"Костюм защитно-маскировочный "Клякса". "Кикимора". Все это чересчур. А это что? Костюм "Extreme 3 (Norfin). Стиль "Милитари". Цвет: камуфляж (камыш)". — Непонятно, чем этот "Extreme" был лучше других, но он был самым дорогим. На такой ушла бы большая часть жалкого библиотекарского жалования.

Артур бродил в залах нового магазина "Военторга", недавно появившегося недалеко от театра. Выбрался в обеденный перерыв.

"Нужно что-нибудь достойное для спутника самой Регины Табашниковой".

Вчера она внезапно выказала желание ехать за грибами, и Артур спешно готовился к мероприятию.

Ничего особо элегантного он в магазине не нашел, но, по крайней мере, то, что купил, было новым. Вышел на улицу все-таки в пресловутом "Extreme". Может быть, слишком теплом для ранней осени, но впереди теперь ожидались только неизбежные холода. Оно закончилось, странное лето две тысячи десятого года.

Остановился на крыльце магазина, глядя на свои ноги, на блестящие новенькие "берцы". Как, наверное, вытаращит глаза вахтер, когда он пройдет мимо в таком рыбацко-охотничьем виде.

Начинал накрапывать редкий дождь, такой неожиданный после этой летней жары. Теплый, будто душ. Никто на улице не ускорял шаги, не убегал от него.

Артур тоже медленно шел к театру, задумавшись, глядел под ноги. Откуда-то доносилось вездесущее теперь: "И после смерти я не обреку покой. Я душу дьяволу продал за ночь с тобой…"

— Эй, Капитан! — На другой стороне улицы из своей машины выглядывала Регина, приоткрыв дверцу и поставив на тротуар элегантно-длинную ногу в чем-то черном, обтягивающем.

— Случайно тебя увидела, — сказала она подошедшему Артуру. — Гляжу, ты сегодня во всем воинственном.

— Вот, собираюсь к своим грибам, — объяснил Артур. — Жаль, что катер мой сейчас в ремонте.

— Ничего, доедем. Я уже свободна на сегодня. Давай садись, — распорядилась Регина. — Едем прямо сейчас.

— Ну что ж, — пробормотал Артур, забираясь в машину. — Думаю, что переживут в библиотеке. Будем считать, возникла непреодолимая тяга к отдыху. Состояние аффекта, своего рода. А я уж думал, что опять с твоими подругами поедем.

— Осиновое? Знаю, где это. — Регина почему-то замолчала, сосредоточенно глядя на дорогу перед собой. Щетки дворников неторопливо размазывали капли дождя.

Они проехали по площади, мимо театра, остановились за стоящим трамваем. Среди людей, подходивших к нему, Артур увидел Октябрину, в плаще и нелепой шляпке. Такую Артур видел в древней телепередаче "Кабачок "13 стульев". Значит, и она ушла, не дождавшись окончания рабдня. После смерти Великолуцкого дисциплина в театре пала, а старой библиотекарше уже, вообще, нечего было опасаться. До перехода на состояния окончательной пенсии ей оставалось совсем немного. Недели, а может быть, дни. Притяжение театра ослабело даже для нее.

Октябрина села в трамвай, так и не заметив Регины и Артура.

"И куда она уходит?" — подумал тот. Непонятно, какая жизнь ждала старуху вне театра.

По пути они свернули к жилищу Артура, там тот захватил уже приготовленную корзину со всем необходимым.

Регина ехала уверенно и быстро, не обращая внимания ни на какие ограничения. Машина неестественно скоро вырвалась из города и совсем уже стремительно помчалась по шоссе. Словно выпущенная пуля, со свистом рассекая воздух, она так уверено обгоняла другие авто, что дорога казалась пустой.

Регина была непонятно сосредоточенной. Казалось, они ехали не на развлекательную прогулку, очередной пикник, а на какое-то серьезное дело.

"Словно опять Квазимодо ловить", — подумал Артур.

— Смотри, что я нашел, — сказал он и разжал ладонь, показывая лежащий на ней сплющенный кусочек меди и свинца. — Только сегодня утром заметил. Выхожу из подъезда, смотрю, лежит у крыльца. Пуля. Последняя, выпущенная Квазимодо. Та самая, которой он в меня в тот раз целил. Ударилась о газовую трубу рядом с моей головой и отлетела.

Регина, молча, покосилась на его ладонь.

Слева показалось бесконечное серое пространство. Вода, Ладога. Артур тоже замолчал.

Как будто за них говорило радио в машине:

"Двенадцатого июня у Инженерного замка под мостом застрял прогулочный катер. За день до этого наблюдалось редкое для наших мест явление природы — торнадо…"

— Слышал, что в Петербурге ожидаются холодные выходные, — произнес Артур. — А на Ладоге штормовое предупреждение объявили… Ливни и грозы, — уже тише пробормотал он. — Ветер.

С шоссе Регина свернула в сторону Осинового и поехала через лес. Уверенно миновала несколько развилок, будто уже не раз бывала здесь. И тут, на узкой лесной дороге почти не снижала скорости. Впереди над деревьями показалась полосатая башня недействующего маяка в Осиновом.

Остановились они рядом с закрытыми воротами Дома отдыха, который тут, на старинный манер, называли пионерским лагерем, на стоянке, усыпанной опавшими этим летом, скрюченными от зноя листьями. Здесь никого не было, и, кажется, весь этот пионерлагерь сейчас был пустым.

* * *

Они шли в сторону дачи Артура, без тропинок, напрямик через высохший в минувшую засуху лес, по бурой преждевременно опавшей листве. Ненастоящей, не такой, какая бывает осенью. На сгибе локтя Регина несла маленькую, кукольную почти корзиночку. Совсем не грибную, не деревенскую, кажется, в таких в театре подносили цветы.

— Ну, ничего, — по-хозяйски заявил Артур. — Зайдем на дачу, там у меня хорошие корзины есть. Или, хотя бы, сумки холщовые…

На ходу он прикидывал, сохранился ли на этой даче относительный порядок после подготовки к несостоявшемуся там в прошлый раз пикнику. Лучше не думать о том, что стало с продуктами, а шампанское еще стоит на бильярдном когда-то столе и даже прибавило пару месяцев выдержки.

Регина была одета элегантно, но странно для сбора грибов. В коротком, опушенным чем-то ненастоящим, декоративным жилетике поверх тонкого свитера, блестящих сапожках из тонкой кожи. Вроде тех, что Артур видел на ней в детском утреннике "Щелкунчик".

В этом свитере особенно заметно была ее высокая, по-балетному стройная шея. В лесу разносился запах духов.

Глядя на Регину, Артур подумал, что в каждом человеке есть одна основная черта, на которой в этом человеке все крепится, держится. И в ней эта черта — совершенство.

Иногда Регина останавливалась и пыталась отскоблить подошвы от налипшей грязи о пеньки. С раздражением и даже, вроде бы, удивлением. Словно не знала, что земля за городом — это и есть грязь.

— Смотри, какой хороший гриб вон там стоит! — показал Артур. — Настоящий белый. Бери. — Он протянул Регине свой грибной нож, сделанный из финского штыка. — Мы в кооперативе такой грибной кинжал называли.

Регина небрежно опустила его в корзину.

— Вон те тоже хорошие грибы. Моховики, — повел рукой Артур. — Видишь? А вон прямо на открытом месте — груздь. Ценный гриб, первая категория в таблице Василькова, только мы в кооперативе его не брали. Хрупкий он слишком, для складирования не годится.

— Не надо, пусть живут.

Они прошли мимо черной квадратной ямы с торчащими оттуда гнилыми бревнами.

— Черные копатели блиндаж выкопали, — жестом экскурсовода Артур показал на нее.

"И наш наган из такой же", — подумал он. Мысли о нагане не отпускали, все время возвращались.

Один за другим стали попадаться кресты, наспех сделанные из лесных жердей.

— А это уже вахтовики поставили, — объяснял Артур. — Из "Вахты памяти". Те, что солдат незахороненных ищут. Временные могилы, только смотрю, судя по дате, уже три года назад их делали.

Регина не проявила к его словам интереса и даже отвернулась. Они вышли на знакомую Артуру тропинку, ведущую на берег, прямо к его даче. Тот тоже замолчал. Думал, что, может быть, она вдруг решила покончить с их неестественно дружескими отношениями. Приходилось слышать, что многие девушки любят секс в самых диких местах: гаражах, сараях, на стройках. Должно быть, считают это более волнующим, пикантным. Совсем было непонятно, что может нравиться такой, как Регина. Что она может хотеть.

Мысленно он увидел, как Регина входит в его вагончик, оглядывается, с трудом пробирается вперед среди тесноты, штабелей пустых ящиков, при ее росте почти упираясь головой в потолок. — "Мы же не за грибами, в конце концов, сюда приехали", — говорит она. — "А за чем?" — спросит Артур. Или не надо спрашивать?

— Настоящие грибы только на островах, на моем Грибном архипелаге, — заговорил он. — Но вот не знаю, удастся ли добраться туда. Есть тут в деревне, в Осиновом такой старик. Венька. Оставил я ему катер, чтоб починил, и даже мобильный оставил для связи. Уже несколько недель звоню, спрашиваю, что с ремонтом, а тот только мычит что-то неопределенное. Подозреваю, что давно починил и с тех пор сам ездит, эксплуатирует мое плавсредство. В последнее время этот Венька что-то совсем странный стал, злой какой-то. Неистовый. Любитель собирать на голову врагов горячие уголья. Как писал святой Павел в послании к римлянам…

— Я дядю Веню знаю, — внезапно отозвалась на это Регина. — Он в такой черной избушке живет. И всегда его знала. Он мой знакомый и родственник даже.

Артур, повернувшийся к ней, вдруг заметил явственное сходство в ее прекрасном лице и Венькином лице-черепе. И даже в фигуре — особенно это угадывалось в ее широких и прямых плечах.

— А ты что думал, — добавила Регина. — Я совсем земная, плоть от плоти народной. Или предполагал, что я спустилась откуда-то с Олимпа?

"Предполагал именно так", — подумал Артур.

— Как тесен мир, — пробормотал он.

Будто совсем рядом раздался звон колоколов. А точнее, как знал Артур, обрезанных газовых баллонов. Значит, берег Ладоги уже недалеко.

— Не спрашивай, по ком звонит колокол… — произнес Артур.

— Чего? — как будто очнулась задумавшаяся о чем-то Регина. — Я ничего у тебя и не спрашивала.

Между деревьями появилась вода.

— Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца, — непонятно к чему произнесла Регина. — А я теперь знаю, кто этот убийца.

— Квазимодо? — спросил ошеломленный Артур.

— Никакой он не Квазимодо.

— Вот как? Догадалась?

— А вот так. Это именно он все время наводил нас на ложный след. — Регина помолчала. — Слишком долго, и это уже стало невозможно не замечать.

— Так кто он, наконец?

Они давно остановились. Регина как будто машинально срывала и клала в рот ягоды малины, совсем высохшие, несмотря на близость воды.

— Слишком сложно и долго рассказывать, объяснять. Я тебе лучше его покажу. Пойдем!..

Артур, куда-то торопясь теперь, шел по тропинке впереди. В последний раз, видя Квазимодо, сверху, стоя на диване, он почти узнал того. Отчетливо понял, что это кто-то хорошо знакомый. Что-то, какое-то последнее препятствие в мозгу мешало осознать кто. Осталось понять какую-то мелочь, чтобы увидеть лицо Квазимодо. Артур различал его будто в сумерках. Сейчас вспыхнет свет.

— Хотя бы где он сейчас?

— Скоро должен быть на твоей даче.

Артур уменьшил шаг, приостановился.

— Так что, не догадался еще? — спросила Регина.

— Откуда, — пробормотал он. — Я что, хитроумец какой! Все не говоришь, темнишь…

— Гляди, а это что? — опять спросила она. — Что это за феномен?

Сейчас Артур тоже увидел впереди, на вершине сосны большой серый шар.

— Зацепился. Это метеозонд, — объяснил он. — Такие метеорологи запускают для изучения чего-то там. Давления воздуха, вроде, влажности. Скорости ветра, может. Вот бы выстрелить, жаль, что моего нагана теперь нет. Впрочем, отсюда не попасть. Невозможно.

Совсем внезапно в лесу гулко грохнул выстрел. Шар лопнул, разлетелись серые клочья.

Едва не поскользнувшись на скользкой глине, Артур судорожно развернулся. Регина держала наган привычно, двумя руками, направив на него. Так, как он уже несколько раз видел. Совсем, как…

— Так Квазимодо — это ты? — с трудом сумел сказать Артур.

— Я. — Такое короткое слово. — Хватит, поприключались! Прости, Капитан! Как говорится, ничего личного.

Послышался металлический щелчок. Еще один. Что это — осечка? Регина отшвырнула в сторону наган и с какой-то спортивной резкостью и решительностью бросилась вперед. В руке у нее Артур успел заметить нож. Его грибной кинжал.

Сумел перехватить ее руку с ножом и изо всех сил отводил в сторону. Они сцепились вплотную, обхватив друг друга, словно внезапно охваченные любовной страстью. Сквозь одежду, тесно прижавшись, Артур ощущал ее тело, мышцы, мощные и при этом нежные.

"Совсем, как писал Куприн". — Совершенно некстати возникшая мысль.

Слились, раскачиваясь. Затрещала ее элегантная куртка, лопнула по шву. Регина оказалась неожиданно сильной. Совсем с мужской мощью она гнула Артура, обхватив его голову. Наверное, пыталась сломать шею. Артур понял, что его убивают, грубо, напряженно и деловито.

Наконец, вырвала руку с зажатым ножом, прижала голову Артура к своей груди. Выронив корзину, тот выгнулся; выкручиваясь, выворачиваясь, почти опустился на колени. Внезапно спину обожгло резкой горячей болью. Артур рванулся. Нож скользнул по спине, рассекая ткань куртки и мясо и застревая в сетчатой подкладке.

Они опять стояли на тропе, друг против друга. Сейчас ноздри тонкого носа Регины раздувались, из него стекала струйка крови. Куртка свисала лохмотьями, один рукав был оторван совсем. Глаза горели яростью. Артур ощущал, как по спине и уже по ногам густо течет горячая и липкая кровь. Как щитом, он защищался корзиной, прижав ее к груди.

Держа нож перед собой двумя руками, Регина неожиданно, броском опять рванулась вперед. Развернувшись, ударила плечом, будто игрок в регби. Артур едва удержался на ногах, схватив ее за лацкан куртки и за какую-то мышцу на плече. Корзина отлетела, он едва успел схватить и прижать к себе выпавший оттуда нож, еще один грибной штык. Сжав его, махнул рукой и сразу ощутил под ней мягкую грудь Регины. Нож с неестественной легкостью вошел в ее тело.

Артур все-таки не устоял, будто по льду проехав по скользкой глине назад, он упал, спиной в грязь. Перед глазами потемнело от боли.

Лежал, медленно, с трудом приходя в себя. Потом увидел валяющуюся корзину, рядом, в грязи, нож и невдалеке — Регину. Она стояла на коленях, держась за грудь. Повсюду, везде, на всем — ярко-красная кровь. Слышалось, как Регина с трудом, через силу дышит, пытается дышать. Это хриплое и клокочущее дыхание раздавалось громко, казалось, что на весь лес. И вот она упала, повалилась на бок.

Подошедший Артур увидел, ее лицо стало молочно-белым, глаза с ужасом смотрели как будто вглубь себя. Непонятно, видела ли она Артура. На груди чернела, сочащаяся кровью, дыра. Но вот ее губы зашевелились. — "Помоги быстрее", — угадал он. Значит, видела.

Артур подхватил ее подмышки и потащил волоком. Но куда? Слепила боль в спине. И вот заметил, как не по-настоящему, будто тряпичные, волочатся ее руки и ноги. Понял, что тащит неживое тело.

Регина умерла. На земле лежал, весь покрытый жидкой грязью, футляр, оставшийся от человека. Ненужный теперь предмет. Мертвая она сразу стала некрасивой. Лицо ее будто погасло. По нему даже невозможно было определить, кому еще недавно принадлежало это тело: мужчине или женщине.

Рядом обнаружился большой муравейник, конусная куча, небрежно огороженная несколькими лесными жердями. Муравьи суетились там, равнодушные ко всему. Артур положил труп Регины рядом с ним, стал засыпать ветками и камышом, ломая их невдалеке. Потом заметил недалеко стог скошенной осоки, стал таскать эту осоку оттуда, ощущая холод голой теперь спиной. Боль становилась все сильнее.

Вернувшись к тропе, Артур пинком отбросил корзину, забросил нож подальше в кусты и заросли папоротника. Каждое движение отдавалось болью. Подобрал наган. Откинул защелку, прокрутил барабан. Так и есть. Все-таки Регина была женщиной и не задумывалась о том, сколько патронов осталось в нагане, и что его надо иногда заряжать. А может, вовсе не знала, что патроны могут когда-нибудь закончиться. В барабане теперь торчали только стреляные гильзы, а на месте двух гильз — вообще, пустые сквозные дырки. Сквозь них была видна серая вода озера.

"Ну да, эти гильзы я ночью в кабинете Кузьмича нашел. Семь желаний. Только семь. Два на Арманда, два на Фролова, одно на Великолуцкого. А шестое на кого потрачено?.. Ну да, это же я. Там во дворе. "Москвич", такси, дверь. И седьмое — этот дурацкий шар. Семь выстрелов — двое убитых, один раненый. Опять вспыхнула боль в спине, будто там что-то треснуло. — Нет, двое раненых".

Выйдя на берег, он увидел, что, к счастью, "Поплавок" на месте. Стоит, причаленный у пирса возле дачи. На корме у того лежали какие-то черные от ржавчины железные конструкции. Венькин металлолом. Такой же громоздкий железный хлам валялся на берегу.

Зайдя по пирсу подальше, Артур метнул наган в воду — далеко, насколько мог. Как давно он мечтал сделать это, но представлял, что все произойдет совсем не так. И ощущения при этом должны были быть совсем другие. Не возникло ни облегчения, ни радости.

Войдя внутрь дачи, снял куртку и свитер, то, что от них осталось. И на том, и на другом теперь появилась кривая длинная дыра. Они были располосованы почти полностью, во всю длину, и непонятно, как еще удерживались на теле Артура. Он переодел свитер — другой стороной, дырой вперед. Тот весь потемнел и отяжелел от крови. Куртки теперь не стало. То, что недавно ей было, окровавленную тряпку, Артур вышвырнул через приоткрытую дверь в воду. На даче нашелся только заскорузлый от грязи, спрессованный грибными ящиками ватник, который Артур когда-то забыл выбросить. От него густо пахло мышами. Кряхтя с паузами, чтобы переждать вспышки боли, Артур кое-как умудрился одеть его. Еще нашел и подложил под ватник маленькую диванную подушку-думку.

"Пусть все думают, что я горбатый. Ничего удивительного, бывает…"

Палуба "Поплавка" была усыпана ржавчиной и окалиной. Катер — О, какое счастье! — завелся, пошел. Медленно, с трудом, оседая на корму. Артур несколько раз заложил крутой вираж, железка, наконец, свалилась за борт.

* * *

"Как проясняет мозги такое кровопускание. Теперь-то понятно, что она сама стреляла. Все семь раз".

Внезапно стало очевидно, что все, о чем говорила Регина — ложь. Она все время врала, обманывала его. Дележ клада, кровавые ссоры в балетной труппе… И все преступления, и все преступники были не настоящие, выдуманные ею, и сама она была не настоящей, другой.

Кровь засохла на спине липкой коркой вместе с присохшим свитером. Иногда Артур ощущал, как там что-то лопается, и кровь опять стекает теплой струйкой.

Стоило расспросить Регину чуть-чуть подробнее, и сразу бы выявились все противоречия и явная ложь.

"Да и так, без расспросов было видно! И так заметно".

Преступления, которые он будто бы расследовал, оказались воображаемыми, вымышленными. А настоящие никакими не загадочными и не запутанными, а вызванными обычными завистью, ревностью и злобой. А потом еще и страхом.

"Какое старое, но незаменимое слово "низость". И "козни" — это куда лучше "интриг".

Оказывается, он действовал, бегал, кого-то искал и ловил в ненастоящем, кем-то выдуманном мире, будто в книге, в детективе. И вот такое отрезвление — вокруг не детектив, не книжный мир, а такая грубая реальность.

Путь домой сейчас удлинился, стал мучительно долгим. Прошла вечность до того, как показался первый петербургский мост. Артур ощущал, что возникает жар. Боль накатывала волнами и иногда становилась непереносимой. Непонятно было, как он еще умудряется ее терпеть. И еще было неестественно холодно, будто он остался голым. Встречный ветер, отражающийся от воды, стал ледяным.

Особо мучительно было понимать, что вот сейчас он проходит мимо своего дома, там, за Невским рынком, и неизвестно еще, как доберется обратно. Глядя на белые пирамиды отсыревшей макулатуры, сваленные у воды во дворе завода "Картонтоль", так хотелось повернуть туда. Причалить рядом с этой макулатурой и, бросив "Поплавок", напрямик двинуться к себе домой.

Артур даже мысленно увидел, как сделал бы это. Как он идет прямо к проходной, проходит, на ходу шаря в кармане, будто доставая пропуск. Не раз делал так, когда работал там и этот пропуск забывал. Потом быстрее напрямик, через Обуховский, не обращая внимания на машины и трамваи. И пешком, из последних сил, собрав их все, что остались, домой — там уже недалеко. Но "Картонтоль" остался позади и все удалялся. Белое пятно, оставшееся от гор макулатуры, все уменьшалось и исчезло.

Наконец-то, вот она Большая Невка, острова, теперь скоро яхт-клуб. Еще одна вечность, и "Поплавок" ударился о причал.

Артур встал, пытаясь унять бешено бьющую его дрожь. Ощущал, как спина опухла и одеревенела. И здесь теперь повсюду была кровь. На штурвале, на сиденье, даже на палубе.

К стоянке такси он шел, скрючившись и уже едва передвигая ноги. Шагал, не ощущая земли, асфальта под собой. Тело словно отяжелело.

Заметил, что таксист, сидящий в своей машине, глядит на него с удивлением. Вспомнил о своем грязном, изгрызенном мышами ватнике — сейчас его откажутся сажать в такси. Невозможно представить, что тогда делать.

"А если так?.." — Артур с трудом залез в карман брюк, новых, камуфляжных, охотничьих. Достал из кармана деньги, остатки своего библиотекарского жалования и теперь перебирал их, как будто считал на ходу.

Вид денег сразу оживил водителя, человека с ярко-розовым лицом и бледно-желтыми волосами, как будто смутно знакомого.

— А я тебя знаю, — сказал он севшему на заднее сиденье Артуру. — Ты здесь, на Каменном всегда с чемоданами садишься. Тебя в Невский, вроде, на Карловскую?

Артур с трудом кивнул.

Глава16.

Преступление и наказание.

Как будто спала пелена с глаз. Он неожиданно понял, что означает эта фраза буквально. Ну да, пелена, такая полупрозрачная ткань. Кто-то замотал ей башку ему, Артуру, и он ничего не различал вокруг.

Артур лежал в темноте. Сейчас он думал о Регине всегда, даже во сне и иногда просыпался среди ночи.

"И никакого продуманного плана у нее не было. Просто для нее все так удачно совпало, повезло. С тем, что вовремя попался такой дурак, как я!"

Как все отчетливо понятно стало теперь! Понятно и то, почему он сейчас жалеет ее не больше, чем Раскольников старуху-процентщицу. Он, Артур, убивал какую-то другую женщину. Которую никогда не знал.

Теперь в этой темноте он будто смотрел некий фильм, который на его глазах перематывали назад. Фильм этот когда-то показывали на иностранном языке, а сейчас появился перевод. Появился, и после этого оказалось, что Артур совсем неправильно понял то, что видел раньше.

Сразу после того, как Артур вернулся на катере с Ладоги, он несколько дней, непонятно сколько, пролежал на этом диване. Не то спал, не то впал в какое-то забытье. Сначала, вообще, не мог пошевелиться от слабости — так, что едва не задохнулся, лежа лицом вниз, уткнувшись в подушку. Только после нескольких часов усилий удалось повернуть голову. И потом не вставал и только иногда тянулся к чайнику, чтобы напиться. Где-то снаружи было тепло, может быть, жарко, а внутри него оставался холод. Бил озноб.

Чем больше он думал о том, что произошло, тем отчетливее понимал, что Регину найдут, наверное, уже нашли. И его разоблачат, не могут не разоблачить. Страх перед ментами, которые вот-вот должны появиться, оказался равен страху смерти. Будто те убьют его прямо здесь. Может, они уже проникли сюда, пока он спал, и сейчас сидят и смотрят из темноты?

"Теперь я убийца".

Как бы она была возмущена тем, что ее убил такое, по ее мнению, ничтожество. Наверное, лишить ее жизни должен был какой-то возвышенный красавец.

Где-то в лесу, ночью, в темноте, лежит ее тело. Существует ли оно еще, или рачительная природа уже прибрала, использовала его? Для нее, природы, это только кусок обычных белковых соединений. Для нее безразлично, что это была Регина Табашникова, эта природа не знает, каким значительным, ценным было это тело когда-то.

Как отчетливо он теперь понимал, почему убийц тянет на место преступления. От комка заскорузлых от крови тряпок, лежащих на полу рядом с лицом, пахло клопами.

"Вот бы как-то умудриться собраться с силами и опять на Ладогу. Закопать этот труп, утопить, может быть. Как-то уничтожить. Наверное, можно и лес поджечь, чтобы и машина ее сгорела. Этим летом везде горело, может, и сейчас?.." — Возникла надежда — а вдруг лес в том месте загорелся как-то сам, и больше ничего не осталось там от его преступления. Все свершилось само собой. Странно понимать, что сейчас приходится думать о таких вещах.

Пролежав так несколько дней, он почувствовал, что устал болеть, мерзнуть, бояться. Решился все-таки идти в больницу, хоть сильно опасался того, что там его сдадут ментам. Может, уже ищут и схватят прямо где-нибудь в больничном покое. Сам он пытался обмотаться кусками простыни, но ничего не получалось — его тряпки скручивались и быстро сползали.

В больнице повязку наложили туго и ловко, правильно. После этого жить сразу стало легче. Это даже было почти приятно — ощущать этот плотный надежный кокон из бинтов, защищающий от мук.

Пожилая медсестра с маленькой наколкой на руке, занимавшаяся Артуром, отнеслась к нему совсем равнодушно.

— Расписали, значит, тебя ножиком, — заметила безо всякого интереса в ответ на его попытки рассказать что-то о негодяях, напавших на него на улице, о разгуле негодяев, вообще.

Тот даже решился спросить, не сообщают ли здесь в милицию о таких травмах. Сестра, по-прежнему неохотно, отвечала, что раньше, когда-то давно сообщали всегда, а сейчас бросили. Слишком много стало криминальных травм.

— Тем более, у тебя царапина, — добавила она. — Мелочь. Считай, что обошлось.

Просыпался он теперь рано, гораздо раньше, чем надо. Сегодня сидел у окна, медленно колол и жевал орехи — это было что-то вроде завтрака.

Тошнило. По-настоящему, физически, от чужой подлости, от собственной глупости, от чего-то еще, чего он еще не мог понять. Это все не отпускали мысли о Регине-Квазимодо.

Теперь он начал ходить на службу, в театр, ходил уже несколько дней. "В присутствие", как говорил раньше. Поначалу, когда он лежал без сил, телефон несколько раз начинал звонить. Из театра тоже, явно, звонили, но Артур не мог дотянуться до телефона, да и не хотел, было не до этого. Потом тот замолк.

Когда Артур встал на ноги, побывал в больнице, театр уже стал забываться, постепенно становился воспоминанием, прошлым. Но вот оттуда все же дозвонились, напомнили о себе. На службу все-таки надо было возвращаться.

В первый день своего появления в театре, после того, как Артур вошел туда, он увидел Титулярного Советника. Почему-то с большим букетом темно-красных роз, словно ничего не изменилось — Регина опять ожила, и тот шел к ней, поздравить с чем-то.

Проходя мимо, Титулярный Советник величественно кивнул. Неожиданно для себя Артур заметил траурную черно-красную повязку у него на рукаве.

"Еще кто-то умер?"

Октябрина, оказывается, еще не ушла на свою пенсию. Едва появившись в библиотеке и едва успев поздороваться, Артур принял на себя шквал ее расспросов, Октябрину, старую сплетницу, как всегда интересовало сразу все. Пришлось бесконечно долго, все с большими подробностями описывать нападение на него вооруженных хулиганов. Любопытство старухи не утихало, и Артур уже собирался по традиции сбежать в туалет, но успел вставить свое — про Титулярного Советника с траурной повязкой, которого только что видел.

— Ах, Артур Карлович, неужели вы до сих пор не знаете?! — сразу же заговорила Октябрина. — вы никогда ничего не знаете… Ужас! Произошел ужас! Регина Табашникова пропала, не было ее долго, и вот сегодня утром все в театре узнали — оказывается, она умерла!

Наверное, у Артура исказилось лицо, он не справился с ним. Октябрина смотрела на него с сочувствием, смешанным с любопытством:

— Помните, вы как-то говорили о драгоценных женщинах? Как это верно! Потеряли мы Региночку. Правильно Зерцалов говорил о целой череде великих смертей… И какой, оказывается, ужасной смертью умерла! Где-то в лесу ее нашли. Зачем-то решила она за грибами идти, да еще одна. Вот, наверное, и заблудилась. Какой-то мент из Кировска на рыбалку ездил и ее браслет золотой нашел на тропинке. Сломанный.

— Так был еще и браслет? — в замешательстве Артур сказал это вслух.

К счастью, Октябрина не обратила внимания на его слова. Как всегда, заслушалась себя.

— Потом корзинку ее нашел, ножик грибной, а потом и на нее саму наткнулся. Говорят, страшное зрелище. Килограмм двадцать-тридцать от нее осталось! Черви что ли ее съели, вы уж извините за такие подробности… Мумия! По ювелирным украшениям только и опознали.

Внутри у Артура заныло:

"Вот и близится наказание вслед за преступлением".

— Сейчас Региночка уже, наверное, в раю, — не умолкала Октябрина.

— Думаю, что не в раю… — опять подумал вслух Артур.

— Считаете, что актеров в рай не пускают? — домыслила за него Октябрина. — Да уж, здесь они себе сами ад организовали. На земле. Самый безумный театр! Это я опять про этого Квазимодо вспомнила. Ну, того с пистолетом… Когда уж его поймают!

Скоро его схватят. Сейчас Артур был совершенно уверен в этом. Твердо. Теперь за ним придут уже не из налоговой, и там впереди — суд и тюрьма.

Артур решил, что в тюрьму не пойдет. Покончит с собой, пожертвует жизнью, но не подчинится чужой воле. Вдобавок, со стороны это будет выглядеть благородно — это не то, что бесправным рабом влиться в толпу таких же серых людей в грубых робах и сапогах-прохарях за забором с колючей проволокой.

Он даже не стал включать сегодня компьютер. Весь день, неподвижно сидя в библиотеке и глядя на темный монитор, Артур обдумывал детали своей смерти.

"Комнату тогда отберут. Жалко вещи. Бедные, преданные и верные только ему вещи. Никому больше не нужные, ни для кого больше не имеющие ценности. Теперь ваша судьба — помойка. Книги, наверное, свалят в подвал, там они и сгниют. Сейчас книги перестали быть ценностью".

Оказалось, сложно выбрать способ своей смерти — немногие были доступны. В детективах Агаты Кристи все увлекались садоводством. Боролись с сорняками особым английским способом, травили их цианистым калием. Ну, и заодно друг друга.

После рабдня Артур сразу отправился в магазин для огородников в слабой надежде найти подобное средство. Вспомнилось, когда-то, во времена существования кооператива, дед все хотел вывести на архипелаге все поганки, оставить только чистые благородные грибы. Тогда Артур придумал было уничтожать грибницу неполезных грибов цианистым калием. До сих пор этого делать не пробовали, и при успехе он надеялся стать первооткрывателем, почти ученым, внести свой вклад в грибоводство. Были такие мечты. Но вскоре в кооперативе стало не до этого, а потом не стало и самого кооператива.

Никакого цианкалия в магазине не было. Все средства для борьбы с сорняками, оказывается, делали на основе кислоты.

Домой почему-то возвращаться не хотелось. По дороге Артур зашел еще в несколько магазинов, конечно, везде было то же самое.

Жизнь, какая-то деятельность в театре продолжалась, несмотря ни на что, только в нем опять везде засновали менты. Артур повсюду, в фойе, коридорах, буфете натыкался на эти фигуры в серо-голубом, хотя сейчас редко выходил из библиотеки.

Сидел там, стараясь сдержать бьющий изнутри озноб. Задачей теперь было просто высидеть день, ставший невыносимо длинным. Других занятий не было. Сейчас Артур держался в театре на птичьих правах — больничный за все дни, что он пролежал в своей комнате, получить не удалось. Из-за прогулов его должны были уволить, но решал это какой-то Совет, который никак не мог собраться по его поводу.

Откуда-то появилась и никак не проходила одышка. Мучила, даже когда он сидел.

"Легкое воспаление легких", — объяснял Артур любопытным. Никто не понимал, что это еще и попытка каламбура.

Многих в театре вызывали на "беседу" в администрацию, где менты угнездились особенно плотно. Там они устроили нечто вроде штаба. Артура почему-то все еще не звали, только один раз всю незначительную малозаметную мелкоту в театре, включая Артура, собрали в конференц-зале, учинили нечто вроде коллективного допроса. Вопросы были какие-то странные, неопределенные, главный — не видел ли кто-то чего-то подозрительного. Никто не видел. Кажется, Артур переоценил родную милицию.

Для некоторых менты теперь стали хорошими знакомыми, почти своими. Какие-то сведения, слухи о том, как у тех продвигаются дела стали просачиваться в актерскую среду. И вот просочилось главное. Оказалось, что менты, сидящие там, в администрации, знали, что это Регина стреляла в театре в людей. И про убийство ей Великолуцкого тоже знали. Догадались.

"Слухи распространялись, как верховой пожар". Где-то Артур слышал это выражение. Он не знал, что это за пожар, но модель его распространения имел возможность наблюдать. Поначалу многие не верили или сомневались, а изумлялись все.

Конечно, первой принесла весть Октябрина. Артур кое-как делал вид, что тоже удивлен. Старая библиотекарша начинала что-то рассказывать Артуру, потом звонила куда-то с сенсационным сообщением, потом снова бралась за Артура. Тот знал, что теперь ее хватит надолго.

— …Я так думаю, что в лесу Регина опять на кого-то напала. На грибника какого-нибудь. Но тот сумел отбиться. Грибники они ведь все с ножами.

"Почти правильно думаешь", — мысленно согласился Артур.

Задумавшийся о своем, он услышал Октябрину, когда та произнесла:

— …Знаете, Артур Карлович, она вам кличку придумала. Внутритеатральную, так сказать.

— Капитан?

— Нет, не капитан. Пульчинелла. Вы уж извините…

Он вспомнил маску на стене кабинета покойного Великолуцкого — румяная рожа с длинным крючковатым носом.

— …А ведь многие в театре знали, что у нее револьвер есть. Только она сказала, что его украли. А после этого решила вас, Артур Карлович, разыграть. Так она это называла — розыгрыш, когда уговорили вас через окно в кабинет Абрама Кузьмича покойного влезть.

Теперь Артур слушал с напряженным вниманием.

— Актеры договорились, что они в этом кабинете спрячутся, и, когда вы появитесь, выскочат из темноты, чтобы напугать.

"Вот почему окно в кабинете Великолуцкого было открыто", — внезапно догадался Артур.

— …Вообще, Абрам Кузьмич, царство ему небесное, сразу взял организацию розыгрыша в свои руки. Стал выстраивать мизансцену, расписывать роли каждому, увлекся. Сам он, как говорили, собирался броситься на вас с постановочной саблей, из "Щелкунчика".

А ведь Артур давно ощущал, что старая сплетница хоть и много говорит, но о чем-то умалчивает. Знает, но молчит.

— …Все договорились, кто как оденется, маски хотели надеть, — продолжала она. — Но сорвалось у них — никто не пришел. Всем лень стало в темноте сидеть. И сам Великолуцкий потом первый понял, что ему не по силам такой внеплановый ночной спектакль. Ах, что вы хотите, Артур Карлович!.. Люди, в том числе, и из говна состоят. Иногда кажется, что в наших театральных слишком много этого вещества. Больше естественной нормы.

На следующий день Артуру поручили набрать и распечатать побольше разных объявлений с призывом сдавать средства на восстановление театральной церкви.

— В администрации сказали, можно внести вклад, точнее говоря, пожертвование, и церковными ценностями, — сообщила Октябрина. — Еще весной, до постановки "Собора", до всех этих событий по театру ходил один молодой человек и продавал всякие церковные ценности. Многие купили и я тоже — такую красивую серебряную чашечку и вилочку. А вы не покупали, Артур Карлович?

Почему-то только сейчас до Артура, одна за другой, стали доходить эти общеизвестные всем новости. Конечно, никакой тайны в этом бизнесе Герыча не было. И никакого кровавого дележа, естественно, тоже.

— Разве вы об этом не знали, Артур Карлович? Так дешево продавал такие прелестные вещицы. Молодой человек с палочкой, наверное, хромой.

— Сейчас он уже никакой, — пробормотал Артур. — Он умер.

С запозданием все понятнее становился спектакль, в котором он, Артур, участвовал, и своя в нем роль. Хотя несколько деталей оставались неясными.

— Ах, все кругом умирают. А покойный Абрам Кузьмич когда-то уже успел сдать на храм — он много купил этих церковных ценностей. И Лаврик Фролов тоже. Столько замечательных людей мы потеряли за такое короткое время. Жизнь — все-таки не театр, и мертвые не оживают, чтобы выйти на сцену после спектакля… Надо бы узнать, когда будут хоронить Регину. Жаль, что к тому времени, когда восстановят храм, я уже уйду на пенсию.

Ближе к вечеру Октябрина захлопотала, готовясь к чему-то непонятному. Включила чайник и принялась расставлять чашки на своем маленьком столике с колесиками. Выстраивала какую-то мизансцену. Столик этот поставила посреди читального зала, заставив Артура отодвинуть читательские столы. Тот, покряхтывая, повиновался. Полезла в их потайной шкафчик, укрытый за стеллажами, за дореволюционными собраниями сочинений Леонида Андреева и Лидии Чарской. Чем-то звенела, переставляла там что-то.

— Вы бы видели, Артур Карлович, как играли актеры раньше, — не умолкала при этом, — как люди были преданы театру. Помню один случай. Представьте, покойника в спектакле играл настоящий покойник. Актер завещал, чтобы после смерти его труп участвовал в сцене похорон. Это была высшая степень достоверности! Усопший гениально создал атмосферу спектакля. Кажется, тогда давали "Даму с камелиями".

— А покойный играл даму?

Октябрина промолчала, непонятно усмехнувшись. Наконец, признавшись, что приведет какого-то "гостя", вышла.

История, рассказанная библиотечной старухой, казалась слишком абсурдной даже для театра. Артур запоздало подумал, что, кажется, та дурачит и дразнит его. Неужели, Октябрина, чью фантазию он не признавал, была способна это придумать? Может, она, втайне, не так глупа?..

Гостем, которого обещала Октябрина, внезапно оказался мент. Высокий массивный капитан, похожий на вышедшего в отставку и начинающего терять форму омоновца. Когда тот приблизился к Артуру, остановившись посреди читального зала, он, сразу заподозривший, что мент не слишком трезв, уловил густой запах перегара.

— Вот, знакомьтесь, Николай Николаевич, это Артур Карлович, а это наша библиотека, — представляла Октябрина. Она торжественно вынесла из-за стеллажей бутылку коньяка.

Мент взял бутылку за горло и, встряхнув, поднес к глазам, будто читал книгу.

— Пять звезд — нормально! — Голос у него оказался гулким, будто доносился из чугунной трубы, и не слишком членораздельным. — Мы, менты, звезды любим. Хотя для нас самое то — четыре звезды, самых больших.

Никто в библиотеке не постигнул его каламбура.

— Конечно, мы больше к водке привычны, — завершил капитан усаживаясь.

— Николай Николаевич обещал, что расскажет все об этих ужасных убийствах! — торжественно объявила Октябрина.

— Как в финале детектива, когда великий сыщик, Эркюль Пуаро или Шерлок Холмс, раскрывает последние детали преступления, — добавил Артур. — Так сказать, расставляет все точки и цветочки над "i". Или "ё".

Похоже, ни этот мент, ни Октябрина не поняли, что он хотел сказать. Артур догадывался, что для старухи это великий праздник — услышать сенсационную истину о произошедшем в театре. На который был приглашен порадоваться и он. Ведь помощник библиотекаря, конечно, ничего не знает о смерти Регины, и ему тоже безумно интересно будет услышать неведомые подробности.

Капитан с вопросительным недоумением посмотрел на него. Артур понял, что разливать должен он, как мужчина и почти хозяин здесь.

— Ну вот, — начал мент. — Это уже не тайна следствия. Все, закрывают дело! В связи со смертью фигурантки. Погибла преступница, ваша балерина. Умудрилась ведь заблудиться: кругом деревни, берег озера рядом совсем. А может, и покончила с собой. Не выдержала тяжести преступлений, как говорится. Этого уже никто знать не хочет, уже неинтересно. И так слишком много времени на ваш театр ушло. Считай, только им и занимались все, начиная с самого верха. Главное, ее заподозрили сразу, еще после первого вашего балеруна. А потом и факты появились, хоть и доказать их трудно было поначалу. Потом попроще стало, попроще. Слишком много эта ваша балерина суетилась. И конечно, должна была совершить ошибку и не одну. Набрать улик, в общем. Мы ее уже на допросы стали тягать.

— А в театре никто об этом не знал! — вмешалась было Октябрина, но сразу замолчала, уняв свое почти естественное любопытство.

— Другого бы закрыли, взяли под стражу на время следствия, а ее вот не разрешили. Серийную убийцу.

— Тогда бы осталась жива Регина, — опять заговорила Октябрина. — Получается, высшие силы ее наказали.

— Они построже нас наказывают, — произнес капитан. — До высшей меры. Как по старому УК.

"Это я то высшая сила? — мысленно возразил Артур. — Это вряд ли".

— Может быть, первое нападение замяли бы, кто знает, — продолжал этот Николай Николаевич. — Все-таки преступница была ни кто-нибудь, а ведущая балерина Среднего театра. Вот какие слова я у вас выучил!.. Не бомжиха какая-нибудь. Спустили бы дело на тормозах, если бы начальство наверху так решило. Сейчас не любят такие публичные фигуры обижать. Уже и убийства прощают, теперь случаются такие чудеса. Но она на серию перешла. Выросла. Резонансное стало преступление. Зачем нам столько мокрого, одного за другим, подряд? Перед убийством того режиссера уже собрались ее брать, но не успели. В прокуратуре, как всегда намутили, затянули с оформлением. А она исчезла. Решили, что сбежала, уже ориентировки по всей стране разослали, а она, оказывается, вон где… В лесу у Ладоги лежит. А может, и хорошо, что не успели. Зарезалась та сама в этом лесу.

Октябрина ахнула:

— А вдруг, ее тоже кто-то убил?

— Ну, уж нет! Начальство решило, что это не убийство — значит так и есть. Сейчас решает — заблудилась или сама зарезалась. Выбирает. Хватит с нас этих хлопот и театра вашего, а то я тоже в ваших пидоров начну стрелять. Уж извините за прямоту, как говориться! Может, и не все ее преступления удалось бы доказать, не всю ее стрельбу. Уж больно запутано, мудрено у нее получалось. Но одного убийства нам хватило бы — уже немало.

Кажется, мент чувствовал себя большой величиной перед этими двумя нелепыми фигурами из библиотеки.

— Но особенно глупо она поступила, когда напела, что этот Квазимодо в какой-то комнате заперся.

— Разве это она?.. — начала было Октябрина.

— Она успела рассказать Евгении Лемко из вокальной группы, что Квазимодо в этой комнате сидит, а та сразу всем разнесла.

— Труппы, — поправила Октябрина. — Эта Офигения, то есть Евгения, самая знаменитая сплетница в театре.

— Табашникова решила, что сделала очень тонкий ход. Как в книжке, наверное. А на самом деле — самый глупый! Жаль, что эта Офигения долго скрывала от нас при каких обстоятельствах, якобы, видела того Квазимодо. Потом — от кого слышала про него. Пыталась уйти от разговора. Темнила, крутила. Стыдно ей, видишь ли, стало — это уж потом призналась. К сожалению, многие так себя ведут. И в вашем театре тоже.

Постепенно Артур начинал разбирать невнятную речь этого мента лучше. Он смотрел в окно, на мир за пределами театра, за чайником, стоящим на подоконнике и оказавшимся ненужным. Кажется, Артур все-таки стал жалеть ее. Не то простил, не то заскучал по той никогда не существовавшей, выдуманной Регине.

— Почему еще сразу не взяли вашу балерину после первого убийства. Этого вашего… Ну да, Фролова, — все гудел капитан. — Замежевались мы, потому что не могли понять, как преступница в театр смогла проникнуть. Все видели, как она вышла из театра и уехала, и никто не видел, как вернулась. Непонятно.

"Зато мне понятно", — подумал Артур.

— Она на лифте поднялась, — сказал он. — И спустилась. Есть такой лифт в буфете, в него со двора можно попасть. Наверное, у нас даже не все о нем знают.

Мент внимательно поглядел на него.

— Хотя сейчас на все эти алиби только в книжках внимание обращают, — произнес он. Кажется, эти "книжки" были для него воплощением всего нелепого и ненужного. — Выходит, правильно делают. И откуда оружие у нее взялось — тоже выяснить не удалось.

— Наверное, наган ей Герыч принес, — поспешно сказал Артур. — Гера Никольский.

— Это тот, с палочкой? — спросила Октябрина. — Да, да, — подтвердила она. — Он часто здесь бывал. Серебряную посуду продавал.

— Это знаем, — произнес капитан. — Про все, что он продавал, знаем.

— Только он умер, — сообщил Артур.

— Вот и хорошо, — сказал мент, пристально глядя на свою пустую рюмку.

Артур, наконец, понял, что это намек, что пора наливать.

Оказалось, менты знали не все. Услышанное сегодня было будто коротенький пересказ большого романа, неполный и приблизительный. И главное для него — они ничего не знали о его последней встрече с Региной.

После осознания того, что его не ищут, что больше не ищут никого, Артур ощутил полную опустошенность, будто из него выкачали воздух.

— Видел я, как Табашникова дачу вашего режиссера разгромила, когда его убивала. — Артур опять сжался изнутри. — Весь поселок перемандражил, перепугался. — Мент в упор посмотрел на Артура. — Как тебя — Артур, вроде?.. И вашего парня вот подставить решила, на дачу к мертвецу заманила. И до этого не раз пыталась. Кто знает, может, и сумела бы, но слишком явно старалась. И перестаралась.

— Она про Артура Карловича как-то выразилась: ни рыба, ни мясо и в раки не годится, — сообщила поплывшая уже от выпитого Октябрина. — Пардон, конечно! Что-то я недопустимо откровенна сегодня.

— Читал про тебя в деле. И что она такого наплела, чтобы ты в Чащу к режиссеру поехал? Ладно!.. — махнул рукой мент в сторону Артура, уже открывшего рот. — Сейчас уже все это неважно! Неинтересно. Непростая фигура, видать, она была. Все гадаю, что ее подвигло на такое пуститься — зачем понадобилось в людей, да еще своих же, из театра, стрелять?

— Я знаю, — заговорил Артур. — Причина всей этой стрельбы и этих убийств одна — очень она любила себя.

"А я ее увлечения разделял", — мысленно добавил он.

— Вполне естественная актерская зависть, — высказалась Октябрина. — Ну, и самолюбие, конечно, тоже. Злоба, как оказалось…

— Все равно, не вижу особых причин, — произнес капитан. — Не разберусь… Нет, видимо, не понять мне вас, в театре. И сейчас не больно понимаю. Ты разливай, разливай!.. — упрекнул он опять задумавшегося Артура. — Разливаешь плохо.