Перец волновался. Конечно, он уже немного привык к Лесу на биостанции, но и понял, что на биостанции лес не совсем Лес, как тигр в цирке не совсем тигр. Теперь же он шел (если честно — его вели) в настоящий Лес.

Последний месяц он провел в полубреду — Нава взялась за установку «защиты», как она выражалась, то есть за комплексную прививку от всяких лесных болезней, как понимал он. А поскольку прививка по сути — миниболезнь, то он и болел, как в детстве после прививок, почти по-настоящему. Его опекала Рита, которую научила Нава, и Врач, которому объяснили, что происходит.

Врач обследовал Переца, взял пробы и вскоре был готов устанавливать «лесную защиту» сам. А пока облегчал страдания Переца. Правда, большее облегчение Перец чувствовал, когда за него бралась Рита. Вроде, просто, сидит рядом или проведет руками над больным местом, а сразу легчает. Сразу видно — хозяйка леса — ей и лесные болезни подвластны.

Тузик и его команда не предпринимали никаких решительных действий, кроме регулярного появления снайперов на обрыве, с которыми МБМ справлялся без особого труда. Правда, им самим приходилось частенько экранироваться от инфразвука, но это явно меньшая проблема, чем снайперская пуля. Впрочем, с помощью управляемого Ритой или Навой лилового тумана, они маскировались достаточно надежно, и у снайперов практически не было возможности заметить их. Перецу очень не хотелось, чтобы Тузик узнал о появлении на биостанции новых лиц, и поэтому сразу после обмена информацией, Кандид, Нава и исстрадавшаяся Лава отправились в свой лагерь. Позже Кандид и Нава появлялись на биостанции, как правило, ночью и все равно под прикрытием лилового тумана.

Обе пары переваривали полученную друг от друга информацию и пытались выработать какие-то решения. Вместе и по отдельности. Всем было ясно, что бесконечно это полувоенное-полумирное противостояние длиться не может. Хотя, в большей степени это понимали Кандид, Перец и Рита. Наве материковые резоны были совершенно чужды, и она с трудом воспринимала объяснения пришельцев с Материка. Может быть, только Рите удавалось что-то ей объяснить — все-таки подруга — да изредка Кандиду. Переца она совсем не могла понять, что того страшно огорчало, и ей даже временами было его жаль из-за этих огорчений, и обидно за свою непонятливость. Главный же ее вывод — Материк чужд и враждебен Лесу. Не сам Материк, конечно, а полулюдки, его населяющие. С другой стороны, Кандид, Перец, Рита (ну, Рита — особый случай — подруга) явно были друзьями Леса, ее друзьями. Еще она поняла, что они очень умны. Не так, как подруги, по-своему. Это ее удивляло еще в Молчуне. Они знают много такого, о чем подруги даже не задумываются. Но во многом, особенно, в том, что касается Живого, они сущие дикари. Но дикари опасные — хитрые и сильные. В прямом конфликте Леса и Материка победа вполне может оказаться, как и предупреждал Кандид, на стороне Материка…

И все они сходились в том, что в Лес полулюдков с Материка пускать нельзя. У каждого были свои обоснования, но вывод один. Весь вопрос был в том, как это сделать. Пока вариант Переца был единственным реальным, до сих пор действовал эффективно, и Перец сдаваться не собирался. Но главный недостаток этого варианта был в том, что он — единственный.

Кандид терзался тем, что не может ничего предложить, кроме пошлого криминального терроризма, к которому всегда питал отвращение. Но сейчас был готов даже на эту пошлость, ибо видел боевые вертолеты над Лесом. Ну, хорошо, что пока их целью была биостанция, находчивостью Переца способная себя защитить… А если они минуют биостанцию и найдут себе цель в глубине Леса?.. Или высадят десант?.. Возможно, потом десантники вымрут, не имея нужных прививок, но до этого успеют наделать много страшных дел…

— А если, все-таки, пойти к ним и объяснить, что проникновение в Лес практически неизбежно чревато смертью проникших, страшными эпидемиями, если они успеют вернуться… — время от времени предлагал Перец.

— Кто им все это объяснит? — иронически усмехалась Рита. — Мы с тобой — лакомая добыча, на которую ведется охота… Уверена, что за наши головы назначена приличная премия — иначе снайперы не стали бы рисковать. Так что, можешь быть уверен, что рот раскрыть нам с тобой не дадут… Я бы, конечно, могла… мне они ничего не сделают по нескольким причинам, но, честно говоря, я не верю в их способность воспринять разумные доводы.

— А может быть, мне пойти, — воодушевленно предлагал свою кандидатуру Кандид. — Я, вообще, лицо нейтральное, только что из Леса, ничего знать не знаю — кое-как вырвался к своим и тороплюсь рассказать им всю правду, предостеречь… должны поверить…

— А как ты живым остался, прожив несколько лет в Лесу, спросят они, — предрекла Рита. — Если ты смог, то и другие смогут…

— Ну, меня-то спасли местные жители, — ответил Кандид, — из милосердия… Вот, Нава спасла… Но как они это сделали я понятия не имею, даже будучи ученым-микробиологом… Чтобы идентифицировать все болезнетворные штаммы, нам понадобятся годы и годы упорного исследовательского труда. Там, естественно, у меня не было возможности этим заняться… А чтобы создать нужные вакцины, понадобится еще больше времени без всякой гарантии на успех… Важно, что нужно установить «защиту», как говорит Нава, против всех возбудителей болезней. Достаточно одного неучтенного, чтобы все пошло насмарку и, более того, поставило под угрозу существование человечества.

— Но ты же выжил, скажут тебе, — не сдавалась Рита. — Значит, это возможно.

— Да, отвечу я — возможно, но не сейчас, а после многих лет труда.

— А не проще ли, усмехнутся они, поймать несколько аборигенов и заставить их сделать защиту тем, кто отправляется в Лес, и вообще, вызнать их секреты?

— Никто не может гарантировать, что защита будет эффективна, что в непривычных условиях они смогут и захотят ее ставить, а насчет секретов они ничего не смогут рассказать, потому что делают это бессознательно, на уровне инстинктов, без теоретических выкладок, о которых понятия не имеют…

Нава удивлялась, что практически понимает разговор, который совсем недавно был бы для нее набором бессмысленных звуков. Понимала, что правы оба собеседника. Но главное, что ей было ясно — Кандид рвется пойти туда, где враги. Туда, откуда прилетели эти страшные вертолеты, несущие смерть, откуда каждый день пытаются убить Переца и Риту мерзкие полулюдки…

— Ты не пойдешь туда! — категорическим тоном заявила Нава.

Остальные участники совещания с интересом посмотрели на нее. Фраза прозвучала очень многозначительно. Но расшифровкой этой многозначительности каждый занялся про себя и гораздо позже. В том числе, и сама Нава. Пока же Кандид ответил:

— Может, и не пойду, если найдется лучший вариант, но пока я его не вижу.

— Будут варианты, — пообещала Нава, зная, о чем говорит, но оглашать это не считала нужным. В конце концов, она хозяйка Леса, и ей принимать окончательное решение… Правда, Рита теперь тоже хозяйка, но… За этим «но» стояло так много, что Нава не хотела копаться в этой куче соображений.

— Вообще-то говоря, ты вела меня сюда, чтобы вернуть в мой мир, — напомнил Кандид. — Пусть у меня были другие планы, и я не очень-то рвался в этот мир, но твоя задумка была именно такова. И я не считаю, что это была глупая или ошибочная мысль. Все верно — каждый должен жить в своем мире. Только у меня теперь два своих мира. И у Риты, и у Переца. Ему в своем мире, вообще, места не оставили… среди живых… Но я не об этом, а о том, что ты привела меня сюда, чтобы отправить туда, а теперь заявляешь, что я туда не пойду… Не понял…

— Я не представляла, что твой мир так страшен! — искренне ответила Нава. — Ты там погибнешь… Если Лава станет твоей женой, ты сможешь жить и в Лесу…

— Опять ты за свое! — посетовал Кандид. — Мы с Лавой как-нибудь разберемся… Я в любом случае смогу жить в Лесу, как жил до этого, как сейчас живет Перец…

— Ему мы тоже жену найдем, — вставила Нава.

— Ну, не подруга, а сваха, — рассмеялся Кандид. — Нужна тебе жена, Перец?

— Не везет мне с женами, — вздохнул Перец. — Вернее, им со мной не везет… Сейчас мне никто не нужен… в этом смысле… мне бы с собой разобраться…

— Видишь, Нава, — обрадовался Кандид поддержке, — я тебе говорил, что не все мужчины — козлы, как утверждают твои подруги, у некоторых из нас есть гораздо более серьезные проблемы, чем секс.

— Ох, боюсь, что это ненадолго, — вздохнула Рита. — Мой горький опыт показывает, что очень ненадолго… Вы переоцениваете свои волевые возможности и недооцениваете силу инстинктов… Я думаю, Нава права — о вашем сексе следует позаботиться, чтобы ваши крыши не поехали.

— Нет, ты посмотри на них! — воскликнул Кандид, обращаясь к Перецу. — Ну, точно, они представляют нас двумя козликами в загоне, которые им симпатичны, и потому о них надо позаботиться — подсыпать вкусной травки, найти приятную козочку… Эх…

— А что тут такого? — удивилась Рита. — Мы же друзья, если я не ошибаюсь… А друзьям свойственно заботиться друг о друге…

— Для меня Нава больше, чем друг, — признался Кандид.

— Да, это видно, — кивнула Рита, — и это опасно… Тебе надо понять, что она — твоя любимая сестра, без которой ты жить не можешь, но только сестра…

— Да я все это понимаю, — пожал плечами Кандид, мол, что об очевидностях говорить.

— Понимать мало, надо это чувствовать, — заметила Рита.

— А чувствам не прикажешь, — ухватился он за идиому.

— Вот именно, — кивнула Рита. — А ты их держишь в узде, запрещая себе обращать внимание на других женщин…

— Ничего я не держу! — буркнул Кандид, внутренне признавая ее правоту. — Но… — он хотел сказать, что эти лесные женщины совсем не сексуальны для него, но побоялся обидеть Наву, и не сказал. К тому же по отношению к ней это было сущей неправдой, но знать об этом никому не положено. Поэтому он попытался вернуть разговор в прежнее русло: — Но мы говорили не о наших сексуальных проблемах, а о проблемах взаимоотношений Материка и Леса!

— Этих отношений не будет! — категорично заявила Нава.

— Я знаю, что вы, подруги, весьма радикальны в своих действиях, — заметил Кандид. — И мне не хотелось бы, чтобы этот радикализм привел к человеческим жертвам с любой стороны. Это бы посеяло зерно вечной вражды между Лесом и Материком, а это непозволительная роскошь, учитывая многочисленные проблемы Матери-Природы… Я сильно подозреваю, что подруги, в принципе, не прочь завоевать всю планету… Возможно так когда-нибудь и случится, но этого нельзя допустить до тех пор, пока мы, полулюдки, не научим вас летать к звездам, иначе через какой-нибудь миллион лет у Матери-Природы не будет шансов на спасение…

— Ну, за миллион лет она может заменить подруг какими-нибудь новыми существами, которым будет не страшен вселенский катаклизм, потому что они смогут жить и в космосе, и на любой планете, изменяя свой организм сообразно внешним условиям, — заметил Перец.

У Навы от этого замечания холодок пробежал по спине. Ей стало обидно и страшно и, кажется, она начала понимать полулюдков.

— Это все фантазии, — отмахнулся Кандид. — Может заменить, а может и не заменить. Мы должны исходить из реальности… И должны сделать попытку остановить их без радикальных мер…

— Одного я тебя не пущу, — чуть сдала свои позиции Нава.

— Верно, — поддержала ее Рита. — Тем более, что пора заняться озером…

— А ты-то куда?! — возмутился Перец. — Ты что, не знаешь, что Тузик на тебя охотится?!

— Тузик не знает, что я не женщина, — усмехнулась Рита.

— Да этому маньяку любая дырка в тебе сгодится! — в сердцах воскликнул Перец.

— Ты тоже никак не уяснишь, что я не только не женщина, но и не человек в прежнем смысле, не полулюдок, — тихо сказала Рита.

— Да, я видел, что они могут, — подтвердил Кандид. — И это страшно…

— А я не видел, и мне не страшно, — улыбнулся Перец и тут же посерьезнел: — Но пуля — дура… Не думаю, что ты сможешь поймать ее на лету.

— Да, если зазеваюсь, — кивнула Рита. — Только зачем их ловить? И зачем в меня стрелять — я же экзотика, меня в зоопарке туристам надо показывать — бешеные деньги!

— Вот именно! — фыркнул Перец. — Тебе что — в зоопарк захотелось?

— Почему бы и нет — на всем готовеньком?.. — усмехнулась Рита. — А если серьезно — удержать меня они никак не смогут.

— Не смогут, — подтвердила Нава.

— Ладно, — заключил тогда Перец. — Давайте пока не будем принимать решения. Как-то надо все это переварить… Оставим как вариант и будем думать…

А теперь он, в сопровождении друзей и своей любимой техники, которая была не нужна МБМ для обороны, бодрой походкой шел вглубь Леса. МБМ держал оборону самостоятельно, ему были даны полномочия принятия собственных решений без согласования с Перецом. МБМ не возражал. Похоже, ему это даже понравилось. Конечно, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Решение об эвакуации техники было принято коллективно, хотя Нава опасалась пускать все это страшное и непонятное в Лес. Перец, по мере собственного понимания, объяснил ей назначение каждого механизма, убедил, что никакой опасности для Леса они не представляют, а могут даже оказаться полезны. Отдавать же их Тузику, в случае успешных боевых действий с той стороны, он считал нецелесообразным. Хотя бы потому, что Тузик не имел совершенно никакого права владеть этим богатством. Впрочем, как и Перец, но он считал, что не владеет, а охраняет технику. Наверняка, если бы он не приказал снять взрывные устройства, все бы это было давно взорвано.

Рита уже бывала в деревне, которая из временного лагеря уже превратилась в нормальную деревню. Ну, не совсем в нормальную — какую еще деревню охраняли мертвяки, которым надлежит воровать женщин и транспортировать их в Города-озера, и сами подруги в лице Навы и Риты? Нет, второй такой деревни в Лесу не было, потому что она противоречила основной на данный исторический момент парадигме Леса. Тем не менее, сама по себе деревня была нормальной лесной деревней. Уже вместо временных шалашей появились привычные дома, поле для посева и, соответственно, сбора урожая, на котором слышалось ритмичное: «Эй, сей веселей, влево сей, вправо сей…». И в домах запахло бродилом. Правда, Слухач вещал вперемежку информацию то от подруг, то с Материка. И, надо признать, уровень информативности был примерно одинаков, то есть близок к нулю, по крайней мере, для Риты. Да Слухача, как и в обычной деревне, никто и не слушал, кроме детей, которые с удовольствием его передразнивали, особенно, совершенно дикие для лесного слуха песни с Материка на незнакомом языке.

Технику сначала думали пристроить вне деревни, но это потребовало бы дополнительных мер по маскировке и, главное, по охране. Силы распылять не хотелось, да и места на территории деревни хватало для всех и всего.

Поэтому к прибытию техники в стене прыгающих деревьев Нава с Ритой сделали проходы, среди деревенских провели разъяснительную работу, в которой серьезную помощь оказала Лава, которая уже пережила свой страх перед чужеземными мертвяками, которые на женщин не обращают никакого внимания. А если не обращают внимания, то и нечего их бояться. Тем более, все они слушаются друга Молчуна Переца, а он человек добрый, и зла деревенским не желает. Вот придет, когда защиту ему установят, сами увидите. Но вообще-то, он защищает Лес от злых вертолетов и, значит, сильный. Разве может слабый защищать от вертолетов? Сами видели, какие они страшные! А он их уничтожил. Поэтому с Перецом надо дружить и не бояться его мертвяков. Тем более, что по сравнению с лесными мертвяками они совсем мертвые. Это-то в них самое страшное, но и безопасное. Она, Лава, их тоже сначала боялась, как и мертвых домов, в которых живут в деревнях Молчуна и Переца, а потом перестала бояться, потому что все это, хоть и страшное, но неопасное. Если Молчун не боится, то им-то чего бояться. Молчун их защищает, и ничему опасному не разрешит появиться в деревне. Она вот совсем перестала бояться и в следующий раз, когда окажется в мертвой деревне Переца, войдет в его мертвый дом…

Перец, живя на биостанции, до сих пор не видел прыгающих деревьев, хотя раньше, по рассказам Риты, они туда запрыгивали иногда. Но теперь, видимо, почуяв опасность, так сказать, ни ногой. Фитотелепатия работала четко. Здесь же он совершенно обалдел, увидев такую массу прыгающих деревьев, в основном, правда, стоящих, как нормальные деревья, но некоторые все-таки немного попрыгивали, возможно, от нервности обстановки.

В деревню он входил при полном исчезновении ее жителей. Все попрятались в своих домах и не казали носа, несмотря на все увещевания Навы и Лавы. Лава, правда, и сама спряталась на всякий случай, как она говорила потом, чтобы успокоить семью. Но надо отдать ей должное — она первой вышла из землянки, когда утих грохот двигателей и лязг гусениц, то есть когда техника расположилась на отведенной ей территории. Она подошла к Перецу, стоявшему посреди деревни в окружении Навы, Риты и Молчуна, и вежливо приветствовала его от имени деревни. Перец поблагодарил и поинтересовался, где остальные. А остальные уже стали появляться. За Лавой из своей землянки выбрался Кулак. Видимо, для надежности он прихватил с собой дубину.

— Ты, это, шерсть на носу, зачем народ пугаешь? — строго спросил он Переца. — Нормальные мертвяки, хоть и страшные, а тихие. А твои — вон, какой шум подняли, я, прям, оглох, будто дубиной по голове жахнули. Гроза и та не шумит так, и ураган… А тут явились, расшумелись… Тут один приходил на Выселки, шумел-шумел, а как ему дубиной промеж глаз дали, так не шумит больше. Тихий стал… Такие дела, бродило в рыло, ты уж накажи своим мертвякам не шуметь, а то земля трясется, волосы дыбом становятся, будто шиш на плеши… Чертова Пасть еще так шумит, на то она и чертова, и к ней никто близко не подходит, зачем близко подходить, когда она так шумит… И деревни возле Чертовой Пасти не строят… А тут прямо в деревню!.. Нет, похоже, Чертовы Скалы ничуть не лучше Чертовой Пасти. И зачем Молчун сюда поперся?.. Говорили же ему, шерсть на носу, давай лучше на Выселки… А он: Город, Город… А потом, когда в Городе Наву потерял, стал талдычить: Чертовы Скалы, Чертовы Скалы, а тут то летающие деревни, то грохочущие мертвяки… Страшно тут. Не жилое здесь место, гиблое, нутром чую… Эй, Молчун, пошли уже обратно!..

— Ну, типаж! — восторженно воскликнул Перец, радуясь, что с помощью Навы, Риты и машины — переводчика настолько освоил лесной язык, что вполне понимает этого аборигена. — Какая лексика! Клад!..

— Я не типаж! — возмутился Кулак (Перец использовал слово из своего языка и для Кулака оно смысла не имело). — Я — Кулак.

— Очень приятно, — поклонился Перец. — А я — Перец. Прошу извинить за беспокойство. Просто, они так передвигаются. Без особой необходимости шуметь никто не будет. Но я надеюсь, что временные неудобства, причиненные вам, будут, возможно, компенсированы той пользой, какую вам принесут мои… машины, которые вы называете мертвяками.

— Во, шиш на плеши, чешет!.. — восхитился Кулак. — Никто в деревне у нас так не чешет! Слово за слово цепляется, как колючка за шерсть — не разодрать… Только какая польза деревне от этих мертвяков? От мертвяков всегда одна морока. Вон Нава с Молчуном спят на них, а у меня, все одно, к ним доверия нет — притворяется-притворяется лежанкой, а вдруг опять обернется мертвяком и утащит кого-нибудь…

— Мои никого не утащат, — пообещал Перец. — Те, что остались там… в моей деревне, защищают всех нас, а эти могут помочь в жизни. Ну, например, вскопать что-нибудь, дорогу сделать, дом построить, человека вылечить…

К этому времени из домов вышло практически все население деревни. В первую очередь, дети, окружившие гостей. Приблизились и Староста с Колченогом.

— Мертвяк не может помочь человеку, — насупился Кулак. — На то он и мертвяк. Человеку может помочь только человек. А мертвяк он и есть мертвяк — морока от него только, вред человеку, бродило в рыло… Никому еще в нашей деревне мертвяки не помогли, а женщин всех перетаскали. Вон только Молчуну да Наве помогают, да они не совсем из нашей деревни. И не верю я этим мертвякам — рано или поздно какую-нибудь гадость отчебучат, потому что мертвяки… Вон Колченог хромает… Уж как его ни лечили, а нога, как сук на дереве… Колченог — одно слово. Что твой мертвяк может? — состроил хитрую физиономию Кулак, уверенный в том, что доказал бесполезность мертвяков для человека.

— Надо попробовать, — пожал плечами Перец. — Врач! — крикнул он. — Будьте добры подойти!..

Из рощицы неподалеку, куда пристроили технику, тихо выехал Врач. Он был на колесном ходу, и шума почти не производил.

Перец повернулся к Колченогу и Старосте, стоявшим поодаль.

— Здравствуйте, Колченог, — приветствовал Перец, идентифицировав его по искалеченной ноге.

Колченог опасливо кивнул.

— А это мой отец, — представила Лава. — Староста деревни.

— Здравствуйте, господин староста, — склонил голову Перец.

— Да будет ваше бродило свежим и сильным, а чаша полной! — с достоинством поприветствовал его Староста.

— Вот эта машина лечит людей, — показал Перец на приблизившегося Врача, на которого с опаской косились аборигены. — Не бойтесь ее, вернее, его. Зовут его Врач… Не позволите ли вы, уважаемый Колченог… наверное, вас раньше звали иначе…

— Да уж, совсем не так меня звали, а как звали, я и не помню… давно это было. Все Колченог да Колченог, разве упомнишь, что раньше было…

— Когда его в деревню притащили покалеченного, он, шерсть на носу, ничего не помнил, не то, что имени своего, — вставил Кулак.

— Так не позволите ли, уважаемый Колченог, — напомнил о себе Перец, — моему врачу осмотреть вашу ногу?..

— Это кому?.. Ему?! — отшатнулся Колченог и схватился за дубину.

— Неужто боишься, Колченог? — засмеялся Кандид. — А я думал. Ты ничего, кроме Чертовой Пасти, не боишься.

— Ну, и не боюсь, — подтвердил дрожащим голосом Колченог. — Только мне не нравится, когда ко мне приближаются всякие страшилы… К рукоеду я тоже не подойду, а уж осматривать меня… Чего это ему меня осматривать? Вон Лес большой, пусть чего хочет там и осматривает… Чего ему мою ногу смотреть? Я сам на нее смотреть боюсь… страшная она больно…

— Так ведь Врач не любоваться твоей ногой будет, а думать, можно ли ее вылечить, — объяснил Кандид. — Чтобы ты мог ходить, как раньше.

— Как раньше уже ничего не будет, — философски заметил Колченог. — Что нога, я сам уже не такой, как раньше… А к ноге я уже привык… Вишь — аж до Чертовых скал дохромал! Думал — ни за что, а дохромал… Надеялся — вдруг дочку встречу. Во всех деревнях по пути спрашивал — никто не видел, нигде ее нет… Неужели рукоедам или бандитам досталась? — тяжко вздохнул Колченог.

— Нет, Колченог, — сказала вдруг Нава. — Мертвяк не отдаст ее ни рукоеду, ни бандитам… В Город он ее отнес… Жива она и здорова, и все у нее отлично!

— Ты ее видела?! — обрадовался Колченог. — Ты передала, что я просил?

— Нет, не видела, но знаю, — твердо сказала она. — Можешь мне поверить.

— Я-то верю… Только жалко, что не видела… Она бы прибежала ко мне! Только куда ей теперь бежать? Мы вон куда дохромали…

— Хромал только ты, Колченог, — напомнил Кандид. — Остальные шли. Неужели ты не хочешь нормально ходить?

— Хотеть-то я хочу, как не хотеть… — протянул Колченог. — Только Лес не возвращает того, что забрал.

— Так и не Лес будет возвращать, а Врач, — ответил Кандид.

— Что-то ты непонятное говоришь, Молчун, — вздохнул Колченог. — Непонятное и странное.

— Он лечил меня, — сказал Перец, — и вылечил. Заставлять вас, конечно, никто не будет, но мне кажется попробовать было бы можно.

— А что, Колченог, — вдруг возник Кулак. — А давай, шерсть на носу, пусть попробует. Тогда уж ясно будет, где правда, где кривда… А я уж послежу, чтобы лечил нормально… Если что не так, я сразу дубиной промеж глаз — больше лечить не будет.

Колченог долго и молча смотрел на него. Потом, так же молча, посмотрел на Кандида и, наконец, нарушил молчание:

— Тебе, Молчун, я верю… Хоть страшно, а попробую… Сам не знаю, зачем мне это… Любопытно, наверное… уж хуже-то не будет… Пусть лечит твой Врач, лекарь, по-нашему… Только у нас в Лесу каждый сам себе лекарь… — повернулся он к Перецу.

— Да он сейчас не лечить будет, а только определит, возможно ли лечение, — уточнил Перец.

— Вот, пусть и определяет и лечит, — кивнул Колченог.

— Приступайте, Врач, — сказал Перец.

— С превеликим удовольствием, — пробасил Врач, даже чуточку прихохатывая от предвкушения удовольствия. После избитого Переца он опять скучал без пациентов. Из его нутра выдвинулась пластиковая лежанка.

— Ложитесь, пациент, — произнес Врач на материковом языке.

— Чего-чего? — переспросил Колченог.

— Он просит вас лечь сюда, — перевел и показал Перец. — К сожалению, он еще не научился вашему языку.

— Ну, ладно, — подчинился Колченог, кряхтя укладываясь на лежанку.

Выдвинулись манипуляторы, и Врач ремнями закрепил пациента на лежанке. Потом выдвинулись приборы, датчики, иглы… И все это бесшумно и деловито двигалось над Колченогом, который закрыл глаза, явно чтобы не видеть всего этого страха и ужаса.

Вся деревня с замиранием сердца наблюдала за странными и страшными манипуляциями Врача и удивлялась, как это Колченог позволил творить такое над собой.

А Нава думала, что, наверное, тоже могла бы вылечить Колченога, только ей даже в голову не пришло попытаться. Во-первых, она привыкла к нему такому, во-вторых, он был полулюдком… Оказывается это тоже имело для нее значение. Было странно что-то улучшать в тех, кто обречен на исчезновение.

— Оч-чень интересный случай, — произнес Врач. — Замечательно сложная травма и посттравматический процесс… Лечение вполне возможно с высокой вероятностью восстановления функций.

— Что он говорит? — спросил хрипло Колченог, открыв глаза и скосив их на Переца.

— Он говорит, что вас можно вылечить.

— Вот и пусть лечит, — буркнул Колченог и, отвернувшись закрыл глаза.

— Пациент готов к лечению, — сказал Перец, — а вы?

— Я всегда готов, — весело ответил Врач. — Приступаю. Рекомендую пока изготовить для него костыли. Пусть подойдет Изготовитель мединвентаря и возьмет у меня размеры.

Колченог вскоре засопел, всхрапывая. Видимо, Врач его усыпил.

— Это надолго? — спросил Перец.

— Да, — ответил Врач, — процедура длительная, можете заняться другими делами. Ближе к финалу я позову вас.

Перец отвернулся и подошел к Старосте, их окружили дети. Деревенские еще некоторое время постояли рядом с походным госпиталем, но потом тоже разбрелись, переместившись поближе к гостю.

Только Нава стояла рядом и внимательно наблюдала за процессом лечения. Она тоже, окутав ногу пациента лиловым туманом, осмотрела операционное пространство и наметила гипотетический ход операции. Теперь ей было интересно, что будет делать этот мертвяк-лекарь. Как ни странно, он делал примерно то же, что намечала она, с небольшими и не очень принципиальными отклонениями. Медленно изменялась структура кости, становясь аморфной и пластичной, направленное волновое воздействие лепит новую, здоровую форму кости, мышцы, сухожилия, сосуды приводятся в соответствие с новой формой — ведь они уже адаптировались к изуродованной ноге… Все это очень медленно, часами, хотя она не знала, что в классической материковой медицине на такую операцию потребовались бы недели или месяцы. Ну, не на саму операцию, а на весь процесс излечения. Кандид несколько раз подходил к ней, пытаясь позвать, но она только нетерпеливо отмахивалась, и он оставил ее в покое, поняв, что происходит что-то важное.

Тем временем, Перец активно наводил мосты к местному населению. Словарный запас у него, естественно, был еще невелик, и он увеличивал его, спрашивая у детишек и взрослых, как что называется, а им нравилось учить его. Особенно, детям, которым так редко доводится поучить взрослых. Лингвистическая душа Переца ликовала — язык лесных жителей, по его понятиям, не относился ни к одной из известных групп языков, то есть был уникален, и Перец предвкушал радость познания нового языка в полном объеме с практическими результатами в виде учебника, словаря… А собственно, кому это нужно?.. Ведь он, скорее всего, больше никогда не попадет на Материк, и никто не узнает о его научном подвиге. Но, вообще-то, зарекаться не стоит — неизвестно как еще жизнь повернется. Однако учебники и словари создаются не только для иностранцев, но и для носителей языка, чтобы они глубже его понимали, и чтобы могли понять чужестранцев, если те появятся.

Эта работа была ему по душе! Не директорство, не война с Тузиком, а это лингвистическое исследование способно было принести ему радость. А фольклор!.. Есть ли у них фольклор?.. Ведь это бесценно — фольклор исчезающего народа!..

Больше всего смеху было, когда Кандид, нагнувшись, оторвал кусок дерна и протянул Перецу, мол, отведай. Перец испуганно отшатнулся и вопросительно посмотрел на Кандида, не свихнулся ли тот. А Кандид, невозмутимо улыбаясь, откусил от предлагаемого куска и с явным удовольствием принялся жевать, продолжая протягивать Перецу остаток.

Перец принял у Кандида кусок земли и поднес к носу. Пахло съедобно, хотя и непривычно. Запах отдаленно напоминал что-то знакомое. Перец заметил, что за ним, хихикая, наблюдает почти вся деревня. Перец вздохнул, не хотелось ударить в грязь лицом при всем честном народе, и он осторожно откусил маленький кусочек. Как ни странно, это оказалось довольно вкусно — то ли сыр, то ли пирог, то ли пирог с сыром и какими-то пряными травами… Перец улыбнулся и удивленно покачал головой.

— Вкусно! — произнес он с полным ртом, чем вызвал восторг болельщиков. — Это надо же! И никаких продовольственных проблем, измучивших остальную планету!.. Это же сколько времени освобождается для интеллектуальной деятельности!.. А они почему-то свои дурацкие поля засевают…

— Кому что, а зайцу — морковки, — усмехнулась Рита. — Как видишь, их, несомненно, когда-то существовавшая интеллектуальная деятельность стала природным фактом, не технологией, а явлением… Ну, не деятельность, конечно, а ее результаты… Зачем им еще интеллектуальная деятельность, когда они изменили природу так, что она обеспечивает их всем необходимым для жизни?

— Но ведь существуют и другие проблемы! — воскликнул Перец.

— Для их решения и появились мы… подруги… — объяснила Рита.

— Ах, да! — иронично воскликнул Перец. — Я и забыл, что мы, полулюдки, теперь годимся только на дикорастущие пироги, — помахал он еще недоеденным куском.

Говорили они на материковом языке, поэтому деревенские их не понимали, хотя с любопытством прислушивались.

— Только не начинайте философский диспут! — предостерег их Кандид. — Этим вы еще успеете заняться.

— Верно, — согласился Перец, и его экскурсия по деревне продолжилась.

Потом Староста напомнил всем, что пора на поле, и Перец остался в окружении своих друзей и детей. Старики разошлись по землянкам, утомившись от избытка впечатлений. А с поля послышалось: «Сей, сей, веселей!».

«И зачем им сеять, если земля съедобная? — удивился Перец и тут же понял: — Но ведь чем-то заниматься надо! Без дела, хоть и бессмысленного, с ума сойдешь… Бедные аборигены…».

И вдруг заговорил Слухач, словно желая продемонстрировать гостю все достопримечательности деревни. Правда, все знали, что от него тут ничего не зависит. Дети тут же окружили Слухача и принялись его передразнивать. Перец же стоял, открыв рот, почти в буквальном смысле. Ему было одновременно и любопытно, и страшно от того, что можно с человеком сделать.

Тем временем в походном госпитале шла операция.

— Благодарю вас за помощь, коллега, — обратился Врач к Наве. — Мы с вами неплохо потрудились. Теперь надо дать время на кристаллизацию, и он будет ходить, как здоровый человек.

— Подождите, подождите, — подняла руку Нава, — еще не все. Я могу ускорить кристаллизацию, и я это делаю.

— Любопытно, любопытно, коллега, позвольте понаблюдать… Очень оригинальная методика. Пожалуй, я могу ее освоить. Благодарю вас.

— Все, — сказала Нава, утомленно выпрямившись.

— Да, все, — подтвердил Врач. — Это было великолепно. Он пойдет, когда проснется, но поспать ему необходимо.

— Мне тоже, — призналась Нава и удивилась, обнаружив, что разговаривает с мертвяком, как с равным.

«Никудышная, наверное, я подруга, — подумала она. — И с полулюдками вожусь, и с мертвяками, и с чужаками… Но ведь мир не ограничивается Лесом…»

В эту ночь она спала крепко и долго.

А Кулак, подремывая, опершись на дубину, провел ночь возле спящего на лежанке у Врача Колченога.

А Перец, вообще, не спал. Он лежал в гамаке, который ему повесили на улице, устремив взгляд в густые кроны деревьев, полностью закрывшие небо.

«Вот он, Лес, — думал Перец. — И я в нем. Совсем недавно это было немыслимо. И я не понимал, почему… Теперь понимаю, но меня-то не пускали в Лес совсем не поэтому, а потому что Порядок не велел. А почему не велел — никто не знает. Но ведь и хорошо, что не пускали — пустили бы, и я погиб бы без защиты… Значит, что-то в этом Порядке было разумное?.. Или я теперь пытаюсь придать ему разумность? Все-таки жил при нем, подчинялся ему… Страшно ведь признаться себе, что жил в безумии и подчинялся безумию!.. Унизительно… Настолько унизительно, что попробовав жить по-своему, нового безумия не стерпел… А толку-то? Чистая совесть?.. Хорошо, если бы так, да только… Алевтину-то оставил Тузику… Вообще, всех оставил Тузику. Но они сами захотели!.. Не смог объяснить… А возможно ли объяснить?.. Инстинкты глухи к словам… Наверное, я рвался в Лес, потому что подспудно чувствовал, что мне среди людей, среди нормальных людей, не место. И мне казалось, что где-то на планете мне должно найтись местечко… Но ведь и в Лесу происходит то, что мне кажется безумием, то, что никак не укладывается в рамки моей морали. Значит, и здесь я чужой. То же мне открытие!.. И почему Лес должен следовать моей морали? Мораль — это то, что человек придумал для собственного удобства. В природе ее не существует. Поэтому Лес вне морали. Мать-Природа вне морали, по ту сторону добра и зла. У них свои гомеостатические резоны, которые в глобальном смысле могут быть весьма разумны. Только этот смысл ускользает от меня, потому что его суть в том, что я должен быть уничтожен. Мой инстинкт самосохранения вопиет, что это безумие. И он, по-своему, прав, как прав инстинкт самосохранения Леса и Матери-Природы. Однако опыт подсказывает, что крайние меры редко оказываются оптимальными. Всегда существует „золотая середина“, которая находит компромисс между всеми правдами. И у нас с Кандидом единственный выход — стать рыцарями золотой середины… Но сможем ли? А другого пути у нас нет».

Кандид спал на своей лежанке-мертвяке. Рядом с ним притулилась Лава. Он ничего не мог с ней поделать — она приходила, когда он крепко спал, ложилась, и он обнимал ее. Его тело обнимало ее, потому что телу было приятно. Оно уже стало привыкать к его юному теплу. А разум начинал возмущаться только утром, но с каждым утром возмущение становилось все менее активным и все более формальным, и Нава с Лавой только хитро хихикали в ответ и обнимали его с двух сторон, и вели к озерку для утреннего омовения, и резвились вокруг него, как дети. Собственно, они и были дети.

Но в это утро на озеро они сбегать не успели, потому что начал просыпаться Колченог, и Кулак громогласно возвестил об этом всей деревне.

— Просыпается, шерсть на носу! — вопил он. — Колченог просыпается!.. Сейчас узнаем, что с ним сделали! — и гулко колотил дубиной по дереву.

Волей-неволей все поднялись и, проклиная Кулака, двинулись к месту операции. Все же, всем было любопытно.

А Колченог и, правда, вертел головой по сторонам, но не дергался, ожидая, когда вокруг него соберется вся деревня. Не каждый день доводится оказаться в центре внимания.

— Ну! — многозначительно произнес Кулак, глядя на Переца.

— Что «ну»? — пожал плечами Перец. — Не я врач.

— Твой мертвяк, ты с него и спрашивай, — отрезал Кулак. — С мертвяками я еще не разговаривал.

В это время ожили манипуляторы Врача и отстегнули ремни.

— Пациент может встать, — сказал Врач уже на лесном языке. За ночь Переводчик снабдил его нужной для этого информацией.

— Ишь ты! По-нашему забалакал, — удивился Кулак. — Эй, Колченог, подымайся, тебе сказали! Развалился тут, как шиш на плеши!..

Тут лежанка переломилась пополам и стала медленно, поднимаясь одной половиной, превращаться в кресло. Колченог оказался в сидячем положении. Выглядел он очень торжественно, но и немного испуганно. Действительно, еще неизвестно, что с ним сотворил этот мертвяк. Боли, правда, он никакой не чувствовал. Ни во время операции, ни сейчас. Колченог со страхом решился, наконец, посмотреть на свою ногу и не узнал ее. Нечто узловатое, перекрученное и изогнутое превратилось в ровную гладкую ногу, которую он видел давным-давно в юности да уж и забыл, когда видел. Колченог сначала побледнел, потом покраснел, потом растерянно огляделся по сторонам, толком никого не разглядев.

— Ну, давай-давай, старый пень, слезай! — поторопил его Кулак. — Че головешкой-то крутишь, как мертвяк? Народ ждет…

Колченог глубоко вздохнул и потянулся к костылям, прислоненным сбоку от лежанки.

— Не нужны тебе, Колченог, костыли, — твердо сказала Нава. — Вставай и иди!

Колченог испуганно посмотрел на нее, но подчинился — осторожно сполз ногами вперед с кресла-лежанки и встал на землю, не отпуская опоры.

— Иди! — сказала Нава приказным тоном.

Колченог послушно сделал шаг, еще один, покачнулся, удержался в равновесии — все-таки отвык ходить на нормальных ногах.

— Скороход ты наш, шерсть на носу! — восторженно воскликнул Кулак, вызвав общий смех. — Получилось! Вот же, бродило в рыло, получилось!.. Не обманул Перец… Лады! Пусть живут! Такие мертвяки нам не помешают. Глядишь, еще какая польза от них обнаружится. А, Перец?

— Уверен, что обнаружится, — кивнул, улыбнувшись Перец.

А Колченог шел и шел, пока медленно, не очень уверенно, но с каждым шагом поступь его становилась тверже. Потом он повернулся, подошел к Врачу и поклонился:

— Спасибо, Лекарь! Не чаял, не гадал, вон как вышло… Если что надо будет, ты мне скажи!.. Завсегда…

— Это ты мне скажи, если что не в порядке будет, — ответил Врач удовлетворенным тоном. — Для меня наивысшее удовольствие лечить людей… Ты вон ее еще благодари, Наву, без нее я бы лечил тебя дольше. Не раньше, чем через неделю так бы начал ходить…

— Спасибо, Нава, — со слезами на глазах поклонился ей Колченог. — Спасибо, дочка.

— Бегай, Колченог, бегай, — улыбнулась она. — Радуйся жизни!..

— Какой же я Колченог теперь? — вдруг развел он руками. — Теперь это неправда! Как же меня теперь звать?..

— Да сказал же я тебе — Скороход! — воскликнул Кулак. — Вот же, шиш на плеши, непонятливый какой! Скороход ты, Скороход!.. Запомнил?

— Ско-ро-ход, — повторил Колченог, прислушиваясь. — А ничего, неплохо звучит!.. Спасибо всем вам: тебе, Перец, особенно, и тебе, Молчун… Не ты. Так бы не было этого…

— Господин директор! — вдруг заговорил Слухач. — Докладывает МБМ. Над биостанцией дирижабль, без оружия. Экипаж — три человека. Вывесили надпись: «Это я — Стоян! И Алевтина! Перчик, привет!». Пропускаю…

— Правильно! — ответил Перец в микротелефон, висевший у него на шее. Сообщение шло и через него, но Слухач кричал громче. — Пропустить. Это друзья.

«Друзья ли? — мрачно подумал он про себя. — Остались ли еще у меня друзья в том мире?»

— Они движутся в вашу сторону, — сообщил Слухач. — Можете наблюдать.

— Спасибо, попробую, — ответил Перец. — Благодарю за отличную службу… Надо выйти из деревни, — обратился он к Наве. — Отсюда не увидишь.

— Пошли, — кивнула Нава. И они пошли. Перец забежал к своей технике и одолжил на время бинокль. Просто удивительно, что там было все. Прыгающие деревья освободили проход при их приближении, и вся толпа вытекла в это отверстие. Нашли поляну, немного свободную от деревьев. Над ней начал расходиться лиловый туман, открывая чистое синее небо.

— Красиво! — вздохнув, сказала Лава. Кандид улыбнулся. Да, это было красиво, но последнее время не очень доступно. А жаль.

И вот в это синее окно медленно вплыл маленький белый дирижаблик, от которого доносилось тихое жужжание. Сбоку, действительно, висел плакатик, удерживаемый в вертикальном положении висящим снизу грузом. Перец поднес к глазам бинокль и прочитал надпись, сделанную двумя разными почерками. Почерк Алевтины он узнал. Чуть выше торчали их улыбающиеся головы с развевающимися волосами, что смотрелось неплохо.

«Неужели они обрели друг друга?» — попытался порадоваться за них Перец, но почему-то не очень в это поверил. Он протянул бинокль Рите.

— Надо же, — сказала она. — Не думала, что у него когда-нибудь выйдет… Впрочем, сдается мне, нас объезжают на кривой козе гуманизма… Теперь они смогут катать своих туристов на дирижаблях. Понятно, что мы не будем их сбивать… Но это явно придумал не Тузик и не Домарощинер, а кто-то из наших братьев гуманистов-интеллигентов. Наверное, Стоян и придумал. Он же у нас романтик…

— Я тоже раньше рвался в Лес, а меня не пускали, — задумчиво напомнил Перец. — И мне было обидно… Пусть хоть издалека посмотрят. Созерцание Леса возвышает.

— Таких, как ты, единицы, — покачала головой Рита. — А сюда будут сгонять тысячи.

— Все-таки дирижабли не боевые вертолеты, — заметил Кандид. — Непосредственного контакта с Лесом не будет.

— Все равно не нравится мне эта ползучая экспансия, — вздохнула Рита. — Лиха беда — начало…

— И что ты предлагаешь? — спросил Кандид.

— Пока не знаю… Только я… мы не одни в Лесу… Пока мы размышляем, может последовать неожиданная для нас реакция…

— Интересно, — хмыкнул Перец. — А как у вас, подруг, решается проблема связи?.. Конечно, это военная тайна.

— От кого? — усмехнулась Рита. — Нам в Лесу некого бояться.

— Через Слухачей общаются, — хихикнул Кандид. — Только нам какой-то бракованный достался.

— Мы сами себе Слухачи, — сказала Нава. — Нетрудно было бы догадаться.

— Догадка — лишь гипотеза… — заметил Перец. — И что вам говорят подруги по данному вопросу?

— Ты что, думаешь, что мы, как телефоны, постоянно подключены к сети?

— Я ничего не думаю и не знаю, — развел руками Перец. — Я просто спрашиваю.

— Пока ничего не говорят, — объяснила Нава. — Каждая подруга вправе принимать собственное решение… Но если будет общее…

— Понятно, — кивнул Перец. — Демократический централизм…

— Ну, и хорошо, если тебе понятно, — улыбнулась Нава, которая уже вполне привыкла к этому чужаку с Материка и про себя иногда называла его вторым Молчуном, хотя понятно, что второго Молчуна для нее быть не может.

«Не теряю ли я его? — мелькнуло испуганно. — Может, зря я все это с Лавой затеяла?»

А Кандид, словно почуяв ее тревогу, вдруг обнял Наву за плечи и, улыбнувшись, сказал:

— Уверен, что Нава сообщит нам о своем решении. Мы ведь не чужие.

— И Рита, — сказал Перец, тоже обняв Риту за плечи.

«Не знаю, не знаю, — подумала Нава. — Успею ли?.. Смогу ли?..»

«Бедные наивные мужички, — с материнской нежностью подумала Рита. — Совсем-совсем дети, уверенные в непогрешимости мамочки… А мамочка абсолютно в себе не уверена… Жаль, если им придется срочно повзрослеть. Дети так прелестны… Дети… Дети… В этом что-то есть…»

— Идея! — вдруг воскликнула она. — Они хотят Лес — надо им его дать!..