11. Сойло-па-Тьерц, пик пирамиды, Aczanny, опорный рейдер крыла.

– Говори прямо, советник, – порекомендовал пик Тьерц, – без всей этой ненужной дипломатии. Твои соображения – лишенные дрожи и ритуальных переплясов – вот что меня интересует в первую очередь.

Советник, Сойло-то-Вусси, откинулся на спинку креслонасеста. Он вовсе не испытывал дрожи или боязни, хотя вполне понятное уважение к пику испытывал. Просто, он недавно стал советником пика, и глава пирамиды его еще недостаточно хорошо изучил.

– С чего начнем, пик?

– С прогнозов.

– Хорошо. Я и мое подразделение склоняемся к мысли, что ни одна из рас-союзников не предпримет попытки захватить находку свайгов в единоличное владение. Это невыгодно и опасно по целому ряду причин. Причины обрисовывать?

– Вкратце. В самых общих чертах.

– Хорошо. Причина первая: против нарушителя союза тут же объединится остальная четверка и нарушитель будет уничтожен. Прислать более крупный флот мятежники просто не успеют – даже поверхностный анализ показывает, что путь мятежа заведомо проигрышный. Сомнителен и союз двух или более рас – скорее, Рою, свайгам и а'йешам следует опасаться нас с цоофт. Друзья-галакты по-прежнему воображают, что раз мы биологически сходны, то и ладим между собой лучше.

– Но ведь это сущая правда, – пик нахохлился, и полуприкрыл глаза желтыми, в мелких прожилках кровеносных сосудов, перепонками. – С цоофт всегда было легче договориться, чем с остальными.

– Оранжевые предводители цоофт уже намекали, что готовы обсудить условия оборонительного союза. Насколько можно судить по имеющимся данным, цоофт не намерены предпринимать никаких провокационных действий. Их вполне устраивает совместное изучение корабля Ушедших. Так же, как и нас.

– Понятно, – не открывая глаз прощелкал пик. – Другие причины?

– Нетленные, – бесстрастно ответил советник Вусси. – Я удивлен, что они хранят пассивность. Глупая передача адмирала свайгов раскрыла тайну находки. В данный момент любая развитая цивилизация галактики в состоянии точно установить местонахождение найденного корабля.

– Действия адмирала свайгов не были глупыми, советник Вусси. Они диктовались сложившейся ситуацией.

– Ладно, я изменю формулировку, – согласился Вусси. – Вынужденная передача, а не глупая. Так годится?

– Вполне. Тем более, что не только в передаче дело. Возмущение после прокола зарегистрировали даже портативные сканеры – корабль-то явился не маленький!

– Передача все упростила. И не только свайгам, – уточнил советник. – Разве нет?

– Свайгам передача все упростила в большей степени, чем остальным, – пик резко щелкнул клювом. – Именно они пользуются приоритетом первооткрывателей, а не мы и не Рой, к примеру. Неужели я должен это объяснять собственному советнику, алые небеса?

Советник дипломатично повел маховыми перьями:

– Не нужно объяснять очевидное. Просто, я на месте этого свайга-адмирала отыскал бы более тонкий путь.

– Не много ли ты хочешь от адмирала, да еще от рептилии? – экспромтом пошутил пик Тьерц, и они с советником с большим удовольствием посмеялись.

– Ладно, – отвеселившись, сказал Тьерц. – Какие еще проблемы видны с высокого креслонасеста советника пика пирамиды?

– Я бы не стал сбрасывать со счета и аборигенов. Людей, то есть.

– Почему? Они ведь по сути дики и нецивилизованны, – задумчиво прощелкал пик.

Советник повозился, усаживаясь поудобнее.

– Досточтимый пик, – сказал он коротко. – Не могут люди слишком уж отличаться от нас. Или от свайгов, скажем. Они разумны и не лишены способности развиваться – на мой взгляд это уже немало. К тому же, в космос они вышли сами, без посторонней помощи.

– Почему же их нет в союзе, если они достойны звания разумных наравне с нами? – пик рассердился. Доводы советника показались ему непонятными и вздорными.

– Досточтимый пик, не стоит отмахиваться от проблемы людей. Я проглядел статистику свайгов, которую нам любезно предоставили. Люди не уступают в интеллекте ни азанни, ни остальным. У них просто существенно меньший багаж накопленных знаний. Более того, они потенциально превосходят шат-тсуров, булингов и даже перевертышей оаонс. А ведь вопрос о принятии в союз шат-тсуров уже поднимался, и поднимался не раз.

– И всякий раз его успешно проваливали! – быстрой дробью отщелкал пик с оттенком легкого пренебрежения.

– Люди превзойдут и шат-тсуров, и булингов, и перевертышей в ближайшее же время.

– Но они ведь млекопитающие! – настаивал пик. – Жизнь не обмануть: разум возник у людей только потому, что на их материнской планете не нашлось другого подходящего вида-носителя. Природа не терпит пустоты – эту мысль высказывали умы практически всех развитых рас. Почему, алые небеса, мы нигде больше не встречали разумных млекопитающих? По всей галактике их нет – только здесь, в окрестностях материнской планеты людей мы сталкиваемся с ними?

– Досточтимый пик, а вам никто не высказывал ужасающе простую мысль? Вот мы, азанни – птицы. Мы биологически сложнее и совершеннее рептилий-свайгов. Почему бы людям не быть совершеннее нас?

– Разница между птицами и рептилиями менее существенна, чем между людьми и птицами.

– Досточтимый пик, эту разницу невозможно измерить. А следовательно – разные расы и сравнить толком невозможно, – терпеливо гнул свою линию советник. – Мне будет очень неприятно, если сейчас от моих слов отмахнутся, а потом, когда люди вдруг превратятся в серьезную помеху, я буду вынужден напоминать, что предсказывал острую ситуацию, но меня не послушали.

Пик задумчиво приоткрыл клюв. Некоторое время он сидел так – молча, нахохлившись; потом встрепенулся и взглянул на советника.

– Хорошо, – прощелкал он. – Я не верю, что люди способны стать помехой, но готов перестраховаться. Тем более, что слишком высока цена сегодняшнего дня. Пирамида просто не имеет права на ошибку – как и вся наша раса. Скажи только, советник Вусси, относительно людей – это твои личные теории или всего аналитического отдела?

– Мои, досточтимый пик, – честно признался советник.

– Я так и думал, – Тьерц соскочил с креслонасеста, описал в полете плавную окружность, и вновь сел. По просторному залу его покоев прогулялся легкий ветерок. – Не сочти это придиркой или издевкой. Я услышал тебя.

Вусси остался неподвижным. Пик провел крылорукой над пультом в подлокотнике креслонасеста.

– Стратега ко мне, – приказал он и чуть повернулся к советнику Вусси. – Ты останься, и слушай внимательнее. Твой совет еще понадобится пирамиде.

– Слушаюсь, досточтимый пик, – ответил советник. Он был доволен: пик пирамиды, хоть и не разделил мыслей Вусси, все же внял им как подобает ответственному азанни. А это главное.

 

12. Наз Тео, вершитель, Svaigh, зал Галереи, планета Свайге.

Перерыв получился очень коротким. Наз не успел даже толком поплавать в любимом открытом бассейне на крыше Галереи – вершителей призвали к совету вновь. Хорошо, хоть подкрепиться перед бассейном догадался.

На этот раз вершителю Наз Тео предстояло не только слушать. Осада крейсера Ушедших входила в сферу его теперешних профессиональных задач. Но пока он слушал – слушал вершителя Сенти-Ива, как слушали все свайги Галереи и руководство остальных рас.

– Попытки нейтрализовать поле корабля или изменить напряженность также ни к чему не привели, – речь Сенти-Ива звучала по-деловому сухо и по-научному емко. – Галерея Свайге вынуждена признать, что имеющихся в распоряжении технических средств недостаточно для перемещения объекта в космос. Насколько я понял, попытки физиков и инженеров Роя, а'йешей и цоофт также потерпели крах. Боюсь, мы поставлены перед печальным фактом: нам не по силам переместить в пространстве крейсер Ушедших. На мой взгляд, напрашивается единственное решение: смириться с неудобствами изучения корабля в атмосфере.

Предводитель цоофт привстал, и обратился к слушающим:

– Независимо от этого мы явно столкнемся с новыми трудностями. Например, корабль может и не пустить нас внутрь. Ведь природа охранного поля до сих пор непонятна…

– Поле имеет гравитационную природу, – поправил физик-а'йеш, – причем, скорее гравизащитную нежели гравигенную. И это не охранное, а стабилизирующее поле. Мы не в силах его нейтрализовать в рамках доступной энергетики, и, как следствие, сдвинуть корабль Ушедших. Но никаких препятствий относительно перемещений около корабля и, вероятно, в самом корабле поле не создаст.

– Прекрасно, – подытожил Первый-на-Галерее. – Значит, придется предпринимать попытку проникновения на месте. И прямо сейчас.

Наз взглянул в проекционный ствол – крейсер Ушедших неподвижно висел посреди голубоватого сияния; внизу просматривался океан и серповидный островок. В океане отражалось местное солнце – ярким-ярким пятном. Около корабля вилось несколько зондов-наблюдателей, спутников связи и плоские, как древесные листы, исследовательские боты свайге. Четыре исследовательских бота. Чуть в стороне холодным иссиня-льдистым шаром застыла подвижная лаборатория а'йешей. Рой просто подвесил в атмосфере изловленный неподалеку от планеты астероид, изрытый порами, как старый пень; по поверхности астероида ползком шастали особи Роя, из пор выглядывали особи Роя, рядом с астероидом медленно дрейфовали особи Роя. Несколько особей прикипели к гигантской спиральной паутине, сотканной особо крупной и толстопузой особью Роя, которую сейчас не было видно – укрылась где-то в недрах астероида. Самое забавное, что астероид был раза в четыре мельче корабля Ушедших и только из-за этого не казался громадным.

Азанни и цоофт запустили совместный корабль-цепочку. Сейчас его не было видно – цепочка пряталась за исполинской тушей крейсера.

– Шесть основных шлюзов находки нами локализованы, – переводчик а'йешей скрипел, как древний несмазанный механизм. – Вот они…

На диаграмме зажглись шесть оранжевых стрелок, упирающихся в корабль Ушедших. Каждая стрелка помечалась разным числом точек – от одной до шести.

– Предлагаем одновременную попытку доступа. Ближе всего к нашей лаборатории шлюзы три и шесть, ими мы и займемся. Шлюз четыре удобнее штурмовать Рою, один и два – представителям Галереи Свайге, дальний шлюз – азанни и цоофт.

– Предложение принято, – холодно согласился Рой. Или просто свайгу любое высказывание Роя казалось исполненным стылой невозмутимости?

– Галерея подтверждает, – после короткого обмена репликами с Сенти-Ивом сказал Первый-на-Галерее. – За нами шлюзы один и два.

Цоофт и азанни тоже не возражали, и осада крейсера Ушедших вступила в новую фазу. Галерею распускать не стали – любой вершитель мог наблюдать как эксперт-группы пяти рас союза приближаются к опознанным шлюзам. Особи Роя – без всяких механизмов, верхом на тонких серебристых паутинках и почти без оборудования. А'йеши – всей сферической лабораторией. У нее только отрос косой гофрированный выступ, похожий на стыковочную тягу. Листы свайгов перестроились и выделили из четверки два, идущие на штурм. Птичий корабль-цепочка далеко-далеко в сторону выдвинул одну из матовых бусин, самую крайнюю.

Тут Наз несколько отвлекся, потому что стюарты разнесли горячий фла и рыбные палочки. Да и пока особо смотреть было не на что. Умельцы пяти рас просто подбирались к шлюзам поближе. Ждать пришлось около одной восьмой нао; потом под необъятным брюхом крейсера сверкнула зеленоватая вспышка и в строе особей Роя возникло короткое замешательство.

– Новая информация! – предупредил Рой. – Попытка нейросканирования узлов сопричастности активизирует локальную защиту, предположительно – антиметеоритную. Для особей рас-союзников может быть смертельно опасной.

– Где они там нашли узлы сопричастности? – проворчал Сенти-Ив, топорща чешую на руках. По крайней мере – на руках: ученый кутался в университетскую накидку. Наз с интересом наблюдал за ним и слегка позавидовал – у ученого хватало работы.

Неожиданно умную мысль высказал неукротимый спорщик П'йи.

– Нейросканирование? Гм… Значит, Ушедшие не могут быть насекомыми…

К П'йи обернулось сразу несколько вершителей; тут же возник стихийный спор (опять П'йи стал эпицентром спора!).

Наз не вмешивался, биология всегда его немного пугала. Он вновь только слушал – являются ли Ушедшие насекомыми или близкой формой. Пока Наз Тео склонялся к мысли, что нет, не являются.

Потом его отвлекли, по профессиональному вопросу. Наз с удовольствием проконсультировал инженеров на ботах-листах, а спор по соседству о природе Ушедших к тому времени уже угас.

Вскоре шлюз три разразился серией желтоватых световых вспышек. Наз решил, что снова сожгли кого-то из исследователей и втайне порадовался, что эта участь постигла не свайгов, но в этот самый момент представитель а'йешей провозгласил:

– Внешний шлюз три вскрыт!

И, немного позже:

– Есть доступ внутрь корабля. Внутри кислородная атмосфера по классу три; температура… давление… Алгоритм активизации шлюза…

Напрасно Наз ожидал чего-то тревожного: никто не собирался атаковать вторгшихся к Ушедшим а'йешей. Никто пришельцев не встречал, хотя все внутренние помещения, прилегающие к шлюзам, были ярко освещены в широчайшем спектре. Все шесть шлюзов безропотно открылись, едва был разгадан принцип парольной кодировки.

Галерея загудела; многие вершители встали с мест. Кое-кто собирался в группы, оживленно обсуждая текущие события. Наз глядел в проекционный ствол: все новые и новые силы подтягивались к открытым шлюзам крейсера Ушедших. И смутная волнующая надежда возникала в нем, вершителе Галереи Свайге – неужели союз на пороге новой эпохи? Неужели грядет встряска и техническая революция на основе нового знания исчезнувшей могучей цивилизации?

Союз давно нуждался во встряске.

Наз мечтал и фантазировал долго, чуть не еще одну восьмую нао.

Резкий и неприятный сигнал экстренного сообщения вернул его к реальности. Над проекционным стволом рдел алый шар общей тревоги.

– Внимание! – голос Роя казался еще суше и безжизненнее обычного. – На подходе к звездной системе засечено множественное эхо! Характеристики…

Рой с паузами перечислял цифры; паузы возникали из-за необходимости переводить единицы измерений Роя в систему, понятную остальным расам. Наз выслушал, и похолодел.

Этого он и боялся все время.

– Что такое? – спросил П'йи; многие вершители обратили взгляды на Наз Тео, специалиста именно в этом вопросе. Специалиста в области цифр, ориентировки в пространстве и преодоления барьера.

– Нетленные, – не своим голосом объяснил Наз. – Флот. Громадный флот. Восьмерки и восьмерки. Они будут здесь спустя два-по-восемь нао… Приблизительно. Плюс-минус нао-полтора.

В зале Галереи повисла гулкая тишина.

Вскоре возмущения метрики зафиксировали и приборы свайгов. Флот нетленных стягивался к системе желтого солнца, и судя по рисунку спин-векторов, намеревался проломить барьер в пределах трех основных сфер. Как назло, для разгона и ухода за барьер из области пространства, где дрейфовали сейчас корабли союза и крейсер Ушедших, имелись всего три доступных курса, и, разумеется, все они проходили через центр сфер проколов метрики, избранных нетленными.

Враг отрезал союзу пути к бегству.

Но у исследователей оставалось в запасе некоторое время. Время на лихорадочный поиск спасения на борту чужого военного корабля или время на размышления и поиск стратегии поведения перед лицом могучей армады врага.

Исследовательские группы докладывали изнутри корабля Ушедших.

Жилые секторы. Двигатели. Системы неясного назначения – предположительно, источники накопления или преобразования энергии. Лаборатории холодного и горячего синтеза. Снова системы неясного назначения – предположительно, модули авторемонта и внутреннего контроля.

Рубка.

Боевой и навигационной рубки первыми достигли представители а'йшей. Остальные группы спешно направлялись туда же.

Ученые союза уплотняли время, как могли. А экипажи кораблей готовились к бою с нетленными. Возможно – к последнему бою.

Наз Тео вслушивался в механическое бормотание переводчика, начисто лишенное эмоций и внутреннего напряжения.

– Управление кораблем, несомненно, осуществляется путем полного слияния нервной системы экипажа с бортовыми системами корабля. Найдены биосогласователи, своего рода биоскафандры. Пока можно сказать с полной уверенностью: Ушедшие имели единый нервный центр тела, как все позвоночные обозримой части галактики. Внешние размеры Ушедших сходны с размерами представителей свайге или цоофт. Исследователи а'йеш уступают место представителям цоофт и свайге, как более компетентным в вопросах нейрофизиологии позвоночных…

Наз Тео видел, как кристаллы-а'йеши в своих пузырях-скафандрах отодвинулись от продолговатых установок, напоминающих помесь погребальных коконов с пилотскими креслами, и перебрались к наклонному пульту, больше похожему на странных очертаний трапезный стол.

Спустя одну шестнадцатую нао исследователи биоскафандров запросили все данные свайге о физиологии людей, аборигенов ближайшей планеты.

Наз Тео насторожился и не зря. Еще через одну шестнадцатую нао один из свайгов на борту корабля Ушедших вызвал по резервному каналу вершителя Сенти-Ива.

Его услышала вся Галерея, и предводители остальных рас союза.

– Мой вершитель! Все биоскафандры в рубках корабля Ушедших настроены на нервную систему вида, именующего себя Homo Sapiens Sapiens. Настроены на людей. Мы не в силах понять, что это означает.

Именно в этот момент у Наз Тео выкристаллизовалось решение, которое с одной стороны могло сильно помочь в изучении находки, а с другой могло остановить нетленных и даже предотвратить их атаку. Ну, или в крайнем случае – задержать.

Чтобы донести суть идеи до Галереи и Первого много времени не потребовалось. Галерея большинством поддержала Наз Тео, хотя решение на первый взгляд казалось чистейшей воды блефом и авантюрой.

Но оно позволяло выиграть время, а время сейчас решало все.

И Первый вынес план Наз Тео на суд союза пяти рас.

– У нас есть рабочий план, который может оказаться выходом и козырем в столкновении с нетленными. Галерея Свайге предлагает переместить всех людей с поверхности планеты на крейсер Ушедших – по нашим предварительным прикидкам их на планете четыре на восемь в четвертой степени. Это не займет много времени. А нетленным сообщить, что Ушедшие вернулись и приняли сторону союза. Нетленные и их сателлиты подумают, прежде чем ввязаться в бой, крепко подумают, потому что находка, как это странно не звучит, действительно предназначена для пилотирования расой, генетически неотличимой от дикарей-млекопитающих. Мы выиграем время, за которое можно будет поглубже изучить боевые возможности корабля Ушедших и подтянуть свежие силы из метрополий. Возможно, мы даже сумеем активизировать боевые системы находки, поскольку в нашем распоряжении будут люди.

Галерея выражает просьбу союзникам ответить максимально быстро.

Союзники согласились неожиданно легко и скоро. Даже Рой и а'йеши.

Армада нетленных все еще искривляла метрику в финишных сферах, а сотни планетных субкораблей союза уже устремились к поверхности мирка, который люди именовали Волгой.

Большинство кораблей держали курс к самому крупному поселению на планете.

Гигантская мистификация врага начала разворачиваться – стремительно и неудержимо. Наз Тео поблагодарил Мать-глубину за то, что союз остался союзом, и пять рас не передрались за единоличное обладание кораблем Ушедших.

Но теперь Наз Тео опасался другого. Как бы могущество Ушедших не оказалось всего лишь легендой.

 

13. Шат УУ, канонир шагающего танка, Shat-Tzoor, опорный рейдер крыла.

Шат УУ полулежал в гамаке, когда в жилой модуль ворвался Шат Уаф.

– Слыхал? – прогудел Уаф с порога. – Мы в десант идем!

Пение его прервалось пением общего сбора. Шат УУ выбрался из гамака и скрипнул экзоскелетом.

– Ну, наконец-то! Надоело мне это болтание за барьером… Давно не было настоящей работы.

Он любил десанты на обитаемые планеты. Громады субкораблей в бреющем полете, мягкие объятия гравилифтов, ободряющий хруст под днищем танков. И – возможность пострелять. Вволю. Да не по мишеням, а по живым инопланетянам.

Втайне Шат УУ часто представлял, что целится в заносчивых хозяев – птиц-азанни. Которые опять не захотели признать в шат-тсурах равных.

Ничего. Шат-тсуры подождут. Наберутся знаний и опыта…

А потом галактика увидит, кто хозяин, а кто раб. Ведь азанни, сказать по правде – никудышные солдаты без своей могучей техники.

Шат УУ вместе с приятелем Шат Уафом, полностью экипированные, заняли места в своем танке, а танки, все четыре, размещались в десантном отсеке разведдиска. Унтер пел-орал что-то ободрительное, и десантники-танкисты хором пели-орали в ответ.

В реве разгонных двигателей и воплях солдат Шат УУ пропустил момент старта. Когда унтер перестал петь-орать, разведдиск уже стремительно падал в атмосферу. Шат УУ привычно проверил личный лазер, и блаженно прикрыл глаза.

Перед высадкой всегда полезно подремать.

Но подремать десантнику не дали. Сначала унтера вызвали в пилотскую кабину, вроде бы к связи. Шат УУ лишь недоуменно поскрипел грудными пластинами, вслушиваясь. Странно, конечно, что не потрудились протолкнуть связь-луч прямо в отсек, где обычно находился унтер. Секреты, тайны… Даже противно.

А потом унтер появился на канале звена и зло приказал сдать всем личное оружие и разрядить излучатели танков.

Не веря себе, Шат УУ отдал верный лазер вместе с запасной батареей, а взамен получил громоздкий пехотный биопарализатор. Штуку, в принципе, мощную и надежную… Но она не умерщвляла врага, а всего лишь оглушала. Какая же радость вместо настоящей драки, вместо крови и предсмертных хрипов врага увидеть и услышать всего-навсего сдавленное мычание да возмущенные взгляды? Принять участие в жалкой пародии на войну?

Десантники-танкисты зароптали, но унтер живо рявкнул на них. Так, что борта задрожали. Хочешь-не хочешь… Приказ. Дикарей-аборигенов приказано брать живыми. Всех, сколько бы их не обнаружилось. Оглушать, и грузить на корабли. Вповалку, как попало. Но главное условие – когда десант вернется на орбиту, в лоно материнского крейсера, все пленники должны оставаться живыми.

И пришлось Шат УУ вместо привычного лазера или наводчика башенного излучателя ласкать ладонями безобидный парализатор. И в душе проклинать заносчивых хозяев-азанни, птичек, ростом чуть выше колена любого шата. Проклинать этих хитрых и умных бестий, которые опять задумали какую-то пакость, а в самое пекло сами лезть не желают, как всегда посылают преданных и безотказных шат-тсуров.

Неужели не настанет время показать этим яйцеголовым насколько им преданны шаты и насколько они безотказны?

Не может такого быть. Настанет такое время. Настанет. Обязательно. И ради того, чтобы дожить до этого заветного дня, нужно сегодня выстоять. С парализатором против… Против чего? Чем там воюют дикари-млекопитающие? Палками?

«Жаль, все-таки, что крови сегодня не будет», – подумал Шат УУ, задремывая.

Он всегда дремал перед высадкой. Что бы не ждало его там, внизу. На очередной незнакомой планете.

 

14. Михаил Зислис, оператор станции планетного наблюдения, Homo, планета Волга.

Корабли чужих неподвижно висели над Новосаратовом и над космодромом. Сознавать, что над твоей головой дамокловым блином тяготеют мегатонны инопланетного металла было не очень приятно. Чужие с первых же минут накрыли окрестности силовым колпаком, и убраться куда-нибудь в тихий угол Волги, на дальнюю заимку, стало просто невозможно. Колпак над городом и колпак над космодромом частично перекрывались; иногда над трассой фактория-Новосаратов проносились вездеходы на гравиприводе. Почти весь космодромный персонал поспешил убраться в город – поближе к семьям.

Зислис недолго слушал старателей-звездолетчиков. На графике сразу отозвалась Юлька Юргенсон по прозвищу отчаянная, но она больше спрашивала, чем рассказала. Зислис узнал только что Хаецкие, Прокудин и Мустяца где-то укрылись вместе с кораблем; Василевский с Семецким убиты, а корабль Василевского пропал; Смагин в порядке и предупрежден; Риггельд с Шумовым не отвечают; а Ромка Савельев полетел вытаскивать Чистякова и проверить заимку Риггельда. Юльке явно было некогда, и Зислис коротко обрисовал ситуацию на космодроме, ответил на пару общих вопросов, отключился и пошел вслед за Веригиным в город. Хорошо хоть Веригин не успел никуда забуриться, и Зислис встретил его по дороге к Манифесту.

Зислис с Веригиным без толку послонялись по космодрому и аэродрому, заглянули в «Меркурий», где как раз в разгаре был финальный загул местных бандитов и оказавшихся в пределах колпака старателей. В город идти наблюдателям моментально расхотелось и они вернулись на станцию: уж очень интересно было знать чем занимаются чужие на орбите. Тем более, что подавлять космодромную технику чужие почему-то не стали. Даже корабли не тронули – ни грузовики, ни лайнер, ни почтарей.

Суваев вместе со своей семьей пропал в городе, а куда подевался зануда-Бэкхем – ни Зислис, ни Веригин не заметили. Ушел, и все.

Звездолеты на орбите совершали какие-то малопонятные эволюции, перестраивались, ускорялись, замедлялись. В атмосфере невесть откуда взялся даже небольшой астероид из внешнего скопления – у Веригина глаза на лоб полезли, когда он засек его вблизи гигантского корабля над островком. Астероид, кстати, все равно был мельче корабля. Зислис и Веригин успели пронаблюдать, как чужие на совсем уж крошечных ботах-планетниках шныряют вокруг неподвижного гиганта, и тут крейсеры на орбите начали методично давить спутники наблюдения, метеоспутники, спутники связи… Один за другим.

А крейсер над космодромом четырьмя расчетливыми залпами обратил в ничто земные звездолеты в посадочных секторах.

Зислис и Веригин, полные самых черных предчувствий, беспомощно переглянулись. Но повторного залпа не последовало – наземную аппаратуру чужие почему-то не тронули, и парочка наблюдателей еще успела разглядеть на диаграмме как целая туча мелких кораблей-планетолетов устремилась к поверхности Волги. Крейсер над городом невозмутимо заслонял небо и продолжал генерить защитное поле.

– Как тараканы под блюдцем, – угрюмо сказал Веригин. Слова его гулко отражались от стен непривычно пустого зала. – Интересно, когда они начнут палить по зданиям?

Зислис ерзал в кресле и нервно барабанил пальцами по пульту.

– Не знаю. Может, они и не станут палить?

Оба сознавали, что в зданиях станции оставаться рискованно… но разве снаружи безопаснее? А на станции хоть наблюдать пока оставалась возможность.

Пискнул вызов – городская связь. Лелик Веригин поспешно коснулся сенсора на пульте. Посреди зала сгустилось объемное изображение Павла Суваева. Единственного среди волжан спеца по чужим. Самоучки, правда.

– Ага, – хмыкнул он с видом человека, ожидания которого целиком оправдались. – Так и знал, что вернетесь. Какие новости?

– Кажется, грядет десант. Звездолеты наши уже тю-тю…

– Я видел. Тут в городе паника. Цветет вовсю.

– Правильно цветет, – проворчал Зислис. – Тебе видна диаграмма?

– Да.

– Видишь, сколько гостей? Как горох, прям, сыплются.

– А визуально показать можете? – спросил Суваев, оживившись.

– Дудки. Спутников больше нет – все передавили, гады.

Суваев помрачнел.

– Значит, все-таки вторжение. Хотел бы я знать – зачем им понадобилась Волга?

Зислис пожал плечами:

– Что тут гадать попусту? Вон причина. Над океаном висит, – он указал на самое крупное пятно на диаграмме.

– Нет, – Суваев уверенно покачал головой. – Был бы им нужен только суперкорабль, они бы и спускаться не стали. Уволокли бы его к себе, и все дела. Что-то там назревает вверху.

Несколько секунд Суваев внимательно изучал ту часть диаграммы, которая отражала расположение больших крейсеров на орбите.

– Ха! А ведь там определенно шухер!

Зислис и Веригин дружно взглянули на диаграмму, но обоим было решительно непонятно – отчего коллега вообразил, будто наверху поднялся шухер. Суваев снизошел и пояснил:

– Клин свайгов перестраивается в оборонительную воронку. Вон те бублики, видите? Крыло азанни группируется в… в… ну, в общем, тоже готовится к обороне.

– Блин! – в сердцах изрек Зислис. – Паша, мне все сильнее кажется, что ты мелешь ерунду. Не можешь ты так много знать о чужих, об их кораблях и о способах ведения боя.

Суваев равнодушно пожал плечами:

– Не хочешь, не верь. Но ведь слепому видно: либо чужие наконец-то передрались там, над Волгой, либо грядет еще какой-то гость. И его заранее хотят тепло встретить.

– А что, – встрял Веригин. – Похоже, Миш. Очень даже похоже!

Десант преодолел уже половину расстояния до поверхности. Зислис прикинул, что вскоре корабли чужих можно будет разглядеть в небе просто выйдя наружу и задрав голову. А хотя нет – над космодромом и городом висят металлические блины, перекрывая видимость…

– Вы как хотите, – сказал Суваев решительно, – а я пошел бласт заряжать. Все, пока.

И он отключился. Изображение посреди зала растаяло.

Веригин выразительно поглядел на Зислиса.

– Ну? – наконец нарушил он затянувшееся молчание. – А мы?

И он сделал вид, будто прицеливается. Хорошо у него это получалось – артистично. Как всегда.

– Думаешь, стоит? – усомнился Зислис.

Веригин вдруг сделался очень серьезным и очень бледным.

– Знаешь, Миша – сказал он сердито. – Если уж нам все равно подыхать от рук этих… зелененьких… Честное слово: будет легче, если я осознаю, что хотя бы одного прикончил.

Зислис скептически хмыкнул и в который раз пожалел, что запас сигар остался дома. Пропадут ведь зря. А сейчас сигара бы очень и очень не повредила.

– Пошли, вояка, – бросил он Лелику и поднялся из-за пульта.

– Куда?

– В казарму патруля, куда же еще? Точнее – в оружейку. Или ты собрался воевать с чужими посредством каких-нибудь гражданских пукалок?

Веригин не стал ни менее серьезным, ни менее бледным. Но и решимость его не покинула.

– Пошли! – выдохнул он и с готовностью вскочил.

Они вышли из уныло-серого здания станции; в небе маячила громада крейсера чужих. Невозможно было на нее не смотреть: то и дело Зислис и Веригин обращали лица кверху, и глядели на эту махину.

– Висит, – пробормотал Веригин с неудовольствием и зябко передернул плечами. – Как ты думаешь, они нас видят?

– Черт их знает, – Зислис неохотно покосился на крейсер. – В смысле – видеть-то наверняка могут, но смотрят ли прямо сейчас? Не знаю…

Они торопливо зашагали по вылизанному стартовыми ветрами дасфальту. Космодром Волги нечасто отправлял звездные корабли, раз в неделю примерно, а то и пореже. Но дасфальт все равно оставался гладким и ни пылинки не задерживалось на нем после очередного старта, а за неделю ничего скопиться не успевало.

Здание казармы пряталось за обширными ангарами, похожими на огромные серые половинки бочек. Зислис и Веригин по очереди миновали дыру в проволочном ограждении и оказались на территории патрульного взвода, приданного космодрому. Едва они показались из-за древнего кирпичного сарая, сложенного еще, наверное, первопоселенцами, их зычно окликнул часовой.

Зислис обернулся: под грибком в некотором отдалении от сараев маячила фигура в буром пятнистом комбинезоне. Высокие шнурованые ботинки попирали квадратик дасфальта, серый клочок посреди утоптанной земляной площадки, тоже бурой.

– Эй, стойте! – рявкнул патрульный, без особой, впрочем, уверенности. – Кто такие?

Зислис его не знал – из новеньких парень, что ли? Сынки старателей с дальних заимок, прошедшие отбор, первое время игрались в военную дисциплину со рвением и удовольствием. И только потом пообминались, успокаивались, и становились лениво-спокойными, как тертые ветераны.

– Чего орешь? – миролюбиво отозвался Зислис. – С наблюдения мы. А что, патруль, стало быть, не весь разбежался?

Парень смерил их недоверчивым взглядом, тиская в своих лапах-лопатах скорострельный бласт служебного образца. Потом потащил из узкого чехла на боку стержень коммуникатора.

– Пан сержант! – сказал он стержню. – Тут двое на территории. Говорят, с наблюдения.

Стержень сдавленно пискнул; слов было не разобрать.

– Как фамилии? – спросил часовой, отняв стержень от уха и требовательно глядя на наблюдателей.

– Зислис и Веригин.

– Зислис и Веригин, – повторил часовой стержню.

Сержант что-то коротко буркнул, и парень сразу смягчился. Опустил стержень, оставил в покое бласт на груди и приглашающе взмахнул рукой.

– Ступайте в канцелярию. Это…

– Я знаю где, – перебил Зислис, увлекая за собой Веригина. – Пошли, Лелик!

Веригин на ходу обернулся – часовой высунулся из-под грибка и опасливо разглядывал висящий, казалось, над самыми головами крейсер. Потом нахохлился, поправил каску и снова юркнул под эфемерную защиту жалкого козырька из жести. Наверное, чтобы не видеть над собой олицетворенную мощь чужих и не ощущать ничтожество своей дикарской расы.

Веригин сердито скрипнул зубами и в несколько прыжков догнал Зислиса.

Узкая дорожка вела к двухэтажному домику, собственно казарме и зданию патруля.

«Интересно, кто из сержантов в канцелярии? – подумал Зислис лениво. – Ханин, или Яковец?»

В вестибюле с надраенными кафельными полами Зислис сразу же свернул налево.

Дверь в канцелярию была распахнута настежь; за столом сидел мрачный лейтенант патруля по кличке «Фломастер». Фамилии его, похоже, не помнил ни один человек на космодроме, исключая только взвод патрульных да еще кассира, который выплачивал лейтенанту жалование. Сержант Ханин оседлал низкий кубический сейф, заглядывая лейтенанту через плечо. Вместе они читали лист плотной бумаги, извлеченный из старинного засургученного конверта. Кажется, читали уже не в первый раз.

Лейтенант оторвался от листка, вопросительно зыркнул на Зислиса с Веригиным, и переглянулся с Ханькой. Ханька едва заметно пожал плечами.

– Чего приперлись? – неприветливо осведомился Фломастер.

Зислис указал большим пальцем в потолок.

– Лелик сказал, что когда пожалуют гости, ему легче будет помирать, если одного-двух пристрелит.

Фломастер с Ханиным снова переглянулись.

– Добровольцы, что ли? – недоуменно протянул Фломастер.

Зислис отыскал в себе силы натужно засмеяться.

– Какие к черту добровольцы? Мы за оружием пришли. Не из рогаток же отстреливаться от зелененьких, в самом деле? И, честно говоря, я полагал, что патруль давно разбежался.

– Плохо ты думаешь о патруле, – мрачно обронил Фломастер и встал. – Разбежалась всего половина.

Веригин не выдержал и заржал в голос. Ханька тоже усмехнулся, деликатно отворачиваясь к стене.

– Я тоже думал, что разбегутся все, – признался Фломастер. – Но осталось аж шестеро: трое дежурных со вчерашнего наряда, Ханька, да оба остолопа из Вартовских Балок. Я седьмой.

– Не вартовский ли остолоп торчит нынче под грибком напротив ваших лабазов? – со вздохом спросил Зислис.

– Он самый… – Фломастер тоже вздохнул. – Так что, считать вас добровольцами, или как?

Зислис и Веригин невольно взглянули друг другу в глаза. Да? Нет? А какая разница – да или нет?

– Считай! – храбро сказал Веригин. – А что придется делать?

– Заменять сбежавших, – лейтенант обессиленно опустился на стул и снова потянулся к листку из засургученного конверта.

Зислис подумал, что давным-давно, наверное, патруль не получал указаний на бумаге.

Тут хлопнула входная дверь и в канцелярию ввалился второй сержант – Валера Яковец – в сопровождении двух рядовых; одного Зислис помнил, потому что тот был огненно-рыж, словно лиса. Звали его не то Женя, не то Шура. Второй рядовой – совершенно незнакомый. Солдаты остались в вестибюле, Яковец затворил за собой дверь и небрежно козырнул.

– А! – оживился Фломастер. – Притащились таки? Валера, выдай этим двум пушки, они вроде как ополчение.

Яковец с недоверием покосился на Зислиса с Веригиным.

– Чего это вы? Похмелье, что ли?

– Скорее, скука, – поправил Зислис. Он вновь обрел способность к любимому занятию: игре словами.

– Разговорчики, – беззлобно рыкнул Фломастер. – Яковец, вы втроем тоже вооружитесь. Садофьева и Федоренко зашли на четвертый, там Семилет с Желудем. Пусть выкатят второй излучатель и развернут в сторону четной горловины. А сам с ополченцами пройдись по периметру и загляни в штабной корпус.

– А полковник ваш где? – поинтересовался Зислис, прищурив глаз. – Тоже в засаде?

Веригин, оставаясь бледным, все же сохранил способность улыбаться. Зислис же казался спокойным, как сфинкс. Словно и не висел над городом вестник несчастий добрых пяти миль в диаметре.

– Полковник пытался удрать на лайнере, – раздраженно сказал Фломастер. – Не знаю, где он сейчас. Наверное, в городе. – Лейтенант вдруг ощерился и стал похож на дворового пса, что завидел вора. – Я его, суку, пристрелю, если увижу!

Он грохнул кулаком по столу.

– Ладно, топайте.

– Между прочим, – сообщил Зислис, глядя на часы, – минут через пять начнут садиться чужаки на десантных ботах.

Фломастер вскинул голову и взглянул в лицо Зислису. На вытянутом лейтенантском лице отчетливо просматривалась каждая веснушка.

– А ты откуда знаешь, черт тебя побери?

– Видел. На станции. Мы и направились сюда, когда поняли, что сейчас с неба посыплются зелененькие.

Лейтенант немедленно схватился за коммуникатор.

– Внимание! Сигнал «Филин»! Повторяю всем постам: сигнал «Филин»!

Он оторвался от стержня и рявкнул на Яковца:

– Давай в оружейку, живо!

Именно в этот момент над космодромом послышался гул – еще далекий и негромкий. Но он крепчал и набирал мощь с каждой секундой. Зислис, Веригин и двое рядовых едва поспевали за высоким и с виду нескладным Валерой Яковцом – тот пересекал вестибюль со стремительностью охотящегося гепарда. Глухо бухали по плитке грубые солдатские ботинки. Яковец на бегу гремел ключами.

Оружейка помещалась напротив входа, перед лестницей на второй этаж. Яковец умудрился попасть ключом в замочную скважину чуть ли не в прыжке. Противно и настырно взвыла сирена.

«Боже, ну и порядочки у них, – подумал Зислис. – Замки какие-то древние. Сирена… От кого берегутся? В Новосаратове бласт на каждом углу купить можно. Правда, не такой мощный…»

Яковец, не обращая внимания на сирену, рванул на себя дверцу оружейного шкафа. Бласты стояли вертикально, пять штук, новенькие, одинаковые, матово поблескивающие мышастым цветом. Зислис невольно залюбовался. Еще пять гнезд пустовали. Рядовые похватали оружие; Яковец коротко взлаял:

– В четвертый! Живо! – и они умчались.

Теперь сержант совал тяжелые плазменные излучатели «ополченцам». Веригин схватил бласт с решимостью обреченного, и сразу поднырнул под ремень. Зислис сначала проверил стоит ли бласт на предохранителе.

Он стоял.

– Пошли! – схватив пушку и себе, Яковец выскочил из оружейки и смачно хлопнул дверцей. Сразу же затихла пронзительная сирена; Зислис даже вздохнул спокойнее. Звук неприятно сверлил мозг, отдавался под черепом – не иначе сирена излучала и в пси-диапазоне тоже, чтоб башка резонировала. На редкость противное ощущение.

На смену завываниям стража патрульной оружейки пришел густой басовитый гул, словно над космодромом носились миллионы шмелей. Зислис, Веригин и сержант вырвались наружу, и первое, что бросилось им в глаза – корабли. Десятки небольших плоских кораблей, летающих пятиугольников. У каждого под брюхом вырисовывались темные пятна правильных очертаний – не то люки, не то порты бортовых орудий. Корабли звеньями по четыре стремительно маневрировали над необъятным полем космодрома. Кажется, некоторые из них заруливали на посадку. Чуть выше несколько четверок вывернули к Манифесту, на летное поле маньяков-парашютистов. Еще несколько – тянули в сторону города. А над всем этим мельтешением незыблемо и неподвижно воздвигся гигантский инопланетный крейсер. Зислису показалось, что рисунок огоньков под его днищем немного изменился.

На глазах у остолбеневших волжан один из инопланетных штурмовиков в полете разнес главную антенну станции наблюдения – ажурная чаша-паутинка окуталась облачком белесого дыма, и вдруг вспыхнула, плюнула искрами, как бенгальская свеча. А в следующее мгновение на месте плосковерхой башенки – диспетчерской космодрома – возникла чернильно-черная клякса, взвыл потревоженный воздух, и диспетчерская, лишенная навершия, сложилась, как карточный домик, схлопнулась и рухнула за какие-то секунды. Штурмовик с ревом прошел над головами. Казалось, это торжествующе голосит вырвавшийся на свободу бешеный зверь. Зверь, наделенный страшной разрушительной силой.

Откуда-то слева по другому кораблю чужих шарахнули из стационарного пульсатора. С тем же успехом можно было швырнуть во врага камнем: красно-синяя вспышка озарила серо-стальной корпус, и только. Не осталось ни малейшего следа, а корабль как летел, так и продолжал лететь. Словно и не было никакого выстрела.

Яковец, пригнувшись, нырнул в кусты перед проволочным заграждением и что-то сдавленно зашипел оттуда, как енот из норы. Зислис опомнился, и дернул Веригина за рукав. В кустах еще оставалось довольно места – при желании сюда можно было без труда запихнуть весь космодромный взвод, включая дезертиров-солдат и дезертира-полковника.

Из укрытия они наблюдали, как штурмовики на минутку зависают над самым краем космодромного поля, под брюхом у них, мерцая, сгущается синеватый световой столб, там смутно мелькают какие-то тени, а когда столб исчезает и корабль рывком уходит вверх, на траве остается с десяток полупрозрачных фигур.

Четыре корабля по очереди высадили чужих-десантников, и убрались утюжить ангары на западной кромке космодрома.

Сорок. Сорок чужаков, вооруженных неизвестно чем – против горстки волжан.

Зислис невольно содрогнулся. Еще недавно ему казалось – что стоит взять бласт и стрелять в пришельцев? Все равно ведь вскоре умирать. А сейчас руки стали будто ватными, во рту пересохло, и стрелять совсем не хочется. Хочется, наоборот, заползти поглубже в кусты и прикрыть чем-нибудь голову от греха подальше. И сделаться маленьким-маленьким… Как цикада. Или еще меньше.

Яковец вдруг тихо выругался, залег поудобнее, просунул ствол бласта между проволок и прищурил один глаз.

– Ну, – прошипел он. – Идите сюда, суки. Идите, сволочи. Космодром наш жечь?

Зислис встрепенулся, пересилил себя и тоже приложился к бласту. Краем глаза он видел, что еще сильнее побледневший Веригин уже прицелился и плавно тянет на себя спуск.

Зислис поймал в перекрестие неясную фигуру, сжимающую незнакомое оружие, и выстрелил. Бласт ощутимо толкнулся в плечо, и Зислис с удивлением и радостью увидел, что чужака, в которого он целился, отшвырнуло метра на три. Чужак нелепо задрал ноги и опрокинулся в траву. И больше не поднимался.

Это был второй опрокинувшийся чужак. Первого подстрелил, кажется, Яковец.

Самое странное, что чужаки не стреляли в ответ. Но у Зислиса не было времени задуматься над этим. Он просто стрелял.

Стреляли по чужакам и откуда-то справа, из-за сараев перед грибком часового. Наверное, это часовой и стрелял. И слева стреляли, из учебных окопчиков за плацем. И еще дальше – из пульсатора. Чужие рассыпались цепью и залегли в куцей траве.

И по-прежнему не отвечали на пальбу. Зислис не понимал – почему.

 

15. Роман Савельев, старатель, Homo, планета Волга.

– Гляди! – Костя схватил меня за рукав, и прильнул к боковому триплексу.

Я оторвался от плоской степи за ветровым стеклом и поглядел влево. Далеко-далеко на юго-западе в небе чернели четыре точки с хвостами-ниточками. Я тотчас ударил по тормозам, а когда вездеход замер и мы с Костей отлепились от приборной доски, а старатель и пацан – от спинок наших кресел, погасил гравипривод, и машина, вздохнув, словно засыпающий зверь, легла брюхом на грунт.

Истребители целеустремленно ползли прежним курсом. «Заметят или нет?» – подумал я, чувствуя в груди нарождающуюся пустоту. На этот раз и спрятаться негде. Сожгут, и полетят дальше. Что им, галактам?

Но то ли чужие не заметили вездеход, то ли такие мелкие цели их просто не интересовали – уж и не знаю. Вполне возможно, что они охотились только на звездолеты. Но почему тогда не уничтожили лайнер и грузовозы, а просто вернули? А корабль Василевского и мой – сожгли?

До скончания дней гадать можно. Пойми их, чужих…

– Слышь, Фил, – спросил Костя старателя, к слову сказать, оказавшегося американером, – а вы по пути к моей заимке их не видели в небе?

– Видели, – неохотно отозвался тот. – Несколько раз.

По-моему, он до сих пор опасался, что мы его пристрелим и бросим в степи – американеры все почему-то помешаны на христианстве. Сильнее боятся остаться непогребенными, чем умереть. Лично я считал это блажью.

Надо было спешить. Я вновь оживил вездеход и погнал его на северо-запад. В сторону заимки Риггельда, к Ворчливым Ключам. К странной карстовой долине, изрытой причудливыми пещерами, краем, где можно спуститься под озеро и остаться при этом сухим. Когда я попадал туда, почему-то всегда сам себе казался муравьем в гигантском ломте ноздреватого сыра.

Пацан позади меня шмыгнул носом.

«Хорошо держится, – подумал я. – Для такого карапуза – так просто стоически.»

К сожалению, рация костиного вездехода не брала частоты космодрома и график звездолетчиков, а стандартный гейт городской видеосвязи почему-то выдавал беспрерывный сигнал занятости. Я чувствовал себя отрезанным от мира – привык к аппаратуре «Саргасса» и возможности всегда докричаться до знакомых на космодроме. Сейчас, мне казалось, ситуация меняется чуть ли не ежечасно. Если всегда держишь руку на пульсе событий, а потом вдруг оказываешься отрезанным – поневоле начинаешь нервничать.

«Ну, ничего, – подумал я. – У Риггельда в бункере связь, наверняка, отыщется. Там и сообразим что к чему…»

Я полагал, на машине такого класса, как у нас, добраться к месту за час-полтора. Это не гусеничные старушки, как у покойных родичей Фила. Гравипривод есть гравипривод – и трения никакого, и качество трассы беспокоит мало. Да и проходимость не в пример выше. Мы уже дважды с ходу перемахивали через небольшие речушки, вздымая за собой целые шлейфы мельчайшей водяной пыли.

Встретилось большое стадо бизонов, пасущееся посреди степи. Бурые быки, похожие на внезапно оволосевшие камни, лениво поворачивали в сторону вездехода лобастые безрогие головы. Говорят, на земле бизоны рогатые. Не знаю, может быть. Честно признаюсь: наличие или отсутствие рогов у местной и инопланетной фауны меня волнует мало. Куда сильнее меня интересуют разные технические хитрости, которые порой удается выудить из обширных баз данных о Земле.

– Ро-ом, – спросил Костя задумчиво. – Как думаешь, что теперь будет?

– С нами? – уточнил я. – Или с Волгой?

– И с нами, и с Волгой.

Я задумался. А действительно – что? Ну, высадятся чужаки, ну перебьют людей. Не всех, конечно, кое-кто попрячется. Но большинство точно перебьют. А дальше? Ради корабля, что завис над моим островком, даже теперешние усилия чужих казались стрельбой из пушки по воробьям.

И, кстати, вот еще интересный вопрос. Почему призванный мной корабль направился прямехонько к островку? Я ведь кнопку нажал на своей заимке. На островке только нашел шкатулку с пультом. Чем островок так привлек пришельца из неизведанного космоса?

Мысль родилась как-бы сама собой, проступила из пустоты, словно изображение не хемиофотографии.

А что, собственно, кроется под островком? Только ли пласты богатой рудной породы? Только ли кромка тектональной плиты? Я ведь со своими ребятишками, с «гномами» и «кротами», ковырялся на самой поверхности. А если копнуть глубже? Не отыщу ли я что-нибудь похлеще небольшой шкатулки?

У меня даже челюсть от неожиданности отвисла.

Ну, конечно. Там внизу, например, база. База хозяев суперкорабля. Заброшенная, понятно. А построили они ее… ну, хотя бы, затем, чтобы копать руду.

Кстати о руде: я не слышал, чтобы в освоенном космосе добывали что-нибудь подобное. Такое сочетание тяжелых элементов и такая насыщенность – земная наука только беспомощно разводит руками. Теоретически подобной руды в свободном состоянии в природе не может встретиться. Ее и не встречали, до тех пока не высадились на Волге. А здесь ее полно, причем по всей планете. Нетронутые месторождения, во многих местах прорвавшиеся на самую поверхность. Клад, не планета. Вообще-то, все, на что идет наша руда, можно просто синтезировать. С нуля. Но это существенно дороже. А мы пока не можем причислить себя к обеспеченной расе – людям, как всегда, катастрофически не хватает энергии.

Так вот, возвращаясь к нашим зелененьким. Суперкорабль этот, скажем, никакой не крейсер, а тупорылый транспорт. Чужие на орбите быстро это просекли; просекли заодно и чего он обыкновенно транспортирует (и куда, наверное, тоже просекли), пораскинули мозгами, да и решили: такое редкостное сырье и им вполне сгодится. Но тут оказывается, что планета населена. Но – какая удача! – дикарями-людьми.

Вывод напрашивается. Людей – к ногтю. Редкостное сырье – в трюмы. Неизвестный корабль и его хозяев – либо в союзники, либо тоже к ногтю. Хотя, хозяев на корабле сейчас, скорее всего, нет. Я просто случайно наткнулся на их пультик и призвал корабль-автомат, а хозяева давным-давно сгинули в толщах времени.

В общем, все свои соображения я Косте и вывалил. Костя внял, и ненадолго задумался. Фил позади нас тоже притих – изо всех сил вслушивался, боялся вдохнуть.

– Транспорт, говоришь? – негромко протянул Костя, начиная рассуждать вслух. – Может быть, это и транспорт. Только мне тоже кажется, что он пустой, Рома, этот гигант. Это автомат. Ты его вызвал, а дальше он просто не знает что делать. Вот и ждет. А чужие приперлись по его следу, и сдается мне, что их этот транспорт интересует уже сам по себе. Самим фактом существования. А если под твоим островком еще и база какая-нибудь отыщется – вот тут, Рома, я действительно только руками разведу. Потому что каша заваривается крутейшая. И, боюсь, при дележе этой каши публика с орбиты о людях даже не вспомнит. Они нас как мух от обеда гоняют – и, кажется, решили прихлопнуть, чтоб не докучали попусту. Грустно мне это сознавать…

– Грустно, – фыркнул я. – Грустно ему!

Чистяков вздохнул.

– Интересно, долго это все будет тянуться? – спросил я, понимая, что вопрос риторический. – Долго прятаться придется?

– Наверное, долго, – Костя пожал плечами. – Вдруг чужие вздумают тут обосноваться? Тогда – всю жизнь.

– Чужие живут в космосе, – проворчал я. – Что им какой-то мирок? Эпизод, не более. Наведут порядок, и уберутся.

Костя не ответил. Космос, конечно, космосом, но базы-то у чужих на многих планетах имеются. Одной больше, одной меньше…

Неужели они в течение многих лет оставались в неведении относительно волжских руд? Мне всегда казалось, что нашу галактику древние расы успели обшарить вдоль и поперек. Сколько раз земные корабли на очередной планете натыкались на заброшенные шахты, выработанные до последней крупинки? Много. Чуть ли не на каждом новооткрытом мире. И вдруг – такой лакомый шмат, как Волга!

Чувствуется во всем этом какой-то скрытый подвох.

Что же ты отыскал на своем злосчастном островке, дядя Рома? Хорошо или плохо, что ты не догадался копнуть поглубже? Каких еще демонов ты мог бы призвать из галактического небытия?

Но в одном Чистяков прав. Грустно это все. И грустно быть камешком, порождающим разрушительную лавину.

Я стиснул зубы. Костя на соседнем кресле задумчиво поковырял сначала в одном в ухе, потом в другом и я поймал себя на мысли, что мне хочется сделать тоже самое.

Что-то тут не то.

Я вслушался в ощущения. Гудит, вроде бы, что-то. И на перепонки давит – словно спустился на скоростном лифте на полкилометра вниз. За секунду-другую.

Вездеход снова клюнул носом, притормаживая. Я обшарил взглядом все, что можно было рассмотреть из кабины. С боков и в небе перед нами ничего необычного не нашлось. Тогда я толкнул дверцу и выскочил наружу. Костя тоже.

Позади, на юго-востоке, горизонт снова цвел белесыми клубами. Потревоженная атмосфера бурлила, как вода в стакане с кипятильником.

Нас догонял еще один крейсер – не такой, похоже, огромный, как суперкорабль над моим островком. Но тоже не маленький.

Вскоре мы его увидели. Исполинский, в полнеба, диск. Идеальных очертаний, обтекаемый, как морская раковина. И он вовсе не был похож на бублик, как первые корабли чужих, появившиеся на орбите у Волги. На этот раз диск, не тор.

А суперкорабль над моим островком имел форму наконечника стрелы. Уплощенное сердечко с хвостиком, знак карточной масти «пик».

Фил с пацаном тоже выбрались из вездехода и ошеломленно глядели на приближающуюся громадину. Челюсть у Фила, по-моему, прочно приросла к груди. А к лицу приросло выражение безграничного удивления.

Странный парень. Где он, черт побери, рос? Понятно, что в захолустье, но не настолько же, чтоб по любому поводу отвешивать челюсть!

Костя стоял-стоял, потом полез в вездеход и спустя несколько секунд метнул мне волновой бинокль «Беркут».

– Держи, – проворчал он, настраивая второй такой же. – Хоть полюбуемся напоследок.

Я живо приложился к оптике, снабженной слабенькими квантовыми усилителями. Корабль скачком приблизился. Его и раньше невозможно было охватить одним взглядом, а теперь в поле зрения умещался и вовсе крошечный фрагмент. Я водил биноклем вправо-влево, выхватывая все новые и новые подробности. До нас долетели уже первые порывы ветра; потревоженная атмосфера исходила белесыми, серыми и иссиня-свинцовыми вихрями. Но сегодня буря намечалась хиленькая – не чета той, что поднял суперкорабль.

Да и шел сегодняшний крейсер медленно-медленно. Вскоре я понял – почему.

В бинокль стали заметны звенья истребителей, что неслись чуть впереди крейсера. Четверки, словно единое целое, слаженно выполняли маневры – разворачивались, снижались, меняли курс. А чуть впереди них отчаянно удирал юлькин «бумеранг», казавшийся на фоне преследователей гонимой ветрами ничтожной соринкой.

У меня сперло дыхание.

Даже с такого расстояния я понял, что «бумеранг» идет на пределе. На сумме усилий гравипривода и пакетных ускорителей. И этого не хватает, чтобы оторваться, этого попросту мало. Истребители, точная копия убийц «Саргасса», легко держались по бокам, чуть выше и чуть ниже. «Бумеранг» рыскал, но его умело оттирали от возможных щелей.

Чужие не стреляли. Вообще, похоже было, что «бумеранг» пытаются изловить. Наверное, для этого у крейсера имеется какая-нибудь «сеть», скорее всего энергетическая.

Вскоре над беглянкой и стайкой ловцов навис край гигантского диска, взгляд вдруг заволокло синеватой дымкой. Истребители чужих моментально ушли в стороны, рассыпались, как стая скворцов при появлении ястреба. А «бумеранг» сразу же перестал рыскать, стабилизировался, словно его схватили невидимые гигантские руки. А спустя пару секунд он стал медленно подтягиваться к днищу крейсера.

Трудно описать, что я чувствовал в эти мгновения.

А потом километрах в пяти от нас, у самого горизонта, невысоко над землей раскрылся купол атмосферного парашюта – обычного крыла, на каких обыкновенно сигали из поднебесья многочисленные обитатели Манифеста. Поднявшийся ветер немилосердно швырял его с потока на поток.

И мне сразу же вспомнилось, что за миг до появления синеватой дымки от «бумеранга» будто бы отделилась крохотная точка-песчинка, и сразу исчезла из виду.

Юлька катапультировалась. Отчаянная!

– В машину! – заорал я и прыжком втиснулся на место водителя. Слава богу, никто не стал спрашивать – зачем.

Взвыл в форсажном режиме гравипривод. Вездеход круто развернулся, и теперь громада вражеского крейсера маячила перед самым лобовым триплексом. Чувствуя в груди неприятную пустоту, я погнал вездеход навстречу ему. Навстречу необъятному диску, начиненному смертоносным оружием. Туда, где в промежутке между днищем этого вторгшегося в небо Волги железного блина и пыльной астраханской степью одиноко краснела риска юлькиного купола.

Никто не проронил ни слова – ни Костя, ни старатель с отвисшей челюстью. Они даже не пытались меня остановить. И правильно.

Потому что я бы все равно не остановился. В голове у меня пульсировала всего одна мысль. Короткая, как вдох и выдох.

Смерть или слава. Death or glory, как сказал бы Фил, старатель-американер из глубинки. Задуматься о том, что никакой славы мне не светит, даже если я собью вражеский крейсер подвернувшимся под руку булыжником, не было времени. О смерти задуматься тоже не было времени.

Времени вообще не стало – ничего не стало. Здравого смысла не стало. Чужих вместе со всей их технологической мощью не стало.

Были только я и она где-то там, над степью, в объятиях маленького шторма. Да еще разделяющие нас несколько километров.

 

16. Юлия Юргенсон, старатель, Homo, планета Волга.

Сразу же после Ромки Савельева отключился и Риггельд. Сказал: «Bis bald, Verwegene!» – и пропал.

Юльке очень хотелось услышать «Herzallerliebste» или «Suesse Kleines» вместо обычного «Verwegene». Но… Риггельд очень сдержан.

Юлька протяжно вздохнула.

Все не так. Савельев лишился «Саргасса» – да лучше было ему руку отрубить, чем оставить без корабля! Как он теперь жить-то будет? Он же с тоски высохнет!

Все наперекосяк.

Стащив наушники, она откинулась в кресле, задумчиво глядя в обзорный экран. Внизу, далеко-далеко, синел океан. С высоты Волга казалась уже заметно выпуклой, казалась шаром, а не плоскостью. Юлька видела только часть шара, подернутый сизой дымкой бок родной планеты.

А на втором обзорнике колюче сияли звезды на фоне непередаваемой черноты. И где-то там, в черноте, посреди синеватых искорок – несколько сотен чужих кораблей. Несколько сотен жадно разинутых пастей, готовых проглотить все то, что она любит с детства.

Волга – грязное место, а люди во многом заслужили участь, которой, похоже, теперь им не избежать. Но все же, среди людей есть и те, кто очень дорог.

Юлька встрепенулась. В кабине звучало только тихое пение автопилота, которое любой звездолетчик даже не замечает. Как только в пение вплетутся неприятные диссонирующие ноты – вот тут-то о нем вспомнят. А пока – оно воспринималось как часть тишины.

Итак. В полете становится опаснее, чем на поверхности. Значит, нужно садиться. Юлька потянулась к клавиатуре и вызвала готовую параболу на Ворчливые Ключи. Пересчитала ее применительно к текущей точке. Вывела поправки. И отдала штурману «добро» на исполнение.

Все. Теперь можно с чистой совестью поскучать с полчасика.

Только Юлька не умела скучать. Да и не судьба ей была сегодня поскучать, даже если бы и умела.

Автопилот подпустил жуткого петуха, и вслед за этим перед самым носом «Ценителя» что-то на неимоверной скорости пронеслось. Автопилот обиделся еще сильнее и заорал так немузыкально, что у Юльки даже выругаться как следует не получилось.

А потом она увидела на правом сканере чужой корабль. Плоский диск-переросток. Всего-навсего в ста двадцати километрах в минус по радианту. По меркам звездолетчиков – борт в борт.

И корабль этот был крупнее Юлькиного «бумеранга» в добрую сотню раз.

Кроме того, сканер сообщал о трех группах мелких кораблей, размером сравнимых с «бумерангом». Одна шла на снижение совсем рядом с большим кораблем – вероятно только что отделилась от матки-носителя. Одна тянула прямехонько к «бумерангу». Точнее, к точке, где «бумеранг» вскоре должен был оказаться; до этой группы осталось километров восемьдесят, и расстояние быстро сокращалось. Третья группа была просто рядом – вилась вокруг Юльки, как пчелы вокруг изгоняемого из семьи трутня. Это на их лихие маневры и обиделся осторожный автопилот.

Каждая группа насчитывала по четыре небольших корабля. «Скорее всего, это истребители-одиночки. Те, что сожгли савельевский „Саргасс“, – подумала Юлька растерянно. – Как же я их проворонила?»

Выверять курс и идти точно по параболе она уже не успевала. Переключившись на ручное, Юлька положила «Ценителя» на левую плоскость и ринулась вниз, заодно переведя гравипривод в активный режим. Ускорители жужжали на пределе.

Спустя несколько минут в пределы видимости вторглась суша – восточный берег материка. Желтоватая полоска земли, ограничивающая волжский океан. Она казалась неподвижной, но Юлька знала, что материк приближается с впечатляющей скоростью. Четверка истребителей перестроилась и принялась грамотно клеиться к хвосту «Ценителя». Две других четверки скорректировали курсы в соответствии с Юлькиным ускорением. Крейсер-диск, похоже, тоже пошел на снижение, но прежнего курса не изменил.

И Юлька поняла: пока крейсер только снижается, маневрировать он не будет. А потом, перейдя в горизонт, попытается ее достать… если к тому времени «Ценителя» не доконают истребители.

Но оружие истребителей молчало, непонятно почему. Конечно, чужие могли бы уже сжечь человеческий кораблик, и даже, наверное, не один раз. Но почему-то продолжали настойчиво преследовать без единого выстрела.

На высоте километра Юлька перегнала ускорители в пакетный режим; в паре с гравиприводом это разогнало «бумеранг» до совершенно сумасшедшей скорости – в другое время Юлька не решилась бы на такие полетики в атмосфере. Термодатчики в обшивке давно зашкалило, но Юлька знала, что обшивка сможет выдерживать трение о воздух еще достаточно долго. Но потом «Ценитель» все-таки превратится в неуправляемый болид.

Юлька надеялась, что до этого не дойдет.

Крейсер снизился до трех километров, и вот тут в полной мере показал на что способна техника чужих. Юльку он настиг в четыре минуты, ускорившись на мгновение, и сразу погасив ход. Мелкие истребители проворно расползлись в стороны и попытались зажать Юльку с боков; самая близкая четверка спустилась метров на двести ниже и явно намеревалась не позволить ей зайти на посадку. А потом крейсер выплюнул откуда-то из-под необъятного брюха еще одно звено-четверку. Эти нацелились отрезать Юльке путь в небо. А сам крейсер стал потихоньку нагонять «бумеранга», наползать, как дождевая туча, медленно и неумолимо.

Юлька пробовала проскочить вбок между вражескими катерами – те сразу начали стрелять. Не по Юльке – чуть вперед по курсу. Ставили впечатляющие заслоны из сиреневых вспышек, так что поневоле приходилось отворачивать на прежний курс. Пробовала прижаться к поверхности – нижние истребители выткали излучателями сплошной фосфоресцирующий ковер, намертво отрезая от волжского океана.

Крейсер приблизился на пять километров, когда разогнанный «бумеранг» прошел над береговой линией. Горючее неумолимо таяло – на таком форсаже Юлька не перетянула бы через весь материк. Рухнула бы где-нибудь далеко за плоскогорьем Астрахань, ближе к Кумским горам.

По иронии судьбы истребители гнали ее практически точно на чистяковскую заимку и Ворчливые Ключи.

Тогда-то и вспомнила Юлька о подарке Ирины Тивельковой, хозяйки беспокойного Манифеста. О маленьком плоском рюкзачке, внутри которого пряталась готовая система – купол-крыло и запаска.

Чужие не позволят ей сесть. Им зачем-то нужна либо она сама, либо корабль. Иначе давно бы расстреляли и не жгли попусту дорогостоящее топливо.

Почему-то ей представлялось, что внушающий смутное уважение диск-преследователь жрет массу какого-нибудь экзотического энергоносителя.

Погоня окажется над Ворчливыми Ключами минут через десять. Или чуть раньше. Успеет ее нагнать чужой крейсер? Зажмут юркие инопланетные истребители?

Во всяком случае времени мало. И еще нужно изобрести способ выбраться из обреченного «бумеранга»…

Какая ирония! Чужие лишили звездолета Рому Савельева, а теперь пытаются сделать бескрылой и ее…

Додумать Юлька не успела. Автопилот заорал так, что захотелось оторвать себе уши. Одновременно «Ценитель» стал плавно набирать высоту, хотя тяга гнала его точно по горизонту.

Юлька затравленно осмотрелась – диск уже настиг ее. Сероватый край великанским козырьком нависал над маленьким корабликом, и в необъятном днище диска уже жадно отверзлось жерло сегментного шлюза. «Бумеранг» тянуло в этот шлюз – неумолимо и настойчиво. Словно щепку, влекомую могучим весенним течением.

Ясное дело, гравитационный захват. Привод «Ценителя» сразу же засбоил, разводка пошла с перекосом и гравиподавитель благополучно захлебнулся. Юлька лихорадочно тянула из-под кресла застрявший рюкзачок с парашютом.

Звездолет – не атмосферный тихоход «Шмель-омега». Рампы у него нет. И катапульты, как в самолетах, нет. Да и из регулярного люка на ходу не выпрыгнешь. Размажет по обшивке на такой скорости… Вдобавок еще и привод взбесился из-за помех – у чужих могучие установки.

Но решение было, и Юлька нашла его очень быстро. Фильтрационный отстрел – у нее нет выбора.

Она нацепила легкий, почти невесомый рюкзачок, поправила на плечах лямки, застегнула все, что только можно было застегнуть и напялила неуклюжий шлем с встроенным блочком лазерного наведения. Бласт в кобуре. Что еще? Декомпрессия? Нет, высота всего около километра, какая уж тут декомпрессия? Ага, карта…

Юлька выдернула из щели считывателя корабельного компьютера личную карту и сунула ее в карман. Вот ведь подлость, даже проститься со своей посудиной нет времени…

Она выскользнула из тесной кабины, протиснулась за обшивку санблока и открыла узкий, похожий на гроб, фильтрационный шкаф. Быстро набрала задержку на таймере. И активировала сброс.

Все. Теперь возврата нет. Прощай, «Ценитель»… Прощай «Der Kenner»… Прощай и прости…

На глаза невольно навернулись слезы. Юлька втиснулась в шкаф, задраила дверцу и нашарила в темноте заветное кольцо на жестком металлизированном поводке.

Никогда она не думала, что первый ее прыжок состоится в таких экстремальных условиях.

Таймер тикал, отмеряя секунды. А потом умолк. Одновременно зашипел пневмопривод, шкаф вздрогнул, и Юльку выплюнуло из корабля.

Сначала ее сильно ударило ветром, но потом ветер неожиданно стих; ее развернуло лицом к небу, но вместо неба она увидела близкое-близкое днище вражеского диска. Диск медленно удалялся. Точнее, это Юлька падала, но казалось, что удаляется диск, а Юлька неподвижно зависла между ним и Волгой.

Она выскользнула из гравизахвата. Не то поле было строго векторное, не то отстрел выплюнул ее за пределы столба – во всяком случае своего она достигла. «Ценитель» уже исчезал в черноте распахнутого шлюза. И она перевернулась лицом к Волге.

Юлька быстро теряла горизонтальную скорость, лежа на потоке. В голове неприятно шумело, и давление в уши ощутимо нарастало. Степь угрожающе надвигалась; Юлька зажмурилась и потянула за кольцо. С сухим шелестом, слышным даже в шлеме, из-за спины полезло что-то упруго-шевелящееся, потом Юлька ощутила сильный рывок, и падение несколько замедлилось. Вверху раскрылся красный, разделенный на продольные секции, купол-крыло. Юлька раскачивалась под ним словно медальон на шее бегуна. А крейсер-диск чужих все еще шел над ней. Переднего края Юлька уже не видела, не видела и пасти сегментного шлюза.

Зато спустя несколько секунд она заметила далеко-далеко впереди себя приближающиеся истребители. И еще – еле-еле ползущий по степи вездеходик. Вездеходик тоже приближался.

А потом Юльке стало не до наблюдений – она снизилась настолько, что ни о чем, кроме приземления временно не могла думать. В ушах сам собой прозвучал голос Кости Зябликова: «Ноги вместе! Ноги!»

Юлька послушно свела ноги.

Волга ударила ее по стопам. Больно, но не смертельно. Парашют не желал опадать, все норовил поработать немного парусом, и Юльку тащило за ним добрых двадцать метров. Потом она удачно дернула за стропу, и красный пузырящийся шелк наконец погас, бессильно осел в пыль. Как раз в этот момент три истребителя с шелестом пронеслись над ней – не с ревом, а лишь с шелестом рассекаемого воздуха. Двигателей их Юлька совершенно не слышала, хотя уже откинула лицевую пластину шлема и звуки степи стали доступными.

А четвертый корабль совершил головоломный вираж с разворотом-переворотом, и мягко опустился на траву метрах в восьмидесяти от нее.

У Юльки еще достало сил потянуться за бластом.

Она ожидала, что в обтекаемом борту чужого истребителя откроется какой-нибудь люк, выдвинется сходня, или произойдет еще что-нибудь в этом роде.

Ничего подобного.

Пилот выскочил из истребителя словно пробка из бутылки шампанского – вертикально вверх, кажется – из самой высокой точки корабля, из макушки еле выраженного колпака посреди шестиметровой плоскости. Выскочил, раскинул крылья, на мгновение завис, и по косой дуге ринулся к Юльке.

Юлька выстрелила прежде, чем что-либо успела сообразить. Без всякого лазерного наведения – лицевая пластина шлема так и осталась откинутой. Тем не менее она попала, с первого выстрела.

Чужого астронавта сшибло с дуги, он несколько раз кувыркнулся и рухнул в траву, как подстреленный рябчик.

Юлька перевела дыхание и опустила пластину. Все-таки с наведением целиться куда проще. Бласт она и не подумала убрать или выронить.

Сзади наползал равномерный гул гравиподушки – приближался замеченный при посадке вездеход. «Кого еще несет?» – сердито подумала Юлька, разворачиваясь.

Вездеход, вздымая жиденький шлейфик пыли, несся прямо к ней. Юлька выразительно подняла бласт и прицелилась. Светящийся квадратик целеуказателя мигал прямо на вездеходе.

А потом шустрая машина остановилась и из кабины выскочил взъерошенный Рома Савельев, и еще – Костя Чистяков, как всегда улыбающийся.

И Юлька немного расслабилась.

Савельев с ходу налетел на нее, обнял, приподнял.

– Ну Юлька! Ну отчаянная!

Она тоже улыбалась, хотя улыбка пряталась под шлемом и никто не мог ее увидеть.

– Ты цела хоть?

Юлька кивнула. «Если бы не шлем, он точно бы меня расцеловал, – подумала она. – Хороший он, Ромка…»

– Рома, – спокойно сказал Чистяков. – Полюбопытствуй…

Савельев отпустил Юльку и обернулся к нему. Юлька тоже взглянула – прямо на них неслась троица оставшихся истребителей. Низко-низко, стелясь над самыми пучками степных ковылей.

И тогда, ни слова не говоря, Савельев ринулся к сидящему чужому истребителю.

– Куда? – растерялась Юлька; она невольно пробежала метров десять за ним, пока не споткнулась о тело убитого чужого. Рядом возник Чистяков.

Савельев ловко вспрыгнул на плоскость истребителя, заглянул в открытый люк на макушке выпуклой кабины, и скользнул внутрь, как ныряльщик. Во вражеский корабль. Люк был узкий, и Савельев едва протиснулся.

Тройка истребителей сократила расстояние вдвое. Они неслись над степью правильным треугольником на одной высоте – метрах в десяти над землей. Неслись точно в лоб сидящему собрату.

Юлька подняла бласт, сразу начавший казаться маленьким, немощным и жалким. Но выстрелить не успела – что-то ослепительно блеснуло и передний из истребителей вдруг исчез в синей вспышке. Оставшиеся чужаки зацепили это сияние лишь краями плоскостей, но и этого хватило: они мгновенно утратили стройность полета, перевернулись и парой огненных болидов вонзились в степной суглинок. Юльку и Чистякова сшибло в траву короткой и мощной воздушной волной.

А потом стало тихо.

Юлька приподняла голову – Рома Савельев стоял на плоскости севшего истребителя и пристально разглядывал место падения одного из болидов. Чистяков сидел на корточках над трупом пилота-инопланетянина. А рядом с вездеходом неподвижно стоял рослый парень с отвисшей челюстью, от которого за версту разило какой-нибудь глухой заимкой вдали от цивилизации. На руках парень держал ребенка – мальчишку.

Юлька тоже поглядела на пилота, которого сама же недавно и подстрелила.

Пилот был заметно меньше человека, не выше метра. Птичью голову прикрывал прозрачный шлем; серый свободный комбинезон, весь в складках, прожжен импульсом бласта. Плоть в месте попадания запеклась черной коркой. Юлька поморщилась, но взгляд не отвела. Обувь казалась смешной – похоже, ноги у чужака устроены совсем иначе, чем у людей. К поясу пристегнута продолговатая штуковина, похожая на оружие. Чужак даже не пытался взять штуковину в руки – да и не мог он этого сделать, потому что руки явно служили ему и крыльями тоже, а в полете, наверное, не очень-то постреляешь. Но зачем он, дурень, полез наружу прямо под ствол юлькиного бласта? Зачем? Мог ведь сжечь из корабельного оружия, а в мощи последнего все недавно могли убедиться. Мог – и не сжег. Значит, Юлька была нужна чужаку живой?

– Давайте-ка убираться отсюда, – негромко сказал Чистяков. Савельев прыгнул с плоскости на траву и трусцой приблизился.

– Е-мое! – сказала Юлька. Сначала она хотела кое-что произнести по-немецки, но потом передумала и ограничилась емким русским «Е-мое». – Как ты сумел выстрелить по ним, Рома?

Тот передернул плечами.

– Эй! – напомнил о себе Чистяков. – В вездеходе поговорите. Пошли.

Юлька с сомнением оглянулась на вражеский истребитель, похожий не то на огромную детскую игрушку, не то на гигантское украшение.

– Даже и не думай, – проворчал Савельев. – Если пальнуть из этой штуки еще можно, то поднять в воздух – вряд ли. Чужая она.

Юлька вздохнула. Иногда ей начинало казаться, что Савельев может все. Но это ей только казалось, потому что сам Савельев всегда развеивал напрасные надежды.

И она послушно направилась к вездеходу.

– Эй, деревня! – рявкнул на парня с ребенком Чистяков. – Садись!

Парень послушно нырнул в кабину.

Чистяков зачем-то взял с собой убитого инопланетянина. Затолкал его в багажник, и, бросив Юльке: «Подвинься…» устроился рядом. За руль сел Савельев.

«Как бы остальные истребители не вернулись», – озабоченно подумала Юлька и вездеход тронулся.

Как много произошло за какие-то двадцать минут! Потеря звездолета. Первый прыжок. Убитый инопланетянин. Встреча со своими.

Юлька чувствовала, что теряет способность удивляться. Вообще теряет способность к проявлению эмоций – наверное, она подошла к некоему пределу, за которым сознание перестает воспринимать окружающее как реальность.

И вправду, происходящее казалось скорее сном. Но таким сном, в котором испытываешь реальную боль и где вполне можно умереть.

А значит – нужно сражаться, даже не удивляясь. Оставаться холодной и спокойной, но всегда помнить: от этого сна можно и не очнуться.

Вездеход вгрызался в потревоженный прохождением чужого звездолета степной воздух. Савельев гнал на северо-запад, к карстовому буйству Ворчливых Ключей. Чужие истребители так и не вернулись, а крейсер-диск давно исчез за горизонтом.

 

17. Михаил Зислис, ополченец, Homo, планета Волга.

Первую волну чужих они благополучно перестреляли. Из кустов. Зислис все больше склонялся к мысли, что воины из зелененьких никакие. На своих могучих кораблях они еще чего-то стоили, а в качестве пехоты являлись скорее пушечным мясом, чем боевыми единицами. Яковец, Веригин и Зислис, а также невидимые им стрелки справа и слева раз за разом палили из бластов, едва залегшие в траве чужаки пытались встать и перебежать вперед. После каждой такой перебежки на ноги поднималось на три-четыре инопланетянина меньше.

Зислис недоумевал. Зачем они лезут под выстрелы? Почему не пытаются стрелять сами? Почему не используют корабли? Да пусти над укрытиями патруля один-единственный штурмовик на бреющем, он же всех защитников с черноземом перемешает! Но корабль чужих прошел у них над головами всего один раз – обдал порывом прохладного ветра, и сгинул в направлении города. Даже не выстрелил ни разу.

Сначала Зислис палил наудачу, не глядя. Только поднималась полупрозрачная фигура из травы, сразу давил на спуск. А потом решил рассмотреть чужаков получше. Внешне инопланетяне очень напоминали ходячие скелеты с очень толстыми костями. В принципе, они были антропоморфными, по крайней мере имели две руки, две ноги и голову. Но в их телах насчитывалось больше десятка сквозных отверстий – в самых неожиданных местах, как то в груди или в области таза. Непохоже, чтобы чужаки носили какую-нибудь одежду, но они явно пользовались каким-то волновым камуфляжем и полупрозрачными казались не зря. Вообще, чужаки скорее смахивали на рукотворные конструкции из повторяющихся продолговатых блоков. Все были вооружены короткими толстыми палками с изогнутым стержнем посредине.

На уничтожение группы из сорока десантников у патрульных-людей ушло минут десять. До смешного мало.

Когда чужаков-пехотинцев выбили подчистую, Яковец некоторое время пристально обшаривал взглядом поле космодрома. Потом оглянулся; встретился глазами с Зислисом.

– Молодцы, – сдержанно похвалил сержант. – Отлично стреляете. Не ожидал.

– Брось, – вздохнул Зислис и поморщился. – На Волге стрелять учатся раньше, чем читать.

Яковец неопределенно хмыкнул.

– А ведь правда! – подал голос Веригин. – Слышь, Миша? Зелененькие вряд ли ожидали, что на мирной рудокопской планетке практически каждый взрослый мужчина вооружен и пускает оружие в ход без лишних раздумий. Хоть в этом людям повезло!

– Меня другое беспокоит, – отозвался Зислис скорее угрюмо, чем воодушевленно. – Они почему-то не стреляли по нам. Я не могу понять в чем дело. Мы им что, живьем нужны, так получается?

– Живьем? – удивился Веригин. – Зачем? Для опытов, что ли?

– Откуда я знаю? – Зислис лежа пожал плечами. – Но ведь они действительно не стреляли. Ни пехотинцы, ни пилоты.

От кирпичного сарайчика отделилась согбенная фигура в комбезе патрульного. В две перебежки человек достиг кустов, где прятались ополченцы с Яковцом. Это был давешний служака-патрульный – Зислис его сразу узнал.

– Пан сержант! – зашептал служака праведно. – Я вынужденно покинул пост…

– Молодец! – прервал его Яковец. – Орел! Хвалю. Хорошо стрелял. Заляг-ка во-он там, с краешку. Сейчас, поди, снова полезут.

– Есть, пан сержант…

Солдат сноровисто отполз в сторону и выбрал удобное для стрельбы местечко. Яковец некоторое время общался с Фломастером по коммуникатору. Зислис наблюдал: похоже, чужие затевали вторую высадку. Может, они были и никудышными пехотинцами, но второй раз допускать те же ошибки явно не собирались. Теперь к краю посадочного поля тянули другие корабли, побольше чем штурмовики. И высадили они не пехотинцев, а танки.

Танки к удивлению Зислиса оказались не антигравитационные, а шагающие. Эдакие металлические цыплята четырех метров ростом. Приплюснутая кабина несла два орудия, и цыпленок оттого казался хищным – клыкастым. Два десятка танков рассыпались цепью и слаженно поперли на позиции патрульных. Сразу стало понятно, что из бласта эти машины не повредить. Веригин наудачу пальнул несколько раз и сквозь зубы выругался.

Откуда-то слева по танкам лупили из стационарных орудий-пульсаторов, наверное это старались Фломастер, Ханин и их неразбежавшиеся солдаты. Лобовые попадания танки вроде бы выдерживали, но вскоре одному перешибли лапу и танк косо съехал на кучу песка, второму всадили импульс прямо под кабину и кабина мигом слетела с ходуль. Появилась работа и у бласт-стрелков: из поврежденных машин полезли танкисты, такие же ходячие скелеты. Эти пытались отстреливаться из своих палок, но Зислис так и не понял – что это за оружие. До спасительных кустов не долетело ни единого импульса, ни даже примитивной металлической пули – непохоже, чтобы оружие чужих вообще работало.

Потом прямо на позицию, где укрывались Зислис с Веригиным, набежал один из танков. Бласты не брали броню цыпленка даже при выстреле в упор; Зислис с опаской глядел на массивные тускло-серебристые ходули, вминающие плотную космодромную почву. За танком тянулась цепочка неглубоких округлых следов.

Солдат-часовой швырнул по танку силовую гранату; близкий разрыв резанул по ушам. Танк на миг замедлился, повертел башней и вдруг плюнул чем-то нервно-паралитическим. Зислиса, Веригина и Яковца эта дрянь задела лишь краешком, но и этого хватило, чтобы на миг вывернуться наизнанку. Солдату досталось в полной мере – он дернулся и затих; из танка тотчас выскочил скелет и шмыгнул в кусты, к лежащему часовому. Зислис нашел в себе силы пристрелить чужака; тот, видимо не ожидавший, что после залпа в кустах кто-нибудь уцелел, споткнулся и рухнул лицом вниз. А Яковец, словно заправский баскетболист, отправил гранату навесом в открытый люк танка. Гулко бабахнуло, и железный цыпленок величаво рухнул, словно задремавший на ходу гуляка. На выручку кинулся еще один танк, но его наполпути к кустам артиллеристы подстрелили из пульсатора. Танкистов-чужих, попытавшихся спастись бегством, добросовестно выкосили из бластов.

В общем, не так уж все оказалось безнадежно, как ожидал Зислис. Танки тоже мало помогли чужакам – если те и рассчитывали побродить по позициям и парализовать всех обороняющихся, у них мало что получилось. Парализовали всего троих; Зислис отполз к неподвижному солдату и убедился, что тот жив, хотя и без сознания. Из двадцати танков уцелело только шесть; остальные либо свалили на землю, либо повредили. Танкистов ухлопали всех до единого; уцелевшие танки без особого успеха потоптались на границе территории патруля, но все, что они смогли сделать – это вдрызг угробить проволочное заграждение. Потом танки слаженно отступили в сторону Манифеста, где стрельба велась пожиже. Наверное, там отбивались парашютисты или пилоты атмосферников, тоже ребята решительные. Только вооруженные хуже.

В редкие минуты затишья доносился далекий басовитый шелест – в Новосаратове тоже стреляли вовсю.

Вторая волна инопланетной атаки захлебнулась, и откатилась; над полем космодрома вновь прошли транспортные корабли чужих, подобрали неприкаянно бродившие по открытому пространству танки и убрались в зенит.

Зислис стал испытывать даже что-то вроде презрения к противнику: неужели до сих пор чужие воевали только с беспомощными гражданскими? Неужели никто доселе не решался дать им решительный отпор? Даже тот факт, что инопланетяне ни разу толком не выстрелили, как-то незаметно отошел на второй план и забылся. Веригин тихонько насвистывал что-то воинственное, Яковец возился с оглушенным солдатом, пытаясь привести его в чувство с помощью регулярной патрульной аптечки.

Потом, не особо скрываясь, пришли сержант Ханин с рыжим рядовым, принесли свежие батареи к бластам, пакеты с сухим пайком и шестилитровый походный термос с горячим кофе – Фломастер продолжал удивлять Зислиса. Парализованного часового Ханин унес в здание. Спустя минут десять со стороны Манифеста явилось десятка полтора взъерошенных ребят с ручными бластами – у них истощились батареи. Тут же словно бы из ниоткуда возник Фломастер, переговорил с ребятами, каким-то образом выделил из них старшего, и послал одного из рядовых оживлять зарядные установки. Свежих батарей к мощным патрульным бластам в оружейке оставалось еще предостаточно, но к ручным бластам парашютистов они не подходили. Заодно выяснилось, что среди парашютистов есть двое врачей – они сразу занялись парализованными. Но помочь им ничем не смогли – чужие непонятным способом затормозили часть нервных процессов; ничто не угрожало жизни раненых, но и вывести их из нервного ступора врачи не сумели.

В общем, ополчения прибыло, и Зислис с Веригиным перестали себя ощущать белыми воронами. Кое-кого из парашютистов Зислис даже знал – Макса Клочкова, Костю Зябликова, Луиша Боаморте. Луиша большинство волжан считало американером, как и всякого нерусского, но Зислис точно знал, что сам Боаморте называет себя португалом. Впрочем, Зислис тоже был не вполне русским – фамилия и часть крови его происходили из земной Прибалтики.

Удачное отражение первых атак здорово укрепило боевой дух патрульных и их добровольных помощников, но неподвижно висящая над космодромом громада потихоньку сводила хорошее настроение на нет. Каждый понимал – первые ошибки чужих объясняются обычными просчетами в планировании. Существа, способные строить и удерживать в небе такие громады, конечно же, найдут управу на дерзких дикарей. Но все равно сдаваться без боя никто не желал.

Над городом тоже висел блин инопланетного крейсера, и вскоре стало известно, что десант чужаков в Новосаратов захлебнулся почти так же быстро, как и десант на космодром. Практически все мужчины-волжане всегда имели при себе бласты и прекрасно стреляли. Неудивительно, что на время позабылись старые распри и народ мгновенно организовался против общего врага.

Маленькая и разобщенная Волга вдруг обратилась на редкость твердым орешком и публика наверху сейчас явно гадала как бы посподручней его разгрызть.

 

18. Павел Суваев, ранее – оператор станции планетного наблюдения, Homo, планета Волга.

Впервые в жизни Суваев ощутил пользу от детского увлечения чужими. Реальную пользу.

Он узнавал корабли, которые сыпались на Новосаратов, как крупа из прохудившегося мешка. Он сразу понял, с кем придется иметь дело – с расой-сателлитом азанни, с цоофт и с самими азанни. Он сразу понял, что чужие преследуют какую-то иную цель помимо истребления людей на Волге, потому что опознал оружие высадившегося десанта – шок-станеры и биопарализаторы. Оружие, которое не убивает.

Суваев наверняка знал: крейсер, что висит в зените и застит небо – крейсер азанни.

Дедовская чудо-база не лгала. Все, что он помнил, совпадало с действительностью до мельчайших подробностей. А помнил Суваев почти все, потому что других увлечений у него в детстве не сложилось, да и теперь он часто проводил время за домашним компом, на который, конечно же, перекочевала дедовская база в процессе последнего апгрейда, и с удовольствием следил за изменениями в базе. За прогрессом чужой техники.

Начало десанта застало его в собственной квартире – Светка с дочерью сидели в детской тише воды, а сам Суваев только что переговорил с Зислисом и Веригиным, которые с упорством фанатиков блюли пост на станции. Суваев только-только успел вытащить бласт из ящика стола и рассовать по карманам пяток заряженных батарей.

На улице закричали. Это не был крик боли или страха – скорее наоборот, голос полнился негодованием и решимостью кинуться в драку. Спустя секунду крик обратился в слаженный рев нескольких десятков глоток.

Суваев прошел к окну – внизу, у входа в вестибюль первого этажа, собралась толпа, человек сорок. Почти исключительно – мужчины. И практически все вооруженные. Все, задрав головы, глядели вверх, многие указывали в небо пальцами или стволами бластов.

В тот же миг позвонили в дверь; Суваев осторожно приблизился.

– Кто? – спросил он, игнорируя следящую электронику. Послышался голос соседа, которого Суваев едва знал.

– Эй, мужик! – прохрипел сосед из-за двери. – Мы тут комитет по встрече организовали… Если у тебя не компот в штанах, выходи, поможешь.

– Иду! – сказал Суваев коротко. – Сейчас!

Он обернулся – так и есть, Светка с малышкой на руках стояла на пороге детской. Глаза у нее были совершенно белые.

– Из дома – ни шагу! – сказал Суваев негромко. – Что бы не случилось. Я обязательно вернусь. Слышишь? Обязательно.

Жена поспешно кивнула. Как всегда.

И Суваев вышел в вестибюль. Здесь стояло человек пять, все жильцы этого же дома. Хрипатый сосед, углядев в руках Суваева бласт, одобрительно крякнул.

– Ну, вот, я же говорил! – обернулся он к спутникам. – Это наш мужик, не тряпка какая-нибудь. Пошли, еще шестой уровень потрясем…

Суваев вместе со всеми поднялся уровнем выше, где к группе присоединились еще двое взрослых с бластами и безусый юнец со взглядом сумасшедшего и тяжеленным турельным сактометом времен покорения Фалагост. Эту махину юнец приподнимал с трудом, а хрипатый снова разразился речью, суть которой сводилась к «Я же говорил…» и всему такому прочему. Суваев с тревогой вслушивался в наружные звуки.

Потом они спустились и оказались во дворе; Суваев сразу узрел шастающие над городом малые разведдиски шат-тсуров и подумал, что защитное поле крейсер, пожалуй, снял.

– Что скажешь? – поинтересовался хрипатый сосед.

Суваев пожал плечами.

– Это десантные корабли. В каждом – по десятку чужих. Таких, похожих на скелеты. Стрелять нужно в голову; из ручных бластов хрен чего мы им сделаем, если целить в другие места.

Многие в толпе с недоверием оборачивались и разглядывали Суваева. Коренастый крепыш со второго уровня, кажется, отставной патрульный, который пытался организовать из толпы подобие боевого отряда, подозрительно справился:

– А ты откуда такие подробности знаешь?

– От верблюда, – буркнул Суваев неприветливо. – Не хочешь – не верь.

И тут где-то неподалеку поднялась беспорядочная стрельба. Толпа, так и не ставшая отрядом, моментально рассыпалась; Суваев заметил, что никто не бросился назад, в здание. Напротив, народ рассредоточился по двору, попрятался в заросли, в детские домики-горки, кто-то торопливо нырял в выбитое окошко подвала и выбивал соседние окошки, больше похожие на бойницы. Сактомет общими усилиями водрузили на треногу и развернули в направлении улицы.

А спустя минуту над перекрестком завис разведдиск, потом другой, третий… И во двор хлынули действительно похожие на скелетов десантники. Они выглядели совершенно как в анимашках дедовской базы, только оказались чуть ниже людей, а не чуть выше, как ожидал Суваев. Несколько иные пропорции тела словно подчеркивали: это – чужие.

Пальба поднялась совершенно невообразимая; из-за того, что защитники рассыпались кто куда, половина угодила под огонь своих же. Кого-то даже подстрелили. Суваеву повезло, он залег на самой границе детского городка, у железяки, которая должна была изображать звездолет-грузовоз. Перед ним были только чужие, он осторожно высовывался и стрелял по врагу, а не по своим. А когда понял, что шат-тсуры вооружены парализаторами, а не лазерами, как полагалось обычному десанту, Суваев и вовсе осмелел: прятаться перестал и спешить тоже перестал, целился тщательно и бил наверняка.

И тем не менее часть десанта прорвалась к обороняющимся; у сактомета завязалась короткая и жестокая рукопашная, в результате которой четверых шат-тсуров запинали до состояния неопознающихся комков не то плоти, не то какой-то квазиживой пластмассы, а двоих защитников щедро попотчевали разрядами парализаторов. Безусого юнца, хозяина сактомета, кстати, в том числе. Хрипатый сосед куда-то потерялся, а к Суваеву теперь жался сухопарый, постоянно щурящийся парень в затененных линзах. Стрелял он неумело и бестолково, а на Суваева глядел с немым уважением. Хорошо хоть не болтал – и на том спасибо.

В общем, первый удар отбили сравнительно легко, отставник зычно орал какие-то невразумительные команды, но его мало кто слушал. Высовываться опасались, потому что над перекрестком зависла парочка разведдисков, но бабахали они из чего-то нервно-подавляющего, к счастью, куда-то в другую сторону.

Чуточку позже на перекрестке возникли шагающие танки – вещь древняя и на взгляд Суваева совершенно декоративная. И уж точно совершенно бесполезная в бою. Прямо на глазах у защитников двора обычная полицейская платформа с полудохлым пульсатором на борту затеяла бой сразу с тройкой танков, и за счет маневренности (все-таки гравипривод!) меньше чем за минуту два танка сожгла к чертовой матери, а третьему отрезала обе ходули и он нелепой горой серого металла застыл на перекрестке. Танкистов под всеобщее улюлюкание добили из сактомета, а заодно подожгли и этот увечный танк. Полицейские благодарно погудели сиреной и немедленно убрались в сторону центрального парка, а на перекрестке снова показались шагающие танки – на этот раз добрая дюжина.

Самое паршивое, что при всей абсурдности этих машин ручные бласты их все-таки не брали, и кое-кого из обороняющихся в кустах у витрины супермаркета просто передавили, как тараканов.

Суваев знал слабое место шагающих танков – бронированный шар гироскопа под днищем. Но из бласта его все равно не повредишь, а сактометчики во-первых стреляли куда попало, а во-вторых просто не успевали угостить всех – танков было слишком много. Один танк кто-то все-таки подранил – подволакивая правую ногу он собрался было вернуться на перекресток, но второй выстрел из чего-то явно помощнее ручного бласта угодил именно в гироскоп, отчего под днищем глухо ухнуло, в почву ударила тускло-синяя молния, и кабина танка просто отделилась от шагающей платформы. Рухнула в песочницу, как оброненная банка с селентинской тушенкой.

Маленькую победу над техникой чужих отметили новой волной рева и уплотнением огня.

И все-таки чужим сопротивлялась толпа. Не слаженная и упорядоченная группа, а стихийная толпа, где каждый действует по собственному разумению. Суваев понял, что для чужих смять подобный заслон – всего лишь вопрос времени. Вряд ли продолжительного. Как только они поймут, что слегка фрайернулись и что голыми руками зажатого в угол зверька не взять, они принесут ловчую сеть. Но покидать ряды обороняющихся прямо сейчас… Почему-то не хотелось, чтобы оставшиеся подумали, будто у него компот в штанах. Грубоватое одобрение хрипатого соседа польстило, чего уж там. И Суваев невольно решил держать марку до конца. Тем более, что к нему жался уже не только близорукий, похожий на воблу, парень в контактных линзах, а и плечистые парни-близнецы с пятого уровня, и какая-то отчаянная девчушка с иглометом, и глухонемой старик из дальнего крыла…

Наверное, что-то в Суваеве говорило окружающим: я – вожак!

А в трудные минуты стая всегда держится вожака.

Разве можно обманывать стаю? Стаю, которая признала в тебе вожака?

Глупый вопрос.

 

19. Моеммиламай, угол триады, Zoopht, дворец триады, планета Цо.

– Таким образом, любезный Моеммиламай, наши союзники-азанни капитально сели в лужу. Или, как сказали бы они сами – сели мимо насеста.

Высокий цоофт-интерпретатор поправил желтую накидку, и выжидательно поглядел на одного из трех.

Моеммиламай дуплетом мигнул и проворчал:

– Нечего было петь победные гимны раньше времени. И слушать этих чванливых свайге с их абсурдной идеей обратной зависимости интеллекта от сложности организма.

Обладатель желтой накидки, интерпретатор Латиалиламай, глава интерпретаторов планеты Цо, подумал, прежде чем произнести следующую фразу. Но все же произнес ее.

– Если мы вмешаемся сейчас и высадим десант на Волгу, это может сильно повлиять на престиж расы. В сторону повышения, разумеется.

Моеммиламай с некоторым сомнением щелкнул двухцветным клювом.

– Полагаешь, польза от этого будет сколь-нибудь заметна? – Один из трех с сомнением переступил с ноги на ногу и отвернулся к окну. – К чему усложнять отношения с самым близким и верным союзником? – продолжил он, словно бы обращаясь к кому-то находящемуся снаружи. – Если клюнуть посильнее и поглубже, легко понять, что нас и азанни надутые главы сат-кланов с Галереи Свайге тоже считают… агг-гг-г… малость слабоумными. Мы ведь птицы. Я бы, наоборот, поддержал азанни в неизбежной пикировке со свайге. В конечном итоге происходящее лишь подтвердило, что теория о врожденной дикости и тупоумии млекопитающих суть пустышка и не более, чем проявление слепого расизма.

– Триада признала разумность людей? – удивился интерпретатор. – С каких это пор?

Моеммиламай сложил руки на зобе, шевеля всеми восемью пальцами.

– Неофициально, друг мой, неофициально. Люди отнюдь не дикари. Ты глядел видеозаписи их обороны? Цоофт оборонялись бы так же, если бы стояли на сходном уровне развития. Людей ли вина, что они позднее нас стартовали на пути к разуму и технологиям?

Латиалиламай качнул головой и вытянутой птичьей шеей. Собственно, слова одного из трех вполне отвечали убеждениям самого интерпретатора, но официально подобная точка зрения осуждалась. Отчасти, из консерватизма, отчасти из-за нежелания порождать новые конфликты со свайге, некогда – смертельными врагами цоофт и азанни, а ныне – союзниками. Тем более в такой напряженный момент – большой флот нетленных готовился вынырнуть в системе солнца Волги.

Триада распорядилась перебросить фронтальный флот цоофт поближе к Волге, но всем было ясно, что это запоздалая мера. Если нетленные не станут медлить, а медлить в этом случае стал бы лишь сумасшедший, они имеют прекрасные шансы смять незначительные силы союза у Волги, завладеть кораблем Ушедших, и скрыться за барьером. Насколько понимала триада и верховные интерпретаторы, все расы союза выслали мощные флоты, едва Рой предупредил о приближении нетленных. Но никто не успевал вовремя.

Ситуация накалилась; остроумное, хотя и рискованное предложение Галереи сблефовать, триада единодушно одобрила. Слишком глупо, чтобы сорваться сразу же, а выигранное время может решающим образом изменить расстановку сил у Волги.

Моеммиламай в частной беседе уже высказывал опасения, что люди могут осложнить ситуацию, если их допустить на крейсер Ушедших (кстати, кто первым сказал, что это именно крейсер?). опасения оправдались даже раньше – люди осложнили ситуацию мгновенно, едва союз попытался с ними соприкоснуться. Азанни и их сателлиты потерпели сокрушительное поражение в первой попытке высадиться на Волгу и захватить людей в запланированный плен.

Трудно сказать, как повели бы себя цоофт, не уступи они союзникам право проводить операцию на поверхности. Цоофт досталось патрулирование системы, а какой смысл ее патрулировать, если самое худшее, что могло стрястись, уже стряслось? Если нетленные получили информацию и выслали флот вполне достаточный, чтобы обратить силы союза у Волги в космическую пыль и беспорядочное излучение?

Азанни, несомненно, понадеялись на обычный шок неразвитых рас перед превосходящей технологией звездных пришельцев. Даже дурацкие шагающие танки своих тупоголовых сателлитов использовали. Спору нет, эти железные пародии на цоофт, испытанное средство морального давления, действительно сотни раз заставляли дикарей разбегаться.

А в сто первый дикари разбегаться не пожелали, а наоборот сплотили силы и быстро уничтожили большинство этих в высшей степени уязвимых механизмов. Уничтожили своими, дикарскими методами. И методов дикарских оказалось более чем достаточно. Может быть, у людей какая-нибудь особенная мораль или особенное чувство страха? Нечего сомневаться, что дикари-люди теперь постараются оказать сопротивление и более совершенным машинам. В провале первой атаки не было бы ничего непоправимого не находись союз в жутком цейтноте перед пришествием армады нетленных.

Впрочем, непоправимого не случилось и сейчас. Просто права на вторую ошибку союз уже не имеет.

Латиалиламай задумчиво склонил голову набок. Ох уж эти беседы с одним из трех… Конечно, агг-гг-г… Моеммиламай – старший родич по гнезду и все такое прочее. Но с ним никогда не поймешь вовремя, что частная беседа успела обратиться в официальную. До сих пор для интерпретатора эта неспособность отследить переход ни во что плохое не вылилась. Но если вдруг одному из трех, оранжевой накидке, вдруг понадобится главный виновник – больших усилий для подстановки младшего родича под наковальню от Моеммиламая не потребуется.

Впрочем, не зря же он один из трех? Ум и изворотливость, что еще нужно политику?

Разве что, удача и своевременная информация. За информацию, кстати, отвечают именно интерпретаторы. Воистину, как говорят союзники-азанни: «Выше летишь, больнее падать».

– Выноси на утверждение, – сказал Моеммиламай официальным тоном, и на этот раз интерпретатор сразу уловил, что приватная беседа закончилась. – Десантной группе флота «Степной бегун». Без разработки предварительного плана в сжатые сроки провести совместную с силами азанни атаку поселений людей на Волге. Пику пирамид Азанни Куан-на-Тьерцу и пику Сойло-па-Тьерцу выразить сомнения в целесообразности использования сателлитов непосредственно в операции. Разумеется, окончательное решение оставить за азанни. Если они опять публично обделаются, хоть времени зря не потеряем.

Латиалиламай покрылся пупырышками под накидкой. Снова переход, будь он неладен! А если бы интерпретатор уже начал трансляцию? Последняя фраза одного из трех могла бы возыметь серьезные, печальные и далекоидущие последствия…

Но глава интерпретаторов Цо снова ухитрился поступить правильно и тем самым спасти множество союзных шкур, в том числе и свою собственную. Он сначала записал волю Моеммиламая на свой секретарский компьютер. И только потом, соответственно откорректировав рискованные формулировки, отослал интерпретаторам остальных оранжевых из триады, кругу Цо и союзникам.

Как ни странно, Латиалиламай был даже рад, что формулирует не смертный приговор людям, а только приказ на их пленение. Что-то в этих непокорных существах импонировало интерпретатору. Что-то такое, чего начисто лишены пять рас союза и все без исключения сателлиты. Отчаянность? Способность к абсурдным, но гордым поступкам?

Может быть, это пресловутый, никогда не встречаемый доселе и потому загадочный разум млекопитающих?

Интересно было бы изучить людей. А воля одного из трех в конечном счете этому способствует. Хорошо, когда работа доставляет удовлетворение. Приятно.

Во вселенной так мало приятного.

 

20. Куан-на-Тьерц, пик пирамид, Aczanny, центр долговременного планирования, планета Азанни.

В гневе пик всех пирамид Азанни был весьма грозен, и Сойло-па-Тьерц имел прекрасную возможность сполна в этом удостовериться. Удостовериться в который раз. Хуже, что ранее гнев повелителя небес вызывался причинами, независящими от поступков пика пирамиды Сойло. А сегодня причиной гнева явился лично Сойло-па-Тьерц. Точнее, его провал на Волге. И это совсем не радовало азанни Сойло-па-Тьерца.

– Досточтимый пик! – с раскаявшимся видом говорил он. – Я вовсе не умаляю своей вины. Более того, я недавно упоминал, что советники пирамиды Сойло уже отмечали потенциальную способность расы людей стать нашей трудноразрешимой проблемой.

– Трудноразрешимой? – размеренное постукивание августейшего клюва дополнялось высоким атональным голосом потомственного аристократа. – И это я слышу от пика одной из самых стабильных и незыблемых пирамид Азанни?

– Именно так, досточтимый пик! Теперь я в полной мере убедился в масштабах этой проблемы. Мы имели дело вовсе не с тривиальной десантной операцией в условиях низкотехнологичного мира. Союз столкнулся с расой, которая совершенно не вписывается в устоявшиеся представления о новоразумных расах галактики.

Куан-на-Тьерц заинтересовался, и это стало очень заметно.

– Не вписывается? – подозрительно переспросил он, несколько умерив гнев. – Чем же люди не вписываются в наши представления?

Сойло-па-Тьерц выпрямил спину и распушил перья, отчего сразу стало казаться, что его креслонасест маловат для своего обладателя. Соображения были, конечно же, заранее сформулированы.

– Во-первых, уровень людской техники оказался заметно выше ожидаемого. Они пользуются импульсно-преобразовательным оружием, причем поразительно эффективным и мощным для среднего уровня технологий новоразумных. Информация свайгов относительно науки и индустрии аборигенов оказалась вопиюще неполной и безнадежно устаревшей. Во-вторых, процент вооруженности доминантного пола людей абсолютен.

– То есть? – Куан-на-Тьерц вопросительно раскинул крылоруки. – Что значит – абсолютен?

– Абсолютен – значит абсолютен. В буквальном смысле. Сто процентов людей-самцов на Волге вооружены. Более того, они обращаются с оружием с небывалой для гражданского населения сноровкой. Я невольно задаю себе вопрос, досточтимый пик: а что если мы столкнулись бы с их регулярными войсками?

– Сойло! – прощелкал изумленный пик пирамид. – Ты соображаешь, что несешь? Эта раса моложе нас тысячи циклов! Как они могут устоять перед вторжением галактов? Какие еще регулярные войска на планете рудокопов? Это бред неоперившегося птенца!

– Я тоже так думал, досточтимый пик. До десанта.

Пауза показалась Сойло-па-Тьерцу очень эффектной, Куан-на-Тьерц крепко призадумался; а пик пирамиды Сойло мысленно себя поздравил.

К Куану склонился призванный советник. Некоторое время августейший азанни внимательно слушал негромкий пересвист. Потом вновь взглянул на главу влиятельнейшей пирамиды.

– Это все доводы, любезный Сойло? Или нет?

«Он назвал меня по имени, – с удовлетворением подумал опальный военачальник. – Это добрый знак.»

– Советники пирамиды отмечают также нестандартное поведение людей. Строго говоря, их поведение вообще нельзя отнести к реакции новоразумных на визит галактов. Так могли бы нас встретить, скажем, цоофт или свайги во время междоусобиц. Люди совершенно – подчеркиваю: совершенно не боятся сложной техники, хотя явно понимают ее безусловное превосходство над собственной.

– Алые небеса! – Куан выглядел страшно озабоченным. – Корабль лучших солдат вселенной прилетел именно к людскому миру! Да и сам он управлялся человекоподобными! Слишком много совпадений, чтобы счесть их случайными.

Пик пирамид Азанни с радостью бы хорошенько все обдумал и взвесил. Но галактам катастрофически не хватало времени.

– Я подключаюсь к союзникам, Сойло. Постарайся быть столь же убедительным.

Рядом с изображением Куан-на-Тьерца сгустился новый голографический шар.

– Да окрепнет союз! – устало провозгласил первый азанни.

– Да окрепнет…

Закрытая от внешнего космоса могучими волновыми щитами связь руководителей пяти рас не прерывалась уже долгое время. Галерея Свайге, Рой, пирамиды Азанни, триада и круг Цо, технократическая верхушка а'йешей и командиры флотов у Волги уплотняли время, как могли. Их давние враги, выходцы из Ядра, готовились к проколу барьера.

А люди на планетке затаились в ожидании нового, несомненно сокрушительного удара.

Куан-на-Тьерц сосредоточился и, как всегда, велел переводчику увеличить громкость. Автомат послушно прибавил; почему-то пику пирамид Азанни в такие моменты всегда казалось, что собеседники стали немного ближе.

Хотя на самом деле их разделяли тысячи световых лет.

Сначала коалиции азанни-цоофт как следует вломил бесстрастный Рой. Невозможно оценить ущерб, который повлечет за собой потеря драгоценного времени, говорил он. И без того рискованный план по дезинформации нетленных становится однозначно провальным, если на борту корабля Ушедших не окажется людей. А нетленные вполне в состоянии просканировать наличие органических форм жизни в определенном объеме. Неспособность коалиции азанни-цоофт сломить сопротивление горстки упрямых дикарей вселяют в умы союзников смятение и неуверенность в целесообразности союза.

Совершенно неожиданной оказалась бурная поддержка со стороны цоофт – Куан-на-Тьерц был немало удивлен, ибо считал, что цоофт станут открещиваться от участия в провальном десанте. Собственно, цоофт имели все основания откреститься и взвалить всю ответственность на азанни. Но они не стали этого делать. Наоборот, цоофт свидетельствовали, что союз стал жертвой роковой дезинформированности и настоятельно посоветовали Галерее Свайге обновить сведения о Земле и других человеческих колониях в этой части галактики.

Свайге отмолчались; следующим выступил руководитель десанта на Волгу Сойло-па-Тьерц. Он, к счастью, оказался не менее убедителен, чем при беседе с Куаном. Известие о мощном импульсном оружии людей породило локальную бурю на Галерее Свайге.

Закончилось все коротким и на редкость весомым заявлением технарей-а'йешей.

– Незачем тратить время на бесплодные обвинения и оправдания. Нужно просто организовать удачный десант. Коалиция азанни-цоофт имеет шанс смыть позор провальной операции на Волге, укрепить пошатнувшуюся репутацию надежных союзников, потому что ошибаться дважды – удел галактических дикарей. Удел цивилизованных рас – сделать верные выводы даже из неудачи и обратить ситуацию себе на пользу. А'йеши полагают, что людей следует брать исключительно массовым оружием – парализующим газом, псионическим ударом или еще чем-нибудь столь же эффективным. Коалиции азанни-цоофт такая атака вполне по силам, и пусть начинают немедленно.

А остальным следует сосредоточиться на работах внутри корабля Ушедших и на организации превентивной обороны в сферах ожидаемого прорыва флотов нетленных.

Азанни могли смело делать круг облегчения над креслонасестами и приступать к правильной осаде людских поселений Волги, раз уж с лихого наскока нейтрализовать защиту не удалось.

Союз стал разворачивать новую операцию.

Строй крыла азанни вновь изменился; четыре рейдера сошли со стабильных орбит и присоединились к паре, кружащей над Волгой. Несколько крейсеров погрузились в атмосферу; цоофт готовились к высадке групп захвата и чистки.

«Алые небеса! – подумал Куан-на-Тьерц с легкой досадой. – Почему уничтожить планету всегда проще, чем покорить ее хозяев?»

 

21. Виктор Переверзев, лейтенант патруля, командующий ополчением, Homo, планета Волга.

Фломастер и Ханька курили сигарету за сигаретой, и в канцелярии теперь было сизо от дыма. То и дело появлялся Яковец, перебрасывался с Фломастером несколькими рубленными фразами, и снова исчезал.

– Ну, – не выдержал Ханин. – Что мы еще упустили?

Лейтенант нервно погасил окурок о край переполненной пепельницы.

– Откуда я знаю? – угрюмо спросил он. – Я спец по патрулированию, а не по отражению атак из космоса. Я и об атаке-то узнал от наблюдателей…

Ханин вдруг наморщил лоб и задумался. Уловив его настроение, насторожился и Фломастер, и тут его озарило.

– Стоп… – протянул лейтенант. – Зислис! Это он сказал, что начинается атака! Ну-ка, давай его сюда!

Ханин с готовностью вскочил на подоконник и рявкнул в форточку:

– Зислис! Ау!

В курилке перед крыльцом сидело на лавочках человек шесть; мимо Яковец гнал кого-то к четвертому с грузом заряженных батарей.

Зислис послушно покинул курилку и остановился на краю дасфальтовой полосы. Глядел он на лицо Ханьки, что маячило в открытой форточке.

– Чего? – спросил Зислис, поправляя бласт за плечом.

– Не «чего», а «я», вояка, тудыть… – буркнул Ханин. – В канцелярию!

Зислис пожал плечами и зашагал к крыльцу. Спустя несколько секунд он возник в дверях канцелярии; за его спиной, конечно же, маячил второй наблюдатель – Лелик Веригин.

– Миша, – без обиняков начал Фломастер. – Как ты узнал, что готовится атака? И что вообще творится там, на орбите? Можешь внятно рассказать?

Зислис пожал плечами и неуверенно пояснил:

– Там несколько флотов чужих. В смысле – нескольких рас. Они совершали какие-то малопонятные маневры, перестраивались. И, похоже, перестраивались для обороны. Не то между собой передрались, не то еще кто-то к Волге спешит – не знаю. Маленькие десантные корабли мы засекли со станции; их там как гнуса в тайге. Крейсеры их как раз высаживали. Ну, я и решил, что сейчас будет атака…

– А с чего ты взял, будто флоты перестраиваются именно для обороны? – переспросил лейтенант с некоторым нажимом. Взгляд его был жадным, и во взгляде легко прочитывалась надежда. Надежда на новую информацию, которая прояснит все, что случилось. И подскажет – как поступать в дальнейшем.

– Ну… – протянул Зислис, припоминая. – Бублики свайгов строились в оборонительную воронку, и крыло азанни… тоже.

– Воронку? – Фломастер приподнял брови. – Крыло?

Зислис вздохнул и признался, с некоторым даже облегчением:

– Это нам Суваев сказал. Он откуда-то много знает о чужих. Какая-то база у него на компе живет, он ее на досуге проглядывал. В общем, поглядел он на диаграмму, и говорит: мол, чужие к обороне готовятся. И о расах инопланетян, кстати, он нам рассказывал кое-что.

– Так-так… – пробормотал Фломастер и переглянулся с Ханькой. – А где он сейчас?

– В городе, – не задумываясь ответил Зислис. – Последний раз он звонил нам из дому.

– Надо его сюда вызвать! – решительно сказал Фломастер и потянулся к видеофону. – Номер?

– У него жена, – предупредил Зислис. – И дочка. Он их не бросит в такой момент.

Фломастер поморщился:

– Да кто его заставляет бросать? Пусть вместе и приезжают… Номер?

Зислис продиктовал, Фломастер немедленно пробежался пальцами по цифровой панели, но на вызов никто не отозвался, хотя ответа ждали вдвое дольше обычного.

– Хреново, – вздохнул Фломастер, сразу поскучнев.

Он поразмышлял с минуту.

– Вот что, – начал он, глядя Зислису в глаза. – Вы сможете сейчас возобновить наблюдение? Со станции?

Зислис задумался и пожал плечами.

– Вообще-то, главную антенну раздолбали. Я не знаю насколько серьезны повреждения. Смотреть надо.

– Вот и смотрите, – велел Фломастер, и по его тону сразу стало понятно, что это – приказ, и раз уж Зислис с Веригиным добровольно назвались ополченцами, то придется приказ выполнять.

– Ладно, – согласился Зислис. – Лелик со мной?

– Конечно, – подтвердил лейтенант. – И ты, Ханька, с ними ступай. Доложите сразу, как что-нибудь прояснится.

– Есть, – коротко, по-патрульному отозвался Ханин и встал.

– Потопали…

Фломастер вновь потянулся к цифровой панели, и Зислис понял, что он будет раз за разом набирать номер Суваева.

Только ответит ли Суваев?

Зислис вздохнул, и направился к выходу, следом за сержантом и Леликом Веригиным. У самой двери он машинально отметил, что здоровый патрульный бласт словно бы сроднился с плечом, и уже перестал мешать. Словно стал частью тела.

Все-таки человек и оружие как-то связаны. Неким мистическим образом – не поймешь, кто для кого создан. Человек для оружия или оружие для человека. Наверное, из людей со временем получились бы идеальные солдаты – содрогнулась бы вся вселенная. Дай лишь дорасти до технического уровня чужих…

Только позволят ли людям до такого уровня дорасти? Зислис мрачно покосился на вражеский крейсер в зените и подумал: нет, не позволят. Точно.

К станции они пустились легкой рысцой.

 

22. Роман Савельев, старатель, Homo, планета Волга.

– Это где-то здесь… – задумчиво протянул Чистяков, глядя в экран бортового компа. – Ищи ориентиры.

– Какие к бесу ориентиры? – проворчал я. – Риггельд мне только координаты дал.

– Если верить компу, мы на месте.

– Значит, мы и есть на месте. Или ты не веришь компу?

– Да чего вы собачитесь, – вздохнула Юлька. – Выйти, да осмотреться, всего и делов.

Я покосился на нее – кажется, отчаянная пережила потерю корабля легче, чем я. Или держала себя в руках покрепче моего – то и дело в зеркале-обзорнике мелькала моя мрачная физиономия. А Юлька казалась бесстрастной.

Но наверное – только казалась. Она ведь тоже любила свой малюсенький «бумеранг». Тоже считала его частью себя, продолжением собственной личности.

Вокруг расстилалась изрытая трещинами известковая долина. То и дело на пути попадались узкие колодцы, на дне которых плескалась мутная жижа – как-то раз я в такой провалился и просидел по пояс в воде двадцать два часа, пока меня не выловили Вася Шумов с покойным ныне Захар Петровичем Залуцким, первооткрывателем Долины Гейзеров. Захар Петрович говорил, что если б я не ругался на всю округу они прошли бы мимо. А я бы так и сдох в этом дурацком колодце от голода, а еще вернее – от переохлаждения.

– Останови, что ли… – сказала Юлька и едва вездеход лег брюхом на известняк, толкнула дверцу. Выскочила. Огляделась. Порывистый ветер ерошил короткую каштановую стрижку. Я вдруг подумал – а как бы выглядела Юлька, если б не стриглась под юношу-подростка? Пошли бы ей длинные волосы? Наверное, пошли бы. Ей все идет. Даже бесформенный старательский рабочий комбинезон. Даже тяжелые горняцкие ботинки. Даже рыжая кобура с бластом у пояса.

Чистяков тоже выбрался наружу. Ну, и я вышел поглазеть на окрестности.

Кое-где над известковой равниной поднимались конические земляные холмы, густо заросшие кустарником. Два таких холма возвышались левее нас. Один чуть ближе, один подальше. И еще один маячил немного правее и впереди.

– Риггельд вроде бы говорил, тут каньон какой-то есть, – неуверенно протянула Юлька. – Что-то мне память отшибло после первого прыжка…

– Говорил, – подтвердил Костя Чистяков. – Он еще предлагал тебе в каньоне «бумеранг» спрятать.

Я мысленно щелкнул Чистякова по носу – напоминать о потерянном корабле сейчас совершенно излишне. Слишком свежа рана – вон, как Юлька морщится. Но они правы, Риггельд действительно упоминал каньон. И рекомендовал нарезать кустарнику, чтоб спрятать корабль. Значит, рядом с каньоном должны быть эти самые покрытые зеленью холмики.

Точно, где-то здесь. Надо лишь поискать. Участок, где возвышаются холмы не так уж и велик в сравнении со всей карстовой долиной.

– Пойдем-ка на бугорок поднимемся, – предложил Костя. – Осмотримся с высоты, то-се…

– Пойдем, – охотно согласился я и взглянул на Юльку. – Ты с нами?

Она кивнула.

– И я с вами! – заявил пацан, который, оказывается, тоже выбрался из вездехода, и уже давно втихомолку подкрался и терпеливо подслушивал наш разговор. Его пожизненно удивленный сосед-американер неуверенно топтался рядом с поднятой дверцей вездехода.

Юлька взглянула на Борю и протянула руку.

– Держись, малыш!

Малыш храбро вцепился в ее ладонь.

– Мама говорила, что я уже большой, – сообщил он. – Поэтому я ни капельки не боюсь.

– Правильно, – согласилась Юлька. – Большой. Но мне кажется, нам всем скоро предстоит научиться бояться. И большим, и маленьким тоже.

«Ну и нервы у пацана. Мать на глазах погибла, а он о ней вспоминает – и ничего, – подумал я. – Не должно так быть. Разве так ведут себя внезапно осиротевшие дети? Впрочем, что я знаю о детях? Ровным счетом ничего… Я и видел-то их только издали.»

Юлька несильно пихнула меня в бок:

– Чего задумался, дядя Рома? Пошли…

И мы двинулись к ближнему из левых холмов. Белесые известняковые глыбы во многих местах искрошились, просели, и издалека напоминали неправдоподобно толстые и низкие кораллы. Бегать по такой долине – верный способ переломать ноги. Даже при ходьбе, когда внимательно смотришь куда ступать, и то недолго схлопотать вывих.

М-да. Нежные стали люди, как пересели с коней на космические корабли. Какой-нибудь мой земной предок, завернутый в шкуры и с тяжеленной дубиной наперевес, наверняка прошел бы по самым гиблым местам Ворчливых Ключей зевая и задремывая на ходу. Босиком. А мы пока преодолели двести метров до ближайшего холма, слегка даже взмокли. По крайней мере я.

То и дело приходилось перешагивать или перепрыгивать через трещины; мы с Костей немного поиграли в баскетбол, а роль мяча выполнял Боря – не мог он самостоятельно перебраться через некоторые провалы.

Когда мы ступили на настоящую землю, обычный волжский суглинок, я облегченно вздохнул.

Продираясь сквозь густой стланик, мы достигли вершины. Видно отсюда было действительно получше, но никаких намеков на каньон все равно взглядам не открылось. Уныло поозиравшись на лысой, как коленка, вершине, мы собрались было тащиться назад к вездеходу, но тут Юльке взбрела в голову светлая идея позвать Фила чтоб подогнал машину, и мне пришлось некоторое время надрывать горло. Слава богу, докричался быстро, и американер примчался прямо на вершину. Я сам себе удивился – а сюда мы таким же манером приехать не могли? И зачем только ноги в этих дурацких зарослях макси-кораллов били?

Следующие полчаса мы шарили по округе в поисках каньона (на вездеходе), и наткнулись таки на него. Не знаю, что подвигло Риггельда дать короткому и широкому карстовому разлому громкое название «каньон». Разлом напоминал царапину. Словно неведомый великан пропахал когтем местные известняки. Длиной – метров под сто. Шириной – около тридцати пяти в центре. По краям – чуточку уже. И совсем рядом – один из давешних холмиков с особенно густым кустарником у подножия.

– Ну и ну! – проворчала Юлька с сомнением. – И как бы я, интересно, сюда садилась, в каньон?

– На гравиприводе разве что… – оценил я. – Крылышки твои только помешали бы.

Юлька вздохнула.

– Эт' точно…

Чистяков и Фил глядели на нас с уважением. Да, им никогда не приходилось опускать на поверхность Волги звездолеты. А мы с Юлькой говорим об этом как о чем-то обыденном.

Но все посадки для нее и для меня отныне в прошлом. Потому что чужие лишили нас кораблей.

Я до боли стиснул зубы. Будь проклят тот день, когда я получил депешу от Швеллера!

– Глядите! – прервала мои размышления Юлька. – Чтоб мне! Да вот же он, вход!

Сначала я пялился на ничем не примечательный вертикальный разлом-пещерку, а потом вдруг сообразил, что прямоугольное темное пятнышко под косым карнизом вовсе не тень необычайно правильных очертаний, а входной пульт-терминалка. Цифровой замок!

В два прыжка я оказался рядом, забыв, что еще недавно опасался переломать ноги. Код, который сообщил мне Риггельд, я прекрасно помнил. И тут же ввел.

Известковая глыба в стене каньона вдруг дрогнула и отъехала на добрый метр, открывая щель-проход. Проход в кубический тамбур-шлюз. Я на такие вдоволь насмотрелся в шахтах астероидов Пояса Ванадия.

Чистяков тут же юркнул в проход, словно таракан в укрытие.

– Э! – запротестовала Юлька. – Корабля у меня, конечно, нету, но хоть вездеход ветками завалить надо? А ну, мужики, за ножи – и вперед, к кустам!

– Резонно! – вздохнул я. – Пошли, Фил…

Американер промямлил:

– А-а-а… Ножа… У меня… А-а-а… Нету…

– Дам я тебе нож, – еще раз вздохнул я. – Только ты меня не режь, ладно?

Фил принял протянутый клинок, повертел в руках и недоверчиво воззрился на меня. Е-мое, он что, пленником себя считает? А, в общем, хрен с ним, не до него…

– Костя! – позвал я. – Хватит сачковать! Кусты ждут!

Вездеход мы погребли под грудой веток довольно быстро. Теперь казалось, что зеленая поросль в одном месте выбросила продолговатый язык и спустилась с холма на самое дно каньона. Даже красиво получилось, честное слово. Хотя я понимал: листья на срезанных ветках скоро пожухнут и красота испарится без следа. И маскировка наша обернется своей противоположностью – грудой умирающих кустов рядом с живой зеленью.

Жаль, нет маскировочной сетки, как у запасливого Смагина. Только не буро-зеленой, а желтовато-белесой, под известняк. Тогда бы чистяковский вездеход точно никто не заметил бы.

Управившись, мы с Костей и несколько повеселевшим Филом вернулись к шлюзу и ступили на территорию риггельдовского бункера. Внутри он оказался чуть уменьшенной копией стандартного купола волжских старателей. Эдакий пузырь, вплавленный в толщу известняка. Перепонка почти посредине – пол; под полом – коммуникации, жилищная автоматика и батареи. Наверху – мебель и мелкие блага, которые напоминают нам, людям, что мы все-же цивилизованные существа. Правда законы у нас все равно волчьи… Почти у всех.

Вот именно – почти. Как жаль, что раса состоит не только из таких, как Юлька, как Костя Чистяков, как Риггельд, Смагин и Шумов, как Мишка Зислис… Но увы – среди людей хватает и уродов вроде тебя, дядя Рома: тех, кто призывает армады чужих кораблей, сначала стреляет, и лишь потом думает. Пацанят, вот, безотцовщиной делает…

Фил, тоже теперь безотцовщина, неохотно вернул мне нож, чем и вывел из короткого ступора. Нож я забрал – чего ради оставлять его всяким проходимцам, которые недавно у меня корабль отобрать пытались? Пусть Фил сам себе оружие добывает, не мальчик. Вон, какой здоровенный.

А окончательно меня от размышлений отвлекла Юлька. Меня – от размышлений, а чем были заняты остальные – я и не заметил. Но Юлька отвлекла всех. Даже малолетнего Борю.

– Эй, работнички! – прокричала она. – Как насчет пожрать? А?

Мысль была на редкость здравая – с лица Фила даже сползло привычное выражение крайнего изумления, сменившись живейшей заинтересованностью. Борю тоже уговаривать не пришлось: он без лишних слов взобрался на скамью и деловито обозрел наспех накрытый Юлькой стол.

Молодец, Юлька! Все-то ты успеваешь…

И я расслабился на добрых полчаса. Хлопнул предложенного пива – Юлька ориентировалась в бункере Риггельда достаточно свободно. Наверное, уже бывала здесь. Только Риггельд ее, небось, привозил сам, вот она дорогу толком и не запомнила.

А когда стемнело, прилетел Смагин. То есть, это мы потом поняли, что прилетел Смагин, а сначала просто пискнула сигнализация и сам собой ожил один из экранов стандартного бытового пульта. Внешний датчик работал в инфракрасном режиме, но любой старатель на Волге привычен читать данные с инфракрасных датчиков. Мешанина радужных пятен, странно мерцающих в движении могла озадачить только лопоухого новичка.

– Корабль! – сразу определила Юлька. Но на лице ее легко угадывалось разочарование – с первого взгляда было понятно: это не Риггельд. Косые плоскости и четыре обтекателя – что угодно, но только не звездолет класса «Салинг». Впрочем, Риггельд и сам говорил, что оставит корабль на острове, а к Ворчливым Ключам отправится на вездеходе.

«Чего она его так ждет?» – подумал я с досадой.

В следующую секунду я узнал «Экватор» Юры Смагина. Малый бот-бинарник, который местные в шутку называли «звездным катамараном». «Экватор» стлался над самыми известняками, чуть не скреб раздвоенным брюхом по земляным холмам. Сверху каньон найти было легче, даром, что темнота. Сонаром прошелся, просчитал за пару секунд рельеф и все дела. Смагин на миг завис над каньоном и аккуратно посадил «Экватор» рядом с нашим вездеходом.

– Пошли, встретим его, что ли… – сказал Чистяков, вставая.

Юлька уже возилась в тамбуре. Я пропустил вперед Фила с неугомонным Борькой и на миг задержался перед выходом: узрел на крючке очки с прибором ночного видения. И что-то вкрадчиво подсказало мне: «Захвати их, дядя Рома…»

Наверное, это было верное мое чутье. Только я это не сразу понял.

Надевая очки и настраивая их на наружную освещенность, я еще чуть-чуть отстал от Чистякова, Юльки и Фила. Люк «Экватора» уже был отдраен и в проходе застыл точеный силуэт Яны Шепеленко, а на верхнем обтекателе Смагин уже старательно тащил за край свою маскировку. Он очень напоминал рыболова, выбирающего сети.

А потом вечерние сумерки распорола голубая вспышка, и я скорее угадал, чем увидел, как Смагин кубарем скатывается с обтекателя на скошенную плоскость, а рядом словно из-под земли возникают и вспрыгивают на плоскость незнакомые существа с очень длинными шеями и непропорционально большими головами. Плоскости «Экватора» человеку среднего роста примерно по грудь; а этим головастым они доставали всего лишь до пояса.

Бласт сам собой оказался у меня в руке; саданув по чужакам широкой очередью я упал на известняк и проворно пополз в сторону. Там где я лежал вдруг зашипело; я оглянулся, стараясь не отрывать голову от грунта. Фонтанчик не то светлого дыма, не то белесого пара взметнулся к звездам – он казался таким мирным и напоминал скорее танцующего джинна из детского мультика чем эхо возможной смерти.

Было слышно, как Юлька ругается по-немецки, и как хрипит что-то нечленораздельное Чистяков; Яна тонко крикнула и умолкла, словно ей зажали рот. Потом в поле зрения ненадолго появился Фил – даже сейчас я сумел рассмотреть, что лицо у него еще более удивленное, чем днем. Блестящим свингом он отправил в нокаут ближнего головастого, но рядом тут же возникли еще двое. Пока Фил бил следующего, его ткнули какой-то тускло отблескивающей палкой и Фил беззвучно осел на известняк.

Этих двух головастых я застрелил не мешкая. И, доверившись чутью, перевернулся на спину.

Очень вовремя. Сверху на меня прыгнул очередной чужак – теперь я понял, что чужаки смахивают на одетых в комбинезоны страусов, но только голова у них раз в пять побольше, чем у безобидных степных птиц. В руке чужак сжимал такую же тускло поблескивающую палку, какой успокоили Фила. Вряд ли меня особенно обрадует прикосновение этой штучки…

Чужака я очень удачно принял на ступни и отшвырнул, а пока он пытался помягче приземлиться, всадил в него добрый заряд. Следующие несколько секунд ушли у меня на то, чтобы переместиться в сторону метров на десять. Очень кстати подвернулась глубокая воронка – не то промоина, не то давний, сглаженный временем разлом. Я слизнем втек в эту воронку и залег там, как в окопе.

Вспышки Юлькиного бласта рвали темноту на части, мой ноктовизор то и дело самопроизвольно менял настройку, сбитый с толку частыми переменами освещенности. Заверещал высоким голосом кто-то из чужаков – человек не смог бы издавать такие звуки. Мелькнули в стороне несколько теней – я наудачу выпустил пяток импульсов.

И вдруг все кончилось. Разом. Стало пронзительно тихо, как в давно заброшенной шахте. Только чуть погодя далеко в стороне еле слышно заурчал какой-то незнакомый механизм.

Я оставался в воронке еще с минуту. Потом рассмотрел Юльку – она, сцепив зубы, старательно пинала кого-то ногами, а потом поблизости объявился и Чистяков. Кажется, он пытался Юльку успокоить.

Пригибаясь, я отправился туда, не забывая вертеть головой и осматриваться. У самого корабля над неподвижной Яной склонился Смагин. Вокруг бревнами валялось по крайней мере семеро головастых. А вот американер Фил и малолетний Боря исчезли.

Из всех уцелевших в этой нелепой стычке я остался самым спокойным. Смагин давно приблизился к нервному срыву, Юлька тоже психанула, Чистяков впал в мрачность, а Яна Шепеленко просто пребывала в обмороке. Я же не успел ни испугаться толком, ни растеряться – все слишком быстро закончилось.

– Эй, вы! – тихо позвал я. – А ну, в бункер, живо!

Осмысленный приказ вернул Смагина к жизни. Он вскочил, легко подхватил Яну на руки и бегом миновал тамбур. Чистяков тянул Юльку за рукав, а она размахивала бластом, вырывалась и что-то вполголоса шипела сквозь зубы. На немецком. Чистяков ее явно не понимал. Пришлось помочь; против нас двоих Юлька не сдюжила и мы ее все-таки силком втащили в бункер. Только когда тихо щелкнули запоры она немного расслабилась.

Я стянул очки и угрюмо осмотрел друзей-старателей.

Чистяков был перепачкан мелом и кровью. В ладони он держал свой любимый нож, тоже перепачканный мелом и кровью. Юлька умудрилась не извозиться в известняке, зато левый рукав ее комбинезона чернел, словно обожженный. Смагин показался мне непривычно бледным, каждая веснушка отчетливо проступила на его породистом длинном лице. Я заметил, что у Смагина сильно трясутся руки.

А потом я повернулся к зеркалу, и встретился со своим безумным взглядом.

Мне только казалось, что я остался спокойным. Во взгляде читалось совсем другое. Совсем-совсем.

«Смерть или слава». Как у одержимых битвой берсеркеров.

 

23. Павел Суваев, ранее – оператор станции планетного наблюдения, Homo, планета Волга.

Почти до самой темноты было тихо – чужие убрались с поверхности, а крейсер продолжал висеть над Новосаратовом словно исполинская головка сыра. Защитники города после того, как чужие откатились и взлетели, выждали часа два, а затем как-то незаметно начали праздновать победу. Два небритых лба-баскетболиста из соседней многоэтажки пролезли сквозь разбитую витрину супермаркета и вытащили наружу ящик кукурузной водки. Хозяин супермаркета, сосед Суваева снизу, только обреченно махнул рукой.

И все. Толпа объединенная общим делом мгновенно превратилась в толпу разобщенную. Правда, Суваев не мог не отметить – не вспыхнуло ни единой ссоры, ни единой драки, хотя оружия сегодня у каждого имелось не в пример больше обычного.

Сначала Суваев хотел остановить пьянство, но потом плюнул и отказался от этой мысли: как его остановишь? Он прошел мимо расположившихся прямо на недавних позициях соседей и вернулся домой. На пороге его встретила жена, похожая на безмолвную тень. Суваев слышал, как на улице разоряется патрульный-отставник, снова пытаясь образумить толпу, и слышал, как ему в ответ орут что-то презрительное, а потом хором долго и смачно хохочут.

«Да, – подумал Суваев мрачно. – Эти, пожалуй, навоюют…»

Он на всякий случай вызвал станцию наблюдения, но на этот раз никто не ответил. Зислис и Веригин покинули-таки пост… Вот чудаки – почти две смены просидели!

«Покинули… – Суваев вздохнул, надеясь, что его друзья действительно просто ушли. – Космодром-то оборонять некому. Хотя, там патруль рядом обретается, наверняка кто-нибудь из регулярников возьмется за оружие…»

Но все равно, космодром – не город. Сколько там народу? Ну, человек тридцать персонала, но эти, скорее всего, разбежались еще утром. Ну, патруль, человек в лучшем случае десять. Ну, на Манифесте, скорее всего, кто-нибудь окажется. Из фактории да квартала «Меркурия» вряд ли кто на космодром полезет, свое будут оборонять.

Вот и получается, что космодром чужие должны по идее проглотить – и не заметить. Хотя, нет, заметить-то заметят. Не сдастся же оставшаяся горстка волжан совсем без боя? А если чужие туда лезли как и на Новосаратов, беспечно и с подбрасыванием шапок, то им по этим самым шапкам вполне могли и накидать. Тем более, что у патруля есть оружие посерьезнее ручных бластов и даже серьезнее антикварного сактомета. А значит, могли не просто накидать чужим по шапкам, а накидать основательно.

Впрочем, над космодромом куда удобнее маневрировать летающим кораблям чужих, и если они сориентировались, то имели великолепный шанс с воздуха вспахать все очаги защиты, так, что живого микроорганизма не останется…

Но – с другой стороны – чужие ведь шли на Новосаратов с парализаторами, а значит людей убивать, вроде бы, не собирались.

Суваев в отчаянии потряс пухнущей от догадок головой. С одной стороны, с другой стороны…

Временами ему казалось, что космодром вполне в состоянии выстоять, временами – наоборот, что космодром и защищать никто не стал бы.

«Ладно, – растерянно подумал Суваев спустя четверть часа. – Что мне делать-то?»

Положение вряд ли можно назвать обнадеживающим. Взрослый дядя, который замыслил украсть трехлетнего карапуза, неожиданно получил пинок в промежность и временно ошалел от боли. Но он вот-вот опомнится и схватит карапуза за шиворот, а потом посадит в мешок и…

Что – «и» – Суваеву думать не хотелось. К сожалению, у карапуза просто нет возможности удрать, пока дядя-киднэппер присел и поскуливает. А рассчитывать на второй пинок, по видимому, глупо.

И тут вмешался случай – запиликал вызов видеофона. Суваев, наверное, вскоре спустился бы во двор, а жена на вызов сейчас не ответила бы.

Суваев утопил клавишу «Полный/Full» и посреди комнаты сгустился силуэт Мишки Зислиса.

– А, – протянул Суваев. – Это ты. Рад видеть.

– Е-мое! – Зислис казался воодушевленным. – Четвертый раз звоню, никто не отвечает.

– Правильно. Я внизу был – чужие пытались захватить город.

– И как?

– Отстрелялись. А у вас что?

– На космодром они тоже лезли. И тоже сполна отгребли, – Зислис усмехнулся. – Мы с Леликом теперь ополченцы, представляешь?

Суваев удивился:

– Ополченцы? А что, патруль разве не разбежался?

– Нет! Фломастер командует, и Ханька здесь, и Яковец, и остальные почти все. Плюс с Манифеста шестнадцать человек притопало. А оружия тут – море, и батарей за месяц не расстрелять. Да, о чем это я! Тут с тобой переговорить хотят.

Зислис подвинулся, и на его месте возникло изображение Фломастера, лейтенанта патруля.

– Привет, Суваев.

– Привет.

– Мне сказали, ты о чужих много знаешь откуда-то. Это так?

– Так, – нехотя ответил Суваев. – Только мне обычно не верят.

– Я поверю. Давай-ка ты к нам, а? Хватай любой вездеход, и к казармам! Только быстро, не ровен час зелененькие опять на головы посыплются…

– Они не зелененькие, – машинально поправил Суваев. – Азанни – серые, цоофт – серо-коричневые, шат-тсуры – коричневые…

Фломастер выжидательно глядел на него, и Суваев осекся. Перспектива оказаться на стыке силовых колпаков грела очень слабо, но еще слабее грела перспектива угодить под тотальный нервный удар, который, несомненно, вскоре будет нанесен по Новосаратову. И Суваев стал склоняться к тому, чтобы принять предложение Фломастера.

– У вас бункер какой-нибудь есть? – спросил Суваев без особой надежды.

– Бункер?

– У меня жена. И дочка.

– А-а-а… – понял лейтенант. – Найдем, куда их укрыть.

– Хорошо. Я приеду, – решился Суваев. Он уже понял, что в городе отсидеться не получится. А вот на космодроме… шанс может выпасть. – Надеюсь, что чужие уже сняли поле над городом и космодромом.

– И вот еще что… – Фломастер нервно дернул щекой. – Ты бы взял свой комп с той непонятной базой, а?

Секунд пять Суваев пристально глядел Фломастеру в глаза.

– Добро, – наконец кивнул он головой. – Возьму.

– И не медли, – попросил Фломастер.

Суваев снова кивнул и крикнул жене:

– Света! Собирайся.

Жена, прижимая к груди дочку, тихо подошла к дверному проему. Последние часы казалось, что она постепенно становится бесплотной, только глаза с отчаянием продолжают глядеть в этот враз ставший еще более жестоким мир.

– Мы уезжаем к патрульным, – объяснил Суваев. – Там есть где укрыться, и оружия больше. Да и народ потолковее. А город скоро разнесут. Поняла?

Светлана коротко кивнула.

– Ничего не бери. Только… для Лизки кормежку какую-нибудь сообрази. И быстро.

Она кивнула, и исчезла – казалось, даже подступающая бесплотность замерла, а потом отступила.

«Черт, – подумал Суваев, упаковывая комп. – Как меняет человека появившаяся цель!»

Через пять минут он спускался в лифте; руку оттягивала черная сумка. Жена, одетая в джинсы, сапожки и кожаную куртку, конечно, держала на руках Лизку.

Они вышли во двор – празднование локальной победы было в самом разгаре. Суваев решительно направился в сторону перекрестка. Жена спешила следом.

– Эй! – окликнула Суваева давешняя отчаянная девчушка с иглометом. Она смотрела на него с немым удивлением, не веря, что Суваев уходит. – Ты куда?

Пришлось обернуться.

И близнецы стояли здесь же, и никудышный стрелок – тот самый близорукий парень, и глухонемой старик из дальнего крыла…

Суваев остановился. Как бы им объяснить?

– С этими, – он указал рукой на пьянчуг, – много не навоюешь. Я уезжаю к ополченцам.

Надежды во взглядах соседей стало больше.

– Ополчение? А это где?

– На космодроме. В казармах патруля. Хотите – валяйте туда же. Только сами – у меня вездеход двухместный.

Близнецы переглянулись и бегом кинулись к восточному гаражу. Девчушка несколькими жестами объяснилась со стариком, схватила его за руку и потащила следом за Суваевым. Ну и парень-вобла тоже не отставал. Кое-кто из слышавших слова Суваева перешептывался с ближними, вставал и торопливо уходил к стоянке или к гаражам. Но большинство все же осталось во дворе, и у витрины разграбленного супермаркета.

Вездеход во время атаки, к счастью, не попался на дороге ни одному из шагающих танков. Точнее, его вездеход не попался – попался чей-то ядовито-красный «Лис». А его компактная «Таврия» так и дремала на обычном месте – у самого дерева, невесть как сохранившегося посреди обширной дасфальтовой стоянки. Танки пошалили тут на славу: раздавленных машин пруд пруди. Но «Таврия» – цела.

Спустя минуту она послушно встала на подушку, развернулась, перемахнула через низенькую ограду стоянки и рванула вдоль по улице. Компания, пьянствующая у дома Суваева, была не одинока: половина Новосаратова сейчас занималась примерно тем же, и оставалось только удивляться почему горе-защитники не палят в небо из бластов во славу первой победы. Следом за Суваевской «Таврией» как приклеенный тянул скоростной двухприводный «Киев»; присмотревшись к маленькому, но четкому изображению на экране заднего вида можно было заметить даже сосредоточенное лицо сухопарого соседа. Того, который плохо стрелял.

«Куда ему в ополчение…» – подумал Суваев рассеянно. Слово, отдающее стариной и дедушкиными сказками о покорении Фалагост, как-то незаметно стало привычным и обыденным.

Ополчение.

Сутки – неполные сутки, и вся жизнь пошла кувырком. Стоило чужим появиться у Волги, как тысячи судеб оказались перечеркнутыми.

Суваев не верил, что жителей Волги ждет в будущем хоть что-нибудь хорошее. А на всей планете о чужих больше всего знал именно он. Но Суваев не собирался сдаваться без боя. И никто на Волге не собирался. Ну, может быть за редким исключением.

«Таврия» медленно выползала из-под зависшего над городом крейсера азанни, чтоб вползти в тень его близнеца, который накрывал космодром. Суваев глядел на огромный корабль со смешанным чувством досады и злости.

Поля действительно больше не было. Наверное, чужие поняли, что разбегаться никто не станет и решили попытаться выкурить людей из лабиринта строений на открытые места. Суваев на их месте поступил бы именно так.

Короткий отрезок дасфальтовой трассы, проложенной еще лет сто назад и поддерживаемой до сих пор ради обладателей колесных машин, промелькнул под днищем «Таврии», и привел к площади перед факторией и зданием космодрома; здание это походило на огромную морскую раковину. Пассажирское здание – служебные постройки космодрома находились в некотором отдалении, километрах в двух отсюда. Суваев свернул, оставляя «Меркурий», факторию и раковину слева. Трава у дороги до сих пор казалась разлохмаченной – напоминание о недавних маневрах инопланетных гигантов в небе Волги и о последовавших вслед за маневрами локальных бурях.

Перескочив на форсаже изрядно попорченное проволочное заграждение, Суваев стал править к казарме патруля, длинному двухэтажному домику. Чуть дальше виднелось несколько небольших не то сарайчиков, не то будок непонятного назначения – Суваеву всегда казалось, что там хранят всякий древний и ненужный хлам. Еще дальше продолговатыми серыми тушами возвышались космодромные ангары. На краю взлетного поля, прилегающему к казарме, земля была сильно изрыта импульсами и ходулями танков. А самих поврежденных танков насчитывалось чуть не полтора десятка! Суваев невольно присвистнул. Вот тебе и ополчение! Вот тебе и патруль! Не чета банде алконавтов, к которой пришлось ненадолго примкнуть.

Суваев почувствовал прилив сил и уверенности. Правильный выбор он сделал! Словно почувствовав перемену в его настроении, жена впервые за весь день улыбнулась, и даже Лизка что-то радостно загугукала и принялась сосредоточенно ловить ручонками ворот маминой куртки.

«Таврия» притормозила перед крыльцом; трое вооруженных парней встречали подоспевшие из Новосаратова вездеходы. Двое гражданских, один в форме патруля.

В гражданских Суваев без труда узнал Зислиса и Веригина, да и патрульный был ему знаком – сержант Валера Яковец. Зислис и Веригин с бластами служебного образца на шеях выглядели донельзя важными, Суваев даже усмехнулся.

– Привет, гвардия! – проворчал он, выйдя наружу, и неопределенно повертел ладонью у виска, не зная как правильно козырнуть. Впрочем, у него все равно оставалась непокрытой голова, а во всех русских вооруженных формированиях по древней традиции без шапки не козыряли. Это даже Суваев помнил.

– Привет, – отозвался Яковец. – Базу привез?

– Привез, привез…

– Пошли в канцелярию! – Яковец развернулся в сторону крыльца.

– Погоди, – остановил его Суваев. – Мне тут обещали бункер или какое-нибудь убежище.

Яковец нетерпеливо взмахнул рукой:

– Это там же! Давай, пошли!

Суваев жестом поманил жену и подхватил сумку из-под сидения.

На крыльце Яковец обернулся.

– Новички-ополченцы – за мной!

Суваев повернул голову, и увидел, что рядом с его вездеходом припаркованы еще несколько, и нестройная разношерстная группа горожан, человек двадцать, вереницей тянется к крыльцу.

На западе, над самым горизонтом, висело рыжее волжское солнце, вот-вот готовы были излиться на космодром летние сумерки, а вместо неба над головами людей и кровлями зданий неподвижно распластались чудовищныо огромные вражеские корабли.

 

24. Михаил Зислис, оператор станции планетного наблюдения, ополченец, Homo, планета Волга.

На станции, вопреки ожиданиям, все оказалось не так уж плачевно. Главную антенну чужие повредили бесповоротно, практически все спутники слежения расстреляли, но орбитальную диаграмму Зислису удалось оживить с первой попытки. Большая часть наземных датчиков уцелела, а для диаграммы даже их вполне хватало. Питание на станцию поступало исправно, хотя один из энергоблоков в данный момент дымил и бездействовал. Работала и связь – Зислис не так давно дозвонился до Суваева и ко всеобщей радости Суваев согласился приехать. Приехал он быстро, да не сам – привел человек двадцать, почти все были вооружены кто чем. Пришлось Яковцу снова вскрывать опечатанные ящики с резервными бластами. Фломастер тут же вцепился в загадочную базу и принялся ее исследовать, а Зислис с Веригиным некоторое время наблюдали за чужими кораблями на орбите.

Чужие вели себя пассивно: перестроения они завершили и ровным счетом ничего не предпринимали. Вероятно, выжидали.

Вскоре на станцию заявился Суваев – поглядеть что и как. Он с минуту изучал построения флотов, а потом довольно быстро просчитал три наиболее вероятных направления внешней атаки. Версия, что чужие у Волги передрались между собой, оказалась несостоятельной. Все-таки они ожидали неведомого противника.

А Волга, к несчастью, оказывалась между молотом и наковальней.

В конце-концов Фломастер из канцелярии перебрался на станцию. Здесь действительно было удобнее. И диаграмма перед глазами, и основательно изучивший инопланетную базу Суваев всегда под боком. Ханин с парочкой рядовых перебросили один из стационарных пульсаторов прямо к корпусу станции наблюдения. Чуть впереди в сгустившихся сумерках зловеще высилась бесформенная груда обломков – все, что осталось от диспетчерской башенки. Над полем космодрома гулял легкий ветер. То и дело что-то равномерно вспыхивало над Новосаратовом – наверное перепившиеся защитнички в приступах бдительности жгли сигнальные и осветительные фееры.

До самой полуночи было тихо; Фломастер и Суваев все не отлипали от компа, листали базу и попутно поглощали лошадиные дозы кофе; Зислис с Веригиным первое время тоже сидели рядом, но потом Лелику надоело, и он ушел на свое обычное место, рядом с телеметрией. Телеметрия сейчас, ясное дело, не работала. Уронив голову на стол, Веригин дремал.

Зислис лениво поглядывал на экран компа – столбцы цифр и движущиеся демонстрационные ролики успели его изрядно утомить. Напала зевота – все-таки они с Леликом не спали уже сутки. Зислис невзначай подумывал – а не пойти ли ему в комнату отдыха этажом ниже и не придавить ли массу до утра? Вряд ли – думал он – чужие сунутся на повторный штурм в темноте.

Он ошибался.

Что-то вывело Веригина из состояния блаженной дремоты – он издал невнятное восклицание и все, кто находился в помещении поста, тотчас обернулись к нему. Веригин указывал пальцем на диаграмму. Из-за того, что главная антенна не действовала, изображение лоцировалось в минимальный объем, но и так было прекрасно видно, что небольшая часть одного из флотов и несколько кораблей второго снова перестраиваются, и основное направление их движения направлено к поверхности Волги.

Суваев быстро разобрался в принадлежности кораблей.

– Первая группа – оперативные подкрейсеры цоофт, штурмовики, вторая – малые рейдеры азанни. Это явный десант.

В голосе Суваева не проскользнуло ни тени сомнения – он явно имел весьма четкое представление о том, что говорил.

Ханин бесшумно вскочил и бегом кинулся к выходу, а Фломастер уже зло кричал в стержень-коммуникатор:

– Внимание всем группам: сигнал «Филин»! Повторяю: сигнал «Филин»!

Он поднял взгляд на Суваева и коротко справился:

– Сколько у нас времени?

Суваев прикинул, ненадолго прикрыв глаза.

– Минут двадцать, не больше.

– Буфер готовности – пятнадцать минут! – тут же урезал время Фломастер. – Развернуть все орудия и запастись батареями! Рассредоточиться по опорным точкам!

Лейтенант вздохнул, мрачно взглянул на неподвижных и безмолвных Зислиса с Веригиным, и закончил:

– …и удачи всем нам!

К ночной стороне Волги, снижаясь по длинным пологим траекториям, устремился рой светящихся точек.

Через минуту Зислис, Веригин и Фломастер были уже снаружи. Ханин и двое патрульных-артиллеристов хлопотали у массивного пульсатора, похожего на перевернутый гриб с коротким отростком-стволом. В небе вспыхнула новая звезда – даже не звезда, туманность. Точно под днищем крейсера, что висел над космодромом. Туманность-близнец сверкала и под днищем второго крейсера, того, что завис над Новосаратовом. Еще пару минут, и из яркого синеватого облака в поверхность планеты ударило два световых шнура, и там, где они встречались с почвой, величаво вставали один за одним концентрические, постепенно расходящиеся призрачные стены. Стены-кольца. Похожие на волны, что разбегаются от брошенного в воду камня. В ночном небе снова появились штурмовики чужаков, похожие на неправильной формы плоские пятиугольники. Они четверками проносились над взлетным полем и заламывали крутые развороты. Глядеть на стремительные маневры четверок, словно спаянных друг с другом незримыми узами, было почему-то приятно. Завораживали они своим очевидным техническим совершенством.

А вскоре на позиции патруля и ополчения накатила первая светящаяся волна.

Такого смятения и ужаса Зислис давно не испытывал. Пожалуй, со времен безотчетных детских страхов перед темнотой. Он, вроде бы, куда-то бежал, пытался куда-то спрятаться, и всюду ужас настигал его, заставлял искать новое убежище, которое впоследствии оказывалось таким же ненадежным, как и все остальные.

В себя он пришел минут, наверное, через десять, хотя представления о времени странно исказились и вполне могли обманывать его. Бласт Зислис не то обронил, не то просто выбросил. Сейчас он находился за зданием станции, ближе к Манифесту, в зарослях ракит и жимолости. Прямо перед глазами покачивалась изогнутая ветвь, усеянная мелкими поблескивающими капельками. Не зря местную жимолость первопоселенцы назвали плакучей.

Вторая волна зловещего синеватого зарева накатывала со стороны «Меркурия». У казарм слышалась стрельба, но жидкая и какая-то на редкость неубедительная. А у хорошо видимого из зарослей орудия-пульсатора шныряло несколько фигур, и это были вовсе не человеческие фигуры. Кто-то тонким девичьим голосом кричал за оградой, и два нечеловеческих силуэта тотчас двинулись на крик. Зислис судорожно сглотнул, сделал шаг вперед, и споткнулся обо что-то продолговатое и твердое. Присмотрелся – это был бласт.

Зислис решительно поднял его, как мог вытер от песка и приставших травинок, и, сцепив зубы и собрав в кулак остатки мужества, сунулся туда. К фигурам.

Стрелял он как в бреду. Длинными неэкономными очередями и даже не успевал радоваться собственной меткости. Силуэты чужаков, в которых самой непривычной казалась несоразмерно большая голова на длинной и тонкой шее, бросились врассыпную. Кажется, трое пытались унести безвольное человеческое тело, и Зислис, захрипев, как раненый зверь, ринулся на перехват.

Чужаки тащили человека к штурмовику, что сел совсем рядом. Широкая сходня взбиралась к открытому шлюзу; внутри штурмовика горел оранжевый свет.

Зислис спешил. Сбоку от него вдруг возник один чужак, потом другой. Оба тянули к Зислису слабо мерцающие продолговатые стержни, и почему-то казалось, что едва эти стержни коснутся тела – произойдет непоправимое.

Он отбил первый из стержней прикладом, и саданул прикладом же по большой голове чужака. Тот рухнул, как подкошенный. Второго Зислис пнул носком ботинка и пристрелил в упор. Троица с грузом уже взбиралась по пологой сходне; Зислис прицелился, но тут через штурмовик перекатилась вторая светящаяся волна и мигом захлестнула все вокруг. Вернулся первобытный ужас.

Бласт он опять выронил, и в безотчетном желании укрыться помчался прямо на сходню. Его пытались задержать, но теперь Зислис вовсю работал кулаками, рычал, и даже кого-то куснул, да так, что заныли челюсти. На мгновение от него отшатнулись, всего лишь на мгновение. В следующий миг спину и правый бок окатило волной холода, и он почувствовал, как отнимается сначала правая нога, потом левая, как деревенеют руки и кровь словно бы останавливается в жилах. И, самое неприятное, сознание вовсе не пыталось покинуть его. Ужас от волны усилился ужасом от осознания того, что он угодил в плен. В плен к чужакам, выходцам из иных звездных миров. И Зислис точно знал, что намерениям чужаков очень далеко до мирных.

Он рухнул на гладкий и прохладный металл сходни. Впрочем, это мог быть и не металл. Сейчас на сходне было полно песка и мусора, который принесли шныряющие туда-сюда головастые чужаки на подошвах. Поле зрения на какое-то время сузилось, но почти сразу же Зислиса подняли, и понесли в штурмовик. Как бесчувственное бревно. Тело не гнулось, схваченное болезненной судорогой. Он и отличался-то от бревна только тем, что мог мыслить и испытывать безотчетный ужас.

Его уложили рядом с таким же беспомощным Фломастером. На пол. В штабель, поверх парализованного Суваева и еще кого-то – не то Ханьки, не то Веригина, не то одного из рядовых-артиллеристов. И как раз в эти секунды волна ужаса схлынула. Прилив закончился – начался недолгий отлив.

Он слышал, что кто-то все еще продолжает отстреливаться, слышал негромкие шаги чужаков, передвигающихся по штурмовику, слышал вдали гортанную перекличку – неведомо чью, потому что голоса головастых чужаков звучали иначе – но не мог пошевелить даже веками. Глаза начали слезиться и болеть, но чужим, конечно же, плевать на его муки. Если чужие умеют плевать.

Впрочем, муки телесные казались не самым ужасным.

Волга не устояла. Все-таки не устояла, несмотря на решимость людей и на их врожденную воинственность. В итоге инопланетная техника оказалась все-таки на голову выше возможностей защиты. Если не принимать во внимание первую атаку, дневную, действительно глупую и неподготовленную, захват волжан виделся теперь легким и непринужденным. Скольких чужаков успел уничтожить Зислис? Одного? Двоих? Этого казалось недопустимо мало.

Но чужаки действительно собрались брать людей живьем. И это им явно удавалось.

Чувствуя в груди ошеломляющую пустоту, Зислис пытался представить – что ждет его в будущем? Какая судьба уготована ему в инопланетном плену?

Он не знал, а представить – боялся.

И все же, спустя какое-то время, чужие снизошли до того, чтобы облегчить его муки. Появился очередной головастый, что-то немузыкально пропел, и Зислис вдруг провалился в сладкое и спасительное беспамятство.

Если бы не это, он легко мог сойти с ума в ближайший же час. Но чужакам, видимо, сумасшедшие волжане были ни к чему.

* * *

К рассвету объединенный десант цоофт-азанни захватил в плен девяносто девять процентов жителей Волги. А к восходу солнца многочисленные штурмовики взмыли в небо и круто ушли в зенит, оставляя планету практически безлюдной.

И последними покинули атмосферу два громадных крейсера азанни. Беззвучно окутались невидимым одеянием силовых полей, качнулись, задирая края. Задрожал потревоженный воздух – и два гигантских диска устремились ввысь, к ждущей на орбите армаде союза.

Строптивым волчатам обломали зубы.

У сил союза оставалось еще некоторое время в запасе перед приходом армады нетленных.