Работа отряда Скляра подходила к концу. Омрелькот оказался славным парнем. Он вызвался проводить Игы с табуном к инпенекуильским чукчам. Таддлеевские чукчи были, по его словам, ближе, но Омрелькот не знал, как к ним сейчас можно пройти. Он хотел только предварительно сходить домой, чтобы отнести детям муки и риса, обещав вернуться не позже чем через два дня.

— Ждите, приду обязательно!

В ожидании его прихода часть оленей пристрелили на пищу. Туши сложили в яму, набитую льдом, сверху ее прикрыли хворостом, засыпали землей и выстроили шалаш. Палатки установили накрепко, в ожидании окончания распутицы. Между двумя радиомачтами протянули антенну; астро-радиопалатку поставили поодаль, чтобы можно было спокойно делать наблюдения и принимать сигналы. Собак привязали к кустам на снегу. Лагерь расположился на речной террасе, возвышающейся метров на 25 над неширокой поймой.

На севере, километрах в тридцати вверх по реке, виднелись предгорья Анадырского хребта, отроги которого вытянулись далеко к югу по западной стороне долины Канча: лана. По левому берегу от устья Таддлео к югу также тянулся невысокий кряж. Здесь было много простора, но в отношении геологических изысканий эта низина обещала мало, так как кругом расстилалось болото.

Предгорья приковывали к себе взор всех. Почему-то казалось, что именно там можно было встретить что-нибудь необычайно интересное.

Омрелькот, несмотря на обещания, не пришел. Может быть его не пустило половодье, а может быть — и сам хозяин, но только вместо него пришлось провожать Игы Ване.

Им предстояло нелегкое дело — искать по затопленной тундре неизвестных людей в незнакомых местах и, кроме того, гнать табун, готовый каждую минуту разбежаться.

Прошло три месяца со дня выхода партии с реки Белой. Скляр написал начальнику экспедиции письмо с информацией о проделанной работе и с просьбой в половине августа выслать вверх но Канчалану кавасаки для обследования низовьев реки с притоками Инпенекуил и Ирмекуил.

Добровольский и Первак должны были доставить это письмо на факторию.

Едва прошел сплошной лед, как посыльные отправились в путь. Сильное течение подхватило лодку и вынесло на середину реки. Ребята дружно взялись за весла и скоро скрылись за островом.

Чтобы не терять напрасно времени в ожидании возвращения рабочих, Скляр и Гаврилыч решили отправиться в разведку на Канчалано-Качкарвиамский водораздел. Мария осталась стеречь лагерь и собак, чрезвычайно необходимых для будущих походов. Оставить их в лагере без присмотра было невозможно, так как они обязательно растащили бы продукты.

В поход были взяты три оставшихся ламутских оленя: бессменна-я Евражка, упрямый и сильный Хром и нелюдимый, но выносливый Профессор. Для передвижения по летней тундре выбрали самые легкие беговые нарты, к которым приделали подполозки из китовых ребер, чтобы защитить полозья при езде по камням. Из брезентовых сум сшили крошечную двухполосную палатку-полог. Необходимого груза набралось килограммов сорок. Два оленя пошли в упряжке, а третьего, для смены уставших, повели порожняком сзади.

Комаров еще не было. Вторая половина нюня — лучшая пора года в тундре. По низинам отцветает морошка, пушистые ее головки белым плюшем одели болото. Из-под кустов выглянули розовые цветы княженики. Склоны террас сплошь покрылись лиловым цветочным ковром. С каждым днем заметно затихали птичьи голоса.

На шестой день над дальними горами засинели тучи, временами их прорезывала огненная стрела молнии. В тот же день вечером исхудалые, загорелые, с буквально обожженными лицами, вернулись Скляр и Гаврилыч. Они жестоко поплатились за свое доверие к полярному солнцу: несколько дней после похода не могли лечь на обожженную спину. Кожа у них пузырилась и полопалась, как будто была ошпарена кипятком, хотя они всего только один час прошли на солнце без рубах.

Передвижение по летней тундре

Евражка

Оленям тоже тяжело дался этот дебют: Евражка ходила с забинтованным рогом, Профессор хромал на правую ногу. По сухой тундре нарта даже без груза шла очень тяжело. Путники предпочитали двигаться по воде.

Через день уснувший лагерь разбудили потрескивание костра и сдержанные человеческие голоса. Откинув полог палатки, увидели Ваню Рентыургина и Игы, жадно уплетавших остатки вчерашнего супа.

Оказалось, что Игы и Иван исходили сотни верст, но на указанном Омрелькотом месте не нашли и признаков жилья или следов кочевья.

На Качкарвиаме путники застали только пустые кострища на месте стойбища, хотя чукчи уверяли, что летовать будут на этом месте и только на время появления комара угонят табун в горы.

Игы пришлось заключить с отрядом новый договор, по которому он, в случае, если олени уцелеют, должен был доставить их в Ново-Мариинск или на Белую. В качестве платы за работу он получит часть этих оленей.

Прошло уже около двух недель с тех пор, как на факторию отправились Добровольский и Первак. Невольно закрадывалось беспокойство за благополучный исход их путешествия, так как лодка была не надезкпа для длительного плавания по незнакомым местам. Ваня решил ехать на их розыски. Из нартовых полозьев и брезентовых сум он соорудил лодку-плоскодонку. Это судно вертелось на воде, как волчок. Ваня взмахнул веслом и исчез вдали. Третий человек уплыл из лагеря в неизвестность.

Настала очередь Василию Гавриловичу сидеть дома и заниматься своими планшетами и вычислениями координат.

Мария и Скляр ушли в горы. Здесь цвели рододендроны — цветы, дошедшие до наших дней отзвуком былых эпох, когда на севере была еще субтропическая растительность. Пышные желтые букеты рассыпались по склонам гор. Картина была на редкость своеобразная: кругом виднелись плотные темнозеленые листья и снег. Лето и зима как бы слились воедино.

Поход выдался тяжелый. В долинах нога утопала в податливом торфяном ковре, и нарта то и дело переворачивалась с боку на бок. Оленей все время приходилось тащить в поводу. Путникам надо было успевать вести глазомерную съемку, делать зарисовки, описывать обнажения и брать образцы пород.

При всем желании — сделать за день больше 12 километров не удавалось. Впрочем, граница между ночью и днем стерлась, — солнце все время было над горизонтом. Иногда набегали туманы. Их приближение можно было предвидеть заранее: они шли с моря, и чайки и норд-остовый ветер всегда были их предвестниками.

В туманы отсиживались на вершинах гор, так как съемку вести было нельзя. В такие дни палатка насквозь пропитывалась отвратительной сыростью. За тонкой парусиновой стеной иногда слышался шорох и чьи-то быстрые, легкие шаги. Иногда раздавался писк полевой мыши. Большая невидимая жизнь таилась в каменных россыпях гор и в густом кустарнике расщелин. Люди нарушали тишину своими голосами и ударами молотков.

С появлением комаров начались самые худшие мучения. Густое облако назойливых насекомых постоянно сопровождало караван. Олени превратились в живые муравейники, настолько много насекомых копошилось на их коже. Серая масса постепенно наливалась кровью и, насытившись, отваливалась. На ее место садились новые миллионы мучителей. Люди несли в руках длинные ветви, обмахивая ими несчастных оленей, но это был почти напрасный труд. Маленькая передышка наступала между двенадцатью часами ночи и двумя часами утра. Ночная прохлада заставляла комаров прятаться в кусты и в траве. Только в это время олени могли есть. Люди в это время тоже ходили с припухшими лицами и руками. Страницы дневников были усеяны комариными трупами и кровяными пятнами.

Когда Мария и Скляр вернулись на базу, Гаврилыч посмотрел и только головой покачал:

— Хороши, нечего сказать!

Наконец вернулись Рентыургин, Первак и Добровольский. Они привезли с собой байдару и моржевые шкуры для постройки еще одной лодки.

Перед партией стояла задача — подняться как можно выше по реке, в глубь южных склонов Анадырского хребта. Принимая во внимание быстрое течение и малое количество рабочих рук, продуктов и снаряжения взяли самое минимальное количество. На байдаре пристроили мачту и небольшой парус. Оставшийся груз и продовольствие для похода по реке Тадлер и на обратный путь сложили в палатку, около которой поставили пугало для медведей.

Игы и Ваня за поделкой брезентовой лодки

Самодельная бойдара

9 июля, разделившись на две партии, вышли в поход. В первой, так называемой «водной» партии были Добровольский и рабочие с грузом, вторая — «пешая» — состояла из Скляра, Гаврилыча и Марии. Средствами транспорта для последней партии служили олени и нарты.

До выхода в поход гуси и утки являлись прекрасным продовольственным подспорьем, но чем ближе отряд подходил к горам, тем пустыннее становились озера и заводи. Ограниченные запасы пищи заставили выдавать к обеду только по кусочку галеты величиной с четверть ладони. Крупу и рис молено было экономить в меньшей степени, но мясные консервы и муку берегли как гарантийный фонд. Мясо подавалось на обед лишь после удачной охоты.

Особенно тяжело приходилось двигавшимся на байдарках. Река капризными петлями прочертила свой путь но тундре. Иногда по прямому направлению партия проходила всего каких-нибудь два километра, а длина петель превышала целый десяток. Сухопутная партия проходила это пространство в течение часа, а водники тратили на него не менее восьми. Густой кустарник по берегам не давал возможности использовать собак, бечеву приходилось тянуть на себе. Борьба с быстрым течением быстро обессиливала людей Впрочем, и пешеходам нельзя было позавидовать. Олени давно уже заслужили звание подлинных «героев труда»; они тащили по просохшей тундре тяжело груя; еную нарту. Измученные животные ложились и не хотели итти дальше, их били и все же заставляли работать. Переключиться на вьюки было невозможно, так как разъеденные комарами и мошкой спины и бока оленей представляли собой голое кровавое мясо.

Бодрее всех держался Хром, но скоро пришлось лишиться и его. В одном из боковых маршрутов Марии и Скляру пришлось заночевать у подножия крутой сопки. Оленей, как всегда, привязали на длинных чаатах в кустарнике. Ночью Скляр проснулся от чьих-то шагов. Это не был олень, так как отсутствовал характерный кастаньетный стук его копыт о камни. Вдруг палатка задрожала. Кто-то задел растяжку и с храпом ткнулся в полотнище. Скляр распластал ножом брезент и прямо перед собой увидел лохматый медвежий бок. Имевшаяся винтовка не была снабжена вполне подходящими по калибру патронами. При заряде их прихо дилось загонять в ствол деревянным молотком, а разряжать — при помощи ножа. Стрелять из такого оружия можно было только по гусям. Вспомнив, что медведи иногда легко поддаются испугу, путники одели накомарники и выскочили из палатки, заорав что было силы. Медведь оглянулся и присел шагах в шести от палатки. Это был небольшой светлосерый зверь с белым брюхом. Любопытство так и светилось в его глазах.

Некоторое время люди и медведь пристально смотрели друг на друга. Скляр и Мария начали бросать в зверя камнями, что заставило его отойти метров на двадцать. Необходимо было использовать момент. Быстро расставили треногу и навели на зверя фотоаппарат, но в это время легкий ветерок зашевелил листом желтой оберточной бумаги. Не понравился ли Мишке этот незнакомый ему звук, или его навел на грустные размышления блестящий фотоаппарат, но только он повернулся и пошел прочь. Скляр не вытерпел и пустил ему вдогонку пулю. Мишка вскинул задом, остановился в недоумении, а затем рысцой побежал дальше. У него была прекрасная защитная окраска. Зверь словно растаял в море высоких зарослей ивняка, ковром покрывших неглубокий разлог.

Тут только спохватились, что нет Хрома.

Чаат, к которому был привязан олень, оказался оборван, на россыпи не было заметно никаких следов борьбы, значит. Хром просто удрал, увидев зверя.

В верховья реки Начекваама можно было пробраться только пешим порядком, так как хотя прорезиненная лодка и сидела неглубоко, но тянуть ее через мелкие перекаты и пороги было не по силам. Пришлось снова разделиться на два отряда. Мария и Ваня с двумя оленями пошли по левому маршруту — вверх по реке Кетаваки, а Скляр, Васильев, Первак и Добровольский направились вверх но реке Ильменькваам. Чтобы не бросать на произвол судьбы четырех собак, их взяли с собой. Груз состоял из двухполосной палатки, чайника, посуды, небольшого количества продовольствия и мелкокалиберного винчестера. Продовольствия на базе оставалось так мало, что во время пешего похода все надежды возлагались только на охоту. По новой норме дневное довольствие на четырех человек состояло из банки мясных консервов, одной галеты и двух столовых ложек риса.

Перебравшись через реку и пробираясь по болоту сквозь кустарники, направились к подножию Анадырского хребта.

У развилка долина реки имела ширину километров пять, но дальше вверх она быстро суживалась. Часам к пяти утра подошли к отрогу Анадырского хребта. Река прорезала горы, образуя узкий коридор. На берегу решили напиться чаю и поесть. Одна восьмая галеты, кусочек сахару и несколько луковичных перьев, сорванных по дороге, составляли завтрак отряда. Успокаивали себя надеждой, что встретится какая-нибудь дичь.

Закусив, отправились дальше. Скляр описывал обнажения и брал образцы пород, Васильев вел съемку.

Долина снова значительно расширилась и уходила далеко на север.

Голод, между тем, давал себя сильно чувствовать, но как на зло не было видно ни одной птицы. Все живое словно вымерло в этих горах. Солнце высоко поднялось над горизонтом и согрело землю, быстро оживив докучливых мошек и комаров.

После длинного перехода одна банка консервов не могла удовлетворить четырех человек. Добровольский отыскал какие-то стручки, напоминавшие вику. Сбор был хороший, и через несколько минут, в кастрюли с кипящей водой опустили две кружки стручков, а еще через полчаса заправили борщ банкой мясных консервов. Ели с таким аппетитом, что глотали стручки почти непрожеванными.

Вечером, еще до захода солнца, пошли дальше. Комары и мошки не досаждали на работе. Описывая обнажения, Скляр на одной из скал заметил сокола, не спускавшего глаз с пришельца. Сокол взвился в воздух и то высоко поднимался над головой Скляра, то камнем падал вниз, чуть не задевая за его фуражку. Повидимому, где-то на скале было его гнездо. Прислушавшись к крикам птенцов, Скляру удалось добраться до гнезда. Сокол, защищая своих птенцов, с таким остервенением набрасывался на Скляра, что тот ужо хотел отказаться от задуманного предприятия, но голод заставил забыть об осторожности. Добычей отряда сделались два довольно крупных соколенка.

Откуда-то, запыхавшись, прибежали собаки. До этой минуты они все время бродили где-то вдалеке. Беспокойство собак объяснялось тем, что позади, метрах в ста, не спеша пересекали долину два волка. Васильев попытался было натравить на них собак, но они не сделали и трех шагов. Из мелкокалиберного винчестера до зверей было не достать. Минут через десять волки скрылись из вида.

Наконец на одном небольшом озерке Добровольский заметил плавающего гуся, о чем шопотом предупредил Васильева.

Под прикрытием холмов подползли ближе и увидели, что на воде плавал не один гусь, а целая семейка. Самец, видно, заметил людей и, поднявшись, полетел в горы. На месте осталась самка с детьми. Первый выстрел дал недолет, второй — перелет. Самка не собиралась покидать птенцов и лишь прижалась плотнее к воде, стараясь остаться незамеченной. Третий выстрел попал в цель. Птенцы попрятались в траве, но Коля Добровольский выследил и их. Завтрак вышел на славу.

Двух гусят оставили на ужин.

От голодной базы до Качкаургуама Васильев и Скляр спускались на плоскодонной лодке. Мария и Ваня шли с оленями по берегу. Добровольского и Первака Скляр послал вперед, чтобы они успели к приходу остальных доставить с основной базы в устье Качкаургуама небольшой груз продовольствия. По приходе их на базу оказалось, что три четверти оставленного продовольствия было съедено пастухом Игы.

По плану работ, было необходимо сделать еще круговой маршрут по рекам Качкаургуам и Таддлео. Васильев, Добровольский и Первак утром вышли по этому пути. Лодку тащить на бечеве можно было не больше чем на расстоянии десяти километров, так как дальше вверх река становилась все мельче и мельче. Наконец перекаты совершенно преградили путь лодке. Через пять суток отряд возвратился за оставленной ношей и еще через сутки вернулся на базу.

Тем временем Скляр и Мария с оленями и собакой Белюга отправились левым берегом Начекваама. Евражка от переутомления то и дело спотыкалась и падала.

Бедное животное доживало свои последние дни. Евражку поднимали на руках, выпрямляли ей ноги, ставили на землю, и она снова шагала до ближайшего препятствия. Бросить оленя было нельзя, так как он являлся единственным пищевым ресурсом отряда. Уже в видимости лагеря заночевали на Галечной отмели. Река обмелела настолько, что можно было попытаться перейти ее в брод, но сильное течение сбивало с ног и людей и животных.

Евражку кое-как втащили на берег, в кусты, где она могла лежать и без особых усилий собирать листья. На краю двухметрового обрыва она как-то неловко повернулась и скатилась прямо в воду, где и осталась. Утром Рентыургин заметил палатку и подъехал к ней на лодке. В нее положили едва дышавшую Евражку и заболевшего Андрея. Возвратившийся отряд встретил на берегу Игы.

— Что ты сделал, Игы?

В ответ — одно молчание.

— Ты ведь нам всю работу сорвал!

Снова гробовое молчание.

— Как же ты позволил себе последнее у нас взять?

— Голоден был… Думал, что мильгитане не пропадут. Мильгитане умеют есть понемногу и сыты бывают.

Вот и толкуй с ним — и досадно, и жаль его. Упрям он, не хочет итти в Ново-Мариинск и остается здесь без всяких средств к существованию. Теперь намеревается итти искать тоддлеевских чукчей.

Пока Васильев, Добровольский и Первак ходили по реке, Скляр и Ваня успели привести в порядок все пловсредства. Ваня с гордостью поглядывал на свое произведение — брезентовую лодку, но остальные относились к ней с большим недоверием. Легкий каркас, обтянутый брезентом, казался ненадежным для предстоящего плавания. Груза оказалось так много, что некоторые менее ценные вещи пришлось оставить, то же, что надо было взять с собой, только-только разместилось в лодках.

Евражку пришлось пристрелить. Несмотря на голод, никто из людей не прикоснулся к ее мясу. Евражкина голова с изломанными рогами коптилась над костром. Собаки грызли ее ребра.