Снаружи, на земле было по-прежнему буднично. "Обсидиановую бабочку" в полет никто не провожал, никто не знал о сегодняшнем взлете. Власти по-прежнему распускали слухи, что подготовка этого космического корабля будет вестись еще долго — опасались, что на месте взлета стихийно соберется толпа, и кто-нибудь обязательно пострадает. О древней летающей тарелке и марсианских сокровищах уже стали забывать.

И вот невдалеке, в Копане туристы, гуляющие по дороге Солнца и карабкающиеся на пирамиды, почувствовали, как вздрогнули у них под ногами древние камни. Разом закричали птицы в джунглях, оттуда поднялась темная птичья стая. Вдалеке зашевелились деревья, возникла и полезла вверх дымящаяся гора земли и камней. Вот она рассыпалась, и появился огненный шар. Оглушив громом, внезапно рванулся вверх. Все вокруг заволокло дымом и пылью. Черный диск, накренившись и немного отклоняясь в сторону, поднялся вверх. Поднимался все стремительнее и вот исчез в облаках.

Неопытный Кукулькан слишком разогнался на старте.

— Чуть не сплющил всех, — первым сказал Конг, когда немного пришел в себя. — Думал, никогда уже не вздохну.

— Хорошо, что Хуана Карлосовича не взяли, — добавил Ахилл. — Насмерть бы угробили старика.

***

Платона вело вперед не то любопытство археолога, не то долг капитана и руководителя экспедиции. Он решил, что долг. Платон медленно шел — насквозь через ряд отсеков, через большие дверные проемы. Над каждым из них был высечен барельеф — змеиная голова с открытой зубастой пастью. Кукулькан почему-то называл эти отсеки пещерами.

Удивительно, но оказалось, любопытство индейских археологов из УИЦА не простиралось далеко. Первые отсеки летающей тарелки были пусты, все, что оставили древние исполины отсюда вынесли. Но только первые. Быстро исчезли следы современной цивилизации: окурки, банки из-под "Колы", борозды, оставленные на каменном полу чем-то тяжелым, которое волочили здесь.

Даже пыль, по которой шел Платон, кажется, была не потревожена. На нее не наступали много сотен лет. Но ничего ценного не было и дальше. Повсюду лежали осколки разбитых тарелок и кувшинов, керамические и из какого-то зеленоватого камня. Попалась сломанная, наполовину искрошившаяся под чьей-то ногой курительная трубка и много чего-то непонятного органического, сгнившего дочерна и давно высохшего. Возможно, это было когда-то одеждой, едой или еще чем-то. А здесь на полу почему-то россыпь раковин, серых от пыли и грязи, частью уже рассыпавшихся и раздавленных.

Он остановился перед каким-то маленьким глиняным сооружением, похожим на игрушечный античный храм. Платон уже видел такие в музеях. Считалось, что у месоиндейцев это были домики для птиц.

В углу темнела какая-то бесформенная масса высохшей органической протоплазмы. Только его глаз археолога определил мумифицированные тыквы и, кажется, картофель.

Было понятно, какая стена наружная — от нее веяло чуждым холодом и даже иллюзорно тянуло сквозняком. Неестественно близко ощущался космос.

А за другой стеной с пробитыми под потолком маленькими квадратными окошками, оказывается, был обжитый центр тарелки. Стали доноситься звуки из кухни, где возился Титаныч, кастрюльный звон. Там находились склады, кривой жилой коридор, ряд дверей в каюты. Двери эти сделали из цельного дерева, кедра из парка Тикаль.

У входа в следующий отсек прямо на пороге почему-то лежало страусиное яйцо, подаренное индейским университетом, сине-зеленое, с двумя дырочками и следами высохшего желтка снаружи. Платон пнул его, яйцо хрустнуло и откатилось, оказавшись совсем пустым. Непонятно, кто и зачем мог его принести, чтоб высасывать здесь.

Дальше стояла прислоненная к стене плита с незаконченным барельефом. Завершенным было только лицо на нем: наполовину живое, а наполовину — мертвый череп. На куче каменной крошки лежали медные зубила, рядом — какая-то киркомотыга и молот. Молот был сделан в виде черепа — кажется, ягуара.

Оказывается, на потолке здесь были фрески, выцветшие и полуосыпавшиеся. Люди в сложных мешковатых и когда-то ярких одеждах. Марсианские животные, похожие на гигантских насекомых, одного светло-бурого цвета, наверное, такого же, как марсианский грунт. Уже знакомые. После того, как в этой тарелке Платон раскрыл тот второй портсигар, он часто видел их, каждую ночь во сне появлялся Марс. Необычно яркий и подробный мир, в нем было прохладно или жарко, он даже ощущал во сне его запахи и слышал ни на какую больше непохожую, непонятную совсем речь.

Войдя в большой пустой отсек с пирамидальными столбами по углам, он понял, что это поле для игры в мяч. Ну да, вот и каменный круг на стене. В углу каменные латы для игроков. А этот мятый полый шар из почерневшей меди, наверное, мяч и есть.

"А у историков считалось, что он только из каучука должен быть", — подумал Платон.

Он чуть не споткнулся о биту для игры, похожую на прямоугольную каменную гирю. Почему-то казалось, что где-то здесь кто-то есть, и этот кто-то смотрит на него, в спину. Как будто даже послышались шаги в другом отсеке. Оказывается, он уже определяет своих и чужих по шагам.

Только сейчас Платон заметил, что еще держит в руках древнеиндейскую кувалду. Миновал дверной проем. Вошел и даже посмотрел на потолок. Никого.

А вот здесь уже недавно побывали специалисты. Посреди стоял большой судовой гравитатор. На полу вытянулись кабели, валялись куски обрезанных труб и швеллеров, остались брызги металла после сварки. Черепки лежали кучей, сметенные в угол.

Двигаясь дальше, он заметил, что уже проходил здесь. Конечно, вот и след его подошвы. Оказывается, он шел по замкнутому кольцевому коридору. Где-то послышались знакомые голоса. Значит, надо было свернуть в этот боковой вход. Он пробрался через отсек, почти полностью набитый сахарным тростником, заготовленным, будто для стада слонов. В Америке Конг его очень полюбил. Уже выяснилось, что Конг необычайно прожорлив, еще больше, чем от него ожидали. Платон прошел мимо ряда обычных бытовых холодильников, наверное, прямо из магазинов Мехико или Сан-Сальвадора, мимо какого-то каменного корыта неизвестного назначения, сейчас наполненного свежей черной землей. Там был посажен особый космический быстрорастущий лук.

Голоса стали совсем отчетливыми, оказывается, камбуз был теперь близко. Оттуда доносился чад чего-то сгоревшего.

— Пропало твое кулинарное произведение, Титаныч, — слышался голос Ахилла. — Ты хоть чего ставил-то?

— Да ничего не ставил, — громко возмущался Титаныч.

— Забыл, старик. Забывчивый стал.

— Это ты можешь забыть, — раздавался металлический голос старого кухонного робота. — У тебя в голове белковая масса, а у меня все-таки электроника. Программа!

— Видно, садится твоя электроника. — В дверях камбуза показался Ахилл. Он размахивал полотенцем, разгоняя дым.

Отошедший в сторону Платон увидел дальше в коридоре Конга. Тот почему-то стоял неподвижно и глядел на дверь в свою комнату.

— Тут ручка медная была, — наконец, заговорил он и почесал в затылке хоботом. — Вы не брали, Платон Сократович?

— Да нет, — ответил Платон. — Вообще-то отвертки всякие только у Кукулькана есть. Он болт. Технарь.

— Ну да, непонятно только, зачем она ему понадобилась.

— Низачем, — раздался голос Кукулькана из-за соседней двери. — Не брал я никакой ручки. У меня у самого чернила пропали, хорошие, для невесомости.

***

— Хуанкаина папас, — сказал Титаныч. — То есть картофель по-перуански. Это у нас для вегетарианцев. А есть еще полья кон аррос. И еще альбондигас ен сальса де аль мендра.

Он стоял перед кухонной плазменной плитой. В первый день полета оказалось, что она даже не была подключена. Сейчас ее перенесли сюда, в самый большой зал и поставили недалеко от статуи клыкастого безымянного бога. На краю плиты теснились найденная на борту древняя медная, теперь ярко начищенная посуда для шоколада, каменные зернотерки, еще что-то.

— Когда-то давно, когда еще существовали на свете книги, — говорил Титаныч, — я в одной такой умной книжке прочел, что лучше всех государствами раньше управляли кухарки. Ну, и повара.

— А где мы тебе государство найдем? — отозвался на это Ахилл. — Хотя бывают чудеса. Может и встретим где-нибудь по пути.

Весь экипаж "Обсидиановой бабочки" сегодня собрался здесь. Все сидели за почему-то тщательно накрытым, неудобным столом-плитой без ножек.

— Одни запахи чего стоят, — предвкушал Конг. — Уже за запахи молодец, старик. Давай, мечи на стол альбондигас наш насущный.

— Вроде как третьим будет монтесума-чоколатль. Это полезно, — продолжал Титаныч. — Давайте считать, что какой-то праздник у нас. Не знаю, правда, какой.

— Тридцать пять дней нашего отлета из Петербурга и начала экспедиции, — тут же предложила Диана.

— Пойдет, — согласился Титаныч. Он отошел в коридор, где в ряд стояли холодильники.

Диана смотрела на большой аквариум. В мутной воде плавала южноамериканская рыба, рыбный запас. Длинноусые сомы, яркие каталуфы, между ними торчали, видимо, посаженные туда для красоты кустики кораллов.

Титаныч непонятно долго не появлялся. Взгляд почему-то притягивал темный вход в другой, дальний, коридор. Казалось, что там кто-то стоит и смотрит.

Титаныч, наконец, хлопнул дверью холодильника, проковылял к плите и, открыв кастрюлю, опять замер, уставившись в неё. Конг подошел к нему, тоже заглянул. В кастрюле было пусто, только на стенках — следы соскобленной массы. Конг приподнял крышку другой кастрюли, еще одной.

— Здесь, видать, хуанкаина была, — сказал он. — А тут альбондигас, как его там дальше…

— Ладно, — пробормотал Титаныч. — Можно тортильи напечь, это недолго. Тортильи и монтесума, этот… Чиколатль. Или кофе. — Он поднял медный древнеиндейский горшок, вдруг оказавшийся неестественно легким. — Можно и чай.

— Это не в первый раз, между прочим, — сказал Ахилл. — Но не в таких масштабах. Сегодня масштаб уж больно…

— У меня бутылка текилы исчезла, — негромко подтвердил Платон Сократович. — Без следа.

— Это что, — высказался Конг. — Я на Земле, в Америке, бочку пива купил. Думал растянуть — не поверите, не больше десяти литров в день выпивал. А сегодня только взялся за бочку — один гул оттуда пошел. Кроме гула не осталось ничего. И сразу, как пива не стало, так его захотелось. По ночам пивные озера, реки снятся… Полтергейст завелся, — заключил Конг. — А скорее, никуда не исчезал. Так и жил здесь сотни лет. То-то я слышал, как кто-то воет в темноте. Далеко, то ли воет, то ли поет.

— Точно, я тоже замечала, — живо заговорила Диана. — Только это не пение, а завывание будто и хохот леденящий, словно из-под земли. Хотя земли здесь нет, конечно. Иногда даже кажется, что на два голоса. А еще один раз показалось, что летучая мышь под потолком промелькнула.

— Понятно, — произнес Конг. — Мышь хуанкаину съела. И как она могла сюда попасть?

— Да нет, точно полтергейст это, — заговорил Ахилл. — Точнее, привидение древнее. Призрак. Я тоже однажды почти увидел его. Чувствую, холодом повеяло, смотрю — вроде, тень стоит в темноте. Я туда, ткнул рукой — стена. Нет ничего. Еще и зажигалкой посветил — камень.

— Хорошо еще, что пока оно только картошку жрет, — сказал Конг. — А вообще-то они, древнеиндейские духи, народ отчаянный, беспредельный. Вампиры, наверное. Они ведь у вас, Кукулькан, кровь любят.

Кукулькан молчал, насупившись, смотрел на стол перед собой, будто обиделся за своих духов.

— А что удивительного, — вступилась за них Диана. — Он, призрак этот, шестьсот лет здесь, под землей, в одиночестве жил. Проголодался, наверное. А раз полья кон аррос ест, наверное, и вовсе перевоспитался. И вообще, всегда ведь можно договориться, найти общий язык. Хоть с кем.

— Хотя бы в глаза ему посмотреть после такого, — произнес Конг. — Эх, все привидение видели, одному мне не повезло.

— Да замочить его, — пылко воскликнул Ахилл. — Застрелить из этого слонового ружья. Солью… — добавил он, покосившись на Кукулькана.

— Соль призраков не берет, — задумчиво произнес Титаныч. — Его серебряной пулей надо.

— А у Дианы револьвер есть, — вставил Конг.

— Ты ружье прячь, — сказал Титаныч Платону, показав на висящий на стене, над креслом пилота, штуцер. — Не дело — ружья где попало бросать.

— Ничего, не переживай, — ответил за профессора Ахилл. — Древние привидения они из ружей стрелять не умеют. Что там, Конг, твой нос чувствует?

— Ты про ружье? — отозвался Конг. — Ружье еще выстрелит. Но не скоро.

— Эх, не верю я, что оно только тортом с курицей довольно, — высказался Титаныч. — Вот неуспокоившаяся душа. И чем мы можем его ублажить, кроме картошки? — Он почему-то посмотрел на квадратного каменного бога с прямоугольным бассейном для крови перед ним.

— Тем более, ты, Диана, рядом ходишь, — сказал Ахилл. — Еще зарежет тебя ночью, как дыню. Ты и не заметишь. — Непонятно, говорил он это всерьез или нет. — Помнишь ту девушку на пирамиде, когда уицевцы в жертвоприношение играли?

— Ты, Диана, ночью обязательно запирайся, — неожиданно серьезно произнес, заволновался молчавший до этого Кукулькан. Он тоже оглянулся на клыкастую статую. — Жертвенная кровь нужна. Они и донорскую кровь принимают, у жрецов. Я и сам сдать могу. Хватит, хотя бы пасть ему намазать.

— Вот еще напасть случилась, — заговорил Титаныч. — Надо не кровью его угощать, а поймать его, супостата…

— Поймать и поговорить, — добавила Диана.

***

За толстым стеклом аквариума плавали рыбы. С каждым днем их становилось все меньше. Рыбье поголовье стремительно уменьшалось, теперь остались только самые крупные: окуни парго и луцианы.

— Сырыми он что ли их жрет? — спросил глядящий на рыб сквозь мутную воду Платон. Спросил самого себя, но при этом вслух.

— Да нет, — отозвался услышавший его Титаныч. Он прямо на поверхности древнего каменного стола резал бамбуковые побеги. — В плазменной печи печет. А я после него убираю.

Титаныч загремел цепью и замками — холодильники в последнее время от привидения запирались:

— Не знаю даже, для кого готовлю. Опять, наверное, для этого. При жизни не нажрался что ли?

Подходя к столу, Платон задел ногой стоящую на полу пустую бутылку из-под "Апфелькюммеля", которого на борту никогда не существовало. С краю на гладкой поверхности стола, точнее, большой каменной глыбы, которая этот стол заменяла, лежала серебряная монета. Оказалось, что с изображением здания головного офиса Английского банка в Лондоне, хорошо ему знакомого. Свежеотчеканенная к его, банка, юбилею, и год на монете был будущий, еще не наступивший.

"Откуда это здесь"?

— Наши, отечественные, привидения сами рады убиться, чтоб покой обрести, — заговорил Титаныч. — Вроде, избавиться от такой жизни. Как древнеиндейские — не знаю. Надо из этого серебряную пулю сделать, — добавил всевидящий Титаныч. — Как будто бы от привидений помогает.

Конг остановился в коридоре, в руке он почему-то держал древний револьвер Дианы. Из кухни доносился дребезжащий металлический голос Титаныча и еще чей-то, рядом — из-за двери в каюту Дианы — голоса ее и Кукулькана. Конг постучал толстым пальцем о так и не покрашенный на Земле американский кедр и вошел.

— Ну и грязь оставили эти древние индейцы, — раздавалось сверху. — И как они могли здесь жить?

В своей каюте Диана убирала непрерывно, до полной нечеловеческой стерильности. Теперь вот добралась до потолка.

Опоясанная ремнем с гравитатором она мухой ползала по этому потолку, протирала его тряпкой. Стоящий внизу Кукулькан держал ведро с водой. Оказалось, что здесь поставили самую настоящую, хоть и недорогую, мебель. На полу лежали индейские коврики и циновки, у зеркала — давно увядший букет цветов. Самая уютная часть этой космической "Обсидиановой бабочки".

— Прямо психоз у тебя на почве чистоты, — Конг оглядывал каюту. — Гляди, Диана, — Конг положил револьвер на свою гигантскую ладонь, — я серебряную пулю сделал, зарядил. Красивая такая получилась, блестит.

— Значит, вот зачем я сережки отдала, — раздалось сверху. — И кольцо серебряное с миниплеером.

Конг возвращал револьвер вроде бы с неохотой. В его глазах явно читалось желание выстрелить. Хоть куда.

— А ты, Кукулькан, не парься, — продолжил Конг. — Это на всякий случай. Не причиним мы вреда его здоровью. Вот поймать бы его только да изолировать.

— Кукулькан все понимает, — не дала тому сказать Диана. — Мы же не для того, чтобы его наказать. Правда, Кукульканчик?

Тот неохотно кивнул, соглашаясь. Диана вообще легко убеждала Кукулькана во всем, когда этого хотела.

— Ради дисциплины, — подтвердил Конг.

— Ты там сильно не три, — наконец, заговорил Кукулькан и указал пальцем на фреску на стене, наполовину закрытую кустарными ковриками. Теми, что Диана купила на рынке Тикаля.

— А что это за мужик здесь нарисован? — поинтересовалась она. — Давно думаю об этом.

— Это не мужик, — сказал Кукулькан. — Это Шкакау, богиня такая. Подательница какао. Хорошо бы тебе, Диана, дипломную работу начать. Сколько нового материала вокруг. И я рядом есть, помогу… А можно, я тебя буду звать Майяуэль? — неожиданно спросил он. — Так называли у нас одну богиню, очень красивую.

— Да нет, не надо, — отозвалось сверху. — Меня Дианой зовут. Есть у меня подруга, Майка. Вот ее можешь так звать, если встретитесь. Все, не буду больше тереть, — добавила она. — Ты лучше воду грязную унеси.

— А ты, Дианка, говоришь, что привидение слышала? — спросил Конг, когда за Кукульканом закрылась дверь. — Да, повезло. И как оно воет?.. Одно развлечение осталось — охота, поохотиться на привидение это. Да поглядеть хотя бы.

— А не боишься? — Диана с любопытством глядела сверху.

— А чего бояться? — сразу воспламенился Конг. — Прямо сейчас найду и приведу. Оружие у нас есть. Я — и боюсь! Ждите все!

Кажется, Диана что-то говорила, но он уже вышел.

Подходивший к кухне Ахилл слышал, как там бубнят два голоса. Ближе стало понятно, что это профессор Кент и Титаныч.

— Ну как дела? — спросил, входя, Ахилл. — Как привидение, цело еще?..

— Сейчас иду по коридору, а навстречу мяч катится, — не дожидаясь ответа, продолжил он. — Катится, и нет никого. Ну, мяч — это ладно… Совсем непонятно вот, откуда возле моей каюты пустые бутылки из-под рома каждый день появляются.

— Да эти бутылки пустые теперь повсюду, — пробурчал Титаныч.

— Надо Кукулькана спросить, был у них в древности в Центральной Америке ром?

— А вот это откуда? — Двумя пальцами Платон держал новенькую монету. — Я могу понять, когда что-то пропадает никуда, но когда ниоткуда появляется.

— Из мира мертвых? — предположил Ахилл. — Ладно, все же какое-то развлечение.

— Да, развлечение! — продолжал ворчать Титаныч. — Весь фураж, все ништяки сгрыз. В два горла жрет, сволочь. Вчера там вон девять рыб было, сегодня — пять. Вот последних сожрет и до нас доберется. А ну как впрямь крови захочет?

— Обломается, — бодро ответил Ахилл. — Тебе-то что, Титаныч, ты несъедобный.

Появился Кукулькан с ведром грязной воды, он осторожно слил ее в древний утилизатор.

— Вы опять про призрак?.. — заговорил он. — Странный он у нас какой-то. Недавно громкоговорящую связь починил. А сегодня обрыв между светопроводными кабелями соединил. Смотрю, контакты запаяны, по-старинному, оловом. Я так и не умею.

— Так он же сам старинный, — заметил Ахилл, — из прошлых веков.

— Я и без него справлюсь. Еще не хватало, чтобы привидение в мои дела лезло.

— А где? — Платон поискал глазами монету, которую только что положил на стол.

— Тут она, — отозвался Титаныч. — На месте.

Он нажал на кнопку гиперкофемолки, аппарат несколько раз беззвучно моргнул разноцветными лампочками, и сбоку из него высыпалась горсть блестящих серебряных осколков.

— На дробь пошла. Для ружья, — мрачно пояснил Титаныч. — Как-нибудь возьмусь. Добуду этого.

— А давайте, я! — внезапно загорелся Ахилл. — Кто же лучше меня-то! Профессор, так я ваше ружье возьму? Ненадолго? — Показал на штуцер, по-прежнему висящий над креслом пилота.

— Возьми, возьми, — ответил за него Титаныч. — А не боишься?

— Я! Боюсь?! Ну все, конец призраку!

Конг шел в полутьме, вытянув перед собой револьвер. Навстречу ему, по завивающимся спиралью коридорам, двигался Ахилл.

Под ногами хрустели какие-то черепки. Грязь мягким слоем лежала под ногами и еще — кучами повсюду. — "Форшмак", — пробормотал Конг. Он шел мимо барельефов и фресок на стенах, вошел в большой отсек с колоннами по углам. Перед ним лежал на полу медный шар, кучкой были навалены прямоугольные камни с ручками. Почему-то показалось, что именно здесь логово призрака, но его самого не было видно.

В это время навстречу Конгу шел Ахилл, легко удерживая одной рукой массивный штуцер. На ходу он грыз найденный стебель сахарного тростника. Миновал что-то вроде маленького каменного бассейна с землей и проросшим луком, уже, конечно, ободранным привидением. Вошел в совсем почти темный зал с гравитатором. Его массивный цилиндр из черной металлокерамики, стоящий на бетонных ножках, был огорожен стальной сеткой. Гравитатор поставили здесь перед отлетом, чтобы создать внутри тарелки тяготение, избавить их всех от невесомости.

Ахилл медленно обходил похожий на цистерну цилиндр, касаясь пальцами сетки. В это время в зал вошел Конг и беззвучно пересек его, скрылся в дверном проеме. Оттуда почти сразу же раздался непонятный грохот. Ахилл, перехватив ружье, кинулся туда. Древний медный робот теперь лежал на полу. Ахилл опять двинулся в другую сторону.

Они едва не столкнулись в круглом коридоре, уже в обжитой части "Обсидиановой бабочки".

— А, это ты, — первым произнес эту бессмысленную фразу Конг. — Ну что, видел призрака?

— Да нет. Только, кажется, вдали один раз — силуэт светящийся. Матерый гад.

— А я опять ничего. Шаги только слышал. Далеко, убегал он, вроде.

***

После совсем скромного ужина сегодня долго не расходились. Сидели за столом, будто ждали чего-то еще.

— Может, капкан на него поставить? — предложил, наконец, Ахилл.

— В нем же веса нет, — возразил Конг. — Лучше клетку, наподобие мышеловки. С наживкой. Оно ведь алкоголесодержащее любит.

— Уйдет он. И сквозь клетку уйдет, — на этот раз возражал Ахилл.

— Кто его знает, — подал голос Титаныч, скребущий кастрюлю возле плиты. — Это с нашими отечественными привидениями все понятно. А этот, может, какой-то особенный. Я когда-то давно, лет пятьдесят-восемьдесят назад с дедом Платона Сократовича ловушки на медведей ставил. Подвешивается бревно — так, чтобы оно в нужное время упало и медведю хребет переломило. Ну, у нас рельса есть, швеллер…

— Нету хребта у него, — сказал Платон. — Вообще ничего нету. Бесплотный дух он.

— А у нас на планете такая трава лабуда растет, — вспомнил Конг. — Целые поля. Вкусная очень. Ходишь и жрешь.

— Жаль, что интернета у нас нет, — заметил Ахилл. — Я бы посмотрел, как на привидений охотятся. Живешь тут в этой древней летающей тарелке, вдали от цивилизации.

— А может быть, эту клетку под потолком подвесить? — задумчиво произнес Платон.

— А как?.. — собрался спросить что-то Ахилл. — А ведь точно. И среагировать эта клетка наша может на электронное изображение призрака. А программу Кукулькан составит, в компьютере изображение и создаст… Призрак по коридору идет, задумался весь, а мы его сверху клеткой и прихлопнем.

— Грамотно его возьмем, — заговорил Конг. — Нужен еще малый пороховой заряд — пережечь веревку.

— По сигналу от компьютера, — подхватил Ахилл. — Очень просто. А по клетке электроток пустим. И еще магнитное поле. Небось, сквозь них никакому призраку не пройти.

Расходиться, кажется, теперь совсем не собирались. Принесли карманный компьютер, бумагу, принялись что-то чертить. Даже Кукулькан, до сих пор считавшийся союзником привидения, постепенно втянулся в обсуждение.

— А это как?.. Никуда оно не денется. Увидишь, не пройдет. Эх, жаль, что пива больше нет, — допоздна слышалось из кухни.

***

Хитроумное сооружение строили долго, уже несколько дней. Как обычно, новые технические проблемы возникали одна за другой, и конца им не было видно. Клетка для привидения становилась все сложнее.

Незавершенная ржавая конструкция угрожающе повисла недалеко от каюты Платона. Оттуда свисали веревки и провода. Участники экспедиции осторожно пробирались под опасным сооружением вдоль стены или вообще обходили это место другими путями.

— Ты бы, Кукулькан, лучше кораблем интересовался, — все чаще ворчал Титаныч. — Ты ведь здесь пилот. А то одно привидение за тебя старается. Чинит, паяет. Надейся на него.

Скромный потомок богов отмалчивался.

— А то в выключатель ткнешь, а он рассыпается, — не унимался старик. — Все гудит, скрипит. Шестьсот лет машине. Виданное ли дело!

Пронзительный металлический голос старика раздавался издалека. Платон слышал его в своей каюте. Он достал карманный компьютер, в который до полета заложил труды историков, современных и древних, о Месоамерике. Вывел изображение на стену перед столом. В сумерках засветилось прямоугольное пятно с буквами и картинками. Цивилизации майя, ацтеков, ольмеков и еще кого-то. Как здесь все было возмутительно искажено, поверхностно и вообще неверно по сравнению с теми яркими картинами, которые приходили к нему во сне, со сведениями, которые он из этих снов узнал.

Как всегда за чтением время прошло незаметно, будто сразу куда-то исчезло. И как всегда неожиданно оказалось, что уже ночь. В космической тарелке было тихо, только где-то, шаркая, прошло привидение. Платон заставил себя захлопнуть крышку компьютера.

Во сне опять появились ступенчатые пирамиды, у их подножий — толпа смуглых ярко одетых людей. Он даже почувствовал, как здесь жарко. На вершине и на верхних ступенях пирамид стоят украшенные беседки. Многие лица уже знакомы. Платон теперь помнил некоторых героев своих снов. Но на этот раз это не Марс, впервые он оказался на Земле, где-то в Тикале, Копане или, может быть, в Теночтитлане. Толпа заколыхалась, между расступающимися людьми идут воины с оружием, щитами и мечами, одетые и раскрашенные по-боевому, в холстяных, пропитанных солью латах.

Сейчас он каким-то образом понимал, что спит и просто лежал, наблюдал сон извне, со стороны, как кино. Было слышно, как привидение теперь гремит цепями на кухне, пытаясь открыть холодильник. А в этом сне звуков не существовало, но было ясно, что там, вдали, возле пирамид, шумно. И по ярким краскам понятно, что идет какой-то праздник. Наконец-то он узнал пирамиду Солнца в Теотиуакане. В этом времени она была непривычно обжитой, с деревянными пандусами и лестницами, с большим деревянным зданием сверху, сейчас празднично украшенным цветными тряпочками, перьями и еще чем-то ярким и пестрым. Люди, повсюду стоящие на пирамиде, тоже были одеты ярко, по-праздничному. Толпа внизу, судя по цвету, была попроще, простой люд.

На вершине видна высокая фигура. Даже на этом расстоянии заметно, как стоящий там выделяется ростом. Его лица разглядеть было невозможно, и только ослепительно ярко сияло на нем золото, какие-то массивные украшения. Платон уже знал, что в этом мире золото воспринимается совсем по-другому. Здесь его блеск считается веселым, праздничным. Индейцы в этом времени верят, что найденное золото — это брызги солнца, упавшие с неба.

На ходу корчились в ритуальных плясках жрецы, изображавшие мелких духов из страны мертвых, персонажей этого древнего праздника. В деревянных масках с нарисованными на них жуткими рожами, в перьях, раскрашенных в огненные цвета, измазанные птичьей кровью. Платон знал, что духи эти звались здесь "Гоните нас прочь".

Кто-то из них тянет за кожаные канаты жертвенного гигантского ленивца. Его тыкают палками, дергают за эти канаты, не дают опуститься на четвереньки, заставляя идти на задних лапах, чтобы сохранить это карикатурное сходство с человеком. Как будто даже доносился смрад давно исчезнувшего на Земле истребленного зверя.

Платон близко видел ковыляющее существо, похожее на гигантского черного, костистого и длиннорукого человека, неподвижную, пугающую безобразием морду. Громадные плоские когти чудовища со стуком опускаются на мостовую. Вот оно неуклюже переступает через натянувшуюся веревку, сейчас споткнется…

В каком-то из миров раздался грохот, рядом слышалась совсем русская речь, отчетливый мат, и даже голос как будто был знакомым.

— Понапротягивали веревок, — громко причитал кто-то.

"Привидение", — мелькнуло в голове. Платон схватил то, что попалось под руку в темноте, а это оказался керамический месоамериканский горшок и выскочил в коридор.

Вспыхнул свет — это загорелся установленный на случай поимки привидения прожектор. На полу лежал запутавшийся ногой в клубке веревок Томсон, еще тихонько матерящийся.

Один за другим появлялись участники экспедиции, экипаж "Обсидиановой бабочки". А за спиной Платона возник Джеррисон, вышел из камбуза с какой-то миской.

— Привет, начальник! — поприветствовал он Платона, подняв ладонь. — Уже поймали тебя? — равнодушно спросил он у Томсона.

— Не меня, а нас.

— Это кто? Призраки? — Конг, наверное, еще не до конца проснувшийся, не узнал их. Или сделал вид, что не узнал.

— Зайцы это, — отозвался Ахилл. — А этот, видишь, какой жирный.

— Да живые мы, — заговорил Джеррисон. — Зря вы нас привидениями дразните. Не бойтесь, мы кровь не пьем, не любим.

— Теперь уже знаем, что вы любите, — язвительно заметил Ахилл. — Навязались на нашу голову, нахлебники.

— И чего вам здесь нужно? — спросил Платон. — Куда это вы с нами собрались?

— Да никуда. — Лежащий на полу Томсон смотрел снизу верх. — То есть, хоть куда… Неохота опять в кичман, на нары. Погибли силы и талант в твоих стенах, как говорится. Да вы высадите нас где хотите, по дороге.

— Да уж высадим, не сомневайся, — с раздражением проворчал Конг. — Серебряную пулю на тебя чуть не потратил. А помнишь, мне в морду обещал? Ну, и я тебе тоже.

— Зачем в морду? — добродушно ухмыльнулся Джеррисон. — А законы гостеприимства, то-сё? У нас и оружия нет. Инструменты только, немного.

— Да уж, сегодня что-то не по традиции, без стрельбы, встречаемся, — произнес Ахилл.

— А закурить у тебя есть, начальник? — Томсон опять глядел на Платона.

— Нет, — сказал тот после паузы, во время которой безуспешно придумывал язвительный ответ, но так и не придумал.

— Жаль.

— Чего тебе жаль?

— Жалко, что курить у тебя нет.

***

— Мы в последний раз, в Америке, недолго чалились. Через три дня уже вылупились с кичи, — рассказывал Джеррисон. — По амнистии откинулись, в честь дня рождения ихнего президента. С тех пор в тарелке и бомжевали. Иногда и работали на подготовке запуска. На подхвате, то-сё, когда вас не было. Вы там редко появлялись и студенты эти тоже. — Маленький морщинистый Джеррисон сидел наверху, на грубо сделанной двухъярусной кровати.

Ее двое бывших заключенных сколотили из бамбуковых стволов, оставшихся после монтажных работ. Поставили в этой своей каюте дверь-решетку, сваренную из стальных прутьев. Вечерами, сидя здесь, пели печальные арестантские песни.

— Ну и форшмак у вас, — произнес Конг, оглядывая новое жилье Томсона и Джеррисона. Древнеиндейская грязь осталась тут в неприкосновенности. Сам Конг умещался на местном табурете, похожем на каменный пенек.

— Да, фраерок, ты тюремной баланды не хлебал, — заговорил Томсон. — Тебе не впилить. Такая вот судьба, в натуре — типа, армрестлинг с судьбой.

Он сидел на корточках в стороне, курил, держа окурок сигары в горсти, будто укрывая его от ветра, и мелко поплевывая вбок.

— Урка засиженный. — В голосе Конга совсем не замечалось сочувствия. — Скоро долетим, сдадим вас на базе Марсограда. На перевоспитание. Поработаете там, заработаете на обратный билет. Честный труд — дорога к дому… А где вот вы прятались все это время?

— А везде, — отозвался Джеррисон. — Ночевали, в основном, в подвале.

— На мягком мусоре, — добавил Томсон.

— Каком подвале? — удивился Конг. — Нет здесь никакого подвала.

— Есть, — не соглашался Джеррисон. — Такой маленький. Внизу, под камбузом. Там еще дырка в потолке.

— И все слышно, — опять добавил Томсон.

— В утилизаторе что ли? Ну, вы и мутанты! Один раз на кнопку нажать, и никто бы не догадался, куда вы исчезли. Наносекунда и белковая масса вместо вас.

— Там не кнопка. — Проходившая мимо Диана остановилась у решетчатой двери. — Там ручка медная висит на цепочке, за нее надо дергать.

— Повезло урюкам, что все забывали мусор утилизировать, за ручку эту дергать, — не отходил от удивления Конг. — Эх, никак с вами не распрощаться. Когда же долетим до этого Марса?

***

— Ничего, теперь немного осталось, — сказал Кукулькан. Он, профессор Кент и Ахилл находились сейчас в самом большом отсеке "Обсидиановой бабочки", которая постепенно стала называться рулевой рубкой. — Я в компьютере программу составил, теперь он считает, сколько дней до Марса. Смотрите: 7, 3155732 дня.

— Близко уже, — произнес Ахилл, глядя на экран наружного наблюдения. Экран покрывала светящаяся сетка из сферических пунктирных линий, похожая на мишень. В центре этой мишени светился шарик, величиной с горошину. — И все равно побыстрее бы.

Напряженно загудел, будто преодолевая что-то, двигатель "Обсидиановой бабочки", вздрогнул пол под ногами. Сегодня такое случалось уже несколько раз, ощущался даже запах горелой пластмассы.

В рулевую рубку вошел Джеррисон с пустой древней миской, глиняной, на коротеньких ножках. Покосился на Кукулькана. Тот сидел на подлокотнике исполинского кресла, свесив ноги и склонившись над бумажной лентой, распечатанной компьютером.

— Что-то машина плохо себя чувствует, — с явной укоризной заговорил Джеррисон. — Оно и неудивительно. Халтурщики рукожопые в твоем университете. Я, пока прятался, от избытка досуга вашу работу изучил.

Кукулькан ничего не отвечал, что-то чертил, медленно разворачивая ленту.

— И ловушку вы на нас неправильную ловчили, — продолжал Джеррисон. — Я уже раньше думал над конструкцией. Надо было вот как… Дай-ка, нарисую.

Потянулся, намереваясь что-то взять со стола. Кукулькан раскрыл рот, собираясь что-то сказать. Платон повернулся к ним и зачем-то протянул руку. И тут совсем внезапно накренился пол под ногами. В глубине "Обсидиановой бабочки" завыло, все сильнее, потом засвистело и даже задребезжало что-то. Погас и опять включился свет. Оказалось, что все внутри медленно заполняется дымом. Вдруг отключилась гравитация, заклубилась, будто взорвавшись, пыль. Освобожденные от тяжести предметы подскочили вверх и поплыли в воздухе. Поднимаясь к потолку, Платон бессмысленно глядел на нарисованные там фрески. Так же внезапно невесомость исчезла. Люди попадали вместе с обрушившимися предметами, со звоном разлетелись пустые бутылки. Раскачивавшаяся на потолке каменная люстра, наконец, сорвалась и с жутким грохотом грянула об пол.

Кукулькан, оказывается, уже сидел в кресле пилота. Он навалился на рычаги, изо всех сил, словно так надеялся что-то выжать из механизмов корабля. "Обсидиановая бабочка" переваливалась с боку на бок, будто морской корабль в качке. Мимо задом пробежал, разинув рот и все еще не выпуская из рук своей миски, Джеррисон. Выпустил. Миска пролетела мимо головы Ахилла и разлетелась, ударившись о стену. Тяжесть стала расти. Платон еле взобрался в кресло, не сел, а, скорее, лег на него.

— Давай! — бессмысленно закричал Джеррисон, когда тяжесть на мгновение отпустила.

Кукулькан, надуваясь, висел на рычагах, будто силой всех своих незначительных мышц тянул корабль. Джеррисон кинулся к распределительному щиту, стал переключать все, что там было. Из-под древних рубильников и тумблеров сыпались искры.

— Земля! — что-то непонятное закричал Ахилл. Оказывается, указывал на внешний экран. На нем, от края до края, раскачивался какой-то незнакомый космический булыжник, бежал текст: "Зима (Косм. тело астероидного типа). РМБ (Ремонтно-механическая база). Транзитный грузотерминал. Гостиницы. Элементы базы отдыха". И дальше еще что-то, не имеющее значения.

Кукулькан двинул вперед один рычаг, навалился на другой.

— Ну, Змей, молись своему дедушке, — с трудом произнес сидящий на полу Джеррисон.

Протестующе завывая, валясь на бок, "Обсидиановая бабочка", будто карусель, поворачивалась на месте.

— Давай! Тяни! — кричал уже непонятно кто. На экране поверхность незнакомого космического тела приближалась. Камень в черных дырах, похожий на серый сыр, заполнил экран полностью. Было заметно, что там даже блестит какое-то железо.

Корабль, застонав из последних сил, жестко ахнул об астероид. Джеррисона оторвало вместе с дверной ручкой, за которую он теперь держался. Он с воплем упал, покатился по полу. На уцелевшем каким-то чудом внешнем экране было видно, как из этого астероида, будто суслики из нор, выскакивают его обитатели.

— Всюду жизнь, — послышался голос Ахилла. — Говорил же, что весь ближний космос сплошь заселен, — произнес он, хотя никогда не говорил такого.

— Цивилизация, — заговорил Кукулькан и тяжело выдохнул, будто в первый раз за это последнее время. — Сейчас каждый булыжник в космосе обитаем.

— Чуть не коцнул, дракон, — кряхтел Джеррисон. — Бишкауты, кажется, сломал. Вот цунареф. Ломом подпоясанный.

— И аквариум цел. Теперь на радостях последнюю рыбу заколоть, — заговорил Ахилл, — а этих двоих в работники на базу сдать, — не дал он сказать уже опять разинувшему рот Джеррисону. — Как обещал. Что там написано, на экране?

— Астероид, двигающийся по искусственной орбите, — стал читать Кукулькан. Как я понимаю, при помощи пары давно устаревших двигателей. Перевалочная и ремонтная база. Ну, дальше опять: "Гостиницы. Элементы…" А сейчас вообще реклама — мол все ремонтируем, налаживаем…

Тарелка зашевелилась, раздался гулкий скрип. На экране появился шлюз. Оказывается, их теперь уже тащили туда, к нему. Стандартный, только старый, совсем ржавый шлюз.

Внутри возникли чужие звуки. Приближаясь, звучали незнакомые тяжелые шаги, о пол гремело железо. Подошвы скафандров, как догадался каждый здесь внутри тарелки.

Действительно, вошли люди в скафандрах. Остановились, непроницаемо глядя сквозь затемненный пластик шлемов. Впереди — совсем низенький — это было заметно даже в его облачении. За ними появились Диана и Титаныч.

— Догадываюсь, что с ремонтом к нам, — наконец, заговорил самый маленький незнакомец, поворачивая шарообразную голову — видимо, оглядывал рубку, сейчас густо заполненную дымом. — Хотя до сих пор так решительно с заявкой еще никто не ломился.

Он снял шлем и оказался сильно пожилым, за пятьдесят лет, мужичком, еще меньше, чем показалось сначала ростом — метра полтора:

— Это ты пилот этого вашего… Сооружения? — обратился он к Кукулькану. — Ты, значит, нас потряс? Первое землетрясение здесь на моем веку. Ну, и причаливаешь. Наш астероид чуть пополам не треснул. — Он с трудом освобождал из железного воротника скафандра комом набившуюся туда бороду.

— Он у нас такой, — подал голос Ахилл. — Экстремал.

— Всех напугал, — добавил бородатый. — Думали, метеорит на нас летит.

Другие тоже сняли шлемы, и все оказались мужчинами разного возраста и облика. Они с удивлением и как будто с озабоченностью оглядывали каменные интерьеры "Обсидиановой бабочки".

— Уж не знаю, как вы сможете нас починить, — наконец, заговорил Кукулькан. — Двигатели на движении времени здесь работают. Совсем неизвестная вам система, уникальная.

— Недоступная вашему уму, — добавил Джеррисон.

— Ничего, мы и без ума умеем, — сказал один из ремонтников, самый высокий и громоздкий, единственный из них без усов или бороды. — По-любому можем.

— Мы здесь всякое видели, — вступил другой, обращаясь к Диане. Все они почему-то смотрели на Диану.

— Утешили, — произнес Кукулькан. — А то так жалко "Цпапалотль", "Обсидиановую бабочку". Это тарелка наша так называется, — пояснил он.

Сейчас было слышно, как где-то совсем далеко стучит и звенит железо, доносился какой-то промышленный шум.

— А у нас астероид называется Зима, — сказал бородатый. — Если еще не знаете, рембаза, верфь. А мы все зимовщики. Ремонтники, монтажники, работящий класс, как говорится. Да, зовут меня здесь Карл. А отчества нет, — непонятно добавил он. — Мастером тут. Здесь, на верфи, из начальства самый главный, не смотрите, что маленький. И каждый Новый год Деда Мороза в самодеятельности играю.