1. Вернуться

Дождалась-таки. Дождалась этой весны. Всего на неделю бы раньше… Цика зло выругалась, утерла рукавом разгоряченное лицо в грязных разводах и сплюнула под ноги. Плевок булькнул и расплылся белым пятном по поверхности темной воды. Хуже нет этого времени. Ну, чего тянуть было? А теперь солнце уже растопило верхний слой снега, и стылая вода пропитала его до самого низа, превратив зимники в непроходимые слякотные канавы.

Цика переступила с ноги на ногу — смесь воды со снегом, в которую она погрузилась по щиколотку, неприятно холодила. От этого по всему телу распространялся озноб, и Цику сотрясала противная мелкая дрожь. Нельзя останавливаться, нельзя! Движение — единственный способ избежать переохлаждения. Но Цика вымоталась полностью. Казалось, сделай она еще шаг, и ноги не удержат ее. Падать же лицом в эту хлябь захотел бы только безумный. Почему же лицом? Цика сомневалась, что в руках осталась хоть капля силы.

Падать было нельзя. Может, она и поднялась бы, спокойно полежав несколько минут. Но результатом такого лежания в ледяной воде стала бы грудная болезнь — жар, изнурительный кашель и как итог — смерть. Нет, случаи выздоровления бывали, но не в ее положении было испытывать судьбу. Цика еще раз сплюнула.

Может, поесть? Но она прекрасно помнила — что осталось у нее в котомке. Горбушка отсыревшего хлеба, кусок солонины на один раз и горсть брусники. А пройдена только половина пути. Собираясь в обратный путь, Цика совершенно позабыла, что теперь ее потребности возросли. Всё не так! Надо же было так сглупить! А в начале зимы всё казалось таким простым…

Цика чуть не взвыла в голос. Холодно! Холодно! И жарко. Пальцы ног почти ничего не чувствуют, а лицо пылает. Приложи ладонь к щеке — можешь согреть руку. Нельзя ничего снять, нельзя распахнуть ворот — простынешь. Ладно — сама. Но теперь надо думать еще и о другом. К этому Цика еще не привыкла. Поэтому и пошла налегке. Что туда, что обратно.

Кроме котомки с едой, у нее с собой лук и полный колчан стрел. Многожильная тетива предусмотрительно снята и завернута в промасленную тряпочку. Древко лука длиной в ее рост. Но как ни устала она, до сих пор Цика и не думала о том, чтобы поставить его в снег и опереться. Ну, вот и настал момент раздумий.

Опусти древко в воду — и оно разбухнет, не наденешь тетиву. Если же ее натянуть прямо сейчас, то она размокнет и не будет нужной упругости для выстрела. Да и не очень удобно опираться на согнутый лук.

Похмыкав и повертев в руках древко, Цика всё же пришла к выводу, что натянутый лук ей не помешает — мало ли кто может встретиться на оставшейся части пути. Это пока было спокойно. Да и то потому, что вышла она еще затемно и шла напрямик, пока солнце не поднялось так высоко, что стало растапливать снег.

Цика достала из котомки тетиву в тряпочке, с налипшими на нее хлебными крошками, стряхнула их и развернула сверток. Потом прикрепила нижний конец к упору на древке, поставила к ноге и всем весом повисла на нем, сгибая. Верхушку тетивы пришлось взять в зубы — Цика висела, ухватившись обеими руками.

Руки скользят, зараза. Сейчас отпущу, точно отпущу. Цика рычала, древко будто само уворачивалось от ее рта с зажатой тетивой и пыталось стукнуть по носу. Кварра надо было просить тетиву цеплять — он и одной рукой древко согнет.

Почти случайно Цике удалось надеть тетиву на верхушку. Она облегченно раскрыла рот, вздохнула, захлебываясь свежим воздухом и резко выдохнула. Ее мотнуло в сторону, и пришлось упереться на лук. Как она стрелять-то будет? Тетиву же натягивать придется. У-у-у… Цика выпрямилась. Дрожь не унималась. Надо поесть. Чего еду беречь — всё равно не позже вечера она должна быть дома. Цика выудила хлеб с солониной и принялась грызть. Закончились они весьма быстро, брусника на десерт не задержала трапезу.

Чуть полегчало. Мышцы расслаблялись, дрожь уходила… Всё, надо идти. Постояла и хватит. Цика сделала шаг. Вроде, ничего — идем. Глядишь, и дошагаем. Зря ее Кварр от сапог отговаривал. В них хоть и холодно, зато сухо. А валенки давно бы размокли. Но со всем остальным ни она, ни Кварр не угадали. А и как угадать можно было? Если утром мороз, а днем печет. А вечером опять подморозит. Чертова весна!

Цика поддернула рукава овчинного полушубка — руки вспотели. Подол шерстяной понёвы поистрепался и цеплялся за пряжки сапог. С начала зимы она никак не могла сменить ее. Это была единственная одежда — в ней она ушла. Ушла к Кварру. Ну, почему было не взять что-то еще? Потому. Разве думаешь о чем-то, когда зовет сердце.

Цика почти не помнила свой зимний поход через лес. Всё было в тумане. Она знала, что Кварр ждет ее, и пошла. Собрала котомку наспех, подхватила свой лук, с которым уже давно не расставалась, и побежала на ночь глядя. Благо полнолуние было. К середине дня добралась.

Как же Кварр ее встретил! Даже сейчас ее охватила сладкая истома, подобная той, когда она оказалась в его крепких объятиях… Он держал ее, прижав к себе, и смотрел в глаза. А потом Цика вообще уже ничего не помнила.

Казалось, воспоминания добавили ей сил. Этому можно было только радоваться. Дальше дорога будет хуже. Ну, почему она не думала? Почему тянула момент расставания? Она же знала, что он неизбежен! Хотелось счастья. Еще неделя, еще день, еще одно мгновение… Мгновения счастья. Как их мало. Их всегда не хватает… Заныло сердце. Тяжело было уходить. Кварр всё понимал, но его взгляд держал ее, не отпускал…

Цика застонала в бессильной злобе. Невозможно превозмочь обстоятельства. Не ей. Не сейчас. Никому.

Цика зацепила носком сапога комок снега и с силой отбросила его, метя в пенек. Не попала. Тогда она вынула стрелу, наложила ее на тетиву и прицелилась в этот безобидный пенек, случайно попавшийся ей на пути. Острие вошло точно в середину пня. Пень подпрыгнул, развернулся в воздухе и, приземлившись, уставился на Цику холодными немигающими глазами. Всё расскажет, проклятый. Не остановить стрелами, только если изрубить в куски. А нечем. И не догнать его. Со злости Цика выстрелила еще раз. Стрела вошла в левый глаз чудища. Оно опять подпрыгнуло и понеслось прочь на тонких, похожих на паучьи, ножках, сгибающихся в произвольных местах.

Память услужливо подсказала содержание соответствующих статей: за ношение оружия в лесу — десять лет каторги; за применение оружия в лесу — пожизненное; в случае неоднократного применения и/или нанесение ущерба Иному — смерть. Теперь только одно важно — кто быстрее, она — Цика, или пенек этот. Если пень добежит до хозяев раньше, чем она выйдет из леса, беды не миновать.

Цика заторопилась. Заспешила, разбрызгивая слякоть, и уж больше не заботясь о том, чтоб остаться сухой. Скорее. Скорее. Ничто не должно задержать ее.

Только не бывает такого в лесу. Раз оступившись — будешь оступаться снова. Раз попав в неприятности — не избежать новых. Ага. Правило подтвердилось. Цика выскочила на поляну и только потом заметила происходящее на ней.

С десяток зеленых гоблинов окружили одного огра, пытаясь достать его короткими копьями. «Не мое дело. — Подумала Цика. — Не мое дело. Я иду, никого не замечаю». Ее заметили гоблины. Их предводитель свистнул, и из кольца, окружившего великана, выбрались двое и неспешным шагом направились к Цике. Зря они не спешили. Две стрелы с черным опереньем, сорвавшиеся с лука, нашли цель. Два зеленых тела легли, отброшенные назад.

Тут уж все гоблины повернулись к новому противнику. Она была опаснее, чем размахивающий короткой дубиной огр. Цике было всё равно — подстрелив соглядатая, она уже подписала себе смертный приговор. Теперь главное — устранить все препятствия с пути. И быстрее, быстрее. Цика была на взводе и перестреляла гоблинов, словно это были мишени. Лишь один из них свалился замертво от удара огра дубинкой по голове.

Стрелы она загубила — не вырежешь. Кровь гоблинов сильнее кислоты — дерево разъедает. Как их только эльфы терпят. Ладно, вперед. Нечего попусту время терять. Огр, вроде, опасности не представляет — стоит себе и стоит.

Цика миновала поляну с независимым видом, чуть ли не насвистывая, будто ей каждый день приходится стрелять гоблинов. Далеко она не ушла. Ручей преградил дорогу. Цика уставилась на него. Не очень широкий — шагов шесть. И не глубокий — Цика ткнула луком, проверяя дно, — ей по пояс. Этого вполне хватило бы, чтобы промокнуть и заболеть. Ну, не было его зимой! И не должно было быть — умом она это прекрасно понимала. Но возмущение ее было огромно. Нельзя ей в воду!

Сзади плюхнуло несколько мягких шагов, потом крепкие руки обхватили ее за талию, приподняли и перенесли на ту сторону ручья. Цика пискнула и чуть не упала, когда ее поставили на землю. Она обернулась в негодовании. Конечно, это был огр — кто еще мог бы проделать такое!

— Ты что себе позволяешь?! — Взорвалась Цика. — Не смей так делать! Не смей! Не смей! Не смей!! — Она чуть было не подскочила к огру и не стала молотить кулаками по его груди. Но передумала, сдерживая себя. Он был типичным представителем своего народа. Высокий (Цика была ему по пояс), кряжистый, обросший короткой рыжеватой шерстью, расчесанной на причудливый манер. Глаза прятались под низкими надбровными дугами и выражали… Что же они выражали? Цика не могла разобрать. Да и как разберешь — Иных видели все, а вот общались с ними единицы, да и то — больше по принуждению.

— Ты испугалась? — Спросил огр. Голос его не напоминал мрачное рычание, как Цика почему-то ожидала.

— Еще чего! — Наигранно возмутилась Цика. — Ты что хотел то?

— Я хотел бы отблагодарить тебя за спасение. — Огр говорил на общем лучше, чем Цика, и она почему-то вдруг остро позавидовала этому.

— Так что мешает? — Язвительно произнесла она.

— Что ты хочешь?

— Да что с тебя взять?.. — Пренебрежительно сказала Цика. Взять с огра действительно можно было очень мало. Кроме пояса, на котором висели петля для дубинки и сумочка, у него ничего не было. — Чего от тебя гоблинам было нужно?

— Просто разбойники. Грабят одиноких путников.

Цика смерила огра взглядом. Не выглядел он путником, на которого могут напасть несколько разбойников. Уж она бы точно не стала. Не хочет правду говорить — его заботы. Ей с ним за одним столом не есть. Цика даже фыркнула от такого предположения. Но огр почему-то не отставал. Вроде она весьма непрозрачно намекнула.

— Что сделать для тебя? — Опять спросил он.

— Сказал «спасибо» и вали. — Огрызнулась Цика. Может теперь поймет, что его присутствие для нее нежелательно.

— Я помогу тебе в дороге. — Как ни в чем не бывало, провозгласил огр. — В какую сторону идти?

Цика подняла глаза к ярко-синему небу и удрученно вздохнула. Нужно быть полным идиотом, чтоб с ней связываться. Да пусть идет! Ну его! Цика сплюнула и показала направление.

Огр пошел вперед. Он прошел сквозь заросли колючих кустарников, одним движением проломив тропу сквозь них. Цика приподняла брови. Однако. Ей бы пришлось обходить. Если огр будет идти напрямик — получится быстрее. Хороший спутник. Надо пользоваться случаем. И Цика припустила за великаном.

— Слушай, я не могу так бежать! — Окликнула Цика огра, отдуваясь. — В конце концов, я устала! Остановись!

Огр послушно замер и обернулся:

— Устала? А что ты делаешь тут, в лесу? Людям здесь не место, ты же знаешь. Это же земли Иных. Зачем и куда ты идешь?

Цика решила ответить.

— Зачем я иду через земли Иных? А и в самом деле — зачем? Я скажу. Есть такое слово — «любовь». Оно что-нибудь говорит тебе? А для меня это не слово. Это моя жизнь. Я знала Кварра еще до того, как пришли вы и разделили наши земли на две половины. Мы встречались, ходили друг к другу через этот долбанный лес. И никто, слышишь, никто не смел мешать нам! А что сделали эльфы, когда пришли? Ты знаешь?! Знаешь. Они запретили свободный проход через их лес. ИХ лес!! — Цика сузила глаза, ее голос дрожал, дыхание прерывалось. Но остановиться она не могла. — Сказать — почему? Ты и сам знаешь. Видите ли люди пугают их любимых единорогов. Только люди. Другие иные, не эльфы, — почему-то нет. Будь это орк, тролль, гоблин, мара — всё равно. Для них проход свободен. Для людей — нет. Разве что незамужним девственницам можно. А ты видел единорога?! Я знаю — видел. Все видели. Эту кудлатую тварь с ядовитым рогом невозможно забыть. А как они пахнут! Козлы и рядом не стояли! А то, что яд с их рогов разъедает плоть почти до кости — ты знаешь?!

Цика задрала рукав и показала огру багровый шрам, идущий от запястья к локтю.

— Видишь — это след от рога. Хорошо, что я сумела увернуться. А целительница вовремя приложила нужную траву. А тогда гон еще только начинался. Единственное спасение — сидеть дома и носа на улицу не показывать. Так ведь ты знаешь — не спрячешься, эльфы насильно выгонят и заставят в лес идти, играть с единорогами. Стоят со своими луками, нацеленными тебе в спину, и ждут — повернешь ты назад или нет. И даже спорят. Слышишь! Спорят! Ставки делают. Какая дойдет до леса, а какую пристрелить придется. И идешь. И играешь. — Цика сглотнула, наклонила голову вперед и закрыла глаза.

— Ты знаешь Кварра? Нет, ты его конечно не знаешь. Для вас все люди на одно лицо. Не тайна, что и для нас вы — тоже. Но для меня он — единственный. Ради него я пошла через лес в начале зимы. И ради него вернулась обратно… Возвращаюсь. — Поправилась Цика. — Жаль, что ты не знаешь любви, ты бы понял. Внутри меня другая жизнь, и я должна сохранить ее. А кто совершил бы обряд там, по ту сторону леса? Эльфы? — Цика зло усмехнулась. — У нас проще скрыть рождение. Проще… — Казалось, она убеждает саму себя.

— Я знаю, что такое любовь. — Сказал огр. — Вы не одиноки в этом. Любой разумный это знает. Ну, кроме эльфов, быть может. Потому, как бессмертные они. Вот за это их и не любят. Но нам с ними легче, чем с вами, людьми. Зачастую вы убиваете просто за то, что вам кто-то не нравится. Эльфы убивают только врагов.

Цика смерила огра взглядом. Ох, и тяжел был этот взгляд. Огр опустил глаза, не в силах вынести блеск наполненных огнем серо-голубых глаз Цики.

— Зачем ты пошел со мной? — Спросила она.

— Ты погибнешь. Я не хотел бы этого.

— Вот как? Скажи, как твое имя? Я его запомню.

— Кхни.

— Вот что, Кхни. Я так и не поняла — с чего ты вдруг так проникся ко мне?

— Я тебе обязан. Мы всегда держим слово.

Цика почувствовала себя слегка неуютно. На месте огра она во-первых, не стала бы давать обещаний, а во-вторых, сразу бы принялась изыскивать способы отказаться от него, раз уж дала. В общем, обман врага — дело правое. По-видимому, огр был другого мнения на этот счет. Может, Иные не так уж и не правы, когда видит в людях сгусток зла и всевозможных пороков? Цика стряхнула наваждение. Нет, не так! Иные тоже не само совершенство…

Цика окончательно запуталась в своих мыслях. Лучше не думать. Лучше не думать. Иду себе и иду. Идет она, как же! Сил совсем нет. Вымотал ее этот огр.

— Не дойду я. — Сказала она жалобно. — Убьют меня. — И всхлипнула.

Огр немного подумал — так показалось Цике — смерил ее взглядом и сказал:

— Забирайся на спину. Понесу тебя.

У Цики глаза на лоб полезли.

— Ты чё? Серьезно? Может, не надо… — И вдруг покраснела.

— Давай, давай. Лезь.

Цика осторожно подошла к огру. Одно дело — идти за ним следом, на некотором расстоянии. Другое — чтобы он нес тебя. Видя такую нерешительность девушки, огр схватил ее за руки, подбросил вверх и развернулся к ней спиной. Цика взвизгнула и вцепилась в плечи великана.

— Держись крепче, а то еще свалишься.

Цике послышались в голосе огра и забота, и насмешка, и еще куча всего. А может, только послышались? Но совет насчет того, чтобы держаться крепче, выполнить стоило. Цика высвободила лук из-за спины, перекинула его перед широкой грудью огра и взялась за концы древка обеими руками. Кхни подхватил ее под ноги, и они пошагали вперед. Ну, пошагали на огрский лад. На взгляд Цики они просто понеслись бегом.

Сидеть за спиной огра было уютно. От него шло равномерное тепло, которое не давало застыть, и в то же время не чересчур грело. Шерсть, в которую вжалась Цика, была мягкой. Через некоторое время она положила подбородок на шею огра, а потом прижалась щекой. Ровный ход огра убаюкивал и умиротворял.

— А говорят, вы людей едите… — Мурлыкающе пробормотала она.

— Ага. Особенно молоденьких девушек. — Надо же! Огр шутил. Он сделал паузу. — Вообще-то, мы мясо не едим, только растения всякие. Ну, в крайнем случае, насекомых.

— Фу, гадость какая!.. — Цика задремала. Уже очень давно она не чувствовала себя такой защищенной. Сейчас главным было не разжать руки, а то навернешься невзначай. Слабая улыбка появилась у нее на лице. Всё хорошо. Хорошо…

— Слезай, приехали.

Цика пробудилась. Она потерлась о шею Кхни как о подушку и невнятно сказала:

— Сейчас, сейчас. Уже иду.

Огр разжал руки, и Цика сползла по волосатой спине. Тело занемело, но она устояла, опершись на лук.

— Тяжелая ты. Маленькая, а такая тяжелая. Чем тебя только кормят? — Огр улыбался.

— Чем-чем? Большими волосатыми великанами! — Цика не удержалась от того, чтобы не подколоть огра. Но сразу было видно, что не со зла она так говорит, а просто в шутку.

— Граница. Тебе туда. — Огр кивком показал — куда.

Цика стояла, улыбаясь во весь рот, и смотрела на огра.

— Да нет. Ты туда посмотри. — Настаивал огр.

Она нарочито медленно повернула голову. Кхни был прав. Вот и леса конец. Цика облегченно вздохнула. Уже и деревню видать. Солнце садилось, подсвечивая низкие облака красным. И красные отсветы ложились на слюдяные оконца. Д о ма. Наконец-то д о ма. Она повернулась, чтобы распрощаться с Кхни.

— Ты помог мне. — Губы Цики сами собой растягивались в улыбке и не хотели возвращаться в прежнее поджатое состояние. — Мы, люди, тоже умеем быть благодарны. Проси чего хочешь!

Неловкая улыбка застыла на лице огра.

— Отстань. Ты помогла мне. Я помог тебе. Одна просьба — живи.

Стрела вошла в ее горло сбоку, пробивая гортань. Цика задохнулась от собственной клокочущей в горле крови и упала лицом вниз.

Огру достались три стрелы. По одной — в каждый глаз, и третья — в распахнутый в немом крике рот. Сделав два неловких заплетающихся шага, Кхни повалился рядом с Цикой в хрустнувший снег, прихваченный вечерним морозцем.

«…Именем Твоим, силой Твоею, словом, Тобою даденным. Срастайтесь раны смертельные. Возвращайтесь силы жизненные. Приходи душа в место законное. Уйди, Гостья незваная. Не настал твой срок …»

Заговор Смерти.

 

2. Сильнее всех

«Ох, ты, дитятко мое! Что же с тобой эти изверги-то сотворили?!» — Целительница, привычная, казалось, ко всему, чуть не плакала. Голос ее дрожал — и только это выдавало волнение — руки быстро и четко совершали наработанные движения.

Девушка, лежащая перед ней на высоком столе, уже открыла глаза. Но взгляд ее был пуст. Словно, не найдя ответа на какой-то вопрос во внешнем мире, она пыталась выискать его в себе.

«Плохо тебе, я знаю. Как только выкарабкалась-то? Имя-то хоть помнишь свое?» — Целительнице не впервой было вызволять людей из объятий Смерти. Но не с такого срока. И не с такими ранами. Всё могло случиться.

Девушка разлепила сухие обветренные губы, ломая корку запекшейся крови, и попыталась ответить:

— Ц… ц… ц… — и чуть не задохнулась, хрипя.

— Ой, прости меня, родненькая, неразумную. Молчи, молчи. Нельзя тебе говорить. Коли сказать захочешь, глазками покажи, я пойму.

Девушка, смотревшая в потолок, скосила глаза на целительницу, а потом попыталась опустить их вниз. Целительница поняла. Она сморщила лицо, предательски шмыгнула носом и сказала:

— Прости меня, грешную! Не спасла я дите твое! Тело-то спасти можно было, да без души оно ничто. Душу тебе только вернуть смогла. На большее сил не хватило. Что ж делать-то, что ж делать…

По лицу девушки прошла судорога, и целительница разом осеклась. Подождала немного и опять затянула свой неумолчный говор:

— Я тебе сразу скажу. Коли потом узнаешь, не от меня, во сто крат больней будет… Не быть тебе матерью. Не быть… Да что же это… — по лицу целительницы побежали слезы, и она отошла, уже не сдерживая рыданий.

Из глаз девушки выкатились слезинки и побежали по высоким скулам на доски стола. Она плакала беззвучно, только горло, обезображенное жутким шрамом, иногда подрагивало, словно девушка силилась что-то проглотить. Целительница, наконец, смогла подавить рыдания. Она вернулась к девушке и приобняла ее, лежащую. Зашептала в ухо жаркими губами:

— Скажи, что было-то? Никто не знает. Никому твоих слов не передам. Всё во мне останется. Почто вместе с огром шли? Почто убила ты его?..

Девушка дернулась под руками целительницы и приподнялась, опершись на локти. В горле у нее заклокотало, и она сплюнула на пол кровавым сгустком.

— Вот как… — Хрипло выдавила она. — Значит, вы думаете так?..

— А как же думать, девонька? — Голос целительницы помягчал, стал успокаивающим, усыпляющим. — Твоими же стрелами великан утыкан был. С черными перьями никто, кроме тебя, стрел не имеет…

Девушка выпрямилась, упершись ладонью в стол. Правой рукой она потерла глаза, чтобы отогнать сон, навеваемый целительницей, а потом отстранила ее.

— Уйди, Рага. Я разобраться должна. Кому сказала, уйди!

Целительница чуть отошла, готовая в любой момент вернуться, чтобы подхватить, поддержать. Мало кто от Смерти возвращается — потрясение это большое для человека-то.

Однако говорливость свою Рага унять не могла.

— Да куда ж ты собралась-то? И сил у тебя нет. И делать-то не знаешь что. Не упрямься, Цика. Тебе отлежаться надо…

Цика тяжело дышала, исподлобья глядя на целительницу. Недобрым был этот взгляд.

— Помогла — спасибо тебе. А теперь пойду я. И чтобы имя мое здесь забыли. Поняла?

— Не глупа, чай. — Рага поджала губы. — Умерла Цика — все знают. До утра хоть подожди. Я тебе кой-чего в дорогу соберу. Оружия не дам, конечно, — нет его у меня. Травы там разные, еду кой-какую. За лекарку странствующую попервой сойдешь. А там видно будет. Твоя жизнь — тебе и думать.

— Моя, моя… — процедила Цика. Она повернулась на столе и спустила ноги вниз. Рага услужливо пододвинула скамеечку. Цика тяжело спустилась, держась за стол, сделала два неверных шага на подгибающихся ногах и почти рухнула на лавку у окна.

Сквозь слюдяное окошко ничего не было видно — темно, ночь.

— Давно меня оживляешь? — неприязнь слышалась в голосе Цики.

— Седьмой день сегодня. — Рага с готовностью подскочила. — Есть будешь?

Цика прислушалась к себе. Внутри было пусто и мерзко. Казалось, съешь что-нибудь, и оно тут же полезет обратно, наружу.

— Я тебе отварчика дам, попей сначала.

Цика сморщилась, но ковшик с отваром взяла. Глотнула. Скривилась. А потом решительно допила, громко глотая. Отдала ковшик целительнице и утерла рот рукавом. Тут только она обратила внимание на свою одежду. На ней было белое холщовое платье без ворота, с длинными рукавами и подолом до пола.

— Это ж смертное платье! — возмущенно проговорила Цика.

— А ты что хотела? Свадебное? — с вызовом ответила Рага и тут же закрыла себе рот обеими руками, выпучив в страхе глаза. И тут же принялась каяться. — Ты уж прости меня, болтушку глупую. Ненароком слово вырвалось…

Цика смерила ее взглядом и недобро усмехнулась.

— Если ты про Кварра — то у нас с ним всё кончено, ты не находишь? Да и убили меня из-за него, так ведь? Мог бы и проводить через лес. Испугался… Из-за таких, как он, девушки понапрасну и гибнут…

— Нельзя мужчинам через лес, ты же знаешь…

— А мне плевать. — И Цика продемонстрировала — как, попав на печку. Плевок зашипел. Целительница вздохнула.

— Ты ж его любила… — Рага развела руками, не придумав, что еще сказать.

— Прошла любовь, ясно?! — выкрикнула Цика с нажимом. — Мужикам одно только и надо. Ненавижу…

Цика замолчала. Она думала. На ночь идти — смысла нет. Да и куда — не решила еще. И бездорожье это… Пока она в отключке валялась, вряд ли что изменилось.

— Как там с погодой? — осведомилась Цика.

— Хорошо с погодой. Снег почти сошел. Только в низинах и остался. Тепло, хорошо… — разулыбалась Рага.

— Ясно. — Оборвала ее Цика. — Недельку у тебя поживу, пока не подсохнет. Ты же не возражаешь? Целительству подучусь, а то, как спросят чего — сразу себя и выдам. Куда путь держать — тогда и решу, как выйду… Покажи, где лечь, Рага…

Целительница подхватила девушку, заваливающуюся на бок, и повлекла ее к печке.

«Ох, горе-горюшко, — бормотала Рага, пристраивая Цику, — судьбиночка твоя. Мыкаться тебе по свету белому, пристанища не находя. Будешь ли ты счастлива — не ведомо мне. А несчастливой тебе не быть такоже…» Цика заснула.

Быстро неделя прошла, оглянуться не успела. Точно, идти пора. Дело не терпит. Главное, удалось у целительницы все вещи обратно вытребовать, только полушубок пришлось оставить — жарко в нем. Зато вместо него взяла у Раги понёву новую и шушун. Котомка старая осталась, но ее целительница битком набила — травами всякими и едой. Вроде нетяжело… И посох взять не забыть бы. Без него не пройти. Силы не те еще.

— Слышь, Рага, я к ограм пойду.

— Ох-ти, батюшки! Да куда ж ты собралась?! Что ты у них делать-то будешь? Они съедят же тебя! Да и как дорогу найдешь, а? — привела целительница убийственный довод.

Невозможно целительнице такой балаболкой быть. Дело свое она хорошо знает, да как рот раскроет — хоть уши затыкай. Да нельзя, нельзя… Как ни говори, обязана она Раге. И недолго терпеть осталось-то. Ухожу. Цика сдержала готовое вырваться ругательство и выдохнула. Горло побаливает. Рука так и тянется потрогать. Но страшно — рубцы там эти…

— Спрошу дорогу. Не отговаривай — всё равно уйду.

— У кого спросишь? — целительница непритворно взволновалась.

— Мало ли. У гоблинов, орков… эльфов, на худой конец. Кто попадется.

Рага испугалась.

— Я тебе покажу тропинку. Она по кромке леса идет, а потом к горам сворачивает. По слухам, огры там живут…

— Сразу бы так. — Буркнула Цика. — Ладно, пойду уж. Не поминай лихом.

— Да чего ж тебя поминать-то? Пропадешь одна… Всякого, кто попадется, сторонись. В разговор сама не вступай. Если что спросят — лучше отмалчивайся. Скажешь невпопад — слово за слово — повяжут тебя, а там сама знаешь, что бывает… Береги себя… — всё тише и тише говорила Рага в спину удаляющейся девушке.

До Цики уже с трудом долетали слова целительницы. Знает же, что ответа не дождется, а всё равно не умолкает. Да всё это в прошлом уже. Что от будущего ждать — это вопрос. Как ее огры встретят? Что скажет она им, как оправдается. А оправдываться надо, надо… Ни за что, ни про что Кхни погиб. Сама дура, ладно. Да по дурости этой другие страдают.

Цика в сердцах ударила посохом по кусту, выставившему свои колючие ветки на тропинку. Так и лезет всякая гадость, людям житья нету. Хотела еще раз стукнуть, чтобы сломать, сломать, да поостереглась. Соглядатаев полно везде. Доложат эльфам — не отвертишься. А за порчу древесных насаждений что бывает? Все знают — каторга. Всю жизнь будешь деревья сажать и растить их, ухаживать, червячков-короедов собирать, водичкой в засуху поливать, от солнышка жгучего собой прикрывать. А погибнет росток малый, так плетей дадут немерено.

Цика ограничилась плевком и пошла дальше, старательно обходя все растения. Путь-то неблизкий. Мало ли что встретится, на чем злость сорвать получится. А судьбу испытывать — последнее дело. Один раз уже попробовала, хватит.

Солнце вовсю старается. Даже тропинка, хоть и сырая, а водой не залитая. Оно и понятно — в гору идет. Небо синее, лес насквозь видать. Радостно. Только Цике тоскливо. Завыла бы, да никак.

Только раз Цика остановилась — посеред дня — поесть и отдохнуть чуток. Странно, что никто ей так и не встретился. Да чего об этом печалиться. У всех дела свои. Она идет — никого не трогает, законы соблюдает. Только лихих людей бояться надобно, да они на тропинках не сидят, им большаки подавай.

Потому на двух огров, неожиданно выросших перед ней, Цика почти не обратила внимания. И только когда она чуть лбом не уперлась в волосатый живот, до нее дошло.

— Это… Здравствуйте. — Нерешительно произнесла на общем.

Огры молчали. Они стояли на тропинке, и обойти их не было никакой возможности — кусты подступали с обеих сторон.

— Слушайте, мне пройти надо. — Раздражение стало нарастать в Цике, но она еще держала себя в руках.

— Зачем? — отозвался один из стражей, поигрывая дубинкой.

— Надо, значит. Веди к старшему!

— Это наша земля. Тебе не место здесь.

— Ну, мне очень нужно! Ну, пожалуйста… — просительные нотки появились в голосе Цики, что было ей совсем не свойственно.

— Ты разве не знаешь — люди убили одного из наших. От смерти тебя спасает только то, что ты не воин и без оружия. Уходи.

— Я не убивала. Люди не убивали. — Цика растерялась, уже не понимая, что говорит. — Я помогу вам…

Второй огр что-то сказал первому на своем языке, и они заспорили. Цика переводила взгляд с одного на другого, не понимая их разговора и беспокоясь. Неожиданно заныли ноги, и Цика чуть не села на землю. Напряжение, которое поддерживало ее весь день, внезапно ушло. Пришлось опереться на посох. В глазах зарябило. Так и в обморок недолго грохнуться. Только этого не хватало. Цика ругнулась. Огры замолчали и повернули к ней головы.

— Значит, так. — Через силу сказала Цика. — Сейчас идем к вашему главному, там и будете отношения выяснять. А то боюсь, второй раз не дойду до вас… Ой, чего-то мне нехорошо.

— Имя свое скажи.

— Да Цика же! Пошли, что ли. А то прям тут сдохну.

Огры переглянулись, подхватили девушку под руки с двух сторон и быстро пошагали дальше по тропинке.

Огненный факел бил из земли, освещая немалое пространство вокруг. Он был обложен камнями, которые краснели в темноте. В круге света стоял один огр. Все остальные находились вовне, и только звук слитного дыхания выдавал их присутствие.

Цику посадили перед старшим, потому что на ногах она уже не держалась. Он возвышался над ней высоко-высоко, так что она чуть не опрокидывалась на спину, глядя ему в лицо. Он был стар, шерсть отливала серебром. Кроме пояса, как у всех огров, на нем была перевязь крест-накрест, на которой болтались разные непонятные мелкие предметы — перышки, шишки какие-то, камушки блескучие.

— Это обереги. — Заметив, куда направлен взгляд Цики, сказал старший. — Имя мое — Вельск, так и обращайся. Что тебе надобно от нас было? Говори.

Цика помолчала, не зная, как начать рассказ. От тряски, а стражи не церемонились, таща ее сюда, Цику подташнивало. Она несколько раз сглотнула, уперлась посохом в землю и встала. Ну, никак нельзя было сидя говорить. Совершенно нельзя.

— Ты же знаешь Кхни, Вельск? Вы все его знаете. Странно, но он был единственным в моей жизни, кто ничего не требовал от меня. Он только давал. Это было так… хорошо. А я ничего не могла дать ему. И даже его последнюю просьбу не смогла выполнить — убили меня. Он хотел, чтобы я жила. Понимаете? Он ради меня рисковал всем, и жизнью — тоже. Не могу говорить. Но он совсем не такой, как все. Совсем другой. Ну, что вы молчите? Ну, не знаю, кто убил его! Не знаю!! Ну, скажите хоть слово, не молчите… — Цика осела на землю, держась за посох, и уткнула лицо в ладони.

— Хочешь вернуть его? — Вельск говорил спокойно, неторопливо, значительно, как и подобает вождю.

Цика подняла голову и зло сощурилась.

— Смеешься, да? Ну, смейся, гад.

— Ты ошибаешься, девочка. Я абсолютно серьезен. Если в тебе есть сила, если захочешь помочь — я проведу обряд возвращения.

Лицо Цики разгладилось. Она во все глаза смотрела на вождя, не веря. Как же верить такому? Неужто Вельск такой сильный маг, что может вернуть погибшего? Сколько времени прошло. Тело, поди, разложилось уже. А вдруг. Кто его знает. Радость заполнила сердце. Цика словно светилась изнутри.

— Что делать, говори! — потребовала она у вождя.

— Вспоминай. Думай о нем.

Цика закрыла глаза. Вельск стал что-то бормотать и выкрикивать, призывая, наверно, своих богов. Но всё это проходило стороной, мимо ее ушей. Она вспоминала. Мельчайшие подробности ее похода через лес. Его слова. Его жесты. Его улыбку…

Крепкие руки обхватили ее за талию и вздернули в воздух. Цика завизжала от облегчения и радости.

— Пусти меня! Пусти, глупый! Сколько раз просила — не пугай меня так! — а сама смеялась и гладила эти руки, что держали ее, — Поставь. Поставь меня, Кхни.

Огр аккуратно поставил ее. Цика прижалась к его теплому мягкому меховому боку, обхватила руками как смогла далеко и лихорадочно бормотала:

— Вот и ты. Никому тебя не отдам. Пусть что хотят со мной делают. Всё равно ты мой. Что они понимают. Я всегда с тобой буду. Правда? — Цика задрала голову вверх, плача и смеясь одновременно.

Кхни улыбался, смотря на нее сверху вниз, и гладил по голове своей пятерней, такой мягкой и нежной…

 

3. Дорога

— Так и будешь всю дорогу плеваться?

— Отстань. Мое дело. Что хочу, то и делаю. Дорога… Если бы еще знать — куда идем-то, конца-края не видно…

Состояние транса, в котором я находился, позволяло и слышать, и видеть ничуть не хуже, чем вне его. Даже лучше. Но — иначе. В сфере духа, поднятой мной над головой, отражалось и преломлялось пространство в пределах прямой видимости. Мыслящие существа выглядели, как тени в свете собственной ауры — черными силуэтами внутри переливающихся мыльных пузырей. Их голоса казались глубже и четче из-за чувств, вкладываемых в произносимые слова. Всё живое вокруг создавало красочный и звуковой фон, затеняющий и поглощающий проявления разума. Тем не менее, я прекрасно видел этих разумных. Странная парочка. Один из них, точнее, одна — человек. Второй — ни человеком, ни магом не был. Иной, союзник эльфов. М-да, придется из транса выходить. Любопытно узнать — что их связывает. Для практикующего мага задачка элементарная.

Я сплел заклинание. Так, любовь; ничего, кроме любви. Тут уж я без промедления открыл глаза. Ко мне приближались человек и огр. Любовь?! Какая любовь?! Я поморгал. Всё так и есть — зрение не подвело. Совершенно натуральные личности без намека на магическое воплощение.

— Ой, смотри, шевелится! А я думала — идол стоит!

— Маг это. Из транса вышел. Ну, пошли, что ли?

— Нет, подожди! Никогда магов не видела. Хочу посмотреть.

Девушка стояла и внимательно разглядывала меня.

— Слушай, а он говорит? — девушка обращалась к огру, продолжая смотреть на меня, не отводя глаз.

— Вот и спроси у него. Если не боишься. — Огр усмехнулся.

— А чего бояться? Не укусит же он… — девушка почему-то посмотрела на свой указательный палец, как будто я собирался укусить именно его.

Огр слегка подтолкнул девушку и негромко сказал:

— Маг — он всё может.

— Прям-таки всё… — недоверчиво процедила девушка и сплюнула на дорогу.

— Просил же — не плеваться. Порядочные девушки так не поступают.

— Кто тебе сказал, что я порядочная? Сам придумал? Ну-ну. И чего ты ко мне цепляешься? Вот лучше бы сам с магом поговорил.

— И поговорю.

— Как же, захочет он с тобой разговаривать… Может, он немой? Вишь, до сих пор слова не сказал. — Девушка показала мне язык.

Я начал раздражаться. Если ее не остановить, она договорится до прямых оскорблений. Придется что-то сказать.

— Разрешите представиться. Маг. Феант ван Дилос. Почетный член Академии. Обладатель фиолетовой…

— А я — Цика. И что? — перебила она меня.

Я не нашелся что сказать от такого нахальства. Первый раз встречался с подобным неуважением. Девушка продолжила:

— Тут Кхни говорит — ты всё можешь.

— Многое.

Цика скорчила сомневающуюся рожицу, цыкнула зубом, помотала головой и выдала:

— Не верю. Доказывать будешь обратное, али как?

— Зачем тебе это? — попытался одернуть ее огр.

— Не люблю задавак. Мало ли, что он о себе скажет. Я вот тоже целительница — целую неделю обучалась. Но я же не кричу об этом в каждой таверне. А могла бы.

— Он, вроде, ничего, кроме имени, и не сказал.

— Вот-вот. А уже видно, что возомнил о себе слишком много. Проще надо быть, проще.

Я поспешил прервать этот бессмысленный спор:

— Сейчас докажу…

— Давай. — И Цика демонстративно плюнула мне под ноги.

«Колючая, что твоя елка. Сейчас мы гонору в ней поубавим», — я мысленно потер руки, радуясь удачной задумке.

— Так, готово! — провозгласил я, хлопая ладонями, чтобы привлечь их внимание.

— Что готово? Ты ж еще и не сделал ничего. — Возмутилась Цика.

— Осторожней, вдруг он прав. Главное — будь повнимательней.

Кхни говорил разумные вещи. Он нравился мне гораздо больше этой вздорной девицы. Но она и не подумала прислушаться к мнению огра:

— Да чего там! Ну, его! Пошли, — и попыталась плюнуть.

Над выражением безмерного удивления с распахнутыми во всю ширь глазами и раскрытым ртом можно было только посмеяться. Я позволил себе хихикнуть, прикрыв рот ладонью. Кхни участливо поинтересовался у Цики:

— Случилось что?

— Не плюется… — посмотрела на меня обиженно и продолжила, — он, гад, мою привычку уничтожил…

Потом в ней что-то надломилось, и она засмеялась:

— Ну, ты даешь! Сильный маг, точно! А то я уже второй месяц пытаюсь от нее избавиться, ничего не получается. Теперь меньше шансов, что нас обнаружат, правда, Кхни?

— Правда. — Видно было, что и огр доволен — расплылся в страшной улыбке, обнажая все зубы.

— Вы скрываетесь? От кого? — спросил я.

Цика сразу окрысилась:

— Зачем тебе это? Донести хочешь? Нам лишние свидетели не нужны.

— Он же маг, и так узнать может. — Урезонил ее Кхни.

— Могу, — подтвердил я, — только никакого желания нет в ваших мозгах копаться. Мусора там столько, что пока разгребешь все эти завалы, неделя пройдет.

— Вот и не лезь. — Отрезала Цика. — Никому не позволю в своих мозгах копаться. И вообще — ты от нас чего хочешь? Идем своей дорогой. Никого не трогаем…

— Куда идете?

Тут Цика вроде как даже смутилась.

— Так. Куда глаза глядят… — тут она обозлилась и выдала, — Скрываемся, одним словом. От эльфов. — Сказала и отвернулась.

Кто ж поверит, что они два месяца от эльфов скрываются? У них поимка преступников дольше, чем на три дня, не затягивается. Сказал Цике об этом, а она смерила меня взглядом, скорчила презрительную гримаску и сказала:

— Так это если ищут.

— А если не ищут — зачем скрываться? — резонно возразил я.

— Нет, ну не могу я с ним разговаривать. Простых вещей не понимает. Кхни, объясни.

Огр объяснил. И как встретились они, и про смерть, и про воскрешение, и про то, что идут теперь куда сами не знают. Стало понятнее. Если нет специального приказа по их поимке, они могут опасаться только эльфийских патрулей. Но странствующая целительница в сопровождении огра — союзника эльфов не вызывает лишних вопросов у проверяющих. Что ж, они интуитивно выбрали наиболее удачное прикрытие. Следует воспользоваться. Себе во благо.

— Я с вами пойду.

— Зачем? — подозрительно спросила Цика.

— Помогу, если что.

— А мы просили, да? Нет, Кхни, ты ему скажи — просили?

— Вы же не знаете, что там дальше по дороге. А я знаю. Застава эльфийская. Вас-то пропустят, а меня одного — нет. Поможете мне — я в долгу не останусь.

— Может, ты какой разбойник? С какой радости нам тебе помогать?

— Маги разбойниками не бывают, — вмешался огр, — думала бы, что говоришь.

— Точно не бывает? И ничья смерть на твоей совести не висит? — Цика всё ещё сомневалась.

— Не висит. Клятвенно говорю. — Чуть улыбнулся я.

— А-а, ну, тогда пошли.

И Цика резво зашагала дальше по дороге, даже не удостоверившись — пошел ли кто вслед за ней.

Я боялся. Предвидение в отношении себя дает сбои. Я попробовал узнать будущее, но так и не понял — чем для меня закончится встреча с эльфами. Слишком много вероятностных событий. Застава — это тебе не патруль — глаза всем не отведешь. Народу там много, всегда кто-нибудь за спиной встанет.

Здание заставы ничем особо не выделялось. Таких полно по границе. По бывшей границе с эльфами. Теперь люди ушли. А здание всё по тому же назначению используется.

У ворот два эльфа стоят с копьями, луки за спиной, — первичный досмотр осуществляют. Внутри трое — разводящий и дознаватели, с мечами. С той стороны заставы — еще двое. И того — семеро серьезных врагов. Отряд гоблинов, приданный в усиление эльфам, в данный момент отсутствует. Кроме того, в помещении заставы находятся трое путников. По моим представлениям — какой-то знатный господин со слугами.

Эльфы у входа проводили нас ленивыми оценивающими взглядами и пропустили внутрь помещения. Разводящий кивком головы подозвал огра с Цикой и стал что-то выспрашивать у них. Отвечал огр — тихо, на своем языке. Вникать не хотелось. Дознаватели встали передо мной и предупреждающе направили на меня мечи, чтобы я дожидался своей очереди и не дергался.

Тут-то и вышел этот знатный господин. Одет он был хорошо. В золотую мантию с серебряными узорами. Эльфийский маг это был. И когда-то мы с ним даже встречались. Наверно, хотел посмотреть — кого это нелегкая принесла на заставу. Нас принесла.

Он узнал меня. Я четко видел, как мое теперешнее обличие совместилось с образом, находящимся в его памяти, — и это был момент узнавания.

Я выплеснул энергию прямо ему в лицо. Странно, что он не был готов к этому. Выставленный барьер не спас его. Со стороны это выглядело, как будто струю воды направили на старый ноздреватый снег. Кожа брызнула в стороны кровавыми ошметками, обнажая череп. Глаза лопнули. Лобные кости вмялись, рассекая мозг колдуна. Он рухнул, отброшенный моей силой.

Всё, что накопил, я потратил в момент. Теперь можно было надеяться только на силу и навыки. И еще на внезапность…

— Ты во что нас втравил, зараза! Шли себе и шли, а теперь два дня — и нас не будет! Эльфы не церемонятся — издали расстреляют.

— Зато сколько впечатлений. Последние часы покажутся вам самыми насыщенными в вашей жизни, — я зло усмехнулся.

— Он еще издевается… — Цика осмотрелась вокруг, как бы призывая окружающих в свидетели своих слов.

Никто не поддержал ее. Кроме Кхни, никого живого поблизости не наблюдалось.

— Да куда ж нам с нашим-то умом… — после боя я всё еще не мог успокоиться и взять себя в руки.

Цика выпятила челюсть и процедила:

— Ну, Феант, ты у меня дождешься…

Желание вцепиться мне в горло так и читалось на ее лице. Она с силой сжала скрюченные пальцы в кулаки и сделала шаг вперед.

— Раз вы такие нервные, я всё расскажу. — Поспешил сказать я. Только драки мне не хватало. Бить девушку как-то несподручно. А ее мало что остановит.

— А пошел ты! Маг недоделанный. Держи меня, Кхни, я его сейчас стукну. Больно.

Огр поспешил ухватить Цику в охапку.

— Будьте разумны. Случайность, что меня узнали. Прошли бы заставу и разошлись по-дружески. — Я спешил выговориться, пока Кхни удерживает разъяренную дергающуюся девушку. — Думаете, эльфы вам одним жизнь испортили? Как бы не так. Мало кому их главенство нравится, а уж людям — подавно. Они ж нас на корню извести хотят! А бороться с ними как? И сильнее они, и быстрее, и власть у них. Леса жечь? Так самим потом невмоготу жить будет. Поодиночке они нас запросто давят. Если их наши армии не остановили — так о чем здесь говорить?

Цика прекратила выдираться из рук огра и почти спокойно спросила:

— Знаю всё это. И что? Ты-то здесь при чем?

— Союзники людям нужны…

— Во, сказанул! Нет, вы посмотрите на него! — Цика еще раз пробежалась взглядом по трупам эльфов, пытаясь привлечь их в свидетели.

— Есть такой союзник, — предупредил я ее вопрос, — Хмуры.

— Кто-кто?

— Они еще себя знающими называют, или гномами, — пустился я в объяснения.

— А-а, гномы… Мы их всё больше чудью белоглазой кличем или дивьими людьми. Ну-ну. Ты что — послом к ним идешь?

Сообразительная девчонка. Только противная.

— Иду, — вынужден был я признать.

— Успехов. Гномы людей к себе не пускают. А после того, что ты на заставе натворил, тем более не пустят. Им с эльфами делить нечего. Укрывать у себя преступников — войну развязывать. Им это надо? Да и никто из людей не знает — где вход в их пещеры…

— Я — знаю. И меня пустят. И даже вас, если со мной пойдете. Идти недалеко — к вечеру там будем. Тропинка прямо за заставой начинается. Правда, весь путь — в гору…

— Больно он в себе уверен. Как думаешь, Кхни, — пойти с ним?

— Да. Так, может, дольше проживем… — Кхни был мрачен.

Цика кивнула.

— Ну, пошли. Веди, маг. — Сказала, как плюнула.

Зря мы с ним пошли. Ой, зря. Сама виновата. Купилась.

Цика шла молча, злобно уставясь в спину мага и кусая губы. Сзади пыхтел Кхни. Нет, никаких звуков он не издавал — ступал мягко, дышал тихо. Но и его хотелось поддеть. Мог бы и остановить — большой же, умный. Всё понимающий. Хороший… Цика мотнула головой. По горло уже сыта и магом этим, и дорогой этой. Все ноги о камни сбила. Как можно горы эти любить? А ведь есть такие. Как их, гномы. Всю жизнь здесь живут. Когда до них доберемся? Феант вечером обещал, а уже ночь — солнце село.

И не плюнуть, душу не отвести — вот же зараза, маг этот. И чего их так превозносят? Был бы нормальным человеком, не стал лишать привычки.

Феант остановился, и Цика чуть не ткнулась головой ему в спину. Вот луком, взятым на заставе, его треснула. Легонько. По затылку. Маг зашипел, но не повернулся.

— Заклинание творит, что ли? Что скажешь, Кхни?

— Ему видней. Может, допуск свой хмурам предъявляет.

— Какой ты у-у-умный…

Феант, совершающий руками непонятные движения, зло зыркнул взглядом назад, но опять промолчал.

— Пустят, как думаешь? — не унималась Цика.

— Отчего ж не пустить. Если он заранее договаривался, то непременно пустят.

Точно. Пустили. В скале обозначилась светящаяся трещина. Расширилась, давая возможность пройти вперед, и сразу закрылась, как только маг со спутниками вошли.

Встречали их двое.

Надо же, совсем, как люди. Красивые, только роста небольшого, — ниже нее даже. Стоят, разглядывают. А светло у них тут. Интересно…

Цика вертела головой во все стороны — чуть шею не сворачивая. В кои веки в тайной пещере у чуди побываешь. Где ж они драгоценности-то всякие прячут?

Один из встречающих оглядел вошедших, главным образом огра, что-то буркнул про себя и пошел к одному из сходящихся в пещере коридоров. Феант двумя пальцами ухватил Цику за рукав и повлек ее вслед. Кхни и звать не надо было, он и так понимал — что требуется делать. Главное — слушаться хозяев и не привлекать внимания.

В большом зале, куда их всех привели, на креслах с высокими спинками сидело трое.

— Я — Бронс, старейшина народа нашего, — сказал один из них, — что привело тебя сюда, маг?

Феант поднял руки, сотворил подставец с книгой на нем и принялся читать речитативом:

…А жили в ту пору по Камню и севернее чудь белоглазая да дивьи люди. Изначально были одним родом, одних прародителей имели. От них пошли народы разные — и угоры, и арии, что ныне людьми зовутся.

Но была битва богов — Сварога и Дыя. И после нее ушли дивьи люди, что Дыя почитали, в подземные города. Арии же, Сварога почитающие, разошлись по всей земле и расплодились во множестве.

Осталась у Камня лишь чудь белоглазая — темнокожий народ, с тайной силой знакомый. Жили они там, покуда не стала в тех краях береза расти, что предвещало возвращение белого народа — ариев. Тогда вырыла чудь пещеры, утвердила на столбах крыши, насыпала сверху земли и камней. Собралась она вся с детьми и женами и со всем имуществом в жилищах этих, подрубила столбы и погребла себя под землей заживо.

Пришли люди на Камень, а чуди и не встретили. Решили они, что закопалась чудь и сгинула, не захотев делиться сокровищами своими.

Но ведомо мне, что не закопалась чудь, но ушла тайными подземельями в свои города подземные. И настанет время, придет человек, скажет слово, и выйдет чудь из-под земли со всеми сокровищами человеческими…

— Ты пришел рассказать нам о том, что мы вышли из одного корня? То ведомо нам. Это вы, люди, — родства не помнящие. Мы, хмуры, ничего не забываем, всё записываем. Разве скажешь, что принес слово, по которому выйдем мы? Сказывай.

С каждым словом старейшины Феант опускал голову, но взгляд не отводил.

— Если не выйдете сейчас — не останется людей. Некому слово говорить будет. Всех эльфы изведут.

Старейшина свел седые брови.

— Что ж. Об этом можно поговорить. Проводите его.

Хмуры, сидящие по сторонам от старейшины, разом поднялись и пошли прочь из зала. Маг — за ними. Бронс посмотрел на Цику.

— А ты, девонька, что с ним делаешь? — старейшина кивнул на Феанта. — Не по пути вам.

— Так что делать? Куда идти?

— Своя дорога у тебя. Могу показать ее. Но идти по ней только ты сможешь.

Старейшина встал, подошел к Цике, взял ее за плечи и слегка развернул лицом к пустой каменной стене.

— Ну, где? Где дорога?

— Вот же она. Смотри.

И Цика увидела.

 

4. Слова дракона

— Вставай! Вставай же!

— Мммм…

Никакого эффекта — Цика перевернулась с боку на живот, но не проснулась. Кхни легонько потряс ее за плечо. Цика чуть приподняла голову, разлепила глаза и сказала:

— Пора, что ли? Время сколько?

Огр глянул на хмуровскую машинку.

— Как раз, чтобы успеть до рассвета собраться.

Цика уперлась левой рукой в постель, помогла себе локтем правой и села, спустив ноги. Из-под теплого шерстяного одеяла она так и не вылезла — так и сидела, накинув его себе аж на голову.

— Поскорее можно? — поторопил ее Кхни.

— Видишь — встала уже! А ты мог бы и отвернуться, чтобы девушку не смущать. Я, может, стесняюсь…

Огр вздохнул и отвернулся. Цика нашарила тапочки, сшитые из вывернутых мехом внутрь кроличьих шкурок, засунула в них ступни и поднялась, сбросив одеяло. Ходить по каменному полу пещеры было зябко. Но теплый воздух, поступающий в жилище, создавал вполне сносные условия существования. Цика даже спала раздетой. Она встала на носочки и потянулась, так что в плечах хрустнуло.

По человеческим меркам она была невысока и сложена не ахти как: ни объема в нужных местах, ни мягкости; сплошные жилы. Несколько шрамов — на горле, руке, спине — тоже не украшали. Всё это Кхни уже неоднократно видел — да вот хотя бы вчера, когда в бане мылись. Там она, почему-то, не стеснялась. Да, женщин совершенно невозможно понять. А уж Цику — особенно.

Цика накинула льняную рубаху, сбегала ополоснуться за занавеску, вернулась, завязала поневу на поясе, натянула через голову кожаную жилетку, присела на край постели и надела сапоги. Вот и все сборы. Котомку еще с вечера собрала. Теперь перекусить — и в путь.

Заждалась уже.

Странная дорога предстоит. Непросто счастье свое найти, ой, непросто. И главное — всё она видела, но не поняла, не запомнила. Только одно — далеко идти. А что там будет? Вот же, курица. Не разевать рот надо было на чудеса, а на приметы внимание обращать. Хотя Бронс и дал проводника — так не на весь же путь, знамо.

Места все незнакомые — предгорья уже. С этой стороны гор не доводилось еще бывать. Да и где она бывала-то? Дальше соседней деревеньки не хаживала. Ну, в городок на ярмарку разок — в малолетстве. Тут даже деревья не такие. Сплошные сосны. Темный лес, мрачный.

А парень этот, Рэндом, — ничего. Хмур, он хмур и есть. Присмотрелась уже к ним. Мастера в горах проходы находить и в предгорьях — тоже. А как в степь выйдем? Только обузой будет. И Кхни уже второй день мрачный, молчит. Поругались они, что ли? Непохоже…

— Слышь, Кхни, ты чего такой надутый?

Кхни покачал головой.

— Скажи, легче будет, — требовательней сказала Цика.

— Не могу тебя оставить…

— Что за загадки? Яснее не можешь сказать?

— Мне отлучиться надо. По делам.

Кожа на лбу огра собралась складками, и лицо приняло несчастное выражение.

— Да?! Это какие?!

— Ну, разные…

Рэндом прыснул в кулак. Оправдывающийся огр выглядел потешно.

Кхни поспешил добавить:

— Рэндом за тобой присмотрит. А мы потом встретимся, я нагоню.

— Секреты, значит? Ну-ну, — Цика обиделась.

— Да не секреты, — хмур решил за лучшее вмешаться, — ну, не могут огры к драконам.

— Куда!?? Это вы что, договорились уже? За моей спиной? — Цика остановилась, повернулась лицом к хмуру и огру и уперла кулаки в бока.

— Я всё объясню, — Рэндом стал серьезен, — кроме, как людей, драконы никого к себе не подпускают. А нам, всему подземному миру, очень нужно с ним поговорить.

— О чем? — требовательно сказала Цика.

Рэндом помялся.

— Я потом скажу.

— Нет, договаривай. Начал, так до конца говори, нечего мне тут загадки городить.

— Как жить дальше. Это и тебя касается, и всех людей, — быстро добавил он, увидев, что Цика опять хочет возразить. — Ты — поможешь нам, мы — всем людям…

— Да и то — не наверняка… — продолжила Цика за Рэндома, — какой ваш интерес в этом?

— И твой — тоже. Обретешь мудрость.

— Зачем мне эта ваша мудрость?

— Не наша — дракона.

— Да что за дракон такой? Объяснил бы.

— Увидишь, — Рэндом чуть улыбнулся, — узнаешь сразу.

— Кто бы объяснил глупой девушке — что ее ждет впереди… — пробурчала Цика себе под нос и, уже громче, добавила, — Так я не поняла — что с Кхни?

Рэндом подошел вплотную к Цике и тихо, чтобы огр не услышал, сказал:

— Боится он. Для него это — больная тема. Не стоит давить…

— Ладно, уговорил. Если огр боится, то слабой девушке — в самый раз справиться. Ха!

Цика подошла к Кхни, некоторое время смотрела на него, потом взяла его за руку, вложила свою ладонь в его волосатую лапищу и сказала:

— Я буду ждать. Ты же с Рэндомом уже договорился? До встречи.

Повернулась и пошагала прочь.

Хмур нагнал Цику не сразу.

— Ты хоть знаешь куда идти?

— Нет. И знать не хочу. Ты проводник — ты и веди.

— Тогда я первым пойду, если не возражаешь.

— Ага. Чтобы я что-то говорила — так ни в жизнь.

Цика хмыкнула и пропустила хмура вперед. Не, не умеет он по лесу ходить. Это тебе не подземные тоннели, не скалы и не осыпи. Здесь понимать надо — куда ногу поставить. Идет, хрустит сучками да хвоей опавшей. Так и не объяснил про драконов. Должно — страшилища какие-нибудь. И что вечно в переделки попадаю… Надоело уже. Хочется спокойной жизни, чтоб никуда бежать не надо было. Чтобы свой дом… Чтобы дети…

Сердце защемило. Нет, не думать об этом. Забыть. Ничего не изменить. Хорошо, хоть, сама жива, спасибо Раге. Не для нее спокойная жизнь. Но как тоскливо-то…

За мыслями Цика не смотрела ни на Рэндома, ни на тропинку, по которой они шли. И огромный лаз в пещеру стал весьма неожиданным сюрпризом для нее.

Он находился в голой отвесной скале. Ни следа растительности вокруг. А что росло в отдалении, вид имело чахлый. Цика поежилась. Знамо — драконье влияние. Если он так с соснами, то как же с людьми-то? А вон — и кости какие-то. Ясно — мясо жрет. Людьми не побрезгует. Хищник.

Цика сделала неслышимый шаг назад. Уйти бы. Ну, их, хмуров этих. Чего придумали. Ее — дракону на съедение. А сами, небось, сокровища огребут…

Рэндом обернулся.

— Ты чего это? — удивился он, — тебе — туда.

И показал пальцем — куда. В логово драконье.

Цика отрицательно помотала головой.

— Сам и иди.

— Мы же договорились…

— Не уговаривай. Не пойду я! Ишь, чего выдумали!

Цика села на землю и вцепилась руками в торчащий сосновый корень. Рэндом покачал головой.

— Зря ты. Ничего с тобой не будет. Я обещаю. Что хочешь у дракона проси — всё сделает.

— Сомнения у меня. Да пойми — ну, не знаю я — что это такое — дракон. У-у-у-у…

— Иди-иди. Котомку твою я подержу.

Рэндом приподнял Цику, поставил на ноги и подтолкнул в направлении лаза. А на ее молящий взор ответил:

— Нельзя мне. Честно. Ты, главное, запоминай — что он говорить будет. Слово в слово.

Слегка пошатываясь — неверной походкой — Цика вошла в пещеру.

Там было чисто и сухо. Пол выровнен. Проход слегка изгибался и уводил вглубь пещеры. Боковых ответвлений не было, так что заблудиться было невозможно. Иди себе и иди. Прямо в пасть драконью. Цика живо представила, как она делает шаг, другой, а на третьем оказывается уже внутри — у дракона на языке. Пасть закрывается, зубы смыкаются… Хрусь, хрусь, и только косточки потом наружу выплюнет.

Светло, однако. Откуда только свет этот? У хмуров такой же, вроде. Всё недосуг спросить было. Так она точно увидит дракона. И даже не испугается. Ни гребня на голове, ни белых костяных пластин вдоль спины, ни отливающих зеленым чешуек по всему телу, ни громадных когтей на мощных лапах, ни хвоста с шипом на конце, ни рогов, а уж зубов — тем более. К тому же рот у него закрыт. Вот и не испугалась.

Цика улыбнулась. Как всё просто.

— Кх-кх, — кашлянула она. Надо же привлечь внимание неведомого существа. Или его лучше свистом подозвать? Так он же не собака, еще обидится. Ой, глаза открыл…

— А-а-а, пришла, — сказал дракон низким мужским голосом, без намека на рычание, — говори. Что хочешь? К чему стремишься?

Взгляд у дракона был странным. И дело даже не в узких вертикальных зрачках. Очень усталым был взгляд, всё понимающим и потому — скучающим. Очень сложно будет разговаривать с ним. Он ко всему отнесется как к уже не раз слышанному.

Этим ее не проймешь. Пусть слушает. Цика прищурилась и начала вызывающе:

— Да, я скажу — чего хочу! Надеюсь, ты поймешь меня! Как ты думаешь — какая цель у человека? Выжить? Получить море удовольствий? Стать счастливым? А в чем счастье-то?! В чем?!! Нету счастья, понимаешь, нету! А я одного хочу… Да только женщина меня поймет, мужчинам — не дано. Где такого целителя найти, чтобы вернул мне утраченное? Не могу говорить — сердце обрывается. Сделай хоть что-нибудь. Ты же многомудрый… Или нет. Давай другое. Я уж проживу как-нибудь… Знаешь, мне очень не нравится, когда людей убивают. Просто потому, что они — люди. Да — мы далеки от совершенства. Но те, кто творит это, — каковы они? Ничуть не лучше нас. А ведь может пройти не так много времени, и людей не останется. Ты спросишь — а что потеряет этот мир без людей? Действительно — что?! Не знаю я. Вот и скажи мне. Ответь на этот вопрос. И я уйду…

Цика резко прерывисто вздохнула и попыталась унять дрожь в руках. Что-то она сегодня неспокойна. К чему волноваться? Вопрос задан, всё теперь позади. Что дракон скажет — так тому и быть. И чего молчит? Думает? Правильно делает. Она бы тоже подумала, прежде, чем ответить.

Дракон раскрыл пасть. «Ну, явно собирается явить свое слово народу. В моем лице. Надо было причесаться, что ль», — Цика нервно хихикнула.

— Ты — странная, — сказал дракон, — другие просят золота, вечной жизни, неувядающей молодости. Это их кости лежат там, за порогом. Нет, это не я убиваю. Зависть — спутница смерти. Ты — первая, кто меня просит за всех. Да, ты права. Этот мир сможет прожить без людей. И весьма неплохо. Но будет ли это тот же мир? Разумеется, нет… Я думал, у вас уже нет надежды. Но ты пришла и принесла ее мне. Если ты не отступишься, если сможешь дойти до конца и сделать так, чтобы воцарился мир, ты сама ответишь на свой вопрос. А ты сможешь.

Дракон растянул губы, обнажая все зубы. Цика сглотнула. Это он смеется так?

— Э-э-э, делать-то что мне? Не поняла я.

— Ты поймешь. Со временем. Тогда и обретешь утраченное.

Глаза дракона сомкнулись. Он не желал больше разговаривать — это было понятно. Цика попятилась, потом повернулась и чуть ли не бегом направилась к выходу.

Обратный путь показался короче. Цика чуть ли не вылетела из пещеры, попав в руки хмура. Тому едва удалось устоять на месте и не уронить девушку на камни.

— Что он сказал? — нетерпение читалось на лице Рэндома.

— Что сказал, что сказал… Не поняла я. Ты же знаешь всех этих пророков. Такие все заумные. Этот — не исключение.

— Дракон — не пророк. Он выше этого.

— Вот-вот. Ладно, не дергайся. И не смотри на меня так, сейчас вспомню. Ну, что-то типа того, что со временем я всё пойму и дойду до конца. Ах, да. Еще что-то насчет мира. Но этого я совсем не поняла.

— Вредная ты. Все вы, люди, такие. А ты — самая вредная из всех людей, — хмур выглядел огорченным.

— Ой, да ладно. Мало ли еще драконов встретим. Опять спрошу, не расстраивайся. Надо было тебе мне сказать — о чем его спрашивать. И всё.

Цика хлопнула Рэндома по плечу.

— Когда с Кхни встреча? И где?

— Успеем. Мне тут в город надо — пойдешь за компанию?

— Уговорил.

Цика забросила котомку на плечо и зашагала вслед за Рэндомом. Ей было радостно — главным образом потому, что всё так удачно сложилось. И с драконом, и с хмурами, и что скоро с Кхни встретятся. А слова… Они слова и есть. Главное — поменьше задумываться. А там — будь что будет…

Дракон наблюдал за Цикой. Для этого даже не надо было выходить из пещеры — он и так прекрасно видел, даже сквозь камень. Какая девушка! Таких и нет уже больше. Она — последняя надежда людей. В этом сомнений не было. Но как же тяжко ей будет нести эту ношу, когда она поймет всё.

А она должна.

 

5. Казнить

— Не мельтеши, а?

Цика приостановилась, злобно глянула на хмура, сказавшего эту фразу, и опять заходила по подвалу.

— Посиди спокойно. Мешаешь.

Цика встала, уперла руки в бока и выдала:

— Отдыхай, отдыхай. Глядишь, отдохнувшим на казнь легче идти будет.

— Сначала же суд… — некоторое недоумение послышалось в голосе хмура.

— Суд??!! Первый раз слышу, чтоб они суд устраивали. Наверно, договариваться будут о способе казни — чтобы болезненнее было. — Цика попыталась сплюнуть, не смогла и зло ударила кулаком в каменную стену. Зашипела, затрясла рукой от боли и снова зашагала из угла в угол.

— Никак не могу здесь оставаться, — пожаловалась она через минуту, — у меня же встреча назначена. С Кхни. Он, конечно, подождет. А как казнят меня — сколько же ему ждать придется, а? Ты всё подстроил. Зачем в лавку меня повел? Что я там не видела?

Хмур сидел на полу. Он был в полной уверенности, что именно из-за этой нахальной девицы они и попали в переделку. Не возмутись она наглым обсчетом в лавке, хозяин не поднял бы скандал, и стража не прибежала бы. А ведь хозяин человеком был — истинным, так сказать. Это даже непривычный к людям хмур видел. Немалую мзду, видно, в казну отчисляет. Берегут его, ценят.

— Ну, и какие высокие мысли посетили нашу многомудрую голову? — съязвила Цика, заметив отсутствующее выражение лица хмура. — Чай, многоуважаемый Рэндом обдумывает — как нам избежать смерти. Или что?!

Рэндом поджал губы, но не стал отвечать. Себе дороже. Он ей слово, она ему — десять.

— Молчи — молчи. Думай. Как надумаешь — поделись. Авось, к тому времени еще будем живы. Вот, скажи, — умирал ты? Нет? А мне приходилось. Неприятное чувство. Спасибо целительнице — оживила. Так после казни сожгут нас, а пепел развеют. А без тела — куда душа вернется?.. Не хочу я сгинуть. Не хочу… Думай, Рэндом, думай!! — Цика выкрикнула последние слова, закашлялась и утерла выступившие слезы.

— Вот и не мельтеши. Что-нибудь против тебя есть у них? Кроме драки в лавке?

— Какая драка? Это разве драка? Ну, стукнула пару раз по роже этой круглой. А нечего ухмыляться было…

Хмур живо припомнил, как Цика избила лавочника. Сначала хлестко ударила его по лицу, метя в глаза и оставив на щеке кровавые царапины от ногтей. А когда стражники схватили ее за руки с двух сторон, ударила ногой, выбив зубы. Хозяин рухнул, сбивая товары с прилавка. Цику пригнули к полу. Рэндома, когда он попытался что-то сказать, повязали за компанию, чтоб не лез не в свое дело.

— Скажи уж. Хуже не будет.

— Ну, кое-кого пристрелила… Только свидетелей этому — не осталось.

— Кроме самих трупов… Они-то видели — кто их убил. Снять с них показания трудов не составляет, понимать должна.

— Да не до того было, — Цика махнула рукой, — спешили мы.

— А подумать могли. — Наставительно сказал Рэндом.

Цика не обратила на слова хмура ни малейшего внимания. Она ушла в себя, говоря о наболевшем:

— Сам знаешь — они людей не любят. Им только повод дай — пристрелят не задумываясь. Человек — враг номер один. Злыдни! Ладно бы за дело. А то веточку невзначай обломишь — каторга. Скажешь слово поперек — работы принудительные. А чуть что посерьезнее — стреляют. Не успеешь ничего доказать. Люди виноваты уже тем, что существуют на белом свете. Не ужиться нам вместе. А вам, хмурам, что? Вы с ними нигде не пересекаетесь. Они вас и не трогают…

Хмур неожиданно поднялся, подошел к окну, подпрыгнул, ухватился за решетку, подтянулся и выглянул наружу. Цика поперхнулась и замолчала, не понимая действий Рэндома.

— Помост готовят. Бежать надо, — сказал он. Спрыгнул вниз, отряхнул ладони от ржавчины и выжидающе уставился на девушку.

— А я что говорю! Надо! Но как?

— Давай рассуждать логично.

Цика криво усмехнулась:

— Логично… Ну, давай. Ты же у нас логик. Знающий…

— Казнить завтра будут. Сегодня не успеют помост закончить — люди работают. Кстати, чтоб ты себе ничего не думала, помост — каменный, не деревянный… Не отвлекай меня.

Цика надула губки, сложила руки перед собой и бухнулась на сено, прямо там, где остановилась.

— Слушай, Рэндом, ты сам решил со мной в город идти, или старейшина приказал?

Хмур сбился с мысли.

— Сам. Добровольцем. Как Бронс объявил набор желающих тебя сопровождать, так я сразу и вызвался.

— Ага. И зачем? Получил то, что хотел?

Хмур неожиданно покраснел. На его бледном лице это было особенно заметно.

— Ну, как это… Не знаю… Не понял еще… — замямлил он.

— А не знаешь — так меня слушай! — отрубила Цика. — Давай-ка, подсоби. Я тоже на волю глянуть хочу.

Рэндом без слов встал под окном, и Цика забралась ему на плечи.

— Ух, ты! Здорово! Какой-то знатный господин прибыл! Народу понабежало! Кто это, а? С женой, с ребенком. Все разукрашенные, как не знаю что. А стражников… Такие сразу стреляют во всё подозрительное, я знаю. А это что за круглая штуковина? Рэндом?

— Слезай, объясню. — Тяжело выговорил хмур.

Цика спрыгнула.

— Ты что, не читала указ на рынке?

— Не до того было, — Цика опустила глаза.

— Сегодня приезжает Наместник с семьей. А завтра празднества по этому случаю. Всем надлежит быть веселыми и нарядными. Вечером — фейерверк. Вот та круглая штуковина — как раз для него.

— Стало быть, наша казнь выступит в качестве одного из мероприятий празднования… И все возрадуются. А для кого-то урок будет… Расскажи про фейерверк.

— Тот шар, что ты видела, подымают в воздух и оттуда пускают огни разноцветные, в фигуры складывающиеся. Красиво… — в голосе хмура прорезалась мечтательность.

Цика чувствительно ткнула его пальцем под ребра.

— Он что, летает? А как? Там сидит кто-то, чтоб огни запускать?

— Летает. Магия какая-то. Не знаю, не силен. А огни на земле еще поджигают. Там специальные шнуры воспламеняющие приделаны — разной длины, чтоб в разное время загоралось… Да что ты меня всякой ерундой отвлекаешь? Надо думать, как спасаться, а она всё о развлечениях. Одно слово — женщина.

Весь облик хмура выказывал недовольство Цикой, и она поспешила сменить тему:

— Ладно. Ты там что-то о логике говорил.

Рэндом глубоко вздохнул. Ничем Цику не проймешь. Главное — не перечить ей. Она всё равно считает, что всегда права. Ну, и пусть её.

— Чтобы преодолеть противника — нужно найти его слабое место. В чем слабость стражников?

— Да нет у них слабости, — перебила Цика, пожав плечами.

— Должна быть. Только у нас времени нет, чтобы узнать ее. Значит, нужно искать слабость в обстоятельствах.

— Наместник? Семья его? Нет, я против детей не воюю. Да их, к тому же, особо охранять будут — вдруг, кто в толпе с оружием придет.

— Точно. Всё внимание стражников на людей будет отвлечено. На нас — только двое охранников останутся и палач.

— Надеешься справиться с ними?

— С ними справишься ты.

— Чего это я? Как что — так сразу Цика. И главное — как?

— Я их отвлеку, а ты — пристукнешь. После чего приставим нож к горлу наместника.

— Ну, чем отвлечешь? Чем?

— Я тут одно заклинание запрятал. Огненное. Меня маг их не проверял. Стрельну по стражникам как бы со стороны. Суматоха поднимется, а ты действуй…

— Ну, ты фрукт! Никого не пожалел. Они же сразу в толпу стрелять начнут. Скольких положат. И всего лишь для того, чтоб нам спастись. Не будет этого. И не думай. Я тебе другое скажу. Чтобы избежать смертельной опасности, надо перебить ее другой — еще более смертельной.

— Что? Какой это?

— Например, если дом над нами прямо сейчас в подвал рухнет.

Хмур усмехнулся, что далось ему с большим трудом, и сипло сказал:

— Это невозможно — ты же знаешь.

— А твое огненное заклинание? Примени его — и нас не казнят.

— Конечно. Кто ж казнит мертвецов. Уймись, Цика. Подождем до утра. Там видно будет.

Девушка сузила глаза, сглотнула и тихо сказала:

— Ладно, завтра посмотрим — кто из нас прав. Я еще и не то придумаю.

Утро выдалось солнечным. Уж не знаю почему, но умирать в такой день всего обиднее. А уж когда тебя казнят — обидно вдвойне.

Едва первые лучи высветили на стене квадратики решетки, Цика забарабанила в дверь, требуя еды. На удивление Рэндома, ее принесли — даже на двоих. Этим все заботы стражников и ограничились.

— Когда там казнь? Не помнишь? — Невнятно сказала Цика с набитым ртом. — А то уже надоело ждать.

Хмур сглотнул и отодвинул миску от себя. Аппетита не было. Как она может за обе щеки уминать? Невероятное существо.

— В полдень, когда же еще?

— Это ж пять часов ждать! Не, я так не могу! Эй, стража!

И Цика опять застучала по двери. Руку она себе отбила, зато результата добилась: вошел мрачный стражник и спросил на всеобщем — чего ей надо.

— Нельзя ли казнь ускорить? Что за проволочки? Я буду жаловаться! Нарушаются права заключенных.

Рэндом смотрел во все глаза на Цику и теребил правое ухо, намекая стражнику, что у девушки явно не все дома. Тот намек понял и даже не стал орать. Буркнул: «Сейчас позову, кого надо» и удалился, не забыв тщательно запереть дверь.

— Ты в своем уме?! — хмур был вне себя, — Мне еще пожить хочется!

— Поживешь. — Жестко и коротко сказала Цика. — Не дергайся!

Долго ждать не пришлось — стражник бегал быстро.

В подвал вошли трое. Заспанные мрачные лица. Неряшливо застегнутые одежды. И решимость во взорах — наказать возмутительницу установленного порядка.

— Ну, наконец-то! — радость Цики была неподдельной, — Я уж заждалась. Вы судьи, стало быть? Первый раз на суде буду. Приступайте. Так и будете молчать? Тогда я первая начну. Признаю себя полностью виновной во всем, что совершала. Достаточно? А теперь пошли. Казнить-то на площади будете? Достроили помост? Нет? Ну, чего стоим, кого ждем?

Цика попыталась пройти к двери, но была остановлена одним из охранников, поднявшим на нее лук.

— Я чего-то не поняла? Так мы идем? В чем проблема?

Один из судей прочистил горло и ответил:

— Мы еще не договорились о способе казни.

— Побыстрее. Я тороплюсь. — И уселась на сено.

Рэндом понял, что придется рассчитывать только на себя. Цика только всё погубит. А ведь в первую очередь ее спасать надо — обещал же старейшине беречь и защищать. Так она сама на рожон прет, не удержишь. Ой, как плохо-то…

Пока судьи переговаривались, Цика смирно сидела, сложив руки на коленях, — сама невинность. Только никого ее вид уже не мог обмануть. Разлад в ряды судей ей всё же удалось внести. Они сначала повысили голоса, а потом стали кричать друг на друга на своем певучем языке, так что даже хмур, изучавший его когда-то, ничего не мог понять. Закончилось это тем, что один из судей грязно выругался на всеобщем и почти бегом покинул подвал, хлопнув дверью.

Оставшиеся двое невозмутимо посмотрели на девушку и хмура, и один из них объявил о совместном решении:

— Человек Цика и хмур Рэндом приговариваются к казни через сожжение. Начало казни переносится на два часа раньше. Место казни сдвигается на север на сто шагов. Заключенные будут доставлены туда немедленно.

— Наконец-то! — Цика радостно хлопнула в ладоши. — Заодно свежим воздухом подышим. Эй, Рэндом, ты как насчет свежего воздуха? Или он вам не нравится? А что вы еще не любите? Всё спросить собиралась, да недосуг.

Хмур не ответил. Он наклонил голову, чтобы не видеть ни по-идиотски счастливую Цику, ни стражников, ни судей. Никого. Только ступеньки. Только брусчатку улицы. Только ковровую дорожку зеленого цвета…

Рэндом вздрогнул и посмотрел вокруг. Уже пришли. Быстро. Теперь на солнце торчать. Не любил Рэндом солнца. Потому как редко видел его. Не нужно оно ему было в его пещере.

— Не густо народу. Ты не расстраивайся, еще подойдут. И Наместник придет — судьи мне обещали. — Цика говорила, с интересом оглядываясь вокруг. — Ты не молчи. Расскажи что-нибудь.

— Отстань, дура! Весь план загубила. Не хочу с тобой говорить. — Хмур отвернулся от Цики.

Цика легонько потрепала Рэндома по плечу, сказала «ну-ну» и стала ждать. Их даже не связали. К чему? Охранники всегда успеют выстрелить, попав так, что мучиться будешь, а кровью не истечешь до казни. Да и сама казнь — обольют огневым составом и подожгут издали стрелами. А чтобы ничего не сгорело — на камнях это дело делают. Помост для чего делали — чтоб всем виднее было. А раз он не закончен, то отвели Цику с Рэндомом на самое высокое место площади и поставили в опасной близости от фейерверочного устройства.

Наместник появился во всем великолепии. Первое действие спектакля под названием «Казнь врагов отечества» началось. Да, посмотреть было на что. Захватывало дух от богато разукрашенных одежд. А жена его, а сын… Нельзя было глаз оторвать от этого зрелища. Наместник поднял руку, призывая к молчанию. Даже охранники повернулись к нему, что говорить о простых горожанах. Только личная стража не отвлеклась.

В этот момент Рэндом и выпустил огненное заклинание. Он метил в наместника, куда же еще. И даже теперь Цика смогла помешать ему. Она с силой ударила ногой по его рукам снизу вверх, так что выпущенное заклинание рвануло в небо. Выброс совпадает с направлением рук — кто ж этого не знает.

Огненными сполохами зажглось небо над площадью. Красными, синими, зелеными — куда твоему фейерверку. Даже солнце не смогло затмить их.

Цика сильно дернула Рэндома за руку. Он, как и все остальные, уставился в небо, ничего не соображая.

— Быстро! За мной! Пока смотрят на твое чудо. — А сама тянула его и тянула, прочь с места казни.

— Куда это мы? — хмур попытался задержаться.

Напрасные усилия — Цика чуть не вывихнула ему руку.

— На шаре улетим! С которого фейерверк запускают!

— Я боюсь на шаре! — заорал хмур. — Это почище обрушения здания будет! Ни один нормальный разумный не полетит на этом взрывающемся ужасе!!

— Вот именно, — сказала Цика, закидывая обмякшего хмура в корзину, — Мы будем первыми.

Она резанула по натянутым веревкам ножом, позаимствованным у охранника, подпрыгнула и перевалилась в корзину вслед за Рэндомом.

Эльфы опустили луки, провожая взглядами уносящийся шар с двумя безумцами. Нет, попасть можно было — их меткость не знает равных. Но даже им стыдно воевать с двумя сумасшедшими. И если подумать — вдруг шар упадет в городе и взорвется?

В глазах пятилетнего мальчика стояли слезы. Наместник потрепал сына по кудрявой голове.

— Ты же настоящий эльф. Эльфы не плачут. А фейерверк? Он не последний. Еще не один увидишь, порадуешься…

 

6. Выбрать

— Ой, смотри, что это?!

— Деревья.

— Какие деревья? Это щеточки пушистые — на мох похоже. А зубцы эти — что?

— Горы. Мы Камень назад перелетели — ты что, не поняла? Высоко поднялись…

— А теперь, вроде, опускаемся. Или это земля к нам поднимается? Рэндом, скажи.

Рэндом выглянул за край корзины и флегматично сказал:

— Не, не опускаемся. Падаем мы.

— Куда падаем?! Что значит — падаем? Почему?

— Почему-почему? — в голосе хмура послышалась язвительность, — Не знаю почему. Магия, наверно, заканчивается. Никто ж заклинание не обновлял.

— Обнови! Ты ж его знаешь! — запальчиво выкрикнула девушка, схватила хмура за одежду и неистово затрясла, — Как же иначе мы взлетели бы?

— Цика, отпусти. Он сам взлетел. Мы просто пассажиры.

Земля приближалась. Цика посмотрела вниз, потом вверх — на полусдувшийся шар — и решительно встала на борт корзины.

— Ты чего? — Рэндом удивился. А удивить хмура — это надо постараться.

— Хрястнется корзина — размажет по земле. Кто оживлять будет? А так от нее, родимой, подальше будет.

Рэндом глянул вниз и полез вслед за Цикой. Вдруг, права девчонка. Она хоть и вредная, но кое в чем понимает.

Хрястнулись, как выразилась Цика, сильно. Корзина рассыпалась на кусочки, край шара зацепился за елку, затрещал и опал, заворачиваясь вокруг ствола и погребая под собой горе-летунов. Девушку оторвало от веревок, за которые она держалась, и бросило на землю. Хмура ударило о ствол и накрыло с головой.

Какое-то время они лежали, приходя в себя, пока кто-то высоким радостным голоском не поприветствовал их:

— Здравствуйте, добрые люди. Куда путь держите? Где остановиться надумали?

Цика поднялась с колен и, кряхтя и потирая ушибленные места, разогнулась. Метнула раздраженный взгляд на невысокого человечка непривычной наружности и сказала:

— Прибыли уже. Куда дальше направимся — не знаю. Рэндому решать. Он меня в эту глушь завел.

Опавший купол зашевелился от дальнего конца, что-то довольно быстро переползло к Цике и появился Рэндом. Он старательно пригладил ладонью всклокоченные волосы и обратился к неизвестному:

— Совсем не завел. Мы здесь волей случая. У нас дела в другом месте. Туда много дней идти — не дойти. Еще больше ехать — не доехать. Плыть — не доплыть…

— Вообще-то, мы должны были кое с кем встретиться, — перебила Цика Рэндома и осуждающе посмотрела на него, — теперь уж и не знаю — когда. Не будет же он ждать. Всё из-за тебя!..

Хмур опустил голову. Вина была на нем.

— Не печальтесь, добрые люди! Передохнете и дальше направитесь, куда вам надобно.

— Это она — люди, — Рэндом ткнул пальцем в Цику, — а я так вовсе хмур.

— А мне без разницы — что люди, что не люди. Всё равно мы все похожи. Вот у тебя лицо черное — так что? Мыслишь по-другому, али бросаешься на кого? Нет же! Да мы с тобой практически близнецы! Даже рост один!

— А сам-то кто будешь?

— Говорун я. Зовут Момлюс. Редкое имя!

Цика хрюкнула — уж больно не похожи были хмур и новый знакомец. У Рэндома и лицо, и руки, и всё тело были темными, почти черными. Говорун же был румяным белокожим крепышом. Тонкие правильные черты лица Рэндома не шли ни в какое сравнение с одутловатым несимметричным, но радостным лицом Момлюса.

Ростом, конечно, оба не вышли — едва доставали невысокой Цике макушками до носа. Тут говорун не ошибся. На этом всё сходство и заканчивалось.

— Что это за местность? — поинтересовалась девушка, — Кто здесь живет?

— Мы. Говоруны, то есть. Нас тут много. Торгуем помаленьку, путникам отдых даем, коли просят. А не просят — всё равно даем. Вот вам — непременно. Первый раз вижу, чтоб с неба люди падали. Про такое — все слушать будут.

— Не люди… — начал было хмур, но Момлюс перебил его:

— И не говори. Каждый кем угодно назвать себя может. А суть — она остается. Одинаковая она. Что у тебя, что у меня, что вот у нее. Вот вы где обитаете? В пещерах? Не сыро вам там, не холодно? Чем греетесь? Камнем горючим? Слыхал про такой. Если найду — непременно в печку брошу. Но вот, скажем, посели тебя в избу — не выживешь, что ли? Непременно выживешь, точно говорю. Я сам там жить пробовал. Нормально. Где только не живут!

Рэндом всё больше мрачнел, не в силах вставить в монолог Момлюса хоть слово — возразить. Дескать, совсем разные они. Но говорун не умел останавливаться. Пока они шли к деревне, им встретилось несколько местных жителей, почти не обративших внимания на Цику с Рэндомом, но сразу же заговоривших с Момлюсом о том, о сем. Говорун отвлекался, подробно отвечал, но как только встречный проходил, возвращался к прерванной мысли.

Цика откровенно потешалась над разговором и молчала. Спросить что-либо у говоруна означало привлечь к себе его внимание. Хорошо, хоть деревня была недалеко — хмур не успел сильно озлобиться.

Если это можно было назвать деревней. Странное строение на высоченных сваях предстало перед ними. На первый этаж, находившийся на высоте трех человеческих ростов, вела веревочная лестница. На второй — крутая лестница из отдельных дощечек без ограждения завивалась спиралью вокруг домика.

— Что это?! — сказали Цика с Рэндомом в один голос.

— Дом это мой. Живу я здесь. Вам что — не нравится? А мне так даже совсем ничего. Мы все так живем. Во всей деревне других домов не сыскать. Чем мой дом лучше — так это подвалом. Нет, подвал в земле, конечно, кто же его наверху устраивать будет? Он потому и подвал, что в нем всякая всячина хранится, что в тепле быстро портится. Вообще портится. У нас — ничего не портится, потому, как быстро съедается.

Рэндом с некоторой опаской потрогал первую ступеньку веревочной лестницы.

— Это — туда лезть?

— Туда, туда. А куда же еще. Кто ж на земле спит? Только звери дикие, неразумные. Ну, еще эльфы, конечно. Знаете таких? Кто ж их не знает. Они завсегда в любую дырку свой нос суют. Помнится, как-то и к нам хотели. Да быстро образумились, когда мы им по шеям надавали. Они ж не понимают, что это наша земля — мы всегда здесь жили, живем и жить будем. Никто нас отсюда уйти не заставит. Мы же им всё объяснили — дескать, идите подальше по-добру по-здоровому. Так нет. Пришли с луками своими, и давай стрелять почем зря. Ни один не попал. А мы-то их всех положили, — Момлюс хихикнул, — Они ж не знали, что лучше нас стрелков нет — потому как самые быстрые мы…

Тут говорун вынужденно прервался. Хмур, неловко поднимающийся вверх, запутался ногой в лестнице, другая у него сорвалась, а руку он не успел перехватить и повис на одной, раскачиваясь.

Момлюс поднялся к хмуру так быстро, что Цике показалось, будто он взлетел. Установил ноги Рэндома обратно и чуть потянул его вверх — к площадке первого этажа. Хмур лег животом на площадку, плотно закрыл глаза и твердо заявил, что он отсюда никуда не двинется.

Цика поднялась, взяла Рэндома за воротник и, ласково приговаривая, дескать, надо, потащила его внутрь домика. В помещении хмур перестал бояться — особенно, когда не смотрел в окна. Он присел на низкую кушетку, оперся на подлокотник и вытянул ноги. Цика села рядом, сложив руки на коленках, прикрытых старой понёвой.

Момлюс, как хозяин, чего-то бегал туда-сюда, суетился, но смысла во всех этих действиях Цика не улавливала. Наконец, ей надоело это мельтешение, и она сказала:

— Слышь, Момлюс, ты про эльфов говорил… Я так и не поняла — они что, совсем от вас отступились?

Говорун радостно подпрыгнул и живо заговорил:

— Совсем — не совсем, а иногда захаживают. Не знаю уж, что они тут ищут — всё равно мы ничего не скрываем, только прячутся почем зря. Вот недавно одного поймали — по деревьям прыгал. Мы его, конечно, в клетку посадили — чтоб людям жить не мешал…

— Это ты про говорунов? — ухмыльнулся хмур.

— Ну, да, я же говорю — людям… А теперь не знаем, что с этим эльфом делать. Отпустить — жалко, ловили тогда зачем. А клетка нам может для другого понадобиться — опять его выпускай. Не возвращать же обратно — к тому ж он не говорит, где живет. Без этого — вернуть никак невозможно.

— Мне отдайте, — тихо сказала Цика, — я найду, что с ним делать.

— Она может, — хмур внимательно посмотрел сначала на Цику, потом на Момлюса.

— Вот и отлично! — говорун был искренне рад, — Пойдем на эльфа посмотрим, — и подмигнул девушке.

Рэндом, представив путь по веревочной лестнице, отказался напрочь. Сказал, что пусть она одна идет, если хочет. Что, он эльфов не видел? Нет, в клетке, конечно, не видел. Но Цика всё ему расскажет. Потом, когда вернется.

Клетка висела на длинной веревке, подвешенная к толстой ветви огромной ели, не доставая до земли. Подпрыгнув, Цика попыталась коснуться дна клетки. Не получилось. Высоковато. Эльф сидел на дне клетки в потрепанной одежде, что для эльфа было совершенно недопустимым, но при этом с выражением надменности и высочайшего превосходства над всем и всеми.

— Выньте эльфа, — попросила Цика.

— Это мы мигом, — ответил Момлюс, — Эй! Все сюда!

Говоруны словно только этого и ждали — так и высыпали из своих домиков, прибежали на полянку, где висела клетка, и окружили Цику с Момлюсом. Несколько говорунов залезли на ель, отвязали веревку и опустили клетку на землю. Момлюс достал ключ и отпер замок на клетке.

Эльф поднялся на ноги, презрительно глянул на низеньких говорунов и ступил на траву.

— Кому я тут понадобился? — процедил он сквозь зубы.

— Вот ей, — Момлюс показал на Цику.

Эльф оглядел девушку с головы до ног, хмыкнул и удивленно сказал:

— Это кто?

— Цика меня звать.

Эльфу будто рот заткнули. Он демонстративно отвернулся от девушки и уже было собрался обратно в клетку — обжитое место, как-никак — но Момлюс остановил.

— Постой. Мы тебя ей отдали. Она очень просила. Ты-то нам совсем не нужен — зря только воду пьешь, а она гость, ей пригодится.

Цика торжествующе посмотрела на обернувшегося эльфа, разом ставшим сумрачным. Вся надменность с него слетела.

— Знаю про тебя, — сказал он, — Что хочешь? Покуражиться? Ну, давай. Я тут в плену. А встретились бы там, — эльф кивнул в сторону леса, — ты бы у меня жизнь выспрашивала. Да я бы не отпустил. Взял бы твою жизнь.

— Ах, вот как! — Цика побледнела от гнева, — Взял бы! Это мы еще посмотрим! Биться будем. Победишь — уйдешь отсюда. А нет, так не всё ли равно, когда в плену помирать?

— Мало мы вас резали и отстреливали! — ненависть пронизывала голос эльфа, — Всех подчистую изведем! И за лес. И за то, что живете там, где мы жить хотим…

— Утихомирьтесь. Оба, — строгим голосом Момлюс охладил пыл человека и эльфа, — Хотите биться, так мы вам место расчистим. А ругаться не надо. Ругаться — только воздух сотрясать. На чем биться будете? На кулаках? Или какое оружие возьмете?

— Шест, — коротко бросила Цика.

Тут же говоруны всей гурьбой побежали за оружием. Приволокли всё, что только можно: и луки, и мечи, и палицы неподъемные, и такое, что Цика мельком видела, а названий не знала. Шесты тоже принесли. Цика выбрала один по руке, кивнула эльфу, чтобы тот выбирал, прокрутила шест над головой и встала, ожидая действий противника.

Говоруны расселись вкруг по краю поляны в ожидании зрелища. И оно не замедлило последовать. Первым ударил эльф — со всего размаха, целясь Цике в голову. Девушка отвела удар тонким концом шеста, а более толстым ударила эльфа в туловище. Блок, Цика перекрутила шест и ударила сверху. Эльф увернулся, ударил Цике в ноги, она подпрыгнула, повернулась в воздухе и, приземляясь, нанесла ему удар в бедро.

Эльф вскрикнул и отступил. Но не сдался. Шесты мелькали, разрывая воздух гулом, стучали друг об друга, блокируя смертельные удары. Цика сражалась неистово, вкладывая все силы, чтобы достать, достать до врага. Эльф же бился расчетливо, экономно, отступая и изматывая девушку.

В очередной раз уйдя от удара, он бросил шест в голову Цике, перепрыгнул сидевших на земле зрителей и побежал к лесу. Бежал он быстро — нечего и думать было, чтоб догнать его. А говоруны не стали бы этого делать — пленник был ее.

— Лук мне! — выкрикнула Цика, — Стрелу!

Ей незамедлительно подали требуемое.

— Эльф! Посмотри смерти в лицо!

Он сбился с шага, повернул голову, и тут же стрела с черным опереньем вонзилась ему в горло.

Цика опустила лук.

— Сжечь тело, — приказным тоном бросила она. Говоруны приняли это как должное — требование гостя — закон для хозяина.

— Ловко ты его, — Момлюс взял Цику под руку, восхищенно вглядываясь ей в лицо, — Не хуже, чем мы. Ну, когда начинаем учиться. Тебя подучить — выйдет толк. Точно говорю. Я многих учил. Пойдем ко мне? Хмур уж, поди, заждался. Поедим. Выучишься — отправим тебя, куда захочешь. Если, конечно, представишь это место. Мы в магии горазды — сильнее магов, честно. Только отвлекаемся постоянно — вот впросак часто и попадаем. Маги они все мрачные, не любят жизнь. А нам эта магия так, для развлечения только…

Цика постепенно выходила из боевого транса. Ее бил озноб, а голос говоруна звучал всё дальше и дальше… всё тише и тише… Хотелось одного — прилечь.

Хмур удивленно смотрел на пустое место, где только что была Цика, и постепенно наливался яростью.

— Где она?!

— А я откуда знаю, — Момлюс был сама невинность, — Куда захотела, туда и переместилась. Да не переживай ты, найдется, куда денется. Такие девушки не пропадают… — в голосе говоруна прорезалась мечтательность, — Такие девушки сами выбирают, что им делать и куда идти…

 

7. Черное перо

Нельзя имя говорить, нельзя. Потому как узнают. Имя-то мое все слышали, да вот в лицо не каждый видел. Называется — спрятаться хотела. Что за люди? К кому попала? Знать не ведала, что в тростниках жить можно. Прямо на воде. А и не только живут, еще всякое делают.

Дома их из камышей связаны, на островках плавучих поставлены. Хочешь — вбей шест в дно протока, привяжи к нему островок и отдыхай. В гости хочешь — отвязался, веслом подгреб и у соседа уже. Всего же лучше — от врагов прятаться. Эльфы ни в жизнь в воду не сунутся. Только с берега постреляют и всё. Да берега-то все топкие — к воде не везде подойдешь, места знать надобно. А за тростниками не видно никого. Укрытие — лучше некуда.

Питаются справно. Рыбку ловят, птицу бьют речную. Но что за народ — непонятно. Разные все. По первому впечатлению — беглые это. Потому, как все с оружием ходят, Кто с копьем, кто с луком, а кто и с мечом. Эти — самые важные у них. Вон, один подбирается. Поговорить хочет, или спросить чего.

— Кто ты, девица?

Ласковый какой. Да верить никому нельзя.

— А ты сам-то кто? Старший? Я тут никого не знаю. Расскажи, что за люди?

— Мы все тут равные. Тебе лучше со всеми познакомиться.

— Да я не запомню никого! Ты мне вкратце объясни, а там уж я потихонечку… Ну, перезнакомлюсь.

— Что делать умеешь, девица?

Девицу явственно передернуло. Но она совладала с собой и почти спокойным голосом выговорила:

— Всё умею. А чего надо-то?

— Всё и нужно. Поняла, наверно, что не просто так мы здесь?

— Дурак не поймет. А эльфов не боитесь? Следят же.

— Здесь — нет.

— Ну, вам виднее. Так что делать мне?

— Что хочешь, то и делай. Отдыхай пока.

— Не приучены бездельничать. Могу по хозяйству чего сообразить. Целительством еще занималась. Есть увечные? При такой жизни — должны быть.

Высказывание девушки задело мужчину.

— Не твое дело, — резко сказал он, — иди на кухне помоги.

Девушка пожала плечами.

— Мы работой не брезгуем. Что надо, то и буду делать.

Мужчина отвернулся и пошел по своим делам. Девушка подавила вздох.

Нельзя отмалчиваться. Любой первым делом имя спрашивает. Сейчас не вызнал — в другой раз не отстанет. Это эльфы странные. Считают, почему-то, что имя с человеком так связаны, что если сменить имя, то и человек другим станет. Может, с эльфами оно и так, да не с людьми. Нас хоть как назови, только в печь не сажай. Как же назваться?

Девушка приостановилась, нахмурилась, потом огляделась вокруг, словно что-то ища.

Ай, чего думать! Листой буду. Имя, как имя. Что там этот, с мечом, про кухню говорил? Сейчас со всеми познакомлюсь. Сытые люди — они добрее.

Листа принюхалась и, ориентируясь на запах, зашлепала по воде в сторону дымка.

Мокро. Не могу уже. Проситься буду, чтоб на дело взяли. Дел-то у них много, ближайшее — завтра. Против эльфов, конечно. Повстанцы, тоже мне. Как их еще не повязали. Кто им вылазки планирует? Кто отход обеспечивает? Неужели не видят, что, пристукнув пару эльфов, они ничего не добьются? Эльфы в ответ вырежут ближайшую деревню подчистую — и детей, и женщин, и стариков. Сама бы таких героев утопила — простым людям легче жить бы стало.

— Что кручинишься, девица? — мужчина положил руку на плечо Листе. Та дернула плечом и неприязненно ответила:

— Листа меня зовут, мог бы и запомнить.

— Ой, ли? Ну, тебе виднее.

— Сам бы представился. Я уж со всеми знакома, кроме вас, мечников. Не подойти к вам, не подступиться.

— Мы люди простые, хоть и с мечами. Трое нас таковых. В бой людей ведем, когда надобно. Меня Данцем зовут. Еще Хресс есть и Стэй.

— Возьмете меня на дело? Я ж закисну на кухне! — и, опережая вопрос Данца, добавила, — Из лука стреляю. Случалось, и по эльфам попадала.

— Конечно-конечно. Завтра Хресс старшим пойдет — скажи ему, что я разрешил.

Мечник улыбнулся Листе, кивнул и пошел дальше — с людьми разговаривать. Каждого встречного он трогал за плечо, говорил пару слов и шел дальше — Листа наблюдала, пока он не скрылся за тростником.

Вот с кем ни говорила, не смогла контакт наладить — все замкнутые какие-то. Только Данц еще ничего. Да с ним не поговоришь часто — старший.

Листа огляделась и побрела прочь из лагеря — прогуляться. Делать ничего не хотелось. Тростники навевали тоску, а до ближних деревьев было недалеко. Девушка подошла к низкому корявому дереву, обняла его и прижалась к шершавой коре. Постояла недолго, словно подпитываясь силой. Наверху прошуршало, и сизая горлица слетела вниз и уселась Листе на плечо. Девушка скосила глаза, чтоб неловким движением не потревожить птицу. К ее лапке был привязан кусочек пергамента. Листа осторожно дотянулась до него, потянула и вытащила из-под перевязи. Горлица тут же вспорхнула и улетела. Листа уперлась лбом в ствол, развернула листок так, чтобы со стороны не было заметно, и прочла слова, шевеля губами. Слов было немного, но они заставили ее разволноваться. Девушку бросило в жар, она глубоко вздохнула, что-то пробормотала, незаметно бросила пергамент в траву и пошла обратно.

Искать Хресса не пришлось. Он стоял в центре, широко расставив ноги и опершись на меч, давал указания, а все бегали вокруг и исполняли.

— Эй, Хресс!

Старший повел глазами на Листу, но посчитал ниже своего достоинства отвечать кухарке.

— Данц разрешил идти. Где лук взять?

— Ч-чего??

— Оружие давай, говорю!

Хресс даже переступил с ноги на ногу от изумления.

— Мне всякие кашевары — не указ. А ты — тем более. Мало ли что Данц сказал. Может, пошутил.

— А ты проверь, — Листа задрала подбородок, стараясь выглядеть выше и значительней. Получилось слабо. Хресс был выше ее на две головы.

— Дайте! — прогремел голос старшего.

Кто-то, из мигом собравшейся толпы, подал Листе лук со стрелой. Она привычным движением подняла его, хищно прищурилась, выбирая цель, и выстрелила. Стрела лязгнула по боку походной кухни.

— Надо понимать, что больше не хочешь готовить? — Хресс почесал за ухом. — Ну, что ж. Шанс отличиться у тебя есть. Присоединяйся.

Листа победоносно огляделась. Никто из стоящих поблизости не разделял ее энтузиазма. На их лицах было написано недоумение. Ничего, она им всем докажет.

— Задача. Скрытно выйти на эльфийскую заставу и уничтожить всех, кто там находится.

— А если там будет кто-либо еще, кроме эльфов? — Листа не смогла сдержаться.

Старший смерил ее тяжелым взглядом.

— Наблюдатели доложили, что никого больше нет. Эльфов пятеро. Гоблины — отсутствуют.

— Случайные путники? — не унималась девушка.

— Нам два дня переться до этой заставы! — Хресс разозлился. — Всяко наблюдатели предупредят, если что!

— Тогда ладно. Я ж на всякий случай спрашиваю, — невинным голосом выговорила Листа, оглядываясь вокруг в поисках поддержки и сочувствия. Все смотрели осуждающе.

— Ладно вам, — Листа смутилась и надула губки, — я же хочу, чтоб всем лучше было.

Похоже, всем уже досадила. А ничего и не делала. Слова им не скажи. Обижаются. Самые умные, что ли? Сборище зануд. Век бы не видеть. Сходить на дело — и распрощаться. Два дня туда, два — обратно. Как раз успею.

По строю передали команду «марш» Листа вздохнула, убрала древко лука в колчан и мерно зашагала, видя в сгущающемся тумане только руки и спины ближайших людей.

Сыро и зябко. Ничего, дойдем.

Не дошли.

Огненная стрела вонзилась в соседа Листы. В другого. В третьего. Стрелы загорались после попадания в человека, освещая всё вокруг. Упасть. Откатиться. Вытащить древко лука, достать тетиву. Пальцы застыли. Ну же! Готово — натянута тетива. Теперь бы еще цель найти. Эльфы из темноты бьют точно. Их не видно. Только люди, как на ладони. Огненный состав с эльфийских стрел проникает внутрь тела, и сама плоть горит. Люди кричат, умирая. Им не помочь.

Листа легла на бок, наложила стрелу на тетиву и выпустила наудачу. И быстро-быстро все остальные стрелы — веером, чтоб зацепить хоть кого-то. Попала? Нет? Эльфы не кричат, когда их ранят, и уж тем более, когда умирают. Однако стрельбу прекратили — не было новых огненных вспышек.

Девушка лежала, уткнув нос в мох — смрад стоял жуткий. Спасти после попадания невозможно. Выгорит огненный состав — тогда и искать выживших, благо утро подступает.

Как только в нее не попали? Что спасло? А ведь ждали нас. И знали, как пойдем и когда. Вызнать бы — какой гад заложил! Глазки бы ему повыцарапывать!

Листа поднялась, опершись на лук. Огляделась. И отвела взгляд себе под ноги. Смотреть на сгоревшие тела было невыносимо. В основном от человека оставались руки, ноги и голова, ничем не связанные. Грудь или живот, куда чаще всего попадали стрелы, выгорали до черно-серого пепла. Некоторым стрела попала в голову — их тела лежали, уткнувшись шеями в черные горелые круги.

Листа, наконец, совладала с собой, перестав, усилием воли, воспринимать останки как бывших товарищей по оружию. Она переходила от одного к другому, удостоверяясь в их безусловной невосстановимой смерти, и считая их. Двадцать пять. Двоих не было. Спастись можно было только на удалении от основной группы — отползти, спрятаться. Листа углубилась в лес. Спираль поисков расширялась.

Тяжелое дыхание сразу же обнаружило одного из выживших. Второй оказался неподалеку. Оба были ранены. Один — легко: простая стрела скользнула по ребрам, вырвав клок кожи. Кровь мужчина остановил сам, хотя сил потерял много. У второго рана была серьезней. Судя по всему, огненная стрела попала ему в руку. Человек нашел в себе силы и волю отрубить ее, пока огненный состав не дошел до сердца. Потом зажал культю.

Листа смотрела на него с удивлением и восхищением. Как он сделал это? Да еще остался вживых? Лицо было серым и недвижным, глаза закрыты. Но Листа чувствовала в нем жизнь. Надо его вывести из этого состояния — добраться до становища можно, только если раненый пойдет сам, пусть и опираясь на нее. Дотащить на себе невозможно — сил нет.

Она нашла на шее раненого бьющуюся жилку, приложила пальцы и послала пробуждающий импульс. Мужчина резко открыл глаза.

— Пришла? Заждался уж.

— Давно ждешь? — Листа подпустила сарказма в голос.

— Не будем препираться. Жить мне недолго. Боюсь, важного не скажу.

— Говори, Сен. Знаешь, кто предал?

— Нет.

— Тогда вставай, пойдем.

— Не дойду. Стоит двинуться, и рана откроется.

— Как ты кровь остановил — не пойму.

— Маг я. Заклинанием сосуды пережал. Это не важно… Слушай. Наши отряды повсюду раскиданы. Скрывались успешно и эльфам вредили изрядно. Но с полгода как пошел провал за провалом. Большинство планов срывалось, боевые группы уничтожались почти полностью. Становища выжигались. Потери огромны, вплоть до того, что эльфы захватили нашего вождя — Гонта, — маг говорил тихо, будто опасаясь, что еще кто-нибудь, кроме Листы, услышит его слова. А может, просто ослаб. Листа почти вплотную приложила ухо к его губам, чувствуя, как шевелятся волоски под дыханием.

— Почему не раскрыли предателя? — Листа снизила голос до шепота, — Ты же маг, мысли читать можешь!

— Не разрешается без дозволения. Внутренний мир разумного — запретная зона. Да и не думает никто всё время об одном и том же — не поймать момент раздумий о предательстве. И силы нужны огромные — не выдержать.

— Эх, вы! — горечь была в голосе Листы, — Столько людей понапрасну загубили, а всё без толку!

— Знаешь, Листа, я на тебя думал, — маг опустил уголки губ, обозначая улыбку.

Девушка отшатнулась от Сена. Выпрямилась, стиснула древко лука и гневно сказала:

— Ах, вот как! У меня с эльфами давние счеты! А что не говорила о них — так это мое дело!

— Не думаю уже, успокойся. Ты мне поможешь. Возьми талисман, — маг указал глазами — где взять, — и передай Данцу. Там мои мысли записаны.

— Сам дойдешь и сам передашь! — Листа топнула ногой в сердцах, — Вставай! Ну же!

Она подхватила мага под здоровую руку, подсела под него и распрямилась, пошатываясь.

— Шагай! — натужно, враз захрипевшим голосом выговорила Листа, — А ты, Ральф, впереди пойдешь — дорогу торить будешь.

Ральф, второй раненый, повиновался без слов. Листа сделала два шага, поняла, что больше не сможет, сделала еще два — захотелось прилечь. И тяжело захромала, пригибаясь на каждом шаге мага.

Обратный путь долог. Второй день идем, а конца-краю не видно. Сен живучий, еще ковыляет. На то он и маг. Тяжко. Пот скоро глаза выест. И всю дорогу перед носом спина Ральфа с колчаном. Ходко идет. Видно, рана не тревожит. Странно, что у всех раны от огненных стрел были, а у него одного — от обычной. И вообще — странный тип — слова не скажет. Стрелы в колчане и то необычны — каждая со своим опереньем. Это ж никогда не узнаешь — ты попал или кто другой, у кого перо такое же. Даже с черным есть — точь-в-точь моя стрела… Так это же она и есть! Вот, зараза!

Листа приостановилась и срывающимся голосом крикнула:

— Ральф, постой!

Мужчина остановился и обернулся. Посмотрел на Листу.

— Откуда у тебя моя стрела? — требовательно спросила она.

— А ты как думаешь? Когда-то их у меня было много, да все потратил. На огра.

Листа дернулась, как от хлесткого удара по лицу.

— Ты? Ты?.. Ты?!

— Я. А стреляешь метко — бок еще побаливает.

Листа не знала, что сказать. В голове с трудом укладывалось, что вот этот человек и есть предатель, которого так долго ищут.

— Всё знал… Он же всё знал. И про меня. И про отряд… Ему же все верили. Как ловко… Эльфы специально не всех расстреливают — чтобы было, кого подставить. А он — сухим из воды. Еще бы — раненый. Как ты так навострился?.. — Листа говорила медленно, недоумевая. Мысли с трудом проворачивались в голове тяжелыми жерновами.

Ральф ответил. Ради куража, а может, просто похвастаться. Или общения захотелось.

— Это моя профессия — предавать. За это хорошо платят. И люди, и эльфы. Все, кому надо. Эльфы — больше.

— У тебя, видать, талант к работе, — Листа будила в себе злость.

— Без таланта любая работа тяжела, а с ним — одно удовольствие. Вот у тебя какой талант?

— А у меня нет талантов. Я просто хочу жить.

— С этим — сложнее. Одного желания для этого мало.

Листа едва удерживала мага — он сползал с ее плеча, теряя сознание. Оружия под руками не было — не взяла она его. А слова не помогут. Против такого — никогда. Но попытаться стоит.

— Ты же человек! Почему люди безразличны тебе? Ты предавал и будешь предавать — тебя не остановить! Только золото волнует тебя! Такому нельзя жить! Только не говори, что каждый сам за себя. Потому и за себя, что есть такие, как ты! Люди уже не верят друг другу! Ты виноват! Ты!! И я убью тебя. Чего бы мне это не стоило.

— Попробуй!

Ральф вытащил стрелу с черным опереньем, наложил на тетиву и прицелился в грудь мага.

— Ты поняла, что он умрет от твоей стрелы? А от чего умрешь ты — я еще подумаю, — Ральф наслаждался той властью, что давало ему оружие. Превосходство и торжество были в его голосе, — Может, это будет огненная эльфийская стрела — я попаду тебе в руку и буду смотреть, как ты стараешься отгрызть ее. Или лучше рана в живот от меча Хресса? Ты даже доползешь до становища, чтобы умереть там, как предатель. А-а-а, знаю…

Листа отпустила Сена, сделала шаг вбок и прыгнула на Ральфа. Маг мешком повалился на землю, Ральф выстрелил. Но сместить прицел он не успел, хотя попытался — наибольшую опасность представляла Листа. Она сбила предателя с ног и вцепилась в горло. Ральф судорожно пытался освободиться, одновременно отыскивая что-нибудь, что может служить оружием — преодолеть ярость девушки голыми руками было невозможно. Нет, Листа не собиралась душить мужчину — он был сильнее. Пара ударов по голове, и Листа ослабила бы хватку. Она стремилась к другому — отыскать точку умерщвления. Быть целительницей — не значит только исцелять. Иногда приходится приносить быструю смерть.

Ральф обмяк под Листой. Девушка застонала — спина дико болела от ударов.

Подняться. Посмотреть, что с Сеном. Маг еще держится. Листу затрясло. Она поспешила сесть, чтобы не упасть. Не дойти. Нет сил совсем. Пропадет…

Маг очнулся.

— Можно и на покой мне. Дальше сама пойдешь. Он раскрылся. Ты молодец.

— Что с того? Кто докажет его слова?

— Он сам и докажет. Талисман запоминания для чего? — Сен булькающе хихикнул и вдруг засипел.

Листа пододвинулась к нему. Жизнь уходила. Ничье умение не задержало бы ее. Безвозвратная смерть…

Маг последним усилием вытянул руку, сдул с ладони огненный шарик и прошептал:

— Светлячок. Возьми, он дорогу покажет.

Листа вышла из чащи, небрежно помахивая крупным кристаллом на цепочке. Первым ее заметил Данц и чуть ли не бегом кинулся навстречу. Схватил за плечи, радостно потряс. Листа смущенно наклонила голову и отдала талисман. Данц без особого почтения сунул его в карман и сказал, глядя прямо в глаза Листе:

— Ну, здравствуй… Цика…

 

8. Добиться

— Ваше имя?

— Цц… Канъюн.

— Вы внесены в общий список под двести четырнадцатым номером. В каких видах будете участвовать?

— Д… да во всех, чего там.

— Да? — седовласый распорядитель приподнял бровь, — Мне кажется, вам будет тяжело в некоторых. Давайте обговорим по каждому пункту.

Девушка сдержала готовый вырваться вздох. Ни в коем случае нельзя было выдать себя. Так, спокойное лицо, ровное дыхание, слабая улыбка. Имя не забыть. Главное — имя. Канъюн меня зовут, Канъюн.

Она кивнула, соглашаясь.

Распорядитель взял лист.

— Первый вид. Стрельба по неподвижной мишени. Стандарт.

— Разумеется, — Канъюн улыбнулась, скромно опуская ресницы. Мог бы и не спрашивать про это. Явиться на соревнования лучников и не стрелять в первой номинации — позор.

Распорядитель вписал номер девушки в таблицу вида и продолжил:

— Второй вид. Стрельба по движущейся мишени. Опять стандарт.

Канъюн не удержалась от язвительного тона:

— Если стандарт — что спрашивать? Вписывайте.

— Третий вид. Стрельба на дальность. Небольшое новшество — участники сами выбирают луки по очередности, устанавливаемой жребием.

— Годится, — Канъюн всё больше осваивалась. Теперь, главное — не перегнуть палку. А то попрут, попрут. Да и ладно, если только это. Пристрелят на месте — и всё.

— Четвертый вид. Стрельба вверх по летящему объекту, — распорядитель скептически оглядел девушку, — вы как?

— Буду, — Канъюн решительно сдвинула брови.

Распорядитель покачал головой, сомневаясь в силах юной девушки, но пометил ее в списке. Хочет участвовать — пусть. Конкуренции опытным лучникам не составит, зато потом будет рассказывать, как соревновалась с самим Алтаниелем.

— И, наконец, новшество этого сезона. Пятый вид. Стрельба по живой мишени. В качестве мишени выбран человек…

У Канъюн перехватило дыхание. Стало нехорошо, какие-то огненные росчерки замелькали перед глазами. Держись, держись. Не подать виду, что это тебя волнует. Совсем не волнует, мы людей каждый день стреляем, ага. Всё нормально…

Но что-то, должно быть, промелькнуло в выражении лица. Распорядитель с интересом посмотрел на нее и спросил:

— Что-то не так?

Канъюн мыкнула, дескать, всё так, всё в порядке. Но распорядитель не унимался:

— Вы спрашивайте, спрашивайте…

Взять себя в руки. И чтобы улыбка не деревянной была. А можно и спросить. Заодно кое-что и уточним.

— Не ожидала. Весьма интересно. А вопрос можно? Как человек выбирается? Первый попавшийся житель деревни, или берется кто-то подготовленный?

Распорядитель засветился довольством.

— Приятно слышать такие вопросы от столь юной особы. Никто из тех, кто до вас записался, даже не подумал задать их. Чувствуется — опыт в этом у вас немалый. Вы правы — какое удовольствие может быть в убийстве рядового человека? Этим можно заниматься по несколько раз на дню. Нет. Это будет опытный воин, умеющий защищаться, скрываться, уходить из ловушек. Оружия ему, конечно, не дадут. Только легкие доспехи. Но это же не может служить препятствием для настоящего эльфа, правда? Знаете, Канъюн, вы мне понравились. Буду следить за вашими успехами… Не забудьте свой номер — двести четырнадцатый. Девушки подчас такие рассеянные. Как участнику, вам положено спальное место в шатре, трехразовое ежедневное питание, свободный доступ к оружию, предназначенному для соревнования. За всем этим можете обратиться к моим помощникам. Вон они сидят за столами, бездельники. Еще раз — успеха.

Канъюн повернулась и пошла к столам.

Ну, что за имя она себе придумала? Как это в переводе-то будет? Серая земля, что ли? Фу, гадость какая. Не могла поблагозвучнее выбрать. Чуть лицо не потеряла. Забыла бы имя, или свое назвала — всё. И сама бы сгинула, и дело загубила.

Голова болит. Как в нее этот эльфийский вдалбливали… Вроде, держится еще — крепкая магия. А если закончится? Лучше не думать о таком. Можно, конечно, и на общем говорить. Ага. С гоблинами. Вон их целая группа. Никогда бы не подумала, что гоблины могут явиться на соревнования лучников. Не конкуренты они эльфам. Да и она сама — не конкурент. Как только уговорили? Дескать — лучше тебя нет… Мужчину сразу разоблачат… На тебя там никто и внимания не обратит… Как же. Вон как все пялятся. И старик этот, на входе. И молодые эльфы. А этот что — подмигивает? Да я тут за красотку сойду.

Канъюн состроила презрительную гримаску подмигнувшему ей эльфу, отчего тот потемнел лицом — смутился, видно, и с независимым видом стала придирчиво выбирать разложенное на столах снаряжение.

— Разрешите вам помочь, девушка?

Так и есть. Этот. Клеится.

— Отвали. Я тут по делу.

— Мы все тут по делу. Причем по одному и тому же.

Ну, и голос. Слащавый. В глаз что ли дать, чтоб отстал? Вот же зараза. Могли хотя бы манерам подучить, вместе с языком. Знают же, что я не в курсе. Вернусь — я им покажу.

Канъюн оскалила зубки и вежливенько так выговорила:

— Это не вас там в качестве мишени на пятом виде можно будет встретить? Нет? Я не уточнила у распорядителя. Сейчас лук выберу и можно будет потренироваться… Куда же вы, молодой человек?

Эльф не стал дожидаться, пока Канъюн выполнит то, что сказала, а поспешил вернуться к товарищам. Его встретили шуточки и смех. Но он совсем не был подавлен отказом и всё повторял громко: «Какая девушка!»

Нравиться было приятно, даже эльфам.

Ладно, все мысли — побоку. Она здесь действительно для дела. И не этого — пострелять, покрасоваться, похвастаться. Для серьезного дела. Человека спасать надо. Хоть бы план какой был… А уши-то как чешутся… Чем их только клеили? Еще отвалятся невзначай — лучше не трогать.

Канъюн собрала в охапку всё, что ей вручили, и побрела к шатру. Надо было разложить свои вещи, переодеться для тренировки и идти стрелять. Уступить за просто так призовое место — вот еще!

Интересные дорожки эльфы придумали. На траве лежат, а трава под ними не мнется. Наверняка и мишень не деревянная. Хотя… старые деревья всё равно срубать надо — чтоб молодняк рос. А гноить дерево — на это у эльфов рука не поднимется, не то, что у нас.

Так, план, план. Не отвлекаться. Пленник. Где ж его держат? Наверняка в самом охраняемом месте. И пробраться к нему совершенно невозможно. Вот начнется пятый вид — тогда пожалуйста, его быстро выставят на всеобщее обозрение. Это через три дня будет. Завтра — первые стрельбы по неподвижной и движущейся мишеням. Послезавтра — на дальность и вверх. И под самое закрытие — пятый вид.

Канъюн скрипнула зубами. Пока она одна — так можно делать. А при ком-нибудь — ни в коем случае, эльфы так не поступают. Да, шатерчик славный. Хорошо, хоть для женщин отдельный поставили — еще эльфийки прибудут, как пить дать. Ой, вот и первая.

В шатер, крытый зеленым шелком, — именно он предназначался для слабого пола — вошла женщина. Какое платье! Какие украшения! Какие походка, взгляд, осанка! Рядом с ней Канъюн почувствовала себя настоящей деревенщиной. А вот фигура у нее подкачала — у Канъюн получше будет. Не всё так плохо, оказывается.

Ведет себя, как принцесса какая-то. А вдруг и правда… Канъюн поспешила склонить голову в почтительном поклоне. Знатная госпожа кинула взгляд на девушку, пренебрежительно хмыкнула и крикнула наружу:

— Долго ждать тебя? Неси скорее!

Вошла прислужница с грудой таких же вещей, что выдали Канъюн. Кинула любопытный взгляд на девушку, сложила вещи у постели и поспешила уйти. Не место прислужнице, пусть и эльфийских кровей, находиться в шатре участников.

Наряд Канъюн был похуже, чем даже у нее. Обидно.

— Я — Элизабель. А ты кто? Из каких земель? — спросила принцесса. Не молчать же. Это назавтра они противницами будут, а сегодня можно и просто поговорить.

— Канъюн. Из Срединного Государства. Живем мы там, — на всякий случай пояснила, вдруг не поймет.

Элизабель изобразила улыбку, фальшивую донельзя.

— Теперь понятно, почему у тебя такой вид.

— А какой есть. Как начнем стрелять — так будет видно — кто чего достоин!

— Ну-ну, не кипятись девочка. Я уже не первый раз на турнире всех звезд. Бывало, и призовые места занимала…

— Давно? — не удержалась Канъюн от подколки.

Элизабель просто проигнорировала этот вопрос. К тому же одна за другой в шатер стали заходить участницы — сразу же знакомились, называя себя и место, откуда прибыли. Они делали это чинно, с достоинством, которое дается памятью о знатных предках и вырабатывается годами тренировок.

Канъюн сама должна бы так себя вести, да не получается. Всё ж, не эльф, не высокорожденная. Не дано людям… Ничего, это мы изменим.

Если вначале Канъюн еще пыталась вежливо улыбаться в ответ на слова входящих эльфиек, то на пятой плюнула и занялась своими делами — всё равно она сразу же забывала все эти эльфийские имена. Такое нарушение этикета могла позволить себе не каждая, что девушке невдомек было. Так что ей еле удалось совладать с изумлением, когда все в шатре стали обращаться к ней с особым почтением. Даже Элизабель.

Это раздражало. Канъюн непроизвольно морщилась, стоило кому-либо сказать: «О, Владетельная и Высокородная Канъюн!» Далее обычно следовал совершенно пустой вопрос о погоде, новшествах на турнире или просьба передать полотенце.

После того, как у нее попросили разрешения выйти из шатра справить естественные надобности, Канъюн взъярилась. Она встала на середину возле столба, уперла руки в боки и высказалась. Громко и совершенно однозначно.

— Тааак!! Канъюн меня зовут, и никак иначе! Чтоб никаких владетельных и высокородных! Поняли?! Вы, все!

Девушки и женщины разом притихли, боясь шелохнуться, чтобы еще чем-нибудь не рассердить владетельную. Элизабель озабоченно приподняла бровь: «Знает себе цену. Недооценила я эту девочку».

Вот это и называется «перегнуть палку». Вон, как все выпучились — даром, что эльфийки. Надо срочно исправлять ситуацию.

— Надеюсь, вы будете вести себя обычно. И обращайтесь ко мне, как к простой девушке. Мне совершенно не нужно, чтоб меня узнали… — Канъюн едва не прикусила себе язык. Ну, когда же она сдерживаться-то научится?

Эльфийки еще чуть-чуть помолчали, а потом бросились заниматься своими делами. Лишь сталкиваясь невзначай, они тихо говорили друг другу несколько слов, испуганно оборачивались и разбегались.

«Понятливые, однако!» — удовлетворенно подумала Канъюн. Она закончила переодеваться для тренировки, взяла лук и вышла из шатра.

Первый вид.

Канъюн закусила губы и облизала их. Потом вытерла ладонью. Сколько лишних движений. Вон, эльфы статуями стоят, даже вроде не мигают — ждут сигнала к началу стрельб. Сложного-то нет ничего — уж как стрелы лягут. Эльфы не промахиваются — судьям проблема назвать победителя. На кучность смотрят и на рисунок втыкания. Лук — любой, привычный. Поймаешь ветер — будет удача.

Прозвучал заунывный сигнал какого-то эльфийского инструмента, и Канъюн успокоилась. Сделав шаг вперед вместе с остальными, она вышла на рубеж стрельбы, наложила стрелу на тетиву и выстрелила. Глухой удар пятидесяти одновременно выпущенных стрел отдался по земле.

Канъюн попала в первую группу из шести сформированных. Мишени еще не были разбиты частыми попаданиями, что давало преимущество. Времени на каждый выстрел участнику давалось предостаточно. Можно было отойти, перекусить, дождаться нужного ветерка или его отсутствия. Так многие поступали, так было принято.

Но Канъюн эти эльфийские традиции были внове. Совершенно не задумавшись, она выпустила оставшиеся девять стрел вдогонку первой — как можно быстрее. И после громкого общего «трррум» частый стук ее попаданий в наступившей паузе услышал каждый. Только в бою выпускают следующую стрелу до того, как предыдущая нашла свою цель.

Глашатай объявил: «Участник под номером двести четырнадцать стрельбу закончил. Результат — сто очков. Рисунок выстрела — круг с точкой в центре — знак Солнца».

Эльфы заволновались. Слухи про скрываемую знатность Канъюн уже успели расползтись по лагерю. К тому же она, судя по манере стрельбы, только что с боевых действий. Всё это не к добру. Нет, эльфы не стали промахиваться, но они заспешили. В результате у многих рисунок выстрела оказался смазанным. В своей группе Канъюн оказалась лучшей.

Можно было пойти отдохнуть, слегка поразвлечься на эльфийский лад. Благо второй вид предусматривал вечернюю стрельбу. Времени было предостаточно. Однако Канъюн мало смыслила в эльфийских забавах. Ей было интересно посмотреть на других участников, главным образом — на их манеру стрельбы.

Она встала сбоку и чуть сзади рубежа и стала внимательно наблюдать, отмечая для себя достоинства и недостатки каждого. Правилами такое слежение не было запрещено, но традицией не одобрялось.

— Как вам участники?

Канъюн слегка скосила глаза на говорящего. Так и есть. Тот самый, что в первый день приставал.

— Тебе-то что? Ты иди, стреляй.

— Мне еще не скоро — я в шестой группе. Располагаю свободным временем.

— Это не ко мне. Вон, Элизабель сейчас закончит. Думаю, она будет не прочь весело провести время в обществе молодого эльфа. Кстати, стреляет она неплохо.

— Эта старушка? Хм. Может, для нее и неплохо. Но она не в моем вкусе. Вы мне нравитесь гораздо больше, — эльф улыбнулся.

Вот, навязался, зараза. Послать бы его куда подальше. Жаль, что в эльфийском и слов-то таких нет. Канъюн пожевала губами, пытаясь найти подходящее определение, не нашла и демонстративно отвернулась. Может, поймет, что ей не до него.

Эльф постоял еще немного, глядя в спину Канъюн, — ей хотелось поежиться под взглядом — и пошел восвояси, бросив напоследок:

— Мы еще встретимся. И не один раз. Кстати, меня зовут Алтаниель.

Это имя не произвело на девушку какого-либо впечатления. Ну, непопулярны среди людей имена лучших эльфийских стрелков.

Едва Алтаниель отошел, Канъюн тотчас забыла про него.

Быстро заглотив эльфийский обед, — вполне съедобный, Канъюн поспешила покинуть столовую. Неуютно она себя чувствовала в центре внимания, пусть и неназойливого. Куда идти — выбирать не приходилось, — ну, не в шатер же. Скорей, на стрельбище. Там хоть можно делать вид, что занята. Походим, посмотрим. Откуда мишень выезжает, где лучше встать. Вроде придумала. Теперь быстренько за луком.

Канъюн надеялась, что ее задумку не вычислят так сразу. Эльфу и в голову не пришло бы выйти за рамки привычного, не то, что ей. Если соблюдать все неписанные правила, то она ни в жизни ничего не выиграет. Но если взглянуть чуть шире и отбросить все эти замшелые традиции, к тому же чужие, шансы возрастут.

Канъюн подошла к столу со снаряжением, придирчиво осмотрела все луки и выбрала самый тяжелый и тугой, какой ей был под силу. К нему — толстые и тяжелые стрелы. Эльф, выдающий оружие, поглядел на Канъюн, недоуменно поморгал и высказался в том смысле, что это мужской лук, госпожа, наверно, ошиблась…

— Сама знаю, что мужской. Давай его сюда.

Помощник распорядителя решил, что девушка просто не понимает — что творит. И еще раз доходчиво, как говорят с глупыми барышнями, объяснил, что из мужских луков стреляют мужчины, а ей бы следовало взять что-нибудь полегче и покрасивее.

— Дай, я сказала!

Помощник не отпускал. Канъюн потянула лук. Эльф вцепился сильнее. Канъюн выпятила челюсть и с силой дернула лук на себя правой рукой, левую выставив навстречу приближающемусю лицу помощника.

Что ж, лицо тот убрать не успел. Цели ломать ему нос у Канъюн не было, главное, что он руку отпустил. Отпустил и свалился с той стороны стола. Мог бы и раньше сообразить — с кем связался. Она же спешит — зачем задерживать было?

Канъюн оглянулась. Эльфы уже начали подходить к линии стрельбы. Того гляди займут приглянувшееся ей место. Поспешим. Локтями, конечно, не стоит толкаться. Будем вежливы. Девушке всегда место уступят — на том и расчет.

Она встала, развернула ступни в нужном направлении и стала ждать. В этом виде одну движущуюся мишень должны были поразить все лучники группы, стреляя одновременно. Тридцать разумных в группе, у каждого пять стрел. Ну, и сколько всего придется на круг в пол-локтя диаметром? Вряд ли все сто пятьдесят. Нужно было не только попасть в мишень, но и чтобы стрелы удержались до момента, когда она выйдет из зоны обстрела. Уже воткнувшиеся стрелы не всегда давали шанс следующим. Лучники сами зачастую стреляли так, чтобы помешать соседу попасть.

Сигнал — и мишень поплыла, хитро подвешенная на двух натянутых веревках. Сразу же застучали стрелы, втыкаясь. Канъюн терпеливо ждала. Натянуть лук была непросто — это надо было проделать перед самым выстрелом.

Ну, вот. Пора. Канъюн резко оттянула тетиву и послала свою тяжеленную стрелу в проплывающую мишень. И сразу вслед — остальные, в своей манере.

Хрясь!! Можно полюбоваться на результат. Всё, как она и хотела. Ай, да молодец, Канъюн.

Она стреляла не как все — под прямым углом к плоскости мишени. Пусть этим забавляются остальные, не она. А она будет делать всё вопреки. И пусть кто-нибудь скажет слово против. Что, нет таких? Трусы!

Канъюн стреляла практически из противоположного угла от движущейся цели, и стрелы вошли под косым углом, сбив несколько ранее воткнувшихся стрел противников, пробив мишень, застряв там и дав минимальный шанс тем, кто будет стрелять после нее.

Интересно, как они их вытаскивать будут? Мишень ломать? Или сразу новую возьмут? На их месте она бы не возилась. А рука болит. Не сорвала ли мышцу, а то всё бессмысленно будет. Целительством, что ли, заняться? Надо бы уйти от посторонних глаз — эльфы тотчас заложат.

Ничего не придумав лучше, Канъюн направилась к шатру. Он за день нагрелся на солнце, и находиться там было почти невозможно — душно. Ясно, что эльфийки на стрельбище — кто стреляет, а кто просто с мужичками флиртует. Канъюн подмигнула самой себе, и тут же поморщилась, неловко повернув руку — всё же слишком тяжелый лук она выбрала.

Эльфов, вроде как, маги пользуют. Вот что-что, а целительство им не ведомо. Способы разные, а результат — один. В целительстве — что нужно? Травку наложить и заговор вспомнить — всего-то. Не зря же она училась. Лишь бы не помешали.

Канъюн прикрыла глаза, сосредоточилась и произнесла заветное слово.

Боль ушла. Только усталость навалилась. Ну, с ней просто совладать — на боковую отправиться. А с утра — новые стрельбы. Хоть что-то у нее нормально получается. Ну, это явно временно…

На третьем виде Канъюн стреляла последней. Так выпал жребий. Конечно, выбор луков оказался минимальным, но ей это было всё равно, — стрельба на дальность — не ее вид. А при стандартизированных луках и стрелах она гарантированно попадала в середину списка.

Канъюн, не глядя, протянула руку и взяла первый попавшийся лук, на редкость удобно легший в ладонь. Общий вздох заставил посмотреть — что у нее оказалось в руке. Оооо!! Глаза у Канъюн округлились. Это был черный лук Крома! Образцовый, созданный в незапамятные времена, недостижимый идеал для современных мастеров. Взять его для стрельбы на дальность отдавало святотатством. Ни один из эльфов и помыслить не мог о таком. Канъюн зло усмехнулась. Для нее эльфийские святыни — пустой звук. А с таким луком она вне конкуренции.

Быстро, чтобы не успели остановить, она подошла к отметке стрельбы, на удивление легко натянула тетиву — до упора, насколько хватило длины стрелы — и на выдохе послала ее вдаль. Непонятная судорога прошла по телу Канъюн, словно оно собиралось улететь вслед черной стреле. Это было одновременно опустошающее и наполняющее чувство, сродни тому, что испытываешь на пике плотской любви. Канъюн едва сумела вдохнуть и судорожно задышала, приходя в себя.

Ничего уже не хотелось. Даже не обратив внимания на свой результат, объявленный глашатаем, Канъюн тяжело пошагала в столовую. Следовало подкрепиться перед стрельбой вверх — силы как-то резко оставили ее. Положить лук она так и не догадалась.

Алтаниель догнал ее чуть ли не бегом.

— Стой!! Канъюн, подожди!

Девушка остановилась и сумрачно взглянула на эльфа. Тот был чем-то взволнован и вместо обычных комплиментов выпалил:

— Руки покажи! Ладони!

Канъюн показала свободную правую, потом переложила туда лук и показала левую. Ладошки, как ладошки — крепкие пальчики, мозоли от постоянной стрельбы. Очень ладная и сильная рука. Алтаниель мгновение полюбовался ею, потом отпустил и тихо сказал:

— Значит, он принял тебя. Это что же — пророчество сбывается?

— А ты что, в них веришь? И в какое конкретно?

— В это, — и эльф процитировал, подняв лицо к небу, — «Когда оживут мертвые, когда враги полюбят друг друга, когда полетят люди, когда лук выберет девушку — тогда падёт мир эльфов…»

— Детские страшилки. Ну, почему он падёт? Его погубят ожившие мертвецы? Или бывшие враги? А может, летающие люди? Где ты видел всё это? — Канъюн запнулась. Уже ей ли не помнить? Было, всё было…

Алтаниель не заметил запинки.

— Ладно — всё это. Но — лук Крома! Он же у тебя. Дай мне его.

Канъюн протянула руку, подавая лук, Алтаниель хотел взять, но девушка предупредительно выставила пустую ладонь.

— Хм. Пальцы не разжимаются. Что это?

— Оно самое. Выбор лука. Даже захочешь — не отдашь. Только вместе с рукой.

Канъюн робко улыбнулась:

— Да? Может, не надо?

— Не мне решать. По правилам, сама знаешь, во время состязаний нельзя отбирать оружие у соревнующихся. Но после…

Канъюн дернула плечом, сощурила глаза и прошипела:

— Не получите… Мой он!

Повернулась и пошла.

Куда идти-то? Не в лес же. Только лагерь кругами обходить. Уже видеть их всех невозможно, эльфов этих. Достало. Вроде, всё, как у людей у них, а не принимает душа. Совсем чужие они. Даже гоблины, пусть и зеленые они с жуткими рожами, а всё как-то ближе, чем эльфы. Терпи, Канъюн, терпи. Всего ничего осталось — сейчас вверх стрельнуть, а завтра — последний вид. Отстреляюсь и уйду. Чтоб не видеть никого. Сил совсем нет. Если сработает план, то без помех уйдем, вдвоем. А не сработает — так вместе и ляжем. Не отбиться будет. Вон, уже созывают. Раньше отстреляюсь — раньше освобожусь. И спать — пораньше. Выспаться надо…

Канъюн по пути завернула в столовую, на ходу взяла со стола что-то съестное и, жуя, устремилась на стрельбище.

Когда она появилась там, распорядитель уже объявил о начале. Ждали только сигнала. Канъюн не стала пробираться к центру — самому выгодному месту для стрельбы, а скромненько встала на краю — расталкивать эльфов, мрачно глянувших на нее, но ничего не сказавших, не хотелось. А то еще скажут.

Она засунула недоеденный кусок в рот, освободив руки, достала стрелу, наложила на тетиву и стала ждать, как все остальные. Косые взгляды ближайших эльфов уже не волновали. Ушло всё, кроме чувства цели. Сейчас в мире для нее существовали только лук, стрела и то, куда она должна попасть. Всё это соединилось непонятным ей образом в единую структуру. Что-либо нарушить в ней было просто невозможно.

Послышался заунывный звук, и лук, который Канъюн держала в руке, словно сам повернулся в нужную сторону. Её рука, независимо от воли, натянула тетиву и отпустила, посылая стрелу в ту точку, где окажется мишень. Самой мишени еще не было видно, и никто не последовал ее примеру.

Все проводили недоуменными взглядами так рано выпущенную стрелу и ахнули, когда на самой границе зоны стрельбы она пробила едва появившуюся мишень. Больше никто не успел выстрелить — от попадания она развалилась на куски, которые беспорядочно закувыркались к земле.

Негодующие эльфы повернулись к девушке.

— Это не я! Это — он! — попыталась оправдаться Канъюн.

Но эльфы не слушали жалкого лепета стрелка, лишившего их удовольствия выстрелить самим и, самое главное, попасть. Они медленно надвигались на нее враждебной массой. Когда Канъюн не сможет отступить — эльфы раздавят ее. Это явственно читалось на их обычно спокойных лицах.

Неотвратимость наступления эльфов было прервано пробившейся из самой середины Элизабель. Она растолкала всех, схватила Канъюн за отвороты кожаной куртки и яростно затрясла. Кто бы стерпел, но не Канъюн. Она сомкнула свободную правую руку на правом же запястье эльфийки, прижала ее руку плотно к себе и, сделав шаг назад правой ногой, круговым движением левой руки ударила по предпрелечью Элизабель. Гордая эльфийка вскрикнула и ткнулась лицом в землю. Рука Элизабель оказалась вывернутой, а сама эльфийка не могла подняться, удерживаемая на земле упертой в ее спину ногой Канъюн.

— Опа!! — сказал кто-то из толпы, и эльфы остановились — слишком необычны были действия молодой девушки. Столь резкого ответа от нее не ожидал никто.

Канъюн исподлобья смотрела на толпу, как бы говоря: «Ну, кто следующий?» Внизу постанывала Элизабель — боль в плече была сильной, но если не двигаться — терпимой.

— Канъюн, отпусти ее. Она не подумала. Отпусти. — Спокойный голос Алтаниеля привел всех в чувство.

Канъюн разжала руку и убрала ногу со спины эльфийки. Та еще немного полежала, приходя в себя, с трудом поднялась, поддерживая поврежденную руку, утерлась локтем — нехарактерным для эльфов жестом — и направилась в сторону шатра распорядителя.

Жаловаться будет, гнида. Сама же первая начала. Всё же по правилам. Нечего было лезть, выяснять отношения. Впредь умнее будет.

Канъюн была сердита. И главным образом — на себя. Не совладала с собой. Еще чуть, и выложила бы всё, что о них думает, им в лицо. А это — провал. Пойти, что ли, высказать свою точку зрения? Не стоит. Свидетелей куча. Вон, Алтаниель побежал туда же — небось, мою сторону возьмет. Хоть в этом от него польза.

А что, так даже и лучше — никто надоедать не будет. Отворачиваются, сволочи. Не смотрят. Мне-то что — их игнорирование. Я тут по делу. Завтра решится. Главное, чтоб не выгнали.

Голос Алтаниеля за спиной заставил Канъюн повернуться.

— Тебе дадут дострелять в последнем виде, радуйся. Но первого места тебе не видать, хотя ты и шла на него. К тому же, тебя не будут допускать на следующие соревнования в течении десяти лет.

— Очень надо, — презрительно скривилась Канъюн, дернув плечиком, — я думала, на соревнованиях нет места мелочным обидам. Проиграл, так проиграл. А тут зависть сплошная. Кстати, как там с рукой у Элизабель? Я сильно не давила.

Алтаниель почему-то улыбнулся.

— Маги залечат. Завтра будет стрелять. Я тоже буду. На этот вид всего двадцать участников записались.

Канъюн тоже улыбнулась.

— Значит, посоревнуемся, — сказала и пошла в шатер.

Утро выдалось пасмурным.

Канъюн проспала — никто и не подумал разбудить ее. Так даже лучше — не надо искать укромного места, чтобы подготовиться, — прямо в шатре можно, все ушли. Что не позавтракает — ерунда, а на пятый вид она успеет.

Канъюн отколупнула затычку на каблуке сапога, заученным движением вывернула винт и отсоединила каблук. Перевернула его и высыпала содержимое в бумажный конвертик. Не дышать, а то расчихаешься. Уж очень он мелкий, порошок этот. Как-то вдохнула — до обеда чихала, пока не догадалась голову в ручей окунуть. А эльфам от него хуже будет — порошок раздора это. Только на них действует. Надо только вовремя его распылить.

Девушка вернула каблук на место, оделась, прикрепила конвертик к одной из стрел и заспешила на стрельбище. Озабоченно посмотрела на небо — низкое, серое, с черными клубами туч. Только бы дождь не пошел, а то смоет порошок — толку не будет.

А вот и пленник — ведут. Неплохо держится. С честью хочет жизнь отдать. Не будет бесполезным мешком. Поможет, в случае чего. Нервничает она, что ли? Успокойся, Канъюн, успокойся. Надо же — уже сама себя этим именем называет. Свыклась?

Для пятого вида была подготовлена небольшая скала неподалеку. С одной стороны — отвесная, с другой — пологая, заросшая корявыми деревьями. Вокруг скалы сплошной стеной высадили колючий быстрорастущий кустарник и выгнали его на высоту в два человеческих роста. Пробраться сквозь такое было не под силу и эльфу, не то, что человеку. Вход, он же выход, был только один.

Пленника подтолкнули внутрь, дали ему время, чтобы ушел подальше, потом пропустили стрелков. Канъюн вошла вместе со всеми. Голодная и потому — злая.

Ну, что было заранее не выработать план? Что ей делать? Стрелять в спины эльфов? Одного — двух — убьет. Остальные с пленника переключатся на нее. Каким-то образом мешать стрелкам попасть по мишени? Как? Стрел едва хватит по одной на каждого. Да и не будут они сразу его убивать — сначала развлекутся. И порошок еще распылять. Так это надо когда все соберутся, иначе не затронет кого-нибудь — тут и крышка им с пленником. Не выберутся.

Канъюн осмотрелась. Все уже разошлись в разные стороны, она одна у входа торчит. Ой, пристрелят его. И Канъюн скоренько побежала, чтобы хоть как-то воздействовать на происходящее. Почти сразу она оказалась за спиной эльфа, целящегося в пленника. Ей было прекрасно видно направление выстрела — Канъюн стояла чуть выше стрелка. Не долго думая, она подняла лук и выстрелила.

Вопль негодования и боли разнесся по всему стрельбищу — стрела Канъюн разбила навершие лука эльфа и разорвала тетиву, которая хлестнула того по лицу.

— Это я удачно попала, — сказала она себе под нос и побежала дальше — ломать луки всем остальным противникам. Лишь бы они не успели ранить или того хуже — убить пленника.

Эльф, лишенный возможности стрелять, после некоторого замешательства устремился за Канъюн. Девушка бегала быстро. Эльфы, которых она достигала, не сразу понимали, что она хочет. Выстрел, лук сломан, и очередной соперник не может стрелять. Канъюн почти не целилась. Она уже освоилась с луком Крома — одно наслаждение было пользоваться им. Достаточно только пожелать — куда попасть стреле, и она тут же срывалась с тетивы.

Эльфы перестали быть спокойными — они бурно негодовали, кричали, даже ругались, если это можно так назвать. Источником всего этого была Канъюн, делавшая всё, чтобы никто не попал в пленника. Через некоторое время его оставили в покое — всё равно не убежит — и последовали за Канъюн. Она медленно отходила к выходу. Эльфы, как привязанные, шли за ней. А с другой стороны к скале подходила толпа — зрители, возмущенные поведением одного из участников.

Она достала последнюю стрелу, чуть подождала, пока толпа сомкнется вокруг нее, и выстрелила вверх.

Над верхушками елей возникло круглое блескучее облако порошка раздора. Но на него никто не обратил внимания, — все смотрели на Канъюн, севшую на землю в изнеможении..

— Ну, что, — тихо сказала она, — вот и всё. Не будет больше Канъюн. Не получилось, да? Не понимаете…

Она всхлипнула, отерла нижнюю половину лица, сильно смежила веки, чтобы прогнать из глаз набежавшую влагу, и поднялась, задрав голову, подняв руки и потянувшись всем телом к небу. Этот момент и избрало солнце, чтобы выглянуть из-за туч. Яркий луч осветил тонкую фигуру девушки и лук в ее руке. Лук сверкал и переливался невероятными оттенками черного и зеленого, и эльфы зачарованно уставились на свою святыню.

И опустилось на них облако раздора…

Канъюн не стала смотреть, как эльфы схватились между собой. Они начинали с ругани, потом хватали друг друга за одежду, били по лицу, катались по земле, сбивая остальных и вовлекая их в драку. На Канъюн никто не обращал внимания. Она спокойно прошла, переступая через лежащие тела и лужи крови, прямо по траве. Отыскала в расщелине пленника и сказала ему тайные слова, чтобы тот узнал своего спасителя.

Они вышли вдвоем. Канъюн окинула взглядом побоище, чтобы в последний раз увидеть знакомых. Вон распорядитель бьет своего помощника по голове, а вот один из эльфов зарезал другого и ищет следующую жертву. Элизабель дико визжит, вцепившись ногтями в лицо Алтаниеля, а тот размашисто бьет ее по щекам.

Канъюн пожала плечами, кивнула спутнику, дескать, что с них взять, эльфы. Мужчина подобрал лежащий на земле эльфийский лук со стрелами, и они покинули лагерь.

Всё же не удержалась от вопросов. Интересно — кого спасала-то. Может, зазря рисковала. Надо же знать. Как же обращаться к нему? А, ладно, по-простому будем:

— Как звать тебя, величать, добрый человек?

— Я — Гонт. Слышала?

— Так это ты? Вождь? Надо же — кого спасать довелось. Чего они мне сразу этого не сказали?

— Может, опасались, что ты ненароком выдашь эльфам, кто у них в плену?

— Я им по этому поводу всё выскажу. Потом, когда встречу. Дорогу-то найдешь? Эльфы еще не скоро очухаются — успеешь.

Канъюн помахала ручкой и повернулась, чтобы уйти. Гонт удивленно посмотрел на нее и придержал за полу куртки. Девушка развернулась, вырвала край одежды из руки мужчины и прошипела:

— Не трожь!

— Ты чего?

— Я одна пойду. Мне с вами не по пути.

— К эльфам, что ли?

— Я же сказала — одна. Сама по себе.

— Совсем одна? Как это? А твой долг перед людьми? Ты поведешь нас в бой, и мы сметем проклятых эльфов с лица земли!

— Ты это другим говори. Тем, кто тебя слушать будет. Хоть ты и вождь, а в людях плохо разбираешься. Речуги он мне тут толкает, — Канъюн пренебрежительно хмыкнула, — нашел — кому.

— Это пахнет предательством…

— Да пошел ты! Что ты понимаешь!

— Я понимаю, что ты встала на сторону врага.

— Какого врага? Эльфов? Да что ты знаешь о них?! Кто они для тебя? Просто тени. Символ, с которым ты сражаешься! А для меня уже не так. Пусть у тебя уши скукожатся, но я скажу. Эльфы — тоже люди. Не морщись, не морщись. И за лук не хватайся — всё равно я быстрее. Да, они ненавидят нас. Не любят всех остальных. А ты знаешь — почему? Они одиноки. Когда мы услышали о них? Сто лет назад? Больше? Они вышли из своего леса жалкой горсточкой, а теперь им подчиняется почти весь мир! Это заслуживает уважения. Мы враги — иначе и быть не может. Нам не ужиться вместе. Либо мы, либо они. Но пойми — ты ошибаешься, видя в них слепую силу. Им тоже не хочется умирать. Они любят, страдают, живут… Мне надо подумать. А ты иди. Ты же — вождь… — Канъюн вложила в последнее слово всё недовольство, что накопилось в ней, и Гонт дернулся, как от удара по лицу.

Да что спорить с этой девчонкой. То, что она неплохо стреляет, и сумела утащить у эльфов святой лук — еще ничего не значит. Побегает одна и вернется. Перебесится.

Вождь вдохнул, выдохнул пару раз, успокоился и сказал Канъюн:

— Твое дело, конечно. Поступай, как знаешь. А у меня дела. До встречи, — и скрылся за густыми кустами.

Канъюн затрясло. Надо же — за кем люди идут! Тупой ограниченный мужик. А говорят, народ достоин своего вождя. Он не о людях думает, а о самом себе — как ему остаться на вершине власти. Пусть призрачной, небольшой, но такой сладостной.

Канъюн зарычала в бешенстве. Ну, как выразить всё, что накопилась на душе, как сбросить напряжение?

Со стороны лагеря послышался легкий шум и прямо на девушку выбежал Алтаниель. Взлохмаченный, с кровавыми царапинами на лбу и щеках, в порванной одежде — он являл собой совершенно необычное зрелище. Остановился и слепо глянул вокруг, не обратив внимания на Канъюн.

Так, сматываемся. Еще поймет — кто виноват во всем. Так просто не отстанет. А убивать его — что-то нет настроения.

Канъюн ступила в сторону и привычно было зашагала, но в этот момент Алтаниель ее заметил.

— Подожди, Канъюн! Постой! Куда ты так бежишь? Зачем тебе лук? Ты хочешь стать лучшей? Ты и так лучшая! Оставь его! Его нельзя уносить. Это же святыня! Да, ты непобедима с ним, но не делай так! Ты станешь нашей правительницей. Объединишь нас. Ты же видела — что происходит. Всяк ненавидит каждого. Эта ненависть и зависть друг к другу погубит нас. Ты одна не подвластна этому. Ты сможешь всех держать в узде. Усмиришь ретивых! Лук Крома — символ власти твоей! Канъюн!.. Подожди, мне нужно поговорить с тобой! Ты не хочешь? Но почему? Я важное скажу! Для меня важное и для тебя — тоже. Для нас обоих. Пожалуйста! Ну, Канъюн!

Канъюн повернулась к эльфу, чуть улыбнулась и сказала:

— Ты, знаешь, меня не Канъюн зовут. Иначе.

Потом уперла лук Крома одним концом в землю и ударом ноги переломила посередине.

 

9. Стать птицей

Зря сломала, ой, зря! Дура — дурой! На что ум-то даден? Такая вещь хорошая была, так нет, взыграло ретивое. А теперь плачь — не плачь — не вернешь.

Канъюн шла, не разбирая дороги, ругая себя, а всего более свой несносный характер последними словами. Да бестолку всё. Что сломано — не склеишь, что ушло — то не вернешь, что сгорело — лишь пепел по ветру. Жизнь без цели и смысла — зачем она такая. Ничего она не может сделать, ничего. Со всеми поругалась. Все против нее зуб имеют. Обидно. Она же как лучше хотела.

Канъюн ловко уворачивалась от нависших сучьев. Это уже привычка выработалась, чтобы не сломать веточки, чтоб травинки не помять, листика не сронить. Хотела бы, а всё равно руки не поднять на зелень эту. Да и ни к чему след за собой оставлять — и так найдут, коли искать будут. А точно будут — как прочухаются. Эльфы — они такие, не прощают. Поскорее из леса бы выйти — всё ж попроще будет. Кончается же он где-нибудь — она точно знает. Вот только где конкретно — про то неведомо. А эльфы леса держатся. Лес — им дом родной.

Кто ж там живет, где леса нет? Ну, люди — конечно же. А еще? Есть другие? Да уж наверно. Мир не бывает простым.

Деревья вроде реже. На прогалину, что ль, выходим? И охнула, выйдя из-за деревьев, когда все они остались позади нее. Впереди лишь высоченная трава, в беспрерывном движении, до самого горизонта. Сделай шаг вперед и потеряешься здесь. Потому как нет ориентиров, кроме заходящего солнца, красным золотом затопившего всё вокруг.

Канъюн прерывисто вздохнула и неуверенно шагнула вперед. Как тут укрытие найти? Как тут вообще жить можно? Нельзя останавливаться — догонят проклятые. Идти надо, может, что и встретит по пути.

Пространство не было совсем уж плоским — кое-где возвышались пригорки, на которые Канъюн обязательно взбиралась, чтобы оглядеться. В один из таких подъемов она заметила какие-то повозки и людей, идущих рядом с ними, отбрасывающих длинные синие тени. Двигались они медленно, слышны были резкие непонятные голоса, скрип колес, ржание коней.

Канъюн остановилась на их пути и решила подождать. Дойдут — поговорим, может, что и посоветуют. В этом месте трава почему-то не росла так обильно. Между редкими пучками серыми проплешинами выглядывала твердая земля. Поэтому они увидели друг друга загодя, еще не подойти вплотную.

Канъюн они показались обыкновенными людьми, разве что более загорелыми. Да одежда непривычная — длинные цветастые юбки, платки, наброшенные на плечи и свисавшие до земли. Им она, наверно, тоже казалась странной в наряде эльфа. Только сменить его невозможно было.

Люди молчали. Ждали, видимо, что она им скажет. Уж она скажет. Если сможет на общий перейти. А то после эльфийского этого, никакой другой не выговаривается — крепко вдолбили. Канъюн сделала усилие над собой и заплетающимся языком с ужасным эльфийским акцентом, от которого самой тошно было, сказала:

— Здравствуйте, уважаемые! Куда путь держите?

Уважаемые не спешили отвечать, как-то странно посматривали на девушку. Наконец, из глубины, кто — было не видно, раздался мужской сиплый голос:

— Ты кто такая? Что делаешь здесь?

Акцент был даже хуже, чем у Канъюн. Она поморщилась.

— Странница я. А еще целительница. Зовут — Канъюн, — настоящее свое имя она поостереглась назвать — мало ли, выдадут.

По первому ряду, сплошь состоявшему из женщин, прошло неясное шевеление, отозвавшееся в задних рядах мужскими голосами и звяканьем конской упряжи.

— Так куда ж путь держишь? — тот же голос.

— Иду — куда глаза глядят, нигде не останавливаюсь. Потому, как жизнь моя — дорога.

Сквозь первый ряд вышел мужчина, раздвинув женщин. На его плечах тоже лежал платок до земли, что показалось Канъюн несколько странным. Но у каждого народа — свои обычаи, и не встречному-поперечному их осуждать.

Канъюн сделала шаг навстречу мужчине. Вообще, интересные платки у них — вроде как из перышек, каждое по цвету подобрано, лежат ровнехонько и живыми выглядят…

Девушка вдруг с каким-то ужасом и трепетом осознала, что платок, лежащий на плечах мужчины, как-то приподнимается, расправляется, раскидывается вширь и взметывается над головой громадными распахнутыми иссиня-черными крыльями. Канъюн отшатнулась даже — настолько изумительным это было. Чуть приглядевшись, она поняла, что точно такие же крылья, а совсем не платки, были у всех, стоящих перед нею. Да, это были простые, совсем обычные люди, пусть и в непривычной одежде. И только крылья делали их чем-то особенным.

— Кто вы? — голос Канъюн дрогнул, чего она за собой представить не могла.

— Ромалы мы. Так мы себя зовем.

— Но почему вы ТАКИЕ??

Мужчина сложил крылья. Пыль, поднятая воздушным потоком, ударила Канъюн в лицо, отчего та прикрыла глаза.

— Раньше мы были птицами… — сказал он.

Заметив неподдельный интерес Канъюн, мужчина что-то крикнул своим людям, и те рассыпались, негромко переговариваясь, выводя лошадей, запряженных в кибитки, доставая какую-то утварь и расчищая площадку от редкой травы.

— Становище устраивать будем, — сказал старший.

Что он — старший, Канъюн сообразила. Хотя остальные и называли его на своем языке — «баро», именем это не казалось. Ромалы поставили шатры, на чистой земле разожгли костры — ночь уже подступала.

— Останешься на ночь? — спросил старший у Канъюн, — ты, вроде, не торопишься.

— Останусь, — Канъюн присела рядом со старшим — туда, куда он показал.

— Вижу, знать хочешь о нас, — продолжил он, — как все соберутся — я расскажу. Для всех напомнить не мешает.

Костер освещал только лицо старшего, все остальные стояли за кругом света, и Канъюн вместе со всеми. Стоять было стеснительно, люди-птицы давили на нее своей необычностью. Она даже не слышала про таких, а повидала она много.

— Гордыми птицами мы были. Всё небо было нашим, и не было путей, закрытых для нас. Редко спускались мы на землю — ничего не привлекало там. Но однажды спустились себе на горе. Празднество было у птиц. Раздавались подарки среди гостей, всех привечал радушный хозяин. И мы вошли туда. И прельстили многих яства необычайные, диковины чудесные и блеск золота, которым осыпано всё вокруг было. Надели на себя то золото и покрывала заморские и остались праздновать. Утратили волю мы. Золото глаза замутило, разум пленило. Перестали мы быть свободными. Только вождь не сдался. Звал он людей своих вернуться в небо, но не слушали его. А если слушали — не понимали. Тогда сказал он: «Не бывать вам более птицами! Не летать свободными в небе ясном!» Взлетел в последний раз, да разбился о камни перед народом своим. Поняли мы — чего лишились, но поздно было. Свершилось по слову предсмертному. Взлететь хотели — но тянуло вниз золото. Ни один не смог. Перестали быть мы птицами и превратились в подобия людей, но с крыльями. И ушли мы с празднества. Долго уже идем, конца краю не видно этому. Хотим снова птицами стать. Но крылья наши тают. Всё больше мы люди, всё меньше — птицы. Никто не поможет нам, чтоб обрести былое. Только мы сами в силах сделать это. Не один мир уж прошли, да только нигде не нашли пристанища. Видно судьба такая — вечно скитаться по чужой земле…

Канъюн смотрела на поникшие лица ромалов, и было ей горько и обидно за них. Что смогли променять свободу на золото, что утратили себя и бродят неприкаянными по свету. Опадут перья у них, исчезнут крылья, и станут они простыми людьми, не знающими дома своего. Не завидная участь. Горькая судьба.

Канъюн, наплевав на все условности, подошла к старшему, наклонилась к его лицу и свистящим шепотом — горло перехватило — сказала:

— Я сделаю. Обещаю. Вы станете вновь свободными.

 

10. Так и будет

Знала, что не нужно подходить. Да жаль его — лежит, кровью истекает. И одежда не наша. Ну, что не наша — то не главное. Вот только новая она. Совсем новая. Не бывает такой.

Цика внимательно разглядывала человека на земле, медля с помощью. Исцелять она умела, да всё по мелочи — кровь остановить там, дыхание облегчить, коли кашель донимает или горло болит. Только видно, что рана большая — много крови потерял. Пыль рядом с ним почернела, а одежда золотым шитьем блестит — чистая. Это Цику удивляло и настораживало больше всего. И привлекало.

Ползучка уже начала зеленые побеги выпускать — на запах крови. Еще немного — вылезет вся, оплетет человека коконом и остатки крови вытянет. Вздохнув, словно сняв груз с плеча, девушка присела на корточки и склонилась к раненому. Нащупала нужную жилку на шее, приложила два пальца и попыталась почувствовать источник боли — надо было знать, насколько рана опасна для жизни.

Придуривается, точно. С такой раной и сражаться можно. Цика недоуменно приподняла брови и потрепала ладошкой по гладко выбритым щекам мужчины. Мужчина приоткрыл глаза, поморгал и шевельнул губами.

— Ну, говори, — требовательно сказала Цика, — что молчишь? Я слушаю.

— Ты кто? — раненый говорил тихо, но внятно. Казалось, рана его беспокоила мало.

— Тебе-то что? Я тут мимо шла. Как пришла, так и уйду. Это ты здесь живешь. Кто ранил?

— Не местный я.

— Чего? — Цика не поняла.

— Не живу я здесь. Издалека сюда пришел.

— Ой, не ври! — Цика неожиданно развеселилась, — В такой одежде чуть пройдешь — вся пыльной будет — вон трава сухая в мой рост. А у тебя новая, да чистая. Не бойсь, говори. Не выдам. Сама под законом хожу, — Цика подмигнула.

— Ты не поверишь… — мужчина неловко шевельнулся, словно хотел на что-то показать и скривился от боли.

— Скажешь — тогда и решу — верить или нет.

— Я знаю, что будет… Кто когда умрет. Кто какие земли завоюет. На чьей стороне будет победа в битве.

— Как узнал? — Цика слегка заинтересовалась.

— Тебе незачем знать, — раненый чуть усмехнулся.

— Говори, — девушка сощурила глаза, начиная сердиться.

— Я из будущего…

Цика фыркнула:

— Сказки. Мне, собственно, плевать, — она сделала движение, будто собираясь сплюнуть, но передумала, — лучше скажи — что с тобой случилось?

— Едва я появился здесь, мне воткнули кинжал в спину.

— Заслужил, видать, — злорадно сказала Цика. Сразу было видно, что мужчина врал, уж слишком напыщенно и пафосно он говорил. Чего пыжится? Да и перед кем? Она ж тут вообще никто.

— Оставь меня. Иди по своим делам, — мужчина сделал значительное лицо и прикрыл глаза.

Так бы и дала ему в лоб! Жаль, раненых не след обижать. Цика стиснула зубы, пытаясь проглотить так и рвущиеся ругательства. Но кое-что сказать было нужно:

— Смотри! Понёва и так вся истрепалась, а еще в твоей крови извозюкала! Ее ж не отстирать будет! К чему с тобой возилась? Шла бы себе и шла! Ползучка тебя быстро бы обескровила. Так что ты мне должен. Вставай и пойдем. К целительнице отведу — она живо тебя на ноги поставит.

Мужчина лежал с закрытыми глазами, игнорируя девушку. Цика встала. Так и хотелось пнуть этого идиота, собравшегося помирать. Самой не доволочь — тяжелый. А помогать не будет, еще сопротивляться начнет — из вредности.

Цика недолго поразмышляла, а потом свистнула по-особому — вызвать мужиков на подмогу. Сторожевой отряд близко ходит — услышат.

Примчались быстро — кони сытые, злые. Сами люди низенькие — с Цику ростом, скуластые да узкоглазые — шутят, смеются. А что не радоваться на своей земле под высоким синим небом. Где сам себе хозяин, где жизнь из года в год стабильна и хороша. Когда летом кочуешь по степи, а зимой сидишь в теплой юрте… И нет эльфов, которые могут убить за просто так…

Нет тут эльфов, потому как леса нет. Куда ни кинь взгляд — ни деревца, ни кустика. И соглядатаев эльфийских нет. Вот где свобода настоящая! Вот где жить надобно! Только не в силах степь многих прокормить.

Цика вздохнула сожалеюще. Махнув рукой, она крикнула степнякам на общем, чтоб забрали человека, да к целительнице отвезли. И главное — не растрясите дорогой. Будет возмущаться — не слушайте. А она позже подойдет. Позже…

— Не знаю — чем его ранили, — целительница говорила отрывисто, разминая пальцы, — ни разу такого оружия не видела. Жить будет, сама понимаешь, — рана скользящая была, хоть и большая. Пойдешь к нему?

— Не сейчас. Как встанет на ноги — кликнешь меня, живо прибегу. Тогда и разговор с ним будет. Сейчас другие дела. К Ашине попасть надобно.

— К самому? — целительница скептически смерила Цику взглядом, — Так он тебя и ждет.

— Не ждет… — Цика опустила голову, — А попасть надобно. Поможешь?

Целительница не ответила.

— Не можешь, так и скажи — я пойму. Сама доберусь. Ты же меня знаешь, — Цика грустно усмехнулась.

— Тебе срочно? — искоса глянула целительница.

— Да как получится. Всего пара слов — и уйду.

— Знаю эту твою пару. Начнешь говорить — не остановишь тебя. Ладно, скажу кому надо, чтоб допустили…

— Ой, спасибочки! — Цика бросилась на шею целительнице, намереваясь чмокнуть ее в щечку.

Целительница вяло отмахнулась.

— Но учти, если с чем неважным к Ашине пойдешь — сама пристукну…

Упрямый, что твой пень! Знает же, что без нее никуда не сунется, а всё равно гордыню выказывает.

— Ну, хватит! — Цика окончательно потеряла терпение, вскочила на ноги с лавки и с силой ударила кулаком в ладонь, — Либо ты мне всё скажешь — здесь и сейчас, либо сам с Ашиной договаривайся! Пойми, Слав, мне с ним легче встретиться. Он скорей меня выслушает и поверит.

— Пустое…

— Что пустое?! Нет, вы гляньте на него, добры люди! — Цика картинно повела рукой, хотя никого рядом не было, — Ишь, праведник выискался! Никому не доверяет сделать за него то, что он сам хочет! О людях мы не будем думать! А что о них думать? Главное, чтоб самому перед правителем оказаться. Выслужиться хочешь, да?!

— Не говори так. Я о пользе радею!

— Чьей?! Скажи — что знаешь, тогда поверю, — Цика отвернулась, демонстрируя презрение.

Слав сморщился и прикрыл глаза. Цика не собиралась отставать. Вцепилась, как клещ, того гляди плешь проест. Лучше рассказать — а то через месяц приедет Обадия, и всё завертится не на шутку.

— Ты знаешь, что за люди здесь живут?

— Люди, как люди. Одни на конях ездят, другие рыбу ловят, виноград растят, а еще есть, слыхала, — в городе живут, торгуют.

— А верят во что?

Цика не понимала к чему идет разговор и отвечала нехотя, с опаской:

— Степняки — в Синее Небо и Черную Землю. Рыболовы — не знаю, не спрашивала. А городские, рахдониты, — в какого-то Бога Единого. Да что тебе до их веры?

— Городские всему виной будут, — Слав вдруг зашептал, — Они уже давно сюда наезжают из той страны, что у моря. А пастухи, что тоже в Единого верят, их принимают, как своих, помогают устроиться. Да только в ответ на радушие новые пришельцы отвечают оскорбительным презрением. Местных ни во что не ставят. И власть хотят захватить. Сейчас у власти степняки — хакан Ашина. Но приедет Обадия, привезет золота и серебра, купит наемников, и пойдет резня.

— Как же Ашина властью делиться будет? — Цика напряженно думала.

— У него жена есть из этих городских, а от нее — сын. Сына и поставят во главе — он им во всем следовать будет. Многих убьют, а кто спасется — уйдет. Но не это главное. Знаешь, что за страна будет на этом месте? Страна, в которой правители не защищают свой народ, а продают в рабство. Где нажива на всем — благо, а помощь ближнему презирается. Где ради золота готовы на всё. И чтоб избежать этого, всего-то надо убедить Ашину не допускать Обадию в город.

— Ты его знаешь? Обадию?

Слав смутился.

— В лицо не видел.

— Так как же его в город не пустишь? У всех прохожих будешь спрашивать — не он ли это? Да и ждут наверняка его. Те, что недавно приехали. Предупреждены, чай, о скором прибытии. Не так всё просто, как ты думаешь, — Цика говорила медленно, цедя слова, — Я скоро буду у Ашины. О твоем деле сообщу…

Будет слушать или нет?! Ведь всё уже сказала — сколько можно! Сидит, молчит. Не повторять же — правитель, не простой человек. Для него же стараюсь. Мне то что — приду, уйду. А ему оставаться.

Не могу такое в себе держать. Особенно, когда люди против людей же идут. И всё ради денег. Ради золота этого проклятого! Вот и пришла к Ашине. Предостеречь. Да будет толк ли? Думает он. Не говорит.

Неужели всё зря? Даже оделась прилично — не помню за собой такого — только чтобы попасть к нему. Слова выучила, с которыми к правителю следует обращаться. Так и хочется посмотреть ему в глаза, понять чтобы — ответит или нет. Да нельзя, запрещено.

— У меня нет выбора. Ты мне его не оставила, — сказал Ашина.

— Неправда! — бурно воскликнула Цика и тут же прикусила язык — так разговаривать с правителем не дозволялось.

— Правда.

— Всегда есть выход… — прошептала Цика, сжимая кулаки в бессильной ярости.

— Я ничего не могу сделать. Скажем, я повелю схватить этого Обадию. И его схватят. За что? Его соплеменники тут же вступятся за него. У рахдонитов есть власть, пусть и неявная, и я отпущу Обадию. Можно, конечно, просто зарезать его — исполнители найдутся. Но кроме того, что Обадия — посланец тех рахдонитов, что живут у моря, он должен доставить золото для подкупа наемников. Ты думаешь — он придет с ним? Скорее всего — нет. Золото он возьмет мое. Его появление — лишь сигнал для местных, чтоб действовать. Даже его смерть не остановит их — они всё равно выступят.

— Подменить Обадию? — робко вмешалась Цика в монолог Ашины, — У меня есть такой человек, что готов это сделать.

— Что он скажет рахдонитам? Подождите — еще не время? Услышав такое, они сразу заподозрят подмену, ведь сказать он им должен противоположное.

— Это задержит их, и ты успеешь подготовиться.

— Подготовиться? К чему? — Ашина повысил голос, — К убийству собственных сыновей?! Ты думаешь, я пойду на это?! Плохо же ты знаешь меня…

— Всё равно война будет! Но тогда убьют тебя! — Цика перестала сдерживаться, — Ты готов к смерти?! Убьют всех, кто не их роду-племени! И кого они наймут для убийства? Кого?! А что ты сможешь противопоставить им? Кто твои союзники?

— Уходи. Я не буду делать ничего. Пусть всё идет тем путем, что шло, — Ашина сделал повелительный жест, и Цика попятилась.

— Ты совершаешь ошибку, — тихо сказала она.

— Нет. Я прав. Подумай. Ведь если то, о чем говоришь ты, свершилось, как можно изменить это?

— Но ведь это неправильно! — Цика чуть не плакала, — Кому нужны напрасные жертвы?

— Кто мы, чтобы менять предначертанное? — Ашина вдруг как-то утратил величественный вид, сгорбился, и сетка морщин проступила на его лице, — А как бы хотелось…

Выгорело в душе всё. Цика тяжело шла, сбивая метелки сухой травы. Поднялась на холм. Город был едва виден. Сзади нагонял Слав. Длинная одежда, всё еще не потускневшая, но уже и не новая, путалась в ногах. Слав натужно дышал.

— Ты куда? Я с тобой, Цика!

Цика остановилась, дала себя догнать, но головы не повернула.

— Не могу смотреть, как людей убивать будут, — девушка усмехнулась через силу, — Всё равно я им чужая.

Цика долго стояла, смаргивая непрошенные слезы с ресниц, пытаясь успокоиться. Смотрела на степь. Слав топтался рядом, не решаясь потревожить ее. Ветер пригибал траву, бросая в лицо пыль. Цика отирала лицо ладонью, но всё также слепо смотрела вдаль.

На самом горизонте возникло малюсенькое черное пятнышко, за ним второе, третье…

Раскрыв рот, Цика смотрела на эти черные точки, число которых всё увеличивалось. Ей было не разглядеть — что это такое. Но в самом движении сквозила угроза. Будто черное пламя выжигало желтую степь, оставляя за собой пепел, вздымаемый ветром.

— Что это, Слав? — прохрипела Цика, сильно потерев вдруг заболевшее горло.

— Это они, наемники рахдонитов, — тихо и горько сказал Слав, — Пойдем.

И потянул девушку за рукав прочь с холма.

Неиссякающим потоком шли эльфы из леса. Шли убивать.

 

11. Приплыть

Бултых!!

Хорошо-то как!! Вода теплая, всю усталость снимает. Так бы и купалась целый день. Море — это тебе не речка. Само держит. Одна радость осталась — поплавать всласть. Цика поднырнула под волну и фыркнула, выныривая. Точно не успеть по такой погоде. Зря взялись за это дело — депешу доставить. Будь она неладна — работа оплачиваемая! Без нее обошлись бы.

Цика подплыла ближе к баркасу, а потом оттолкнулась от него ногами. Брызнула шаловливо на мужчину, сидящего на палубе. Тот лениво утерся. Жарко. Хоть в дрейфе, а вахту стоять надо — не искупаться. Одно развлечение — с огром поболтать. Да на девушку полюбоваться.

— Не встречал такой раньше, — мужчина говорил медленно, словно нехотя.

— Таких нет больше, я знаю, — поддержал огр.

— Вы же давно знакомы. Рассказал бы что-нибудь о ней. А, Кхни?

— Давно… — подтвердил огр.

Разговор увядал, не начавшись. Глаза сами закрывались от слепящего солнца. Мужчина задремал на пару мгновений, клюнул носом, его повело, и он встрепенулся, пробуждаясь. Цика всё плавала. Мужчина взглянул на нее, улыбнулся радостно и чуть грустно и продолжил разговор:

— Правда, красивая она?

Огр приподнял голову, посмотрел на девушку и кивнул:

— Угу. Только маленькая и волос мало.

— Ну, мне-то по плечо будет…

— Ты тоже, Слав, ростом не вышел.

— Зато мне не так жарко, как тебе! Вот.

Кхни понурился. Даже в тени ему было невмоготу. А от морской воды шерсть на теле становилась жесткой — соль высыпала по ости — и разъедало кожу. От почесываний выскакивали волдыри, почти сразу превращаясь в кровавые язвочки. Море для огров — одна погибель. Только ради Цики и поплыл.

Девушка нырнула, подплыла к борту и одним ловким движением выбралась из воды. Отжала волосы — ручейки побежали по палубе — и свободно пошла от носа к корме, перехватывая попадающиеся концы руками. Заметила взгляд Слава, остановилась, уперла кулаки в бока и выдала насмешливо:

— Чего уставился? Девок, что ли, голых не видел? Отвернись-ка!

— Не я же один смотрю! — возмутился было Слав, но получил по губам мокрой ладошкой.

— А ему можно, — Цика ласково улыбнулась огру.

Слав отвернулся — чего смущать девушку. Хотя она, поди, во всяких переделках бывала — вон сколько шрамов по телу. Цика сняла с троса свою хламиду и быстренько влезла в нее.

— Тоже мне, горе-мореплаватели. Знала бы, что не умеете ничего, профессионалов наняла б. Сколько плыть-то еще?

— Не знаю, — огрызнулся Слав, — Штиль. Как под парусом идти?

— Да когда ветер дул, мы тоже не очень плыли, вспомни, — Цика показала язык возмущенному мужчине и повернулась к огру, — Ты как?

— Нормально. Меньше болит.

— Это хорошо, — Цика ласково провела по плечу Кхни.

Слав надулся и ушел в каюту.

— Зачем с ним так? Ты ему нравишься.

— А вот поэтому. Не нужно это ни ему, ни, тем более, мне, — Цика помрачнела, — Лучше посоветуй — как дальше-то? Срок скоро выйдет, да и не одни мы плывем — первыми успеть надобно.

— Не пытай, милая, не знаю, — Кхни снял руку Цики с плеча и задержал в громадных ладонях, — Магия помогла бы. Да где ж ее тут взять? У кого спросить? Духов воздуха или воды — как вызвать?

— Маг помог бы… — задумчиво протянула Цика.

— Помог. Да только ты сама его высмеяла и на борт не пустила.

Цика скорчила недовольную гримаску.

— Нечего мне каждый раз этим в рожу тыкать. Ну, ошиблась, с кем не бывает. А ты настоял бы. Я поспорю, а потом всегда соглашаюсь, ты же знаешь.

— Когда рак за одно место ущипнет… — сказал огр, чуть отвернувшись.

Цика подумала — обижаться или нет, а потом решила сделать вид, что не расслышала. Она повернулась к выходу из каюты, из которой выбирался Слав, и преувеличенно любезно осведомилась:

— Как дела морские?

Слав не обратил внимания на подковырку. Он шел, аккуратно переставляя ноги и опустив глаза на какую-то шкатулку, которую держал в ладонях. Дошел до огра с девушкой и поставил шкатулку перед ними — на палубу.

— Что за антиквариат? — Цика не могла угомониться.

— Нашел, вот. В каюте. Тайничок обнаружил.

— Это Вели-и-и-икий Ду-у-ух Воды-ы-ы-ы!!! — произнесла Цика завывающим голосом, — Тьфу!

— Там что-то другое. Да уймись ты, Цика! — Кхни ткнул девушку толстым пальцем между ребер. Цика сморщилась и заткнулась.

— Так я открываю? — Слав перевел взгляд с одного на другого.

— Открывай, — разрешил огр, — Хуже не будет.

Щелкнул замочек, и крышка приоткрылась. Слав приподнял крышку, а потом откинул ее. Внутри лежал серебристый порошок. На внутренней поверхности крышки шла искусно выполненная надпись — золотом по черни.

Кхни и Цика столкнулись головами, враз наклонившись над шкатулкой.

— Ну, тебя! Теперь шишка будет, — недовольно буркнула Цика, потирая лоб рукой, — это ж эльфийские письмена. Читаешь по-ихнему? Если нет — чего лез смотреть?

— Ты, будто, читаешь, — ответил Кхни.

— Говорить-то могу. А читать — да, не научили.

— Слав?

— Нет, конечно. Я и на общем не пишу-не читаю, только на своем.

— И толку нам в этой твоей шкатулке? — Радостное предвкушение чуда сменилось неудовольствием. Цика вздохнула, — Пойду опять искупаюсь.

Махнула рукой, скинула хламиду и красиво нырнула прямо с борта.

— Обратно спрячу, — сказал Слав, проводив Цику взглядом. Захлопнул шкатулку и побрел в каюту.

Если вспоминать, как начиналось это плавание, Слава наполняло чувство нереальности происходившего. Едва он вошли в городские ворота, как Цика с радостным воплем, от которого стражники присели и схватились за копья, бросилась к высоченному волосатому огру. Тот будто ждал ее. Распахнул руки и, когда девушка набежала на него, подхватил ее и подкинул несколько раз в воздух. Новые вопли Цики, и предупреждение стражников, что за это штраф платить полагается.

Пока Цика препиралась со стражниками, огр и Слав разглядывали друг друга. Закончив словесную баталию выразительным словосочетанием, Цика мимоходом представила огра: «Это — Кхни, мой друг» и Слава: «Со мной идет». Не поинтересовавшись мнением спутников, она повернула в сторону блестевшего моря.

Шаг у Цики широкий, идти всё под горку, до гавани быстро добрались. Тут же им и предложили работку. На вид работка плевая — сплавать по морю и письмо доставить к сроку. Даже корабль предоставили, правда, без команды. Сказали, что набирать они могут кого угодно, только оплачивать сами будут.

Цика, конечно, сразу возмутилась: «И на кой нам эта команда! Мы и сами всё можем! Потом делись с ними — самим ничего не останется!» Нет бы подумать, что неспроста такое. Что первым попавшимся людям дело не доверяют. А если доверяют, не иначе — подвох какой.

Но всё произошло так быстро, что Слав, да и Кхни, очнулись и стали размышлять уже в море, когда их штиль застал. Когда начала размышлять Цика — о том она не сказала.

Накупавшись всласть, Цика вылезла на палубу и растянулась, обсыхая на солнышке, благо единственный мужчина, что мог ее увидеть, был в каюте. Только и спросила огра:

— Твоя вахта, что ль? Кхни?

— Моя, моя. Он всю ночь стоял, ветра ждал. Дай отдохнуть человеку, — ворчливо пробормотал огр.

— Кто бы мне отдохнуть дал… — мечтательно сказала Цика, потягиваясь, прогибаясь и заводя руки за голову.

— Сама во всё лезешь. Неугомонная.

— Да ладно тебе! Лучше придумай — как нам берега-то достичь? — Цика перевернулась на живот, уперлась локтями в палубу и взглянула на огра.

Кхни уже собирался сказать, что не знает, как из каюты выскочил Слав. Не обратив внимания на раздетую девушку, он сразу заорал:

— Придумал! Ну, придумал же!!

— Опять чушь какую-нибудь, — чуть в сторону, но с намерением что услышит, обронила Цика.

— А вот и нет! — Слав даже не обиделся, — Сейчас растолкую.

— Давай-давай. Толкователь… — скептически выговорила девушка, потом поднялась и накинула на себя одёжу.

— Мы тут чего ждем? — издалека начал Слав, — Когда ветер подует, или волны подымутся. И нам всё равно — от чего. От природных сил или от магии.

— Ну, так, — сказал Кхни.

— Но кроме этих сил, есть еще и другие — силы человека!

— Грести, что ль? — поддела Цика.

— Разум! — видя, что его всё равно не очень понимают, Слав добавил, — Технические усовершенствования!

— Ну ты загнул! Я таких слов и не слышала.

— Только не говори, что вы до сих пор на бабушкиных прялках прядете и из дедушкиных луков стреляете…

— Именно так. А что? Как может быть иначе?

Слав не нашел, что возразить. Наверняка про технический прогресс и не знают — и не втолкуешь им. Да и сам он, по-правде, мало что помнил. Но вот о родоначальнике парового двигателя, который как игрушку использовали, запомнилось. А он сейчас его для дела применит. Главное этим объяснить что и как надо делать.

Поискав что-нибудь пишущее и не найдя, Слав сбегал на кухню за угольком, вернулся и принялся рисовать прямо на палубе, потому как ни пергамента, ни бумаги на корабле не было. Если не считать письма, которое для этого использовать ну никак нельзя. Да и не нужно — доски палубы белые да гладкие.

Кхни и Цика настороженно смотрели на получающийся рисунок. Больше всего это напоминало бочку с трубочкой посередине. На конце трубочки Слав изобразил какие-то непонятные линии с завитушками. Очень довольный своим рисунком, он поднялся с колен и спросил:

— Ну как?

— Непонятно, — высказал Кхни общее мнение.

— Всё просто. Это — печка железная, на которой ты еду готовишь, — Слав кивнул Цике, — все отверстия в ней надо запаять и оставить одно, в которую вставить трубочку. Вот эту. Сверху сделать плотно закрывающуюся крышку, через которую надо будет заливать воду. Потом мы эту печку подогреваем, вода в ней кипит, пар через трубочку выходит наружу и толкает корабль. Правда, здорово?!

— Бред, — высказалась Цика, — Не дам печку ломать.

Кхни раздумывал — как идею Слава получше развенчать.

— Значит так, — сказал он, — Корабль тяжелый, печка маленькая — не потянет его. Когда вода кипеть будет, твоя трубочка солью забьется. И главное — чем греть собираешься?

— Нам бы хоть чуток с места сдвинуться, потихоньку доберемся. Трубочку почистим. А на камбузе уголь есть. Закончится — дерево у нас под ногами.

Цика и Кхни посмотрели на палубу с некоторым ужасом, будто она прямо сейчас исчезнет.

Уголь закончился за два дня. На третий сожгли всё до палубы — фальшборт и надстройку на корме. Мачты Цика запретила сносить — вдруг как ветер подует.

— Разбираем палубу? — чуть просяще, но настойчиво, спросил Слав.

Цика уже хотела махнуть рукой — «делай!». Кое-какой эффект движения от струи пара был — по курсу стало видно берег в дымке. И не только его. Что-то быстро подплывало к ним. Не что-то, а боевой корабль.

Вид трещавших под ветром парусов в полный штиль навевал тоску. Вот кто-то может магию применять, а они — нет. Корабль мчался им наперерез и скоро Кхни опознал — чей он:

— Смотри-ка, эльфы! Почище твоих пиратов.

— Ты и с пиратами встречался? — спросила Цика, лишь бы не молчать, — на душе было слишком тревожно.

— С кем только в портовом городе не встретишься, когда почти год там прожить пришлось, тебя дожидаючи.

— Откуда ж знал, что приду? — Цика даже отвлеклась от корабля эльфов и повернула голову к огру.

— Со знающим разговаривал. Он и сказал.

— Я сама не знала, что приду, а он знал, — буркнула девушка. И, переходя на насущные дела, добавила, — воевать будем? Я тогда лук возьму.

Пока Цика ходила, вражеский корабль остановился.

— Выжидают, — объяснил Кхни Славу, — сейчас пустят заклинание и всё. Если маг у них хороший — чем угодно достать могут.

— Чем защищаться будем? — решительно сказал Слав.

— Да нечем! — Цика в сердцах махнула рукой, — Стрела не долетит. А их магу заклятие связать труда не составит.

— Неужели нет ничего? А порошок эльфийский? Против эльфов, а?

— Тащи, — усмехнулся огр.

Слав в момент сбегал за шкатулкой, встал рядом со своей чудо-машиной, открыл крышку с письменами и зачерпнул горсть порошка. Размахнулся, будто собираясь сеять… Одна крупинка сорвалась с пальцев Слава и упала в угасающий под печкой огонь.

Рвануло так, что чуть не сбило печку с железных ножек. А потом загорелось ровным белым пламенем. Трубочка выплюнула облачко пара, а потом засвистела, выпуская ровную горячую струю. Их корабль начал набирать ход.

— Ого! Огненный порошок! Сейчас повоюем, — Цика довольно потерла руки, подняла лук с палубы, выбрала смолистую стрелу, подожгла ее и крикнула Славу, — Кидай же!

Но эльфийский маг тоже не медлил. В этот момент заклятие льда ударило в воду, вмораживая корабль в льдину.

Слав что было сил метнул горсть порошка в сторону эльфов. У самой поверхности воды Цика подожгла порошок своей стрелой… С жутким ревом огненный кулак пронесся над ледяной коркой, растапливая ее, а потом ударил в борт корабля эльфов. Он лег на борт, а потом осел обратно. В пробоину хлынула вода. Пар заслонял от людей происходящее у эльфов на борту, но они явно уже не могли преследовать корабль Цики. Даже если маг и совладает с огнем, и удержит корабль на плаву, и выловит своих воинов, к тому времени Цика со Славом и Кхни уже достигнут берега. А там будет проще уйти.

Кхни смог направить корабль так, чтобы его вынесло на песчаный берег, а не разбило о камни. Жаль, правда, что они оказались довольно далеко от города, в который им надо было депешу доставить. Два дня пешком топать, а коней не достать — место совсем дикое. Да и как огр на коня бы взгромоздился, если подумать? Так что пешком и так, и этак пришлось бы идти.

С собой почти и не взяли ничего — депешу, шкатулку с огненным порошком, да немного еды и воды. Место было совершенно неизведанное ни для Цики, ни для Кхни, не говоря уж о Славе. И что плохо — деревья. На эльфов напороться — пара пустяков. Наверняка, соглядатаев во множестве. Сорвешь листик, либо веточку сломаешь — сразу донесут. Цика это Славу долго втолковывала, чуть ли не с применением подручных средств воздействия.

Лук, конечно, оставить пришлось. Подобрала с земли палку и как посох ее приспособила. При случае сгодится и как оружие. Если биться придется. Только вот этого допускать нельзя никак. Постреляют из-за кустов — опомниться не успеешь. Знаем, проходили. Цика привычно потерла горло. Сразу расслабленность ушла. Внимательной надо быть. Лес — он ошибок не прощает. Здесь человек чужой. А в этом даже деревья странные, непривычные.

Местные эльфы вряд ли прознают. Вот тех, что на них напали, опасаться надо. Маг у них сильный — погоня будет.

Тропку вдоль берега нашли легко. Хорошая, утоптанная — можно даже бежать по ней, если понадобится. Только если бежать — сил надолго не хватит. Пешочком надо. Да эльфы за спиной чувствуются, и не один — много.

Пятеро их было, с магом. Нагнали. В спины стрелять не стали — верно для чего-то понадобились им. Окликнули. Цика и Слав остановились. Кхни чуть в сторону отошел — вроде он сам по себе.

— Ты — Цика?

— Ну, я! Вам что надо?

— С нами пойдешь, — эльфийский маг говорил тихо и уверенно — никто никогда не прекословил ему.

— Вот еще! Убить хотите, так давайте уж прямо здесь! Только спутников моих не трогайте — они вам плохого не делали, — Цика нарывалась на неприятности.

Маг и не подумал как-то проявлять свои чувства — да и появились ли они у него? Он поднял руки и пропел заклинание на эльфийском. Однако Цика оказалась быстрее. Она подкинула горсточку серебристого порошка и плюнула сквозь облачко в сторону эльфов.

Мутный поток жидкости ударил по эльфам, сметая их с тропинки и уволакивая вниз по обрывистому скалистому берегу к морю. Только один из эльфов смог удержаться, вцепившись в близкое дерево.

— А теперь — порошок водяным оказался, — недоуменно сказал Слав.

— Стихийный порошок. Усиливает то, что сквозь него проходит, — Цика говорила не поворачивая головы, приближаясь к оставшемуся эльфу, — Этого живьем брать. Пригодится.

Взять эльфа живьем под силу не каждому. Это как повезет. Эльфы знают, что всегда успеют против человека, и бравируют этим. До последнего момента недвижимыми остаются. Человека легко прочитать и предупредить его действия. А огр — не враг, он союзник. На него вообще внимания обращать не надо — не будет людям помогать.

Огр начал первым — швырнул палку, что в руках держал, в лицо эльфу. Эльф еле успел увернуться — не ожидал от огра такого — и выпустил людей из поля зрения. Девушка бросилась плашмя на землю, сбивая эльфа ногами, а мужчина попытался навалиться сверху. Не успел — эльф откатился.

Цика подхватила палку, что бросил Кхни, и ударила со всего размаха, через Слава, стремясь зацепить эльфа. Мимо. Эльф ушел легко, но тут же был вынужден уворачиваться от мощных ударов тяжелых кулаков Кхни, а потом ударил сам — по колену огра. В этот момент Цика и приложила эльфа шестом по затылку.

Эльф рухнул. Кхни тоже не остался стоять — сел, потирая болезненный ушиб.

— Живой хоть? — спросил Слав.

— У них черепа крепкие, выдержит, — Цика тяжело дышала, — давай, Слав, вяжи. Только крепко.

Развязался, зараза. И ножик вытащил. Где он его держал, где? Не справится Слав, в эльфе ненависть силы умножает. Куда он рвется-то? К ней что ли? Цика лихорадочно думала, не зная, что предпринять. Слав изо всех сил удерживал за руки бьющегося эльфа, который полз к Цике, размахивая ножом. В неверном свете лун Цика видела кровь на лице и одежде Слава и ничего не могла сделать — не было сил даже шевельнуться.

Оставалась надежда на Кхни, но тот громко храпел во сне. Он спал! Ничего себе! Точно без магии не обошлось. Не проверили, идиоты. Цика смотрела на усилия Слава и могла лишь подбадривать его про себя: «Ну, миленький! Ну, удержи ты этого эльфа окаянного! Не дай нам всем погибнуть так глупо!»

Эльф, чувствуя, что до Цики так просто не добраться, решил избавиться от того, кто ему мешал. Он извернулся и всадил нож в плечо Слава. И еще раз — в грудь. Мужчина заорал, сжал ладонь эльфа на рукоятке и развернулся, выламывая тому руку и прижимая к земле своим весом.

Хрустнула кость, и эльф потерял сознание от боли.

Цика и Кхни тут же освободились от магического влияния. Цика вскочила на ноги и бросилась к Славу, по пути пнув огра, чтоб просыпался.

Надо хоть как-то помочь. Может, еще спасем. Вдруг, как не попал эльф. Цика обманывала саму себя. Уж в чем — в чем, а в ранах она разбиралась. С такой не живут долго. Кхни подошел к Цике и положил ей руку на голову.

— Еще один, — сожалея, сказал он.

Цика не обратила внимания на огра. Она смотрела на Слава. Ей хотелось плакать, но всё равно она сдерживала себя.

— Как ты услышал, что эльф развязался? — Цика спрашивала всякую чепуху, лишь бы не думать, что человек, спасший ее, вот прям сейчас умрет.

— Не действует… На меня… Да всё равно — поздно проснулся… — Слав говорил каким-то свистящим шепотом, а на губах лопались пузырьки крови, — Задел, проклятый… Больно…

— Не умирай, миленький! Ну, пожалуйста! Помоги ему, Кхни! Что ты стоишь, как пень?! Он же умрет! — голос Цики дрожал и прерывался.

Кхни медленно повернул к ней голову и сказал неопределенным тоном:

— Порошок. Может, получится.

Надежда моментально высушила слезы. Цика, ничуть не сомневаясь в действенности данного рецепта, достала шкатулку, набрала порошка в горсть, кивнула огру, чтоб убрал одежду от ран, и чуть сыпанула прямо в кровавую струю. Кровь свернулась мгновенно. Обрадованная, Цика растерла порошок по всему телу Слава, приговаривая:

— Терпи, терпи. Сейчас всё пройдет.

Слав чуть постанывал под ее руками. Заживало прямо на глазах, и это весьма радовало Цику — она даже улыбнулась.

— Вот, — удовлетворенно и ласково сказала она, — словно новенький. Посидим немного и пойдем. А этого всё равно с собой взять придется. Мертвый эльф — что сигнал своим.

Цика ввалилась в ближайшую же караульную башню, протянула депешу стражнику и устало уселась на каменную скамью. Кхни вволок связанного эльфа и поставил его посередине караульного помещения. Слав скромно встал у двери.

Стражник с депешей куда-то быстро побежал — Цику это не волновало совершенно. Она пыталась вспомнить — что надо еще сделать. Ах, да, пленного допросить.

Стражники с уважением смотрели на пришедших — пленение эльфа — неслыханное дело. Расступились, встали в кружок и приготовились наслаждаться.

— Вы зачем преследовали нас? Зачем хотели убить? Почему именно нас? — спросила Цика.

Пленный молчал. Сразу было видно, что он и рта не раскроет, хоть что с ним делай.

— Ладно, тогда о другом. Слав, дай-ка шкатулку.

Слав достал шкатулку из мешка и протянул Цике. Она открыла ее и показала на надпись внутри:

— Прочти. Это всё, что я прошу, — Цика устало посмотрела на пленника, — Уйдешь. Ты мое слово знаешь.

Пленный эльф скривил губы, подумал и выплюнул слова:

«По слову Предвечного Эльфа. Будет так, как сказал он. Сможет лишь один из людей. И закончится война.»

— И что это значит? — удивилась Цика.

— Пророчество. Нет места эльфам и людям на одной земле. Да только то странно, что к вам шкатулка эта попала. Будто сам Вечный Эльф вам ее подсунул, вместе с содержимым и кораблем. Будто он сам хочет, чтоб убили его. И мы считаем, что только ты на это способна. Потому и пытаемся тебя задержать или убить, да всё напрасно, — эльф скривил губы в усмешке, — Что ж, иди, спасай свой мир. Да только всё равно мы сильнее…

Цика неторопливо срезала с пленника веревки, отворила дверь и пинком вытолкнула его на знойную улицу.

— Иди. Успеешь от людей убежать — жив будешь. Только помни — они против вас злые.

Эльф рванул прочь, чуть не столкнувшись с вернувшимся стражником.

Стражник поклонился Цике и хрипло сказал, будто сам удивляясь своим словам:

— Правитель просит вас разделить с ним трапезу. В качестве оплаты он предоставит вам жилье и золото. После разговора с вами, — наморщил лоб, пытаясь сообразить — всё ли правильно сказал, кивнул сам себе и выдохнул.

— Тогда веди. С правителями я еще не встречалась…

Домик был каменный, оштукатуренный и побеленный. Странный для Цики, выросшей среди дерева. Мебель в нем, правда, деревянной была. Простая: стол, две лавки, полати. Печки нет.

— Как же они готовят? — удивилась девушка.

— Готовка — женское дело, — Кхни подмигнул Славу.

— Вон, во дворе кострище с решеткой над ней. Небось — там, — мужчина сжалился над Цикой.

— Тогда живем, — обрадовалась Цика, — только еды прикупить и всё.

— Давай завтра, а? Дело к вечеру, да и после трапезы у правителя есть совершенно не хочется. Хочется лечь — полежать, — Кхни тут же прилег прямо на траве у дома.

— Лежи, лежи. Ленивец, — улыбнулась Цика, — а я в дом пойду — всё равно прибраться там надо.

Слав не стал ложиться. Он зашел в беседку, увитую каким-то растением с широкими ярко-зелеными листьями, и сел, прислонившись спиной к решетчатой стене. Ветерок свободно пронизывал беседку, шевеля листья, навевая прохладу. Было хорошо и радостно ничего не делать, смотреть на синее небо, ненатурально яркую листву и думать о Цике…

— Знаешь, Слав, ты мне нравишься, — прервал молчание Кхни, — Правильно она тебя выбрала. И пойдем-ка в дом — там много прибираться не надо.

Огр встал с травы, встопорщил шерсть, стряхивая соринки, и неспешно пошел. Вслед за ним и Слав выбрался из беседки, осмотрелся — всё же им тут жить — и заметил в дальнем углу двора какие-то цветы. «Сорву-ка штуки три для Цики, — подумал Слав, — вдруг ей понравится».

Ещё никто и никогда не дарил Цике цветов…

Огр и человек сидели за столом и неспешно разговаривали. Работа сделана и оплачена по совести — можно и отдохнуть. А что Цика с утра где-то бродит, так она всегда такая — неугомонная.

Дверь распахнулась, и Цика вошла. Молча, без обычных шуточек и ядовитых замечаний.

— Ты чего такая? — Кхни всегда был внимателен к малейшим изменением настроения девушки.

— На базаре была, — коротко сказала Цика и поджала губы.

— Купила что-нибудь? — Слав не замечал, что Цика о чем-то думает.

— С торговцами разговаривала.

— О чем?

— О словах эльфа.

— Что-то серьезное?

— А ты думал! — Цика неожиданно ударила ладонью по столешнице и уселась на лавку, — Исполнять пророчество надо…

Она зажмурилась, и из углов глаз выкатились слезинки. Капнули обжигающе Славу на руку. А потом Цика вскочила, уперлась руками в стол, наклонила голову и заговорила срывающимся голосом:

— Хуже нет этого! Не хочу идти, а заставляет что-то! Там и жизни-то нет. За что мне такое — вопреки желания своего поступать?! Все меня используют, сама ничего не могу сделать! Ну почему так?! Люди отговаривают, а что-то внутри сидит и подсказывает — «сделай наоборот». Ненавижу это в себе, ненавижу!

Цика рухнула на стол и затряслась в беззвучных рыданиях. Слав, совершенно изумленный, погладил ее по голове, а потом по плечам.

— Прости меня, Слав. Прости дуру этакую. Ты самый лучший. Ты меня понимаешь. Я поплачу, а потом опять прежней стану, — Цика попыталась улыбнуться.

Кхни аккуратно приподнял Цику, ткнул Слава локтем в бок, потом пошептал девушке на ухо. Цика, засмущавшись невесть чего, взяла ладони Слава в свои. А потом чуть потянула его к себе.

Огр смотрел на двух людей, как смотрит старший брат на младших, любя и гордясь ими. Может быть, они будут счастливы, и им будет наплевать на этот сволочной мир. И Цика спасет его, а Слав поможет. И кому-то станет хорошо…

Они стояли, обнявшись, не в силах разжать руки и расстаться.

— Не отпущу тебя, — горячечно бормотал Слав, — останься, Цика.

— Я приду, ты знаешь. Приду. Вернусь к тебе. Я всегда возвращаюсь…

 

12. Сила побеждать

Жарко… Ой, сил нет совсем. Врали, поди, про воду-то. Где ж ей тут быть. А ведь сама пошла сюда — не гнал никто. Отговаривали. Урок будет — не всегда поперек слов чужих поступай. Хорошо, хоть, одежду надела, что советовали, а то бы совсем пропала. А эта свободна, всё тело ветерком обдувается и — терпимо.

Как они направление-то держат, купцы эти? Ну, не вижу я их меток, хоть убей. Только солнце путь кажет. Безумное, белое, огромное солнце, чтоб ему пусту быть. Ой, нельзя так говорить, нельзя. Солнышко, оно жизнь приносит. Ругать его — всему миру вредить… Да только облачко бы хоть какое, чтоб унять пламень небесный, о тучке и не прошу.

Воздух струится, что твоя вода, и всякую гадость норовит подсунуть пред очи. То озера, то дворцы высоченные. Сделаешь шаг — и исчезают они, песками обращаясь. Смеются духи пустыни, злобствуют. Не сломить им меня. Не через такое проходила.

Третий день в пути. Третий, точно. А торговцы говорили, что как третье утро настанет — увижу колодец. Врали. Полдень уже. Иль заплутала я? Ну, нет, не дождутся…

Цика сделала несколько неловких шагов, взобралась на гребень дюны, опираясь на длинную палку, песок ушел из-под ноги, и она шлепнулась, приложившись животом. Оперлась руками и устало приподняла голову.

В низине что-то зеленело. И несколько полуразрушенных строений глядели на Цику темными провалами дверей.

— Оно, — выговорила Цика, отирая губы от песка, — сейчас водички попьем.

Девушка перевалила через край, повернулась ногами вперед и съехала по склону. Внизу с трудом поднялась и пошагала к манящей зелени, тяжело опираясь на палку. Идти было недалеко. Но чем ближе Цика подходила, тем меньше становились зеленые деревья, превратившись в невзрачные кустики, когда она приблизилась вплотную к ним. Строения же, напротив, делались всё больше и больше, вблизи оказавшись грудами камней, обрушившихся со скалы. Только темные провалы остались тем, чем казались вначале — проходами, но не в брошенные дома, а в пещеры.

— Вот так оно всё. Не является тем, чем кажется. Хорошо, хоть вода есть. Без нее и эти кустики не выросли бы, — Цика легонько дотронулась до жестких, покрытых щетинками листочков. Вздохнула и огляделась в поисках колодца.

Крышка из каменного дерева оказалась почти полностью присыпана песком — только кончик ее выглядывал. Цика смахнула песок, просунула свою палку в кольцо на ней, уперла дальний конец в землю и навалилась на ближний, поднимая его. Крышка сдвинулась. Еще несколько раз проделав подобное, Цика освободила отверстие колодца настолько, что туда могло пролезть кожаное ведро, непонятно как уцелевшее в этом запустении.

Следовало передохнуть. Сил не было даже отойти в тень от камней, и Цика уселась прямо на обжигающий песок. Странный песок. Белый какой-то. И не шуршит, а скрипит. Цика набрала его в горсть и поднесла к воспаленным глазам. Вгляделась и, вздрогнув, отшвырнула от себя. Потом принялась тереть ладони друг от друга, словно очищая, и вытирать о свой, уже не такой белый, как прежде, балахон.

— Кости, будь они неладны, — бормотала она, — как на скелете в могиле сижу. Поскорей сделать дело и мотать отсюда. Поверила в легенду эту. Как безумие напало — идти мир спасать. Дескать, убьешь Вечного Эльфа — и покончено с эльфами будет. Враз они силы потеряют, не будут людей мучить да убивать… Сказка, одним словом. Вот интересно, чьи кости-то? Тех кто прежде пытался Вечного убить? — Цику передернуло.

Чуть успокоившись, она подцепила ведро крюком на длинной веревке и стала не спеша опускать его в колодец. Пить хотелось жутко — запас она докончила еще вчера. А еще обратный путь. Не наберет воды — не дойдет до стоянки.

Веревка в ее руках обмякла — значит, добралась-таки до воды. Чуть подождала, чтобы дать ведру наполниться, и потянула вверх.

Тяжело идет. Будто и не вода это. Цика всё дальше отклонялась назад, чтобы не дать веревке выскользнуть из рук. Не будь такой упрямой, давно отпустила бы. Ясно, что не вода. Но вот что?

Девушка сначала села на песок, потом легла спиной. Сил хватало только на то, чтобы удерживать веревку, но не поднимать ведро вверх. Зацепив ногой, Цика прижала веревку к краю колодца, чтобы дать натруженным рукам отдохнуть. Из закушенной губы капала кровь, оставляя пятна на одежде, но не было сил даже утереться.

— Я тебя достану. Сейчас отдохну и достану, — Цика была слишком раздражена, чтобы поступать разумно.

Она перехватила веревку руками, согнула ноги в коленях, упершись ногами в каменный бортик колодца, и выпрямила их. Прижала ступней веревку, опять согнула ноги, проехавшись на спине по песку и перебирая веревку руками. И опять распрямилась.

И так раз за разом, пока ведро не показалось у самого края. Цика, напряженно дыша, всё же выговорила злорадно:

— Ну, вот. Оказывается я сильнее.

Встала, пошатываясь, выволокла ведро наружу и поставила на песок. Отдышалась, а потом заглянула — что же она такое достала.

Черная непрозрачная жидкость тягуче колыхалась на дне. Надо же. Всё, как говорили. Цика припомнила слова торговцев: «…Проклято то место. Всякий, кто достигает его — умирает. Есть там колодец, а в нем — черная вода забвения. И живет в том месте зло предвечное…» Разум вычленил из слов только то, что там есть вода, а что она не такая — благополучно прошло мимо нее. Ясно, что без надобности такое пить не будешь. Теперь бы еще со злом этим определиться. Может, они Эльфа так называли? Надо идти.

Мучимая жаждой, Цика заковыляла к ближней пещере.

Спускаться оказалось не так сложно, как она предполагала. Через некоторое время девушка даже лампу погасила — стены стали светиться. Без магии не обошлось, явно. Если этот Вечный Эльф сильный маг, ей против него не выстоять. Ой, зря пошла. Не справится. Не поможет она людям против эльфов выстоять, а только пропадет ни за что. И будет судьба у нас хуже, чем у скотины безмолвной…

Наклонный коридор постепенно выровнялся, потолок ушел вверх и скрылся во тьме. Сам коридор расширился. Становилось светлее. Судя по всему, Цика приближалась. Но вот к чему? Дойдет — узнает.

Коридор закончился, выведя девушку в просторный подземный зал. Она остановилась у самого выхода и внимательно осмотрелась, насколько позволил режущий глаза свет. Каменные стены и пол. Никаких ковров или мебели. Только посередине — зеленое резное деревянное кресло.

И хозяин.

Вот он. Сидит. Вроде, эльф. Но чем-то отличается от привычного облика. А эльфов она перевидала немало — вплоть до тесного общения. Или уши у него длиннее? Или глаза больше? Или сам выше? Что-то неуловимо чужое в его облике. Не объяснить словами. Будто знает он всё про всех. Волосы седые, глаза старые, уставшие, многомудрые, а на лице — ни морщинки. Интересно, а говорит он как? Общий знает ли?

— Ты пришла убить меня, девочка?

Сердце Цики отозвалось болью на этот тихий проникновенный молодой голос.

— Раз ты знаешь это, скажи — зачем.

— Знаю. Но хочешь ли ты знать истину?

— Все считают, что твои слова — ложь. Ты способен заморочить любого. Но я буду слушать. Говори.

— Что у тебя в руке?

— Это — гунь. Шест по-вашему.

— Оружие? Ты видела тела и скелеты тех, кто пришел сюда с оружием?

— Там только пыль. Кости давно рассыпались в прах, смешавшись с песком. Как видно, посетители в последний раз были у тебя весьма давно.

— Странно, что ты смогла войти. Тут нет места оружию.

— Оружием может быть что угодно. А металла на мне и со мной нет — если ты про это. То, что ты скажешь, важно для меня. Я хочу понять.

Эльф прикрыл глаза и расслабленно откинулся на спинку кресла. Цика ждала. Холод подземелья уже проник под легкую ткань ее одеяния, и мелкая противная дрожь, начавшись в животе, захватывала ее всё больше. Она крепче сжала шест и стиснула зубы.

— Тебе не хватает решимости убить безоружного старика. Что ж, другие, что приходили прежде, не мучались угрызениями совести. Сказано — убей, значит, надо убить. И гибли от своего же оружия. Это единственное заклинание, подвластное мне, но самое действенное, — эльф усмехнулся, — Только люди приходят сюда. Ибо то, что сотворил я, всего больнее ударило именно по ним.

Цика подняла голову и исподлобья глянула на эльфа.

— Не тяни. Мне холодно.

Эльф поморщился, достал из-за спины какую-то хламиду и швырнул девушке. Она быстро напялила ее и опять уткнула взгляд в каменный пол, лишь бы не встретиться с черными глазами эльфа.

— С той поры прошло сто двадцать лет. Ты скажешь, что даже эльфы не живут столько — и будешь права. Но только эти эльфы, те, что рядом с вами. Раньше было не так. И я последний из долгоживущих. Последний… Как нам жилось тогда! Мы были спокойны и радостны. Ничто не омрачало течение жизни. Все жили в мире. И эльфы, и люди, и прочие…

Эта старческая манера разговора, когда постоянно отвлекаются на самые незначительные подробности, уходя от главного, и вспоминают их, сожалея о прошлом. О том, как было хорошо и как стало плохо. И что надо было сделать тогда, и что сделать не смогли, виня во всем других, уже умерших. Тех, кто не может ответить… В Цике поднималась злоба.

— Так что же ты сделал? А?

Эльф прервал воспоминания.

— Сделал. Да, сделал. Я разрушил всё это. Так было надо, — в голосе старика послышалась горечь.

…Огневиками их назвали потому, что выходили они из огня. Не того, что может зажечь любой, а из того, негасимого, что бьет из земли в некоторых местах. Огнепоклонники, которые поклонялись этому огню, приняли их как богов и были тут же убиты ими. Огневикам была нужна наша земля, и они неторопливо шли вперед, тщательно зачищая территорию, освобождая ее от всех разумных. Пока это происходило в малонаселенной земле, никто из владык и не думал вмешиваться.

Но огневиков становилось всё больше. Они распространялись всё дальше — как смертельная опухоль на теле земли, как лесной пожар. Первыми поднялись на борьбу с ними люди. Те, кто не хотел за просто так отдавать свою жизнь. Но попробуй залить лесной пожар из ковшика. Вот чем были усилия этих людей по сравнению с нашествием огневиков.

Объединить людей для противостояния врагу не мог никто. Да и мало их было — тех, кто мог держать оружие в руках. Только высокородные бессмертные эльфы имели всё, чтобы противостоять огневикам, — и заговоренное оружие, и многочисленные рати обученных бойцов. Не имели они одного — желания сражаться.

Ты знаешь, что только оно придает силы воину. Только оно заставляет выкладываться из последних сил, чтобы добиться победы. Только сверхусилия каждого поодиночке и всех вместе дают победу.

Эльфы были обречены. Так же, как все остальные на земле. Но они не понимали этого. Не хотели понимать. Не верили в свою близкую смерть. Ну, как же — они исключение среди всех. Что может поколебать тысячелетний порядок?

А я — понимал. Знал, чем грозит нашествие огневиков. Предвидел будущее. Но никого не мог убедить в своей правоте. Тем временем огневики вошли в наш Лес. Смерть эльфов стала привычным делом. Но и тогда никто не подумал организовать отпор. Эльфов убивали поодиночке, а соседи ждали, когда и к ним придут враги, чтобы так же погибнуть во славе на пороге своего дома.

Что было делать мне? Как спасти мир? И я придумал. Надо было заставить эльфов сопротивляться. Надо было дать им ту силу, что ведет в бой. Я и дал ее! Не спрашивай — как. Я отвечу, но что тебе до высшей магии? К тому же, совершив обряд, я почти утратил ее и не смогу повторить. А ты — тем более.

Эльфы стали другими. Не утратив своих умений, они стали способны на сверхусилия ради абстрактной цели — победы над огневиками. Единственное, чего лишились они, было бессмертие. Но это я понял много позже.

Сразу нашлись вожди, что повели воинов на битву. И была битва! И пали многие! Но огневиков уничтожили полностью, а вечный огонь наши маги загасили и засыпали скалами, чтоб больше не могли враги проникнуть к нам. Оставшиеся в живых вернулись домой…

Я был доволен. Я был счастлив. Спасение мира удалось. Но потом…

Цика прервала Вечного:

— Я сама расскажу. Эльфы, утратившие бессмертие, стали множиться. Их становилось всё больше. Сила, что ведет в бой, никуда не делась от них. И она заставила эльфов начать завоевание. Против людей пошли они, побеждая. Да, ты сохранил своих. Но ведь они уже не те, что были раньше. Что будет, когда они очистят землю от людей? За кого тогда примутся они? Друг за друга? А как быть нам, людям?! Мы не хотим умирать! Ты, мерзкий старикашка, не думающий о том, как твои поступки отразятся на будущем! Ответь! Как спастись нам? Кто сможет это?

— Тебе и спасать.

— Мне?! Ну, спасибо тебе, добрый человек! Или как вас там, эльфов, кличут. За что ж мне такое? Зла никому не желала, а если делала, так они первыми начинали.

— Сила в тебе есть. Та самая, что я в свой народ вкладывал. Она у тебя природная.

— Да что ты в этом понимаешь! Сидишь в своей пещере — света белого не видишь. Твои эльфы весь мир почти покорили — всё в их власти. Людей за так стреляют, словно те звери лесные. А зверей, напротив, — берегут. Иль сможешь вернуть эльфов в прежнее естество? Ну, давай. Люди злыми стали — враз их под корень изведут.

— Что дал, того обратно не взять.

— Так что же пустое говоришь?.. — Цика споткнулась на слове и сморщилась, будто заболело что-то внутри. А, может, и правда, заболело. — Зря шла. И убивать тебя ни к чему — не исправить стародавнего, да и пользы от тебя никакой не будет, коли в мир выведу… Ты же мудрый. За тысячи лет всякого повидал. Дай совет — что делать мне.

Эльф недовольно помотал головой и обличающим тоном сказал:

— Все вы, женщины, такие. Никогда до конца не дослушаете и сразу ругаться.

— Я ругалась?? Это ты называешь — ругаться?! Если б ты слышал, как я ругаюсь, твои уши сначала в человеческие бы превратились, а потом совсем на нет сошли. Это я-то ругаюсь! — возмущенно проговорила Цика и отвернулась от эльфа.

— Дослушай! — эльф повысил голос. Видимо, девушка его вконец допекла.

— Молчу, молчу, — пробурчала Цика в сторону и с вызовом уставилась на эльфа.

— Знаешь, что это за место? Одно из тех, откуда выходили огневики…

— Ты хочешь опять выпустить их? — страх был в голосе Цики, — Только попробуй. Ты умрешь первым.

— Нет. Это просто ворота в другие миры, сквозь которые можно проходить куда угодно. За сто лет я смог изучить их. Настроить на любой мир и дорога открыта.

— И кто выйдет оттуда? — голос Цики дрогнул, когда она поняла иную возможность, — Или кто пойдет туда?

— Ты решишь это. Ты сможешь.

Цика стояла и молчала. Думала. Ну, почему она должна решать? И кто поверит ей? Эльфы не уйдут, это ясно. Людям идти. В чужой незнакомый мир. Начинать всё сначала. А ведь многие не уйдут, останутся. Кое-кто из людей прижился среди эльфов. Ну, и пёс с ними. Без них обойдемся.

— Открой ворота, я посмотрю, — тихо сказала она., — и одна просьба. Для меня. Лично. Мы уйдем в тот мир. Все, кто захочет, принуждать не буду. Так вот. Я не могу стать матерью, — старинная боль прорвалась в ее голосе, — Сделай так, чтобы у меня были дети. Сделаешь? — и подняла на эльфа глаза, в которых копилась влага…

Рожать было больно. Ох, как больно.

Цика не сдерживалась, причитала. Рага что-то бормотала, но что — разум, затуманенный болью, не воспринимал. Первые роды в новом мире. Как пройдут они — так и жить людям. Опять схватки… А потом освобождение.

Рага приняла младенчика, перерезала пуповину, привычно хлопнула мальца по попке. Тот заверещал, как следует. Подала матери. Цика приложила его к груди. Младенец почмокал и затих.

— Пойду отцу покажу, — довольно буркнула Рага, — мальчик у тебя. Хороший.

И непривычно улыбнулась, разгоняя морщины.

Как передать счастье Цики? Её, личное, счастье. Которое заполняет тебя всю? Нет слов таких. Только переживший подобное способен на понимание.

Цика выползла из землянки, где лежала. Ей было плевать, что мир, в котором им предстояло жить, не так хорош, как казалось с той стороны врат. Всё образуется. Они выживут. Вот он — знак.

Цика неловко встала, перебирая руками по стволу хлипкой березки. Оперлась на нее, подняла голову к небу и заговорила:

— Если ты смотришь на меня, знай, — я получила то, что хотела. А большего и не надо, — засмеялась радостно, — У меня мальчик, ты видишь? Мальчик!

И заорала во всю силу легких:

— Ма-а-а-альчи-и-и-ик!!!