Кто сказал, что инопланетяне непременно прибудут на Землю поработителями? А вдруг совсем наоборот – устроителями и прогрессорами? Или благородными борцами против пороков земного общества? Или вообще присоединятся к человечеству для строительства общего межпланетного Дома? А что грозит неосторожным путешественникам в пространстве или, тем паче, во времени, если они рискнут посетить безлюдный город, выступить на рок-фестивале, проходившем еще до их рождения, или заняться пиратством в XVII веке? Точно известно одно: пытаясь вмешаться в реальность, каждый, прежде всего, переписывает свою судьбу.
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
* * *
Оккупанты
Был такой анекдот еще в дооккупационное время: чтобы навести порядок в России, есть два пути – фантастический и реалистический. Фантастический: россияне сами наведут порядок. И реалистический: прилетят инопланетяне и наведут порядок.
Инопланетяне прилетели. И порядок навели – по своему разумению, конечно же, эдакий новый порядок-2.
«Интересно, – подумал Русик, переворачиваясь с правого бока на левый, – на Земле остался хоть один человек, кто помнит новый порядок Третьего рейха на оккупированных территориях? Не исключено. И вероятность того, что этот человек не славянин, а немец, гораздо выше».
В рассуждениях Русика имелась железная логика: до оккупации Европа жила куда лучше России, Украины и Белоруссии, что вместе их рассматривай, что по отдельности. Зато теперь европейцам воздалось по полной: приспособиться к новому порядку изнеженная гомосятина предсказуемо не сумела, в то время как привыкший к перманентному многовековому гнету славянин заученно и умело вильнул хвостом, повернул нос по ветру и принялся небезуспешно выживать в очередных новых условиях, когда жизнь в который раз за последние полтораста лет встала с ног на голову.
Впрочем, если уж говорить начистоту, Русик и его боевые товарищи ходили по самому краю. Партизанить – это вам не на заводе болванки с места на место перекатывать. Партизанить всегда опасно: и чужие норовят тебя со света сжить, и свои могут шлепнуть под горячую руку.
Русик попытался было помассировать затекший бок, но лежащий чуть позади Жвал тут же пнул его чем-то в пятку:
– Тихо, мать твою!
Русик обиженно затих: шепот Жвала вообще-то был громче, чем шум, производимый курткой Русика при попытке массажа. А бок онемел не на шутку, лежали почти без движения третий час. Спасибо, что хоть размышлять не запретишь…
В общем, – думал Русик, – досталось европейцам. Работать они отвыкли, им бы только в евроассамблеях позаседать, да после заседаний в пабе наклюкаться. А как ассамблеи прикрыли, выяснилось, что Джоны Були, Жаки Шираки и Гансы Майеры на заводах уже ни на что не годны. Ну и турнули их всех в резервации, кажется, в Сахару, как бесполезный балласт. Знающие люди говорят, что белых людей в Европе катастрофически поубавилось, сплошь арабы да негры, которые, как и славяне, из-под палки работать еще не разучились. Правда, и бузить им не позволяют – партизан, как опять же утверждают знающие люди, в Европе нет. Иное дело – брянские леса или гомельские болота…
Как обстоят дела на Американском континенте, в бывшей России толком не знали. Зато прекрасно знали, что в Китае и вообще в Азии, если позволить себе некоторое легкомысленное преувеличение, никто вообще ничего не заметил: как пахали тамошние с утра до ночи, так и пашут. Просто хозяева сменились.
Но, – в который раз подумал Русик. – Но, но, но, очередное но! Не назовешь ведь труд на заводах инопланетян каторжным! Смена пока восьмичасовая, но, говорят, вот-вот на два часа уменьшат. Просто удивительно, что нашлись люди, которым такая работа показалась непосильной.
Да и вообще оккупация получилась странная, в пользу бедных. Как-то враз и вдруг решился первый принципиально не решаемый на Руси вопрос – жилищный. Вроде, и домов стало ненамного больше, но вот поди ж ты… Сам Русик сгоряча застолбил было себе шестикомнатную в новостройке на восьмом этаже с видом на парк, нечувствительно возросший на месте бывшей свалки. Но когда огреб от патруля за бардак и пыль в комнатах, быстренько переехал в просторную двушку и заказал аж четырех роботов-уборщиков. Уборщики были бесплатные, хоть сотню заказывай, но за каждым из них требовался уход – опорожнять пылесборники в зев реактора и иногда протирать линзы оптических энергоприемников специальной пастой. Четырех роботов хватало с головой для поддержания должного порядка и чистоты в доме и в то же время за таким количеством уборщиков оказалось достаточно ненапряжно следить. Уже следующий патруль выписал Русику поощрение в виде дополнительного выходного.
Сегодня Русик тоже был выходной – по той же причине, по итогам проверки.
Второй принципиально не решаемый вопрос на Руси – дороги – инопланетяне решили очень по-своему: запретили автотранспорт как данность, а все без исключения автомобили, автобусы и прочую четырехколесную машинерию изничтожили в своих реакторах, охотно жрущих любое вещество. Асфальт залили какой-то вязкой дрянью, которая разрослась, расползлась по всем улицам, покрыла все бывшие автодороги и в конечном счете затвердела, только ездить по этой красоте стало некому. В качестве общественного транспорта по городам и между городами круглосуточно шныряли магнитопланы и добраться откуда угодно куда угодно вообще перестало быть проблемой. Вот только ездить куда-нибудь, кроме работы, стало решительно незачем.
Русик вообще не очень понимал инопланетян. Цели их и задачи на Земле были туманными; во всяком случае – неочевидными. Никаких переговоров ни с какими правительствами они даже не пробовали вести, попытки оборонительных действий пресекли решительно и жестко. У Земли не осталось вооруженных сил – все, что можно было счесть вооруженными силами, было уничтожено в первые же трое суток нашествия. Безо всякого видимого сожаления, старательно и методично. Поэтому наличию партизан впору было удивляться – если чужие без труда отыскали и передавили войска, оружие и технику, почему не могут переловить немногочисленных партизан? Именно в силу немногочисленности? Но почему тогда не осталось мелких недобитых групп из настоящих вояк? Или они остались, просто в городах о них ничего не знают? Тот еще вопросик…
Бок, кажется, снова обрел чувствительность. Русик осторожно перевернулся животом вниз и, насколько мог, задрал голову, чтобы не лежать лицом в землю, пусть и застеленную лавсанолом. Он напряженно вслушивался в загородную тишину, тщась первым услышать приближающийся шелест рейсового магнитоплана, который они с товарищами вознамерились подорвать к чертям собачьим.
Но было тихо, только ветер шелестел в кронах деревьев, под которыми залегли партизаны, да какая-то птица противно орала в вышине, невидимая снизу и недостижимая.
Вообще размышления в отряде не одобрялись. И лично Жвалом, и невидимым куратором. Считалось, что умные нам не надобны, надобны исполнительные. Но Русик не мог не размышлять о странностях мира, в котором жил, он вообще не терпел праздности ума, а занять мозги при новом порядке было, увы, особо нечем. Нет, можно было, конечно, поглядеть телек или сходить в кино, но на фоне того, что сейчас оккупационные власти крутили местному населению, отъявленный старый голливудский трэш класса D выглядел запредельно интеллектуальным. Один плюс: с экранов напрочь исчезла реклама, но это было как раз понятно: какой смысл рекламировать то, что все равно раздается бесплатно? Вот такой коммунизм-2: все есть, почти все бесплатно, но при этом заставляют ходить на работу и не дай боже прогулять или хотя бы опоздать. Вздрючат не по-детски, в том числе физически. Явятся два амбала из службы общественного порядка, привинтят к креслу, налепят на виски мнемодатчики и начнется… Испанский сапог и иглы под ногти раем покажутся. Нет уж, лучше не опаздывать и тем паче – не прогуливать.
При этом Русик давно уже осознал, что большинство землян, если взглянуть трезво, не работает, а именно что ходит на работу. Почувствуйте разницу… Вот Русик, к примеру, перетаскивал болванки из сборочного цеха в накопитель, от одного транспортера к другому. Что это были за болванки и что мешало устроить еще один транспортер или на худой конец перекомпоновать первые два – бог весть. И как эти чертовы европейцы, никак не идущие из головы, умудрились не справиться с подобной ерундой? Может, врут знающие люди и всё в Европе совсем не так? Может, пропаганда инопланетная? Но, вроде бы, чужие к народонастроениям относились достаточно наплевательски: в нерабочее время болтай что хочешь, судачь о чем заблагорассудится, за разговоры никто не наказывал, только за неугодные новым властям действия.
А может, потому и не прислушиваются чужие к разговорам – пропаганда работает как надо, просто это незаметно? Через фильмы и программы их тупорылые? Двадцать пятым кадром?
Русик шмыгнул носом, за что схлопотал очередной пинок в пятку от Жвала. Достал, конспиратор хренов, ну кто их тут услышит?
Второй глубокий вдох Русик постарался сделать бесшумно и, в принципе, преуспел, во всяком случае, Жвал больше не пинался. Воздух был свежий и пахучий, аж пьянил. И откуда что взялось – до оккупации тут воняло, в основном разной пакостью со свалки, да и соседний мусоросжигательный завод тоже атмосферу ни разу не озонировал. А уж насрано было – как в городском парке, просто под каждым кустом, по темноте пойдешь – сто процентов вляпаешься. Теперь же и тут, за городом, и в парке приснопамятном – природа и благодать: птички поют, белки скачут, в каждой луже гуси какие-то бултыхаются, причем дикие, Русик сам видел как-то раз: снялись из лужи и улетели. В парке вдобавок фонари кругом, даже если под кустом нагадить не подорвешься, все видно. Только больше не гадит никто, чужие за это дрючат. И чисто, чисто стало кругом, ни стекла битого, ни пакетов, ни шелухи от семечек, хотя жрут их если не все, то через одного уж точно.
Давно уже Русик задумывался, что перемены при новом порядке… ну, скажем так: необычные. Оккупация оккупацией, свободы попраны и все такое, это все понятно. Но почему порядка стало больше, не из-за названия же?
Потому и вспоминал Русик старый анекдот. А уж извечный российский бардак и бедлам любой при них поживший совершенно точно никогда не забудет.
Вообще, в России анекдоты постоянно становились былью. Только вот в инопланетян и наведение порядка как-то никому заведомо не верилось.
Зря.
Активно партизанить Русик начал года полтора назад. Напарник как-то невзначай поинтересовался – вот если бы имелась возможность вломить оккупантам, поддержал бы? Ну, а чего ж не вломить? – ответил Русик. – Вломить – это мы завсегда, или не русские? Только как?
С тех, наверное, пор и присматривались к Русику подпольщики. Долго, больше года. И только потом подкатились с пустячным поручением: надо, мол, флэшку с информацией доставить кое-куда. По большому, естественно, секрету. Флэшка была крохотная, в четверть ногтя. Русик ее затолкал в самый угол брючного кармана и в положенный час оставил где было сказано. Для начала его похвалили.
Месяца два новых поручений не возникало; потом история с флэшкой повторилась. Проверяют, что ли? – подумал тогда Русик. Еще в первый раз он долго колебался – просмотреть содержимое или не стоит? Решил – не стоит. Потому что проверяют, скорее всего, не только в смысле «доставит – не доставит», но и «просмотрит – не просмотрит» тоже.
Ему хватило терпения и на третью флэшку, и на четвертую. А в момент, когда Русик начал привыкать к роли почтальона, внезапно предложили поучаствовать в ночном налете на технологический склад.
Надо сказать, что за проступки чужие карали методично и неотвратимо, но никаких превентивных мер против нарушителей они не предприняли: полиции в дооккупационном смысле не существовало вовсе, никаких камер слежения на улицах и в зданиях никто не ставил, замки тоже не производили впечатления неприступных, так что, в принципе, ночной налет был осуществимым мероприятием, главное было вовремя смыться, до того, как явятся чужие из оккупационной администрации. Так что о партизанских налетах Русик слышал еще до того, как сам стал партизаном. Попытка выяснить цель сего освободительного действа потерпела крах: Русику намекнули, что это не его ума дело, а с провокаторами, соглядатаями и стукачами у партизан разговор короткий. Пришлось заткнуться.
Роль ему досталась, естественно, незначительная, но самая рискованная: прилепить самодельные бомбочки к дверным петлям, а потом торчать у входа в здание и глядеть – не едут ли чужие. Русик со всем справился. Чужие до момента, когда двое партизан поопытнее вернулись из глубин здания с полными сумками, не подоспели. Налетчики благополучно растворились в ночной полутьме, разбились на пары по заранее оговоренному плану и разбежались в разные стороны. С молчаливым напарником Русик расстался за три квартала до своего дома, потом, как учили, сделал пару кругов и петель по окрестным кварталам и только после этого шмыгнул к себе. Кажется, никто его возвращения не заметил.
В утренних новостях сообщили, что бунтовщики и мародеры похитили на мелкооптовом складе некое запрещенное к свободному распространению оборудование, за что, несомненно, будут наказаны. Русик мрачно подумал, что зря, пожалуй, во все это ввязался и целую неделю вздрагивал от каждого звонка в дверь. Но приходили либо курьеры из доставки, либо обычные патрули общественного порядка. Когда явился первый патруль, душа Русика натурально ссыпалась в пятки, но патрульных сам Русик интересовал мало: они пошастали по квартире, позаглядывали во все углы, непорядка не обнаружили и молча отбыли на маршрут. Следующий патруль Русик встретил уже спокойнее, а во время третьей проверки вообще практически не волновался.
А через три недели после налета Русик поучаствовал в подрыве магнитоплана. Магнитоплан был грузовой, что и куда он вез, Русик понятия не имел, потому что коллеги-партизаны общались с ним исчезающе мало. Показали сектор для наблюдения, велели не сводить глаз, а если появится патрульный магнитоплан, немедленно доложить связному, который прятался в ракитнике у ручья. Патрульные не появились. Зато по ту сторону ракитника знатно ухнуло, а спустя несколько минут поступила команда отходить. Опять же – парами.
Остальное Русик снова узнал из новостей. Особенно поразил его вид взорванного магнитоплана – обычно белоснежный диск с одной стороны был закопчен и вскрыт, словно консервная банка. Он косо валялся на наклонной обочине шоссе Звенигород – Малоярославец. Вокруг маячили сразу четыре патрульных машины – такие же диски, только поменьше – и шныряли чужие в белых комбинезонах. Надо понимать, выискивали следы партизан.
Потом случились подряд два налета, еще один подрыв магнитоплана, диверсия на насосной станции и суд над предателем.
Предателем оказался худой старик с бегающими глазами. Чего-то там у него нашли не то в личном блокноте. Куратор в маске сурово зачитал обвинительный приговор, старик впал в истерику, но его живо отоварили по кумполу и без дальнейших разговоров сунули в реактор. Куратор после этого сразу куда-то испарился, а Жвал заверил, что так будет с каждым, кто осмелится осквернить имя борца за свободу предательством.
Казнь произвела на Русика неизгладимое впечатление – теперь он совершенно точно знал, что его ждет в случае какой-нибудь оплошности.
Незаметно прошел год. Русик уже не был младшеньким, поднабрался опыта в уличных акциях, ночных налетах, подрывах и диверсиях. Ему даже доверили командовать тройкой, правда, не во время боевых действий, а большею частью на предварительном изучении местности. Пару раз Русик передавал новичкам-курьерам флэшки, получаемые от Жвала. Несколько раз самому пришлось забирать флэшки из тайников, куда их доставляли новички из других партизанских групп. Движение ширилось и росло – чужие не успевали чинить поврежденные взрывами здания и дороги.
Случались и провалы, и аресты; из первоначального состава группы осталась дай бог половина. Но, видимо, среди захваченных инопланетянами партизан не нашлось предателей и стукачей: дома чужие ни единого человечка не взяли. Только при неудачных отходах с акций и непосредственно на акциях, если они проваливались.
Но все чаще Русика посещал тяжелый и надоедливый вопрос: зачем? Зачем они делают то, что делают? Зачем взрывают магнитопланы, зачем громят склады и подстанции, зачем разбрасывают листовки с призывами к борьбе против небесных оккупантов? Чтобы опять было нечего жрать, чтобы вечером страшно было выйти из дома, чтобы в парке опять было насрано под каждым кустом, а вместо снежно-белых летающих дисков по раздолбанным дорогам опять разъезжали гелендвагены с мигалками, откуда любого пешехода легко смогут пристрелить и стрелку за это ничего не будет? Опять нищета, наркота, болезни и бандитизм? Опять радиоактивные свалки, запах тухлятины из подвалов, радужная пена в каждом ручье и бесконечная реклама никому не нужного барахла в телевизоре, причем барахло это все равно не купить, потому что денег нет?
Именно это все – свобода?
Нет, конечно, без инопланетян большинство сразу же перестанет ходить на работу. Но тогда и еду фиг закажешь! Это сейчас вышел с терминала в службу доставки и через десять минут тебе курьер в дверь стучится. Хочешь – икра черная, хочешь – фрикасе из крольчатины, хочешь – утка по-пекински. Как-то неохота после такого изобилия снова кошатину жрать.
Да ну его нафиг такую свободу, лучше уж оккупационный порядок! В сущности, что такого гадкого и непоправимого хотят от людей инопланетяне? Работать заставляют? Так вообще-то без работы ни еды вкусной не бывает, ни одежды, ничего! Не возникает же все это из пустоты? Кто-то же должен выращивать хлеб, пасти коров, шить одежду и строить дома? Землянам, правда, ничего из вышеперечисленного не доверяют, но, может, оно и к лучшему? Может, именно поэтому и черная икра есть, и крольчатина всякая? До прилета чужих икра была в жутком дефиците и стоила космических денег. Только морды из гелендвагенов и могли себе позволить.
В общем, размышления рвали на части неокрепшую душу Русика и сам себе не мог он ответить – зачем борется и стоит ли бороться вообще. Пламенные речи куратора (в неизменной маске) он внимательно выслушивал, но, говоря начистоту, призывы к свободе и свержению оккупационного режима с некоторых пор трогали до странности мало. Партизанил Русик, в общем-то, по инерции, потому что в какой-то момент начал догадываться: взрывами магнитопланов и насосных станций режим не свергнешь. Но Русику хватало благоразумия ни с кем не делиться своими мыслями; возможно, именно поэтому он продолжал исправно партизанить, а не почил в недрах реактора, как некоторые вольнодумцы и баламуты.
Борьба пощады не знает…
– Едет, – прошептал сзади Жвал.
Русик встрепенулся. Действительно, в промежутках между воплями птицы народился и окреп тонкий звенящий свист – звук рассекаемого магнитопланом воздуха.
– Хряпа, Костыль – на исходную! – негромко скомандовал Жвал.
Русик послушно сполз с подстеленного лавсанола, углубился в кусты и нашарил пульт дистанционки под срезанными ветками.
В группе Русика называли Хряпой. Партизаны пользовались только кличками, считалось, что знание настоящих имен – опасно.
Магнитопланы носились над бывшими дорогами с постоянной скоростью, поэтому заложить взрывчатку и рассчитать момент подрыва было, в общем-то несложно. Как только придет сигнал от авангардной группы, расположившейся у дороги километром дальше, можно подрывать. Костыль, застывший рядом с Русиком, неотрывно пялился на экран коммуникатора, куда должен был придти сигнал. Магнитоплан был уже виден вдалеке – светлая точка над темным полотном дороги. Он приближался с неимоверной быстротой, обращаясь в толстый белоснежный диск с зализанными кромками.
– Готовность! – прошептал Костыль и начал отсчет: – Десять!
Русик вынул пульт из-под веток и откинул защитную крышку.
– Девять! Восемь! Семь!
Русик положил большой палец красной руки на шероховатую кнопку.
– Шесть! Пять! Четыре! Три!
«Ну, – подумал Русик, – сейчас! Только не промахнулись бы в авангарде!»
Шелест приближающегося магнитоплана стал отчетливо-громким.
– Два! Один! Подрыв!
Русик старательно утопил кнопку.
По идее должно было оглушительно ахнуть, должны были синхронно взметнуться фонтаны грунта и обломки асфальта; инопланетное покрытие от взрыва почти не повреждалось, разве только слегка сминалось и шло волнами, да и то ненадолго, поэтому партизаны закладывали взрывчатку по обочинам. Магнитоплан был заметно шире, чем дорога, над которой он летел. Именно по этой причине взорванные машины и напоминали вскрытые консервные банки – их рвало не по центру, а у самых кромок, по бокам.
Взрыва не последовало. Магнитоплан уцелел, но, вопреки ожиданиям затаившихся в засаде партизан, не умчался вдаль, а стал резко тормозить. Когда он почти уже остановился, с запозданием бабахнула заложенная взрывчатка – двумя красивыми фонтанами. Дорогу заволокло дымом и пылью. Магнитоплану взрывы, понятное дело, не повредили – он остановился метрах в ста дальше и неподвижно завис над дорогой.
– Что такое, мать вашу? – зашептал незаметно подползший Жвал. – Что за херня?
– Мы все сделали по команде! – горячо зашептал Костыль, зачем-то протягивая в направлении Жвала коммуникатор, экраном вперед. – Скажи, Хряпа? Все по отсчету!
– А почему взорвалось не сразу?
– Не знаю! Ты знаешь, Хряпа?
– Догадываюсь, – буркнул Русик и уже в следующее мгновение пожалел об этом.
– И почему? – подозрительно спросил Жвал.
– Потому что это не рейсовый магнитоплан. Сам погляди.
Русик говорил спокойно, но в груди у него уже народилась противная пустота, которая образуется при сильном испуге или волнении. Если бы он стоял на ногах, наверное, задрожали бы и колени.
Жвал поглядел и опять выругался.
Магнитоплан был военный. Из него уже высыпали киберы-солдаты.
Снова ахнуло – взорвались контрольные заряды, тоже с запозданием, примерно таким же, как и основные.
– Хана нам, – прошептал Костыль и тихо заскулил.
– Тихо! – шикнул на него Жвал. – Отползаем к лежке!
Русик в последний раз взглянул на дорогу – киберы рассыпались цепью и вот-вот собирались двинуть вдоль дороги. Не удержавшись, Русик глянул и в другую сторону, туда, откуда примчался магнитоплан. С некоторым удивлением он отметил, что в той стороне тоже висит над дорогой белоснежная машина и фигурки киберов, кажущиеся с такого расстояния темными точками, уже гонятся за троицей из авангарда – этим прятаться было просто некуда, и отход они начали одновременно с передачей сигнала основной группе.
Рощица, в которой прятались партизаны-подрывники, была совсем маленькой; она скорее была не рощей, а лесополосой, посаженной вдоль дороги – метров десять в ширину, метров сто в длину. Примерно посередке, в невесть кем и когда вырытых посреди деревьев канавах, был оборудован схрон – навес из тонких жердей над одним из углублений, накрытый маскировочной сеткой и присыпанный поверх землей, прелой листвой и сухими ветками. Там можно было затаиться и тщить себя надеждой, что киберы их не заметят. Но Русик в удачный исход пряток не верил: у чужих была аппаратура, способная засечь живые организмы в любом укрытии, даже в бункере, отделанном свинцом. Вопрос лишь в том, снабжены такой аппаратурой киберы или нет. Если это вояки, то, конечно же, снабжены.
Тем не менее Русик поспешно полз за Жвалом, не жалея локтей и коленей, а когда доползли – как червяк в нору, заполз в схрон. Костыль вполз последним, а резерв в лице Шустера прятался тут изначально. С тихим шелестом опали край маскировочной сетки и заранее выложенная на него охапка сухих листьев.
– Кто вякнет, – еле слышно предупредил Жвал, – лично придушу и в реактор спущу!
В его голосе было столько угрозы и первобытной ненависти, что Русика передернуло.
Ответить Жвалу не решился никто. Очень скоро Русик перестал слышать даже дыхание товарищей и чувствовал их присутствие только по теплу справа и слева, потому что лежали вплотную, как патроны в обойме.
«А лавсанол-то остался в кустах, у самого края», – запоздало сообразил Русик, а еще секундой позже понял, что последняя его надежда на спасение истаивает без следа.
Повязали их минут через десять, без особых ухищрений, скучно и буднично. Шибанули паралитиком прямо под замаскированный навес, разметали покрытие и жерди и вынули из канавы по одному, снулых и беспомощных, как новорожденных котят. Правда, в отличие от котят, обездвиженные партизаны все слышали, кое-что видели и в полной мере сознавали, что с ними происходит. Но это этого было только хуже.
Еще минут через десять все трое оказались в грузовом отсеке магнитоплана – Русик даже успел заметить, что пол там застелен хорошо знакомым лавсанолом, без сомнений, прихваченным киберами из лесополосы.
Чужие никогда не оставляли техногенный хлам на природе, да и добром разбрасываться было не в их правилах, тем более что партизаны пользовались не абстрактным лавсанолом, а трофейным, пару месяцев назад добытым в ночным налете.
На магнитоплане до города было рукой подать, и уже через четверть часа их, а заодно и троицу из авангарда, привезенную вторым магнитопланом, перегрузили на тележки наподобие больничных и куда-то повезли.
Вскоре Русик убедился, что хотя при новом режиме ничего похожего на полицию и не существовало, зато существовало нечто очень похожее на тюрьму.
Насколько мог судить изо всех сил скашивающий глаза Русик, всех поместили в отдельные камеры.
На нарах пришлось валяться часа два, прежде чем к телу начала возвращаться чувствительность. Сесть Русик смог на исходе третьего часа. Тело плохо слушалось и гнулось, но не это сейчас занимало Русика больше всего.
Он изо всех сил пытался поверить в то, что напуганное близкой смертью естество избрало в качестве спасительной соломинки. В качестве соломинки естество избрало достаточно незатейливую мысль: если не убили сразу – значит партизаны зачем-то нужны инопланетянами живыми.
Русик прекрасно помнил, как в самом начале вторжения киберы стирали с лица земли целые воинские части. Не повернув голову-кочан и чувств никаких не изведав. Или как крейсеры чужих обращали в мешанину земли, камня и железа позиции доблестных коммандос, до атаки выглядевшие действительно неприступными.
Инопланетяне были пугающе рациональны и никогда, никогда не оставляли в живых тех, кого начинали уничтожать. А тех немногих, кто был им зачем-то нужен (находились и такие), они просто приходили и захватывали в плен, даже не пытаясь работать на поражение.
Но, с другой стороны, всех, кто тогда имел смелость оказать сопротивление, чужие уничтожали быстро и безжалостно. Действия же партизан ничем иным, кроме как сопротивлением, названы быть не могли. Неужели за годы оккупации настроения чужих изменились? Или изменились их цели и методы достижения оных?
Всплывала еще мысль, что инопланетяне могут устроить публичную казнь, в устрашение и назидание, дабы остальным землянам неповадно было партизанить. Но Русик старался гнать эту мысль прочь.
Припертому к стене разуму легко обмануться, особенно если он сам этого страстно желает. А умирать, наоборот, не желает – жить хотелось безумно и трепетно, хотя внутри зрели противный холод и гулкая пустота.
Дверь отворилась часу примерно на седьмом-восьмом – Русик потерял чувство времени и точнее сказать не мог. На пороге возникли два амбала, очень похожие на еженедельных гостей из службы охраны порядка.
Русику заломили руки за спину и повели к выходу. Один из амбалов хмуро процедил сквозь зубы:
– Допрыгался, гаденыш?
В принципе, Русик мог бы и возразить – мол, кто больше гаденыш, партизан или прихвостень оккупантов? Однако решил, что благоразумнее будет промолчать. А тут еще второй амбал столь же хмуро посоветовал коллеге заткнуться. В общем, шли молча. Русик изо всех сил надеялся, что не на казнь, а для начала на допрос.
Надежды, к счастью, оправдались.
Русика привели в круглую (точнее – цилиндрическую) комнату без окон. По центру ее из пола, словно гриб, рос низкий табурет. Ближе к краю рос гриб побольше – стол, у которого дожидался инопланетянин в белоснежных, как магнитоплан, одеждах. Кресло его росло не из пола, а, вроде бы, из стены.
Впервые в жизни Русик видел одного из новых хозяев Земли так близко.
Инопланетянин был ниже большинства людей, зато заметно шире; ног у него было две пары, но не как у кошечек-собачек, передние и задние, а поперек – левая пара и правая пара, причем перед тем, как присоединиться к туловищу, они сливались в единый отросток, отчего инопланетянин весьма смахивал на заурядного гимнастического козла. Головы инопланетянин не имел вовсе, зато имел на условных плечах пару выростов, в свою очередь напоминающих грибы, только не в виде кресел – с круглой плоской шляпкой, а наподобие сморчков – с конической. Сморчки эти, вроде бы, выполняли роль глаз и ушей и слабо шевелились и сокращались, слегка меняя толщину и длину. Имей они кольчатую структуру, они, вероятно, смахивали бы на дождевых червей, высовывающихся из земли, но кольчатой структуры эти отростки не имели, отчего более всего походили на два фаллоса в начальной стадии возбуждения. То, что заменяло инопланетянам руки, скорее являлось щупальцами с четырьмя условными пальцами. Располагались пальцы по принципу четырехлучевой звезды, под прямым углом друг к другу, то есть, каждый палец имел один противолежащий и пару полупротиволежащих. Точно из центра звезды-ладони торчали короткие тычинки числом около десятка, отчего щупальца инопланетянина живо напоминали не то цветок, не то какое-то морское существо вроде актинии.
Понятно, что инопланетянин не был голым – он носил одежду соответствующего телу покроя, но в силу того, что тело его разительно отличалось от человеческого, одеждой это облачение можно было назвать только из чистой логики, чувства никаких аналогий не предлагали.
– Ну что, партизан? – злорадно произнес инопланетянин, обращаясь к Русику, когда амбалы удалились. – Попался?
Инопланетянин говорил на чистейшем русском, будто какой-нибудь абстрактный Федя из соседнего цеха, и не видно было, чтобы это его сколько-нибудь утруждало. Русик не знал – помогает ему в этом какая-нибудь умная инопланетная машинерия или просто чужие способны к языкам. Какая, в сущности, разница? Главное, что речь его была понятна, причем не только в плане словесно-понятийной нагрузки – с эмоциональной составляющей тоже все было в порядке, интонации Русик, во всяком случае, ловил на раз. Недоставало только мимики, но тут уж как ни изворачивайся – без шансов, поскольку инопланетяне не имели ни лиц, ни голов. Даже рта Русик, глядя на оккупанта, не мог найти, голос исходил прямо из широченного тела, откуда-то из-под одежды, но глухим при этом не казался.
– Присаживайся, – инопланетянин указал одним из пальцев левой руки на табурет в центре. – Допрашивать тебя буду.
Русик без возражений повиновался.
Инопланетянин поманипулировал с лежащим на столе брусочком песочного цвета – над столом раскрылась голографическая панель.
– Так-сь… Хряпунов Руслан Андреевич, две тыщи пятого года рождения, оперативный псевдоним Хряпа. Боевой стаж без малого два года.
«Ого, уже два?» – подумал Русик отстраненно.
– Состоял в группе Николая Жваленко, оперативный псевдоним Жвал, боевые специальности – связной, разведчик, подрывник. Девятнадцать операций, включая нападения на склады и подрыв рейсовых магнитопланов. В миру – укладчик готовой продукции на фабрике измерительных приборов, два взыскания, семь поощрений, в основном – за образцовый быт. В смысле – поощрения за образцовый, взыскания, наоборот, за бардак в жилище, по крайней мере, первое. Все верно?
Русик угрюмо молчал.
Снова поманипулировав с бруском, инопланетянин раскрыл большой, на четверть комнаты, видеостолб и принялся лениво перелистывать кадры. Вот Русик закладывает флэшку в почтовый ящик – под перила на крыльце торгово-распределительного центра. Вот стоит на стреме у дверей склада, пока коллеги-налетчики шарятся внутри. Вот нажимает кнопку на пульте взрывателя…
– Н-да, – сказал инопланетянин и закрыл видеостолб. Выдержал небольшую паузу и заговорил снова:
– Вот скажи, Хряпа, ну чего тебе, так тебя через это самое, не хватает? Жрать нечего? Жить негде? Среда обитания подкачала? В говне же сидели до нас! Друг друга грызли, жрали дрянь всякую четвероногую. Родились на помойке, выросли на помойке и сдохли бы на помойке, если бы не мы. Или не так?
Молчал Русик. Чертов инопланетянин словно мысли недавние озвучивал, но признаваться в этом самому себе до странности не хотелось.
– Мы вас из помойки вытащили, отмыли, накормили, работой обеспечили. Живи не хочу. А вы магнитопланы взрываете, скоты неблагодарные! А, Хряпа? Скажи что-нибудь, не молчи. Подведи под свои действия хоть какую-нибудь идеологическую базу, не то придется тебя счесть тупым патологическим террористом. А тупых, если ерепенятся, мы уничтожаем. Тихим тупым быть не возбраняется, работай, не бузи, живи в свое удовольствие. А бузотеры нам не нужны. А, Хряпа?
– Идейных вы, можно подумать, награждаете, – пробурчал Русик недовольно.
– Ага, я так и знал, – оживился инопланетянин. – Не тупой! Давай, давай, продолжай! За что боретесь?
Русик немного подумал и пробормотал:
– За свободу.
К сожалению, Русик прекрасно понимал, что за этой короткой фразой, по большому счету, ничего не стоит. Это просто два слова, не несущие ни малейшей смысловой нагрузки, да к тому же одно из них вообще короткий предлог, по определению лишенный содержания. Лозунг для баранов, не способных думать самостоятельно. Баранам только такие лозунги и нужны, от необходимости мысли они звереют и превращаются в хищников, напоминающих баранов только непроходимой тупостью, переросшей в запредельную свирепость.
– За свободу! – повторил инопланетянин и тут же уточнил: – От чего?
– От оккупантов.
– Ну, допустим, – согласился инопланетянин. – Допустим, что ваша борьба увенчалась успехом, нам надоело, мы на все плюнули и ушли с Земли. Что дальше?
– Будем жить сами.
– Как? Как раньше?
Русик немного поразмыслил и, скрепя сердце, согласился:
– Да. Иначе, думаю, не получится.
– То есть опять бардак, беспредел, бандитизм, неравенство, грязь, радиация, свалки, голод? Так?
Русик еще подумал и снова согласился:
– В конечном итоге, видимо, так.
– То есть ты желаешь себе, а заодно и миллионам законопослушных землян, вместо размеренной сытой и безопасной жизни голодное прозябание? Под знаком пресловутой свободы, которой, кстати, почти никто в конечном итоге не получит?
Русик насупился. Собственные размышления последних месяцев, будучи озвученными, не стали ни понятнее, ни милее.
– Я тут глянул на анимацию твоих настроений – ты ж умный парень, в принципе, все понимаешь и сам не веришь в то, что говоришь, в свободу эту вашу долбаную. Так ведь? Давай без дураков – не веришь ведь?
– А даже если и так?
– Пытаюсь понять – зачем тебе все это. Зачем риск быть пойманным и наказанным, если борьба ваша все равно ни к чему не ведет.
– Зачем… – пробормотал Русик. – Откуда я знаю – зачем?
Это было чистой правдой – однажды начав партизанить, он просто не смог остановиться, хотя это было бы наиболее разумным выходом. Особенно после того, как пришло понимание: к победе такая борьба привести заведомо не может.
– Я дерусь потому, что дерусь, – усмехнулся инопланетянин. – Это так по-человечески!
Русик угрюмо молчал.
– Ладно, с тобой, в принципе, все ясно. Наказывай тебя, не наказывай, все равно ведь в конечном итоге опять пойдешь магнитопланы взрывать. Сам вряд ли организуешься, но на твой век обязательно найдется очередной Жвал, таким подобные тебе органически необходимы. Стало быть, тебя разумнее будет…
Инопланетянин многозначительно умолк, хотя Русик, похолодев, уже приготовился услышать слово: «устранить».
– …использовать, – наконец-то завершил фразу инопланетянин. – По-умному.
Русик от облегчения чуть с табурета не свалился.
Не хотелось ему умирать. Даже за недостижимую свободу.
Инопланетянин, похоже, наблюдал за его реакцией. Во всяком случае, он чего-то ждал, возможно, каких-нибудь слов.
– По-умному – это как? – хмуро осведомился Русик. – В соглядатаи? Или в полицаи? Так я комплекцией не вышел в полицаи.
– А в соглядатаи? – переспросил инопланетянин с откровенным любопытством.
– Я ж засвечен, – пожал плечами Русик, не сомневаясь, что его поймут. – Кто мне теперь поверит? По крайней мере, в первое время. Да и не буду я стучать, противно это. Для виду, может, и соглашусь, но на деле…
«Боже, зачем я это говорю?» – подумал Русик, снова внутренне холодея.
– Не обязательно тебя использовать здесь же, – проворчал инопланетянин.
– У нас была связь с группами из других городов, – вздохнул Русик. – Информация о провалах считалась важной. Обо мне уже знают.
«Вот ты и запел, – внезапно сообразил Русик. – Вот и застучал. Сам. Без нажима. Надо же, как он меня ловко…»
– Мелко берешь, – заявил инопланетянин, снова берясь за свой брусок на столе. – Мелко, господин будущий оккупант!
Повозившись, инопланетянин снова обратился к Русику:
– Ну что? Двухмесячные курсы и должность в оккупационной администрации. Поначалу, конечно, несложная, но по ходу дела освоишься, задатки у тебя есть и неплохие. Такие дела, Хряпа.
– Все-таки в полицаи, – хмуро произнес Русик.
– Не в полицаи, – поправил инопланетянин. – Я же сказал: в оккупанты. Может, ко мне домой, может, еще куда, там разберемся. Думаешь, у меня дома не аналогичная хрень? Если бы не оккупационный режим – та же помойка и беспредел, только понаприлетевшие люди-оккупанты и спасают. Любое общество, Хряпа – это тупое и безмозглое стадо, которое без пастухов неизбежно сползает, с одной стороны, в терроризм, с другой – в толерастию, а что одно, что другое – социальная смерть. Нет, братец, только оккупация, только пастухи, другого пути нет, обитаемый космос давно освоил эту модель и менять никто ничего не намерен. Стадо и пастухи, вылавливающие из стада других потенциальных пастухов с шилом в жопе и нежеланием существовать в неге и сытости. Кажется, таких у вас называют пассионарии. Так-то, Хряпа. Смирись.
И громче:
– Конвой!
Город-призрак
Глава 1
К полуночи Алик начал клевать носом, «Жигуленок» то и дело вилял к обочине. Шоссе стремительно рвалось под колеса – гладкое, как олимпийский каток, и почти прямое. Андрей вздрагивал на заднем сиденье и тихо ругался.
– Все, – тряхнул головой Алик, притормаживая. Машина облегченно фыркнула, прокатилась еще метров сорок, тихо шурша протекторами по шершавому асфальту, и затихла на кромке дороги.
– Засыпаю, – виновато сказал Алик. – Извини.
Андрей заворочался.
– Ладно, спим…
Он вел машину весь день. Алик же выдержал всего четыре часа. Правда, вчера Алик из-за руля не вылезал, а выспаться ночью не удалось ни тому, ни другому.
Шоссе в полуночный час оставалось совершенно пустынным. Встречные автомобили перестали попадаться сразу с наступлением сумерек; попутные – чуть позже, часам к десяти. Это было странно, шоссе ведь отличное, настоящий автобан, да и местность достаточно оживленная… Но – мало ли?
Алик откинул спинки передних сидений, Андрей поджал ноги. Малыш, устраиваясь, что-то тихонько насвистывал, и Андрей с улыбкой поглядывал на напарника.
Вокруг таилась зыбкая ночная тишина, а когда Алик погасил в кабине свет, в окна заглянули звезды.
– Есть хочешь? – лениво и сонно спросил Андрей. Алик только вяло отмахнулся, свернулся калачиком и почти сразу же уснул, уютно посапывая. Андрей вздохнул, вытянул ноги, чувствуя, как дремота обволакивает и его, и подумал, что маловато за сегодня проехали.
Они гнали потрепанный «Жигуленок» на восток – к финишу традиционного майского авторалли «ПРЫЖОК», от которого их отделяли (если верить спидометру и карте) две с половиной тысячи километров. Экипаж номер восемь, Андрей Шаманов и Алексей Загородний по прозвищу Малыш, ну и, понятно, стальной их брат, ВАЗ-2107, семьдесят шесть лошадок, полторы тысячи кубиков, проверенная родная колымага, на которой они выиграли две гонки в прошлом году.
По графику заночевать планировали в Белорецке, крохотном сонном городишке, приткнувшимся к великолепному трансазиатскому шоссе. Прибыть в него Андрей с Аликом рассчитывали часов около восьми, но дорога мерно тянулась навстречу, а городка все не было и не было. Стемнело, время шло, а впереди по-прежнему виднелась лишь широкая асфальтовая лента и еще – степь, колышущееся море ковыля от горизонта до горизонта.
Усталость взяла свое, заснули прямо в машине, справедливо решив, что утро рассеет все сомнения, путь сверится с картой и вновь станет ясным и понятным, ралли пойдет своим чередом и лидерства они не уступят. А сейчас спать, спать, расслабиться, провалиться в сладкую призрачную негу, когда не нужно вертеть баранку и жать на акселератор, втискивая покорный «Жигуль» в прихотливые изгибы трассы. Вытравить из тела противную свинцовую тяжесть, снова ощутить свои мышцы полными сил и готовыми к борьбе.
Андрей не мог сказать наверняка, но ему показалось, что за время сна ни одна машина не проехала мимо них.
Первым проснулся Алик. «Жигуленок» ожил, зафырчал и послушно рванулся вперед. Как истый раллист Алик не умел медленно ездить, шум мотора быстро перешел в привычный надсадный рев, а за окном замелькали придорожные кусты. У ручья гонщики задержались, чтобы умыться и вновь почувствовать себя людьми – бодрыми и совсем не сонными. А после дорога снова стремительно ныряла под колеса и убегала назад, в лобовом стекле отражалось солнце и нескончаемой казалась тонюсенькая асфальтовая ниточка, рассекающая степь надвое.
Андрей, вручив Алику бутерброд, хмуро изучал карту.
– Ч-чертовщина! – прошипел Андрей. Алик беспокойно косился через плечо, хотя легче было просто глянуть в зеркало.
– Ерунда какая-то, Малыш! По спидометру мы уже давно должны проехать Актюбинск. И движение по трассе просто обязано быть плотным. А я уже забыл, как выглядят машины со стороны.
– Остановить? – с готовностью спросил Алик.
– Зачем? – не понял Капитан.
– Посмотришь на нашу клячу со стороны! Ха-ха!
Малыш от души веселился. Усмехнулся и Андрей.
– Тоже мне, Петросян… Лучше бы за дорогой следил.
Алик лихо вписался в плавный поворот, и «Жигуль» мощно пошел в гору.
– Чего за ней следить? – пожал плечами Малыш. – Ровная, ей-богу, как стекло. Дави себе на газ – и все.
Взобравшись на холм, машина покатилась еще быстрее; стрелка спидометра дрожала в правом углу шкалы, то и дело задевая за ограничитель, а впереди раскинулся город, ясно видимый с высоты. Огромный, как степи вокруг, и серый, как стадо мышей. И, наверное, более пустой, чем покинутый муравейник, потому что на дороге между ними и городом транспорта по-прежнему совсем не было. По мере того как они подъезжали, крепло ощущение заброшенности и опустошенности. Вывеска-указатель с названием города насквозь проржавела и сильно покосилась, чуть не падая. Дома на окраине дышали затхлостью и пустотой, глядя в мир побитыми пыльными окнами. Гладкое покрытие шоссе сменилось старым растрескавшимся асфальтом, пропускавшим сквозь себя буйную майскую зелень. Машину сразу стало трясти, и Алик теперь вовсю ворочал рулем, выискивая путь получше. Андрей ошарашенно озирался, стиснув в руках бесполезную карту. Города-призраки на ней не значились.
– Куда это нас занесло, Кэптейн? – поинтересовался Алик без особой надежды на ответ. – Может, это Бедуиния?
«Жигуленок» катил безлюдными захламленными улицами мимо безлюдных захламленных домов. На тротуарах попадались сдвинутые с проезжей части автомобили – ржавые, облупленные или просто здорово помятые. Слева тянулась размытая рельсовая колея. О названиях улиц оставалось лишь догадываться, попадались только таблички с номерами домов. Числа были четырехзначные.
Алик, изредка отрываясь от дороги, поглядывал на Капитана.
– Шеф, скажи, что мы спим. Ну!
Андрей хмурился. За спиной оставались все новые и новые кварталы, а картина совершенно не менялась. Все та же заброшенность и пустота.
– Малыш, может, ты вчера не туда свернул?
Алик уверенно помотал головой:
– Не-а, шеф. Трассу от проселка я, слава богу, отличаю. Да и не было вчера развилок, я помню. Собственно… гм… – Алик запнулся.
– Что? – поднял голову Андрей. Резко, настороженно.
Алик с непонятным выражением лица остановил машину и повернулся к нему.
– Последние два часа, как только стемнело… А может, раньше?.. В общем, от шоссе не ответвилась ни одна дорога. Даже самая захудалая.
– Ну?
Алик пожал плечами:
– Так же не бывает, Капитан! К трассе всегда стекаются десятки дорог, от простой колеи до…
– Интересно, – перебил Андрей, – сегодня, кажется, наблюдалось то же самое?
Алик напрягся.
– Кажется…
Они посидели молча, поглядывая то друг на друга, то за окно. Алик, вздохнув, направил «Жигуль» дальше, вглубь города. Деревья на улицах не росли, даже трава, взламывавшая покрытие мостовой и тротуаров на окраине, исчезла – только асфальт, бетонные и кирпичные коробки домов, ржавое железо и битые стекла под колесами. И всего этого очень много.
Минута тянулась за минутой, и скоро Алик не выдержал.
– Черт! Может, у него вообще конца нет? Давай осмотримся, Кэп.
«Жигуленок» замер посреди улицы. Вокруг высились относительно нетронутые семиэтажки. Андрей выбрался из машины; сухой хруст закрываемой дверцы гулко растекся окрест. Алик уже стоял рядом и озирался. Было тихо, как ночью в запертом кинотеатре. Метрах в пятнадцати впереди слева чернела высокая арка, открывая ход во двор в сплошной стене домов.
До того, как его покинули, дворик наверняка был зеленым и уютным. Вдоль низеньких деревянных заборчиков бесформенными пузырями буйствовали давно не стриженные кусты, царапали глаз безобразные лавочки, некрашеные и потемневшие от дождей. Песок детского городка от ржавчины стал совсем рыжим, а почти все бельевые веревки прогнили, лопнули и валялись на земле длинными темными змеями; кое-где к ним цеплялись лохмотья, бывшие когда-то выстиранным бельем. И еще: под ногами шуршал многолетний ковер из опавших листьев, асфальт прятался глубоко под ним.
Андрей и Алик застыли, пораженные. Потрепанные фасады домов и ржавые автомобили не тронули их так, как этот опустевший дворик.
– Мистика, – проворчал Андрей, – не верю!
Алик оглянулся и потянул его за руку к ближайшему подъезду.
Внутри царил сумрак, на ступенях и перилах скопилось много сероватой пыли, а в углах под потолком пауки свили настоящие белесые джунгли. А вот двери в квартиры выглядели, наоборот, вполне жилыми. Все были заперты. Открытые попались на пятом этаже, но Капитан решил попытать счастья на верхних, сверху-то больше шансов что-нибудь рассмотреть. Внушительный амбарный замок запирал некрашеный люк на чердак, зато две квартиры из трех оказались открытыми. Дверь под номером «34» послушно пропустила их внутрь.
Обстановка хранила следы долгого запустения – уже знакомая пыль и паутинные джунгли. Мебель вполне обыкновенная, только все книги в шкафу и пара газет на столе были почему-то на польском языке. Пока Андрей рассматривал их, Алик отворил дверь на балкон. Петли при этом жалобно заскрипели, и по квартире метнулось глухое, мгновенно застрявшее в пыльной рыхлости эхо.
Вид сверху открылся солидный. Алик машинально вцепился в ажурное ограждение балкончика, Капитан отпихнул в сторону ржавый велосипед и пристроился рядом.
Город тянулся, сколько хватало взгляда, и терялся в туманной дымке где-то у горизонта. Слева, километрах в двух, на шпиле высокого, похожего чем-то на Московский Университет, здания трепыхался незнакомый бело-зеленый флаг, а рядом поднимался легкий дымок, словно там жгли костер. Все это гонщики разглядывали минуты две.
– Ну, – протянул Андрей, – что скажешь, Малыш?
Малыш не нашел, что сказать.
– По-моему стоит поинтересоваться во-он тем дымком.
Алик пожал плечами:
– Может, это просто пожар. Жара-то какая…
– Может, – согласился Андрей. – А может, и нет.
– Резонно, – кивнул Малыш. – Пошли?
Капитан еще с минуту обозревал местность, а Алик тем временем слонялся по квартире в надежде отыскать подсказку.
– Что-то мне здесь не нравится! – с сомнением пробормотал он. – Такое чувство, будто чего-то не хватает.
Андрей молча направился к выходу, Малыш вяло взялся за телефон, найденный на кухне.
– Работает! – изумился он. Перед этим Алик безуспешно пробовал включить телевизор и зажечь свет.
Андрей замер на пороге. В повисшей тишине отчетливо раздавалось стройное гудение зуммера.
Алик вопросительно глянул на Капитана.
– Набирай, чего уж там… – махнул рукой тот.
– Ноль-два? – ехидно спросил Малыш.
Андрей буркнул: «Остряк!», отобрал у него аппарат и наугад набрал пятерку.
Послышались короткие гудки – отбой.
Алик выразительно указал на аппарат: крохотный белый прямоугольничек хранил номер этого абонента – 2754118.
Андрей примирительно фыркнул, накрутил 275, а затем первое, что взбрело на ум.
Им ответил женский голос:
– Да-а?
Андрей от неожиданности нажал на рычаг.
– Ч-черт!
И тут снаружи донеслось далекое рычание мотора. Андрей метнулся на балкон – по улице, вдали, полз бронетранспортер. А посреди дороги прямо напротив балкона стоял их «Жигуленок.
– Вниз! – скомандовал Капитан. – Поживее!
Алик внял. Из подъезда он выскочил первым, и одновременно с этим раздались выстрелы, четыре подряд. Стреляли, как будто, в соседнем квартале. Гонщики нырнули в полутьму арки. Алик сунулся было на улицу, но Андрей поймал его за ремень.
– Потише!
Он осторожно выглянул, одновременно отпихивая Малыша назад.
Броневик приближался. Кроме того, перекресток бегом пересекли несколько человек, одетых в темное и явно вооруженных.
– По-моему, пора смываться! – предположил шепотом Малыш. Он все же изловчился и выглянул.
– Согласен!
Мгновение – и они юркнули в свой «Жигуленок».
– Эй! Стойте!
Стекло в ближнем окне первого этажа вылетело вместе с рамой, на асфальт боком вывалился исцарапанный и запыхавшийся человек. Одного взгляда хватило, чтобы понять: его преследуют.
– Быстрее! – распахнул дверцу Алик. Андрей молча завел двигатель, нога его застыла на акселераторе. Незнакомец прыжком втиснулся на заднее сидение. Капитан лихо развернулся, почти на месте, так, что истошно завизжали шины и сама собой захлопнулась дверца. «Жигуленок» всхрапнул и рванулся вперед, как подстегнутый. Алик успел заметить в выбитом незнакомцем окне несколько размытых лиц, и Андрей круто свернул направо. Вслед сухо пролаяла автоматная очередь, перекрывая рев мотора; воздух рассек на части веселый звон разбитого стекла. Мимо проносились дома, а сзади уже маячил на редкость быстроходный бронетранспортер. Незнакомец тяжело дышал и кусал губы.
Впереди, кварталах в двух, на дорогу выкатился еще один бронетранспортер и, взревев, устремился навстречу. Андрей вновь с жутким визгом развернулся и шмыгнул в переулок. Алик вцепился в поручень на панели, а незнакомца швыряло вместе с походным сундучком.
– Могешь! – похвалил Малыш Капитана. Тот молча ворочал рулем, пристально всматриваясь в дорогу.
– Влево! – вдруг сказал незнакомец, мучительно скривившись. Андрей рефлекторно свернул, и вовремя – из-за угла показались два мотоциклиста, сразу севшие им на хвост. Незнакомец озабоченно пялился в заднее стекло: преследователи маячили сзади, не отставая. И вдруг, приоткрыв на ходу дверцу, что-то выбросил на дорогу.
Позади сильно ухнуло, улицу заволокло клочьями светлого дыма; мотоциклисты из него так и не появились.
– Все, – бесцветно сообщил незнакомец, – последняя граната.
Алик обернулся и увидел, как сквозь дым позади прорвался броневик. «Жигуленок» еще раз свернул и помчался по пустынному проспекту. Незнакомец продолжал хмуриться.
– Сейчас надо будет свернуть налево, в проулок.
– Зачем? – не отрывая глаз от дороги, спросил Андрей. – По прямой они нас не догонят…
– У них рации и полно броневиков! Все равно выследят и загонят в тупик. Вот, сюда!
Но здесь путь преграждали сразу три бронетранспортера.
– Ч-черт! Назад!
Андрей вернулся на проспект и погнал машину дальше.
– Куда?
– Я скажу, – ответил незнакомец. Сзади натужно гудели двигатели преследователей. Алик с похоронным видом пристегнулся и скептически спросил:
– У вас что, принято на бэтэрах разъезжать?
Незнакомец оторвался от стекла, глянул в затылок Алику (тот, задавая вопрос, даже не обернулся), но смолчал.
– Вправо, – скомандовал абориген чуть погодя, и «Жигуленок» ушел в узкую улочку. Впереди, метрах в ста, она упиралась в дом.
– Что такое? – опешил Капитан. – Это же тупик!
Назад возвращаться времени уже не оставалось – подоспели броневики.
– Давай-давай, в самый конец! Уйдем пешком, все равно на колесах не оторваться, они уже весь сектор на ноги подняли!
Машина затормозила у самой стены.
– Живее! – незнакомец взял командование на себя; Алик с Андреем молча повиновались. Уже знакомо, боком, вожак вломился в окно, туда же юркнули гонщики. Дверь, дальше – лестница, коридор; и тут сзади ахнуло так, что содрогнулся дом. Пробегая мимо окна, Алик выглянул и невольно вздрогнул – на месте верного «Жигуленка» теперь зияла черная смердящая воронка, по улице бежали люди, а за ними лениво полз броневик.
Алик очнулся и кинулся вслед за товарищами.
Они долго уходили по крышам, Андрей тихо ругался, понимая, что квартал оцеплен, а незнакомец все бегал, минуя чердаки, пока Алик не взвыл от досады. Но тот знал, что делал, – преследователи еще пыхтели на высоте, а они втроем спустились по пожарной лестнице на выщербленный забор, оставили за спиной какие-то ужасные трущобы-задворки, гаражи и просочились, как тараканы, в подвал в самом центре квартала.
В подвале было темно, как в ящике с углем, но незнакомец несся вперед, словно запаздывающая электричка. Алик с Андреем, вовсю распахнув глаза и вытянув руки далеко вперед, изо всех сил старались от него не отстать.
– Сюда-сюда, – нетерпеливо сопел незнакомец.
Они пробрались в крохотную комнатку. Из узкой щели под потолком прорывался слабый намек на свет, ровно столько, чтобы тьма перестала быть кромешной. В углу стоял шкаф.
– Сюда, – прошептал незнакомец и бесшумно распахнул створки.
Шкаф был пуст. Алик озадаченно уставился на незнакомца.
– Помогите, – не успокаивался тот, пытаясь подцепить днище. Андрей послушно помог. Под квадратной деревянной крышкой обнаружился канализационный люк. Тяжелый чугунный блин они мигом сдвинули.
– Вниз! Быстро!
Алик сиганул вниз и в полете похолодел. Прыгнул он совершенно бездумно, повинуясь властному голосу незнакомца, и не задумался о глубине. Пролетев метра четыре, он обрушился на крепкие деревянные ящики и, шипя и проклиная все на свете, откатился в сторону. Почти сразу же мягко спустился Андрей. Абориген задержался – закрыл двери шкафа, опустил днище, поставил на место люк и, цепляясь за ржавые гнутые скобы в стене, присоединился к гонщикам. Луч света, вырвавшийся из его фонарика, резанул по глазам и осветил маленькое, похожее на склеп, помещение. В центре виднелась беспорядочная груда дерева – посадочная площадка Алика. Один-единственный коридор уходил куда-то вправо, под землю.
– С богом! – вздохнул незнакомец и предупредил – Идти часа три.
Под ногами шмыгнула крупная жирная крыса; Андрей брезгливо поморщился:
– Кажется, ралли мы завершили, Малыш.
Алик только вздохнул: жаль «Жигуля»…
Коридор однообразно тянулся навстречу, иногда слегка изгибаясь.
– Вспомнил! – остановился вдруг Малыш. – Вспомнил!
Незнакомец оторвался шагов на десять вперед.
– Что вспомнил? – уныло спросил Андрей.
– Знаешь, Капитан, чего не хватало в той квартире?
– Ну и чего же?
Алик вдруг понизил голос:
– Там не было ни одного зеркала!
– Ну и что?
Алик замялся:
– Ничего… Но так ведь не бывает!
– Догоняй! – проворчал Капитан и подтолкнул его вперед.
Глава 2
По стенам убежища бродили причудливые черные тени, варево многообещающе булькало в закопченном котелке, уютно потрескивал костер, и только теперь Андрей позволил себе расслабиться. Новый знакомый хлопотал над ужином.
– Меня зовут Вилли. Вилли Квайл.
– Алик, – тут же встрепенулся Малыш.
– Андрей, – представился Капитан. – Может, расскажешь, куда это нас занесло?
Вилли хмыкнул:
– В самое логово нонки – Скул-риджент, кварталы со сто семнадцатого по двести восемьдесят первый.
– Понятно, – буркнул Андрей. – Врубаешься, Алик?
Алик тупо переводил взгляд с Вилли на Капитана.
– Извини, Вилли, – миролюбиво объяснил Малыш, – мы в городе только с утра и поэтому эти твои кварталы для нас пустой звук.
Вилли выпрямился, но изумления в его глазах было очень немного.
– Так вы совсем свеженькие! Поздравляю! – он покачал головой, – Держались молодцом. Я уж было решил, что вы либо люди Старого, либо откуда-то из Верховий.
– Вилли, черт тебя побери! Скажи по-человечески, где мы?
Квайл положил ложку и сел. Костер тихо гудел и его извечная песня успокаивала.
– А занесло вас, ребятки, в Город-призрак, – Вилли замолчал.
Андрей с трудом удержался, чтобы опять не сказать: «Понятно». Ведь все было как раз наоборот – совершенно непонятно.
– Раз вы оттуда, – Вилли неопределенно махнул рукой, – то, наверное, знаете легенду Летучем Голландце?
Это уже что-то – гонщики кивнули.
– Вот. Город – нечто подобное. Бродит по белу свету и заманивает людей.
Алик поднял бровь:
– Бродячий город? Забавно!
– Как это город может бродить? – не поверил Андрей.
Вилли попробовал объяснить:
– Вообще-то он, конечно, никуда не бродит. Просто иногда вдруг появляется в разных местах. По всей планете. И тогда в него забредают люди.
– Ну, допустим, – смирился Капитан, – пусть так. А как выбрести обратно в нормальный мир?
Вилли всплеснул руками:
– В том-то и дело, что никак. Отсюда невозможно выбраться. Это город-ловушка.
Алик потряс головой.
– То есть как это – нельзя? А если я выйду на улицу и пойду все время прямо? А?
– Во-первых, тебя, скорее всего, отловят нонки. Или просто бандюги какие-нибудь. А во-вторых, даже если бы никто тебя и не тронул, иди хоть тысячу лет – Город бесконечен, как Вселенная. В это трудно поверить, но это так. Вряд ли он безграничен в обычном смысле – по-моему, некоторые его места просто замыкаются друг на друга. Можно всю жизнь идти прямо и в итоге кружить в полусотне знакомых районов. Но одно я могу сказать точно: путей наружу отсюда нет. Это железно.
– Интересно, – пробормотал Андрей. – Ладно, а кто же здесь живет?
– Люди, – пожал плечами Вилли, – те, кто попал в западню из внешнего мира.
– А ты давно попал?
– Я здесь родился.
– Даже так?
– А что? Жизнь есть жизнь. Привыкнете – поймете. Вообще-то нас, родившихся в Городе, почти не осталось, – Квайл вдруг ощерился.
– Нонки? – предположил Алик.
– Да!
– Кто они?
– Сволочи! – лаконично ответил Вилли.
– А конкретнее?
– Конкретнее? Какая-то женская религиозная секта, проникшая в Город лет двести назад. Теперь они держат под контролем почти двадцать районов и продолжают захватывать новые.
– Что же они с вами не поделили?
Вилли замялся.
– Это трудно объяснить… Те, кто здесь родился до прихода нонки, очень хорошо знают Город. А знание дает власть. Другое дело, что они к власти стремятся, а мы, Квайлы, нет…
– Постой, – перебил его Алик, – ты сказал, что родившиеся до прихода нонки хорошо знают Город?
– Да.
– И ты тоже?
– Да. А что?
– Ты родился до прихода нонки?
Капитан понял, чего добивается Алик.
– Да, незадолго, – ответил Квайл.
– Но они же пришли двести лет назад! – Алик торжествовал.
Вилли понял и усмехнулся.
– Это тоже один из фокусов Города. Сколько, вы думаете, мне лет?
– Ну-у… – протянул Алик, – тридцать.
Вилли вздохнул.
– Двести семьдесят два.
Алик вытаращился на него.
– Чего?!
Вилли спокойно сказал:
– Живущие в Городе очень медленно стареют. А родившиеся здесь, по-моему, не стареют вообще. Лет эдак после двадцати пяти. Но нас, детей Города, всегда было очень мало, не больше сотни. А теперь осталось человек пять от силы.
Экс-гонщики переваривали обрушившуюся на них информацию.
Квайл продолжал размышлять вслух:
– Я знаю достаточно хорошо около трехсот районов Города. Род Квайл, мой родственник с севера, считает, что это меньше одного процента реальной территории Города. Роду скоро тысяча лет, и он рассказывает, что иногда возникают новые районы – вероятно, Город растет, как гриб. Не знаю, не уверен, я еще слишком молод, чтобы анализировать собственные наблюдения.
Ужин яростно клокотал в котелке, напоминая о себе; Вилли поднялся.
– Ладно, постепенно все уложится и у вас в голове. А пока смиритесь с тем, что жить отныне придется в Городе. Довольно долго, кстати. Так что можете не спешить, не принято. И еще: здесь никто серьезно не болеет. Насморк да механические травмы, вот и все. Понятно? Приятного аппетита!
Потом они спали. Алик думал, что не заснет после всех странностей, однако сразу же провалился в зыбкое фиолетовое небытие. До сих пор он видел либо обычные сны, либо вовсе ничего не видел. А тут перед глазами сплошная фиолетовая пелена. Фиолетовый сон, ничего не значащий и не несущий. Алик проснулся со странным чувством: очень хотелось громко и длинно выругаться, но что-то удерживало. Он приподнялся на локтях и сел. Рядом сразу же вскинулся Квайл.
– А… это ты… – Вилли вытер рукавом лоб. – Фу! Извини, последнее время я всегда был один, привык реагировать на любое движение.
Он уставился на еле тлеющий костер и, словно раздумывая, произнес:
– Скоро утро. Пожалуй, стоит двинуть к югу, в Верховья.
Алик разбудил Капитана. Вчерашнюю похлебку Вилли оставил среди угольков костра, она до сих пор хранила тепло.
После скорого завтрака Квайл прибрал в убежище – уволок все три матраса куда-то в темноту, котелок и ложки вымыл в ручье, невесть откуда и куда текущем в этом подземелье, кострище разбросал и тщательно затоптал оставшиеся искры. Когда глаза привыкли к темноте, стали видны сотни тускло-синих точек на потолке и стенах; света они вроде бы и не давали, но тем не менее Алик с Андреем различали все вокруг себя метров на пятнадцать-двадцать. Квайл вернулся с маленькой заплечной сумкой и небольшим автоматом.
– Извините, из оружия я здесь прятал только эту хлопушку, так что вы покамест остаетесь с пустыми руками. Впрочем, – поспешил успокоить он, – по дороге подстрелим пару нонки, будет и вам что-нибудь.
Алика передернуло, но он, как и Капитан, смолчал.
– Пошли, – махнул рукой Вилли, и они двинулись во влажные сумерки тоннеля.
На поверхность выбрались спустя приблизительно час из подвала, набитого бурым, неприятным на ощупь углем. Старая заброшенная котельная торчала в центре просторного, окруженного однотипными шестнадцатиэтажками двора. Квайл с минуту наблюдал из окна и, успокоившись, поманил спутников за собой.
Алик уже начал привыкать к запустению. Капитан все еще хмурился.
Вилли направлялся к угловому подъезду с южной стороны, видимо, хотел осмотреться с высоты. Вообще, Капитан быстро сообразил: здесь принято сначала осмотреться, наметить путь, а потом уж идти. И так, циклами, раз за разом – осмотрелся, наметил, прошел, осмотрелся, наметил, прошел…
С крыши шестнадцатиэтажки видно было куда больше, чем с седьмого этажа, но существенной разницы Капитан не уловил. Город распластался внизу, словно огромный невиданный кристалл; четко виднелись границы соседних кварталов. Справа, над большим стадионом, кружила стая крупных темных птиц. Квайл протянул Капитану бинокль и указал на еле видимое здание вдали, то самое, с бело-зеленым флагом на шпиле. Флаг выглядел сейчас как неясная точка.
– Это штаб-квартира нонки, – сказал Квайл, – советую держаться оттуда подальше.
Андрей передал бинокль Малышу и тяжело вздохнул.
– У! Кто это? – спросил вдруг Алик. Смотрел он совсем в другую сторону. Квайл отобрал у него оптику, глянул и невнятно зашипел, словно выругался.
Алик шепнул Капитану:
– Там какие-то люди, здорово потрепанные.
Вилли продолжал смотреть туда; смотрел он долго и внимательно. Потом опустил бинокль и обернулся к спутникам.
– Кажется, в Верховья мы сегодня не поедем. Это люди Берта Квайла, моего двоюродного брата. У них явно неприятности.
Вилли поспешно направился к ходу вниз, в подъезд, где принялся наугад толкаться в двери.
– Ищите телефон, – посоветовал он Капитану и Малышу.
Нашел Алик, на десятом этаже. Квайл уверенно набрал номер.
Капитан с Малышом осматривались. Пыли в этой квартире скопилось меньше, чем в семиэтажке, но хватало и здесь. Книг в комнатах почти не было, всего несколько, все по судомодельному спорту.
Минут через пять к Капитану приблизился Алик.
– Кэп! – шепнул он. – Здесь тоже нет ни одного зеркала! Даже в ванной.
Андрей вопросительно уставился на друга.
– Ну и что?
Алик разозлился.
– Что – что?! Не бывает так! Не бывает дорог без ответвлений и жилья без зеркал!
– Как видишь, бывает, – перебил Андрей и повернулся к Вилли. Тот как раз заканчивал разговор:
– …угол сто седьмого и сто пятьдесят третьего. Приезжайте, нас трое.
Трубка с легким стуком легла на аппарат.
– Послушай, – спросил Андрей. – А как получается, что телефон работает? Или кто-то из вас следит за АТС?
– Город следит, – коротко ответил Вилли. – Пошли.
– Не понимаю, – пожал плечами Капитан. – Объясни.
Вилли остановился и сонно взглянул на него. Секунду поразмыслил.
– Город следит. Как – не знаю. Но некоторые телефоны работают. Точно так же, как кое-где есть свет или работает водопровод. Это может прекратиться в каком-то одном месте, но это же и значит, что в тот же миг заработало в другом.
– И как долго это обычно длится?
– Несколько лет. Десять. Иногда больше. Пошли, время.
Они спустились вниз, еще раз пересекли двор, нырнули в широкий проход и остановились на углу квартала. Шестнадцатиэтажное здание взметнулось высоко вверх, казалось, оно падает прямо на них, наверное, иллюзию создавали облака, торопливо бегущие по небу и исчезающие за краем крыши шестнадцатиэтажки. Угол нависал над людьми, как нос гигантского ледокола; вместо названия виднелись белые таблички «0107» и «0153».
Алик отшатнулся и потряс головой. Дом сразу перестал «падать». Стены неподвижно застыли и уходили ввысь строго перпендикулярно асфальту.
Минут через пятнадцать из арки на противоположной стороне перекрестка показались четверо. Один заметно хромал, у другого перед грудью висела наспех забинтованная рука. Хромой держал маленький автомат, такой же, как у Квайла, раненный в руку был без оружия, остальные двое имели обыкновенные «калашники». Вся четверка выглядела изрядно потрепанной – царапины на лице и руках, рваная, потертая одежда… Компенсаторы автоматов чернели нагаром, Андрей мог поклясться, что стволы еще горячие.
Вилли мрачно разглядывал их. Передний, высокий плотный парень лет двадцати пяти, мучительно закашлялся и сказал:
– Берта взяли…
Вилли молчал.
Подошли остальные. Андрей и Алик безмолвно стояли за спиной Квайла.
– Где? – наконец спросил Квайл.
– В Грэтте. Часа полтора назад. Мы пытались отбить, но…
– Знаю, – буркнул Вилли, – нонки не ходят в одиночку.
Высокий виновато понурил голову, словно извиняясь.
Вилли задумчиво оглядел всех, оценил что-то одному ему понятное и решил:
– Заглянем-ка мы на Зеленую Базу.
Высокий кивнул и осведомился:
– Транспорт?
Квайл не замедлил с ответом:
– Пригони бэтэр из Конуса. Вон, их, – он указал на Алика с Андреем, – их бери, и вперед. Мы здесь будем, в 407-й, десятый этаж. – Вилли кивнул на дом и отвернулся.
Алик с Капитаном переглянулись. Им уже приказывают! Но перечить не стали.
Высокий качнул головой – пошли, мол! Капитану дали «калашник» и два магазина в придачу к примкнутому. Он привычным движением забросил оружие за спину, привычным, несмотря на годы, минувшие после службы. Алик лишь вздохнул, когда Капитан отдал ему тяжелые рожки, из которых выглядывали желтенькие цилиндрики патронов.
Вилли и трое с ним скрылись во дворе; высокий дождался, пока его нагонят экс-гонщики и зашагал влево по 107-му проспекту.
– Меня зовут Богдан, – на ходу бросил он, – если короче – просто Би. Все так и зовут.
– Алик.
– Андрей.
– Я вас что-то не видел раньше в Команде Вилли Квайла.
Капитан спокойно объяснил:
– Мы второй день в Городе.
Би внимательно присмотрелся к ним.
– Из России?
– Да.
– Я тоже, – вздохнул он. – Уже четырнадцать лет здесь.
– Ну и как? – поинтересовался Капитан.
Би склонил голову набок и приподнял брови.
– Да так… Но в общем нормально. Не хуже, чем ТАМ. И уж во всяком случае, гораздо интереснее.
Они свернули и двинулись по улице под номером 6219. Богдан шел быстро; вскоре стандартные коробки многоэтажек остались позади и они оказались в районе, похожем на киевский Подол.
– А что скажешь о нонки?
Би нахмурился.
– Нонки? Гм… Хорошо организованная банда. Женская. Чего они добиваются – не знаю. По-моему, ищут некие предметы, религиозного, если не ошибаюсь, содержания. Вылавливают всех новичков. И еще – не то строят, не то достраивают что-то у себя на Базе. Именно поэтому охотятся на Квайлов, Детей Города, имеющих огромный опыт жизни в нем и знающих очень много. Из этого делаю вывод – они не могут отыскать необходимые для завершения строительства вещи, а те спрятаны где-то в Городе.
Вдалеке послышался характерный треск мотоциклетных моторов. Богдан метнулся через улицу в подъезд, Алик и Капитан бросились за ним. Би прислушался, смешно наклоняя голову, прикрыл дверь.
Вскоре по дороге проехали два мотоциклиста в черных комбинезонах и таких же черных шлемах. На перекрестке они притормозили, спешились и свернули на поперечную улицу. Шли оба очень медленно, словно что-то выискивали.
Богдан жестом поманил Капитана за собой, Алик остался в подъезде. Когда они скрылись в квартире на первом этаже, Малыш выглянул – улица оставалась пустынной, виднелись лишь два мотоцикла, застывшие на мостовой у перекрестка, да проржавевшая легковушка, смятая в гармошку и сдвинутая вплотную к стене дома, выглядевшая на пустом тротуаре сиротливо и одиноко.
Би с Капитаном через открытое окно попали во двор. Андрей в очередной раз подивился знанию местности горожанами, потому что Би легко вскочил на балкон, потом миновал квартиру и вид при этом сохранял совершенно отстраненный, какой, вероятно, имел сам Капитан, когда отправлялся дома за почтой. Андрей уже начал привыкать к тому, что квартиры в Городе являются частью пути. Раньше города были для него только улицами и дворами, дома оставались чем-то запретным. Здесь же дома, подъезды, квартиры – все это стало частью дорог, которыми пользовались все. По крайней мере, во многих квартирах первого этажа встречались хоженые тропинки в скопившейся пыли, от дверей к окнам и на балконы. Дома можно было и не обходить, а просто проколоть насквозь.
Они поднялись на второй этаж; Би с опаской взглянул наружу и пробормотал слегка удивленно:
– Что за черт?
Улица была пуста, хотя именно сюда свернули мотоциклисты. Капитан осторожно спросил:
– Подождем?
Би продолжал изучать улицу.
Алик тем временем все выглядывал из подъезда. Когда на лестнице вверху послышались крадущиеся шаги, он решил, что это возвращаются спутники.
Малыш обернулся и вздрогнул. Совсем рядом, направив прямо в грудь маленький «Узи», стоял один из мотоциклистов.
– Привет, квайлин.
Алик ждать не стал: ногой мягко отбросил в сторону кусок отвалившейся штукатурки. Ударившись о стену тот зашуршал, мотоциклист тут же повел автоматом вправо, и Алик, собрав себя в крохотную жесткую точку на ступне, пнул его в грудь. Мотоциклист выронил «Узи» и сочно шмякнулся о дверь, нелепо взмахнул руками. Дверь со скрипом распахнулась, человек в черном рухнул через порог, а Малыш, подцепив оружие за ремень, кинулся прочь из подъезда. О втором мотоциклисте он в тот момент совершенно забыл и вдруг полетел кубарем, споткнувшись о подставленную ногу. Трофейный автомат с размаху лязгнул об асфальт. Второй человек в черном стал над ним, «Узи» глядел вниз; Алик, растянувшись на краю тротуара, не двигался и не пытался встать. Человек указал на автомат:
– Дай сюда!
Гермошлем искажал голос, но Алик решил, что звучит он чересчур звонко. Протянув оружие, Алик замер. Человек нагнулся, собираясь взять автомат, и на секунду отвел глаза от Малыша. Малыш мигом подцепил его за ногу и опрокинул на асфальт рядом с собой. Очередь из «Узи» бесполезно ушла в небо. Алик проворно перекатился и вскочил на колени. Следующая очередь всковырнула мостовую на месте, где он только что лежал. Вставать не было времени: Алик с колен провел высокую «минутную стрелку». Автомат загремел по мостовой, мотоциклист взвыл, согнулся и прижал к груди ушибленные пальцы. И только когда из подъезда бегом вырвался Богдан, а следом Андрей, Алик окончательно успокоился.
– Все в порядке, Капитан! Я тут мимоходом добыл нам оружие, – и бросил ему один из трофейных «Узи».
Би склонился над лежащим, сноровисто связал ему руки и потащил в подъезд. Капитан догнал Алика, направившегося туда же, и доверительно хлопнул его по плечу:
– Молодчага, Малыш!
Алик зарделся от удовольствия. На трассе получить похвалу от Капитана удавалось нечасто.
Первый мотоциклист все еще неподвижно валялся у входа в квартиру. Сейчас Алик заметил, что в падении шлем с него слетел и с немалым удивлением убедился, что это молодая белокурая девушка. Сопоставить ее с мрачной фигурой автоматчика, совсем недавно угрожавшего ему, никак не удавалось. Малыш завороженно смотрел на нее, а сзади уже возник Би, опуская рядом вторую девушку, такую же молодую и белокурую.
– Ну, Малыш, поздравляю! Неплохое начало для новичка – в одиночку, без оружия, против двух нонки. Совсем неплохо! Ей-ей!
Нонки. Женская секта. Или женская банда. Те, кто вчера полдня преследовал их с Квайлом. Малыш никак не мог поверить в это – две хрупкие миловидные девчонки лет двадцати. И в то же время они – нонки. «Нонки» – слово, произносимое всеми, кого они успели встретить в Городе, со страшной ненавистью.
– Чертовщина… – прошептал Алик и ткнулся лицом в плечо Капитану.
Глава 3
Моторы мотоциклов звучали очень странно – не то трещали с присвистом, не то хрустели. Ни Алик, ни Андрей никогда раньше не слышали подобных звуков. Впереди несся Богдан, именно несся, ибо бешеный полет сквозь город, когда встречный ветер норовит оторвать тебя от мотоцикла, а мотоцикл – от асфальта, иначе никак не назовешь. Ту девушку, что оставалась без сознания, привязали к Богдану, чтоб не свалилась. Вторую втиснули между Капитаном и Аликом, пристроившимся на втором мотоцикле сзади, почти на стоп-сигнале. Андрей пытался не отставать от Богдана. Малыш придерживал девушку за плечи, слегка вьющиеся волосы нонки хлестали его по лицу.
В Конус они попали спустя полчаса. Просторный двор, до отказа набитый всевозможным металлическим хламом, напоминал захудалую сельскую МТС. За воротами Би свернул влево, минуя вереницу не то боксов, не то ангаров. Вскоре он притормозил; остановился и Капитан. Алик соскочил, помог сойти нонки и пошел отвязывать вторую пленницу от Богдана. Андрей заглушил двигатель и задумчиво поглядел на руль – зеркало заднего вида отсутствовало на обеих машинах. Случайно ли?
Би тем временем отпер ворота и возился у стоящего в боксе бронетранспортера, темно-зеленого восьмиколесного монстра, похожего на гигантского поросенка.
– Кэп! – крикнул Би Андрею, услышав, что Алик так его называет, – грузите нонки в бэтэр и спрячьте в боксе мотоциклы!
Андрей взял за локоть девчонку, понуро стоящую рядом, и повел ее к броневику. Алик без напряга нес вторую. Он подождал пока Капитан загонит свою в люк; тут нонки на руках у Малыша слабо застонала и открыла глаза. Алик немедленно скорчил зверскую рожу, и девушка вздрогнула. Вообще, то, что она очнулась, было даже хорошо. Алик слабо представлял, как сумеет втянуть расслабленное податливое тело в узкий люк бэтэра. Поэтому он сразу поставил ее на ноги и указал на «поросенка». Она послушно полезла внутрь; перед тем, как скрыться, длинно и напряженно посмотрела на Алика, словно хотела о чем-то его спросить, но не решалась. Очень хотелось показать ей язык, но Алик удержался от подобного ребячества.
Богдан уже завел машину; из бокса рвались сизые клубы выхлопа. Бэтэр взревел и нехотя выполз во двор. Капитан не торопясь закрыл ворота, запер замок и швырнул ключ Богдану, а сам нырнул в десантный люк позади башни. Алик устроился справа от Богдана, выглядывая в маленькое наклонное оконце. Нонки рядышком сидели посреди отсека, руки у них по-прежнему оставались связанными за спиной.
Бэтэр урчал и резво несся по улицам. Пока Андрей осматривался, Би успел вырулить из лабиринта ангаров, но выбрал почему-то не ту дорогу, по которой они только что пронеслись на мотоциклах. Капитан припал к боковому триплексу – Город его завораживал, чем – он не понимал, но эти пустые улицы и дома действовали на него, как море на старого, списанного на берег боцмана. Би гнал бэтэр очень быстро, иногда используя тротуары. Раз они наткнулись на старую угрюмую баррикаду, пришлось объезжать ее кривыми, похожими на татарские кварталы, задворками.
Час пролетел очень быстро. Богдан затормозил у подъезда, где Алик с Андреем и Вилли Квайлом уже побывали утром.
Квайл ждал их внизу.
* * *
Зеленая База оказалась насмерть замаскированной крепостью. С виду – квартал как квартал, но стоило туда углубиться, как сразу чувствовалось неладное. Андрей позже понял: дворы были совершенно пусты. Голый асфальт, будто на плацу, ни лавочек, ни обычных в этом районе низких ажурных оградок, зато неимоверное количество каменных домиков, трансформаторных будок и колодцев, похожих на канализационные, только побольше диаметром. И еще – дома были без балконов. Но это все внутри, а снаружи – квартал как квартал.
За километр от него Квайл сунул руку в обширный карман на груди и извлек продолговатый, смахивающий на карманный приемник, предмет с двумя антеннами, и Алик, сидевший рядом, услыхал тоненький писк, более всего походивший на сигналы радиомаяка. Во дворе они подъехали к одной из трансформаторных будок. Малыш ожидал, что Квайл пойдет отпирать замаскированные ворота, но те распахнулись сами, и Алик с Капитаном убедились, что ЭТО изнутри так же похоже на трансформаторную будку, как ананас – на велосипед.
Это оказалось ни больше ни меньше – лифтом. Простым грузовым лифтом. Они спустились на несколько уровней, и Би повел бэтэр по широкому прямому тоннелю. За двести метров пути прошли серию шлюзов и наконец попали в большой зал, где бэтэров стояло больше, чем обычно бывает пчел в улье.
– Приехали, – буднично хлопнул себя по коленям Вилли. Прибор с рожками висел у него на шее рядом с биноклем.
База поразила и Алика, и Капитана. Огромное многоярусное сооружение, напичканное оружием и электроникой, полное отсеков, кают и залов. Если бы космический линкор каким-нибудь непостижимым образом брякнулся оземь и врос в окруживший его Город – получилось бы нечто подобное.
Нонки заперли в небольшой комнате, пустой и унылой. Люди Квайла, видимо, часто здесь отсиживались, потому что сразу разбрелись по каютам, расположенным недалеко от набитого экранами и аппаратурой зала, куда скрылся Вилли. На двери этого зала висела невзрачная серая табличка с надписью «Вахта 2Р». Пахло казармой, военщиной и пылью.
Богдан показал Капитану на комнату напротив своей:
– Туда, туда! Устраивайтесь пока. Придется здесь некоторое время покуковать.
Малыш вздохнул и несильно пихнул Андрея под бок:
– Пошли, Кэптейн. Мы пока что чужие на этом празднике жизни. Нечего и голову ломать.
Богдан обернулся и скороговоркой выпалил, будто извиняясь:
– Да ничего, мужики, скоро освоитесь. Просто нонки словно озверели, пришлось лечь на дно. Такое иногда случается.
Он поглядел на них и, улыбнувшись, потрепал Малыша по плечу.
– Советую выспаться хорошенько. Ну, отдыхайте!
Би повернулся и шагнул к своей комнатке. Перед тем как захлопнуть дверь он замедлился на миг и тихо сказал:
– Вы очень понравились Квайлу, ребята. Держитесь за него.
Щелкнул, закрываясь, замок, и экс-гонщики остались одни.
* * *
Алик проснулся, когда с хрустом распахнулась дверь каюты. На пороге стоял Богдан.
– Ну, как? – поинтересовался он.
Алик пожал плечами:
– Кажется, выспался…
Капитан промолчал.
– Пошли, – Богдан развернулся и вышел. Алик с удовольствием потянулся и направился следом; Капитан позевал немного и поплелся за ним.
Они пришли в зал, похожий на центральный пульт большой электростанции или автоматического завода. Кругом пестрели экраны, датчики, индикаторы и кнопки. На экранах просматривались подходы к границам Базы. В кресле у пульта сидел Вилли Квайл и мрачно поедал консервы, ловко орудуя длинным пиратским ножом. Остальные занимались тем же; и Алику с Капитаном вручили по банке.
– Слушай, Вилли, – прищурился Алик и склонил голову набок, – а где вы жратву берете?
Вилли на секунду перестал жевать и вопросительно уставился на Малыша.
– Как где? В Городе, конечно. Там же пропасть складов – и еда, и оружие… Нужно просто уметь искать.
– Но когда-нибудь все съедят и износят, так ведь, долгожители? Что тогда?
Вилли отодвинул пеструю банку и положил нож на пульт.
– А тебе не страшно, что мы весь воздух выдышим, прости за корявую фразу? Всё никогда не съедят. Город есть Город – он непостоянен и не терпит пустоты. Новые склады найдутся там, где вчера их не было и в помине, Между двумя соседними улицами однажды ты сможешь найти целый район – новенький, с иголочки. Это Город, Малыш. Тут особые законы. Нужно только стать здесь СВОИМ. И еще – уметь искать. Если Город разглядит в тебе СВОЕГО, можешь больше ничего не бояться. Разве только нонки.
Алик хмыкнул и взялся за консервы – банка была уже открыта.
– Ну-ну… Непонятно, но здорово. Приятного аппетита, Кэп!
Андрей сокрушенно покачал головой и тоже принялся за тушенку.
Похоже, она была здесь национальным блюдом.
Пока Алик с Капитаном спали, явно что-то произошло. Команда Вилли тихо переговаривалась у пульта. По экранам бродили невнятные тени. Андрей присмотрелся внимательней и подошел ближе.
Нонки!! Черные комбинезоны он узнал сразу. Много: десятка два, не меньше. В отдалении на пыльном тротуаре замерли три бэтэра. Ребристые следы убегали за край экрана. Камера глядела на это откуда-то сверху, должно быть, с края плоской крыши одного из «домов».
Андрей оглянулся на Вилли: тот, мрачно уставившись на монитор, подкручивал пузатый цветной верньер на пульте.
– Что происходит? – поинтересовался Алик, выглядывающий из-за спины Капитана.
Вилли, не отрываясь от экрана, ответил сквозь зубы:
– Я тоже хотел бы это знать!
«Вход в Базу ищут, что ли?» – подумал Малыш без особой уверенности.
Квайл исподлобья наблюдал за изысками нонки; те возились вблизи бэтэров, нарочито не кроясь. И вдруг – залп!! Половина экранов взорвалась фиолетовыми брызгами, так, что кольнуло глаза. Алик чертыхнулся и полез за темными очками, с которыми никогда не расставался. Датчики донесли сочный раскатистый звук взрыва, потом зазвенели стекла.
Цветные пятна долго плясали перед глазами, постепенно тускнея.
– Вилли! Снайпер на связи! – обыденно сообщил Богдан. Квайл натянул на уши гарнитуру, даже не поправив микрофон-бусину у губ.
Зрение быстро восстановилось, Алик с воодушевлением пялился на уцелевшие мониторы. Нонки вновь закопошились.
Богдан тихонько пояснил Алику и Капитану:
– Снайпер – это наш человек, стрелок-одиночка. Квайлы души в нем не чают. Сколько он нонки-разведчиц перебил – не счесть. Они потому и боятся в районе базы лишний раз появиться.
– Да уж… – саркастически заметил Алик, взглянув на бессмысленно-молочные экраны поврежденных мониторов. – Боятся…
Нонки сгрудились вокруг бэтэров, замышляя очередную пакость.
– Ну, бывают, конечно, случаи. Вроде этого… – ничуть не смутился Богдан.
Квайл говорил со Снайпером недолго – минуты две. Неловко стянул с головы гарнитуру, медленно обернулся к остальным. Лицо его было угрюмым, как у разорившегося банкира.
– Плохо дело… Нонки раздобыли схемы коммуникаций Зеленой Базы…
Словно в подтверждение пропала картинка еще на нескольких мониторах, свидетельствуя о кончине наружных камер-датчиков.
Прочный и надежный мир Вилли рушился на глазах. Всегда, когда становилось горячо, он и его команда скрывались на Базе, уверенные в свой неуязвимости. Теперь нонки имели схему и достаточно сил. Захват Базы стал лишь вопросом времени. Ведь, в сущности, что нужно? Подавить все камеры слежения и зоны автоматического огня, постричь антенны дистанционки, взорвать чего помощнее в нужном месте – и всё. База строилась с расчетом на достаточное число защитников. А команда Квайла насчитывала ныне семь человек.
Неужели в команде предатель? Иначе откуда у нонки схема?
Квайл стиснул кулаки.
Схема всегда – ВСЕГДА! – хранилась на Базе. В таком месте, где никто не стал бы ее искать. Да и понять, что это именно схема, мало кто смог бы.
Кто? Раньше команда состояла из трех десятков бойцов. Плюс Снайпер, конечно. Нонки давили их настырно, холодно и методично. Хастли, его братья, Ваулин, потом Берт Квайл… Кто же? Или существует еще одна схема?
– Уходить надо… – негромко предложил Богдан.
Вилли поднял на него свинцовый взгляд.
«Этот? Нет, не могу поверить».
Действительно, пора уходить. Мысли прыгали, нестройные, обрывочные.
«Может, эти двое? – подумал он об Алике и Капитане. – Играют в новичков, а сами…»
– Гасите всю электронику! – скомандовал Квайл и щелкнул несколькими тумблерами на пульте, отключая основные генераторы.
Тотчас мигнули и погасли все мониторы, став одинаково матовыми; враз оборвались наружные звуки; отключился почти весь свет, лишь редкие аварийные лампы скупо выхватывали из воцарившегося полумрака гладкие стены да низкий потолок. Но вскоре и они гасли, сразу после того, как люди уходили прочь.
«Вахта 2Р» осталась далеко позади.
Квайл шел первым, торопливо впечатывая толстые подошвы ботинок в ворсистый пол коридора.
– Стоп! – вспомнил вдруг Капитан. – А нонки-пленницы?
Вилли удивленно замер.
– Что – пленницы?
– Они же заперты. И руки у них связаны, – тихо сказал Андрей.
– Ну и хрен с ними, – отмахнулся Вилли. – Некогда.
Он собрался идти дальше.
– Это не по-людски, Вилли. Их же завалить может, – так же тихо добавил Андрей.
Он ожидал, что Квайл снова возразит, но тот вдруг швырнул ему связку плоских ключей.
– Ждать вас никто не будет, – предупредил Вилли. – Выход в секторе «G», второй шлюз. Изнутри откроется без проблем, мы снимем блокировку.
Его подозрения против этих двоих укрепились.
Алик переглянулся с Капитаном – в одиночку в Городе? Без поддержки Квайла и его людей? Они уже успели понять, что тут небезопасно и новичку вряд ли стоит уповать на везение.
– Я подожду их, – сказал вдруг Богдан. – Земляки все-таки…
– Как знаешь, – сухо ответил Квайл. – Сбор у Снайпера завтра.
Богдан кивнул. Вилли и троица из его команды быстро исчезли в полутьме коридора.
– Шевелитесь, – посоветовал Богдан. Одобрения в его голосе не нашел бы и самый отпетый оптимист.
Гонщики заторопились назад, к центральному пульту и жилым каютам.
– Дались они вам… – недовольно буркнул Би им в спины.
Нонки неподвижно сидели у стены в своей комнате-тюрьме. Капитан бесцеремонно поставил их на ноги, схватив за воротники комбинезонов. Алик приподнял брови – на отсутствие или недостаток силы Андрей никогда не жаловался, но такого Малыш не ожидал. Впрочем, девчонки на вид хрупкие…
– Пошли! – скомандовал Кэп.
Выскользнули за дверь. Обстрел продолжался: пол под ногами то и дело слабо вздрагивал, а потом, после короткой паузы, доносился едва различимый гул. Коридор бесконечной кишкой тянулся навстречу. Наконец они оказались у массивной герметичной двери во всю стену. Богдан ждал их, усевшись на пол под кнопкой-пускателем.
Одна из нонки вдруг отрывисто сказала:
– Город найдет силы отомстить вам, квайлины!
– Заткнись, – огрызнулся Би, вдавливая пускатель до отказа. Дверь бесшумно и величаво скользнула в сторону. Открылся тесный тамбур, упирающийся в точно такую же дверь с жирной буквой «G» в рост человека; ярко-красная эмаль искристо поблескивала. Дверь, в которую они только что вошли, неслышно затворилась. Алик обернулся – с этой стороны на ней красовалась выведенная эмалью буква «К».
Спустя несколько секунд вторая дверь уползла в сторону, пропуская их в сектор «G». Богдан сразу же повернул налево.
А в это время нонки, пробив очередным залпом стену рабочего коридора, стали просачиваться в крепость.
Зеленая База, верный бастион Квайлов, впервые за много лет пропустила в себя их упрямого врага.
Глава 4
Би, Алик и Капитан выбрали на поверхность, миновав уже знакомую трансформаторную будку. Или другую, но в точности такую же. Нонки громили беззащитную Базу на противоположном краю, а здесь было тихо и на вид – спокойно. Вилли и его спутники давно успели раствориться в окрестных кварталах.
– Ну, и что теперь с ними делать? – спросил Богдан, неприязненно зыркая на нонки. Девушки не менее неприязненно глядели на всех троих.
«А ведь они близнецы»… – удивился Алик. Раньше он этого не понял. Странно.
– Отпустим, – предложил Капитан.
Би взглянул на него, как садовник на плодожорку.
– Ты спятил? Они же всю банду нам на хвост повесят.
Капитан хотел пожать плечами, но не успел. Зло затрещала автоматная очередь. Алик, не раздумывая, бросился на пыльный асфальт; на зубах сразу заскрипело. Андрей замешкался, но тоже залег невредимым. А вот Би, схватившись за бедро, неловко повалился рядом. Из-под ладони обильно сочилась кровь, на асфальте под ним быстро расползалось темное пятно.
Одна из нонки-пленниц резко ударила Богдана ногой, вторым ударом вышибив из рук автомат. Би отчаянно заругался.
– Не двигаться! – послышался громкий отчетливый крик. Теперь Алик понял, откуда стреляли: справа, с крыши очередной лжебудки, шлюза соседнего сектора.
В арку с гулом ворвался серо-зеленый бронетранспортер, из него горохом посыпались нонки с автоматами.
– Лицом вниз, руки, за голову!
– А пошли вы… – отозвался Богдан и тут же получил по голове вороненой сталью.
Алик с Капитаном повиновались.
– Шелли! – в один голос воскликнули девушки-близнецы. Потом кто-то засмеялся.
С полминуты нонки радостно переговаривались. Выходило, что близнецы были важными персонами, по крайней мере, такое складывалось впечатление.
Капитан, приподняв локоть, пытался осмотреться, елозя небритой щекой по асфальту. В итоге ничего он так и не рассмотрел, только получил сапогом между лопаток.
– Вяжи их! – скомандовала одна из двойняшек, Алик узнал по голосу.
Теперь уже Андрея, Богдана и Малыша грузили, плененных, в бэтэр. Вчерашняя ситуация перевернулась с ног на голову, отразилась в кривом зеркале.
Раненого в ногу Богдана никто и не думал перевязывать. Кровь так и сочилась из раны, окрашивая плотную ткань защитного комбинезона в черный цвет.
Ехали недолго – минут сорок. Алик видел небо в приоткрытый люк; иногда – верхние этажи домов. Ощущение реальности покинуло его, казалось, что все происходит в горячечном бреду.
Из бэтэра их вытащили на руках, предпочитая не давать свободы вовсе, хотя Алик с Капитаном втайне надеялись на это. Би не надеялся – он слишком хорошо знал нонки.
Первое, что увидел Алик по прибытии – бело-зеленый флаг на длинном, как зимняя ночь, шпиле. Нонки привезли их на свою штаб-квартиру в Скул-риджент. Здание мало походило на Зеленую Базу, но некоторое сходство все же угадывалось. Витающий везде оружейный дух? Подспудная готовность к немедленному выстрелу? В общем, нечто милитаристское.
Освободили от пут их только в камере. Богдана сразу же куда-то увели, а Капитан с Аликом остались стоять посреди небольшой комнатушки, малые длина и ширина которой компенсировались непомерно большой высотой. Более всего комната походила на шахту грузового лифта в четырехэтажном доме. Никаких окон; светильник на высоте трех метров в углу, пара низких нар у стен да тонкая книга на полу. Дверь закрылась плотно, лишь едва заметная щель волоском темнела на фоне кофейного пластика.
Алик с Андреем мрачно переглянулись. Разом, словно по команде, сели. Капитан протянул руку к одинокой книге на полу. Малыш с интересом воззрился на него.
– Чушь какая-то, – сказал Капитан брезгливо спустя несколько секунд. – Закорючки.
Алик взглянул – ничуть не понятнее клинописи. А на ребус, вроде, не похоже.
– Картинок нет? – с надеждой спросил он. Впрочем, иронии в голосе тоже хватало.
Капитан невозмутимо пролистал – ни одной. Только схема в самом конце: правильный пятиугольник (ну прям знак качества…), поделенный на четыре неравные части двумя пересекающимися линиями и буква «W», совпадающая рожками и углом с перекрестием и малыми крыльями линий. Все это здорово смахивало на задачку из учебника геометрии.
Капитан вздохнул и нехотя отбросил книгу к стене.
Дверь тотчас мягко ушла вглубь стены, ни дать ни взять, как у «Икаруса»-междугородки; на пороге возникла невысокая нонки с внушительной кобурой ни боку.
– На каком языке читаете? – отрывисто спросила она. Лицо ее при этом, не выражало ничего кроме презрения.
Алик с Андреем снова переглянулись. Издевается, что ли?
– На том же, что и говорим, – буркнул Малыш неприветливо.
Нонки уставилась не него, словно бармен на посетителя, который отказался от выпивки за счет заведения в новогоднюю ночь.
– Говорят здесь все на одном, я спрашиваю, на каком читаете? На английском? Испанском?
– На русском, – тихо и спокойно сказал Андрей.
Охранница обернулась и крикнула в темнеющий проем двери:
– Русскую копию!
Нагнулась, подобрала валяющуюся у стены книгу с закорючками.
Алик вежливо осведомился:
– Простите, а эта копия на каком?
Нонки, не оборачиваясь, ответила:
– На тамильском.
И вышла. Почти сразу же в камеру впорхнула нонки помоложе и рангом явно пониже. Преклонив одно колено, она бережно опустила на пол точно такую же книгу, только вместо непонятных завитушек на обложке четко выделялась золоченая надпись: «Завет».
– Приобщитесь к Учению, квайлины, – негромко промолвила нонки. – И не смейте швырять эту священную книгу. Второй раз вам этого не простят.
Когда дверь за ней плотно затворилась, Капитан осторожно взял книгу в руки.
На следующие два часа мир для Алика и Андрея перестал существовать. Они погрузились в чтение, проглатывая страницу за страницей и не замечая ничего вокруг.
Это была история Мира в странной интерпретации. Есть Мир и есть предначертание, – говорилось в книге. – Когда оно исполняется, Мир становится другим, более сложным. И так раз за разом, словно по лестнице, одолевая ступень за ступенью.
А еще есть те, кто исполняет предначертанное. Имя им – нонки.
Вначале была Точка. Когда Свершилось, стала Черта. Когда в другой раз Свершилось, стало Пятно. Когда в третий раз Свершилось, стал Город. Когда снова Свершится – Город станет чем то иным, чему нет еще названия; и там будет такой же «Завет», но будет в нем больше на одну главу. Главу, где будет изложено предначертание для Того-Что-Будет-После-Города. И так все выше и выше, дальше и дальше, ибо нет конца Миру и Изменениям.
Каждое предначертание так или иначе связано с Отражениями. Нонки чтили отражения и поклонялись им. Поэтому в их иерархии наивысшее место занимала мать близнецов, а также и сами близнецы.
В этом месте Алик единственный раз оторвался от текста, чтобы значительно шепнуть Капитану одно-единственное слово:
– Зеркала!
Предначертание для Города сводилось к тому, что однажды придут Те-Кто-Несет-Отражения, и если они сумеют отразить Свет четырежды, Город уйдет Вверх.
На этом книга обрывалась. И они не нашли слова «Конец».
Некоторое время пленники молчали. «Завет» бережно опустили на пол в центре комнаты.
– Черт возьми! – Алик все еще оставался под впечатлением прочитанного. – Вот почему у них нет зеркал!
Капитан задумчиво покачал головой:
– Не путай причину со следствием, Малыш. У них почему-то нет зеркал, и поэтому они поклоняются Отражениям.
– Пусть так, – поморщился Алик. – То-то они штурм учинили из-за своих близнецов-двойняшек…
Капитан вскользь глянул на «Библию» нонки.
– Странная секта. Под стать Городу. Но тогда непонятно: при чем здесь Квайлы?
– Может, они знают, где искать зеркала?
Андрей с сомнением прищурился.
– Во-первых, эти самые Отражения могут оказаться вовсе не зеркалами, а чем угодно. А во-вторых: зачем Квайлам что-то скрывать?
Малыш пожал плечами:
– Мало ли? Кто знает – что будет после Города?
– Может, Квайлы знают? И это их не устраивает?
Андрей поразмыслил. А что? Это многое объясняло.
Он еще раз осмотрелся. Удрать отсюда, наверняка, невозможно. Выручать их тоже вряд ли кто явится: некому. Будущее представлялось крайне туманным; понять, чего добиваются от них нонки, смог бы разве что телепат. Схватили, посадили под замок, всучили «Завет» свой непостижимый… Фарс с языками какой-то. И ведь все так многозначительно! Неужели пытаются обратить в свою веру? А зачем? Кто они – Алик с Андреем? Новички, в Городе, котята слепые. Непонятно.
И тут в стену напротив двери осторожно постучали: «Та. Та. Та-та-та».
Семерочка, для тех, кто знает морзянку.
– Ответь, – прошептал Капитан.
«ЕР», – послушно ответил Алик, что значит «здесь».
«АС», – отбили из-за стены.
– Ждем, – перевел Малыш.
Подождали. За стеной кто-то еле слышно возился. Может, Богдан? Алик осторожно прижал ухо к стене. Шорохи усилились. Однако Капитан предостерегающе потянул его за рукав.
Малыш оторвался от прохладного пластика, и в тот же миг могучий удар проломил стену. Дождем брызнули острые осколки, исцарапав пленникам лица и руки. Из рваной дыры кошкой выпрыгнул человек в черном комбинезоне нонки, но это был мужчина. Он выдохнул всего одно слово:
– Ноги!
Повторять не пришлось. Алик, а за ним и Андрей мигом шмыгнули в дыру. Город быстро выработал в них мгновенную реакцию и тараканьи рефлексы. В сторону открывшейся двери и нонки-охранниц, возникших на пороге, полетела граната. Взрыв встряхнул все здание.
Вниз вели крутые пыльные ступени. Ход был невероятно узок. Тем не менее впереди кто-то ухитрялся нести Богдана и делал это на редкость быстро.
Вверху ахнул еще один взрыв, потом еще – гранат не жалели.
Алик отказывался что-либо понимать. Ситуация, вопреки логике, менялась каждые несколько часов. Сначала они захватили нонки-близнецов, неясно как попавших в ничейные кварталы без охраны. Позже нонки проникают в Зеленую Базу – самую совершенную крепость, какую можно представить. Теперь их спасают из самого сердца вражеской штаб-квартиры. Что здесь, все в сговоре?
Погоня, похоже, не состоялась: взрывами завалило ход. Позади беглецов, по крайней мере. Алик прыгал через две ступеньки, а длинная лестница все не кончалась и не кончалась. Опуститься успели этажей на тридцать-сорок, не меньше, если сравнивать с пролетами стандартных многоквартирок. За спиной сопел Капитан. Еще дальше дробно топотал спаситель в комбезе нонки. Передний нес раненого Богдана, не снижая темпа: ни дать ни взять – горилла с детенышем. Ну и силища у него, однако!
Внизу оказался тоннель с полукруглым сводом. Алик сразу и не сообразил, что спуск завершился, пока не налетел с разгону на новенький желтый электрокар. Горилла перевалил Би через низкий бортик в кузов, а сам живо уселся за руль.
– В кузов! Ну! – скомандовали сзади.
Алик тотчас сиганул через борт; сверху на него рухнул Капитан, словно куль с мукой. Кар рванул с места как «Формула-1» на старте. Человек (даже нет – человечек, сухощавый и невысокий) в черном успел пристроиться рядом с Гориллой.
– Перевяжите Би! – кинул он через плечо.
И вдруг обернулся, привстав.
– …! …! ………! … …… … …….. задница!!!
Ругаться он умел.
Андрей как ни в чем не бывало перевязывал Богдана, достаточно ловко для не медика. Малыш, виновато сморгнув, спросил:
– Что-то не так?
Горилла притормозил было, но, повинуясь короткому энергичному жесту Черного, вновь погнал кар с прежней скоростью. Мощные электромоторы тихо урчали да шелестел еще встречный поток воздуха.
– Черт возьми! – сказал черный уже спокойнее. – Я был уверен, что один из вас – Берт Квайл.
Вот оно что! В пылу побега эти ребята спасли не того, кого хотели. Ну а теперь-то в стан нонки соваться – дело гиблое. Если они, конечно, на данную минуту покинули стан нонки…
– Мне очень жаль… – развел руками Алик.
Ему и правда было очень жаль. Старались же ребята.
– Что вы делали в камере Квайла?
– Сидели, – развел руками Алик, – часа два.
Черный не ответил.
Капитан еще раз взглянул на Богдана, вытер ладони о брюки и выпрямился. Ветер ударил ему в лицо, взлохматил волосы, стал трепать остатки подранной футболки. Богдан безжизненно лежал рядом, перевязанный, но без сознания. Не повезло парню, крови много потерял…
Вдруг кар резко затормозил. Горилла и Черный враз соскочили: первый ловко схватил Богдана, без видимых усилий взвалил его на плечо и легко потрусил в левый коридор; второй сумрачно смерил взглядом Алика с Капитаном и, вздохнув, (куда уж вас деть!) призывно взмахнул рукой.
Короткий коридор привел в небольшой круглый зал, посреди которого застыл малютка-вертолет. Единственная пыльная лампочка под самым потолком с трудом разгоняла темень.
Черный скользнул в кабину; Горилла бережно опустил Богдана за сидения и едва заметно шевельнул головой: «Полегче, мол!»
Алик с Андреем не заставили себя ждать. Вертолет заурчал, завибрировал, медленно зашевелил винтами. Черный оживленно щелкал переключателями на пульте, не отпуская кривую ручку управления, похожую на длинный джойстик.
Горилла тем временем рванул рубильник на торце пузатого металлического шкафа у стены и бегом вернулся к вертолету.
Потолок зала разделился на три изогнутых сегмента, которые уползли в стороны; на одном продолжала сиротливо гореть лампочка. Хлынувший сверху поток яркого дневного света затмил эту жалкую искорку подземелья. Вертолет, словно большая неторопливая стрекоза, взмыл и на секунду завис над круглой дырой, очень странно выглядевшей посреди покалеченной клумбы.
Улица провалилась вниз; под прозрачным брюхом вертолета зачернели плоские крыши зданий, утыканные антеннами и вентиляционными трубами. Совсем рядом, на уровне глаз, трепыхался на четырехгранном шпиле флаг нонки. Из окон по вертолету стреляли.
«Что он делает?» – подумал Алик с холодом в груди.
Черный, вместо того чтобы уносить ноги, (точнее – винты), развернул «стрекозу» и несся прямо на шпиль, постепенно снижаясь. Прямо под пулеметы.
Но Черный отнюдь не стремился в камикадзе. Вертолет едва заметно тряхнуло, и к зданию потянулись два дымных следа.
«Ракеты!» – понял наконец Алик смысл маневра. – «Вот это да!»
Теперь Малыш вспомнил, что вертолет был окрашен в серо-стальной цвет. Военный, стало быть…
После залпа Черный враз отвернул. Алик успел заметить, как брызнули стекла, когда ракеты взорвались в толще здания, как кусок стены провалился внутрь и как просели три верхних этажа. Плотность огня со стороны нонки заметно упала.
Вертолет накренился, разворачиваясь. Город раскинулся внизу и чуть сбоку – серый, угловатый. Близко, казалось – протяни руку и коснешься ближайших крыш.
Позади разрастался, подпирая небо, столб рыхлого черного дыма, слабый ветер откусывал от него неровные куски, величаво плыли в стороны косматые жирные клочья. Ракеты достигли цели.
– Кто вы такие? – отрывисто спросил Черный. – И где Берт Квайл?
Капитан степенно объяснил. Поверил Черный или нет – поди разберись? Богдана он, похоже, знал, но тот все еще не приходил в сознание. Негромко стрекотал мотор, свистели винты, да еще вплелся в этот размеренный шум сверлящий зуммер рации. Вызов!
Черный щелкнул тумблером и взялся за микрофон с тангентой, странно похожий на миниатюрную электробритву. Витой двухжильный шнур усиливал сходство. Того и гляди зазвучит ровное жужжание и Черный примется деловито елозить микрофоном по сизой щеке.
– Эй, Снайпер!
Говорил кто-то из нонки.
– Ну? – ответил Черный неприветливо.
Алик приподнял брови. Так вот кто их спас!
– Мы найдем тебя, Снайпер! Слышишь? Где бы ты ни укрылся!
– Бог помощь, – равнодушно ответил тот. – Могу в свою очередь пообещать, что Берта я все-таки вытащу из ваших вонючих лап.
– Черта с два! Сегодня ты остался с носом, останешься и впредь!
– Посмотрим. В следующий раз я захвачу побольше ракет.
– Будь ты проклят, коротышка! – в голосе нонки звучало плохо скрываемое бешенство.
– Ну-ну, Шелли! Меньше фанатизма. Ищите лучше свои дурацкие Отражения. А Квайлов в покое оставьте…
Снайперу никто не ответил. Видимо, нонки отключилась. В эфире только что-то мерно попискивало, наверное, радиомаяк.
Горилла громко засопел, по-прежнему не вымолвив ни слова.
– Так ты – Снайпер? – спросил Алик зачем-то. Все и так было ясно.
Не отрываясь от управления и даже не глянув в сторону Малыша, Черный ответил:
– Угу. А это, – он указал на своего гориллоподобного приятеля, – это Гризли.
И такое прозвище здоровяку вполне подходило. На медведя-гризли он смахивал, пожалуй, еще больше чем на гориллу.
Откуда-то снизу чуть слышно хлопнул одиночный выстрел, ровный, гул моторов тотчас сменился надсадным воем и хриплым клекотом раненой машины.
– Падаем! Держитесь крепче! – без эмоций, очень буднично сообщил Снайпер.
Двигатели стихли; вертолет не рухнул сразу только благодаря вращающимся винтам. Мостовая рванулась навстречу с пугающей быстротой.
Бам-мм-мм!
Алик, оглушенный, тряс головой, пытаясь придти в себя. В голове гудело, словно после удара в Царь-колокол. Капитан, придерживая Богдана, кривился и тер ушибленный локоть. Зато Гризли как ни в чем не бывало ногами вышиб дверцу и мягко, словно бы нехотя, вывалился наружу.
Еще выстрел! Пуля вжикнула чуть выше, задев лениво вращающийся винт. Со стороны ажурного, основательно искореженного хвоста вертолета наползали вонючие клубы дыма.
Едва Богдана погрузили на Гризли, едва Алик с Капитаном, оба – пошатываясь, отбежали под прикрытие домов и скрылись в подъезде, едва Снайпер, не целясь, навскидку, снял в окне верхнего этажа нонки с автоматом и поспешил за остальными, накренившийся вертолет вспыхнул, а еще через несколько секунд взорвался, высадив стекла во всем квартале.
– Ого! – удивился Капитан. – Что это так бабахнуло? Неужто горючка?
Снайпер снисходительно поглядел на него.
– Боезапас!
Гризли угрюмо вышиб ногой еще одну дверь, на этот раз ведущую в квартиру второго этажа. Коротко, без замаха, словно картон проломил. Опустил Богдана в комнате прямо на ковер. Снайпер, не выпуская свою винтовку с оптическим прицелом, скользнул к окну, на секунду подставив себя. Тотчас грянул выстрел, уцелевшие после взрыва остатки стекла весело звякнули, разлетаясь по всей комнате.
– Чертовы бабы! – сплюнул Гризли на пол. Это были его первые слова.
Снайпер еще разок выглянул, и снова прогремел выстрел.
– Видать, патронов у них мало, одиночными бьют, – протянул Снайпер глубокомысленно. – Ну-ка, Гризли, пошерсти малость.
Гризли кивнул, подхватил один из двух принесенных в одной охапке с Би автоматов (во силища!), и убрел на кухню. О существовании эмоций он, видимо, не догадывался с рождения. Пребывал, так сказать, в блаженном неведении. Затарахтел его автомат, потянуло из кухни едким пороховым газом, всковырнулась штукатурка на стене дома напротив…
Снайпер на короткое мгновение возник в проеме окна, нажал на спуск и вновь спрятался за стену. Он не целился, Алик готов был поклясться! Просто вскинул винтовку, шагнул в сторону и прямо от живота саданул по нонки. Все заняло едва ли полсекунды: появление, выстрел и уход.
Из окна третьего этажа нехотя вывалился автомат и гулко загремел внизу об асфальт, а за окном неловко осела темная фигура.
Так повторилось трижды – Гризли знал себе постреливал из кухни, сидя под подоконником, спиной привалившись к стене. Автомат он поднял над головой и лупил, не глядя, короткими очередями, меняя, когда нужно, обоймы. А Снайпер убивал нонки, мгновенно и наповал.
«Зачем ему оптический прицел? – подумал Алик с уважением. – Все равно ведь не пользуется…»
После третьей жертвы нонки прекратили стрелять и высовываться.
– Уходим! – скомандовал Снайпер.
Цепочкой выскользнули во двор. Пересекли палисадники, детскую площадку. Нырнули в кривые ходы, разделяющие приземистые кирпичные сараи. Пахло сыростью и кошками, как в подвале.
Потом были целые кварталы одноэтажных домов, сплошь утопающие в зелени; новые широкие проспекты с нескончаемыми двадцатиэтажками; районы, которые Алик привык именовать «хрущобами», – тесные панельные домишки, бестолково громоздящиеся в метре друг от друга; просторные, мощенные булыжником площади, которые они видели только мельком, при входе в целый лабиринт подземных переходов и при выходе из него.
Наконец Снайпер привел всех на станцию метро. Алик вытаращил глаза. Подземные переходы он еще принял как должное, но когда они свернули в длинный коридор, миновали стеклянные (или пластиковые, черт их разберет!) двери с тусклыми надписями «НЕТ ВХОДА», спустились по мертвому эскалатору и оказались на платформе станции, чаша переполнилась.
– Е-мое! Так тут и метро есть?!
Снайпер задержал на нем стеклянный взгляд.
– Угу. Правда, не надейтесь подъехать – кроме освещения, здесь ничего не работает.
Впрочем, и освещение работало еле-еле. Едва выхватывало из плотного мрака станцию, а в тоннелях хозяйничала тьма, как в цистерне с мазутом, да на самом дне.
Снайпер деловито прыгнул на путь и побрел в тоннель. Гризли половчее ухватил Богдана и сиганул следом. Алик с Андреем переглянулись на краю платформы.
– Бог знает что! То с Квайлом, то у нонки в плену, то в бегах… Калейдоскоп!
– Пошли, – проворчал Капитан. – Небось, еще и не то переживем.
Снайпер хитрил. Тоннель метро обладал одним странным свойством: если спуститься на этой станции, в Песках, и пройти всего один перегон, попадешь к старому автовокзалу. Если же идти в том же направлении по поверхности, сначала углубишься в Старые Пески, потом на пути встанет обширная промзона со странным названием Водопой, дальше раскинется «спальный» район Пасифик Трай, а за ним – Верховья. Автовокзал же останется далеко справа.
Со стены, из-под путаницы кабелей, Снайпер извлек фонарик, один из пяти припасенных; впереди заплясал круг света, вырывая из мрака ниточки рельсов и своды тоннеля. Идти было удобно, хотя желоб между рельсами пропал сразу по выходе со станции. Казалось, что навстречу из давящей темноты вот-вот с грохотом и лязгом покажется поезд, но тишина нарушалась лишь звуком шагов да негромкой крысиной возней.
– Снайпер, – не утерпел Алик, – а почему тебя так назвали?
Тот неохотно ответил, по своему обыкновению не оборачиваясь:
– Стреляю потому что…
– А правда, что ты ни разу в жизни не промахнулся?
Снайпер замялся; вместо него неожиданно подал голос Гризли:
– Правда. Хотя однажды он не попал в цель – ствол разорвало. Промахом это не считается.
– Понятно, – вздохнул Алик. – Врожденная способность к стрельбе. Здорово.
Метров сто прошли молча.
– А почему ты с Квайлами заодно?
Снайпер даже остановился. Направил фонарик прямо в глаза Малышу, впору надеть верные солнечные очки, Алик даже потрогал их сквозь ткань кармана, другой рукой заслонившись от луча. Сколько раз Алик их ронял, очки свои безотказные, в какие передряги ни попадал на трассах – они оставались целыми. Да и в Городе им уже немало досталось, однако ничего, выдюжили.
Спустя несколько секунд Снайпер резко убрал фонарь и зашагал дальше.
– Не с нонки же быть… – неприветливо буркнул он.
Алик не унимался:
– А правда, что Квайлы не хотят изменений в Городе и поэтому прячут от нонки Отражения?
Снайпер молниеносно обернулся и вскинул винтовку.
– Не слишком ли много ты болтаешь? Вилли еще спросит вас, кто сдал схемы Зеленой Базы нонки. Ну-ка, шагайте вперед, да без фокусов: чуть что – пулю в спину, и уж будьте уверены, не промахнусь!
Капитан укоризненно глянул на Алика и прошел вперед мимо Гризли и Снайпера. Малышу тоже ничего больше не оставалось. И они зашагали вперед по тоннелю, чувствуя спинами холодный зрачок Снайперовской винтовки.
Дрожал позади слепящий свет фонаря. Миновали два полных перегона; одна из пройденных станций утопала во тьме, вторая кое-как освещалась аварийными лампами. Приглушенное эхо брело где-то рядом – не то позади, не то чуть впереди, а может, и там и там.
– Направо! – скомандовал вдруг Снайпер посреди третьего перегона.
Вбок уходил узкий ход, завершающийся колодцем с лестницей.
– Сидеть у стены!
Сели. Гризли опустил Богдана рядом. Сам Снайпер полез вверх, погремел немного и откинул люк. Сразу стало светлее: в колодец заглянул солнечный день.
Зашуршала карманная рация. Капитан пригляделся – похоже на «Уоки-Токи». Неплохо.
Снова, как и в вертолете, громко запищал радиомаяк. Рядом он где-то, что ли?
Вскоре ответил знакомый, хотя и искаженный электроникой голос Вилли.
– Снайпер! Вы где?
– На четыреста тридцать второй, метро «Риска». Скоро будем.
– Удалось?
– Богдан жив, но без сознания, а вместо Берта в камере оказались те два типа, что пристали к тебе позавчера…
Алик чуть не задохнулся от возмущения. Они пристали! Да если бы не они да не «Жигуль» верный, сидел бы сейчас Вилли где-нибудь рядом с Бертом, если, конечно, нонки оставили бы его в живых.
– … к сожалению, мы их сначала вытащили, а потом уж рассматривали. Поверь, я был убежден, что это Берт и Хейниц! И на стук они ответили…
– Где Берт? – сухо перебил Вилли.
– Не знаю. В той камере больше никого не осталось.
– Паршиво, – протянул Вилли. – Живее сюда.
– О’кей.
– Кстати, – спросил Вилли, – что за помеха?
– Черт ее знает, – хмыкнул Снайпер, – она и раньше была, я уже слышал утром.
– Мощная, – вздохнул Вилли сокрушенно. – Где-то рядом. Находят же люди батареи… Ладно, жду. Отбой.
Снайпер выбрался из колодца, позвал остальных. Когда Гризли вытолкнул Богдана и выбрался сам, люк намертво закупорил тайный ход. Команда Квайла знала Город!
Углубились в тесные уютные дворики, заросшие вишней. Алик все молчал, зло поскрипывая зубами. «Они передали схемы нонки!» Чушь какая! Третий день всего в городе. Хотя как это докажешь? Неприятно. Оправдываться всегда неприятно. А если не виноват – вдвойне. Однако надежда не покидала – умные же люди, поймут. И Квайл, и Снайпер, и Богдан, когда очнется. Как он, кстати? Гризли его так бережно несет, словно ребенка. Младенца. Сокровище.
Скоро пришли. Невесть откуда вынырнули двое с карабинами.
– Снайпер?
Гризли криво улыбнулся; Снайпер помахал свободной рукой.
– Привет, бродяги.
Одного из дозорных Алик с Капитаном уже встречали – на Зеленой Базе.
Поднялись на третий, этаж старого, сплошь в лепных украшениях, дома. Гризли осторожно опустил Богдана на низкую кушетку и с наслаждением опустился в кресло. Снайпер прошел к окну и некоторое время внимательно изучал пустынную улицу. Вскоре вошел Вилли в сопровождении крепкого негра и двух белых-автоматчиков.
– Ну? – сказал он с нажимом.
Снайпер отошел от окна.
– Что – ну? Би нашелся там, где ты и говорил. А напротив вместо Берта с Хейницем – эти двое. Я сослепу не разглядел, бежим, говорю. Побежали… И главное – они на стук ответили!
– Очки носить надо, – жестко процедил Вилли.
– Мог бы сам пойти, – огрызнулся Снайпер. – Я и без тебя неплохо жил.
Вилли охладел.
– Ладно… – он обернулся к Андрею. – Берта видели?
Капитан покачал головой:
– Нет… успели только «Завет» прочесть, тут Снайпер и явился…
– И как вам «Завет»?
Андрей пожал плечами:
– Непонятно, но здорово.
Квайл глянул на Алика и отрывисто произнес:
– Ерунда все это, и «Завет», и Отражения. Не обращайте внимания. Нонки – просто секта, только чересчур уж воинственная.
Капитан пошел вслепую, поскольку не поверил.
– Так дай им Отражения, Горожанин, и дело с концом. Глядишь, и отстанут.
– Не отстанут, – убежденно сказал Вилли. – Да и где я возьму Отражения-то? Я ведь и сам толком не знаю, что это такое.
– Но они существуют?
Квайл замялся.
– Не знаю, не встречал. Если «Завет» – дело рук нонки, то вряд ли, а если порождение Города, тогда пожалуй. Но это вовсе не значит, что Отражения имеют какой-либо смысл.
– Почему же нонки думают, что Отражения у тебя?
– Хрен их знает! Скорее всего, они почему-то решили, что я знаю, где их искать. Я и другие Квайлы…
Вилли не договорил. Снайпер вдруг скользнул к окну, распахнул его и пальнул по-своему, без прицеливания. Внизу, на тротуаре, рухнула фигура в черном комбинезоне.
– Проклятье! – вскинулся Квайл. – Откуда они тут?
«И чем заняты часовые внизу? – подумал Капитан, и вдруг до него дошло, что часовых, скорее всего, больше нет. Сняли. И хорошо, если не насмерть.
Тихо запищал вызов квайловой рации. Странно, объемно, глубоко. Потом Алик сообразил, что звучала еще и рация Снайпера. Вызов стерео, так сказать…
– Эй, Квайл! Привет.
– Шелли? Это ты, старая сука?
Нонки хмыкнула:
– Неужто такая старая?
Отчетливо пищал давешний радиомаяк.
«Что за чушь? Такое впечатление, что он все время находится рядом…» – подумал Алик.
О том же, видимо, подумал и Вилли.
– Обыскать! – рявкнул он.
Малыша и Капитана мигом обшарил один из стражников. Ничего не обнаружив, повернулся к Квайлу и покачал головой.
Вилли подозрительно глянул на Гризли, невозмутимо сидящего в кресле. Здоровяк отрицательно качнул головой, совсем как перед ним охранник.
И тогда Снайпер метнулся к недвижимому Богдану. Долго искать не пришлось: в боковом кармане комбеза нашлась плоская металлическая коробочка с усиком-антенной и парой батареек «Trident», прихваченных прозрачным скочем.
– А ч-черт! – в сердцах выругался Вилли.
– Вот именно, – насмешливо произнесла рация, то бишь Шелли. – Конец вам, Квайл. Советую не трепыхаться.
– Дудки! – сказал Квайл и выключил рацию. – Ходу!
В тот же миг дверь слетела с петель, в квартиру шумно ворвались нонки в шлемах и неизменных черных комбинезонах. Огнестрельного оружия у них не было, только пластиковые щиты и полицейские дубинки. Вилли, негра, охрану, Алика и Андрея скрутили тут же. Снайпер успел застрелить одну из нонки, в щель между наплечником и щитом, и лег под ударами дубинок. В рукопашном он был совершенно бесполезен, ибо был Снайпером. Зато Гризли старался за четверых и продержался долго. Дубинки ловил на лету и выворачивал противницам руки; пинал ногами щиты, и нонки разлетались по комнате, словно теннисные мячи.
Утихомирили его лишь минут через пять, да и то с помощью баллончика слезогонки. Всех сразу же выволокли в подъезд, даже недвижимого Богдана и истекающего слезами и соплями Гризли. На полу остались только осколки стекла и фарфора, да плоская коробочка с усиком и батарейками «Trident».
Глава 5
Штаб-квартира нонки была совсем не та, что пару часов назад. Верх здания отсутствовал, нельзя сказать чтобы напрочь, но осталась всего часть дальней стены, почерневшей от копоти. Пожар нонки быстро потушили. Не было и шпиля с бело-зеленым флагом. Площадь перед центральным входам напоминала горный заповедник – сплошные глыбы да обломки, разбросанные хаотично и беспорядочно. И причиной этому – всего-то две ракеты. М-да.
Всех вытолкали из грузовика у бокового, наименее пострадавшего подъезда. Снайпер не устоял и упал, перевалившись через борт, в кровь разбив лицо. Гризли заботливо поднял его на ноги. Здоровяк тоже не блистал – красное после слезогонки лицо, воспаленные глаза, разбитые губы.
Нонки-охранницы сноровисто построили всех пленников: дюжину парней из команды Квайла, самого Вилли, Снайпера, Гризли да Алика с Капитаном – семнадцать человек. И у всех, кроме экс-гонщиков, почему-то – Гризли, и еще лежавшего в стороне Богдана, были связаны за спиной руки.
Встретили их нонки в коричневом комбинезоне и несколько пар близнецов в таких же, но с синими рукавами и штанинами, среди них и знакомые белокурые двойняшки.
– Добро пожаловать, Вилли! Ты – последний из Квайлов, кто разгуливал на свободе.
Вилли вздрогнул:
– Врешь, Шелли…
– Род Квайл приветствует тебя из своей камеры.
Вилли сразу сник. Нонки-предводительница вдруг обратилась к Капитану:
– Отлично, ребята, поработали на славу. Спасибо.
У Алика отвисла челюсть – она давала понять Квайлу, что они, Малыш и Капитан, заодно с нонки. Какое коварство! Алик задохнулся от гнева, готовый кинуться на бестию в коричневом.
– Вилли, она лжет. Мы ни о чем не знали, – сказал Капитан уныло, ни на что особенно не надеясь.
Алик все же ударил, хлестко, изо всех сил. Но его встретила пустота и молниеносный тычок в затылок. А потом – твердые булыжники, что секунду назад были под ногами.
Шелли на миг замерла в стойке, потом медленно опустила руки. Алика подобрали охранницы и унесли в здание.
Квайл, угрюмо наблюдавший за всем этим, тихо произнес, скривив разбитые губы:
– Брось, Шелли, они же желторотые. Скажи лучше, чем Богдана накачали. Морфием?
– Не важно, – ничуть не смутилась нонки, – скоро и он к вам присоединится. А тебе советую вспомнить все об Отражениях.
Она повернулась, бросив через плечо: «Обыскать всех и к допросу!» и вместе со свитой исчезла в подъезде. Пленников обшаривали и по одному уводили туда же.
* * *
Очнулся Алик на теплом линолеуме. Под головой лежало что-то мягкое, оказалось – остатки Капитанской футболки.
– Жив? – заботливо спросил Капитан.
Алик вздрогнул – теперь напарник был одет в черный комбинезон нонки. Ничего другого не нашлось, что ли?
Под пятиугольным потолком бессмысленно белели лампы дневного света.
– Очнулся, – сказал Капитан обернувшись.
Алик приподнялся. В комнате, кроме Капитана, находились Квайл, Снайпер, Гризли и Богдан. Ближе к дальнему углу пятиугольной комнаты стоял стол, рядом – высокий вертящийся табурет. На столе, хищно изогнув шею, застыла металлическая лампа. Обыкновенная настольная лампа, каких в мире миллионы.
Дверь располагалась точно посредине одной из стен; Алик лежал неподалеку. На стене выделялся мастерский рисунок, непонятно чем выполненный, во всяком случае, не красками. Глаза. Огромные, гипнотические. Бездонные. Хотелось утонуть в них, глядеть, не отрываясь.
Между глазами – двери. Запертые.
Капитан стоял рядом с Аликом на коленях.
– Ты как, Малыш?
Алик прислушался к себе.
– Нормально.
На самом деле голова сильно болела, особенно разбитый лоб. Но стоит ли расстраивать Капитана?
– Нормально, Кэп. Встаю.
Он и правда встал.
Почему комната пятиугольная?
Гризли привалился к стене недалеко от правого глаза. Квайл взгромоздился на стол, игнорируя табурет-вертушку. Богдан, неловко выпростав раненую ногу, лежал в центре, на бледном его лице блуждала потусторонняя улыбка. Снайпер, невнятно что-то бормоча, кружил по периметру комнаты, словно взбесившийся сателлит, то ускоряя шаг, то замедляясь.
– Где мы? – поинтересовался Алик.
– Все там же, – зло буркнул Вилли.
Капитан ободряюще похлопал Алика по плечу:
– У нонки, Малыш. Скоро будет допрос.
Ободрил, нечего сказать!
Мимо сомнамбулой прошаркал Снайпер, и Алик наконец понял, что именно тот бормочет.
– Отвертку… Отвертку…
Малыш потряс гудящей головой, ничего не соображая. Что происходит? Как долго он провалялся без сознания? Все задерганные, злые, нервные…
– Зачем отвертку? – безнадежно спросил он Снайпера.
– Зачем? – остановился тот резко, будто якорь бросил. Взглянул на Малыша – бессмысленно, отсутствующе. Алик попятился. И вдруг Снайпер, схватив его за руку, увлек за собой к одной из стен, прилегающих к дальнему углу.
Посреди стены, разделяя ее надвое, тянулась резиновая полоса, тоже разделенная по вертикали пополам тоненькой черточкой. Более всего это напоминало закрытые двери поезда метро или электрички. Такие же «двери» виднелись и на другой прилегающей к дальнему углу стене.
– Что это, по-твоему? – Снайпер указал пальцем на резину.
Алик еще раз добросовестно изучил стык. Голова раскалывалась.
– Раздвижная дверь?
– Именно! – воздел руки Снайпер.
«Неужели откроет с помощью одной лишь отвертки?» – усомнился Алик. Пригнано на совесть, плотно, планария не просочится.
– На, держи! Пойдет? – протянул Снайперу десантный нож-стропорез, память о службе.
Алик не знал, что был единственным, кого нонки не обыскивали, потому что унесли чуть раньше, чем остальных. А люди Квайла, когда искали маяк-предатель, нож почему-то не отобрали.
Снайпер схватил тяжелую ладную рукоятку. Толкнул язычок. Лезвие, сухо щелкнув, вырвалось на свободу.
– Хо! – Снайпер преисполнился восторга.
Сначала Алик решил, что он ковыряет стену. Однако, присмотревшись, сообразил: Снайпер пытается поддеть небольшую прямоугольную крышку, почти неразличимую на гладкой серой поверхности.
Щелчок! Крохотная, с почтовый конверт, крышка-дверца откинулась на миниатюрных петлях. Внутри контакты, провода, клеммы, рисунок с черепом и молниями…
– Осторожнее, Снайпер!
Это голос Вилли.
Ослепительная синяя искра, треск. Крик Снайпера, отброшенного в сторону. Гаснет верхний свет, зато вспыхивает лампа на столе. Светит она прямо в глаза, нарисованные на противоположной стене. Нож намертво приварился в нише, закоротив два контакта.
Легкий шум сервомоторов – двери разъехались в стороны. Сработало-таки, молодец Снайпер!
– Бог ты мой! – просипел Гризли, подавшись вперед всем телом.
Это вовсе не двери! Это нечто вроде жалюзи, закрывающих два огромных, во всю стену зеркала! Теперь дальний угол образовывали две гигантских серебристых плоскости.
Вилли вытянул палец и беспомощно прошептал:
– Отражения…
Алик обернулся – Капитан стоял между Глаз, скрестив руки на груди. Малыш бросился к нему, потряс:
– Кэп, это Отражения! «Завет» не врал!
Андрей поморщился. Малыш всегда очень спешил: со словами, с выводами, с оценками…
Отпустив Капитана, Алик вновь бросил взгляд на зеркала. Слепила яркая лампа. Где там верные очки?
Два зеркальных овала прикрыли уставшие глаза Алика. Комната погрузилась в полумрак, лишь тремя восклицательными знаками светили три огня – лампа и два ее отражения. Несколько шагов вперед, и огней стало много, целая вереница, уходящая в бесконечность, вглубь каждого из зеркал.
Вилли Квайл ошарашенно уставился на Алика, скрывшего глаза под зеркальными «сейковскими» очками.
– Отражения… – тупо повторил он, на этот раз указав пальцем на Алика. Очки немного искажали, и в них отражалась не слепящая точка, а вытянутый ромб.
Алик захлебнулся неясным восторгом. Происходило что-то захватывающее. Отражения!
Он опустился на табурет.
Свет лампы ударил в стекла очков, отразился; упал на зеркала, еще раз отразился; застыл светлыми зайчиками на дальней стене, рядом с Глазами.
И тут Капитан все понял. Схема в конце «Завета»! Пятиугольник – это комната. «W» – лучи света. От лампы к стеклам очков, от стекол – к зеркальным стенам. А две линии, делящие пятиугольник на части, – это продолжение, отраженные от больших зеркал лучи. Свет отразился четырежды, от двух стекол и от двух зеркал, как и гласил «Завет». Предначертание выполнено.
В углу стонал Снайпер, его здорово дернуло током.
Свершилось! Свершилось ли?
Движимый неясной догадкой, Капитан обернулся – Глаза невозмутимо таращились на происходящее, чернота клубилась в зрачках.
Загремел ключ в замке – открывалась настоящая дверь.
И тогда Капитан прыгнул, боясь, что может не успеть. Толкнул Малыша в спину, обернулся.
Медленно, как во сне, Алик подался вперед, к лампе, изменив угол отражения. Зайчики на стене ожили, поползли к нарисованным Глазам. Ну! Ну же, Малыш!
Дверь открылась, на пороге возникла Шелли и свора нонки-охранниц. Но поздно: светлые пятна зайчиков совместились с темными провалами зрачков.
Почему-то Капитан был уверен, что сделать это должны были они, а не нонки.
СВЕРШИЛОСЬ!
Глаза подернулись туманом и мигнули. Стало очень светло.
Нонки, побросав автоматы, прямо у порога опустились на колени.
СВЕРШИЛОСЬ!
Город, невообразимо огромный блин на теле Земли, вздрогнул, пошел могучей волной и скомкался. Встал дыбом асфальт, не ломаясь, гнулись свечи высотных зданий – и тоже не ломались, словно мир состоял из пластилина. Город вздрогнул еще раз и свернулся в морщинистый клубок, словно исполинский еж.
Потом воцарилась тьма: ком Города отделился от планеты под названием Земля и нырнул в щель-складку в том, что люди именуют трехмерным пространством.
Замер. И стал стремительно распухать посреди громадного Нигде.
А потом вывалился назад через другую щель. Не было больше Города-призрака, бродяги планетного.
Рассекая межзвездную пыль, неслась в бескрайнем космосе Планета-призрак, бродяга Вселенной, ловушка для звездолетов. То-Что-Стало-После-Города начало свой путь. Что станет после? Система-призрак? Звезда-призрак? Галактика-призрак?
Подождите. Планета только начала путь на очередной ступени. Вместе с Квайлами, нонки, Аликом, Капитаном и всеми, кто населял канувший в прошлое Город, вместе с «Заветом», выросшим на одну главу, в ожидании нового Свершения и новых Отражений. Кто знает, как они будут выглядеть? Никто.
Пока – никто.
Эпилог
Пришло время, и как-то на ночную сторону Планеты опустился очередной заплутавший звездолет. Небольшая трехместная посудина, сбившаяся с курса, лидер престижной межзвездной регаты.
Он сел на пустынной площади. В сверкающей полированной обшивке четко отражались огни уличных фонарей.
Хирурги
0.
Что может быть обиднее? Судите сами: 31 декабря, время – 23.45, вас ждут у новогоднего стола, правда, на другом конце города, куда на тачке пилить не менее получаса, а все машины, редкие, как оазисы в Сахаре (не психи же они – праздник!), проскакивают мимо, обдав морозным ветром и выхлопом.
На город валились рыхлые хлопья белого до умопомрачения снега. Окна унылых девятиэтажек освещались бликами елочной иллюминации или просто тривиальными лампочками малопочитаемого ныне Ильича. Отовсюду доносились обрывки музыки, смех и, казалось, даже звон бокалов.
Мимо на бешеной скорости промчался приземистый «жигуленок». Отчаянно махавшую рукой Ольшу водитель проигнорировал. Можно было обругать его, но смысл?
Ольша зло подышала на ладонь, замерзшую, несмотря на двойную варежку, Риткин подарок. Все, пропал праздник…
В тот же миг с проспекта, разгоняя мутную полутьму новогодней ночи, вывернула еще одна машина. Ольша без особой надежды воздела руку.
Гляди-ка, притормозил!
Ольша рванулась к машине. Странная тачка, вместо фар – сплошная светящаяся полоса над бампером. Иномарка, наверное. Ольша пригляделась.
Точно, иномарка. Отдаленно смахивает на сорок первый «москвич», но не более, чем этот же «москвич» на пристойный автомобиль.
Дверь уползла вверх, на крышу, но Ольше уже некогда было удивляться. Мало ли чего напридумают проклятые буржуи!
– Шеф, на Намыв, полста, если за полчаса докатишь!
За рулем сидел невыразительный парень в зеркальных очках. Это зимой-то!
«Сейчас он заявит, что ему в Соляные!» – решила Ольша. Но парень качнул головой: «Залезай, мол!» Ольша, взглянув на часики (23.45), уселась рядом. Шофер тронул что-то справа от руля, и дверь тихо встала на место. Приборов и циферблатов в машине было больше, чем привык бывший советский человек.
Автомобиль мягко скользнул вперед.
– Пристегнись, – негромко попросил парень.
Ольша насмешливо уставилась на него. Зеркальные очки раздражали.
– Что, автоинспекции боишься? Они уже пьяные давно…
– Пристегнись, – не меняя тона, повторил парень.
Ольша решила не спорить – еще упрется и высадит. Ремень безопасности сухо щелкнул, сам собой выбрал слабину, принайтовав ее к креслу, удобному, как и все заграничное.
А парень вдруг развернулся и, утопив акселератор, погнал машину совсем в другую сторону.
– Э! Нам не туда! – сказала Ольша. Стало страшно. «Вляпалась!» – решила она.
Парень, не глядя на нее, ответил:
– Помалкивай.
Ольшу вдавило в кресло. Машина почему-то задрала капот, потом завалилась набок, скользнула меж троллейбусных проводов и взмыла, словно самолет. Земные огни провалились вниз.
Ольша вцепилась в дверную ручку. Мысли расползлись и попрятались. Так ведь не бывает!
Плавно развернувшись, парень повел машину (или что там?) прямо на Намыв, над рекой. Ольша затравленно глянула назад – за стеклом плясало неистовое малиновое пламя. И было очень тихо, ни гудения, ни рокота, словно двигатель вообще не работал.
«Ракета? – подумала она, чувствуя себя полной идиоткой. – Бред ведь собачий!!»
Справа и внизу угадывались очертания порта. Город сверху напоминал рой разноцветных светляков. Плясавшие за стеклами снежинки придавали ощущение сказки.
На Намыв (точнее – над Намыв) они ворвались спустя семь минут.
– Какой дом? – спросил парень вполне буднично, что-то переключая на панели управления.
Неким непостижимым образом Ольше удалось объяснить. Парень кивнул, взявшись за руль обеими руками – до сих пор он руля вообще минуты две не трогал.
– Седьмой этаж, – добавила Ольша неизвестно зачем. Наверное, вспомнила старый новогодний фильм.
– Подать к балкону? – ехидно осведомился шофер (или пилот?).
Пришлось указать и балкон. Чудо-машина зависла вровень с перилами. Снова сама собой отворилась дверца.
Ольша медлила.
– Слушай, – сказала она, – ты, часом, не Новый Год?
В голове имела место совершеннейшая каша.
– Нет, – ответил парень серьезно. – Вытряхивайся. Денег не надо.
Кое-как Ольша перебралась на балкон, уже там сообразив, что забыла отстегнуться. Но удивляться не осталось сил. Тряхнув головой, в последний раз заглянула в машину.
– Я тебя еще увижу? – спросила зачем-то.
Парень долго, секунд пять, глядел на нее, потом вдруг снял очки.
– Возможно.
Лицо его Ольша запомнила накрепко.
Дверь плавно встала на место, чудо-машина, слегка накренившись, отвалила от балкона и рванулась ввысь, задирая капот к звездам. Казалось, она так и уйдет, затеряется среди мерцающих небесных огней и пропадет из вида. Колеса у нее были почему-то горизонтально, под днищем.
«Бек ту зе фьюче…» – пробормотала Ольша. Приди после такого в себя!
Сверху сыпал и сыпал пушистый новогодний снег. На балконе было холодно и неуютно; Ольша легонько постучала в заиндевевшее стекло. Дверь отворилась.
Компания за столом дружно отвесила челюсти.
– Ольша? – не своим голосом спросил Юра-Панкрат. – Ты откуда?
– С неба, – вздохнула Ольша и вошла одновременно с первым ударом курантов. – Это ничего, что я не в дверь?
Невзирая на общее замешательство, шампанское все же откупорили, и Ольша, как была, в пальто и варежках, опустошила бокал.
– С Новым Годом!
1.
Июнь поливал морское побережье плотным изнуряющим зноем. Песок накалился до того, что обжигал босые ноги. Нескончаемый коблевский пляж кишел загорелыми телами, надувной резиной, цветастой материей над ажурными металлическими грибками. Все, кто еще не одурел от солнца, плавились у прибоя или мокли в горько-соленом месиве среди посиневших от долгого купания детишек и сизых от рождения медуз. Большинство пряталось в тень. Над морем плясали призраки: до того прогрелся воздух.
Ольша томно потянулась и ойкнула, ненароком коснувшись песка. Глеб с Юрой-Панкратом как по команде подняли головы.
– Граждане! – сказала Ольша. – Я кипю, шипю и пузырюсь.
Фраза была ритуальной. Перед купанием ее обязательно кто-нибудь произносил.
Море не принесло желанного облегчения. Возникла весьма здравая идея сходить за пивом. Тут же и выступили.
За первой шеренгой пансионатов, старых, еще старорежимных, тянулась асфальтовая лента дороги, рассекая надвое узкую полоску сосновой посадки. По дороге сновали курортники и редкие автомобили. Навстречу попалось несколько счастливых компаний, бережно несущих полные бутыля (канистры, фляги, графины…) Значит, пиво наличествовало. У первой же компании выяснили, где именно, – у «Ракеты». В принципе, баночное пиво постоянно водилось в любой кафешке, но большинство отдыхающих предпочитало бочковое, потому как изрядно дешевле.
На Ольшу и Ритку все пялились – мужики голодно, женщины – с завистью. Девчонки давно привыкли. Нельзя сказать, что Глеб с Юриком особо радовались этому, однако вид оба сохраняли гордый и снисходительный. Кому не станет приятно, когда рядом шагает симпатичная девчонка с лицом и фигурой голливудской кинозвезды, загорелая до бронзы, а ты еще вдобавок точно знаешь, что она не полная дура, как большинство красавиц, но и не дремучая интеллектуалка, скучная и занудливая? Пока ребята, пристроившись в очередь, ожидали живительной пенной влаги, Ольша с Риткой сунулись в кафе-стекляшку здесь же, у «Ракеты». Посетителей было немного, всего с десяток. Последнее время подобных стекляшек развелось по всему побережью без счета, не то что пять лет назад. Несмотря на внушительное количество курортников, очереди у стоек кафе и баров как-то сами собой рассосались. Да и цены многих устрашали: мороженное – пятерка, стакан «массандры» – двадцатник, а банка паршивого баварского пива – сорок гривен!
Ольша скользнула глазами по уставленным разноцветными и разнокалиберными бутылочками полкам. Кола, оранж, лайм, «Траминер», «Гратиешты», красная «Варна», мускат «Ливадия», «Южное игристое»… еще сухенькое что-то, кажется феодосийский «Сильванер». Четыре сорта пива плюс николаевское бутылочное. Ритка рылась в сумочке-ксивнике, носимой на поясе.
И тут что-то заставило Ольшу обернуться, странный зуд между лопатками, словно в спину ей уперся тяжелый внимательный взгляд. Открытая дверь сияла в полутьме стекляшки ослепительным восклицательным знаком. Подкатила серо-зеленая иномарка, поблескивая и искрясь в лучах солнца. Мутные тонированные стекла не позволяли разглядеть сидящих в салоне.
Закругленная дверца машины знакомо уползла вверх, на крышу. У Ольши захватило дух. Дальнейшее происходило словно в замедленном кино.
Вышли двое – одинаково рослые, загорелые, в сланцах-вьетнамках, истертых шортах, легкомысленных майках с трафаретными ухмыляющимися рожами, озорных панамках-колокольчиках вызывающе красного цвета и одинаковых зеркальных очках.
Ритка, застывшая у стойки, машинально посторонилась. Бармен угодливо заулыбался:
– Привет, ребята! Как обычно?
– Ага… – отозвался один из парней, поправив очки, и осекся. – О! Мускат! Ящик!
Бармен свистнул подручным; ящик вина и две упаковки пива тут же вынесли и погрузили в машину.
– Ну, и здесь по бутылочке… – вздохнул второй.
Две запотевших «Дак Гессер» вкрадчиво возникли на стойке.
– Три шестьсот, – объявил бармен.
На стойку шлепнулись восемь кредиток по пятьсот гривен с лихим гетьманом Петром Сагайдачным. Бармен сгреб все и рассыпался в благодарностях. О сдаче речь, видимо, не шла.
Второй парень стянул очки, и Ольша убедилась, что именно он подвозил ее к Глебу в новогоднюю ночь.
– Привет, – сказала Ольша, улыбнувшись, и шагнула вперед. – Ты меня помнишь?
Парень прищурился и посмотрел в ее сторону.
– Ну, привет…
На стойку легла еще одна кредитка.
– Хью, выдай им чего попросят…
Одинаковым движением парни вернули пустые бутылки на стойку, переглянулись и вышли из кафе. Дверцы машины плавно встали на место, и серо-зеленое искрящееся чудо унеслось в сторону молдавских баз.
Ольша потерянно глядела вслед. Зато Ритка не растерялась.
– Два муската и по мороженому!
Бармен мигом соорудил в белых пластиковых вазочках две маленьких зимы с сиропом и шоколадом, а бутылки с вином заботливо упаковал в плетеную корзинку с затейливой ручкой. Сдачу требовать не решилась даже Ритка.
Девушки заняли дальний столик. Ольша не могла придти в себя.
– Кто это, Оль? – любопытство Ритки нетрудно было понять. Но вот попробуй ответь на этот простой вопрос!
Ольша вздохнула:
– Еще не знаю. Помнишь Новый Год? Когда я с балкона заявилась?
Ритка кивнула. Ольшиной истории с летающей машиной никто, конечно же, не поверил. А придумать она ничего не смогла. Да и не пыталась.
Ольша сонно ковырялась в мороженом. Узнал ее тот парень? Или просто кинул кредитку, чтоб отвязаться?
Этот вопрос мучил ее два последующих дня.
Чудо-машину она снова увидела ранним утром. На «Черноморце», у телефонов межгорода. Большинство курортников еще спало, несколько жаворонков торопливо похмелялись в буфете. Жестяные ведра громкоговорителей уныло разразились новостями.
Ольшин знакомый стоял, привалившись плечом к окрашенной в бодро-зеленый цвет будке; его приятель звонил, нервно постукивая свободной монеткой по стеклу.
Сердце почему-то заколотилось сильнее, Ольша удивилась и рассердилась одновременно. Вскинула голову, подошла поближе.
– Привет!
Парень склонил голову. Выражение его глаз осталось невыясненным: очки он, видимо, снимал лишь в исключительных случаях.
– Ты помнишь новогоднюю ночь? Машину, поданную к балкону?
Две зеркальных капли продолжали отражать Ольшу.
– Ну?
– Я верила, что мы еще встретимся.
Парень пожал плечами без следов выражения на лице. Это было до жути странно – лицо вообще без выражения!
– Это та самая машина? – спросила Ольша, чтобы не молчать.
Парень ответить не успел; его дружок повесил трубку и обернулся, оценивающе разглядывая Ольшу. Впрочем, смотрел он вполне дружелюбно, без цинизма.
Ольша смутилась; смутилась до того, что уронила книгу, которую читала с утра. Ветер зашелестел страницами, мягкой лапой вытащил закладку – мгновенную фотографию. С неделю назад пристал к Ольше какой-то заезжий монстр-воротила. В ресторан водил, сфотографироваться вместе заставил. Насилу отвязалась. А потом вместо закладки фотка эта под руку подвернулась.
Ольша присела одновременно с парнем. Тот подобрал книгу, мельком взглянул на фотку…
И замер.
– Ты его знаешь?
Ольша растерялась.
– Немного…
– Где живет?
– В «Лазурном»…
– Поехали!
Ольшу бережно взяли за локоть.
В салоне было прохладно, пахло перегретой пластмассой и ландышами. Днем панель управления выглядела не менее загадочно, чем в ту памятную ночь.
– Как тебя зовут?
– Ольша…
Бесшумно развернувшись, машина устремилась к воротам по узкой аллее.
Ольша набралась храбрости:
– А вас как?
Знакомый парень с готовностью ответил:
– Я – Сеня. Сеня Бисмарк. А это – Енот.
– Енот? – не поняла Ольша.
Сеня рассмеялся.
– Это прозвище. Вообще его Олегом кличут.
За окном шелестел горячий ветер, мелькали сосны и курортники.
Ворота в «Лазурный» охранялись заржавленным амбарным замком. Сеня притормозил и выскользнул наружу. Ольше помог выйти Енот. Дверцы, слабо клацнув, опустились и закупорили машину.
– Пошли!
Енот тащил Ольшу за руку, Сеня нетерпеливо семенил рядом.
– Какой корпус?
Ольша все больше терялась.
– Вон тот…
– Как этот тип себя назвал?
– Боря… Борис Завгородний…
Войдя в корпус, Сеня с Енотом вмиг утратили суетливость: ни дать ни взять – два лентяя забрели в гости к знакомой девушке. Даже настырная сухопарая кастелянша лишь едва повела носом в их сторону.
Завгороднего в номере не было. На стук никто не ответил, зато за спинами возникли двое гориллоподобных шестерок Завгороднего – Ольша часто их замечала, когда ее обхаживал этот деляга.
– Кого ищем?
В голосах сквозила ленивая надменность. Сеня и Енот явно уступали гориллам в силе.
Дальнейшее произошло очень быстро. Енот по-медвежьи переступил с ноги на ногу: «Топ-топ!» Движение было совершенно не боевым, Ольша даже назвала бы его уютным. Однако один из громил с размаху въехал в стену и затих, рухнув на линолеум. Второй принял красивую стойку.
«Х-хех!»
Нога, словно пушечное ядро, летела Еноту прямо в грудь. «Топ-топ!» – Енот снова потоптался на месте. Он не бил и не отбивал удар!! Тем не менее второй оппонент-каратека головой вперед улетел вдоль по коридору, причем ноги его болтались существенно выше головы. Он тоже так и не поднялся.
Сеня за это время открыл номер Завгороднего – именно открыл, а не взломал. Ольша застыла на пороге, Сеня с Енотом быстро и профессионально обшарили обе комнаты, ванную. Если они чего и искали, в этот раз не нашли.
Дверь Сеня за собой запер. Чем – Ольша не рассмотрела. Она ощущала себя втянутой в какую-то чудовищную игру.
Немного отошла она только в машине. За руль сел Енот. Ее привезли в уютный маленький коттедж на самой границе молдавских баз. На веранде спал еще один парень – если не близнец Сени с Енотом, то, по крайней мере, двоюродный брат.
– Это Паха Толстый. С ним лучше не заговаривать, ясно?
Парень был совсем не толстый. Наоборот, поджарый и подтянутый, как Енот или Сеня.
В комнате хозяйничала благодатная прохлада. Виной этому служил небольшой импортный кондиционер.
– Пить будешь? – спросил Енот вполне буднично, кивая одновременно на просторное заманчивое кресло.
– Буду! – храбро ответила Ольша и ухнула в податливую бараканную глубину. Кресло и она, похоже, создавались специально друг для друга. Ребят этих она бояться перестала. Если что – все равно ведь достанут. Из-под земли. Да и вообще – интерес к ней возник, только когда выяснилось, что она знакома с Завгородним, чисто деловой интерес. А пить согласилась, памятуя о ящике муската, вчера они приговорили обе бутылки с Глебом, Юриком и Риткой и нашли сей напиток весьма замечательным.
Впрочем, Енот извлек на свет божий бутылку «Еким Кара». Рубиновая жидкость темнела в старомодной пыльной посудине.
– Солнечная долина, урожай пятьдесят седьмого года. Цени!
На дне бутылки скопился слой похожего на рыжий лишайник осадка. «Ну их, эти проблемы!» – зло подумала Ольша и взяла протянутый бокал.
2.
Следующий фокус компания Сени Бисмарка выкинула наутро. Ольшу никто пальцем не тронул, хотя сначала она полагала, что ее пытаются напоить, ибо за «Черным доктором» последовали не менее пыльные и выдержанные бутылки южнобережного «Токая» и «Кагора», а потом – казахского фиолетового муската какого-то особого элитного разлива.
Ольша проснулась в том самом чудном кресле (оно незаметно трансформировалось в диван), укрытая пушистым клетчатым пледом. В углу на голом матрасе посапывал Енот.
На улице буянило июньское солнце; с каждым часом укорачивались и без того куцые тени. Сеня в позе лотоса сидел на капоте машины.
– Доброе утро, мистер йог! Вам не горячо на железе-то?
Сеня не шевелился, уставившись в пустоту. На веранде бессовестно дрых Паха Толстый. Кажется, он так и не просыпался со вчерашнего дня. В винопитии он тоже не участвовал, а когда Ольша спросила – почему, Сеня с Енотом рассмеялись и сказали: «Ему не нужно…»
Когда, наконец, все проснулись, ни о чем, кроме завтрака, поговорить не удавалось. Сеня заикнулся о корейском ресторанчике на «Дельфине», за что и был посажен на место шофера.
Ольша устроилась рядом. Странно: раньше она не замечала, что не только буквы, но и цифры на шкалах приборов были чужими. Даже не римскими. Ольша никогда прежде не встречала таких знаков. Спидометр, например, делился на шесть секторов, каждый сектор – на шесть делений. Что означали угловатые символы у каждого сектора, оставалось только догадываться. Километры? Мили? Лиги?
– Сеня, просвети меня, темную. Это чья машина? Штатовская? Или японческая?
– Гианская, – ответил Сеня совершенно серьезно. – Называется «Аз-Б’ат». «Северный ветер» по-вашему.
– Гианская? – Ольша наморщила лоб. – Это в Африке, небось?
– В созвездии Змееносца.
– Шутить изволите?
Сеня пожал плечами:
– Отнюдь…
Завизжали тормоза. На дороге, вытянув руку вперед, стоял один из громил Завгороднего. Ольша, притянутая ремнями к креслу, слабо ойкнула.
Автомобиль врос в асфальт у самого колена громилы, бампер едва не касался вареной штанины.
– Толстый, разберись, – поморщился Сеня.
Паха неторопливо вылез из машины и достал винчестер. Знаете, такая пушка, ствол калибром со средний огурец, а затвор там, где цевье. Ольша такие только по видикам знала. Где Паха прятал эдакую махину, осталось загадкой. Не под футболкой же?
Громила, увидев винчестер, смутился. Курортники, которых угораздило именно в этот момент проходить мимо, торопливо рассасывались кто куда.
На лице Пахи красноречиво цвел единственный вопрос: «Ну?»
Сзади подъехали две «Самары», из них полезли угрюмые плечистые субъекты. Шестеро. Еще трое показались из ворот ближайшей базы. Для вящей солидности им очень не хватало бейсбольных бит.
Ольше стало весьма неуютно.
– Гм! – сказал Сеня несколько озадаченно. – Болваны.
И выбрался наружу. Енот – тоже. В руке его зачернел большой пистолет а-ля «Кольт-Магнум».
«Боже мой! – похолодела Ольша. – Куда же я, дура, влезла?»
Вид оружия оппонентов слегка охладил, однако вряд ли испугал.
– Где Завгородний? – жестко спросил Сеня, видимо, не желая упускать инициативу.
Громилы переглянулись.
– Спрячь пушку, – предложил один. – Потолкуем.
– Толкуй, – согласился Сеня, но пушку не спрятал.
Их взяли в кольцо. Счет десять-три внушал Ольше серьезные опасения насчет исхода конфликта. Очень хотелось стать прозрачной. Впрочем, оставалось только крепче вжиматься в кресло.
– Кто вы такие? Кому служите?
– Не твое собачье дело, – чуть ли не беспечно ответил Сеня.
– Хамишь, – констатировал громила-предводитель. – Накажем.
Сеня неожиданно легко согласился:
– Валяй, наказывай.
И шепнул негромко Еноту:
– Гэр орми?
– Туу, – был ответ.
В ту же секунду трое из оцепления сноровисто извлекли оружие, но сделать ничего не успели: сверкнуло ярче солнца – и все трое рассыпались черным бархатистым пеплом, а пистолеты багровыми раскаленными комками медленно вязли в асфальте, окутываясь едким дымом.
Уцелевшие громилы ошалело переглядывались. Их осталось семеро. Ольша испуганно хлопала глазами. Она могла поклясться: ни Сеня, ни Паха, ни Енот не применяли своего оружия. Сияние обрушилось на громил сверху, из выцветшей голубизны неба.
– Ну их к дьяволу, – снова по-русски сказал Енот. – Поехали.
Сеня тут же спрятал свой пистолет и сел за руль. Енот полез на заднее сидение.
– Э-э! – запротестовал громила-предводитель. – Постойте!
Паха Толстый хладнокровно поднял винчестер.
«Ду-дут!»
Громилу швырнуло на пыльный асфальт. Вместо головы у него стало сплошное кровавое месиво. Ольша схватилась за щеки, чувствуя, как к горлу подступает противный ком.
С хрустом передернув затвор, Паха сел в машину и захлопнул дверцу резким, сверху вниз, движением. Винчестера у него в руках уже не было – спрятал. Куда – непонятно.
Верзилы застыли, кто где стоял, словно дожидались звона прыгающей по асфальту гильзы – логического завершения эпизода, которого действительно не хватало.
В этот день коблевский асфальт впитал в себя много: кровь, пепел и три куска железа, бывшие некогда пистолетами. Впрочем, пепел быстро развеялся на ветру.
3.
Завтрак в ресторанчике совершенно не отложился у Ольши в памяти. Сеня и Енот жевали куксу как ни в чем не бывало. Паха почему-то остался в машине – его товарищи сказали, что «ему не обязательно».
Насытившись, заказали вина и долго сидели в полутьме зала. Сеня с Енотом явно не торопились, потягивая коллекционный херес, и тихо беседовали, кажется, не по-русски. Ольша помалкивала. А что оставалось? Спутники ее церемониться не привыкли, если судить по последним часам…
Негромко наигрывала музыка, сначала старенький «Спейс», потом Крис Ри. Ближе к обеду налегли на что-то модно-танцевальное, Ольша поморщилась: не любила она слюнявые песенки прилизанных мальчиков-шоуменов. И чего народ с них так млеет?
Она даже не заметила что произошло: Енот вдруг вскочил и произнес отрывистую фразу, словно коротко ругнулся. Сеня оказался на ногах лишь секундой позже. Оба они мельком глянули в окно; Сеня подхватил Ольшу под локоть и потащил к выходу. Енот на ходу сунул официанту веер кредиток и поспешил вослед.
У машины стояло четверо парней, один заглядывал в полуоткрытое окно и что-то втолковывал Пахе. Паха, соответственно, молчал, видимо уже довольно давно. Парни злились.
– Эй, ребята, – с неподдельной ленцой протянул Енот. – Чего к немому пристали?
Сеня успокаивающе поглаживал Ольшину ладонь, но хотелось сжаться или исчезнуть, потому что, скорее всего, сейчас снова все начнут хвататься за пистолеты и палить друг в друга.
– Клевая у вас тачка, – с нехорошей улыбочкой протянул один из парней, худощавый и длинноносый, как тапир. – Наверное, жалко будет, если кто-нить стекло раскокает. А?
– А кому мешает наше стекло? – Енот являл собой само благодушие, разве что не зевал в лицо длинноносому.
Длинноносый оскалился:
– Пойдем-ка потолкуем, умник…
– Пойдем! – даже обрадовался Енот. – Куда?
– Да вон, в тир хотя бы…
Невдалеке стоял крашенный в зеленое автобус, переделанный в пневматический тир еще при совке. Енот немедленно зашагал к полуоткрытой двери.
– И ты иди, чего уж там… – предложил длинноносый Сене. – Вместе с телкой своей…
«Гад!» – подумала Ольша и вдруг поймала себя на мысли, что злорадствует. Ибо не без оснований полагала, что ее новые знакомые сейчас разнесут автобус в клочья – и это еще в лучшем случае.
Сеня невозмутимо двинулся к тиру, по-прежнему придерживая ее за руку.
– Не бойся, – шепнул он. – Ничего они нам не сделают. Это лохи какие-то…
В тире покуривали еще двое типов, таких же неприятных, как и те, что приставали к Пахе.
– Постреляем? – предложил длинноносый, переламывая винтовку. – Кто лучше стреляет, того и тачка. Идет?
Енот молчал, выжидая чего-то. Длинноносый тем временем зарядил все пять ружей и выложил их в ряд на стойку.
– Ну так что? – повторил он. – Постреляем?
Вскинув ближайшую к себе винтовку, он выстрелил. Сухо клацнула пулька, и первая мишень – душманистого вида всадник на верблюде – закачалась, перевернутая. Второй выстрел – и из пузатой бочки с надписью «Пиво» вылез рогатый черт, сжимая трезубец.
Стрелял длинноносый неплохо: пять выстрелов, пять попаданий. При том, что он почти не целился.
– Твоя очередь, – пододвинул он жестяную коробочку из-под ваксы, наполненную пульками. – Стреляй!
– Из этих пукалок, что ли? Ну уж нет! – ответил Енот и добавил: – Паха!
Длинноносого снесло в сторону – в тир вошел Толстый и мрачно достал винчестер, со скрежетом передернув затвор. Ребята несколько присмирели.
«Ду-дут!»
Первый выстрел проделал в задней стене автобуса изрядную дыру.
«Ду-дут! Ду-дут!»
Сеня и Енот синхронно палили по мишеням из своих чудовищных пистолетов, не целясь и не меняя обойм – словно в рукоятках прятались миниатюрные фабрики патронов.
Внезапно повисшая тишина ткнулась в барабанные перепонки. Парни боязливо жались к металлическим бортам. Длинноносый, казалось, стал даже ниже ростом.
Вместо стенда с мишенями наблюдалась сплошная дыра с неровными краями, словно в злополучном автобусе разорвалась граната.
– Мы выиграли, – удовлетворенно, даже нет – радостно сказал Енот. – Пока, ребята.
И вышел. Сеня вывел истерически хохочущую Ольшу на улицу, следом шагал Паха. Ольша продолжала хохотать даже в машине, успокоившись, только когда Сеня заговорил с кем-то по радио.
После Сениного разговора все веселье мигом улетучилось – Ольша уловила это безошибочно. Что-то произошло.
Енот направил «Аз-Б’Ат» к почте и долго звонил по межгороду; Ольша ждала в машине вместе с Пахой. Сеня разгуливал вокруг, наверное, высматривал нежелательные хвосты.
Потом они вернулись в коттедж, где ночевали. Паха тотчас же повалился спать на веранде. Сеня и Енот, оба мрачные, как ночная тайга, сели друг против друга в комнате. Ольша боязливо забилась в кресло.
– Что со мной будет? – спросила она тихо. – Я даже не спрашиваю кто вы, лучше не знать. Но со мной-то что?
Сеня часто-часто закивал.
– Собственно, можешь не бояться. Найдем Завгороднего – и гуляй себе.
– А если не найдете?
– Найдем, – уверенно сказал Сеня. – Никуда он не денется. А тебя-то защитить мы сумеем, не сомневайся. Раз втравили, придется защищать. А это мы можем…
Ольша вздохнула:
– Я видела…
Последствия Пахиной стрельбы до сих пор стояли перед глазами.
– Ты поспи лучше, – посоветовал Сеня мягко.
Ольша замотала головой – заснешь после такого, как же! Но Сеня вдруг протянул руку, заговорил о чем-то теплом и знакомом…
…и проснулась она только следующим утром. Ни Сени, ни Енота в комнате не было; Паха валялся на своей любимой веранде, словно манекен. Со вчерашнего дня он не двигался и, вроде бы, даже не дышал.
Потянувшись так, что хрустнул позвоночник, Ольша прислушалась к себе. Голова была легкой и свежей, а еще зверски хотелось есть. И не мармеладу какого-нибудь, а желательно мяса. Жареного. И побольше.
К коттеджу, жалобно скрипнув протекторами, подкатила иномарка, но не Сенина. Выскочила она из-за угла совершенно неожиданно, Ольша даже вздрогнула. Дверца уползла вверх точно так же, как и на «Северном ветре».
Взору явился парень – высокий, поджарый, естественно – в темных очках.
– Доброе утро, – поздоровался он приветливо. – Ты – Ольша, да?
Ольша кивнула.
– Где Сеня?
Ответить она не успела: Бисмарк и Енот рысцой вырвались из-за другого угла. На лицах их читалось выражение, близкое к легкой панике.
Незнакомец открыл было рот, но его перебили.
– Проблема, Артур. Они сковырнули спутника-сторожа.
Вероятно, это было нехорошо. Ольша вспомнила, как вчера нечто из поднебесья поджаривало особо ретивых боевиков, и сообразила, что лучше иметь над головой такого сторожа, чем не иметь.
– Не кипи, Сеня. А ты чего ждал – что они петь и плясать станут? Я бы на их месте точно так же поступил.
– Но это же война! Неприкрытая!
Говорили почему-то по-русски.
– Пойдем-ка в дом…
«Разведка! – решила Ольша. – Это западная разведка. Созвездие Змееносца, как же… Морочат голову. Вот нарвалась!»
Каким образом удрать, Ольша даже боялась представить. Да и найдут ведь наверняка – вчера Сеня так солидно обещал найти скользкого и неуловимого Завгороднего. Отыскать перепуганную девчонку не составит для подобных спецов никакого труда. Документы ее давно уже изучены – идиоты они, что ли?
Хотелось выть от страха. Ранняя смерть совсем не входила в Ольшины планы.
Тем временем эта контора совещалась, даже не пытаясь скрыть что-нибудь от Ольши.
– Завгороднего нужно брать. Перебить этих его подручных, засаду устроить…
– Не клюнет он. Да и куда мы без сторожа? Пуля-то дура, как здесь говорят.
Енот нервно барабанил пальцами по столу.
– Пахе пули не страшны.
«Это почему же? – подумала Ольша. – Железный он, что ли?»
– А может плюнуть на соглашение? Вызовем модуль, пусть сядут, оцепят все вокруг. А? – предложил Енот, но особой уверенности в его голосе не чувствовалось.
– Не мели ерунды, – прервал его Сеня. – Настоящей войны хочешь?
– Пусти Паху с Хасаном, – не то попросил, не то приказал Артур. – Они уж отровняют всех как следует, невзирая на туземные пукалки…
«Хасану ихнему пули, по всей видимости, тоже до фени…» – растерянно решила Ольша.
– Я за Хасаном. У «Лазурного», минут через десять.
Артур тут же выскользнул.
– Пошли, – велел Сеня Ольше.
Она послушно встала, потому что перечить на ее месте осмелилась бы либо Мата Хари, либо полная дура.
– Я есть хочу… – жалобно вздохнула она.
– Пошли, пошли…
Енот взял ее за руку. Ладонь его была твердая и странно сухая. Паха вышел последним, заперев домик на ключ.
Они свернули за угол; у Сениной машины топтались двое полицейских и трое в штатском. Поодаль виднелся желто-голубой джип с мигалкой.
«Нашли убитого и кто-то вспомнил машину, благо таких здесь больше нет», – догадалась Ольша. Почему-то казалось, что на этот раз убийств не будет.
Сеня сокрушенно вздохнул:
– Тьфу ты… Полиции как раз и не хватало…
Он нагнул голову и упрямо и независимо пошел к «Северному ветру». Ладонь легла на ручку двери.
– Минуточку, – сказал один из полицейских.
Сеня с неудовольствием обернулся. Енот невозмутимо открыл заднюю дверцу и запихнул Ольшу внутрь.
– Инспектор, у меня мало времени, – тон Сени был вполне миролюбивым и в меру неприветливым. – Мы поедем.
– Не раньше, чем мы вас отпустим, – столь же миролюбиво и неприветливо ответствовал полицейский.
Сеня полез на рожон:
– Вот уж не собираюсь с вами трепаться.
– Ты потише, – вмешался вдруг штатский, с виду – начальник. – Ты в убийстве замешан, понял?
– Да пошел ты, – процедил Сеня с таким презрением, словно перед ним был последний подонок. – Фраер хренов. Да-да, это оскорбление при исполнении…
Штатский вспыхнул:
– Взять!
Полицейские шелохнулись, но тут Енот дважды выстрелил в полуоткрытое окно; штатский и один из полисов тяжко осели на выгоревшую траву. Сеня тем временем зарядил второму штатскому в лицо, да так, что кровь брызнула, и тут же еще одному, вроде бы, ногой. И опять: Ольша готова была поклясться – так не дерутся! Движение скорее напоминало попытку устоять, сохранить равновесие.
Оставшийся полис схватился за кобуру, но Сеня потряс у его носа невесть откуда возникшим пистолетом с большим черным глушителем.
– Умолкни, приятель!
Приятель умолк, как ошпаренный. В ворота базы на полном ходу ворвался автомобиль Артура. Скрипнула резина, взвыли тормоза. Артур и еще один парень восточной наружности мигом выскочили, хлопнув дверцами.
– Перед «Лазурным» кордон, не проехать…
– Здесь тоже, – проворчал Сеня. – Зашевелились, работнички… Ладно, поехали, поглядим.
Артур обозрел валяющиеся тела блюстителей порядка; уцелевший полицейский, подняв руки, опасливо переминался с ноги на ногу у джипа.
– Толстый, – распорядился Сеня, – испорть им машину. И рацию не забудь.
Паха мрачно достал винчестер.
«Ду-дут!»
Хруст затвора.
«Ду-дут!»
Хруст затвора.
И так несколько раз. Он прострелил колеса и разворотил панель управления. Напоследок ткнул полицейского, что с ужасом взирал на этот беспредел, в бок, и тот безвольно улегся рядом с разгромленным джипом.
Винчестер исчез, словно ледышка в пламени. Паха его сунул, вроде бы, в карман брюк. Эдакую махину – и в карман, р-раз! И все. А карманов на брюках у него просто не было, это Ольша знала точно. Несколько раз присматривалась.
Они съехали на дорогу и скользнули за ворота. У «Лазурного» и впрямь хватало полиции. Сеня с Артуром припарковались неподалеку, наблюдая за суетой у корпуса.
– Толстый, – скомандовал Сеня, и Паха послушно толкнул дверцу вверх. Вылез. Хасан тоже выбрался из машины.
Ольша вытаращила глаза. Только что Паха сидел перед ней в своих коричневых брюках, футболке и кедах, а когда ступил на асфальт, на нем уже красовалась форма лейтенанта полиции – новенькая, хрустящая, от ладных туфель до лихой кепки с кокардой-трезубцем.
Хасан был в форме сержанта.
«Дьявольщина! – Ольша до боли прикусила губу. Эдак и впрямь придется поверить в созвездие Змееносца. Никакие шпионы-американцы не смогут переодеться быстрее, чем за секунду. И потом – летающая машина. Для Земли это тоже чересчур круто.
Неужели действительно чужаки?»
Вот теперь стало по-настоящему жутко. Ольша сжалась в комок и забилась в угол, подальше от Енота. Тот на нее даже не глянул.
В спину ей впилась какая-то рукоятка на дверце, но Ольша словно вознамерилась вжаться в тесную щель между сиденьем и обшивкой.
Спустя минуту-другую донеслись, вроде бы, приглушенные выстрелы. Сеня, не оборачиваясь, спросил:
– Кажется, взяли кого-то?
Енот сжал виски, посидел секунду и утвердительно замычал.
Вскоре показались Паха с Хасаном; заломив руки за спину одному из громил Завгороднего, они вели его к машинам. Полицейский из оцепления сунулся к ним, но Хасан потряс у него перед глазами блеснувшим на солнце жетоном, и тот мигом отстал, козырнул даже напоследок.
Громилу усадили в автомобиль Артура. Ольша полагала, что Сеня пожелает убраться подальше от кордона; так и произошло, правда, Ольша ждала спешки, а отъехали спустя минуту и без излишней суеты. Прокатили почти до причала и остановились в тени у парка аттракционов. Сеня с Енотом пересели к Артуру, с Ольшей остался только Паха. Он вновь нарядился в обычные свои брюки, футболку и кеды. Шорты, как Сеня и Енот, носить он почему-то не желал. Теперь она не пропустила момент переодевания: когда Паха садился в машину полицейский мундир на мгновение приобрел зеркально-стальной цвет и в две секунды «перетек», став футболкой и брюками. Кепка словно бы расползлась и впиталась в голову, что поразило Ольшу больше всего.
Пока в машине Артура совещались, Паха молча сидел впереди, изредка тихонько постукивая ногтями по лобовому стеклу. Ольшу он начисто игнорировал.
Сеня и Енот вернулись минут через семь, ведя пленного громилу.
– Ольша, сядь вперед, – приказал Сеня, и она послушно пересела. Вообще, она старательно разыгрывала паиньку, хотя подмывало рвануть от «Северного ветра» с оной же скоростью, благо место людное. Но – не решилась.
Артур с Хасаном уехали вглубь молдавской зоны; Сеня повернул назад к кордону. Но у «Лазурного» они не задержались, покатили дальше. За «Кристаллом» Сеня притормозил.
– Проводи его, Толстый, – велел он негромко.
Паха вылез, извлек из машины громилу и мрачно достал винчестер. Как всегда – непонятно откуда. Выразительно мотнул головой. Громила неохотно углубился в посадку; сосенки, вымахавшие за три десятка лет, поглотили их, заслонив от глаз бронзовой колоннадой стволов.
Вернулся Паха один, с пустыми руками. Буквально через минуту. Спокойно сел рядом с Енотом.
– Все? – осведомился Сеня.
Паха без выражения кивнул.
Сеня нажал на газ. Асфальт, истертый тысячами босых и обутых ног, стелился под колеса; горячий полуденный воздух пел в раскрытых окнах.
– Сеня, – робко спросила Ольша, – а где тот тип?
– Паха его пристрелил, – равнодушно ответил Бисмарк. И взглянул из-под очков на Ольшу. – А что?
Ольша втянула голову в плечи.
Притормозили у «Черноморца». Ольшино сердце замерло – ее очередь? Или решили отпустить?
Нет. Сеня заглушил двигатель и повернулся к ней.
– Сейчас ты пойдешь к себе. Успокоишь Риту, ну, и Глеба с Юрием, если встретишь. Бери все свои вещи и возвращайся. Понятно?
Они все про Ольшу знали. Где живет, друзей и прочее. Ну конечно, профессионалы… Стоит ли удивляться?
– Зачем? – не надеясь на ответ, спросила она. Но Сеня с готовностью объяснил:
– Завгородний ночью удрал. В Крым – в Ялту. Мы едем туда же. Немедленно.
«Так-так. Одиссея продолжается».
Ольшу провожали Енот и Паха. Ритки в домике не оказалось, но дверь была не заперта. Ольша вошла; провожатые уселись на лавочку неподалеку от входа. Енот непринужденно плел Пахе какие-то небылицы об Антарктиде.
Она почти уже собралась, когда Енот умолк на полуслове, а спустя секунду в домик ворвалась Ритка.
– Где тебя носит? – без обиняков начала она. – Что за приколы – два дня чёрт-те где непонятно с кем? Я тут с ума схожу… – в голосе Ритки звучало праведное, ничем не прикрытое возмущение.
– Я еду в Ялту, – тихо сказала Ольша.
Ритка вмиг почуяла неладное.
– Кто эти двое, на лавочке? – понизив до предела голос, спросила она.
Ольша промолчала. Не говорить же – инопланетяне?
– Да объясни ты, – не унималась подруга.
– Они обещали меня отпустить.
В стену деликатно постучали, занавеска отодвинулась и в щель просунулась, поблескивая очками, голова Енота.
– Время!
Ольша взяла сумку и, на секунду встретившись взглядом с Риткой, вышла.
Не успели они отойти и тридцати шагов, как из-за домиков показался десяток парней; Глеб и Юра-Панкрат, понятно, сию процессию возглавляли. Этого Ольша и боялась.
– Минуточку…
Еноту и Пахе преградили путь. Кое-кого из «спасательного отряда» Ольша знала – волейболистов с НКИ, Максима Саенко, Боцмана, Вовку Наумова… Внутри что-то оборвалось: двое из созвездия Змееносца просто не умели останавливаться. Язык прилип к гортани, Ольша хотела вмешаться, но навалившееся оцепенение сковало ее, словно смирительная рубашка.
Поправив очки, Енот кивнул Пахе. Тот мрачно достал винчестер. Два негромких выстрела, заглушенных истошным Риткиным криком; с Юры-Панкрата и одного из волейболистов сорвало одинаковые желтые кепки с «кемелом». Ольша смертельно побледнела; но никто не падал, все продолжали стоять.
Паха наступил ногой на гильзы и спрятал свое оружие. Енот подхватил Ольшину сумку.
Ее друзей почему-то пощадили. До сих пор валили всех неугодных направо и налево, а тут – припугнули, и все. Она никак не могла понять – почему? Не из-за нее же?
Когда Паха двинулся прочь, Ольша заметила, что гильз на асфальте уже не было.
До машины она дошла, как в тумане.
4.
– Если тебе что-нибудь нужно – скажи, мы купим.
Сеня небрежно вел машину и говорил с Ольшей; Енот читал свежий «Спорт-экспресс». Паха, по обыкновению, спал.
Ольша вяло кивнула. Ее спутники были мрачны, как Черное море в бурную зимнюю ночь. За исключением всегда безмятежного Пахи.
После стрельбы по кепкам они ненадолго заскочили в свой коттедж, Енот принес откуда-то две исполинские пиццы, а когда с ними расправились, сразу же стартовали в Ялту. Днем летать команда Бисмарка не решилась, поэтому поехали, как все, по дороге. Правда, на редкость быстро, обгоняя даже прилизанные «Мерседесы» с одесскими номерами.
Неприятности начались уже на полпути к основной трассе: слева, уткнувшись смятым капотом в штабель бетонных плит, неловко приткнулась красная машина Артура. Внутри никого не было; Сеня, связавшись с каким-то Сластом, сказал, что Артур тяжело ранен, его унес Хасан на реабилитацию. Автомобиль кто-то повредил. Грешили, конечно, на Завгороднего и его боевиков.
С этой минуты Сеня и Енот сцепили зубы и погрузились в непонятный транс – лишь за Нечаянным к Ольше впервые обратились. А она все еще видела белое, как костюм теннисиста, лицо Юры-Панкрата, уставившегося на ствол Пахиного винчестера. Самым парадоксальным было то, что она отказывалась воспринимать эту троицу как врагов, хотя они уже убили нескольких человек – ее, Ольшиных, соотечественников. И сопланетников. Наиболее неприятен ей был Паха Толстый. Скала, закрытая книга, запертая наглухо дверь, а ключ выброшен много лет назад неизвестно куда. От него веяло холодом и бездной. Иногда ей казалось, что это вообще не человек, а манипулятор Сени, бездушный и исполнительный. Толстый, сделай то, Толстый, убери это. Не ест, не разговаривает… Сеня с Енотом выглядели бы совсем обычно, как сотни и тысячи людей вокруг, если бы не их фокусы. Впрочем, это как раз неудивительно: агент не должен выделяться из толпы, иначе это мертвый агент. Закон, единый для всех планет.
– Ты что, испугалась? – спросил Сеня странно родительским тоном. С заботой, участием, что ли? Сыграть такое не всякий актер сумел бы. Ольша вопросительно уставилась на него.
– А чего вы ждали?
– Не нужно нас бояться. Мы не приносим зла людям.
Ольша зябко поежилась.
– Как же… Я видела.
Положили человек десять и бровью никто не повел. И это называется «не приносим зла!»
– Если ты имеешь в виду боевиков Завгороднего, то их мы к людям не относим. Поднявший руку на себе подобного заслуживает лишь смерти.
– А полицейские? Они что, тоже не люди?
Сеня усмехнулся:
– Можешь не продолжать. Мол, семьи у них, жены, дети, родители… Я знаю. Но полицейских-то мы не убивали!
Он ловко добыл из-под тонкой джинсовой рубашки знакомый пистолет с набалдашником глушителя. Все-таки прятать оружие они были великие мастера.
– Это биопарализатор. Он не убивает, только обездвиживает на некоторое время. Полицейские около нашего домика давно очухались и, наверное, горюют у обломков своего джипа.
Сеня помолчал.
– Настоящее оружие только у Пахи.
– Этот его винчестер? – спросила Ольша.
Сеня уточнил, вновь делая непроницаемое лицо:
– Если ты имеешь в виду его пушку, то она выглядит под снайдер, а не под истинный винчестер.
– Какая разница! – перебила Ольша. – Стреляет что снайдер, что винчестер одинаково – насмерть!
Сеня вновь умолк.
– Послушай, девочка, – сказал он после минутного раздумья. – Ваше общество больно. А когда болезнь вцепится в организм, наступает время скальпеля. Никто не плачет, когда сталь вырезает пораженные ткани. И никто не не смеет называть хирурга убийцей.
Ольша в упор глядела на Сеню.
– Ваша хирургия больше смахивает на ампутацию.
– Нет, – Сеня покачал головой. – Ампутация делает человека инвалидом. А если мы пристрелим нескольких подонков, нескольких бандитов и убийц, обществу будет только лучше. Мы не собираемся оздоравливать все ваше общество – тут у вас такая помойка, что, боюсь, уже поздно. Но тем, кого эти уже не ограбят, не убьют, не унизят – им будет лучше.
– Круто, – констатировала Ольша. – Вселенские судьи. Но вас сюда никто не звал, между прочим, на нашу помойку.
Сеня поморщился:
– Только не говори, что мы не имеем права, и так далее. Имеем. Уничтожать тех, кто строит свое благополучие за счет других, считается долгом. Это закон всего космоса. Поэтому мы и впредь будем их уничтожать.
В голосе Сени не было злости, и это Ольша сочла главным. В чем-то он был, пожалуй, даже прав.
– А остальные? Если у вас на пути случайно встанет совершенно посторонний человек? Как мои друзья час назад?
Сеня пожал плечами:
– Сегодня ты уже могла воочию убедиться в нашей реакции на подобную ситуацию. Припугнем… В крайнем случае, – он потряс парализатором, – это. Малоприятно, конечно, зато никакого ущерба. Гарантия.
Теперь задумалась Ольша. Ловко это у вас получается, господа хирурги! Но, с другой стороны, эта шваль, эти молодчики с тупыми взглядами, но с тугими мускулами получают как раз то, чего заслуживают. Диалог ведется на их языке, и пусть, черт возьми, они хоть раз, хоть перед смертью узнают, каково приходится их жертвам.
Если только Сеня не врет.
Но Ольше казалось, что он говорит правду.
– Скажи, – понизив голос спросила она, – а почему Паха не ест и не разговаривает?
Позади деликатно захихикал Енот, шелестя газетой. Сеня тоже усмехнулся:
– Разговаривать он не может, потому что он не человек. Ну, а питается он по-своему.
– Не человек? – спросила Ольша с недоумением. – Неужели робот?
– Нет. Колония кристаллических микроорганизмов, дружественных нам. Точнее крохотная часть колонии. Они удерживают форму, подобную человеку, сохраняют видимость одежды, стреляют из снайдера, но на самом деле все это, вплоть до пули, вылетающей из ствола, плоть. Они могут принять вид чего угодно – хоть куста, хоть автомобиля. Когда придет время, эта часть сольется с остальной колонией. Здесь Паха всего лишь посол. Как и Хасан, кстати.
Вот они, ответы, разгадка многих тайн и нелепиц. Неуязвимость для пуль, переодевание в рекордные сроки, неведомо откуда возникающий винчестер… Или, как его там, снайдер…
Сеня обогнал колону румынских грузовиков и вновь повернулся к Ольше, в глазах которой застыл вполне закономерный вопрос.
– Ну, а мы с Енотом – обыкновенные люди. Правда, разных рас. И для нас, как и для тебя, огнестрельное оружие смертельно.
– Люди? Из созвездия Змееносца?
– Я – да, Енот – со звезды, которая имеет пока только номер в ваших астрономических каталогах. С Земли ее не видно. Это в созвездии Рыб.
– Со звезды?
– С одной из планет, конечно, – фыркнул Сеня. – Так говорят только, что со звезды. Когда ты говоришь, что ты с Украины, это не значит ведь, что ты живешь и в Киеве, и во Львове, и в Донецке?
Ольша вздохнула. Почему-то она воспринимала это как должное – словно друзья-иностранцы рассказывают о своей далекой Америке. Все равно ведь глупая девчонка там никогда не была и не будет и не отличит правду от заурядных баек.
– Что же вас сюда привело?
– На Землю? Или в Коблево?
– На Землю.
Сеня пожал плечами:
– За всеми населенными планетами ведется наблюдение. Вы не исключение.
– И везде вы занимаетесь подобной… хирургией?
Сеня с уважением взглянул ни нее – совершенно непонятно почему, словно она сама дошла до некоей скрытой истины.
– Нет. Только там, где приходится вмешиваться.
– Разве у нас что-нибудь не так? – поинтересовалась Ольша с ревностью в голосе.
– Да все у вас не так! – раздраженно стукнул по баранке Сеня. – Вы стали опасны. Природу губите, себя не щадите… А оружия сколько накопили – это ж рехнуться можно! И это при том, что треть населения голодает, а еще треть едва сводит концы с концами.
Ольша жадно слушала. Наверное, она была первой из землян, кто слушал мнение о себе со стороны.
– И ведь, вместе с тем, удивительно способная раса! За каких-то шесть тысяч лет подняться из грязи, из дикости в космос. Но в то же время во многом так и остаться в грязи. Ваши ученые на ощупь, по наитию постигли то, до чего нам пришлось доходить столетиями, набивая без счета шишек. Мы уже устали вам поражаться. Вы начисто убили в себе экстрасенсорику – Средние века, инквизиция – и тем не менее сплошь и рядом ставите наших специалистов в тупик.
Сеня умолк. Но Ольше было мало.
– Что же заставило вас вмешаться?
Сеня, не отрываясь, глядел на дорогу. Миновали Половинки – до Николаева оставалось минут десять езды.
– Погибло два наших агента. В Коблево. Двенадцать дней назад. Как раз когда «сторож» находился в тени вашего метеоспутника, в течение всего полутора минут.
– Завгородний?
– Не лично, конечно. Но, похоже, он за этим стоит.
– А кто он? Тоже ваш? Из созвездия?
Сеня снова глянул на нее с уважением.
– Догадалась? Молодец. Нет, он не имеет отношения к нашей службе. Земля, безусловно, заинтересует любую высокоразвитую цивилизацию. Похоже, мы столкнулись с конкурентами, о которых до сих пор не подозревали. Причем ребятам пальца в рот не клади. И уступить мы не можем просто так, и на рожон не полезешь… Иди-знай, кто они? А нам объявили войну, пока тихую: «сторожа» сковырнули, Артура пытались устранить. Короче – незавидное положение.
– Значит, Завгородний не землянин?
– Наверное. Хотя, может, и землянин. Его могли завербовать.
– А почему вы решили, что он имеет отношение к смерти ваших агентов?
Сеня покосился на Енота.
– У одного из них сработал аварийный прибор для фиксации изображений. Вроде фотоаппарата, только миниатюрный. За секунду до смерти. На последнем снимке Завгородний и один из его громил.
Сеня тяжело вздохнул.
– Он был соотечественником Енота. Они готовились в одном центре…
Некоторое время слышался только шелест покрышек по асфальту, сильно сдобренному гудроном.
«Почему они мне все это рассказывают? – подумала Ольша и сама же себе ответила: – А чего им бояться? Мне и стукнуть-то некуда. Але, это управа безпеки? Тринадцатый отдел по борьбе с нечистой силой? У меня тут инопланетяне-разведчики. Люди – две штуки и колония кристаллических микроорганизмов – одна штука…
Заикнешься ведь – в психушку упекут. Мне даже Ритка, лучшая подруга, – и та не поверит. Отец – не поверит. Не тащить же с собой Паху с винчестером в качестве доказательства?»
Прерывая ее мысли, замигал тревожный красный огонек на пульте. Сама собой выскочила короткая трубочка антенны и зазвучала незнакомая речь. Сеня ответил на том же языке. Наверное, это был его родной язык. Ольша никогда не слышала ничего подобного.
Уже через минуту Сеня, не прекращая слушать, свернул с трассы и поехал пыльным проселком вдоль куцей полоски не то высокого кустарника, не то деревьев-недорослей.
Голос не умолкал ни на секунду; было в нем что-то от скороговорки темпераментного футбольного комментатора-итальянца. Непременно итальянца – никто так не захлебывается, не глотает окончаний и не тараторит, пытаясь спрессовать информацию, как горячие жители Апеннинского сапога.
Вскоре Сеня остановил машину. Антенна втянулась в приборную доску, голос умолк. Енот распахнул дверцу, выбрался и немедленно полез в багажник. Паха помогал ему доставать содержимое – несколько небольших чемоданчиков, два ящика вина да Ольшину сумку. Сеня опустошал бардачок.
– Что случилось-то? – спросила Ольша на всякий случай.
Сеня выгреб стопку тысячегривных банкнот толщиной с кирпич, в карман даже не лезла. Еще две таких же он отдал Еноту.
– Ищут нас, – просветил он. – Полиция, отдел по борьбе с терроризмом. Машину срисовали, надо сменить.
«Ага, – догадалась Ольша. – Эту бросят, а на шоссе кого-нибудь тормознут. Убить не убьют, наверное, но оставят посреди дороги с разинутыми ртами, это точно».
Но, поразмыслив, решила: нет. Не станут они этого делать. Нельзя, добытая таким образом машина очень быстро станет «горячей», ибо пострадавшие немедленно сообщат в полицию. А Сене энд компани подобная реклама ни к чему. Как они умудрятся выкрутиться, Ольша даже не представляла.
Тем временем Енот с Пахой отнесли немногочисленные пожитки метров на двадцать в сторону.
– Пошли, – сказал Сеня. В руках его чернел предмет, напоминавший пульт дистанционки от видика.
Отошли к вещам; Паха уселся на ящики, Енот, скрестив руки на груди, приготовился наблюдать. Сеня открыл капот, покопался внутри и извлек черный плоский ящичек размером с дипломат. На верхней его плоскости красноречиво скалился череп с костями.
Сеня присоединился к остальным, бережно водрузив ящичек на чемоданы. Ольша нервно переминалась с ноги на ногу. Наконец на машину был направлен пульт и надавлена одна из кнопок. Сначала ничего не менялось. Потом послышался негромкий хруст и корпус «Северного ветра» стал медленно сминаться, словно его со всех сторон сдавливал гигантский пресс. Металл обшивки пошел складками, машина сворачивалась в ком, в округлый морщинистый ком, быстро уменьшаясь в размерах, словно проваливалась внутрь себя. Последними скукожились покрышки колес.
Минут через десять все было кончено: вместо машины на укатанной дороге покоился изъеденный каньонами извилистых впадинок шарик, похожий на грецкий орех, только покрупнее. Раза в два. Пульт тихонько пискнул и высветил неяркий в свете дня красный огонек. Спустя какое-то время пульт пискнул вторично, и огонек изменил цвет на зеленый.
Енот немедленно подобрал шарик и присел у одного из чемоданов. Ольша вытянула шею, вглядываясь: в чемодане в специальных нишах таких шариков насчитывалось больше десятка.
– Что возьмем? – спросил Енот, оглянувшись на Бисмарка.
– Ммм… «Оксо», пожалуй.
Енот вынул другой шарик, неотличимый от прежнего, и отнес его на дорогу, закрыв предварительно чемодан.
Все повторилось в обратном порядке: шарик распух и превратился в новенький, сверкающий лаком автомобиль. Другой модели. Цвета мокрый асфальт.
Писк, красный огонек.
Ольша завороженно шагнула к этому четырехколесному диву.
– Куда! – схватил ее за локти Енот. – Спятила, что ли? Там же излучение!
Ольша вздрогнула.
– А здесь?
– Здесь экран… – пояснил Енот.
Вскоре на пульте зазеленел веселый разрешающий огонек. Енот сразу схватился за чемоданы, Паха – за ящики. Сеня взял «дипломат» с черепом и откинул крышку капота. Ольша подошла и глянула: никакого двигателя там не было. И в помине. Пустота, словно у старорежимного «Запорожца». Но двигатель не мог располагаться и сзади, как у того же «Запорожца», – Енот с Пахой как раз грузили пожитки в багажник.
А Сеня ловко закрепил «дипломат» в специальных зажимах и подсоединил единственный разъем. Черная вязь проводков терялась в недрах корпуса.
«Эта коробка, небось, и есть двигатель», – решила Ольша. Паха с Енотом уже уселись внутрь.
Земля рядом с новорожденной машиной была теплой, Ольша чувствовала это даже сквозь пластмассовые подошвы туфелек-мыльниц.
– Прошу, – пригласил Сеня, распахивая дверцу. Ольша не без удовольствия уселась: машина ей нравилась и вселяла какой-то смутный восторг. Казалось, под искрящимся металлом дремлет тугая, но покорная водителю мощь.
Сеня взялся за руль, приборы ожили, «Оксо» едва ощутимо завибрировал и приподнялся над почвой, одновременно разворачиваясь. А потом земля разом провалилась вниз и в кабину ворвалось неистовое солнце – до сих пор они стояли в жиденькой тени. Они уходили в неощутимую голубизну неба, оставляя под собой и проселок, и асфальтовую трассу, и близкий уже Николаев. Сеня брал курс на Крым, на Ялту. Наверное, он спешил.
– Скажи, – обратилась к нему Ольша, – а что значит «Оксо»?
Сеня, оставив руль, зевнул, прикрываясь ладонью. За него ответил Енот:
– Птица такая. Вроде орла.
5.
Горы околдовывали: сплошь покрытые лесом, они напоминали уснувших ежей. С высоты на них можно было глядеть бесконечно. Впрочем, «Оксо» летел совсем низко. Внизу причудливым серпантином вилась ниточка дороги.
Сеня выбрал момент, когда на коротком участке, зажатом между двумя крутыми поворотами, не оказалось ни одной машины, снизился, сел и как ни в чем не бывало покатил к Ялте. При этом он очень ловко поднырнул под троллейбусные провода, царапнув днищем о макушки кипарисов. Гурзуф и Медведь-гора уже лежали позади, вскоре проехали ботанический сад и Массандру с ее новыми многоэтажками. Впереди раскинулась Ялта – шумная многоцветная Мекка курортников-толстосумов. О здешней дороговизне ходили легенды, но Ольша не смущалась: хирурги-разведчики явно не испытывали недостатка в средствах. Так что, глядишь, еще и удастся кутнуть на халяву.
Город встретил их пестрыми нарядами тысяч отдыхающих, скупо разбавленных деловитыми аборигенами. Сеня уверенно обогнул автовокзал и повел машину по Киевской, словно бывал здесь сотни раз. Енот лениво пялился в окно.
– Да-а-а… – протянул он многозначительно.
Перед площадью Сеня свернул направо и проскочил бывшую улицу Маркса, ныне Платановую, потом вырулил на Садовую, проехал под канаткой, мимо собора Александра Невского, и почти сразу снова свернул направо, на улицу Манагарова. «Оксо» шел в гору легко, без надрыва.
Они остановились у серой девятиэтажки времен горбачевской перестройки. Рядом возвышалась еще одна. Дорога, извиваясь, уходила вверх, взбираясь по склону горы. На следующем витке она проходила уже на уровне четвертого этажа. У единственного подъезда стояла пара «жигулей» и одна иномарка. Ольше показалось, что она тоже гианская (надо же, запомнила!). Чувствовался некий единый стиль, неповторимый и своеобразный – и в «Северном ветре», и в машине Артура, ныне разбитой, и в «Оксо», и в этой, цветом походившей на перезрелый лимон.
– Ага, Хасан уже тут, – с удовлетворением заметил Сеня. – Прекрасно.
Ольша вышла и сладко потянулось – тело жаждало движения. Захлопнула дверцу с видимым сожалением и погладила «Оксо» по выпуклой крыше. Идеально ровная поверхность приятно холодила руку.
– Да, замечательные у вас тачки! И что радует, при случае легко помещаются в чемодан. По нескольку штук.
Сеня серьезно кивнул:
– Мне тоже нравятся. У вас, увы, эмбриомеханика еще только зарождается как наука. Полагаю, вы быстро нас обставите, если только не передеретесь к тому времени.
Вошли в подъезд.
– Какая квартира? – спросил Енот деловито.
– Шестнадцатая. Это на четвертом.
Гудящий и скрежещущий лифт вознес их на нужный этаж. Квартира была трехкомнатная.
Их встретил высокий голубоглазый блондин – вылитый швед в представлении среднего обывателя. Первый из ЭТИХ, увиденный без очков с самого начала.
– До нэзи…
Он осекся, увидев Ольшу, и заговорил по-русски:
– Добрый день.
Сеня и Енот обменялись с ним хитрым, с зацепом, рукопожатием, Паха сдержанно кивнул и сразу ушел в комнату. В щель Ольша углядела валяющегося на диване Хасана.
«Швед» с ходу принялся докладывать, не дожидаясь пока Сеня начнет его теребить.
– Клиент осел в гостинице «Ореанда», это недалеко, на набережной. Прибыл в девять утра.
– Чем занимался?
– Сидел в кабаке и клеился ко всем девицам напропалую. Не без успеха, должен заметить.
«Конечно, с такими бабками… Шампанского извел, поди, не один ящик…» – подумала Ольша. Впрочем, одних только денег лично ей всегда было мало. Даже под шампанское.
Сеня вздохнул.
– Как здесь вообще?
«Швед» улыбнулся:
– Как у нас на Саните. Но в целом спокойно.
Паха с Хасаном тем временем спустились за вещами. Сеня представил голубоглазого:
– Ольша, это наш человек, зовут Римас. О тебе он все знает.
«Так уж и все», – фыркнула про себя Ольша.
«Швед», косивший под прибалта, с достоинством кивнул.
– Вот твоя комната, – продолжал Сеня, распахивая одну из дверей. – Напоминаю: если что-нибудь понадобится, тут же говори.
Паха, неслышно возникший за спинами, поставил ее сумку у кровати и вышел.
Комната Ольше понравилась. Небольшая, уютная, вся завешенная коврами, толстыми, как пуховое одеяло. Обширная, на вид весьма соблазнительная кровать в углу. Огромное зеркало. Окно, выходящее как раз на склон, – за стеклом величаво покачивались зеленые лапищи кипариса.
Пока Ольша устраивалась, в соседней комнате совещались. Из-за полуоткрытой двери отчетливо доносился густой голос Римаса.
– …дважды проявлялся один фрукт по имени Сергей Затока. Кто такой – неясно. Трется среди серферов у Фороса, там какой-то волногон в прошлом году запустили, они туда и сползлись со всего побережья. Приехал с дружком на «Полосе» зеленого цвета.
– С Завгородним встречался? – Сенин голос.
– В первый раз – нет, не застал. Отсиделся в подвальчике, знаешь, рядом с канаткой, в проулке? Внизу?
– Знаю.
– Потом снова в «Ореанду» сунулся. К этому моменту Завгородний уже основательно надрался. Затока получил дипломат и тут же уехал. Содержимое – все, что угодно, кроме металлических предметов. Полагаю, деньги.
– Куда он делся дальше?
– Вернулся к Форосу. За ним Кейси присматривает.
– Хорошо. Сегодня ничего не предпринимаем. Сходим в ресторан, развеемся. Вина тут неплохие, говорят, – Сеня чем-то звякал все время, должно быть, ключами.
«Интересно, меня возьмут?» – подумала Ольша. Хотелось бы. Ялта, лето, ресторан…
Ее взяли. Ужин вышел на славу – уютный зал, ненавязчивый тапер на крохотной сцене, потрясающая кухня. Сеня, Енот и Римас устроили форменную дегустацию: заказали все двадцать шесть сортов вин, имевшихся в ресторанчике. Кажется, Сеня с Енотом всерьез интересовались виноделием – официанта они просто запытали узкоспециальными вопросами. Тот вскоре прослезился и довольно дешево выкатил пыльную бутылку «Алеатико Партенит» тридцать какого-то года из личных запасов.
– Запомните, господа, это вино не делают уже полвека…
Ольша по очереди танцевала со всеми; наконец она поняла, почему Енот не снимает темных очков – у него были совершенно нечеловеческие глаза. Темно-пурпурного цвета, больше, чем у землян и вдобавок необычного разреза. Щелевидные, как у кошки, зрачки, но не вертикальные, а чуть наклонные, как буква V. Увидев это, Ольша вздрогнула, и снова надела на Енота его зеркалки. Как она осмелилась их снять, и сама не поняла. Танец, наверное, сблизил. Енот не противился, только поправил прическу, скрывающую уши.
Без очков он выглядел чужим, но не отталкивающим, в облике его чувствовалась своя неповторимая гармония.
Танцевал он лучше всех – спустя полчаса Ольша и Енот сбацали такой рок’н’ролл, что за остальными столиками дружно зааплодировали, подвыпившая парочка в углу зала все хваталась за видеокамеру, хотя что они там наснимали в полумраке, Ольша не понимала, а кто-то даже прислал бутылку новосветовского брюта.
К полуночи все заметно захмелели – дегустация выдалась обильная, да и реликтовое вино оказалось на редкость коварным. Ольша смутно запомнила обратную дорогу. За руль сел, кажется, Римас, но сразу же, вроде бы, задремал, сунув руки в карманы.
Утром ее разбудил Сеня.
– Едем на пляж, – сообщил он. – Не забудь купальник.
Ольша заметила, что голова, несмотря на вчерашнее, удивительно ясная.
На кухне шкварчала исполинская яичница – ребята-хирурги с удивительным спокойствием меняли изысканность ресторанов на домашнюю холостяцкую неприхотливость. Ольшу к стряпне они не привлекали, видимо, из принципа. А может, и еще почему-то.
Людные городские пляжи их не интересовали. Сеня гнал «Оксо» на юго-запад, вдоль побережья. Дорога петляла, как напуганный муравей. Зелень, скалы, море – все это сменялось с калейдоскопической быстротой. Ухоженные ряды виноградников, свечки кипарисов, серые башенки Ласточкиного Гнезда… Ливадия, Гаспра, Мисхор, Алупка, Симеиз…
Сеня притормозил, когда взгляду открылась совершенно необычная для южного Крыма картина: прямая береговая линия. Желтоватый песок устилал длинный, добрых два километра, пляж. Горы величаво застыли в отдалении. Несмотря на достаточно спокойное море, на берег обрушивались крутые метровые волны; темная синь воды цвела белопенными барашками. И стоял нескончаемый гул – это пело море, как пело оно уже миллионы лет. Каждая волна имела свой голос, вела свою партию в извечном концерте природы.
Машину они оставили прямо на обочине. Ольша справедливо решила, что украсть ее, скорее всего, непросто. И свинтить что-нибудь типа зеркальца – тоже. Гвардия Сени, во всяком случае, нимало не беспокоилась, оставляя «Оксо» у трассы.
На бесконечной ленте пляжа группками загорали люди. Свободного места хватило бы, чтобы разместить еще не одну сотню курортников. Наверное, сюда могли добраться лишь те, кто имел собственные колеса. И деньги на бензин. Или друзей с колесами и деньгами на бензин. Вдоль пляжа тянулась пыльная дорога, там и сям торчали, как грибы-дождевики, зачехленные автомобили. Ольша знала, что на Южный берег частный транспорт из-за пределов Крыма не пускали уже лет восемь. Сеня объяснил, когда менял номерные знаки на «Оксо».
Почти никто не купался, зато на гребне волны скользили несколько серферов, окутанные радужным ореолом брызг и клочьями пены. Зеваки на берегу подбадривали их нестройными криками и разбойничьим свистом, но вероятно – зря, потому что море шумело громче.
Едва они ступили на желтый, как масло, явно привозной песок, Сеню окликнул стройный мускулистый парень в пестрых плавках и темных очках. Казалось, он только-только слез с доски и сияющие в лучах солнца брызги так и остались у него на плавках.
«Их человек», – немедленно решила Ольша и не ошиблась. Звали его Кейси.
Не прошло и пяти минут как Ольша, Сеня, Римас, Енот и Кейси в компании десятка серферов и их подружек – просоленных, загорелых до синеватого блеска парней и девушек – уже хохотали, общались, пили коблевский мускат и пиво, которого Енот принес целую сумку, купались, играли в волейбол, обсуждали какие-то внутренние, малопонятные посторонним серферовские проблемы – одним словом, вели себя как любая нормальная молодежная компания на пляже. Ольша плюнула на все земные и космические неприятности и откровенно развлекалась, тем более что за ней немедленно стали ухаживать сразу трое аборигенов. Постепенно тусовка росла и ширилась, подходили новые люди, все больше с портвейном; то и дело кто-нибудь хватал ярко раскрашенную пластиковую доску, бежал к морю и скользил на виду у всех вдоль пляжа. Асы демонстрировали прыжки. Народ радовался с берега. Ольшу пытались научить держаться на доске – в результате она раз пятнадцать сверзилась в воду и нахохоталась на несколько лет вперед. Потом их вызвали на состязание соседи, расположившиеся в полумиле левее. На макушке волны состоялось такое представление, что Ольша на час с небольшим забыла, кто она и где она. К этому времени ветер с моря окреп и волны выросли еще на полметра, что серферов весьма обрадовало. Проигравших выявить не удалось, посему дело спрыснули очередной дозой пива.
Приближался вечер, когда Кейси и Римас обратили внимание Сени на светловолосого парня с доской в руках. Он шел, увязая в песке, со стороны Фороса.
– Это дружок Сергея Затоки, – шепнул Римас.
Сеня неторопливо и словно бы даже нехотя обернулся. Ольша, сидевшая так близко, что расслышала слова Римаса, тоже.
Енот встал и вразвалку пошел навстречу. Смуглая кожа, драные джинсы, усохшие от долгой и тяжелой жизни до шорт с бахромой внизу, и длинная, скрывающая уши шевелюра делали его похожим на завсегдатая дикого пляжа.
Увидев его, незнакомец с доской замер.
– Эй, Куня! – крикнул кто-то. – Где тебя носило весь день? Мы чуть понизовским не продули!
Тот, кого назвали Куней, настороженно попятился, потом стал бочком отступать к морю. Сеня вскочил, Енот прибавил шагу, а справа от дороги появился Паха, успешно скрывавшийся с самого утра.
Куня со всех ног кинулся к прибою, плашмя рухнул на доску и что есть духу погреб от берега. Енот, затормозивший у самой кромки мокрого песка, обернулся к Пахе.
– Корса-а отра-а! – крикнул он протяжно.
Беглец отгреб уже метров на сорок.
Паха метнул Еноту что-то вроде короткой трости.
– Быстрее! – тихо процедил Сеня, косясь то на Енота, то на Куню. Тот уже успел встать на доску и невероятно быстро заскользил прочь, в сторону Симеиза и Ялты.
«Трость» в руках Енота раскрылась на манер веера, превратившись в незамкнутый диск-полубублик. Не хватало сектора градусов в сорок-сорок пять. Енот швырнул его плашмя под ноги; раскрытый веер странным образом завис в двадцати сантиметрах над мокрым песком. Под весом Енота он просел еще сантиметров на пять.
Серферы со всего пляжа давно уже стояли на ногах, превратившись в зрителей. Встала и Ольша. Римас и Кейси, ни во что не вмешиваясь, застыли поодаль.
Енот, являя собой нечто среднее между серфером и скейтбордером, несся над волнами. Пенные макушки хлестали веер, рассыпаясь светлыми брызгами, отчего он плясал под ступнями Енота, словно норовистый конь.
– Ч-черт! – тихо ругнулся Римас. Ольша перехватила его взгляд – вдали стоял человек с видеокамерой и снимал погоню на пленку. Наверняка с самого ее начала. Секундой позже его заметил и Сеня, и пронзительно свистнул.
Человек с камерой прекратил съемку и кинулся наутек. Сеня, Паха и Енот, заскользивший наперерез к берегу (видимо, камера была важнее сбежавшего Куни) попытались догнать его, но тщетно: невдалеке стояла зеленая «Полоса», машина, как известно, мощная и быстроходная. Человек с камерой молниеносно прыгнул за руль и был таков. Благополучно удравшего Куню вместе с доской он подобрал спустя пару минут у всех на виду.
Лица у Сени и Енота стали непроницаемыми (у Пахи оно другим не бывало). Компания серферов как-то вдруг сразу вытянулась полукольцом, медленно надвигаясь.
– Что вы с ними не поделили, ребята? – не без угрозы прозвучал первый вопрос.
Первый и последний. Других не возникло – Паха мрачно достал винчестер. Хруст затвора имел свойство мгновенно отрезвлять.
Сеня взял Ольшу за руку, Енот подхватил одежду и опустевшие сумки. Ни на Римаса, ни на Кейси никто даже не глянул, видимо, им незачем было раскрываться.
Ольша обернулась и беспомощно глянула на загорелую пеструю толпу. Так и не удалось стать частью ее. А хотелось.
Еще издали стало заметно, что «Оксо» изуродован до неузнаваемости. Стекла и фары, правда, лишь покрылись мелкой сетью трещин, но уцелели, зато по корпусу словно кувалдами молотили. И шины изрезали в клочья.
– Так! Замечательно… – процедил Сеня. – Минут на двадцать, не меньше. Теперь их точно не догнать.
Спешить хирурги сразу перестали. Вообще, даже совершив ошибку, Сеня с Енотом никогда не злились и не сетовали. Старались исправить по возможности быстрее и прилагали к этому все силы.
Увечную дверцу совместными усилиями удалось немного приоткрыть, вернее, приподнять. Внутрь просочился Паха, сделавшись плоским, как доска. Он тронул что-то на пульте и поспешно покинул машину.
Раненая «Оксо» ожила. Мутными пленками «потекли» стекла, с покрышек лохмотьями начала отваливаться поврежденная резина, захрустел, выпрямляясь, металл. Вмятины пропадали. Автомобиль восстанавливался на глазах.
– Что это Паха там сотворил? – буднично спросила Ольша. Удивление на этот раз не пришло.
Сеня пояснил:
– Задействовал программу машинной регенерации…
Вот так. Машинная регенерация. Будто у ящерицы: оттоптали хвост, да и хрен с ним. Новый вырастет.
Ольша вздохнула. Ведь на самом деле перед ней стояла воплощенная смерть всех станций техобслуживания. В виде кнопки на панели управления и какой-нибудь крохотной коробочки в недрах инопланетного автомобиля.
Сеня не ошибся со временем: спустя двадцать две минуты «Оксо» вновь стал как новенький.
– Поехали…
Невзирая на кажущееся спокойствие и невозмутимость, настроение у хирургов было на редкость отвратительное.
– Скажи, Сеня, – спросила Ольша, глядя прямо в Бисмарковы очки, – почему из «ореха» машина вырастает целиком за десять минут, а регенерирует вдвое медленнее?
Сеня помолчал, потом буркнул:
– Это к Еноту. Он спец…
– Программы разные, – вздохнул Енот. Наверное, он не мог взять в толк, как можно не знать таких простых вещей. – Разный уровень сложности: или расти по готовой программе с форсажерами, или отслеживать повреждения и заново создавать программу. Да и энергии на регенерацию раз в семь больше уходит…
Ольша вздохнула. Эмбриомеханика… Слово какое-то неживое.
Зеленую «Полосу» по дороге они так и не нагнали. Что, собственно, и ожидалось.
В Ялту въехали уже затемно. Ночное небо атаковали мириады огней по всему побережью, тьма висела только сверху, над горами, а в городе потоки электрического света захлестывали каждую улицу.
– К «Ореанде»? – спросил Енот.
Сеня кивнул.
«Оксо» свернул на улицу Гоголя и покатил вдоль канала, куда люди упрятали шуструю горную речушку Учансу.
Они припарковались на стоянке между «Фордом-Венера» и низенькой пальмой у тротуара. Пальма очень походила на детскую игрушку.
– Толстый! Проверь номер и ресторан. Потом возвращайся.
Ольше Сенин приказ напомнил школьные задачки по программированию. «Взять шар из полосатой урны…»
Паха безмолвно ушел к шикарному порталу, по пути «переодевшись» в денди-стилягу, вплоть до хризантемы в петлице. Швейцар в дверях поклонился ему, словно арабскому шейху, набитому нефтедолларами. Ольша хихикнула: если Паха сотворил кредитку из собственной ткани, швейцар останется в дураках, ибо Паха тканями не разбрасывался, даже гильзы после пальбы втягивал в себя.
Вернулся он очень быстро. Покачал головой – мол, нет нигде.
Енот тронул машину. Эмоции они с Сеней сдерживали.
Площадку перед домом на Манагарова освещал старинный фонарь на металлическом столбе а-ля Лондон, девятнадцатый век. Только не газовый, а электрический. И яркий, словно галогенная фара.
Едва они покинули «Оксо», не успев даже опустить двери, сбоку, из-за деревьев, кто-то прокричал:
– Руки! Вы окружены. Стреляем без…
– Фонарь! – шепнул Сеня. Паха мрачно достал винчестер. Тихое «Пок!» вместо обычного «Ду-дут!» утонуло в грохоте трех выстрелов из огнестрелки. Фонарь брызнул осколками матового стекла, и сразу навалилась полутьма, едва рассеиваемая светом в нескольких окнах.
Ольшу мгновенно и бережно уложили на асфальт. «Не шевелись», – прошептала ей на ухо смутная тень голосом Сени и исчезла. Словно по волшебству. Только что была рядом, а в следующую секунду уже никого не осталось.
«Пок, пок», – раздалось справа. Потом глухо и очень громко заговорили земные пистолеты. Шум драки, ругательства (тоже земные), и вдруг – тишина. Долго-долго. Еще шум драки, и снова тишина. На этот раз насовсем.
Голову от асфальта Ольша еще долго не решалась оторвать. Наконец, осмелилась, подняла и увидела торопливо идущих от соседней девятиэтажки Сеню и Енота. С другой стороны приближался Паха.
Сеня поставил ее на ноги, словно весила она не больше плюшевого медведя. Потянулся к своим очкам, поправил. Два зеркальца отражали испуганную Ольшу.
– Кто это был?
Сеня вздохнул:
– Поехали… Не бойся, все уже в порядке.
«Оксо» так и стоял с поднятыми дверьми и сейчас очень напоминал птицу, воздевшую на взлете крылья.
Ольша подумала, что дела у хирургов неожиданно усложнились. Наркоз перестал действовать, и пациент опасно зашевелился.
Ночевали они в гостинице «Южная» напротив морвокзала.
6.
Утром Сеня с Енотом получили по связи взбучку и выглядели соответственно. Заказали завтрак прямо в номер (Ольше, живущей в одноместном за стеной, – тоже) и безрадостно поглощали «Пино Гри Ай-Даниль», купленный в вестибюле.
Часам к десяти явился Хасан. Если он и сообщил нечто новое, он прибег к чему-то иному, нежели речь. Сеня с Енотом сразу оживились, допили «Пино Гри» и велели Ольше собираться «гулять на набережной».
Паха с Хасаном тут же удалились. Минут через пять спустились и они втроем. На этот раз Сеня решил пешком, да и ходьбы-то до набережной было всего около минуты.
Едва они показались из вестибюля, невесть откуда появился полицейский из отдела регулировки движения. Пришлось задержаться. Ольша заметила, что Енот втихомолку взялся за парализатор. Вряд ли это предвещало что-либо хорошее.
– Простите, господа, не вам ли принадлежит во-он та машина, хэтчбек, темно-серого цвета?
Сеня, сохраняя каменное лицо, согласился:
– Да, это моя машина.
– Прекрасная модель! Как, кстати, называется? Что-то не припомню такой, хотя регулярно просматриваю европейские, американские и японские каталоги.
– «Кондор Кордильера», – без запинки ответил Сеня. – Мне тоже очень нравится.
Ольша еле сдержала улыбку. Ведь «Оксо» действительно был птицей «вроде орла».
– Первый раз слышу! Чья сборка?
– Южноамериканская. Перу. Дочернее предприятие австралийской фирмы «Бас-роллс». Экзотика, знаете ли… А что не так, офицер? Страховка…
– Видите ли, – перебил полис, – вчера эту машину, сильно поврежденную, видели недалеко от Фороса…
Сеня очень натурально рассмеялся:
– Что вы! Моя в полном порядке, можете взглянуть, – он приглашающе повел рукой.
Енот предупредительно придержал Ольшу за локоть.
– Стой на месте… он сам разберется.
«Не сомневаюсь», – мысленно фыркнула Ольша.
Полицейский некоторое время бродил подле «Оксо», взирая на нее то с одной стороны, то с другой, потом долго пялился в бумаги, слушая объяснения Сени, и, козырнув напоследок, величаво удалился.
– Болван, – констатировал Сеня, вернувшись. – Однако оперативно работают, этого не отнимешь. Хорошо, что вчера номера сменить не поленились…
Ольша покачала головой, глядя на Сеню: «Не поленились»! Да там всего-то и делов, что нажать кнопку на пульте. Точнее, несколько: набрать на компе команду и ввести данные. Вот шланги!
Енот вздохнул:
– Ладно, потопали…
Свернули направо. Сеня мельком глянул на вывеску с многообещающей надписью «Таверна» и твердо направился мимо. На набережную они попали, миновав гостиницу «Крым», Дом моряка и крохотный чуть выгнутый мостик с ажурными зелеными перилами. Перед памятником Ленину трюкачила пацанва на скейтах. Позади Ленина синел щедро сдобренный медным купоросом бассейн; казалось, что вождь большевиков только что вынырнул и взошел на гранитный пьедестал, потому что сам памятник весь был покрыт зеленоватым налетом. Время никого не щадило. Убирать Ленина, похоже, никто не собирался.
«И правильно, – решила Ольша. – Пусть себе стоит. Мешает он, что ли? В конце концов, он тоже история. Я вот даже не помню имени последнего русского царя. Не то Николай, не то Александр, не то второй, не то третий – вовек не вспомнить. Может, и знала бы, не смети мятежный октябрь всех героев прошлого с постаментов».
Море синело слева неподдельной (некупоросной) краской. Набережная кишела гуляющими, торговцами, фотографами, попрошайками, лотошниками… Глаз ловил беспрерывное движение. Пальмы, ели и кипарисы шелестели о чем-то своем, растительном. Надувные куклы и звери фотографов ярчайшими кляксами пестрели на фоне серого асфальта, размягченного неистовым ялтинским солнцем. Громадный, сверкающий белизной лайнер являл взору необъятный, в оспинах иллюминаторов, бок.
Чуть дальше расположились художники, оккупировав все лавочки. Похоже, проходила какая-то выставка. Вдалеке кто-то гнусно орал под гитару, зеваки ошибочно принимали эти немилосердные вопли за пение. Поглазеть на выставку решили попозже и свернули в «Штурман». Там подавали двенадцать сортов мороженого. Ольша наугад заказала три. Енот не сводил глаз (точнее очков) со входа. Удивительно, но Сеня с Енотом не стали пить – обыкновенно они не упускали случая попробовать что-нибудь им еще незнакомое.
– Помнится, за «Русалкой» пивная была, «Парус», – вздохнул Сеня мечтательно. – Бармен сидел еще такой пузатый… не помню, как звали. Жонглер, ей богу, бокалы так и него и порхали… В девяностом, кажется…
Ольша в девяностом еще в школу бегала. Бантики, фартушек белый. И – уже сережки, предмет особой гордости.
После «Штурмана» спустились в подвальчик, похожий на подземелья рыцарского замка. Внутри прятались два крохотных зала. Енот с порога вслушался в музыку.
– Здорово, – прошептал он. – Что это?
– Пинк Флойд, – Ольша села за столик. – Семьдесят пятый год. «Wish you were here», самое начало.
Енот завороженно внимая магическому действу английской четверки, скорбящей по Сиду Баррету, опустился на стул.
Пришел Сеня с заказом.
– В их мире подобная музыка в большом почете, – пояснил он Ольше. – Кстати, может, ты не знаешь: Енот слышит гораздо лучше нас с тобой. И в более широком спектре.
Ольша глядела ему в очки.
– А у вас что в почете?
Сеня усмехнулся:
– Все понемножку. Пожалуй, нечто вроде вашего кантри, только потяжелее – это наиболее популярно. Вроде «Криденса» или «Зет Зет Топ». Ритм плюс мелодия. Стравинского у нас вряд ли оценили бы. Хотя я лично очень люблю ваш «Дип Перпл» и «Металлику».
«Перпл» и «Металлику» только ленивый не любит», – подумала Ольша и покосилась на Енота – тот даже дышать перестал.
– Надо будет подарить ему компакт, – решила она. – Хотя найдете ли, на чем прослушать?
Сеня покачал головой:
– Не стоит… В архиве наверняка есть.
Ольша глянула на него с уважением. Если архив инопланетной разведки содержит «Флойд», «Перпл» и «Криденс», значит они не просто балбесы с рефлексами зеленых беретов. Значит, они готовы не просто размахивать скальпелем, но и попытаться понять нас. Понять!
Потому что резать может и обезьяна, а понять – лишь Человек.
Но разве может Человек убить другого человека, даже если тот – негодяй? Кто ответит? Кто вразумит?
Ольша сжала кулаки. Эти двое и, наверное, их соотечественники на двух планетах решили вопрос в пользу скальпеля, раз и навсегда. Ольша еще не решила – для себя. И еще она радовалась, что оказалась среди тех, кого хирурги пытаются понять, а не сразу из винчестера…
Значит, операция имеет шанс пройти успешно.
Полдень лежал на остроконечных маковках кипарисов. Очень не хотелось из прохлады подвальчика выходить на душную свободу летнего дня. Однако Сеня с Енотом неумолимо влекли к известной лишь им цели.
Народу на набережной поубавилось. В тень, наверное, попрятались, в кофейни. Лишь фотографы стоически торчали под своими цветастыми зонтиками, терпеливые, словно пауки в сетях. Каждый норовил нацелиться в Ольшу заморским объективом.
Прошли мимо художников; Завгороднего Ольша увидела только после того, как Сеня легонько двинул ее локтем.
– Гляди! Он?
– Он…
«Будто и сам не знаешь…» – подумала.
– Подойди, поздоровайся, – велел Сеня, – поговори. Хотя бы полминуты.
Ольша на миг растерялась. Сеня и Енот шмыгнули в стороны, будто в воздухе растаяли.
Завгородний фланировал чуть впереди двоих громил. Ни шагу он не ступал без охраны – Ольша еще в Коблево это заметила.
Ну что же, задержать так задержать. Вскинула голову, заставила себя улыбнуться, хотя и без особого энтузиазма.
Завгородний ее узнал, расцвел, руки растопырил, даже его бульдоги от неожиданности дернулись.
– Ба! Старая знакомая!
– Здравствуй, Боря!
Ольша говорила нараспев, чтоб потянуть время.
Завгородний продолжал цвести:
– Ты какими судьбами в Ялте?
Ольша неопределенно пожала плечами:
– Да вот, занесло… Ветер попутный.
Завгородний оценивающе взглянул на ее наряд. Несмотря на некоторую эфемерность (летний ведь), он стоил Сене немеряных баксов в валютном отделе гостиничного шопа. Ольша выглядела как удравшая из дому дочь миллиардера, прихватившая с собой кредитную карточку папаши.
Краем глаза Ольша заметила, что Сеня и Енот положили двоих телохранителей, следовавших несколько в отдалении. Как Римас с напарником кладут еще двоих совсем уж в отдалении, не заметил бы с ее места и Аргус, даже будь у него подзорная труба: дело происходило за углом, в Черноморском переулке, выходящем на набережную.
– Может… – начал было Завгородний, но тут громилы за его спиной рухнули навзничь, не издав ни звука, а их босса аккуратно взяли под локотки возникшие прямо из асфальта Паха с Хасаном.
Упаковали его в секунду.
Тут на грех себе показались двое полицейских. Оба растерянно потянулись за оружием.
Хасан покрепче ухватил Завгороднего и повел его в сторону, Паха мрачно достал винчестер.
«Пок!» – так говорило его ружье, когда Паха не хотел никого пугать, а старался, напротив, действовать потише и по возможности незаметнее.
Пистолет одного полиса вышибло из рук; второй, повинуясь жесту Пахи, сам бросил свой на землю.
Из переулка задним ходом вынырнула машина; Хасан втолкнул Завгороднего в салон и нырнул следом. За рулем сидел, вроде бы, Римас.
Ольшу дернули за руку – это оказался Сеня.
– Шевелись!
Прямо на набережной стояла еще машина. Ее появление Ольша прозевала напрочь. Енот держал ногу на акселераторе и рванул с места, едва Сеня захлопнул дверцу. Дороги Енот не разбирал: набережная, лавочка, клумба, кусты – все ныряло под капот, под днище. Потом колеса коснулись асфальта; Ольша отстраненно глядела в окно. Улица Екатерининская, памятник Лесе Украинке, дом-музей с шикарным резным балконом… Леся осталась слева. Улица Кирова, поворот.
– Цвет! – нервно напомнил Сеня. Енот кивнул.
Капот, до сих пор отчетливо белевший за лобовым стеклом, вдруг налился красным, словно застеснялся. Енот обращался с компом со сверхъестественной скоростью.
Минут сорок они катались по городу без определенной системы. «Наверное, обрубают хвосты», – решила Ольша. О Пахе спрашивать она не стала. Уж этому уйти от полиции проще простого: свернул за угол, обернулся собакой, скажем, или стаей воробьев – и тю-тю. Или того проще – в воду, и поминай как звали. Дышать ему, вроде бы, не обязательно.
В гостиницу они вошли со служебного входа, отсидевшись с часок в «Чарде». Швейцар, попивавший кофе на страже, при виде крупной купюры подобострастно заулыбался. Купюра перекочевала в его карман. Отныне здесь никогда не проходили двое молодых людей в темных очках и девушка в потрясающем наряде.
– Переоденься и приходи к нам, – сказал Сеня, отпирая номера.
Он дождался Ольшу в коридоре, скользнул в ее комнату и закатил что-то размером с горошину под кровать. Потом вышел и запер дверь.
Паха валялся на кушетке, напоминая, как всегда, мумию. Енот разговаривал по-гиански с кем-то прячущимся в дипломате. Сеня стал рядом, чуть повернув стол; теперь Ольша видела в зеркале отражение внутренностей того, что внешне выглядело как обычный дипломат. Почти всю стоящую вертикально крышку занимал плоский экран. На экране наличествовало лицо пожилого мужчины с печатью начальственности на лице. Одежду его было не рассмотреть.
«Небось, их шеф, – подумала Ольша и налила себе вина из стоящей на столе початой бутылки. – Вещает из поднебесья. Со спутника, например…»
Взглянула на этикетку, прежде чем пригубить: десертное, «Золотое поле».
Любят эти монстры хорошие вина, трам-тарарам!
Монстры, то бишь Сеня с Енотом, смиренно внимали начальству. Вероятно, их снова ругали.
Наконец начальство угомонилось и лже-дипломат был закрыт.
– Фу! – вздохнул Сеня и немедленно потянулся за бутылкой. Темно-рубиновая жидкость полилась в хрустальные фужеры, подводя черту под незапланированной одиссеей Ольши.
Сеня с Енотом расслаблялись. Сделал, как говорится, дело…
Ближе к вечеру передавали местные новости по каналу «Южный Крым». Енот заранее включил телевизор. Обещали сногсшибательный репортаж взошедшей недавно звезды тележурналистики Сергея Градового. Здесь он успел снискать популярность, какая и не снилась в свое время Политковскому. А сногсшибательный репортаж не мог не иметь отношения к сегодняшним событиям на набережной.
Ольша равнодушно ждала, удобно устроившись в кресле и слушая вполуха Сеню с Енотом. Те болтали на винные темы, планируя, что они здесь закупят, чтоб увезти «к себе».
Ее обещали отпустить, как только поймают Завгороднего. Вроде бы, теперь пора. Она ждала, не решаясь напомнить о себе. Бормотание телевизора пролетало мимо сознания.
Вдруг Сеня с Енотом умолкли на полуслове. Ольша уставилась на экран.
Крупный план: вид Ялты с гор. Солнце, море, зелень.
Хорошо поставленный голос: «…кого только не увидишь у нас в Крыму. Стекаются отовсюду, были бы деньги».
Ряд лотков с трех-четырехзначными ценами. Лениво-наглые лоточники в фирме, беспрестанно жующие какой-нибудь «Орбит» или «Стиморол».
«Приходят…»
Экзотического вида ребята – хайрастые, с гитарами и пухлыми рюкзаками – бредут вдоль дороги.
«Прибывают морем…»
Теплоход у причала. Чайки. Флаг треплется на ветру.
«Приезжают… кто на чем».
Троллейбус из Симферополя. Двери с шипением открываются, выходит разномастный народ с поклажей и без; на заднем плане мелькает шикарный «Мерс», камера несколько секунд провожает его.
«А иногда даже прилетают».
Ольша чуть не выпала из кресла.
«Оксо» над дорогой. Парит; сзади – почти невидимое в свете дня пламя. Колеса – горизонтально под днищем. Вот «Оксо» заваливается набок, ныряет под троллейбусные провода, колеса становятся как положено и касаются покрытия дороги.
«Те, кто прибыл в Ялту таким непривычным способом свое появление не афишировали».
Пустынная дорога, «Оксо» долго катит в одиночестве.
«Наверное, им есть что скрывать».
Крупным планом – Сеня с Енотом. Оба в зеркальных очках, похожи не то на легкомысленно одетых дипломатов, не то на контрразведчиков из приключенческого фильма.
Невозмутимый Паха, смахивающий на манекен. Полностью неподвижный, хотя хорошо видно, что вокруг него вьются несколько пчел.
Смеющаяся Ольша – ее сняли вчера на пляже.
Сеня тихо выругался по-гиански. Ольша ни слова не поняла, но интонацию вполне уловила. Да, от такой рекламы добра не жди…
«Сия симпатичная команда весьма небезразлична к еще одному гостю Ялты. Тоже не особо желанному».
Завгородний крупным планом.
«Завгородний Борис Александрович, 1952 года рождения, гражданин России, житель города Волгограда. Замешан в громком деле двухгодичной давности, связанном с торговлей редкоземельными металлами, а также в ряде более мелких махинаций. Благополучно скрывается от правоохранительных органов уже несколько лет».
«А это… – камера скользит по лицам громил-телохранителей, – это его руки. Точнее, кулаки. Железные кулаки».
Набережная, прогуливающийся народ.
«Но вернемся к более симпатичной команде».
Сеня, Енот и Ольша. Гуляют. В толпе мелькает лицо Пахи, с ним рядом – Хасан, но на Хасана оператор внимания не обращает. Это снято уже сегодня. Незадолго до того, как взяли Завгороднего.
«Никто из них не числится в розыске ни в нашей, ни в какой-либо из соседних стран. Личности их установить пока не удалось. Однако это лихие ребята».
Сеня кладет громилу Завгороднего. Ловко, почти без движений. Енот стреляет из парализатора, кто-то падает.
Енот на лету ловит «трость», раскрывает ее «веером» и мчит сначала над песком, потом над водой.
Паха прямо из тела достает винчестер и стреляет в полицейского. Точнее, в его пистолет. Рука полицейского дергается, самого его разворачивает, пистолет, лязгая, прыгает по асфальту.
«Это не монтаж и не спецэффекты. Все снималось на обычную видеокамеру за один раз».
Замедленный повтор: «веер» падает и замирает над песком, повиснув в воздухе. Без всякой опоры. Енот прыгает на него, отталкивается и скользит к морю.
Паха тянется к боку. Посреди ладони его набухает бугорок – рукоятка винчестера. Из локтя другой руки и прямо из футболки тянутся, текут два потока податливой плоти, сливаясь в один. Хорошо видно, где футболка меняет цвет и становится винчестером. Все это стыкуется с рукояткой, течет, пока не отделяется от тела. Выстрел. Вылетевшая гильза отскакивает к Пахе, касается правой руки и впитывается кожей, не оставив ни малейшего следа.
Паха у гостиницы «Ореанда». В хорошо сшитой паре и стильных «саламандровских» штиблетах. Вдруг вся его одежда начинает оплывать и в несколько секунд превращается в брюки, футболку и кеды.
«Они дерзки и отважны. Полиции совершенно не боятся».
Сцена на набережной. Охрана перебита, Завгороднего, заломив руки за спину, уводит Хасан, обезоруженные полицейские хмуро взирают перед собой.
«Трое из «железных кулаков» убиты на месте. Один скончался по дороге в больницу. Один полицейский отделался вывихом кисти, второй не пострадал вовсе. Замечу, что, несмотря на стрельбу, не пострадали и случайные свидетели».
Летящая над тротуаром машина, сигающая через кусты и лавочки, словно скаковая лошадь. Колеса под днищем. Это не «Оксо», это та, на которой они кружили по городу, еще белая.
– Двумя камерами снимали, – угрюмо заметил Енот. Сеня молчал.
«Кстати, об их машинах. Вот одна из них».
«Оксо» перед гостиницей «Южная».
«Если поверите мне на слово: вчера она подверглась нападению банды хаммеров в районе Фороса. Стекла, как ни странно, не поддались. Зато остальное…»
«Оксо» вчера. Вид плачевный. Номерной знак крупным планом.
«А это она же сегодня утром».
«Оксо» в добром здравии. Номерной знак, не имеющий ничего общего со вчерашним.
«Она же вчера вечером…»
«Оксо» на стоянке у «Ореанды». Паха удаляется. Видно, что машина цела. Номер вчерашний.
«Кстати, так и не удалось узнать, что это за автомобиль. Ни один каталог не дает ответа, а наш эксперт просто озадачен. Такое впечатление, что на старушке-Земле его не делали. Ау, может, кто подскажет?»
«Эк он ловко на межпланетные темы свернул!» – подумала Ольша.
«А вот еще один».
Машина Римаса, оранжево-желтая, словно впитавшая летнее солнце.
«И еще».
«Северный ветер», на котором сегодня увезли Завгороднего.
«Эти автомобили тоже не значатся в каталогах. Не встречались ранее и подобные товарные знаки».
Крупным планом – птица на «Оксо», потом два переплетенных символа на «Ветре» и машине Римаса.
«Добавлю еще кое-что, – продолжал вещать голос. – Позавчера утром в зоне отдыха Коблево – это между Одессой и Николаевом – полиция и служба безопасности пытались арестовать четырех человек по подозрению в совершенном накануне убийстве с применением огнестрельного оружия. Девушку и трех парней. Им удалось скрыться на иномарке неустановленной модели. Убитый, а также трое без вести пропавших по странному стечению обстоятельств оказались жителями Волгограда и области и в Коблево прибыли вместе с Завгородним. Днем позже найден труп еще одного волгоградца из охраны Завгороднего. Смерть наступила в результате выстрела из крупнокалиберного ружья незадолго до полудня того самого дня, когда таинственные обладатели странных автомобилей покинули Коблево.
Полиция, совершавшая арест, подверглась действию оружия, не имеющего земных аналогов. Справедливости ради стоит отметить, что жизнь и здоровье полицейских не ставилась под угрозу – все уцелели, несколько часов пробыв в полной неподвижности. Зато служебной машине досталось сполна».
Черно-белая картинка: фотография разгромленного Пахой джипа.
«Из Коблево они исчезли около часа дня. В Ялте объявились уже в три двенадцать. Неплохо для расстояния в полтыщи километров. По-моему, за два с небольшим часа преодолеть его можно единственным способом: вот так…»
«Оксо» в небе. Полет его стремителен и неудержим.
«Наверное, они люди, – вел дальше голос, – во всяком случае, ничто человеческое им не чуждо…»
Кадр: Сеня покупает вино в гостинице.
Енот с Ольшей танцуют. Здорово танцуют. И снято здорово: полумрак, цветные блики.
– Это те, за угловым столиком, с камерой! – черным голосом сказал Енот. Ольшу даже передернуло.
«Почему-то они прячут лица».
Несколько кадров подряд. Сеня в очках. Енот в очках. Римас в очках. Снова Сеня, но уже вечером, в полутьме. Енот. Ольша. Енот.
«Впрочем, однажды нам удалось заглянуть под очки. И увидеть, что там прячут».
Замедленная съемка: Ольша и Енот танцуют что-то явно блюзовое. Рука Ольши тянется к лицу Енота, берет за дужку очки и плавно снимает их. Рывком укрупняется план, освещение улучшается.
Снимая очки, Ольша задела длинные пряди волос Енота, сама не заметив этого. Хорошо видно открывшееся ухо Енота – остроконечное, а не закругленное, как у землян или Сени. Енот машинально прячет его под прической. Теперь акцент переносится на его глаза. Красноватые, огромные, с наклонными щелевидными зрачками.
Рука Ольши возвращает очки на место и опускается Еноту на плечо. Танец продолжается.
Многозначительная пауза.
Панорама Ялты.
«Понятия не имею, чем завершится эта история, поскольку в дело вступили работники службы безопасности. Но на вашем месте, господа телезрители, даже если вы и не верите в летающие тарелки, межзвездную экспансию и прочую чушь, повстречав этих ребят…»
Снова лица Сени, Енота, Ольши и Пахи.
«…я бы спросил у них: «Откуда вы?»
Последние кадры репортажа растаяли на телеэкране, канал давно уже разразился рекламой, а Ольша все пялилась на светящийся прямоугольник. В ушах звучал чуть хрипловатый голос Сергея Градового.
– Это Затока с дружком, – угрюмо сказал Сеня. – Они журналисты, оказывается. Бог мой, я же предупреждал – это великая раса!
Ольша взглянула на него с сочувствием.
– Да. Засветили вас талантливо.
Енот уже общался с раскрытым «дипломатом». Спустя минуту Паха встал, превратился в …Ритку, точно скопировав одежду Ольши, и вышел из номера. Ольша подняла брови.
Сеня выглянул в окно сквозь занавесь.
– Дьявол! – сказал он и взялся за парализатор. Наверное, внизу творилось что-то нехорошее.
Ольша встала и приблизилась к светлому проему окна. На стоянке у «Оксо», совершенно не кроясь, стояли несколько типов в штатском, все как на подбор – плечистые и крепкие.
Сеня вышел на балкон, прямо у них на виду выдавил стекло в номере Ольши, проник внутрь и вынес ее вещи. Типы внизу забеспокоились, не обращая внимания на приближающуюся Ритку, то бишь Паху.
Спустя минуту (а может, и меньше – Ольше казалось, что все происходит на удивление медленно) у балкона завис «Оксо». В дверце и стекле зияли быстро затягивающиеся пулевые отверстия. Вещи как попало побросали в салон. Енот подсадил Ольшу и влез следом. Последним сел взъерошенный Сеня. Он уже захлопывал дверцу, когда в дверь номера громко и требовательно постучали.
– Жми! – скомандовал он. «Оксо» стремительно вгрызся в прогретый летом воздух. Вдалеке урчали вертолетные двигатели.
Но летающая машина оставила их безнадежно позади.
– До свидания, Ялта! – прошептала Ольша с непонятным сожалением. Внизу умопомрачительно синело море.
– Знаешь, Сеня, – серьезно протянул Енот. – А мы ведь не заплатили по счету в гостинице…
6,81
Ольшу высадили в Николаеве. На пустынной улочке недалеко от центра.
– Уж извини, до дому придется добираться самой.
Ольша кивнула.
– На вот… – Енот порылся в объемистом бардачке и выгреб толстенную пачку тысячегривнок.
Сеня пошарил в дипломате и добавил столько же.
– Мы все равно уходим… Купишь себе что-нибудь. Не бойся, кстати, они настоящие.
Ольша как попало свалила деньги в сумку, взглянула на часы, потом – по сторонам.
– Извини, что пришлось тебя… гм… задержать. Ты нам очень помогла. Кстати, Завгородний, похоже, совсем не виновен в смерти наших. Просто волею случая оказался рядом. А спутника-сторожа сбил шальной метеорит. Представляешь, угодил в единственное уязвимое место и под нужным углом. Вероятность – один к пятнадцати миллиардам. В ближайший галактический год такого больше не случится. Но все равно – спасибо тебе.
Даже не верилось, что придется расстаться с этими ребятами. Похожими на ее друзей и не похожими. Добрыми и безжалостными.
– Вы… к себе? Домой?
Сеня пожал плечами:
– Сначала на базу. За головомойкой. Тысяча чертей, нигде мы так не проваливались!
– Не зарежьте Землю, хирурги, – попросила Ольша серьезно.
– Постараемся, – пообещал он и вздохнул.
– Ну, давай лапу…
Ладонь Ольше легонько сжали – сначала Енот, потом Сеня, а потом (к несказанному удивлению Ольши) и Паха. Рука у него была горячая и чуть-чуть влажная. На лице сохранялась все та же непрошибаемость. Пожав руку, он показал Ольше раскрытую ладонь, ставшую матовой, как экран ноутбука. Под «кожей» медленно возникали буквы, складываясь в короткое предложение: «Ты очень привлекательная самка своего вида».
Ольша смутилась, Сеня с Енотом заржали на всю улицу. Паха невозмутимо «погасил» надпись и вернулся в машину.
– Эй, Толстый! Когда-нибудь я научу тебя делать комплименты гуманоидам, – пообещал Енот, усаживаясь за руль. Ольше он сделал ручкой.
Сеня задержался, заглядывая ей в глаза. На секунду показалось, что сейчас он ее поцелует. Но Сеня только снял очки и протянул ей.
– Возьми. На память.
Ольша приняла подарок обеими руками. Взгляды их встретились.
– Я еще увижу тебя?
Сеня усмехнулся:
– Однажды ты уже задавала этот вопрос.
Он резко повернулся и шагнул к машине. Сухо клацнула дверца, опускаясь на место.
«Оксо», подобрав колеса под днище, круто ушел в зенит. Ольша провожала его глазами, пока темную точку не поглотило небо. Осталась лишь самая обычная улочка, каких в Николаеве десятки. Чудеса закончились, вернулась обыденная серость, но остались еще воспоминания и неожиданное ощущение минувшего праздника.
Вздохнула. Надела подаренные очки.
Сеня, Сеня, разведчик-гианец. Растворился, исчез из ее жизни, как предутренний сон.
«А ведь ему бы очень пошел белый халат», – подумала Ольша, подхватила сумку и зашагала домой, зная наверняка, что ее путь гораздо короче, чем у троицы там, наверху.
Веселый Роджер на подводных крыльях
Боевик со стрельбой в ритмах абордажа
Глава первая
Великолепная семерка
1.
Ночной Нью-Кросби стрелял в небо волшебством разноцветной рекламы, гудел клаксонами мобилей на перекрестках, зазывал гуляк-прохожих в питейные, увеселительные и еще бог весть какие заведения. В этом районе города с наступлением темноты жизнь только начиналась: выходили на охоту накрашенные девицы, изрядно подвыпившие компании совершали шумные рейды по барам и кабакам, из-за каждой двери, будь то жалюзи из бамбука или стеклопластик на фотоэлементах, доносились гомон, смех и музыка. По улицам носились ревущие стада мотоциклистов-лихачей; за ними гонялись приземистые полицейские машины, истошно воя сиреной и невыносимо слепя вспышками мигалок. Ярко иллюминированные громады небоскребов напоминали нарядные рождественские елки, только невообразимо большие.
Арчибальд Элмер, двадцати шести лет, без определенных занятий, свернул с Брамм-стрит на Гарднер-авеню напротив центрального парка. Здание национальной библиотеки вторую неделю ремонтировали, и Арчи двинулся вдоль невысокого ограждения.
– Эй, мистер!
Голос, произнесший это, был тихим и отчетливо-зловещим. Арчи лениво обернулся. Позади стояли три верзилы-негра.
– Слушаю вас, господа, – вяло проговорил Элмер, нисколько, впрочем, не испугавшись, хотя нож, выхваченный одним из них, внушал некоторые опасения.
– Советую опустошить карманы, – внятно сказал верзила с ножом, – и поживее!
Арчи усмехнулся: всего лишь карманы!
– Пошел вон, шоколадка!
Негры даже присели от неожиданности. Арчи ловко извлек из рукава куртки нунчаки и, не теряя времени даром, треснул ближайшего грабителя по курчавой башке. Раздался глухой стук, и негр рухнул, как кедр на лесоповале. Перехват, размах – второй последовал за ним так же быстро и почти беззвучно, если не считать слабого удара тела об асфальт. Третьего словно ветром сдуло, только куртка мелькнула над оградой. Арчи удовлетворенно крякнул и спрятал верные свои палочки. Потом нагнулся, подобрал нож – отличный охотничий клинок со скобой и кровостоком, острый, как акулий зуб. Справедливо решив, что трофей он вполне заслужил двумя прекрасными ударами, Арчи сунул нож в узкий карман на бедре и быстро покинул место конфликта.
Через десять минут он опустился на высокий вертящийся табурет у стойки бара «Двенадцать баллов» и закурил почерневшую от времени трубку. С виду трубка пережила гораздо больше, чем ее хозяин. На спине кожаной куртки Элмера явственно проступал старый мастерский рисунок – ощерившийся череп и две скрещенные кости под ним.
– Привет, Арчи! – бармен привычно поставил перед Элмером бокал пива и аккуратно налил стаканчик доброго яванского рома.
Арчи кивнул, молча выцедил ром и ушел с пивом в угол, где дожидались дружки – Джон Трисель, Архипелаг и Сид-Пивная Бочка.
Спустя примерно час в «Двенадцать баллов» ввалился приземистый крепыш в коричневом летном комбинезоне, остановился у входа и долго оглядывался. Завсегдатаи вроде Элмера смерили незнакомца ленивым оценивающим взглядом – подумаешь, забрел какой-то пижон! – и тут же забыли о нем.
Вспомнить пришлось через четверть часа. Крепыш возник у столика, где сидел Арчи, мгновение изучал сидевших, потом хрипло осведомился:
– Кто из вас Арчибальд Элмер?
Отвечать не спешили. Арчи мрачно разглядывал незнакомца, соображая, за что могла бы им заинтересоваться полиция, если это, конечно, полицейский. А похоже. Незнакомец нисколько не тушевался под пристальными взглядами. Наконец Сид-Пивная Бочка прищурился и нагло спросил:
– А ты кто такой, мистер Спрашивающий?
Крепыш, даже не шевельнулся в его сторону.
– Я ищу Арчибальда Элмера.
Сид смешно хрюкнул и обернулся к друзьям.
– Гм! Он не понимает, когда к нему обращаются!
Крепыш с презрением глянул на Сида.
– А тебя, Пивная Бочка, я попросил бы заткнуться.
Сид вскочил.
– Чего?
Крепыш легонько двинул его по лбу.
– Потухни, приятель! – и тихо добавил: – Я – Капитан Фло.
Капитана Фло знали все, но мало кто его видел. Фло, имя-легенда! Лгать крепыш не мог, спекулировать именем Капитана Фло было равносильно самоубийству. Сид испуганно засопел, потирая лоб; Арчи рывком выдернул стул из-под дремлющего за соседним столиком старика. Старик сверзился на пол.
– Садитесь, Капитан! Я – Элмер.
Фло кивнул, но не сел.
– Пойдем, Арчи. Разговор есть, – он развернулся и побрел к выходу. Элмер послушно двинулся следом.
2.
Бруно Фальконе, более известный как Бруно Кертис, двадцати шести лет, без определенных занятий, валялся на измятой постели и таращился на экран эс-ви. Передавали бейсбольный матч на первенство штата. По вогнутому экрану метался мячик, слышались резкие щелчки бит.
Только что Бруно выгнал очередную подружку, подцепленную ночью, выдул остатки пива и теперь размышлял где бы раздобыть денег на начавшуюся неделю. Можно было спереть мобиль. Но сержант его уже предупредил: еще раз и Бруно не миновать пары лет тюрьмы. Позавчерашняя попытка заняться рэкетом вылилась в несколько крепких подзатыльников и продолжительный бег через самое сердце трущоб Манотекса. Изображать из себя слепого гитариста на площади не стоило, во-первых, из-за мизерного сбора, а во-вторых, кто поверит, что он слепой, если в последний раз едва на площадь ступил Бельмондо, Бруно уже улепетывал во все лопатки, прихватив, впрочем, и гитару, и шляпу с монетками. Денег не осталось совершенно – кто бы мог предположить, что хрупкое и юное ночное создание жрет виски как рассохшаяся бочка и постоянно требует еще?
Вероятно, предстояло снова слоняться по городу в поисках случайного заработка.
Но судьба распорядилась иначе. Засвистел видеофон; Бруно встрепенулся и ударил по клавише ответа.
– Привет, макаронник! – улыбнулся с экрана Арчи Элмер.
– О-о-о! – обрадовался Кертис, и неспроста: звонок Арчи сулил новости. Позади Элмера в будке стоял еще кто-то. Бруно решил пока побольше слушать, поменьше болтать.
– Ты как всегда на мели, приятель?
Бруно развел руками:
– Увы, Арчи, женщины так много пьют, едят и курят, что на себя денег уже не остается.
Элмер обернулся к своему спутнику с видом: «Я же говорил!»
– Слушай, Бруно, есть выгодное дельце. Со стрельбой, погонями и потасовками. В прекрасной компании. И не говори, пожалуйста, что тебе надоели приключения – платит нам сам Капитан Фло!
Арчи обернулся еще раз и указал на коренастого крепыша позади себя.
Кертис и не думал отказываться. Унылая жизнь бездельника уже порядком приелась ему, натуре живой и непоседливой.
– Согласен! – немедленно завопил он и добавил уже спокойнее, – На Бруно Кертиса можете положиться, Капитан!
3.
Подойдя к кассе Крис, улыбаясь, сунул миловидной кассирше бакс и вежливо произнес:
– Пожалуйста, девяносто семь центов, мисс!
Улыбка Криса всегда обезоруживала девиц, подобных этой. Левой рукой он тут же стащил пачку пятидолларовых бумажек. Увидел бы кто, как вывернулась при этом его рука! Словно и костей-то в ней вовсе не было…
Кассирша улыбнулась в ответ, ничего не замечая, и, пока она стучала по клавишам, Крис стянул все семь стодолларовых банкнот.
– Спасибо за покупку, мистер!
Девушка так ничего и не поняла. Крис расшаркался, прижимая к груди купленный мяч, и неторопливо покинул универмаг.
Около мэрии в переулке, похожем на чисто выметенную крысиную нору, он воровато оглянулся и зафутболил ненужный мяч через ограду.
Потом Крис сел в автобус, едущий в сторону ипподрома. За три остановки в его карман перекочевали два бумажника, четыре золотых кольца, семь наручных часов и одни карманные, а также витой серебряный браслет, кажется, с гранатом. Выйдя напротив ресторана «Глоб» Крис загадал: если в бумажниках больше трех сотен, на сегодня хватит, если меньше – продолжу.
Солнце сияло вовсю, деревья зеленели и радостно шевелились, приветствуя наступающее лето. Крис довольно жмурился, усаживаясь на скамейку у памятника Хлайку чтобы проверить добычу.
В бумажниках оказалось семьсот двадцать долларов с мелочью, водительские права на имя Роберта Дуайта и куча визиток. Крис удивился: какого черта публика с такими бумажниками и золотыми кольцами ездит в общественном транспорте? Непостижимая страна! А впрочем, ладно, поработал сегодня на славу, можно несколько дней отдыхать, или, как говорил его учитель-русский, оттягиваться.
И тут рядом не скамейку опустился парень в кожаной куртке и линялых ковбойских джинсах. Возник он словно из-под земли, Крис едва успел спрятать бумажники в карман.
– Привет, Крис! С днем рождения!
Кристофер Дейзи, которому сегодня и вправду исполнилось двадцать шесть лет, нахмурился.
– Простите, мистер, вы, должно быть, ошиблись.
– Да ладно, Крис, брось, тебе это не идет. Я-то знаю, кто ты и чем занимаешься – пощипал олухов на совесть, пол-автобуса, небось, сейчас охает и ругается. Кстати, – Арчи ухмыльнулся, – верни мои часы, пожалуйста. «Кросс-оптим».
Дейзи мрачно сунул руку в карман и извлек несколько наручных часов.
– На, забирай.
Арчи нацепил свои «Кросс-оптим» и весело представился:
– Меня зовут Арчибальд Элмер…
– Что нужно? – хмуро перебил Крис. Он не любил, когда оставались свидетели его промысла.
– Есть дело.
– К дьяволу! Я завязал с громкими делами. Хватит.
– Дело того стоит, – пожал плечами Арчи.
Крис свирепо выпалил:
– Я же сказал – к дьяволу!
Арчи встал.
– Жаль, – он выдержал положенную паузу, вздохнул и скорбно добавил: – Капитан Фло сказал еще, чтобы ты не очень удивлялся, если на свет божий всплывут некоторые подробности мармоннской резни.
Дейзи чуть заметно побледнел и уставился на Элмера. Взгляд его вполне мог воспламенить газету. Арчи выжидательно глядел ему в глаза.
– Ладно, – протянул Крис напряженно. – Что я должен делать?
Арчи был краток:
– Всего лишь выслушать Капитана Фло. Пошли!
Крис Дейзи медленно поднялся со скамьи.
– Надо же! – горько усмехнулся он. – Минута, и я иду за тобой, словно собачонка. Весело же я встретил свое двадцатишестилетие!
Арчи обернулся и легонько потрепал его по плечу.
– Ничего приятель! Через два часа ты это расценишь как подарок на именины.
Крис вяло отмахнулся и спросил:
– Слушай, а почему ты молчал, когда я снимал с тебя часы?
Арчи расплылся в улыбке:
– А что, мне нужно было хватать тебя за шиворот и орать: «Держи вора»?
4.
Днем кафе почти всегда пустовало, тишину в зале нарушал только слабый стрекот вентилятора-кондиционера. Стереовизор хозяин выключил еще утром, и редкие посетители развлекались как могли: парочка у окна рисовала на салфетках чертиков и поминутно прыскала, отворачиваясь к окну; какой-то трудяга мирно спал, уронив голову на столешницу, рядом с ним стояла недопитая чашечка кофе. Эрвин Капелька, задрав ноги на стойку и попыхивая сигарой, читал «Утренние новости». Ничто не предвещало неожиданностей.
Тяжелый трейлер компании «Лопл Триджентик» вывернул со стороны Западного шоссе и пополз прямо на кафе. Перед самым входом дорога резко сворачивала влево и посетители могли часто видеть, как скоростные мобили, готовые вот-вот въехать прямо в зал, вдруг уходят в сторону и только жужжание приводов мягко толкается снаружи в стеклопластик. Поэтому никто сначала не обратил на грузовик внимания. Выстрелы в кафе услышать не могли. Девушка у окна, взвизгнув, дернула своего приятеля за руку лишь когда трейлер подмял под себя полосатый бордюр, сбил столбик дорожного знака и въехал на тротуар. Парочка едва успела отскочить, грузовик с хрустом вломился в прозрачный стеклопластик; раздвигая столики и опрокидывая стулья, доехал почти до стойки бара, заглох и остановился.
Бармен, выскочив из подсобки на грохот, ошарашенно застыл посреди зала. В наступившей тишине слышались только нервные шаги по осколкам пластика – это, стараясь казаться незаметным, крался к выходу заспанный трудяга. Парочка исчезла еще раньше. Бармен, видимо, потерял дар речи; замерев и опустив руку с полотенцем, он таращился на грузовик, словно неандерталец на воздушный шар.
Эрвин Капелька опустил газету, аккуратно сбил пепел с сигары и с ужасающим спокойствием предположил:
– Может быть, он хочет кофе, Джимми?
Бармен вздрогнул и посмотрел на Эрвина. Он ожидал, что толстяк вновь уткнется в газету, но Капелька проявил больше интереса, чем обычно: чтение отложил, снял ноги со стойки и приготовился наблюдать, дымя сигарой.
И только сейчас Джимми-бармен заметил в лобовом стекле грузовика две дырочки от пуль и пустоту на месте водителя. Он, нетвердо шагнув, открыл дверь; сверху на него мешком свалился мертвый шофер в синем комбинезоне «Лопл Триджентик». Крови почти не было, стрелял, наверное, снайпер. Джимми беспомощно склонился над безвольным телом и так же беспомощно повернулся к Капельке, который, как болтали в округе, мог абсолютно все.
Капелька, вынув сигару из пухлых губ, сказал:
– Пожалуй, стоит вызвать полицию.
Полиция явилась через семь минут. У кафе на улице собралось с десяток зевак, Джимми, заикаясь от волнения, объяснялся с инспектором, сержант расхаживал с рулеткой, блокнотом и очень умным видом, еще двое копов стояли у входа и у дыры в витрине, никого не пуская внутрь.
Эрвина Капельку Арчи дождался только спустя полтора часа. Городишко был крохотный, Арчи, шагая рядом с Эрвином, вынужденно раскланивался со всеми встречными. Толстяк делал это с видимым удовольствием. Наконец они подошли к небольшому, увитому плющом домику, избранному Капелькой под жилище. Двор утопал в сочной мясистой зелени, навевающей смутные догадки о тропиках. Внутри домик оказался таким же милым, как и снаружи. Арчи приятно изумился уюту и умиротворенности, царящим в комнатах Эрвина. Невольно он сравнивал их со своей берлогой, и сравнение было явно не в пользу последней.
– Итак, – сказал хозяин, разливая дорогой французский коньяк по изысканным хрустальным рюмкам в виде морских раковин, – что понадобилось от меня Капитану Фло?
Арчи вздрогнул: он не успел еще и полслова сказать Эрвину о цели своего визита.
– Простите, – Арчи слегка замялся, – а из чего, собственно, следует, что меня послал Фло?
Толстяк усмехнулся:
– Из Нью-Кросби с такой татуировкой к старине Эрвину могут пожаловать только от Капитана Фло.
Арчи покосился на свое левое запястье – там красовался вытатуированный еще во время службы на флоте якорь.
– А почему вы решили, что я из Нью-Кросби?
Толстяк прямо-таки цвел от счастья, когда демонстрировал свою проницательность. Он вытащил у Элмера из нагрудного кармана свежий номер «Н-К Джорнинг Пост».
– Это утренний выпуск, я вижу заглавие статьи о процессе Буша. До Брендона он докатится только к обеду.
– Н-да, – протянул Арчи. Выводы показались ему несколько натянутыми, хотя Капелька все угадал верно. – Ладно. Капитан Фло просил передать, что есть возможность одновременно развеяться, поплавать, поработать головой и попутно оказать Капитану Фло услугу, кроме всего прочего еще и прилично заработав.
Арчи пытливо взглянул на Капельку. Тот молча прикуривал сигару. Фло предупреждал, что толстяк консервативен и может упереться, поэтому Арчи, очертя голову, принялся уламывать его, на все лады понося унылую серую жизнь в провинции и расхваливая прибыльность интересного предприятия. Эрвин слушал его минуты две. Потом прервал коротким энергичным жестом:
– Не пыли, приятель. Из тридцати девяти лет жизни двадцать три я отдал Капитану Фло. Я согласен.
Арчи облегченно вздохнул.
5.
Гордон Лу, известный на весь Бьюк-Даунт двадцатишестилетний шалопай, словно сквозь землю провалился. Арчи обошел все данные Капитаном адреса, все девять; многочисленные родственники Лу однообразно повторяли: «Горди ушел, может быть, он у тетушки…»; «…нет-нет, не появлялся, должно быть, навещает матушку»; «Нет его, проваливай, приятель» – и так девять раз подряд.
Неизвестно, кого он там навещал, но Арчи обнаружил Лу в полицейском участке. Тот держался уверенно и беспардонно, словно решетки на окнах и рослый долдон у двери, состоящий в основном из квадратной челюсти, каски и рыжих волосатых кулаков, милы ему беспредельно, а полицейский участок – дом родной.
Впрочем, последнее было не так уж далеко от истины. К Лу здесь привыкли. Лысоватый полный полицейский, расстегнувший рубашку чуть ли не до пупа, уныло спрашивал; Горди – отвечал, живо и очень охотно.
– Ну что он тебе такого сделал, Лу?
– Как что?! Сказал, что я – дерьмо!
– И из-за этого стоило вышибать ему мозги?
Лу удивился:
– А что, надо было сказать, что он тоже дерьмо?
– Ну хоть бы и так, черт возьми!
– Ты же знаешь, Пит, это не в моих правилах.
– Но он вдвое больше тебя! И вчетверо сильнее!
Лу напыжился и, казалось, даже засветился от гордости:
– Ну, и кто кому вышиб мозги?
Полицейский схватился за голову:
– Господи, убрался бы ты из города, я бы ламбаду сплясал на площади, при всех, ей-богу! Ну скажи мне, Лу, скажи на милость какого черта ты поколотил этого быка?
Лу пожал плечами:
– Он сказал, что я – дерьмо…
Полицейский взвыл и обернулся, заметив наконец Арчи.
– Здравствуйте, сэр! – Арчи шагнул вперед, к столу. Полицейский потянулся к шее, словно хотел поправить галстук, но потом сообразил, что галстук висит на спинке стула, махнул поднятой рукой и сел.
– В чем дело?
Арчи, вопросительно глядя на него, уточнил:
– Похоже, вы не прочь избавиться от этого типа?
Пит прищурился, словно хотел сказать: «Что-что?»
Арчи твердо, насколько смог, предложил:
– Если он ничего серьезного не натворил, сэр, и вы согласны его отпустить, я обязуюсь увезти его отсюда минимум на полгода.
Коп повернулся к Горди.
– Ты слышал?
Тот кивнул.
Тогда Пит вскочил, пересек комнату и с треском распахнул дверь. Долдон в каске даже не пошевелился.
– Убирайся! Я не знаю, почему я должен верить этому человеку, но я даю тебе шанс. И учти: если завтра я встречу тебя в городе, Лу, будь уверен, упеку на шесть месяцев. Надоел ты мне до смерти!
Арчи мысленно поздравил себя с успехом. Но Лу вдруг развалился на стуле и заявил с крайне независимым видом:
– А может, я с ним и не пойду!
Арчи заулыбался:
– Эй, Горди, не дури и не заставляй называть себя дерьмом, тебе это, кажется, не по нраву.
Полицейский заорал:
– Все! Хватит! Или ты идешь с этим… гм… джентльменом, или шесть месяцев заключения. Сегодня! Сейчас! Девятьсот девяносто девять тысяч чертей!
Лу поспешно вскочил:
– Иду, иду! Выбор не очень-то велик, Пит, и я думаю, что не ошибся.
Он схватил кепку, на которой сидел все это время, и выскользнул за дверь. Арчи попрощался и вышел следом. Лу, не оборачиваясь, шагал прочь по улице.
– Эй, Гордон Лу! – окликнул его Арчи. – Иди-ка сюда.
Что-то в его голосе заставило Лу замереть и неохотно вернуться.
Арчи подождал, пока он приблизится.
– Нам в другую сторону, – сказал он жестко.
Развернулся и пошел, зная, что Лу не посмеет сбежать и последует за ним.
Арчи не ошибся.
6.
Если Лу обнаружился в полицейском участке, то Марка Мортимера Арчи нашел и вовсе в тюрьме. Мортимер был единственным, чьей фотографии не оказалось у Капитана Фло, и единственным, кому Фло посоветовал с ходу выложить всю правду.
Арчи бесстрастно и негромко выложил.
– Остался ты, Марк, и еще один парень по имени Оскар Слэш.
Марк казался спокойным.
– Кого ты уже успел завербовать?
Арчи стал отвечать, потому что так советовал Фло.
– Сначала Капитан Фло нашел и уговорил меня, а я уже сумел найти общий язык с четырьмя парнями – моим дружком Бруно Фальконе…
– Это тот, которого все называют Бруно Кертисом и которого терпеть не может Бельмондо?
Арчи удивился, что Мортимер это знает, но виду не подал.
– Да, это он. Кроме того, один малый из Бьюк-Даунта в Паноме, зовут его Гордон Лу, далее – Крис Дейзи из…
– Крис? Ты хочешь сказать, что уговорил на эту авантюру Криса? – Марк презрительно хмыкнул.
Арчи поколебался.
– Его пришлось припугнуть, – наконец пояснил он.
Марк откровенно заулыбался:
– Парень, если ты хочешь сказать, что способен запугать Криса Дейзи, то скажи это кому-нибудь другому.
Смешался Арчи всего на секунду.
– Собственно, я передал ему всего одну фразу Капитана Фло: если он откажется, раскроются некоторые детали мармоннского дельца. И все.
Мортимер недоверчиво посмотрел на Элмера.
– Фло ничего не может об этом знать.
Арчи немедленно пожал плечами:
– Спросишь у Капитана Фло сам. Не в свои дела я никогда не лезу.
Прозвучало это достаточно убедительно, и Арчи решил, что стоит перевести разговор в другое русло.
– Кстати, откуда ты знаешь Криса?
Мортимер криво усмехнулся:
– А откуда я знаю Бруно Кертиса?
Арчи зашелся смехом. Однако, этот парень не промах!
– Извини! Это ведь тоже не мое дело.
Арчи умолк, ожидая, что решит Мортимер. Тот сидел за мелкой проволочной сеткой с крайне независимым видом, словно происходило это не в Трэдфилдской тюрьме, а где-нибудь в баре на Гринли.
Молчали они долго, охранник даже стал с неудовольствием коситься на них, словно хотел спросить: «Какого черта было добиваться свидания? Чтобы сидеть и молчать?»
Наконец Арчи не выдержал:
– Ну, так что же ты скажешь, Марк?
Тот равнодушно опустил взгляд с потолка, куда неотрывно глядел последние минуты. Глаза его были невинными, словно у младенца.
– А какое отношение имеет все это ко мне? Конкретно ко мне?
– То есть? – не понял Арчи.
– Я отбываю срок. Осталось еще порядком. Во всяком случае, двадцатисемилетие я тоже встречу в камере.
Арчи хлопнул себя по лбу.
– Черт! Я совсем забыл! Капитан Фло сказал, что, в случае согласия, оставшийся срок тебе скостят.
Элмер действительно забыл об этом упомянуть, но Мортимер ему, конечно же, не поверил. Впрочем, это не имело особого значения: Марк знал, что Фло слов на ветер не бросает. В душе он давно уже согласился. Однако нужно было соблюсти знаменитый имидж Марка Мортимера, и он делал вид, что еще колеблется, взвешивает все «за» и «против».
Но вдруг парень по ту сторону сетки, назвавшийся Арчибальдом Элмером, понимающе усмехнулся:
– Да будет тебе, Марк! Я же вижу, что ты согласен. Не скажешь ведь ты, что полтора года тюрьмы прельщают тебя больше предложения Капитана Фло?
И Марк сдался:
– Ты прав, черт возьми!
7.
Остался один: Оскар Слэш по кличке Бегемот. Оскар не был ни толстым, ни просто крупным человеком; прозвище прилипло к нему еще в юношеские годы, когда на пикнике он в одиночку слопал целый котелок гречневой каши, предназначавшийся семерым, и навеки стал Бегемотом.
С ним вообще не возникло никаких проблем: Оскар валялся мертвецки пьяным в собственной квартире недалеко от центра Хрид-Сити. Арчи просто погрузил его в такси, отвез к станции междугородки и через минуту уже ловил такси в Нью-Кросби. Слэш не подавал никаких признаков жизни. В таком виде Арчи и доставил его в резиденцию Капитана Фло.
Первое задание босса можно было считать выполненным.
Глава вторая
Вперед, в прошлое
1.
Когда к пробездельничавшей неделю шестерке присоединился свежевыбритый и благоухающий Марк Мортимер, Капитан Фло собрал всех в небольшом холле перед своим кабинетом. Одну из стен украшал черный пиратский флаг с неизменным черепом и песочными часами.
Арчи Элмер и Капелька выглядели спокойными; Кертис цвел от восторга – целую неделю он ел, спал и пил, не утруждая себя мыслями о деньгах; Крис Дейзи был мрачен, как зимний Везувий; Слэш-Бегемот – равнодушен; Горди Лу старался смотреться посолиднее, но получалось это у него не очень; о Мортимере пока трудно было что-нибудь сказать.
Фло посмотрел на собранную команду, рассевшуюся в креслах, улыбнулся и начал:
– Итак, господа, насколько я знаю, каждый из вас не всегда и не во всем ладил с химерой, именуемой «законом». И – что вполне естественно – каждый кое-чему научился.
Фло сделал паузу, никто его не перебил, и это Капитану понравилось, еще раз убедив его в правильности выбора.
– Мне нужно ваше умение. Умение бойцов, ловчил и авантюристов. Разумеется, не задаром. Вы, конечно, не прочь завести кругленький счет в Национальном банке и до конца дней своих не знать нужды в средствах. Это я предлагаю вам взамен вашего умения.
Фло снова умолк и слегка выждал. Глаза всех присутствующих, обращенные к нему, выражали интерес, в зависимости от темперамента – от живейшего до сдержанного. Фло снова улыбнулся.
– Я предлагаю попиратствовать, господа. Нет-нет, никакого риска, – поднял руку Фло, – действовать будем в семнадцатом веке.
С Международной Комиссией по охране морских перевозок Фло конфликтовать не собирался. Это радовало.
В холле напряженной струной запела абсолютная недоуменная тишина.
– Я имею в своем распоряжении машину времени. И намерен ее использовать. Все, что нам придется делать, – это отбиваться на современном, оснащенном последними системами оружия и боевой техники, судне от средневековых парусников с их смехотворными фитильными пушками и в лучшем случае – мушкетами. Капитаном «Орхидеи» буду я. Позвольте представить вам команду, куда вы, надеюсь, органично вольетесь.
Фло встал, пересек холл и толкнул дверь в собственный кабинет.
– Питер Зборовски, старший помощник капитана. В рекомендациях не нуждается.
Питер был свиреп. От башмаков с квадратными носками до повязки на глазу. Эдакий бравый корсар, не хватало только повязанного по-пиратски пестрого платка да степенного попугая на плече.
– Ларри Робинсон, механик.
Худенький, чтобы не сказать плюгавенький, человечишка в круглых старомодных очках. Руки по локоть в масле, все как положено. На флибустьера он никак не смахивал, хотя… Но об этом позже.
– Ван Баттум, кок.
Дебелый голландец, зачатый и выросший на камбузе, из тех, кого на суше преследует «береговая болезнь» и кто в состоянии при восьми баллах есть салями без хлеба и закусывать сгущенкой, искренне изумляясь при этом, почему бедняги-пассажиры повисли на фальшборте и блюют.
– Сэр Юстас, шеф спасательной команды.
Тут семерка и вовсе разинула рты. Вернее, шестерка, ибо Эрвин Капелька был как раз в курсе.
Из кабинета неспешно и величаво вышел громадный пес-ньюфаундленд. Роскошная черная шерсть с медным отливом, мощные клыки и лапы, умнейшие темные глаза. Сэр Юстас прошествовал мимо изумленной команды и уселся, разинув пасть и свесив набок длинный розовый язык, у ног Капитана Фло.
– Эрвин Капелька назначен боцманом, Арчибальд Элмер – его помощником. Остальные, понятно, матросами. Первейшим моим условием будет железная дисциплина. С момента вашего согласия на участие в плавании я – ваш бог, ваш папа и ваша мама. Приказы выполнять немедленно и не рассуждая. За это я вам, собственно, и плачу. Кто согласия не изъявит, может встать и уйти, его миллион золотом будет поделен между оставшимися. Прошу всех вновь прибывших по очереди подтвердить согласие. Звукозаписывающая аппаратура включена. Мистер Элмер и мистер Капелька уже высказались в пользу своего участия в предприятии. Итак, мистер Слэш?
Бегемот поскреб подбородок.
– Хоть оружие-то дадут?
– Сколько угодно! – заверил Фло.
– А выпивку?
– Только не на вахте.
Слэш развел руками:
– Что же тут решать-то? Согласен, ясное дело.
– Мистер Мортимер?
Марк переглянулся с Крисом Дейзи (они сразу же оказались рядом, с первых минут).
– Надеемся, что вы сознаете, что делаете, Капитан. Мы ваши.
Крис кивнул, едва только Марк умолк. Кивнул солидно, как представитель «Форд Моторс» на всемирной Автоярмарке.
– Прекрасно! Бруно?
– Нет вопросов! На абордаж! По марсам и салингам!!
– Спокойнее, приятель! Меньше страсти, – поумерил пыл итальянца Фло. – Лу?
Горди напыжился:
– Только покажите, в кого стрелять, Кэп!
– О’кей, – подвел черту Фло. – Я вижу, что не ошибся в вас.
Он замолчал, потрепал Юстаса по лохматой голове. А потом его голос враз из вежливого стал капитанским.
– С сегодняшнего дня командует вами Питер. Общая подготовка, изучение «Орхидеи» и оружия. Слэш, ты, кажется, в прошлом механик – углубленный курс, Ларри, займешься им. Чтоб тебя заменить смог! Ясно?
Очкарик кивнул, Слэш вздохнул.
– И не пищать, корсары! Дрейк по сравнению с нами – мальчик! Доступно?
– Йо-хо-хо! – совершенно серьезно сказал Дейзи.
«И бутылка рому», – подумал каждый.
И началось. Питер гонял их, как сержант новобранцев, даже Капельку. Кстати, толстяк оказался не таким уж заплывшим: от пола отжимался полсотни раз даже не запыхавшись, а на перекладине такие вещи вытворял, что маленький, склепанный из сплошных мускулов гимнаст Лу рот разевал от удивления. Капелька явно держал себя в форме в своем занюханном провинциальном Брендоне.
Выяснилось, что Крис так стреляет из любого оружия, что вызывать его на дуэль было чистым самоубийством, даже если Крису завязать глаза;
что малыш-Лу голой рукой шутя ломает шесть кирпичей, легко садится на поперечный шпагат и ловит на лету стрелу, пущенную из спортивного лука;
что Арчи лучше не трогать, если с ним нунчаки, а если не с ним, то лучше нападать вдвоем-втроем и желательно с Лу;
что Оскар Слэш водит все – от вертолета до подводной лодки;
что Юстас понимает человеческую речь – провалиться всем на месте, если это не так! Дьявольски смышленый пес;
что Бруно Кертиса можно последовательно запаковать в смирительную рубашку, наручники, кандалы, мешок и бросить с моста в море: он освободится еще в полете и рассмеется вам в лицо;
что Ван Баттум – кок милостью Божией;
что механик Робинсон вовсе не такой хлюпик, каким кажется. Шесть кирпичей он, правда, не мог осилить, а вот с тремя справлялся вполне;
что Питер тоже мог все это и еще чуть-чуть, а уж сам Капитан Фло мог еще больше.
Выяснилось, что «Орхидея» – чудо. Плод инженерного гения военных судостроителей. Композитный корпус, управляемые суперкавитирующие крылья, водометные движители прогрессивного режима, скользящее покрытие типа «чешуя», резервные воздушные винты регулируемого шага…
Тримаран на подводных крыльях! С разделяемыми секциями. Средняя – основная, четырехуровневая. Боковые – двухуровневые. И скорость, скорость – 86 узлов в штиль! Сказка…
Оскар Слэш с Ларри-очкариком неделями не вылезали из машинного отделения.
В общем, месяц пролетел как один день. Команда постепенно становилась Командой, где каждый за всех и все за одного. Фло подобрал именно таких людей, на которых впоследствии мог положиться. Не зря он так долго выбирал.
2.
Рассекая умопомрачительно синюю волну, «Орхидея» понеслась прочь от причала, мгновенно встав на крылья. Арчи не переставал поражаться ее способностям: пройти над Бермудскими банками на тридцати узлах, даже не чиркнув по песку! И глубина-то, глубина под килем… ох, пардон, под крыльями! – всего-навсего два фута! Ну и ну! Ларри что-то объяснял насчет разницы давлений под и над крылом, песок-де более плотная среда, чем вода, поэтому над мелью давление снизу на крылья возрастает, судно приподнимается и проходит, словно на подушке. Арчи сразу не поверил: мель есть мель, что там давление… Пришлось убедиться.
Фло, Питер и Капелька расположились в рубке; Капитан – в кресле у мониторов, Питер – за штурвалом, боцман – просто у двери. Навстречу тримарану, изредка вспенивая макушки, стройными рядами ползли океанские волны. Рубка находилась на самом верху, на четвертом уровне, от воды ее отделяло добрых сорок футов. Сразу за рубкой, надежно принайтованный, притаился небольшой боевой вертолет класса «Шершень». Остальное пространство четвертого уровня занимала открытая палуба.
На третьем уровне располагались все боевые системы – пушки, ракеты, пулеметы, оперативный боезапас, торпедные пускатели, военный компьютер «Полтава» (кличка – Зародыш), датчики систем наблюдения, мониторы, и прочая, и прочая, и прочая…
Здесь, прильнув к лобовым стеклам, вглядывались в морские дали трое: вахтенный Арчибальд Элмер и зашедшие поболтать Марк и Крис. С недавних пор эта троица много времени проводила вместе.
А Бруно Кертис очень сдружился с Гордоном Лу – оба невысокие, ладные и достаточно беззаботные. Сейчас они сидели у Ван Баттума на камбузе, где были частыми гостями. Камбуз располагался по правому борту второго уровня, ближе к носу. Весь нос занимала просторная для одиннадцати человек кают-компания. Пожалуй, в ней и тридцать человек не чувствовали бы себя стесненными. Напротив камбуза по левому борту тянулись склады, а на корме находились жилые каюты. Капитан Фло и Питер Зборовски поселились в одноместных, остальные жили по двое: Мортимер – с Дейзи, Арчи – с толстяком Капелькой, Лу – с Кертисом, а Слэш Бегемот – с механиком Ларри, понятно: они сошлись на почве своих машин. Кок Ван Баттум обитал прямо на камбузе, там у него имелась крохотная уютная каютка. Для Юстаса соорудили на самой корме специальный вольер, всегда открытый и на кормовую палубу, и в коридор-твиндек. В настоящий момент пес беззаботно спал, потому что его никто не потрудился разбудить, а на качку он обращал не больше внимания, чем мы – на вращение Земли.
Второй ярус опоясывала замкнутая галерея, от фальшборта до стен кают – целый ярд. Балкон балконом, да простят моряки…
Весь нижний ярус занимали склады, топливные баки и машинное отделение, царство Ларри и Бегемота. Оба сидели в дежурке – чистой, полной датчиков и приборов каюте.
Итак, «Орхидея» отчалила второго июля в два десять пополудни. Лу отдал носовой, Кертис – кормовой, Зборовски дал «малый вперед», ожили два из четырех водометов средней ступени…
А потом все собрались там, где описано.
– С богом, – вздохнул Капитан Фло, начиная свое предприятие. Питер стоял у штурвала, сунув левую руку в карман. Капелька вышел на воздух, оставив дверь открытой; в рубку врывался соленый ветер, принося шум волн и крики чаек. Капелька чадил трубкой: в море сигар он не признавал.
– Да, – сказал Марк Мортимер, вспоминая осточертевшую камеру, – сидел бы я сейчас в Трэдфилде…
Арчи улыбнулся, вспоминая разговор во время свидания и недовольного охранника; Крис косился то на Марка, то на Элмера. Тихонько тикали на запястье Арчи часы, однажды уже побывавшие у Криса в кармане…
… – Ну и кофе ты варишь, Ван… М-м-м… зажмурился от удовольствия Бруно. Кофе он обожал.
Кок разлил ароматную жидкость по чашечкам.
– Почему ты его называешь «Ван»? – проворчал Горди, принюхиваясь. Кофе он обожал не меньше. – Это же только полфамилии. Все равно, что тебя назвать не Фальконе, а Фаль.
– Да ладно, – вздохнул голландец. – Все так называют. Тебе сколько сахару, Лу? Никак не запомню…
…Работу водометов лучше всего было слышно внизу, в трюме. Тихий гул никогда не покидал дежурку машинного отделения, разве только у причала.
– Подумать только – машина времени! Это же… – Слэш Бегемот развел руками, не в силах выразить свои чувства.
Ларри, развалясь в кресле, невнимательно листал журнал «Турбина».
– Да она с приветом, Оскар. Военные ее поэтому и продали Капитану.
Слэш не понял.
– Что значит «с приветом»?
Ларри отложил «Турбину».
– А ты не знаешь? Капитан, вроде, объяснял… Хотя вас тогда еще не было. В общем, она работает только назад, в прошлое. Относительно нынешнего года. Прыгнул сегодня, пробыл в прошлом месяц, возвращаешься ровно через месяц после старта и никак иначе. Понял?
Слэш кивнул:
– Фиксированный сдвиг, ясно.
– Вот. А прыгать можно только на тринадцать лет. Ровнехонько, ни больше, ни меньше. Или на двадцать шесть, если в два приема. Три приема – тридцать девять, и так далее.
– Почему? – изумился Бегемот.
– Откуда я знаю? С приветом машина. Бракованная. Намудрили, небось, военные, сами не расхлебали. Но это не все. Ты заметил, что многие из нас одногодки? Мне, тебе, Крису, Марку, Лу, Бруно и Арчи по двадцать шесть лет, Капельке, Питеру и Вану по тридцать девять, а Капитану – пятьдесят два. Улавливаешь?
– Ого! Тоже привязка к цифре «13»?
– Точно! Машина переносит только те живые организмы, возраст которых кратен тринадцати годам. Плюс-минус несколько месяцев. Так что у нас не так много времени. До конца лета.
Слэш покачал головой. Действительно, с приветом машина!
– Стоп, Ларри! А Юстас? Как с ним?
– Ему шесть с половиной лет. Тринадцать пополам.
– А-а…
Ларри усмехнулся:
– Вот такие дела. Честно говоря, я не уверен, что это ВСЕ ее заскоки. Думаю, есть и другие. Поживем – увидим, прав я или нет.
– Внимание, команда! – прозвучал по внутренней связи голос Капитана Фло. – Начинаем первый прыжок!
Заслышав голос хозяина, Юстас проснулся, взлетел по кормовому трапу, пересек палубу четвертого уровня и вошел в рубку, зевая на ходу.
Мир на мгновение померк, а потом пасмурный день и легкое волнение сменились безудержным летним солнцем и полным штилем.
Оскар Слэш прилип к иллюминатору. За стеклом были резиновая лодка и конец двадцатого века, девяностые годы, середина лета.
– О’кей, ребята, все в норме, эта штука работает, – сообщил Капитан Фло. – Дальнейшие прыжки без предупреждений. Поехали!
Снаружи раз за разом темнело, волны и ветер то и дело меняли силу и направление, солнце то сияло посреди бездонной голубизны, то пряталось за лохматыми сахарными облаками, то терялось за сплошной пеленой свинцовых низких туч. Раз «Орхидею» омыл неистовый летний ливень, а раз попали в бешеный шторм: огромная волна пихнула судно в левую скулу, столкнула с крыльев и посадила брюхом на воду, но в следующую секунду, тринадцатью годами раньше, «Орхидея» вновь поднялась на крылья.
Раз совсем рядом мелькнул пароход, оставляя длинный шлейф дыма и копоти; позже вдали на миг поднялись высокие мачты какого-то парусника, а за кормой все время маячила резиновая лодка с единственным человеком, вцепившимся в весла.
Оскар, заметивший лодку, так и не сообразил сначала, что она тащится вслед за «Орхидеей» сквозь времена.
Наконец прибыли. Солнце жарило как встарь, затихли водометы, «Орхидея» легла днищем на воду и неспешно заскользила по легкой ряби семнадцатого века.
Фло, Питер, Капелька и Юстас вышли на палубу.
– Красиво, черт возьми, – вздохнул Фло. – Даже дышится, вроде бы, легче.
Море было синее-синее, почти как дома, в двадцать первом веке.
– Да уж, – заметил Эрвин. – Наслаждайся. Ни тебе смога, ни тебе нефти…
Юстас вдруг, рыкнув, рванулся на корму, встал на задние лапы, оперся на леер и залаял.
Невдалеке лениво покачивалась ярко-оранжевая резиновая лодка; в ней стоял человек и отчаянно махал курткой.
– Гм… – оторопел Капитан. Резиновая лодка в семнадцатом веке? Или что-то неладно с машиной?
– Кэп, лодка за кормой! – прокричал кто-то снизу, со второго уровня.
– Вижу, – отмахнулся Фло, направляясь в рубку.
– Все наверх! Кертис и Лу – принять человека!
«Орхидея» величаво развернулась и медленно сблизилась с лодкой.
Через минуту Кертис привел наверх перепуганного паренька-подростка; Лу втаскивал злополучную полуспущенную лодку на корму второго уровня.
Фло подозрительно рассматривал пришельца. Рыжая шевелюра, спасательный жилет, шорты, шлепанцы… Сын какого-нибудь рыбака из припортовых районов, наверное.
– Тебя послал Бейкер? – жестко спросил Капитан. – Отвечай!
Мальчуган съежился:
– Какой Бейкер? Я от родителей сбежал… А лодка лопнула. Старая уже…
– Как тебя зовут?
– Слава… Слава Лебедев.
Капитан удивился:
– Русский, что ли?
– Угу, – промычал парень. – Эмигрант.
– Сколько же тебе лет, эмигрант?
– Тринадцать…
Сходится возраст-то! Фло переглянулся с Питером.
«Вряд ли Бейкер послал бы такого сопляка… – думал Капитан. – Да и что он знает о машине? Ничего, кроме того, что я купил что-то у министерства обороны».
– Что делать, Капитан? Мы почему-то приволокли его с собой.
Питер поедал Капитана единственным глазом.
– Кажется, я знаю, – сказал вдруг Оскар Слэш. Все взглянули на него.
– Нас было одиннадцать плюс Юстас. До тринадцати одного не хватало. Вот и зацепили ближайшего, кто подошел по возрасту. Эта машина свихнулась на цифре «13», Кэп. Ей-ей.
Капитан хмыкнул. А ведь верно! Молодец, Бегемот, голова варит. Ну и что делать? Отправить пацана назад (или – вперед, хрен теперь разберешься). Ищи потом тринадцатого в экипаж. Не приведи Господь, Бейкер узнает. У него везде уши, а информация имеет свойство просачиваться…
«Оставлю, – решил Капитан. – Все едино, говорит, сбежал. А вернемся – еще спасибо скажет. Сдадим его прямо родителям под крылышко…»
– Эй, Слава!
Парень вытянулся. «Не отправляйте меня домой, дяденька», – читалось в его взгляде.
– Зачисляю тебя юнгой! Марш на камбуз к Ван Баттуму! Все вопросы к нему!
3.
Бирюзовая волна Карибского моря мягко шлепала «Орхидею» в белоснежный бок. Легкий ветер гулял над миром, покачивал упругие усы антенн над рубкой. Черный флаг с черепом и скрещенными костями развевался на голо-стеньге над короткой, в сажень всего, мачтой. Флаг совершенно игнорировал ветер, ибо был лишь голограммой, как и сама стеньга. Она потому и называлась «голо-стеньгой».
Ван Баттум, свесив ноги с кормовой палубы «Деи» (правой секции тримарана. Левая звалась «Орха»), пристально наблюдал за пузатым пестрым поплавком. Справа от него стояло ведро с белым трафаретом «Веселого Роджера»; в ведре плескалось несколько рыбин. Рядом чинно восседал сэр Юстас, виляя хвостом и вежливо облизываясь. С другой стороны устроился Слава, негромко насвистывая модную телемелодию минувшей недели, которая наступит только через триста с чем-то лет. В рубке «Деи» возились Питер и Слэш – настраивали систему лазерного наведения.
Поплавок нырнул, леска натянулась, словно струна, Ван Баттум сноровисто подсек.
– Оп-ля!
На крючке трепыхался небольшой тунец.
– Твой, сэр Юстас. Маловат для котла.
Кок небрежно подбросил рыбину; Юстас привстал на задние лапы…
«Клац-клац!» Рыбий хвост исчез в объемистой пасти. Нюф облизнулся не без благодарности.
Поплавок снова закачался на волне.
Очередная поклевка была гораздо мощнее. Ван вцепился в удилище обеими руками.
– Эй! Слава! Сачок!
Юнга изготовился. Удилище выгнулось правильным полукругом; пластик тихо запел, но пока выдерживал. Из воды показалась серая голова с растопыренными жабрами. Размером голова была с добрую дыню.
– Ого! – присвистнул Слава.
Сверху как раз спускались Питер и Бегемот.
– Чего свистишь, юнга? – неодобрительно заметил Зборовски. На борту свистеть положено только двоим: боцману и ветру!
Слава не растерялся:
– Так точно, сэр! Больше не повторится, сэр! Извините, клюет, сэр! – и схватился вновь за подсаку.
И тут засвистел тот, кому положено, – боцман. Пронзительный звук дудки сменился зычным голосом:
– Все по местам, бездельники! Паруса слева! Трам-тарарам!
Ругался Капелька исключительно для порядка, по старой морской традиции.
Плененный тунец забился в сачке, разбрасывая сверкающие на солнце жемчужины брызг.
– На камбуз, живо! – скомандовал кок.
Питер и Бегемот уже убежали; Юстас исчез еще раньше.
Команда занимала места. Капитан и Зборовски – в ходовой рубке; сюда же, на всякий случай, вызвали и юнгу. Капелька, Дейзи и Мортимер – в боевой рубке третьего уровня. Арчи и Слэш – в рубке «Орхи», слева; Лу и Кертис – справа, в «Дее». Ларри дежурил в трюме, у машин; кок с Юстасом остались на втором уровне.
Слева, с юга, приближался парусник. Слегка накренившись, он рассекал набегавшую волну. Белые полотнища парусов недвижимо застыли, наполненные ветром доверху. Следом шло еще несколько кораблей. Передний изменил курс и двигался теперь прямо к «Орхидее». Скоро он подошел совсем близко; стали видны даже шкентеля и юферсы. Матросы, стоя на пертах, сноровисто управлялись с такелажем; судно вмиг легло в дрейф.
– Голландцы, что ли? – предположил Питер. – Гляди, все брам-стеньги вперед выгнуты…
Фло усмехнулся. На голландском судне командовать мог кто угодно.
– Эй, пираты! – послышался неожиданно громкий голос. Говорили по-английски.
«Орхидея» носом глядела в правый борт парусника. Разделяло их саженей тридцать.
– Подойди ближе, – сказал Фло и вышел на мостик.
Питер подал «Орхидею» вперед, расстояние сократилось вдвое. Теперь стало видно, кто говорил, – разодетый в шелка и парчу бородач, должно быть, капитан «голландца», а возможно, и адмирал всей эскадры. В руке он держал рупор.
– Эй, пираты! Вы на прицеле моих молодцов.
Что правда, то правда: сквозь порты выглядывали жерла корабельных пушек.
– Предлагаю сдаться, и вас не тронут до суда…
– Простите, капитан, но сдаваться я не собираюсь, – голос Фло подхватывал приколотый к лацкану микрофон-муха и транслировал через внешний акустик. – В свою очередь предлагаю вам идти своей дорогой, ибо вы не те, кого мы ищем.
Фло переключился на служебку:
– Что у вас, Эрвин?
– Зародыш рекомендует своротить им руль, бушприт, утлегарь и уходить на сорок градусов от миделя. Цели введены, – отозвался боцман.
– Хорошо. Залп по команде.
– Есть, сэр!
Дымный шлейф окутал один из портов ближнего парусника, грохнул выстрел; ядро вздыбило фонтан воды в нескольких саженях от «Деи».
– Это предупреждение! – надменно сообщили с парусника. – Если ваш бочонок…
– Ну, ладно, – проворчал Фло. – Пеняйте на себя. Залп, Эрвин!
Сухо гукнули две кассетные пушки; бушприт и утлегарь дернуло в сторону, кливера поникли; все это жалко повисло на фор-брам-штаге. Тотчас же ожили водометы «Орхидеи», все восемь. Вмиг встав на крылья, тримаран развернулся и помчался прочь.
Бомбарды голландца с запозданием плюнули ядрами и дымом, но на прежнем месте вместо дивного белого судна лишь буруны опадали, да стлался шлейф мелкой водяной пыли.
В мгновение ока «Орхидея» оставила эскадру позади, убежав далеко к горизонту.
– Ты заметил как назывался этот корабль? – спросил Фло помощника.
– Да, капитан. «Аарбели».
– Запомни: нам нужна «Санта-Розалина». Она будет идти под испанским флагом с юга, из Картахены.
Зборовски кивнул.
В рубке «Деи» Гордон Лу с досады сплюнул.
– Что-то не спешит Капитан потрошить эти каракатицы. А, Бруно?
Кертис пожал плечами. Он предпочитал, не дергаясь, дожидаться обещанного миллиона золотом.
– Внимание, команда! Маленькая репетиция. Захват эскадры. Восемь кораблей. Вспоминайте, чему вас учили. Разделение!
С легким жужжанием заработали сервомоторы. Пилоны отделились от боковых секций и откинулись назад, на манер крыльев боевого истребителя. «Орха» и «Дея», став самостоятельными судами, плавно пошли на разворот вслед за секцией-маткой.
– Хо-о-о! – заорал в упоении Лу. – Вводи цели, Бруно!
Три стремительные молнии рассекли эскадру парусников на части. Беспорядочно стреляли бомбарды, не в силах поспеть за перемещениями пиратских судов, на палубах поднялась суматоха.
Кассетницы-металлорезки, повинуясь программам Зародыша, смели парусникам все мачты и рули, сковырнули бушприты, оставив совершенно неуправляемыми.
– Абордажный удар! – скомандовал Фло.
Разворот, новый заход на цель, ракеты к пуску, пуск!!
Хищные остроносые пчелы взвились в чистое небо семнадцатого века и взорвались над дощатой палубой каждого из кораблей. Нервно-паралитический газ окутал парусники, настигая всех без разбора – матросов, офицеров, пассажиров. Люди падали, как чумные – на бегу, прижимая руки к лицу.
Спустя три минуты газ разложился на безвредные составляющие, сизый туман, застивший глаза, рассеялся без следа. Солнце вновь озарило разгромленные корабли: обломки мачт, клочья парусины, щепы, валяющиеся в нелепых позах люди…
Репетиция удалась.
4.
Золота и драгоценностей на захваченных кораблях оказалось совсем мало. Обшарить все и погрузить на «Орхидею» успели за каких-то два часа. Кое-кто из матросов уже начинал шевелиться, но это никого из пиратов не взволновало: чтобы те пришли в себя окончательно, потребовалось бы еще столько же времени.
Наиболее ценной добычей все сочли богатейшую коллекцию превосходных португальских вин.
С тем «Орхидея» и покинула собранные в кучу, намертво пришвартованные друг к другу увечные парусники.
На следующее утро команда, протрезвев после обильной дегустации, собралась в кают-компании. Ван Баттум в очередной раз удивил всех новым блюдом – умел голландец исхитриться и выдать шедевр кулинарного искусства.
Беззаботный завтрак прервал резкий сигнал автовахтенного.
«Полундра!»
Спустя полминуты экипаж «Орхидеи» изготовился к действиям. Горизонт оставался девственно чистым, однако акустик Зародыша предупреждал, что невдалеке кипит морское сражение. То ли англичане пускают перья из испанцев, то ли испанцы – из англичан, а может, еще кто сцепился.
Фло насупился и задействовал камуфляж. Зародыш, секунду поколебавшись, выбрал облик трехмачтовой баркентины с бермудским вооружением грота и бизани. Голограмма окутала «Орхидею», поглотила тримаран, и вот уже несся по волнам полным бакштагом стремительный парусник, еле слышно урча водометами и оставляя за собой странную тройную кильватерную струю.
– Кэп, – смущенно сказал Питер. – Бермудские паруса появились только в середине девятнадцатого века. Врет Зародыш.
Фло махнул рукой: «Пусть!»
– Слэш! Поднимай вертолет!
Подстегнутый командой Капитана, Бегемот метнулся на верхнюю палубу. Разошлись паучьи лапы автонайтовки, ожил двигатель, Расплылся призрачным кругом винт… Узкая полупрозрачная стрекоза вспорола небо, взмыла над «Орхидеей» и волнами, горизонт разом отпрянул куда-то вдаль, а внизу раскинулась синяя водная гладь, бескрайняя, чистая и умопомрачительно свежая. У Бегемота захватило дух. Красиво, бизань пополам, якорь в глотку!
Прямо по курсу, сцепленные бортами, окутанные сизыми облаками порохового дыма, застыли два корабля: испанский сорокапушечный галеон и небольшой кеч под «Веселым Роджером».
Грот-мачта испанца лежала на воде, кеч, судя по всему, взял его на абордаж.
Слэш переключил сигнал с внешних датчиков на трансляцию. Теперь и Фло в ходовой рубке, и боцман в боевой видели все происходящее на своих экранах.
Пираты на кече убрали оба кливера и фор-стаксель, бак выглядел странно пустым, ибо фок-мачту кеч не нес. Но команда «Орхидеи», натасканная Питером, уже знала, что вместо мачты на баке парусника притаились карронады – примитивные пушки, способные, впрочем, потопить даже «Орхидею» (но только если повезет). Судно даже называлось устрашающе: бомбардирским кечем. Последствия залпа пиратов налицо: вдвое больший испанец уже потерял грот-мачту, рули, изрядное количество парусов и рангоута; пробоины зияли в надстройке юта, в бортах…
Скоро галеон был захвачен. Пираты выбрасывали за борт убитых, добивали тяжелораненых, перетаскивали на свой корабль сундуки со скарбом, перегоняли пленников, словом – вели себя как любые корсары во все времена.
«Орхидею» они откровенно прозевали, опьяненные победой. Фло успел приблизиться на добрую милю, прежде чем на кече поднялась суматоха. Вертолет уже сел, Слэш присоединился к Арчи Элмеру. Пираты, пристально глядя на лже-баркентину с «Роджером» на брамстеньге, застыли у бортов своего судна. Несомненно, что пушки левого борта и палубные карронады могли выстрелить в любую секунду.
Корабли сближались в полном молчании.
– Шлюпку на воду! – скомандовал Капитан Фло. – Элмер, Лу, на весла! Остальные – полная боевая готовность. Связь по служебке, общий канал!
Питер Зборовски проводил отвалившую шлюпку пристальным взглядом. Чмокнув, она проколола границу голо-поля и, покачиваясь на спокойной волне, устремилась к пиратскому кечу.
Храбрости и хладнокровию Капитана Фло оставалось только позавидовать.
Глава третья
Унесенные ветром
1.
Шлюпка возвращалась. Арчи и Лу изображали греблю: на самом деле работали миниатюрные движители на корме. Однако Фло решил не настораживать пиратов.
Команда «Орхидеи» замерла в ожидании.
Пока шлюпку поднимали, Фло направился в рубку. Зборовски встретил его вопросительным взглядом.
– «Санта-Розалина» в Маракайбо. Туда и направимся. Вот, союзников нашел…
На кече, который, кстати, звался «Колибри», ставили и поднимали паруса; сильно поврежденный испанец пошел ко дну, едва только пираты убрали абордажные крючья.
Фло договорился с капитаном «Колибри» о совместном походе на Маракайбо. В принципе, пираты ему были без надобности: «Орхидея» в состоянии сломить любые заслоны испанской твердыни. Однако надо же на кого-то списать нападение? Фло хотел опередить пиратов («Колибри» намеревался зайти на Тортугу за подмогой), сделать свое дело, а потом пусть себе потрошат Маракайбо и испанскую эскадру, а заодно и присвоят всю славу.
К вечеру ветер посвежел, кеч, зарифив паруса, шел галфвиндом, сильно накренившись. Волны бодали белопенными макушками его исхлестанный ветрами и морем борт. «Орхидее» тоже доставалось, пришлось втянуть крылья, а боковые секции вплотную прижать к центральной. «Колибри» скоро потерялся за крутыми валами. Ветер крепчал, волны становились все выше и выше, а «Орхидея» покачивалась себе, словно бочонок. Вернее, словно три бочонка, накрепко связанных вместе.
Экипаж давно разбрелся по каютам. Боцман обосновался в гамаке, рассказывая очередную байку, Арчи слушал, глядя в иллюминатор. Мортимер с Дейзи молча пили вино, стараясь расплескать поменьше. Лу и Кертис играли в карты, насколько позволял шторм. Механик Ларри, убаюканный качкой, спал; засыпал и Оскар, намаявшись за день. Фло с Питером негромко разговаривали в капитанской каюте; здесь же, опустив голову на толстые мохнатые лапы, залег и сэр Юстас. Кок с юнгой пытались прибрать в кают-компании, но до окончания шторма это вряд ли удалось бы, и они удалились в каюту голландца, где поселился и Слава.
Шторм! Владыка морей! Что может устоять перед твоим бешеным натиском? Бесконечно малым и ничтожным кажется любое творение рук человеческих в сравнении с тобой. В твоей власти швырнуть беззащитный корабль, утлую песчинку в твоих ладонях, на скалы, разбить вдребезги, в щепы. Горе тем, кому уготована такая судьба. Ты можешь сломать мачты, оборвать снасти, лишить руля. Ты всесилен!
Однако что за дерзкое суденышко? У него нет мачты (убрана внутрь), нет ничего, за что можно ухватиться. И волны ему нипочем! Ну-ка, бросим его на прибрежные скалы!
Арчи почувствовал, как палуба уходит из-под ног, словно пол в скоростном лифте. И вдруг навалилась тяжесть. Рывок!
«Орхидея» вздрогнула, словно раненая птица, и стремительно ринулась вперед. Заработала гравиподушка; оттолкнувшись от скал, судно прыгнуло через мель, через высоченные валы, через смерть и понеслось туда, где было глубоко, где не могли распороть днище острые каменные клыки, где волны пониже и опасности нет.
Спустя несколько минут подушка отключилась и «Орхидея» вновь закачалась на штормовой волне.
За ночь Зародыш включал подушку еще дважды.
2.
Утро выбралось из-за горизонта, шлепая босыми ногами по притихшему морю. Шторм ушел буйствовать на юг, к экватору. Волны еще вздымали «Орхидею», но это были уже не свирепые пенные горы, а пологие синие холмы. Зародыш оценил погоду в 2,7 балла. К восходу солнца под гул сервомоторов боковые ступени разъехались в стороны, крылья отделились от корпуса и, нетвердо щелкнув, зафиксировались в рабочем положении. Выползла наружу мачта, взмахнув полуреями, как руками.
Первым проснулся Юстас. Отворив носом незапертую дверь капитанской каюты, он прошествовал на корму, спихнул за борт тик-трап и с наслаждением плюхнулся в воду. Поплавал вокруг «Орхидеи» минут десять, довольно отфыркиваясь, несколько раз нырнул и взобрался назад на корму. Деловито отряхнулся, вытащил тик-трап на палубу. Оставляя мокрые следы и небольшие лужицы, побрел вдоль фальшборта второго уровня на нос.
И тут с верхней палубы донесся хриплый разбойничий крик.
– Пиастры, пиастры!
Сэр Юстас басом гавкнул и галопом понесся к трапу. От крика и лая проснулись четверо: Лу, Кертис, Арчи Элмер и Капитан. А сверху продолжали громогласно орать:
– Дукаты, дукаты! Тугрики, тугрики!
Кто в чем, пулей устремились на четвертый уровень.
Там происходило следующее: на полурее, как раз под усом УКВ-антенны сидел нахохлившийся зеленый попугай и сердито орал; сэр Юстас, опираясь передними лапами о стабилизаторы вертолета, возмущенно лаял на него.
Фло, ежась от утренней прохлады замер у трапа.
– Ну и ну! – сказал Арчи, кутаясь в одеяло, которое почему-то захватил с собой. На далекий, еле слышный гул никто не обращал внимания.
– Забей заряд! – разорялся попугай, – И стань на фитиля!
– Гав-гав!
– Кливера долой! Обрасопить реи! Трам-тарарам!
– Что это за птица, Кэп?
– Гав-гав!
– Марселя на гитовы! Абордаж! Полундра! Полундра!
– Во дает!
– Может поймать его? Он, поди, ручной.
– Юстас, фу!
– Гав-гав!
– Правый борт залп! Трам-тарарам-тарарам! Пам-пам!
Пес, все еще недовольно взрыкивая, подошел к капитану и сел у его ног.
– Пиастры, пиастры! – крикнул напоследок попугай. Похоже, он успокаивался. – Дукаты, дукаты! Тугрики, тугрики!
Арчи расправил одеяло, намереваясь использовать его вместо ловчей сети, но горластая птица вдруг взмахнула крыльями и мигом перепорхнула на плечо Кертису.
– Мамамиа! – изумился итальянец. – Точно, ручной! У-тю-тю!
Попугай, не обращая внимания на сюсюканье Кертиса, нахохлился и стал деловито чистить травянисто-зеленые перья. Ярко-желтый хохолок на макушке то вставал дыбом, как у удода, то прижимался к голове.
– Остров Бугеля! – сообщил он не очень уверенно и что-то неразборчиво прощебетал.
Капитан протянул палец; птица с готовностью заняла этот импровизированный насест.
– Ты кто? – спросил Фло, не особо надеясь на ответ.
Попугай и не ответил.
Завтракали под невнятное бормотание зеленокрылого гостя и ревнивое ворчание сэра Юстаса.
– Кстати, сэр, – обратился к Капитану Гордон Лу. – Неплохо бы дать этой птице какое-нибудь имя.
– Морское, – поддакнул Кертис. – Позабористее.
Фло хмыкнул.
– Предлагайте.
Сэр Юстас нервно гавкнул.
Капитан задумался.
– Гав? А что, неплохо. Попугай по имени «Гав». А?
– Нет, сэр, это не звучит. Нужен какой-нибудь морской термин – убежденно сказал Арчи.
– Скажите, Капитан, – поинтересовался вдруг Кертис. – А почему вашего пса так неподходяще зовут? Вы же моряк.
Фло отодвинул тарелку и в упор взглянул на Кертиса.
– Как же мне следовало его назвать?
Бруно пожал плечами.
– Ну, Бимс, скажем, или… или уж Риф на худой конец.
Фло усмехнулся.
– Скажи, Бруно, а тебе было бы приятно, если бы тебя звали «Палуба» или «Клюз»?
Кертис смутился.
– У этого пса известны предки до тридцать шестого колена по обеим линиям. Ты можешь похвастать подобной родословной?
Итальянец смутился еще сильнее. Фло продолжал:
– Да будет тебе известно, его зовут даже не просто «Юстас», а сэр Юстас Олаф Готти де Монтабар. Его родной брат носит имя Юкон Лотар Форсайт де Монтабар. А ты – «Бимс»…
Кертис развел руками.
– Прошу прощения, сэр…
Повисло недолгое молчание. И вдруг попугай тихо, но отчетливо сказал:
– Бимс.
Эрвин Капелька, выпустив клуб дыма, заметил:
– По-моему, это имя пришлось ему по вкусу.
Попугай склонил голову набок, словно прислушивался.
– Абордаж! – тревожно крикнул он и захлопал крыльями. – Полундра!
В тихий плеск моря за бортом вплелся далекий утробный гул.
– Ч-черт! Что это?
Зародыш подал сигнал тревоги.
– По местам!
Команда вмиг рассыпалась.
Фло ворвался в рубку и с ходу защелкал переключателями на пульте. Зародыш лихорадочно анализировал ситуацию.
– Два легких истребителя класса «Пустельга». Вооружены ракетами «воздух-вода», – выдал он экспресс-анализ. – Вероятность атаки – 74 %. Прошу снять блокировку.
Капитан нахмурился. Истребители в семнадцатом веке?
Питер безмолвно следил за экранами. Скрипнув зубами, Фло ввел личный код в охранный модуль. Запертая ниша, сухо клацнув, открылась. Сорвав ногтем пломбу. Фло вытащил микрочип и бросил его в специальный ящичек здесь же.
– Атака! – взвыл Зародыш, отдавая неуловимые команды автоматике. Две противоракеты правого борта немедленно стартовали, хлестнув реактивными струями прочную обшивку.
Спустя доли секунды в полумиле от «Орхидеи» синхронно вспухли два воздушных взрыва.
– Вот они! – воскликнул Зборовски.
У самого горизонта мелькнули две серебристые черточки.
– Уходят, – сообщил Зародыш.
И вновь все стало тихо и очень спокойно. Только чайки суматошно носились над верхней палубой.
Бой занял меньше минуты. Такие темпы семнадцатому веку и не снились.
– Капитан, – негромко сказал Питер. – Зародыш не может определить наши координаты.
Фло метнул взгляд на соответствующий монитор, который пестрел беспомощными иксами. Пальцы сами пробежались по клавиатуре. На головном экране возникли четкие контуры Карибского моря. Контрольная метка, обычно рдевшая на месте, где в данный момент находилась «Орхидея», отсутствовала.
– Что за черт? Неужели шторм унес нас так далеко?
Фло изменил масштаб. Теперь на экране умещалась вся Центральная Америка, часть Южной, половина Мексики и значительный участок Атлантики. Метки не нашлось и за пределами Карибского моря.
– Мистика, – проворчал Фло, еще раз тронув клавиатуру. Перед ними возникли два полушария, все моря, океаны и континенты. Если верить компьютеру, «Орхидея» на планете Земля отсутствовала.
Фло переглянулся с помощником.
– Ты что-нибудь понимаешь, Питер?
Зборовски пожал плечами. Капитан поскреб подбородок и решительно забарабанил по клавиатуре. На экране возникла забавная мультяшная рожица – именно так представлял себя Зародыш. Фло вызвал его «поболтать», в режим акустической беседы.
– Хэлло, Кэп! Как дела?
– Хэлло, Зародыш. Неважные дела. Никак не пойму, где мы находимся.
Голос у Зародыша тоже был мультяшный – озорной, скрипучий. Рожица на экране шевелила губами и гримасничала; чуть ниже, в правом углу, дублировался текст.
– Сейчас взгляну, Кэп.
Рожица на экране отвернулась, показав на секунду затылок. Фло ждал.
Выражение недоумения и растерянности, написанное на рожице, невозможно было передать словами.
– Что такое? – насторожился Фло.
– Не знаю, как и сказать, Кэп.
– Говори! А лучше – покажи.
Рожица, уменьшаясь в размерах, уползла в левый верхний угол экрана; рядом высветился масштаб: один к десяти миллионам. На мониторе вместо ожидаемой навигационной карты возникла эмблема пиратов – череп, кости и песочные часы. Судя по контрольной метке «Орхидея» находилась точно между глаз мертвой головы.
Фло с Питером долго таращились на экран.
3.
В дверь капитанской каюты осторожно постучали. Юстас вскинул лобастую голову и вильнул роскошным хвостом.
– Да! – сказал Фло не двигаясь.
На пороге стояли Эрвин Капелька и Арчи Элмер. Толстяк выглядел озабоченным; Арчи так и светился решимостью.
– Команда желает поговорить с вами, сэр! Немедленно, – твердо сказал Капелька.
Фло ждал чего-нибудь подобного. Что же, он не младенец и прекрасно сознает: на полуправде далеко не уехать.
– Хорошо, Эрвин. Собери команду в кают-компании.
– Все уже собраны, сэр. Ждут вас и Питера.
Фло поднялся. Тем лучше!
Постучать старпому не успели. Дверь плавно скользнула в сторону; за нею стоял Зборовски.
– Я все слышал, Капитан. Я готов.
– О’кей.
Команда расселась за столиками кают-компании. Еще издали донеслись громкие спорящие голоса; когда Фло, Зборовски, боцман и Арчи вошли, голоса враз стихли.
Капитан окинул взглядом своих людей. Молочно-белые панели под потолком источали ровный приглушенный свет.
– Итак, матросы, я слушаю, – твердо сказал Фло. – Есть ли у вас основания для недовольства?
Элмер присоединился к команде, как бы подчеркивая, что разделяет мнение большинства; Капелька, напротив, остался стоять за спинами Зборовски и Капитана. Сидящие за столиками переглянулись, потом поднялся Марк Мортимер.
– Не воспринимайте это как бунт, сэр. Вы по-прежнему наш капитан, а мы – ваши матросы. Просто мы хотим, чтобы вы внесли ясность, ибо не все обстоит так, как представлялось вначале. Готовы ли вы дать ответ на наши вопросы и выслушать наши пожелания, сэр?
Фло бесстрастно произнес:
– Спрашивайте!
Мортимер обернулся, черпая поддержку у остальных.
– Это предприятие нам представили как рейд за золотом, причем имелось в виду, что действуем мы против техники семнадцатого века. С истребителями и ракетами это как-то не вяжется. Не подумайте, что мы струсили, сэр. Мы всего-навсего хотим знать, ради чего рискуем. По-нашему, это справедливо.
– Согласен, – кивнул Фло. – Дальше? Я отвечу, когда выслушаю все ваши требования.
– О’кей. Следующее: что-то не заметно никакого желания наполнить трюмы. За все наше пребывание здесь мы практически не добыли ни унции золота. Давайте сначала загрузимся доверху, чтобы каждый из нас увидел свою долю и был спокоен за свой карман, а потом уж станем гоняться за вашей драгоценной «Санта-Розалиной». А иначе наш черный флаг выглядит просто как издевательство. Это все, сэр.
Марк сел. Вздохнув, Фло собрался с мыслями.
– Итак, начнем. Ради чего мы здесь? Очень несложно: у меня есть недруг по фамилии Бейкер. Причин ненавидеть его вполне достаточно. Мне он сильно мешает, а поделать я ничего не могу по той простой причине, что он дьявольски богат.
В начале двадцать первого века он нашел вблизи Канарских островов затонувшую каравеллу «Санта-Розалина», перевозившую слитки золота на полтора миллиарда долларов из Южной Америки в Испанию. С тех пор, как он ее поднял, у меня серьезные трудности.
Сначала я решил действовать силой и просчитался. Золото Бейкера било все мои козыри. Позже мне удалось завладеть машиной времени, буквально под носом его людей. К сожалению, вы уже сами убедились, что это весьма капризный механизм. Я вернулся на тринадцать лет и попытался устроить все так, чтобы Бейкер не попал в 2002 году на Канары и никогда не узнал о «Санта-Розалине». В результате я обнаружил, что он поднял золото двумя годами раньше, чем в варианте до моего вмешательства. Я сделал еще одну попытку и едва не погиб – казалось, само небо восстало против меня. Бейкера я нашел богатым и процветающим. Наверное, я попробовал бы еще что-нибудь сделать, но мне исполнилось сорок и машина отказалась переносить меня в прошлое. Поразмыслив, я послал двоих своих парней, велев им убить Бейкера в молодости, как убил кто-то его родного брата. Первый не вернулся, второй сделал все как надо, но после его возвращения я с ужасом понял, что в новом варианте живет другой Бейкер – брат, который оказался гораздо хитрее и опаснее, а исполнитель пребывал во всемирном розыске со смертным приговором. Я понял, что послужило причиной смерти одного из Бейкеров – моя воля. Я просто поменял их местами и выбрал худший вариант. Пришлось послать очередного исполнителя, чтобы убить их обоих, но и этот не вернулся. Зато все стало на свои места: появился прежний Бейкер, а более опасный брат вновь числился погибшим много лет назад при невыясненных обстоятельствах.
Постепенно я пришел к мысли, что время так просто не обманешь. Необходимо придумать нечто, сработающее наверняка.
К этому моменту машина времени включалась, если считать запуски военных, двенадцать раз…
Ларри и Оскар при этих словах вскочили.
– Как вы сказали? Двенадцать? – пробормотал Оскар.
– Да, – сказал Фло. – Зная странную привязанность сей своенравной леди к числу «тринадцать», нетрудно предположить, что наше путешествие в прошлое – последнее, тринадцатое по счету. Боюсь, что это мой единственный шанс. Я построил «Орхидею» и решил сделать так, чтобы «Санта-Розалина» никогда не попала к Канарским островам, а ее золото стало моим. Вот и вся история. Хочу добавить только одно: для меня это очень важно.
– Сэр! – вмешался Слэш. – А как вам удавалось посылать своих людей? Машина ведь переносит только тринадцать человек?
Фло невесело усмехнулся:
– Только сейчас я это и понял. Машина утаскивала в прошлое и моего посланца, и ближайших людей подходящего возраста. Людей или животных – уж и не знаю. Только перенос происходил в городе, а не в море, и заметить попутчиков, которые, наверное, находились в разных зданиях и на разных улицах, не так уж просто. Никто и не замечал. Кстати, именно так исчезла моя двадцатишестилетняя жена. Но – увы! – понял я это слишком поздно.
– Постойте! Но ведь машина должна возвращать тоже тринадцать человек!
– Должна, – подтвердил Фло. И возвращала. Только никто, кроме исполнителей, не знал об обратном переносе. И снова попадались те, кто оказывался вблизи. Люди, провалившиеся в прошлое без предупреждения, отнюдь не сидели на месте. Назад возвращались совсем другие. Может, помните сенсацию «Нью-Кросби Джорнинг Пост» четырнадцатого года? Полагаю, это был один из бедняг, выдернутых из прошлого.
Команда «Орхидеи» внимательно слушала и нерешительно переглядывалась.
– Вы удовлетворены? – спросил Капитан. – На вторую часть ваших требований отвечу вот что: начинаем пиратствовать всерьез. Можете заранее отделить свою часть добычи, я не возражаю. Но «Санта-Розалину» мы должны найти, это первое условие.
– О’кей, сэр! Мы к вашим услугам!
Оставалось одно – понять, что же случилось с Зародышем и куда, черт побери, унес «Орхидею» вчерашний штормовой ветер.
4.
Испанское судно заметили под вечер. Бегемот, рыскавший над морем на вертолете в поисках берега, увидел вместо суши одинокую каравеллу. Далеко на юго-западе. Чуть раньше Фло дедовским методом – с помощью секстанта – определил координаты «Орхидеи». Они по-прежнему находились в Карибском море, изрядно южнее острова Гаити. Что стряслось с Зародышем, оставалось загадкой. Зборовски сбился с ног, пытаясь привести его в чувство. Безуспешно: ориентироваться компьютер словно разучился; отказал сканер, а остальные, функции вроде бы не пострадали.
– Паруса вижу! Зюйд-зюйд-вест, одна посудина! Флаг испанский, зовется «Инфанта»!
Фло занял место в рубке.
– Берем! Все к бою!
Радостно потирая руки, корсары разбежались по местам. Вспенивая чистую соленую гладь, «Орхидея» встала на крылья и стремительно рванулась навстречу добыче. Камуфляж Фло включать не стал.
Каравелла шла крутым бейдевиндом на юго-восток. Видимо испанцы намеревались обойти стороной оживленные трансатлантические пути, ведущие в Европу. А это значило, что в трюмах испанца скрывалось нечто ценное.
В облаке брызг, рвущихся из-под носовых крыльев, «Орхидея» настигала «Инфанту», как легкая газель настигает черепаху.
– Холостым поперек курса! – скомандовал Фло. Крис Дейзи немедленно тронул пульт управления огнем. В десятке саженей от бушприта каравеллы диковинной розой расцвела дымная вспышка. На «Инфанте» спешно заряжали пушки и открывали порты.
Фло проорал в лучевой узконаправленный акустик:
– Эй, сеньоры! Стойте, или стеньги обрушатся вам на головы!
– Добавьте «каррамба!», сэр! – хихикнул Кертис. – Думаю, подействует!
– Заткнись, макаронник, – одернул его Капелька. – Не мешай Капитану.
Бруно что-то невнятно проворчал и заткнулся. На «макаронника» он никогда не обижался. Зато неожиданно заорал Бимс:
– Забей заряд! Пор-рох! Пор-рох! Пир-роксилин!!
Лу с Кертисом немедленно заключили пари: скажет попугай «динамит» или «тротил». Сделали они это тихо, чтобы не слышали боцман и Капитан.
Канонир-испанец поднес пылающий фитиль к одной из двенадцати бортовых пушек. Зародыш среагировал мгновенно: повела стволами правая металлорезка, вколачивая снаряд точно в жерло испанской пушки.
Ба-бах! В воздух взвились щепы и доски.
– Эй, полегче! – предупредил Капитан. – Не хватало, чтоб они затонули…
Мортимер пробежал по пульту пальцами, словно пианист по клавишам.
– Давай, Зародыш!
Компьютер не оплошал: мигом сковырнул «Инфанте» все три мачты и бушприт. На плаву остался голый пузатый корпус.
– Газ!
Три ракеты взвились в небо и, описав плавную дугу, легли на палубу. Испанцы падали, ползли и замирали. Крови почти не было – двоих задавило мачтами, да несколько человек пострадало при взрыве.
– Все на «Дею»! Швартуемся!
Сверкающие хромированные крючья впились в поврежденный фальшборт. Арчи сноровисто намотал на кнехт тонкий пластиковый трос.
– Юнга! Наверх!
Слава с готовностью вынырнул с нижних уровней.
– Держи! Будешь прикрывать! Отрабатывай свою долю!
Питер метнул мальчишке тяжелый автомат М-72.
В рубке остался лишь Капитан; на верхней палубе с автоматами в руках застыли Зборовски и Слава; остальные, сжимая такие же автоматы, прыгали на палубу «Инфанты».
– На абордаж! Пленных не брать! – орал снизу Бимс. Воинственно так.
Ван Баттум на бегу кинул Капельке:
– Вот курица зеленая! Говори после этого, что он ничего не понимает!
Один за другим пираты исчезали в дверях надстройки юта. Спустя несколько минут Эрвин радостно крикнул:
– Кэп! Золото! Мы попали в самую точку!
Фло криво усмехнулся:
– Надеюсь, вы довольны?
Восторженный вопль, вырвавшийся из девяти глоток, был ему однозначным ответом.
Золото грузили до темноты. Его было много: по курсу 2020 года – миллионов на семьдесят. Кроме того, трюмы и каюты каравеллы скрывали изрядное количество серебра, драгоценностей, монет. Однако если оценивать презренный металл не просто по весу, если учесть, что статуэтки инков, наследие древней цивилизации, стоят неизмеримо больше, каждый из команды «Орхидеи» смело мог считать себя миллиардером.
Бимс все время важно кричал:
– Пиастры, пиастры! Дукаты, дукаты! Тугрики, тугрики!
Команда хохотала. Сэр Юстас лениво бродил по палубе, щелкая зубами перед носом очнувшихся испанцев. Никто не осмеливался встать. Зубы у сэра Юстаса были весьма убедительные.
Заметно повеселевшие, корсары покидали борт обреченной «Инфанты». Отвалили в полночь, в густой тропической темноте. «Орхидея» сидела в воде несколько ниже, чем пару часов назад и это не могло не радовать.
Едва запустили водометы, Бимс, задремавший было в кают-компании, вдруг встрепенулся.
– Полундра! Абордаж! – заволновался он. – Барракуда!
– Чего это он? – поинтересовался Оскар. – Взбеленился…
– Пойду гляну. На всякий случай, – Капелька поспешил в рубку. Его крик гулко растекся по каютам и коридорам, усиленный акустиком:
– Полундра! Мины! Полный назад!
Фло, как на крыльях, взлетел в рубку. Боцман уже переключил водометы на реверс.
Точно по курсу «Орхидеи», выставив из воды шипастые макушки, лениво покачивались на волнах две морские мины.
– Белые молнии! – похолодел Фло. Взрыв каждой из мин обратил бы их всех в ничто.
Скорость медленно гасла. Тихо, очень тихо Капитан разворачивал тримаран, так тихо, чтобы не поднялась даже самая незначительная рябь. Вот средняя секция уже избавила свой нос от опасной близости; мимо зловещих плавучих «ежиков» плавно скользила «Дея»…
Казалось, время стало. Зародыш – и тот затаил дыхание.
Наконец мины остались далеко за кормой.
– Взрываю! – предупредил Капелька.
Дважды гукнула пушка; посреди водной глади выросли две пенные свечи высотой с пятиэтажный дом. Волна нехотя колыхнула «Орхидею» и ушла дальше. Вздох облегчения прокатился по всему судну.
– Можете считать меня ослом, Капитан, но первой «полундра» закричала эта неугомонная птица, – отдуваясь, сообщил боцман.
Зборовски поднял глаз на Капитана.
– Послушай, Стив, а ведь когда появились истребители, Бимс тоже предупреждал нас. Теми же словами: «абордаж» и «полундра».
Фло пожал плечами:
– Что ж, прислушивайтесь впредь к его мнению. Однако и сами… того… Как говорится, на Бимса надейся, а верблюда привязывай! Усекли?
– Да, сэр!
Бимс тотчас был обласкан. Впрочем, он уже утратил интерес к происходящему и вернулся к вяло-сонному состоянию.
«Орхидея» уходила на север.
Глава четвертая
Кто подставил «Веселого Роджера»?
1.
За трое суток потрошили испанцев еще четырежды. Два раза напали на одиночные суда, раз – на тройку, раз – на целую эскадру из семи кораблей. «Орхидея» с неизменным успехом одерживала скорую победу в коротких артиллерийских дуэлях, а настроение ее команды улучшалось по мере заполнения трюм-складов.
Утром четвертого дня Фло сказал: «Довольно» – и направил тримаран в Маракайбо. Бодро вспарывая соленый атлантический хрусталь, «Орхидея» неслась на северо-запад наперегонки с дельфинами и альбатросами. При виде дельфинов здоровый глаз Питера увлажнился – хорошим приметам старый морской волк всегда порадуется.
Старпом стоял на вахте, остальные занимались кто чем: Капитан удалился к себе в каюту, боцман с Арчи возились в боевой рубке, заряжая опустевшие кассеты металлорезок и меняя ленты в пулеметах; Ларри с Бегемотом затеяли мелкий ремонт топливного насоса в машине «Орхи»; Крис спал после ночной вахты; Слава, весело хохоча, боролся с Юстасом на корме; Ван Баттум, приведя в порядок камбуз, варил кофе по заказу Бруно и Гордона, которые вместе с Марком писали пулю, попивая трофейную малагу. Лу проигрывал и поэтому нервничал, итальянец азартно атаковал, Марк, как всегда, оставался внешне спокойным. Однако общее настроение было весьма благодушным.
Вошел кок, неся изящные кофейные чашечки на золотом подносе – последнее время пираты могли себе это позволить.
– Эй, картежники! Кофе! – весело объявил Ван. – Лу, сколько тебе сахару? Никак не запомню.
– Ух! Как пахнет! Спасибо, Ван! Ты настоящий виртуоз камбуза! Сдавай, Марк…
Карты ловко тасовались в длинных пальцах Марка. Впрочем, соперничать в ловкости с Крисом Дейзи не смог бы даже он.
– Хоть бы музыку включили, что ли… – заметил голландец, расставляя чашки на столике.
– Вон плеер, Ван. Поставь что-нибудь. Лучше старое – «Битлов», Джеггера. Или Фогерти…
Кок выпрямился. На полке сверкал новенький «JVC Autem», рядом россыпью валялись старомодные кассеты с магнитной пленкой.
– Ух ты! – присвистнул он. – Антиквариат! Моя молодость. Твой, Бруно?
– Гордона, – ответил Кертис. – Включай, включай…
Ван утопил кнопку «Power» – динамики тотчас зашипели. Переключатель «Tape – Radio» стоял в положении «Radio».
«Бип-бип! – пискнул приемник. – Бип-бип!»
Сигнал повторялся каждые две секунды. Кок покрутил настройку – пиликанье стало громче и четче.
Картежники вскинули головы.
– Что там, Ван?
Палец кока лег на переключатель. Однако Марк уже заподозрил неладное.
– Стоп, Ван! Не трогай!
Приемник размеренно попискивал.
– Что за черт! Мы же в семнадцатом веке! В мире еще нет передатчиков! – дошло наконец до Кертиса.
– Питер! – вызвал Марк по служебке.
– Ну? – отозвался тот.
– Послушай, что бы это могло быть?
«Бип-бип! Бип-бип!»
– Это мы или нет? Ван поймал это на обыкновенный радиоприемник.
– Частота? – спросил Зборовски недоуменно.
– М-м-м… Сто пятнадцать с чем-то мегагерц. Точнее не скажу, шкала бытовая.
– Ядро в корму! Это не «Орхидея» и не Зародыш. Сигнал сильный?
– Похоже, да.
Питер связался со Слэшем.
– Эй, Оскар, где твой пеленгатор или как там ты его зовешь?
– В каюте, сэр.
– Тащи в рубку. Немедленно.
– У нас ремонт…
– Немедленно! – рявкнул старпом.
– О’кей, несу…
Мортимер схватил «JVC» и метнулся наверх. Лу, Кертис и кок последовали за ним.
Вскоре Бегемот принес пеленгатор для охоты на «лис» – черную коробочку, величиной с пачку «Кэмел», из которой торчали длинные серебристые усы узконаправленной антенны. Его подключили к Зародышу. Питер сел за клавиатуру, вводя поисковую программу.
– Ах ты, акульи зубы!
Старпом изумленно таращился на монитор.
«Бип-бип!»
Зародыш наотрез отказывался работать с пеленгатором, что было вещью просто-напросто невозможной.
– Ну и ну, через клюз на палубу! Только этого и не хватало.
– Дай-ка, – сказал Бегемот, протягивая руку. – Попробую на слух.
Он прикрепил к ушам телефончики-клипсы и пошевелил антенной.
«Бип-бип!»
Оскар с сомнением водил прибором, направляя его то вниз, то вверх.
– Разрази меня гром! – он зажмурился, не переставая манипулировать антенной.
– Послушай, Питер… Это звучит глупо, но похоже, что источник на борту «Орхидеи».
Старпом хмуро глядел на Бегемота.
– Отыскать сможешь?
– По-моему, нос, второй уровень.
– То есть кают-компания?
– Выходит…
– Кертис, на вахте, – скомандовал Зборовски и кивнул Слэшу. – Веди!
– Есть на вахте, сэр… – разочаровано протянул Бруно, выпадавший из следствия. Он прекрасно разбирался, когда старпома можно звать запросто, на «ты» и по имени, а когда нет. Бегемот с пеленгатором шагал впереди, вслушиваясь в отчетливое пиликанье, остальные пристроились в кильватере.
Кают-компания была пуста. Столики, банкетки да Бимс на жердочке, специально для него подвешенной к потолку.
Медленно, шаг за шагом, Бегемот приблизился к попугаю. Антенна глядела прямо в гущу зеленых перьев.
«Бип-бип!»
Оскар демонстративно снял клипсы.
– Та-ак… – протянул Зборовски. – Ну-ка, птичка, поди сюда!
Бимс заволновался, учуяв опасность, но поздно: железные пальцы старпома сомкнулись на его тельце.
– Полундра! Кар-раул! – крикнул он и попытался укусить Питера за палец.
– А не просветить ли нам тебя, пернатый?
2.
– Вот! – Марк протянул руку. На ладони лежал крохотный шарик размером с булавочную головку. В другой руке поблескивал скальпель. – Был введен под кожу, в жировую ткань.
«Бип-бип!» – равнодушно пиликал приемник.
– Я проверил, – сказал Ларри, ни к кому конкретно не обращаясь. – Это одна из входных частот Зародыша. Следящая, только на прием.
– Так-так… – Фло обвел взглядом присутствующих. – Дайка, – подставил он ладонь.
Микроглушилка перекочевала к нему. Левой рукой Фло вытащил из кармана плоскогубцы. Тихо хрустнув, шарик скончался меж стальных плоскостей. Пиликанье враз смолкло, только девственно-чистый эфир наполнял рубку размеренным шипением да потрескивали далекие грозовые разряды.
Зародыш оживленно замигал мониторами, потом высветил навигационную карту. Контрольная метка находилась где и положено – у берегов Венесуэлы.
– Непростой попугай, – покачал головой Ларри. – Но чего можно добиться, сбивая Зародыш со слежения? Ну, потеряли мы ориентировку, ну и что?
Фло пощелкал плоскогубцами, стряхивая остатки раздавленного шарика.
– А вдруг эта штука со временем меняет частоты? Парализуй в нужный момент боевые цепи Зародыша – что тогда случится? Не берусь предсказать…
В полдень приблизились к проливу в бухту Маракайбо. Интересно, побывал уже здесь капитан Блад? Если да, то Капитан Фло надеялся добиться не меньшего успеха.
Хорошо укрепленный форт оседлал макушки пологих холмов. Слева раскинулось обширное мелководье, непроходимое для обычных судов. К городу «Орхидея» могла подойти шутя – из форта простреливалась только фарватерная часть пролива. Испанская эскадра стояла на якорях в заливе. Кораблей насчитывалось шесть.
Фло с Питером разглядывали форт. Прибегать к подзорным трубам, биноклям или иной оптике, как в старину, им было незачем: Зародыш дал на мониторы изображение с тридцатикратным увеличением, самостоятельно менял ракурсы и каждую пушку, каждый ствол выделял светящейся меткой и коротким звуковым сигналом.
– Кэп! Наши коллеги на траверзе!
«Орхидея» была обращена к проливу левым бортом. Справа приближались три корабля: уже знакомый кеч «Колибри», небольшой ладный бриг и трехмачтовая гафельная шхуна с вызывающе яркими желтыми триселями.
– Ага! Союзнички, – оживился Капитан. – Замечательно. Шлюпку!
Переговоры заняли всего час. Все это время команда «Орхидеи» не спускала глаз с форта и пиратской эскадры. Фло вернулся, насвистывая старую пиратскую песню:
– Ну как, Кэп? – спросил Зборовски, встречавший у трапа.
Фло поднялся на палубу, сделал три шага и обернулся. На фоне парусников его помощник выглядел восхитительно по-флибустьерски, особенно повязка на глазу. Правда, картину слегка портило отсутствие огромного кривого тесака.
– Атакуем, Питер! Прямо сейчас. А эти монстры, – Фло кивнул на пиратов, – доведут разгром до конца.
Зборовски повеселел.
– Кстати, – сообщил он, – я починил сканер. Эта чертова попугайская глушилка сожгла все приемные цепи.
– Спасибо, Питер.
Они молча зашагали в рубку. Фло стал у штурвала.
– Команда, готовы?
– Рубка-три – готовы, сэр! – доложил Капелька.
– «Орха» – готовы, сэр! – сказал Арчи.
– «Дея» – всегда готовы! – бодро гаркнул Лу.
Юнга Слава Лебедев почему-то засмеялся.
– Хо-хо! Вперед, корсары!
На Фло снизошло боевое вдохновение.
Заурчали водометы, Зародыш во все датчики следил за испанцами. Тримаран встал на крылья, описал шикарную дугу и рванулся в узкий пролив.
Артиллеристы в крепости, не сводившие глаз с пришельцев под «Веселым Роджером», поднесли к пушкам зажженные фитили. Зародыш только этого и ждал: термосканер нащупывал готовые выстрелить орудия, компьютер посылал туда снаряд с упреждением в секунду-другую. Над фортом вставали смертельные дымно-черные грибы взрывов. Слэш прошелся на вертолете, едва не задев флагшток с золотисто-пурпурным флагом, и выстриг из бортовых пушек и четырех «Вулканов» все, что только мог.
– Прекрасно, – сказал Фло. – Залив наш. Очередь за эскадрой.
Питер, уже с минуту не отрывающийся от мониторов, вдруг тихо сказал:
– Капитан, среди испанцев «Санта-Розалины» нет.
Фло опешил. Такого он даже в мыслях не допускал.
– Как нет?
Питер пожал плечами:
– Смотри сам. Есть «Валенсия», «Сен-Санчес», «Бутрагеньо», «Реал», «Андалузе» и «Санасьон».
«Орхидея» мчалась вперед, прямо на парусники. Пираты-союзники как раз входили в залив.
Второй форт, внутренний, подавили одним залпом. Недолго возились и с эскадрой: спустя полчаса союзники уже вовсю хозяйничали на почти не поврежденных судах противника.
Фло стал мрачнее тучи.
Пленный испанский гранд, капитан «Сен-Санчеса», сказал, что «Санта-Розалина» отбыла в Картахену. Собственно, это совпадало с исторической правдой. Она затонула у Канар, выйдя именно из Картахены и пересекши Атлантику. Бухту Маракайбо «Санта-Розалина» покинула только вчера. Перехватывать ее сейчас не имело смысла – капитан Фло сообразил: ну, вышлют из Картахены другую каравеллу с золотом, ну, затонет она у Канар… Не в названии ведь дело.
Решили слегка пополнить золотой запас за счет Маракайбо, выспаться и отдохнуть, а потом караулить «Санта-Розалину», курсируя вдоль северного побережья Колумбии и Венесуэлы.
Пираты с парусников уже успели обстрелять город, высадить до зубов вооруженный десант и начать грабеж.
Скоро сползли тягучие летние сумерки. Звенели тучи москитов – если бы Зародыш не включил радиозащиту, экипажу «Орхидеи» пришлось бы довольно туго.
На берегу, в городе, пылали костры, слышались выстрелы и крики. Впрочем, скоро город затих, зато на кораблях пираты продолжали гулять. Ветер разносил далеко над заливом пьяные песни, смех, громкую ругань.
Дележ добычи назначили на утро.
«Орхидея» замерла неподалеку от «Колибри». Все спали, только Арчи Элмер остался на вахте. Он сидел в рубке, пил горячий кофе, которого Ван специально наварил целый термос, поглядывал на обзорные экраны и дулся с Зародышем в странную компьютерную игру, подцепленную в русских программах, – нечто среднее между шашками и бадминтоном. Зародыш выигрывал.
доносилась хмельная пиратская песня, –
Дважды приходил Юстас; обойдя рубку, лизнув руку Арчи и вылакав по чашечке холодного кофе без сахара, он удалялся, поскольку все было спокойно.
3.
Перед рассветом луна села и стало совсем темно. Арчи вышел на палубу, побродил на свежем воздухе. Откуда-то взялись крупные летучие мыши – целыми стаями они носились над заливом.
Арчи Элмер, двадцатишестилетний шалопай из Нью-Кросби, который верил лишь в море, нунчаки и удачу, а о чем-то серьезном задумывался крайне редко, вдруг осознал, что мир, которого он, в сущности, не знает, прекрасен. Эта тихая ночь, когда в сорока футах внизу ласково шепчет теплая волна, когда ветер доносит терпкие солоноватые запахи, когда над головой мелькают бесшумные тени рукокрылых и незримой хрустальной пеленой висит вокруг тихий звон москитов – разве не такой же она будет через три столетия? Правда, в море к тому времени будет больше нефти и меньше живности, а в воздухе больше углекислоты… Но все равно – мир велик и бесконечен, а любой человек, и безудержный грешник, и аскет-праведник, неизбежно уйдет из этого мира…
Тихий шорох привлек внимание, оторвав от раздумий. Шорох доносился с кормы.
«Юстас, что ли? – подумал Арчи, вглядываясь в сумерки. – Пойду взгляну…»
Он спустился по трапу в твиндек второго уровня. Юстаса в вольере не было; дверь на корму, конечно же, оставалась открытой.
Арчи не успел ничего больше разглядеть, потому что его сильно ударили чем-то твердым по затылку и чудный мир, о котором он только что с благоговением думал, вмиг погрузился во тьму.
Пират с «Колибри», бородатый детина в рваной тельняшке, не успел порадоваться своему успеху: с рычанием на него напал сэр Юстас, а что такое сэр Юстас в бою не дай бог кому узнать!
На корму карабкались новые «гости», сжимая ножи и сопя от нетерпения.
Потревоженный шумом Бимс проснулся и заорал на весь второй уровень:
– Полундра! Абордаж! Измена!
Нападавшие дружно ринулись в твиндек, но команда «Орхидеи» уже получила предупреждение. Бесшумно отворилась дверь, и первый защитник выскочил из каюты. Ближайший корсар-бородач взмахнул длинным ножом…
К несчастью для него этим первым оказался Гордон Лу. Нож с тихим свистом рассек пустоту, а пират вдруг с удивлением обнаружил, что не может вдохнуть и не чувствует под собой палубы. В следующее мгновение он мирно потух в углу, у вольера. Лу голой пяткой своротил челюсть следующему.
Мортимер с Дейзи, спина к спине, отмахивались у своей каюты. Ларри спросонья сломал ногу какому-то коротышке, и тот орал не своим голосом, потому что все по нему топтались. Оскар, поработав немного кулаками, вспомнил, наконец, о револьвере и, решив что «так надежнее», метнулся в каюту. Зборовски, подобрав в темноте саблю, яростно рубился с кем-то у первого склада.
Ван Баттум, огрев ближайшего неприятеля рукояткой кухонного ножа по уху, догадался включить свет в твиндеке. Молочные панели вспыхнули с секундным запозданием.
Юстас на корме сбил с ног четвертого пирата и не позволял своим пленникам встать.
Фло вышвырнул из капитанской каюты сразу двоих. Несколько корсаров поспешно поднимались по трапу на третий уровень.
Оскар уложил двоих из револьвера, и тут кривой нож вонзился ему в плечо.
Крики, хрип, проклятия, свистящее дыхание…
Новые и новые пираты забирались на корму «Орхидеи».
Бруно Кертис, сообразив, что к корме пристали шлюпки, вылез в иллюминатор из каюты, перебрался через фальшборт, попутно сбросив кого-то в воду, и полез на верхнюю палубу, цепляясь за стойки стабилизаторов.
Из камбуза выскочил взъерошенный юнга с автоматом наперевес.
– «Орхидея» – на палубу! – ломающимся голосом закричал он и дал первую очередь, повыше, над головами. Пули, высекая искры из обшивки твиндека, загрохотали о сталь. Один светильник разлетелся вдребезги, брызнув осколками белого пластика.
Лу, Питер и Ван Баттум послушно упали на пол; Бегемот уже и так лежал; Дейзи и Мортимер ретировались в каюту, Фло с Ларри – в другую.
Слава вновь нажал на спусковой крючок.
В тот же миг Бруно, достигший ходовой рубки, включил водометы – и «Орхидея» лягушкой прыгнула вперед.
Слава не устоял, потерял равновесие; пули загрохотали о палубу. Корсары тоже попадали – кто от пуль, кто от рывка.
Тримаран несся прямо к проливу; в кильватере у него болтались две большие шлюпки, прихваченные к кормовым кнехтам крепкими манильскими тросами. Когда «Орхидея» рванулась с места, часть пиратов полетела за борт, остальные упали на дно. Высокие буруны захлестывали неуклюжие, задравшие нос шлюпки.
В этих широтах светает очень быстро, буквально за несколько минут. Пираты рассчитывали захватить «Орхидею» на рассвете, и, пока длилась битва на корме, ночь растворилась без следа.
Пролив перегораживали бриг и шхуна с желтыми парусами. Капитаны пиратов, сговорившись завладеть чудесным кораблем, делали все, чтобы не выпустить его из бухты.
Бруно, чертыхнувшись, отвернул. Пальцы исполнили на клавиатуре понятный Зародышу танец. Ожил авторулевой. Итальянец схватил автомат и ринулся прочь из рубки.
На палубе как раз показались первые захватчики, поднявшиеся по кормовому трапу.
Фло, отобрав у Славы автомат, перебил оставшихся в твиндеке и поспешил на третий уровень, в боевую рубку. Лу метнулся на корму, Ван – к раненому Оскару, остальные спешно вооружались.
Тут очнулся и Арчи.
Грянул выстрел с «Колибри»; авторулевой, гонявший по кругу, резко изменил курс. Новый толчок сбил с ног почти всех: Фло едва не сверзился с крутого трапа, Ван ткнулся лицом прямо в окровавленную руку Бегемота, отчего тот заорал басом, как грешник на сковороде.
Пираты наверху горохом покатились по палубе, а Бруно, перевалившись через леера, вверх тормашками полетел в воду. От неожиданности он выпустил в небо всю обойму. За пилон уцепиться ему не удалось и, подняв тучу брызг, Бруно окунулся точно между средней и правой секцией. «Орхидея» сразу же оставила его далеко за кормой; сэр Юстас, верный своим обязанностям, уже плыл ему на выручку, расстелив по воде большие лопухастые уши и мощно загребая лапами. Мимо, вздымая крутобокую волну, пронеслись на буксире шлюпки; пираты в них молились и ругались наперебой.
Четверка, которую прежде держал пес, поднялась и скопом насела на Арчи, но тот уже успел извлечь из рукава свои верные нунчаки.
Гордон Лу, видевший падение своего дружка Кертиса, решил, что «Орхидея» осталась без управления, и ловко полез по станинам кормовых металлорезок к основанию стабилизатора.
Марк, Крис, Ларри и Слава, непрерывно стреляя, ворвались на третий уровень по мидель-трапу; Фло – по кормовому. Пираты отступали, карабкались наверх, на палубу. Осталось их всего семеро. Троих положили в боевой рубке, одного на трапе.
Арчи Элмер отправил последнего противника за борт, остальные трое валялись на корме без признаков жизни – крепкие дубовые палочки и человеческая голова понятия не очень-то совместимые, а если и совместимые, то с плачевным для обладателя головы исходом.
На втором уровне, кроме трупов, остались только бедняга Слэш да перевязывающий его кок. Арчи поспешил к трапу.
Снова прогремел пушечный выстрел, но на этот раз «Орхидея» не изменила курса: ядро разорвалось в стороне.
Последний из уцелевших пиратов на пути к рубке замер, потому что оттуда вышли четверо с автоматами.
Фло нажал на курок, но магазин опустел, и пират все еще стоял живехонек. Глаза их встретились; М-72 лязгнул, ударившись о палубу. И тогда пират сообразил, что пощады ждать нечего, что он уже, в сущности, мертвец, и метнул с проклятием нож, желая отомстить напоследок вражескому капитану.
Неизвестно, что сталось бы с Фло. Он продолжал стоять прямо, даже не шелохнувшись. Время вдруг замедлило свой размеренный и неизменный бег, пригвоздив его к месту. Вот медленно опустилась рука, метнувшая нож; вот вскидывает автомат Крис Дейзи; вот нож, вращаясь лениво и неспешно, приближается…
Мягко перекатившись через спину, Гордон Лу ногой отбивает смертоносный клинок в сторону, встает…
…звякая, нож прыгает по палубе…
– Стоп! Не убивайте его!
Но поздно: Лу в высоком прыжке наотмашь бьет пирата ногой по физиономии, а Крис всаживает в падающее тело пулю.
Пират мертв.
Фло, придя в себя, чертыхнулся.
– Это зря. Он бы мог нам кое-что рассказать.
Арчи поднялся по трапу, расслышав только последние слова.
– Вам необходим язык, Кэп? На корме валяются по меньшей мере три.
Фло, переступив через мертвого пирата, направился в рубку.
– Бруно Кертис за бортом, сэр! – громко сказал ему в спину Горди.
– Знаю, – устало ответил Фло. – Сейчас…
Зборовски уже взял управление на себя. Зародыш, прочесав сканером каждый квадрат залива, отыскал плавающих Кертиса и сэра Юстаса среди десятка еще не потонувших пиратов.
«Орхидея» пошла на разворот. Палуба опустела: Фло скрылся в рубке, остальные спустились на второй уровень. Марк, Арчи и Слава вязали пленных, Лу помог голландцу отвести Оскара в каюту, Крис вышел на корму и вскинул автомат.
Два выстрела – и шлюпки, до сих пор волочившиеся следом, клюнули носом и отстали. Остатки веревок Крис сбросил в воду.
Через минуту подобрали Бруно и Юстаса. Все это время они проплавали бок о бок. Хорошо – лето, море теплое… А хотя в этих широтах холодов и не бывает.
С одежды Бруно струйками стекала вода, нюф отряхивался с чувством выполненного долга.
Мертвых вышвырнули за борт акулам на прокорм.
– Куда пленных, сэр? – вызвал Арчи Капитана.
– В третий склад… – голос Фло звучал озабоченно. – Где боцман?
Все переглянулись. Выяснилось, что Капельку с самого начала боя никто не видел.
– Ищите! – скомандовал Фло. – Везде!
Однако Капелька нашелся сам. Кряхтя, он поднялся снизу, с первого уровня. Скоро стало понятно, почему он кряхтел: тащил за шиворот двух пиратов, избитых и покорных.
Напротив камбуза он остановился, бросил тела и вытер вспотевший лоб.
– Фу-у! Эй, кто-нибудь, помогите, там внизу еще трое.
Капитан облегченно засмеялся:
– А я уж испугался, Эрвин… Всегда ты все втихомолку делаешь.
В который раз Капитан убедился, что его команда – лучшая в мире.
Оставались пираты на «Колибри» и двух кораблях поддержки. Они снова напомнили о себе выстрелом. Неудачным – ядро разорвалось, далеко не долетев до «Орхидеи».
– Мортимер, Дейзи – в рубку! Остальные – помогите Вану и юнге прибрать.
Фло всерьез рассердился. «Колибри» под шумок успел отойти к проливу. Видимо, пираты все еще надеялись не отпустить «Орхидею» на волю.
– Торпеды! На уничтожение! – скомандовал Фло. – Нечего с ними цацкаться. Испанцев тоже ко дну.
Марк занялся наведением на цели. Одна за другой короткие, меньше трех футов, смертоносные сигары понеслись к обреченным парусникам, вспенивая спокойные воды Маракайбо. Взрывы кромсали чуткую утреннюю тишину.
Пираты в заливе молча наблюдали, как «Орхидея» потопила всю испанскую эскадру с помощью своего непонятного оружия, светлой молнией метнулась навстречу, а потом вдруг отвернула и птицей понеслась через мелководье, окутанная белопенным ореолом.
Шкипер «Колибри», Джон Бест, именуемый своим сбродом «дядей Джоном», бывший союзник Фло, громко выругался. Тройной диковинный корабль, оказывается, мог ходить по мелкой воде, как это дико ни звучит. Они проиграли.
Поняли это и другие пираты. Чудесный корабль ускользнул. Ну и пусть: у их ног все сокровища Маракайбо, с ними по-прежнему Бог и шкипер дядя Джон, и делиться ни с кем не надо…
Поэтому они без особого волнения глядели на три светлые черты, тянущиеся к каждому из кораблей.
Три взрыва прозвучали одновременно.
«Орхидея» уходила в море, спеша в Картахену. Позади остался ограбленный город, останки девяти парусников и еще один выигранный бой. «Веселый Роджер» гордо развевался на голо-стеньге.
Впереди ждала «Санта-Розалина».
Обыскать боковые секции никто из команды Фло не удосужился.
А зря. Паршивая вещь – недостаток опыта.
Глава пятая
Терминатор (крейсер-убийца)
1.
Истребители прошли над «Орхидеей» спустя девять часов. Перечеркнули небо серебристыми стрелками и исчезли за горизонтом.
Тримаран успели вычистить и отдраить от крови, лишь вмятины от пуль в титановой обшивке напоминали о недавней схватке. Пленников допросили и высадили на берег где-то в районе будущей границы Колумбии и Венесуэлы.
Фло был мрачен. Команда видела, что Капитану не по себе, и каждый старался как мог подбодрить его. Ван Баттум поднапрягся и подал к обеду, кроме тривиального черепахового супа, сразу два экзотических блюда: нечто южноамериканское, вроде люля-кебабов, только побольше и гнутых, словно молодой месяц, и еще странный гибрид овощного рагу с салатом из лангустов, щедро приправленный специями. Все, включая Юстаса и Бимса, отдали должное усилиям кока. Матросы громко переговаривались, причащались остатками португальского и зыркали на хмурого Капитана, украдкой, исподтишка.
И тут Зародыш засек истребители. Они не атаковали, пронеслись в пронзительно-голубой вышине, напоминая, что Бейкер не дремлет.
– Полундра! – встрепенулся Бимс. – Абордаж!
Но самолеты вскоре ушли, и попугай успокоился.
– У-у, прихвостень бейкеровский… – проворчал Кертис без особой злости.
Фло вздохнул:
– Да ладно тебе… Бестолковая ведь тварь. И бессловесная…
– Ничего себе бессловесная! – фыркнул Бруно и передразнил:
– Полундра! Абордаж!
Бимс оживленно захлопал крыльями:
– Абор-рдаж! Алебарды и стингеры! Р-ракетомет! Вр-раги-недруги!
– Сам ты враг, – холодно заметил Лу.
Бимс перепорхнул на стойку бара.
– Вр-раг! Вр-раг! Шухер! Бейкер!
– Бейкер! – негромко сказал Фло, ожидая, что ответит на это попугай.
– Бейкер! Хозяин! Брамселя долой!
Фло насупился.
– Хозяин, говоришь?
– Бейкер! Бейкер! Дир-рик-фал!
– «Орхидея», – в тон ему проскрипел Крис Дейзи, не отрываясь от тарелки.
Бимс охотно сообщил:
– Тримаран! Воор-ружение! Зар-родыш! Вдребезги! Растерзать!
Фло встал, отбросил вилку и вышел из кают-компании. За ним последовал и Питер Зборовски. Казалось, кровью налилась даже повязка на его глазу.
– Чертова птица! – процедил Арчи. – За борт бы тебя…
– За борт! Прибой! Крюйт-камера! – бормотал Бимс без умолку.
Сэр Юстас, поддавшись общему настроению, облаял попугая и ушел вслед за Капитаном. Кок вздыхал, Оскар Слэш скрипел зубами, не то от боли в забинтованном плече, не то просто от досады. Эрвин Капелька безостановочно курил трубку и тосковал по свежим газетам. Остальные мрачно пили кофе. Попугай перепархивал с места на место, что-то невнятно бормоча; наконец он уселся на макушку Кертиса. Тот замахал руками и обругал его по-итальянски. Бимс немедленно обиделся, и, обозвав Бруно «нок-клампом», исчез в твиндеке. Команда захохотала, а Бруно допил кофе одним глотком и, проклиная горластую птицу, пошел к Питеру узнавать, чем же это таким его нарекли.
Рана не позволяла Слэшу водить вертолет, поэтому над морем, распугивая чаек, носился Ларри. Каравеллу заметили вечером следующего дня.
– Все наверх! – Фло словно воспрянул к жизни. Все утро он провалялся в каюте, преисполненный черной меланхолии. – Капелька, к Элмеру на «Орху», Ларри – вертолет не садить! Слэш, в машинное!
– Есть, сэр!
– Крис, Марк, вдвоем справитесь? Могу дать юнгу.
Боевая немедленно ответила:
– Справимся, Кэп!
– О’кей!
Зародыш самостоятельно поймал в телеобъектив высокую корму каравеллы, вычленил квадрат по центру и увеличил его на весь экран.
Над резной женской фигуркой не то в плаще, не то в тоге, вилась затейливая старинная надпись: «САНТА-РОЗАЛИНА».
– Наконец-то! – воскликнул Капитан. – Йо-хо! Вперед, корсары!
В один голос команда ответила:
– Йо-хо!
Только Бимс тревожно загорланил:
– Полундра! Абордаж!
«Орхидея», влекомая восемью водометами, устремилась к каравелле.
– Полундра! Ракеты! Пор-рох! Пор-рох!
– Заткнись, пернатый, – рявкнул на попугая Марк. – Хвост выщиплю!
Бимс притих, затаился и вдруг внятно сказал:
– Козел! Ненавижу…
Смеяться было некогда.
Неладное первым почуял Питер, сменив несколько ракурсов на мониторе слежения.
– Что за чушь, Стив?
Только он мог обратиться к Капитану по имени, которого остальные попросту не знали.
Фло недовольно оторвался от клавиатуры – вколачивал в оперативку Зародыша экстренную программу.
– В чем дело, Пит?
– Гляди сам, – Зборовски перебросил на монитор Фло изображение кильватерной струи «Санта-Розалины». Оно было белесым от множества мелких пузырьков.
– Убей меня бог, если это не кавитирующие винты!
Фло уставился на экран.
– Сэр, обратите внимание еще и на вымпел… – деликатно посоветовал Мортимер.
Фло обратил. Вымпел развевался против ветра, раздувающего паруса.
– Проклятье!
Водометы взвыли, переключенные на реверс, но поздно: подойти успели слишком близко. Чмокнув, вырвалась из голо-поля парусника боевая ракета. В рубке «Деи» ругались Лу и Кертис, наиболее несдержанные в минуты опасности.
Зародыш успел среагировать: ракету сбили точно посередке между «Орхидеей» и лже-каравеллой. Осколки дождем ворвались в кают-компанию, прошив иллюминаторы и корпус. Два носовых датчика приказали долго жить; заклинило одну из двух металлорезок.
– Дьявол! Разделение!
Ларри всадил в неприятеля малую ракету и поспешно отвалил в сторону. По вертолету вовсю лупили из крупнокалиберных пулеметов, светлые гроздья разрывов вспухали в опасной близости.
«Орха» и «Дея» освободились, расходясь в стороны. Пилоны прикрыли борта второго уровня. Секция-матка сворачивала вправо, огибая «каравеллу» (или что там пряталось под голо-полем). Марк хладнокровно поливал ее огнем левого борта. Пули и снаряды смачно влипали в поле и взрывались внутри; поле шло уродливыми пузырями, и вдруг, сверкнув напоследок, исчезло. Вместо «Санта-Розалины» предстал серо-стальной мини-крейсер класса «Ихтиозавр».
– Вот ты кто! – рявкнул Фло. Его не удивило, что крейсер-малютка не имеет собственного названия. Такие суда имели лишь бортовой номер. Но здесь и этого не было.
«Орхидея» и «Дея» пошли на разворот; «Орха» скрылась по другую сторону крейсера.
– Ларри, изображение сверху! – потребовал Фло. Тотчас резервный монитор дал нужный ракурс. «Орха» по прямой уходила прочь.
«Ихти» разворачивался к «Орхидее» носом.
– «Дея», расходимся!
– Есть, Кэп! – Лу завертел штурвал.
«Дея», грациозно накренившись, отвалила вправо, на запад. Секция-матка продолжала идти к югу.
– Торпеды, сэр!
– Вижу!
Несколько резвых сигар нетерпеливо неслись к ним. – Зародыш давил их последними ракетами.
– Ракеты, сэр!
– Вижу, Ларри!
Две из трех сбил Марк, еще одну – вертолет, пронесшийся над самой антенной. Крейсер наддал следом.
Крис вылез наружу и ковырялся у поврежденной кассетницы, распластавшись на белой обшивке носа, как муха на стекле.
– Эрвин, что у вас?
Фло вдруг сообразил, что с «Орхи» уже несколько минут доносится лишь прерывистое дыхание да глухие удары, будто там сцепились врукопашную.
Капитан взглянул на монитор, работающий с вертолетом: Орха» рыскала на курсе, словно у руля никто не стоял. Собственно, так оно и было.
2.
Когда пилоны освободили «Орху» и характер качки изменился, Арчи переключился в автоном.
Капелька вскрывал ящики с кассетами, подаваемые снизу подъемником. В машинное, на нижний уровень, никто не спускался, было не до того.
Каравелла-оборотень сбросила свою личину. Арчи несколько секунд глазел на крейсер.
– Ух ты! Погляди, Эрвин, кого нам подсунули!
Капелька обернулся, но смотрел вовсе не на монитор, а за спину Арчи. Глаза его сделались удивительно круглыми.
Арчи обернуться не дали: колючая веревка, пропахшая смолой, захлестнулась вокруг шеи. Дышать сразу стало невозможно. Арчи забился, как тунец у кока на крючке.
Трое пиратов с кеча «Колибри», прятавшиеся внизу, поднялись в рубку. Выйти наружу раньше они не могли: после стычки на борту «Орхидеи» Зародыш намертво задраил все люки, замуровав их в железном коконе. Просидев почти двое суток взаперти, оголодав и озлобившись, пираты действовали отчаянно и дерзко. Один придушил Элмера, двое других насели на Капельку. Кроме ножей у них ничего не было; у боцмана не было даже ножа. Толстяк казался неуклюжим, но когда пираты получили ногой по зубам движения их стали ловкими и осторожными. Капелька отлично владел техникой единоборства, но перед ним пританцовывали от напряжения тоже не выпускники воскресной школы. Просоленные морем убийцы, годами разбойничавшие в компании себе подобных и вдобавок убежденные, что отступление означает неминуемую смерть.
Постепенно Капельку оттеснили в самый нос. Штурвал слабо шевелился, «Орха» нетвердо прыгала с волны на волну, предоставленная самой себе.
Одного боцман все же выключил. Но второй вцепился в него бульдожьей хваткой, приставив нож к горлу; вдобавок вмешался третий пират, связавший к тому времени Арчи.
– Дьявол! Вяжи его, Хэнк, вяжи крепче! Клянусь всеми акулами Атлантики, они научат нас управляться с этим адским кораблем!
Хэнк вязал. Крепко.
Арчи не мог даже пошевелиться: удавка тотчас врезалась в горло. Дышал он хрипло, тяжело, с надрывом.
Капельку бросили рядом с ним.
– Эрвин, что у вас? – спросил Капитан отрывисто. Чувствовалось, что он занят.
Пираты всполошились.
– Кто здесь, тысяча чертей?
Фло их слышать не мог, микрофоны, пристегнутые к лацканам Капельки и Элмера, фильтровали посторонние звуки.
– Эрвин, отвечайте!
Грохот взрыва. Пираты смешались и отступили к трапу.
– Эй, кто там? Порази вас брочинг…
Взрыв, еще взрыв, натужный лай пулеметов…
– Вниз их! – скомандовал один из пиратов. Второй, тот, что звался Хэнком, приводил в чувство пострадавшего товарища.
Арчи и Капельку бросили внизу, прямо у трапа. Пираты возились в рубке, проклиная все на свете.
Связанные руки затекали, по коже бродили стада неприятных мурашек. Вязать пираты умели, чувствовался большой навык.
«Дьявольщина! – подумал Арчи. – Бруно Кертис, конечно же, давно уже сумел бы освободиться. А тут без ножа никак…
Стоп! Нож! Он же у меня до сих пор! Тот, что добыл в уличной драке в день, когда встретился с Капитаном Фло! Острый, как акулий зуб!»
– Эрвин, – прошептал Арчи. – Нож!
Капелька с трудом обратил лицо к напарнику.
«Орху» завалило набок при крутом повороте.
– Разрази меня гром, Хэнк, если это не штурвал!
Хэнк, должно быть, брякнулся на пол от такого рывка. Пират-экспериментатор несомненно крутанул штурвал, словно находился на мостике парусника.
– Нож, Эрвин! В кармане! Я не могу пошевелиться! – Арчи заметно страдал.
Капелька, извиваясь, словно неуклюжая личинка, подбирался к карману. Арчи закряхтел, когда толстяк навалился на него всем телом.
– Не здесь! На бедре!
Наконец Капелька нащупал карман-невидимку. Минута ушла на то, чтобы расстегнуть клапан, еще полминуты – чтобы извлечь нож.
Набрав воздуха в легкие, Арчи затаил дыхание. Капелька на ощупь пилил веревку. Колючая просмоленная змея немилосердно терзала горло. Капелька пыхтел и ворочался – было очень неудобно. Раз шесть или семь приходилось останавливаться и давать Арчи отдышаться.
Постепенно веревка поддалась. Кое-как двигая затекшей шеей, Арчи освободился. Боже, какое блаженство дышать полной грудью!! С минуту он приходил в себя. Потом стянул путы с рук.
– Скорее! – торопил Капелька. Пираты сквернословили в рубке и, похоже, собирались спускаться. Свободными руками орудовать было куда удобнее. Веревка, стягивающая кисти Эрвина, развалилась на обрезки в одно мгновение. Теперь ноги…
Капелька бесшумно вскочил, стряхивая остатки пут, взял нож из ладони Арчи.
Первый пират, угодивший в его стальные объятия, захрипел, забулькал и упал, заливая кровью ворсистый пол твиндека. Второго Арчи огрел кстати подвернувшимся гаечным ключом, потому что нунчаки вывалились в рубке. Этот ушел лицом вперед с третьей ступеньки трапа, даже не пикнув.
– Ну что там, Хэнк? – донеслось сверху. Капелька исчез на секунду в машинном и вернулся с автоматом наперевес. Арчи массировал шею, сидя на полу.
– Эй, отродье! – крикнул Эрвин поднимаясь. – Молись!
Хлопнул одиночный выстрел.
– Капитан, говорит Капелька…
3.
Крейсер гнался за «Орхидеей», не отставая больше чем на четверть мили. На «Ихтиозаврах» применяли хитроумное сочетание редана, крыльев и подушки, в скорости «Орхидее» он не уступал.
Фло пытался уклониться от схватки.
– Лу, что у вас?
– Следуем в стороне, сэр! – отозвался Горди. – Торпедирую, но торпеды он топит!
– Неудивительно… – фыркнул Капитан.
Зборовски манипулировал программами Зародыша. Термосканер давал обычную картину военного судна, биосканер ничего живого на борту не выявил.
– Это робот, Стив! Крейсер-убийца, водный терминатор-уничтожитель!
Фло только вздохнул.
– Кэп, впереди островок! – предупредил Ларри. Сверху он видел гораздо дальше. – Семь градусов влево!
Капитан забарабанил по клавиатуре. Когда остров попал в поле зрения, врубил подушку на запуск. Под крыльями оставалось все меньше воды, «Орхидея» вылезала наверх, обнажая даже водометы. Загудели воздушные винты, крылья подтянулись и прилипли к днищу, судно пошло на подушке над прибрежной мелью, над полосой песка, над низкими кустиками…
«Ихти», не снижая темпа, прорывался следом.
– Не оторвемся, – констатировал Питер.
– Это ж военный крейсер, – пожал плечами Фло. – Даром что терминатор. Что ему суша? Игрушки…
Вышла на связь замолчавшая было «Орха».
– Капитан! Капелька говорит. У нас гости случились…
Крейсер крепко вцепился в цель. Принять бой? «Орхидея» не слабее «Ихтиозавра», значит, ко дну суждено пойти вместе. Но ведь есть еще «Дея», «Орха», Ларри на вертолете.
Боеприпасов маловато. Кто же рассчитывал на встречу с крейсером? Ну, Бейкер, ну, бестия! Как сумел пронюхать? Где раздобыл машину времени? Золото, золото – вот причина! Желтый металл может все.
Арчи, более-менее придя в себя, поднялся в рубку. Капелька сидел за пультом. Они успели забраться далеко к востоку, оторвавшись от «Орхидеи» и крейсера. Боцман уткнулся в навигационный экран.
Паруса заметил Арчи.
«Каравелла, – сразу определил он. – Испанская…»
Конечно, это была «Санта-Розалина».
– Капитан! Вижу «Санта-Розалину»! – воскликнул Капелька, убедившись, что на этот раз голо-полем и не пахнет. – Координаты…
Фло сжал кулаки.
– Топите, Эрвин! Любой ценой!
– Есть, сэр!
«Ихти» безмолвно плевался ракетами. Пока Зародышу удавалось их сбивать.
– Лу! Держитесь в стороне. Будьте готовы принять нас на борт прямо из воды.
– Есть, сэр… – несколько удивленно отозвался малыш-Лу.
– Питер! Сейф к эвакуации! Ван, Слава, помочь старпому! Марк, Крис, Ларри, приготовьтесь всадить в терминатора весь боезапас. А потом – на корму.
– Есть, сэр!
– Есть…
– Есть…
– Юстас! Место!
Пес, повинуясь команде хозяина, умчался к своему вольеру.
– Оскар, что машина?
– Норма, сэр! Пыхтит.
Руки Капитана легли на штурвал.
– Йо-хо!
«Орхидея» величаво заложила вираж, разворачиваясь к крейсеру носом.
– Огонь!
Смертоносный шквал рванулся навстречу «Ихти». На столь короткой дистанции терминатору просто не хватило быстродействия. Кое-что крейсер сбил, кое-что отклонил. Кое-что…
Взрыв взметнул в небо тучи огненных осколков. Вражеские снаряды рвали тело «Орхидеи», Зародыш тоже не справлялся со всеми. Нос «Ихти» с каждой секундой приближался к левой скуле детища Капитана Фло.
Сам Капитан на корме нажал на кнопку экстренной эвакуации. Надувной пластиковый плот отшвырнуло прочь, словно пущенный из катапульты камень.
Два корабля соприкоснулись, затрещала сталь, сминаясь, как бумага. А потом их охватило море огня, неистовый полыхающий смерч, вставший на ноги вблизи побережья.
– Прощай, Зародыш… Прощай, «Орхидея»…
Фло припал к большому иллюминатору. Аварийный плот качался далеко в стороне, краснея на темной вечерней воде. Пришла ударная волна, сверху дождем сыпалось железо…
С собой захватить успели сейф с документами и машиной времени, десяток автоматов, два ящика патронов да немного пищи и воды сверх той, что входила в комплект плота.
С запада на выручку спешила «Дея».
4.
Никогда еще в рубке маленькой «Деи» не было так людно. У пульта сидели Капитан, Питер и Лу, поникший, потрясенный потерей всего золота «Орхидеи». В кармане у него осталось несколько побрякушек, но, право же, это не слишком утешало. Конечно, координаты записали в судовой журнал… Но ведь еще поднять надо…
В машинном обосновались Бегемот, кок, юнга и растерянный Бимс. Марк с Крисом Дейзи отправились на кормовую палубу, к пулеметам. Сэр Юстас улегся у трапа, понимая, что людям сейчас не до него.
От «Орхи» и «Санта-Розалины» их отделяло миль пять-семь. «Дея» встала на крылья и устремилась на восток, вслед за низко летящим вертолетом.
Гул турбин они услыхали через несколько минут. Ларри зашипел, словно рассерженная кобра.
Все в рубке «Деи» впились взглядами в монитор.
Там, рядом с неуловимой каравеллой, тонула «Орха», истерзанная близкими разрывами малых ракет, а навстречу «Дее» хищными остроносыми птицами мчались два истребителя.
– Белые молнии! – Фло даже вскочил. – Ну конечно! «Ихтиозавры» несут два истребителя «Пустельга», это и младенцу ясно. Они защищали каравеллу, пока терминатор занимался секцией-маткой.
Мертвый крейсер ожил в двух самолетах-роботах. Им неведом страх. Они не знают пощады. И не боятся смерти. Роботы-терминаторы умеют только повиноваться программе. А в ее содержании сомневаться не приходилось.
– Ракеты! – сцепил зубы Фло и нажал на пуск. Ракет осталось всего семь, противоракет – четыре.
Истребители прошли над «Деей», развернулись и скользнули в разные стороны. Ларри повис над полупогрузившейся «Орхой».
– Вижу Элмера и Капельку! – сообщил он, сбрасывая два спасательных круга.
Фло выпустил по «Санта-Розалине» пару торпед, но истребители стерегли парусник на совесть. Роботы иначе и не могут.
– У меня плохое предчувствие, Стив, – устало сказал Зборовски. Пора готовить второй плот…
Фло промолчал. Дуэль с истребителями не затянется. Слишком уж те быстры.
Почему они не стреляют? – удивился он. – Ракет, что ли, жалко?»
Капитан не знал, что в бою с «Орхой» оба истребителя истощили практически весь боезапас. Экономить, как и отступать, роботы не умеют. И сейчас они стали просто летающими железками. А раз они не могут больше охранять каравеллу, остается уничтожить противника единственным оставшимся способом – ценой собственного существования.
Пискнув, очистился экран монитора перед капитаном Фло.
«Немедленная эвакуация! Вероятность тарана – 100 %», – прочел он.
– Все на плот! – взревел Капитан и первым подхватил сейф. Он знал: поступки компьютера лучше всего предскажет такой же компьютер. Ибо на «Ихтиозаврах» стоят стандартные «Полтавы», а на истребителях – модули, аналогичные модулям «Орхи» и «Деи».
Они успели. Чудом или нет, но успели. Пушки достали пикирующий истребитель в полусотне саженей и осеклись: опустели кассеты. В «Дею» врезалось облако раскаленных осколков. Спустя несколько секунд взорвалась и «Дея», но плот уже рассекал волну далеко в стороне.
Второй истребитель протаранил вертолет. Еще одна смертельная роза расцвела над океаном.
«Боже мой, – подумал Фло. – Сколько взрывов принесли мы в этот неспешный век…»
Впрочем, тут хватало и своих взрывов.
Ларри выпрыгнул из вертолета секунд за двадцать до столкновения. Сейчас он покачивался на волне недалеко от Арчи и Капельки. Осколки его пощадили. Сэр Юстас, натасканный на цвет спасательных жилетов, прыгнул в воду и поспешил на помощь. С другой стороны к нему гребли Арчи и Эрвин, цепляясь за спасательные круги.
На маленьком плотике было тесно. Марк завел подвесной мотор и дал газ, направляясь к «Санта-Розалине».
Все взялись за автоматы, даже раненый Слэш и юнга Слава. Каравелла приближалась, быстро увеличиваясь в размерах. Похоже, наступало время последнего, действительно последнего боя.
– Стрелять, Кэп? Ниже ватерлинии, потопим ее к черту, – горячился преисполненный решимости Кертис.
Капитан засмеялся.
– Зачем? Там же золото!
Кертис вопросительно уставился на Капитана. Действительно, зачем? Зря, что ли, таскались в этот золотой век?
Единственное, чего опасался Кертис, – это малые размеры плота. Вдруг все золото не влезет?
Испанцы, запуганные развернувшейся на их глазах битвой, толпились у борта.
Крис Дейзи снял с предохранителя штурм-трап.
«Пок!»
Блестящие крючья легли поверх планшира каравеллы и намертво вонзились в темное дерево. Вниз свесилась плетеная лестница, похожая на корабельные ванты.
– Лу, Кертис! Наверх!
Кто-то из испанцев сунулся к лестнице с тесаком. Зборовски выстрелил и тот свалился на палубу под ноги своим собратьям с дыркой в курчавой башке.
– В стороны! Живо!
Лу и Кертис орали на матросов, прижавшись спинами к фальшборту и хищно поводя стволами автоматов. Всех, кто не подчинялся, клали на месте. Никого не волновало, что испанцы могут не понять по-английски.
Через десять минут все, кроме Марка, поднялись на борт каравеллы. Плотик отвалил, пофыркивая сорокасильным двигателем.
– Все на корму! Шлюпки на воду! Шевелитесь, если жизнь дорога! – командовал Фло, на этот раз по-испански, подбадривая зазевавшихся пинками.
Марк подобрал Арчи, Капельку, потерявшего сознание Ларри, Юстаса и вернулся к штурм-трапу.
Испанцев загоняли в шлюпки и отправляли подальше. Скоро на каравелле остались лишь команда погибшей «Орхидеи» да несколько трупов.
Лу и Кертис, успевшие совершить короткую разведку, вернулись на палубу. Оба цвели, как вишни по весне.
– Золото, Кэп! Полные трюмы!
Фло улыбнулся. Черт возьми, они все же добились своего! «Санта-Розалина» не затонет у Канар, а ее груз не попадет в лапы к Бейкеру.
Испанцы, грустно глядя на захваченные корабли, мерно работали веслами.
– Даже не верится, – вздохнул Зборовски, моргнув здоровым глазом. Автомат он лениво забросил за спину. Сэр Юстас, которого общими усилиями втащили на борт, сосредоточенно вылизывал влажную шерсть. Ван Баттум склонился над Ларри, рядом стоял Слава и придерживал открытую аптечку, бросив великоватый для него М-72 на истертые доски полуюта. Лу, Кертис, Мортимер, Дейзи и Бегемот передавали из рук в руки тяжелые слитки золота и восторженно цокали языками. Арчи с Капелькой выжимали промокшую одежду, смеясь и довольно ухая. Над головой тихо гудели паруса, скрипели реи, стонали на ветру снасти.
– Эй, кто-нибудь, станьте к штурвалу! – крикнул Капитан. – Рыскаем, словно гончая, потерявшая след!
Бимс, нахохлившись, сидел на планшире рядом с крюком штурм-трапа.
– Пиастры, пиастры! – закричал он. Вышло как-то устало и неубедительно.
– Слушай, – сказал Арчи, встряхивая комбинезон. – Ты не находишь, что эта бестолковая птица орет всегда удивительно подходящие слова?
Боцман глубокомысленно кивнул.
Капитан Фло расчехлил машину времени.
– Дукаты, дукаты! Тугрики, ту…
Голос попугая оборвался, словно кто-то выкрутил регулятор громкости. Все обернулись. Взъерошенное зеленое создание медленно растаяло в воздухе.
– Что с ним? – насторожился Кертис.
Лу подошел и потрогал планшир. Ничего, кроме гладкой оструганной древесины.
– Исчез, – развел он руками.
Фло ввел программу. Машина времени, странно неравнодушная к цифре «тринадцать», тихонько загудела. В прошлом пробыли ровно пятьдесят два дня.
– Поехали, – сказал Капитан и нажал на клавишу старта. Бруно Кертис успокоился – все золото следовало за ними в будущее. В этот самый миг Ларри Робинсон открыл глаза, а испанцы, тоскливо озиравшиеся на каравеллу, увидели, что она неторопливо растворилась, не оставив ничего, кроме зыбких следов на водной глади.
– Каррамба! – только и сказал экс-капитан «Санта-Розалины».
Глава шестая и последняя
Команда
1.
С тех пор, как «Санта-Розалину» отбуксировали в порт Нью-Кросби, прошло десять часов. До прибытия в резиденцию о судьбе Бейкера и его состоянии Капитану Фло узнать ничего не удалось. После бурного финиша корсарской одиссеи усталость свалила всех. Даже Капельку и Зборовского, хотя они казались склепанными из стали и гранита. Капитан Фло дал указания своим людям и отключился в кабинете прямо за столом.
Погожим августовским утром, когда солнце пронизывало толстые стекла особняка Фло, команда «Орхидеи» в полном составе расселась в глубокие кресла холла, где впервые собралась в начале лета. На стене рядом с картой мира все так же висел черный пиратский флаг.
Фло, хоть и отоспался, выглядел уставшим и опустошенным.
– Ну как, Кэп? – нетерпение всех можно было понять.
– К черту! – буркнул Фло. – Мы занимались ерундой.
Он швырнул Питеру пожелтевшую газету.
– Можешь прочесть вслух…
Зборовски подхватил хрустящий ком на лету и ловко развернул. Газета была датирована октябрем 2007 года.
– Филипп Бейкер поднимает со дна моря остатки судна на подводных крыльях с грузом драгоценных металлов и камней, – прочел Питер. – Сенсация века… радиоуглеродный анализ показал, что судно провело под водой триста с лишним лет… Поиски в прибрежной зоне острова Аруба ведут сотни подводников-любителей…
– Вот это номер, – протянул Арчи. – Он поднял «Орхидею»…
Питер потрогал повязку на глазу. Потом вздохнул:
– Знаешь, Стив, а ведь у нас золота было больше, чем на «Санта-Розалине»…
«И мы сами его добыли», – подумал каждый.
Фло неподвижно сидел за столом, скорбно уставившись в одну точку.
– Эх, еще бы разок попиратствовать… – мечтательно сказал Гордон Лу взъерошив черную шевелюру.
Но все знали, что путь в прошлое закрыт. Машина времени рассыпалась мельчайшей серой пылью прямо на палубе испанской каравеллы, едва они вернулись назад, в будущее.
– Увы, господа. Свой миллион каждый из вас получит, как и договаривались, но, выходит, зря я затевал это предприятие. Наверное, время невозможно обмануть. Результат останется прежним, даже если идти к нему другим путем.
И тогда поднялся Марк Мортимер.
– К черту время, Капитан. Может, попробуем потягаться с Бейкером сейчас, сегодня? По-моему у нас сложилась неплохая команда. Ведь золото Бейкера по праву принадлежит нам. Не так ли, Капитан?
Фло словно очнулся. Взгляд его вновь сделался живым и осмысленным.
– Но что скажут остальные?
– Йо-хо!! – сказали остальные.
Громче всех кричал Слава Лебедев. Фло обратился к нему:
– Как же твои родители, юнга?
Мальчишка отчаянно махнул рукой:
– К дьяволу родителей! Пора делом заняться…
Одобрительный гул встряхнул тихий особняк.
Фло смотрел на Команду и неожиданно на глаза ему навернулись слезы. Команда! Я навеки ваш Капитан!
Он потрепал сэра Юстаса по мощному загривку.
– Ну что, Юсти? Не так уж и плохи наши дела?
Пес предано сопел.
А в голове назойливо вертелся старый матросский мотив:
– Я думаю, стоит попытаться, – сказал Питер, старпом.
Фло взглянул на календарь.
– Пиастры, пиастры! Доллары, доллары! – заорал Бимс, сидящий на большом пузатом глобусе.
– Проклятье! – воскликнул Капитан Фло. – Откуда снова взялась эта жуткая птица?
Команда засмеялась. Да что Команда? Сам Веселый Роджер, скалящийся на стене, подмигнул ему пустой глазницей и оскалился еще больше. Или это просто ветер шевельнул черное полотнище?
Вперед, Капитан! Ведь Команда с тобой.
Фло сжал кулаки. На абордаж, Капитан!
Йо-хо!
Рок на дороге
Полуавтобиографическая повесть с сильными преувеличениями
1. Who Do We Think We Are? (1973)
До появления Димыча группа даже еще не обрела название. Не было и клавишника Пашки. А были…
Было их пятеро. Давно и прочно, на уровне «семьи-родители» знакомые Андрюха Шевцов и Игорь Коваленко. Прибившийся к ним несколько позже Данил Сергеев. Приятель и сосед Андрюхи – Вадик Орликов, которого обыкновенно именовали просто «Малый». И недавний знакомец Данила, человек-иерихонская труба, Костик Ляшенко.
Ну и, разумеется, Шура Федяшин – личность совершенно свихнувшаяся. Ну скажите на милость, кому еще паяльник может быть привычнее авторучки, как не психу?
Впрочем, обо всем по порядку.
Кто был молодым, тот знает этот странный зуд в руках, это непреодолимое желание взять все, что можно хоть с натяжкой именовать музыкальным инструментом, объединиться с приятелями, включить на запись простенький магнитофончик, недавно подаренный родителями и…
У кого нет подобных какофонических записей юности? Когда к обычной акустической гитаре добавляются подушки и пуфики в качестве барабанов, крышки от кастрюль вместо тарелок и какая-нибудь экзотика для создания шумового фона, типа пищащего счетчика Гейгера, гордо именуемого «синтезатором»? Через это прошел каждый. Ну, почти каждый.
Разумеется, и Димыч (в миру – Дмитрий Василевский) в свое время через это прошел. Отдельно от будущей группы; ему компанию составляли собственные друзья юности – Андрей Дроботов и Валерка Уца. Группа, помнится, звалась «Небритый кактус» и конкурировала с другими дворовыми группами, которые носили не менее гордые названия «Помидоры» и «Кожзаменитель».
Основной состав будущей группы переболел страстью к какофоническим концертам сравнительно быстро. И к моменту знакомства с Димычем Игорь Коваленко уже являлся счастливым обладателем очень неплохой ударной установки брянского завода (подарок родителей), Малый – красной ромбической гитары «Стелла» средней паршивости, с которой он управлялся на редкость шустро и умело; Андрюха Шевцов успел обзавестись достаточно внятным басом «Тверь», который покорял с упорством маньяка. Ну, а Костик и Данил пытались петь.
Димыча привел Шурик Федяшин, к тому моменту охотно взваливший на себя обязанности штатного инженера-электромеханика и оператора группы. Сказал как-то, слушая пока еще далекие от цельного звучания рулады:
– Знаете, парни… Со мной в бурсе тип один учится. Димычем зовут. В радио он, говоря начистоту, ни хрена не рубит, но зато на гитаре играет. И – прошу внимания! – пишет песни. Мне нравятся, слышал как-то на мальчишнике.
В этой компании песни пока пробовал писать только Костик. Успел он сделать лишь три; и если просто под акустическую гитару они еще худо-бедно звучали, то командный вариант не устраивал никого.
– Веди, – после короткого совещания резюмировал Андрюха, выполнявший функции администратора и босса.
На следующую репетицию Шура явился в сопровождении сутуловатого парня в круглых очках. В потрепанном чехле парень принес гитару – как оказалось, самодел. Самодел был куда лучше инструмента Малого. Назвался парень Димычем. Подключил гитару, примочку, взял несколько риффов. Цокнул языком.
– Ну, – сказал он после этого, – показывайте.
Коллектив не очень уверенно, но почти без сбоев сыграл «Беду земли».
– Рыхло, – резюмировал Димыч. – Драйва не хватает. Какая там тема? До-мажорчик, да?
Малый с готовностью нарисовал на бумаге обозначения аккордов.
– Гитару твою пожестче надо. Металла в тембра подпустить. Сможешь, Шурик?
– Не вопрос! – пожал плечами Шурик и принялся колдовать над микшерским пультом и эквалайзером. – Пробуйте!
– Поехали! – скомандовал Димыч.
Со второго квадрата его гитара вплелась в общее звучание. И – о чудо! – дотоле рыхлое и расхлябанное, оно неожиданно слиплось в довольно плотную основу, на фоне которой громыхал могучий голос Костика. Все натурально ахнули.
Перед припевом, после ритмической сбивки, ритм-секция разъехалась: Игорь на барабанах протянул целый такт, а Андрюха направил бас в припев уже после двух четвертей. Костик растерялся, и вместо жесткого, подчеркнутого музыкой: «Нет! Я не хочу, что было так!» прозвучало нечто маловразумительное.
– Стоп-стоп-стоп! – замахал руками Димыч. – Давайте определяться. Нот и вообще музыкальной грамоты я, извиняйте, не знаю. Поэтому объяснять буду на пальцах.
Остальные музыкальной грамотой владели в той же мере, что и Димыч, а именно – вообще не владели. Но объяснения Димыча оказалось на редкость простым и доходчивыми; даже Андрюха, которому басовые премудрости давались с некоторым трудом, все понял с первого раза. Надо было просто посчитать в нужном месте про себя: «Раз, два, три, четыре» и только после этого входить в припев.
Попробовали. Получилось. Попробовали еще раз. Опять получилось. Попробовали другую песню – и снова получилось весьма приятственно.
– Заметно лучше, – резюмировал Димыч после полутора часов музицирования. – Теперь осталось гитарные темы прописать как следует… Малый, ты технарь, как я погляжу.
– Ну… – пожал плечами Малый и непринужденно сыграл скоростную гамму. – Такое умею.
– Отлично. У меня со скоростью худо… – признался Димыч. – Я тебе медленно покажу, а сыграешь как следует.
– Не вопрос! – радостно согласился Малый.
Со скоростью у Малого и впрямь все было в порядке. Воображения не хватало, это да. Если ему показывали, что именно и как именно играть, Малый воплощал все с математической точностью и удивительной легкостью. Но сам придумать что-либо путное Малый был, похоже, не в состоянии.
Но все уже поняли: в группе появился тот, кто умеет придумывать.
Через несколько репетиций идеологическим и музыкальным лидером с молчаливого согласия остальных сделался Димыч, тогда как вне репетиционного зала делами административного свойства и менеджмента продолжал заправлять Андрюха Шевцов. Такая ситуация устроила абсолютно всех.
Спустя месяц усиленных репетиций, Димыч поразмыслил, почесал в затылке и высказал идею:
– Клавишника надо. Мы ж не чистую тяжесть валим… Не помешает, клянусь. Есть кто-нибудь на примете?
– Есть! – не стал возражать Андрюха.
На следующей репетиции появился Паша Садов с своей многократно перепрошитой «Шексной», и вот тут-то группа зазвучала по-настоящему.
А потом был конкурс самодеятельных групп в кирхе на улице Декабристов. Накануне долго придумывали название; остановились на варианте «Проспект Мира». Во-первых, песню такую сделали – очень приличную, кстати. А во-вторых, абсолютно все участники группы обитали либо непосредственно на проспекте Мира, либо поблизости. Почему нет, в конце концов?
Завсегдатаи конкурса к новичкам всегда относились снисходительно; «Проспект Мира» никто тоже не воспринял всерьез. А они, впервые играя на пристойном аппарате, сами ахнули после первого же аккорда. «Звучим!» – кричали немые взгляды. Андрюха глядел на Димыча, Димыч – по очереди на всех.
Короче, первое место присудили «Проспекту Мира». Завсегдатаи приходили жать руки.
За успех в тот вечер было выпито немало пива, и долго еще вспоминали, как зал пританцовывал в такт «Демократии» и жег зажигалки во время «Замка на песке».
О группе заговорили в городе.
Уже через полгода, на концерте городского рок-клуба, неумолимая председательша мадам Портнова заявила после предварительного прослушивания: всем группам будет позволено сыграть от одной до трех композиций, в зависимости от оценок, выставленных жюри.
«Проспекту Мира» позволили сыграть шесть композиций. Даже старички из «Магазина» и полупрофи из «Забытого континента», даже первый блюзмен города Юрка Белоруков – все получили максимум по три. А «Проспект Мира» – целых шесть. Да еще шестую песню, собственно «Проспект Мира», группа должна была выдать в финале, перед закрытием концерта, после настоящих профессионалов из «Фокстрота» и «Диалога», после тех, кого знала вся Россия.
Что творилось в зале, когда выступал «Проспект Мира»… Не описать словами. Народ выскочил на сцену и гарцевал на листе девятислойной фанеры, которым прикрыли оркестровую яму – как не проломился этот лист, уму непостижимо. Димычу сначала на гриф прилетел чей-то пиджак, а потом кто-то прошел по шнуру и выдернул его из разъема. Но ничего, все остались довольны. Кто-то из профи потом подошел и предложил купить песню «Проспект Мира».
Димыч с Костиком, как авторы, отказали. Профи ушел обиженным.
Потом были еще концерты – на море, на Южном фестивале. В ближайших городах и городках. Группа крепла и сыгрывалась, училась понимать друг друга без слов.
Но в какой-то момент все почувствовали: движение вперед прекратилось. Нужна была какая-нибудь радикальная встряска.
Вот тогда-то и началось самое интересное.
2. Deep Purple (1969)
Вероятно, во всем была виновата любовь Димыча и Шурика к фантастике. Но если первый ее только любил и читал, то второй вообще считал полной реальностью, просто пока не данной нам в ощущениях.
Ни для кого не секрет, что на Западе и в России рок-музыка развивалась в равной степени параллельно, но в то же время очень по-своему. После джаз-бума сороковых и пятидесятых на Западе возникли «Битлз», в России – «Река Слава». Даже в названиях отразилась глубинная разница западного и восточного подходов к року: на западе нечто вроде «тараканов», у нас – нечто словесно-психоделическое, без прямого значения. Впрочем, не следует считать, будто для Запада превалирующей оставалась исключительно форма, а для русских – содержание. В конце концов, там ведь был «Кинг кримзон», а у нас – «Атака». Да и шестидесятые показали, что две культуры склонны скорее брать друг у друга лучшее и дополнять чем-нибудь своим. Техногенный расцвет России в семидесятые и одновременный десятилетний кризис Америки мало что изменил: просто лучшие музыканты двух рок-культур сменили «Стратокастеры», «Гибсоны» и «Ибанезы» на «Тверь», «Кабаргу» и «Суздаль», а «Маршаллы» и «Пивеи» на ту же «Тверь», «Неман» и «Искру».
Но в одном Запад все-таки опередил Россию. Он первым придумал и провел Вудсток. Еще в шестьдесят девятом. Восток, то ли в силу природной лени и традиционного русского раздолбайства, то ли из пустой гордости созрел к идее аналогичного форума только через десять лет.
Теперь это легенды. Постаревшие и погрузневшие герои русского Вудстока, звезды городка Бологое семьдесят девятого года, то и дело мелькают на телеэкранах, иногда выдавая нечто похожее на хиты прошлого.
Тогда все было проще. Талант мог пробиться без денег и раскрутки. Тогда – но не теперь. И именно поэтому первые иллюзии неграмотных музыкантов «Проспекта Мира» довольно быстро развеялись. Да, их музыка была хороша. Да, они вполне пристойно ее подавали. Но толстым столичным дядям интереснее было вкладывать бабки в безголосых дочек, чем в разбитных провинциалов.
Но писать новые песни и выступать «Проспект Мира» все равно не прекращал, тем более что отчим Шурика Федяшина, мелкий пивной фабрикант, как-то весной позвал группу озвучить районный пивной фестиваль. «Проспект Мира» так озвучил, что к лету заводик отчима утроил оборот, сожрал с потрохами самого опасного местного конкурента, укрупнился и приступил к строительству нового цеха. «Проспекту Мира» с этого обломился полный комплект аппаратуры, новые инструменты и предел мечтаний для группы их уровня – фирменный трейлер «Десна», шестиосный грузовой монстр-трансформер, который в походном состоянии вмещал всю аппаратуру и служил передвижным домом, а в стационарном – представлял из себя удобную сцену-подиум. Даже колонки таскать не приходилось: трейлер подруливал к нужному месту, сдвигал крышу, опускал борта… И все. Сцена готова.
Рок-клуб, понятное дело обзавидовался; но проспектовцы не жались: наоборот, затеяли большой концерт городских групп по всему югу. На собственном, понятно, аппарате. «Десна» показала себя во всей красе, а отчим Шурика не преминул присовокупить к каждому выступлению трейлер пива по льготной цене. Кроме того, красочные логотипы «Пиво «Янтарь» украшали борта «Десны» в походном состоянии и подножье подиума в концертном, что тоже способствовало популярности фирменного напитка.
В общем, народ «Проспект Мира» слушал с удовольствием, равно как и другие группы, колесившие в тот год по югам вместе с ними. Но попытки записать профессиональный компакт-диск неизменно заканчивались провалом. Возможно, именно оттого, что единственной в городе пристойной студией владел тот самый профи, которому в свое время Димыч и Костик отказались продать фирменную песню группы.
Так и осталось невыясненным – кто первым высказал ностальгическую идею: «Эх, на нашей «Десне» бы – да в Бологое семьдесят девятого года!»
Действительно, эх…
И никто не предполагал, что об этом можно было говорить серьезно – музыканты «Проспекта Мира» в семьдесят девятом в лучшем случае учились ходить, а Малого так и вообще еще не родилось.
Единственным, кто не умел несерьезно относиться даже к бреду, оставался штатный инженер группы Шурик Федяшин.
3. The Book Of Taliesyn (1968)
Имелся у Шурика большой засаленный талмуд, в который он скрупулезно заносил все случающиеся на концертах и репетициях неполадки и подробно описывал методы их устранения. Последние страницы талмуда часто использовались в качестве полигона для скорых вычислений или каких-то радиотехнических прикидок. Калькуляторы Шурик не любил, предпочитал считать по старинке, на бумаге, в столбик. Говорил, что так нагляднее. Мало кто из проспектовцев обращал внимание на то, что во время репетиций Шурик все чаще забивается в любимый угол у рабочего пульта и колдует над любимым талмудом, а рядом все время таинственно светится матрица его ноутбука, приросшего к глобальной сети.
Ну, колдует – и колдует, здраво рассуждал каждый из проспектовцев. У каждого свои обязанности. Димыч пишет собственные песни, гранит песни Костика и Данила, придумывает гитарные партии. Малый воплощает придуманное Димычем. Андрюха наворачивает на басе, Игорь его поддерживает. Пашка-клавишник обеспечивает красивый фон и вкрапляет в музыку изящные проигрыши. Костик с Данилом напрягают глотки. В общем, все при деле. Так почему бы Шуре-оператору не колдовать над талмудом, если весь аппарат работает без сбоев и выстроен как следует? Да ради бога, колдуй!
Но в перерыве очередной репетиции Шурик вдруг выполз из своего угла с талмудом под мышкой, приблизился к попивающим «Янтарь» музыкантам и вдруг очень ровным и уверенным голосом заявил:
– Ну что? Все еще хотите побывать в Бологом семьдесят девятого? Могу вас туда протолкнуть. Только ненадолго, меньше чем на двое суток. На дольше не получится.
Данил выронил банку с пивом. Костик насупился.
– Шура, – спросил Андрей Шевцов после некоторой паузы. – Ты рехнулся?
– Зачем? – пожал плечами Федяшин. – Это действительно возможно, я посчитал. Вот, можете взглянуть…
Он продемонстрировал несколько испещренных формулами листков из талмуда. Большинство понимало там только плюсы да минусы, как приснопамятный парень из преисподней Гаг в настенной писанине увечного земляка Данга.
– Очень наглядно, – прокомментировал Димыч с ехидцей. – И что сие означает?
– А сие означает, что если через двадцать четыре дня оказаться в строго определенном месте в строго определенную минуту и запустить один приборчик, можно на двое суток провалиться в любой произвольный момент с мая по сентябрь семьдесят девятого. Через двое суток нужно будет оказаться примерно в этом же месте и инверсировать режим приборчика. Тогда вернемся. Если не сделать этого… короче, не ручаюсь я тогда за нас.
– Не, – вздохнул Андрюха с сожалением. – Ты все-таки рехнулся.
Но Шурика невозможно было вывести из себя такой мелочью как насмешка.
– Приборчик показать? – без тени смущения спросил он.
– А ты его хоть на кошках испытывал? – поинтересовался практичный Игорь.
– Нет, – Шурик отрицательно покачал головой. – Сейчас он просто не сработает – время не пришло. А такое время случается не чаще раза в тысячелетие.
– Угу, – хмыкнул скептик Димыч. – И, разумеется, нам немерено потрафило: это время подоспело именно сейчас.
– Именно так, – невозмутимо подтвердил Шурик. – Начало века как раз. Думаешь, случайно летоисчисление многих народов привязано к миллениуму?
– А оно привязано? – удивился Андрюха. – Ну, у христиан и исламистов – еще ладно. Но китайцы какие-нибудь или евреи явно по-своему считают годы.
– Китайцы обитают в соседней геомагнитной зоне. У них свои привязки к темпоральным каналам. А евреи просто хитрые и скрытные, – парировал Шурик. – Специально не так считают, чтобы нас с толку сбить.
– Угу, – обиделся Паша, в котором частично текла и еврейская кровь, – как обычно во всем виноваты евреи и велосипедисты!
– Я не понял, – Шурик недовольно прищурился. – Вы хотите в Бологое на русский Вудсток или не хотите?
– Погоди, – Димыч допил пиво и ловко закинул банку в корзину с логотипом «Янтаря». – Расскажи-ка поподробнее. Что, переходы во времени действительно возможны?
Не зря Димыч слыл среди друзей любителем и поклонником научной фантастики. Идею перемещения в прошлое он воспринял быстрее и легче остальных – не считая, разумеется, самого Шурика, для которого фантастики не существовало вовсе, существовали только реальности, частично данные нам в ощущениях, а частично пока не данные. Целью жизни Шурик давно уже считал перемещение реальностей из второй категории в первую.
Именно между Шуриком и Димычем спустя два часа состоялся короткий, но весьма содержательный разговор о невероятной затее. Димыч заявился в подсобку, где приятель по обыкновению что-то паял; остальные музыканты удалились на перекур. Димыч не курил, поэтому и пришел раньше остальных.
– Выкладывай, – Димыч присел на старый корпус от гитарной мартышки – не так давно Федяшин выковырял из него начинку: динамик и прочие радиотехничности. Начинка ныне успешно обитала в другом корпусе, рассчитанном и собранном лично Шуриком. – Все, что ты затеял.
– С подробностями или без? – уточнил Федяшин.
– С подробностями. Но чтобы я понял.
Шурик закатил глаза, всем видом показывая: либо с подробностями, либо так, чтобы ты понял.
– Ну, ладно, ладно… – смягчился Димыч. – Совсем уж в дебри физики не лезь. Но понять я все равно хочу.
Шурик с сомнением покосился на свой талмуд, но потом махнул рукой и отвернулся. Похоже, он окончательно осознал, что его рабочие записи остальным решительно непонятны.
– Тогда я не буду тебе описывать современные представления о связях времени и пространства. Буду краток. Шесть лет назад один немец-физик, Бертольд Нерман, вывел очень наглядную, но спорную зависимость. Основное, что из нее следовало, – это то, что физическое тело способно покинуть основной вектор временного потока, сместиться относительно него и вернуться, но уже на ином отрезке. Другими словами, попасть в прошлое.
– Или будущее, – ввернул Димыч.
– Нет. В будущее невозможно сместиться. Понимаешь, будущее еще не наступило. Вектор туда просто не тянется, энергия на поддержание временного потока еще не затрачена. Так что…
– Жаль, – вздохнул Димыч.
– Величина абсолютного смещения по вектору и срок, в течение которого материальные тела будут находиться в ином времени, напрямую зависят от затраченной энергии. Поэтому во времена динозавров я вас запихнуть при всем желании не смогу – у меня нет собственной атомной электростанции.
– И, соответственно, запихнуть в тот же семьдесят девятый надолго – тоже не сумеешь. Так?
Шурик с сожалением вздохнул:
– Снова не так. Закон сохранения энергии знаешь? В полном соответствии с ним затраченная энергия на перемещение в прошлое должна выделиться при возвращении. Иначе цикл оборота энергии останется неполным. Ну, будут, разумеется, некоторые потери, которые в принципе нетрудно компенсировать. Полное путешествие во времени – это не только прыжок в прошлое, это еще и возвращение в исходную точку. Короче: у меня хватит мощности запихнуть вас в семьдесят девятый год на сорок семь часов. Меньше – будут сложности с возвращением. Больше – не хватит энергии. Я все просчитал, причем не один раз. Показывал Доку – он сказал, что численные операции проведены без ошибок. Так что… если сработает – вернемся, не дрейфь.
– Да я не дрейфлю. Ладно. Будем считать, мы тебе поверили. Теперь понять бы – что нам делать на русском Вудстоке…
– Как что? – удивился Шурик. – Выступать! Такого аппарата, как у нас, в те времена даже «Черный доктор» не имел! Они там все вспотеют и обоссутся от радости! А светотехника? Тогда ж нифига не применялось, выходили патлатые рожи на сцену, становились по стойке смирно и пели песенки. А я вам такое лазерное шоу зафигачу, на Луне видно будет!
– Хм… – задумался Димыч.
Пытливый и изобретательный его ум уже ухватил основную идею.
– А нам, стало быть, не хило будет разучить десятка два реальных боевиков последнего десятилетия… Как шарахнем «Обмен ненавистью» или «Череп на рукаве» – народ вообще в осадок выпадет!
– Верно мыслишь! – расплылся в улыбке Федяшин.
Димыч некоторое время молчал. Глаза его горели, в голове роились десятки сногсшибательных планов.
– Когда, говоришь, можно будет двигать в прошлое? – уточнил он.
– Восьмого июля. Ровно через двадцать четыре дня.
– Успеем! – выдохнул Димыч. – Успеем все содрать и разучить.
– А если вдруг в Бологое попасть не обломится, – донеслось от дверей, – то те же боевики мы с успехом выкатим на «Ялтинском сборе» в августе.
Шурик с Димычем обернулись. Недостающий состав «Проспекта Мира» стоял в дверях подсобки и последние минуты, затаив дыхание, явно внимал разговору.
– Ну, Андрюха, – развел руками Димыч. – Ты как всегда прав! Стало быть, в Ялту едем?
– Едем. Только что Портнова звонила. Мы закрываем первое отделение.
4. Shades of Deep Purple (1968)
К пятому июля «Проспект Мира» успел обкатать полтора десятка самых убойных песен десятилетия. Шура Федяшин, последние дни не вылезающий из подсобки, наконец, выполз, прищурился на лампочку и не терпящим возражений тоном изрек:
– Завтра с утра стартуем. Иначе рискуем не успеть.
– Не успеть? – удивился Андрюха. – Три дня еще!
– Ну, не три, а два с половиной. И потом, вдруг задержка какая-нибудь случится. Обидно будет. Отчиму я уже звякнул, трейлер пива он выделил. Причем на этот раз на халяву – можно будет раздать на концерте. То-то болелы порадуются.
Остаток дня ушел на погрузку аппарата и закупку походной жратвы. О выпивке, понятное дело, тоже не забыли: пиво пивом, а перед выступлением и чего покрепче не помешает.
Заночевали прямо в «Десне». С утра Данил мотнулся на заправку, залился под завязку, «Проспект Мира» и сочувствующие лица погрузились, и экспедиция в прошлое стартовала.
На выезде из города следом пристроился трейлер с логотипами «Пиво «Янтарь» на широченных плоских боках.
– Точка перехода расположена за Киевом, – изволил сообщить Шура. – Кто рулить хочет, распределяйтесь. Я – пас. Надо дообсчитать кое-что.
Рулить, помимо Данила, умели Андрюха, Игорь и Малый. Плюс еще один из сочувствующих – Леха Азиатцев по прозвищу Муромец.
«Десна» резво катила по киевской автостраде, окаймленной сплошной цепочкой мотельчиков, закусочных, заправок, техсервисов, придорожных лавчонок. Ничего особо привлекательного в поездке не было – народ либо отсыпался, либо резался в нарды. В кабине «Десны» прочно засел Димыч да изредка сменялись водители. Киев обошли по восточной объездной.
С этого момента Шурик стал особенно часто сверяться с подробной топографической картой, с недавних пор украсившей внутренний борт «Десны», и особо тщательно вынюхивать что-то в сети.
Наконец он шепнул в переговорник:
– Эй, рули! Притормаживай! Прибыли.
Трейлер в это время вел Игорь Коваленко, барабанщик. Характера он был ровного и довольно флегматичного, поэтому без комментариев прижался к обочине и выжидательно взглянул на Димыча.
Тем временем наружу выпрыгнул Шурик с ноутбуком под мышкой и мобильником на груди. Димыч тоже покинул кабину. Вдвоем они минут двадцать шатались по окраине придорожного поля, на котором росло что-то низенькое и зеленое. Затем вернулись.
– Эй, рули! Эта байда по полю пройдет? – Шурик кивнул на сияющую рекламными красками «Десну». – Надо будет съехать с трассы.
– Пройти-то пройдет, – пожал плечами Игорь. – Только ехать быстро не сможет.
– Скорость нам ни к чему, – авторитетно заявил Шурик. – Ладно, до перехода еще часа три. Давайте-ка вернемся к той лавке, что недавно проехали. Пожрать закупим.
Пожрать никто не отказался. Тем более что трейлер с пивом следовал в хвосте. И запустить туда лапу не составляло никакого труда.
– Слушайте, коллеги! – обратился к спутникам Димыч по пути ко входу в придорожную лавку «Елисеевъ и сыновья». При этом Димыч опасливо покосился на вышагивающего следом водителя пивного трейлера, который, понятное дело, ни о какой фантастике и перемещениях во времени слыхом не слыхивал. – А ведь надо учесть одну мелочь! Деньга-то у нас старая и новая вперемешку! Нужно купюры девяносто второго года отсеять. А то прикиньте – в семьдесят девятом расплачиваться ассигнациями с ликом государя императора Николая третьего… Могут и в участок загресть, с городовых станется.
– Дык, фестиваль-то не в городе, в чистом поле… Какие там городовые? – неуверенно возразил кто-то из болельщиков.
– Ну, не городовые, ну, полицейские будут. Загребут, а нам как раз возвращаться…
– Ты прям мои мысли читаешь, – в одобрительном ключе высказался Шурик. – Предупреждаю: никаких эксцессов с властями. Через сорок семь часов после перехода мы, как штык, должны вернуться. Причем в полном составе, люфт по массе весьма невелик. Так что давайте! Новые купюры – по дальним карманам. И монеты отсейте новые.
– Тьфу! – в сердцах сплюнул Андрюха. – У меня только это! – и продемонстрировал нераспечатанную банковскую упаковку новеньких двадцаток.
– Прячь! – неумолимо велел Шурик. – Я готовился. У меня только старые бабки.
Закупились, перекусили, попили пивка, заботливо убирая пустые банки в пластиковый контейнер. В болтовне о предстоящем путешествии и вожделенном концерте незаметно прошло больше двух часов.
– Пора, – наконец скомандовал Шурик. – Все в будку, наружу никому носа не казать. Димыч… иди-ка к водиле пивняка. Успокоишь его, если что, – думаю, при переходе будут некоторые визуальные спецэффекты. Скажи, чтобы просто держался нашей кормы, метрах в пяти-семи. Мы медленно пойдем и без рывков. Мобильник, если что, держи наготове.
– Понял, – с готовностью согласился Димыч. – Успокою, не боись.
– Андрюха, за руль! Остальные – ховайсь!
Народ дружно полез в «Десну». Спустя несколько минут «Десна» и пивной трейлер медленно сползли с трассы в чистое поле (к вящему удивлению водителей проносящегося мимо транспорта) и замерли. Димыч не выпускал из руки мобильник.
– Че это мы? – удивленно спросил у Димыча водитель трейлера – сорокатрехлетний мужичок с испещренным красными прожилками носом, что выдавало пагубную страсть к горячительным напиткам.
– Да это… – принялся вдохновенно врать Димыч. – Магнитная буря надвигается. Молнии могут вдоль трассы встретиться. Шаровые – слыхали о таких?
– Молнии? – недоуменно переспросил водила. – Читал в детстве…
– Во! А у нас ведь колонки в «Десне», усилители – не дай боже испортятся! Да и…
Договорить он не успел – вякнул самописной мелодией мобильник.
– Алло! – отозвался Димыч без промедления.
– Готовы? – справился Шурик.
– Ага! – подтвердил Василевский и повернулся к водиле: – Кузьмич, сейчас потихоньку пойдем вперед. Держись за бампером, метрах в пяти-семи. Идти будем медленно, верст пятнадцать в час, не больше.
– Ладно, – буркнул водила, соглашаясь. По всему было видно, что происходящее он считает совершенной блажью, но спорить не собирается: жалование за поездку ему полагалось более чем солидное.
– Двинули! – скомандовал Шурик.
– Двинули! – повторил Димыч.
Два грузовика медленно поползли по окраине поля.
Сначала не происходило ровным счетом ничего: протекторы с затейливым рисунком ярославского «Медведя» безжалостно вминали зелененькую фермерскую поросль; Димыч даже забеспокоился: а ну как сейчас хозяева набегут? Но потом вокруг вдруг сразу стало темнее, окрестности внезапно заволоклись непроглядной лиловой мутью, туманом, дымкой. Кузьмич щурился, пристально глядя вперед. Бампер «Десны» еле-еле угадывался в нескольких метрах прямо по курсу.
А потом предупредительно пискнул мобильник. Димыч взглянул на экранчик. Связь с Шуриком прервалась, да и вообще аппарат, надежный и простой, проверенный временем и снегом «Спутник», потерял сеть. Напрочь. Хотя роуминг вдоль основных трасс гарантировала любая компания мобильной связи, что «Россия», что «Небо-ТФ», что «ДемидовЪ».
За окнами грузовика продолжал клубиться туман, в котором бродили более темные смерчики, возникали особо фиолетовые, как казахский мускат, сгустки. Димыч не мог сказать, сколько продолжалась эта феерия, – может, минуту, может, больше. Но закончилась она так же внезапно, как и началась.
Пасмурный вечер сменился безоблачным утром – ранним-ранним, солнце едва взошло, не успев даже потерять багровость и набрать нестерпимый глазу блеск. Вместо зелененькой фермерской поросли под колесами машин теперь колосилась чахлая пшеница или еще какой ячмень – в агрономии Димыч был не силен. Дорога по-прежнему оставалась слева, но теперь она лежала гораздо дальше, чем могло показаться и выглядела неприятно пустынной. Даже со скидкой на ранний час.
«Десна» впереди дала по тормозам и остановилась; Кузьмич автоматически среагировал так же. Все-таки он был классным водилой.
Димыч выскочил наружу, сжимая в руке мобильник. Сеть по-прежнему не ловилась. Неудивительно – откуда ей взяться в семьдесят девятом году? Было одновременно и весело, и страшновато. Неужели удалось? Неужели кудеснику Шуре Федяшину посчастливилось обмануть неумолимое время?
Странно: до переходя Димыч верил в возможность темпорального сдвига больше и охотнее. Теперь откуда ни возьмись вылупился червь сомнения и принялся грызть, настырно, назойливо, упрямо.
Пионерам всегда труднее остальных. Что первому мореплавателю-неандертальцу, оседлавшему бревно, что Колумбу, первому из белых людей, ступившему на австралийский берег, что Леониду Титову и Юрию Гагарину во время шага с трапа космолета на лунный грунт.
«Еще немного, – подумалось Димычу, – и шастать по временам станет так же привычно и буднично, как ездить в метро».
Отворилась дверь «Десны», из кубрика горохом посыпался народ. Шурик Федяшин и Андрюха Шевцов выпрыгнули из кабины. Федяшин неотрывно глядел на экран ноутбука.
– Ну что, коллеги, – вздохнул он. – Поздравляю. Мы в прошлом. Шесть восемнадцать утра, пятнадцатое августа тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Через одиннадцать часов в полутыще верст отсюда стартует русский Вудсток. По коням: нам еще доехать нужно и заявиться. И аппарат расставить. Так что гнать будем шустро.
– Мамочки-и-и, – неверяще протянул Леха Азиатцев по кличке Муромец. – Утро. Надо пива хватить.
По близкой дороге неторопливо проехал легкий грузовичок с фургоном безрадостного грязно-серого цвета. Форма кабины его выглядела столь уныло и уродливо, что грузовичок казался гигантской игрушкой для непритязательных карапузов. Сияющие рекламой борта «Десны» и трейлера-пивняка разительно контрастировали с этой пародией на транспортное средство, не меньше, чем пасмурный вечер двадцать первого века в мгновении старта с праздничным утром века двадцатого в мгновении финиша.
5. Machine Head (1972)
Уродливый грузовик они обогнали только минут через пять. Вместо отличного автобана Киев-Смоленск имелась раздолбанная асфальтовая ниточка, многажды латанная. Латки были выполнены не асфальтом, а в виде залитой мерзким гудроном щебенки. Гнать больше шестидесяти верст в час по такой, с позволения сказать, дороге мог только законченный псих. Однако близнецы и дальние родственники недавно встреченного монстра от автомобилестроения без зазрения совести решались на это, словно убиваемые ухабами мосты им было ничуточки не жаль. Если, конечно, не попадался впереди какой-нибудь особо карикатурный тихоход, обогнать которого было тоже мудрено: дорога имела всего две полосы, по одной в каждую сторону. Приходилось выжидать, чтоб в череде встречных машин случилась достаточная для обгона прореха. Езда в таком ритме выматывала нервы, Андрюха за рулем «Десны» отчаянно матерился, Димыч, вцепившись в рукоятку, изредка вторил ему, а Шурик, сидящий справа, только загадочно ухмылялся.
– Ну и дорожка! Не думал, что наши предки строили такую пакость… А еще говорят, будто у России два счастья: гении и автострады.
Димыч грустно вздохнул и потянулся к радиоприемнику. Однако на всем ЧМ-диапазоне нашлось только ровное шипение чистого эфира. Ни одной радиостанции не работало.
– Блин! И радио у них не было, что ли, в семьдесят девятом?
– Скорее ретрансляторов вдоль дорог нет, – подсказал умный Федяшин.
– Вдоль таких дорог вообще ничего нет! – фыркнул Андрюха. – Не то что ретрансляторов! Двадцать верст уже отмахали – хоть бы одна лавчонка завалящая или заправка! Поля да поля…
Наконец Димыч допер переключить приемник в АМ-диапазон и довольно скоро поймал вполне мощный и чистый сигнал. Прозвучали незнакомые позывные, шесть раз пикнуло, и на удивление строгий и официальный голос дикторши объявил:
«Вы слушаете «Маяк». Московское время – шесть часов…»
– Шесть? – Димыч машинально глянул на свой понтовый механический «Крым», точности которого обзавидовались даже швейцарцы. – Не семь?
«Крым» его показывал семь – так подсказал перед выездом Федяшин. Все и перевели часы, чтоб не путаться.
– Хм… – удивился Федяшин. – Почему шесть?
– А, понял! – буквально в следующую секунду осенило его. – В семьдесят девятом еще не было перехода на летнее время! Хе-хе, так у нас даже лишний час в запасе есть до начала концерта! Хотя, с другой стороны, и сваливать на час раньше придется…
Димыч удрученно вздохнул:
– Вот всегда так! На ровном месте возьмут – и сопрут час…
Дикторша тем временем несла какую-то жуткую пургу о закромах родины, пятилетке досрочно, трудовых свершениях доярок и ратных подвигах сталеваров. Голос ее оставался все таким же умопомрачительно официальным – обращения государя императора к народу и то более живыми голосами обычно озвучивают. За четверть часа передача ни разу не прервалась рекламой.
Потом без видимого перехода «Маяк» принялся клеймить заокеанских империалистов, якобы нагнетающих напряженность, хотя, насколько Димыч и остальные помнили историю, в конце семидесятых Америка сидела в полной экономической заднице и никакой напряженности нагнести была просто не в состоянии. Арабы тогда пошаливали в Северной Африке, это правда, но бравый миротворческий контингент британцев и русских как раз летом семьдесят девятого за считанные дни вышиб из них дурь как минимум на четверть столетия.
В общем, прошлое оказалось чужим и отчаянно непривычным. Для успокоения нервов пришлось выпить по баночке пива. Даже Андрюха приложился – ему выдали из ящика специально захваченного «Шоферского», слабоалкогольного.
А буквально спустя пару минут дорожный инспектор в нелепой форме требовательно махнул полосатой палочкой и пришлось прижиматься к обочине.
6. Stormbringer (1974)
Никто, ясное дело, и не подумал вылезать из кабины. Андрюха только совсем опустил боковое стекло до того полуопущенное.
Инспектор некоторое время таращился на грузовики, потом переглянулся с напарником, сидящим в желто-голубой машине с допотопной конической мигалкой, и нерешительно дернул головой. Напарник его тут же вылез. Оба неторопливо приблизились.
– Старший сержант Белов! – козырнул инспектор, буравя глазами Андрюху. Тот как ни в чем не бывало отхлебнул пива и протянул водительское удостоверение.
Старший сержант Белов уставился на обычные права – небольшой, размером с карманный календарик, прямоугольный документ, аккуратно закатанный в ламинат. С документа на инспектора глядели: фотодвойник Андрюхи Шевцова и державный российский двуглавый орел.
Инспектор принял права Андрюхи так, словно это была бомба. Разглядывал он их непривычно долго. Потом, многозначительно переглянувшись с напарником, странно изменившимся напряженным голосом сказал:
– А-а-а… Путевой лист покажи…
И – секунду спустя:
– …те! Пожалуйста!
«Пожалуйста» в его устах звучало с непонятной осторожностью в интонации.
– Чего? – не понял Андрюха. – Какой лист? Может, документы на машину? Вот, будьте любезны…
Он полез за откидной солнцезащитный демпфер и вынул техпаспорт «Десны», а заодно и регистрационный талон южного отделения «Руссо-Балта»: инспектор, как видно, попался редкий зануда. В какой-то момент Андрюха едва не выронил техпаспорт и неловко дернулся, расплескав чуть не полбанки, которую так и не выпустил из рук. В кабине остро запахло пивом.
Старший сержант Белов мигом забыл о документах. Шевельнув носом, он вдохнул аромат «Янтаря». На лице последовательно отразился процесс узнавания.
– А что это ты… вы пьете? – спросил он, снова сменив тон. Теперь в голосе прослеживалось давление и злорадство, как у лавочника, который поймал на горячем мелкого воришку.
– Пиво! – признался Андрюха, демонстрируя зеленую полосу, непременный атрибут слабоалкогольного «Шоферского».
– За рулем? Пиво? – зачем-то переспросил инспектор, хотя было вполне понятно, что он и с первого раза все прекрасно расслышал.
– Так «Шоферское» же! – в который раз удивился ничего не понимающий Андрюха. – Там алкоголя всего два оборота!
– Блин! – в отчаянии прошептал Федяшин на ухо Димычу. – «Шоферское» в семьдесят девятом, наверное, еще не делали!
Димыч успел подумать, что черт знает где, между Киевом и Москвой, вполне могут и не знать пива «Янтарь». Это не черноморский юг, где «Янтарь» каждая собака знает и любит.
– Выйдите из машины! – потребовал инспектор Белов.
Его напарник все время молча стоял рядом, лишь изредка бросал недоверчивые взгляды на сияющие обода и трубы «Десны» и на глянцевую роспись бортов.
Андрюха тяжело вздохнул, поставил почти пустую банку на торпеду, открыл дверь и выпрыгнул на дорогу, привычно оборачиваясь к машине и закладывая руки за голову.
– Вы тоже! – не успокаивался инспектор.
Димыч и Шура Федяшин покорно полезли наружу, причем, разумеется, не через пассажирскую дверь, а через шоферскую. Руки они подчеркнуто держали на виду.
Инспектора это, похоже, удивило, потому что он несколько секунд таращился на высадку Димыча с Шурой. Оба в итоге пристроились рядом с Андрюхой, как положено, лицом к машине, руки за головой, ноги чуть-чуть расставлены.
Народ в кубрике «Десны», словно почувствовав неладное, затаился. Ни звуком не выдавал присутствия.
Инспектор, похоже, растерялся вторично. Интересно, а чего можно было ожидать от водилы и пассажиров в ответ на требование покинуть машину? Трое из будущего какое-то время стояли, словно преступники, рожами в грузовик, а инспектор о чем-то шепотом совещался с напарником.
– Слушай, Димыч, – тихонько сказал Федяшин. – Никакие это, нафиг, не дорожники. Глянь, вообще затормозились. Чушь какую-то несли…
– А кто ж тогда? – удивленно переспросил Василевский тоже шепотом.
– Форма странная какая-то… – продолжал Шурик. – Никогда в доринспекции такую не носили, даже в семидесятые. Да и оружия у них нет. Где «Силаевы» штатные, а?
Прежде чем Димыч успел возразить или помешать, Федяшин вдруг проворно метнулся к шепчущимся «инспекторам», на ходу выуживая из кармана газовый пистолет, с которым никогда не расставался. Патрончики у него были ядреные – случилось однажды убедиться. Полчаса верной лежки гарантировано, если не час.
«Пок! Пок!» – дважды пролаяло оружие.
Оба «дорожника» кулями рухнули под колеса «Десны», кашляя и захлебываясь. Федяшин, моментально спрятав пистолет и прикрыв нижнюю часть лица полой куртки, схватил одного за шиворот и спешно поволок к обочине.
– Помогайте! – донесся его приглушенный голос.
Димыч рефлекторно подчинился. Совершенно не задумываясь.
Глаза почти сразу стали противно слезиться. Андрюха тем временем занял место за рулем.
Вовремя: едва успели впрыгнуть в кабину, приоткрылось окошко из кубрика и полупьяный голос Малого осведомился «какого хера стоим и когда двинем, время-то идет!»
– Едем, едем! – процедил Андрюха мрачно.
«Десна» тронулась, постепенно набирая ход. За нею двинул и пивной трейлер; глаза у Кузьмича ввиду последних событий сделались круглые и здоровенные, как два мини-диска. Хотя никто этого, понятное дело, не оценил. Желто-голубая машина с допотопной мигалкой и два истекающих соплями тела на обочине быстро пропали с мониторов заднего вида.
7. Fireball (1971)
Тут уж и самим пришлось гнать, невзирая на ухабы!
«Десна» и пивной трейлер кометами неслись по поганой местной трассе. Ублюдочная легковая мелочь боязливо жалась к обочине, позволяя себя обогнать. Карикатурные грузовики, похоже, просто не в состоянии были состязаться с могучими руссо-балтовскими моторами двадцать первого столетия.
Димыч боялся только одного: далеко им не сбежать, если дорожники все же настоящие. Передадут по рации – и привет: вся служба ополчится на два приметных фургона. На фоне тусклых местных автомобилей два расписных красавца сияют, как неоновая реклама в сумерках. И не хочешь, а обратишь внимание.
Впрочем, опасался Димыч зря. Когда старший сержант Белов оклемался до той степени, которая уже позволяет совершать осмысленные поступки, он пришел к простому и однозначному выводу: доложишь начальству – примут за идиота. Подобные происшествия на дорогах Страны Советов были даже не редкостью – чистой фантастикой. А начальство фантастики не любит. Попадешь под горячую руку, отгрузят по загривку по первое число… Когда же выяснится, что никакая это не фантастика, а самая что ни на есть реальность – будет уже поздно. Никто не вернет снятую премию, не снимет выговор, не восстановит в должности… Оно надо? Пусть другие подставляют шеи, если охота. Старший сержант Белов никаких подозрительных грузовиков, словно сошедших со страниц западных автожурналов, сроду не видывал, кроме как в тех же журналах. Ни-ни. И напарник не видывал – правда ведь, Гуля? То-то же!
К тому же, Белов сильно подозревал, что начальство в первую очередь потребует номера обоих грузовиков. Дабы опознать их и в случае чего, не наступить ни на чью больную мозоль и не вляпаться в неприятности покрупнее масштабом. А номеров-то старший сержант как раз и не запомнил. Как-то даже взглянуть не удосужился, до того не вписывались странные грузовики в окружающую реальность.
Так что опасался Димыч зря.
Москву решено было оставить восточнее и рвать мимо Смоленска. Трасса шла совсем не так, как было указано в атласе, но выбирать нынче не приходилось. Тем не менее убогая грязно-белая табличка, а затем и пошарпанная стела с безвкусными металлическими буквами были встречены с некоторым облегчением.
«Смоленск».
И еще: незадолго до стелы с табличкой у дороги попалась стеклянная башенка дорожной инспекции, почему-то увенчанная непривычной аббревиатурой ГАИ. Все ожидали самого плохого: остановки и немедленного ареста. Но инспектор у башенки шмонал какого-то беднягу-автолюбителя, а второй в башенке сидел, уткнувшись в раскрытую книгу, и на дорогу не глядел. В общем, пост они миновали без задержек.
– Вот видишь! – повеселел Федяшин. – Я ж говорил, никакие это были не дорожники. Бандиты, наверное, дань с грузовиков берут.
– У инспектора на посту форма была точно такая же, как и у тех двоих. И кобуры я опять-таки не заметил… – угрюмо прокомментировал Димыч, поправляя круглые очки.
Федяшин не ответил. Только скорбно засопел.
Некоторое время все молчали; потом Андрюха отвлеченным тоном заметил:
– Заправиться надо бы… Соляры верст на полста осталось.
– А вон и заправка! – Федяшин ткнул пальцем в лобовое стекло.
Заправка выглядела, как и все здесь, – убого и странно. Ни тебе закусочной, сверкающей зеркальными стеклами, ни тебе дорожного сортира, ни тебе станции техобслуживания, ни телефонных кабинок.
Пыльные, грязные допотопные колонки с такими же пыльными грязными шлангами. Масляные пятна на дрянном асфальте. Никаких рабочих в форменных комбезах – похоже, водитель был обязан сам отвинчивать крышку бака, вставлять пистолетище в горлышко и глотать октановые пары.
И – опять! – ни единого рекламного щита! Не говоря уже о щите-ценнике.
Семьдесят девятый год представлялся проспектовцам совершенно иначе.
Андрюха мигнул Кузьмичу и зарулил на территорию стоянки. «Десна» остановилась в метре от донельзя выцветшего и сильно покоробившегося стенда с небрежно намалеванным красноватым стягом, плакатными фигурками допотопных работяг и сюрреалистическим изречением «Коммунизм победит».
Кого именно коммунизм собирается побеждать – прошлое умалчивало.
8. Perfect Strangers (1984)
Единственное, что не отличалось от привычного – окошечко кассы.
– Я ща… – буркнул Андрюха и выпрыгнул на асфальт. На ходу доставая деньги, он пошел платить.
Народ в кубрике, тем временем, решил размять конечности и полез наружу. К приоткрытой двери кабины приблизился Данил Сергеев. Глаза у него масляно поблескивали – не иначе публика успела принять грамм по двести на грудь.
– Сменить не нужно? – участливо поинтересовался он.
Федяшин подозрительно уставился на него.
– Ты ж бахнул уже! – сказал он с нажимом.
– Игорь не пил, – довольно сообщил Данил. – Ему выходить лень, в гамаке изволит почивать. Но если надо сменить – сказал, сменит.
– Ща решим, – пообещал Федяшин.
Он отвлекся неспроста: обратил внимание на Димыча. А Димыч с тревогой глядел сквозь подернутое радужными отсветами лобовое стекло на действия Андрюхи у кассового окошка.
Андрюха чуть не по пояс влез внутрь; руки его тем не менее оставались снаружи, причем Андрюха бурно жестикулировал. По характеру жестов догадаться о предмете разговора было столь же трудно, сколь счесть звезды на небе или песчинки на пляже.
– Че-то не клеится, – мрачно изрек Димыч. – Не поездка, а какая-то сплошная жопа. Как тут наши предки жили, в этом долбаном семьдесят девятом?
– Как-то жили, – буркнул Федяшин. – Пошли, разберемся.
Они по очереди покинули кабину «Десны». Димыч хмуро покосился на стайку болел, выползших из кубрика покурить. Поскольку курилки на заправке тоже не обнаружилось, народ просто отошел метров на тридцать, к чахлым деревцам на отшибе, где у некогда красной, а ныне насквозь проржавевшей пожарной бочки криво торчал из слежавшейся земли кое-как укомплектованный пожарный щит, а под ногами полным-полно валялось разнокалиберных окурков.
– Что такое, Андрюха? – Шурик хлопнул административного гения группы по спине.
Андрюха осторожно извлек плечи и голову из окошка. Лицо у него было таким растерянным и обиженным, словно он только что воочию убедился: Земля плоская, а Солнце и Луна приколочены к хрустальному своду дюралевыми гвоздями.
– Соляры нету, – похоронным тоном объяснил Андрюха. – А хоть бы и была, то только государственным машинам и только по талонам. За бабки – шиш.
– Как это? – не понял Шурик. – Что значит – нету?
– Эй, ребятки! – донеслось вдруг из окошка. – Вы что, из Финляндии, что ли? Не понимаете, как не может быть соляры? А что у нас, ептыть, есть вообще, а? Кроме любимой партии…
– Так! – нашелся Димыч. – Пойдемте-ка погутарим…
– Куда? – недовольно спросил Андрюха.
– Да вот… хоть в магазин. Жратву наша банда, поди, уже всю схарчила. Ну, и курева своего вонючего, небось, прикупите.
– Да, кстати! – встрял подошедший Костя Ляшенко. – Я как раз хотел сходить. Вон, какая-то лавка виднеется.
За куревом выдвинулась делегация человек в восемь, включая Кузьмича из пивного трейлера.
Над лавкой висела замызганная вывеска с уклончивым названием «Продовольственные товары». А товаров внутри было… В общем, остолбенели все.
Плавленые сырки такого вида, словно их грузили вилами, вековой твердости пряники и березовый сок в неряшливых и пыльных трехлитровых банках.
Больше в магазине не нашлось НИ-ЧЕ-ГО. Пустые полки и витрины. Пустые холодильные шкафы странного облика, к которым никак не подходило ласковое и щемящее понятие «ретро».
Толстая равнодушная тетка в застиранном белом халате, не поднимая головы, зло спросила:
– Ну, чего пялитесь? Будете что брать или как?
Ошарашенные гости из будущего нерешительно топтались у входа. Проходить боялись – может быть из опасения исчезнуть вслед за исчезнувшими из лавки товарами. Ибо какой смысл держать такой торговый зал пустым? Одна аренда сожрет и перекроет любую выручку этой жуткой пародии на магазин.
– Нет, спасибо, – пробормотал Димыч и пулей вылетел наружу. За ним потянулись и остальные.
– На сколько еще хватит соляры? – мрачно осведомился Димыч, когда вернулись к автомобилям.
– Ну, – верст на пятьдесят-семьдесят, – пожал плечами Андрюха. – А у тебя, Кузьмич?
– Так же, – коротко ответил тот.
– Кассир посоветовал мне отъехать чуть дальше, встать за кольцом и постопить бензовозы. Сказал, их там много с нефтебазы шастает. И за червонец зальют баки доверху.
– Так поехали! – решительно заявил Шурик. – Давай, банда, в кубрик, время не ждет!
– Сменить на… – опять затянул было Данил, но Андрюха оборвал его одним единственным жестом. Данил осекся на полуслове и покорно побрел в кубрик.
До кольца было совсем недалеко – только успели отъехать от негостеприимной заправки и миновать негостеприимные «Продовольственные товары». Вдоль дороги незаметно встали угрюмые и безрадостные серые заборы, приземистые казематного вида строения высились за заборами. Андрюха приткнул «Десну» у бордюра за ближайшим же перекрестком, не забыв протянуться и оставить место для трейлера Кузьмича. Словно по заказу в сотне шагов от этого места на противоположной стороне улицы зеленел свежеокрашенный киоск с веселенькой надписью «ТАБАК» на жестяном карнизе. Пока Андрюха с Шуриком ожидали обещанные бензовозы, курильщики решили пополнить запасы отравы.
К киоску первыми подошли Данил, Костик и Малый.
Выбор курева оказался небогатый – шесть сортов. Все незнакомые. И если первое удивляло, то второму залетные гости из двадцать первого века не слишком удивились. В их родном времени новые сорта сигарет возникали чуть не каждую неделю, чтобы потом бесследно исчезнуть. Странно, что в продаже не оказалось ни одной старой почтенной марки вроде «Дуката». И импорта не оказалось – вездесущих «Camel» или «Winston». Имелись «Столичные» и «Фильтр» в совершенно незнакомых пачках, копеечные сигареты «Новость», бесфильтровые «Прима» и папиросы (судя по надписям) «Беломорканал» и «Волна»; последние три сорта – в грубых картонных пачках, каких никто сроду не видывал.
– Бдя, ну и выбор, – хмыкнул Данил. – Что, рискнем?
– Я – «Фильтр», – решительно выпалил Костик и протянул в окошко десятку. – Пять пачек!
Стоил «Фильтр» сущие гроши – семьдесят копеек.
Остальной народ тоже полез за деньгами. Перспектива курить незнакомое почему-то никого не испугала – наоборот, хотелось экзотики, древности, чтоб потом можно было обронить ворчащему деду: «Фильтр»? Да курил я ваш «Фильтр», гадость редкая…»
Не тут-то было.
– Что это ты мне даешь? – возмутилась тетка-продавщица. – Деньги давай!
Костик озадаченно взял назад свою десятку и уставился на нее.
Десятка как десятка. Портрет государя императора, Сенатская площадь… На обороте – двуглавый орел, все как положено.
– А это разве не деньги? – осторожно спросил он.
– Ты б еще керенки принес! – фыркнула тетка презрительно. – Напьются и хулиганят! Управы на вас нету, ироды!
– Так! – насторожился Данил. – Я гляжу, у Димыча с Андрюхой тоже проблемы!
Все обернулись. Упомянутые двое бурно общались с водилой таки отловленного бензовоза. Что-то у них явно не ладилось.
– Ну-ка, пошли все! – скомандовал Данил.
Толпа неудовлетворенных курильщиков послушно последовала за ним. Но пока дошли, водила бензовоза успел запрыгнуть в кабину своего уродца и укатить вдоль по улице, гремя цепью.
– Что такое? – спросил Данил у Андрюха с Димычем.
Андрюха нервно развел руками:
– Да бабки наши ему не понравились…
– Во-во! И тетка-табачница не взяла!
Подошел хмурый Федяшин. Димыч мрачно взглянул на него и изрек сквозь зубы:
– Ну, что? Ты уже догадался, что происходит?
– Почти, – хмуро подтвердил тот.
– А что происходит? – заинтересовался Андрюха.
– А то, – пояснил Димыч. – Это семьдесят девятый год, но не наш. Это какая-то другая ветка истории. Здесь все не так, как у нас. Другие деньги. Другие машины. Лозунги, вон, какие-то дурацкие…
Все невольно поглядели на ближайшую угрюмо-серую пятиэтажку, увенчанную безыскусными рябыми буквами, складывающимися в короткую и абсолютно ничего не говорящую надпись: «Слава КПСС».
– Что еще за ветка? – не понял Костик.
– Ветка истории. В этом мире, к примеру, в Первой мировой победила не Россия, а Германия с Англией. И пошло-поехало…
– А у нас в первой мировой победила Россия?
Димыч с досады фыркнул:
– Ты в гимназии вообще не учился, что ли?
– Да я историю вечно прогуливал, – беспечно признался Костик. – У нас такая мымра училка была…
Вмешался Андрюха:
– Это все, конечно, безумно интересно… Да только время идет.
– А что время, – меланхолично заметил Федяшин. – Время нам теперь до задницы. Если это другая ветка, вряд ли здесь в те же сроки и в том же месте пройдет русский Вудсток.
Эта простая и разящая наповал мысль потрясла всех проспектовцев, кроме, разве что, Димыча, который и сам дошел до аналогичной мысли.
Последний месяц они жили этим фестивалем. Они уже не мыслили себя без него и вдруг – все рухнуло словно карточный домик. В одночасье.
– Бабки местные все равно нужны, – вздохнул Федяшин. – Заправиться и вернуться в точку перехода. Надеюсь, назад мы попадем в свою ветку… Что-то я не учел. Помимо перехода во времени и пространстве, видимо, происходит и вероятностный сдвиг, и мы проваливаемся в параллельный мир. Не из-за этого ли…
Шурик вдруг умолк, задумчиво поскреб макушку, а потом с невнятным «я сейчас» отбыл в сторону «Десны», где немедленно сунулся в кубрик, надо понимать – в свой потаенный угол, к ноутбуку и любимому талмуду.
– Е-мое, – протянул Малый, наконец-то впечатлившись. – Параллельный мир! Охренеть можно.
– Да хоть перпендикулярный, – буркнул в сердцах Димыч. – Главное – он чужой. Совсем чужой. Точнее, мы здесь чужие.
9. Purpendicular (1996)
– Ладно, не паникуйте, – Андрюха уже взял себя в руки. – Продадим чего-нибудь. У Шурика всякого барахла по загашникам валом. Мартышку какую-нибудь загоним, динамик… Пульт, вроде, менять собирались. Я бы бас свой скинул, какие проблемы?
– Надо еще местных музыкантов отыскать, – задумчиво протянул Малый. – Думаешь, успеем?
– И как бы дорожники те несчастные нам на хвост не сели… – добавил Димыч.
– Точно! Надо бы поспокойнее место под стоянку найти! А ну, по коням, да поживее мне!
Через какие-то четверть часа был обнаружен глухой тупиковый дворик. «Десна» первой сунулась во дворы, на разведку, и преуспела в поисках тихого угла довольно быстро, а за оставшимся на дороге пивным трейлером Димыч и Андрюха вернулись пешком.
На улице у обычного в этом мире небольшого ларечка толпился народ, причем почти исключительно мужчины. Чем торговали было не разобрать, но многие стояли со стеклянными банками, пластиковыми канистрами и прочими емкостями объемом от литра до десяти. У самого ларька шла вялая грызня и толкотня.
– Чтоб я сдох… – пробормотал Андрюха и принюхался.
В сторонке, в тени у низкой ограды палисадничка, несколько блаженно щурящихся счастливцев пили…
Ну, конечно же, пиво! Им и пахло – дрянным разливным пивом.
– А у нас целый трейлер, – мгновенно схватил суть Димыч. – Загоним десяток ящиков – вот и бабки! Во, толпа какая!
– Точно! – у Андрюхи загорелись глаза. – Только нужно узнать, почем здесь пол-литровая банка! Вон магазин на углу, пошли мотнемся!
Несложная мысль о том, что будь в магазине баночное пиво, то либо здесь не создалась бы толпа, либо там собралась бы такая же, просто не пришла им в головы. Андрюха с Димычем без промедления зашагали в сторону магазина.
Но в перпендикулярном мире все было не так. Во-первых, и эта, с позволения сказать, продуктовая лавка ассортиментом не блистала. Больше всего музыкантов поразил брикет мороженой рыбы, в котором угадывались отдельные тушки, хвосты и головы. Головы смотрели из толщи брикета сурово и вместе с тем печально.
Димыч интуитивно направился к отделу, где на полках красовались уже знакомые банки с березовым соком. Кроме того, из ценника явствовало, что за десять копеек возможно испить молочного коктейля.
– Скажите, сударыня, а пиво сколько стоит? – учтиво спросил Димыч. Андрюха Шевцов безмолвно вырос у него за плечом, но и молчаливая поддержка друга дорогого стоила: суровая тетка, которую Димыч назвал сударыней, поглядела на них так, будто оба только что, не отмыв смолу, вознеслись в мир из ада и стоят сейчас все в шерсти, галантно перебросив хвосты через согнутые в локте левые руки.
– Нет пива! – буркнула тетка. – На улице в разлив…
– А если бы было, сколько бы стоила банка… или бутылка? Мы, видите ли, приезжие…
– Да уж вижу, что не местные! – все так же неприветливо фыркнула тетка. – Смотря какое. «Жигулевское» – пятьдесят две копейки. «Ячменный колос» – пятьдесят пять.
– Огромное вам спасибо! – сердечно поблагодарил Димыч, слегка поклонился и принялся отступать к выходу, невольно оттесняя туда же и Андрюху.
Так они и покинули странный магазин, где ничем не торговали, – пятясь, как раки.
– Короче, по полтиннику будем торговать. Скинем сотни две банок – на топливо хватит!
Спустя пять минут Димыч осознал, насколько он заблуждался. Нет, пиво пошло на ура, тем более, что гости из двадцать первого века, изыскав решимость, подошли к очереди с открытыми банками в руках как раз в момент, когда вожделенное окошко закрылось и за мутным стеклом образовалась белая с черной надписью табличка: «Пива нет». Поэтому очередь охотно переметнулась к трейлеру, как только выяснила, что в банках именно пиво, да еще явно повыше качеством, чем в разлив…
В общем, кормовой отсек трейлера опустел за четверть часа. Сорок два полных ящика и россыпь, оставшаяся от набегов из «Десны», ухнули без следа. Димыч удовлетворенно складировал в сумочку-напузник местные купюры – смешные, незнакомые, без родимого двуглавого орла и с профилем незнакомого бородатенького индивида вместо привычного лика государя императора анфас. На купюрах меньше десятки портрета не было: пятерку украшали легко узнаваемые кремлевские башни, только почему-то с пятиконечными звездами на шпилях. Кроме того, наличествовали сюрреалистические зеленые бумажки достоинством в три рубля – не два, а три! Ну, и, естественно, рубли. Правильного, кстати, цвета, но вида, понятно, незнакомого. Мелочь тоже была со странностями: например, самые мелкие монетки – копейка, две, три и пять были желтыми. А покрупнее, до рубля включительно, – белыми. Парадокс…
Особенно Димыча впечатлил юбилейный металлический рубль с фигуркой все того же бородатенького индивида, простершего руку, и второй, явно изображающий какой-то памятник в виде громилы с мечом в одной руке и маленькой девочкой в другой. Монеты были увесистые, большие – только очень довольный собой режим мог чеканить такие блямбы для свободного обращения.
В общем, с трудом, но все-таки справившись с возмущением очереди, желавшей еще невиданного здесь пива «Янтарь», откочевали в тихий дворик, а потом заманили туда же бензовоз и залились топливом под завязку. Да и вопрос, куда ехать, решился неожиданно просто и скоро: Малый встретил у соседнего дома двух волосатиков с гитарой в кофре и мимо пройти, конечно же, не смог. Спустя десять минут Малый, Данил, Костик, оба волосатика и почти все болельщики сидели в кубрике «Десны» и курили какую-то дрянь. А Димыч с Андрюхой внимательнейшим образом изучали местную карту, пожертвованную волосатиками, где жирным крестом был отмечен небольшой подмосковный городок Можайск. Именно там нынешним вечером стартовал какой-то полуподпольный рок-фестиваль. А точнее, даже не в самом Можайске, а где-то под ним. Волосатики сказали, что ближе к месту подскажут как ехать: оба уже бывали там на концертах.
И еще Димыч почему-то запомнил, что на месте Твери в этом мире находится город Калинин.
10. Come Taste The Band (1975)
Доехали быстро и на удивление спокойно. Местная автоинспекция, к великой радости Димыча, Андрюхи и Шуры, на короткий автопоезд внимания более не обращала, а остальным было все равно: обкурились до полуобморочного состояния и полегли в кубрике. Андрюха поворчал было, но в конце концов счел, что пассажиры, впавшие в лежку, лучше пассажиров буйных.
– Фиг с ними, доеду без подмены, – сказал он. – А все как раз воспрянут аккурат к установке аппарата.
– Пра-ально! – поддержал Федяшин, перебравшийся в кабину. – Ты газку-то поддай – тащимся, как «Руссо-Балт» сорок девятого года по беломорской гати…
Андрюха немного поддал – насколько позволяла дорога.
Волосатики-аборигены заодно научили, где и как при местной скудости следует закупаться съестным – закупились еще на выезде из Смоленска. Провизия была, мягко говоря, странной и в другое время никто из проспектовцев и свиты на такое не позарился бы и в сильном поддатии, но треволнения перехода да некоторый налет экзотики в итоге примирили с необходимостью намазывать бурую консистенцию, именуемую «икра кабачковая», на хлеб и вкушать кильки в томате, состоящие, казалось, из сплошных хвостов и глазастых голов. У килек взгляд был не менее печален, чем у недавней рыбы в замороженном брикете. Видимо, печальный рыбий взор был неотъемлемой приметой этого мира и вообще этой эпохи, наравне с бородатым индивидом, чей лик украшал здесь все и вся: от купюр и монет до придорожных щитов и барельефов.
Музыки по радио тут не было как класса: между новостями, от которых сводило скулы и мутилось в сознании, передавали либо что-то посконно-народное, либо что-то совершенно несъедобное и по интонациям – жутко патриотическое, либо классику. Путь коротали в досужем трепе. Тот факт, что все ездоки на рус-Вудсток находятся в чужом времени да еще вдобавок в совершенно чужом мире уже, вроде, и не удивлял: привыкли. Удивлялка переполнилась и отрубилась.
– Я представляю, как мы здесь всех уберем, если у них такая музыка, – заметил Димыч перед тем, как окончательно выключить радио.
Заодно в который раз обсудили примерный порядок песен. Федяшин торопливо дописывал скрипты обещанного лазерно-светового шоу. В общем, глазом не успели моргнуть, как в окошечко забарабанили из кубрика.
– Ща налево поворот нарисуется! – сообщил один из волосатиков-аборигенов. Рожа его вельми измята и припухша была. – Туда и рули!
Приехали в сущее село вместо чинного уездного городка. По улицам бродили куры и козы, а кое-где – и коровы. Подъехали к заросшему бурьяном и крапивой стадиончику, рядом с которым смутно возвышались какие-то жуткие развалины. Оказалось, это никакие не развалины, а местный клуб, гордо именуемый малологичным словосочетанием «Дом культуры». А остальные дома что – рассадник бескультурья, получается? Проспектовцы отчаялись понять здешнюю логику. Просто мирились с неизбежностью.
– Однако, местный Вудсток обставили с нужной помпой! – заметил долговязый и рыжий Костик Ляшенко, выпрыгнув из «Десны» и немедленно вляпавшись в коровью лепешку. – Село еще то, м-мать!
И принялся оттирать подошву о траву.
Все окрестные кусты и заросли в округе кишели духовными братьями волосатиков-попутчиков. Царство клешей, бисера и портвейна. Странно, но у развалин (пардон, Дома культуры!) практически не скопилось автомобилей. Вся эта гопа добиралась автостопом или электричкой. Как организаторы привезли аппарат – проспектовцы вообще не представляли. И, что самое странное, концерт предполагалось проводить в этом самом Доме. В его обшарпанном до сердечных судорог зале с убитыми деревянными кресельцами. Когда Димыч с Андрюхой сунулись в зал к оргкомитету мероприятия, почему-то названного заморским словом «сейшн», сердца их и вправду дрогнули. На сцене как раз устанавливали аппарат. Старомодный с виду и явно более чем наполовину самопальный.
Недобрый это был мир…
Тем не менее в зале царило бодрое оживление, кто-то кем-то командовал, кто-то таскал колонки, кто-то путался в проводах, кто-то деловито цокал в фонящий микрофон; многие толпились у сцены. Происходил обычный в таких случаях «обмер шворцев»: музыканты показывали друг другу инструменты, выслушивали мнения и высказывали мнения. Димыч с Андрюхой решили, что происходит это чуточку с большей ревностью, нежели они привыкли. Зашедший следом Игорь Коваленко, понятное дело, сунулся смотреть кухню. После осмотра он натурально вспотел и заявил, что за эти дрова не сядет ни за какие блага жизни. На что его снисходительно спросили со сцены:
– А у тебя что, «Тама» или «Премьер»?
Игорь фыркнул в ответ:
– Позарюсь я на это говно заграничное, как же! У меня четвертый «Урал» в российской комплектации плюс брянское железо.
Ответом ему было дружное ржание и вопрос:
– А у гитариста вашего тоже «Урал»?
Димыч не стал уточнять, что в привычных им местах «Урал» не делает гитар. Просто сообщил:
– У меня – «Тверь-поток», у Малого – четырехгребешковая «Суздаль».
Тот факт, что каждый гребешок-звукосниматель Малого стоит, пожалуй, поболе всего в данный момент находящегося на сцене аппарата, Димыч опять же не стал высказывать вслух. В конце концов, они с Малым тоже не с «Твери» и «Суздали» начинали…
На сем дискуссия и заглохла, хотя Димыч видел искривленные в гримасе губы Андрюхи при виде явно самопального корпуса двойной пищалки, на которую неведомый рукодел заботливо приладил самопальную же нашлепку «Marshall». Нашли что лепить!
К идее перенести концерт на улицу организаторы отнеслись более чем прохладно. Не возымели последствий даже клятвенные уверения, что аппарат «Проспекта Мира» по мощности позволит заглушить даже старт «Союза» и «Аполлона» вместе взятых (эта реальность знала и «Союз», и «Аполлон» – проспектовцы по пути успели углядеть у кого-то из аборигенов одноименную пачку сигарет). В общем, удалось договориться, что в перерыве, когда народ выползет подышать воздухом и покурить, «Проспекту Мира» дадут сыграть пару песен.
На том, как говорится, и покалили сростень. Ни один визитер из будущего ни секунды не сомневался: вышедший подышать и покурить народ назад уже не зайдет. К тому же, именно в антракте решили начать халявную раздачу пива.
И отправились проспектовцы разворачивать свой аппарат. Хороший аппарат, российский, без пошлых нашлепок «Peavey» или «Roland».
Шура Федяшин уже успел выяснить, куда тянуть силовой кабель и куда подключаться. Пашка Садов и Муромец с двумя дружками, имен которых Димыч не знал, Федяшину помогали.
Развернуть «Десну» в походно-сценическое состояние было делом нетрудным, тут требовалась не столько физическая сила, сколько знание последовательности операций. Поэтому управились много раньше, чем народ в зале. А уровни всей системы Федяшин привычно выставил по датчикам – сколько раз «Проспект Мира» убеждался, что поправлять ничего особо не придется.
В общем, уже через час команда из будущего все завершила, трейлер с пивом был поставлен позади десносцены, внеся сумбур и урон в ряды стадионных сорняков, а проспектовцы с болелами и добровольно примкнувшими на дармовой «Янтарь» аборигенами смогли почить на травке с банками в руках.
– Черт меня подери, – пробормотал Димыч после первого глотка. – Именно так я себе и представлял русский Вудсток!
11. In Rock (1970)
До начала концерта ничего особо интересного не произошло. Подошел лохматый парень из оргкомитета и хмуро переспросил, как группу именовать и какой город она представляет. Услышав название маленького южного городка, парень скептически скривился и убрался восвояси. На небольшие по размеру стенки «Неман» он лишь мельком скосил взгляд, а вот две бочки Игорехиной кухни явно привлекли его внимание. В целом передвижная сцена проспектовцев покуда выглядела почти пустой.
Перед выступлением никто не злоупотреблял веселящим, даже не слишком подверженные дисциплине Малый с Данилом. Пашка-клавишник ковырялся у своих четырех панелей, одна из которых была все той же старой заслуженной «Шексной». Костик и Данил тихо распевались, хотя до их выхода было еще далеко: часа три, не меньше, предстояло провести в душном зале Дома культуры. Федяшин чего-то как всегда допаивал и довинчивал, Малый с Димычем и Андрюхой лениво болтали. Болельщики и аборигены разбрелись, поскольку дармовой «Янтарь» временно иссяк, но зато они унесли и широко распространили благую весть, что в перерыве, когда «эти психи начнут валить на улице» всем желающим будет выкачено вдоволь пива.
Потом лагерь «Проспекта Мира» почтили визитом два местных мэтра. Первый, кучерявый брюнет по имени Андрей, гитарист и поэт, вел себя добродушно и приветливо. С ним за милую душу поболтали, посулили удивительное световое представление в сумерках. Расстались, пообещав обязательно прослушать их группу. Второй, длинноволосый мрачноватый субъект с повадками педика вел себя заносчиво и нагло. Его вежливо отбрили, после чего на проспектовцев налетела возмущенная дива, вся в бисере и с горящими очами. Диве показалось, что «какие-то сраные провинциалы вели себя непочтительно по отношению к гению из самого Питера». Диву тоже отбрили и тоже вежливо.
Ну, а там и начало подоспело.
Оставили на часах Кузьмича и направились в зал.
Поскольку фестиваль был полуподпольный и, как понял Димыч, идущий вразрез с линией властей, групп приехало не особо много, да и те большею частью по блату. Кучерявый Андрей и его команда выступали уже третьими. Играли они классно, даже при дохлой аппаратуре, а тексты и музыка очень запали в душу всем гостям из будущего. Зал завелся с полоборота, и скоро народ уже орал, скакал и пел вместе со всеми. Периодически приходилось прогонять со сцены разнообразных девиц. Федяшин, ясное дело, все писал на минидиск, моментально снюхавшись с ребятами за пультом. Веселились довольно долго, причем проспектовцы единодушно решили, что Андрей и его ребята далеко пойдут при умелой раскрутке. Впрочем, и без раскрутки пойдут. В их песнях пульсировала сама жизнь, замысловатая и неоднозначная. Да и поэтом Андрей был далеко не последним на российских просторах любого из миров.
Потом на сцену вылезли люди гения из Питера и гений лично. Вот тут-то все крупно и обломались. Голос и манера петь у гения оказались (ожидаемо, впрочем) под стать ориентации, а тексты… Н-да. Вроде, каждое отдельно слово – понятно. А все вместе – пустышка, прах. Оценка проспектовцев была единодушной: понты и отстой. Хотя часть местного народа торчала по полной программе. Но многие именно сейчас впервые поползли наружу – покурить и развеяться.
Вышли и проспектовцы. Снаружи сгущались летние сумерки, и цветные огоньки на сцене «Десны» казались случайно попавшими в этот тусклый мир осколками праздника.
Минут через двадцать объявили перерыв: гений утомился и пообещал продолжить после.
– Начнем, а? – сразу оживился Костик. – Обломаем ему малину!
– Начнем… – не стал возражать Андрюха. – Командуй, Димыч! Твое время настает.
Перед каждым концертом Андрюха традиционно передавал бразды правления Василевскому, как бы подчеркивая, что административная часть акции плавно перетекает в музыкальную. Димыч кивнул:
– Пошли. И скажи Кузьмичу, чтоб фургон откупорил. Но больше упаковки на рыло не давать – пусть еще раз подходят.
Федяшин уже поджидал в глубине сцены с традиционной бутылкой водки на всех. Перед самым выходом, для куражу – незаменимое средство! Сразу начинает хотеться всех завести, взорвать тишину и добить музыкой до самых звезд.
– Ну что? – справился Димыч, утерев губы и поправляя гитару. – Дадим джазу? Поехали с инструменталочки! «Смерть в миминоре»!
Пашка кивнул и переключил свои доски. Игорь для разгону пару раз бубухнул по бочкам. А потом дал палочками отсчет.
И тишину разорвала мистическая гитара Димыча.
Он был прирожденным ритмарем. Не мог играть так быстро, как Малый – да и вообще, если уходил в соляки, то только в медленных вещах. И соляки у него были медленные, густые и тягучие, как добрая малага. Но если он начинал риффовый ритм – то держись. Его размеренные рычащие повторения завораживали, заволакивали сознание наркотической пеленой, и хотелось идти на эти звуки, как идут на дудочку крысолова всегда осторожные крысы. Казалось, Димыч играет не в одиночку – две, а то и три гитары звучат иногда в унисон, иногда в терцию создавая то неповторимое чудо, что зовется рок-музыкой. Техасские бородачи во главе с Билли Гиббонсом явно приняли бы Димыча за своего.
Композиция разворачивалась; после агрессивного вступления пошло развитие. Зрители-слушатели валом валили из зала на звуки; и тут Шура взялся за свои лазеры.
Что-то, а по части световых феерий он был мастер.
Толпа застыла.
Лазеры чертили с вязком августовском воздухе причудливые мерцающие фигуры, осветители синхронно поворачивали жерла, клубами валил из раструбов сценический туман…
Действо началось.
Не давая народу передохнуть, за инструменталкой грянули «Ты – это я», совершенно убойный хит девяносто пятого года от «Системы плюс». Тут уж не стеснялся никто, ни сирена Костик, ни математик Малый, ни Пашка-клавишник, ни Игорь за своим свирепым рамным «Уралом». По сравнению с уже слышанными командами «Проспект Мира» звучал куда тяжелее, забористее и жестче, но вместе с тем – отточеннее. И толпа начала заводиться.
12. Burn (1974)
Следующей выплеснули на слушателей «Обмен ненавистью», потом – «Штиль».
Кажущаяся неторопливость вступления и размеренно спокойное начало «Штиля» позволили зрителям хлебнуть пивка и придти в еще более хорошее расположение духа.
пел Костик еще не громко и не агрессивно под атональный перебор Димыча и Малого. Ритмично грохотали бочки под такой же ритмичный бас. Вкрадчиво фонили клавишные. А потом разом, словно с обрыва – в пропасть, обрушили на толпу мощнейший и не раз проверенный драйв второй части куплета:
А после тревожного и несколько щемящего куплета в четыре голоса вышли в торжествующий и столь же ритмичный припев:
«На абордаж!» приехавшие с «Проспектом Мира» болельщики проорали так дружно и так слаженно, что глаза загорелись даже у тех, кто начал слушать заезжих южан с откровенным скепсисом.
Второй куплет Костик и Данил пели вместе, умело чередуя голоса:
На этот раз припев подтягивала уже добрая половина толпы, а «на абордаж» проорали так, что дрогнула земля.
Федяшин как раз смастерил над сценой призрачного «Веселого Роджера»; череп щерился, флаг слабо трепетал на несуществующем лазерном ветру.
А «Проспект Мира» продолжил первой короткой перебивкой, разбавляющей размеренное течение длинной композиции: «Эй, капитан! Эй, капитан. Эй, капитан!»
Короткая, напрашивающаяся каждой клеточкой музыкальной души пауза, и – ликующее, подхваченное сотнями глоток: «На абордаааааж!!!!»
Настало время Малого: он с радость показал, на что способен. Гитара стонала и выла, шумели на заднем плане волны, кричали чайки, звенела сталь.
Третий куплет снова пустили поспокойнее. Первую его половину:
А потом снова пошел драйв:
Припев пели хором. А вторая перебивка вообще ввела толпу в сущий экстаз:
На фоне перебивки припев уже казался достаточно спокойным. Но всеобщее «на абордаж!» снова всколыхнуло округу.
А следом, без остановки, Димыч свалился в короткий ритмический клинч: это означало, что прицепом пойдет и «Шторм». Обе песни игрались в одном ритме и тональности, но как одно целое их пускали не всегда из-за длины: каждая по шесть с лишним минут. Но тут сам бог велел: слушатели встречали на ура.
Это самое «впереееееееед!» тянули опять в четыре голоса, даже обычно молчащий Андрюха примкнул к Малому и в микрофон они выдохнули разом, щека к щеке.
Снова фирменные Димычевские ритмические переходы и паузы, а потом припев:
Лазеры сверкали и метались над подиумом. Клубился туман. Разноцветные световые лучи шевелились, как живые, бродили по сцене, ложились яркими пятнами под ноги музыкантам.
Димыч кивнул Малому, и они сошлись посреди сцены, осветители скрестились на двух фигурах с гитарами. Это означало, что Костик и Данил могут перевести дух и промочить горло: вместо припева пойдет концертный соляк, которого в студийном варианте обычно нет.
Перед сценой творилось… черт знает что. Многие размахивали над головами снятыми майками, лес рук тянулся к сцене, хотя, спасибо, никто не решался пока на нее взобраться. В общем, все шло как надо.
От этой песни всегда оставалось такое чувство, будто чего-то не доделал, не успел в жизни. Ведь есть же где-то моря и острова, и кто-то смотрит на них, а над головой у него трепещут паруса и снасти.
Припев поставил в песне жирную точку.
13. Slaves And Masters (1990)
Позже выяснилось, что именно во время «Шторма» мэтр из Питера, вкусив портвейну, решил потопырить пальцы и направился продолжать свое выступление в зал. Надеялся, небось, что народ потянется за ним.
Фигу: за мэтром последовали только несколько съехавших девиц. А петь для пустого зала любой бы обломался.
В общем, обиделся мэтр. Крепко обиделся. Но «Проспект Мира» этого не знал. А и знал бы – плюнул да растер.
Решили дать народу расслабиться на медлячке, затянули «Осень стучит в окно». Эту песню начинал Малый, под перебор. Продолжал Костик, а завершали все вместе. Зажигалок под медляки тут еще не жгли, но руками качали славно. Следом выдали «Замок на песке». Творение Костика Ляшенко.
Шурик устроил над зрителями лазерный дождь; по толпе скользило почти неразличимое пятно ультрафиолетового прожектора, заставляя белые – только белые! – одежды зрителей светиться на манер рекламных стоек над казино.
Костик дал отмашку Игорю – это означало, что ему нужно несколько секунд передышки, посему надо вклинить в песню аритмичную перебивку, после которой последует модуляция на тон.
В этом месте Федяшин всегда врубал хорус и создавалось полное впечатление, что поет сотня Костиков, а подпевает сотня Данилов:
И – с еще большим драйвом и акцентом:
Настало время неторопливого, густого соляка Димыча. Малый оттенял. Звучало неповторимо…
Зрители стонали в сотни голосов. Казалось, вели сейчас Костик всем умереть – послушались бы, не разумывая.
Неповторимое ощущение – понять его может только тот, кто сам хотя бы раз стоял в полутьме сцены перед залом или стадионом и видел сотни горящих глаз, обращенных к тебе.
Сыграли еще «Законы толпы», «Терминатор (граница света и тьмы)» «Ветер защиты», «Перегрузка», «Держись, Москва», «Двенадцать», «Законы подъездов»…
А потом и светать начало. Зрители обессилели. Музыканты тоже. И был объявлен перерыв – реально первый со вчерашнего вечера.
Димыч, сняв гитару с ноющего плеча и залпом заглотив банку «Янтаря», почувствовал, что зверски хочет спать. Андрюха и Костик выглядели не лучше. Бедняга Игорь, чья судьба была наиболее тяжкой в физическом плане, весь лоснился от пота, а майка его давно улетела в зал.
Последовала массированная атака местных музыкантов. Вопросов было не счесть: что за аппарат? Где брали? Почем? Не продается ли?
Проспектовцы вяло отмахивались: потом, потом, пива охота, лежать охота… Все потом…
Как-то отбились.
Димыч еле добрел до закутка с топчаном, рухнул и отключился.
14. Abandon (1998)
Разбудил его Шурик, теребя за плечо. В узкие вертикальные щели между стойками и драпировкой ломилось яростное летнее солнце.
– Эй! Вставай-ка!
– А? – вскинулся Димыч.
Проспал он немного, всего несколько часов, но, как всегда после концерта, это здорово восстановило силы.
За плечом Федяшина, который Василевского разбудил, стоял озабоченный Андрюха. Выражение Андрюхиного лица Димычу сразу не понравилось: по всей вероятности предвиделись какие-то административные трудности.
– Что такое? – спросил Димыч, щурясь на свет.
– Жопа, братец. Мне тут добрые люди нашептали, что гений из Питера в припадке ревности куда-то сдул. И посоветовали сниматься отсюда подобру-поздорову, пока худого не стряслось. Я почему-то склонен к этому прислушаться.
– Так что, второй части не будет? – огорчился Димыч. Вчерашний слушатель ему понравился: оттягивалась толпа на славу.
– Не будет, братуха. Мы уже половину аппарата свернули. Пошли заканчивать.
Не подчиниться Андрюхе Василевский не мог. Его епархией оставалась исключительно музыкально-теоретическая часть.
Снаружи было на удивление пустынно; из Дома культуры доносилось ритмичное тренькание. То ли кто-то выступал, то ли настраивался. И народу было совсем мало: небось, дрыхли все по кустам. Парочками и группами. Группа поддержки проспектовцев в полном составе наличествовала перед десносценой. Что-что, а построить болельщиков Андрюха мог без излишнего напряга. Поэтому свернулись достаточно быстро. И выехали почти по-английски. Почти – потому что попрощаться пришли кучерявый Андрей со своей группой да несколько парней из других команд. И Димыч сразу понял, кто были те самые «добрые люди», предупредившие Шевцова о грядущих кознях питерского гения.
– Знаете, ребята, – задумчиво сказал напоследок Андрей. – Такое впечатление, что вы приехали к нам из завтрашнего дня. И что ваш завтрашний день куда светлее нашего, сегодняшнего.
– Ну, – вздохнул Димыч. – Если начистоту, то так оно и есть. Только не рассказывай никому, ладно?
Димыч умолк, переглянулся с Шевцовым и Федяшиным, а потом добавил:
– А впрочем, можешь рассказывать. Все равно никто не поверит. Да и ты, скорее всего, не веришь.
– Я – верю, – ответил Андрей серьезно.
Пива в трейлере оставили всего ничего – чтоб только на дорогу хватило. Остальное сгрузили на радость группе Андрея и немногим примкнувшим хорошим людям.
Пожали на прощание руки. Расселись.
– Ну, что? Прощай, русский Вудсток? – спросил Андрюха, жужжа стартером. – Ничего, кроме банальщины, на ум не приходит.
– Погоди, – спохватился Димыч. – Я сейчас.
Он метнулся в кубрик, схватил чехол с гитарой и приблизился к Андрею.
– Возьми, – сказал Димыч, протягивая инструмент. – Тебе она нужнее. «Тверь-поток», восьмая модель. Примочка и шнуры там, внутри. Шнуры хорошие, с золочеными джеками. Да и примочка не фуфло, реальный «Шторм».
И, не дожидаясь ответных слов, вернулся в кабину.
– Вот теперь, прощай русский Вудсток! – вздохнул он, хлопая дверцей. – Пусть банальщина, зато правда.
«Десна» и пивной трейлер заурчали двигателями и медленно тронулись.
15. The House of Blue Light (1987)
Обратная дорога запомнилась как-то смутно – всем, не только Димычу. Рулил опять Андрюха, поскольку остальные умельцы после выступления хорошо поддали. Да и встреча с местными дорожниками все еще оставалась вероятной, а административные проблемы Андрюха привык решать сам. Димыч периодически задремывал, потом просыпался, вскидывал голову. Навстречу тянулась и тянулась паршивая дорога в непривычной пустоте обочин. Шурик возился с ноутбуком, вычислял точку возвращения, которая, как он сказал, перемещалась, не стояла на месте.
Пару раз останавливались на окраинах городов и городков, дабы пополнить запасы того, что местные называли продуктами. Хорошо хоть, за пивом в обычных для этого мира очередях убиваться не приходилось, а отсутствие воды при наличии пива переносилось удивительно легко.
Концертная эйфория постепенно сменялась мыслью «скорее бы домой».
Домой.
Слово, которое начинаешь ценить, только когда поскитаешься какое-то время, поживешь в стороне от любимой койки, любимой кухни, любимой комнаты, любимого компьютера… Почты, небось, навалило нечитаной…
Дорожники однажды все-таки остановили их. Почему-то не спросили права, только путевой лист. Вопрос решился несколькими красноватыми купюрами с профилем бородатенького индивида – Андрюха обладал завидным даром убеждения, да и инспектор не слишком сопротивлялся. Похоже, он также предпочел свалить бремя разбирательств на кого-нибудь из коллег далее по трассе.
А вскоре Шурик Федяшин велел сворачивать на пыльную колею меж полей и минуты через три притормозить у жиденькой и столь же пыльной полоски деревьев. До перехода, по словам Шурика, оставалось часов семь. Кто не отоспался – немедленно завалился в кубрике, а те, кто успел, – расселись на брезенте с краю поля за бутылочкой-другой. Разговоров было. И о выступлении, и о странном семьдесят девятом годе неведомой реальности, и не только. И о звездах, точно таких же, как и в родном и привычном мире.
В предрассветных сумерках Федяшин указал направление; два грузовика вторично за последние двое суток медленно двинулись по полю, быстро влипнув в уже знакомый лиловый туман, очень похожий на подсвеченный сценический дым. А потом сразу настал вечер.
У Андрюхи запиликал мобильник в кармане, возвещая о пришедших сообщениях. Чуть впереди, между заправкой «Тюменьтопливо» и дорожной лавкой «Елисеевъ и сыновья» виднелась привычного облика трасса, по которой проносились привычного облика машины, а несколько в стороне возвышалась ажурная вышка «Российских систем дальней связи», увенчанная полутораметровой чашей спутниковой антенны. Пестик с шаровидным набалдашником, напоминающим трость, целился в ущербный полудиск Луны, что зависла меж туч в темно-голубом небе.
– Хм! – сказал Андрюха и нарочито неторопливо переложил остатки нездешних денег в нагрудный карман.
– Дома, – не замедлил расплыться в улыбке Димыч. – Как я рад, шоб я был здоров!
– Готово! – удовлетворенно провозгласил Федяшин и звонко щелкнул клавишей «Ввод». – Мы отсутствовали в своем времени… и пространстве, как оказалось, сорок семь часов и двенадцать минут с секундами. Все по расчетам.
Народ в кубрике воодушевленно отплясывал «Сударыню».
«Черт возьми! – только сейчас позволил себе сформулировать Димыч. – Я боялся об этом думать. Боялся, что мы потеряемся в чужом и неприятном мире. Наверное, не только я этого боялся».
А вслух сказал:
– Спасибо, Шурик, за то, что ты не ошибся. Трогай, Андрюха. Пора домой.
– Так ведь мы уже дома, – отозвался басист, улыбаясь от уха до уха. – И это главное.
16. The Battle Rages On (1993)
В ближайшие три года «Проспект Мира» выпустил и благополучно продал одиннадцать альбомов, мгновенно ставших платиновыми. Второй, четвертый, восьмой и одиннадцатый были чисто их альбомами. Остальные – переосмысленным материалом записей с русского Вудстока в какой-то из параллельных реальностей. Конечно, причиной мгновенного успеха послужил дебютный альбом-бомба под названием «Рок из-за барьера»; а песни «Поворот», «Все очень просто», «Скачки» и «Кого ты хотел удивить?» держались в голове практически всех хит-парадов около семидесяти недель. Музыкальные критики долго пытались выяснить, кто же реально кроется под никому не известным псевдонимом Андрей Макаревич, какой известный поэт, какой маститый композитор и какой модный аранжировщик?
Тщетно.
Вполне успешными оказались и многие другие песни с других альбомов – «Воскресенье», «По дороге разочарований», «Ночная птица», «Забытую песню несет ветерок», «Лилипуты-1» и «Лилипуты-2».
Но спустя три года «Проспект Мира» распался. Возможно, потому, что собственные их песни хоть и имели успех, но не такой оглушительный. Возможно, потому, что проспектовцы немного повзрослели. Возможно потому, что Димыч Василевский все меньше стал уделять внимания музыке и все больше – любимой фантастике. Песни «Проспекта Мира» крутят по радио и сейчас, диски продаются и поныне, а клипов они никогда не снимали.
Прошли годы. Много. Пятнадцать. Или даже двадцать. По-разному сложилась судьба бывших проспектовцев. Как ни странно, миллионером ни один из них не стал – вероятнее всего из-за того, что каждый отчетливо сознавал истинную причину успеха «Проспекта Мира».
Андрей Шевцов, басист и администратор, успел отсидеть в тюрьме пять лет за экономическое преступление, которого не совершал. Жена дождалась его, и теперь он счастливый муж и не менее счастливый отец, удачливый предприниматель, хозяин собственного дела. Живет в родном городе.
Константин Ляшенко, вокалист, уверовал в Бога, выгнал шалаву-жену, воспитал двоих сыновей, которых не отдал матери. И сегодня поет в хоре одной из небольших церквей родного города. К сожалению, с ним стало попросту не о чем разговаривать помимо веры, и поэтому бывшие коллеги видятся с ним очень редко.
Данил Сергеев, вокалист, женился и переехал в соседний город, где также занялся предпринимательством. Не столь успешно, как Шевцов, но, в общем, на жизнь не жалуется. Когда ему бывает совсем тяжко или тоскливо он берет телефон, набирает номер… и Шевцов со товарищи тогда хватают такси и чуть не среди ночи приезжают к нему, чтобы вытащить куда-нибудь в биллиардную или питейное заведение.
Вадим Орликов, он же Малый, гитарист, не устоял перед алкоголем и наркотиками, которые сгубили его на шестой год после рус-Вудстока. По распаде группы он нигде не работал и ничем определенным до самой смерти не занимался.
Игорь Коваленко, барабанщик, – единственный, кто продолжает жить музыкой. Последнее время он сотрудничал с посредственной, в общем, группой «ХАОС», отвергая предложения куда более именитых коллективов. Вероятно, ему нравится. Выглядит он счастливым.
Павел Садов, клавишник, одно время был связан с кришнаитами, а потом просто пропал. Говорят, он устроился столяром в крохотную мастерскую где-то на окраине родного города. Говорят, в какой-то момент он почувствовал непреодолимую тягу создавать вещи своими руками. Говорят… Но это ведь тоже своего рода счастье и творчество.
Александр Федяшин, инженер, быстро стал большим и важным человеком. Его чуть ли не мгновенно по возвращении из чужого прошлого подгребли под себя какие-то секретные военные ведомства, связанные с научными разработками. Теперь увидеть его невозможно, возможно только переписываться через сеть. Впрочем, отвечает Федяшин редко, что свидетельствует: без работы он не сидит. Местоположение Федяшина, разумеется, неизвестно и установить его не удается никакими ухищрениями.
Ну а Дмитрий Василевский окончательно ушел в фантастику. Пишет книги. Много уже написал – не то двадцать с чем-то, не то тридцать с чем-то. Но иногда решается тряхнуть стариной и берет в руки гитару – по крайней мере, два сольных альбома он выпустил. Переехал в Москву, хотя в родном городе бывает довольно часто. Однажды встретил в салоне мобильной связи Андрея Шевцова и с тех пор именно с ним видится чаще остальных. Участвовал в выездах в соседний город к Данилу. Как-то во время дружеских посиделок пообещал друзьям и коллегам описать все, что произошло пятнадцать или даже двадцать лет назад, описать честно и без прикрас. Ему можно – он ведь фантаст.
Совершенно точно можно сказать: никто из бывших проспектовцев ни капельки не жалеет о той в высшей степени необычной поездке. И вряд ли пожалеет в будущем. Именно о таких людях потом говорят: он жил не зря.
А это не всякому удается.
Семнадцать секунд истины
Микрорассказ
Завьялов с сомнением оглядел кабинет – вопреки ожиданиям, никакой особой машинерии в зоне сборки не оказалось. Керамический шар метрового примерно диаметра, к которому тянулся пяток шлангов толщиной в палец, да четыре плоскопанельных монитора. Три монитора показывали какие-то графики, на четвертом, самом большом, периодически расцветали схематические цветочки скринсейвера. Кроме того, напротив окон был смонтирован здоровенный панорамный экран во всю стену.
– Вот, – с деланным воодушевлением объявил директор ЗиДАР’а. – Это и есть наше, так сказать, волшебное око.
Директор все время пытался заглянуть Завьялову в глаза, будто надеялся заранее предугадать его поступки.
Зря. Завьялов принял решение относительно этой в высшей степени бредовой затеи еще во время репетиций на макетах, но объявлять его вот так вот, с ходу, было как-то неловко. В самом деле, старались же люди, работали, создавали это чертово око…
Тем временем в кабинет прибывали высокие гости. Мелькнул кто-то из окружения президента, значит и сам президент пожалует с минуты на минуту.
Не каждый ведь день человечеству предоставляется шанс заглянуть в собственное будущее? Пусть короткий и однократный, но шанс. Реальный и весьма зримый.
Гости собирались. Рябило в глазах от фотовспышек. Президент уже давал интервью тучной даме в униформе первого национального: «…учеными именно нашей страны разработан и изготовлен уникальный прибор и это наполняет наши сердца законной гордостью…»
Открытую форточку Завьялов приметил заранее. Ну, не подведи теперь, рука трехочкового снайпера…
Директор захлопал в ладоши, призывая к тишине.
– Господа! Прошу внимания! В нашем распоряжении остается две минуты! Две минуты, после чего в течение семнадцати с половиной секунд мы сможем принимать изображение из будущего! Напоминаю всем собравшимся, особенно представителям прессы, что изображение должно соответствовать примерно двадцать шестому веку, город Москва, вид на Южное Измайлово с высоты примерно сорока метров! Ракурсов будет несколько, до десяти! Почетное право включить прибор предоставляется председателю ученого совета Российской Гуманитарной Академии Виталию Дмитриевичу Завьялову!
Раздались дежурные аплодисменты. К Завьялову приблизилась скудно одетая длинноногая дива, состоящая, казалось, только из ног, декольте, напомаженной улыбки и сафьяновой подушечки с пусковым ключом, каковую дива несла непосредственно перед декольте.
Панорамный экран на стене отсчитывал секунды до пуска. Завьялову осталось целых полминуты на короткую речь – репортеры с микрофонами и диктофонами уже сжали его в плотное кольцо. Президент ободряюще щурился, глядя на Завьялова.
– Господа! – сказал Завьялов, принимая ключ правой рукой и привычно расслабляя мышцы. – В этот поистине исторический момент хочу напомнить вам о некоторых вещах, с моей точки зрения очень важных. О морали и этике, например. Мы собрались заглянуть в будущее, где живут наши потомки, люди, о которых мы ничего не знаем. Мы собрались заглянуть в их дом и их время. Хочу спросить вас: а позволяли ли нам хозяева заглядывать к себе в дом?
По залу будто невидимый вихрь пронесся, стирая с лиц знаменитостей торжественность и фасадные улыбки.
Время таяло.
– Подглядывание в замочные скважины всегда было любимым занятием человечества. Тем не менее надеюсь, что потомки будут нами гордиться. В частности – вот за это, – Завьялов поднял руки над головой, привычно задержал дыхание и выбросил ключ в форточку. Серебристая железка блеснула на солнце, прежде чем устремиться к земле с высоты сорок восьмого этажа.
На панорамном экране застыл оранжевый ноль. Директор ЗиДАР’а стоял с приоткрытым ртом, напоминая выброшенную на берег макрель. Президент выглядел сурово и озадаченно; к его уху уже склонился шепчущий референт.
– В заключение осмелюсь напомнить, что подглядывание к соседям обыкновенно заканчивается неожиданно просунутым в замочную скважину карандашом, – закруглился Завьялов, иронически оглядев аудиторию. – Спасибо за внимание, господа!
Завьялов двинулся к выходу, чувствуя, что рубашка прилипла к взмокшей спине.
«Черт! – подумал он. – А ведь мог бы и промахнуться!»
Дом знакомый, дом незнакомый
Я очень хорошо помню тот воскресный майский день: именно тогда я познакомился со своей второй женой – совершенно случайно, а Пашка впервые побывал в музее «Твой Дом».
Вызов выдернул меня из глубин утреннего сна. Самого крепкого и сладкого, после которого, даже проснувшись, невероятных трудов стоит оторвать голову от подушки или хотя бы пошевелиться.
Вызов настырно звенел колокольчиком, сверляще отдавался в самом мозге, поскольку был настроен с моей черепушкой в резонанс. Колокольчик не был особенно громким – он просто стал частью моего организма.
Кровать тихонько вздрогнула, усиливая вызов. Бывало, после особенно тяжелых дежурств на звуки я вообще не реагировал. Я и на тряску кровати не всегда реагировал… тогда на голову выливался ушат холодной воды. Дом точно знал, что мне необходимо проснуться, я сам ему вчера об этом сообщал и соответствующим образом инструктировал.
Как раз на «ушате» я окончательно проснулся и приподнял голову над подушкой.
«Интересно, – подумал я, отгоняя сонливость, – ушат – это сколько? Литр? Два? Или больше?»
Не могу сказать точно, но лужу на подушке менеджер спальни потом сушил целых пять минут.
– Да! – покорно отозвался я.
Кровать одновременно чуть изменила форму и наклон основной плоскости; подушка слегка потолстела, а порт нейрочипа у виска предупреждающе пискнул и отключился от сети. Теперь я не лежал, а полулежал.
На коврике перед кроватью сгустился видеостолб. Ну, конечно же, кто еще может меня разбудить в выходной день, как не этот ненасытный до знаний обормот?
Пашка, внук, вреднейшее и любимейшее существо. Формально он приходится мне пра-правнуком, причем уже шестым по счету, но так уж повелось в нашей семье, что всех младшеньких на два или больше поколений зовут просто внуками и внучками, без разбору. В самом беспокойном возрасте между тремя и четырьмя годами из наших Пашка – единственный. Пра-правнуку Витьке уже девять, это совсем другой возраст. Почему-то все мои внуки, правнуки, праправнуки и целая орда племянников разной степени родства в возрасте три-четыре-пять намертво прилипают ко мне. И я с ними с удовольствием вожусь и занимаюсь любимым делом.
Я помогаю познавать им наш теперешний Дом.
Кроме меня, брата Виталия, жены его Клавдии и нашего с Виталием отца Тимофея (главы семьи Пожарских), никто толком и не помнит старых времен и Дома, каким он был прежде.
Слишком стремительным стало время; когда я был молодым, события развивались не так стремительно. Даже антивирусы в сети обновлялись всего лишь ежедневно, а не так как сейчас, каждые шесть с половиной минут.
– Здравствуй, тутусик! – поздоровался я.
Всех внуков такого возраста я называл тутусиками, как когда-то отец меня, а потом и брата Витальку.
– Привет, деда! – поздоровался внук. – А я тебя не вижу!
– Видео включи, – командую я Дому. Точнее, менеджеру спальни. Чего мне, в самом-то деле, от внука прятаться? Он сто раз по деду в моей же постели прыгал, словно попугайчик. И боролись мы тут же, на ковре – Пашка до сих пор сохранившуюся мамину пижаму с грибочками называет «кимоно». Я научил год назад…
Не следует думать, что Пашка чересчур уж вреден – не вреднее сверстников. Просто возраст такой. Приходится терпеть. Когда потакать его выходкам, а когда и по затылку шлепнуть.
Почему-то при виде этого жизнерадостного тутусика у меня всегда пробуждаются воспоминания.
Его деда, ныне видного мужчину пятидесяти двух лет на весьма уважаемой общественной должности, я когда-то тоже знакомил с Домом. Тогда Дом был совсем другим.
Дом всегда не такой, каким ты его помнишь вчера. Он меняется. Вместе с нами.
Так вот, этого самого Пашкиного деда, тогда трехлетнего карапуза, за какую-то шалось я вознамерился в очередной раз отшлепать. А он еще накануне нажаловался старшему брату, малолетнему хакеру (чтоб его!), будто дед Дима (я, то есть) его побивает. Ну а этот малолетний хакер не придумал ничего умнее, чем сломать локальную систему активной защиты в детской. Чего было, вспоминаю… И смех и грех. Только я размахнулся, чтоб обормота шлепнуть, а меня гравитационным захватом – бац! Очнулся на ковре, перед глазами искры, спина болит, а эти двое ржут перед терминалом, бандиты…
Но я их все равно люблю.
Пашка тем временем торопит:
– Вставай, деда, уже полдесятого! Мама завтрак нам готовит.
Ага. Значит, Василиску, правнучку мою, этот деятель уже поднял, а ведь та – весьма совиного образа жизни девица. До сих пор полночи по дискотекам шляется да прыгает под теперешний бум-бум. Причем почему-то только по педовским клубам – натуралов ей, что ли, мало? А муженек ее хоть бы хны, уткнется в свой терминал и коды тасует. Есть жена рядом, нету ее – лишь бы мелкий был накормлен да занят и не мешал работать. Хотя, признаю, делом он занимается многообещающим, в будущем кое-что в мире точно перевернет. Ну, а я и рад Пашку занять. Мне зятевы сетевые шуры-муры неинтересны, потому что малопонятны. Совсем я отстал от сетевой жизни. А ведь в свое время сколько приблуд разных под редкое железо написал, сколько драйверов переточил на новый лад, когда в семнадцатом старые волоконные протоколы окончательно сдохли и буквально все переползли под 1024-разрядные процессы. Шеф-то мой, пень старый, считал, будто новые драйвера легче написать. А чего их писать, аппаратные библиотеки-то под них, один хрен, все те же, нужно только доступ под 1024-разрядность оптимизировать да сжать заново.
Впрочем, зятю я сегодня кажусь таким же непроходимым пнем, как мне шеф – в далеком семнадцатом. Поэтому и выпирают из конторы через четыре года на досрочную пенсию, хотя мне всего сто шестнадцать.
Василиска, значит, на кухне, командует поварским терминалом и шурует по необъятному холодильнику. Тогда и впрямь пора вставать. Потому что Пашкин утренний энтузиазм легко объясним. Вчера я пообещал сводить его в музей под все объясняющим названием «Твой Дом».
Любое разумное существо хочет как следует познать свой Дом, как бы он не назывался – дворцом, хрущебой, лачугой, иглу, бунгало или еще какой саклей. И каждому до́лжно свой Дом познать. А то, что большинство из вышеперечисленных названий помнят только замшелые пни вроде меня… так время ж имеет свойство течь. Причем чем дольше живешь, тем быстрее оно, подлое, течет. Я по средам всегда в баскетбол играю с приятелями – с девятнадцатого года, между прочим, всего два пропуска было!!! Так вот, раньше, помню, от баскетбола до баскетбола неделя пока-а-а пройдет… А сейчас – вроде, вчера только играли, а меня менеджер спальни в любом месте Дома ловит и вежливо долбит: «Дмитрий Тимофеич! Через час баскетбол! Вам свежую форму в раздевалку переслать?»
В общем, пообещал я Пашке, что уже выхожу к столовой, и побрел в душевую. У меня там все по старинке, даже ионизаторов нет. Хотя сервис-менеджер нашего этажа уже все уши насквозь прожужжал. Долго еще, дескать, будем антисанитарию в Доме разводить? Ну не люблю я ионный душ, я люблю обычную очищенную воду!
К сроку я привел себя в порядок, взбодрился коньячком и перенесся в нужную точку Дома. Попутно выбрал запись из фонотеки. Не какой-нибудь нынешний бум-бум, не люблю я его, голова от него пухнет. Я классику уважаю – «Арию», там, «Дип Перпл» или «Айрон Мейден». Семейный сегмент музыкального менеджера услужливо принялся транслировать выбранную запись прямо в мозг, через чип. Очень удобно: и окружающим не мешает, и слышать продолжаю всех. Музыка звучит внутри, и это глубоко правильно.
Сегодня я выбрал «Puerto del Sol» Зденека Светча. «Дом Солнца», одну из старейших мелодий Земли, в обработке знаменитого маэстро.
Василиска уже прекратила колдовать, пила кофе из стильной несимметричной чашечки и курила какую-то гадость. Я поморщился: не люблю табака. Впрочем, морщился я зря, Василиска заранее актировала кухонный поглотитель. Знает, что дед Дима не курит, заботится. Приятно.
– Привет, дедуля! – Василиска кокетливо помахала ручкой. Дым срывался с кончика ее сигареты и бесследно исчезал. Пахло молотым кофе, слегка – разогретым жирком и восточными специями.
– Я вам по отбивнушке сообразила и яичницу. Ну, и салатик твой любимый, конечно.
– Спасибо, киска! – поблагодарил я. Искренне. Василиску я тоже люблю… Я всех своих детей и внуков, да и вообще людей, любил, люблю и буду любить – пока мы все живы в нашем общем Доме. Я даже инопланетян почему-то люблю – в глобальном, разумеется, смысле.
Тут явился Пашка; с порога завопил «А-а-а-а!» и с разбегу запрыгнул мне на колени, благо я успел присесть к столу. Иначе просто прыгнул бы на меня, как наш котяра Бубу – на старое дерево посреди лужайки. Сто раз я это видел, лужайка прямо перед окнами моей спальни. Кстати, я говорил, что у меня в спальне окна настоящие, спектритовые? Не люблю голографическах миражей по стенам, неживые они какие-то. И показывают не жизнь, а записи. А у меня – вполне настоящий кот, настоящее дерево и настоящая зеленая травка, в любое время можно пойти и поваляться, что мы с Пашкой частенько и проделываем, когда я не на дежурстве.
Лопал Пашка сегодня на диво исправно, даже с вилкой обращался невероятно ловко. Ну, естественно – кто ж будет затягивать завтрак перед долгожданным походом в музей? Поэтому я порезал ему отбивнуху на кусочки, яичницу тоже порезал – обращение с ножом пока для Пашки еще проблема. Мал.
Запив молоком, мы дружно проорали Василиске: «Спасибо!» Та напутственно чмокнула каждого из нас в щеку: сына – присев, а меня – встав на цыпочки.
И мы двинулись в музей.
У каждого взрослого теперь есть персональный домашний транспорт; Пашка по малолетству такового еще не имел и самостоятельно передвигаться мог только пешком. Тем не менее это чудо частенько заглядывало ко мне в кабинет или спальню, хотя Василискины с сетевым гением пенаты расположены довольно далеко от моих. Подбрасывает этого карапуза кто-нибудь, не иначе.
Музей как раз перенесли на новое место, куда-то на Ахлензию, в субтропики. Я тут еще не бывал, так что и сам озирался с превеликим энтузиазмом.
Помещение под музей отдали весьма просторное, в нашем Доме таких, конечно же, много, но все-таки… Больше всего оно напоминало футбольный стадион или баскетбольную арену. Или космопорт. Эдакая огромная ракушка посреди апельсиновых рощ. Земные апельсиновые деревья на Ахлензии вполне приживались, даже вымахивали повыше обычного – тут тяготение низкое. Смешно подпрыгивая при каждом шаге, отчасти – с непривычки к тяготению, отчасти – из известного детского обычая, Пашка потащил меня ко входу.
Мы часто с ним ходим в музеи, поэтому ритуал Пашка выучил назубок. Сначала к кассам, потом к накопителю для тех, кто желает осматривать музей не в одиночку, а с экскурсоводом. Ну, а как экскурсовод появится – в захватывающий мир нового музея, в мир пыльной древности или пронизанного Домашней фемтоэлектроникой дня сегодняшнего, в зависимости от характера экспозиций.
В экскурсоводы нам досталась очень симпатичная и моложавая тетенька, все при ней, и одета во что-то ультрамодное; но меня-то не проведешь. Глаза выдают возраст. Ей не меньше восьмидесяти. Пригласить, что ли эту даму после работы в ресторанчик? Если одинока – может, и к себе приглашу, на коньячок или вино. А если не одинока, так и отбить не грех. Я ведь тоже мужчина хоть куда, хоть и на пенсию досрочно выпинывают. Зато на стометровке до сих пор легко из двенадцати секунд выбегаю. Не как раньше, конечно, не девять с хвостом… Но все же.
С момента потери жены я предпринимал несколько попыток сойтись с женщинами, которые мне нравились. Но все как-то не складывалось.
Хоть экспозиция в музее была и новая, вскоре выяснилось, что изменилось в ней не слишком много. Поэтому я предоставил Пашке и стайке таких же любопытствующих в возрасте от трех (это Пашка) до сорока-пятидесяти (инопланетянин-коану, их возраст очень легко определить) слушать рассказ миловидной экскурсоводши, а сам снова провалился в воспоминания. Переходил от экспоната к экспонату, от голограммы к голограмме, от зала к залу, а сам вспоминал.
Вспоминал как точно так же когда-то с отцом впервые пришел в похожий музей, как с восторгом и непониманием глядел на индейский вигвам и поражался – как Дом может быть таким микроскопическим? Чуть больше человека? Как бродил по клетушке со странным названием «коммуналка», в которой, как не родившийся цыпленок в яйце, в тесноте и духоте ютились целые семьи. Не такие, конечно, многолюдные, как наша, тогда и семьи были поменьше.
Вспоминал, как бывал в музее потом, с детьми и внуками.
Как сам жил в тоннелях под Марсом, в двадцать шестом. Тогда Марс как раз объединился с земным Домом. Как вскоре после этого впервые с нашим Домом столкнулись инопланетяне и как интересно было посмотреть на их Дом. Как появились первые межзвездные транспорты в нашем уже общем с иноплянетянами Доме. Как вслед за этим Дом начал расти столь стремительно, что не обвыкшиеся люди терялись перед миллионами незнакомых сервисных отделов.
Как Дом стал не только расти, но и одновременно структурированно мельчать, потому что Домашние сервис-службы окончательно срослись с медицинскими и каждый разумный вдруг осознал собственное тело такой же составной частью частью Дома, как кофейник, индивидуальный шлюз, глобальное телевещание или климатический модуль на этаже.
Вспоминая, я не заметил, как экскурсия по музею Дома подошла к концу и с первого взгляда покорившая меня экскурсоводша подарила слушателям прощальную очаровательную улыбку.
Прежде, чем я к ней подошел, меня, конечно, успел атаковать вопросами Пашка. Понятно, что в музее он больше глазел, чем слушал: мал еще, термины вроде «Большой Взрыв» и «расширяющаяся Вселенная» пока не для него. Тем более что второй термин уже мало-помалу выходит из обихода и заменяется куда более логичным и понятным «расширяющийся Дом». Но ничего, скоро станет понимать. Возможно, именно его поколение станет первым, для кого понятие Вселенной в отрыве от Дома станет лишь ненужным архаизмом.
Я очень рад за его поколение.
А с экскурсоводшей, к слову сказать, у нас в итоге все получилось. Она теперь просто бабушка Нина для всей семьи Пожарских. К ней быстро привыкли – живем-то все в одном Доме.