Справа, над рекой, висело багровое закатное солнце. До Николаева оставалось всего ничего — неполных десять миль. Имелся вполне реальный шанс успеть в берлогу Парда еще до сумерек.

Всю дорогу Вольво молчал. Пард только с Гонзой парой фраз перекинулся. Да и не хотелось говорить при подсевшем в машину Беленьком.

Но вот прекратить думать было просто невозможно. Пард вновь и вновь мысленно возвращался к хаотичным на первый взгляд событиям последних дней. Никакой логики в свалившихся на голову команды неприятностях Пард по-прежнему усмотреть не смог. Казалось, слепая судьба наугад лупит по движущейся мишени, чудом промахиваясь, но разлетающиеся осколки вовсю хлещут несчастную мишень, и мечется она, болезная, стараясь и под очередной выстрел не угодить, и к цели своей заветной хоть на полшага приблизиться…

Впрочем, чего бы там не затевала незрячая судьба, до Николаева команда все же добралась. С двухдневным опозданием, правда. Но все же.

Значит даже судьбу-злодейку можно перехитрить. Хотя это и трудно. Да и небезопасно.

Шоссе упруго стелилось под колеса притомившейся четверке «Черкасс». Двухэтажные коттеджики Матвеевки глядели на проносящиеся машины с равнодушием долгожителей, а над Бугом висело огромное закатное солнце… Пард вдруг остро почувствовал приближение дома.

Такое с ним происходило часто. Пард много ездил по Большому Киеву, часто попадал за его пределы, и на одном месте дольше недели практически нигде не оставался. Но снова возвращаясь в родной район Большого Киева, в Николаев, всегда переполнялся беспричинной радостью. Возможно, потому что он здесь родился и вырос. Возможно, потому что даже самый заядлый бродяга рано или поздно устает от скитаний и мечтает на некоторое время послать все к чертовой матери и залечь дома на любимый диван, потягивать пиво и тупо глядеть в мерцающий экран телевайзера и знать, что сегодня, завтра, а то и послезавтра можно будет точно так же валяться, потягивать пиво и глядеть в телевайзер и ничегошеньки не делать…

Если только у заядлого бродяги есть место, которое он может назвать домом.

У Парда такое место было. В Николаеве, в райончике, который издавна называли Старый Юг. Туда Пард и гнал легковушку, обойдя машину с эльфами-охранниками. Гонза уступил ему руль охотно, раз уж Пард решил полечиться по отцовскому методу.

Северный. Соляные. Ингульский мост. Пушкинская. Пограничная. Октябрьский проспект. Улица Космонавтов, дом шестнадцать.

Хотел бы Пард знать — кто такие космонавты?

Стоп.

Отсюда тоже виднелась река, и точно так же над ней висело багровое закатное солнце, только теперь оно почти касалось краем горизонта, а на фоне потускневшего вечернего неба четко проступали силуэты кранов над стапелями Черноморского завода.

Пард с детства усвоил, что «завод» — это очень странный район города, в котором масса неподвижных, но живых машин, и где крайне неудобно жить. Кстати, с детства знакомое слово «стапеля» Парду тоже было непонятно.

А теперь выясняется, что завод — это место, где удобно делать машины…

Даже звучит дико и непривычно — делать машины. Ну и в историю они с Гонзой ввязались…

— Приехали, — сказал Пард вслух и вылез из облегченно притихшего автомобиля. — Вот здесь я и обитаю. В случае чего, можно и соседний дом занять, вот этот.

— Дом? — скривился Вольво. — И эту жуткую лачугу здесь именуют домом?

Одноэтажный домик был существенно меньше даже придорожных коттеджей.

— Ну, вот, — не всерьез огорчился Пард и картинно всплеснул руками. — Не угодил обитателям Центра… Ладно, входите.

Он открыл калитку и тотчас навстречу радостным черным комком выкатился Плюх. Здоровенный пес-ньюфаундленд. Четверолапый и вислоухий любимец Парда.

В окне горел свет — значит, Дюша был дома. Пард несколько раз стукнул в стекло.

— Эй, несчастный! Выползай, враги приехали…

Плюх пару раз гавкнул на толпу, но вообще он был существом покладистым и незлобивым, и, несмотря на то что был псом, в охрану никак не годился.

— Ой, какой зверь! — восхищенно сказала Инси и присела рядом с Плюхом на корточки, за что и была мгновенно облизана от шеи до макушки. Инси запустила пальцы в густую шерсть Плюха, и тот блаженно замер.

— Что с машинами? — спросил Вася. — Мож, внутрь загнать?

— Сейчас я от соседнего дома ключи возьму… Туда загоним, во двор. А то здесь сам видишь, места нету…

На крыльцо наконец-то выполз Дюша. Естественно — в цветастых семейных трусах чуть не до колен, и более ни в чем. Загорелый до того, что его легко можно было принять за орка. Если не видеть лица, конечно.

— Аха, — констатировал Дюша. — Приплыли. Что это у тебя с рожей?

— Ключ от четырнадцатого давай, — вместо приветствия потребовал Пард, но с Дюшей так и нужно было обращаться. Меланхолично развернувшись, Дюша убрел в дом и оттуда мягко метнул несколько ключей на металлическом кольце. Пард ловко вынул их прямо из воздуха и, озоруя, позвенел, словно колокольчиком.

— Мясо есть, Дюша? Народ кормить надо.

— Конечно есть, — проворчал Дюша из дома. — Только дров нету.

— Опять вербу на переулке пилить? — ухмыльнулся Пард.

— Ясен пень…

Полузасохшее дерево за углом дома было исправным поставщиком дров уже несколько лет. Постепенно темнеющие кругляши на месте спиленных толстых веток усеивали толстый морщинистый ствол до высоты трех-четырех метров. И все же вверху еще хватало сухих древесных ветвей, потенциальных дров… И вдобавок рядом досыхала еще одна верба, пока Пардом и Дюшей нетронутая…

Дюша вручил немедленно вызвавшимся добровольцам — Трыне и Тип-Топычу — ржавую ножовку и отправил на промысел.

Когда начало смеркаться, машины уже были загнаны во двор соседнего дома, команда обосновалась там же, Жор колдовал на кухне, готовя из подножного корма салатики к ужину, перед воротами уютно потрескивал живой огонь, Дюша добыл шампуры и величаво руководил нанизыванием заранее замаринованного мяса, а Пард слазил в подвал и выставил живым энное количество бутылок старых выдержанных вин, до которых он с Гонзой и Дюшей был большой охотник.

Вольво, Бюскермолен и Инси остались в шестнадцатом. Пард и сам планировал их разместить там, а Вольво, похоже, намеревался еще и вечерний совет устроить. Либо еще до ужина, либо в процессе.

Во дворе четырнадцатого тоже развели костер и Дюша отнес большую часть мяса туда. За едой Вольво решил о делах не говорить. Да и к тому же он явно был знатоком и ценителем вин — во всяком случае, «Южную розу» он смаковал с неприкрытым восторгом.

— Наше, — похвастался довольный Пард. — Такого нигде больше в Большом Киеве не делают.

— Прекрасное вино! — восхищенно сказал Вольво. — Поставишь мне ящичек?

— Какой вопрос! — улыбнулся Пард. — У меня свои люди есть на Бакалее, где грузы со спящих поездов снимают. Хоть организованные поставки затевай…

Инси тоже пила вино — маленькими глотками, смешно сжимая губы. Плюх, похоже, в девушку влюбился, потому что валялся у ее ног и даже к мясу особого интереса не проявлял. Впрочем, еще бы: Дюша в жизни никогда его за ухом не чесал, разве что ногой пихнет иногда, если Плюх на дороге окажется, а Парда дома вечно нет… Инси же за вечер уделила псу столько внимания, сколько он не знал за пять лет собачьей жизни. Вот и привязался с ходу.

В свете уличного фонаря и тускло мерцающих углей круг живых у низенького столика казался мирно коротающей вечер семьей. Беззаботной, позабывшей о делах до утра.

Когда испили фирменного Дюшиного чаю, Вольво наконец заговорил о деле.

— Итак, команда… Попробуем свести воедино все нити, о которые мы судорожно спотыкались последнее время? А?

— Попробуем, — согласился Пард и небрежно сообщил: — Кстати, шеф, я не говорил раньше — Андрей Исаков, в миру — Дюша, он тоже в деле. Он с самого начала был в нашей с Гонзой компании. И он в курсе всех наших дел…

Вольво внимательно взглянул на Дюшу.

— Ну, — поправился Пард, — почти всех. Кроме последних приключений, конечно.

— А что же ты о четвертом молчишь? — неожиданно спросил Вольво. — О Судере? Он ведь тоже, надо полагать, в деле.

Пард растерялся и не смог этого скрыть. Зато Гонза остался невозмутим, как орочий идол на площади.

— И о нем тоже известно? — пробормотал Пард. — Интересно, откуда?

Вольво усмехнулся.

— Сударь! Я имею привычку проверять живых, с которыми собираюсь вести дела. Тщательно проверять. Пора вам, провинциалам, привыкать к цивилизованным отношениям, если уж влились в команду Техника Большого Киева. И, пожалуйста, не задавай больше глупых вопросов, Пард.

Пард поспешно кивнул.

Дюша меланхолично глядел в темноту и молчал. В чем ему нельзя было отказать — это в умении слушать что угодно с самым невозмутимым видом. Кажется, это понравилось Вольво, потому что когда вирг перевел глаза с Парда на Дюшу, из его взгляда сразу же исчезла укоризна.

— Судер занимается слухами… — пояснил Пард. — Проверкой информации, если говорить более обтекаемо. И связью. Полагаю, ему незачем светиться.

— Дело ваше, — неожиданно легко согласился Вольво. — Некий резон в этом в есть. Его долю и будущие функции, наверное, обсудим позже? После всего?

— Наверное, — кивнул Пард. — Я с ним свяжусь завтра.

Вольво обратился к молча и неподвижно сидящему гному.

— Бюс!

Гном встрепенулся и с готовностью уставился на шефа.

— Ты что-нибудь знаешь о Халькдаффе?

Бюскермолен ответил не сразу. Выдержал паузу, потом осторожно пробасил:

— Я его даже видел несколько раз. На Выставке. Правда, давно. Я никогда не разговаривал с ним. Живые болтают, он лет триста назад вернулся из Большого Токио… И взялся реализовывать некоторые идеи, которых там поднабрался. Идеи, мягко говоря, странные. В частности, те самые грузовики-убийцы, камикадзе.

— Успешно?

— Судя по сегодняшнему — вполне.

— Судя по сегодняшнему, — поправил Гонза, — не вполне. Наши-то живые целехоньки остались. Все четверо.

— Случайность. — Бюскермолен пожал плечами. — Если бы не задержка на светофоре, их бы или по асфальту размазало, или прямо в «Черкассах» сплющило бы. В кровь и железо.

Гонза не ответил, только пошевелил ушами. Знакомо дрогнула кепочка у него на голове.

— Это все лирика, — вмешался Вольво. («Ничего себе лирика, — подумал Пард отстраненно. — Четверых едва не угробило, а он — лирика…») — А вот как связать Халькдаффа с нашим путешествием на юг? Зачем он послал свой грузовик? Даже не один — кто-то ведь «Черкассы» еще и притирал, насколько я помню. На кого Халькдафф работает? Какие цели преследует, если ни на кого? И откуда, черт побери, у него информация о нашей затее?

— Может ли он работать на Жерсона? — осторожно спросил Бюскермолен.

— Кто его знает, — пожал плечами Вольво. — У меня слишком мало информации. Точнее, информации последнее время много, как и событий, но она вся какая-то подозрительно бестолковая и разрозненная. Не вяжется она ни во что стройное, никак не вяжется… Такое впечатление, что на игровое поле ставят все новые и новые фигуры, причем никто заранее не знает, на что они способны. И фигуры эти движутся сами по себе, а не подчиняясь командам единого разума.

— Другими словами, — вдруг вмешался молчавший до сих пор Гонза, — никакой враг на нас не ополчился. На нас ополчилась сама судьба.

Вольво задумчиво пошевелил бровями.

— Не совсем верно… Но в общем — именно так. Просто я не верю в судьбу. И поэтому не могу дать название силе, которая противопоставила себя нам. Но я боюсь, что это страшная сила, потому что она заставляет живых нарушать клятвы и поднимать оружие. Она ломает систему, устоявшуюся систему отношений между живыми в Большом Киеве.

— Шеф, — вдруг вмешался невозмутимо молчавший до этого Дюша. — А если наоборот? Если это мы пытаемся сломать устоявшуюся систему? Что есть город по сути? Именно система, сложнейшая система, в которой все уравновешено и взаимосвязано. Появись здесь живые, способные строить рукотворные машины, и система изменится до неузнаваемости, если не рухнет вовсе.

Пард сначала просто хмыкнул, оценив, с какой непринужденностью Дюша назвал Вольво шефом, а потом до него дошло. И он замер, как источником техники пораженный.

— То есть… — протянул Вольво и обменялся с Инси быстрыми взглядами. — То есть на нас ополчился город? Ты это хотел сказать?

— Да. Впрочем, возможно, не только город, не только Большой Киев. В других ведь городах все обстоит точно так же, как и у нас. А кроме того, города нашего мира наверняка тоже образуют систему. Законченную и совершенную, как кристалл из ювелирного.

— Черт возьми! — выдохнул Гонза и яростно поскреб пятерней под кепочкой. — Система хочет жить, и она защищается. Заставляет заурядных мелких бандитов нападать на поезд, устраивает облаву в Смеле, насылает на нас сумасшедшие грузовики Халькдаффа… Я даже боюсь предположить, что еще свалится нам на голову в ближайшие дни…

Вольво снова обменялся с Инси быстрыми взглядами, словно искал у нее поддержки.

— Не приписывайте системе качеств живых, — раздельно произнес вирг. — Не хотите ли вы сказать, что она разумна?

— Шеф, — хрипло пробасил Бюскермолен, подняв руку. — Никто этого и не говорит. Система стабильна, сами подумайте: вот уже много лет ничего в ней не меняется. Неизвестно откуда берутся машины. Неизвестно откуда берутся припасы на складах. Неизвестно почему ходят по Киеву груженые поезда и куда девается то, что они возят…

— Ну, это, положим, известно. На те же склады. В магазины еще, — фыркнул Вольво. — Скажите просто, что вас поразила догадка нашего нового коллеги и вы теперь изо всех сил пытаетесь подвести под нее почву. Некую непротиворечивую базу.

— Но раз система сумела многие годы оставаться действующей, значит она умеет следить за изменениями в себе и рядом с собой и наверняка умеет нейтрализовывать эти изменения. Она и нас вполне может отследить и попытаться обезвредить во имя собственного блага.

— Мы только сделаем ее гибче и могущественнее, если научимся делать машины. Зачем ей сопротивляться? Ты думал об этом, Бюс?

Гном опустил взгляд.

— Прирученному грузовику тоже живется куда лучше, чем дикому. Но дикие на охоте почему-то всегда сопротивляются. До последнего. К тому же, вы сами, шеф, недавно призывали не приписывать системе разум.

Вольво не ответил. Вольво задумался.

Гонза нервно снял кепочку, потискал ее в ладонях и вновь нахлобучил на макушку. Уши его беспрестанно шевелились, как лопухи на ветру. Гоблин размышлял и глаза его поблескивали в сумерках, словно две гнилушки из какого-нибудь позабытого эльфами парка.

— Рукотворные, болеющие и смертные машины вполне способны многое изменить в Большом Киеве. Вдруг от них заразятся местные, киевские? И дикие, и прирученные. Начнут болеть и умирать. Сможем ли их лечить? И сможет ли выжить город, если многие машины умрут? Сможет ли он совсем без машин?

— Хватит, — оборвал его Вольво. — Я тоже умею думать и сопоставлять. И я не говорил, что несогласен с этим. Просто я против поспешных выводов. Поверив в это, мы можем проглядеть истинную причину и не сумеем противостоять ей. Если, конечно, все сказанное здесь не оправдается…

— Пойдемте-ка спать, — сказала Инси негромко. — Вон, команда уже поутихла. Да и у меня глаза слипаются…

Пард из темноты поглядел на нее — ладную и манкую женщину-человека.

«Я б с тобой поспал…» — подумал он бесстыдно.

В тот же миг Инси отвела глаза от перемигивающихся угольков в кострище и пристально поглядела на Парда. Пард вздрогнул и поспешно уставился в сторону.

Вольво встал.

— Бюс, завтра с утра визиты. Роел, остаешься здесь командовать. Живым отдыхать, и потише, потише. По возможности не высовываться за ворота. Пард, Гонза, вы знаете, чем заняться. Вариант с яхтой избран основным, так что действуйте. Дюша, тебе, полагаю, лучше остаться на хозяйстве со всей этой оравой.

Дюша послушно кивнул, причем сделал это неторопливо и с достоинством. Будто седобородый, умудренный долгой жизнью гном.

Вольво вздохнул и напоследок справился:

— У тебя компьютер-то в доме есть?

— Есть.

— А к сети подключен?

— Подключен.

— А адрес приоритетного линка на Центр знаешь?

— Знаю.

— Пойдем покажешь… Технику Большого Киева отчет нужно переслать…

Они удалились в Дюшину комнату и некоторое время Пард еще замечал в окне отсветы от мерцающего экрана. Когда все закончилось, он пошел к себе.

В маленькой угловой комнате, на своем наконец-то жестком топчанчике, Пард мгновенно провалился в глубокий сон. Только прилег — топчанчик раз-другой качнулся, наверное, от выпитой «Южной розы», и унес его экспрессом в очередное николаевское утро.