходить. — Знаете, я тоже, несмотря на свои, так сказать, физические особенности, всегда занимался спортом, удерживал себя в форме. Заставлял себя. Имею немалый разряд в легкой атлетике, фехтовании, стрельбу из лука очень люблю. Когда-то мечтал о Параолимпийских играх. Но для того, чтобы совершить то, что совершил этот Квазимодо, одной физической формы мало. Тут… — Последние слова Зерцалова прозвучали уже в дверях. Те закрылись за этими двоими. Кажется, уже по ту сторону прозвучало "до свидания" Октябрины.

"Начинается другая жизнь, — Артур смотрел на листы бумаги с компроматом, вылезающие из принтера. — С библиотекой и театром придется расстаться, Великолуцкий меня теперь вышибет. Надо будет в этот сезон вплотную, не покладая, заняться грибами. Накопытить денег за это лето, стать богатым и интересным Регине".

Ничего наподобие папки вокруг не было. Артур поспешно сунул горячие листы бумаги за пазуху.

"Отдам эту бумагу в обмен на наган, бартером, а потом пусть Великолуцкий разбирается, пусть смеется над жалкими попытками шантажа помощника библиотекаря. Я не профессионал, не Остап Бендер какой. Даже папки с тесемками у меня нет".

* * *

Он ехал по городу зигзагами, выбирая самые пустые и глухие улицы, проезжал насквозь проходные дворы. Ехал медленно, необычно долго, город все заканчивался.

Педали внутри автомобиля были неестественно далеко. Артур с трудом дотягивался до них. Шарил перед собой ногами, едва успевая что-то там находить. Машина ехала по собственной воле, иногда вдруг рывками устремлялась вперед, и непонятно было, как ее остановить. Артур, не выдержав, даже бормотал, взывая к ней:

— Стой! Стой, сука! Осади.

Но та, будто сама по себе, тащила его куда-то. Иногда не удавалось тормозить, и Артур просто бросал педали и крутил руль, пока автомобиль еще двигался по инерции. Так несколько раз проехал на красный свет. К счастью, уже наступали сумерки, и автомобилей в этом районе было мало. Еще хорошо, что он знал здесь все улицы, переулки и сквозные дворы и пока успешно уклонялся от попутного и встречного движения.

Хуже было до этого, когда несколько раз пришлось выехать на проспекты. Артур боялся, что упрямая машина вылезет на тротуар, где густо шли ни о чем не подозревающие пешеходы. Еще больший страх вызывали трамваи, грохочущие мимо, как будто почти впритирку, казалось, что какой-то из этих ящиков вот-вот заденет боком. И совсем плохо — когда один раз такой трамвай впереди остановился, и народ, не обращая внимания на машину Артура, тупо ломанулся через дорогу. Тот проехал прямо через толпу, разгоняя ее неистовым бибиканьем.

Чтоб немного отдохнуть, кое-как остановился прямо перед каким-то запрещающим знаком, свернув сразу за Калинкиным мостом, где стоять было, вообще, нельзя…

Вокруг было пусто, только пролетали мимо по мосту автомобили, уже с зажженными фарами, мелькали белым ксеноновым мертвым светом.

Ни души. Ни живых, ни мертвых. Не видно даже Акакия Акакиевича, что должен дежурить здесь и срывать с прохожих шинели. Для него было то ли слишком рано, то ли ему не нравилась современная верхняя одежда.

Наконец-то, этот бесконечный город закончился, иссяк. Автомобиль с Артуром внутри медленно катился по шоссе. Приближалась ночь. Неясная, летняя, когда еще светло, но понятно, что уже поздно. Ехал он неестественно долго — даже не верилось, что не проехал еще эти сто километров. Освещенные деревенские окна по обочинам встречались все реже и вот исчезли совсем. Все кругом спали.

"Прямые инвестиции. Контрольный пакет акций…" — мысленно повторял Артур, боясь забыть по дороге. Готовился к разговору с Великолуцким. Но все это время, чем дальше Артур ехал и чем ближе приближался к даче, тем нелепее казался его план, эти бумаги, учредительные документы.

Не было уверенности, что он не заблудился. Но вот, кажется, выбрался, стал приближаться к нужному месту. Это показалась железная дорога, а дальше знакомая станция. Вот здесь, кажется, он уже шел, нес эти сигары. Свернул на грунтовую дорогу, машина стала подскакивать на высохшей до каменной твердости земле. Насколько, оказывается, длиннее был этот путь, когда пришлось идти от станции пешком. Кажется, он все-таки забыл все, что собирался высказать Великолуцкому. На всем этом не давало сосредоточиться одно недавнее воспоминание. Как ни пытался Артур отмахнуться от него, отогнать, но оно почему-то все время возвращалось. И еще — кажется, среди этих бумаг было что-то, сначала не обратившее на себя внимания, но никак не дававшее покоя. Что же? Артур, наконец, не выдержал, остановился прямо посреди деревенской дороги. Достал из-за пазухи документы. Торопливо пролистал. Ну конечно! Вот же оно. Кузьмич собирался продавать свои акции! И уже понятно кому. Пожалуйста! Дальше написано совершенно ясно: Фролову Иллариону Львовичу. Кому же еще. Великолуцкий так долго готовился к этой продаже, для этого бумаги и понадобились ему тогда на даче, в прошлый раз. Видимо, в душевном нетерпении Кузьмич не смог спокойно отдыхать на лоне, в своей Чаще. Не давали покоя, терзали проблемы. Решил все обдумать, подготовиться и покончить с ними.

Теперь, наконец, Артур догадался, о чем так долго сегодня твердил и что пытался растолковать некий внутренний голос. Дополнительные пазлы теперь встали на место, и вот она сложилась, общая картина.

"Да, чему-то я успел научиться… Может, интенсивное чтение детективов сказывается?"

Теперь он приезжал не с ложным искусственным обвинением, теперь он вломится настоящим обличителем, ангелом мщения.

Сидя в освещенной изнутри машине, Артур бормотал обвинения, которые сейчас предъявит Великолуцкому, будто репетировал:

"Признаюсь, Абрам Кузьмич, пока я ехал сюда, у меня не было ни улик, ни свидетелей. Но по дороге свидетель внезапно появился. И это я сам. Все время вспоминал, где видел лицо одного алкаша. Да, да, того самого, во фраке, что стоял под моими окнами, смертельно пьяный и просил у всех прикурить. И которому я бросил спички, снизошел, в буквальном смысле. А может, пьяным он не был, а притворялся, играл? Ведь вы его хорошо знаете, часто видели это лицо. Даже очень часто, потому что этот алкаш — вы и были. Я так долго не мог узнать, где видел вас раньше, ведь вы так удачно гримируетесь под алкашей… И вот вспомнил только сейчас. Наконец, догадался. И о том, кто был таинственным другом наркомана Герыча. Тем, якобы, музыкантом из нашего театра, что спал на полу в его комнате. И о том, что заставило вас тратить время в неинтересном обществе опустившегося наркомана, в его грязном логове. Первое — другом, конечно, были вы. Второе — заставляли его деньги. Вы говорите, что денег у Герыча не было? Да, сначала не было, а потом с вашей помощью и участием появились. Сначала появился церковный клад, церковные ценности. Те, что он с помощью чужого металлоискателя нашел в стене восстанавливаемой церкви и украл. Вслед за этим пришли и деньги. Худрук Среднего театра Великолуцкий быстро помог темному наркому продать его сокровища. Превратить их в звонкую монету. Тот не знал, что вы давно это готовили. Откуда ему было знать. Ведь до этого вы, Абрам Кузьмич, проиграли свои деньги и, наверняка, влезли в долги, передав все, что у вас было, племяннику для игры на электронной бирже. И акции тоже вынуждены были заложить. Чтобы вылезти из этой… Ну, скажем, дыры, втерлись в доверие к Герычу. Тот был гораздо простодушнее, чем выглядел, так ведь и вы к тому же очень хороший актер. Сначала казалось, что продать ворованное церковное добро сложно. Сложно и сильно рискованно. Но вы добились, чтоб богатенький Фролов в долг оплатил вашу долю. И этим, как говорится, подписал себе смертный приговор. Тут удачно влез Арманд. Фролов с ним поссорился и выстрелил в него из моего нагана. Это навело вас на мысль о том, что с самим Фроловым можно поступить так же. Вы в очередной раз воспользовались ситуацией. Чтобы не возвращать ему долг, и, заодно, акции тоже, вы его и убили. Лично, своими руками. Одев Квазимодо, как выражаются костюмеры в театре. Психологически вы были готовы. Потому что уже переступили черту до этого, уже были состоявшимся убийцей. Ведь это вы убили внезапно разбогатевшего Герыча, и так полуживого. Надо думать, завладели и его деньгами. Состоянием покойного. Худрук Великолуцкий примат расчетливый. Убить наркомана проще простого. Как это было? Достаточно набодяжить чего, организовать передоз. Мало ли. Или вы сделали ему укол ударной дозы наркоты, когда тот был в невменяемом состоянии? Ощущается школа театральных интриг и рука настоящего режиссера. Творческий человек — что хочу, то и творю. Сильно вы все закрутили, намутили. Как сказал бы покойный Герыч, в мутной воде и рак свистнет. Вокруг вас люди валятся, как кегли, а Великолуцкий все всплывает. По законам физики. Нет, это были не просто типично российские убийства. Это были типично новые российские убийства. Из тех, что стали возможны с приходом новых времен. И все это осталось бы никому неизвестным, как говорится, покрытым мраком, если бы я случайно не увидел и потом не узнал вас, во время этого вашего уличного представления с переодеванием. Точнее дворового, в моем дворе. Маски слетают по ходу пьесы".

Вне машины стояла ненастоящая сумеречная северная ночь. Совсем светло. Эта ночь сейчас обозначалась только тишиной. Умолкнувший мир, тишина заменяла темноту.

Было тепло, даже еще жарко; не ощущалось, что все окна в машине открыты. Артур выключил в салоне свет, выбросил наружу ненужные теперь бумажки. Белые листы взвились и опустились на пыльную траву, придорожные кусты. Такой инородный, чужой всему здесь материал.

Артур завел машину и тронулся вперед.

"Вот удивится Кузьмич, когда узнает, что мне от него нужно. Всего-навсего вернуть свой наган. Только для того и приехал", — подумал Артур.

Это не могло не получиться, так убедительна, убийственна была подготовленная им речь. Артур даже жалел, что, наверняка, не удастся произнести ее до конца. Кузьмич, конечно, сразу вручит ему наган и постарается побыстрее выпроводить.

"Знаете, — опять бормотал Артур. — На мои мысли меня навело одно наблюдение во время пьянки у меня на даче. Тогда я заметил, как сильно отличается психология человека с деньгами и человека без денег. Гораздо больше, чем принято считать. Конфликт принцев и нищих. Большущее заблуждение считать, что человек без денег бескорыстен и благороден. Финансовые принцы не знают, как могут их ненавидеть нищие… А окончательно вашу роль во всем этом прояснило воспоминание об одном случае. Когда-то нам с товарищем в кафе подали коньяк, прямо перед этим купленный хозяином в соседнем магазине. И вот, как-то позже, я подумал, что, оказывается, это возможно — с успехом продавать чужое. И так, что ничего доказать будет невозможно".

Вот и они, знакомые ворота с чем-то вроде старинной магазинной вывески наверху. Надпись "Садоводство "Зеленый бор". Так близко от станции, когда едешь, а не идешь пешком. Теперь все заканчивается.

Артур подумал, что, может быть, позвонить Регине, прямо сейчас. Потом решил, что та отнесется к его рассказу без восторга. Опять изругает за то, что он слишком увлекается всякими расследованиями, что будто бы играет в Шерлока Холмса, вместо того, чтобы просто тупо отобрать у Кузьмича наган.

"Сейчас посмотрим, как он сидит и трепещет, в ожидании кары. Ждет виртуальных мстителей за смерть Фролова. Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах… Жаль, что у нас не принято давать названия загородным домам, как в Англии. Его дому подошло бы имя "Утесы". Звучит".

Сейчас он, Артур, выступит неким Эркюлем Пуаро, что в конце романа разъясняет все и всем, окончательно расставляет все точки над "i".

"Цветочки над "i".

Напрасно Артур беспокоился, что не найдет дом Великолуцкого. Тот, единственный в поселке, был освещен и виден издалека. Ярко светились все окна и даже дверь, как оказалось ближе, распахнутая настежь.

Артур вышел из машины. Кругом тихо, будто он оказался в некой пустоте. В пустоте этой неестественно громко хлопнула закрывшаяся за ним дверка автомобиля. Дома на улице смотрели темными окнами. Хоть это и было похоже на цитату из романа, Артур явственно, вполне реально ощущал это.

Только дом Великолуцкого был освещен нелепо ярко, светился, как китайский фонарик. Дощатый, под потемневшей шиферной крышей, окрашенный зеленой, кажется, краской. Обычный старозаветный советский дом. Кажется, там было включено и горело все, что есть.

* * *

Внутри него тоже было неестественно тихо, только слышались шаги Артура.

"Мертвая тишина", — мысленно произнес он.

Здесь ощущался типично дачный запах плесени. Так пахнут деревянные дачи, которые бросают сыреть зимой.

Совсем не так он представлял свое тут появление. Наверное, нужно что-то сказать.

— Я на зов явился! — громко произнес Артур. — Все кончено. Дрожишь ты, Дон Гуан.

Внутренне вздрогнул от собственной смелости. Зачем-то выключил свет. Весь разом, нашарив пластмассовый тумблер на счетчике. По-воровски. Ощущал, будто его видят и рассматривают кто-то, ему невидимые. Хотя бы соседи из других домов.

На стенах висело множество картин и фотографий, плохо различимых из-за сгустившихся сумерек. Так же, как в театре, много зеркал. В одном он увидел свою осторожно пробиравшуюся, смутно видимую тень.

В очередной раз подумал, что люди театра почему-то так любят зеркала. Может, Великолуцкий там, наверху? Дом был почти двухэтажный, с мансардой — кажется, это так называлось.

Артур осторожно стал подниматься по лестнице, сунул голову в люк. Наконец, увидел его, Великолуцкого. Тот сидел в старом кресле, уронив голову на грудь, почему-то молчал и, кажется, улыбался. Оказывается, Артур уже знал, что увидит. Почувствовал это сразу, войдя в этот дом, и услышав эту противоестественную тишину.

Фары, где-то далеко проехавшей машины, на несколько секунд осветили мансарду. Перед Великолуцким лежал опрокинутый небольшой походный мольберт. Наверное, тот собирался что-то рисовать, писать картину. Кажется, натюрморт, как мимоходом заметил Артур. Под его ногой мягко лопнул тюбик с краской.

На пижамной куртке убитого расползлось темное пятно, посредине него, на месте пуговицы, чернела дыра. След пули. Челюсть того свесилась, и рот приоткрылся. Великолуцкий скалился, будто беззвучно смеялся, сейчас похожий на восковую фигуру самого себя.

— Эх, Абрам Кузьмич! — заговорил Артур. Его голос зазвучал громче, чем он ожидал. — Значит, встретился ты, поговорил с Квазимодо. Ну, и где же он теперь?

Квазимодо только что был здесь. Настоящий Квазимодо, не выдуманный им недавно. Может, был только что, может, опередил на несколько минут.

"Вдруг, он еще где-то здесь?"

Артур заметил, что стоит перед еще одной дверью. Шагнул вперед, резко рванул ее. Кладовка. Какие-то инструменты. Ножовки и рубанки, висящие на стене. Банки с краской на полках.

С силой распахнул створки древнего гардероба, так что чуть не вырвал их. Оттуда пополз ворох какого-то тряпья, сорвалась и упала стойка с пиджаками и костюмами.

Артур сбросил на пол матрац с кровати. Сорвал штору. Кругом обычная рухлядь, барахло, то, что жалко выбросить и принято свозить на дачу. Совсем он не был богат, этот Великолуцкий. Тот сидел безучастно, совсем не похожий на себя, обычного.

Уже совершенно бессмысленно, в ожесточении, в неистовстве Артур разбрасывал, громил все вокруг себя. В зеркале отразилось его перекошенное белое лицо. Ударил в него локтем. Зеркало упало, но все еще не разбилось. Артур ударил в него ногой, еще раз, растаптывая осколки. Невдалеке, за распахнутым окном взвыла и залаяла собака.

Очнулся он внизу на первом этаже, у двери. Соседская собака металась рядом, за забором, истерично захлебываясь лаем. Кидалась на забор так, что тот сотрясался. Ей будто передалось недавнее неистовство Артура. Тот, не обращая на нее внимания, прошел мимо. Ощущалось, что проснулась вся улица поселка и сейчас на него смотрят из темных окон. Он сел в машину и тронулся.

* * *

Как отчетливо теперь было понятно, что вся его теория, версия со злодеем худруком в костюме Квазимодо обрушилась. Вообще, оказалась полной ерундой. И этот мертвый Великолуцкий совсем не был похож на того алкаша во фраке, со спичками. Совсем непонятно, как такое могло прийти в голову.

По горизонту ползло что-то темное.

"Поезд", — наконец, догадался Артур. Машина стояла на дороге посреди поля.

С другой стороны, где, наверное, был лес, доносились птичьи голоса. Целый хор птиц, бодрых и как будто радующихся утру. За окном машины — необычная для здешних широт душная ночь.

"Душная ночь в Каролине", — вспомнилось что-то совсем неуместное сейчас.

Какими глупыми сразу стали все его недавние домыслы. И как такое могло прийти в голову, такая нелепость? В голове шумело, будто он непонятно от чего опьянел или после драки.

Надо было куда-нибудь ехать. Домой. Машина как будто привыкла к нему, покорилась и теперь ехала спокойно и ровно. Сначала Артур хотел, не въезжая в город, вызвать автоангела из службы эвакуации, чтобы тот отвез его домой, а машину отвел во двор Скачка, но денег оставалось мало и могло не хватить. Потом увидел раннюю электричку, идущую параллельно автомобильной дороге и обогнавшую его.

Решил, что остановится и сядет на электричку на следующей станции. Но навстречу все чаще стали попадаться уже проснувшиеся маршрутки. Затем стали обгонять такие же, возвращавшиеся в город. Артур остановился у следующей остановки, вышел из машины. Бросил ее, даже не прикрыв за собой дверцу. Почти сразу же подъехал автобус. Артур вошел в открывшуюся перед ним дверь.;