Бьющая ключом жизнь в порту Керкинитиды быстро вымыла из мыслей Александра неясную тревогу.
Было от чего тревожиться.
Почему-то только на берегу принц вдруг осознал, что их мятеж на «Киликии», если вдуматься, почти не имел шансов на успех. И тем не менее он удался, да еще прошел почти без потерь со стороны альбионцев. Было нечто дьявольское в подобном везении.
Второе, что волновало младшего принца Моро, – зловещий корабль мертвецов, встреченный в водах Эвксины.
Моряки – народ суеверный, и так было всегда, даже до катастрофы. В числе прочего Александр читал древние легенды. Он прекрасно помнил легенду о «Летучем Голландце». Причем знал и то, что слово «голландец» происходит от древнего названия Фламандии. Разумеется, читал Александр и более позднюю легенду о корабле-призраке, звавшемся «Мария-Селеста». Однако ни в старой легенде, ни в более новой ни слова не говорилось о дельфинах-призраках. Александр весьма пожалел, что находится так далеко от любимой королевской библиотеки и всезнайки-Тольба. Дома он сумел бы отыскать мельчайшие подробности заинтересовавшей его пугающей встречи. Но на берегах Тавриды принцу оставалось уповать только на собственную память, да еще, может быть, на Ральфа Зимородка. Штарх неплохо знал местные легенды, эвксинские, в чем Александр уже имел удовольствие убедиться. В водах расспросить Зимородка как следует не удалось. Но что мешает заняться расспросами на суше? Поэтому сразу же после неотложных береговых дел и распоряжений Александр велел накрыть обед на двоих и послал за Ральфом.
Беседы со штархом еще не наскучили принцу Моро. А что может быть приятнее интересной беседы за обедом после того, как отоспишься и справишься с намеченными делами?
Когда «Киликия» отшвартовалась в порту Керкинитиды, Ральф, как обычно, собрался на постоялый двор с кассаториумом. Однако у Александра имелись иные соображения и планы; пришлось штарху селиться в одной из крайних кают «Святого Аврелия» и кассата селить в наспех сооруженной выгородке рядом с каютой. После недавних злоключений Александру больше не хотелось покидать борт «Святого Аврелия», корабля не в пример большего, нежели эвксинские сантоны или квариссы. И даже причуды местного мореплавания больше не пугали, хотя в глубине души принц все же сознавал: собственными глазами он видел слишком мало, чтобы делать какие-нибудь выводы. Но выводы тем не менее сделал.
«Шут с ним, – думал Александр. – Единственное, что грозит большому кораблю в этих водах, – мели. Песчаные. Люциус Микела говорил, что песчаные мели практически неопасны, поскольку обшивка корпуса о песчаные мели почти не повреждается, это ведь не камень. А сниматься с песка команда неплохо обучена. Так чего их бояться, эвксинских мелей? Нужно только подготовить „Святого Аврелия“ к причудам Эвксины, только и всего».
Отныне принц решил не оставаться против коварных южан с малыми силами. Дядя Говард, конечно, храбр и беззаветно предан сановным родственникам, а Исмаэль Джуда, пожалуй, лучший из офицеров охраны. Но… Там, где недостает умений, – берут числом. «Дельфина» и «Гаджибея» Джуда потерял и из плена спасся лишь благодаря беспримерной храбрости да немалой удаче. Будь с ним достаточно солдат – ни за что Назим Сократес и его головорезы не захватили бы нанятые корабли.
Потягивая аперитив, Александр ожидал Ральфа и прикидывал, как половчее вывести его на разговор о корабле-призраке. Но выводить не пришлось. Разговор завязался сам собой, с первых же фраз, едва Ральф вошел и был приглашен за стол.
– Не нравится мне все это, – заявил Зимородок хмуро, даже не успев толком усесться.
– Что именно? – уточнил Александр.
– Да все! Все, что мы видели и слышали за последнее время.
– Вы имеете в виду тот факт, что наша экспедиция разминулась с подмогой из Альбиона? С «Девой Лусией» и «Иской»?
– Разминуться в море нетрудно, особенно если по ночам приходится поднимать бунты и резать тжекеров… Но я немного не о том. Меня беспокоят наши… нетленные спутники, если можно так выразиться.
– А, – сымитировал понимание Александр. – Вы о корабле-призраке?
– Не только. Скелеты из Амасры меня тоже волнуют. – Ральф наконец-то отпил из высокого бокала – на борту «Святого Аврелия» принц предпочитал жить так, как привык в королевском дворце. Ну разве что без должного простора. Александру вполне хватало того простора, что открывался за обращенным к морю бортом флагманского барка.
– У вас наверняка есть какая-нибудь местная легенда на этот счет, – вкрадчиво предположил Александр. – Наподобие легенды о Летучем Фламандце, которую вы, Ральф, без сомнения, должны были слышать в Саутхэмптоне.
– О Летучем Фламандце я действительно слышал, – подтвердил Ральф. – Причем даже несколько непохожих вариантов. Хотя для легенд это не редкость – расхождения в деталях.
– Расхождения? – живо заинтересовался Александр. – Как интересно! И какие же вы усмотрели расхождения в различных версиях легенды?
– Да разные… Начиная от капитанов – одни говорили, что Фламандцем командовал Ван Страатен, другие же, что Ван дер Деккен. Одни говорят, что проклятие обрушилось на Фламандца у мыса Горн, но чаще все же упоминают мыс Доброй Надежды. Да что там говорить, я слыхал даже, будто бы Летучий Фламандец – никакой не парусник, а огромный, с высокими бортами, П-образными мачтами и кубической кормовой надстройкой корабль древних, сработанный целиком из металла! Без единой пробоины, хотя и ржавый насквозь.
– Вот это да! – искренне впечатлился принц. – Признаться, я читал лишь классический образец легенды, и там действительно нет единодушия в вопросе капитанства. Утверждается только, что капитан был из Дельфта. Непонятно толком, и возникал ли на корабле бунт и был ли выброшен за борт по приказу капитана его зачинщик. Но вот о железном корабле-призраке древних, признаться, я не слышал ни разу!
– А я вот слышал, – грустно сообщил Ральф. – Впрочем, моряки, как вы знаете, народ впечатлительный и суеверный. Наверняка эта легенда – плод выдумки древних, лишь слегка переделанная на понятный нам лад.
– Я с нетерпением жду, когда вы расскажете вашу, эвксинскую легенду! – с жаром воскликнул Александр. – Уверен, она ничего общего с легендой о Летучем Фламандце не имеет!
– Ну, кое-что общее все же имеется, – возразил Ральф. – Ветхий парусник с пробоинами в бортах, рваными парусами, истлевшим скелетом на штурвале и командой мертвецов – слишком яркий образ, чтобы о нем не болтали во всех прибрежных тавернах и кабаках, по всему миру.
Зимородок некстати умолк и принц решил подбодрить его:
– Тут вы правы, любезный Ральф! Образ действительно невероятно яркий. Особенно если увидеть его ночью, с борта захваченной после доброй драки сантоны, да еще точно знать, что видел его не только ты. А значит – это не видения распаленного боем мозга и не горячечный бред нездорового разума. Однако я вас перебил! – спохватился принц. – Продолжайте, прошу вас!
– Боюсь, как бы мой рассказ снова не показался вам анекдотом, – хмуро обронил Ральф. – Хотя, если честно, не до веселья сейчас… Ладно, слушайте.
Случилось все это, как легко догадаться, очень давно, но уже после катастрофы. Лет четыреста назад. Беседовали как-то владыка вод и владыка небес и вышел у них вот какой спор. Первый утверждал, что все моряки – братья и отношения меж ними как между братьями: тонущему всегда придут на помощь, пусть даже с риском для собственной жизни, нуждающемуся помогут припасами или парой-другой работящих рук. Второй же утверждал, что на суше братья, бывает, режут друг друга без всякой жалости, да и на море меж моряками случается всякое. «Всякое, конечно, случается, – возразил владыка вод, – но моряки все равно приходят друг другу на помощь всегда. И никогда не обманывают друг друга, я ведь так повелел от начала вод, разве не помнишь?» Владыка небес рассмеялся в голос: «Да ты глаза-то раскрой пошире, братец! Погляди сам, что в твоих водах делается!» Владыка вод поглядел, и помрачнел его взор. «Хорошо, братец, – сказал он. – Я займусь этим».
И вот в один прекрасный день объявился в пантикапейском порту никому не известный моряк. Был он высокого роста, одноглаз и хром; покалеченный глаз скрывала черная повязка, а одежда моряка напоминала одежду жителя метрополии. Из вещей моряк имел только окованный бронзой деревянный сундучок с ручкой да простенькую шпагу при поясе. И намеревался этот моряк не то наняться на какую-нибудь сантону или шелию тимоней, не то просто пассажиром куда добраться – уж и забылось. Однако как на грех тогда в Пантикапее почти не было судов, готовящихся идти в воды, – всего-то две сантоны грузились у крайнего пирса. Но обе экипаж уже набрали, а пассажиров брать и вовсе не собирались. Вот только штархов каморные пока еще не нашли, а погрузка уже заканчивалась. И условились тогда каморные, что если найдут ходя бы одного штарха – пойдут парой, для начала – до Кафы.
И тут приходит к одному из каморных давешний моряк, пристально глядит на него единственным глазом и спрашивает: мол, нашли штарха-то? Нет, отвечает каморный, не нашли. Может, говорит моряк, тогда я сгожусь?
Ну, каморный, конечно, удивился – штарх всегда с приятелем-кассатом ходит, а ты только с сундучком, как же ты стихии-то заклинать будешь? А чего их заклинать, моряк говорит. Ветра, говорит, и так попутные, да еще течение из пролива. Чего бояться-то? Я, говорит, тебе золотом заплачу, только возьми, очень надо.
В те времена штархов было меньше, чем сейчас, но со стихиями они ладили так ловко, что нынешним и мечтать не приходится. Каморный знал: за день до появления в порту одноглазого две квариссы ушли на Джалиту. И штарх у них был. Причем штарх хороший, один из лучших. Потому-то ветер попутный и держался все это время. Однако одноглазого каморный брать все равно не хотел и, чтобы тот отвязался, запросил с него двенадцать монет золотом. А моряк возьми и согласись тут же, без торга. И обуяла тогда каморного алчность: подумал он, что найдут они штарха, не найдут – идти все равно придется. Авось и пронесет, зацепятся за ветер отошедших намедни кварисс и дойдут аж до Джалиты. Одно только непонятно: куда именно одноглазому-то надо? А мне, говорит тот, все равно, в море выйти хочу, в воды, как вы тут говорите. Воздуха морского вдохну в последний раз и на берег, навсегда. В ближайшем порту где вы причалите – там и сойду. И подумал каморный: двенадцать монет за то, чтобы отвезти незнакомца в Кафу, куда ходу при нынешнем ветре от силы сутки-двое? Алчный он был человек. Ударил с одноглазым по рукам.
Вскоре второй каморный явился – штарха так и не нашел. Погрузка как раз закончилась, а товар не шибко лежачий – испортиться может, причем довольно быстро. Что делать, решили отходить так.
Отошли, ветер и впрямь нужный, течение на первых порах помогает. В общем, нормально все. Одноглазый где не положено не болтается, сидит в каморе, не высовывается. Вроде бы даже и вовсе спит.
А на следующее утро ночная вахта тихонько каморному шепчет: пассажир-то ночью на прову вышел, за борт свесился и… только не гневайтесь, каморный, видят воды – не врем, полночи с дельфинами разговаривал. Дельфины – здоровые, у нас таких сроду не водилось, и светлее наших. А как развидняться стало, махнул им одноглазый рукой и в камору ушел.
Каморному не по себе стало, конечно, но виду он не подал, поскольку был хоть и алчным человеком, но далеко не трусливым. Однако решил он на всякий случай у одноглазого задаток попросить. Заходит в камору свою, пассажиру отданную, так, мол, и так, говорит, как насчет задатка? Одноглазый ему – знаешь, я тут с друзьями посоветовался, они сказали – раз два корабля ведем, то двум каморным и заплатить надо. Так что вот тебе два раза по двенадцать монет золотом, половину себе оставишь, а половину отдай своему другу-каморному. Да уж не поскупитесь с другом, матросам могарыч поставьте, когда на берег сойду, я ж видел, как они из-за шегл зыркали, когда я с друзьями морскими общался.
И сундучок открывает. А там – книга какая-то толстенная, да еще рукояти пистолей видны. Пошарил, вроде бы и не доставал ничего, однако запер сундучок, поворачивается – в пригоршнях золото.
Деньги каморный принял, хотя никак в толк не мог взять: если одноглазый денег в ладони нагреб, как он сундучок-то запер, руки ведь заняты? С этой мыслью и ушел из каморы.
Ветер такой был добрый, что Кафы достигли еще до захода солнца. Причалили, одноглазый с сундучком своим действительно, чин-чинарем, на берег сходит. Почти уж сошел с асигута на причал, да вдруг обернулся и каморному говорит: запомни, что я тебе утром сказал.
И затем на берег сошел.
Штарха в Кафе нашли быстро, сперва одного, а потом и другого, поэтому пути каморных разошлись: тот, что одноглазого вез, – на Синоп отошел, а второй – сначала на Джалиту, а там и дальше – на Истанбул, Мюрефте, Чанак-кале, Бозджааду, чуть ли не до самого Армуталана. Говорят, что он дошел благополучно, и ветра ему сопутствовали добрые, и воды волной не грозили.
А первый каморный наказа одноглазого моряка не выполнил: ни с другом заработком не поделился, ни даже матросам на могарыч не расщедрился. Велел сразу паруса ставить и сирокко держать.
Как стемнело, решил каморный на фашту выйти – поглядеть, что и как. За борт глянул – а рядом с сантоной дельфины стаей плывут, из воды выпрыгивают. Действительно здоровенные, белесые – никогда каморный таких не видел, хотя немало вод исходил и всяких диковин насмотрелся. И не меньше дюжины их, дельфинов. Ночь лунная была, хорошо все видно. И вдруг один дельфин высоко выпрыгивает у самого борта, поворачивается в воздухе и на каморного словно бы смотрит. А вместо глаз у него – две золотые монеты.
Каморный уж на что не трус, а оробел. Однако стиснул зубы и снова в камору спустился.
И вот тут ему по-настоящему страшно стало. В каморе-то одноглазый сидит, книгу из сундучка своего листает!
Замер каморный на пороге, дохнуть боится и бежать боится – да и куда с сантоны-то убежишь? А одноглазый его словно и не замечает, чтением поглощен. Головой качает, рот в ухмылке кривит. А потом даже вслух начинает читать:
«Много говорят о матросском братстве, не раз корабли меняли избранный курс, дабы помочь терпящим бедствие, однако что вижу я на самом деле? Блеск монет затмевает очи морякам. За золото готовы они и продать, и убить».
И к застывшему каморному оборачивается: не так ли, капитан?
Тот стоит – ни жив ни мертв. Однако сглотнул ком в горле и ответил сипло: никого, мол, я не убивал! Ни за золото, ни так. Да как же, одноглазый говорит. Перед самым Армуталаном друга твоего лихие люди перехватят. И скажут: если дашь нам двенадцать монет золотом – возьмем плату и отпустим, ничего более не отняв и никого не тронув. А не найдешь монет, не взыщи… Экипаж под ножи, сантону на дно. Ну что, капитан? Теперь как заговоришь?
Да как же, каморный отвечает. До Армуталана другу моему не меньше трех недель ходу! Как можно наперед говорить, что произойдет? Одноглазый скалится: а тому, что я в Кафе сошел, а ты меня сейчас видишь, ты не удивлен?
На это каморный не нашелся что возразить.
Запомни, говорит одноглазый. Предательство всегда начинается с малого. Первый шаг ты уже сделал. А ведь друг твой когда-то жизнь тебе спас. Когда ты в шторм под Тарханкутом попал и сантону твою на камни выбросило. Было такое?
Было, понурил голову каморный. Давно, лет двадцать назад.
А ты ему дюжину золотом зажал, да еще без всякого труда заработанную?
Тут каморный набрался смелости и спрашивает: а если я курс сейчас мистрале возьму, друга перехвачу под Джалитой и отдам ему золото? Хоть бы и все, а не только половину? Что тогда?
Не догонишь, отвечает одноглазый. Я не догоню? – вскипает каморный. Да у меня самая быстроходная сантона от Танаиса до Истра! Обещаешь? – одноглазый спрашивает. Клянусь! Завтра днем – догоню!
Ну что ж, ухмыляется одноглазый, ты сказал. Увидимся завтра.
И исчез.
Каморный потоптался немного на пороге; тут в глазах у него потемнело, пошатнулся даже, чуть не упал, а потом глядь – а он лежит у себя в каморе на топчане поверх рундука, мокрый от пота, тюфяк из-под головы под стол свалился. Дверь к асигуту на пупу открыта, а сверху серость рассветная пробивается.
Что за чертовщина, думает. Пригрезилось? Или чего?
Поднялся к тимоне – курс сирокко, как раньше, берегов таврийских, ясное дело, не видно давно. А рядом с сантоной – дельфины. Правда, обычные, серые, эвксинки.
Каморный побродил немного, потом вахту расспросил – не случилось ли ночью чудес каких. Да нет, отвечают, как вы спать под полночь ушли, так вахта и держала все время сирокко. Ветер наш, волна небольшая.
Все путем.
Вернулся каморный к себе, бутылку крепчайшего тирасского пойла из рундука добыл, откупорил, стакан хватанул – не полегчало. Второй хватанул – только горло обжег. Хватанул и третий, тут ему наконец и облегчение пришло. Сел, задумался.
До Джалиты, думает, я к вечеру, может, и поспею; ветер, правда, не тот, ну да штарх на что? Однако друг небось в Джалиту еще ночью пришел, что надо сделал да утром дальше отчалил. Где теперь его ловить? К тому же дело ли – ночные кошмары всерьез принимать? У меня товар быстропортящийся, меня Синоп ждет!
Опорожнил каморный бутылку до дна и совсем расхрабрился: с другом, шепчет он неизвестно кому, я и сам как-нибудь разберусь. И нечего меня жизни учить, кем бы ты ни был, одноглазый!
И бутылкой по столу – бум-м!
Тут в каморе на миг потемнело, над бутылкой словно бы облачко сгустилось, и голос из ниоткуда говорит: я так и думал, капитан. Не держишь ты слова. Правду мне дельфины сказали: монеты у тебя вместо глаз, когда на мир ты смотришь. Запомни: пока не найдешь ты друга своего, пока все ему не расскажешь и пока не простит он тебя – не будешь знать ты покоя. На берегу друга не ищи, только в море, на берег тебе и таким, как ты, путь заказан. И знай: даже смерть не избавит ни тебя, ни твою команду от уготованной участи, потому что забыла о вас смерть.
Каморный, конечно, здорово сдрейфил, но соображать способности не утратил: стоп, действительно, а как же, спрашивает, команда? Они-то в чем виноваты?
Ни в чем, отвечает голос. Ты, говорит, наверх иди и к команде приглядись повнимательнее.
Поднялся каморный, глядь – а на тимоне незнакомый кто-то стоит, паруса тоже чужаки какие-то подбирают. В общем, ни одного знакомого лица. И глаза у всех тоскливые и пустые.
Каждый из вас – снова голос зазвучал – ищет прощения. И будет долог ваш поиск, полон безнадеги и отчаяния. Но вы сами загнали себя на этот корабль.
И умолк.
С тех пор сантона с проклятыми моряками скитается по водам, не в силах пристать ни к одному берегу. С надеждой устремляется она к каждому парусу на горизонте, но корабли бегут от нее, едва завидев. Давно истлели паруса и сгнили борта сантоны, а моряки обратились в живых скелетов. Лишь гигантские дельфины сопровождают корабль-призрак, по ночам тоже лишаясь плоти и обращаясь в дельфиньи костяки. Матросы с корабля-призрака знают: те, кто мог бы их простить, давно умерли, но не в силах они обрести покой и прекратить скитания.
А каждый матрос с детства усваивает простую истину: в водах нет своих и чужих, есть только свои.
Зимородок умолк и жадно припал к бокалу.
– Н-да… – Александр пораженно покачал головой. – Весьма странная легенда. Честное слово, никогда не слыхал ничего даже отдаленно похожего! Браво, друг мой, на этот раз к вам как к рассказчику не может быть никаких претензий!
Ральф кивнул, но как-то необычно хмуро. Однако Александр все еще находился под впечатлением услышанного и не обратил на это внимания.
– Откровенно говоря, ваш рассказ скорее смахивает даже не на легенду, а на смелую выдумку какого-нибудь матроса, весьма, надо сказать небесталанного. Которому, к примеру, друг против ожиданий недоплатил двенадцать монет. Так часто бывает – историю, придуманную каким-нибудь искусным рассказчиком, постепенно начинают считать сказкой или легендой. Причем очень старой.
– Там есть еще небольшое дополнение, – неохотно сообщил Ральф. – Пергамент с записью этой легенды – или, если угодно, истории – нашли внутри выловленной где-то у Тендры бутылки из-под крепкого тирасского пойла. А секрет его изготовления был утерян лет триста назад, если не знаете. Вот и решайте сами – легенда это или история.
– Вот даже как! – хмыкнул Александр. – Тогда действительно скорее это выдуманная история. Под воздействием того самого утерянного пойла. Впрочем, не важно, история, легенда…
– История, – уныло сказал Ральф. – Корабль-то мы видели! И дельфинов видели! Причем я его вижу не впервые.
– Не впервые? – вскинулся Александр. – Вы видели корабль-призрак прежде?
– Видел. Прежде – три раза, этот четвертый.
– Когда, где?
– В первый раз – еще мальчишкой, с рыбацкой шаланды. Заштилело как-то, мы милях в пятнадцати от берега ночевали. Рыбаки спали, а я под утро проснулся. Через борт глянул – он… Оцепенел я тогда от страха, под рогожу забился, еле меня потом в себя привели. Второй раз уже штархом, в водах, перед самым Боспором. А третий – года два назад, когда нас в Меотиду занесло с Чапой… На «Гаджибее», между прочим.
– И… что произошло после этих встреч?
Зимородок совсем посмурнел.
– Шаланда с рыбаками той же осенью из вод не вернулась. Что со вторым кораблем стало – не знаю, нездешний он был, из Фамагусты вроде. Я до Истанбула его довел – и на берег. Как знать, дошел ли он до своей Фамагусты? Ну а что случилось с «Гаджибеем» и Чапой, вы знаете.
Александр в упор поглядел на штарха. Лицо принца было необычно бледным, глаза недобро поблескивали.
– Вы связываете эти два факта? Я имею в виду ту встречу «Гаджибея» с кораблем-призраком и недавние события у турецких берегов?
Зимородок ответил не сразу. Помолчал, взвешивая каждое слово и каждую мысль.
– Не знаю, – сказал он глухо. – Не знаю, есть ли между этими событиями связь. Но встреча с кораблем-призраком у нас считается дурным знаком.
Теперь умолк Александр, уставившись в скатерть и бездумно вращая пустой бокал длинными тонкими пальцами.
– Хорошенькое дело… Дурной знак. Однако вы встречались с ним уже четырежды – и пока живы!
Ральф криво усмехнулся:
– Вот именно – пока.
В следующую секунду Зимородок порывисто вскочил, метнулся к дальней переборке, легонько хлопнул по ней обеими ладонями и вернулся к столу.
– Вы не подумайте, Алекс, будто я боюсь. То есть что я говорю… Мне и впрямь стало жутковато, но не в этом дело. Не подумайте, будто я отступлю из-за корабля-призрака. Я поклялся служить вам. И я верен клятве. Но мы все должны теперь быть предельно осторожными, ведь вы тоже видели корабль-призрак. А значит, проклятие – если на нем лежит проклятие – коснулось и вас.
– Проклятие… – пробормотал Александр. – Чертовщина какая-то.
Он тоже встал, негромко звякнув серебряным прибором.
– Знаете, Ральф, я почему-то больше связываю призрак и его команду с нашим делом. В конце концов, скелетов мы увидели еще в Амасре!
Причем в том самом доме, где хранился крипт! Это слишком нарочито, чтобы быть совпадением.
– Ну, со скелетами, положим, мы столкнулись еще до визита в дом…
Ральф вдруг осекся, оборвав незаконченную фразу.
– Постойте-ка, Алекс! Давайте вспомним. Скелеты сражались с охранниками Альмеи Сократес. Но как только появились мы – они предпочли немедленно ретироваться. Резонный вопрос: почему?
– Почему сражались с охранниками Альмеи Сократес или почему ретировались при виде нас?
– И то и другое.
Александр немного подумал и беспомощно развел руками:
– Не знаю, Ральф! Полагаете, это важно?
Зимородок мучительно вспоминал мельчайшие подробности стычки на пляже, однако некоторые вещи вспомнить никак не мог. Например, что было с Альмеей в момент их появления? Потом вроде бы один из скелетов пытался уволочь ее в лабиринт кривых прибрежных улочек. А еще чуть позже скелеты сами удрали туда. Но что делала Альмея, когда появились принц, Фример, Ральф и солдаты, именно в первые секунды?
Почему-то это и впрямь показалось Ральфу очень важным.
– Мне кажется, – сообщил он Александру, – что мы упускаем какую-то простую, весьма очевидную и очень существенную деталь. Что-то там было на пляже. Что-то такое, что могло бы объяснить поведение Альмеи, а, возможно, и дальнейшую помощь по крайней мере одного скелета в поисках крипта. Если мы это поймем, мне кажется, нам сразу станет проще.
– Это был предмет? – с ходу принялся «колоть» проблему принц, живо припомнив детские игры в «задумай слово» с Тольбом.
– Не уверен, – покачал головой Ральф. – Возможно, это был какой-то поступок Альмеи – жест, взгляд, слово, возглас. Но, может быть, действительно предмет, деталь пейзажа. У меня странное чувство, Алекс, – там была какая-то фатальная неправильность! Нелогичность! Вот дьявол, у меня такое иногда случается – чувствую, что есть зацепка, а в чем она – долго понять не могу!
– Эк внезапно на вас накатило, – покачал головой Александр и снова сел за стол – возможно, чтобы успокоиться. Он знал: отгадывать задуманное слово лучше всего будучи полностью спокойным и сосредоточенным. Азарт тут только мешает.
– Знаете что, дружище Ральф? Бросьте это дело, не напрягайтесь. Если мысль отвлечется – вы непременно вспомните то, что вас смутило.
– Пожалуй, – согласился Зимородок. – Осталась мелочь: исхитриться не думать о белом дельфине.
– Что, простите? – удивился Александр. – А, понимаю! – В следующую минуту принца осенило: – Не думать о белой обезьяне! Читал. А вы, значит, для этих целей дельфина приспособили! Что ж, разумно: обезьян в Тавриде, я слышал, не водится.
Александр хотел попросить штарха рассказать еще и эту легенду, однако в дверь постучались и, когда принц громко позволил войти, в каюту ввалился Говард Фример, как обычно – громоздкий, шумный и потный. Он сразу же стянул треуголку и принялся промакивать лысину.
– Присаживайтесь, дядя. Эй, там, легкого вина господину Фримеру! Да со льдом, бездельники!
– Сию минуту, Ваше Высочество! – немедленно откликнулся камердинер и тут же отдал приказ кому-то из слуг, тихо и неразборчиво, но совершенно иным тоном.
– Вы выглядите озабоченным, дядя! – заметил Александр.
– Тысяча чертей, я и вправду озабочен, Александр!
– Скажите сначала: вы наняли ныряльщиков?
«Ныряльщиков? – подумал Ральф с немым удивлением. – Затевается что-то новенькое!»
– Нанял, хвала небесам! Их цеховик скуп, как эборакумские храмовники, но мы все-таки столковались. Правда, за сумму, в полтора раза превыша…
– Столковались – и прекрасно. – Александр перебил Фримера, словами и жестом. – А теперь плохие новости.
– Читайте сами. – Фример протянул принцу свернутый трубкой лист писчей бумаги, скрепленный печатью морского ведомства. – Письмо велено вручить капитану «Королевы Свениры», либо же, если в гавани Керкинитиды окажется «Святой Аврелий», – капитану или старшему помощнику «Святого Аврелия».
Александр мигом сломал печать и развернул письмо.
«Писано лета 864-го от начала Новых Времен июня двадцать второго дня по пути в Джалиту министром морского ведомства Альбиона Люциусом Микелой по высочайшему указанию Его Высочества принца Моро Георга Берроуза.
Капитану брига «Королева Свенира» Уильяму Филсби либо же тому офицеру королевского флота Альбиона, кто его замещает.
Сир! Настоящим извещаю, что Его Величества флагман «Дева Лусия», а также кеч «Иска», с коими эскадра рассталась в Истанбуле несколькими днями ранее, попали в беду. Доверившись наместнику Джалиты Назиму Сократесу, коий вполне может оказаться злоумышленником и негодяем, «Дева Лусия» и «Иска» последовали за квариссой Сократеса в кильватере от турецких берегов к Джалите, однако же, не дойдя до Джалиты примерно полусотни миль, сели на мель посреди моря. Заманившая корабли Его Величества на мель кварисса Назима Сократеса ушла на Джалиту, якобы за помощью, однако никакую помощь прислать не соизволила, по крайней мере мы оную не дождались. Благодаря самоотверженным усилиям экипажа «Иске» удалось сняться с мели – я велел перегрузить на «Деву Лусию» часть припасов и балласта, после чего у «Иски» уменьшилась осадка и стянуть шлюпками с песчаной мели облегченный кеч удалось без особого труда. В настоящий момент «Иска» направляется в Джалиту, однако, подозревая в тамошнем наместнике злодея и изменника, я намереваюсь высадить одного из моих доверенных людей, хорошо знакомого с Тавридой, где-нибудь ранее, у Партенита или Ай-Даниля. Он и доставит сие письмо в Керкинитиду. Именем Его Высочества принца Моро Георга Берроуза повелеваю: немедля поднимать паруса всей альбионской эскадре и идти на выручку «Деве Лусии»; ежели к моменту получения письма не будет никаких утешительных известий о «Иске» – после оказания помощи флагману прийти также на помощь и «Иске», каковая, по моему скромному разумению, будет задержана в Джалите приспешниками Назима Сократеса. При сем не ограничиваться в применении силы: стрелять из пушек и мушкетов в неприятеля буде понадобится и повреждать неприятельские корабли по мере сил и возможностей. Да пребудет с нами воля небес! Да хранит всех нас святой Аврелий!»
– Что с «Иской»? – зло спросил Александр, на миг отрываясь от чтения.
– «Иска» пришла в Джалиту, однако причаливать не стала, бросила якорь на рейде, – сообщил капитан Фример. – Джалитинцы перекрыли выход из бухты, «Иска» практически в плену. Молодец Микела! Как чувствовал: высадил верного человека на берег еще до захода в бухту. Гонец перевалил через горы и только что достиг Керкинитиды. Он передал мне письмо, рассказал кое-что на словах мне и Джуде и свалился без чувств – Александр, я прошу вас не наказывать беднягу за то, что он не смог явиться к вам лично! Парень действительно выжат как лимон.
– Откуда известно, что сталось в Джалите с «Иской» – гонец ведь высадился раньше?
– Спросите Люциуса Микелу, Александр. У него в каждом порту по всей империи по десятку шпионов. Я вот даже не интересуюсь, где гонец раздобыл лошадь!
– Значит, Георг и Микела встречались с Назимом Сократесом и поверили ему… – задумчиво протянул Александр. – Ну и ну! Этот сукин сын нарывается на петлю, клянусь памятью покойной королевы Свениры! Неужели он не понимает, что теперь у него во врагах великий Альбион?
– Полагаю, все он понимает, – угрюмо высказался Фример. – Велик риск, но высока и ставка. Не тешьте себя иллюзиями, Александр! Назим Сократес ищет то же, что и мы.