1. Тсаворит

Странно. Я всё же вернулся на Тсаворит. В то место, где родился.

Глеб Сергеевич подозвал, осмотрел меня с головы до ног, особо пристально глянул на разбитые кроссовки и, словно о чем-то сожалея, сказал:

— Сбегай домой. Жду завтра утром, — и отвернулся, не желая продолжать разговор.

Ему даже «спасибо» в ответ не скажешь: раскричится, развозмущается, что, дескать, его от работы отрываю, срываю производственный процесс, графики, сроки поставки и так далее, и так далее…

Не любит одолжения делать. Хотя, я его и не просил. Так, упомянул пару раз, что вот в том лесочке грибы собирал, а этой дорогой в школу бегал.

До сих пор не пойму — почему родители меня в традиционную школу отправили. Большинство учится виртуально, целыми днями просиживая за вирт-экранами. И экзамены так же сдает — по сети. Живых людей совсем не видят. Может, оно и правильно — пойдут на работу, а там, кроме обслуживающих роботов, никого и нет. К одиночеству надо заранее привыкать.

Учителем у нас был Виктор Степаныч — руководитель биологической миссии. Он это учительствование в качестве общественной нагрузки взял. Можно было выбирать, чем в свободное время заниматься: расчисткой территории, уборкой мусора, строительством жилых домиков. А он с нами возился. Наверно, ему это нравилось — попробуй, справься с оравой шебутных школьников, которых ненормальные родители в живую школу отправили, — если нет желания этим заниматься.

Хотя «орава» — это я немного преувеличил. Нас всего шестеро было в классе… Да что вспоминать! Мало ли с чем в жизни сталкивался. Интернат, подготовительное отделение, потом университет удаленного доступа — это чтобы подрабатывать можно было, опять же виртуально. Закончил и уж год как работаю, занимаюсь монтажом реперных станций.

Люди до сих пор продолжают пользоваться старинными способами перемещения в пространстве. Я имею в виду — по реперным точкам. Медленно: сначала нужно взлететь с планеты тем или иным способом и достичь точки. Перейти по сети в ту, которая наиболее близка к месту назначения. Возможно, по дороге сделать пересадку. Выйти, сориентироваться, опуститься на поверхность, пройти многочисленные терминалы… Морока. Единственное преимущество — остаешься в своем теле. Хотя на некоторых планетах это, скорее, существенный недостаток.

Только туристы в такие места не летают. Разве что экстремалы. А обычным подавай планеты земного типа с комфортными условиями существования: Брисс, Эльвиру, Гессонит, Фэйхо, Сибу, Зельде. Правда, две последние — планеты-заповедники, но и туда ушлые отдыхающие умудряются попадать. На Криогене слишком холодно для человека, на Иолите — жарко, а Петерсит — правительственная планета со всеми вытекающими запретами на свободное посещение.

Теперь и Тсаворит хотят включить в кольцо большого туризма. Для этого мы и ставим на поверхности реперный маяк. Полезное занятие для экономики развивающегося мира. Отвратное для меня.

Двор, как двор. Таких тысячи — и все одинаковые, потому что создавались по типовому проекту. Индивидуальное проектирование на колонизируемых планетах — непозволительная роскошь. Жители окрестных домов потом сами в свободное время что-нибудь изменят.

Я родился уже здесь, и для меня двор был чем-то привычным, стабильным, раз и навсегда созданным специально для меня. В первую очередь мне хотелось посмотреть на него. Здесь свернем, по привычной петляющей между стволов тропинке срежем путь, перейдем дорогу, вот уже виден мой дом, обогнем его и…

Да, это мой двор. Навигатор не ошибается. Но я-то его помнил совсем другим! Ладно, он стал меньше — это я вырос. Но тут было другое. Он просматривался насквозь!

Не знаю, почему все так стремятся вернуться туда, где провели детство. Восторгаются, умиляются, от радости слезы льют, стоит ступить на родную планету, а чем паче попасть в родной город, на родную улицу.

А мне больно. Будто украли у меня что-то невидимое, но существенное. Без которого прожить, в общем, можно, но не хочется. Всё меняется: и люди, и город, и дома, и даже буйная зелень Тсаворита, которую никогда не могли усмирить и загнать в те места, где она угодна людям. Теперь это получилось.

Какую цену заплатили люди, чтобы лишиться привычного окружения? И главное — зачем?

Как можно почти полностью вырубить кусты, которые за ночь вырастают до полуметра? Раньше, чтобы сдержать их, роботам-ландшафтникам приходилось каждое утро срезать новые зеленые побеги. А те упрямо уворачивались, прятались, чтоб потом исподтишка хлестнуть по лакированному корпусу, оставляя на нем едкие хризолитовые потеки. Роботы возвращались словно с полей сражения — в камуфляже и с вмятинами на корпусах.

Людей кусты боялись: пугливо сворачивали побеги или прятали их за толстые стебли. Зато изумрудные белки, осуждающе цокая друг на друга, хватали предложенные орехи, забирались повыше и кидались скорлупками.

Ни кустов, ни белок. Остались высоченные прямые стволы демантоидовых лип, непонятно как выросших за то время, что меня здесь не было. Тропинки, когда-то пробитые нами прямо по траве, были выпрямлены, расширены и засыпаны песком. Невысокие оградки, через которые мы перелезали, чтобы попасть на тропу, убрали. Ни укромных уголков, ни схронов. Стерильность. Издевательство над природой.

Пока я привыкал к неправильности, что стояла перед глазами, и тупо рассматривал ее, в ближнем доме хлопнула дверь, и кто-то вышел. Хотя, почему — кто-то? На пороге стоял никто иной, как Пашка. Он еще не видел меня: держа в руке пульт и управляя подъемником, медленно вывозил из гаража какой-то агрегат под чехлом.

Со спины Паша выглядел вполне прилично: загорелая шея, спортивный, подтянутый. Надо полагать, успешный в жизни. Интересно, помнит ли старых друзей?

Я подобрал с земли камешек и легонько кинул так, чтобы попасть рядом с Пашкиной ногой. Он вздрогнул, медленно отодвинул ногу и как-то даже присел. Испугался, что ли?

— Пашка! Привет! — крикнул я и поднял руку, будто кругом стояла толпа, и он меня может не заметить.

— О! Илюха! Ты как здесь?! — откликнулся Павел, поворачиваясь. Нисколько не удивленный, словно мы с ним вчера расстались.

— Да вот, реперный маяк ставим. А у вас как?

Пашка неопределенно дернул головой:

— Да всё по-прежнему. Жизнь на месте не стоит. Ты сам рассказывай. Мне на работу бежать, а тут одно дело доделать надо.

Он повернулся к полностью выползшему из гаража агрегату, стащил чехол, аккуратно свернул его и задал подъемнику курс на помойку. Упер руки в бока и удовлетворенно покивал, как человек, хорошо выполнивший давно откладываемую работу. Всё бы ничего, но выкинуть он собирался легковой скутер-внеатмосферник в довольно приличном состоянии.

Я дернул его за рукав, и Пашка повернулся, автоматически остановив подъемник.

— Ты чего это? — с нажимом спросил я.

— Мусор выбрасываю.

— Какой же это мусор? — удивился я. — Это же машина.

— Для тебя машина, а для меня — мусор, — Пашка даже рукой махнул с досады. — Отец с этим хламом до самого конца возился. Телепортатор в гараже изобретал! Физик-любитель, понимаешь! Я его, можно сказать, совсем не видел. И всё из-за этой рухляди.

Паша пнул скутер, отчего тот помигал габаритами и опять затих.

— Он же в рабочем состоянии.

— Не скажи. На нем только наземный движок стоит, а пространственный отец снял. Да даже если обратно поставить, всё равно давление не держит, чтоб за атмосферу выходить, я проверил. Корпус — решето. К тому же, отец там такого намудрил… Чтобы нормально ездить, нужно всю начинку выковыривать и новую ставить. Оно мне надо?

— Когда-то это была машина… — я провел ладонью по прохладному крылу. Чисто: пылеотталкивающее покрытие еще не потеряло своих свойств.

— Хочешь — бери! — Пашка радостно хлопнул меня по плечу. — Заказ на утилизацию я отменю… Ладно, побежал. Вечером встретимся. Держи пульт, — и подмигнул.

Паша забежал в гараж и через несколько секунд вылетел оттуда на современном внеатмосфернике. Покачал стреловидным корпусом, прощаясь, и взмыл в небо. Только я его и видел.

Никого. Лишь подъемник рядом со мной недовольно урчал двигателем.

Я забрался в скутер и опустил дверь, отгораживаясь от естественных звуков и запахов начинающегося солнечно-зеленого дня.

Интересно, что же Пашкин отец сделал с машиной? Я пощелкал тумблерами на рабочей панели, включая внешние динамики, климат-контроль и дисплей управления. Прокрутил память назад. Высветились координаты конечной точки, введенные последними. Мне эти цифры ничего не сказали. Пришлось лезть за карманным информаторием и делать запрос, чтоб перевел эти цифры в удобочитаемый вид. Пятьдесят четыре миллиона километров над плоскостью эклиптики нашего светила. Три световые минуты. Но никаких объектов там нет — ни станций, ни естественных спутников. Испытание? Скорей всего. Пашка что-то там про телепортацию говорил.

Да не бывает ее. Кто бы ни открыл — мгновенно бы по Галактике разнеслось. Наверняка, испытание неудачным было. Жаль, конечно. Зато можно попробовать безбоязненно что-нибудь понажимать — скутер же теперь мой, что хочу, то и делаю.

Ткнув наудачу в сенсоры, я выбрал режим ввода кистевым манипулятором и углубился в изучение системы управления скутером. Это просто, хоть и занудно: жми на каждую иконку и читай что написано. Лишь бы случайно не катапультироваться. Скажем, что может случиться, если нажать на «Ориентацию в пространстве»? Страшного — ничего.

Высветилась условная карта Галактики с призывно-вопрошающей надписью: «Задать координаты?». Я милостиво согласился, что вызвало новый водопад вопросов и предложений от последовательно навязчивой программы.

Задавать координаты можно было множеством способов: относительно центра Галактики, относительно произвольно взятой точки — список звезд прилагался, относительно исходного положения. Надо было указать свое местонахождение в выбранной системе координат и пункт назначение в ней же. Я читал все эти указания и тихо зверел: более неудобного интерфейса мне видеть не приходилось. Чувствовалось, что работал дилетант, не знакомый со способами ориентирования в космосе, — так извратить простейшую задачу не каждому по силам.

Однако излишняя дотошность позволяла надеяться, что удобный вариант всё же найдется. Ага. Вот и он: «Ввод на заданном расстоянии от отмеченного узла в выбранном направлении». Я отметил скутер как начало координат, узнал в информатории направление и расстояние до Земли — оказалось шестнадцать световых лет — и ввел эти данные на дисплее управления машины.

Э-э-эх! Сейчас прокатимся!

Я хихикнул, потешаясь над собой и своими поступками. Прям, как маленький. Будто мне снова девять лет и я Великий Капитан Вселенной. Сейчас нажму на «Запуск» и игра закончится. Ну…

Не было полета. Ни малейшего перемещения. Да я не особо и верил, что полечу. Но ожидание чуда пропало. Правильно Пашка собирался скутер выкидывать. Пра… Я посмотрел сквозь лобовое стекло и сглотнул.

Что за метаморфозы? Кто-то прочитал мои мысли и решил зло подшутить? Это точное воссоздание места, каким оно было шестнадцать лет назад, или наведенная галлюцинация? Проверить — пара пустяков: выйти наружу и пощупать все эти внезапно возникшие кусты, скамейки, заборчики…

Я понажимал кнопки открывания, подергал ручки — безрезультатно. И, наконец, взглянул на дисплей, благожелательно выдавший информацию: «Пункт назначение достигнут», и, чуть ниже: «Временная блокировки дверей».

Надо же так попасть! В сердцах ударив по дисплею, я включил наземные двигатели. Ну, хоть что-то работает! Съезжу-ка в мастерскую — там дверь вскроют, меня извлекут, может, и возьмут недорого. Помнится, она совсем недалеко была — рядом со школой.

Ручное управление ничем не отличалось от стандартного. Я легко поднял скутер над пыльной дорогой и неспешно поехал в мастерскую. Торопиться не имело смысла: развив над прихотливо извивающейся грунтовой дорогой большую скорость, на одном из поворотов вполне можно было влететь в дерево.

Через десять минут я добрался до мастерской. Ну, разумеется, именно сегодня у них оказался выходной. Возвращаться на монтажную площадку не хотелось: я использовал не больше двух часов из отпущенных мне суток. К тому же, Глеб Сергеевич просто обидится, увидев меня раньше назначенного срока.

Что ж, прокатимся по знакомым местам. Вот школа. Совсем не изменилась. И уроки всё там же идут. Прямо, как у нас — в нашем же классе — и преподают, наверняка, то же самое. Интересно проверить — действительно ли?

Звук свободно слышался внутри скутера. Я поднял машину к раскрытому окну второго этажа и изумленно воззрился на нечто невообразимое с моей точки зрения. Нет, со стороны всё было нормально: учитель вел урок перед шестью учениками. Молодой Виктор Степанович. А перед ним сидели двенадцатилетние оболтусы: Пашка, Лю Вэй, Герман, Лёха, Цинтия и я.

Можно было и не прислушиваться: происшедшее в этот день разом всплыло в голове. Я наблюдал действо со стороны и одновременно по новой проживал его.

Не получилось забыть…

— …Собственно, тсаворит — разновидность граната гроссуляра цвета травы, лесной зелени. По химическому составу — силикат алюминия и кальция. Как вы можете догадаться, как раз преобладание зеленого на нашей планете дало ей такое имя. Отвлечемся от темы. Капитан, давший планетам подобные названия, заслуживает самого пристального внимания. В нашем архиве отсутствуют данные о нем. Одно можно сказать — он был не только знатоком минералогии и драгоценных камней, но и поэтом в душе. Данные им имена удивительно точно соответствуют планетам. Иолит, с великолепными закатами, когда лучи белого солнца преломляются в сине-зеленой полупрозрачной растительности, — удивительная копия интенсивно-голубого кристалла. Петерсит, с громадными пляжами тигровой окраски, — напоминает «тигровый глаз» с шелковистой переливчатостью из волокон крокидолита в оправе из голубого золота океана. Гессонит, чья почва в пору весеннего листопада, покрывается сплошным ковром медово-желтого и оранжевого цветов, не отличить от разновидности граната. Кальцит, планета живых кристаллов и разноцветных туманов — от молочно-белого через желтый и синий до почти черного, — отражает всё многообразие этого минерала…

Учитель перевел дух и Пашка тут же встрял:

— Виктор Степаныч! Вы там везде были, да?

Виктор Степанович устало посмотрел и ответил:

— Нет, Павел. Конечно, нет.

Я пнул Пашку под столом: дескать, не лезь — забыл, что на станции было? Пашка, не будь дурак, ткнул мне в бок твердым кулаком — он каждый день лупит по мешку с песком, насмотрелся видюков. Больно. Я дернулся и зашипел.

Виктор Степаныч сразу на меня взгляд перевел. И выжидательно так спросил:

— Илья, ты что-то хочешь сказать?

Сказать-то мне хотелось. Но вот что? Точнее — как? Цепляясь за ножки стула, словно за соломинку, я поднялся и брякнул:

— Я обязательно стану минералологом и этим, любителем драгоценных камней, вот!

Все как грохнут. Ослы. Мне-то самому понятно, что сказать хотел, а им только дай повод поржать. Мало ли, оговорился человек — всяко бывает. Один только ВикСтеп разобрался:

— Что ж, Илья, хороший выбор. Надеюсь, что осознанный. Тебе же это интересно?

— Интересно… — во рту вдруг пересохло и стало жарковато — климат-контроль, что ли, сломался?

Пашка хихикнул и что-то быстро накарябал на бумажке. И когда я сел, подпихнул ее ко мне поближе. «Красна-девица,» — прочитал я. Ну, Пашка! Получит после уроков. Нашел, над чем смеяться. Любой бы засмущался, если заветную мечту при всех рассказать. А камни я всё равно буду изучать. Буду.

Еще я хочу слетать на другие планеты. Ну, этого-то все хотят. Но у меня — настоящее. А не так — развлечься в каникулы. Вот только какую планету посетить первой? Где достать денег на билет? Или устроиться на корабль стюардом? Коком? Свободным матросом? Возьмут ли — ведь двенадцать всего? Или прибавить себе годика два?..

Так не думают двенадцатилетние мальчики, всю жизнь проведшие под опекой родителей. Отец и мать — защита от тягот мира. Они всё сделают, что ни попросишь. Помогут, когда станет трудно или не захочется чем-нибудь заниматься. Обеспечат необходимым. Позволят излишнюю роскошь. Всё — для единственного дитяти! Нет забот в этом возрасте. Сделал уроки и гуляй. Свобода!

Всё перемешалось у меня в голове. Я — двенадцатилетний, сидящий сейчас на уроке. Я — теперешний, монтажник реперных маяков. Мои мысли и воспоминания о том, каким я был тогда.

Наверняка, стороннему наблюдателю человек, сидящий в скутере и что-то высматривающий в окне школы, показался бы если и не подозрительным, то уж странным — точно. Но никто не окликал меня, не звал служителя порядка. Никому не было до меня дела? Или улицы поселка внезапно опустели?

Заломило в висках от невозможности охватить всё сразу и сосредоточиться.

Надо дистанцироваться от себя-маленького. Понять, что действительно думал тогда, а что пришло позже, но перемешалось, наслоившись на ранние воспоминания.

Нет, я тогда не хотел в космос. Это появилось чуть позже. И связано с одним нехорошим событием в моей жизни. В тот же день, когда вернулся из школы. А ведь я еще погулял. Поговорил с Пашкой. Сбегал с Лю Вэем на карьер, склоны которого быстро зарастали ползучками, а хризопразовые ласточки носились над водой и ныряли в тесные норки.

Я рванул скутер к земле и понесся к своему дому. Успеть бы. Увидеть родителей. И понять — что произошло.

Во дворе стоял сверкающий на солнце космический корабль. Никакой маскировки. Значит, похитители — не профессионалы. Тем трудней найти их. Помнится, они даже не выдвинули ни одного требования. Или мои родители были нужны им в качестве рабочей силы? Источника знаний? Носителей информации?

Охрана около шлюза отсутствовала. Значит, все в доме. Отключили сигнализацию, электричество и навесили экран белого шума. Их не меньше пяти — четверо против отца, один — против матери. И еще руководитель — шестеро.

В этот момент открылась входная дверь, и из дома вышли отец и мать, разрушая мои домыслы. Никто их не сопровождал. Никто не вышел встретить из корабля. Они не были связаны, закованы в наручники, снабжены «воротником смерти». Достаточно спокойно шли к кораблю, переговариваясь. Да, чувствовалась нервозность в их словах и интонациях, но не более того.

Я повернул скутер и неспешно поехал в их сторону.

— …Да, успели. А в следующий раз как? На биостанции тоже люди сидят. Техника тут не поможет. Сегодня — реальный шанс. А Илья… Он всё поймет. К тому же это ненадолго — через две недели вернемся.

— Не ври! Не ври! — мать остановилась.

Они стояли и молча смотрели друг на друга. А я смотрел на них обоих. Что-то между ними происходило — понятное им, но не мне.

— Лида… — сказал отец примирительно.

— Я всё сделала, как ты хотел. Что еще?!

— Ничего. Это правильно, пойми.

— Не желаю понимать! Ты даже не разрешил написать правду в письме! Что Илюша подумает?

— Так будет лучше. Перестань. Мы же всё обговорили. И потом есть силы, которые выше нас.

— Не знаю! Я ничего не знаю! — мать была на грани истерики.

Отец неловко обнял ее одной рукой, так и не опустив на землю объемистую сумку, с которой вышел из дому. Мать вдруг прижалась к нему изо всех сил, словно боясь отпустить, и глухо, с надрывом, зарыдала.

Они понимали больше, чем хотели сказать. Но я не понимал. Что заставляет их поступать так? Чего они боятся? Вернее, боялись…

Мать затихла. Отец взял ее под руку и мягко, но настойчиво повлек к малогабаритному межпланетнику. Залитый дезактиватором выжженный круг, которой я обнаружу, когда приду домой, оставил именно он.

Закрылся шлюз, пошел обратный отсчет, а я всё никак не мог осознать, что родители навсегда ушли из моей жизни. Даже прощания не было. Ни тогда, когда я, радостно ворвавшись домой, нашел лишь бумажку, исписанную торопливым почерком матери. Ни теперь, когда только и смог, что проводить межпланетник тоскливым взглядом.

Это больше, чем ложь. Это — реальность.

Хотел я такую правду? Нет. Мир вокруг меня стал жестче. В нем не осталось места для наивного почитания, светлого образа и веры в идеал.

Не часто рушится стержень, на котором держится наша жизнь.

Я убедился, что никакого похищения не было. Никто родителей, вроде, не принуждал. Они сами собрались, оставили мне трагическую записку, погрузились в космошлюп и отбыли в неизвестном направлении.

Сами.

Зачем?

Сколько вопросов в один день. Сколько ответов на незаданные вопросы…

Стало трудно дышать. Я слепо потыкал в сенсоры. Почти сразу обнаружил панель «возврат в исходную точку» и нажал на нее.

Какое-то время у меня не было сил не только двигаться, но и просто посмотреть вокруг.

Скутер по-прежнему стоял в нашем отвратительно облысевшем дворе, словно пораженном смертельной болезнью. Правда, не около Пашкиного дома, а напротив — у бывшего моего, не знаю уж кто там сейчас живет. На развивающихся мирах не принято разбрасываться пустыми строениями, а я не смог там жить один, после исчезновения родителей. Никто из местного совета попечителей не возражал, когда я перебрался в интернат к клонам.

Не хотелось вспоминать. Слишком болезненно.

Успеем еще с прошлым разобраться — никуда оно не денется. А вот настоящее — это серьезнее.

Для начала — что же произошло со мной? Я совершенно реально побывал в своем прошлом. Наблюдал события, о которых помнил, о которых предполагал и о которых не хотел бы знать. Подумаем сначала над этим…

Я даже не попытался куда-нибудь отъехать или даже просто вылезти из скутера. Разобраться казалось важнее мнимых удобств. Не смотрел и наружу — на то, что происходило во дворе. Ни к чему отвлекаться.

С феноменом я разобрался быстро. Ничего сложного. Если подумать, то телепортация — это мгновенное перемещение объекта из одной точки пространства в другую. Так вот. Если я собираюсь оказаться в месте, отстоящем от моего на расстоянии, скажем, десяти световых лет, то сначала я попадаю на десять лет назад в прошлое из такого расчета, чтобы, двигаясь со скоростью света, достичь намеченной точки в тот же момент времени, когда нажал кнопку отправления. Жаль, что материальный предмет не может достичь такой скорости. Но был ли я материален? Ответа нет.

И не будет.

Я еле успел выскочить.

Уборщик сжал стальную лапу, сминая скутер, приподнял его и бросил в мусоровоз.

Ну, Пашка! Не отменил заказ, зараза! Угробить такую машину! Идиот! Сколько можно было бы узнать. Так просто.

И уже ничего не изменить. Ничего.

Я судорожно дышал, часто-часто моргал и сжимал кулаки в бессильной ярости.

Нет машины, и только ветер разносит выпавшие из скутера бумажные листы, покрытые какими-то записями…

 

2. Тсаворит

Отпроситься у Глеба Сергеевича оказалось просто.

— В отпуск, значит? Угу. Правильно. На полный срок, стало быть? Месяц у тебя. Оплата будет.

Ничего, и без меня справятся. Маяк уже почти стоит — через день-другой наладка начнется, потом — испытания. А у меня — дела. В прошлом копаться.

Здание администрации на Тсаворите мало чем отличалось от подобных на других планетах. И этим бросалось в глаза на фоне окружающих строений. Никаких архитектурных изысков, нейтральная расцветка желтоватого тона, бронированные поляризованные окна, стандартная вывеска у входа: «Добро пожаловать». И никого вокруг. Запустение. У людей нет вопросов к власти. Власть держится в рамках.

Тем лучше. Разбудим их сонное царство. Дадим им возможность поработать и оправдать получаемые от населения средства.

Я открыл наружную дверь и остановился в тамбуре. Стандартная процедура опознания и сканирования. Звонок и зеленая надпись над внутренней дверью: «Проходите».

Прошел и почти сразу ткнулся грудью в металлоидную полупрозрачную стену от пола до потолка, радужно отсвечивающую электромагнитной защитой.

Силовой барьер — к чему он здесь? Могли бы и убрать — энергию б сэкономили. Кому здесь придет в голову нападать на губернатора и его секретаря? Тсаворит — спокойный мир.

Теперь направо. Лабиринт. Два поворота, чтоб лишить возможности поставить энергетическую пушку и прозрачное окошечко с надписью над ним: «Дежурный администратор».

Милое, дежурно-вежливое личико администратора внутри, ожидающего, когда же наконец посетитель приступит к изложению своей просьбы. Посетитель молчит и пристально смотрит ей в глаза. Девушке становится неуютно. Она сначала вертит головой, потом смотрит вниз, наверно, на зеркальце, и, не найдя дефектов в своей внешности, решается спросить:

— Вы по какому вопросу?

Не стоит доводить ее до нервного срыва.

— Хочу получить данные о родителях.

— Зачем они вам?

— Это секретная информация? — я поджимаю губы, демонстрируя недовольство.

— Нет, что вы, — заученно улыбается девушка, стремясь исправить оплошность, — проще, наверно, было бы спросить их самих? Да?

— Наверно. Выдайте файл.

Я показываю ей идентификационную карту.

Девушка нервно тычет в смарт-панель, пробегается по списку и выводит на вирт-экран досье на моих родителей. Активирует разрешение на копирование и использование текущей информации и машет рукой, чтобы я поторопился.

Щелкает мем-карта, подтверждая запись с экрана, и я киваю девушке. Та корчит приветливую рожицу, пряча за ней профессиональное презрение ко всем, непричастным к ее службе, и включает табло «Следующий». Весьма любезно, особенно, если учесть, что в приемной никого больше нет.

Ничего, потерпит. Я еще собираюсь воспользоваться общественным терминалом — а он стоит прямо перед ней, только с этой стороны барьера.

Имена, отчества, фамилии. Места рождения. Мир происхождения — Земля. Учеба. Технический колледж. Специализация — системы биологической очистки. Стажировка. Второе образование — геноинженер. Направление на Тсаворит. Работа в биологической миссии. Фиксация брака. Рождение сына. Оставление места работы без уважительной причины. Увольнение.

Как всё одинаково. Что у отца, что у матери. Достаточно прочитать одно досье — настолько они похожи. Различны лишь имена и отчества. И что нового для себя хотел я найти здесь? Остается задать прямые вопросы и получить на них ответ.

Запрос:

Прошу предоставить информацию о местонахождении Манжос Лидии Ивановны и Манжоса Константина Игоревича. Последнее известное местопребывание — планета Тсаворит.

Ответ на запрос: Данные отсутствуют.

Запрос:

Прошу предоставить информацию об аренде на имя Манжос Лидии Ивановны или Манжоса Константина Игоревича малого космического шлюпа класса «блоха» на планете Тсаворит в 36 году локального летоисчисления.

Ответ на запрос: Код доступа — «недоступно».

Повторный запрос:

Уточнение предоставленной информации: являюсь прямым наследником вышеупомянутых лиц.

Ответ на повторный запрос: Существует запрет класса «А» на передачу данной информации Илье Константиновичу Манжосу по указанию департамента внешних контактов. Просим выйти из системы.

Замигала красная лампочка, и на вирт-экране возник косой красный крест. Я вытащил мем-карту из контакта и встретился с напряженным взглядом администраторши. Она явно пыталась сопоставить предупреждающий сигнал и личную информацию обо мне, выявленную в процессе опознания.

— Вы хотели получить запретную информацию? — она всё же спросила, когда я проходил мимо ее окошка.

Я остановился и вежливо ответил:

— Хотел. Но не получил.

— Какого рода информацию?

— Личного рода. А что?

— Моей обязанностью является сообщить вам, что вы поставлены на заметку. При повторении фактов подобного рода, вы можете быть изолированы и отправлены на принудительные работы сроком до двух месяцев.

— Ждите, — буркнул я.

— Что-что? — девушка не ожидала подобного ответа, и все заготовленные сентенции о должном поведении члена общества вылетели у нее из головы.

Придется пояснить.

— Я обязательно буду стремиться получить данную информацию тем или иным способом. Так что принудительные работы — не за горами. Если поймаете, — я подмигнул девушке.

— Так вы этот, рецидивист, да? — администраторша округлила глаза.

Не стоит ее разочаровывать.

— Вы догадались? Ну, кто еще будет пользоваться общественным терминалом для получения личной информации в присутствии такого небесного создания, как вы?

Девушка захлопала ресницами, скромно улыбнулась и чуть зарделась. Видимо, к комплиментам непривычна.

— Я должна сообщить о вас Герберту. Подождите, пожалуйста, — она переключила экран на внутреннюю связь и вызвала кабинет губернатора.

— О! Йа, йа, конечно! Старый рецидивист всенепременно дождется! — сказал я, изображая немецкий акцент, как я его представлял.

Девушка сказала несколько слов, напряженно выслушала инструкции — всё без звука — сработала система конфиденциальной защиты, и открыла мне проход в барьере.

— Вас ждут.

А вот никуда я пока не тороплюсь. Можно и с губернатором поболтать.

— Садись, Илья. Семьей интересуешься? Не поздновато ли?

— Интересуюсь. В самый раз.

— Не ершись. Не я запрет поставил, сам понимаешь, — Герберт провел ладонью по гладкому черепу. — После твоего отлета много чего было, ты, небось, не знаешь.

— Не знаю. Расскажи.

— Какой-то ты злой, — губернатор поморщился, — я помочь хочу. И тебе в том числе.

— Интересный способ.

Герберт помрачнел.

— Не хочешь на контакт идти — твое право. А на мне пятьдесят тысяч душ. Так что если выбирать между их спокойствием и твоим, ты сам понимаешь — что я выберу.

Не для того же шел, чтоб ругаться. Сейчас никакая информация лишней не будет. Я опустил глаза и сказал:

— Я послушаю.

Не думаю, что своим деланным смирением улучшил настроение Герберта, но гнать взашей он меня не стал.

— Подойди сюда, — он поманил меня к панорамному окну почти во всю стену. Сейчас оно было настроено на тридцатипроцентную видимость, и пейзаж казался размытым золотисто-зеленым пятном.

Губернатор пощелкал переключателями, регулируя контрастность, видимость, угол зрения, детализацию, и кивнул: «Смотри».

Посмотреть, конечно, было на что.

Справа — прекрасный зеленый мир, с шелестящими на ветру широкими хризолитовыми листьями, мягкой травой, свистящими берилловыми цвиррами и изумрудными белками, беспрестанно скачущими вверх-вниз.

Слева — тот же мир. Мрачные демантоидовые сосны, вымахавшие на невероятную высоту, прямые и извилистые дорожки, посыпанные серым песком, низкая травка, нехотя шевелящая усиками.

И невероятно четкая граница между отрицающими друг друга двумя частями одного мира. Начинающаяся как будто под окнами администрации и уходящая к горизонту по широкой дуге. Я словно находился между слоями малахита — зеленого и черного.

— Кто сделал? — очень тихо спросил я.

— Не знаю, — губернатор пытался подыскать правильные слова. — Я тоже улетал, как и ты. Два года, как вернулся. Всё это без меня произошло. Меня на восстановление, собственно, поставили.

— Восстановил?

— Ты же видишь, — недовольно ответил Герберт. — А экономику — да.

— Смерть в чистом виде, — высказался я о пейзаже, не дающем оторвать глаз от себя. — Окна не перенастроить?

— Это укор. В данном случае — мне. Не воссоздать в прежнем виде. Деревья — не натуральные. Генетические модификанты.

— Зачем? — с тоской спросил я.

— Ты хотел бы увидеть мертвую плешь?! — неожиданно взорвался Герберт. — Да. И такое название года два в ходу было. Там ничего не росло. Даже белки не забегали. Ты думаешь, я не спрашивал? — предупредил он мой вопрос. — Меня поставили перед фактом. Распишись и приступай к работе. Дел столько навалилось, что не было места пустому интересу о природе пустыни. Это на Тсаворите-то! Причем, захватывающей и жилую зону. Что мог — сделал.

— Не верю, чтоб не интересовался, — усмехнулся я. Герберт всегда слыл излишне любопытным.

— Пару раз. Запрет класса «А». Даже для меня. Вот и гадай — где мы живем. Какая гадость здесь была. И не осталась ли она до сих пор.

М-да. А ему не позавидуешь. Человек, облеченный властью и не могущий этой властью воспользоваться для получения возможно жизненно-важной информации. Я — так, любитель. Плюнули в лицо отказом — утерся и пошел своей дорогой. Герберт же действительно за всех отвечает.

— Узнаю — поделюсь.

Губернатор расплылся в улыбке, становясь похожим на того тинэйджера, который мог подбить ребят наплевать на уроки, свалить и махнуть на карьеры купаться. Тогда я уже жил в интернате. Герберт был в старшей группе, ему было уже четырнадцать. Он был практически единственным, кто не желал разделять по общепринятому признаку: они, живущие в семьях, и мы, живущие скопом.

Правильный человек.

Таким и остался.

Я радушно попрощался — от неприязни не осталось и следа, миновал силовой барьер, в очередной раз подмигнул администраторше, невнятно сообщив ей, чтоб она меня непременно ждала, и вышел на улицу.

План действий не то чтобы разваливался, но откорректировать его следовало.

Ни один терминал мне ничего не сообщит — запрет «А»-класса мне не обойти. Есть знакомые, которые смогли бы, но пока не стоит — оставим на крайний случай. К тому же до них быстро не доберешься.

Ладно. Не хотят официально, будем другие пути искать. С людьми поговорим. Начнем, пожалуй, с биологической станции — последнего места работы родителей.

Здание биостанции ничуть не изменилось: всё та же форма капли в состоянии покоя, наверченные вокруг широкие полосы палевой расцветки, стойки глушителей жизни. Когда я был маленьким, всё никак не мог понять — зачем стоят эти странные палки. И кем работают папа с мамой. Отец терпеливо разъяснял, что они с мамой изучают разных животных и растений.

«Живых?» — уточнял я.

«Живых».

«Вы сначала их глушите, а потом изучаете?»

«Вовсе нет», — сердился отец.

«Тогда зачем?»

«Это же чужие. Они просто не подходят сюда и не мешают нам работать».

Я надолго задумывался — что за чужие. Ведь и цвирры, и белки — это всё свои. Вон, как прыгают, чуть ли не на голову. Потом отвлекался, забывал — находилась сотня других, более интересных дел, которые надо было срочно сделать.

Это были мои дела

А у родителей — свои, не менее значимые для них…

Станция стояла так, что создавалось впечатление, будто она — центр, от которого и начал расти город. Доля истины в этом была. Но мне всегда казалось это неправильным. Нарочитое выпячивание чего-то одного — всегда ущерб для другого. Главное — люди. А строения — всего лишь место, где они могут находиться.

Я свободно прошел на станцию — охранный комплекс лишь пискнул, узнавая и пропуская меня. Но куда идти внутри? Спрашивать работников, иногда проходящих мимо, как-то не хотелось. Хотелось осмотреться, почувствовать себя здесь своим. Пусть не винтиком их био-машины, но и не песчинкой, попавшей между точно пригнанных шестеренок.

В холле мое внимание привлек небольшой зимний сад. Растения, высаженные за прозрачной загородкой, выглядели чахлыми и замученными. Неровные толстые стволы, покрытые разнообразными колючками, белые и красные цветки отталкивающего вида, каменистая почва. Что за опыты они проводят над несчастной флорой, видоизменяя ее до полной неузнаваемости?

Я поспешил отвернуться. И тут же мой блуждающий взгляд сфокусировался на человеке в униформе сотрудника биостанции — Евгении Кивинове, лаборанте, как значилось на нагрудной голографической карточке. Он целенаправленно шел ко мне.

— Вы хотите устроиться на работу? Отдел кадров в соседнем здании.

— Не хочу. С чего вы так решили?

Лаборант смутился.

— Ну, вид у вас какой-то ищущий.

— Да, я ищу знакомых.

— Кого, например?

— Меня интересуют люди лет на двадцать-тридцать старше меня.

— Разве у вас могут быть такие знакомые?! — тут он смутился еще больше.

— Ладно, я сам поищу, не беспокойтесь.

— Это невозможно! — с жаром возразил Евгений. — Во-первых, вас всюду и не пустят. Во-вторых, многие сейчас отсутствуют: часть — на полевых, часть — дома, отдыхают. А в-третьих… в-третьих, проще спросить в справочном.

— По внутренней сети? У меня нет допуска.

— Ну, могу я посмотреть, — юноша решил загладить неловкость.

Он подошел к служебному терминалу, присел на круглый табурет, ввел пароль и набрал запрос.

— Критерий поиска?

Я посмотрел Евгению через плечо.

— Пожалуй, лиц не моложе десятого года рождения. Локального летоисчисления, разумеется.

«Лица, соответствующие приведенным критериям, в штате биологической станции отсутствуют», — тут же выдала ответ справочная.

— Я же говорил! — радостно сообщил лаборант, повернувшись ко мне.

Плохо. Сразу расхотелось прикидываться вежливым и приветливым. Но ведь не могу же я уйти просто так!

— А нельзя ли узнать о бывших работниках биостанции? — чуть заискивающе попросил я.

— Почему нельзя? Можно! — юноша перестал чиниться и уже воспринимал меня, как своего приятеля, которому делает небольшое одолжение.

Тем лучше.

— Современное место жительство нужно? — уточнил он, не отрываясь от вирт-экрана.

— Конечно.

— Что-то на удивление мало, — несколько растерянно сказал Евгений. — Правда, я искал тех, кто живет на Тсаворите…

— Именно они и нужны, — перебил я и принужденно улыбнулся.

— Ага. Двое их. Лю Вэй, он в Бэе живет, и Виктор Степанович Постников — в Хвойном.

— Здорово! — я действительно обрадовался.

— Не знаю, как с Лю Вэем, а с Постниковым невозможно контактировать, — скептически сообщил юноша.

— Да?

— Мы как-то с ребятами пошли его навестить. Ну, там как раз сорокалетие основания колонии отмечали. Постников же с первой партией колонистов высадился. Так он даже калитку не открыл, не то, что дверь. Написал на экране, что просит не беспокоить, и разряд пустил над забором. Мы всё сразу поняли.

Я помолчал. Ну, не был учитель таким раньше! С Лю, конечно, можно увидеться, вспомнить прежние деньки. А надо ли? Вон, с Пашкой встретился и что? Сказали пару слов и разбежались. Виктор Степанович — другое дело. К тому же, Хвойный практически рядом с городом. А Бэй — на другом континенте.

— Рад, что помог, — разулыбался Евгений. — Вы еще заходите, поговорим о разном. А то с нашими только о работе и можно. Кстати, как вас зовут? Я на вас пропуск выпишу.

— Илья Манжос.

Было довольно занимательно видеть отвисшую челюсть у лаборанта.

 

3. Тсаворит

Я чуть тронул рукой калитку, и она медленно распахнулась. После разговора с Евгением иначе, чем приглашение, не расценишь.

И дверь в дом Виктора Степановича оказалась незапертой. Я уже и отвык от такого. Да и стоит ли привыкать? Наедут туристы, а вслед за ними — всякая шушера. Спокойной жизни — конец. Хотя, возможно, всё это мимо меня пройдет — от разговора с Постниковым зависит.

Никто мне не встретился — ни в прихожей, ни в гостиной, ни в спальне. Виктор Степанович сидел на кухне, куда я заглянул в самом конце моих странствий по его дому.

— Илья? Ну, здравствуй! — сказал он почти приветливо. — Присаживайся.

— Здравствуйте, Виктор Степанович, — во рту пересохло, я облизал губы и сглотнул.

— Что веселого скажешь?

— Веселого? Ничего.

— А я думал — решил проведать старика, развлечь его, — Постников сощурил левый глаз и постучал ногтем по висящей на магнитных подвесках столешнице.

Я смутился. Некрасиво поступаю. Действительно, со своими проблемами пришел, а о самом Викторе Степановиче и не подумал. Мало ли ему помочь надо. Или просто недосуг ему в чужие дела вникать.

— Извините, Виктор Степанович. Может, вам помочь чем-нибудь?

— Да всё у меня есть, — грустно и с некоторым отвращением сказал Постников. — Ничего не надо. Рассказывай, с чем пришел.

— Хочу о родителях узнать.

— А что — в информатории нет данных? — удивился учитель.

— Общие — есть, — я пожал плечами. — Но мне этого мало. Вы же помните их, да? Почему они улетели? Что-то произошло? И где их можно найти?

Постников задумался. Отвернулся от меня и посмотрел в окно. Ничего особенного там не было: деревья, трава; насекомые какие-то. Но он смотрел очень внимательно, как будто пытаясь отыскать ответ на мой вопрос.

Не нашел.

— Я ничего не помню. И не хочу помнить. И тебе не советую.

— Мне надо, — только и смог сказать я.

— Надо, надо… всем всё надо. Одному мне уже ничего, — он вытащил из пачки папиросу, чиркнул ею по столу и закурил. Глубоко вдохнул, привычно кашлянул, посмотрел на меня и выпустил дым в сторону.

— Тогда ответьте мне, и я уйду.

— Куда ты пойдешь, куда? Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? Эх, Илья! — Постников сильно затянулся и сипло закашлялся, морщась.

— Вы болеете? — поинтересовался я.

— Ага. Старостью. И ленью. Вот только склероз никак не наступит, — Виктор Степанович усмехнулся своей шутке. — А ты — молодой. Ходи куда хочешь, узнавай, что вздумается. Кстати, насчет родителей. Могла остаться информация в отделе кадров. Сходи на биостанцию.

— Я там уже был. Разговаривал.

— Был? И с кем? Там из нашего поколения никого и не осталось. Не разговаривать надо. Искать. Вглядываться.

— Значит, этим и займусь. Вот прям сейчас.

Постников сильно затянулся, сдержал кашель и сказал, не глядя на меня:

— Дурак. Молодые все такие… Убьют тебя.

— А вам-то что? Это мое дело.

— Твое-твое, не сомневайся. Да только память у меня и вправду в порядке. И даже совесть имеется. Вы же мне почти родные. Ответственность, так сказать.

Я кивнул учителю, поднялся и пошел к выходу. И услышал в спину:

— Подожди меня в саду — соберусь.

Как все любят всякую таинственность напускать. Неужели сложно без обиняков ответить на элементарный вопрос? Ну, забыл, допустим, что-нибудь — понятно, с кем не бывает. Я вот тоже не всё помню, что двадцать лет назад было.

В вышедшем из дома подтянутом, переодевшемся в униформу мужчине с трудом узнавался бывший учитель. Он запер дверь, резко мотнул головой, приглашая идти за ним, и, не оборачиваясь, направился в сторону биостанции. Наверно, Постников всё же знал, что делал и куда меня вел.

К биостанции мы подошли не то, чтобы тайно, но с противоположной от главного входа стороны. На мой недоуменный взгляд Виктор Степанович ответил:

— Тут следят меньше. Служебный вход, всё-таки. Да и пройти легче, куда нам надо.

— Вам виднее, — обреченно выговорил я. Нежелание что-либо делать и беспричинная апатия навалились на меня. Только целеустремленность Постникова еще взбадривала. Но чувствовалось, что это ненадолго. Голос Виктора Степановича глухо бубнил, словно сквозь одеяло, все предметы выглядели слегка размытыми, а некоторые даже раздваивались. Веки разлеплялись с трудом. Вот остановлюсь, прислонюсь к стеночке, глаза закрою и спать…

Жесткий удар локтем в бок на секунду привел меня в чувство.

— Фильтры вставь, — учитель подал мне два мягких пористых шарика. — Ой, как мне это не нравится. Подожди здесь — я переговорю кое с кем.

Я остался один в длинном коридоре, в который непонятно как и когда попал, с фильтрами в носу и с полным непониманием происходящего. Заболела голова, и захотелось присесть. Я поискал на что, но коридор был пуст, даже стандартных мусоропоглотителей не стояло.

Вот же ученые! О простых людях совсем не думают. С другой стороны — здесь посторонних и не должно быть. Наверняка для своих в каждой комнате и стулья есть, и кресла, и лежанки какие-нибудь. Сейчас зайдем и попользуемся…

Не получилось.

Из-за двери буквально выскочил взъерошенный Постников, сжимая в кулаке специфический ключ. Коротко и неожиданно рявкнула сирена, и поперек коридора развернулся вирт-экран, высвечивая надпись на пурпурно-красном фоне: «Биологическая опасность первой степени».

Виктор Степанович долго смотрел на надпись. Морщился, вчитываясь в слова, хотя там и читать-то было нечего.

Нет, не мог учитель растеряться — не таков он.

— Что происходит?

— Ты же видишь. Тревогу объявили. Биологическую. Первой степени.

— Это что значит?

— Герметизация на неопределенный срок — до устранения опасности.

— Что за опасность? — я упрямо задавал вопросы, всё еще не понимая, почему Виктор Степанович так побледнел.

— Не скажут… Пошли, — Постников потянул меня за рукав.

— Но куда? — я остался на месте.

— Эти молодые кретины не понимают, с чем им придется столкнуться. Секретность, видишь ли. А если еще их опыты удачны — то вообще не знаю, что будет, — Виктор Степанович чуть подумал. — Да, наверняка удачны. Иначе она б не вырвалась. Либо кто-то сознательно открыл ячейку.

— Да кто она?!

— Увидишь, — криво усмехнулся Постников. — Если доживешь, — и мрачно хохотнул.

Он целеустремленно и быстро двинулся куда-то к центру станции. Я поспешил за ним — остаться один на один с неизвестной опасностью мне не улыбалось.

— Мы куда?

— Самое опасное место — около боксов, — сказал мне Виктор Степанович, не оборачиваясь.

— А где это?

— Дойдем — увидишь.

— Это что — мы прямо туда идем?! Не понял…

— Ты много чего не понимаешь, Илья. Это временно.

Все коридоры биологической станции, когда мы проходили по ним, были пусты.

— Прячутся. Смешные, — прокомментировал Постников.

Я злился на учителя, на губернатора, на Пашку, подсунувшему мне машину времени, на неизвестную опасность, о которой мне даже не положено знать. На себя, в конце концов.

— Скоро еще?

— Дошли. Секретная лаборатория внутри обычной биологической станции. Ловко устроились… Ну, что, заходи, гостем будешь, — Виктор Степанович приложил к кодовому замку добытый ключ и с силой потянул на себя высокую металлическую дверь. Махнул рукой, и я проскользнул вслед за ним.

Огромной высоты и ширины стеклянная стена, разделенная на ячейки узенькими синими полосками. Приглядевшись, я заметил, что каждая ячейка уходит вглубь, и внутри что-то находится. Сделав несколько шагов ближе к стене, я смог прочитать одну из маленьких табличек, прилепленных в нижнем углу ячеек: «Шандар. Поколение 5. Ген. мод. 14».

Я оглянулся на Постникова. Он с ненавистью смотрел на ячейки, перебегая глазами от одной к другой, наклонившись вперед и сжимая кулаки. Если бы мог, учитель наверняка бросился к стене и попытался разбить ее кулаками. Совершенно бессмысленное занятие — наверняка стоит мощная защита, а стеклопласт, к тому же, весьма прочный материал.

— Смотри, — сказал Постников, — верхняя ячейка пуста. Она действительно вырвалась из бокса.

На мой взгляд, ячейки не отличались одна от другой. И что там находится внутри каждой, я не понимал: какие-то желеобразные сгустки разных цветов и прозрачности.

— Здесь где-то были демонстрационные записи — сейчас ты всё поймешь, — Виктор Степанович включил вирт-экран, набрал команду и удовлетворенно-зло продолжил. — Сейчас-сейчас.

Изображение замигало, потом выправилось, и сквозь потрескивание я услышал глухой голос:

— Сорок третий год. Семнадцатое число ноль третьего месяца. Это на случай, если картинка будет барахлить. Серега, поверни камеру. Нормально. Это лес. Вернее, то, что от него осталось. Приблизь.

Я видел абсолютно голую песчаную поверхность без малейшего следа растительности. Камера слегка подрагивала — оператор не мог унять дрожь в руках.

— Как видно, пустыня распространяется вширь, — комментатор всё не мог успокоиться.

Да, прямо на глазах вдруг рухнула громадная демантоидовая липа. Упав, она несколько секунд подрожала и исчезла.

— Что же это, Серега, а?

Оператор молчал. У него не было объяснений.

— Сходить что ли, поближе посмотреть? Ты снимай, а я сбегаю, гляну и сразу обратно.

Мужчина вышел из-за камеры и осторожно пошел к расширяющемуся пустынному кругу. Он вполне спокойно приблизился, встал у зеленого края и наклонился вперед, видимо, чтобы рассмотреть происходящее за границей жизни. Потом протянул руку, дотрагиваясь до песка.

Его ладонь встретила что-то невидимое и упругое. Мужчина потянул руку к себе, но его не пускало. Он дергал руку, а его затягивало внутрь мертвого круга. Потом резко рвануло, и он пролетел несколько метров, перевернулся в воздухе и впечатался спиной в невидимую наклонную плоскость.

Поверхность под ним помутнела, забагровела, а мужчина стал словно таять. Казалось, он борется, но это бурлила поверхность под ним. Всё же ему удалось оторваться. Он сделал несколько шагов к оператору, но внезапно растекся студенистой массой, которая поглотила участок зелени под ней.

К горлу поднялся кислый ком, и меня чуть не вывернуло на пульт — пришлось зажать рот руками. Ничего себе фильмики!

Виктор Степанович выключил изображение.

— Понял?

— Чем ее можно убить? — это был единственный вопрос, который меня сейчас волновал.

— Её? Их. Ты забыл, что она размножается. И очень быстро.

— Чем быстрее мы займемся этим, тем скорее уничтожим!

— Ну-ну. Оптимист. Ты сначала увидь ее, а потом уничтожай.

— Тогда почему мы здесь?! Пошли! — я был вне себя.

— Остынь, Илья. Твои трепыхания просто бессмысленны. Пока у нее будет пища — она будет размножаться. Мы изолированы только от внешнего мира — внутренние помещения невозможно герметизировать. Знаешь, это весьма простой способ избавляться от непрошенных свидетелей.

Я чуть не ударил учителя по лицу.

Мне не хотелось такой правды.

Постников не обратил внимания на мою реакцию и продолжал:

— Ты год видел? Это второй случай. Первый был в тридцать шестом, когда тебе девять лет было, да?

— Еще бы забыть, — я злился: собственно, как раз о том, что случилось в тридцать шестом, я и хотел узнать.

— Она тогда еще медленно передвигалась — далеко не убежала, отыскали. Второй раз серьезней: к тому моменту ее научили двигаться быстро и поглощать любую органику, а не только животного происхождения.

— Научили?

— Генетические модификанты.

— Гады.

— Это наука. Ты не понимаешь.

— Куда уж мне! — меня бесила эта уверенность ученого в необходимости своей работы.

— У нее есть много и полезных качеств.

— Ну, разумеется! Как же без них! Кстати, это не генные инженеры там орут?

Виктор Степанович замолчал и прислушался. Человеческий вой нарастал. Начинал кричать один человек, подхватывал другой, потом третий — и так расходящимися волнами.

— Слышишь? — спросил Постников, будто не я обратил его внимание на крики.

Вопли затихли, словно последнему человеку заткнули рот или перерезали горло.

— Уже нет, — хотелось тоже завыть, но толика черного юмора еще удерживала меня от утраты чувства реальности.

— Вот теперь пошли. После насыщения у нее должна быть стадия покоя. По крайней мере, у природных объектов было так.

И мы пошли. Обратно. Странное хождение.

За всю дорогу мы так никого и не встретили: ни живого, ни мертвого. А, судя по крикам, погибшие имелись. Ну не могли же они исчезнуть! Я спросил об этом.

— Могли, — равнодушно ответил Виктор Степанович, — но все в лабораториях закупорились. Так что шандар их там пожирает.

Я сглотнул. Ничего себе перспектива — быть съеденным так, чтоб от тебя даже следов не осталось. Учитель сразу же обнадежил, что следы останутся. Металл, например. Который она не переваривает.

— Радуете вы меня, Виктор Степанович.

— Поплакать мы еще успеем.

Ответить мне не дали.

В коридор спиной вперед выскочил мужчина и плотно прижался к противоположной стене. В руках он держал карабин, из которого, не переставая, стрелял в дверной проем. После каждого выстрела внутри лаборатории что-то взрывалось, но мужчина не останавливался.

Из помещения, прямо под выстрел, выскочило массивное тело, с силой ударило человека, вминая карабин ему в лицо и растекаясь по вертикальной поверхности. Выстрелы прекратились, и наступила тишина — человек даже не хрипел, полностью залепленный жутким созданием.

Если бы не Постников, я так бы и продолжал тупо смотреть на гибель сотрудника биостанции. Грубо выругавшись, Виктор Степанович дернул меня за руку и потащил дальше по коридору. Я бежал, спотыкаясь и оглядываясь, и ничего не видел там, отчего становилось всё жутче.

Коридор слегка загибался, и погибший вскоре остался за поворотом. Под потолком сизыми клочьями плавал дым, воняло горелой изоляцией. Учитель приостановился и многозначительно сказал:

— Странно, почему дождик не идет.

— Это где? На улице? — мы как раз пробегали мимо окна, выходящего во внутренний двор биостанции, и я глянул туда.

— Здесь, — лаконично ответил Постников и объяснил. — Автоматическое пожаротушение.

— На фиг оно нам! Спасаться надо!

— Ты знаешь — где? И знаешь — как? И само собой — для чего?

— Виктор Степанович! Ну, перестаньте! Я ничего не понимаю! Выстрелы эти, взрывы, шандар жуткая! А вы тут загадки загадываете.

— Она изначально житель пустыни. И в боксах с влажностью борются. Если включить форсунки, ей, возможно, это совсем не понравится. Видишь — дым, а даже сигнализация не вопит. Что-то сломалось. Тебе чинить. Давай.

Он крепко взял меня за руку выше локтя, подвел к двери, на которой висела табличка «Центр управления», втолкнул внутрь и захлопнул за мной дверь.

Ботинки прилипали к полу, неприятно чавкая при каждом шаге. Липкие пятна по залу были разбросаны хаотично: часть — у управляющих стендов, часть — посередине зала. Пятна по краям окружали металлические предметы.

Сенсорные панели покрывала та же слизь. Видимо, она и замкнула управляющие контакты.

Скривившись, я провел рукавом по ближнему стенду, очищая его. Он мигнул, включился и потребовал пароль.

— Виктор Степанович! — крикнул я. — Тут пароль нужен!

— Набери «тескатлипока» на универсале, — донеслось из-за двери.

Я ввел пароль. И вошел в управляющее пространство. Выглядело оно интересно. Объемные блоки в виде рычащих зверушек, требующих собственный пароль и предупредительно клацающих зубами на постороннее красное озерцо в центре. Только «система безопасности» не бегала, а сидела на своем месте, с интересом разглядывая меня, высунув язык и наклонив голову набок.

«Давай, голубушка, наведем здесь порядок», — сказал я системе и активировал программу проверки неисправных устройств. Что ж. Неисправным оказалось практически всё. «Системы связи», «системы сигнализации», «системы обслуживания»… «системы пожаротушения».

Несколько ответов на запросы, небольшой взлом руководящей директории, полученный доступ и активация.

Шелест падающей воды из коридора, или какая там у них жидкость в форсунках. Я облегченно вздохнул. Получилось.

И мучительный крик.

Я выскочил обратно в коридор. С потолка сеялась мелкая противная вода, Виктор Степанович сидел на полу, а рядом с ним, около его ног, оплывало округлое тело. Вода обозначила контур прозрачного существа. Шандар медленно отползала, рефлекторно стремясь уйти от воды, которая лилась отовсюду.

Не в силах сделать шаг, я ждал, когда чудовищное животное уберется подальше. Нереально было преодолеть отвращение. Даже необходимость прийти на выручку учителю не могла заставить меня подойти. Я ругал себя последними словами, но без толку: трус он всегда останется трусом.

Виктор Степанович смотрел на меня понимающе, без тени укора или недовольства. Вода стекала по лицу, но он не вытирался. К чему? Смешно думать об удобствах. Пора задуматься о вечном.

Наконец, я преодолел постыдное замешательство и наклонился к учителю.

— Не трогай меня. Я и здесь спокойно помру, — Виктор Степанович еще пытался шутить.

— Я вытащу, вытащу…

— Не дури. Мне мало осталось. С этим не живут. Шандар приложилась. И гипно-запрет этот чертов.

На мой непонимающий взгляд пояснил:

— Нельзя о шандар рассказывать. Вначале язык тяжело ворочается — типа, предупреждение, дыхание останавливается. Если не прекращаю — асфиксия и смерть, — Виктор Степанович грустно улыбнулся.

— Жестоко они…

— Нет. Государство всегда защищается, как может. Оно вправе.

За этими словами стояла вся безнадежность моих поисков. Появилась надежда, а теперь она медленно растворялась, как органика под едким секретом шандар.

— Я так ничего и не узнаю. Влез в какую-то грязь, а без толку. Бессмысленно всё. Даже память о родителях уже не та…

Виктор Степанович повернулся на бок, чуть приподнялся на локте и с напором сказал:

— Ты знаешь, почему они улетели? Догадываешься? Нет? Они испугались.

— И бросили меня? Не верю.

— Что ты знаешь о страхе… — Постников глухо кашлянул, хватаясь за грудь. Он дышал всё тяжелее и тяжелее, а как ему помочь — я не знал.

Виктор Степанович замолчал. Я смотрел на его ноги, с которых капала плоть, превращаясь в жидкость. Смотрел ему в лицо.

— Где они? — я был жесток к Постникову, но не мог иначе.

— Не знаю… Ты ждал другого ответа? Я могу предполагать. Рядом с шандар.

— Вы только что сказали, что они ее боялись. Зачем им быть там же, где она?

— То, чего человек страшится, его и тянет к себе. Они там, — учитель говорил всё тише. Слабая улыбка делала его лицо спокойным. Он уже стоял над всеми событиями.

— Но где?!

— Начни с Хань. Найди Лену Волкову. Она много знает. Ты поймешь… И уходи… Успеешь… Герметизация снята.

Государственная переписка. Служебный файл:

Тема: Об инциденте на Тсаворите 05 004.52 л.л.

Довожу до вашего сведения, что инцидент на Тсаворите в биологической лаборатории Ш-17 закончился благополучно. Изучаемый организм находится в рабочей зоне. Участники событий выявлены. Просим дальнейших указаний.

Ответ : Все свидетели должны быть изолированы от контактов с людьми, не принимавшими участия в событиях. В случае невозможности изоляции или нежелания участников ей подвергаться, разрешается частичная блокировка памяти, согласно п. 7в «Уложения». Допустимы допросы третьей степени для выявления возможных сообщников.

RE: Ответ : Часть свидетелей покинула планету сразу же после событий. Меры к задержанию запоздали, в связи с общей неразберихой во время инцидента…

Личная переписка. Код доступа: под замком

Наблюдателю: Получена информация о шандар. Требуется установить контакт с людьми. Идентификационные номера…

 

4. Хань. Лена

Заиграла бравурная музыка, замигали дурацкие лампочки вокруг названия банка, и раздался приятный механический голос:

— Кредит погашен.

Из щели выскользнула карта. Лена боязливо взяла ее и принялась настороженно рассматривать, словно спящую змею, которая может проснуться и укусить. Всё в карте осталось прежним, исчезла лишь привычная красная полоса по диагонали.

— Ай, девушка, не хочешь тирби-тиль купить? Совсем новый, задешево отдам! Никуда идти не надо! Давай свой карта! Эй, куда пошла? Куда? От счастья отказываешься! Такой тирби-тиль ни у кого нет! Только у Рустам! Конечно, у Акхам почти такой был, да где сейчас Акхам? Далеко улетел! Хочешь, историю расскажу? Послушаешь — тирби-тиль купишь… Нет? Какой злой девушка. Э-э-э…

Торговец отстал. Надо же забыть главное правило: «Не свети карту». Хорошо хоть этот порядочный попался, а другие вовсе могли прирезать.

Лена зябко передернула плечами, разом вспоминая все жуткие истории, которые ей и подруги рассказывали, и на уличных стереовизорах показывали, и во всяких разных бесплатных брошюрках рекламировали. Нет, рекламировали, конечно, не убийства с отъемом имущества, а защиту от непременных нападений. Конечно, лично она ни с чем таким не сталкивалась, но ведь и жила в тихом китайском квартале, а не в буйном греческом. Вот и надо поскорей домой — там хорошо, спокойно, кругом привычная певучая речь…

Лена неосознанно прибавила шаг. Она почти бежала, наклонившись вперед, скукожившись и подняв плечи, видя перед собой только привычную бетонопластовую поверхность тротуара. И заметила мужчину, перегородившего ей дорогу, лишь когда ткнулась головой ему в плечо.

— Ой! Извините…

Знакомый торговец с радостной ухмылкой на лице без запинки продолжил свой нескончаемый вязкий монолог:

— Ты зачем от Рустам бегать, а? Не хочешь тирби-тиль — не надо: самому пригодится. Ты мне лучше вот что скажи: тебя тут один джигит ищет, поговорить хочет. Что ему передать?

Лена сжала губы, а потом зло выговорила:

— Чтоб твой джигит не приставал к честным девушкам!

— Ай, девушка, зачем джигит обижать? Он по имени тебя называл — знакомый, верно. Тебя ведь Леной звать, нет? На тебя похож — такой же светлый, совсем на солнце не бывает. Ай, и ты красавица бледная. Вся в работе — отдыхать некогда. Ты со мной иди — я тебе джигит издали покажу. Не понравится — не подойдешь. Я тебе тогда такую историю расскажу… М-м-м… Тирби-тиль задаром отдам. Да что тирби-тиль! Ковер под ноги твои стелить буду. Сам лягу. Хороший ты девушка, только злой немного. Нет?

Не отстанет. Да вроде не опасный. Хотел бы чего — прямо здесь бы и взял. Ведет-то совсем не вглубь кварталов, а к проспекту. Ничего. Посмотрим на «джигита», а там уж разберемся — что делать.

Вырвав из руки Рустама ладонь, которую тот попытался нежно ухватить, Лена с независимым видом затопала за проводником. Рустам ничего не сказал, только головой покачал. Да что с девушки взять? Русские — они все такие, слишком гордые. Все сами, да сами. А как мужчина помочь хочет, так кричат, что это их унижает. Смешные.

Рустам остановился и показал пальцем через дорогу на ожидающего «джигита».

Нет, Лена не знала человека, который хотел с ней встретиться. Ничего примечательного: неказистая внешность, обыкновенная стандартная одежда служащего, спокойное уверенное лицо. Мужчина сидел в кафе за столиком у окна и, казалось, никуда не торопился. Да и она тоже никуда не торопится. Вечная спешка и сверх-усилия с погашением кредита отошли в прошлое. Можно расслабиться. Посидеть в кафе. Сколько ж она там не была?..

Лена попыталась вспомнить, но с некоторой тревогой убедилась, что это ей не по силам. Нет, наверняка она туда ходила. Но когда? И с кем? Ясно, что поход в одиночестве был ей не по карману. Но теперь — совсем другое дело.

Кивнув Рустаму, то ли благодаря, то ли приглашая разделить компанию, Лена с деловым видом перешла на другую сторону улицы, зашла в кафе и бесцеремонно уселась за столик мужчины.

— Вы хотели со мной встретиться? — спросила она на родном языке, даже не предположив, что собеседник может ее не понять.

Но мужчина и не подумал возмущаться такой неучтивостью.

— Вы — Лена Волкова?

— Да, это — я. Итак, тема разговора?

Мужчина чуть замялся.

— Знаете, я сначала представлюсь.

— Мне это неинтересно, — в Лене начало расти раздражение.

— И всё же. Илья Манжос. Вряд ли вы слышали обо мне.

— Да, это так, — Лена забарабанила пальцами по столешнице, как бы подгоняя нерасторопного собеседника.

— Вопрос у меня такой, — Илья напряженно и внимательно смотрел Лене в глаза, — вы же знаете — что такое шандар.

Это не был вопрос.

Лена действительно знала.

Мыслезапись Ольги Волковой

— Макс, очнись! Ты опять думаешь об этом.

Максим откладывает толстую книжку, которую держит, но не читает. Держит не в руках. У него нет рук. То, что я вижу — не более чем голограмма, скрывающая механические протезы.

— Да, думаю, — угрюмо говорит он, — ты, Оля, не переживай. У меня всё в порядке.

— В порядке?! В каком порядке?! Дурак! Кому нужны были твои жертвы? — и прикусываю язык, чтобы не сказать лишнего — врач запретил беспокоить.

— Перестань. Напомни, когда в Центр имплантации?

— Скоро уже. Пора собираться.

Я помогаю Максиму одеться. Он морщится, но помощь принимает — нет времени капризничать. Вести машину тоже приходится мне — по понятным причинам. Недовольство Максима растет, а он последнее время и так на нервах. Хорошо хоть быстро доехала — пробок не было. Центр расположен в двухэтажном здании, вокруг парк, со всех сторон зажатый небоскребами — богато живут. Сволочи.

О встрече договорено заранее, и нас пропускают без лишних хлопот, проводят по зеленой аллее к боковому входу и открывают дверь перед нами. Прежде, чем войти, я поворачиваюсь и смотрю на зелень, словно в последний раз вижу что-то живое. Не считать же живым главного врача Делиева.

Кабинет у него большой. Глаза разбегаются при виде инопланетных чудес. Живые кристаллы… Неувядающие цветы, распространяющие тонкие ароматы… Огромные раковины… Хорошая коллекция.

Приглашающий жест, и мы садимся перед ним на стулья из искрящегося темно-шоколадного дерева. Он — хозяин. Мы — долгожданные гости. Радушие его не знает границ. Делиев — сама предупредительность. Он рассказывает нам о своем Центре, об инопланетных безделушках, о том, во сколько ему обходится содержание медицинского комплекса. Такое впечатление, что он хочет завалить нас кучей ненужной информации и заморочить нам головы. Максим молча слушает, не перебивая, а я постепенно закипаю.

— Сколько? — резкий голос Максима перебивает главврача.

Делиев запинается, потом широко улыбается и довольно говорит:

— От тысячи восьмисот до семи тысяч четырехсот. Галактов, разумеется. Разная приживаемость, возможность отторжения, внешний вид, гарантия от года до двадцати пяти лет. Те, что дороже, разумеется, надежней. Именно их и советую.

— Я тоже за надежность. Семь четыреста — наша цена, — Макс произносит это, глядя в окно. Я не вижу его глаз. Он неловко лезет в сумку за картой оплаты.

Семь тысяч четыреста галактов. Это много, очень много. Но я молчу. Не важно, что для покрытия таких расходов надо будет всю жизнь вкалывать на этот долбаный Концерн. Ерунда, что и нашим детям, а их должно быть не менее трех — я всё рассчитала, придется заниматься тем же. Плевать… Хочется плюнуть в лицо главврача. Но я молчу и пытаюсь улыбаться.

Ведь всё это будет потом. А сейчас я хочу, чтобы Максим был счастлив, чтоб вышел из депрессии.

— Я вижу, у вашей девушки какие-то сомнения, — Делиев смотрит на меня в упор, а я не могу ответить, только киваю.

— Какие же?

Я проглатываю комок в горле и почти нормальным голосом говорю:

— Может, можно чуть дешевле? Вряд ли у дорогих имплантатов сильно различаются характеристики…

— Хотите ознакомиться? — главврач убирает улыбку с лица, зато достает пачку листков с фотографиями и текстом.

Макс поджимает губы.

— Максим, мы же договаривались…

— Да-да, Оля, я помню, — Максим криво улыбается, убирает карту обратно и берет из рук Делиева листки.

— Ознакомьтесь на досуге. И имейте в виду — в нашей клинике имплантаты самые качественные…

…Хлан — псевдоорганизм с планеты Дельта. В современной медицине используется в качестве имплантатов-симбионтов. Принимает форму и функции, тождественные утраченному органу. По внешнему виду практически неотличим от него. Добыча ограничена. Нелимитированный вывоз запрещен — преследуется по закону. Вместе с тем существует ряд контрабандных каналов поставки хлана на планеты Сообщества…

Договор подписан. Сумма оплачена. Наши карты оплаты стали картами выплаты кредита — с красными полосами по диагонали. Только прожиточный минимум будет обеспечиваться ими. У детей будут такие же. Первого я уже ношу. По утрам мне плохо, но это скоро пройдет. Шесть тысяч. Я согласилась. Только такой имплантат обеспечивает минимум требуемой чувствительности. Гарантия — двадцать лет. Приживаемость — девяносто восемь процентов. Период регенерации — пять дней. Я знаю — Максиму будет хорошо. Ради него я буду терпеть. Буду. Плачу я только ночью — Максим не видит слез. А мешки под глазами можно списать на что угодно.

…Красный песок. Раскаленное солнце. Геликоптер. В нем — напарник. Сборщики всегда работают в паре. Один ведет машину, другой собирает хлан. А шандар жаждет пищи…

Теплый вечер. Мы стоим на летней террасе. Утром Максим покинет клинику. Мне разрешили с ним встретиться уже сегодня. Остальные — его родители, родственники — увидятся с ним завтра.

— Тебе больно?

— Нет, мне хорошо, — впервые за долгое время улыбка Макса спокойна и не вымучена.

— Как руки? — я волнуюсь, — Как операция?

Максим картинно поднимает их, чтобы я полюбовалась.

— Всё нормально, Оль. Какая операция? Это просто вживление квазиорганизма. Доктор же объяснял.

Объяснял, конечно, но я всё равно волнуюсь.

— А как… — я пытаюсь сформулировать вопрос, чтобы не доставить ему напрасной боли, — как твои сны? По-прежнему?

На миг лицо Максима становится жестким, но тут же расслабляется.

— Всё хорошо, родная. Никаких снов.

Ой, врет, зараза. Дурак! Не хочет меня тревожить. Но руки для него — главное. Пусть думает, что я поверила, пусть.

Я знаю — он уже подал заявление на восстановление в должности. Чиновник из Центра занятости был любезен — его дочь в моем классе. «Да, заявление было рассмотрено. Да, положительное решение принято. Через два дня Максима оповестят об этом. Не волнуйтесь…» А я не хочу этого. Я улыбаюсь, благодарю, но я не хочу отпускать Макса от себя. Всеми мыслями он уже там, на Дельте. Он — сборщик хлана.

… Имплантат-симбионт хлан (ИСХ) внедряется в организм носителя, дублирует его нервную систему, восстанавливая утраченные участки, и из клеток своего тела формирует ткани, аналогичные тканям носителя. Продолжительность сосуществования зависит от чистоты образца ИСХ, времени сбора и контакта с телом сборщика. Сбор ведется голыми руками. Чтобы отличить хлан от горной породы, под которую он мимикрирует, требуется максимальная чувствительность кожных рецепторов. Перенос хлана до места обработки невозможен в иной таре, кроме чистых сухих ладоней сборщика…

…Красная пустыня. Глаза не различают — что на поверхности. Пальцы неторопливо ощупывают, почти не касаясь её. Нет хлана. Совсем нет, даже следов. Наврали туземцы. «Мнооого… Свееежий…» Или с координатами ошиблись? Да не должны.

— Эй, Дим, иди сюда!

Дим приоткрывает дверцу геликоптера, и сухой горячий воздух врывается в прохладу кабины.

— Чего? — Дим недовольно сопит в микрофон.

— Иди, говорю. Мне что, кричать?

Дим выбирается из кабины и подходит.

— Ну?

— Ничего не замечаешь?

Дим отрицательно мотает головой.

— Я тоже. Нафиг мы сюда приперлись, а?

Дим багровеет.

— Ты для этого меня звал?! Несчастный! Ну, Максим, дошутишься!

И тут пальцы касаются чего-то. Максим не видит — чего, только чувствует. Несколько мгновений, и чувствительность уходит из кончиков пальцев, захватывает обе кисти, поднимается к локтям. Что это — Макс не понимает, он смотрит на Дима. Зато Дим понимает всё. Судорожным движением он выхватывает лазерный резак и орет:

— Вытяни руки! Быстрей!!

Как-то неторопливо, словно его кто-то держит, Максим поднимает и распрямляет руки, одновременно поворачивая голову. Он еще успевает увидеть, как плоть капает с кистей, обнажая истончающиеся кости, прежде чем Дим резким движением срезает ему руки чуть выше локтей.

Обрубки падают прямо в раскрытое ротовое отверстие шандар. Хлюп! Секунды переваривания, шандар переходит в видимую стадию и разом рассыпается на множество мелких кусочков. Это хлан. Еще не мимикрировавший. Его много и он свежий. Вот только поднять его — нечем…

… Жизненный цикл шандар изучен слабо, в связи с удаленностью планеты обитания и нежеланием Сообщества вмешиваться в религиозные верования аборигенов. Создать условия, идентичные природным, не удалось, поэтому приходится основываться на данных биостанции Дельты. Шандар питается органикой животного происхождения. В случае употребления критической массы биологического материала, шандар в считанные секунды преобразуется в форму, известную, как хлан (смотри соответствующую статью), инертную к живому, но способную существовать в качестве симбионта (см. ИСХ ). На этом жизненный цикл шандар обрывается. Случаи перехода хлана в первичную форму неизвестны. Также неизвестны способы размножения шандар. Выдвигались предположения о прямом делении — шандар, как организм, не имеющий внутреннего и наружного скелета и дифференцированных внутренних органов, по аналогии с земными организмами может быть способна на такое размножение. Тем не менее, наблюдениями это не подтверждается…

На биостанции тоже нужны работники — не всем же хлан собирать. Его нужно еще обрабатывать, хранить и готовить к транспортировке.

Не отпустила я Максима. Перед самым отлетом сказала. Что с ним полечу. Он посмотрел на меня, погладил по волосам своей новой рукой — так сладко стало — а потом приподнял пальцем подбородок, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Давно решила?

Я попыталась опустить взгляд, но Макс держал крепко.

— Давно… — тихо сказала я. И, не выдержав, выложила всё, что накипело, — Не отдам тебя этой гадости! Не отдам! И Концерну не отдам, слышишь! Пусть подавятся!

И зарыдала в голос, натужно всхлипывая, уткнувшись лицом в грудь Максима.

— Ты не знаешь — как там. Но лети. Ты упрямая, не убедить тебя.

И я полетела.

Я умру, да? Правда, умру? Почему нет??!

Я спокойна. Я абсолютно спокойна. Расскажу — успокоюсь еще больше. Да? Конечно, с самого начала.

Вы же знаете про его руки? Нет, важно. Это самое главное. Понимаете, они были не его. Хлан. Не вам считать наши деньги. Зато Максим был счастлив. Он работал. Да, я могла остаться на биостанции, но я хотела быть с ним всё время. Я стала его напарником. Женщина может водить геликоптер. Собирать хлан — нет, а это сколько угодно. Риск больше, но есть возможность раньше рассчитаться по кредиту.

Не первый вылет это был. Пустыня везде одинакова. Но вы же понимаете, что хлан не везде бывает. Не умею я его искать. Мое дело — геликоптер вести. Максим всегда сам место указывал и никогда не ошибался. Я ему верила, конечно, а почему не верить, если каждый раз хлан находили.

Он вышел и пошел к камням, а меня в кабине оставил. Строго-настрого запретил оттуда выходить. Шандар. Поверье у сборщиков — что только они могут ее увидеть. Нет, не могут, мы на биостанции проверяли — в прозрачной стадии ее никто не видит. А она прозрачна, когда охотится. Вот стоит ей поймать органики — сразу проявляется.

Да, у сборщиков богатый фольклор. Приметы, пословицы всякие. Говорят, два раза с шандар не встречаются. Врут. Там она и была, у камней.

Максим дотронулся до нее.

Вы видели, что бывает, когда шандар входит в контакт с органикой? Пища разжижается и всасывается всей поверхностью хищника. Тошнотворное зрелище.

В этот раз было не так.

Шандар проявилась серым пятном, потом побагровела и восстала, поднявшись перед Максимом. Словно двое знакомых стояли друг перед другом, приветственно держась за руки. Я видела, как Максим силился оторвать ладони от ужасающей плоти и не мог. Хлан. Это он держал Макса. Я боялась даже закричать. Не было сил открыть дверцу и помочь. Может, я плакала, не помню. Только всё вдруг стало размытым и странным.

Шандар отпустила Максима. Хлынула вниз, становясь прозрачной. Только руки Максима вдруг зажили своей жизнью. Хлан деформировался, вскипал бурунами, проходил волнами, захватывая человеческую плоть. Волна прошла по всему телу Максима. Он еще успел сделать несколько шагов к геликоптеру на выгибающихся под неестественными углами ногах.

И только после этого растекся новой шандар.

Я рванула рычаг подъема.

Почему я спаслась? Зачем? Что привело меня обратно на станцию? Я ничего не помню. Зачем мне жить без него…

 

5. Хань. Илья

Лена показала сканы, мыслезаписи, реконструкции. Всё, что хранилось у нее.

Да, это было интересно. Познавательно. Не более того.

Мы сидели рядом на старенькой лежанке в ее каморке дома-улья и разговаривали.

— Откуда у тебя эти материалы?

— Я ее дочь.

— Ты не боишься?

— Чего? — она была спокойна.

— Эти материалы сами по себе опасны.

— Ерунда! — Лена отмахнулась, чуть не задев меня по носу в тесном помещении. — Во-первых, это общеизвестные факты. А во-вторых, я храню их уже двадцать лет.

— Вот именно, хранишь. Для себя. Никому не показывая. И тут пришел я. Неизвестный с другой планеты, которому ты всё выложила. Спрогнозируешь действия правительственных агентов? Я, между прочим, ничего про шандар не смог раскопать.

Лена задумалась, вспоминая.

— Согласно седьмому пункту «Уложения о наказаниях» разглашение данных, составляющих государственную или коммерческую тайну, наказывается принудительным блокированием памяти, либо изоляцией на срок до перевода данных из разряда тайны в разряд общедоступной информации.

— То есть, смерть нам не грозит, — улыбнулся я. — Уже хорошо.

— Почему это нам? Тебе.

Мы говорили как-то отвлеченно, словно не понимая, что угроза нешуточная. Стоит агентам узнать мое местонахождение, и можно ставить крест на жизни. Не хотелось верить, что такое может случиться. Конечно, то, что они до сих пор не поймали меня — ни в космопорту Тсаворита во время покупки билетов и регистрации, ни здесь, на Хань, когда я вышел из терминала, давало надежду. И вместе с тем расслабляло. Но агенты могли следить за мной с самого начала, и я не смог бы этого заметить. Если так и есть, то они выявляют мои контакты, чтобы забрать сразу всех причастных.

Но ведь никого нет. Так что, знакомясь с кем-нибудь, я просто подставляю человека.

— Не грузись, — посоветовала Лена. — Никто тебя не ищет. Кому ты нужен?

Это показалось мне обидным, и я надулся. Лена хлопнула меня по плечу и рассмеялась.

— Ну, вот, шуток не понимает! Скажи лучше, где остановился?

— Пока нигде. Пойду, гостиницу поищу.

— Дурак. Там регистрация требуется. Повяжут моментально. Или хочешь убедиться — есть за тобой слежка или нет? Тогда совсем другое дело…

— А чего делать-то? — я действительно не знал, где остановиться на чужой планете.

— Здесь оставайся. Я подвинусь. Места много, — и она раскинула руки в стороны, опять чуть не задев меня по носу.

Я посмотрел на Ленины «хоромы» и покраснел.

Я не понимал Лену.

Почему она так сразу доверилась мне? Не перепроверила — кто я такой, с какой целью выспрашиваю. Вдруг я провокатор?

— Дурак, — сказала она мне, когда я поделился своими мыслями. — Что ж, я совсем слепая?

Вот и говори с ней. Только и знает, как обзываться.

Лена уходила утром, когда солнце едва показывало из-за дома напротив свой краешек, заливая рубиновым светом комнатку, в которой мы ютились. Возвращалась она вечером. Резко распахивала дверь, сбрасывала с плеча сумку на длинной ручке и минут пять ругала всё подряд, отводя душу. Больше всего Лене не нравилась работа, на которой она вкалывала. Денежная, но, как она говорила, ничего не дающая душе.

Я же не работал, а Лена не разрешала мне выходить и самому тратить деньги. Кроме того, она не брала и мою карту, когда я предлагал заплатить по ней.

— Ты у меня в гостях, неужели не ясно?

— Живу на всем готовом, — брюзжал я. — Стыдно.

Она вздыхала, закатывала глаза, но до объяснений не снисходила.

Уже на третий день я понял, что не выдержу безделья.

— Займись сбором информации, — ненавязчиво посоветовала Лена.

— То ты не разрешаешь на улицу выходить, а то советуешь в сеть войти. Логики не вижу, — возмутился я.

— Ты не знаешь местных условий, — снисходительно объяснила Лена. — У нас никого по сети не могут обнаружить. Я терминов не знаю, но вроде бы ежечасно для каждого работающего компа создается новая индекс-метка и фальшивый адрес. Все об этом знают, включая и властные структуры.

— Анархия какая-то, — с отвращением ответил я.

— Так и живем, — подмигнула Лена.

Говорили мы подолгу и обо всем. О предпочтениях и вкусах каждого. О своих работах, причем приходилось объяснять крайне доходчиво, чуть ли не на пальцах. Об образе жизни и стереотипах поведения. О планах на будущее… Хотя какие тут планы? Мне было совершенно не понятно — куда двигаться дальше. Родители исчезли давно, и следы их совершенно затерялись. Поиски по официальным каналам вряд ли принесут пользу — уже попробовал и с печальными результатами: сижу, прячусь. Если найдут — мало не покажется. Разглашение государственных тайн это вам не хухры-мухры. Цейтнот. Делать что-то надо, но любые действия приведут к непредсказуемым последствиям. Поэтому я сидел в квартирке Лены и постепенно скисал.

То, что мы жили с ней в одном помещении, никак не отражалось на наших отношениях. Мы ловко обходили эту тему. Вот живем рядом и живем, что ж такого. Именно рядом, а не вместе. Каждый занимался тем, чем хотел, никак не задевая другого. Главное — не испытывать дискомфорта в общении, а остальное — не важно.

Даже бытовые вопросы долго не обсуждались. Нужно что-то сделать: кто свободен, тот и делает. Нет предмета для разговоров и споров. Спорить интересно о глобальных вопросах. Например, о роли людей в Содружестве. Или о приемлемости для всех местных норм поведения на некоторых планетах.

Находясь рядом друг с другом, мы не испытывали неловкости. Ни за слова, ни за поведение, ни за свой внешний вид. Нам ничего не стоило раздеться, если было жарко, и, как ни в чем не бывало, продолжить разговор. Точно так же и вечером, когда укладывались спать: кто же будет спать одетым в такую жару?

Нет причин для стеснения. Поцелуй в щечку, и на боковую. Конечно, Ленина кровать не была рассчитана на двух человек, но мы вполне умещались на ней. Тесно прижимались друг к другу и сразу засыпали. Меня это вполне устраивало. Я не мог воспринимать Лену как существо противоположного пола. Как человека — да. Но не как женщину. Словно кто-то поставил запрет на таких отношениях. И этим кем-то был я сам.

Ни разу Лена не намекнула, что чем-то недовольна. Я будил ее утром, щекоча длинным синим перышком флая. Пока она мылась в душе и одевалась, готовил завтрак. Потом мы его ели, перебрасываясь шуточками, и она уходила на работу. Мне оставалось заниматься собой и комнаткой. И ждать.

А еще — думать.

Думалось плохо. Я всё время отвлекался на посторонние мысли. В основном я беспокоился об Лене. Мало ли что может с ней случиться. Хань — беспокойная планета. Когда же Лена приходила, беспокойство сразу забывалось, и я жадно впитывал всё, что она рассказывала. Конечно, я не мог ее каждый день чем-нибудь радовать. А хотелось.

Но что может придумать человек, запертый в четырех стенах без возможности контактировать с окружающим миром? Я попросил принести мне несколько булыжников и точильный агрегат. Лена пожала плечами, но принесла.

— Что ты с ними собрался делать?

— Да так, ерунду всякую. Лекарство от скуки.

Она кивнула и больше к этому не возвращалась.

Тем лучше. Ужасно не люблю, когда меня начинают дергать, расспрашивать, лезть в то дело, которым я сейчас занимаюсь и давать глубокомысленные советы. Но Лена будто знала — что можно спросить, а что — не нужно. Кстати, камни она принесла первосортные: стеатит, лазурит и лунный камень. Одно удовольствие было резать по ним, выявлять скрытую в них форму и оживлять их.

Начал я с самого простого — со стеатита. За три дня вырезал морского конька и, жутко собой довольный, преподнес Лене. С лазуритом провозился дольше. Правда, вместо бегемотика получился хрум, но Лене всё равно понравилось. С лунным камнем пошло тяжелее всего. Никак не получалось вырезать то, что задумал. Хотелось плюнуть и зашвырнуть камешек подальше, а вместе с ним и точильную машинку. Пришлось себя заставлять. Но результат удивил меня самого.

Передо мной стоял небольшой дракончик, собирающийся шагнуть. С поднятой передней лапой, раскрытой пастью и светящимися глазами. Зубы и рога дракончика были коротковаты, а хвост почти лишен острого гребня. Но фигурка словно жила.

Я ходил вокруг нее и не решался не только взять, но и коснуться ее. Даже не заметил, как пришла Лена. Остановилась у меня за спиной, а потом резко обняла, дыхнула мне в ухо и сказала шепотом: «Это мне, да?» Я кивнул.

Мне даже «спасибо» от нее не надо было. Достаточно видеть радость и удовольствие на ее лице. И знать, что его доставил я.

 

6. Хань

Но даже художественные промыслы мне смогли надоесть.

Скука меня совсем доконала. Захотелось в кои-то веки включить комп, и хоть так развлечься. Я помнил, что Лена говорила про сеть, и решил рискнуть — если обнаружат, так хоть живого, а не сдохшего от скуки.

Все системы единообразны, даже на разных планетах. Унификация. И минуты не прошло, как я получил доступ к информационным каналам.

Я набрал «шандар».

Трехмерник высветил слово и принялся выбрасывать ссылки одну за другой. Я наугад ткнул в одну. Ссылка никуда не вела — высветилось белое поле. Ткнул в другую — тоже самое. Мертвые ссылки.

Неужели, даже из энциклопедий удалили это слово? Что ж, в поисках главное найти нужное слово-метку, которое потянет за собой остальные. Я написал «хлан».

Теперь я получил хоть что-то живое. Но старое. Последняя ссылка относилась к происшествию десятилетней давности. Простое упоминание в результатах вскрытия неопознанного тела: «нижняя левая конечность из хлана. Утилизирована».

Такое впечатление, что Содружество отказалось от ведения работ по использованию шандар и хлана. Наглая ложь. Но не могли же они удалить все массивы информации по этим вопросам. Или могли? Гораздо проще не удалять информацию, а перекрыть к ней доступ. Например, ввести программу, которая не будет воспринимать без пароля вводимое слово как значимое. А так как пароль никто не знает, то и информация останется недоступной.

Я еще пробежался по всему, связанному с шандар, но результата не получил. С другой стороны — сдалась мне эта шандар! Она — лишь возможный путь к моим родителям. Существуют же и другие пути.

Попробуем с другого конца. Я вбил в поисковое поле «Манжос Лидия Ивановна» и «Манжос Константин Игоревич».

И получил список планет, на которых они регистрировали свое пребывание. Практически все населенные планеты, за исключением Тсаворита. Я перебил список по времени и только потом посмотрел на сами даты. Самая поздняя относилась к двадцать шестому году локального летоисчисления Тсаворита. То есть, когда меня еще не существовало, а родители обретались на Петерсите. Самая ранняя запись относилась к их рождению на Земле. Каждые пять лет они меняли место жительства. Пятилетними карапузами они отправились на Фэйхо. А в десять лет их угораздило оказаться на Танлане — родной планете танланцзы. С кем они путешествовали? С какой целью? Данных об этом я не видел.

И почему в общем списке отсутствует Тсаворит? Досье выглядит так, будто они, не долетев до дома, пропали без вести. Но ведь пропали они много позже — через десять лет! Голова шла кругом от загадок. Возможно, они вернулись на одну из планет, где уже были. Или наоборот — полетели на новую, туда, где их никто не знает?

Но даже если я найду планету, то как на ней найти двух человек? Они могли сменить имена, внешность, генетические метки, в конце концов. Я просто могу их не узнать при встрече. Встретиться и разминуться, бросив мимолетный взгляд. Но даже если я их найду, захотят ли они видеть меня? Будут ли разговаривать со мной?

Будут. Я вспомнил, как мать покидала Тсаворит. Она хотела оставить мне правдивое письмо, только отец не позволил. Потому что это могло нарушить их планы. Если же они претворили свои планы в жизнь, то наверняка мать попытается оставить весточку. Такую, чтобы я ее понял. Всегда, в любое время, в любом месте, неуничтожимую.

Ну, и что это может быть?

Что-то, чем я занимался с младенчества? То, что мне доставляло наибольшую радость в детстве и доставляет ее и поныне? К сожалению, я давно вышел из детского возраста и совершенно не помнил старых увлечений. Их просто не осталось. Моя жизнь совершенно не располагала к чему-то постоянному. Я всё время куда-либо стремился, летел от планеты к планете, не замечая ничего вокруг. Только работа, работа, работа…

Ну да, теперь я в отпуске. Мне совершенно нечем заняться. А было бы хобби, занялся бы им. Не было его. Никогда. Ну, хоть увлечения? Нет. Неужели я с самого детства хотел стать наладчиком реперных маяков? Вряд ли. Кем тогда? Да какая разница! Мне нужно совсем другое — то, что поможет мне найти родителей…

Я так ничего и не придумал. Наверняка, что-нибудь совсем простое. Но, чем больше я старался, тем меньше оставалось мыслей в мозгу. Придется действовать наобум, простым перебором планет. Может, когда-нибудь мне и стукнет в голову идея, если я не буду так напряженно думать.

С досады я выключил комп, завалился на постель, заложив руки за голову и уставился в потолок. Вот так и буду тут лежать сегодня… и завтра… и послезавтра… многие месяцы и годы, пока не умру от старости. Ничего не буду делать. Не хочу.

В стену ударила дверь, и Лена разразилась такой привычной тирадой против родного учреждения. Она увидела меня, спокойно взирающего на нее снизу вверх, и взбеленилась:

— А ну, вставай!

Я встал.

— Бездельник!

Я кивнул.

— Так и будешь мне перечить?!

Я мотнул головой, вроде бы соглашаясь, но и отрицая тоже.

— Назло мне всё делаешь, да?

Я промолчал.

Потом подошел к ней, взял за руку, будто рассматриваю переплетение линий, и поцеловал в ладонь…

Уговорить Лену выйти прогуляться в зачуханный садик рядом с домом удалось с трудом. Но не все же в ее комнатке разговаривать, когда боишься двинуть рукой, потому что обязательно за что-нибудь заденешь.

— Я теряю время. Чего ради мне жить здесь, на Хань? Надо отправляться дальше. Например, на ту же Дельту.

— При таком выборе нам придется посетить все обитаемые планеты, — саркастически хмыкнула Лена.

— Ты что — хочешь отправиться со мной? Зачем?! — я жутко удивился.

— Я — свободная девушка, — ответила Лена.

А еще — упрямая донельзя. Если что вобьет в голову — не переубедишь.

— И куда же мы отправимся? Ты же знаешь мою цель.

— Поговорим со знающими людьми.

— С какими?

— С местными, — она сказала это так уверенно, будто всё объяснила.

— Ну, позови, кого считаешь нужным, — я хмыкнул, вспоминая, как она еще недавно всех вокруг боялась.

Лена замолчала. Я тоже молчал, и это молчание совсем не угнетало, как обычно у меня бывало раньше с девушками. Когда панически боялся, что если пауза продлится лишнюю секунду, девушка плюнет и уйдет. Или, по-крайней мере, станет считать неинтересным собеседником и не захочет больше общаться. Я говорил всякие глупости — первые, пришедшие на ум, а девушки разочаровывались во мне.

Да, с Леной совсем не так. Можно помолчать, обдумать свои и ее слова, найти верный ответ. Легко и просто. С ней здорово.

Непонятно только — чего ради она за мной потащится? Какой ее интерес в этом?

Я отвлекся так сильно, что пропустил Ленины слова. Пришлось переспросить:

— Кого-кого?

— Ну, Рустама, забыл что ли? Это ты его просил найти меня.

— Ты что-то путаешь. Никого не просил, — сегодня был какой-то день удивления. — Я зашел в местный информаторий, набрал запрос о тебе, мне выдали с десяток распечаток личных сведений с разными адресами, и я пошел в кафе — почитать и разобраться с кого начать поиск.

Лена обиделась и рассердилась.

— Врешь. Ты сказал, что хочешь со мной встретиться, когда я подошла.

— Разумеется, я хотел. Но сказала это ты, а я не стал тебя разубеждать, — я улыбнулся и провел пальцем по ее руке. — Твои слова мне показались весьма странными, но в списке ты была. Что-то не так?

— Тогда откуда Рустам знал?..

— Ай, дорогая! Рустам всё знать, везде успевать. Ты что сейчас хочешь? Поговорить? Тирби-тиль совсем не нравится, значит, нет?

Мы одновременно вздрогнули, услышав характерный восточный выговор, и обернулись. Позади скамейки, на которой мы сидели, стоял мужчина и довольно улыбался.

— Да, поговорить, — я слегка растерялся. — У нас тут несколько вопросов. Там, как его… куда лучше лететь.

— Ну, тебя! — возмутилась Лена на мои неуклюжие разъяснения. — Илья ищет родителей. Куда лететь — не знает. Мы хотели посоветоваться со знающим человеком.

— Ай, Рустама выбрали? Я знающий, да. Про все планеты сказать могу: где чего там есть. Только объясни — с чего всё началось.

— Тут целая история, — неохотно начал я.

— Что за история? Говори. Рустам послушает.

Рассказывать было сложно. Я сам еще как следует не понимал — что произошло. Поминутно запинаясь и обдумывая каждое слово, я вымучил несколько фраз о Тсаворите, скутере, учителе, родителях и о шандар. Рустам нахмурился, собрав морщины на лбу.

Зря мы его впутали… «Мы», надо же. Я начал воспринимать себя и Лену, как нечто единое.

Рустам отвлек от мыслей о единстве:

— Далеко лететь, долго.

— А куда?

— Э-э-э, какая разница? Таких денег у вас нет.

Мне его слова показались обидными, и я ответил:

— А у вас?

— Будь у меня деньги, разве я жил бы так? — Рустам обвел вокруг себя ладонью. — Да и сам понимаешь — где Брисс, а где Хань эта проклятая…

— Почему Брисс? — поинтересовался я.

— Не знаешь? Не бывал там, значит. Такая планета… м-м-м… сказка. Если чего чудесное хочешь найти — там есть обязательно.

— Чудесное? — я всё время терял нить разговора. Меня хватало только на то, чтобы переспросить.

— Только чудо тебе поможет. Правда. Значит, на Брисс надо.

— Денег всё равно нет, — мрачно сказала Лена, — как лететь в такую даль…

— Зато у Рустам есть корабль! — Рустам гордо посмотрел на нас, со значением подняв вверх палец.

— Что ж ты сам не летишь, раз тебе Хань не нравится? — слегка подковырнул его я.

— Куда лететь? — погрустнел Рустам. — Здесь моя семья, мои дети, мой мир. Здесь Рустам вырос.

— Продал бы корабль…

— Что ты! — Рустам всплеснул руками. — Кто же мечту продает? Так дам. Полетаете туда-сюда — вернете. Только тогда купишь тирби-тиль своя девушка. Нет? — Рустам подмигнул.

— Куплю, — рассмеялся я. — Вот вернусь — и куплю. Если девушка против не будет, — и я подмигнул в ответ.

Почему люди помогают мне? Что я для них? Бросают свои дела, отдают в пользование дорогие вещи, делятся информацией. И всё за просто так.

Чем могу помочь им? Да ничем. По большей части их усилия останутся без ответа. Я ничего не смогу дать им взамен. Это их не волнует. И я чувствую себя виноватым.

Конечно, можно представить, что им нужно от меня что-то ценное и в определенный момент они скажут — что конкретно. Вот тогда я и буду жалеть о том, что не отказался от навязываемой помощи. Не подумал о последствиях и действовал как инфантильный дурак, кем, на самом деле, и являюсь. Но это ж будет потом! А сейчас совсем другое дело. Предлагают помощь — бери и не раздумывай. Красота!

Рустам отправился на космодром подготовить корабль к взлету и передать временные права Лене на транспортное средство. Мне сказали ждать до последнего момента и выйти из дому, когда останется лишь нажать на «старт».

В общем, я и собирался так поступить. Сидел, маялся в ожидании Лениного звонка. Дождался. Вот он, вызов. Я схватил трубку.

— Ну, где же ты?! Уже полчаса звоню! — голос недовольный, расстроенный. — Выходи скорее — до запуска уже меньше часа. Бежать придется. Всё. Жду.

Отлично. Только почему я ничего не слышал раньше? Потом спрошу. Сейчас на дороге сосредоточиться надо — город только по карте знаю, мало ли с какими препятствиями столкнусь. Любое препятствие — задержка. А если непреодолимое — вообще заблудиться можно. И тогда всё…

Бежать тяжело. Особенно, когда не знаешь — куда. Бестолково мечешься в узких проходах между неказистыми домиками. Задеваешь непонятные матерчатые вывески. Оскальзываешься на кожуре неизвестных фруктов. Перепрыгиваешь через грязные канавы. Мелькание удивленных, настороженных и напряженных лиц, цветастых нарядов. Разноцветных закрытых дверей: деревянных, выкрашенных красным лаком с желтыми драконами по углам. Дощатых, с выжженными иероглифами. Пластмассовых, с небрежно намалеванными светящейся краской цифрами. Плетеных из тонких дощечек, скрепленных потертыми веревками, с выцветшими под солнцем и дождями рисунками черной и цветной туши.

От всего этого кружится голова, и охватывает отчаяние, сковывая ноги и руки, заставляя давиться воздухом с недостаточным содержанием кислорода.

Облава. Стандартная процедура местного правительства. Что они ищут — никому не известно. Это метод устрашения и приведения к покорности. Всегда кого-нибудь да забирают — каждый четвертый ханец нарушает закон. Если же миротворцы видят бегущего человека, то реагируют однозначно: взять его! Потому что невиновный не будет бежать. Потому что все тихо-мирно сидят в своих домах и ждут.

Миротворцы! Прекрасное слово. Да, когда-то они действительно творили мир, усмиряли конфликты. Слово осталось. Поменялись функции. Теперь это военизированная полицейская организация на службе правительства.

Преследователи методичны. Они вполне уверены, что никому подозрительному не удастся уйти от их настойчивого внимания. Я вполне солидарен с ними.

То, что я попал в кольцо, — случайность. Фатальная для меня.

Почему-то становится хуже видно. Взгляд ни на чем не фокусируется — всё расплывается и подергивается. Я останавливаюсь, прислоняюсь лбом к стене, закрываю глаза и тру их. Становится хуже. Ну, вот и всё. Добегался. Даже не смешно. Или это эффект противоядия, которое я принял, едва услышал облаву?

Надо идти дальше. Отдохнул.

Впереди — открытое пространство, которое мне нужно преодолеть до Рустамовского корабля. Если миротворцы дойдут до ограничительного барьера позже, чем я войду в корабль, то всё будет в порядке. Но что-то я сомневаюсь, что так будет.

Я не пробегаю и половины пути, когда миротворцы появляются за моей спиной. Нет, я не оглядываюсь — к чему терять время. Снотворная ампула ударяет в спину. Толчок сбивает мне дыхание, и я чуть не спотыкаюсь, лишь слегка виляя в сторону. Миротворцы ждут результатов выстрела, но противоядие действует исправно — я даже не чувствую местного онемения.

Вот тогда они разворачиваются, сосредотачивая огонь на ногах, подозревая, что на мне бронежилет. Становится нестерпимо больно от подгоняющих ударов.

Мышцы на ногах непроизвольно подергиваются, немеют. Я уже еле тащусь. Антидот практически не действует — слишком много ампул попало в меня. Самое время вспомнить о силе воли и цели в жизни. Главная цель. И остальные, которые ведут к главной.

Покинуть планету.

Почему я не сделал этого раньше? Зачем втянул Лену?

Еще шаг. Еще. Нет сил.

И надрывный далекий голос, который заставляет:

— Иди, Илья! Иди! Ты дойдешь! Я знаю…

Кто-то плачет. И некому успокоить, кроме меня…

Государственная переписка. Служебный файл:

Тема: Об инциденте на Хань 12 005.52 л.л.

Довожу до вашего сведения, что во время стандартной операции местного контингента миротворческих сил был обнаружен искомый объект. В результате переоценки ими своих возможностей, объекту удалось покинуть планету. Просим дальнейших указаний.

Ответ : Следует незамедлительно изолировать объект и всех граждан, контактирующих с ним после инцидента на Тсаворите. Разрешается применять любые силы для его поимки, в том числе и нелицензионные. Способы задержания могут быть адекватными.

RE: Ответ : Объект покинул планету на частном судне, без регистрации маршрута следования, что безусловно затруднит его поиск и поимку…

 

7. Зельде

Лена настояла на своем. Вернуть корабль Рустаму на ближайшей реперной станции. Мои доводы, что это его обидит, во внимание приняты не были. Мы даже поругались. Пришлось брать свои слова назад и мириться. В первый раз.

Всего лишь пересадка.

Да и кто нас пустит вниз, в заповедник, без разрешения, визы, туристической карты? Ни денег, ни связей. Так что в планах посещение смотровой палубы, выставки панорамных снимков Зельде и скучное ожидание космолета, следующего в нужном направлении.

С возвращением корабля Рустама получилось здорово — я договорился с диспетчером. Рейсы на Хань редкость, а товары потребляют и там. Так что мне, кроме билетов, еще и доплатили за предоставление грузового объема.

Я уже привык ждать. Наверно, правильно. К чему спешить? Наверняка родители сделали всё, чтобы их было труднее найти. Только тщательный поиск и отсев лишней информации позволит достичь цели, где бы она не находилась. Не верится в быстрый результат.

После того, как мы поселились в одной из кают станции, ничего не оставалось, как последовать намеченному плану. Смотровая палуба — всегда интересно. А на планете-заповеднике — вдвойне. Если телескопы настроены, можно рассматривать поверхность, словно находишься внизу. Это прекрасно компенсирует невозможность спуститься.

Но, естественно, не будешь целый день сидеть, уставившись в одну точку на поверхности. И даже Ленины восхищенные возгласы всё меньше умиляют. Хочется как-нибудь отвлечься от сине-зеленых разводов и посмотреть на что-нибудь желто-красное. Я ей сказал, а она сразу осуждать. Дескать, прекрасного не понимаю, и всё мне едино: что инопланетный пейзаж, что дурацкая картинка простым карандашом. На это я резонно ответил, что карандаш может быть в руках мастера, и что я позже еще посмотрю, чтобы подтвердить впечатление. А пока отдохну.

Я предпочитаю отдыхать, делая что-нибудь полезное. И не только полезное, но и необходимое. Чего зря время терять? Можно продолжить просмотр данных. Ведь искать их можно где угодно — имелся бы подключенный терминал. Я его нашел. Но на большинство вопросов он ответил «не знаю». Лишь о Зельде он давал исчерпывающую информацию. Пришлось довольствоваться ею.

Планета почти полностью покрыта водой. Существуют лишь мелкие островки в экваториальной части, на которых может поселиться человек. Зель живут на мелководье. Так что конфликтов между аборигенами и пришельцами быть не должно. Климат мягкий, морской. Экваториальное течение в направлении против вращения планеты с завихрениями в более высоких и низких широтах. Ближе к полюсам небо постепенно заволакивают облака. Но на экваторе, над которым мы висим на станции, небо всегда чистое.

Фотографии с орбиты и с поверхности впечатляют. В довершение, планету позиционируют как абсолютно экологически чистую. Из истории открытия и освоения я узнал, что первый прилетевший сюда космолет спустил космический лифт с зельде-стационарной орбиты. И что именно он сейчас и продолжает работать. Интересное решение, нетривиальное. Только сдается мне, что без посадки не обошлось: для закрепления несущей ленты лифта требуется иметь на поверхности причальную станцию. Причем, мощнейшую! Чтобы удерживать восемь несущих лент на одной платформе, требуются не только значительные геометрические размеры, но и соответствующая энергия.

Но зачем на такой планете восемь космических лифтов, я не понял. Лифты экономически выгодны, если существует постоянный поток каких-либо грузов с планеты или на планету из космоса. Здесь такого не наблюдалось. Да, за два дня поехали вниз две группы туристов, а одна поднялась. Но ведь им неделю спускаться, чтобы просто поглазеть на местных жителей, водную гладь, эндемичных животных и растений. Набрать сувениров и еще неделю подниматься обратно. Грузового сообщения я не заметил, хотя половина лифтов именно грузовые. Или плохо смотрел? Конечно, когда скучно и надо убить время, еще и не тем займешься. Но зачем мне влезать во всю подоплеку местной жизни? Через трое суток придет корабль, и мы с Леной улетим от этой странной планеты-заповедника.

А пока мы гуляли, обнявшись, по смотровой палубе. Нам это нравилось — обниматься. Мне, по крайней мере. Местный народ мало жаждал смотреть на планету через приборы. Они прилетали всё это увидеть живьем, с поверхности. Но ждать приходилось и им: расписание лифтов жесткое. И всё равно на смотровую тянуло одну молодежь. Люди старше среднего возраста предпочитали совсем другие развлечения: азартные игры, выпивку, секс. В общем, отрывались по полной. А у молодых еще оставалось любопытство. И времени хватало на всё, даже просто постоять с девушкой под звездным небом и полюбоваться планетой внизу.

Иногда Лена куда-то ускользала, предоставляя мне возможность развлекаться по своему усмотрению, и я опять прилипал к терминалу. История открытия, характеристики видов, климатология, особенности быта, нравов, культуры, законотворчество на планете, правовые акты… Я читал всё подряд, даже не сильно вникая — убивал время. Кстати, откопал договор между правительством Зельде и Содружеством о предоставлении всех прав на транспортные средства, находящиеся на поверхности планеты, народу Зельде. В свою очередь, правительство Зельде обещало обслуживать имеющиеся в ее распоряжении транспортные средства за свой счет. По этому договору выходило, что лифты — собственность планеты. Ну, зачем им четыре законсервированных грузовых лифта, не приносящих прибыли?

Оказалось, я тоже любопытен, на манер молодежи. Мне тут же захотелось посмотреть на эти таинственные лифты. Убедившись, что Лене ничего срочного от меня не надо, я побрел в ту сторону, где на плане были обозначены лифтовые шахты.

Никаких вывесок о том, что за этими дверями находится шлюз и надо быть осторожным, я не встретил. Да и двери совершенно не подходили под размеры и назначение грузовой кабины. Тогда я положил руку на стену и неторопливо пошел по наружному обводному коридору станции, пытаясь на ощупь определить местонахождение шлюза.

Разумеется, так ничего найти невозможно. Да особо и не старался. Я, скорее, развлекался, благо в этой части станции никого не было. Вероятнее всего, тут находились резервные помещения для туристов или персонала, в ожидании наплыва первых. Что ж, это разумно. Аналогично можно объяснить и дополнительное количество лифтов.

Но я всё так же упорно шел, касаясь ребристой стены, вознамерившись обойти станцию вокруг и вернуться к тому месту, с которого начал. Совершить, так сказать, кругосветное путешествие местного масштаба.

Я вышел из-за выступа, где и столкнулся с Леной, занимающейся тем же самым. Поисками.

— Ну! И что мы тут делаем?! — возмущенно спросили мы одновременно друг друга.

— Наверно, чего-то ищем? — высказал я предположение.

— Наверно! — отрезала Лена.

Найдя на стене вирт-экран, я включил его и затребовал план станции. На плане появилась стрелочка с надписью «вы здесь», а рядом с ней, буквально в двух шагах, обрисовались громадины грузовых кабин.

Почему-то действительность расходилась с планом. Ничего подобного я не видел. Лена тоже не видела. Хорошая маскировка. Но от кого? Туристам не придет в голову искать таинственный лифт и пользоваться им — у них же билеты на другой! Или жители Зельде спрятали шлюзовые двери от всех людей?

Разобраться было бы интересно, но — незачем.

Больше того — некогда.

Вежливый приятный голос компа станции оповестил публику:

«Приближается катер миротворческих сил земного базирования. Стыковка через три часа. Всем гражданам пройти к месту приписки и оставаться там до соответствующего распоряжения. В случае отсутствия в установленном месте могут применяться меры физического воздействия. Выполняйте распоряжения, и ваш отдых не будет нарушен».

На вирт-экране зажглась звездочка, обозначающая катер, и начала неторопливо приближаться к изображению станции. Что им тут надо, землянам этим? Выглядит, как военная операция. Или правоохранительная? Тогда кого они ищут?.. Нет, это уже мания преследования.

— Мы уходим! — сказал я излишне резко.

— Куда? — не поняла Лена. — И зачем?

— Это за нами. Вернее, за мной.

— С чего бы? — Лена фыркнула, но как-то неуверенно.

— Не спорь.

— Да я и не спорю! — ответила Лена таким тоном, что сразу стало понятно — почему не спорит. С идиотами просто незачем разговаривать.

— Ты не веришь мне? — стало до жути обидно и неприятно.

Лена посмотрела на меня. Хотела, видно, сказать какую-то колкость, но передумала. У нее даже голос изменился. Стал тихим и извиняющимся:

— Наверно, ты прав. Не сердись на меня. Если что, ты одергивай, я же не останавливаюсь, — и улыбнулась, чуть приподняв уголки губ.

— Так собирайся! — я нервничал. Не хотелось опять выяснять отношения с вооруженными людьми. Хотелось спрятаться, и чтобы не нашли.

Однако удивляла настойчивость властных структур. В то, что это может быть частная организация, я не верил — не по ним размах действий, направленных против меня лично. Чтобы устранить одного члена общества, достаточно одного наемного убийцы и немного денег. Но я был до сих пор жив. Следовательно, их цель — захват и дальнейшая изоляция. И что я знаю такого, что не знает никто другой? Да ничего. Даже родителей не отыскал.

— У нас же нет ничего. Ты чего, забыл?

Я отмахнулся, пытаясь сообразить — что делать дальше.

По всему выходило, что здесь нас и накроют.

Мы стояли как раз на противоположной от шлюза стороне баранки станции. Что налево идти, что направо — всё равно будешь приближаться к миротворцам, которые наверняка начнут методичное прочесывание жилых помещений станции. Когда пристыкуются. Следовательно, желательно находиться в этот момент подальше от них и не светить в любом диапазоне.

— И куда нам теперь? — не выдержала Лена молчания.

Я сумрачно огляделся. Возвращаться в жилую зону смысла не было никакого. Перейти на технический уровень конечно можно, но мы там быстро потеряемся. Да и вряд ли попадем без специального ключа. На обслуживающий уровень вход разрешен только персоналу станции — с этим контроль еще строже, чем на техническом.

— Вниз, — мрачно ответил я и показал пальцем, куда конкретно.

— Это что — на лифте?! Кто ж нас туда пустит?

— А мы никого и спрашивать не будем! Просто воспользуемся. На поверхности немного другие правила.

— Ну, знаешь, Илья. Такого я от тебя не ожидала, — растерялась Лена.

— Ладно, потом возмущаться будешь. Сейчас помоги. Нужно активировать рабочие лифты.

— Мы их даже не нашли…

— А это не важно. Когда нужен аварийный спуск на поверхность? Когда людям на станции грозит гибель. Вот сейчас мы это и устроим, — я довольно потер руки.

— Ты чего, идиот? Станцию загубить захотел? Здесь же люди!

— Вот именно. Объявят сигнал тревоги, и двери лифта откроются, как бы их не прятали.

— Хороший способ лечиться от перхоти — отрезать голову, — буркнула Лена.

— Не всё так фатально.

— Ты не болтай! Ты делай! — настойчиво попросила Лена.

— Нужен открытый огонь.

— Не курю, — отрезала Лена. — Да на станции и запрещено — у всех еще в шлюзе воспламенители отбирают.

— Нет фантазии у тебя, — сказал я, как будто сожалея. — Есть много способов добыть открытый огонь в космосе. Сейчас продемонстрирую.

Я отыскал пожарную нишу, вскрыл дверцу, вынул контактный резак, включил и настроил на нужную температуру.

— Что поджигать будешь? — язвительно спросила Лена.

Я посмотрел на нее и ответил:

— Думал, какую-нибудь одежку спалить. У тебя ее много. Давай, чего не жалко.

Лена прямо задохнулась от возмущения. Конечно, я был не прав — надето на нас было абсолютно одинаково: комбинезон, рубашка и некий предмет нижнего белья. Но почему бы не пошутить? Нашел место и время, называется. Нельзя насмехаться над женщинами. Они тогда полностью теряют рассудок и оказываются способны на всякие безумные глупости.

Лена с силой дернула меня за воротник, так что затрещали застежки, и заявила:

— Снимай!

Почему я всё время потакаю ее желаниям? Неужели мне нравится, когда мной командуют? Наверное, да. Что бы не спорить, я стащил рубашку, бросил ее на пол, а потом прикоснулся резаком рядом с тканью. Пол стремительно раскалился, а рубашка затлела и сильно задымила.

— Отлично. Теперь подождем, пока пожаротушение сработает.

— Как сработает, так сразу всё и потушит, — Лена охладила мой пыл, — а лифты не откроются.

— Значит, будем раздувать.

Глубоко вдохнув, я присел и собрался с силой подуть, как Лена прервала меня:

— Я поняла. Это какой-то хитрый ход. Не проще ли разрезать стену в нужном месте?

Интересно, почему каждый раз я выдумываю сложные решения, вместо того, чтобы воспользоваться простым и даже тривиальным? И неважно, если разрез пройдет в стороне: всегда можно сделать еще один. Если миротворцы не помешают.

Я провел резаком по стене, вырезая прямоугольник. Запахло горелым металлом, и вырезанный кусок чуть не придавил меня, с грохотом ударившись о палубу.

— Молодец! Решил привлечь внимание?

— А могла бы и поддержать… Не ругайся. Сейчас лифт найдем.

Рубашка продолжала дымить. В горле першило. Глаза слезились. Лифт не находился. Я уже вырезал почти всю стену между двумя ребрами жесткости, с ужасом понимая, что если ничего не найду и не уберусь отсюда, то за вандализм на станции с меня сдерут крупную сумму.

Неожиданно с потолка ударили струи пламягасящего порошка, а прямо рядом с нами распахнулись створки грузовой кабины, и вежливый женский голос сказал:

— Аварийный спуск на поверхность. Прошу всех занять места. Начинаю отсчет. Десять, девять, восемь…

Я вскочил в кабину, дернул за руку завизжавшую Лену, задраил шлюз и прыгнул в кресло. Сразу вслед за этим кабина ухнула вниз.

Это только так называется — спуск. На самом деле включается ракетный двигатель и с крейсерской скоростью около полутора тысяч метров в секунду кабина летит к поверхности. Стопорные захваты отстреливаются, а для мягкого приземления используются сначала тормозные двигатели, а потом и система парашютов. Хотя мягкой посадку назвать сложно. Но, по крайней мере, к ней можно нормально подготовиться — полет длится шесть часов.

Удобств в грузовой кабине никаких: лишь запас кислорода на случай аварии и амортизационные кресла. Ни еды, ни питья, ни хорошей видимости, ни прочих развлечений. Выжить можно, если не впадешь в панику. А для этого надо, всего лишь, занять себя делом. Птичек посчитать, цветочки поразглядывать. Ах, это я говорил про плохую видимость? Но даже она лучше, чем вообще никакой.

Нет, флору и фауну не различить — она всё равно ближе ко дну океана. Можно полюбоваться на посадочную платформу. На поселок людей при биологической станции. Наверно, они весьма удивляются внеплановому спуску кабины.

Интересно, погасили пожар? Как там себя повели миротворцы? Прочесали все помещения станции, прежде чем обратить внимание на странный старт лифта? Неизвестно. Надеюсь, и не узнаю этого.

Забраться в кресло и отдохнуть, забыться. Не видеть, не смотреть. Не думать, что может произойти за шесть часов спуска. Всё, что угодно.

Но так, чтоб это нас не коснулось.

Эти люди явно не были миротворческим контингентом. Больше всего они напоминали бандитов. И внешним видом, и своими действиями. Гораздо проще было бы сесть на планету на том же катере — плевать, что заповедник: «антитеррористическая операция, жизни людей под угрозой!» и перехватить лифт при посадке. Или оповестить местные службы с тем, чтобы те задержали опасных преступников. На худой конец, поставить в известность местное население. Нас бы ждала жаркая встреча. Ничего этого они не сделали. За то время, что они опускались вслед за нами, я успел выяснить в отделении самоуправления их полномочия, сходить в местное бюро найма и кое о чем договориться.

Всего их было восемь человек — вооруженных новейшим оружием.

Вначале они действовали вполне грамотно: распахнули дверь шлюза и, под прикрытием оружия, выскочили и залегли полукругом. Едва они успели занять позицию, как оставшиеся внутри присоединились к остальным. Несколько минут они лежали, ничего не делая, поворачивая стволы по своим секторам обстрела, надеясь нащупать цель. Целей не было.

Я не стал подставляться.

Я нашел другое решение.

— Люди, прибывшие в лифте, положите оружие и покиньте нашу планету, — ровный бесцветный голос без акцента. Женский. Непонятно, с какой стороны он шел.

— Ты кто такая? — нагло спросил один из псевдо-миротворцев.

— Тебе незачем знать это.

— Ну, так и молчи в тряпочку! — и бандит грязно выругался.

Женщина чуть помолчала и вкрадчиво спросила:

— Неужели не догадываешься, кто ты есть и кем станешь?

— Я — это я. Слушай, заткнись, а? Мне тут надо с одним фруктом разобраться. Не мешай. А то следующей будешь.

— Ты — вассей, — голос стал презрительным, — а живых вассеев не бывает.

— Ты давай, выйди! С глазу на глаз поговорим! Посмотрим, какая ты смелая, — и бандит нехорошо осклабился.

Около выхода появилась девушка. Невысокая, тонкая, в черной облегающей одежде и с пустыми руками.

Она еще не успела повернуться, как бандит выскочил из шлюза, замахиваясь широким длинным тесаком. Блестящее лезвие было нацелено в шею девушке.

Я вздрогнул. Миротворец двигался очень быстро и по сравнению с девушкой был выше, крепче и тяжелее. Казалось, ничто не может ее спасти. Но я оказался неправ. Девушка шагнула к нападающему, слегка разворачиваясь, легко придержала его руками, и он пролетел мимо нее, кувыркаясь и падая на пластбетон.

Он тут же поднялся, повернулся, шагнул к противнице, делая обманное движение левой рукой, а правой нанося прямой удар в голову. Девушка подхватила его руку, развернулась, чуть ли не спиной к нему и, сделав шаг, легко толкнула. Мужчина с грохотом повалился.

Девушка не прикладывала никаких видимых усилий, а бандит раз за разом нападал и падал, упрямо вставал, бил и падал снова. Да, он был крепким и тренированным, но вскоре стала заметна его усталость. И через некоторое время девушка вообще перестала сдвигаться с места, просто отклоняя корпус и пропуская противника мимо себя.

Миротворец, наконец, понял, что с ним играют, что он вчистую проигрывает какой-то малявке. Ну, кто из этих крутых позволит смеяться и издеваться над собой? Они не признают поражений и поэтому терпят их. Он сорвал с пояса малогабаритный гранатомет и выстрелил в девушку.

Кумулятивная граната пробила стенку кабины лифта и взорвалась, бия багровым пламенем из люков и слабых мест. Огонь ослепил меня, и разглядеть, что стало с девушкой, я не мог. Только и оставалось, как броситься в ту сторону, чтобы самому прикончить бандита.

Он тоже плохо видел: заслонил глаза ладонью и всматривался в горящую и чадящую кучу, в которую превратил кабину.

Девушка спокойно стояла за спиной наемника, дожидаясь, когда тот насмотрится на огонь.

Глупцы. Эти псевдо-миротворцы не знали, с кем связывались.

Она похлопала его по плечу, он повернулся…

И тогда зель убила его.

Зель — Автохтонное население планеты Зельде. Двоякодышащие псевдогуманоиды. В Сообществе выполняют функции высокопрофессиональной охраны. Придерживаются собственного кодекса воинов.

 

8. Зельде

Теплые волны накатываются на берег к самым ступням. Каждый раз я инстинктивно поджимаю пальцы ног, хотя прекрасно знаю, что это просто вода.

Сколько раз я приходил и садился на берегу. Сколько раз я смотрел на закат. Сколько раз я видел Шандар.

О, Шандар!

Как прекрасна ты. Как быстра и сильна.

Твои руки, как струи воды. Теплой, неспешной, ярко-зеленой. Или холодной, стремительной, насыщенно-синей. Зелень и синева переплетаются, но никогда не соединяются вместе. Ты — как океан, в котором резвятся водяные драконы, шаловливо выпрыгивающие в воздух и с грохотом падающие обратно.

Твои движения легки и стремительны. Глаз не в силах уследить за тобой. Ты можешь исчезнуть, когда захочешь, и вновь появиться, когда пожелаешь.

Мерно гудит тонкая выделанная кожа водяного дракона, натянутая между раздвоенным концом древесного осота. Ты успеваешь бить в этот бубен и вить вокруг себя узоры смерти тонкой серебряной нитью. Словно кружевная ловчая сеть гигантского паука-рыболова, висящая в синей воде.

Нить тонко звенит, а маленький тяжелый шарик на ее конце гневно гудит, резонируя с бубном. Песня смерти.

Не каждому выпадает честь видеть танец зель.

Шандар ловит серебристую бусину открытой ладонью и застывает. Ее тело спокойно и напряжено одновременно. Черные свободные волосы по плечам. Горячий красный румянец на щеках. Взгляд превосходства над неуклюжими людьми.

Ах, Шандар!

Ты сводишь с ума всех.

И плевать, что ты не человек. Пусть ты зель, но ты — совершенна.

Шандар отпускает нить, кладет свернувшееся гибкое оружие в кармашек на поясе и идет ко мне. Я жду.

— Ты хотел увидеть меня? Ты увидел.

Она права. Но что мне сказать ей? Как я стану счастлив, если она будет рядом со мной? Что моя жизнь без нее подобна сброшенной коже красной жабы? Или что моя смерть смотрит мне в глаза?

— Скажи, почему у тебя такое имя?

— Его дали вы, люди.

— Ты даже не знаешь, что оно означает?

— Зачем мне знать? Имя для тех, кто не понимает сущности. Знак, который вы навешиваете на всё подряд, — Шандар поводит плечом отметающим жестом и кладет ладонь на рукоять ножа. Нет, не угроза. Намек на серьезность разговора.

— Тогда не буду говорить, — я прислоняюсь к теплой черной скале и обхватываю колени руками.

Шандар гневно сверкает глазами. Но что мне ее гнев? Я смотрю на мелководье, где мелкие серебристые тритоны выскакивают на поверхность, пробегают несколько метров по воде, а потом неуклюже зарываются носом в воду, запутавшись в собственных лапах. Следом, клацнув зубами, высовывается пасть кархара. Он потешно двигает бровями, будто удивляется — куда это тритончики подевались, и почему ни одного из них не оказалось на языке — а потом, ухнув, уходит под воду.

Я хорошо знаю кодекс воинов Зельде. Шандар должна спросить, чтобы я имел право ответить. Она не спешит. Играет ножичком, лениво подбрасывая его на ладони. Мы ждем оба. То, что серьезно, требует необходимой отсрочки.

— Ты странный человек, Илья. Один из немногих, кто понимает. Почему ты такой?

— Я знаю, чего хочу. И тебе это может не понравиться. Даже тебе.

— Вы не любите убивать. Хотя смертность от ваших рук превышает все разумные пределы.

— Это потому, что человек убивает не сам, — поясняю я, — а с помощью многочисленных механических приспособлений.

— Извращенцы, — бурчит Шандар, — какое удовольствие в этом?

— Мы с тобой разные, — примирительно говорю я.

— Но ведь ты засматриваешься на меня, да? — Шандар хватает нож за лезвие, внимательно разглядывает, а потом кидает высоко вверх.

Могу поспорить, что, достигнув верхней точки амплитуды, лезвие из зуба кархара аккуратно повернется и нацелится мне в темя. Ну, почему я терплю ее выходки? Она, конечно, поймает нож над самой моей головой. Сложность в том, что мне нельзя ни двинуться, ни даже моргнуть, пока Шандар выделывает свои штуки.

Неуловимо быстрым движением Шандар выхватывает нож из воздуха и продолжает лениво подбрасывать его на ладони. Нельзя не восхищаться ею.

Я раньше думал, что Зельде сделали заповедником потому, что ее природа уникальна. В какой-то мере — да, как уникальна она на любой другой планете. Теперь я понял. Всему причиной искусство зель. Искусство создавать смерть. Человек не может понять восхищения перед смертью. Для него смерть лишена эстетики. И это хорошо — для людей.

— Ты хотел сказать. Говори.

Разрешение получено.

— Давным-давно, когда человек еще только пытался стать властелином Галактики…

Шандар презрительно хмыкает.

— …на одной из пустынных планет он нашел странное вещество, хлан, которое могло заменить любой из его органов. Но кроме этого вещества, на планете жил страшный невидимый хищник, убивающий всякого, кто прикасался к нему. Пища его была скудна — ведь пожирал он только больших теплокровных животных, в число которых входил и человек. Но когда он наедался, то распадался на маленькие кусочки хлана. Прошло некоторое время, пока человек не понял, как связаны хлан и хищник. Когда же понял, то восхотел иметь много хлана. Для этого он забрал хищника с родной планеты и изменил его. Научил есть всё живое. Научил быстро двигаться. Научил быть умным. Не раз хищник вырывался на свободу. И гибли многие…

— Так значит, его зовут шандар? — усмехается зель.

— Её.

— Да, вассей был прав, когда называл меня так.

— Ты даже помнишь — кто это был? И почему — вассей?

— Мне пришлось убить его. И это было далеко от искусства.

— Ты знаешь, почему я здесь? — я перехожу к тому, ради чего сегодня пришел на берег.

— Да, — отвечает Шандар. — Люди, спустившиеся за тобой. Они всё еще готовы убить. Мы остановили их. Но могло быть иначе. Если я не вмешаюсь — прилетят новые. Я не хочу этого.

— Я — тоже.

 

9. Зельде

Пустота улиц станции настораживала. Не меня — Шандар. Она тихо сказала это мне, наклонившись к самому уху, и переместилась за спину. Однако никакой угрозы я не видел и спокойно дошел до нашего с Леной временного жилища.

Лена открыла дверь, увидела меня и облегченно вздохнула, несмело улыбаясь.

— Я не надеялась увидеть тебя, — хрипло сказала она, дотрагиваясь до моего рукава.

— Но почему? Что со мной могло произойти?

— Как ты не понимаешь? — удивилась Лена. — Ты же был в селении зель.

— Ну да. И что? Кстати.

Я сделал шаг в сторону, давая возможность Шандар пройти.

Лена шагнула назад, выставила руку и что-то засипела, тыча пальцем в зель. Казалось, она сейчас грохнется в обморок от ужаса. Я поспешил войти, пропустив Шандар, и закрыл дверь за ней.

И тут же женский крик почти оглушил меня:

— Ты привел зель? Не отвечай, я вижу! Что ты будешь делать с ней? Как она будет ублажать тебя?!

— Это воин. Шандар.

— Ах, это знаменитая Шандар! Что она сделала, чтоб упросить тебя взять ее с собой?

— Ты не права.

— Я всегда не права! Как будто ты прав! Идиот… какой идиот…

Лена стояла передо мной раскрасневшаяся, со сжатыми кулаками и тяжело дышала. Что с ней такое — я не понимал.

— Я догадываюсь… Ты хочешь чьей-либо смерти. Тебе мало того, что произошло…

— Да что случилось-то?! — мое терпение истончилось под несправедливыми Лениными упреками.

Лена фыркнула.

— Я еще должна ему рассказывать.

— Пойми, Лен. Я ничего не знаю. И что ты так взъелась на зель?

— А ты знаешь — скольких людей они убили?!

— Мы не воюем с людьми, — первый раз вступила в разговор Шандар.

— Чему мне верить — своим глазам? Или твоим лживым словам?! Смотри! — Лена щелкнула пультом вирт-экрана.

Автоматическая дистанционная камера показывала панораму улицы довольно крупного города одной из планет Сообщества. Перекрывая улицу от дома до дома, на нас шла гибкая стена зель, облаченных в синие одежды. В руке каждого матово белел нож очищения. И каждый их шаг сопровождался смертью человека. Почти невидимый бросок воина, и грудь человека перерезала красная полоса. Человек падал, заливая кровью мостовую, а зель делал следующий шаг-прыжок. И всё повторялось. Люди даже не успевали повернуться и побежать — ни один из ударов не попадал в спину.

Камера поднялась над улицей так, что отдельные фигурки людей слились в единую массу. Тогда и мне стало страшно. Будто красный ядовитый цветок с синей каймой распускался среди зданий.

Шандар подалась к экрану.

— Это не зель, — сказала она. — Нож очищения нельзя использовать против безоружных. В этом нет чести.

— Провокация? Мы можем рассказать правду…

— Илья, Илья… — очень тихо сказала Лена, — ты никогда не понимал, что делаешь. И делал то, что не желал понимать… Нам нужно спешить.

— Куда? Зачем?

— Надо срочно улетать.

— Какой корабль сейчас на орбите? Даже если он не под контролем — туда всё равно не добраться без лифтов.

— Лифт — не единственное транспортное средство, — опять вмешалась в разговор Шандар. Обычно зель не говорят, если их не спрашивают. Значит, ситуация стала серьезной.

— Ну, да. У тебя в чуланчике стоит межзвездник, — фыркнула Лена.

— И всё же я не понимаю, что мне грозит, — упрямо сказал я.

Они обе уставились на меня, потом переглянулись, Лена кивнула, и зель объяснила:

— Зачем убивать столько людей? Это — фальшивка, чтобы напугать. Провокация направлена вовсе не против нас. Никто не будет отказываться от услуг зель — они уникальны и ценны. Она — против тех, кто связан с нами. Разве ты не знаешь? «Кто общается с чужаком — хуже чужака». Таких людей преследуют настойчивее, чем врагов. В глазах простых граждан они — предатели. Каждый почтет за честь не только выдать властям, но и самолично прибить такого отступника. Ясно?

Ясно. Но противно. Понимание сволочной натуры человека приводит к тому, что начинаешь предпочитать общество инопланетников. Их не волнуют человеческие дела. Для них все люди одинаковы. А мы умудряемся ненавидеть всех, кто мешает наслаждаться бессмысленными развлечениями. И зель понимает это лучше меня!

Любой на станции прекрасно видел, куда я ходил каждый день. Пока они боятся выступать. Но к вечеру они встретятся, обсудят и поймут — с кем легче всего расправиться за тот страх, который поселился в их сердцах. Нет, к зель они не пойдут — их слава воинов не знает равных. Никто из людей не захочет столкнуться с существом, жизнь которого — в стремлении к смерти. Да, кинуть бомбу, послать ракету, отравить океан — это пожалуйста, это глобально. Зачистка. Но лицом к лицу — нет.

Они зададут вопрос друг другу — кто виноват в том, что зель напали? И ответят. Виноват тот, кто спровоцировал начало резни. А кто это мог быть? Только тот, кто разговаривал, кто общался с зель. Я.

Тогда они придут ко мне. И я еще скажу спасибо, если первыми успеют агенты сил усмирения. А ведь со мной две девушки, за которых я отвечаю. Вот они стоят передо мной и ждут, когда я что-нибудь скажу. Самое ужасное, что сказать мне нечего. Я не знаю способа незаметно улизнуть с планеты. Такого способа нет.

— Шандар, ты что-то говорила насчет иного способа?

— Да. У нас на дне лежит корабль, который доставил причальную станцию.

— В рабочем состоянии?

— Спустимся — узнаем.

— Сколько лет он там лежит? Он же насквозь проржавел, а реактор заглушен — иначе и быть не может. Ты думаешь, мы сможем поднять его?

— Ты предпочитаешь умереть здесь? — спросила Лена.

— Я предпочитаю пользоваться тем, что работает…

Они опять смотрели на меня. Презрительно. Или жалея? Никогда не умел читать по лицам. В любом случае, они ждали моего решения.

— Веди, Шандар. Поплаваем.

Даже в скафандры не пришлось облачаться — нам с Леной хватило и аквалангов. Шлюз действовал исправно, и мы вскоре стащили с себя гидрофорную материю, пропускающую растворенный в воде кислород, — на корабле работала система воздухоочистки. Надо полагать, зель вовсю использовали корабль, лежащий на их дне. Но использование и содержание в работоспособном состоянии не есть идентичные понятия.

Коридоры корабля были пусты, хотя и ярко освещены, будто ждали посетителей.

— А где все? — задал я вопрос.

— Они ушли. Рассеялись. Люди коварны, мы знаем. Нет красоты в смерти, которую можете принести вы.

— Кстати, Шандар, — как бы невзначай сказала Лена, — ведь ты можешь уйти. С нами тебе будет опасно.

— Илья заключил договор найма. Я выполняю часть общих обязательств зель.

Ну, да. Уйти не позволяет воинская честь. Даже если я вдруг откажусь от ее услуг, зель подтвердит отказ только в том случае, если сама убедится, что больше не нужна мне.

Мы прошли в главную рубку. Я послал запрос компу на выдачу рабочих характеристик систем корабля. Довольно быстро он прогнал тесты и выдал на вирт-экран сводную таблицу. Всё в рабочем состоянии — хоть сейчас взлетай. Удивительно. Правда, ионники из-под воды не запустить — океан вскипит. Да и запускать не на чем. А так — всё в порядке, если забыть, что корабль лежит на боку, вместо того, чтобы стоять вертикально.

— Ну, и как нам поднять его? Как заправить? Как вывести на орбиту и достичь реперной точки?

— Это риторические вопросы, я полагаю? — криво усмехнулась Лена.

Я не стал отвлекаться на Лену, а спросил у Шандар:

— Почему корабль лежит на дне? Зачем его затопили? Что из оборудования осталось на борту?

Зель снисходительно взглянула на меня и ответила вопросами:

— Кому нужен конфликт из-за территории, которую он не может использовать? Как возместить гибель нескольких разумных? Что может явиться гарантом дружественных отношений?

В переводе это, видимо, звучит так. Земной корабль при спуске послужил причиной гибели нескольких местных жителей. Чтобы не усугублять конфликт, люди предпочли оставить корабль зель. К тому же, он явно находился не на земной территории. Зель приняли дар, и взамен разрешили людям организовать селения на пустых скалах и на поверхности океана.

Все радуются, всем хорошо.

Нам — не очень. Потому что я никак не мог понять, как с помощью старинной рухляди подняться на орбиту и улизнуть от ждущих нас там головорезов. В ответ на мое скептическое выражение лица зель ткнула пальцем в какие-то датчики.

Я прочел. Ничего особенного. Сообщалось, что космические катера исправно функционируют.

— И что?

— Мы состыкуем их как многоступенчатую ракету и таким образом выйдем на орбиту! — победно объявила Шандар.

Обалдеть… И это предложила разумная, никогда не выходившая в космос? Позор мне, позор. Конечно, она не подумала о могущих возникнуть технических проблемах, но сама идея была замечательна. И я с радостью занялся ее претворением в жизнь.

Катер тяжело выходил на орбиту. Он был совершенно не предназначен для этого. В любой момент могла полететь тепловая защита, отказать двигатели, не предназначенные работать в атмосфере, закончиться топливо. При любом нештатном событии нам бы осталось жить совсем немного.

Однако атмосфера осталась позади, программа вывода на орбиту отключила двигатели, и даже освободились от заслонок наружные камеры. Я всё никак не мог сориентироваться, над каким местом планеты мы летели. Шандар мои вопросы игнорировала, заворожено глядя на все вирт-экраны подряд. А Лена хмуро изучала счетчики расхода кислорода.

— Кстати, а где реперная станция? Нам разве не туда нужно?

Почему-то женский голос вывел зель из транса.

— Она с той стороны планеты. Через полчаса увидим. Корабль рядом с ней дежурит, больше негде.

— Мы что, к ним приближаемся? — не понял я.

— Конечно. Наша орбита почти рядом с ними проходит, — вежливо объяснила Шандар.

— Так чего мы здесь сидим?! Нужно срочно улетать, а то они нас захватят!

— Куда улетать-то, голубчик? Ты смотрел, сколько у нас кислорода? — поддела меня Лена.

— Так чего делать-то? — я совсем растерялся.

— Мы должны захватить их корабль! — сказала Шандар, делая ударение на «мы».

— Илья, у нас пушка есть? Или что-нибудь в этом роде? — совершенно серьезно добавила Лена. — Чем мы по ним стрелять будем, чтоб они сдались?

Я не выдержал и рассмеялся.

Основным способом ведения боевых действий служит десантирование группы и далее: либо присвоение захваченного корабля, либо только груза, либо пленение людей, либо простое уничтожение изнутри. Это не боевые действия. Это — пиратство.

Вот такими пиратами мы и собирались стать с Шандар и Леной.

Небольшой катер, конечно, труднее обнаружить в открытом космосе, чем громадный межпланетник, но совершенно реально, если на катере не стоит специальных гасителей электромагнитного, теплового и радиоактивного излучений. А корабль, с которого спустили десант на поверхность и потеряли его там, должен находиться в состоянии боевого дежурства. От посадки на планету межпланетник могло сдерживать только одно — прямой запрет начальства.

Мои логические построения Шандар отвергла напрочь.

— Ты сам пришел к выводу, что десант не являлся подразделением миротворцев. Это были бандиты. А не улетают они потому, что ждут своих обратно.

— Разве не все погибли?

— Трое. Остальных мы задержали.

Я подумал.

— И всё же — как мы попадем на корабль?

— У каждого из команды был идентификационный ключ. Теперь он есть у меня. Мы войдем, выставим оставшуюся команду вон и уйдем через реперную точку.

— План хорош, — одобрил я. — Одно нам неизвестно: сколько человек на межпланетнике, и как ты со всеми справишься.

— Их двое, не больше. Нет проблем.

— С чего ты так уверена?

Шандар вздохнула и попыталась объяснить.

— Еще раз. Это — не профессиональные военные формирования с Земли, не силы усмирения, которых вы называете «миротворцами». Частное военизированное формирование. Какова была цель высадки? Скорее всего — твоя поимка. Условия на Зельде они представляли смутно, вступать в контакт с официальными властями не желали. Поэтому логично высадить максимальное количество людей, чтобы сократить время поиска, и улететь. Оставшимся на межпланетнике не грозит ничего. Следовательно, достаточно оставить минимум команды. Вахту. Это — два человека, которые периодически сменяют друг друга. Ясно? Ты думаешь, зель не справится с двумя?

Я не нашел, что возразить. Воин зель, конечно, лучше знает, что и как делать. Какой смысл Шандар подставляться? Она нацелена на победу.

Утешая себя такими мыслями, я пока приготовился к высадке — облачился в скафандр и встал у выхода. Шандар как-то недоуменно посмотрела на меня, а Лена так вообще покрутила пальцем у виска. Ничего. Лучше заранее подготовиться ко всяческим неожиданностям.

Впрочем, ничего не произошло. Межпланетник, к которому мы приближались, запросил опознавательный сигнал, Шандар ответила, и катер без хлопот приблизился к кораблю.

Мы вошли в стандартный причальный бокс для катеров и пристыковались к стене. К тому времени наружные створки шлюза закрылись и в бокс дали атмосферу. Можно было вылезать из катера и идти по своим делам. Никто нас не встречал. Наверно, подразумевалось, что мы сами прекрасно знаем дорогу.

Дело было, конечно, не совсем так. Чужой корабль всегда таит в себе что-либо неожиданное — это вам не маломерный катер. Большого желания гулять по палубам я не испытывал. И гулять не собирался. Мерно топал, клацая магнитными замками на подошвах, вслед за Леной и Шандар, которая убежала вперед.

В коридорах никого не было. Почему-то меня это нервировало. Когда не происходит того, что ожидаешь, даже плохого, начинаешь думать — где же всё-таки ошибся. Скорей всего — переоценил степень подготовленности экипажа межпланетника к непредвиденным ситуациям. Действительно, откуда они могут знать, что к ним явились не их друганы с опознавательными кодами, а некие посторонние личности, собирающиеся их устранить? Хотя для этого достаточно посмотреть на экраны внутренней коммуникации. Вот сейчас глянут и запустят системы безопасности.

Да, фантазия разыгралась. Всё оказалось гораздо обыденнее. С кораблем Шандар определила правильно. С экипажем — тоже. Я это узнал, когда добрел до рубки, где стояли вахту два космофлотца в штатских комбинезонах. Вернее, уже не стояли. Они лежали в спокойных позах и слегка посапывали, усыпленные зель.

Я посмотрели на эту радостную картину, и обратился к компу за подтверждением численности находящихся на борту разумных и их состояния. Ну, да. Спокойный здоровый сон. Двух человек.

Слишком легко досталась нам победа. Без подвоха не обошлось. Но в чем он? Сразу и не определишь. Я поделился сомнениями с Леной и Шандар. Лена как обычно отмахнулась, сказав пару слов о моей мнительности, а Шандар высказалась в том смысле, что решать проблемы можно тогда, когда о них знаешь. Будто не существует предупредительных действий.

Невозможно с девушками спорить. Лучше заняться насущными задачами. Уборкой помещения, скажем. Не дело перешагивать через тела членов экипажа. Мешают и отвлекают.

Навалил их на грузовую тележку и отправил на катер: им с нами не по дороге. Там их кибер разгрузит и аккуратно разложит, чтобы чего-нибудь себе не поранили, когда пробудятся.

Нам осталось запустить двигатели на нужную мощность и — вперед. Чем дальше, тем лучше.

Мне всё равно, на чем летать. В этих полетах я обычно пассажир. Даже последнее время. Конечно, если меня попросить, я и порулить космолетом могу. Только никто не просит. Отдыхай, Илья, у тебя отпуск — такая у них присказка. Ну, и пусть сами летят, куда хотят. Автопилот им в помощь. А я посплю пока. Пусть будет случайный выбор. Пусть…

Государственная переписка. Служебный файл:

Тема: Об инциденте на Зельде 22 007.52 л.л.

Довожу до вашего сведения, что на объект было совершено нападение, которое было пресечено местными жителями. После чего он покинул планету и, воспользовавшись транспортным средством напавших, удалился в неизвестном направлении.

На сегодняшний день местонахождение объекта не установлено. Ваши указания?

Ответ : Следует незамедлительно обнаружить объект и принять меры к его задержанию. Вероятна возможность, что кто-либо помогает ему. Необходимо установить — кто эти лица.

RE: Ответ : Будут приняты все меры к выявлению контактов объекта во время его нахождения на планетах Содружества…

Личная переписка. Код доступа: под замком

Контролеру: Кто послал этих придурков?! С какой целью?! Контакт налажен, и вмешательство только осложнит ситуацию. Или мои рекомендации не были вам доставлены?

 

10. Брисс

Горячий сухой ветер ударил по лицу.

Я в очередной раз успел отвыкнуть от постоянного тяготения, пространств, не ограниченных стенами, свободного нестерильного воздуха и переменной влажности.

Стоит высадиться на новой планете, и всё начинается сызнова. Яркие впечатления. Чувство безграничной свободы. И только потом — привыкание, когда уже пора улетать. Или я потому стремился улетать, что привыкал к планете и боялся, что стану ее частью? Но сейчас совершенно другой случай. Поиск ведет меня от одного места к другому — совершенно бессистемно, наугад. У меня нет чувства, что я приближаюсь к цели. Скорее, я отсеиваю невозможные варианты.

Нас посадил автомат с космодрома. Выбрал за нас место, отрегулировал системы корабля, чтобы нанести наименьший вред полю и чтобы мы при этом остались живы, мягко положил на грунт и открыл шлюз на выход. Даже пожелал счастливого пути. На прощание добавил, что в случае выявления нарушений таможенных правил, мы обязаны в течение часа предоставить письменное объяснение органам местной власти.

— Торговцы… — сплюнула Лена на пластобетон. — Хорошо еще не заставили декларацию заполнять.

— Они все данные с корабельного компа скачали, еще при подлете, — объяснила Шандар. — Вот если эти данные разойдутся с тем, что они обнаружат, тогда нас и привлекут.

— Как ты думаешь, у них есть сведения, что я в розыске?

— Ты считаешь, что ты в розыске? Какой наивный! — Лена воздела руки вверх, явно стараясь привлечь внимание других разумных, прилетевших на великую торговую планету. Никто даже взгляд на нее не бросил — видно привыкли ко всяким чудачествам. Мало ли жестов у чужаков? Тут надо быть осторожным, а то вмешаешься и сам же виноватым будешь.

Я подумал и согласился с Леной. Для моей поимки хватит и одной спецгруппы, набранной из профессионалов.

Лена с Шандар шли впереди, чуть ли не под ручку, совершенно меня игнорируя, и обсуждали какие-то местные достопримечательности, которые обязательно стоит посетить, количество денег, которое допустимо потратить на той или иной ярмарке, систему транспортного обслуживания, налог с покупки, сувениры и туземцев.

Туземцев я пока не видел. Хотя, кто их знает — как они выглядят. Почему-то перед посадкой я не удосужился почитать туристический справочник. Но даже без аборигенов мне хватало впечатлений от внешности инопланетян, проходящих мимо по своим делам.

Шурьянки, танланцзы, крохи, бурхи, гланги, годды, дисфады, мальвины, эсты, стреки… У меня от одних названий кружилась голова, а от их внешнего вида казалось, что я попал на выставку современного абстрактного искусства.

Иногда проходил смешанный патруль из трех разумных в форме и при оружии, подозрительно оглядывающий всех встречных подряд. Наверняка, кого-то ищут.

— А нас тут случайно не повяжут? — спросил я у Лены и Шандар, знатоков чужих миров.

— Брисс — свободная зона, ты что, не знал? «С Брисса выдачи нет», — неужели не слышал такой поговорки?

Ну, почему просто не ответить? Обязательно с подковыркой. Действительно не знал. Как будто они всё знают.

К этому времени мы уже прошли три квартала белых государственных домиков космических служб и, вроде, не собирались останавливаться.

— Вы мне лучше скажите — куда мы вообще идем?

— В гостиницу, конечно. Должны же мы где-нибудь спать?

Надо же! Даже в известность меня не поставили! Ладно, Лена, — она любит всё за меня решать. Но Шандар?!

Я остановился и сказал им:

— Знаете, девочки, никуда я с вами не пойду!

Они тоже встали и разом повернулись ко мне.

— И куда ты пойдешь, болезный? — Лена явно насмехалась надо мной.

— А вот к Рустаму, например.

Мой ответ ошеломил их. Они же не видели, что сзади них из-за угла вышел Рустам и быстро направился в нашу сторону. И его реплика, обращенная к девушкам, заставила их вздрогнуть:

— Значит, такой хороший вы, да? Корабль возвращать — Рустам обижать? А вот Рустам сам к вам прилетел. Не ждали, да?

Я уже собрался честно ответить, что не ждали. Да и как он успел раньше нас тут появиться? Или мы совсем вкруголя летели?

— А это что за девушка? Где такую нашел? Везет тебе с девушками, ничего не скажешь! — Рустам вдруг подобрел и подмигнул мне. — Как зовут тебя, красавица?

Шандар красноречиво посмотрела на Рустама, однако, ничуть не смутив его, и ответила:

— Шандар. Я — зель.

— Это и так видно, — отмахнулся Рустам, — Давно прилетели?

— Только что, — от Шандар было не так просто отделаться.

— Ай, красавица, какой говорливый. Наверно, много умеешь, нет? Хорошо Илью охраняешь? Он человек хороший, его обязательно охранять надо.

— От кого ж на Бриссе охранять? — вмешалась Лена.

— Злые люди везде есть, — Рустам помрачнел. — Вы в гостиницу? Не надо туда идти. Лучше со мной. Я недалеко домик снял — на всех места хватит.

И пошел обратно, не оборачиваясь, будто знал, что мы послушно побредем вслед за ним.

Домик Рустама практически ничем не отличался от своих соседей по улице. Каменные стены, покрашенные белой краской. Покатая крыша, выложенная синей черепицей. Красные переплеты окон. Рисунок на желтой деревянной двери — зеленой крокодильчик.

Подходя к двери, Рустам пикнул брелком, и замок щелкнул, отпираясь. Пропустив нас, Рустам оглядел улицу и запер дверь.

— К чему такие предосторожности? — удивилась Лена.

— Надо. Давно на Хань была, да? Всех ищут. Тебя ищут, меня ищут… даже Илью ищут. Слишком быстро бегать от них. Они совсем обижаться — много кораблей посылать. Во все стороны.

— Чего мы такого сделали, чтобы ради нас флот посылать? Не, не верю.

— Зря не веришь. Молодая, неопытная, мало видела, да?

— Чего видеть? Тут простой логики достаточно, чтобы выводы сделать, — Лена упорно стояла на своем.

— Ай, слушай. Всё бывает. Я такую историю расскажу. Не знал бы человека — не поверил. Нарды знаешь? Игра такая. Вот про это. Не со мной было, да. Про Акхама слышал, нет? Совсем плохо жил. За что ни возьмется — нечего не выходит. Совсем деньги растерял, на улицу жить перебрался. Мы уж думали помочь ему по соседству, как он пропал. И далеко-далеко нашелся — письмо прислал. Говорит, всё хорошо у меня, удивительный случай: какую-то волшебную доску для нард нашел, которая желания исполняет. Кто ж в чудеса верит? Один Рустам верит.

— У тебя нет доски? — спросил я напрямую, вычленив из Рустамовского многословия крупицы нужной мне информации.

— Откуда? Э-э-э, слушай…

— Да-а-а. С такой доской я бы совершенно изменил свою жизнь. И родители не улетели бы. Как теперь их найдешь? Где искать? Куда лететь?.. Точно доски нет?

— Он же сказал… — Лена чувствительно ткнула меня кулаком в бок.

— Ну что ты всё время дерешься? — возмутился я. Ладно, когда мы наедине, но когда на людях?

Рустам улыбнулся:

— Слышал пословицу: бьет, значит любит.

Лена покраснела, а я решил уточнить:

— Это же совершенно другой случай. Так про мужчин говорят.

— Нет, не про мужчин, — возразил Рустам. — Так про хозяина говорят. Того, кто в доме.

Я подозрительно посмотрел на Лену. Она скорчила мне рожу и сказала:

— Дурак!

Рустам ухмыльнулся.

— Илья правильно спрашивает. Не спросишь — не узнаешь.

— Зачем спрашивать, когда и так всё понятно? Нет, тем, кому непонятно — клиническим идиотам — надо всё растолковывать. Но ведь Илья, всё же, не такой. Или я ошибаюсь? — Лена вопросительно посмотрела на меня.

— Такой, такой, — пробормотал я. — Больше не буду спрашивать.

Рустам неопределенно покачал головой и сменил тему.

— Располагайтесь. У каждого своя комнатка будет. А чтобы вместе собираться — гостиная.

Это он хорошо придумал — с комнатами. Отдохну от девушек. С ними, конечно, неплохо. Но и одиночество иногда не помешает. В умеренных количествах.

Утро ничем не отличалось от тысяч других, когда я просыпался в выделенной мне постели временного жилища. Нет, я не прав. Все они были разными, и все — похожими. Как нет двух похожих людей, если их поставить рядом, но при этом почти не отличимых один от другого, если их окружает толпа инопланетников.

Солнце всё так же светило в небольшое окно. Чужие незнакомые растения лезли через подоконник. За дверью, в коридоре, слышались радостные голоса, обсуждающие не планы на день, а погоду.

Какая разница, что солнце каждый раз освещало комнату другим цветом: белым, желтым, красным, голубым, даже зеленым. И что форма окон никогда не повторялась: от витража во всю стену до маленького иллюминатора с кварцевым противоударным стеклом в нем. А растения никогда не походили одно на другое: то фиолетовая ядовитая плесень, то ярко-зеленые перистые листья пальмоидов, то ползучие орхидеусы.

Главное отличие было в другом. Тогда я знал, что мне нужно срочно вставать, одеваться, завтракать и спешить на работу. Сейчас я могу просто беззаботно лежать, погружаясь в сон и выныривая из него, давая мыслям полный простор.

Правильно. Я свободен, как никогда. Делаю то, что хочу. Поэтому надо срочно вставать, одеваться, завтракать и идти на поиски того, чего и сам не знаю. Но добровольно, а не по принуждению.

— Куда пойдем? — спросила Шандар, внезапно открыв дверь ко мне в комнату и профессионально оглядывая крохотное помещение.

— На ярмарку, конечно, — буркнул я, застегивая ремень на брюках.

— Что покупать собрался? — продолжила зель настойчивый допрос.

— Информацию.

Рустам открыл дверь пошире и протиснулся мимо Шандар.

— Он за чудом приехал. Нет? Что такое чудо — никто не знает. Его смотреть надо, выбирать.

Я молча согласился с Рустамом. Всё-то он знает. А я про него — ничего. И даже не тянет расспрашивать.

— Ты с нами?

— Ой, нет! Рустам свои дела есть. Пока гуляйте, а потом встретимся и поищем, что нам тут найти надо.

— Ты хоть скажи — куда нам лучше пойти, — решила уточнить Шандар.

Рустам покачал головой:

— Нельзя говорить. Куда пойдете, там и найдете.

Зель тяжело вздохнула — она не понимала ни мотивов поступков Рустама, ни его самого. Сначала зовет с собой, а потом будто выпроваживает.

— Здесь куда ни пойти — всё равно на ярмарку придешь, — сказал я. — Так что как выйдем, так и решим.

— Жребий кинем? — поддела Лена.

— Случай укажет.

Лена махнула рукой. Не доверяла ни мне, ни выдуманным, по ее мнению, случаям.

Скажем, если на вас выливают ведро воды — что это может означать? Не ходить в ту сторону, или наоборот — именно туда и идти, потому что вода вас освежила? Всё равно же принимать решение мне.

Я посмотрел на солнце, оценил его яркость и понял, что если оно светит в лицо, то вообще невозможно идти. Так что выбрать направление нашего похода не составило труда.

Жара ощутимо давила на плечи и голову. Хотелось спрятаться в тень или залезть в какой-нибудь водоем и там поплескаться. И на кой мы поплелись среди дня на ярмарку? Неужели было не отложить до вечера? Что такого мы там можем найти? Единственное, что могло примирить с жарой, — почти полное отсутствие праздношатающихся зевак, прижимистых покупателей, переходящих от одного продавца к другому, и назойливых торговцев-зазывал.

Мы забрели в несколько странное место, которое обычные покупатели, должно быть, не посещают. Матерчатые торговые палатки пропали, сменившись деревянными лавками. Над входами у них были натянуты узорчатые пологи, а на тротуарах разложены товары. Никто не приглядывал за ними, наверно полагаясь на совесть редких покупателей или на сенсорно-лазерную охрану.

Но мы и не собирались ничего брать. Мы даже не могли понять — что такое мы видим. И не спросишь — не у кого.

Только один разумный — бурх — стоял в дверях лавки и внимательно смотрел, как мы приближались к нему. Никаких товаров перед его дверью не лежало, что уже удивляло. Лицо его, поначалу неприветливое, вдруг разгладилось в самой радушной улыбке. Он сделал шаг нам навстречу, невзначай закрывая проход вперед, и радушно показал на вход в свою лавку:

— Заходите, заходите! У меня в лавке вы найдете всё, что угодно душе и телу. Здесь чудо становится реальностью!

Мы зашли. Палящее солнце осталось за дверью, а здесь был свежий приятный чуть прохладный воздух, от которого, впрочем, не начинаешь через пять минут дрожать и натягивать на себя теплую одежду. Подобно тому, как, идя по широкому нагретому проспекту где-нибудь в курортной зоне, вдруг выходишь на набережную, тебя накрывает перистая тень акаций, и сильный порыв ветра с моря обдает тебя такой желанной свежестью. Ты вдыхаешь полной грудью, а ветер затихает, оставляя тебя наедине с этим морем. И мелкие капельки оседают на лице. Ты стоишь, облизываешь соленые губы и глубоко дышишь, впитывая то необъяснимое, что чувствует любой человек перед могуществом сине-зеленого бескрайнего простора.

Нет, на море я был очень давно. И оно было совсем другим, чем мне вспомнилось сейчас. Сильный ветер поднимал с пляжа песок и швырял мне в лицо, заставляя щуриться и отворачиваться. Противные крупинки с битумным привкусом скрипели на зубах, а в мокрых волосах застревали так надежно, что невозможно было их расчесать.

И всё же это было море. Теплое, в меру соленое, благожелательное к людям. Каждый вечер я приходил на берег, плавал, нырял и стоял под секущими кожу порывами ветра. Голову я приноровился прикрывать куском материи, чтобы волосы не лезли наружу. И мне было хорошо. Но вскоре работа закончилась, и нас отправили от моря куда подальше.

Ничего, связанного с морем, в лавке не было видно. Ни громадных причудливых разноцветных раковин, ни развешанных по стенам и над головами сетей, в ячейках которых застряли засохшие морские звезды и морские ежи, ни обломков деревянных кораблей — жертв ураганов, ни старых сундуков с морскими картами.

Но почему я вспомнил о море? Неужели сам воздух в лавке содержал частичку того безумства, которое охватывает человека, когда он встречает что-то огромное, непостижимое и потому притягательное? Или что-то другое?

Я медленно шел вдоль стены, разглядывая стоящие на полках безделушки — красивые, но не задерживающие мой взгляд на себе. Лена шла с другой стороны. Её охи и ахи на каждом шаге заставляли меня вздрагивать. Ну, нельзя же так бурно реагировать на что попало!

Но когда она замолчала, мне стало совсем не по себе, хотя я и не сразу обратил внимание на Лену. В этот момент я разглядывал невзрачный камешек под стеклом. С виду он был простым булыжником, но стоило чуть двинуться или посмотреть под другим углом, он внезапно изменял и цвет, и форму, и прозрачность. Казался то зеленым авантюрином, то розовым турмалином, то фиолетовым чароитом, то мерцающим опалом, то голубым сапфиром. Только ее слова, а точнее тон, оторвали меня от камня.

— Ой, Илья, смотри какая штучка! — голос у Лены стал нежно-просящим.

Я повернулся посмотреть. Действительно, «штучка». Она блестела, находясь в затененной нише, излучая собственный свет, вспыхивающий то зеленым, то красным, то фиолетовым. Тонкие, казавшиеся стеклянными, нити, тянущиеся из утолщения в средней части, двигались изломанными движениями. Вся эта конструкция стояла на множестве тонких красных иголок и словно кружилась на одном месте: иголочки то появлялись, то исчезали, создавая иллюзию вращения.

И вместе с тем, предмет не выглядел живым. Он казался искусным механизмом, созданным безумным резчиком по камню, и показывающим зрителю именно то, что он хотел увидеть в данный момент.

Ко мне сзади подошла Шандар и тихо сказала:

— Не смотри. Эта вещь сама заставляет тебя купить ее.

— Всё равно у меня нет столько денег, — успокоил я зель.

— Мужчины мыслят по-другому. А Лена… Сам посмотри.

Лена неотрывно глядела на штуковину, сцепив пальцы и изредка перебирая ими. Кроме блестящих нитей и разноцветных иголочек для нее сейчас ничего не существовало. Желание единолично владеть этой вещью заставило ее забыть обо всем. Полная зависимость от жуткой вещи. Потеря свободы — это называется так.

Не люблю.

Торговец оценивающе посмотрел на Лену, на меня, на напрягшуюся Шандар и вернулся к Лене, как к потенциальному потребителю его товара.

— Желаете приобрести и наслаждаться? — любезно спросил он.

— А сколько это стоит? — робко спросила Лена.

— Для вас, красавица, сущие пустяки!

Лена покраснела на «красавицу», но повторила вопрос:

— Так сколько в галактах?

Купец поманил ее пальцем, что-то написал на экране, быстро показал, а потом стер запись. Лена повернулась ко мне и с совершенно убитым видом, так что подрагивали уголки губ, пытаясь сложиться в скорбную маску, сказала:

— Илья, у тебя сколько денег?

Я потянул ее к себе и сказал на ухо:

— Ты думаешь, они у меня есть?

Торговец обладал замечательным слухом, хотя для бурха, возможно, это было в порядке вещей. Он услышал мой шепот и тут же прореагировал.

— Нет денег? Что же вы делаете на ярмарке?

— Мы не покупаем. Мы — ищем.

Бурх выудил из-под стола листок бумаги и положил перед собой на прилавок, за который зашел, едва мы вошли в его лавку.

— Стандартный договор на предоставление услуг, — пояснил он. — Вы можете расплатиться не только деньгами. Подпишите, и товар — ваш.

— И что мы должны сделать?

— Тут всё написано… На земном языке, — предупредил он мой вопрос.

Я взял листок, повертел и кинул обратно. Да, один из самых распространенных в Галактике земных языков. Китайский. Традиционное письмо. Жаль, я ничего в нем не понимаю.

Сильная рука ухватила меня за плечо. Шандар. Она сузила глаза и отрицательно помотала головой. Я расслабился и перестал тянуться к ручке, вставленной в держатель у экрана.

Торговец наклонил голову, всматриваясь в листок и словно пытаясь найти непоставленную подпись, и чего-то напряженно ждал. Лена неожиданно вздрогнула и отвела взгляд от штуковины. Еще раз недоуменно взглянула на нее, словно что-то проверяя, и сильно потерла лицо ладонью.

— Пошли, — потянула меня Шандар. — Торговец скоро в себя придет.

— Почему ты мне не дала поставить подпись?

— Когда ты сам будешь думать?!

— А что?

— Ты хоть когда-нибудь будешь интересоваться значимыми фактами?

— Не подписал же.

— Результатом могло быть попадание в пожизненное услужение к весьма неприятным личностям.

— Тебе сложно было узнать? Растяпа! — высказалась Лена, чуть ли не подпрыгивая от скрываемого нетерпения.

Как-то мне ее слова не понравились.

Мы вышли на улицу. Пусто. Лишь ветер, несущий мелкую желтую пыль, подул сильнее. Шандар пошепталась с Леной и та быстро пошла куда-то в сторону. На мой вопрос зель ответила, что нечего рисковать здоровьем девушки, когда без этого можно спокойно обойтись.

— А как же мое здоровье?

Шандар скептически посмотрела на меня и объяснила ситуацию:

— Ты — в группе риска. Защищать одного проще, чем двоих. На нее не будут нападать.

— Что-то я никого не вижу…

— Могут быть неприятности, — Шандар поджала губы, намекая, что виноват в неприятностях буду только я.

Как накаркала. Перед нами встали трое мужиков. Я на всякий случай оглянулся. Нет, не убежать — сзади тоже вышли трое, полностью перегораживая дорогу.

— Уйди, девочка, — сказал один из них.

Хуже нет оскорбления для зель, чем пренебрежение ее силой и возможностями. Шесть противников и один лезущий под ноги — не так много для профессионала.

Шандар сделала шаг назад, несильно толкнула меня в грудь и уложила на землю. Не останавливаясь, вынула из кармашка шарик на металлической нити и метнула его в одного из задних. И следом же во второго. Третий увернулся: разжал зажим на поясе, вытащил обернутый вокруг пояса меч и встретил нить лезвием, отсекая шарик от нити.

Едва ощутив начало сопротивления, Шандар сменила противника, делая шаг обратно и разворачиваясь, уходя от удара в голову и отправляя мужика на землю. Второй ударил ногой. Зель поймала ногу, закрутила бойца и бросила того на третьего.

На ногах остался один: тот, что с мечом.

Он выставил лезвие вперед и аккуратно приближался к зель, фиксируя каждое ее движение. Шандар явно была в невыгодном положении: оружия у нее уже не было, а воспользоваться ножом в драке не позволял кодекс воина.

Я ошибался. Зель думала совершенно иначе. Она просто ждала явного нападения. В какой-то момент нервы бандита не выдержали, и он рубанул мечом наискосок. Шандар ушла от лезвия, завладела мечом и направила острие оружия в горло.

Короткий всхлип, и меч вышел из затылка бандита.

— Пошли? — коротко сказала Шандар.

— Пошли, пошли, — буркнул я, неловко поднимаясь и отряхиваясь. Валяться рядом с мертвыми и полумертвыми телами казалось всё более неприятным.

Дома у Рустама Лена ходила из угла в угол и, даже когда мы вошли, не прекратила своего движения по диагонали.

— Вот и мы! — бодро сказал я.

— Вижу… — скривилась Лена, не останавливаясь.

— Случилось что? — я забеспокоился.

— Думаю.

Видимо, это самое и случилось — то, что она вообще думает. Интересное происшествие. Я уже хотел было ее подколоть по этому поводу, как заметил в ее руках знакомый предмет.

— Откуда это у тебя?

— Что — это?

— В руках.

— Оно само! Я не хотела!

Само, как же. Стащила понравившуюся штуковину, вот торговец и послал бойцов, чтобы вернуть вещь. А то, что они сначала нами с Шандар занялись, так бурх мог и не видеть, кто именно украл. Странно, что он еще не подал официального заявления властям… Или тут так не принято?

— Может, вернуть?

— В тюрьму захотел? Даже с учетом явки с повинной, десять лет на отдаленной планете тебе будут обеспечены, — блеснула знаниями Шандар.

— Я проконсультируюсь у властей. Без уточнения факта. Как о гипотетическом событии.

— С чего бы законопослушному гражданину интересоваться, что с ним сделают, если он совершит кражу на Бриссе? — Лена сжимала штуковину так, что побелели костяшки пальцев. — Давайте просто улетим.

Я покачал головой.

— Нет. За расспросы еще никого не привлекали. В любом случае абориген знает местные условия гораздо лучше любого пришельца. С этим ты не станешь спорить?

— Кто сказал, что в правительстве туземцы?! — с чувством превосходства воскликнула Лена.

— Мы же не в правительство пойдем, — пояснил я. — Нам в ближайшее местное отделение сил правопорядка. И не обязательно там будет сидеть абориген. Достаточно человека, долго прожившего на Бриссе.

— Именно человека? — скепсис Лены так и лез из каждого произнесенного ею слова. — Гланга, скажем, не подойдет?

— Не подойдет, — серьезно ответил я. — Нужен человек или кто-нибудь антропоморфный. А таких рас среди инопланетников немного.

— Психолог, то же мне, — Лена выплюнула слова, как ругательство. — Нашла, с кем связываться.

Я предпочел пропустить мимо ушей ее нелестное замечание. Кому охота настроение портить перед делом? Хотя и не сложным, но тягомотным. Общение с любым представителем любой власти можно порекомендовать только мазохистам. Пришлось им на время стать…

Даже на Бриссе здание администрации оказалось точь-в-точь, как на Тсаворите. Единственное отличие — народа там было не в пример больше, чем на далеком окраинном мире. Сотрудники администрации целеустремленно бегали по делам, всем своим видом выражая высшую степень занятости.

Некоторые посетители пытались что-то спрашивать у них, но сразу же получали стандартный ответ: «Обратитесь в информаторий». Как будто обращение туда поможет получить просителю нужную справку с печатью.

Мне справки не требовались. Я пришел, чтобы получить информацию. Набрал правильно сформулированный запрос, и общественный терминал в холле выдал подробные сведения об отделениях правопорядка с планом города и списком вопросов, которые не следует задавать служителю, чтобы не попасть под административную ответственность за оскорбление лиц при исполнении служебных обязанностей.

Ближайшее находилось совсем недалеко. Точнее, в этом же здании, только вход располагался с другой улицы. Мы завернули два раза за угол и остановились под соответствующей вывеской.

Я сразу сказал, что пойду один — иначе могут возникнуть проблемы. На что Лена, как обычно, буркнула, что самой большой проблемой в этом городе являюсь я. Не сомневался в другом ответе. И чтобы развеять скепсис девушек, предложил им заглянуть в приоткрытую дверь.

Зрелище могло отвратить любого, привыкшего к эффективной работе властей и их вниманию к рядовому члену Сообщества.

Народу было много, даже слишком: сидячие свободные места отсутствовали напрочь, а чтобы занять стоячие, приходилось некоторое время расталкивать посетителей.

За барьером сидел флегматичный служитель и в произвольном порядке тыкал пальцем в понравившегося ему разумного. Разумный безумно радовался, устремлялся к барьеру и выкладывал свою просьбу. После чего служитель иногда думал, иногда отвечал сразу, но проситель отходил и больше не возвращался, и не переспрашивал.

Именно то место, куда я стремился. Теперь можно продемонстрировать зрителям искусство общения с властью и способы проникновения к ее представителям.

Я протолкнулся между двумя эстами, злобно застрекотавшими мне вслед. Поднырнул под животом танланцзы, чуть не наступившим мне на ногу своей богомольей лапой. Стукнул годда по плечу и, пока тот поворачивался, обошел его с другой стороны. Теперь никто мне не заслонял вид на представителя власти. Он как раз закончил очередной комментарий и выискивал следующего желающего. Увидел меня, даже как-то приветливо улыбнулся и нацелил палец в мою грудь.

Я быстро обрисовал гипотетическую ситуацию и наши сомнения.

«Да, вы правы, мы ничего не сможем поделать…» «Да, действительно, силы правопорядка не занимаются мелкими кражами несертифицированных изделий…» «Да, конечно, владелец может проводить частные расследования своими силами, если это не задевает чувств и интересов других разумных…» «Да, никто посторонний не станет вмешиваться…» «Хотите маленький совет? Найдите ильмека и поговорите с ним. Бывает, они помогают иностранцам. А теперь до свидания — у меня много работы…»

Представитель власти отвернулся и занялся разговором с бурхом — плотным человечком небольшого роста, выплевывающем слова изо рта, как очереди из пулемета.

Я вернулся к девушкам и сказал им мнение власти. Шандар пожала плечами, в точности копируя привычный жест Лены. А сама Лена только рукой махнула: дескать, где этого ильмека найти и кто это вообще такой.

— Ильмеки — аборигены, я посмотрел. Живут в лесу. В местах большого скопления разумных бывают редко.

— И как они выглядят? — уточнила Лена и сразу завертела головой.

— Обычно, — я приподнял брови, недоумевая. Ничего особенного в их внешности не было.

— Где их искать? — не сдавалась Лена.

— Я же сказал — в лесу!

— Но где именно — в лесу?

— Зайдем в лес — увидим, — До леса было совсем недалеко, и я надеялся, что мы быстро найдем аборигена.

Шандар фыркнула на мои слова, но не стала возражать, когда я заявил, что надо идти прямо сейчас, не откладывая на завтра. Лена тоже не стала возмущаться. Видимо, они надеялись, что придя к лесу и не найдя ни одного ильмека, я пойму всю дурость своего поведения и мне станет стыдно перед ними.

Рано радовались. Всё вышло по моему.

Ильмек ждал нас на опушке. Он сидел на земле, скрытый травой почти до плеч. Обезображенное лицо и жуткий шрам на шее. Темная морщинистая кожа. Красное перо в волосах.

— Ицли — мое имя, — сказал он.

— Илья, — представился я.

Девушки промолчали.

Шандар вдруг обнажила нож, чего я не видел за всё наше путешествие, и демонстративно наставила его на ильмека. Какая может быть опасность от этого старика? Который продолжает сидеть с непроницаемом выражением лица, никак не выказывая агрессивности.

— Убери нож, зель, — сказал Ицли, — ты не сможешь убить меня. Ты же знаешь, когда и как применять его. И против кого. Только те, кто дорог тебе, могут ощутить тепло его стали…

Но Шандар даже движения не сделала, а лишь прошипела для меня:

— Он очень опасен. Он может сделать…

— Что сделать? Скажи яснее, — меня всегда раздражало, когда собеседники говорят о чем-то своем, думая, что все вокруг них всё понимают.

— Да, зель, ты права, — подтвердил ильмек. — Я — могу. Но не значит, что буду. Сейчас — просто разговор. Но ты можешь бояться меня.

И ильмек приподнял верхнюю губу в улыбке.

Лена вообще спряталась за нашими спинами, и даже голоса не подавала. Что они так? Обычный старичок, побитый жизнью. Мы сами к нему шли… Ицли тут же опровергнул мою мысль:

— Я знал, что ты придешь.

— Кто сказал тебе?

— Никто. Просто знал. Ты всегда приходишь.

Что-то непонятное. Он говорит так, будто я уже неоднократно здесь бывал и приду еще много-много раз.

— Давно это было? — саркастически спросил я.

— Когда еще не было этих ран, — ильмек показал на свое лицо.

— Не было этого, — уверенно сказал я, оглядываясь на спутниц. Но поддержки в их лицах не увидел.

— Ты же не знаешь, кто такие ильмеки? На что они способны? Ты пришел за помощью. И ты получишь ее.

— Ты поможешь мне, да? — я вдруг на секунду стал счастлив. — Скажешь, где родители? Чем я смогу тебя отблагодарить?

Ицли поднялся на ноги. Он был ниже меня всего на пару сантиметров, и его глаза в упор смотрели на меня.

— Вы, люди, слишком необычны. Странны. Вы желаете многого, но хотите совершенно иного. Зачем вам эта сила? Если вы не можете ее использовать?

— Какая еще сила?

— Сила менять прошлое.

— Зачем его менять?

— Ты задаешь пустые вопросы, — Ицли сузил глаза. — И сам знаешь на них ответы. Ты пришел разговаривать сам с собой?

— Нет, я хочу…

— Ты желаешь, чтоб это услышали все? — казалось, ильмек удивляется.

— Мне нужно вернуть штуковину! Больше ничего! — закричал я.

— Как просто… Но разве это именно то, что желаешь ты? — Ицли говорил со мной, но смотрел на Шандар.

— Я хочу многого, ты прав. Но это — первое из всего.

— Ты не видишь ствола за лианами. Не принимаешь жизнь такой, какова она есть. Пытаешься менять то, что менять не нужно.

— А что нужно?! Что? Да, я ищу родителей. Но есть такое понятие — «совесть».

— Проще не вернуть вещь. Проще — не брать. Дай руку. В тебе есть эта сила. И ты способен понять сразу. Но, поняв, подумай — а стоит ли оно того?

Ицли протянул мне руку, и я автоматически подал ему свою. Вскрикнула Шандар.

В одно мгновение померкла и опушка леса, и ильмек, и Шандар с Леной…

 

11. Брисс

Торговец сделал шаг нам навстречу, невзначай закрывая проход вперед, и радушно показал на вход в свою лавку:

— Заходите, заходите! У меня в лавке вы найдете всё, что угодно душе и телу. Здесь чудо становится реальностью!

Я споткнулся. Этот торговец, и его лавка… весь этот день, когда на нас напали. Разве он может повториться? И куда делся ильмек, которого мы встретили на опушке леса? Он что-то говорил про изменение прошлого. И что лучше не вернуть, а не брать…

Шандар с Леной уже собирались прислушаться к словам торговца, но я их остановил:

— Подождите меня здесь. Это важно. И ты, Шандар, тоже.

Но я зашел. Палящее солнце осталось за дверью, а здесь был свежий приятный чуть прохладный воздух, напомнивший мне о море.

Я медленно шел вдоль стены, разглядывая стоящие на полках безделушки — красивые, но не задерживающие мой взгляд на себе. Лишь невзрачный камешек под стеклом привлек мое внимание. С виду он казался простым булыжником, но стоило чуть двинуться или посмотреть под другим углом, он внезапно изменял и цвет, и форму, и прозрачность. Представлялся то зеленым авантюрином, то розовым турмалином, то фиолетовым чароитом, то мерцающим опалом, то голубым сапфиром.

Если же сейчас повернуться, то можно увидеть некую штучку. Действительно. Она блестела, находясь в затененной нише, излучая собственный свет, вспыхивающий то зеленым, то красным, то фиолетовым. Тонкие, казавшиеся стеклянными, нити, тянущиеся из утолщения в средней части, двигались изломанными движениями. Вся эта конструкция стояла на множестве тонких красных иголок и словно кружилась на одном месте: иголочки то появлялись, то исчезали, создавая иллюзию вращения.

И вместе с тем, предмет не выглядел живым. Он казался искусным механизмом, созданным безумным резчиком по камню, и показывающим зрителю именно то, что тот хотел увидеть в данный момент.

— Будете брать? — любезно спросил торговец, заметив мой пристальный взгляд.

— Зачем мне это? — не менее любезно ответил я таким тоном, чтобы он не понял — хочу ли я отказаться от покупки, или просто хочу узнать больше о предмете.

Торговец предпочел считать правильной вторую версию.

— Этот предмет не имеет аналогов во всей обитаемой части Вселенной. Он позволяет видеть то, что недоступно простому взору. Активизирует мыслительные процессы смотрящего на него, одновременно успокаивая и расслабляя…

Я делал вид, что внимательно слушаю его, а сам пытался понять — что же такое на самом деле эта игольчатая конструкция.

— И сколько это стоит? — перебил я торговца.

Торговец поперхнулся и совершенно неожиданно сказал:

— Для вас — бесплатно.

— А вы сколько заплатили за него? — насмешливо спросил я.

— Эта вещь сама выбирает себе хозяина… — тихо ответил торговец.

— Она не нужна мне.

— Вы не можете отказаться. Она не позволит.

— Вот еще! — возмутился я.

Торговец осторожно вынул из ниши предмет и поставил его на прилавок передо мной. Я скептически посмотрел на торговца и на игольчатый предмет в ожидании, когда тот начнет заставлять меня его взять. Что он применит: гипнотическое воздействие? Эмпатическую привязанность? Наркотическую зависимость? Угрозы? Щедрые обещания? Что может предмет?

Ерунда. Не стоит даже внимания на него обращать.

Иголочки замельтешили быстрее, поплыли, становясь еле различимыми, и исчезли.

Всё исчезло.

Я вспомнил.

Теплый летний дождь, мелкими каплями сеющийся по лицу. Солнце, с трудом пробивающееся сквозь белые облака на горизонте. А над головой — синее небо. И непонятно — откуда капает, ведь нет туч в этой глубокой синеве.

Не нужно прятаться от дождя — это просто вода, ничем не загрязненная: ни радиацией, ни ангидридами, ни мелкой ядовитой пылью. Да, такое бывает. Но тогда я об этом не думал. В том возрасте такое и в голову не приходит: как можно сомневаться, что вода иногда совсем не то, что можно пить или в чем можно купаться.

Мне хорошо. Меня распирает от желания или крикнуть, или подпрыгнуть, или пойти колесом, а лучше всё сразу. В общем, сотворить нечто такое, от чего станет еще лучше и радостнее. А ведь произошла такая малость: со мной заговорила Ли Ло-вэй. И не важно, что она спросила какую-то форменную чепуху, что-то там о задании на выходные. Главное, что она вообще со мной заговорила! До этого я был для нее пустым местом. Ну, не совсем пустым, а чем-то вроде шкафа или стула, который стоит на проходе и мешает пройти.

Приятно быть не мебелью, а живым человеком. Если она спросила раз, то, вполне возможно, спросит и другой. Но Ли — девушка умная, не чета нам, разгильдяям. Чтобы вызвать ее интерес, надо знать что-нибудь, что она не знает, и успеть вставить это в разговор, пока она еще смотрит на тебя.

В чем я могу быть лучше других? Что этакого не знает и чем не интересуется ни один из моих сверстников? Ладно, посмотрим, что можно будет к месту сказать. А то брякнешь невпопад — только хуже сделаешь.

— Принес? — спрашивает она назавтра.

— Конечно! — я выкладываю перед Ли то, что обещал.

— О, тут много…

— Много, — глупо подтверждаю я. Хоть бы еще спросила. И спрашивала так без конца. Сегодня, завтра, всегда-всегда. А я бы отвечал…

— Илья!!

Так, Ли недовольна. Неужели я прослушал, что она мне сказала? Что-то важное? Или у меня настолько дурацкий вид?

— Что? — только и могу сказать с виноватым видом.

Ло-вэй сменяет гнев на милость:

— Я говорю — поможешь сумку донести? А то твои задания слишком тяжелые…

— Конечно! Разумеется!!

Мой энтузиазм, наверно, бьет через край, но ничего с собой поделать не могу. Уж я донесу! Это ж надо! Вот как случается!!

Голые эмоции и сплошные выражения вместо слов. Я еще не знаю, что за большой радостью приходит большая печаль. У меня и радостей-то раньше никаких не было.

Мы идем до ее домика. Она — впереди, а я — сзади, тащу две тяжеленные сумки. Ерунда! Главное, что я с ней рядом. Ну, почти. Короче, вместе. Вот. Мы — вместе. Идем. Клёво. А ведь Ли могла бы позвать любого. И любой бы согласился проводить ее. Но выбрала она меня! Значит, что-то она во мне нашла. Интересно, что?

Мы на секунду останавливаемся, и Ло-вэй открывает дверь в домик.

— Зайдешь? — легко спрашивает она. — Предков дома нет…

— Ага, — сиплю я. Это всё пыль — в горле пересохло. Я набираюсь наглости. — Водички бы выпить…

Ли хмыкает, улыбается и впускает меня в дом. Я осторожно захожу, оглядываясь.

— Не боись! — фыркает Ли. — Никто не укусит!

Не укусит. Ну, наверно. Я ей верю. Ведь это — Ли Ло-вэй! Она не может говорить неправду.

— Ай! — я вздрагиваю и застываю — что-то мокрое тычется мне сзади в шею.

Ли хохочет. «Это ж — цвирра», — сквозь смех выговаривает она. Тогда и я облегченно смеюсь. Кидаю сумки, куда Ли мне показывает, и отправляюсь вслед за ней на кухню. Я внимательно смотрю, как она мне наливает эту воду, которая булькает в прозрачном стакане тонкого стекла, как подает мне стакан, как я беру его, случайно соприкасаясь с Ли пальцами, и чуть не роняю от неожиданности.

Нужно владеть собой. Еще не хватает побить в гостях посуду и облить хозяйку.

— Ты пока попей, я сейчас, — быстро говорит Ли и убегает в комнату.

Я жду. Наверно хочет приодеться. Или, там, украситься. Девчонки — они все такие.

— Ну, как? — спрашивает она, появляясь.

У Ло-вэй на шее висит светло-зеленый ограненный камушек на серебряной цепочке. Большой камень, качественно обработанный.

— Красивый берилл, — брякаю я.

— Дурак, это — изумруд, — окатывает меня презрением Ли и хвастается. — Чжан подарил.

— Да нет, это точно — он, — продолжаю настаивать я. — Изумруд же тоже берилл, только определенного цвета — темно-зеленого. А у тебя — светлого.

— Ах, какой он умный! — зло возмущается Ли. — Если Чжан сказал, что изумруд, значит изумруд! Чжан всякую гадость мне не будет дарить! Давай, вали отсюда! Знаток, тоже мне…

Она распахивает дверь и показывает пальцем на выход.

А ведь сам виноват. Никто не тянул меня за язык, не просил рассказывать правду о камне. Ведь она и позвала меня для того, чтобы я восхищался, как знаток. А я разрушил все ее надежды.

Я выхожу на крыльцо домика Ли, смотрю в это тусклое небо, второй день моросящее мокрым гнусным дождиком, и понимаю, что так будет всегда. Я всегда буду всё портить. Всегда буду говорить ненужные глупости.

Неудачник…

Иголочки застыли и взгляд сфокусировался на них.

Интересная игрушка. Пережить еще раз счастливый момент, который случился давным-давно. Вспомнить его, прочувствовать. На это можно поймать любого.

Не меня.

Оказывается, я никогда не был счастлив. А то, что сначала казалось счастьем, тотчас сменялось чем-то другим. Всегда. Даже как-то грустно.

Я отодвинул игольчатый предмет в сторону, уперся руками в прилавок и выжидающе уставился на торговца.

— Не берешь?

— Нет, — в который уже раз ответил я.

— Ты сильный, — оценивающе сказал торговец. — Что дает тебе силу?

— Не знаю, — отрезал я. У меня не было желания разговаривать об этом.

— Хочешь что-нибудь другое? — торговец обвел рукой помещение лавки.

— Ты продаешь счастье? — усмехнулся я.

— Некоторые вещи вполне могут сделать человека счастливым…

— Если он любит эти вещи, — перебил я. — Ты думаешь, что-то может стать мне настолько нужным?

Торговец внимательно посмотрел на меня.

— Есть такая вещь. Доска для игры. Найдешь ее — будешь играть. Только выиграть на ней невозможно.

— Зачем тогда играть? — скривился я.

— Сыграешь — поймешь, — таинственно ответил торговец.

Ну, его! Нечего тут больше делать. Я невежливо повернулся спиной к торговцу и вышел в душный вечер.

Шандар приподняла голову и недовольно сказала:

— Долго прохлаждался. Я Лену домой отправила, нечего ей тут париться.

— Хорошо.

— Что там было? — Шандар не отставала.

— Ничего не было. Разговаривали.

— Тебе виднее. Хоть бы о безопасности подумал.

Я вздохнул и нехотя сказал:

— Он долго уговаривал меня купить одну штуку, а я отказывался. Потом про счастье поговорили.

Зель не поверила, но свое мнение высказывать не стала. Проще не спорить со мной, а делать по-своему. Не спрашивая о моих планах, она направилась в обратный путь.

Я остановил ее:

— Мы пойдем другой дорогой.

— Это не нужно. Нет опасности, — возразила Шандар.

— Сейчас нет. Но может и появиться.

Зель скривилась, но спорить не стала. Я даже представил, как она думает: «Что с дурака взять, всё равно ничего не поймет…»

Нет, опасности не было. Двое для зель — пустое место. Даже с оружием в руках. И если бы их действия хоть чем-то напоминали нападение, Шандар уложила бы их за три секунды.

Они решили быть оригинальными.

Не доходя до нас пяти шагов, отбросили плазменники в сторону и вывернули карманы, продемонстрировав их пустоту. Один снял рюкзак и вытряхнул из него в руки другому тот самый предмет, который я отказался взять в лавке. Мужик с небольшим поклоном протянул мне игольчатую штуку и сказал:

— Тебе. Сказали отдать. Бери, бери, у нас еще куча дел.

Я растерянно протянул руки, и он всунул мне тяжелую и неудобную вещь, которую я раньше совсем не собирался брать. Уверившись, что она у меня в руках, мужики повернулись и побежали со всей возможной скоростью, на какую были способны. Наверно, иначе не успевали заняться неотложными делами.

— Наверно, нам тоже пора идти?

— Пошли, пошли, — буркнул я, всё еще недоумевая. Штуковина оттягивала руки, и хотелось положить ее как можно скорее. Оставить на земле этот предмет мне показалось неуместным.

Лена ходила из угла в угол и, по ее меткому выражению, думала. Я не успел спрятать штуковину и так и встал, держа ее перед собой. Лена вдруг просияла, словно увидела нечто ценное, прекрасное и давно ожидаемое.

— Это мне?

— Тебе, конечно, — ответил я автоматически.

— Спасибо!! — Лена порывисто обняла меня и чмокнула в щеку.

Такого изъявления чувств я от нее не ожидал. Мне стало неудобно, словно я ее обманул. Нет, не словно. Я действительно не сказал ей правды. Воспользовался случаем, чтобы избавиться от штуковины.

— Где ты это достал? — продолжила Лена восторженно.

— У торговца, куда я заходил.

— Класс!! — Лена вертела игольчатую штуку и не могла насмотреться.

— Я старался, — довольно сказал я.

— Врет он, — мрачно бросила Шандар. — Ему эту штуку двое грабителей дали, а потом убежали, будто за ними хищник гнался.

— Но сначала мне ее торговец втюхивал, — я решил не отступать.

Лена прекратила выражать восторги, сощурилась и с плохо скрываемым возмущением выговорила:

— Ты зачем меня обманываешь? А?! Зачем?! Эх, Илья…

Только теперь до меня дошло, что я сделал.

— Это надо вернуть. Нельзя брать было. Подсудное дело. Надо жалобу составить… — я пытался глупо оправдаться.

— Это смешно. Двое грабителей, которые не грабят, а всучивают странную вещь, и потом улепетывают, будто ты их догонишь и убьешь на месте. Кому ты собираешься жаловаться и на что? К тому же, я не собираюсь ее отдавать.

— В администрацию. На хулиганское поведение двух разумных, — я не обратил внимания на последние Ленины слова. — Обладание не принадлежащим тебе предметом карается весьма строго, каким бы образом не был получен этот предмет. А принадлежать предмет может только после его покупки, пусть и за смехотворную сумму. Так что, пока нас не замели по полной, я предпочитаю сдаться и чистосердечно во всем признаться.

— Посадят тебя, — Лена почти довольно закивала головой.

— Илья, — вмешалась Шандар, — может, просто избавиться от этой штуки? Отнести подальше и оставить.

Я подивился ее наивности:

— В таком случае нам вменят в вину еще и попытку сокрыть преступление. За это срок удваивают.

— Тебе же! — фыркнула Лена.

— Ошибаешься. Мы живем вместе, следовательно, представляем собой организованную преступную группу. Срок увеличивается.

— Ну, Илья, такого я от тебя не ожидала! Ловить надо было этих антиграбителей и в суд сразу тащить.

— Не сообразил сразу.

Лена только рукой махнула.

— Ничего, — решил я, — схожу в местное отделение сил правопорядка, поговорю с человеком.

— С чего ты взял, что там будет человек? — подозрительно спросила Лена, поглаживая артефакт.

— Ни с кем другим не имеет смысла говорить — не поймут.

— Вот же — психолог, — процедила Лена. — Нашла, с кем связываться.

И в этот раз я предпочел проглотить обиду.

Я не стал заходить в администрацию — еще не забыл, где находится отделение правопорядка. Протолкался между разумных и, когда представитель власти благосклонно показал на меня, вкратце объяснил ему ситуацию.

«Да, вы правы, мы ничего не можем поделать…» «Да, действительно, ваши действия попадают под закон о присвоении предметов, имеющих сертификат принадлежности…» «Поиск разумных, вручивших вам незаконный предмет, не входит в юрисдикцию администрации…» «Да, вы можете обжаловать решение суда, но только после того, как он состоится…» «Да, вы вправе предстать перед судом в любое удобное для вас время до того момента, как вы покинете планету…» «Хотите маленький совет? Найдите ильмека и поговорите с ним. Бывает, они помогают иностранцам. А теперь до свидания — у меня много работы…»

Он что, всегда заканчивает советом обратиться к ильмеку? Зачем я к нему ходил, спрашивается? Или тут действует инерционность поступков? Так я про себя назвал действия, необязательные к исполнению, напрямую не влияющие на события, но всё равно выполняемые, как наиболее естественные, в канве прошлого варианта.

Уговорить девушек немедленно идти в лес под вечер опять не составило труда: как и в прошлый раз, они не поверили, что я встречу ильмека сразу же, как туда приду. Как и прежде, они ошибались.

Ицли сидел на том же месте.

— Ты пришел, — констатировал он.

— Ждал? — спросил я с нажимом.

— Ты всегда приходишь, — сказал ильмек, как и в прошлый раз.

— А ты всегда предсказываешь это.

Ицли неопределенно пожал плечами, словно я сказал нечто тривиальное. Раздражающий разговор. Один из собеседников полностью в курсе событий и даже вполне может знать, что скажет и как среагирует другой. Будем оригинальны? Но даже эту оригинальность ильмек может предвидеть. Или, как он сказал, знать. Может, он действительно знает? Ведь неспроста эта повторяемость событий, различающихся лишь в мелочах, но приводящих к совершенно иному исходу?

Но кто создает эти мелочи? Сам же я и создаю. Ведь в первый раз и Шандар, и Лена вошли к торговцу, а во второй я их не пустил. Мое вмешательство изменило… Так что оно изменило?

События, происшедшие со мной ранее? Что-то не случилось, зато случилось другое, не менее неприятное, но иного вида, чем раньше. Интересно, если опять попасть в тот же момент, смогу ли я избежать нежелательных событий?

Но это, скорей всего, из области теорий. Как сказал Ицли при первой встрече: «Проще — не брать». Но ведь штуковина в результате всё равно оказалась у меня. Разве я этого хотел? Впрочем, события повернулись по-другому…

Неужели ильмек может управлять временем? Так вот что он имел в виду, когда говорил о силе менять прошлое! Что он запросит, за право воспользоваться этой силой? В этот раз я не стал бы даже приближаться к лавке бурха.

Мои мысли прервал сам Ицли:

— Ты думаешь? Это хорошо. Возможно, поймешь, если постараешься.

— Что я пойму? Что я должен понять?!

— Не должен, — ильмек мотнул головой.

Как мне надоели эти намеки, полунамеки и просто незавершенные предложения. Я люблю прямоту и незатейливые слова, которые трактуются лишь одним образом. Таких слов совсем немного: вода, воздух, пища, жизнь… И нет причин увеличивать их число.

Я внезапно посмотрел на нас со стороны. Перед тщедушным старичком, который только и норовит посмеяться, стоит мужчина и выслушивает непонятные слова этого старичка. Чего ради? Неужели я привык унижаться, чтобы получить желаемое? Да и что я желаю, в конце концов?

— Шандар!

Зель вышла из-за моей спины и встала рядом, настороженно смотря на безмятежно сидящего старика.

— Сделай так, чтобы этот ильмек четко отвечал на вопросы, — наконец-то я сформулировал, чего хочу от разговора.

Зель неуверенно посмотрела на меня, казалось, не понимая, что я от нее требую. Взять бы ее за шкирку и толкнуть к ильмеку, чтобы пошевеливалась. Тогда поймет, что значит защищать человека.

Я не стал этого делать. Нельзя.

Ицли развеселился.

— Зачем ты суетишься? Совершаешь глупые поступки? Говоришь бессмысленные слова?

— Я хочу понять.

— Это не нужно. Твой разум сам всё сделает за тебя. Понимание может лишь помешать.

И тут же, без перехода приказал Шандар:

— Убей его!

Зель вздрогнула, вытащила нож и резким движением попыталась воткнуть его мне в сердце…

— Ты ведь помнишь, что было? — въедливо спросил Ицли.

Я попытался сообразить. Так. Шандар стоит сзади меня — как раз там, где она встала, когда пришла. Она расслаблена и не видит ни от кого угрозы. И даже не собирается меня убивать… Но ведь я практически почувствовал, как нож проходит у меня между ребер! Нет раны. Я невредим. Словно кто-то вернул нас к самому началу разговора с Ицли.

Вот оно. То, что пытается сказать мне ильмек.

— Скажи, Ицли, — я попытался удержать себя в руках, — Ты можешь вернуть меня к самому началу?

— Началу?

Я понял, что неправильно сформулировал, и добавил:

— К тому моменту, когда я был значительно моложе.

— Сколько времени ты на Бриссе?

Иносказания ильмека уже почти полностью понимались мной, но я всё же решил уточнить:

— Ты контролируешь только то, что находится на планете?

— Я — да. Каждый хозяин лишь самому себе.

Что он имеет в виду? Неужели он намекает на то, что именно я перемещался в прошлое? То есть, был ли я причиной этого перемещения, или Ицли? Наверняка, ильмек умеет много больше, чем я, если я действительно что-то могу.

— Но зависит ли это от способностей? И от чьих? — задал я очередной вопрос в этой бесконечной игре, в которой нет выигравших, а проигравшие — все.

— Любой способен лишь на то, на что он способен.

Но меня было уже не сбить:

— Кто это делает? Ты или я?

Ицли усмехнулся, растягивая шрамы на лице.

— Ты можешь многое. Сам. Пробуй.

— Могу? И что же? — я хотел узнать всё и сразу.

— Тебе самому это решать… А теперь иди — ты получил, что хотел.

Вот в чем — в чем, а в этом он абсолютно прав. И даже больше.

 

12. Брисс

Бурховская штуковина лежала на полу, прикрытая тканью, но всё равно мозолила глаза. Пока никто посторонний о ней не знает — она не опасна. Я сидел на пятках, пытаясь отрешиться от окружающего мира и уйти в свой микрокосм. Понять себя невероятно сложно, гораздо сложнее, чем составить представление о ком-нибудь. Вполне реально просчитать поступки другого человека и сделать выводы о том, что и как он сделает. Это — уровень обобщений.

Сложнее понять, что при этом человек думает. Мысли и действия не обязательно совпадают. Но весьма малому количеству людей под силу скрыть недовольство своими поступками, если таковое есть.

Но каков я сам? Что движет мною? Ведь даже задавая себе вопросы, я уже меняюсь. В какой момент я ближе к точному восприятию себя?

Внутри меня лишь тьма. И перед закрытыми глазами — тоже тьма. Нужно сосредоточиться на дыхании и не думать. Чтобы мысли ушли, чтобы они не тревожили меня…

Хотя я сидел с закрытыми глазами, но совершенно точно воспринимал на слух, что происходит вокруг. Вот мягкие шаги Шандар — неодобрительные, но понимающие. Вот покашливание Рустама — уж не заболел ли? А вот резкие удары каблуков об пол — раздраженно прошлась Лена и уселась на диван — скрипнула пружина.

Как тут вникнуть в себя, если столько внешних помех? А если ими воспользоваться? Воспользоваться чужим восприятием и от него перейти к своему? Не могут же они все никак не относиться ко мне. Или могут? Наверняка для Лены я — раздражающий фактор. Чем дальше, тем она становится раздражительнее по отношению ко мне. Про остальных и загадывать не буду — даже представить не могу.

Я настроился на зель. Оказалось, это довольно просто сделать.

Сначала определить ее местоположение в пространстве относительно меня. Представить как можно подробней и почувствовать себя ею.

Шандар. Настолько гармоничная, что это кажется невозможным, но при этом настроенная на одну цель — убить красиво. В этом смысл ее жизни. А мелкие помехи, в виде работы охранником, всего лишь эпизод жизни.

Еще немного, и я смогу увидеть, как она думает…

Зеленоватая глубина, в которой отовсюду грозят опасности. И надо уберечь свой маленький воздушный пузырь, не дать ему улететь к поверхности, чтобы выжить в тяжелом холодном мире. Но есть кто-то, кто слабее тебя. Тот, у которого нет своего воздуха. Он задыхается, машет руками, пытается всплыть, но цепкие щупальца октопуса крепко держат у самого дна. Еще мгновение, и человек погибнет. Надо совсем немногое — поделиться с ним воздухом. Конечно, у тебя станет его меньше, но неловкий, ничего не умеющий человечек сохранит свою никчемную жизнь. Его просто жаль. Шандар отрубает щупальца морского чудовища и щедро снабжает воздухом неловко барахтающегося человека.

Надо ли говорить, что этот человечек — я?

Она считает, что спасать меня — ее долг? Мы даже не заключили официального соглашения — я упустил из виду, а Шандар не напомнила. Да, в ряду ее ценностей я занимаю место подобное тому, что занимает домашний питомец у людей.

Заслужил.

Я покинул внутреннюю сущность Шандар и нащупал Лену.

В мозгу возникали картинки, быстро сменяющие одна другую. Первая встреча с Леной. Жизнь на Хань. Спуск на Зельде. Побег с нее. Брисс. Каждый раз Лена была другой. Разной. Никогда не повторяясь, даже в мелочах.

Я настроился на нее. И увидел.

Бескрайнее поле, почти сплошь покрытое какими-то синими цветками. Ветер колышет их стебли, доходящие Лене почти до пояса. До самого горизонта нет никого, кроме темной фигуры, стоящей сбоку, на краю взора.

Узнать ее легко — это я. Выгляжу я несколько странно в Лениных ощущениях — будто стремлюсь к ней и в то же время отстраняюсь. Это противоречие одновременно и пугает ее, и притягивает.

Будь ее воля, Лена схватила бы меня и не отпускала. Достаточно протянуть руку, чтобы поймать ускользающую тень — меня — но рука не поднимается. Что-то противодействует ей.

И от этого горько и паршиво на душе. Иногда хочется плакать, но надо зачем-то сдерживаться. И темный силуэт всё отдаляется и отдаляется от нее.

Нет раздражения. Есть печаль.

Неужели всё это раздражение создавалось искусственно? И я вел себя совсем не так, как хотелось Лене? Хотя она и сама бы не смогла сформулировать, как я должен поступать, но зато прекрасно понимала, как я не должен себя вести. По ее представлениям, Лена не раз совершенно ясно намекала, в чем я не прав. И ужасно сердилась, когда я не обращал внимания на совершенно очевидные слова и поступки.

А сейчас я слишком хорошо ее понял. Лена, фигурально выражаясь, стояла у меня на ладошке. Я мог поворачивать ее, рассматривать, щекотать и смотреть, как она смеется. Как она грустит. Как печалится, плачет, негодует…

Хотел ли я того же, что и она?

Хотел… Как ни странно.

Зачем же я подавлял это в себе? По дурной привычке всё делать наоборот? Или просто не прислушивался к своим желаниям? Говоря: «Мало ли чего я хочу? Другой хочет иного, зачем ему навязывать мое мнение? Наверняка он думает не так, как я».

Да, я ошибался.

Ошибки надо исправлять.

Я легко поднялся — ноги от многочасового сидения даже не затекли — и сделал два шага к дивану, чтобы встать напротив Лены. Она недовольно посмотрела на меня и перевернула страницу какого-то красочного вирт журнала, который она бесплатно скачала на носитель.

Она явно не ждала от меня чего-нибудь хорошего.

Пришлось ее разочаровать.

— Лен, — сказал я совсем негромко, чтобы не привлекать излишнего внимания Шандар и Рустама, — давай жить вместе…

Лена выпрямилась, глаза ее округлились, а журнал выпал из руки.

— Ты серьезно, Илья? — в голосе ее слышалось беспокойство. Наверняка появились мысли о моем душевном здоровье.

— Серьезно, — я кивнул.

— Как ты себе это представляешь? — теперь она думала, что я глупо шучу.

— «Заключение союза на неопределенный срок между двумя особями противоположного пола», — процитировал я.

Лена молчала, напряженно смотря мне в глаза. Искала ответ. Сомневалась. Пыталась поверить.

Да, она поверила мне.

Нерешительно потеребила кончик носа и спросила излишне робко:

— Я могу пригласить друзей с Хань?

Тепло и радостно было смотреть на нее, слышать ее голос, выполнять ее просьбы.

— Да, Лен. Конечно, — и наконец-то счастливо улыбнулся…

 

13. Брисс

Народу на регистрацию пришло совсем немного. Да и как мне объяснили в Бюро Регистрации Гражданских Актов, заключение союза — рутинное дело, не требующее личного присутствия. Но Лена хотела, а я совсем не возражал. Нам подготовили зал, выделили официальное лицо, объяснили порядок проведения церемонии и ограничили количество гостей.

Конечно, приятно идти, держась за руки, глупо улыбаясь неизвестно чему и пропуская мимо ушей все напутствия, рядом с человеком, который собирается провести с тобой всю жизнь. Я и так знал, что всё у нас будет хорошо. Лена в белом открытом платье выглядела потрясающе. Она чуть-чуть смущалась от общего внимания, и щечки ее мило розовели.

Нам задали какие-то вопросы, на которые следовало ответить «да», потом мы оставили отпечатки пальцев на скан-документе, и официальное лицо поздравило нас с регистрацией.

Сразу же подбежали Ленины подружки, защебетали, как стая разноцветных птиц-пересмешников. Друзья чинно подходили, жали руку и отходили к своим девушкам.

Подошла Шандар. Она молча рассматривала меня, словно видела в первый раз, потом сняла с шеи цепочку с серебряным ножом и вложила мне в руку. Невероятный подарок! Это равнозначно тому, как человек отдаст сердце.

Только один человек всё не решался подойти — Рустам. Он мялся, то порываясь сделать шаг, то останавливаясь, теребил лацканы непривычной для него одежды, начинал говорить и замолкал.

Я улыбнулся и шагнул к нему, распахивая объятия.

Рустам открыл ладони и протянул руки мне навстречу.

Странное существо цеплялось суставчатыми ножками за пальцы Рустама. Ножки были лаково-черными, на спинке трепетали тонкие стрекозиные крылышки, а тельце горело ярко-оранжевым огоньком. Я несмело коснулся его пальцем и почувствовал сильный жар, исходящий от оранжевого комочка.

— Это что? Это мне? — бессвязно пробормотал я.

Внимание гостей сосредоточилось на Лене. Мы с Рустамом будто одни стояли в высоченном зале с расписанными золотом колоннами и зеркалами, в которых отражался яркий оранжевый живой огонек. Чудо какое!

Я не знал — что такое дарит мне Рустам. Но, глядя на ломкое существо у него в руках, мне хотелось смеяться и плакать, обнять весь мир и сделать его счастливее, и никогда, никогда не расставаться с подарком.

— Возьми тирби-тиль. Она одна. Последняя, — Рустам моргнул, и по щеке покатилась слеза.

— Но что с ней делать? Зачем она? — я всё задавал и задавал бессмысленные бесполезные вопросы, не замечая никого и ничего вокруг.

— Это — счастье. Живое счастье.

Я протянул ладонь, и тирби-тиль аккуратно переползла на мою руку, легонько щекоча маленькими коготками.

Светло и радостно. Солнечные блики отражаются в зеркалах, кружась в хороводе. Лена бежит ко мне, мы с ней крепко обнимаемся, я целую ее, и уже никто не может меня отвлечь от этого наиглавнейшего дела. Ни Рустам, с грустной улыбкой стоящий рядом, ни Шандар, внимательно оглядывающая зал в поисках потенциальных врагов, ни Ленины друзья, радостно кричащие и разливающие по бокалам пенящееся вино.

Ни отряд местных сил усмирения, врывающийся в зал.

Я закрываю глаза.

Ничего нет.

Темнота.

И единственное неистовое желание — чтобы исполнилась мечта.

Планета-мечта.