Над головой просвистел вагончик монора. Я отвлекся, водитель сунул мне сдачу и нервно нажал на газ. Такси стремительно рванулось с места, лишь пронзительно взвизгнули покрышки. Я вздрогнул от неожиданности, выругался и сплюнул на тротуар. «Домой, скорее домой!»
Сканер «домового» ткнулся красным лучиком в зрачок, ослепив на мгновение. Я не стал дожидаться, пока он распознает хозяина, раздраженно пнул дверь и с силой захлопнул ее, отрезая внешние звуки.
«Сил нет терпеть. Неужели так тяжело сделать уличное движение потише! Каждый день дорога на работу и обратно превращается в какую-то пытку!»
Я сбросил плащ, прямо в ботинках прошел в кабинет.
Все-таки хорошо дома. Здесь царит почти абсолютная тишина, стены и потолок раскрашены в теплые, успокаивающие тона, слабо поблескивают серебристые капельки динамиков купольного звука. Мягкий отсвет аквариума падает на ковер, рыбки меланхолично и неторопливо дефилируют за выпуклым стеклом-линзой. Надо бы их, кстати, покормить.
Упираясь носком в каблук, я поочередно стащил ботинки, упал в кресло и вытянул ноги. Полного расслабления не получилось, но все же определенно полегчало.
«Не-е, сегодня лучше никуда не ходить».
В Архиве работы с утра было немного — начсектора уехал на какой-то симпозиум, обошлось без привычных скандалов и конфликтов. Так что незачем переться в душной подземке на другой край города.
Слов нет, медитаторий «Душевная благость», наверное, того стоит. Не зря же уже третий месяц гоняют по телевизору рекламу: «Новая техника медитации. Храмовая музыка лучших восточных мастеров. Древнейшие мантры. Проверено временем!» У рекламщиков как всегда концы с концами не сходятся, если нечто «новейшее», то обязательно проверено временем, а если «нет аналогов в мире», то непременно «по тысячелетнему рецепту»…
Прием в «Душевной благости» был расписан на год вперед. Мне пришлось выложить немалую сумму, чтобы попасть в начало очереди, и все равно — ждал почти месяц. Сегодня как раз мой день.
Но ехать все равно не хотелось: «Бог с ними, с деньгами!» Сколько я уже перевидал психотерапевтических методик, нирванариев, медитационных центров и клиник! Надоело. Да и неизвестно еще, поможет ли? Кириллка вон тоже ходил на все процедуры, раскрасил цветными кляксами стены, подвинул мебель в соответствии с лучшими идеями фэн-шуя, установил самую дорогую и мощную квадрофонию. И что? Сейчас лежит в гибернаторе Центра психических расстройств. Диагноз все тот же, самый популярный с недавних пор: коматоз Вейкера. По-простому — Кома.
Правда, Кириллка больше шести месяцев все равно бы не продержался. Или перевелся бы куда-нибудь, или сиганул бы на рельсы подземки. Мастер-интерьерщик — адова работенка, врагу не пожелаешь: постоянная ругань с неудовлетворенными клиентами, скандалы с подрядчиками, срывы поставок. Мало кто выдерживает. Обычно Комитет занятости каждые два-три года временно переводит с подобной работы на новую, отдохнуть. Кириллка со своими способностями мог бы податься, например, в ландшафтный дизайн.
Но в прошлом месяце от него неожиданно ушла жена, которую он очень любил — и вот результат. Вконец истрепанные нервы такого удара уже не вынесли. Отключился мозг, не выдержав постоянного стресса. Кириллка сейчас больше всего похож на растение: потребляет полезные вещества, выделяет вредные. Ни движения, ни реакций, ни единой мысли.
Так что, ну ее, эту «Благость»! Выдался более-менее спокойный вечер, лучше поработать с документами. Я подписался на цикл статей в «Исторический альманах» о последствиях принятого в начале века знаменитого закона «О здоровье». Работа немного буксовала, потому что в Архиве спокойно писать невозможно, а все свободное время в последние месяцы расписано медитациями, погружениями в нирвану и успокоительными курсами.
«Тяжелый выдался год! — Подумал и сардонически усмехнулся. — А когда было легко?»
Тренькнул звонок.
«Кого там принесло? Черт! Не подходить, что ли… А вдруг это Инка? Решила помириться? Ну-ну…»
Ругнувшись, я рванул трубку, ткнул пальцем в «прием»:
— Алло!
— Андрюшенька, мальчик, ты что, уже съездил в «Благость»?
«Мама. Только ее сейчас и не хватало. Придется объяснять, доказывать, тратить нервы».
Я даже иногда удивлялся: почему каждый мой разговор с матерью заканчивается скандалом? Может, она использует меня в качестве разрядки своих нервов? Постоянно действующий медитаторий?
— Нет, мама, я не смог.
— Ну почему?! Я три месяца упрашивала Арсенгригорича, чтобы он принял тебя вне очереди! Он согласился только из уважения ко мне!
«Угу, согласился. Когда на его счету циферок прибавилось».
— …а ты — «не смог»! Немедленно поезжай! Или ты хочешь схватить Кому?! Чтобы я на старости лет моталась через весь город в этот ужасный гибернатор, проверить, жив ты еще или нет?! Ты обо мне подумал?!
Я убрал звук, пересел за стол и включил комп. Любимой темы «ты совсем обо мне не думаешь» ей хватит надолго, я пока спокойно подиктую:
«Когда в 2016 году Европарламент принял закон „Об уголовной ответственности за торговлю и потребление возбуждающих препаратов“ (в прессе его тут же окрестили законом „О здоровье“), никого это, в общем, не удивило. После почти десяти лет усиленной пропаганды, такой шаг напрашивался сам собой.
К 2007 году почти все евроазиатские страны ввели запрет на рекламу „пороковых“ средств. Примерно в то же время усилился налоговый пресс на их производителей — акцизы взлетели до небес. Вал публикаций, программ и рекламных роликов, призванных направить общественное мнение в соответствующее русло, почти пятнадцать лет подготавливал почву для закона „О здоровье“.
Исчезли с улиц табачные лавки, пивные, кабаки. Мелкие фирмы прогорали тысячами — их продукцию никто не хотел покупать. Дольше всех продержались крупные компании, переориентировав производство на эксклюзивную продукцию для немногих оставшихся знатоков и ценителей. Их травили в СМИ, пикеты перекрывали ворота, а полиция отказывалась разгонять демонстрантов. Сотнями увольнялись специалисты, не выдержав общественного презрения. Тяжело ходить на работу и делать вид, что ничего не происходит, когда твой почтовый ящик переполнен анонимными угрозами, а соседи перестали с тобой здороваться.
В мае 2015 года последний из могикан „порочного“ бизнеса был объявлен банкротом и распродан кредиторами с торгов. К таким сообщениям за последнее время уже привыкли, да и Еврокомитет по банкротству старался давать „зеленый свет“ таким делам в первую очередь.
Еще несколько лет после вступления в действие закона „О здоровье“ пытались изменить ситуацию криминальные структуры и подпольные заводы. Но после того как 5 декабря 2019 года знаменитая поправка „пять-двенадцать“ установила мерой ответственности за изготовление смертную казнь, а за потребление — лишение гражданства, „пороковые“ средства и препараты ушли в прошлое навсегда».
Я успел продиктовать вступление и даже начал основную тему, когда легкое жужжание в динамике затихло. «Та-ак, похоже, родительница исчерпалась». Я поднес трубку к уху.
— Что ты молчишь? Ты понял?
— Да, мама.
— Смотри у меня! Сейчас же чтоб поехал!
— Конечно, ма. Так и сделаю.
Бедная трубка! Я швырнул ее в паз с такой силой, что чуть не разбил. Потом еще пару минут успокаивал дыхание.
Мать-то, конечно, разрядилась, а я?! Чтобы прийти в себя хоть немного, я покормил рыбок, полюбовался их неспешными, удивительно приятными движениями.
Руки все еще дрожали. Усевшись за стол, я включил с пульта купол-систему и на полчаса растворился в птичьем щебете и шорохе листвы. Недавно мне подарили запись со звуками леса — последний писк моды в области музыкальной релаксации.
Полегчало. Но стоило вернуться за диктовку, как телефон зазвонил снова.
«Господи, неужели опять она! Только не это! Я просто не сдержусь и наору на нее».
— Алло! Что еще скажешь?!
— Андрюха!! Ты чего такой злой?
«Уф-ф, все-таки не она». — Этот хрипловатый басок я ни с чьим голосом не спутаю: Димка Соболев, Дим Димыч, как мы звали его в академии. Парень, в принципе, неплохой, только дотошный очень, из породы перманентных зануд. Все норовил до сути докопаться. Наверное, потому и пошел в биохимики.
Какой-то он сегодня подозрительно радостный. Когда звонил в последний раз — это было, дай бог памяти, неделю назад, — говорил медленно, а голос казался мрачным и серым от усталости. Он всегда такой, когда много работы. Что-то они там мудрили у себя в «Фармацевтикал АГ»: синтез, третья перегонка, летучие фракции… A-а, биохимики. Любой из них теперь ищет лекарство от Комы и верит, естественно, что найдет. Именно он, никто другой. Дальше по списку: спаситель человечества, признание, слава, Нобелевская премия…
Только вот почему-то через год-два активных поисков они либо сами отправляются в гибернатор, либо вообще — травятся чем-нибудь особенно смертоносным.
«С чего бы, интересно, Димыч такой веселый?»
— A-а, это ты… Привет. Я не злой, я — раздраженный. Чего тебе?
«Может, не слишком вежливо, зато быстрее отвяжется. Должен же я все-таки закончить эту проклятую статью!»
— Андрюха, брось злиться, слушай лучше! У нас тут такое!!
— Что, начальство скоматозилось в полном составе?
— Нет, все круче!!! Мы уж и верить перестали, представляешь? Почти две сотни схем синтеза перепробовали и ничего. И вдруг — такое!
— Да что стряслось-то?
— Мы нашли! Сто девяносто третий образец дал положительный результат!
Я еще не понимал.
— Ну и что?
— Проснись, парень! По-ло-жи-тель-ный, — произнес он по слогам, — теперь понял? Коме — кранты! Достаточно регулярно принимать новый продукт — и все! Но это профилактика, а дальше, дай только срок, мы и овощей из гибернаторов вытащим!
Поначалу я даже не знал, что сказать. Поздравлять — глупо, хвалить — слов не хватит.
— Чего молчишь-то? — снова заорал он так, что даже в ушах зашумело. — Ну, скажи скорей, что мы — молодцы!
— Молодцы, — подтвердил я, — нет, действительно. Теперь понятно с чего ты такой веселый…
— Ничего тебе не понятно. Веселый я потому, что мы провели испытание на себе. Чуешь? Надо было минимальную дозу установить! Я был в середине, списка — мне еще не самая большая досталась. Но, не поверишь, — я себя никогда так хорошо не чувствовал. Петь хочется, обнимать каждого встречного. Слу-ушай, а давай я к тебе сейчас заскочу? Нет, правда, это мысль!
— Ну, понимаешь, я хотел статью… — начал было я.
— Да потерпит твоя статья! Мы тут все равно сегодня ничего уже делать не сможем — у всех от радости голова кругом пошла, третья лаборатория в полном составе «Гимн генома» распевает, заслушаешься! Я сейчас рвану домой, а по дороге заскочу к тебе. Привезу тебе немного по старой дружбе, так уж и быть! Слушать невозможно твой мрачный голосище! Жди!
Димыч, отключился. Из динамика до меня доносились гудки, а я стоял, ошеломленно сжимая трубку. «У меня — мрачный голос? Вот странно. А я-то думал, что в отличие от всех остальных, разговариваю нормально».
Я снова сел за комп, попытался диктовать и сразу бросил. Голова была занята другим. Если Димыч с командой и правда что-то такое нашли, то… По голоТВ недавно сказали, я случайно услышал: коматозников уже за миллион перевалило. И это только у нас, а сколько в Евросоюзе, в Штатах!
Минут через сорок в прихожей соловьиной трелью засвистел звонок — «домовой» предупреждал о госте.
— Впустить, — сказал я и вышел в холл.
Димыч влетел, сияя, как новенький кредит-чип.
— Х-ха! Андрейка, старый хрыч, привет! Ну, улыбнись же, парень!
— Привет, — сказал я нейтрально и подал ему руку. Он, конечно, молодец и все такое, но его безудержная веселость стала уже меня доставать.
— Смотри сюда! Сейчас будет фокус!
Он водрузил на стол огромный кейс-сейф, смахнув попутно вышитую салфетку, которую Инка связала мне в подарок на День святого Валентина. Я едва удержался от досадливого восклицания.
— Вот она!
Димыч набрал код, кейс звучно клацнул, пыхнул какой-то инертной гадостью и открылея. Весьма театральным жестом Димыч выудил высокую и тонкую пробирку с какой-то подозрительной на вид темно-желтой, почти коричневой жидкостью. Сверху, у запаянного горлышка, болталась пластиковая бирка.
— На! Выпей! — Димыч радостно протянул варево мне. Да — не бойся! Все нормально! Я же вот выпил — и ничего, не помер. Наоборот даже.
«Странный у них юмор, у биохимиков. Если не помер — уже хорошо».
Не могу сказать, что я не боялся. Но Димыч пялился на меня с такой насмешкой в глазах, что я одним движением опрокинул пробирку в рот. Назло ему. Мол, и мы не лыком шиты!
Вкус у образца-193 оказался странным: какой-то терпкий, чуть горьковатый. Лекарство удивительным образом освежило меня, во рту осел необычный, но приятный привкус.
Я посмотрел сквозь опустевшую пробирку на свет почти с грустью.
— Ага! — радостно возопил Димыч. — И тебе добавки захотелось! Держи еще!
Он сунул мне в руки вторую пробирочку, которую я не замедлил выпить. В лечебных целях.
— Мы много наготовили. Состав-то, в общем, несложный, кое-какие микроэлементы, большинство компонентов — растительного происхождения.
Мы посмеялись, вспомнили академию, старых друзей. Я рассказал ему об Кириллке, но Димыч даже не помрачнел.
— Ерунда, Андрюх! Теперь, — он кивнул на свой кейс, — мы его в два счета вытащим.
Внезапно мне в голову пришла одна мысль: «У меня на магнитках сейчас почти половина нашего Архива. Стоит поискать этот Димкин препарат, если все так просто, как он говорит, то не может быть, чтобы ФАГ его первым синтезировал».
— Димыч, у тебя состав этой вашей смеси есть?
— Есть. Но тебе-то зачем? Это штука пока секретная, сам понимаешь…
— Ой, не смеши! Нужны мне ваши секреты. Просто хочу кое-что проверить. Патентовать-то вы все равно в наше ведомство придете, верно? И лучше сейчас узнать, что похожий препарат уже есть и внести изменения в состав, чем получить таким фактом по голове на патентной комиссии.
Димыч пожал плечами, выудил из-за пазухи Магнитку, протянул мне.
— Только комп от Сети отключи. Мало ли. Кто-нибудь проникнет, скачает…
«Конечно-конечно. Так и сделаю. Учитывая, что с моим уровнем допуска в Архив выход в Сеть мне запретили еще три года назад».
Я сунул Магнитку в приемник, запустил поиск. Ждать пришлось недолго.
— Эй! Я тут кое-что нашел. Древним-то ваше средство было известно!
Димыч вошел в кабинет, с любопытством оглядел цветные пятна на стенах и неожиданно расхохотался.
— Боже, как ты здесь работаешь?! У меня уже в глазах рябит! Так что ты там раскопал?
— Я задал поиск по базе нашего Архива. Эта ваша «панацея» была известна еще на рубеже двадцатого-двадцать первого века!
— Ну вот, а некоторые еще не верят в эзотерические знания. Я же тебе говорил — там ничего сложного, растительные компоненты в основном. Так что ничего удивительного — предки были ребята на промах. Интересно как оно у них называлось? Нектар Богов какой-нибудь? Или пресловутая амброзия?
— Да, нет. Они называли его просто — пиво. Даже марка есть, — я прочел по слогам, — о-бо-лонь, «Оболонь».
— А что? Вполне коммерческое название. — Димыч плюхнулся на пуфик для релаксаций, подмигнул. — Тут тебе и «оборона» слышится: «Оболонь-оборонь» — лучшая защита от Комы, и «лоно». Мол, «оболонь» вернет вас в лоно семьи… ну, или там цивилизации. Класс! Надо будет рекламщикам рассказать. Ну что, еще по одной?