В Усть-Белой, как и в Ерополе, ярмарка началась бегами. На оленях первый приз взяли сыновья Тыпотыргина и Тынян-Ииляу. Последнему не повезло, так как предсказания Чекмарева полностью оправдались: из Анадыря приехал суд и, после рассмотрения нескольких мелких бытовых дел, приступил к разбору исков, предъявленных пастухами их хозяевам. Тут-то над Тынян-Ииляу и стряслась беда: суд постановил взять у него 1000 оленей в пользу его брата Аачика.
Как и предсказывал Чекмарев, старик на суде козырнул и прошлыми своими «заслугами» перед Оленсовхозом, и «помощью» экспедиции, но суд твердо стоял на своем, и нищий Аачик превратился в табунного «чаучу».
Были и другие дела с таким же исходом. Здесь же на съезде выигравшие дело истцы объединились в коллективы.
Кулаки быстро покинули Усть-Белую, следом за ними выехали судебные исполнители. После рассказывали, что один из исполнителей заехал к Тыпотыргину и слышал, как тот целую ночь напролет выл и плакал около своей яранги. Табун у него был огромный и отбитые но суду олени не делали его беднее, но он был так скуп, что трясся над каждой убитой на мясо важенкой. И теперь, потеряв несколько сот оленей, никак не хотел с этим примириться.
Тынян-Пиляу похудел и был невесел, но держался с достоинством и, повидимому, на что-то надеялся. На другой день после суда он лично осмотрел все нарты экспедиции: кое-что подвязал, починил и «приказал» быть готовыми. Кавранто должен был через три дня начать кочевку на север. Свое обещание в отношении экспедиции старик пока что оставлял в силе.
В числе оленей, выделенных для экспедиции, было 10 кавралнских быков.
В это же время разрешался вопрос и о пастухе-проводнике. Безносый Тэпинто (ему сонному волк откусил нос) согласился проводить партию до Канчалана и, взяв задаток, уехал, чтобы нагнать караван.
Через несколько дней ламуты пригнали обещанных 20 быков. Чукчи посмотрели и подняли ламутов насмех:
— Разве это быки? Они у вас завтра подохнут!
Олени, действительно, были малорослые и «худомозглые».
Следом за ламутами один за другим стали приходить чукчи, обещавшие продать оленей для зимней поездки отряда.
Первым пришел Калянто; он сдержал слово, привез с собой грузовую нарту и отвел в табун двух быков. За Калянто потянулись Нуттецнй, Котыргин, Теперкез и другие. Возле дома выстроились в ряд 25 нарт.
«Пошивочный коллектив», не покладая рук, мял шкурки и мастерил обувь и одежду. Спешно шились брезентовые вьючные сумы.
Аймет оскандалился. Ездил он на пост за юколой для будущих поездок, которые Скляр думал сделать на собаках от Мухоморной, но Аймет вместо 2000 юкол привез едва третью часть. Остальное он пропил и скормил своим собакам.
«Растратчик» сидел перед Скляром, опустив глаза вниз и не зная, куда деть руки.
— Прости меня, Иван Андренч! Правду скажу тебе: прогулял я, мольче. Не плати мне жалованья, не корми, виноватый я…
— Ты мне юколу, парень, доставай! Нечего каяться. Мне работать нужно.
После этого два дня бегал Аймет по знакомым, выпрашивая в долг где свежих чиров, где юколу. Набрать растраченное зря количество, конечно, не удалось.
На прощание камчадалки несли «на память» отряду рукавички, кисеты и сшитые «от себя» чижи. У Первака таких памятных рукавиц набралось нар пять. Ободранный домик экспедиции был похож на узловую станцию. Одна из его комнатушек была до потолка завалена остающимся снаряжением. Были уже приготовлены доски, чтобы заколотить окна.
Васильев должен был в пути присоединиться к партии Скляра, чтобы во время переходов сделать астрономические определения. Скляр рассчитывал его встретить на Мухоморной или где-нибудь дальше.
Наконец тронулись. Хорошо поскрипывал снег под ногами. Дошли до восточного конца ближнего острова, нанесенного на карте. Достали компас и блокнот. Здесь партия должна была привязать свою будущую съемку к съемке геолога Полевого. Отсюда начинался маршрут экспедиции. Скляр определил азимут… Считает шаги: «И раз, и два, и три!..»
Первый кочевой день начался рано. Раньше всех проснулась жена Кавранто (спали в его пологу), развела огонь. Было слышно, как потрескивают сухие ветки.
Попили чаю, закусили холодным вареным мясом. Поев, Кавранто и его сын обулись, натянули стаканчики, взяли чааты и пошли гонять оленей. Из другой яранги, позевывая, выползли Ваня Рентыургин, Первак и пастух Кавранто — Пшгенкэу с женой и братом. Женщины разобрали шатры и уложили груз на нарты, из которых построили загон с широким входом и узким выходом.
Кавранто и Пиненкэу к этому времени отделили диких оленей от ездовых. Из загона в загородку оленей пришлось принять Марии, которой дали в руки ремень и приказали спрятаться у выхода из загородки.
Остальные оцепили группу ездовых быков, оставив свободным лишь путь к входу в загородку. Затем людское кольцо стало понемногу стягиваться. При этом следовало соблюдать массу предосторожностей, так как резкие движения или неуместный крик могли создать лавину, которая легко бы разорвала людскую цепь. В этом случае ездовые олени смешиваются с дикими и надо снова начинать гоньбу. Несмотря на принятые предосторожности, гоньбу пришлось повторить четыре раза, и лишь на пятый удалось медленно подогнать быков к выходу. Несколько оленей были заранее привязаны внутри загородки для приманки остального табуна. Олень всегда спокойно идет к стоящей спокойно же группе.
Когда головные быки зашли в загородку, тишине настал конец. Люди с громкими криками погнали задние ряды. Все стадо ринулось за передовиками к соблазнительному выходу. Настал черед Марии, которая выскочила из-за прикрытия и перегородила дорогу оленям. На помощь Марии пришла жена Пиненкэу.
Внутри загородки в кучу смешались рога, головы и ноги. Пастухи бесстрашно вошли в круг, начали выводить оленей и запрягать их по одному в каждую нарту. С этим делом провозились часов до двух. Наконец все было готово и караван разбит на звенья. Впереди каждого звена помещались легкие санки звенового вожатого, запряженные парой быков. Кавранто один уехал вперед; след его санок должен был указывать путь каравану. Ему же вменялось в обязанность назначать места для ночевок и корма оленей.
Караван растянулся более чем на километр. У Тепенкау и Кавранто в трех звеньях было около полсотни нарт. Тридцать нарт экспедиции также оказались разбитыми на три звена, во главе которых стали Рентыургин, Первак и брат Тепенкау — Тепеней. Скляру запрягли пару ламутских оленей и показали, как надо пользоваться погонялкой, ибо ему предстояло разъезжать отдельно от всего отряда в поисках обнажений. Мария подвязала к ногам лыжи-снегоступы. До приезда Васильева ей поручалась шагомерная съемка, так как одометр должен был привезти Гаврилыч, а пока расстояния приходилось измерять шагами.
Сзади всех гнал табун брат Кавранто.
Ровным полотном лежала впереди дорога по правому берегу реки Белой. За три дня отошли от Усть-Белой не более чем на 25 километров. Двигались настолько медленно, что Скляр заподозрил какие-то козни со стороны Тынян-Пиляу. На четвертый день закрутила такая пурга, что даже в пологу казалось, что вот-вот разнесет ярангу. На пятый день примчался сам старик. Его выдержки как не бывало. Он что-то долго сердито говорил Рентыургину, пока женщины ставили для него отдельный полог. Оказалось, что у старика взяли оленей по исполнительному листу, и теперь он начал изливать свое горе перед Скляром. Тынян-Пиляу не забыл сказать и о том, что вот, мол, хотел он продать еще несколько оленей для экспедиции и послать одного из своих сыновей на все время кочевки, но теперь нс может этого сделать, так как вместе с отобранной тысячей быков ушел от него и пастух с семьей. В заключение старик пожалел, что продал таких хороших быков. Он уже не интересовался, как прежде, экспедицией и даже приказал Кавранто нс подходить близко к Мухоморной, не желая встретить Чекмарева, на которого он больше всего злился за то, что, благодаря его разъяснительной работе, местный совет запретил Кавранто заниматься перепродажей мехов. Повидимому, Кавранто вел большие торговые операции. Однажды, когда Первая нечаянно опрокинул примус и керосин потек под шкуры, жен щины вынуждены были раскрыть нарту Кавранто, причем обнаружилось, что она была наполнена самыми первосортными пыжиками.
Рентыургин вдруг заболел. Он долго крепился, но температура поднялась до 40° и начались озноб и рвота. Пришлось отправить его в Усть-Белую вместе с Тынян-Пиляу. Отряд остался без «языка». Двигаться стало труднее. Необходимо было держаться ближе к горам, синеющим слева, по Кавранто упорно уклонялся вправо, к реке, ссылаясь на то, что в горах, мол, очень плохие корма.
Весна торопилась. В полдень снег начинал подтаивать, а за ночь образовывалась плотная корка наста. Солнце светило в спину, так как караван шел вдогонку своей тени на север.
Однажды ночью партию нагнал Чекмарев, сообщивший, что Гаврилыч уже проехал на Мухоморную. От Усть-Белой до Сталино было всего лишь 100 километров, но на этот переезд затратили тринадцать дней. Кавранто не торопился; он мог в любую минуту бросить партию, но видимо считался с тем, что получил вперед плату.
Наконец открылись знакомые по зимней поездке Мухоморинские утесы. Первак уже освоил пастушьи навыки. Правда, у него не было еще той ловкости, которой гордятся чукчи, и его чаат нс летал но воздуху безукоризненно правильными петлями и не ложился так ловко вокруг шеп бегущего оленя, но все же было теперь ясно, что старожилы напрасно пророчили отряду неудачу.
Рентыургин нагнал партию у поселка. Он переболел оспой-ветрянкой и, не дождавшись полного выздоровления, ушел из больницы. С Василием Гаврилычем караван чуть было не разминулся в пути. В Маркове ему удалось нанять одну упряжку собак. Это сделать было нелегко, так как камчадалы разъехались в Пенжино и Каменское подкармливать «собачек». Корма в Маркове почти не было, и собакам выдавали половину, а иногда даже и одну треть нормы. Ехать Васильеву надо было во что бы то ни стало, чтобы не подвести партию Скляра. Меньшиков выделил Гаврилычу из своих небольших запасов часть юколы и собрал еще одну упряжку. Скляр поджидал Васильева и радиста к 1 апреля, но им удалось выехать только 30 марта, причем на переход до Усть-Белой требовалось 4 дня. Чтобы заставить собак двигаться быстрее, приходилось слезать с нарт и самим бежать за ними вдогонку. Такой метод «езды» был для Ва сильева делом привычным, так как всего две недели тому назад он получил хорошую тренировку, идя за нартой от Маркова до Еропола на протяжении 100 километров.
Полтора месяца тому назад Васильев писал Скляру:
«Выедем из Маркова на Еропол и, закончив определение астропунктов, тронемся вверх по Анадырю до Мичкиревой, а затем напрямик на Усть-Мухоморную».
Сейчас из-за отсутствия корма для собак и оленей все вышло совсем нс так. Радист Добровольский взял у каюра лыжи, а Васильев пошел пешком. Дорога была не везде одинаковая. В свежевыпавшем снегу ноги проваливались по колено, но там, где был только старый снег, итти было очень хорошо. К вечеру астроном и радист добрались до Вакерной. До сумерок оставалось часа два., и можно было бы ехать дальше, но каюры наотрез отказались продолжать путь, так как впереди поблизости не было ни одного поселка или поварни и ночевать пришлось бы в снегу.
На следующее утро выехали на реку Майн, а затем каюры повернули в тундру и, отыскивая среди отдельных островов кустарника следы ранее проезжавших нарт, медленно продвигались вперед. Ориентироваться приходилось по отдельным сопкам, но они были так похожи друг на друга, что человеку, не привыкшему узнавать их издали, зачастую приходилось блуждать целые сутки. Вообще приходится удивляться, как уверенно каюры находят дорогу, хотя бы они проехали по ней всего лишь один раз. Правда, чаще всего они ездят по следам ранее проезжавших нарт, и тогда передовые собаки сами следят за дорогой, но нередко, особенно в тундре, след быстро заметается снегом, и каюру приходится самому выбирать путь.
Солнце склонялось к западу, когда отряд выбрался из тундры на реку Анадырь. Снег здесь был настолько плотно утрамбован сильными ветрами, что нс только собаки, но и люди проваливались в нем не больше чем на 5 сантиметров. Перебравшись на другую сторону, каюры решили заночевать и дать отдых собакам. Утром, не дождавшись конца чаепития, Гаврилыч и Добровольский вышли вперед. К вечеру они добрались до поварни, где увидели двух упряжных собак. Через низкую узкую дверь протиснулись во внутрь. В темноте слышались голоса, но людей не было видно.
— Кто здесь? — окликнул Васильев.
— А-а! Василий Гаврилыч, это вы? Ну, здорово дружище!
— Начальник экспедиции! Как вы сюда попали?
— Ананнй Михайлович! Вы какими судьбами?
— Как видишь, проводил Скляра на Мухоморную, а теперь еду проведать Меньшикова.
— Как, разве Скляр вышел из Усть-Белой?
— Да, сегодня утром.
— Значит, мы опоздали?
— Немного, но это не беда, вы их нагоните, — успокаивает Гаврилыча Ананий Михайлович.
— Нагоним! А на чем? Каюры брались довезти нас только до Усть-Белой, дальше они не поедут, так как нет корма собакам.
— Ну, так попробуйте их уговорить.
— Уговорить? А у вас, Ананий Михайлович, есть корм?
— Немного есть, но он нужен будет, когда я поеду из Маркова в Ново-Мариинск.
— Вы, Ананий Михайлович, может быть уступите часть нам, а себе потом где-нибудь найдете?
Ананий Михайлович подумал и через пару минут решил выделить для упряжки Васильева двадцать мороженых чиров.
С кормом вопрос был улажен, оставалось уговорить каюров. Каюр Васильева, взявшийся довезти его до Усть-Белой, наотрез отказался продолжать путь до Мухоморной, так как до последней было больше сотни километров. Каюры Анания Михайловича, на предложение поменяться маршрутами с каюрами Васильева, тоже запротестовали. Дело в том, что обычно каждый каюр, соглашаясь на перевозку пассажира или груза, связывает с поездкой свои личные дела: одному надо повидаться с родными, другому — заехать за кормом для собак.
Переговоры затянулись часа на три, но все же увенчались успехом. Каюры Васильева согласились вернуться в Марково с Ананием Михайловичем, а его каюры должны были отвезти Васильева и радиста до Мухоморной.
Через три дпя Васильев уже ночевал в лесу на полпути между Усть-Белой и Мухоморной. К вечеру начался сильный ветер и погнал поземку. Дорогу так перемело, что собаки не могли итти даже с легким грузом. Дневать было рискованно, так как у собак вышел весь корм. Каюры выжидали и, наконец, решили, что если ветер утихнет часа через три, то они поедут вперед, а в противном случае оставят груз и вернутся в Усть-Белую.
Через два часа ветер немного стих, в воздухе посветлело. Васильев и радист вышли вперед искать дорогу вдоль берега реки Белой. Пробираясь среди редколесья, они то и дело проваливались в глубокий снег. Собаки работали дружно, но по ненаезженной дороге проходили не больше трех-четырех километров в час. Самое трудное, как уверяли каюры, было перейти на другую сторону реки. Прозрачный полутора-двухметровый лед не имел снежного покрова, который ветром сносило к берегу и был отполирован, как наждаком. Сильный ветер дул вдоль реки и сбивал с ног. Держаться было не за что. Нарту с 80 килограммами груза вместе с собаками несло, как под парусом. Чтобы столкнуть ее с места, не требовалось почти никакого усилия, но удержать ее на правильном пути было почти невозможно. Собаки на льду держались еще хуже людей. Сильный ветер ежесекундно сбивал их с ног, и они, не успев встать снова попадали одна к другой под ноги или под нарту. Чтобы облегчить собакам движение, один из пассажиров направлял нарту, упираясь в нее остолом, а другой шел, а иногда просто полз, прикрывая собак от сбивавшего их ветра. На переход стометровой полосы льда затратили целый час. Дальше путь лежал вдоль берега, по чуть запорошенной снегом гальке. К вечеру путники добрались до поселка Сталино.
Во время работы устроились жить в доме местного совета. Скляра с отрядом в поселке еще не было. Васильев воспользовался морозными звездными ночами для астрономических наблюдений. Звезды были прекрасно видны, и Васильев в два вечера закончил определение пункта. На четвертый день от Скляра пришло письмо, в котором он просил Васильева, до его прибытия, пройти со съемкой боковым маршрутом по реке Мухоморной. В качестве каюра Скляр рекомендовал взять знакомого ему местного жителя поселка, чукчу Аймета.
Васильев решил на другой же день выехать на работу. С вечера приготовили все необходимое и попробовали приделать к нарте одометр. Подошедший Аймет пристально посмотрел на непонятное «сооружение».
— Однако, зачем это? Я с ней не поеду, «собачкам» худо будет!
— Как не поедешь? Дал согласие, а теперь на попятную?
— Поедем так, без нее, — настаивал Аймет.
— Без нее ехать — лучше совсем не ехать, а оставаться сидеть здесь в поселке. Я еду не на прогулку, а на работу.
Ты пойми, Аймет: чтобы зарисовать правильно реки, надо знать пройденное расстояние, а как мы будем учитывать его без колеса? Шагами мерить? А кто за это дело возьмется? Если ты согласен итти пешком и считать шаги, я колеса не возьму, а если не хочешь, колесо поедет с нами.
«Геодезическая» упряжка
Чукотская грузовая нарта
Аймет держался на этот счет своего мнения. Он считал, что колесо — просто ненужная забава, а посмотреть окрестности можно прекрасно и без него. Под конец Аймет все же согласился ехать с «загадочным» колесом.
Утром выехали на работу. Путь лежал вверх по реке, протекавшей по долине, имевшей более 10 километров в ширину и уходящей на восток. Ровная, как футбольное поле, долина была покрыта глубоким снегом, из-под которого только местами виднелись маленькие островки леса и кустарника.
От блестящего снега больно резало глаза, — пришлось воспользоваться темными очками.
Выехав на реку, решили двигаться по льду, так как на нем лежал небольшой слой снега, — ноги почти не скользили. Река сильно извивалась, и Аймет, где это было можно, старался сократить путь. Чтобы взять азимут, часто приходилось приостанавливать движение, это особенно сердило Аймета. Он все время доказывал, что от частых остановок собаки устают больше, чем если бы они непрерывно бежали. К вечеру прошли 30 километров. Для ночлега выбрали место в кустарнике, расчистили снег до самой земли, наложили груду веток, и спальное ложе было готово.
На 46-градусном морозе долго, однако, не проспишь! Поднялись еще до восхода солнца, когда на небе виднелись звезды и только чуть брезжил рассвет. За чаем немножко согрелись и, так как предстоял тяжелый путь, долго не задерживались. Долина реки все время суживалась. С обеих сторон тянулись высокие горы, уходившие куда-то далеко на север. Чем" уже делалась долина, тем больше было снега. Сначала ноги проваливались по колено, а потом пришлось итти чуть ли не по пояс. К полудню, пройдя не более четырех километров, совершенно выбились из сил, и пришлось остановиться. Корма для собак оставалось только на одну кормежку, поэтому повернули с реки к горам и по их склонам направились в обратный путь. В тени днем температура держалась около —20–25°, но на солнце снег уже начинал подтаивать. Чувствовалось приближение весны, и можно было ожидать, что через месяц весело зажурчат ручейки.
В поселок собирались возвратиться к ночи, так как до него оставалось не более десяти километров. К сожалению, в сгустившейся мгле было очень трудно держаться правильного пути, — пришлось остановиться еще раз на ночевку. Спешно занялись разбивкой лагеря. С подветреной стороны поставили нарту, а под спальные мешки наложили веток кустарника. Аймет был все время недоволен. Дров не было, надо было использовать редкий кустарник. Сырые ветки долго не загорались. Мелко наструганная стружка и кусочки бумаги все же сделали свое дело, и через полчаса при морозе в 35–40° путники с наслаждением пили горячий чай.
Перед тем как улечься спать, Аймет разулся и натянул на ноги сухие оленьи меховые чулки, вынутые из мешка. Снятые чижи он вывернул на обратную сторону, выколотил их об нарту и положил возле себя вымораживаться. В спальный мешок Аймет полез первым. У Васильева смены чулок не было, и он залез в кукуль, не снимая даже торбазов. На озере потрескивал лед. Мороз усиливался, холод забирался в кукуль, но усталость брала свое, и оба скоро заснули.
В полдень Васильев и радист добрались до поселка, где их встретили Скляр и Мария. За обедом собрали небольшое совещание. Скляр осветил положение с транспортом и указал, что можно было бы уже завтра направиться в дальнейший путь.
— К сожалению, есть маленькое но… — добавил Скляр. — Пастухи-проводники взялись вести только до Мухоморной, а дальше на реку Осиновую должен был итти другой пастух. Он обещался прибыть сюда два дня тому назад, но, как видите, его до сих пор нет.
— Слушай, Андреич! А как ты с ним договаривался?
— Договорился я с ним еще на ярмарке на Усть-Белой. Дал ему в задаток медный чайник, таз, сахару, чаю, табаку, и пастух согласился быть здесь к нашему приезду.
— Он взял задаток? — спросил радист.
— Взял!
— Раз взял — будет обязательно! Чукчи держат этот закон крепко.
Решили подождать еще два дня, а там видно будет. Дни прошли, но пастух как в воду канул. Наутро третьего дня в поселок заехал кочевник-чукча. У него спросили, не знает ли он, где сейчас находится законтрактованный отрядом пастух. Назвали имя. Чукча силился вспомнить, перебирал приметы и, наконец, указал на его местопребывание.
— Так что же, он собирается сюда приехать или нет?
— Нет, не приедет!
— А почему же?
— Этого я не знаю.
Без проводника отряд оставался как без рук. Завербовать кого-нибудь в Сталино, хотя бы и за очень хорошую плату, не удалось. Кое-как Скляр уговорил пришедших с ним сюда пастухов проводить караван километров на сорок, поближе к горам. Васильев отправился в Смежную за подрядившимся ранее проводником.
Через день Васильев был уже у цели. Пастух оказался на работе в Оленсовхозе. Васильеву пришлось выехать в стойбище за три километра от поселка. Собаки почуяли оленя и понеслись во всю прыть, хотя всю дорогу до пастбища они еле-еле плелись. До ближайших оленей оставалось всего около 200 метров. Казалось; что вот-вот собаки врежутся в стадо и начнут рвать беззащитных животных. Метров за пятьдесят от табуна Аймет пулей соскочил с нарты и так накренил ее, что Васильев, как пробка, выскочил в снег и кубарем покатился под откос. Через несколько секунд перевернутая и подпертая остолом нарта стояла неподвижно у ближайшей яранги.
День был солнечный, и все население стойбища проводило время на свежем воздухе. Пастуха и здесь не оказалось. За ним послали в табун ребят. Через полчаса пастух явился вместе со своим отцом. Через Аймста Васильев начал выяснять причину его неявки. Пастух мялся, было видно, что ему крайне неприятно отвечать на вопросы, но истинную причину своего поступка он почему-то скрывал. После часовой беседы все выяснилось: у Оленсовхоза нехватало пастухов, и он нанялся здесь на работу. На его заявление администрации о том, что он обещал работать Скляру и взял с него задаток, дирекция совхоза обещала все дело уладить.
Теперь пастух ни под каким видом не соглашался бросать место своей службы, и Васильеву пришлось возвращаться в лагерь без проводника. К ночи он добрался до поселка Мухоморное, а на другой день продолжал путь к хребту Пекульней.
День выдался трудный. Еще с ночи начало нести поземку, а к утру разыгралась настоящая пурга. Следы каравана чуть-чуть выступали на поверхности снежного покрова. У реки Малая Осиновая следы исчезли, и Аймет держал путь наугад. Впереди за пятьдесят метров все скрывалось в слепящей глаза пурге. На берегу реки в кустарнике решили сделать привал. Для привычных рук Аймета развести на сильном ветру костер и вскипятить чай — было делом пяти минут. Он достал из мешка большого мороженого чира и стал его строгать. Тонкие пластинки свежей рыбы летели из-под ножа, как стружки из-под рубанка. При помощи этих «стружек» Аймет быстро развел большой огонь.
После чая продолжали путь. К вечеру начал стихать ветер, перестал итти снег, и видимость значительно улучшилась. Случайно напали на следы оленя, но следов от нарт на снегу не было видно. Аймет повеселел. Он все чаще и чаще начал подбадривать собак, которые послушно усиливали бег. Скоро выехали на высокий холм. Аймет остановил нарты и пристальным взором окинул местность. На севере виднелась чуть приметная точка.
— Чукчи! — радостно закричал Аймет.
— Чукчи, говоришь? Сейчас посмотрим! — Васильев взялся за бинокль.
Сомнения не было, — несколько яранг расположились неподалеку одна от другой. Это открытие было очень кстати, так как, если бы здесь не оказалось Скляра, чукчи знали бы, где его можно найти и, кроме того, в ярангах можно было переночевать и отдохнуть. Минут через сорок путники подъезжали к стойбищу. Встречать прибывших вышли все, от малого до старого. Оказалось, что Скляр прибыл сюда еще вчера, но, опасаясь спутать своих оленей со стадом чукчей, разбил свой лагерь в трех километрах в стороне. Аймет остался чаевать у чукчей, а Васильев на паре оленей через двадцать минут достиг лагеря Скляра.
Зимняя палатка-полог
Работники отряда за починкой упряжки