— Перец, — обратилась Рита, оторвав взгляд от Города, — Я хочу родить… Как ты на это смотришь?
— Тебя угнетает пустота твоего Города? — улыбнулся он. — То в нем кишмя кишело, а теперь никого… Мне тоже странно немного…
— Я об этом не думала… Меня интересовало, как ты на это смотришь…
— Ты спрашиваешь так, будто я — отец ребенка, — грустно усмехнулся Перец, взяв ее руку в свою. — Был бы рад, да, увы…
— Я, действительно, спрашиваю так, — кивнула она. — Я хочу, чтобы ты был отцом моего ребенка.
— Издеваешься, да? — нахмурился Перец. — Тебе не кажется, что это жестоко?
— Я серьезно, Перчик, — обняла его за плечи Рита. — Конечно, я имею в виду духовное отцовство… Ты же воспитываешь деревенских детей… Только я хочу, чтобы твое отцовство было большим, чем… наставничество… Ну, как если бы ты усыновил мое дитя…
— А-а, — улыбнулся он, — понятно… Я с удовольствием, но разве твои подруги мне это позволят?.. Разве вы не формируете личность там, в Городе?
— В Городе формируются видовые инстинкты и генетическая часть личности, а все остальное, как обычно, обусловлено воспитанием… Вон, например, Кандид воспитал Наву так, что даже мать ее оказалась бессильна противостоять его влиянию…
— Там — любовь… — печально посмотрел на нее Перец, — которая не умерла после Одержания… Кандида все любят, потому что он — защитник…
— Но самых близких — Наву и Лаву он защитить не смог… — пожала плечами Рита.
— Да, — усмехнулся Перец. — От вечной жизни… От нее, наверное, и не нужно защищать…
— Сначала в обоих случаях было насилие — со стороны Таны и со стороны Тузика, — заметила она. — Это я не в упрек ему говорю, а чтобы ты не занимался самобичеванием… Конечно, интеллигент без этого не может, но надо же соблюдать разумные пределы… Теперь насчет любви. Я, вообще-то, никогда не любила теоретизировать по этому вопросу. Если любовь есть, то ее не скроешь… От слов ее не пребудет…
— Ну-у… — явно не соглашаясь, протянул Перец.
— Знаю-знаю, — улыбнулась Рита. — Филологи на этот счет придерживаются противоположного мнения… А также лингвисты… Так вот, специально для вас, господин специалист по женской прозе, который не видит ничего вокруг, кроме того, что напечатано в книжке, я и скажу несколько слов о любви.
Перец уставился на нее, демонстрируя искреннее внимание.
— Только не ешь меня глазами, — усмехнулась Рита. — Итак, первое слово: если бы ты что-нибудь видел вокруг, то давно бы заметил, что я тебя люблю. Конечно, настолько, насколько способен любить гиноид… Любовь гиноидов, видимо, ждет своего внимательного исследователя, которым, возможно, ты и окажешься… Наверное, любовь гиноида и любовь человека — разные явления, но от этого они не перестают существовать… Подожди, не перебивай меня! — предупреждающе подняла она руку, увидев, что у Переца загорелись глаза и открылся рот. — Сиди молча!.. Слово второе: я хочу, чтобы ты был отцом моего ребенка, потому что хочу, чтобы он узнал, что такое любовь человека и что такое любовь к человеку… Чтобы моя дочь испытала это чувство, пока есть к кому его испытывать… Ты не можешь не полюбить ее… я знаю тебя… Она не сможет не полюбить тебя, потому что это невозможно… В Лесу должна существовать любовь гиноида к человеку, тогда останется вероятность того, что два вида уживутся на одной планете…
— Для этого и на Материке должна существовать любовь человека к гиноиду! — все же вставил слово Перец. — Откуда же она возьмется, если там ничего не известно о гиноидах?..
— У тебя же в кабинете есть средства связи с Материком и у твоих машин — через спутники, — сказала Рита. — Ты напишешь книгу о любви гиноида и человека: о Кандиде, Наве и Лаве, о нас с тобой и о нашей дочери и передашь ее на Материк по факсу или еще как… Она станет бестселлером… я уверена…
— И вновь пробудит интерес человечества к Лесу, от которого мы с таким трудом избавились! — воскликнул Перец. — Сначала сюда придут новые перецы и кандиды, а на их плечах прорвутся и тузики…
— Да, — согласилась Рита, — это проблема. Ее надо решать, когда она возникнет или немного раньше… Пока же я не родила нашего ребенка… ты даже не выразил согласия быть его отцом… не написал книгу и не отправил ее на Материк…
— Да я!.. Да я! — задохнулся от избытка чувств Перец. — Я тебя полюбил еще тогда в кабинете… Раньше немного побаивался. А тогда полюбил… Но разве мог я себе позволить!..
— Мог, — улыбнулась Рита.
— Тогда роди мне дочку! — воскликнул он. — Я ее уже сейчас люблю! Когда ты мне родишь дочку?!
— Как и положено женщине — в назначенный срок после зачатия…
— А когда… когда?..
— Сейчас, Перчик!.. Здесь и сейчас!..
— А как?.. Ведь…
— Встань!..
Они поднялись.
— Обними меня, как ты обнимал бы любимую женщину…
Перец, дрожа всем телом от волнения, обнял Риту. Она ответила ему нежным объятием.
— Теперь мы оба пожелаем зачатия нашей дочери… Представим, как она зарождается от нашей любви во мне… Представляй!..
— Да-да! Я вижу!..
— И пойдем в Город… Это не обязательно, но я так хочу…
И они не, разжимая объятий и представляя свою маленькую дочку, зарождающуюся в этот момент, пошли в озеро, медленно погружаясь в теплую, чистую воду… И вдруг Перец почувствовал себя мужчиной в биологическом смысле этого слова, чего с ним уже давно не случалось, и у него помутилось в голове. И, чем глубже они погружались, тем сильнее становилось его наслаждение. А когда они погрузились в воду с головой, оно достигло апогея… Через несколько секунд они всплыли на поверхность и лежали на воде, растворяясь в блаженстве свершенного таинства Матери-Природы. И Перец, держа Риту за руку, чувствовал в ней новую жизнь, к которой и он имел отношение, и это наполняло его восторгом.
— Я люблю ее, — прошептал он. — Я люблю тебя…
Рита молча ласково пожала ему руку и тихонько повлекла к берегу, пока для него не началось Одержание. Она твердо решила, что это произойдет только тогда, когда он сам захочет. А если не захочет… Нет, сейчас она боялась об этом думать…
* * *
Нава и Лава резвились, как малые дети, бегая по песчаному берегу моря. Кандид с улыбкой смотрел на них, гордый, как папаша. Скольких сил ему стоило уговорить их на это путешествие!.. Сначала он несколько месяцев приучал их к дирижаблю, которого они панически боялись. О вертолете и думать было нечего — он и сам его боялся после своей катастрофы в Лесу. У него, скорей всего, ничего бы и не вышло, если бы не Алевтина, которая с удовольствием летала на дирижабле, правда, без Стояна, который стал прекрасной подругой, но носил, по-прежнему, мужскую одежду. Он помнил свою «смерть» после падения дирижабля, и его к нему отношение было столь же отрицательное, как у Кандида к вертолету.
Алевтина и уговорила своих новых подруг на первый полет, с восторгом расписывая его захватывающие прелести. Правда, в этом первом полете ни Нава, ни Лава никаких рекламируемых прелестей не ощутили, весь полет просидев на дне гондолы, обняв друг друга и дрожа. Но зато преодолели ужас. Дальше дело пошло. Восторга они, по-прежнему, не испытывали, каждый раз преодолевая инстинктивный страх, но вели себя спокойно и разумно.
Морем бредила Лава — она запомнила обещания Кандида. Изучив карту, он обнаружил (собственно, и раньше видел, но не осознавал факта), что Лес на одной из своих границ приближается к морю маленьким зеленым язычком, зажатым меж острых зубов неприступных гор. Наверное, из-за неприступности этого побережья никаких материковых поселений там не было. Тогда Кандид и задумал это, вообще-то, рискованное путешествие. Но если уж он на всю жизнь остался в Лесу, его не устраивала перспектива просидеть ее в одной деревне. Его непоседливая душа жаждала деятельности. Деревня давно уже располагалась на территории бывшего Управления и охранялась от Леса и Материка не только Кандидом. Очень прижился в деревне Перец, в котором детишки души не чаяли, да и он их обожал.
Материк, кстати, оставил Лес в покое, о чем они узнали из информационной программы телевидения. Лес был объявлен зоной биологической опасности, выставлены военные кордоны. В связи с этим акционерное общество «Лесотур» было ликвидировано, а родственникам погибших вместе с правительственным соболезнованием была выплачена компенсация из активов АО. Показали для устрашения зрителей несколько кадров записей, запечатлевших приближение к кордону на перевале больных из Леса. Картина была, действительно, ужасающая. Здесь, в Лесу, болезнь до такой стадии не доходила — больные были отправлены на Одержание. Сообщили, что никто из больных не выжил…
Большинство новорожденных подруг ушло в Лес, откликнувшись зову Матери-Природы, но некоторые так и остались доводить до совершенства ту часть Леса, где они стали подругами.
Ушли и Алевтина со Стояном. Одновременно с отлетом дирижабля к морю. Попрощались и ушли, пообещав появляться. Но и Алевтина, и Стоян знали, что здесь, где еще живо их прошлое, они нескоро появятся. Новая жизнь должна быть действительно новой.
— Куда ж вы в незнакомый Лес от друзей? — спросил, прощаясь, Перец. — Нам вас будет не хватать…
— Мы навстречу будущему, пусик, — улыбнулась Алевтина. — И подальше от прошлого. У него слишком длинные щупальца… А Леса мы не боимся. Везде жить можно, где есть люди… Верно, Стоян?
— Верно, Аленушка, — кивнул Стоян, пожал провожающим руки, и они ушли в сопровождении пары мертвяков.
Деревню, по общему молчаливому согласию, никто не трогал. Жителям деревни с большим трудом растолковали сущность Одержания и возможности, которые для них при этом открываются, но пока никто не позарился на вечную совершенную жизнь, а жили, как прежде. Даже Старик, которому вроде бы пора было позаботиться о продлении лет своих, все так же бегал по домам и просил его покормить. Но тут уж — вольному воля…
Кандида из деревни отпускали неохотно, но знали, что отговаривать его бесполезно и потому, взяв с него клятву, что он непременно и скоро вернется, примирились.
— Эх, Молчун, шиш на плеши! — сказал ему на прощание Кулак. — И что у тебя за колючка в заднице застряла, что тебе на одном месте не сидится?.. Наверное, когда с неба падал, тогда и застряла глубоко — не видно, а колется… Ладно уж, мы со Скороходом тут службу нести будем, а вы уж там поищите мою жену, которая его дочь. Пущай домой вертается, нечего по чужим деревням болтаться, да и по городам тоже… Вон Нава и Лава — прошли это страшное Одержание, а все равно домой вернулись… И правильно — порядок должен быть… И она пусть приходит… Скажи, ждем ее, все жданки прождали, шерсть на носу…
Кандид пообещал, но они летели, не спускаясь вниз, и, конечно, никого не встретили, хотя и видели сверху и другие деревни, и подруг, внимательно присматриваясь к маршруту, чтобы не налететь на Чертов Столб и не упасть в Чертову Пасть, а по сути, — в лесной Утилизатор-Генератор биомассы. И Нава с Лавой заранее предупреждали Кандида о приближении к опасным зонам, которые они чувствовали.
Летели они несколько дней. Перезаправки не требовалось, потому что по заказу Кандида спецтехника Переца спроектировала, изготовила и установила на дирижабль небольшой двигатель, подобный тем, что были установлены на самих секретных машинах. Что-то атомное или ядерное… В этом Кандид не разбирался. Какой-то сверхумный принцип, которого в школе и в университете не проходили.
Подруги, в конце концов, признали достоинства дирижабля, когда впервые в жизни увидели свой Лес сверху. Не с обрыва, где он был сильно прикрыт лиловым туманом, а с высоты, позволявшей увидеть всю его красоту и бескрайность и еще больше полюбить. Правда, думал Кандид, глядя на их восторги, если бы их поднять на большую высоту, они бы смогли осознать также, насколько мал их любимый Лес, по сравнению с планетой и даже с Материком…
Во время полета Нава с Лавой каким-то способом общались с подругами внизу, передавая им свои впечатления. Кандид ничего против не имел — это, по крайней мере, предотвращало возможную агрессивность подруг, с которой в первом полете над Лесом столкнулись Алевтина и Стоян.
И вот теперь его любимые дочери-жены резвились у моря, услаждая его взор и успокаивая душу.
— Эй, Молчун! — закричали они. — Иди к нам!
И он пошел… Нет, он побежал и загнал их в воду, и долго резвился, как молодой дельфин — он всегда любил и умел плавать. И Нава с Лавой от него не отставали. Оказалось, что они могут дышать под водой. Собственно, чему тут удивляться, если существенная часть их жизненных функций осуществляется в таинственных глубинах Городов…
Потом они лежали на песочке и смотрели на море. И это было хорошо.
— Знаешь, Кандид, — вдруг произнесла странным голосом Нава и даже поднялась на колени. — А ведь, наверное, это море тоже можно превратить в Город… Большой-большой Город, где места хватит на всех…
Кандид похолодел и строго посмотрел на Наву.
— Надеюсь, что Мать-Природа не позволит вам это сделать, — сердито сказал он.
— Почему? — удивилась Нава.
— Потому что там, в глубине, тоже живут ее дети, непохожие на вас, но дорогие ей… Надеюсь, что у нее на их счет другие планы…
— Да, возможно, — кивнула Нава. — Если так, она не позволит нам превратить море в Город.
«Если она, вообще, способна что-либо не позволить своим детям или своим мыслям, как утверждает Нава, — подумал Кандид. — Не помешала же она человечеству уничтожить большую часть когда-то существовавших живых видов… Почему же она должна мешать подругам, которые, похоже, сейчас являются ее идеей-фикс?..»
— Море, как Лес, — сказал он Наве. — Его нельзя трогать! Это убьет Мать-Природу… Нельзя же человеку превратить сердце в печень и наоборот — человек умрет… И Лес, и Море равно нужны Матери-Природе…
— Да, — сказала Лава. — Пусть море остается таким… Ведь нам здесь так хорошо!
— Пусть, — кивнула Нава, — пока…
30.08.2000 г.