​Глава 1

— Всех поздравляю с окончанием две тысячи пятого — две тысячи шестого учебного года. Ура! — наконец закончила директриса и зазвонила большим бутафорским колокольчиком.

Из колонок за спиной тут же раздалось «трень-трень-трень». Ровные прямоугольники классов немедленно отозвались радостным криком:

— Ура!

Правда, было непонятно, чему школьники радуются больше. Тому, что учёба, наконец, завершилась — или окончанию мероприятия. Линейка по случаю последнего звонка всегда проводилась на улице, исключением мог стать только проливной дождь. Но сегодня небо над Москвой хоть и хмурилось с самого утра, намочить землю дождь так и не решился. Директриса заявила: «Погода нормальная», и приказала проводить мероприятие «как всегда». И без разницы, что весна выдалась поздняя и холодная, а за весь май температура не поднималась выше семнадцати градусов. Вдобавок ко всему сегодня ещё и ветер разыгрался: стоять в одной лишь форме — врагу не пожелаешь. Поэтому едва появилась возможность, все тут же бросились к пятачку газона, где перед началом мероприятия сложили сумки и оставили верхнюю одежду. Вика опоздала. Она как всегда стояла в первом ряду, да ещё её задержала директриса — пусть ученица скажет несколько слов на камеру приглашённым журналистам. Обычно Вика этим гордилась. Удачный рост метр семьдесят пять, очень правильные, типично русские черты лица — хоть сейчас на картины Васнецова. Уже в пятнадцать фигура женственная, но в тоже время благодаря увлечению пятиборьем крепкая, не то, что анемичные суповые наборы из глянцевых журналов мод. Вику часто отправляли на разные мероприятия, выставляли перед телекамерами. Вот именно сегодня остро хотелось стать серой мышкой из последних рядов. Директрису больше волновали кадры, которые вечером покажут по местным новостям, чем риск простудить школьницу. Всё равно учебный год уже закончился, и до первого сентября состояние воспитанников вне её обязанностей. Едва отзвенел звонок, директриса тут же подошла вместе с журналистом и оператором к Виктории Капитоновой:

— Наша лучшая ученица. Вика, скажешь пару слов?

Очень хотелось послать и директрису, и репортёра подальше. Но следующий, десятый класс должен был стать для Вики в этой школе последним. Год перед поступлением она планировала доучиваться в лицее при МГУ. Портить отношения и оценки — директриса тёткой была мстительной и злопамятной — не хотелось. Поэтому надеясь, что зубы не застучат от холода, девушка начала читать в подставленный микрофон один из текстов, придуманных директрисой и заученных специально для таких мероприятий:

— Нынешний учебный год выдался для нашего класса довольно сложным…

Отбарабанив текст, Вика тут же воспользовалась тем, что репортёр переключился на директрису и сбежала. Но добравшись до вещей, сразу поняла, что пробиться сквозь толчею она не сможет, только все ноги отдавят и колготки порвут. На пятачке возле школьного забора образовалась сплошная кутерьма. Каждый хотел добраться до своих курток и ветровок побыстрее. Кто успел первым, не думая, что мешает и задерживает остальных, тут же принимался одеваться. Вике оставалось только стучать зубами в стороне в ожидании просвета.

Вдруг из людского водоворота вынырнул её лучший друг Вовка. Высокий и плечистый, он без труда протиснулся сразу с двумя сумками и куртками в руках.

— Держи. Я так и знал, что тебя опять запрягут вещать про успехи космических кораблей в Большом театре.

Вика, по-прежнему стуча зубами, поскорее выхватила свою ветровку, попала в рукава со второго раза, натянула и принялась застёгивать пуговицы.

— В-вот в такие моменты я безумно завидую остальным.

Вовка на это подмигнул, улыбнулся до ушей и пропел:

Капитан, капитан,

Улыбнитесь,

Ведь улыбка –

Это флаг корабля.

Капитан, капитан,

Подтянитесь –

Только смелым

Покоряются моря!

— И вообще, не морщись. Морщины девушкам вредны.

Вика почувствовала, как и её губы тоже непроизвольно растягиваются в улыбке. Ещё в седьмом классе, когда они вдвоём только перешли в нынешнюю школу, Вовка переделал Капитонову в Капитанову. А вскоре сама собой прилипла и песенка. Тут Вика поймала неприязненный взгляд со стороны компании из четырёх одноклассниц, которые уже оделись и выбрались из толпы. Так и есть, главная соперница — Нина.

Холёная кукольной красоты блондинка уже год как положила глаз на Вову и никак не хотела поверить, что у него на самом деле есть девушка. Нина убедила себя: во всём виновата Капитонова, не зря вокруг парня так и крутится. Но конфликтовать в открытую побаивалась. Нина всех мерила по родителям, а после катастрофы под Ульяновском два года назад карьера Викиного отца неожиданно взлетела. Поэтому Нине оставалось радоваться «вражеским» неудачам, заодно время от времени устраивая втихаря пакости. Вот и теперь Нина только начала получать удовольствие, глядя на замёрзшую соперницу… Как её выручили. И кто? Конечно же Вова, даже сумку подержал, пока одноклассница одевалась.

В ветровке сразу стало тепло, настроение радостно зазвенело, и Вика не удержалась от ответной шпильки, достаточно громко произнесла:

Раз пятнадцать он тонул,

Погибал среди акул,

Но ни разу

Даже глазом не моргнул!

Судя по тому, как Нина скривилась, а кисть свободной руки сжала в кулак, она всё услышала. Вика на это довольно хмыкнула, не удержалась и вдобавок показала язык. Поставить в фамилии Окулина первой букву «А» было самым верным способом вывести Нину из себя. А уж песенкой из «Детей капитана Гранта» — способом верным вдвойне. Её «противостояние» с Викой в классе не обсуждал только ленивый. Причём даже близкие подруги втихаря ставили на успех Виктории Капитоновой. Нина про это знала и бесилась вдвойне.

Окулина выплюнула себе под ноги жвачку, покраснела и шагнула к ненавистной сопернице, кулак сжимался и разжимался. Но скандала не вышло: из людской толчеи постепенно выбирались и подходили остальные одноклассники. Ещё за неделю до последнего звонка договорились, что сегодня пойдут отмечать конец года в кафе, и сейчас всех больше волновало место. А поиск хорошего и недорого заведения плюс бронирование столиков взяла на себя Вика. И если она сейчас завязнет в ссоре с Окулиной, то придётся и дальше стоять на ветру и холоде. Поэтому на Нину шикнули:

— Уймись, Нинка! Делать тебе нечего?

На Вику же со всех сторон посыпались вопросы:

— Место нашла?

— Куда идём?

— Почём встанет?

— Тихо! — Вика умудрилась сказать негромко, но как-то так, что её все услышали и мгновенно замолчали. — В общем, слушай, народ, меня. Место я нашла. Немного далековато, четыре квартала. Зато кафе большое и новое. Поэтому по деньгам выйдет нормально, они только раскручиваются. И кормят там зашибись, я специально заходила. Вопросы?

Сразу несколько человек не сговариваясь хором ответили:

— У матросов нет вопросов. Веди, капитан.

Остальные тоже поддержали одобрительными возгласами.

— Тогда как из ворот выходим, сразу направо и прямо-прямо-прямо, пока не увидите вывеску с розами такую. И на стекле витрины щит нарисован, а в нём вилка и ложка.

Вика была уверена, что объясняла предельно понятно. Но класс всё равно потребовал, чтобы она шла впереди. Да и потом, хотя на ходу толпа в двадцать пять человек неизбежно вытянулась и развалилась на мелкие группки, основная масса старалась идти рядом с Капитоновой, чтобы не потеряться. Но идти молча, особенно когда кровь бурлит от счастья свободы — скучно. Потому уже к первому перекрёстку вовсю шли разговоры, и главной темой стали планы на лето.

Вика ожидала, что Нина почти сразу начнёт хвалиться. Но одноклассница почему-то достала новую жвачку и молча принялась её сосредоточено жевать. И лишь к середине второго квартала, когда они проходили мимо трёхэтажки торгового центра и из-за сутолоки возле выхода замедлили шаг так, что отставшие нагнали остальной класс, Нина выкинула резинку в урну и медоточивым голосом спросила:

— Виктория, а ты всё молчишь. Небось, опять тебя отец вместо отдыха с собой потащит?

Вика пожала плечами. Объяснять дуре-Окулиной, что её никто не тащит, она не собиралась. Карьера отца пошла вверх, потому что на территории вокруг Туманного купола он на двое суток оказался самым высокопоставленным федеральным чиновником. Когда начали прибывать подразделения МЧС, Фёдор Капитонов уже сумел хоть как-то организовать людей, наладить работу спасательных команд и уцелевших органов власти. Поэтому его сразу же пригласили в руководство антикризисного штаба, а потом раз за разом начали отправлять в проблемные точки страны. Вот только как отец объяснял Вике, если ты не знаешь, что нужно делать — мало оказаться в нужном месте в нужное время. Ему повезло, он видел работу начальства и спасателей после Спитакской катастрофы, помнил какие решения стали удачными, а какие стоили людям жизни. И Вика, которая твёрдо решила тоже сделать карьеру на госслужбе, по возможности ездила с отцом в командировки как неофициальный помощник и секретарь. А с июля, когда ей исполнится шестнадцать, отец пообещал зачислить дочь в штат, чтобы стаж начал копиться.

Тем временем Нина повторила вопрос:

— Молчишь, задумалась. Или вообще отдыхать не собираетесь?

Вика снова пожала плечами, зачем-то нашарила в кармане скопившиеся чеки и выкинула их в подвернувшуюся урну возле киоска. Отвечать было лениво, но Нина и одноклассники так настойчиво смотрели, что пришлось всё же ответить. Лишь бы отстали.

— Ну… В начале мы и в самом деле едем в пару командировок. К слову, попасть в Долину гейзеров на Камчатке, да ещё за госсчёт — считаю, это круто. А в августе на пару недель планируем смотаться во Францию. И если повезёт, заглянем в Англию.

Один из одноклассников пошутил:

— К твоему парню из Лондона?

— Ну тебя, Данька, — фыркнула Вика, — какой там «мой». Просто по скайпу треплемся раз в неделю. Мы с его отцом два года назад, — девушка неожиданно для себя чуть поперхнулась, но тут же продолжила, — познакомились. Вот Оливер мужик и в самом деле отпадный. Он в какой-то биохимической корпорации работает, и чуть не весь мир объездил. Пару фоток присылал…

Вова с какой-то грустинкой сказал:

— Жалко. А я-то думал уговорить тебя в летний спортлагерь с нами поехать. Нам как раз в команду хорошего стрелка не хватает.

Вика виновато потупилась: ну да, и тренер тоже намекал. Даже месяц назад причислил Викторию к перспективным ученикам и выписал особый пропуск, чтобы девушка могла посещать тир и стрелять там не только из спортивного пистолета, а из нарезного оружия.

Этого Нина стерпеть уже не смогла. Краем глаза поглядывая на Вову, она гордо сообщила:

— А я в июне на восток поеду. Две недели всей семьёй в Китае, потом мы с мамой на две недели во Вьетнам, а потом на месяц в Японию… Ай! — Вика ухватила её за сумку и резко дёрнула назад.

— Красный, не видишь? Счас попадёшь под машину, и…

Нина насупилась. Что её может сбить машина, она не поверила ни на секунду. Но ведь Капитонова её и в самом деле остановила по делу. Впрочем, стоило всем перейти дорогу, как Нина уже снова продолжила щебетать, расписывая будущий отдых. При этом она не забывала поглядывать на Вову, так как знала, что парень фанатеет от аниме… Из-за затянувшегося кризиса последних лет месячный вояж по Японии по карману только богатым родителям, таким как у Нины.

В классе оказалось немало анимешников. Они тут же включились в обсуждение, посыпались советы и даже просьбы:

— В Замок Мацумото обязательно съезди. Его ещё Замок Ворона называют.

— Да ну! Замки Химедзи и Кумамото круче.

— На источники надо обязательно съездить. Ты же в Токио будешь? Там Оедо Онсэн.

— Слушай, а кое-что привезти можно попросить?

Вова в обсуждении участвовал неожиданно вяло, и почему-то время от времени странно, можно сказать украдкой поглядывал на Викторию. Да и вечером, когда все расходились — засиделись в кафе аж до одиннадцати — друг спросил:

— Поздно уже. Давай на всякий случай я с тобой до подъезда дойду?

Вика в ответ фыркнула:

— Не сходи с ума. Тут два квартала всего, а тебе потом в другую сторону переться. Ты не раньше часа домой дотопаешь тогда.

Только уже на следующий день Вике пришла неожиданная мысль, что в предложении Вовки насчёт поездки в лагерь могло быть двойное дно. Не зря же он ни с того ни с сего спросил, не надо ли её проводить до дома. Впрочем, Вика провокационную мысль тут же отогнала подальше. Вова ей только друг, в своей девушке души не чает. К тому же точно знает: каждый июнь они с отцом ездят на могилу мамы, поэтому в тренировочный лагерь Вика по любому бы не поехала.

 

​Глава 2

Новенький ЖК-телевизор в комнате старого, сороковых годов двадцатого века постройки, сельского бревенчатого дома выглядел не к месту. И словно пытаясь это доказать, шипел, кашлял, изображение дёргалось. Но Кирьян упорно таращился в экран, вслушиваясь в утренний выпуск новостей. Время от времени мужик ругался, яростно чесал пятернёй бороду, но продолжал смотреть. Пару раз он пытался поменять настройки приёма, но почти сразу бросал. Смысла в этом никакого — не в телевизоре дело. Здесь, всего в пятнадцати километрах от похожего на огромную шапку купола из тумана, который яйцеголовые окрестили Барьером, радиосигнал начинал капризничать, глохнуть. А временами, наоборот, давать слишком яркую картинку. Помогла бы спутниковая тарелка, но после аварии на орбите два года назад это стало безумно дорого. Светить же свою хату перед ментами Кирьян не хотел. Незачем посторонним знать, что настоящий владелец дома уже давно загнулся, а фотография в паспорте переклеена.

А ещё ни один посторонний не должен был догадаться, что доживающий свой век в вымирающей деревне Борька-кривоногий, страдающий регулярными запоями, во время которых не появляется дома неделями, и вор в законе Щербатый — один и тот же человек. Поэтому раз в месяц приходилось несколько дней проводить в здешней хибаре. Ради маскировки, или как сегодня — когда надо съездить на дело самолично… Совсем без цивилизации и комфорта Кирьян не мог. И так во все деревни вокруг Барьера перестали подавать электричество. Да и некому почти: после накрывшей половину области катастрофы работы не стало совсем, и люди медленно, но верно начали разъезжаться. В подпол пришлось ставить небольшой дизель. По-хорошему, ЖК-панель волочь сюда из городской квартиры вообще не стоило, хотя диски проигрывались на подключённом плеере без проблем. Но вот иногда хотелось просто посмотреть телевизор, и начинались мучения.

Один из ждавших в комнате шестёрок не выдержал, и как ближний помощник главаря рискнул попросить:

— Хозяин, ну будь человеком. Выключи ты эту …ю! Лучше пластинку запусти. Я как раз свежих давалок притаранил, — он кивнул на лежавший на плеере DVD-диск, где на лицевой стороне была отпечатана голая блондинка в обнимку с двумя неграми. — Свежак, пиндосы знают толк…

Кирьян окинул комнату тяжёлым насупленным взглядом. Спрашивавший мгновенно смолк, а трое остальных невольно отодвинулись вдоль стола в сторону от невезучего приятеля. Мол, не при чём мы тут.

— Заткнись, Бандура. В городе тёлок хоть долби, хоть слюни пускай. А здесь ещё раз вякнешь — до конца жизни только лапать будешь. Я сказал — новости.

Кирьян повернулся обратно. Впрочем, тут же требовательно, не оборачиваясь протянул руку. Один из подручных мгновенно вложил туда стакан крепкого, заваренного до горечи и запаха курева зелёного чая. Других напитков перед делом старшой не признавал.

За столом подручные, стараясь не шуметь, кто потянулся за икрой, кто принялся нарезать хлеб, ветчину и красную рыбу. Бандура попытался заесть шматом колбасы появившийся после слов главаря противный привкус, про себя матерясь, что запивать богатство на столе тоже придётся чаем. Но бухать перед вылазкой нельзя. А хочется опрокинуть пару стопок. Умеет Щербатый нагнать страху одним взглядом из-под кустистых бровей. Особенно сейчас, когда водила опаздывает, а Кирьян в кои-то веки собрался на дело сам. Вот только без водилы никак. Хоть военные и перестали вокруг Барьера ходить, вертушка летает. И чужую машину срисует сразу, а дальше ментам передаст — и примеряй казённые нары под Магаданом. А на своих двоих до хорошего места не дотопаешь и добытый хабар потом не вывезешь.

Кирьян тем временем снова прилип к телевизору. Пальцы нежно погладили пульт, затем принялись бегать по кнопкам настройки. По какому-то капризу природы сигнал пошёл чистый, и девушку-диктора стало хорошо и видно, и слышно.

— …Ситуация вокруг польского города Витница так и не прояснилась. Приступы немотивированной агрессии и сумасшествия у жителей продолжаются. Нет информации и обо всех отправленных спасательных группах, кроме одной, которая попыталась расстрелять один из патрулей кордона. До выяснения причин руководство Европейского Союза приняло решение о полном карантине, с запретом на въезд и выезд из города. Исследования будут проводиться дистанционно с помощью роботов, а жителям будут оказаны поставки гуманитарной помощи с воздуха.

Дальше в студию пригласили эксперта: обсудить влияние событий в Польше на мировые рынки. При виде располневшего лощёного толстолицего мужика в дорогом костюме, Кирьян задохнулся от ненависти. И от зависти. Когда-то они начинали вместе, в соседних районах одного города. Крышевали кооперативщиков. Одновременно развернулись в девяностых. Кирьян тогда взлетел куда выше: он-то крови не чурался. А дальше его соперник умудрился вовремя отойти от дел, стать солидным бизнесменом. И времена внезапно изменились. Так что теперь давнего знакомого показывают по телевизору, а Кирьян с начала двухтысячных вынужден отсиживаться в медвежьем углу с чужим паспортом. А как хочется оказаться по другую сторону экрана, чтобы на тебя смотрела вся страна…

Размышления прервал шум въезжающей во двор машины. И буквально через минуту в комнату вошёл водитель. Плюгавый мужичишка в истрёпанной китайской ветровке — июнь в этом году выдался не по сезону холодный. Подобострастно поклонился, вздрогнув от полных тёмной ненависти глаз, которыми зыркнул на него хозяин. Испуганно посмотрел на остальных и жадным взглядом зацепился за уставленный едой стол. Подручные Щербатого в ответ, не скрывая презрения, сморщились и даже не подумали подвинуться, освободить за столом место ещё одному человеку.

— Я эта… Того я. Отец Василий меня задержал… Говорил всё, намекал…

Мужичок помял кепку в руках, провёл ладонью по наметившейся лысине и опять замер на пороге.

Кирьян беззвучно ругнулся:

«Давно бы удавить эту с… в рясе».

И мысленно представил, как душит ненавистного священника: седые волосы во все стороны, густая чёрная борода дёргается, словно вырезанное из камня смуглое лицо от нехватки воздуха синеет. Только сделать этого Кирьян не мог. И дело было не в том, что до посвящения в сан у отца Василия была за плечами не одна горячая точка. И не таких крутых мужиков в девяностых валил. Но вот не вовремя у сельского священника во всеми забытой глуши всплыл знакомец аж из администрации президента…

«Знал бы, кого тогда ко мне в избу занесло, прямо сразу и удавил», — раздражение всё же отразилось на лице. Водила, принявший всё на счёт своего опоздания, опять испуганно вжал голову в плечи.

Щербатый тут же мысленно сделал пометку, что водилу надо убирать. Если отец Василий сел на хвост, то рано или поздно докопается, на кого именно водила пашет. Но всё потом, ближе к осени. Пока же Кирьян стал похож на доброго пенсионера, кивнул с пониманием. Знаю, знаю, кто такой местный священник. Любит соваться не в своё дело…

Мужичок взбодрился, опять посмотрел на еду. Но разрешения присесть так и не получил. Рассуждал Кирьян просто: шавок надо держать на коротком поводке, изредка гладя, но чтоб всё равно боялись. А водитель был как раз из таких, из дворовых собачонок, побирающихся по помойкам. Когда всё более-менее успокоилось, мужики из посёлков и деревень, нетронутых странным природным явлением, разъехались на заработки. Семьи-то кормить надо? Самые рисковые вообще бросили всё и отправились устраиваться на новом месте. Этот побоялся. Потому и прибился к Щербатому: вроде и ответственности никакой — он же только шоферит. А деньга понемногу капает.

Собрались быстро, и так из-за водителя потеряли много времени. На пороге Кирьян встал лицом к красному углу и перекрестился с серьёзным видом, хотя внутри и распирало от смеха. Сам он в поповские бредни никогда не верил, но водила знал его только как Борьку-кривоногого, а все местные после катастрофы стали очень набожными. В последний момент, повинуясь какому-то озорству из глубины души, Кирьян показал Христу пальцем «фак»… Показалось, что в ответ тот с укоризной сверкнул глазами.

Кирьяна это развеселило, хмурое состояние души рассеялось.

«Да что ты можешь, деревяшка!» — мысленно бросил он иконе и начал натягивать высокие резиновые сапоги.

До катастрофы водитель работал частником на маршрутке, развозил людей в области по посёлкам. Поэтому, хотя с тех пор половину сидений выдрали и выкинули, места в «газельке»-микроавтобусе хватило усесться с комфортом не только главарю — рядом с водителем, но и остальным.

Отличное настроение переполняло Кирьяна через край. Как две недели назад, когда к нему обратился один лох из эвакуированных. Оказывается два года назад, во время эвакуации жителей пригорода, лох не рискнул из тайника в доме золотишко и брюлики забрать. А нынче решил нанять помощников, к барьеру сходить… Нашёл дураков. Покойникам золотишко всё равно ни к чему.

Шины бодро шуршали по асфальту, хоть уже и тронутому временем без присмотра, но вполне целому. Лишь один раз пришлось, разбрызгивая грязь после ночного дождя, объезжать кусок, разломанный два года назад сопровождавшим Катастрофу землетрясением. Если вспомнить, что от дома Кирьяна им пришлось делать дугу почти в сотню километров — трасса вообще попалась отличная.

Шоссе разрезало заброшенные поля. В открытые окна бил встречный ветер, приятно щекоча запахами молодой травы, влажного воздуха. Тучи так и не собрались уходить, закрывая полотно неба мохнатым ковром. Первым признаком цивилизации стала успевшая заржаветь колючая проволока ограждения. Пришлось вылезать и сначала отодвигать в сторону перегородившую дорогу секцию, а потом ставить обратно. Едва убедились, что Туманный Купол не представляет опасности, охрану забросили — но каждые два-три дня вертолёт забор облетал. Лишний раз привлекать внимание не стоило.

Стоило проехать ещё с километр, появился запах бывшей городской свалки. Хотя последние два года сюда и не заглядывал ни один мусоровоз, гнилью и разложением тянуло всё равно. Все тут же подняли окна. Словно тоже прячась, дорога метнулась в чахлый лесок. От веток деревьев сразу посмурнело, водитель даже включил фары. Но вот лес окончился, запах тоже исчез. «Газель» выскочила в полосу дачных участков — обязательного обрамления любого российского мегаполиса. Простор низеньких домиков был внезапен после лесных стен. Ветер, бодрящей волной ударив в небо, нетерпеливо задёргал туманный плащ облаков, прошёлся над заброшенными домами, сиротливо жавшимися друг к другу. От заглянувшего сквозь разрывы туч солнца миллионы капель на крышах и заборах отливали то тёплой желтизной, будто бесчисленные осколки развеянной по крышам золотой монеты, то холодным серебряным блеском. Пассажиры сразу же оживились.

Не к месту завыла собака, разрывая безмолвие покинутой человеком земли. Ей вторила другая, третья. Но на них привычно не обратили внимания. Два года назад военные вывозили людей в спешке, немало домашних любимцев осталось забытыми. Теперь, сбившись в стаи, они шныряли среди заросших сорняками грядок и пахнущих плесенью и прелой подгнившей фанерой щитовых домиков советской эпохи. Но как случалось в первую зиму и лето, бежать за машиной и полакомиться пассажирами ни одна стая не пыталась. Охотившихся за брошенным добром одиночек давно не осталось, теперь грабители ходили только вооружёнными группами. К тому же разнообразная живность быстро освоила опустевшие места, так что летом собакам пищи хватало.

Дачные участки тянулись километров пять, потом дорога разветвлялась. Ржавая табличка с названием и знак главной дороги возвещали, что прямо — въезд в город. Водитель притормозил. Дорога всем была хорошо знакома: стоило проехать через небольшую парковую зону, как упрёшься в застройку «хрущёвок». Один из немногих районов мегаполиса, оставшихся снаружи тумана. И вывезли оттуда далеко не всё… Но вряд ли главарь станет самолично потрошить очередную квартиру, выискивая забытый телевизор или компьютер.

Догадка помощников оказалась верна. На перекрёстке Кирьян приказал поворачивать направо. Остальные оживились. Этот путь шёл по кромке между парком и дачами и заканчивался в элитном коттеджном посёлке. Его, конечно, грабили в первую очередь, но барахло пока не переводилось. Да и разнообразные тайники бывших владельцев домов отыскались далеко не все.

«Газель» неторопливо допыхтела до посёлка. Шлагбаум на съезде с основной дороги развалился, раскрытые створки ворот доживали последние месяцы — одна висела на единственной петле, а вторая валялась рядом. Но кирпичный забор с колючкой и битым стеклом поверху стоял крепко. Внутрь машина въезжать не стала. Новичков среди грабителей не было, поэтому предусмотреть старались даже самое плохое. Если придётся удирать, транспорт должен быть готов рвануть отсюда с максимальной быстротой.

Кирьян спрыгнул на асфальт последним. Принюхался. Ему показалось, что в обычные запахи покинутого людьми жилья вплетается какой-то странный горьковатый аромат. Будто как в детстве в костёр бросили метёлку полыни. И по коже словно мазнул голодный взгляд. Но остальные явно ничего не заметили, а показывать слабину главарь не захотел. Ещё подумают, что Щербатый теряет хватку, теней боится.

— Вперёд.

Подручные разбились на пары. Двое идут впереди, двое прикрывают сзади. Главарь идёт в середине. Первые двое, вытащив «ТТ», осторожно вошли в ворота и тут же метнулись в укрытие. Единственный проход в посёлок самое — опасное место. И пусть все давно знают, что это территория Щербатого, всегда можно нарваться на заезжего гастролёра. Несколько секунд разведчики ждали, вслушиваясь в тишину. Потом осторожно прошли вперёд, внимательно рассматривая усыпанный прошлогодними листьями и всяким мусором асфальт. Все тайные метки были целы. Поэтому мужики встали и крикнули, что можно заходить.

Кирьян разглядывал посёлок с любопытством. Что изменилось за год, пока он сюда не заезжал? Заборы отгораживают каждый свой кусок земли по-прежнему, крыши домов тоже не грустят провалами и обломками балок. Владельцы строили всё на десятилетия, даже без присмотра кирпичи из стен вываливаться не торопились. Но бумажный платок, в который Кирьян высморкался и выкинул, смотрелся на асфальте неуместно, чужеродным элементом. Опавших листьев и мусора на асфальте стало больше, несколько раз попадались кости каких-то животных. Зверьё окончательно признало это место своим. Но вот селиться, видимо, отказалось: если в предыдущий визит ещё шныряли в поисках еды одичавшие кошки, и попалась облезлая собака, то сегодня не слышно даже вездесущих голубей и воробьёв. Мертвенная тишина, будто на кладбище заглянул.

Дома прежними казались тоже только издалека. Если заглянуть через распахнутые ворота внутрь дворов, сразу видна и вымахавшая до пояса трава вместо аккуратных газонов, и чёрные провалы выбитых стеклопакетов. Пусть грабители старались окна и двери не выносить, чтобы добро не портилось зимой, всё равно немало рам стояли уже без стёкол. Многие коттеджи раньше украшал аккуратно вьющийся по стенам виноград. Сейчас он разросся, переплетаясь с высохшими прошлогодними плетями. И запах. От каждого дома шёл еле уловимый привкус затхлости нежилого помещения.

Нужный коттедж стоял в самой середине посёлка. Большой, трёхэтажный. Настоящий особняк. Фонтан засорился и без электричества не работал, вкопанный бассейн полон дождевой воды и мусора, клумбы засохли, плитка дорожки растрескалась, а местами и вовсе рассыпалась. Кирьян всё равно ощутил острый приступ зависти, особенно после утренних новостей. Этот бывший конкурент наверняка в таком же живёт. Не чета избе Кирьяна или городской квартире. Сглотнув подступившую от зависти слюну, Кирьян тут же подумал:

— «Жаль лох уже получил свои два метра. Знал бы, в какой он раньше жил хоромине, как про брюлики вызнал, напоследок бы ещё и развлёкся. Кожу там содрать, яйца паяльником»…

Картина скулящего от боли бывшего владельца дома была такой яркой, что Щербатый от удовольствия даже пошевелил пальцами. Но тут же взял себя в руки и приказал заходить. Стоило перешагнуть порог дома, как ноздри защекотали острые запахи заброшенности и плесени на отсыревших за зиму дорогих обоях. Не обращая внимания, главарь вместе с подручными заторопился наверх. В спальню бывших хозяев. Окна были ещё целы, но комнату давно обчистили. Дорогое покрывало и обивку с двуспальной кровати содрали и унесли, люстру вырвали с мясом так, что на потолке осталась здоровенная дыра от крюка и болтающиеся провода. Висевший когда-то на стене телевизор тоже сняли с крепления и утащили. Свинтили даже набалдашники со спинки кровати. Явно простукивали пол на предмет тайников — выломанные ломиком паркетины разбросаны по всей комнате. Но до сейфа в стене никто так и не добрался.

По приказу главаря мужики оттащили в сторону остатки кровати. Кирьян же подошёл туда, где раньше возлежал хозяин коттеджа, вытянул вверх руку и горизонтально провёл ладонью по обоям. Так и есть. Коснёшься в нужном месте стены — и пальцы чувствуют замаскированную клавиатуру. Впрочем, грабитель знал, что одной маскировкой изготовители сейфа не обошлись. Цифры на кнопках смещены, если неправильно ввести код, то дверка блокируется. Особую сталь не поможет вскрыть даже болгарка. Но Щербатый умел спрашивать. Ещё когда в девяностых только набирал силу, Кирьян навострился задавать вопросы, прикладывая к разным частям тела раскалённый паяльник. И сейчас уверенными движениями ввёл правильный код с первого раза.

Дверца с лёгким скрипом тут же открылась. Все довольно осклабились, главарь принялся шарить внутри и выбрасывать на пол добычу. Первыми полетели две пачки долларов, но их тут же отпихнули в сторону. Из-за последнего кризиса стоили зелёные бумажки сущие гроши. И пригодятся разве что выдать как премию водиле: тот зубами из выгребной ямы любую подачку вытащит и будет взахлёб благодарить. Пачку евро, где под резинку была вложена бумажка с цифрой пятьдесят, все встретили одобрительным гулом. Европейские деньги хоть и просели, но товаром оставались ходовым. А Кирьян уже шарил дальше. Поэтому через несколько мгновений невнятные возгласы сменились радостными громкими матюками: на свет показался увесистый пакет с золотыми украшениями, а потом солидно выглядевшая коробка. Главарь её тут же раскрыл — в сафьяновых гнёздах засверкали гранями бриллианты.

И тут грохнул выстрел! Видимо, одному из подручных добыча застила глаза. Прострелив руку приятелю, он уже навёл свой пистолет на остальных… И замер. Девяностые давно приучили Кирьяна ждать подлости даже от ближних подручных. А «Хеклер и Кох», который в ответ посмотрел на предателя — не чета старому «ТТ». С одной пули убьёт наповал. Только заодно получать свинцовую плюху самому не хотелось. Но и предатель не решался выстрелить первым. Даже нагнуться, чтобы подобрать добычу, он не рискнул.

Раненый матерился, прислонившись к окну, двое подручных замерли, боясь отвлечь внимание на себя. А главарь и предатель продолжали играть в гляделки. Кирьян отметил, что с противником что-то не то. Глаза навыкате, стеклянные. Губы беспрестанно шевелятся, то скрывая, то обнажая зубы в зверином оскале. Лицо накрыла гримаса. И вообще, от фигуры стоявшего перед ним человека шло странное ощущение пустоты. Будто наркоты нажрался… Только любителей дури среди ближних подручных Щербатого никогда не было. Употреблять он разрешал только водку. Но даже если и упустил чего, когда предатель успел принять дозу, от которой крышу снесло? С самого утра же на виду.

Гляделки длились вечность, спрессованную в несколько минут. И вдруг «ТТ» в руках мужика дёрнулся, лицо приобрело слегка осмысленно выражение. Затем дуло пистолета и вовсе посмотрело в пол. Кирьян немедля спустил курок. Грохнули два выстрела, поплыл кислый запах пороха. Предатель ещё хрипел, пытался что-то сказать. Никого его слова не интересовали. Третий выстрел Кирьян добавил контрольным, в голову. И тут же рявкнул на остальных:

— Чё замерли? Гугнивый, собирай всё, быстро. Бандура, мертвяка почисти. И ходу отсюда.

Раненый остался стоять у окна. Тщедушный, но остроглазый Гугнивый кинулся складывать разбросанную по комнате добычу, осторожно вложил в гнёзда выпавшие из коробки бриллианты. Бандура, неожиданно проворно для своих габаритов похожими на сардельки пальцами сначала собрал гильзы, затем перевернул и обыскал тело. Маскировать труп никто не собирался. Милиция в брошенные районы просто так не заглядывает, у неё и без того хлопот хватает. К тому же всё равно через несколько дней бродячие собаки оставят от покойника одни кости. Но бросать оружие и оставлять что-то, способное выдать даже растерзанную жертву, никто не собирался.

Торопливо складывающие добычу мужики не знали, что в это же время на первом этаже обиженно пищал смешной зверёк, похожий на крупную мышь с кисточками на ушах и хвосте. Он первым совсем недавно отыскал тропинку через туман, первым пробрался на эту сторону, первым обнаружил и сумел поймать в ментальный захват добычу. Но закончить ему не дали — на мягкие, беззащитные и вкусные тела людей уже нацелился хищник покрупнее. А своё место в этом мире зверёк усвоил, едва вылупился из икринки. Ничего. Здесь есть и другие люди. Надо только поторопиться, пока и там его не опередили.

Пачка евро как раз легла в сумку поверх пакета с золотом, и первый из бойцов шагнул на ведущую вниз лестницу. Стеклопакет окна взорвался хрустальным фонтаном осколков от удара снаружи. Мгновение спустя в комнату ворвалось гибкое поджарое тело, похожее на рослую собаку. Почти сразу тварь подстроила окрас, постаравшись слиться с обоями. Из пасти стрельнуло что-то длинное, и голова раненого полетела в угол. Но кровь из перебитых артерий не хлынула, мгновенно снова высунувшийся длинный язык раскрылся на конце воронкой и закупорил перебитую шею. Кровосос довольно заурчал и посмотрел на застывших в ужасе людей единственным фасетчатым глазом во весь лоб.

Незнакомая с огнестрельным оружием тварь была уверена, что мягкие и не имеющие когтей жертвы ничего не смогут ей сделать. И нападать не торопилась… Едва прошло первое оцепенение, как люди начали стрелять. Плотный огонь из трёх пистолетов в упор не оставил кровососу ни единого шанса. Пули сбили его с ног и отбросили к подоконнику. Как только зверюга затихла, Кирьян принялся рассматривать её внимательнее. В самом деле — смесь. Тело собаки, а от насекомого кроме глаза ещё и челюсти, напоминающие жвалы. И… Сквозь кислый запах пороха пробивался смутно знакомый горьковатый аромат.

Тот самый запах, который почудился у ворот!

— Сваливаем! Тварь не одна!

Повторять не пришлось. Помощники ломанулись вниз даже быстрее главаря. И как бы ни хотелось дать за это в морду, Кирьян понимал, что сейчас каждый сам за себя. По улице они неслись, крича водиле во всё горло, чтобы заводил машину. Тут не до скрытности, скорее бы убраться.

Двигатель молчал. И когда все трое добежали, стало понятно почему. Метрах в пяти в стороне лежал на асфальте водитель. Будто уснул — но тело, словно удав, оплела грязно-серая лоза с алыми бутонами. На глазах у остальных кожу на щеке пронзили несколько шипов, а на лозе раскрылся ещё один цветок. Поначалу тёмно-синий, но вскоре лепестки покраснели. Впрочем, жив мужичок или нет, всем было плевать. Взгляд приковала связка ключей возле ноги. Там был ключ от машины! Но стоило Гугнивому подойти к телу слишком близко, как один из цветков потянулся вверх и чем-то плюнул. Промахнулся, попал в сумку с добычей.

Цель тут же отпрыгнула и бросила сумку в сторону. Но глядя на то, как в месте плевка сходит краска, подходить ещё раз все остереглись.

— Без машины не свалить. Догонят, — высказал общую мысль один из подручных.

Кирьян не зря стал одним из криминальных авторитетов, в трудной ситуации голова у него работала как компьютер. Поэтому и сейчас решение пришло мгновенно.

— В багажнике канистра с бензином. Плеснуть, а когда загорится — прутом подобрать ключи.

Так и сделали. Щедро плеснули бензина из канистры в ведро. С безопасного расстояния вылили всё на тело, потом кинули само ведро. Следом полетела зажигалка. Занялось всё сразу… Окрестности огласил дикий крик: лоза водителя не убила, боль от огня погасила наркотическое забытье. У остальных это вызвало только радостный смех. Живой факел вскочил и, прежде чем упасть в агонии, отбежал от ключей на несколько метров.

Кирьян сел на место водителя, один помощник рядом. Второй вернулся, чтобы подобрать сумку с добычей. И тут в зеркале заднего вида Кирьян увидел, как вдоль забора несутся ещё несколько кровососов. Не обращая внимания на крики забытого, пытавшегося догнать машину человека, «газель» рванула вперёд.

Сидевший рядом Бандура довольно выдохнул:

— Энто хорошо. Пока Гугнивого жрут, успеем за колючку свалить.

Кирьян промолчал, не отвлекаясь от дороги. За окном мелькали сначала деревья, потом покосившиеся заборы дачного района. Здесь Щербатый всё-таки сумел справиться с нервами и снизить скорость. Если сейчас машина попадёт в яму и пробьёт колесо, им конец. Пока будут менять, стая обязательно догонит.

В узкую щель не до конца закрытого окна как раз потянуло свалкой, до заграждения осталось не больше двух километров, когда подручный заверещал:

— Быстрее, Кирьян, гони!

Команда запоздала. Из кустов вдоль дороги высунулась голова ещё какой-то твари, плюнула или чем-то кольнула колесо. Каждой клеточкой Кирьян почувствовал, как от пробитой камеры машину немедленно повело юзом. Опытный водитель не дал микроавтобусу перевернуться. Всё равно капот долбанулся о столб, руль больно ударил в грудь так, что на несколько секунд перехватило дыхание.

Помощник, которого спас ремень, уже выскочил наружу и начал стрелять по твари. Для верности всадил в неё всю обойму. Затем повернулся, со всхлипом произнёс:

— Хана тачке. Как выбираться теперь будем?

И закричал. Кирьян, ещё только когда они отъезжали, продумал, что делать, если машина сломается. Поэтому сейчас, пока у Бандуры кончились патроны, он прострелил ему руки и ноги. Не слушая несущихся в спину проклятий, Кирьян побежал вперёд. Быстрее, перебраться через колючку. Снаружи ездят машины, летают вертолёты полиции. И пусть потом хоть в тюрьму — зато живой.

Ломило ноги, не хватало воздуха, несмотря на прохладный день, пот лил ручьями — Кирьян всё бежал. Один раз показалось, что догнали, и он выстрелил в кусты. Потом сообразил — бурый от времени целлофановый пакет застрял среди веток. Тут же с досадой себя обругал, зря потратил патрон. И побежал дальше. Вот приметная берёзка, вот показалась колючая проволока.

Спасение пришло, когда Кирьян отодвинул заграждение и побежал по асфальту прочь как можно дальше. В воздухе застрекотал синий вертолёт с хорошо различимой даже снизу белой надписью «Пресса». Кирьян заорал, закричал, замахал руками. Пилоты его поняли не до конца, вертолёт завис, из открытой двери салона выглянул человек с видеокамерой. Но спускаться вертолёт почему-то не собирался.

Кирьян снова заорал. И вдруг ощутил, как волосы встали дыбом. Запах брошенной в костёр полыни! Его нагнали! В отчаянии Кирьян заорал ещё истошней, запрыгал. Потом в приступе злобы выстрелил по вертолёту. Промахнулся, но винтокрылая машина сразу же испуганно набрала высоту.

Заветная мечта Кирьяна сбылась. Его лицо увидели в прямом эфире миллионы людей по всему миру. Он вошёл в историю как первая задокументированная жертва вторжения инопланетной жизни, которое потом назовут Приливом. Сейчас Кирьян про это даже не думал. Словно загипнотизированный, он неподвижно смотрел, как через разрыв в колючей проволоке одна за другой пролезали собаки с единственным фасетчатым глазом. И неторопливо окружали одинокого человека.

 

​Глава 3

Церковь была полна народу — на воскресную Божественную литургию собирались жители не только местного села, но и со всех окрестностей. Фёдор подумал, что дело тут вовсе не в моде на религию, подменившую собой коммунизм, как утверждали некоторые из его знакомых. Если для остальной страны события две тысячи четвёртого просто стали толчком очередного кризиса, вещи хоть и неприятной, но по лихим девяностым знакомой и привычной, то возле Туманного купола жизнь перевернулась с ног на голову. Обрезки Ульяновской области распределили по соседям, но смотрели на «чужаков» везде как на пятое колесо в телеге: «Повесили камень на шею бюджета». Убыточные районы с умирающим сельским хозяйством никому были не нужны.

До начала службы ещё оставалось не меньше часа, но большинство уже стояло или сидело внутри. Единственный рейсовый ПАЗик первым делом объезжал дальние деревни, и люди оттуда вынуждены были собираться заранее. Впрочем, никого задержка не смущала. Сотовая связь людям здесь не по карману, проводная — телефон на деревню, и то не везде. Автобус ходил всего два раза в день, заодно развозя детей до школы и обратно. Да и времени на поездки нет: мужчины по большей части разъехались по стране на заработки, оставив хозяйство на женщин и детей. А без огорода не выжить. Сходить по воскресеньям в церковь — единственный повод встретиться, поболтать и обменяться новостями.

Воздух внутри церкви стал душным и спёртым: электричество после катастрофы в селе так и не восстановили, вытяжку же ради экономии солярки для генератора включали только с началом службы. Поэтому Фёдор, которому болтать было не с кем, решил выйти на крыльцо. Когда ещё удастся вот так спокойно постоять, любуясь небом? Пусть и в серых тучах. Осторожно протиснувшись через толпу, Фёдор выбрался на улицу, встал на крылечке и достал сигарету. Курить он бросил лет пятнадцать назад, но привычка в минуты задумчивости крутить в руках и крошить незажжённую сигарету осталась.

Налетевший порыв ветра заставил поёжиться и поспешно застегнуть плащ.

— Ну и погодка, — буркнул себе под нос Фёдор, — не июнь, а октябрь какой-то.

— В наказание за грехи наши, кхе, — раздался над ухом немолодой, но до сих пор твёрдый голос.

Фёдор обернулся, и губы сами собой растянулись в улыбке. Бабушка Марфа всегда распространяла вокруг себя ауру тепла и непоколебимого душевного спокойствия. Думать о плохом рядом с этой высокой, на удивление крепкой для своих семидесяти пяти, женщиной не получалось. Как не получалось и обращаться к Марфе Никитичне иначе, чем бабушка: за сорок с лишним лет в местной школе она выучила, наверное, всех, кто сегодня придёт в церковь. Поэтому до сих пор к ней забегали за советом и просто излить душу бывшие ученики и ученицы.

Тем временем Марфа Никитична продолжила:

— Слышала, Фёдор Иванович, что нашу школу и наш автобус для детей вы всё же отстояли. Спасибо.

Фёдор в ответ пожал плечами:

— Да ничего особенного. Обычное разгильдяйство. Кто-то неправильно подписал, кто-то передал бумагу дальше. И пошло по инстанциям.

Бабушка Марфа в ответ только ещё раз кхекнула, постучала по крыльцу тростью — один из учеников год назад подарил вместо клюки, и негромко ответила:

— Равнодушие — самый страшный грех. Все всё видели, но им на нас плевать. Давно же списали. Если бы не ваша помощь, ни школы бы не осталось, ни аптеки, ни церкви. Я ведь знаю, именно вы настояли, чтобы в село дизель завезли.

Фёдор на это промолчал, хотя и считал, что старушка права: лень и разгильдяйство местных чиновников оправдания не имели. Нормально работать многие начинали только когда с проверкой приезжали из Москвы. И случай с дизелем, когда Фёдор просто заставил исполнять оставшиеся ещё со времени катастрофы предписания МЧС — не самое безобразное дело. С другой стороны, очернять в глазах остальных госслужбу не хотелось — по одной-двум паршивым овцам не должны судить о всём стаде. Но ответить было надо, поэтому Фёдор буркнул:

— Вы прямо меня святым делаете.

— Не святым, просто нормальным порядочным человеком, — отрезала Марфа. — По нынешним временам — редкость.

И не дав времени на возражения, открыла двери и ушла в церковь. Фёдор ошарашено остался стоять, опёршись на перила, не замечая, как пальцы непроизвольно ломают и крошат сигарету. К тому же понемногу к церкви начали подтягиваться жители села, и, словно под копирку, зазвучало:

— Здравствуйте, Фёдор Иванович. Доброго вам здоровья. Как дочка, подросла небось? После службы обязательно вдвоём к нам заходите, пирогов отведаете.

Неужели люди здесь настолько отчаялись? И человек, который помогает сохранить хотя бы осколки прежней жизни, для них как святой?

Из глубин самокопания Фёдора вырвал неприязненный взгляд. Ощущение, будто тебя буравят два тупых сверла, было настолько сильным, что Фёдора аж передёрнуло. А стоило сообразить, кому он так не приглянулся — захотелось сплюнуть и выругаться от души. Компания из трёх парней и фигуристой блондинки, несмотря на прохладную погоду щеголявшей в шортах и топике под расстёгнутой ветровкой была из тех, благодаря кому в провинции к москвичам сложилось стойкое отвращение. И оба здоровяка, за плечами у которых чувствовался хороший спортзал и дорогие стероиды, и худой патлатый дрыщ явно принадлежали к какой-то мажористой компании. Потому и, поехав щекотать себе нервы визитом к Туманному куполу, страну меряли по своему карману. Мол, раз мы при деньгах и с крутым папой, остальные обязаны нам прислуживать. Не отставала от них в высокомерии и девица, пусть она и выполняла, судя по всему, роль ночной грелки для предводителя, а может и для всех троих по очереди.

Сам Фёдор, приехавший только позавчера, с этой компанией ещё не встречался. Но про их «подвиги» был наслышан. В первый же вечер, за ужином, участковый Семён Петрович, у которого Капитоновы всегда останавливались, рассказал:

— Эх, если бы все как вы были. А то приехали тут недавно. Тоже мо-скви-чи. Экзотики им, мудакам, захотелось.

Фёдор непонимающе посмотрел в ответ, и участковый продолжил делиться наболевшим.

— Мало мне своих проблем. Так ещё эти. Свербит у них между ног, что ли? Дня три назад один там, самый здоровый. У Корюхиных попытался было в уголке старшую дочку зажать. Думаю, потискать, залезть под платье самое большее. Ей считай пятнадцать, а на вид не больше четырнадцати.

Фёдор на этих словах аж поперхнулся картофелиной. Случись самосуд — хай поднимется до небес. Участковый заметил и поспешил успокоить:

— Да не, обошлось. Соседи было уже с топорами выглянули. Да миловал Бог, отец Василий мимо проходил.

Фёдор понимающе кивнул: его ровесник, священник не только выглядел как поседевший Добрыня Никитич, но и силу сохранил богатырскую.

— Во-во, — подтвердил участковый. — Он сначала как гаркнет: «Успокоились все». Аж вороны попадали. А потом отобрал у парня дрын и такую ему оплеуху отвесил, что летел дурак метра два говорят. А потом заставил заплатить компенсацию, — Семён Петрович хмыкнул. — «За моральный ущерб». Нормально заплатить, считай как моя зарплата за полгода.

Инцидент, судя по рассказу участкового, посчитали исчерпанным, жизнь вернулась в нормальное русло. Мажоры следующие дни больше не отсвечивали. И вот компания всё же рискнула сунуться в церковь. Плохо. Если испуг окончательно прошёл, и они опять принялись искать экзотику, то до очередного неприятного инцидента рукой подать.

Тем временем все четверо подошли к крыльцу. Трое остались стоять возле ступеней, явно чего-то ожидая, а «хиляк» вальяжно поднялся. Демонстративно оглядел с ног до головы одинокого мужика непонятного статуса — в поездках Фёдор выбирал одежду по удобству, из-под не самого дешёвого плаща виднелись джинсы и свитер, и с нотками высокомерия произнёс:

— Дядя, закурить не будет?

Фёдор внутри себя зло усмехнулся. Мальчики сами напросились. Без слов Фёдор достал из кармана плаща голубую удлинённую пачку с ребристыми полосками по краям. Как бы случайно взял пачку так, чтобы парень успел заметить серебристую надпись «Dunhill Fine Cut» и спросил:

— Сам будешь? Или на остальных тоже дать?

Мажор поперхнулся, слова застряли в горле, разработанный сценарий дал сбой. Мужик, над которым он хотел поиздеваться, выглядел не настолько богатым, чтобы позволить себе дорогую марку сигарет. Парень без слов взял три штуки, отступил к приятелям.

В это время Фёдор резким движением вытащил из кармана удостоверение, в пару шагов оказался перед компанией и сунул под нос красную книжечку уполномоченного из администрации президента:

— Значит так, молодёжь. Второй раз повторять не буду. Ещё хоть где-нибудь здесь засветитесь, впишу так, что никакой папа не отмажет. Лично прослежу. И мой хороший совет. Прямо сегодня собирайтесь — и домой.

Все четверо с круглыми глазами молча кивнули, и, осторожно обойдя Фёдора, поспешили спрятаться в церкви. Хотя Фёдор и надеялся, что, испугавшись, искать экзотики с посещением воскресной службы четвёрка не рискнёт.

Как только внутрь набились приехавшие вторым рейсом автобуса люди, в церкви стало совсем тесно. Несколько минут над толпой ещё стоял гул двух сотен переговаривающихся между собой людей, но вот перед воротами в алтарную часть встал отец Василий, и принялся читать первую из положенных «входных молитв».

Наконец священник освятил вино и хлеб, помощник чуть ли не крикнул:

— Благослови, владыко!

В ответ отец Василий пробасил:

— Во имя Отца, Сына и Святаго духа! Аминь!

Ещё раз прошёл вдоль прихожан с кадилом:

— Миром Господу помо-о-олимся!

После чего встал, принялся читать великую ектению — молитвы на пожелания паствы. Хор из местных мальчиков и девочек грянул «Аллилуйя!» и пошло то, ради чего Фёдор приезжал сюда второй год подряд. Священник затянул молитвы о живых и умерших… Фёдор почувствовал, как его начинает бить дрожь. Он взглянул на стоявшую рядом дочь — у неё в глазах застыл тот же самый вопрос, и точно такая же тоска. Если бы они смогли уговорить жену не психовать и не пересаживаться на автобус, она наверняка бы уцелела.

Едва отец Василий закончил, произошёл ещё один мелкий, но неприятный инцидент. После призыва священника:

— Оглашенные, изыдите!

Вдруг выяснилось, что вся четвёрка москвичей некрещёная, на последней части воскресной службы им присутствовать не положено. И если обычно в церквях на это правило давно смотрели сквозь пальцы, то сегодня столичных нахалов вежливо попросили уйти. Хоть и ругаясь в голос, те уступили. Фёдор же порадовался, что так удачно их пуганул перед богослужением: пока участковый занят в церкви, пользуясь моментом куролесить не рискнут. Но неприятный осадок остался. Поэтому когда воскресная служба была завершена, и все принялись расходиться, Фёдор попросил дочь:

— Вика, нас там на пироги, кажется, приглашали? Давай ты пока к Митрофановым без меня пойдёшь, заодно скажешь, что я задержусь. Надо сначала дела завершить.

А сам присел на лавку у стены, не мешаться под ногами у уборщицы, пока настоятель церкви освободится. Священник ждать себя заставил недолго. Быстро переложив текущие заботы на помощника, он подошёл к Фёдору, пожал вставшему мужчине руку в приветствии:

— Здравствуйте, Фёдор Иванович. Рад вас видеть. Каждый ваш приезд приносит нам много хорошего.

Фёдор кивнул, потом махнул рукой: выйдем на улицу. Когда оба оказались на крыльце, священник замер, опершись спиной на перила. Мол, зачем меня звали? И Фёдор принялся негромко объяснять.

— Понимаете, отец Василий. Не хотел обсуждать при посторонних и отвлекать от дела, но отлагательства вопрос не терпит. Возникла у меня идея, как превратить здешний аптечный пункт в отделение больницы. Лиде хватит в фельдшерах числиться, да и пара помощников ей не помешают.

Священник заинтересовано кивнул, и гость из Москвы продолжил:

— Но для этого мне нужно во-первых от вас прошение к епископу походатайствовать за местный приход, и во-вторых петиция от жителей. И всё необходимо успеть оформить, чтобы я увёз бумаги с собой, — Фёдор усмехнулся. — Честно говоря, шито будет белыми нитками. Но результат я пробью.

Священник внимательно посмотрел на собеседника, словно захотел в душу заглянуть, вздохнул и произнёс:

— Спасибо. Честное слово, без вас наша жизнь оказалась бы намного труднее. Ведь нас давно списали, как ещё одну экономическую потерю катастрофы. Вот только… Простите, если задеваю ваши раны. Но я обязан сказать. Вы словно пытаетесь искупить грех… которого на самом деле нет. Господь каждому дал свободу воли, и ваша супруга сама выбрала свой путь.

Фёдор вздрогнул, плечи непроизвольно напряглись, тело задеревенело — ведь отец Василий был прав. Но и признавать его правоту был не в состоянии. Фёдор набрал воздуха, чтобы заявить: ошибаетесь, батюшка… В этот момент из-за поворота улицы выскочил местный участковый, почему-то ещё в кителе — как в церкви стоял, но уже в обычных повседневных брюках. Увидел стоявших на крыльце людей и кинулся к ним. Причём когда добежал, запыхался настолько, что несколько секунд стоял, ухватившись за перила, красный как рак и надсадно дышал. Наконец участковый перестал хрипеть и выдавил из себя:

— Отец Василий, Фёдор Иванович. Хорошо вы оба здесь. Беда у нас.

Священник и Фёдор переглянулись, обоим пришла в голову одна и та же мысль: неужели пока все были в церкви, «золотые мальчики» всё же что-то натворили? Но участковый скороговоркой уже выпалил остальное:

— Со мной по рации связались, знаете, стоит у меня в избе. Из этого, из Купола, херь какая-то полезла, киношники с вертолёта сняли. Передали — всем срочная эвакуация, пока не разберутся.

И с надеждой посмотрел на священника и Фёдора. Этих двоих округа давно признала старшими. Участковый же командовать не умел да и не любил, считая — его дело приказы правильно исполнять.

Фёдор сообразил первым:

— У меня в машине есть телевизор. Посмотрим, что они там наснимали и сообразим.

Машина стояла на площадке в другом конце деревни. Раньше здесь была конечная автобусов, теперь просто стоянка. Стоянка почти пустая. На асфальтовой кляксе поперечником в полсотни метров только две легковушки — внедорожник-«мицубиши» Фёдора и «ауди» мажоров, рейсовый ПАЗ и в дальнем углу большой тентованный «Урал». Мужчины сразу же поспешили к «японке», не обращая внимания на провожающие на провожающих их взглядами пассажиров — хотя автобус должен был отъехать только через час, немало народу уже пришло занимать места и маялось ожиданием возле ПАЗика.

Как только все залезли в салон, Фёдор включил телевизор. Экран был небольшой, но этого хватило. Да и все каналы с разными комментариями беспрерывно крутили одну и ту же картинку с вертолёта: как через колючую проволоку ограждения перелезает стая похожих на собак животных, окружает одинокого человека на земле и начинает рвать на части.

— В Бога, душу, мать, — выругался участковый, даже не стесняясь богохульствовать рядом со священником.

На это никто не обратил внимания. И отец Василий, и Фёдор не раз бывали в зонах бедствий, поэтому как только выбрались из машины, на ходу начали просчитывать варианты эвакуации.

— Семён Петрович, — приказал Фёдор участковому, — срочно найдите водителя автобуса. Чтобы не уехал ненароком. Потом пройдёте по домам. Пусть берут с собой смену вещей на несколько дней и приходят сюда. Всех предупредить, что ждать будем не больше часа. Отставших искать не будем. И ещё. Лиде кого-нибудь в помощь отрядить. Лекарства нужно взять с собой — не стоит искушать дураков. А то найдётся кто-нибудь шибко умный, решит дурь поискать, пока без присмотра лежит. Потом выбивать новую закупку из вашего губернатора, прости Господи его тупую голову… Если у кого-то есть дома ружья, пусть тоже берут. Что-то мне подсказывает, лишними они при встрече с этой живностью не будут.

— Есть!

Участковый сорвался с места и побежал. Отец Василий проводил его взглядом, погладил рукой окладистую бороду и негромко произнёс:

— Одного автобуса не хватит. С теми, кто приехал на воскресную службу, здесь сейчас человек двести. Ну «буханка» есть ещё пассажирская, детей можно посадить на колени и на сиденья по двое-трое. Всё равно не хватит.

Фёдор махнул рукой в сторону грузовика:

— А этот? Откуда у вас, кстати, такая экзотика? Военный, вроде…

— От МЧСников остался. Да не работает он! — видно было, как отца Василия добавить крепкое слово удержало только то, что священнику материться не положено. — На всю деревню один водитель, он же механик. Пять дней назад с тяжёлым аппендицитом увезли.

— Несите ключи. И инструменты. Что-то у меня есть в багажнике, но может не хватить, — усмехнулся Фёдор. — Я срочную служил водителем-механиком, да и потом свою лошадь, — он похлопал по капоту, — где мог сам чинил. Постараемся сообразить.

Десять минут спустя отец Василий вернулся в сопровождении двух парней лет пятнадцати, тащивших ящики с инструментами.

— Здрасте, дядя Фёдор.

— Ага, ставьте сюда. И встаньте сбоку, дёрнется машина вперёд — придавит.

Фёдор быстро забрался в кабину, попытался завестись. Стартёр фыркнул, зарычал, но двигатель не запустился. Ещё одна попытка — то же самое. Фёдор спрыгнул на асфальт, посмотрел на печальные лица и довольно сказал:

— Нормально. Кажись, повезло. Да не вешайте вы нос. Заклинило бендикс стартёра, похоже. Зараза тяжёлая, но за час управимся. Значит так. Вы, отец Василий, давайте помогите Семёну Петровичу, поторопите людей. А вы молодёжь, помогать будете.

Фёдор скинул плащ, даже не думая, что бросает одежду на грязный асфальт, не переодеваясь, засучил рукава и начал сортировать инструменты, прикидывая, с чего подступиться к ремонту.

Отвлёкся Фёдор всего один раз — когда прибежала Вика.

— Папка, что случилось?

— Пока не знаю. Но никуда отсюда не уходи.

И снова погрузился в ремонт, не обращая внимания на постепенно собиравшуюся на площадке толпу с сумками. Отдельно чуть в стороне от остальных стояли «золотые детки», смотрели на ремонт. У всех троих на лицах была написана высокомерная брезгливость: такой крутой мэн, а сам гайки крутит и весь в масле.

Фёдор как раз закончил, завёл двигатель и стоял рядом с машиной, слушая, ровно ли работает двигатель, как подбежал ещё один мальчишка:

— Дядя Фёдор, там вас дядя Семён просит подойти. Срочно говорит. Я покажу куда.

Фёдор удивлённо пожал плечами: что там случилось такого? Вытер руки ветошью, приказал двум уставшим, но довольным парням-помощникам:

— Собирайте пока инструменты, в кабину кинете. Я скоро.

Идти пришлось недалеко. Дом, возле которого ждал участковый — уже полностью одетый в форму, резко отличался от соседних. Сквозь забор из сетки-рабицы была видна добротная постройка, внизу обшито вагонкой, над которой поднимался второй этаж красного кирпича. Владельцы явно строили не на одно поколение… От намётанного глаза не укрылись ни трещины в фундаменте столбов забора, ни облупившаяся краска входной двери. Такое Фёдор видел в здешних краях не раз: дом лишился хозяина — умершего или вынужденного отправиться на заработки, и понемногу начал ветшать.

— Тут такое дело, — начал участковый, когда мальчишка-гонец умчался обратно на площадку к автобусу. — Покойный Митрофан, хрыч старый, браконьерством баловался. Ещё мой отец, он лесником был, за руку ловил — да не поймал. Буквально месяца два назад помер. Инфаркт внезапный, Лида прибежала — а он на кровати лежит, хрипит только и руку тянет. Думаю, осталось от него что-то. Вот его жена и хочет всё сдать, раз случай подвернулся, ЧП объявили. Но чтобы обязательно при вас и потом написали типа не при чём тут она.

Фёдор кивнул, участковый толкнул калитку, подошёл к двери и решительно застучал:

— Марья Ильинична, это мы.

Дверь открыла немолодая, но крепкая полная тётка в балахонистом ситцевом платье и шали. Без слов она посмотрела на гостей, повернулась, откинула крышку в полу и первая спустилась в подпол. Просторный подвал явно строили в расчёте на большое хозяйство, но сейчас там лишь сиротливо притулились в углу пара мешков с картошкой. Хозяйка подошла к мешкам, отпихнула один в сторону, ухватилась за потайной крюк на стене. С визгливым скрипом откинулась замаскированная дверь, открывая ещё одну невысокую комнату-клетушку. Фёдор вместе с участковым подошли, заглянули… И замерли, словно поражённые молнией.

— Охренеть, — наконец вырвалось у Фёдора.

А участковый сплюнул прямо на пол.

В потайном закутке на полу стояли два вытянутых ящика с патронами, рядом ещё один небольшой с десятком гранат. У самой стены лежали заботливо упакованные в промасленную ветошь два «АК», карабин и три пистолета.

Фёдор снял один пистолет со стены, распаковал. «Хеклер и Кох», смазанный, ухоженный. Причем если Фёдора не подводила вбитая в армии наука — оружие хоть сейчас набивай патронами магазин, вставляй и стреляй. Похоже, старик Митрофан перед смертью снял стволы с консервации для очередной профилактики, всё почистил и смазал, но снова упаковать на длительное хранение не успел.

— Во-о-от он где, арсенал Черкеса, — протяжно сказал участковый.

Затеребил пуговицу кителя, расстегнул и застегнул. Затем пояснил специально для Фёдора:

— Лет шесть назад случились тут у нас разборки. Главный в здешних краях был авторитет по кличке Черкес. Потом его кто-то сдал, грамотно сдал. Получил Черкес десять лет, хотя сначала прокуратура вообще на пожизненное подавала. Но незаконный оборот оружия вписать не смогли, арсенал пропал. Причём всех членов банды Черкеса перетрясли сверху донизу. А стволы-то, оказывается, Митрофан укрыл.

— Хрен с ним, — решительно ответил Фёдор. — Нам сейчас до фонаря. Значит, так. Как всё закончится, Марья Ильинична, я вам помогу оформить бумагу, что вы ничего не знали и ответственности не несёте. Моё вам слово. А пока давайте всё наверх поднимем. И надо бы отца Василия позвать, он в этих железках получше нашего разбирается.

Едва содержимое схрона подняли во двор, хозяйка тут же подхватила сумку с вещами и бегом побежала занимать место в автобусе. Мужчины втроём остались перетаскивать оружие и боеприпасы. Когда они доволокли ящики до стоянки, людское море беженцев уже расплескалось по автотранспорту. Лишь Вика, увидев отца, вылезла из машины и побежала навстречу, да трое парней-москвичей о чём-то говорили рядом со своей «ауди».

Заметив начальство, двое мажоров залезли в салон, а один из «качков» направился к Фёдору. Шёл он вальяжно, не вынимая руки из карманов. А когда добрался, то, не переставая жевать жвачку, высокомерно спросил:

— А чё тут творится, дядя?

Фёдор нехорошо прищурился, рядом участковый заиграл желваками. Мгновенно обменялись взглядами, участковый согласился — поставить на место зарвавшегося щенка лучше получится у Фёдора.

И тут подбежал бледный как мел водитель автобуса:

— Бензин! Я заправиться не успел! А канистра, которую всегда про запас вожу, пустая. Вчера забыл сменить.

— Твою-ж мать! — участковый побелел вслед за водителем и пояснил для Фёдора. — Заправка — это прямо на север пятнадцать километров, вдоль тумана.

— Нельзя, — резко отрезал Фёдор. — У меня дизель, буханка тоже, — тут его взгляд упал на «ауди». — Так. Бегом к своим приятелям. Перебираетесь в автобус, бензин сливаем туда.

Парень злобно ощерился:

— Пошёл на х…й.

— Объявлено чрезвычайное положение. А в автобусе женщины и дети. Бегом из машины! Сам отгоню, — рявкнул Фёдор.

— Пошёл ты! — повторил парень, но сделал шаг назад. И заорал: — А-а-а! Вы чего!

Потому что участковый рванул из кобуры пистолет.

— Стоять, падла. Пристрелю.

Но парень, ничего не соображая от страха с криком: «Димон, заводи! А-а-а! Валим отсюда!» — уже бежал к машине.

Ствол дёрнулся следом, но выстрела не последовало. Просто так заставить себя выстрелить по человеку участковый не смог.

Отец Василий оказался решительней. Порывистым движением он вырвал у участкового пистолет и открыл огонь. Бах-бах-бах… выстрелы запоздали на полсекунды. Получив пулю не по колёсам, а только в бампер, с визгом и вонью покрышек машина рванула вперёд, едва «качок» заскочил в салон.

— Чтоб их, — выругался Фёдор. — И что теперь? Тащить автобус прицепом?

— Не выйдет, — помотал головой священник. — По местным дорогам, если на прицепе, только со скоростью под тридцатник тащиться. Я тут прикинул, по прошлому опыту. Был у меня случай, на Арале стая собак машины гнала. В салон им пробраться — плёвое дело.

Отец Василий ненадолго задумался, поглаживая бороду, лоб прорезала морщина:

— Есть ещё вариант. На сорок километров бензина хватит?

Водитель радостно кивнул:

— Ну, эта. Примерно.

— Хорошо. На крайний случай прицепом дотащим. Жадовский монастырь от нас недалеко. Строили давно, стены высокие. Не думаю, что всё надолго. Пару дней, пока МЧС порядок наводит, там можно отсидеться. Вот только… Фёдор Иванович?

— Да?

— За руль грузовика сядете вы…

Фёдор пожал плечами:

— Больше некому.

— Вы отыщете дорогу?

Фёдор недоумённо посмотрел на отца Василия.

— Ну, я примерно представляю где, атлас дорог тоже есть. А не проще вперёд буханку пустить? Или мою машину? На неё-то водитель найдётся.

— Нет, — чуть не приказал отец Василий. — Первым пойдёт грузовик. За дорогами никто не следит. Если дерево придётся оттаскивать, у легковушки не хватит мощи. А если ещё и узкое место, мы не разъедемся.

Фёдор кивнул.

— Понял. Вика, берёшь из бардачка карту и в кабину, — и пояснил остальным: — Дочка у меня всегда за штурмана в поездках, мне так надёжнее. Семён Петрович, — обратился он к участковому, — вы давайте за руль моей лошадки и сразу за мной. Если не туда поворачивать будем, гудите. Тогда грузим, — Фёдор коснулся ящиков носком ботинка, — и поехали.

— Добро, — кивнул священник. И вдруг показал на оружие. — Фёдор Иванович. Один из «калашей» я на всякий случай возьму с собой в автобус. И вы что-нибудь — тоже. Бережёного Бог бережёт.

Фёдор с сомнением посмотрел на стреляющие железки. Тяжело вздохнул и сказал:

— Вика, выбери себе. Вот уж не думал, что твоё увлечение нам так пригодится.

Отец Василий посмотрел на девушку с сомнением, участковый открыл рот, чтобы протестовать. Поэтому Фёдор решил вопрос закрыть сразу:

— Я за баранкой буду. А дочь у меня стрельбой уже полтора года занимается, в том числе и с коня. Если придётся стрелять на ходу, пусть подбирает себе под руку.

Пока остальные спорили, Вика выбрала один из пистолетов, сноровисто набила обойму, загнала в пистолет. Потом, закусив губу, передёрнула затвор, выстрелила для проверки по одинокой старой берёзе на краю площадки. Посмотрела на результат попадания и, стараясь выглядеть как можно серьёзней, произнесла:

— Нормально, — голос всё-таки чуть дрогнул, но никто вроде бы не обратил внимания. — Про запас две… нет, на всякий случай три обоймы.

— Тогда грузимся и поехали быстрее.

Мощный двигатель «Урала», утробно зарычав, разогнал тишину. Фёдор включил передачу, и, выбросив клуб дыма, тяжёлая машина двинулась вперёд. Из кузова раздалась ругань. Народу туда набилось как селёдок в бочке, а не привыкший пока к машине Фёдор рванул слишком резко. Машина пару раз дёрнулась, и видимо кого-то приложило о раму тента или борт. Впрочем, на матерщинника сразу же цыкнули:

— Тихо! Не отвлекай водителя! Расшумелся при детях!

И всё замолкло.

Фёдор вёл «Урал» небыстро — и люди в кузове, и непонятно как поведёт себя незнакомая машина. Хотя и хотелось вжать педаль газа до упора: дорога пустая, хорошая, так и уговаривает насладиться мощью двигателя. Через десять километров оказалось, что медленно Фёдор ехал не зря. Трассу пересёк широкий разлом, катастрофа разнесла с полсотни метров асфальта в крошку. И хотя потом дорогу слегка подлатали, подсыпали щебёнки, пришлось сбавить скорость до минимума и осторожно перебираться.

Некстати пришла мысль, что по возвращении в Москву подвеску внедорожника придётся скорее всего ремонтировать. Фёдор на это усмехнулся, достал пачку сигарет и положил перед собой. Он про машину, а тут живыми бы остаться. Это на публику он говорил про два-три дня, сам же с первых увиденных по телевизору кадров почуял, что неприятности гораздо серьёзнее.

После разлома дорога пошла отвратительная, вся в ямах, местами асфальт по обочине скрошился, сохранив для проезда лишь узкую полосу посередине. Фёдор порадовался, что трасса проложена через поля, да и заброшенные посёлки попались всего дважды. И слова отца Василия про завалы пока не оправдались. Правда, заплатить за вольное пространство пришлось резким холодным встречным ветром, а стекло поднять. Лучше уж нюхать запах солярки в салоне, чем дрожать от холода.

Ехали молча. Фёдор сосредоточился на дороге. Вика достала из брошенной на сиденье ветровки зеркало, поправила растрёпанные ветром волосы. Затем снова взяла в руки атлас дорог и посмотрела в окно, сравнивая указатели с картой.

— Ах ты!

Составители атласа за последние два года ничего не поменяли, только нарисовали на месте туманного купола белое пятно. И следующий кусок карты оказался на другой странице. Девушка принялась быстро листать атлас в поисках нужного разворота.

— Папа, на следующем перекрёстке направо.

Фёдор кивнул, на всякий случай помигал. Идущая следом машина, соглашаясь, заморгала правым поворотником — всё верно. На перекрёстке «Урал» послушно свернул с областной трассы на второстепенную дорогу. К удивлению, она перенесла катастрофу намного лучше. Ям и разломов не было, ширина проезжей части не уменьшилась.

Поля понемногу уступили место лесу. И если сначала деревья ещё собирались боязливыми рощами, оставляя между собой большие куски открытого пространства, то уже через несколько километров пошёл густой мрачный березняк, постепенно сменившийся такими же мрачными липами. В это время ветер всё же разогнал тучи. Глазам сразу стало больно от резкого перепада света.

— Чтоб тебя, — ругнулся Фёдор и ещё снизил скорость: солнечные лучи проходили через ветки деревьев, играли тенями на дороге и на лобовом стекле. От постоянных скачков темноты и света одновременно клонило в сон, хотелось моргнуть и чихнуть. Поэтому Фёдор слегка приоткрыл окно. Кабина тут же наполнилась запахами прелой коры и листвы, шелестом деревьев. Само собой настроение стало благодушным, чуть расслабленным — словно не эвакуация идёт, а выбрались компанией на пикник. Фёдор достал из пачки сигарету, и, не зажигая, взял её в рот, принялся жевать.

Выстрел из ружья ударил по нервам.

— Какого! Что там?!

Сигарета от неожиданности выпала на пол. Фёдор скосил взгляд в боковое зеркало. От матюка удержало только то, что дочь сидела рядом. Из кузова опять грохнул выстрел, за ним ещё один: привыкшие бить утку на взлёте охотники не сплоховали. Обе мохнатые зверюги размером с хорошую овчарку, которые попытались запрыгнуть на машины на ходу, получили по заряду картечи. И тут же из окна автобуса высунулся отец Василий, дал очередь вдоль дороги по ходу движения. Спереди раздался тонкий, почти человеческий визг. Ещё одна тварь шлёпнулась на дорогу, её явно зацепило пулей. Отпрыгнуть она не смогла, и мгновение спустя Фёдор почувствовал, как «Урал» слегка тряхнуло, бампер ударил плоть, безжалостно смял и отбросил в сторону.

— Твою мать! — не выдержал Фёдор. — Вика! — крикнул он, потому что дочь уже опустила стекло, высунулась и сосредоточенно била по невидимой Фёдору цели.

Но тут лес отодвинулся от дороги, вдоль трассы пошли луга. Девушка устало опустилась на сиденье, машинально закрыла окно и выдохнула:

— Уф, кажется всё. Проскочили.

Сзади засигналил внедорожник. Фёдор послушно сбавил скорость и открыл окно. Машина тут же перестроилась на соседнюю полосу, догнала «Урал», с пассажирского сидения из окна высунулся незнакомый Фёдору мужик и крикнул:

— Дальше мы первые. Если что — нас не подбирать. Прикроем огнём сколько сможем.

Фёдор на это только молча кивнул, не заметив, как закусил губу. Судя по следам, одна из тварей запрыгнула на крышу «мицубиши» и умудрилась пробить металл, пока её не пристрелили. А если верить атласу, чтобы добраться до монастыря, надо проехать через большой посёлок. Там зверюги нападут опять, едва колонна вынужденно сбросит скорость на извилистых улицах. Тогда шансов у первой машины мало — зато остальные прорвутся.

Ехать через центр посёлка не рискнули, выбрали съезд с трассы, который вёл на окраинную улицу. У высокой железной стелы советской эпохи, с большими красными буквами «р.п. Жадовка» ехавший первым внедорожник притормозил, обозначил поворот. Затем свернул направо и медленно двинулся по щербатому асфальту, через заросший разнотравьем и цветами пустырь в сторону видневшихся вдалеке домов.

Посёлок встретил ненормальной тишиной. Именно здесь Фёдор не был ни разу, но экономическую карту и данные по Барышскому району он помнил хорошо. Даже после катастрофы большинство семей осталось в Жадовке. Здесь, хоть и с перебоями, подавали электричество, сохранился колхоз — договорился о поставках в Пензу. Помимо основной работы, все держали частные хозяйства. Пусть люди всё бросили и бежали, должны были остаться куры, собаки, коровы. Но на рёв двигателей не выскочило даже захудалой шавки.

Колонна медленно втянулась в посёлок. Улица была пуста, ничем не завалена, выбоины на асфальте подсыпаны щебёнкой. Поэтому рулил Фёдор машинально, а сам оглядывался по сторонам. С высоты кабины дворы за низкорослыми заборами просматривались хорошо, даже слишком. Поэтому вскоре на глаза попалось первое тело — разодранный, словно на скотобойне труп, рядом с которым валялись сапоги с торчащими из них остатками ног. Фёдор сглотнул и, всё-таки не сдержавшись, негромко выматерился. Местные либо не поверили в эвакуацию, либо слишком долго сбирались.

На соседнем сиденье вскрикнула Вика, позеленела. Дёрнулась и сглотнула, пытаясь задавить рвотный порыв:

— Папа, Господи, боже мой. Папа, они все…

— Потом, потом, — резко оборвал дочку отец, — не раскисай. Мы с тобой отвечаем за остальных. Оружие приготовь.

Вика укусила себя за запястье, до крови, чтобы боль помогла собраться.

— Я поняла… — и вдруг крикнула: — Тормози!

Фёдор ударил по тормозам не раздумывая. Лежавшие на сиденье вещи полетели на пол. Вика еле успела подставить руки, чтобы не удариться самой. И в то же мгновение с криком:

— Кра! Кра!

Над грузовиком пронёсся самый настоящий птеродактиль. Перед капотом шлёпнулось что-то вроде большого синего мяча. Как и положено настоящему мячу, шар от удара о землю подпрыгнул. Перескочил через забор и уже там стукнулся о стену сарая. Тут же бухнуло, постройка вспыхнула факелом.

Промазав первый раз по всем машинам, стая пошла на новый заход. Водители ждать не стали. Фёдор до упора вдавил педаль газа. «Урал», обгоняя внедорожник, рванулся вперёд. Следом помчались остальные. Спасение теперь — в скорости. За окном проносились дома. За спиной грохотали выстрелы. Стая ещё пыталась атаковать, но штук пять птеродактилей рухнули, остальные бомбы, поджигая дома, тоже прошли мимо — сходу приспособиться к высокой скорости летуны не смогли.

Неожиданно Вика высунулась из окна и начала стрелять вперёд и вбок. Две похожие на собак твари попытались запрыгнуть на проезжающий «Урал» из щели между соседними заборами. Словно на тренировке по мишени девушка всадила в каждую по пуле. Из внедорожника громыхнуло ружьё, добить тварей картечью.

— Папа, на земле!

— Вижу, — сквозь зубы процедил Фёдор.

Воспользовавшись тем, что внимание переключилось на небо, наперерез колонне через дворы неслась стая.

— Закрой окно и держись крепче. Поохотиться решили, с…и? Я вам покажу кабанчика в десять тонн.

Улица как раз повернула, убегая прочь из посёлка на дорогу к монастырю. Фёдор прибавил скорости, стрелка спидометра подобралась к цифре «70». И тут несколько «собак» кинулись наперерез, будто решив остановить собой механическую повозку. От удара многотонную махину тряхнуло, тварей же смяло, одну отбросило, вторая оказалась под колёсами. Раздался самый настоящий собачий визг и скулёж.

— Получили, ур-роды, — зло ощерился Фёдор.

Колонна выбралась из села и понеслась через поля. Стая тут же отстала, на открытом пространстве под пулями догонять «собаки» не рискнули.

Монастырь приглянулся Фёдору ещё издали. Расположившись на невысоком холме на берегу реки, обитель поднялась в те времена, когда стены были не символической границей между миром мирским и миром церковным — а залогом существования. Четыре угла до сих пор венчали башни, да и проезд через пятую, надвратную, перекрывала не ажурная решётка, а толстые, окованные железом створки.

Едва колонна замерла во дворе, Фёдор спрыгнул на асфальт. И дождавшись отца Василия, отправился на встречу с настоятелем. Возле калитки в невысокой ограде, отделявшей мирскую часть монастыря от монашеской, уже стоял мужик лет шестидесяти. Жилистый, невысокий, хоть и не молодой — в окладистой чёрной бороде и волосах ни намёка на седину или лысину. Судя по посоху игумена в руках — ждал сам настоятель монастыря.

— Фёдор Иванович. Иеромонах Илларион, — представил отец Василий.

Настоятель махнул рукой в сторону изувеченного внедорожника с тревогой произнёс:

— Я смотрю, дела вокруг неладные пошли? А то мы тут почти как в Средневековье живем. Полезно для смирения духа, но иногда дюже неудобно. ЛЭП до Жадовки заново протянули, а к нам чинить не стали, — вздохнул отец Илларион. — Только радио и слушаем. Да вот незадача, аккумуляторы вчера сели. Дизель для этого гонять накладно, вот послал было одного инока утром в посёлок. Что-то не вернулся до сих пор.

Отец Василий перекрестился:

— Упокой, Господи, душу раба твоего и всех православных. Нет больше Жадовки.

— Как нет? — растерянно переспросил настоятель.

И разом осунулся, плечи бессильно опустились, стало заметно, что иеромонах давно немолод. Фёдор молчал, не зная, что сказать. Для него погибшие в посёлке оставались абстрактными жертвами разыгравшейся природной стихии. Но отец Илларион наверняка хорошо знал всех в округе. А уж смерть одного из монахов для него — потеря в большой монастырской семье.

— Совсем нет, — отец Василий старался отвечать ровно, деловым тоном. Пусть это сейчас прозвучит черство, даже грубо. Зато случившееся в поселке не затопит разум. — Из тумана поползла какая-то нечисть. Кто сразу не убежал, того съели. Мы сами чудом сюда добрались.

— Господи, спаси и сохрани, — вздрогнул настоятель. С силой оперся на посох, стараясь унять слабость в ногах. И даже не заметил, как из глаз потекли слёзы.

Закончив с обустройством приехавших людей, неформальные командиры маленькой общины — Фёдор, отец Василий и настоятель монастыря — поднялись совещаться в надвратную башню. С собой позвали участкового, который как охотник хорошо знал окрестности и мог попытаться угадать повадки туманного зверья. Пригласили заодно и келаря, заведовавшего монастырским хозяйством. Кроме того, за отцом увязалась Вика, и прогонять девушку не стали. Решили, что она пригодится как секретарь.

Когда все добрались до верхней площадки под самой крывшей, солнце уже понемногу клонилось к закату. За стенами стояла безмятежная тишина, которую нарушало лишь еле слышное щебетание далёких птиц. Да время от времени громкое квакали лягушки в речной запруде, устроенной прямо под холмом, где располагался монастырь. С монастырских лугов тянуло душистыми цветами и травой. Из леса, который начинался сразу за лугами, ветер принёс незнакомый терпкий запах и вкус горькой полыни. Взглянешь на раскинувшееся великолепие, и даже не хочется думать, что всего в нескольких километрах отсюда утром погиб целый посёлок.

Фёдор достал очередную сигарету, принялся мять её в руках. Мельком подумал, что скоро придётся искать другой способ «думать пальцами». И начал импровизированное совещание:

— В общем, похоже, застряли мы тут надолго. И не на пять — шесть дней, а как минимум на пару недель. Пока армию на зачистку не двинут.

— Плохо без информации, — вздохнул участковый.

Остальные на это пожали плечами: что жалеть о несбыточном? Рация участкового разбилась, и вряд ли в ближайшие дни общей неразберихи кто-то из начальства заметит, что один из сотрудников не выходит на связь. Телевизор в «мицубиши» тоже сломался во время бегства. Радио и в машинах, и спешно подзаряженное монастырское принимало сплошные помехи. Сотовая связь, которая в обычные дни хорошо ловилась с колокольни, твёрдо утверждала «нет сети». Скорее всего зверьё вывело из строя все окрестные ретрансляционные вышки. Монастырь словно вернулся на пять столетий назад, когда его защитники во время набега ордынцев вот также не знали про судьбу остальных городов и весей.

Фёдор продолжил.

— Первая и самая главная проблема — это вода.

Настоятель задумчиво почесал запястье, смущённо посмотрел на остальных, своей привычки он явно стеснялся, и ответил:

— С этим трудностей не будет. И насосы из реки качают, и на территории свои источники есть. Раньше тут почти три сотни монахов жили, а теперь почитай не больше пяти десятков. За два года в послушании те, кто не покинул обитель, все здесь починили.

— Это хорошо, — кивнул Фёдор. — Но завтра всё же проверим ещё раз. Как говорил мой знакомый, на Всевышнего надейся, но верблюда привязывай. Теперь продовольствие.

Настоятель и келарь смущённо переглянулись, толстенький зав-хозяйством даже покраснел. Настоятель несколько раз кхекнул, прочищая горло, и выдавил из себя:

— Ну… во-первых, запасы для братии. С прошлого года осталось, немало. А ещё…

Он помял рукой ткань рясы, затем всё же решился и добавил:

— Грешны мы, но братию надо чем-то кормить. И не всё можем сами сделать. Епархия же про нас забыла, лишние мы ей, что за монастырь держимся, — на лицо набежала тень. — Вот когда год назад предложили на территории монастыря склад устроить, не устоял. Им место тихое и огороженное, нам… — он махнул рукой. — С одной стороны чужое, и заповедовано не укради. А с другой — люди важнее.

Фёдор и отец Василий просветлели лицом. Фёдор даже был готов настоятеля прямо на месте расцеловать.

— Отче, забудьте про бумажки и собственность. В районе наверняка введено особое положения. Потом разберёмся. Что там, отец Алексий?

Келарь почесал начавшую лысеть макушку.

— Ну, по хозяйству что-то, порошки всякие. Рыбные консервы, лапша одноразовая. Посмотреть надо.

— Вика, завтра с утра вместе с отцом Алексием идешь на склад, займёшься инвентаризацией.

И пояснил остальным:

— У неё в этом опыт есть, рука набита. И глазастая: в январе помогала мне с проверкой на Байкале, так умудрилась заметить кое что, что даже опытные инспекторы упустили.

Тут к разговору подключился участковый.

— Я вот ещё тут покумекал. Я на охоте с двенадцати, так прикинул, что на весь посёлок всего одна стая была. И ведут себя как помесь волка и собаки, которая стадо режет и от крови дурные, ничего не соображают. Стая не очень большая. Это я к чему? В посёлке продукты тоже должны остаться. Я бы взял несколько мужиков и на «Урале» да с оружием прямо с утра съездил, по избам пошарил. Заодно, может живой кто схоронился…

— Добро, — кивнул отец Василий. — Я с вами, — и вздохнул. — Вот уж не думал, что навык с Афгана когда ещё пригодится. Как по домам шарить, как в разбитом кишлаке живых найти.

Повернулся, опёрся на бойницу и уставился на наливавшееся густым синим небо, вспоминая о чём-то своём. Остальные тем временем занялись кто чем. Вика и келарь отошли к выглядывавшей внутрь стороне башни и негромко принялись обсуждать, с чего лучше начинать инвентаризацию. Настоятель, Фёдор и участковый по памяти жестами в воздухе показывали друг другу карту окрестностей — вниз в машину спускаться поленились. Пытались сообразить, какую территорию охватило бедствие. Фёдор уже было набрал в лёгкие воздуха, предложить всем совещание считать законченным… Внезапно со стороны дальнего лесочка, через который шла дорога в монастырь, раздался истошный вой клаксона.

Все мгновенно смолки, замерли вслушиваясь. Гудок повторился, и люди на башне прильнули к бойницам. Три-четыре секунды спустя на границе леса, хорошо различимое на фоне деревьев, показалось ярко-жёлтое пятно. Пассажирская «газель» выскочила на дорогу и помчалась в сторону монастыря. А за ней, отставая на сотню метров, из леса выбралась погоня… Огромная стая, на ходу подстраивая окрас под цвет травы и дороги, мчалась, будто волна океанского прилива.

Первым очнулся отец Василий. Кубарем скатился вниз по лестнице: по всплывшей из глубин памяти привычке, он весь день таскался с автоматом и сейчас оставил его на первом этаже. Остальные замерли, не зная, что делать. Отдать приказ открыть ворота? Но погоня так и дышала в спину, а на открытом пространстве дорога петляла, машина вынужденно сбросила скорость…

Стоявшие у ворот решили сами. Едва «газель» выскочила на последний прямой участок дороги, ворота раскрылись, впуская беглецов. Вот только тянуть, закрывая створки, намного тяжелее, чем толкать. Поэтому двое монахов выбежали наружу. Едва машина проскочила ворота, оба монаха что есть силы, всем своим весом навалились на створки. Стоило половинкам сомкнуться, как загрохотал засов. Храбрецы прижались к воротам спиной, сжимая в руках подхваченные где-то железные прутья. Один из них, молодой ещё парень, громко начал молиться:

Отче наш, Иже еси́ на небесе́х!

Да святи́тся имя Твое́.

Второй тем временем громко закричал:

— Уснули там что ли? Брусья, брусья накладывай! Сломают запоры, а долго мы их не удержим.

И присоединился к молитве:

и оста́ви нам до́лги наша,

я́коже и мы оставля́ем должнико́м нашим…

Его слова словно разморозили застывшего было настоятеля. С криком:

— Верёвку! Верёвку тащи, со стены им бросай!

Он кинулся вниз.

В этот миг стая добралась до монастыря. Вика негромко вскрикнула, то ли рассмотрев, наконец, странную смесь волка и насекомого, то ли от того, сколько чудовищ пришло под стены. Молодой монах, закончив молиться, ловко раскроил череп прыгнувшему на него волко-насекомому и с холодной яростью произнёс:

— Ну, давайте, бесовы отродья. Кто следующий?

Стая невольно попятилась, столько силы было в словах монаха. Ещё одна тварь прыгнула вперёд — и упала, сражённая одиночным выстрелом. Это отец Василий забрался на стену. Несколько секунд всем казалось, что храбрецов спасут. Стая медлила, сверху уже разматывали и готовились спускать верёвки. В это мгновение животные сменили окрас на тёмно-серый, и волной захлестнули прижавшихся к воротам людей. Загрохотал автомат, ещё кто-то принялся стрелять из ружья… бесполезно. Свалка длилась меньше минуты, и когда стая отхлынула с площадки возле ворот, на асфальте осталось лишь большое пятно крови. Но уходить совсем пришельцы из тумана не собирались. Возле монастыря осталось несколько «часовых», остальные неторопливо расположились на дальнем лугу отдыхать. Можно было не сомневаться, что как только сторожа заметят лазейку, остальные без промедления кинуться туда.

— Господи, упокой души раба Божьего Рафаила и раба Божьего Михаила, — потрясённо зашептал келарь.

Вика заревела навзрыд, уткнулась в грудь отцу, беспрерывно шепча:

— Как же? Как же так? Как?

Фёдор молча прижал дочь к себе. А сам принялся смотреть на небо, где, словно ничего не случилось, полыхал багровый закат. Потом взглянул на стоявшего рядом участкового и прочёл в его глазах то же самое, о чём только что подумал сам. Они застряли в монастыре надолго.

 

​Глава 4

Вика разбирала свои вещи. Как раз выдалась свободная минутка — предыдущие три дня с утра и до поздней ночи она вместе с келарем отцом Алексием скрупулёзно описывала все запасы, которые были в монастыре. И не только продукты и патроны. Сколько и каких лекарств у врача Лидии Ивановны, достаточно ли на всех мыла и всяких порошков: эпидемия в замкнутом пространстве выкосит людей не хуже зверья. Работа помогала забыться. Пусть гибель монахов у ворот из памяти не сотрётся — девушка хотя бы перестала просыпаться в холодном поту или нервно вздрагивать от какой-нибудь слишком уж мрачной тени. Поэтому договорилась, что сегодня на полдня возьмёт выходной. Многие беженцы взяли с собой ненужные теперь деньги и документы, зато из одежды — всего одну смену. Капитоновы же сразу после поминальной службы должны были оставить машину у знакомых в Пензе и отправиться в командировку на месяц. И теперь Вике предстояло решить: без чего она не сможет обойтись, а что можно отдать.

В восьмидесятых годах, восстанавливая монастырь от запустения Хрущёвской эпохи, тогдашний настоятель не стал реставрировать вконец обветшавшее здание, где монахи жили до революции. Вместо этого он попросту отстроил на месте развалин панельную пятиэтажку-общежитие, с комнатами-кельями, выходившими в общий коридор. Сейчас пустовавшие комнаты заняли, часть монахов «уплотнили», и люди разместились относительно комфортно, по шесть — восемь человек на комнату. Днём детей помладше собирали в импровизированном детском саду, все остальные уходили на хозяйственные работы. Командиры сообща дружно решили, что людям обязательно нужно хоть какое-то занятие. Например, закончить ремонт монастыря. Поэтому Вика могла заниматься сортировкой без помех.

Нары, наспех сделанные из положенных на чурбаки или кирпичи досок, были широкими. Так что недолго думая, Вика достала чемоданы из-под кровати, вывалила содержимое ворохом и принялась раскладывать по стопкам. Одно отдать, другое потом аккуратно сложить обратно. Работа оказалась неожиданно сложная. Некоторые вещи было попросту жалко. При этом Вика прекрасно понимала — без вот этой модной тёплой кофточки или без запасной водолазки она вполне может обойтись. В «оставить» уже есть, и даже про запас. Поэтому в разбор одёжных завалов девушка ушла с головой, временами надолго задумываясь над той или иной вещью. Скрип входной двери она даже не услышала. А что в комнату кто-то зашёл, поняла, только когда над ухом прозвучало:

— Ух ты! Зашибись. Это же Calvin Klein. Настоящий, из Лондона? Или «типа настоящий», а на деле американовская подделка?

Вика подняла голову. И понадеялась, что от брезгливой мины на лице удержаться всё же сумела. Не вовремя вернулась та соседка, которую видеть хотелось меньше всего. Девица, которая была при мажорах. Называла она себя Оливия, хотя Вика подозревала, что в паспорте у неё имя прописано совсем другое. Когда у «ауди» пробило колесо, оба «качка» остались с машиной, а тощий и девица, недолго думая, пересели на проезжавшую мимо «газельку». И оказались в монастыре. Однако местные, вспоминая поведение столичных гостей, селиться с ними отказались наотрез. И потому Фёдор, чтобы не плодить лишних конфликтов, недолго думая согласился подселить их в свою комнату. Вика с решением отца согласилась, признавая его разумным… Сама при этом старалась с неприятными соседями общаться как можно меньше. Но вот свела нелёгкая сегодня.

Тем временем Оливия взяла из груды ещё не отсортированного рубашку и опять спросила:

— Так настоящий? А можно примерю?

Хозяйка молча кивнула, и девица принялась натягивать рубашку. Вика была ниже ростом, но в плечах пошире, поэтому налезло без проблем. Вот только грудь у Оливии была на размер больше и пуговицы застёгивались с трудом, всё топорщилось. Со вздохом сожаления пришлось снимать, слишком угрожающе потрескивала ткань.

— Зашибенно. О, юбка в комплект? — Оливия уже без разрешения схватила и приложила к себе. — Эх, точно не полезет. Здоровские шмотки.

Вика равнодушно пожала плечами. Ничего особенного она в них не видела. На её взгляд, весь комплект Calvin Klein от остальной одежды отличался только брендовым названием, за что и был куплен: одевать на «неофициальные» мероприятия. Именно на таких встречах многие региональные начальники предпочитали решать скользкие вопросы, а присутствие дочери помогало Фёдору Капитонову без лишнего скандала отказываться от предложенных в помощь смазливых секретарш с функцией соглядатая.

Оливия поняла её по-своему:

— Богатенький предок у тебя, вот и не понимаешь своего счастья. Всё и так даром достаётся. Даже здесь. Предок сразу в начальники, и тебе работу непыльную выбил.

Вика насмешливо фыркнула. Непыльной и лёгкой работой инвентаризацию мог назвать только тот, кто в этом деле ничего не смылил. Впрочем, с таким взглядом на жизнь, как у Оливии, она сталкивалась в поездках не раз. И не раз же убеждалась: судьба выруливает по-разному, всякое бывает. Поэтому вещи приходят и уходят, и те, кто на барахло молятся, в итоге оказываются ни с чем. Зато собственные умения и деловые связи — это капитал, с помощью которого ты всегда сможешь приобрести всё остальное. Впрочем, Оливия не только думала иначе, но и явно считала себя куда опытней богатой соплячки. Потому нравоучительно продолжила:

— Повезло, когда всё сразу есть. А когда рассчитывай только на себя, пробиваешься как можешь. Ну да, ну спала я со всеми троими. Даже разом. И чё? Зато не продавщицей тюхаюсь. Или как у меня была одна в классе, очкастая. Всё за книжками сидела, потом типа в институт. А дальше училкой пойдёт в школу на грошовую зарплату. Да я эту зарплату вместе с Костиком в ресторане за раз проедала…

Вика с трудом вспомнила, что Костиком звали того самого патлатого худого парня, с которым Оливия и приехала. И тут же брезгливо скривилась. В первый же день выяснилось, что Костик не умеет вообще ничего. Гвоздь попросили забить — чуть не покалечился. Зато у него прекрасно выходило строить понты, рассказывая про крутого папика, и требовать, чтобы его обслуживали. А батя потом оплатит. Терпели его выходки долго, примерно полчаса. После чего Капитонов-старший вместе с участковым взяли Костика за грудки и коротко объяснили:

— Выгонять не станем, но кто не работает — жрёт одну воду.

Парень на это испугано выдохнул, побледнел, и безропотно согласился на должность «подай-принеси» при кухне. Бухтел себе под нос не переставая, но старался делать это потише.

Тем временем Оливия, даже не обращая внимания, слушает её собеседница или нет, разошлась в своих поучениях и размышлениях о жизни вовсю. И вдруг оборвалась на полуслове, заметив в вещах Викин телефон.

— Ух-ты, зашибись мобила. Смартфон, да? Зашибись у тебя батя, деньги лопатой гребёт. Дай посмотреть? А это, включить батарея где? Не, точно денег куры не клюют. Такая дорогая фиговина и так…

Батареи и в самом деле не было на месте, а задняя крышка треснула, почти переломилась. Когда выезжали, Вика машинально сунула телефон в карман ветровки. В посёлке во время стрельбы он выпал, хорошо хоть в кабину. Но ботинком по нему девушка прошлась несколько раз. Когда разгружались в монастыре, подобрала, сунула в чемодан… И забыла.

Тем временем Оливия сдвинула часть неразобранных вещей и заметила аккумулятор:

— О! Слышь, дай посмотреть, а? Ни разу не пробовала… тут и фотик есть. Эй, ты чего?

Возмутилась Оливия, потому что Вика резким движением выхватила свой телефон из рук соседки. Отец всегда наставлял, что главная сила — это информация о человеке. А в телефоне этой самой личной информации очень много, и давать посторонним хоть каплю Вика не собиралась. В то же самое мгновение из-под кровати раздалось угрожающее шипение. Миг спустя рядом с Викой сидел здоровущий чёрный кот с белой грудкой и белыми «тапочками» на лапах. Барсик пришёл из разорённого посёлка ночью, пробрался в монастырь и сразу же выбрал Вику своей хозяйкой. Ходил всё время с ней и за ней. Даже спал у неё под кроватью. А сейчас проснулся и решил прийти на помощь. Угрожающе посмотрев на слишком наглую соседку, кот поднял лапу, демонстрируя выпущенные когти, и предупреждающе зашипел.

Оливия сразу же отпрянула назад, ругнулась:

— Б…ь! — потёрла ушибленное о доски соседней лежанки место. — Ты это, чего? Я ж только посмотреть…

— Разрешения спросить не забыла для начала? — ядовито осведомилась Вика.

И словно невзначай сдвинула кучу одежды ещё чуть дальше. Так, чтобы показался краешек кобуры: после боя в посёлке оружие распределили за всеми, кто умеет стрелять. И раз Капитонова-младшая показала, что хорошо с ним управляется, один «Хеклер и Кох» закрепили за ней. Оливия обиженно надула губки: я к тебе по хорошему, а ты… И отошла к своей кровати. Нужную вещь, за которой она и пришла, девушка искала нарочно медленно, регулярно поглядывая в сторону Вики. Вдруг передумает и пригласит обратно? Ещё что-нибудь даст померить, а то и подарит. Для чего вещи были высыпаны из чемоданов, ясно было с первого взгляда.

Вика все намёки пропустила мимо ушей. Бросила разбор одежды, вставила аккумулятор на место и включила телефон. Загоревшийся заставкой приветствия экран был кусочком прежней, размеренной и мирной жизни, которая закончилась всего четыре дня и Вечность назад. Быстро ввести четыре цифры пин-кода, и вот уже появились обои рабочего стола. Загорелась надпись «сеть не найдена»… А ещё в углу мигал значок непрочитанной эсэмэски! Видимо, перед тем как упасть на пол, телефон ненадолго попал в зону действия сети.

Удивлённая, Вика ткнулась в раздел эсэмэсок. От Вовы! Девушка развернула сообщение:

«Привет. Ты как? По ящику хрень крутят, а я за тебя беспокоюсь. Потому что кажется влюбился в одну сво…»

Остаток сообщения телефон принять не успел, но всё было понятно и так. Так вот почему Вова на неё так странно смотрел в кафе, когда окончание учёбы праздновали! Да и в лагерь слишком уж настойчиво приглашал. Глаза защипало. Пришлось несколько раз вдохнуть и выдохнуть, чтобы не заплакать при посторонней.

— Долго возишься. Делать тебе нечего? Или от работы сбежала? Нашла, что надо?! — сорвалась Вика на соседку по комнате. — Тогда вали отсюда!

Стоило двери закрыться, а комнате опустеть, Вика без сил опустилась на кровать и всё-таки разревелась. Она-то, дура такая, ничего не замечала… А ведь Вовка последние два месяца возле неё крутился, и к своей девушке заметно охладел. Стараясь спрятаться, отгородиться от несправедливости мира, Вика, будто ребёнок, натянула на голову подушку и забралась под одеяло. Теперь во всей Вселенной нет больше никого и ничего — кроме неё и Барсика, который заботливо лёг рядом и замурчал.

Время и пространство исчезли, Вика растворилась в своих горестях… Из липких объятий тоски её вырвал колокольный звон. К тому, что, несмотря на катастрофические события, службы в монастыре шли своим чередом, и круглые сутки колокол отбивал положенные часы, Вика уже привыкла, не замечала. Но сейчас колокол не отмечал время, а захлёбывался в истошном набате! И ещё какой-то странный шум с улицы… Подушка полетела в сторону. Не замечая, что вещи перемешались и посыпались на пол, Вика схватила пистолет, метнулась к окну. И застыла.

Комната располагалась на самом верхнем этаже, окно смотрело как раз на центральную башню. Поэтому площадь перед воротами была как на ладони… Там шла драка. Иначе развернувшееся побоище назвать было нельзя. Со стены возле угловой башни внутрь спрыгивали невиданные создания. Лысые, шустрые высотой не больше метра, смахивающие на зелёных гоблинов. И другие, похожие на мохнатых чёрных горилл в рост человека. Все с когтями и клыками. Нападавших встречали вооружённые чем попало люди: граблями, лопатами, инструментами, арматурой… Дородная кухарка махала огромным тесаком для рубки мяса. Мелькали чёрные рясы монахов, цветастые платья и сарафаны женщин, рубашки мужчин. Ошеломлённое сознание словно рекордер фиксировало, как женщина в распахнутом халате штыковой лопатой рубанула прыгнувшую на неё зелёную тварь и тут же упала, получив удар в живот от гориллоида. Добить её не успели, над ней уже встал хорошо знакомый Вике келарь. С удивительной для его возраста прытью и силой он подхватил упавшую лопату и принялся мочалить стоящую перед ним тварь.

Зрелище оказалось страшным и завораживающим. Надо было бежать на помощь, но Вика не могла сдвинуться с места, оторваться. Девушка замерла возле окна, впившись глазами в кровавое зрелище. Ноги, руки и спину сковал липкий ледяной ужас… Потому что на глазах у Вики одну из защитниц оттеснили в сторону и накинувшиеся толпой лысики разодрали женщину на куски.

В обще каше никто не заметил, что в какой-то момент рядом с воротами никого не оказалось. Туда метнулись сразу трое «горилл», одна уже начала теребить запорные брусья, пытаясь их расшатать и вырвать из пазов. И в это мгновение рядом с воротами показалась фигура звонаря: с кем-то перепутать этого угрюмого, всегда молчавшего здоровяка было невозможно. Да и колокол смолк. Удар пудового кулака раскроил череп ближайшей твари, после чего звонарь схватил второго гориллоида за ноги, смахнул им как дубиной третьего, пытавшегося открыть ворота. Размозжив напоследок голову об угол башни, звонарь отбросил труп в сторону. И тут же его накрыли живым покрывалом не меньше десятка гоблинов, возле ворот принялся кататься визжащий, рычащий и ревущий ком, оставляя за собой то одну, то другую безжизненную изломанную тварь.

«Ворота! Эти твари пытаются открыть ворота!» — мысль вывела Вику из оцепенения.

Страх мгновенно ушёл. Девушка выскочила из комнаты и кубарем понеслась по лестнице вниз. Снаружи загрохотал автомат, и часто захлопали охотничьи ружья, грохнул взрыв гранаты. Видимо, отец Василий наконец организовал стрелков, разобрались, куда можно стрелять, не опасаясь зацепить своих. Скоро нападение отобьют… Вот только наверняка в наступившей неразберихе все забыли про калитку на противоположной стене. Её наглухо заколотили и даже навалили рядом груду строительного мусора. Но открыть всё равно можно. И если враги знают про калитку, счёт пошёл на секунды.

Вылетев на улицу, девушка вихрем понеслась через проход в хозяйственных постройках. Недалеко от калитки своеобразный переулочек делал поворот. Вика встала и прислушалась. От стены отчётливо раздавался шум, словно что-то копали. Ветер принёс резкий мускусный запах, будто девушка уткнулась носом в чью-то давно немытую подмышку. Вика несколько раз вдохнула и выдохнула, стараясь отогнать мандраж. И лишь когда поняла, что руки больше не трясёт, а по телу больше не гуляют, как им захочется, тепло и холод, сделала шаг вперёд.

Возле калитки сараи заканчивались небольшой асфальтированной площадкой. На пятачке валялись ненужные сейчас грабли, вилы и сельхозинструменты, стояли несколько пузатых бочек, ступенями поднималась высокая поленница дров. А ещё возились десяток лысиков и пять гориллоидов! Кучу земли и обломков кирпича уже раскидали, и гориллоиды приноравливались выламывать доски. Один из гоблинов, оставленный за часового, кинулся на девушку. Ба-бах. В общем шуме выстрелы раздались негромкими хлопками. А Вика уже перенесла огонь на гориллоидов. Если выбить их, у мелких тварей не хватит силы сломать дверь.

С двух десятков метров пистолет может пробить бронежилет. Вика же в первую очередь старалась не убить, а вывести из строя. Поэтому решила стрелять в корпус, словно в тире укладывая в мишень по две-три пули. Два гориллоида упали. С визгом покатились по земле. Пистолет щёлкнул впустую — закончились патроны. Вика заученным ещё на стрельбище движением выщелкнула обойму. Вставила новую. И начала выбивать ринувшихся вперёд гоблинов. Бах-бах-бах. Твари были шустрые, но стрелять по мишени с мчащегося рысью коня куда сложнее. Выстрел — и очередная тварь получает пулей, словно кувалдой в грудь.

Опустошив вторую обойму, Вика замерла на месте, тяжело дыша. Вроде бы хорошо. Два гориллоида валяются, слабо подёргиваясь. Ещё одного она, кажется, зацепила, четверо гоблинов тоже сдохли. Остальные твари пока попрятались. Незнакомые с огнестрельным оружием враги уступили инстинкту самосохранения. Откуда тварям знать, что обойма в пистолете — последняя? А помощь придёт неизвестно когда. Слева раздался шум. Одна из тварей надумала пробраться по крыше сарая и напасть сверху… Не учла, что оцинковка будет так сильно греметь. И потому, стоило лысой уродливой карикатуре на человека подняться для прыжка, Вика тут же всадила пулю ей в голову. На таком расстоянии промахнуться было сложно. И тут же развернулась в проход: остальные решили, пока девушка отвлеклась, напасть в лоб.

Первая тварь, получив сразу две пули, с жалобным визгом упала на землю. Дальше Вика стреляла, особо не целясь. Выстрел, второй, третий, четвёртый. И тут пистолет щёлкнул впустую! Обойма закончилась. Это был конец! Девушка изо всех сил кинула пистолет в морду ближайшему лысику. Удар тяжёлой железкой расквасил морду, подарил драгоценную секунду. Вика развернулась на месте и кинулась обратно по проходу. Ещё мгновение — клыки и когти вопьются в спину, примутся раздирать на части. За спиной раздалось шипение: это за хозяйку вступился Барсик. Кот лихо прыгнул с крыши прямо на голову почти догнавшего гоблина. Полоснул когтями, ловко увернулся от удара и тут же проскочил в щель между сараями. Это дало девушке ещё несколько мгновений. Завернуть за угол и помчаться дальше…

Прямо на бегу, ничего не видя перед собой, Вика буквально врезалась в бегущего навстречу мужика. Тот отшвырнул девушку в сторону, вскинул ружьё и разрядил его в упор дуплетом. Выскочивший из-за угла гориллоид, получив в лицо и грудь заряд картечи, захрипел и упал, один из лысиков тонко заверещал и упал. Охотник отработанным движением тут же переломил ствол, загнал новые патроны, выстрелил ещё раз — лысик затих. Новый выстрел ушёл куда-то вверх, в сторону крыши. А со стороны жилого корпуса мчались ещё люди. Добежавший первым отец Василий бросил за угол гранату, сразу после взрыва метнулся вперёд и принялся поливать оставшихся врагов из автомата.

Вика ничего этого уже не ощущала. Организм наконец испугался, выбросил в кровь поток адреналина. В голове сразу зашумело, и поплыл туман, руки и ноги стали ватными. Девушка сначала прислонилась к стене, потом медленно сползла на землю. Как сквозь облепивший глаза, уши и тело кисель ощущалось, что её кто-то поднял, прижал к себе. Издалека донеслись слова отца:

— Жива! Слава Богу, жива!

И так же внезапно, как и началось, всё прошло. Стало та-а-а-а-ак хорошо! Руки-ноги тёплые, голова соображает, тепло, дрожь едва заметная, хорошая такая, заряженная дрожь… Вика, сколько позволяли объятия отца, закрутила головой, рассматривая окруживших их мужиков. Из-за спины раздался голос отца Василия:

— Нормально всё. Отпустите её, Фёдор Иванович. Адреналиновый выплеск перешёл обратно в норадреналиновый. Даже успокоительное не надо.

Отец послушался не сразу. Но через несколько секунд до него дошёл смысл сказанного, он расцепил объятия. Впрочем, руку отпускать не стал. Мужик, который спас Вику, вручил девушке пистолет обратно и сказал:

— Ну, спасибо тебе, девочка. И вам Фёдор Иванович спасибо. Дочь воспитали — не каждый мужик так сумеет. Я как увидел, кто за ней несётся, чуть сам не обделался. А она, я тут пистолет посмотрел, пока патроны не кончились — эту мразь отгоняла.

Фёдор молча кивнул, даже улыбнулся. Вот только страх, затаившийся в самой глубине его глаз, и не думал уходить. За себя он не боялся, хотя судя по разодранной рубашке и засохшей крови на рассечённом лбу, сам оказался в центре свалки. А вот за дочь… Вика хотела было уже сказать, что и за неё переживать не надо. Она всё рассчитала, ничего страшного с ней произойти не могло, поступить иначе не было вариантов. И вдруг все слова вылетели из головы, показались ненужными. Ведь главное — всё закончилось хорошо. Отец тоже жив и цел.

 

​Глава 5

Как только Вика смогла твёрдо стоять на ногах, Фёдор, так и не отпуская руку дочери, пошёл к жилому корпусу. Сначала заглянуть в оружейную, взять пару новых обойм. После чего — в одну из комнат первого этажа, отведённую под медпункт. Сейчас там была только врач Лида, спешно готовила лекарства. Ещё несколько комнат срочно освобождали и мыли под операционную и госпиталь.

Услышав скрипнувшую дверь, Лида подняла голову, улыбнулась гостю. И тут же нахмурилась, потому что прозвучало:

— Вика, будешь помогать здесь. И отсюда ни ногой.

Девушки на этих словах принялись гневно сверлить Фёдора взглядом… Он хоть в ответ и сохранил серьёзное выражение лица, мысленно рассмеялся. Несмотря на разницу почти в десять лет, обе сейчас были похожи как сёстры — и не важно, что Лида невысокая, худенькая, рыжая и курносая. А ещё и та и другая готовы, не сговариваясь, Фёдора треснуть чем-нибудь тяжёлым: каждая восприняла приказ как наказание именно ей. Вика за стычку у калитки — теперь её засунули в самое безопасное место. Лида — поскольку в самом начале штурма именно Фёдор с руганью «место врача не в бою, а в больнице» утащил её с площади. И заодно заработал скользящий удар когтями, после которого чуть не лишился куска скальпа. А теперь вообще приставил охрану, ведь Капитонова-младшая без оружия не ходит.

Фёдор на это ещё раз переспросил:

— Вопросы есть? Нет? Тогда всё.

И быстро, пока девушки не опомнились и не начали протестовать, вышел и закрыл за собой дверь.

Хотя бой уже закончился, на площади возле центральной башни было полно народа. Уносили раненых, проверяли — вдруг какая-то из тварей ещё жива. Отдельно у стены складывали погибших. Выходило не меньше десятка. А сколько ещё не доживёт до момента, когда в монастырь пробьётся помощь? Лида хороший врач, но она не профессиональный хирург.

В это время на стене, примерно в том месте, откуда и появлялись твари, раздался протяжный свист и ругань:

— Ах же, чтоб тебя, душу в мать…

Фёдор бросился к ближайшему подъёму наверх. Навстречу как раз спускались трое монахов, у самого старшего, русобородого мужика лет тридцати пяти на рясе посередине груди расплылось большое белое пятно. Увидев Фёдора, монах показал на пятно и пояснил:

— Проверить пошли, как эта нечисть забралась. Там выросло что-то, как виноград растёт — только с руку толщиной. Рубануть топором хотел, а эта дрянь чем-то плюнула. Хорошо на рясе прорех нет, ткань — и ту чуть не проела. Дмитрий отдирать бросился, так руку свело.

Подтверждая второй монах, молодой ещё парень, с трудом пошевелил рукой.

— Как хватанулся, так свело, будто колода неживая. Сейчас отпустило маленько, всё равно как деревянная.

Все трое вопрошающе посмотрели на Фёдора: что делать, командир?

Мозги шевелились с трудом, у организма начался откат от переизбытка норадреналина. Сначала драка, когда Фёдор самым настоящим образом отбил выскочившую на улицу Лиду у гориллоида. Хорошо хоть в руках оказался гвоздодёр, доказав старую мудрость «против лома нет приёма». Потом перепугался за дочь. Очень хотелось послать всех, а самому ничего не видеть и не слышать. Но по должности не положено. С трудом собрав разбежавшиеся мысли, Фёдор потёр виски, их понемногу начинало ломить от головной боли. Он и в медпункте-то оказался, чтобы попросить цитрамон. В горячке боя вроде бы отпустило без таблеток, а тут вернулось.

— Значит, так. Далеко оно там плюётся?

— Да метров с пяти, — ответил старший монах.

— Надо глянуть. А ещё, — Фёдор осмотрелся и заметил конопатого, с торчащими во все стороны рыже-золотыми вихрами мальчишку лет тринадцати. Явно помогал кому-то из взрослых, но услышал разговор и замер от любопытства. — Поди сюда. Как зовут?

— Пётр, — с достоинством ответил паренёк.

— Всё слышал?

Тот важно кивнул.

— Тогда так. Возьмёшь несколько приятелей. Обойдёте стену. Проверите, нет ли ещё чего. Заметите подозрительное, близко не подходить, сразу ко мне. Кто будет спрашивать, чем занимаетесь — я приказал.

Паренёк кивнул ещё раз и стремглав сорвался с места за друзьями. А Фёдор подхватил валявшуюся на земле штыковую лопату, кем-то оброненный головной платок и обратился к монахам:

— Пошли, тоже посмотрим, что за пакость там застряла.

Чужеродное растение было видно издалека. Заползший через бойницу толстый пульсирующий канат грязно-серого цвета. По ушам ударил одиночный выстрел, снаружи прямо под стеной раздался животный вопль боли. Видимо, по лозе попыталась влезть очередная тварь, а сидевший на башне человек её подстрелил. Фёдор и монахи обеспокоенно переглянулись: так все патроны растратить можно.

Пользуясь тем, что строители галерею сделали широкой, Фёдор заранее лёг на пол и пополз, выставив вперёд лопату с надетой на край косынкой. Время от времени останавливался, поднимал лопату и опускал. Следом на небольшом расстоянии ползли оба монаха, чтобы вытащить Фёдора, если его парализует плевком. Вот до лозы осталось семь метров. Вот шесть.

Как и говорили разведчики, на пяти метрах раздался свист, громкое «чпок», в косынку влепились два бело-голубых плевка. Тонюсенькая ткань запузырилась, на глазах принялась выцветать и распадаться в труху. И сразу же поплыл медовый аромат, от которого закружилась голова, глаза сами собой начали слипаться. Фёдор мгновенно уткнулся носом в пол. Еле удержался чихнуть, слишком уж доски были пыльные и все в земле. Медленно пополз назад. Когда расстояние до лозы выросло метров до двенадцати, Фёдор встал, выглянул из бойницы: на земле лоза была вдвое толще и уже дала несколько боковых побегов.

— Вот ведь дрянь. Апчхи, — Фёдор всё-таки не удержался, нос забило пылью. — И что же с тобой делать? — он забарабанил пальцами по кирпичу стены.

— Ну… Подобраться можно, — предложил один из монахов. — В трапезной столы из толстых досок. И широкие. Сюда притащим, закроемся как щитом. Вот только пока эту дрянь перерубишь… А руки-то выставлять придётся.

Фёдор ещё раз посмотрел на лозу, потом на небо — солнце уже коснулось горизонта нижним краем. Опять потёр виски и с приятным удивлением понял, что стресс выгнал всю головную боль.

— И что же с тобой делать? — Фёдор начал думать вслух. — Бензином плеснуть? Полыхнёт так, ничем не потушим… Точно!

В крови заплескался азарт, словно ему опять тринадцать. Да ещё ни с того ни с сего дозволили совершить запрещённую шалость, и в промышленных масштабах. Из какого-то озорства Фёдор взял лежавший на полу камушек — откололся кусочек кирпича, кинул его в лозу. Та опять зашипела, плюнула и сбила камушек на лету.

— Шипи-шипи. А мы тебя огнетушителем. Есть ведь?

— Ну, есть. И пенные, и углекислота, и порошковые. Хоть и на отшибе жили, пожарники каждый квартал наведывались.

— Не, порошковых нам не надо. А вот остальное несём. Посмотрим, как и что эта дрянь через пену и углекислоту почувствует. Если раньше не сдохнет.

Когда все четверо уже спустились со стены, к ним подбежала компания из четырёх мальчишек и двух девчонок лет десяти — двенадцати. Выдвинули вперёд Петра — его же как бы назначили ответственным. Пацан вытянулся перед командиром, только честь не отдал. И принялся отчитываться:

— Докладываю. Обошли весь периметр. В трёх местах обнаружили странные побеги, которые тянутся из земли по внешней стене вверх.

Фёдор посмотрел на монахов:

— Без меня справитесь?

— Справимся, Фёдор Иванович.

— Хорошо. А вы пошли со мной. Похулиганим немного.

Фёдор хлопнул рукой по карману брюк. Привязанная изнутри в кармане связка ключей от складов была на месте. С самого начала решили, что все запасы будут строго контролироваться и ключи будут только у четверых — Фёдора, настоятеля, отца Василия и келаря. Ключи на время могли передаваться какому-нибудь человеку, он же был обязан их вернуть. Всё остальное время ключи находились при хозяине. Сейчас это экономило время.

Нужный склад отыскался не сразу. Только с третьей попытки, судя по маркировке «беречь от огня» на ящиках в штабеле, нашлось то, что нужно. С помощью подростков — Фёдор с одной стороны, остальные с другой — один из ящиков выволокли на улицу. Догадливый Пётр притащил откуда-то гвоздодёр. Фёдор усмехнулся и нежно погладил изгиб хорошо знакомой железки, не обращая внимания на округлившиеся глаза ребятни. Тот самый, спасший его в бою. Обронил, когда прибежал и увидел сидевшую на земле дочь. И вот гвоздодёр его снова выручает.

— Так. Ты, Пётр, у нас глазастый. Возьми кого-нибудь, и поищите упаковки сухого горючего, — Фёдор отстегнул ещё один ключ. — Они вот в этом сарае должны быть.

Мальчишка кивнул, вместе с приятелем и смуглой черноволосой девочкой нырнули открывать замок и рыться в коробках. Фёдор тем временем поддел сплющенным концом гвоздодёра одну из прибитых крест-накрест досок, затем вторую, сорвал крышку. И довольно показал кулак с поднятым большим пальцем. Именно то, что нужно. Баллончики аэрозоля от насекомых.

— В общем, — весело жестикулируя, рассказывал Фёдор на следующий день настоятелю игумену Иллариону и отцу Василию, — вспомнил я хулиганское детство. Как мы такие же баллончики в костёр кидали или поджигали. А тут увязали несколько штук, на проволоке спустили. Запал из сухого горючего и смоченных в бензине тряпок. И ба-а-бах. Главное — рассчитать, чтобы нагрелось и загорелось уже за стеной, а не в руках. Ну, на это, — он покрутил в воздухе рукой, — тоже опыт имеется.

Фёдор рубанул воздух ладонью.

— В общем, сначала свежие побеги разнесли вдребезги. А когда самую большую порубили и отцепили, её тоже закидали. В ошмётки. Там знаете, пацан такой? Веснушчатый, волосы румяным золотом. Петром зовут.

Отец Василий кивнул.

— Я под его начало отдал с десяток человек из молодёжи. Пусть несколько раз в день обходят стену и смотрят. Если эта пакость опять расти начнёт, сразу же уничтожим.

Двое остальных одобрительно закивали, отец Василий улыбнулся:

— Идея хорошая. А то у нас всего три гранаты осталось.

Игумен добавил:

— Можно ещё катапульту соорудить. Я в миру историком был, даже кандидатскую по античности защитил. Память, конечно, не та уже, но конструкцию вспомню. Сделаем, и остальных зверюг маленько отгоним. А то совсем обнаглели, сегодня ночью прямо у ворот выли.

Илларион тоже говорил бодрым, деловым тоном. Мол, всё хорошо… Если присмотреться, у всех троих в глазах стояла тревога, лица почернели от бессонной ночи. Заставить себя уснуть они так и не смогли, да и сейчас сидели на лавочке возле жилого корпуса. Вчера погибло двадцать два человека, из них пятеро детей. И ещё почти пятьдесят ранены, причём больше половины лежачие. Двенадцать человек в тяжёлом состоянии, а из врачей — только Лида. Да ещё двое монахов до пострига один работал санитаром на скорой, а второй медбратом в больнице. Неожиданно среди медперсонала оказалась и Вика. Её школа считалась престижной, директриса старалась выискивать лучших учителей по любому предмету. Поэтому даже такое никому вроде не нужное ОБЖ пригласили вести преподавателей из медицинского колледжа. А те, честно отрабатывая зарплату, гоняли школьников до седьмого пота. Словно перед ними очередные студенты-медики… И об этом Фёдор сейчас жалел. После вчерашнего стресса хорошо бы дочери прийти в себя, а не смотреть на боль и крики раненых. Вот только нельзя. И грамотного медперсонала не хватает… И никогда он не решится признаться дочери, что в медпункт он засунул Вику как раз, чтобы у неё даже мысли не возникло поучаствовать в зачистке монастыря после боя.

Дверь громко хлопнула о стену, на крыльцо, щурясь от света, вышла Лида. Девушка всем весом опёрлась на перила, так что хлипкая конструкция громко заскрипела. Затем присела и начала гладить сидевшего тут же на крыльце Барсика. Кот обычно никому кроме хозяйки не давался, но сейчас проникся важностью момента. Даже закрыл глаза и замурчал, демонстрируя — я не против, и мне нравится. Мужчины всё это время молчали, только встали со скамейки. Слишком уж плохо выглядела врач. Под глазами залегли чёрные тени, щёки запали. Всегда ходившая лёгкой, танцующей походкой, сейчас Лида шаркала, будто древняя старуха. Первый раз на памяти Фёдора девушка не улыбалась. Хотя всегда что бы ни случилось — грусти не показывала.

Наконец, наигравшись с котом и чуть отдышавшись на свежем воздухе, Лида уже твёрдой походкой подошла к остальным. И тут ноги опять подкосились, она села на скамейку, опёрлась спиной о стену. Смахнула ладонью с доски невидимую грязь. И бесцветным, механическим голосом заговорила:

— Последняя из операций закончилась успешно. Ваш звонарь, отец Илларион, жить будет. Как оказалось, ничего страшного. Но звонить ему ещё не скоро, на левой руке сложный перелом.

Лида сорвала жёлтый цветок приютившейся под скамейкой мать-и-мачехи, начала клочками обрывать с него лепестки. На середине бросила это занятие, уронила цветок под ноги и всё так же без тени эмоций закончила:

— Итак, можно подводить статистику. У нас на сегодняшний день двадцать шесть лежачих. На четырнадцать операций три смертельных случая, ещё двое под вопросом. Остальные будут жить. В наших условия да ещё с хирургом, у которого всей хирургической практики три месяца в госпитале МЧС, и то два года назад — результат вполне неплохой.

И тут её прорвало. Лида в голос заревела:

— Я не могу, я не могу так!

Девушка вскочила, споткнулась и замерла в руках Фёдора, который успел её поймать.

— Тихо, девочка, тихо, — прижал он её к себе. — Ты молодец. Ты не представляешь, какой ты молодец.

— Я не могу, я на терапевта училась, — продолжала рыдать Лида.

Вдруг замолчала и обвисла. Вчерашний бой, бессонная ночь, операция за операцией. Организм всё-таки не выдержал. Слёзы прорвали тщательно сдерживаемое нервное напряжение, и девушка отключилась, впала в полузабытье. Фёдор кивнул, подхватил Лиду так, чтобы было удобно нести. Отец Василий открыл и придержал дверь жилого корпуса. Лида же, похоже не сознавая, что делает, обхватила рукой Фёдора за шею и устроилась поудобнее.

Поднимать девушку пришлось на третий этаж, и на последней ступени Фёдор осторожно выдохнул, стараясь не разбудить задремавшую Лиду. Бессонная ночь сказалась и на нём, руки и спину от тяжести ощутимо ломило. Хорошо хоть дверь в комнату оказалась приоткрыта, её получилось толкнуть носком ботинка. Дальше Фёдор уже не разбирал, где чья кровать, а попросту аккуратно положил девушку на ближайшую. И собрался было уже уходить, когда Лида внезапно открыла глаза, с силой ухватила его за запястье и тихонько жалобно произнесла:

— Не уходите, пожалуйста. Фёдор… Иванович. Не уходите. Мне… мне одной страшно.

Фёдор молча повернулся и осторожно присел на краешек кровати.

— Нет, не так. Нормально сядьте.

Пришлось подвинуться. А дальше, к удивлению Фёдора, девушка легла головой к нему на колени. И это Лида, которая стоило только кому-то из местных парней намекнуть насчёт самой обычной прогулки вместе, сразу же краснела и терялась. Сейчас же девушка только поёрзала, устраиваясь поудобнее, и продолжила.

— Извините. Но… я боюсь. Стоит закрыть глаза, и сразу передо мной эти трое, которые умерли. Стоят, лица кровью залиты и шепчут: это ты виновата.

Фёдор, недолго думая, сдвинулся ещё чуть дальше, опёрся на стену. А потом взял и посадил Лиду так, чтобы она полусидела-полулежала в его объятиях. Погладил девушку по голове — волосы оказались мягкими и пахли цветочным ароматом. Негромко сказал:

— Не слушайте. Вы не виноваты. Лучше слушайте голоса тех, кого сумели спасти. Их гораздо больше. Вот наш звонарь. Я видел, как его несли. И только благодаря вам, Лида, он будет жить.

— И вам, — ответила девушка.

Поёрзала, но выбираться из объятий не торопилась. Даже наоборот, видно было, что прикосновения Фёдора ей нравятся.

— Если бы вы не организовали наш аптечный пункт как настоящую больницу, без инструментов у меня ничего бы не вышло.

— Да уж, — неожиданно для себя улыбнулся Фёдор. — Повезло, что у вас диплом врача и справка о повышении квалификации до хирурга. А вопрос про должность я тогда осторожно обошёл стороной.

— Вот бы они удивились, — рассмеялась Лида. — Фельдшер с красным дипломом УГМУ. Это в Екатеринбурге, медицинский университет. Я ведь в здешних краях случайно. Два года назад сокурсник, с которым я тогда встречалась, уговорил поехать в зону бедствия. Три — четыре месяца в МЧС обещали засчитать как полный срок интернатуры. Потом он уехал, а я осталась. Не смогла бросить людей. Им сначала вся страна помогала, а потом раз — и все про них забыли. А-ап-чхи, — девушка неожиданно чихнула.

— Будьте здоровы. А я ведь тоже случайно с этими местами связан оказался. На работе не дали отгул, вот и пришлось выезжать в субботу, а перед этим ещё собираться. Если бы всё сложилось по плану, утро воскресенья встретил бы в Ульяновске. Внутри Купола. И кто знает, что там…

— Судьба.

— Судьба, — согласился Фёдор и ещё раз провёл рукой по волосам девушки. — Спите, Лида. У вас был очень тяжёлый день. Спите, а я посторожу ваш сон.

Фёдор рассчитывал, что как только Лида уснёт, аккуратно переложит её на кровать, а сам уйдёт. Дел после вчерашнего нападения было невпроворот. Для начала хотелось обязательно обсудить с отцом Василием систему круглосуточного наблюдения. Если враг преподнесёт новый сюрприз, необходимо обнаружить его как можно раньше. Вот только сидеть вместе с Лидой было хорошо и приятно, против воли хотелось протянуть удовольствие… Сначала Фёдор убеждал себя подождать ещё немножко, потому что «девушка уснула некрепко и неосторожное движение её разбудит». А потом не заметил, как уснул сам.

Внизу отец Василий и настоятель игумен Илларион, проводив Фёдора и Лиду, обменялись многозначительными взглядами. А когда десять минут спустя Фёдор так и не вернулся, отец Василий поднял наполовину распотрошённый Лидой цветок и задумчиво произнёс:

— Может теперь он, наконец, перестанет мучить душу несуществующей виной. И заметит, какими глазами Лидочка на него смотрит с первой их встречи.

Настоятель на это улыбнулся, с кряхтением присел на лавочку и ответил:

— Гляжу я на них, и у самого душа радуется. Они хорошо подойдут друг другу.

— Вот только время ли сейчас? Нам надо быть предельно сосредоточенными. Беспокоит меня вчерашнее нападение.

Отец Василий на секунду прикусил нижнюю губу, явно раздумывая — продолжать мысль или нет. Всё-таки решился. Сел на скамеечку рядом, сорвал травинку, и, будто это верёвочка, принялся вязать на ней узелок за узелком. Одновременно, негромко, так, чтобы его слышал лишь игумен, продолжил.

— Словно не животные из Тумана напали — армия. Сначала эти полусобаки. Мотопехота, прорыв, дезорганизация коммуникаций. Мы отступили в укреплённое место — они подтянули за несколько дней второй эшелон, свой аналог спецтехники и штурмовые части. Следом будет авианалёт или…

— Да будет вам. Это в вас говорит профессиональная деформация, — отмахнулся отец Илларион. — Из прошлой жизни опыт заговорил, но аналогия мне кажется не очень. Господь нас не оставит, — настоятель отложил цветок в сторону и поднял взгляд на небо. — Наоборот, в этой зарождающейся на наших глазах любви я вижу знак. Любовь есть жизнь, а жизнь — это будущее. Значит, всё закончится хорошо. Посмотрите лучше туда.

Настоятель показал рукой налево и тепло улыбнулся. Морщинки возраста в уголках глаз разгладились, отец Илларион будто помолодел лет на десять. Лавочка стояла как раз на углу дома, и был хорошо виден участок между жилым корпусом и главным монастырским храмом. Заборчик там снесли ещё в первый день, организовали детскую площадку. Там, словно ничего не случилось, под присмотром пары взрослых, на площадке резвились дети.

— Жизнь продолжается, сын мой. Как бы ни было плохо вчера — сегодня всё равно пришёл новый день.

— Ваши слова да кому-то в уши.

Отец Василий с таким взглядом на жизнь явно был не согласен. И уже открыл рот возразить, когда его прервали. Подошла главная повариха. Решив, что еда на две сотни ртов важнее каких-то там разговоров, дородная тётка низким голосом обратилась к игумену:

— Отец Илларион. Мне бы ключ от склада с картошкой. Специально даже этого взяла.

Она махнула рукой в сторону стоящего в стороне с вечно недовольным видом Костика.

— Я бы у отца Алексия спросила. Да спит он. Будить нельзя.

Мужчины невольно переглянулись и улыбнулись. Героический келарь кинулся в самую гущу вчерашней схватки, и, к удивлению, не получил ни царапины. Зато здорово потянул руку, орудуя лопатой. Поэтому врач наложила ему тугую повязку и вколола снотворного, чтобы поспал и пришёл в себя.

— Хорошо.

Настоятель достал из-под рясы связку ключей, отстегнул один. Подумал, и отстегнул ещё один:

— Я вот думаю, Нина Львовна. Надо людей подбодрить. Хоть и дорогой ценой, но выстояли мы. Это от склада со сладким. Сгущёнка, кажется, даже были полуфабрикаты коржей. Торт бы на сегодняшний стол поставить.

Повариха кивнула, посветлела лицом:

— Вы правы, отец Илларион. Сделаем, — сунула ключи в карман халата, бросила Костику: — Чё застыл как неживой? Пошли. Да мешки, мешки не забудь, вон один упал. Ох, принесла нам такого недотёпу нелёгкая.

И широким шагом отправилась к складам. Даже не посмотрела на Костика, который, что-то бурча себе под нос, поплёлся следом. На двери каждого из складов была масляной краской нарисована цифра. Та же самая нацарапана на ключе. Открыв склад с картошкой, повариха выкинула на улицу пару лопат и прочий сельхозиснструмент — видимо кто-то сунул их не туда. Беззлобно поругалась себе под нос:

— У-у-у, неряхи. Развели тут бардак.

Ткнула Костика в спину:

— Набирай. Да смотри, нормально набирай. Я тебе не Настёна, опять как тогда всего по полмешка наложишь — оставлю без обеда. А я пока остальное поищу. Да, инструмент к стеночке снаружи поставишь. Ключ отдавать буду, сама про него скажу.

Пока Костик, кряхтя, будто столетний дед, безропотно набирал мешки, повариха отправилась искать следующий склад.

— Десять, одиннадцать, пятнадцать. Ну что за убогий нумеровал-то вас так? Ага. Вот ты где, двенадцатый.

Нина Львовна повернула в замке ключ, открыла дверь… И отпрыгнула назад. В нос ударила густая мускусная вонь, из полумрака сарая посмотрели два красных глаза. Вчера, получив в бок пулю, гориллоид сдвинул доски в задней стенке, пролез в сарай и спрятался. Зарылся в груду пустых картонных коробок, перешёл в бессознательное состояние. Потому во время зачистки его не заметили. Сейчас ускоренный метаболизм частично затянул рану, хотя засевшая пуля и снижала боеспособность. Но всё равно гориллоид был готов снова убивать.

В голове у Нины Львовна испуганным зайцем заметалась мысль: там, на детской площадке играла её внучка. А в жилом корпусе отдыхала сноха, которая осенью подарит ещё одного внука.

Стоило твари протиснуться на улицу, со сдавленным рыком женщина кинулась на него и изо всех сил сжала горло врага. Не чувствуя, как оба покатились по земле, когда гориллоид попытался стряхнуть противницу. Не чувствуя, как когти рвут спину и кромсают живот. Как клыки прокусили плечо и щёку. Главное — что есть силы сжать горло чёрной мохнатой твари… Охрана калитки покидать пост не имела права, поэтому, заметив неладное, подняла тревогу ударами в специальный небольшой колокол… Когда к месту драки прибежали мужчины, проулочек был залит кровью, а оба противника — мертвы. Сражаясь за внуков, женщина с такой силой стиснула пальцы, что переломила горрилоиду гортань. И расцепить сжатые последним усилием руки смогли только с огромным трудом.

— Как же? Как же так? — растеряно спросил один из монахов.

— Ах же твою мать, — ругнулся подбежавший последним отец Василий.

И тут же принялся командовать:

— Быстро. Семён, на детскую площадку. Пусть хватают детей и всех в жилой корпус. Никита, пробегись по монастырю, всех безоружных туда же.

Оглядел замерших, ошарашенных трагедией людей, и рявкнул:

— Что замерли?! А если ещё кого вчера пропустили?! Бегом!

Внезапно за спиной загрохотал засов, скрипнула дверь. Все мгновенно повернулись на звук. Раздался испуганный голос:

— Можно выходить? Мне не опасно?

Из дверного проёма выглянул Костик. Кто-то сквозь зубы процедил:

— И ты, с…а такая, прятался и смотрел?

— А что мне было делать? — взвизгнул Костик. — Взять грабли и вперёд? Меня тогда убить могли. Вот если бы мне пистолет выдали…

И с накопившимся за последние дни презрением тихонько забурчал себе под нос… Не подумал, что в наступившей тишине будет слышно каждое слово.

— Ещё из-за какого-то быдла рисковать… Ай! Что вы делаете! А, больно же! Хр…

Двое мужиков выдернули его из сарая, и один тут же со всей силы дал под дых.

— Тихо! — рявкнул отец Василий. — Никакого самосуда.

От окрика все замерли на середине движения, будто игрушки с кончившимся заводом. А священник продолжил:

— Заприте его пока. Потом разберёмся. А сейчас чего встали? Бегом, детей прятать.

Судьбу Костика решали в келье игумена, как только закончили проверять заново территорию монастыря. С одной стороны, настоятеля единственного не уплотнили, с другой — келья имела вторую комнату-кабинет с отличной звукоизоляцией. Едва обитая чёрным кожзаменителем дверь захлопнулась, отрезая звуки, а командиры расселись вокруг письменного стола, Фёдор коротко сказал:

— Повесить. Завтра на рассвете.

Остальные от такого оторопели, на пару минут повисла тишина. Потом отец Василий побарабанил по полированной столешнице и осторожно спросил:

— Испугался парень. Бывает. И сразу казнить? Вчера на площадь тоже вышли драться не все. Их тоже вешать будем?

Его поддержал настоятель.

— Да-да, — часто закивал он головой, — отнять жизнь легко. Но парень молод, может ещё исправится. А если мы его сейчас…

— Горбатого могила исправит, — резко отозвался Фёдор. — Меня это «возможно» сейчас волнует мало. А вот трусость… Из-за этого Костика не только погиб человек. И он не только подставил под удар жизни всех в монастыре. Хрен с калиткой, заложим кирпичом прямо сегодня. Всё равно сил охранять ещё один проход у нас нет. А если бы тварь ночью убила часового возле ворот? И открыла ворота?

Голос Фёдора дрогнул. Его дочь чуть не погибла, защищая эту калитку, и всё зря? Уже за одно это он удавил бы поганца своими руками. Но для остальных нужны были аргументы посолиднее. Поэтому Фёдор заставил себя успокоиться и холодно закончил:

— Этот недоносок при всех признался, что и не собирался идти на помощь. Ему своя шкура дороже. Как он выразился?

— «Из-за какого-то быдла рисковать», — глухим голосом процитировал отец Василий.

— А вы говорите, — зло усмехнулся Фёдор. — Вот что меня беспокоит. Мы для него — быдло, которое не жалко пустить в расход. Если его сейчас простить, дать слабину, то могут найтись и другие такие же. Тогда мы не выстоим. Повесить. Чтобы каждый потенциальный трус знал — отсидеться за счёт других ему не удастся. Или все, или никто.

Отец Василий опять забарабанил по столу пальцами, провёл рукой по бороде и негромко сказал.

— Будет с этим одна сложность. Потом.

— Отвечать за убийство? — ощерился Фёдор. — Чёрт с ним, даже если забыть, что мы в зоне ЧП. Лучше дожить до суда потом, чем сдохнуть сейчас. И ладно мы, а женщины и дети?

— Да нет, я не об этом, — вздохнул отец Василий. — Убить человека первый раз это очень тяжело. Даже если уверен в своей правоте.

В кабинете опять повисло молчание, которое прервал отец Василий.

— Вы меня убедили. Но только… Возьму грех на душу я. На том свете решат, а на этом пусть к вам никогда не приходят сны с лицами тех, кого вы убили.

— Кхе-кхе, — закашлялся настоятель. И твёрдым голосом добавил. — В монастыре игумен властен над жизнью и смертью каждого. И этого правила никто не отменял. Возьму грех на душу. Приговариваю этого человека к смерти. Исполняйте, что должно и помните: нет вины на вас. Вы лишь орудие в моих руках, как серп орудие в руках крестьянина. И мне держать ответ перед Господним престолом за загубленную молодую жизнь.

Казнь назначили на раннее утро. На площади собрали всех взрослых, не деля на мирян и монахов. Толпа негромко переговаривалась, странную конструкцию из выступающих с внутренней стороны стены досок, которую ночью соорудили два плотника, заметили все. Гадать «что» и «зачем» пришлось недолго. Двое монахов вывели Костика, со связанными за спиной руками, с кляпом во рту. Парень мелко дрожал, но скорее от холода: на ночь его заперли в подвал общежития. Зато смотрел на всех хоть и немного испугано, но высокомерно. Бить его не будут, это он уже понял. А остальное не страшно. Вот выберется отсюда, через папу он им всем покажет.

Обвиняемого довели до свободного места перед толпой, конвоиры отошли в сторону. Рядом с парнем встали командиры общины. Фёдор громко начал:

— Этот человек обвиняется в страшном преступлении. Он не просто струсил. Он своей трусостью сознательно послал других на смерть, лишь бы спасти собственную шкуру. И если бы не храбрость погибшей вчера Нины Львовны Синицыной, эта смерть пришла к детям, ко многим другим. Наказание за такое — смерть трусу через повешение. Вот моё слово.

Костик побледнел. Растеряно задрожал, потом с ненавистью посмотрел на Фёдора. Что всё в серьёз, парень ещё не поверил. Но тут заговорил игумен.

— Когда принимал я в ведение своё монастырь, принял в ведение и жизни тех, кто нашёл приют в этих стенах. Не должно одной паршивой овце портить жизнь всему стаду. Но хотя и тяжек грех этого молодого человека, перед тем как властью своей вынести приговор, спрошу: хочет ли кто за него заступиться? Сказать слово в его защиту.

До Костика наконец дошло, что обвинение и казнь — это на самом деле. Он побелел, на лбу выступила испарина. Ноги подломились, и если бы не крепкая рука отца Василия, то Костик упал на асфальт. Безумные от испуга глаза зашарили по толпе, выискивая хоть одного защитника. Вот взгляд упёрся в Оливию, на секунду загорелась надежда, Костик замотал головой и что-то призывно замычал… Рисковать своей головой, выпрашивая Костику прощения, девица не собиралась. Потому демонстративно повернула голову в сторону, якобы рассматривая флюгер на одной из башен. Как только парень это понял, он повис на руках у отца Василия и Фёдора, заскулил сквозь кляп. На штанах расплылось мокрое пятно.

Тем временем игумен продолжал:

— Властью своей. Приговариваю этого человека к смерти через повешение. Приговор исполнить немедленно.

Когда Фёдор и отец Василий ухватили его за плечи и поволокли к подъёму на стену, парень всё же попытался вырваться, начал дрыгаться и хоть за что-то зацепиться ногами, заскулил и завыл. А потом бросил взгляд на толпу — замолк и обмяк мешком. Люди смотрели на него молча, без ненависти или презрения. Скорее с какой-то брезгливостью, как на таракана.

Но вот конвоиры доволокли преступника до виселицы, надели на шею петлю. Отец Василий вытащил кляп, спросил — хочет ли Костик перед смертью исповедоваться. В ответ раздался дикий крик, в котором не было ничего человеческого. Фёдор на это молча надел на голову преступника мешок, а отец Василий толкнул вперёд.

Публичные казни для современной России дело чуждое, даже варварское. Фёдор ждал, что будут негодовать, спорить… На случай излишне нервной реакции некоторых зрителей у Лиды было наготове успокоительное. Никто не возразил, и даже не позеленел от зрелища, никого не стошнило. Лишь когда тело закачалось в петле, а Фёдор и отец Василий спустились вниз к остальным, какая-то женщина деловито попросила:

— Фёдор Иванович, если нетрудно, через полчасика снимите его. А то детей на завтрак вести.

А два мужика из охотников и монах принялись негромко обсуждать, как сподручнее всё сделать, чтобы не испачкаться самим и не попортить верёвку и доски.

 

​Глава 6

Утро началось со скандала. И пусть это была мелкая бытовая ссора, пусть Вика была не участником, а лишь невольным зрителем — ощущение было, будто тебя оплевали с головы до ног. И вдвойне неприятно — вся эта гадость случилась в банный день, да ещё и в солнечную погоду. Девушка, как иногда делала в минуты раздражения, попыталась потеребить кончик косы — но рука только хватанула пустоту. В операционной длинные волосы мешали. В какую причёску не складывай, как косынкой не завязывай, без привычки носить платок стоило только наклониться — и коса постоянно выбивалась и лезла под руку. А цена отвлечься, хотя бы просто откинуть на спину во время операции — жизнь человека. Поэтому Вика, недолго думая, попросту косу срезала выше уровня плеч. Но сейчас испорченной причёски вдруг стало жалко, год волосы отращивала. Да и солнце непривычно пекло шею через вырез футболки. От этого настроение испортилось ещё сильнее.

Когда два года назад монастырь остался без электричества, обычные ванные пришлось пустить на слом. Но изобретательные монахи выкрутились. Поставили огромные бочки для нагрева воды, которую качали ручными насосами из реки и колодца. С самого начала каждая бочка удачно подавала воду в свою секцию, поэтому баня фактически состояла из несколько независимых срубов, пристроенных к центральному кирпичному зданию кочегарки. Вот только два года назад перестраивали всё из расчёта на пятьдесят человек, а теперь ещё пришлось делить на мужскую и женскую половины. Поэтому мыться приходилось по графику раз в пять-шесть дней. Разве что неделю назад, после ночи в операционной, для Вики и Лиды сделали исключение. Вторая проблема — горячая вода. Для экономии дров чёрные бочки нагревали системой зеркал, а уже потом доводили до нужной температуры с помощью печи. Поэтому в хмурый день приходилось пользоваться баней с оглядкой на расход кипятка.

Всё это Вика вспоминала, слушая сцепившихся из-за мелочной обиды спорщиц. Нет, умом Вика их понимала. После отбитого штурма прошло десять слишком спокойных дней, а все давно освоились с мыслью, что изобретательная чужая жизнь просто так никого не отпустит. Затишье выматывало нервы почище любой опасности. Вот и срывались все друг на друга. Всё равно хотелось обеих скандалисток треснуть лежащим рядом с кочегаркой поленом.

Рядом с Викой стояла и также грустно смотрела Лида. И даже подсолнухи на её платье, кажется, поникли. Мыться им выпало вчетвером, перебранка же грозила испортить удовольствие. Женщины слово за слово перешли на повышенные тона, потом на крик… И тут дверь кочегарки распахнулась, оттуда вышел монах-истопник. По совместительству заведующий баней. Высокий, смуглый и тощий, с жидкой бородёнкой, он напоминал кочергу для углей, которую как раз держал в руках. Монах грозно зыркнул на враз притихших тёток:

— Нашли где шуметь. На башню идите, заодно кровососов попугаете. Пошли отсюда.

— Но мы сейчас должны… — враз оробев начала одна из тёток.

— Во-во, — согласился монах. — Мыться. А не оскорблять слух бранными словами. В общем, как закончите ругаться, так и вернётесь.

— Но… — обе скандалистки уже чуть не плакали.

— Идите-идите, — монах подошёл и легонько подтолкнул обеих в спины.

Вике сразу женщин стало жалко, даже злость на них куда-то испарилась. Потому она уже открыла было рот за них заступиться… Как Лида крепко ухватила её за руку и взглядом безмолвно сказала: «Не лезь». Спорить Вика не стала. За время поездок в здешние края она привыкла, что Лида девушка робкая. Стоило им с отцом заглянуть в медпункт — так вечно терялась, мямлила, путалась в словах, становилась очень неловкой. Вика за это на врача даже посматривала слегка высокомерно. Но то ли катастрофа обнажила какие-то скрытые стороны души, то ли выматывающая ночь после штурма наложила отпечаток. А может и что-то иное. Теперь Лида стала другой. Вроде бы по-прежнему мягкая, отзывчивая, готовая всегда помочь. Но при этом время от времени очень жёсткая: словно как примерила на себя в операционной роль командира, так до сих пор и не могла остановиться. Такая Лида нравилась Вике гораздо больше, поэтому обе за последнюю неделю сошлись, даже сдружились. Да и сейчас Вика подчинилась, так как поняла — у Лиды на неожиданный итог скандала свои соображения.

Стоило девушкам остаться перед входом в баню одним, Лида прокомментировала:

— Утомили меня они. Обе. Из разряда тех, кто скорую вызывает, чтобы пообщаться. Что-то ещё дома не поделили, до сих пор собачатся — а потом ко мне заглядывают поделиться. Врач как штатный психолог. Ещё и в бане их слушать… Я как поняла, кому с нами идти выпало, чуть вообще мыться не передумала.

— Но как же… — Вика хотела было объяснить, что наказание вышло слишком уж суровое. Ходить неделю грязным.

— Да не переживай за них. Банщик только кажется злюкой, а так мужик золотой души и отходчивый. У него всегда есть небольшой резерв времени. Придут, извиняться, поплачутся. Найдёт он им местечко в графике. Зато мы по-человечески вымоемся.

Тут дверь бани открылась, оттуда вышли распаренные купальщицы. Лида, пока никто не сообразил, что у них образовалось вакантное место, ухватила одной рукой с земли пакет со своими вещами, другой втолкнула Вику в предбанник и быстро закрыла дверь на защёлку. Полумрак предбанника пах берёзовыми вениками, влажными досками и хозяйственным мылом. А в углу тикал висевший на стене механический таймер — Лида завела его первым делом.

Предыдущая смена явно засиделась и торопилась одеваться, пока банщик не начал стучаться в дверь и ругаться. Лавка вся оказалась мокрая. Вика замерла, оглядываясь в поисках сухого местечка. Не нашла, потому пристроила кобуру на вбитый в стену здоровенный гвоздь для полотенец. Там же аккуратно повисли футболка, джинсы и бельё. Лида заморачиваться не стала. Просто быстро кинула всю одежду прямо на влажную лавку и нырнула во вторую комнату. Оттуда немедленно раздались восторженные вопли:

— Ух ты! Ванны сегодня поставили две. Живём! Вика, ты как любишь: тёплую или погорячее?

— Тёплую.

— Тогда я набираю. Горячая вода у нас сегодня без ограничений.

Когда Вика зашла в саму баню, по центру комнаты уже стояли две вытянутых оцинкованных лохани. Одна полная, вторую Лида как раз наполняла, сняв с крючка душ.

— Залезай, а я сейчас вторую себе сделаю.

Вика попробовала рукой воду, довольно кивнула — самое то. И с наслаждением, медленно, чувствуя, как каждая клеточка расслабляется от воды и тепла, погрузилась в лохань. Бадьи каждый раз попадались разных размеров, поэтому сейчас девушка немного поёрзала, опытным путём выяснила, что если согнуть ноги в коленях, можно лежать по плечи в воде. Рядом раздался плеск, это в свою ванну забралась Лида. Вика повернула голову, с улыбкой посмотрела на соседку — той даже почти не надо подгибать ноги, и сказала:

— Вот так и понимаешь, что такое настоящее счастье. Дома всё время страдала: то гель не тот, то шампунь с водой не сочетается, то ещё какая-то ерунда. А оказывается даже хозяйственное мыло пойдёт. Лишь бы горячая вода была, и побольше.

— А ещё чтобы никто не дёргал каждые пять минут, — добавила Лида. — Кстати. Ты париться будешь? — и показала на принесённые раскалённые камни, выложенные в стальное корыто в углу.

— Ну… Я не особый любитель. Под настроение. Скорее в ванной помокнуть.

— Тогда мокни, только не затягивай, — Лида загадочно улыбнулась. — Как раз удачно вышло, никто мешать не будет. Есть идея, что с твоими волосами делать.

Когда обе смыли мыло и вышли в предбанник, Лида остановила Вику, первой закончившую вытираться, и уже собравшуюся было надевать футболку:

— Не торопись. Потом чистить замучаешься. Посиди в немного в трусах и лифчике. В бане тебе, — она хихикнула, — смущать некого. Я тоже так буду.

Здесь же нашлась табуретка, которую Лида поставила посередине комнаты для мытья. После чего легонько подтолкнула Вику обратно, сама из пакета с вещами достала чёрную квадратную сумку размером в полторы ладони. Минуту спустя на лежаке, где купальщики хлещутся веником, аккуратно лежали несколько ножниц, расчёсок и прочий парикмахерский инструмент.

— У мамы бзик был, — пожала плечами Лида. — Каждый должен иметь рабочую профессию. Типа руками надёжнее зарабатывать. Вот пока я в школе училась, меня гоняли на курсы парикмахеров. Я тогда отбрыкивалась, как могла, а сейчас и пригодится. Значит, так…

Лида обошла Вику кругом, потом провела несколько раз по волосам расчёской. Отложила в сторону, ещё раз обошла. Затем взяла ножницы, постучала ими по лежаку и вдохновенно сказала:

— Ну-с, приступим.

Минут через пятнадцать Лида отложила ножницы и удовлетворённо сказала:

— Ну вот. Последний раз расчешу и можно даже сказать, получилось почти настоящее боб-каре без чёлки. Сейчас зеркало принесу, там в предбаннике висит. Поставлю, будешь смотреть, а я дошлифую.

Лида вышла, зашуршала вещами. С нотками беспокойства сказала:

— Странно. По таймеру время почти вышло, нам уже стучать должны…

И тут Вику накрыло волной страха и ярости! Чужого страха. С улицы. А ещё в ушах раздался громкий противный клёкот, и мальчишечий голос, чуть не оглушив, закричал: «Берегись! Сверху!»

— Лида, никуда не выходи!

Вика вскочила, опрокинув табуретку. Не обращая внимания, что рвёт зацепившуюся за гвоздь ткань футболки, сбросила на пол вещи. Выхватила пистолет и выбежала на улицу.

По ушам ударила странная тишина. Словно все заснули на месте, бросив свои дела… Справа раздался шорох. Вика резко повернулась, выставив пистолет. Монах-истопник! Вот только выглядел и двигался он странно. Глаза беспрерывно моргают, а сам будто в замедленном кино делает шаг за шагом в сторону главного храма… К детской площадке!

Вика, не чувствуя, как в босые ступни впиваются острые камушки, побежала туда. Десять метров, завернуть за угол. Здесь схожая картина. Дети и взрослые тоже бегут куда-то как в замедленной съёмке… Не совсем! На земле лежала девчушка лет шести, вся в крови. А над ней стол Пётр, командир наблюдателей из ребятни.

Заметив Вику, и что она вооружена, Пётр крикнул:

— Сверху, сверху! Их теперь трое!

Но Вика уже видела и сама. Ощущала, будто смотрит не только своими глазами, но и ещё с нескольких точек. На площадку снижалась огромная зверюга, напоминавшая красную мантикору. Точь-в-точь как в «Героях меча и магии», единственной из компьютерных игр, которой Вика увлеклась всерьёз. Зверюга как раз расправила крылья, выпустила когти и приготовилась пикировать. Над монастырём кроме неё парили ещё две, но пока слишком высоко. Краем сознания Вика удивилась, как она вообще могла понять, что те две точки высоко в небе — тоже мантикоры. И тут же отбросила мысль: зверюга пошла в атаку.

Высота шестьдесят метров.

Высота сорок. Высота тридцать. Огонь!

В последний момент что-то словно толкнуло под руку. Вика собиралась стрелять в крылья, у них самая большая площадь. На худой конец в корпус. Но тут чуть сместила прицел. Бах-бах! Первая пуля попала в шею. Вторая в голову. Управляемое планирование мгновенно превратилось в падение. Мантикора перевернулась в воздухе, дальше полетела беспорядочным кулём и с глухим звуком громко бухнулась где-то по другую сторону собора.

— Там! Ещё летят! — крикнул Пётр.

Окружающий мир внезапно стал совсем иным. Цвета поблёкли, зато выглядело всё намного контрастней. Словно при обработке фотографии кто-то лишнего сдвинул ползунок параметра. Ещё мгновение — здания и стены превратились в хрустальные. Только люди остались непрозрачными силуэтами, возле каждого пульсировала аура. Зелёная, карминовая, фиолетовая, жёлтая, оранжевая вокруг Петра и красная у раненой девочки. Зато мантикоры в небе, несмотря на то, что обе набрали высоту, были видны отчётливо. Как и летевшая откуда-то с запада стая знакомых птеродактилей, бомбивших караван в посёлке. Но до них — сейчас Вика могла определять расстояние с точностью до метра — ещё пятнадцать километров. Девушка ещё раз осмотрелась вокруг. Почему-то сразу с трёх точек, две от детской площадки, ещё одна со стены.

И тут окружающее пространство снова стало нормальным.

Вика подняла раненую девочку с асфальта. Жива, хотя и дышит медленно-медленно. Сунула в руки Петру:

— Бегом тащи её в больницу. Там бинты на столе, перевяжи, как сумеешь. Я на башню. Даже если с часовым то же, — она махнула рукой, показав на окружающих людей, — автомат при нём.

И ринулась вперёд. На ходу мелькнула мысль, что удачно не успела надеть джинсы: в них бегать тяжелее. А вот кроссовки бы не помешали. Сокращая дорогу, девушка один раз даже промчалась по клумбе. Пару раз ветки и камушки неприятно впивались в босые ступни, но стоило пробежать несколько шагов, Вика про это забыла. Быстрее! Быстрее! Каждой клеточкой тела она чувствовала, как сокращается расстояние до птиц-бомбардировщиков.

На верхнюю площадку надвратной башни Вика взлетела на одном дыхании. Дальше пришлось на несколько секунд остановиться, слишком уж закололо в боку, и потемнело в глазах от натуги. Когда взгляд прояснился, девушка, хоть и продолжала дышать как паровоз, смогла оглядеться. Часовой был, лежал на полу мешком без сознания. Зато готовый к бою автомат и пара склеенных чёрной матерчатой изолентой запасных магазинов были при нём!

Вика подхватила оружие. И пусть лишнего времени не было, несколько раз заставила себя медленно вдохнуть и выдохнуть. Разум должен прийти в состояние отрешённого спокойствия, как зимой на соревнованиях по стрельбе. Тогда она выбила девяносто пять очков из ста возможных — а сейчас у неё нет права даже на те пять процентов промахов. Почувствовав, что нужное ощущение пришло, девушка опёрлась на бойницу. Башня удачно была вторым по высоте строением монастыря — узкая колокольня сектор обстрела не загораживала.

Мир опять переменился, снова стал хрустальным. В этом состоянии Вика уже сознательно, словно внутри сидел дальномер, могла рассчитать расстояние до каждой цели, её скорость. Стоило сосредоточиться на любом из летунов, как Вика видела его уязвимые точки. Только много, слишком много противников атакует разом!

И тут сознание скачком расширилось. Вика опять смотрела из трёх мест: со стены, с надвратной башни и с колокольни. Думала тремя разумами. Словно зенитный автомат с компьютерным управлением. Объединённое сознание стремительно рассчитывало угрозы и баллистику стрельбы с учётом ветра и прочих помех.

Птеродактили. Ближняя стая. Расчётное время подлёта на рубеж атаки — девяносто секунд. Число особей семь. В зоне эффективного огня.

Птеродактили. Дальняя стая. Расчётное время подлёта на рубеж атаки — сто восемьдесят секунд. Число особей десять. У границы зоны эффективного огня.

Мантикоры. Две особи. В зоне эффективного огня. Продолжают засыпать монастырь какой-то дрянью: хрустальное зрение показало, как откуда-то между задних лап высыпается прозрачная крупа и летит вниз.

Приоритет ноль: мантикоры. Если прекратить химическую атаку, возможна помощь со стороны очнувшихся людей.

Мантикоры, словно почуяв неладное, попытались резко набрать высоту по спирали со случайным шагом витка. Вика повела автоматом в сторону, выцеливая первую тварь. Выстрел. Второй. Мантикора падает в реку. Время на поражение — двенадцать секунд. Много.

Вторая мантикора уходит на север. В зоне эффективного огня ещё шестьдесят секунд. Статус цели — минимально опасный.

Вика метнулась на другую сторону площадки. Так быстро, что, наверное, со стороны показалась смазанной тенью. Упереть автомат в новую бойницу. Поиск целей. Расчётное время до атаки противника — шестьдесят секунд.

Огонь одиночными.

Первая цель поражена. Вторая цель поражена. Взрывы в лесу. Стая делает противозенитный манёвр. Пересчитать вводные. Время до начала бомбёжки — сто десять секунд. Стая обходит монастырь по дуге. Вероятностное решение — противник собирается навязать одновременную атаку с двух направлений.

Огонь одиночными в максимальном темпе. Две цели поражены. Взрывы на лугу. Сменить магазин. Огонь одиночными в максимальном темпе. Три цели поражены. В воде подбрюшные шары не детонировали. Сменить магазин.

Стая «два». Идёт плотным строем, пока не пытается уклоняться. Снизить темп стрельбы — недопустимый процент промахов. Одиночными по стае «два». Одна цель поражена. Стая отступает.

Поиск прочих целей. Только наземные особи. Статус угрозы — ноль.

И тут объединённое сознание распалось.

Охнув, Вика осела на пол башни. Резко застучало в висках мигренью. Заныло с непривычки плечо — отдача у автомата была куда сильнее, чем у спортивного ружья или карабина. Саднило в левой ступне: похоже, во время пробежки через клумбу девушка пропорола себе ногу. Потом заболело и всё остальное тело. Со стороны леса и луга, куда упали подбитые птеродактили, ветер принёс запах гари. Видимо от разорвавшихся бомб что-то загорелось. Тут же вяло заворочалась мысль: «Пожар будет… Хотя нет, не будет. Дня три подряд лило, в лесу сейчас настоящее болото».

В ушах громко зашумело. Вика поначалу подумала, что это тоже последствия недавнего странного состояния. Потом сообразила — просто прошло действие той странной пыльцы, и люди очнулись. По-хорошему надо бы спускаться вниз, но во всём теле ощущалась такая слабость…

— На, накинь пока. Я сбегаю, сейчас чего-нибудь принесу.

Мужской голос над головой раздался совершенно неожиданно. Вика и забыла, что на башне был часовой. А она тут красуется в одном нижнем белье! Слабость мгновенно прошла. Девушка вскочила, покраснела от макушки до пяток. Не обращая внимания на боль во всём теле, вырвала рубашку, которую протянул мужик. И даже не думая, что одежда ношеная, пахнет чужими потом, быстро принялась натягивать. Пуговицы удалось застегнуть каждую со второй попытки: слишком уж от смущения тряслись руки.

Совещание проводили в одной из комнат госпиталя. Лида, осмотрев Вику, категорично заявила — как минимум до завтра она пациентку не выпустит. Из ноги пришлось извлекать сучок, плечо отбито автоматом. Да и мышцы девушка потянула — в «хрустальном» состоянии Вика двигалась слишком быстро. Как прокомментировала Лида, повезло ещё, что девушка занимаась спортом, и организм хоть как-то оказался подготовлен к запредельным нагрузкам.

Вика полулежала, обложенная подушками. Рядом сидела Лиды — хотя формально в совещании ей участвовать было не положено. Но врач осталась несгибаема: или разговор идёт под её присмотром, или командиров она вообще к пациентке не пустит. Фёдор её поддержал, поэтому решили: пусть остаётся. Остальные — Фёдор, отец Василий, настоятель отец Илларион, Пётр и смуглая чернобровая девочка-ровесница Петра по имени Маша — расположились на двух кроватях напротив.

Как только все расселись, Вика сразу задала вопрос:

— Как та девочка? Ну которую эта, мантикора подрала?

— Мантикора? — удивилась Лида. — А, эта красная. Девочку зовут Лена и с ней относительно в порядке. Потеряла довольно много крови, но жизнь вне опасности. Спасибо Петру, он хорошо перебинтовал. Поэтому, когда этот ненормальный сон прошёл, повязка кровь остановила. А там и я добежала.

Игумен негромко кхекнул, Вика смущённо втянула голову в плечи. Да-да, отвлеклась. Тем временем отец Илларион обратился к Петру:

— Давай, рассказывай первый ты.

— Ну-у-у… — потянул мальчик. — Мы с Машей, как приказывал дядя Фёдор, обходили стену.

Тут отец Василий расхохотался так, что даже слёзы на глазах выступили.

— Давай будем честными. Это называется «использовать служебное положение в корыстных целях». Вы прятались от Машиной мамы, так как она считает, что дочке ещё рано целоваться.

Маша и Пётр покраснели. При этом мальчик взял руку девочки в свою и придвинулся к ней поближе: в обиду не дам.

— Да ладно вам, — со смешком продолжил отец Василий. — Я про это давно уже знаю и не вижу ничего плохого. В тринадцать — это уже не рано. А уж быть рыцарем своей дамы не рано ни в каком возрасте. Ладно, продолжайте.

Пётр кивнул, пододвинулся к Маше ещё ближе — теперь они почти соприкасались коленками, и продолжил.

— Мы как раз были возле угловой башни, когда увидели… почувствовали…

У отца Василия мгновенно пропало всё веселье.

— Можешь описать как можно точнее, что ты почувствовал?

— Н-не знаю. Словно на миг я стоял и видел как стеклянное…

— Словно вокруг всё из стекла! — затараторила Вика. — А ты смотришь как сквозь лупу… Ох, — слишком резкое движение отозвалось болью в теле, и девушка откинулась на подушки.

— Точно-точно, — согласился Пётр. — И Маша…

— Я тоже видела, — со скромным достоинством подтвердила девочка.

— Потом пропало, но я уже понял, куда эта красная фиговина летит. Я им кричал-кричал, вниз побежал… А они не слышали, — мальчик зашмыгал носом.

Фёдор задумчиво провёл пальцем по подоконнику.

— Я как раз в это время был в церкви. И ничего не слышал.

Пётр с возмущённым видом аж подпрыгнул, даже открыл рот крикнуть: «Я не вру!» Вика поспешила прийти на помощь:

— Он на самом деле кричал. Я потому и выскочила.

— А я ничего не слышала, — растерянно добавила Лида.

— Ты, Вика, кстати, тоже не должна была ничего слышать, — задумчиво протянул настоятель. — Звукоизоляция в бане отличная. Дверь очень плотно закрывается. Я так смотрю, — он взглянул на сидевшего с довольным видом Капитонова-старшего, — что вы догадались, Фёдор Иванович?

Фёдор кивнул, сунул по привычке руку в карман за сигаретой. Вспомнил, что последняя пачка закончилась ещё неделю назад, вздохнул. И обратился к дочери:

— Помнишь, в посёлке ты крикнула мне «тормози»?

Дочь кивнула.

— А почему?

— Я услышала чей-то крик, что сверху летят. Потом в окно увидела. А ты не заметил…

— И не мог заметить. Нас догоняли под углом, в слепой зоне. И засаду этих, похожих на собак ты увидела раньше, чем они показались из-за забора. Потому успела выстрелить на опережение, — Фёдор посмотрел на мальчика. — Пётр, ты ведь ехал в грузовике?

— Ага, а Машу в автобус запихнули.

Фёдор развёл руками.

— Вот вам и ответ. Пётр и Маша могут чувствовать опасность. Когда они вдвоём, способности усиливаются. А если рядом Вика, они показывают ей угрозу. Но люди без этих особых способностей ничего не видят и не слышат.

— Так вот почему я, когда по мантикоре стреляла, расстояние до сантиметра чувствовала, — ахнула девушка. — И все уязвимые точки. Я-то гадала, как такую зверюгу сходу да из пистолета ухайдакала!

— Да уж, — пожал плечами отец Василий. — Рассказать кому, что летучую тушу в полсотни кг на высоте тридцать метров да на ходу можно сбить из пистолета — не поверят. Я, честно говоря, всегда думал такое невозможно в принципе.

— Ходить вам, Маша и Пётр теперь всегда вместе, — улыбнулся отец Илларион. — Наверное, не зря вас Небеса свели. А вас, Виктория и Фёдор Иванович, к нам послали.

Мальчик и девочка расцвели, Вика пожала плечами — насчёт себя и «не зря» она бы поспорила. А отец Василий негромко себе под нос сказал:

— Вы были правы, отец Илларион. Господь нас не оставил.

 

Глава 7

Фёдор проснулся оттого, что кто-то нежно гладил его по щеке. Минуту он ещё балансировал на зыбкой грани яви и сна, затем организм всё-таки решил откликнуться и проснулся. Фёдор открыл глаза и сквозь царивший в комнате полумрак встретился взглядом с Лидой. Девушка сидела на его кровати, именно она и гладила по щеке. А сейчас шепнула:

— Вставайте, Фёдор Иванович. Время.

Фёдор заморгал глазами, пытаясь сообразить, как он мог проспать? Последние две недели специально вставал пораньше: заглянуть в комнату Лиды, разбудить девушку… А потом само собой выходило, что завтракать они шли вместе. Сегодня же всё наоборот? Тут в дело вступил очнувшийся от оков Морфея разум. Летом на широте Ульяновска восход начинается около четырёх. Судя по сумраку за окном, сейчас едва половина пятого. Зачем так рано?

— Фёдор Иванович, вставайте. Пока Вика не проснулась, — прошептала Лида и вышла в коридор.

Фёдор помотал головой, отгоняя сон. Действительно, как он не сообразил сразу? Дочка последние дни поднималась в шесть. Обнаружилась интересная особенность туманного зверья: их агрессивность падала с темнотой и резко возрастала на рассвете. Не зря оба следующих налёта пришлись именно на утро. Но сегодня день особый. Поэтому когда Вика проснётся, в комнате не должно остаться никого. А до того как она встанет, ещё нужно много чего успеть. Ведь не каждый день празднуется шестнадцать лет главной защитнице монастыря, как люди уже окрестили Капитонову-младшую.

Фёдор, стараясь не шуметь, быстро оделся. Принялся нашаривать ботинки и беззвучно чертыхнулся — чуть не уронил прислонённый к стене карабин. После боя с мантикорами его отдали Вике: стрелять из него девушке удобнее, и носить легче. Дочка теперь ходила с ним, не расставаясь, поэтому каждый вечер разбирала для проверки и чистила… Чем неожиданно и к радости Капитоновых отпугнула Оливию. Девица, по её словам, не выдержала запаха оружейной смазки — хотя сам Фёдор даже сидя на кровати рядом с дочерью, почти ничего не чуял… А может Оливия просто не хотела находиться рядом с убийцей бывшего любовника? Фёдору было всё равно. Зато он с удовольствием остался жить в комнате только вдвоём с дочерью.

Быстро ополоснувшись из прибитого на столбе возле крыльца умывальника, Фёдор поёжился. Вода за ночь остыла и стала ледяной, зато помогла выгнать из головы остаток дрёмы. После чего Фёдор побежал к трапезной: там уже вытаскивали столы на улицу. Погода обещалась по всем приметам быть хорошей, тёплой, но не жаркой, поэтому праздник надумали устраивать на улице. Впрочем, таскать ничего не пришлось. Едва увидев, Фёдора со словами:

— У вас сегодня тоже праздник. Мы сами, а вы пока отдохните.

Вежливо спровадили. Спорить он не стал, а, не раздумывая, направился в медпункт. К Лиде. Девушка, увидев, кто пришёл, расцвела:

— Я так и знала, что вас выгонят. А ещё вы без завтрака убежали.

Лида чуть порозовела, поставила на стол две чашки, банку с кипятком и тарелку каши.

— Спасибо. Лида, вы просто чудо.

Фёдор сел рядом, но перед тем, как взять ложку, неожиданно для себя поцеловал девушку в щёку. Лида не отстранилась, разве что опять слегка покраснела… Фёдор принялся есть, отгоняя непонятно откуда взявшееся видение: целует он Лиду почему-то в губы. «Вот интересно, — подумалось, когда тарелка опустела, — а что бы она тогда сделала? Выгнала бы, наверное… Или нет?»

К рассвету всё было готово. Стоило Вике с растерянным видом — куда все подевались и почему окно в комнате занавешено чем-то непрозрачным снаружи — выйти на улицу, как на две с лишним сотни глоток грохнули одновременно:

— С Днём Рождения!

Фёдор сделал из толпы пару шагов к крыльцу, обнял дочь:

— С днём рождения. Ты у меня теперь совсем взрослая даже по паспорту.

Аккуратно снял у неё с плеча карабин, вынул из кобуры пистолет. Тут же раздалось:

— Качать, качать именинницу!

— С ума сошли! — ответная жалоба Вики потонула в общем гаме.

Девушку подхватили на руки и принялись подбрасывать.

— Уроните! А если бы я вместо джинсов юбку надела?! Ай!

Никто не обращал внимания. Наконец минут через пять вмешался игумен:

— Ну, в самом деле, хватит.

Как только Вику опустили на землю, она тут же потянулась за карабином. И недовольно посмотрела на отца: Фёдор спрятал его за спину и с улыбкой помотал головой: не дам. А когда дочь в ответ гневно сверкнула глазами, приобнял за плечи и шепнул:

— Пётр и Маша всё проверили в округе. Сегодня никого точно не будет. Поэтому я твёрдо хочу — ты хотя бы на день забудешь, что ты воин. Будь снова только Викой. Хорошо, золотко?

И быстро спрятался в толпе. А едва люди скрыли его от ищущего взора Вики, выбрался из толчеи, пошёл к колокольне и оставил карабин вместе с пистолетом внутри. Посмотрел на оружие, вздохнул:

— Ничего, смертоносные железки. Полежите здесь до вечера. Остаться бы вам так без дела совсем… Вот только боюсь невозможно.

Вышел на улицу и закрыл дверь. Тут же посетила мысль, что надо петли смазать, скрипит — похоже, грязь попала. Но Фёдор эту мысль задвинул поглубже. Сегодня все хозяйственные дела подождут.

Обратно Фёдор вернулся как раз вовремя. Толпа начала расходиться, а Лида повела Вику в одну из пустующих теперь комнат госпиталя — передохнуть. Фёдор выждал секунд десять, вошёл следом. Быстро заглянул в аптечный пункт, достал спрятанный ещё вчера пакет с подарком. И бегом направился к комнате, где скрылись девушки. Заходить не стал, через щель от неплотно закрытой двери всё было слышно и так.

— Разворачивай.

— Это мне?

— Тебе-тебе. От всех нас.

В комнате зашуршала ткань, несколько мгновений спустя Вика ахнула:

— Обалдеть, какая красота. Откуда?

— Я же говорю, от всех нас. Кто кроил, кто шил, кто вышивал. За неделю управились. Потому что решили: хватит тебе только в брюках ходить. Вспомни хоть на день, что ты девушка. Вышивку тоже сами делали, кто умеет. Надевай.

— Жалко такую красоту…

— Вот ещё глупости, — фыркнула Лида. — Для того и шили, чтобы ты носила.

Несколько минут спустя опять раздался голос Лиды:

— Здорово. Всё, так и ходи. А джинсы и футболку я забираю до вечера. Вместе с кобурой.

Вика вздохнула:

— Здорово то здорово. Особенно с кроссовками.

Фёдор улыбнулся — пришло его время — толкнул дверь и вошёл, держа руки за спиной. Вика стояла посреди комнаты в белом сарафане, расшитом цветами. Босиком. Увидев отца, заулыбалась, машинально пихнула ногой кроссовки под кровать… Фёдор тут же сделал пару шагов вперёд и протянул дочери пакет. Та с подозрением взглянула и медленно начала разворачивать. Когда на свет показалась босоножки, девушка удивлённо выдохнула. Не веря своим глазам, провела пальцем по белой коже, затем по стразам. Вынула из застёжки липучку, вставила обратно. И кинулась отцу на шею:

— Папка, здорово! Но откуда…

— А ты в мае тогда на них так смотрела. Потом всё же решила остановиться на бежевых. «Они практичнее», — Фёдор хмыкнул. — Я и попросил эти тоже отложить, на следующий день заехал. Ну а раз мы день рождения всё равно не рассчитывали встречать дома, — он вздохнул, — я их и сунул в чемодан. Надевай, надевай.

Девушка с сомнением подержала босоножки за хлястики, затем села на кровать, надела. Потом встала и жалобно сказала:

— Эх, зеркала нет.

— Ничего, — тут же отозвалась Лида. — Я буду зеркалом. Моему вкусу доверяешь? Ну-ка, повернись.

Вика медленно обернулась кругом, затем два раза прошла комнату туда и обратно. Фёдор и Лида следили, не отрывая глаз, а когда Вика вернулась на прежнее место, не сговариваясь хором воскликнули:

— Здорово!

Вика в ответ посмотрела странным взглядом… Впрочем, секунду спустя Фёдор решил, что ему показалось. Вика, скрестив руки на груди, попыталась придать себе грозный вид и спросила:

— Я так понимаю, это ещё не всё?

Остальные посмотрели в ответ так виновато, что Вика прыснула от смеха.

— Понимаешь, солнышко, — промямлил Фёдор, — всем так хотелось праздника. А тут повод хороший, и главное — заслуженный…

— Если там припасено ещё что-нибудь такое же, — Вика провела ладонью по ткани своего сарафана, — то я согласная. Пошли быстрее.

Она схватила одной рукой отца, второй Лиду и повела их за собой.

На улице, на площади перед воротами уже ждали. Всё было готово, составленные в одну вытянутую линию столы уставлены праздничными блюдами. Вокруг бурлила толпа, что-то в спешке доделывали, носились возбуждённые праздничной суетой дети — кого-то даже успели отругать за шалость не вовремя. Стоило Вике показаться, все бросили свои дела, захлопали в ладоши. Фёдор и Лида довели именинницу к почётному месту во главе стола, и тут же ей поднесли торт с шестнадцатью свечками. Вика на секунду замерла, загадывая желание, и дунула что есть силы. Ф-фу-ух. Свечи погасли разом, и зашумело:

— Поздравляем! С днём рождения!

Дальше опять началась небольшая кутерьма, пока все рассаживались. Потом зазвучал первый тост от отца Василия:

— За нашу красавицу именинницу!

— Долгие лета! — грохнуло в ответ.

Допив чашки, поочерёдно один за другим люди начали вставать и дарить остальные подарки. Дети — свои рисунки и поделки. Настоятель от имени всех монахов, подарил икону, написанную монастырским живописцем. А потом — портрет Вики, нарисованный тем же художником, но уже от себя. Один из охотников поднёс свой нож, кто-то вышитое полотенце… Гора подарков на столе рядом с местом именинницы росла на глазах. И с каждым Вика краснела от смущения всё больше и больше. А когда дарители, наконец, закончились, немедленно уткнулась носом в тарелку.

В каких-то уголках монастырских складов отыскались непонятно откуда взявшиеся инструменты: баян, пара гитар, барабаны, тарелки, труба. Их старательно отчистили и подремонтировали, нашлись и люди, которые умели играть. Поэтому стоило всем выйти из-за стола, наступила вторая половина праздника. Оркестр заиграл музыку… При виде худого истопника, лихо наяривавшего на баяне, Фёдор не сумел сдержать улыбки.

Когда начались танцы, Фёдор какое-то время оставался стоять в стороне. Потом заметил одиноко сидевшую за столом Лиду, и вдруг решился. Подошёл и спросил:

— Лида, праздник же. Пойдёмте танцевать.

Девушка в ответ прищурилась, смешно сморщила нос и с вызовом сказала:

— Приглашаете?

— Приглашаю. Как раз вальс заиграли, — и, не дожидаясь ни согласия, ни отказа, Фёдор взял Лиду за руку и повёл к остальным танцующим.

Танцевать с Лидой оказалось неожиданно хорошо. Рядом с ней Фёдор чувствовал, что весь груз забот с большим хозяйством монастыря, вся ответственность пусть на время — но пропали. Хотелось жить одним мгновением, только здесь и сейчас. Обнимать грациозный девичий стан, чувствовать нежную руку на своем плече. Поэтому после танца Фёдор остался вместе с девушкой, тем более что она его вроде и не прогоняла. Даже наоборот, с удовольствием принялась болтать о всяких ничего не значащих пустяках. Потом Фёдор пригласил её ещё на один танец. А когда музыка опять закончилась и оба отошли в сторону от остальной толпы, Фёдор предложил:

— Лида, вы ещё не устали?

Девушка замялась, с тенью смущения в голосе ответила:

— Немножко.

Фёдор взял её за руку:

— Тогда предлагаю пойти в одну из башен. Нас не хватятся долго, все слишком увлечены праздником. Зато сейчас сверху открывается чудесный вид. И тишина.

Лида не раздумывала ни секунды:

— Согласна. Особенно тишина. Только заглянем, одеяло возьмём. На голом полу сидеть холодно и жёстко.

Жилой корпус встретил безмолвной пустотой, даже шорох шагов словно гремел на весь коридор. Оба по-прежнему держа друг друга за руку, поднялись в комнату Лиды. На пороге девушка выдернула ладонь, сделала шаг к своей кровати взять одеяло. Фёдор машинально, не сознавая даже, что делает, тоже сделал шаг следом, пытаясь снова поймать девушку за руку. Споткнулся, замахал руками, стараясь хоть за что-то удержаться. Попытался опереться на Лиду… Удержать мужской вес, помноженный на движение, хрупкая девушка не смогла. Оба рухнули на кровать! Лида, а сверху Фёдор.

На несколько бесконечно долгих и коротких мгновений всё замерло. А потом Фёдор коснулся губами Лиды. Ещё не поцелуй, лишь тень поцелуя. Но девушка сама потянулась навстречу, миг — и оба уже растворяются друг в друге. На секунду прерваться, жадно заглотнуть воздух. И снова в леденящий жар губ.

Рука, на которую опирался Фёдор, затекла. Словно сигнал, что на этом стоит остановиться… Обоим уже было всё равно. Фёдор устроился удобнее, обнял Лиду, поцеловал в ухо, потом в шею. Девушка напряглась, закаменела от накатившей истомы, тихонечко зашептала:

— Да, пожалуйста, сейчас. Фёдор… Иванович…

Положила его руку там, где были пуговицы платья, и густо покраснела. Фёдор осторожно их расстегнул, самыми кончиками пальцев провёл по коже, чувствуя, как девушка опять затрепетала, как затвердела грудь. Прижался губами к самому уху Лиды и зашептал в ответ:

— Глупенькая. Какой я тебе Иванович. Отныне и до конца жизни — Фёдор. Только… У тебя ведь никогда до этого никого не было? Глупо, но…

Лида на это его поцеловала, несмело улыбнулась и с жаркой страстностью зашептала:

— Какой ты всё-таки иногда деликатный. Не к месту. Вот и будешь первым мужчиной в моей жизни. И единственным. Я про это мечтала полтора года, а он всё медлит.

Опять зарделась… И вытянула руки, чтобы Фёдору удобнее было снять платье.

Утомлённые, оба лежали на кровати. Сил не было даже укрыться покрывалом, не говоря уж про одеться. Фёдор провёл пальцами по позвоночнику, девушка в ответ поёрзала, поудобнее устраиваясь у него на груди:

— Руку тебе отлежу. А вообще ты нахал. На небо поглядим, тишину послушаем. А сам взял и соблазнил невинную девушку.

Фёдор на это лишь фыркнул:

— Даже не представляешь, до какой наглости я дойду, — он извернулся и коснулся губами мочки уха. — Не только соблазню, но и позову замуж.

— И когда? — Лида заёрзала. — Ну, хватит, щекотно же. Фёдор, ну перестань.

— Нет уж, солнышко моё рыжее. Не перестану. Вот прямо завтра и обвенчаемся. А юридические формальности уладим в первом же загсе.

Лида потёрлась щекой о его грудь, хотя и не сразу, но ответила:

— Неожиданно. Но я согласна. Только не завтра, а дня через три, хорошо? Дай хоть немного побыть счастливой невестой, а остальным освоиться с этой мыслью. Только…

Она перекатилась и села на кровати.

— Что скажет твоя дочь?

Фёдор, не вставая, поймал Лиду, уронил её обратно, обнял.

— Знаешь… Я вспоминаю, как она на нас с тобой смотрела сегодня утром. Мне кажется, Вика догадалась раньше нас самих. И уже одобрила.

 

Глава 8

Гром посреди ясного прозрачного до бледной голубизны неба раздался неожиданно. Не раскат далёкой ещё грозы. И не грохот невидимого взрыва или обвала — знакомый каждому с детства рокот пролетающего реактивного самолёта. Став взрослыми, люди перестают обращать на него внимания. Но сейчас, стоило только двигателям невидимого лайнера разрезать тишину небесного свода, как все в монастыре замерли, подняли к небу лица. И, не сговариваясь, заулыбались, хотя снизу не было видно даже реактивного следа. Всё равно самолёт означал, что где-то там ещё остались люди. А люди — это помощь, которая обязательно придёт.

Вику грохот застал в надвратной башне. Пётр со вчерашнего дня лежал в госпитале — умудрился сильно простыть, и Лида загнала его под наблюдение врача. Оставшаяся без него Маша ходила чернее тучи и тихонько жаловалась Вике, что её грызёт смутная тревога. Что-то рядом с монастырём не так. Вот только не поймёшь, то ли и в самом деле чужая жизнь надумала подкинуть новый сюрприз, то ли просто девочка переволновалась из-за своего друга. Не добившись от Маши вразумительного ответа, Вика решила обойти монастырь по периметру и осмотреть со всех сторон в бинокль сама. Если ничего не увидит, скорее всего, девочке просто показалось. Тогда нечего беспокоить остальных попусту, итак последние дни заставили всех понервничать. Мимо монастыря на север прошло несколько крупных стай самых разных созданий — от хорошо знакомых полусобак и гориллоидов до приземистых тушь, похожих на бурых мохнатых варанов метра четыре длиной. Твари, не скрываясь, пересекали открытое пространство, но к стенам близко не подходили. Поэтому хоть на них и нацелили всё, что было — включая самодельную катапульту, стрелять не стали.

Пролетевший самолёт настроил Вику на благодушный лад. Поэтому, хотя обошла она только часть стены и всего три башни, решила это дело закончить. Девушка зачехлила бинокль, привычным за последние недели движением надела на плечо карабин и спустилась вниз. После тени смотровой площадки и полумрака лестницы по глазам ярко ударило солнце. Вика замерла в дверях и заморгала, несколько секунд ориентируясь больше на слух и обоняние. Как кричат вдали на детской площадке дети, как пахнет и хлопает на ветру мокрое бельё, которое прачки развешивают на натянутых верёвках. Как где-то на другом конце монастыря возобновились прерванные было гулом строительные работы.

«Жалко ни одного фотоаппарата нет, — шевельнулось в душе сожаление. — Вот бы потом похвалиться и в школе, и перед тренером. Прямо валькирия, только с карабином. И перед Вовкой обязательно. Не то что он в своём лагере и со спортивным ружьём, наверное, сейчас. А что? Не зря меня все назвали главной защитницей, самая настоящая валькирия. Даже волосы светлые и как раз коса заново растёт».

Глаза, наконец, приспособились к яркому свету. Вдруг захотелось хоть ненадолго бросить всё, спрятаться на южную башню, там как раз сейчас солнце. Втихаря позагорать с полчасика. Вика даже прикинула — в чемодане на дне как раз валяется купальник. Вика счастливо улыбнулась, шагнула на асфальт… И чуть ли не нос к носу столкнулась с Лидой.

— Вика! Хорошо я успела, мне сказали — ты на башню пошла.

— Что случилось?

Благодушное настроение дало трещину: Лида шмыгала носом, будто вот-вот заплачет. Или только-только перестала плакать, глаза красные и припухлые, дышит часто — и непохоже, что запыхалась.

— Бабушка Марфа умирает! Может, ты ещё сумеешь помочь.

— Как умирает?! — растерянно спросила Вика, не в силах поверить.

Что бы ни случилась, бабушка Марфа никогда не менялась. Всегда бодрая — словно не умеет уставать, всегда найдёт слово ободрить и утешить. Да и на свадьбе отца всего неделю назад такую речь произнесла… И вдруг при смерти? Но что может сделать Вика?

— Может, ты сумеешь, — повторила Лида. — Простыла она, а лечится только малиной да по старинке. Тут антибиотики нужны, пневмония началась. А она ни в какую. И я ругалась, и Фёдор, и остальные с ней говорили. Ни в какую. Может, хоть ты сумеешь её убедить!

Целую секунду Вика стояла неподвижно, переваривая услышанное. Потом сунула в Лиде руки бинокль, чтобы не мешал, и бегом рванула с места в больницу.

Определить, где лежит бабушка Марфа, труда не составило. Всех раненых давно выписали, поэтому заняты были всего две комнаты-палаты. В одной шумел и маялся от безделья Пётр, а в другой тихо лежала на кровати возле окна бабушка Марфа. Стоило переступить порог, в нос сразу ударил запах болезни — сколько ни проветривай, он всегда остаётся, словно въедается в ткань и краску стен. И даже с порога было понятно, что дела плохи. Женщина на кровати дышала тяжело, с одышкой, как раз когда Вика пришла, Марфу скрутил приступ кашля.

Увидев гостью, больная улыбнулась:

— И тебя прислали?

— Вам нельзя… — сходу начала Вика.

— Подойди сюда, — несмотря на слабость, в голосе звенела привычная властность всезнающей учительницы. — Поставь своё ружьё в угол, чтобы не мешалось и сядь.

Вика подчинилась. Вблизи признаки болезни были заметны сильнее, на лбу женщины выступила испарина, кожа побледнела. Но взгляд был как и всегда твёрдый, ясный. Стоило девушке расположиться на кровати, бабушка Марфа взяла её ладонь в свою. Вика непроизвольно дёрнулась, после прохлады комнаты прикосновение обжигало. У бабушки Марфы явно была высокая температура. Тем временем больная, не желая тратить и так небольшие силы на пустое препирательство, на мгновение поднесла ладонь к губам девушки — молчи, бессильно уронила руку на одеяло. Но заговорила твёрдо, хотя и тихо.

— Думаешь, совсем старая из ума выжила? На тот свет тороплюсь? Нет, — тут она закашлялась, Вике пришлось взять с подоконника стакан с водой и напоить больную. — Все хотят жить, и чем ближе могила — тем сильнее. Только сейчас цена моей жизни слишком уж дорога, — женщина коснулась стены, за которой была палата Петра. — Что я, не знаю, сколько осталось ампул? А сидеть нам неизвестно сколько, осень, простуда. У самой старшая дочь вот также сгорела.

— Но там достаточно…

— Не перебивай! — властно оборвала её Марфа, и опять сжала ладонь девушки в своей. — Кроме детей есть ещё вы. Да, да. Запомни: пока мы здесь, ценность будет измеряться в воинской силе. Так Лиде и передай, если забудет. Первыми лечить тех, кто на стенах стоит. Потом детей. Ну а что останется… — она опять закашлялась.

Яростная вспышка высосала из бабушки Марфы остаток сил, она бессильно уронила руку, которой держалась за Вику. Обмякла на кровати. И совсем тихо добавила:

— Я прожила долгую жизнь, и не побоюсь сказать достойную. Хотя и глупостей много было. Родила троих детей, двоих уже схоронила, и мужа тоже. Внуков вот жаль последний раз не увижу. А теперь, позови ко мне отца Алексия. Поговорить с ним надо. Боюсь, другого случая исправить свою ошибку мне уже не представится.

Вика, не стесняясь, заревела в голос. Но, почувствовав толчок от бабушки Марфы, вслепую встала и механическим шагом пошла к двери. По дороге споткнулась сначала о кровать, потом о карабин — тут же пихнула его ногой в сторону, чтобы не мешался. И вышла в коридор.

Искать келаря отца Алексия не пришлось. Он уже стоял рядом с палатой и словно ждал чего-то. Увидев Вику, он понял всё без слов, зашёл внутрь и плотно прикрыл за собой дверь. А Вика прямо тут рухнула на забытый стул, уткнулась в колени и продолжала реветь, даже не думая, что кто-то может увидеть несокрушимую деву-валькирию в таком неподобающем виде. Через некоторое время слёзы закончились, но девушка так и осталась сидеть, уткнув лицо в колени. Только кобуру, даже не думая, что делает, сдвинула чуть на бок — чтобы пистолет не мешал. Ощущение привычного оружия сегодня почему-то ни капли не успокаивало. Наоборот, вдруг захотелось, чтобы всего случившегося никогда не было, а ей до конца жизни пришлось бы держать пистолет только в тире и на соревнованиях.

Из прострации Вику вывела сухая ладонь, погладившая по волосам. Вика подняла голову — это был отец Алексий. Сейчас он выглядел осунувшимся, вокруг глаз собрались морщинки.

«Интересно, а сколько ему лет?» — пришла вдруг мысль.

До этого Вика про возраст старого монаха даже не задумывалась, по хозяйственным делам в келаре так и кипела бурная энергия, да и во время штурма он сражался как одержимый. Девушка всегда считала — самое большее шестьдесят… А сейчас вдруг вспомнила, что у оставшегося в Ульяновске деда и в семьдесят пять хватало сил самому на зиму наколоть поленницу дров.

Словно подтверждая догадку, отец Алексий по-старчески вздохнул, кашлянул и глухо произнёс:

— Всегда она была такая. Несгибаемая и упёртая. Пошли-ка.

Он взял девушку за локоть, заставил встать и повёл за собой.

— Нечего тебе под дверями рыдать. Нервы ещё пригодятся. Пойдём.

Когда оба вышли на улицу, отец Алексий свернул в сторону прохода через склады. Вика, соглашаясь, кивнула. Утро прошло, продукты, порошки и прочие хозяйственные припасы уже забрали. До обеда же далеко. Потому сейчас здесь самое безлюдное место. Если хочется поговорить без лишних свидетелей. А ещё мимо бывшей калитки можно подняться на стену и там тоже поговорить в одиночестве.

Когда оба вышли в проход между сараями, отец Алексий вдруг остановился и прислонился к ближайшей стене.

— Обожди чуток. Уф. Нервы, нервы, будь они неладны.

Вика испуганно посмотрела на келаря: дышал он тяжело, лоб покрылся испариной, щека на пару секунд задёргалась.

— С вами всё в порядке? Давайте к Лиде пойдём…

Келарь ухватил за футболку собравшуюся было мчаться за подмогой девушку.

— Не надо никого. Говорю же, нервы. Я потому и ушёл в монастырь, что мне нервничать нельзя. После всего давление начало скакать, щека, как видишь, дёргаться. Мне тогда наговорили, что вообще больше года не протяну, а до сих пор скриплю помаленьку. Пятнадцать лет уже копчу небо грешной душой. Сейчас вот успокоюсь на воздухе и дальше буду коптить.

Отец Алексий несколько раз вдохнул и выдохнул. Заметил брошенный пустой ящик, сел на него, стер со лба пот. Тут его взгляд упал на оставленную кем-то лопату — вчера копали яму, видимо опоздали сдать инструмент и поленились идти за ключом. На несколько мгновений вернулся привычный заведующий хозяйством, не терпящий никакого беспорядка. Келарь гневно буркнул себе под нос:

— У-у, разгильдяи. Узнаю кто — пусть пеняет на себя.

Но тут накатил новый приступ, отец Алексий закашлялся, опять дёрнулась щека и выступила испарина.

— Уф. Мы ведь с Марфой друг друга почитай лет тридцать знаем. А последние пятнадцать лет — волком друг на друга смотрели.

Девушка и старик не знали, что в это время в щели между двумя сараями радостно запищал и распушил на ушах и хвосте кисточки-антенны похожий на мелкую крысу зверёк. Два дня назад их прайд пробрался в монастырь. Вот только ни одной подходящей жертвы так и не отыскалось. Люди каждый день ходили в большое здание с крестом и совместно участвовали в каком-то ритуале, накопившаяся за день душевная усталость проходила. Намечавшиеся же конфликты тоже быстро улаживались — среди носивших чёрные одежды оказалось достаточно способных гасить споры. Звери умели ждать, пока отыщется подходящая цель… Всё испортил кот. Барсику пришельцы неожиданно приглянулись по вкусу, и он самозабвенно начал охотится за ними как за редким деликатесом. Рассчитанная на траву и лес зелёно-бурая шкура в монастыре не помогала, а наоборот — демаскировала. К текущему моменту уцелела последняя особь… Но свою задачу она выполнит!

Зверь медленно принялся подбираться к людям. Девушка бесполезна, такие как она неподвластны ментальным атакам. Зато старик именно то, что нужно.

— …я тогда в местном обкоме уже хорошую должность занимал. И когда Женя заявила, что собирается замуж, да ещё в семнадцать, да за сына деревенской учительницы… Я на дыбы встал. Вообразил себя белой костью, породниться со мной хотят какие-то плебеи. Только и Марфа также своему сыну запретила. А они на нас плевали. Заявление в ЗАГС подали в Женечкино восемнадцатилетние. Потом…

Отец Алексий всхлипнул, в уголке глаза показалась слеза.

— Пятнадцать лет они прожили, так мы с Марфой к внукам ходили лишь бы даже случайно не встретиться. И всё продолжали пилить детей. А в девяносто первом Женечкин муж погиб. Причём могли его спасти, могли. Нужно было только вовремя помочь. Да гордыня ослепила обоих. Запомни, самое страшное, что есть в человеке — это вообразить себя лучше и умнее всех остальных, да начать после этого других презирать и учить, как надо жить. После…

Вика слушала, застыв словно статуя. Если бы она знала, она сумела помирить обоих дорогих ей людей! Старый келарь вздохнул, потёр рукой грудь и продолжил.

— Нам бы с Марфой сразу помириться… Ан нет. Мы только пуще прежнего начали собачиться, да внуков на себя перетягивать. Чуть не на похоронах свару устроили. Так Женя нас обоих прямо там и прокляла. А мой брат, он как раз приехал… Тоже проклял. Сказал… Много чего наговорил. Потом помог Жене собраться, и они вместе с внуками уехали к нему в Челябинск. С тех пор она раз в год шлёт по одной открытке мне и свекрови. И на этом всё. Даже пишет без обратного адреса. А мы так и не помирились, даже здесь… Да вот Марфа опять оказалась сильнее меня. Нашла в себе силы переступить, позвала первой.

Отец Алексий с кряхтением встал, помял поясницу:

— Пошли, что ли. Вредно мне долго сидеть. И спасибо тебе.

— За что?

— За…

Келарь вдруг осёкся, замер в полусогнутой позе. Лицо исказила гримаса, губы зашевелились, обнажая и скрывая зубы, глаза остекленели. С нечеловеческим рычанием он медленно, будто оживший зомби подхватил с земли лопату и попытался ударить Вику черенком. Девушка, ничего не понимая, взвизгнула, отскочила. И бросилась бежать. На ходу пытаясь сообразить — что случилось и что делать. От немощи старого монаха будто и не осталось следа, как и от первоначальной медлительности. Лопата крутилась в руках словно пропеллер. Алексий нёсся за девушкой с такой прытью, что еле получалось держать его на расстоянии.

Когда оба выскочили на площадку перед заложенной калиткой, в ушах у девушки стучало, в боку кололо от внезапной пробежки. Позвать на помощь не хватало дыхания. Вика надеялась было проскочить вдоль стены, но тут же поняла, что в узком проходе потеряет скорость. А хоть один удар догнавшего сумасшедшего — это смерть. Зато есть высоченная поленница. Дрова брали с одной стороны, чтобы не развалилось — старались делать равномерно по всей высоте. Образовались импровизированные ступеньки. Если заскочить наверх, то когда келарь полезет следом — спрыгнуть. А дальше молиться, чтобы не подвернуть ногу и успеть обратно в проход между сараями.

Тем временам отец Алексий добежал до поленницы, поставил ногу первую ступеньку. И замер неподвижно. Вика, слегка отдышавшись, крикнула:

— На помощь! Помогите!

Вот только горло сдавил нервный спазм, получилось тихо. Судя по всему, никто не услышал.

Зато келарь ни с того ни с сего бросил лопату. Вика впилась в него взглядом. Лицо изменилось! Уже не сумасшествие, просто каменная маска. Зато глаза живые, хоть и бегают. Вика с радостным воплем сделала было шаг навстречу… И замерла, остановленная окриком.

— Стой где стоишь! Не подходи! Я не знаю, сколько я ещё смогу…

Старик быстро задышал, по лбу стекла струйка пота. По лицу прокатилась гримаса, и опять всё замерло в каменной неподвижности. Когда секунду спустя отец Алексий заговорил, его голос звучал глухо. И каждое слово он выталкивал будто через силу.

— Девочка моя. Не знаю, сколько я смогу ещё хранить разум. У тебя пистолет. Стреляй в меня. Насмерть.

— Нет! Я не смогу!

Ответный истошный крик слышно, наверное, было на всю округу.

— Сможешь. Вика, без тебя погибнут все. Моя жизнь. Или три сотни. Стреляй. Стреляй!

Монах захрипел, замолк. Губы беззвучно зашевелились, произнося бессловесный текст. Лишь глаза неотрывно смотрели на Вику. Молили, гневно требовали. Словно загипнотизированная, Вика трясущимися руками достала пистолет. Стоило ладоням сжать оружие, тело принялось думать само. Дрожь мгновенно пропала. Передёрнуть затвор. Навести. Дважды нажать на спусковой крючок.

Бах. Бах.

В последнее мгновение Вика успела сместить прицел. Не в тело, по ногам. Всё равно келарь рухнул как подкошенный.

Несколько секунд спустя инопланетный зверь забился в когтях кота. Слишком увлёкшись схваткой за разум келаря, крыс на несколько минут потерял бдительность. Да ещё вдобавок получил ответный мысленный шок от внезапно разорванной связи, на несколько секунд ослеп и оглох. За что и поплатился, не добежав до спасительной щели полутора метров.

Вика, даже не думая про опасность, кинулась вниз. У самой земли чуть не упала, споткнувшись о неустойчивое полено. Стоило ей оказаться рядом с келарем, тот приоткрыл глаза, прошептал:

— Молодец. Я тобой горжусь.

И потерял сознание. А Вика заревела, попыталась встать, позвать на помощь — ноги отказывались держать, тело будто превратилось в вату.

Прибежавшие на шум и выстрелы люди так их нашли. А рядом гордого Барсика и дохлую зелёную крысу. Заметив, что хозяйке плохо, кот решил отдать ей свою добычу. И теперь гордо ждал, пока его заметят и похвалят.

Бабушка Марфа умерла ночью. Отец Алексий бредил в соседней палате, лишь изредка приходя в сознание. Взять за руку сидевшую рядом с постелью Вику, а потом снова провалиться в забытье. Одна из пуль попала в кость, да и схватка за разум даром не прошла. Колоть же себе антибиотики и лекарства келарь запретил. Увидев в краткую минуту просветления Лиду, собиравшуюся вскрывать ампулу, отец Алексий прохрипел:

— Первыми лечить тех, кто на стенах стоит. Потом детей. Не смей, а то прокляну.

И снова потерял сознание.

Под утро усталость и нервное напряжение взяли своё, Вика задремала прямо на стуле. Проснулась она от близкого гула реактивного самолёта. И истошных криков с улицы:

— Летят! Летят!

Девушка выскочила на крыльцо — и замерла. Вверх, уменьшаясь на глазах, превращаясь в точку, поднимался реактивный самолёт. А вниз на парашютах опускались два контейнера. Пилот сработал почти точно. Первый контейнер приземлился на свободном пространстве перед воротами, второй слегка задел за стену собора и застыл на клумбе. Лишь третий снесло куда-то за стену. Десятки рук тут же всем, что подвернулось, принялись вскрывать стальную оболочку контейнеров.

Внутри оказались медикаменты, оружие, боеприпасы. И короткое вложенное письмо:

«Надеемся, что когда вы это получите, у вас всё будет в порядке. Держитесь! Помним про вас. Только дождитесь помощи!».

Письмо громко зачитали, едва достали из контейнера. Стоило последним словам затихнуть, площадь взорвалась громогласным: «Ура»! Вика молча развернулась, поднялась в свою комнату и легла на кровать, уставившись в потолок. Так она пролежала сутки, и сдвинуть, растормошить её не смогли ни отец, ни Лида, ни кто-либо ещё. На следующий день встала, спустилась в оружейную — там как раз разбирались с присланными винтовками и автоматами. Молча взяла коробку с патронами, снайперскую винтовку и ушла её пристреливать. Сначала на мишени, потом на стороживших монастырь насекомособаках. К вечеру со стороны могло показаться, будто всё прошло, будто всё по-прежнему. Вика даже шутила сама или смеялась на чьи-то шутки. Только улыбка теперь выглядела «по европейски» — дань традиции и правилам вежливости, за которыми прятались незаживающие раны души.

 

Глава 9

Первые числа августа принесли с собой отвратительную погоду. Если июль не в пример прошлым годам выдался жаркий и ясный, то последний месяц лета вдруг надумал поиграть в осень. Температура воздуха колебалась между семнадцатью и пятнадцатью градусами, небо затянула сплошная пелена туч от горизонта до горизонта. Не переставая гудел ветер, высасывал из-под одежды тепло. Вот только всё равно приходилось стоять на стенах. Пётр и Маша засекли странную активность инопланетного зверья. Поэтому все умевшие стрелять с рассвета приготовились к обороне.

Фёдор поёжился от слишком уж холодного порыва. На верхней площадке надвратной башни продувало даже в плаще. С завистью посмотрел на отца Василия и помогавшего ему с пулемётом монаха. Ряса держала непогоду куда лучше его одежды, больше подходящей ездить на машине да сдавать в гардероб в каком-нибудь ресторане. Чтобы хоть как-то отвлечься от холода, Фёдор заговорил:

— Эх, жаль, так и нет связи.

Отец Василий грустно ответил:

— Самому обидно, что рация оказалась именно в третьем контейнере. Но сами понимаете, шансов…

Фёдор кивнул. Зверьё словно знало, что такое контейнер. Стоило сброшенному грузу коснуться земли, как несколько гориллоидов тут же подбежали и оттащили контейнер подальше. Затем появилась доселе невиданная тварь, похожая на большую улитку с множеством лапок. Сухопутный моллюск облизал стальную оболочку, гориллоиды немедленно разломали её на куски, словно глиняный кувшин. Содержимое, в том числе и присланную рацию, мгновенно разнесли в пух и прах. После чего ушли, демонстративно оставив разбитое оборудование и испорченные лекарства напротив ворот.

— Всё равно жаль… Вы слышите?! — Фёдор ошарашенно замер, прислушиваясь к далёкому звуку. Несмело улыбнулся. — Это же…

— Совершенно верно.

Отец Василий ответил вроде бы спокойным, даже немножко вальяжным тоном… Враз напрягшиеся руки и ставшее неподвижным лицо его всё равно выдали. Сохранить внешнее самообладание священник сумел лишь чудовищным усилием воли.

— Если меня не подводит память, и я узнал звук, то рядом с монастырём идёт стрельба.

— Помощь! — радостно воскликнул монах и хлопнул рукой по бойнице.

В это время с колокольни загрохотала винтовка. Вика явно что-то заметила и вступила в бой. Отец Василий ругнулся себе под нос, вытащил свисток и пронзительно засвистел. Заранее придуманный знак «оружие наизготовку». Сам же встал за пулемёт и кивнул помощнику, чтобы приготовился подавать ленту. Фёдор пристроился к другой бойнице, мысленно посетовав, что больше народу на башню не впихнуть. Жалко, очень уж хороший отсюда открывался обзор.

В нервном ожидании прошло минут десять, и повисшее в воздухе напряжение можно было черпать ложкой. Фёдору казалось, что он даже дышит через раз. Частая стрельба с колокольни затихла, если не считать редких одиночных выстрелов. И даже не знаешь, радоваться этому или нет. Вика больше не видит угрозы — хорошо, тишина бьёт по нервам — плохо.

Выматывающая пауза закончилась, когда совсем близко, в лесу, откуда выходила дорога к монастырю, снова раздалась стрельба, грохнул взрыв… На дороге, выстроившись треугольником, показались три БТР с десантом на броне! На стенах люди взорвались радостным:

— Ура!

Но тут же смолкли. Судя по всему, военные отбивались от преследователей — со стены не видно, но экипажам и десанту хорошо заметно. И доехать просто так на БТР не рассчитывали. Ближняя к монастырю машина дала очередь, расстреливая сбросивших маскировку и кинувшихся наперерез псевдособак-часовых. И тут же десантники начали спрыгивать на землю, готовясь отступать с боем.

— Ах же твою мать! — выругался Фёдор.

И первым открыл отсекающий огонь по лесу вслепую. Отец Василий засвистел, призывая стрелять… Но люди сообразили и сами. С колокольни опять загрохотала снайперка, со стен начали бить в сторону леса из автоматов. Несколько секунд спустя к ним присоединился пулемёт. Военные мгновенно оценили изменившуюся ситуацию. Десант тут же взобрался на броню и на всей скорости, какую были способны из себя выжать, машины рванули к воротам. Створки ненадолго распахнулись, впуская людей. На лугу тем временем ухнул взрыв, потом ещё один, и ещё — это начала бить по площадям катапульта.

Едва все три БТР оказались внутри стен, а ворота сомкнулись, отец Василий опять засвистел в свисток, подавая команду «прекратить огонь». Когда всё затихло, священник с радостной улыбкой посмотрел на остальных, поставил пулемёт, хлопнул себя по колену и сказал:

— Вот кажется на сегодня и всё. Понятно теперь, что там бурлило. Ну что? Пойдём знакомиться?

Фёдор в ответ только кивнул, так как от внезапного счастья и облегчения горло стиснуло, не получалось выжать из себя ни слова. Зато вся усталость, всё нервное напряжение последних недель вдруг материализовались, тяжёлым грузом повисли на плечах. Ноги подкашивались. Монах и отец Василий обеспокоенно переглянулись. Фёдор махнул рукой и сумел выдавить из себя:

— Да ничего я, в порядке. Устал просто. Вы идите, а я сейчас передохну и догоню.

Когда Фёдор спустился вниз, всё уже кипело. Из БТРов выгружали раненых, остальных солдат обнимали, не спрашивая тащили в столовую обедать. Отец Василий и игумен стояли возле одной из машин. Рядом двое военных: высокий, с острыми скулами и ранней сединой в русых волосах майор, и, навскидку ровесник Фёдора, на полголовы его ниже, кряжистый тёмненький татарин со знаками различия лейтенанта. Увидев, кто подошёл, отец Василий махнул в его сторону и представил:

— Начальник нашей гражданской администрации, Фёдор Иванович Капитонов.

Майор протянул руку — знакомиться.

— Майор Константин Хмельницкий. А это мой заместитель, лейтенант Фарид Салимжанов.

В это время к отцу подбежала Вика. Быстро окинула площадь взглядом, оценила количество раненых. Тут же отдала винтовку отцу и умчалась к Лиде в операционную. Майор и лейтенант проводили девушку взглядами, затем Хмельницкий спросил:

— Это и есть ваш снайпер?

— Да, — все трое ответили в один голос.

— Тогда мы считайте все её должники по гроб. Думали кирдык, пара километров осталось, но не дойдём. Впоролись в минное поле, новая дрянь, только недавно появилась. Живые мины. Своих не трогают, а людей… Дальше и сверху налетели, и по земле навалились. И тут видим — раз, и за пару минут небо чистое. А снайпер уже дальше принялся нам проход пробивать.

Фарид взволнованно добавил фразу по-татарски, потом извиняюще улыбнулся и перевёл:

— Наша машина так вообще только благодаря вашему снайперу и уцелела. Выпрыгивает эта дрянь из земли, с двух метров — не успеешь ничего. И тут бах — и прямо в полёте её. Взрывной жир так и брызнул, и броню, и нас окатило. Только детонатор-то уже того, пулей пробило.

Отец Василий пожал плечами:

— У вас будет возможность поблагодарить. Но завтра. Медиков у нас кот наплакал, а Вика ещё и медсестра. Так что…

В это время рядом с командирами встал запыхавшийся Пётр. Его пост был на противоположной стене, и видно было, что всё дорогу мальчишка нёсся сломя голову.

— Дядя Фёдор, дядя Василий. Докладываю. Всё чисто, успокоилось.

Фёдор, настоятель и священник переглянулись.

— Значит так, майор. У вас рация есть?

Хмельницкий кивнул.

— Хорошо, а то наша к нам не долетела. Разбили на глазах проклятые. Давайте сообщайте, что вы добрались, размещайте своих людей, отсыпайтесь. А завтра обсудим новости с Большой земли. Надо пользоваться моментом, пока тихо.

— Но я должен… — попытался майор.

Отец Василий резко отрезал:

— На себя посмотрите. Краше в гроб кладут. Сколько вы не спали? Двое суток? Трое? Так что давайте размещайте бойцов, кормите их, ведите в баню. Отоспитесь. Сколько ждали, ещё денёк подождём. Зато если с утра опять какая пакость заглянет, вы нам пригодитесь свежими и бодрыми.

Майор посмотрел на своего заместителя, тот на несколько секунд ушёл в себя, словно прислушался к чему-то далёкому. Кивнул. Хмельницкий вздохнул и полез в одну из машин, коротко пояснив, что там рация. Потом отправился вместе с настоятелем в трапезную к остальным бойцам.

Совещание на следующий день собрали в кабинете настоятеля. Впятером — на встречу с командирами монастыря майор захватил своего лейтенанта-заместителя. Стоило всем рассесться вокруг стола, Фёдор задал мучивший всех вопрос:

— Как дела? Там…

Майор помрачнел:

— Плохо. Вторжение идёт полосой двести пятьдесят — триста километров вдоль Волги. Саратов, Тольятти, Самара теперь мёртвые города. Что там творилось при эвакуации…

Майора передёрнуло от воспоминаний.

— Особенно пока не знали, как бороться с тварями, которые мозги выворачивают. Да и сейчас их птицы-бомбёры за пределы полосы вторжения километров шестьдесят залетают. На границе вторжения всё «дышит». Постоянно «языки» выбрасывает, самый дальний чуть не в сотне километров остановили. В прифронтовой полосе всё время одиночных тварей отстреливаем.

Хмельницкий кивком показал на заместителя.

— Хорошо эсперы выручили.

Поскольку остальные в ответ посмотрели непонимающими взглядами, военный пояснил.

— Это из какой-то фантастической книжки взяли, слышал. И прижилось. Фарид наш Слышащий. А Рука погиб во время прорыва. Они парой работают, всех способных голову морочить засекают и отстреливают. Без них, считай, ни одной серьёзной операции не проводят…

Он махнул рукой. Настоятель же закивал:

— Ага, понятно. Это как наши Пётр, Маша и Вика.

Про Капитонову-младшую военные уже знали. Фарид выдохнул и добавил:

— Они молодцы. Нас вчера, считай, с того света ухватили. И вообще, иметь напарницей такого бойца мечта каждого Слышащего.

Фёдор машинально сунул руку в карман, достал оттуда палочку — таскал теперь вместо сигарет, покрутил в руках и решил вернуть разговор в более конкретное русло.

— Что с остальной страной?

Военные переглянулись.

— На севере линию фронта пока держим.

Настоятель и отец Василий обменялись взглядами: обоим на память пришли похожие слова, сказанные бывшим «афганцем» после первого штурма. Майор горько усмехнулся.

— Надо же. Линия фронта, — покатал он два слова на языке. — А ведь и в самом деле, словно не против зверья, а с вражеской армией дерёмся. Эшелонированное наступление и оборона, свой штаб планирования операций. Свои лаборатории. Стоит нам придумать что-то новое и вроде эффективное, как раз — и готова ответная пакость. Самая настоящая война. Связи нас лишили сразу. Сначала сотовые вышки… Как только поняли, что это только гражданские, а нам по барабану — начали глушить радио. В лучшем случае триста метров — и всё. Дальше только через спутник и берёт.

Майор расстегнул верхнюю пуговицу возле горла, несколько раз вдохнул и выдохнул, словно ему стало душно.

— В общем, на линии Казань — Челны линию фронта пока держим. Высокая плотность населёнки и хороших дорог, удобно оборону держать. Да и местные… Семьи эвакуировали, а сами ополченцы каждый метр с боем отдают. Казань считай две недели уже почти в осаде, но через последнюю дорогу на Зелёный Дол снабжение всё равно идёт.

Фарид с болью и ненавистью ругнулся:

— Весь город в развалины. А мы его только-только к юбилею отремонтировали… Ночью твари успокаиваются обычно, но в Казани бомбёжка и бои круглые сутки. Особенно Горьковское шоссе, которое через Зелёный Дол на Москву идёт.

На этих словах Фёдор, отец Василий и настоятель переглянулись, обоим пришла в голову одна и та же мысль. Монастырь уцелел, потому что с одной стороны сидел тихо, не нападал сам… Но главное — военные оттянули на себя основные силы, Жадовку атаковали, что называется, по остаточному принципу. Фарид же вздрогнул, видимо что-то вспомнил, губы беззвучно зашевелились. Остальные деликатно решили подождать, пока лейтенант справится с собой и вернёт самообладание. Потому продолжился рассказ только через несколько минут.

— И всё равно плохо. Самолёты и вертолёты горят как свечки. Белорусы не так давно ещё две эскадрильи прислали на помощь, так через неделю боёв половины машин считай нет. В первые дни глупость сделали…

Видно было, что найди куда, майор бы от негодования сплюнул.

— Над всей захваченной территорией начинается… С земли ничего не видно, небо чистое. А сверху если выше двух с половиной — трёх тысяч, так внизу всё сплошняком как сажей вымазано. Вас потому не сразу и нашли. Ветром затемнение раздуло, картинку со спутника взяли. А ещё, считай, вдоль Волги систем ПВО натыкано было… Прикрывали подлёт к «Тополям» и наземным ядерным шахтам. Теперь всё захватили.

Фарид добавил:

— Дрянь у них есть. Радужным ткачом прозвали. На крокодила мохнатого похожа.

Фёдор кивнул: были такие, не так давно на север проходили.

— Неделю назад как раз один комплекс отбили. Дрянь эта в стороне закопалась, с вертолёта летуны, молодцы, поджарили. А на батарее люди… Мы когда ворвались, сидят, как толстыми нитками опутаны — радугой на свету переливается. И хихикают, слюну пускают. Они у Ткача вместо рук были. Одного паренька, который сутки у твари в плену провёл, в сумасшедший дом. Говорят, может и вылечат ещё. Остальных — только пристрелить.

Настоятель перекрестился:

— Ох, дела страшные, Господи.

Тут в разговор вступил отец Василий. Он побарабанил пальцами по столу и сказал:

— Давайте всё-таки вернёмся к текущей обстановке. Вы сказали на севере ситуация под контролем. Военное положение?

— Только на прилегающих к зоне боёв территориях, — ответил майор. — По стране пока нет. Ходит слух, что только если сдадут Татарстан или дойдут до Астрахани. Да и толку…

Фёдор кивнул. Ситуацию в экономике после кризиса две тысячи четвёртого он представлял хорошо. Сам последние два года работал в президентской «пожарной команде». Потому с решением был согласен. Толку от неслаженных резервистов чуть, а вот без денег армию призыв оставит запросто. Да и информацию о происходящем наверняка фильтруют. Иначе паника страну добьёт. Тем временем Хмельницкий продолжал:

— На юге плохо. Степная зона, там у противника полное преимущество. Бои уже под Волгоградом и на окраинах. Спасает пока, что казахи свои дивизии подтянули, да с остальных округов и на север, и на юг войска перебрасывают. Но всё как струна, лопнет — не лопнет.

Настоятель растерянно захлопал глазами

— А весь мир? Они же видят…

Военные переглянулись, и Фарид зло ответил за двоих.

— А они как всегда ждут. Пока враг нашей кровью умоется и захлебнётся. И заодно себе кусок откусить. Правда насчёт откусить — хер им. Президент пообещал любого, кто сунется, пока мы с туманниками дерёмся — ядерной бомбой встретить. На Кавказе одну уже кинули, — лейтенант нервно хохотнул, затем потёр щёку — словно зачесалось в том месте, где когда-то была рана. — Так что нет на Земле больше Панкисского ущелья.

— Остальные страны на это? — тут же уточнил Фёдор.

Фарид в ответ фыркнул и откинулся на спинку стула.

— Молчат в тряпочку. Сами такие же. Слышали про Витницу?

Настоятель телевизор не смотрел, отец Василий тоже. Фёдор отломил кусочек палочки, которую держал в руках и задумчиво потянул:

— Ну, что-то такое вроде было. Если память не подводит, где-то в Восточной Европе?

Майор хмыкнул.

— Ага. Граница Германии и Польши. Там тоже вспышка была, навроде нашей. Так едва вторжение началось — его, кстати, какой-то западный журналюга уже Приливом обозвал, не стали даже разбираться. Так на город ядерную бомбу сбросили, а сами на границе окапываются.

Настоятель побледнел:

— Господи! А жители?

Майор и лейтенант синхронно пожали плечами. Потом Хмельницкий продолжил:

— Я же говорю, разбираться не стали. На второй день Прилива. Типа общая безопасность требует жертв.

Отец Василий перекрестился:

— Слава тебе Господи, что у нас до такого не додумались.

Майор фыркнул и показал сложенные в букву «О» пальцы:

— А у нас без вариантов. Газом травить пытались — по нулям. В самом начале пытались на Купол ядерную бомбу бросить. Вспышка — и ничего, даже радиации в воздухе почти нет. Зато в Японском море тряхнуло так, что китайцы, японцы и корейцы хором взмолились больше так не делать. По крайней мере, не ближе пары тысяч километров от Купола. Так что либо мы их просто так выбьем, либо…

Он покрутил в воздухе рукой. И вдруг резко осунулся.

— Плохо, что против нас воюет не обычный враг, а… Они считай прямо на месте выращивают новых. Там, на укрытой с воздуха земле, целые плантации. Ветром если завесу раздувает — сразу бомбим.

Тут отец Василий, до этого молчавший, не выдержал. Рефлекторно сжимая руку в кулак, с болью и гневом в голосе он спросил:

— А мы опять шапками закидаем? Ничему нас Первая Чеченская не научила? На складах одних танков официально почти двадцать тысяч. Наступать не меньше чем дивизией. Или сразу две, а то и три. Сколько от нас до границы? Сто пятьдесят километров? Сто тридцать?

Фёдор и настоятель замерли, а майор ответил. Только прежде бодрый, сейчас его голос звучал глухо.

— Сто шестьдесят. И пробовали. Ещё в начале. Под Самарой соседний полк с ума сошёл. Целиком, понимаете? Нам тогда со своими пришлось драться, понимаете? Со своими, — его голос задрожал. — Сейчас опытом и кровью узнали. Если в обороне — то одна пара Слышащий-Рука на полк, если в наступлении — хотя бы один эспер на батальон. Оборона эшелонированная по глубине, но не по плотности.

Майор без сил откинулся на спинку стула. Фарид же заторопился пояснить:

— Понимаете. Я могу… Не знаю как объяснить. Я словно ощущаю эмоциональное состояние… нет, даже не эмоции. Словно смотришь на прозрачную воду, если в порядке всё — не видишь. А если что-то не так, словно муть идёт. Значит рядом появился мозгоед какой-то, — лейтенант почесал в затылке. — Но это если на месте стоим. И если народу не так чтобы много. Как с водой — на глубине хуже видно. На ходу сложнее. И не важно, сколько Слышащих. Мы же поодиночке работаем, силы не складываются.

Майор кивнул, минута слабости прошла. Потому рассказ продолжился.

— Это около вас тихо. На границе вторжения всё бурлит. Только мы привыкать начали, что основной напор строго вдоль Волги, на север и на юг. На днях и поплатились. Мощный выброс пошёл на запад. Видимо, мало им показалось двести километров от Купола. По нашему полку как раз и ударили.

Хмельницкий опять непроизвольно вздрогнул.

— Как из мясорубки вырвались, нас чуть больше батальона осталось. И не с той стороны фронта. Хорошо хоть полковые эсперы с нами оказались. Пытались севернее выйти к своим… — он махнул рукой. — Глухо. Тут про вас и вспомнили. Повезло, противник не думал, что мы ещё глубже рванём.… И то видите, сколько добралось. Последний танк подбили километрах в тридцати отсюда.

Фёдор усмехнулся уголком губ. В отличие от большинства обитателей монастыря он с самого начала не поверил, что военные пробивались к ним на помощь специально. Майор же неожиданно воодушевился:

— Зато не зря ребята легли. Сегодня по рации связывались. Первый раз за последние дни Казань не штурмовали. Видимо, дорого попытка двинуться на запад далась, чтобы та х…я, — майора всё-таки прорвало, хотя до этого при священниках он и сдерживался, — которая у них за генерала, не рискнул ещё и на севере наступать.

В кабинете опять повисло тяжёлое молчание. Нарушал тишину только треск веточки, которую Фёдор ломал на кусочки. Сломав одну, он принялся за вторую. А когда и она закончилась, откинулся на стуле и сказал:

— Объясните мне одну вещь. Фарид, вы Слышащий. Вы можете чуять туманников, как вы их назвали. Почему не использовать это для наведения авиацию?

Лейтенант пожал плечами:

— Как вам объяснить? Во-первых расстояние. Считай километров на десять, не больше. И во вторых… Я ведь смотрю не всё время, а когда в транс вхожу. Некоторые пробовали постоянно, закончилось нервным срывом. И вижу… Ну не как мы глазами видим. Не знаю, как объяснить. Пока из транса выйдешь, подберёшь слова… Плантации или крупные скопления без проблем. А вот отдельные…

Фарид взял со стола наломанные веточки, пересыпал из ладони в ладонь, потом обратно на столешницу. И продолжил.

— Самое главное — это штуки, которые завесу держат. Похожи на белые грибы, только метра четыре высотой и не в землю зарываются, а внизу ствола по окружности ножки как у насекомых. И шустрые. Стоит засечь, как раз — и нет их. Зато если уничтожить, то почти сразу небо очищается. Хорошим таким пятном, — он рефлекторно сжал кулак. — Авиация сразу на такой кусок всё, что можно вываливает. За каждый подбитый «гриб» сразу Героя России дают… Только из разведки возвращается хорошо если одна группа из десяти.

Договорив, лейтенант стиснул зубы. Фёдор, не обращая внимания, продолжал рассуждать вслух.

— Вы дважды упомянули, что Слышащие работают всегда сами по себе. Почему? Сразу же, как только мы узнали про способности Вики и остальных, я каждый раз выспрашивал про их ощущения. Мы даже кое-какие опыты ставили вчетвером. Поодиночке Пётр и Маша и в самом деле не дальше километров восьми могут видеть. Но стоит объединить сознание — сразу километров двадцать, а то и больше.

Фарид растерянно на него посмотрел:

— Как объединить? Это невозможно, — он развёл руками.

Фёдор в ответ фыркнул:

— Фу на вас. Если бы они втроём не проделывали это каждый раз… Тут как в компьютерах. Чем больше процессоров, тем выше скорость и возможности. Поэтому предлагаю, не откладывая, попробовать. Вы согласны?

Майор посмотрел с сомнением:

— Я верю, что у вас получилось. Но включать в эту самую систему ещё одного, да ещё незнакомого. Вы не боитесь за дочь?

Лицо Фёдора застыло, он заиграл желваками. И с металлом в голосе ответил:

— Боюсь. Потому и спешу. У нас с вами почти не осталось времени.

Заметив, что остальные его не поняли и растеряно пытаются сообразить, что он имел в виду, усмехнулся краешком рта.

— Нас не трогали, пока мы были просто недобитым врагом в тылу. А сейчас — мы для вторжения первоочередная угроза. Вы, — он ткнул пальцем в майора, потом в лейтенанта — не просто доказали, что мы живы, и до нас можно добраться. Вы доставили рацию. Значит, можем скоординироваться, авиация даже вслепую обеспечит коридор. Перебросят пехоту, артиллерию.

Отец Василий вклинился в разговор:

— По опыту бывшего «афганца» говорю. Суньте за стены миномётов и орудий, хороших артиллеристов, пехоту и с воздуха для прикрытия пару таких, как Вика. Нас отсюда не выковырять. Даже если штурмовать начнут круглые сутки.

Фёдор кивнул и продолжил свою мысль.

— От нас до Купола меньше пятидесяти километров. Мы станем укреплённым плацдармом, который рассечёт вторжение надвое. А дальше северную и южную половину добьём по отдельности. Как только управляющий центр, про который вы говорили, это сообразит — нам не жить.

Все замерли, переваривая сказанное, Фёдор же продолжил:

— Наш шанс — ударить первыми. Фарид, вы ведь кадровый военный?

Лейтенант кивнул.

— Когда в общую цепь включается Вика, мы уже проверяли — восприятие предельно конкретизируется. Причём она может действовать, не выходя из транса. Вы называете ей координаты, она сообщает их нам, мы через рацию наводим авиацию.

Майор осторожно согласился:

— Может сработать. Главное, если мы уничтожим завесу. Тогда, считай, от любой атаки отобьёмся. И снабжение наладим. Когда?

— Предлагаю пробу делать не откладывая. Сегодня. Ближе к вечеру, когда активность спадёт.

— Добро, — за всех разом ответил отец Василий.

Эксперимент проводили втайне от всех. Не хотелось вселять в людей надежду, если вдруг ничего не получится. Потому для опыта собрались в комнате Капитоновых. Пётр, Маша, Вика и Фарид лежали каждый на своей кровати. Над ними стояла Лида, с лекарствами наготове, если что-то пойдёт не так. А возле окна с картой расположились остальные.

Первым расслаблено замер мальчик, за ним девочка, потом лейтенант. Словно уснули с открытыми глазами. Вика наоборот, сосредоточенно смотрела на потолок. И вдруг застрочила цифрами! Очень быстро, потому повторяла всё по два раза — чтобы не было ошибки. Отец Василий записывал, Фёдор же пояснил Хмельницкому, который оказался не в курсе дела:

— У Вики сейчас скорость реакции и сознания в несколько раз больше нормальной. Она даже говорит по своим меркам очень растягивая слова.

Майор удивлённо покачал головой. И тут всё кончилось. Люди на кроватях очнулись, сели. Лида немедленно дала каждому по плитке шоколада, восполнить потраченную энергию.

Фарид дожевал свою порцию и удивлённо сказал:

— А ведь и в самом деле. Спасибо, Пётр, всё оказывается так просто. Как мы не сообразили раньше?

Настоятель на это тепло улыбнулся, так, что заиграли ямочки на щеках:

— А для этого надо быть всего лишь ребёнком, который не боится показать свою душу другим как есть.

Пётр на этих словах покраснел от смущения. И тут же пересел на кровать к Маше. Фёдор же принялся задавать лейтенанту уточняющие вопросы:

— Какой радиус?

— Примерно километров сорок. Может больше — но мы пока не рискнули.

— Хорошо. А разрешение?

— Видели каждую тварь, даже зарывшиеся мины.

— Очень хорошо. Можно связываться с командованием. Пусть готовят авиацию.

Руководство операцией неожиданно легло на Фёдора. Хотя он предполагал, что этим займётся майор как военный: в масштабах страны должность у него была чиновник среднего уровня, вряд ли генералы его станут даже слушать. Хмельницкий отмахнулся:

— Тут не воевать, а договариваться и согласовывать. Вы как администратор куда лучше подойдёте.

Два дня спустя Фёдор вынужден был согласиться. Судя по всему, генштаб был готов хвататься за любую соломинку. Потому его предложение и план операции встретили с неожиданным энтузиазмом. Зато в остальном бюрократами и формалистами даже на поле боя, многие генералы оказались страшными. Да и остальная работа по подготовке военной операции всё больше напоминала решение очередной хозяйственной проблемы. То, чем Фёдор занимался последние два года. Координировать, согласовывать и следить, чтобы всё нужное делалось вовремя и без задержек.

Назначенный день выдался хоть и прохладный, но ясный. Никакой облачности. Потому все трое Слышащих разошлись по стенам, образовав треугольник. А Вика вместе с майором и радистом забрались в БТР, где была смонтирована радиостанция. Фёдор и отец Василий остались стоять снаружи. Проходившие мимо люди смотрели с любопытством, но не отвлекали. Давно привыкли, что когда надо Капитонов-старший сам объявит. А до этого лучше не лезть под руку. Вот развернули антенну спутниковой связи. Из открытого люка послышалось бормотание Вики. Потом она смолкла. Заговорил майор, диктуя радисту координаты.

Несколько минут ничего не происходило. Время тянулось словно резиновое. Фёдор почувствовал себя мухой, которая застыла в твердеющем янтаре… И тут засвистело, загрохотало! Со всех сторон заревели взрывы авиабомб. Люди замерли, а следующая волна бомбардировщиков уже сбрасывала свой груз по более широкому кольцу. По монастырю разнеслось:

— Ура! Ура!

И те, кто был на улице, и те, кто только что выскочили, кричали, свистели, подбрасывали вверх платки и шапки, солдаты — каски.

Из БТРа раздался голос Вики:

— Поражено семьдесят процентов. Даю координаты.

И опять застрекотала цифрами.

Взрывы, теперь уже не так плотно, загрохотали опять. Люди снова закричали и засвистели. Вдруг затихли. И это молчание было куда красноречивей любого возгласа. Потому что, пользуясь очистившимся пространством, прямо над монастырём со стороны Купола один за другим снижались штурмовики. Теперь, не боясь зенитной атаки ещё на подлёте, они подныривали под завесу и словно лучи солнца на детском рисунке расходились от монастыря в разные стороны. Чтобы сбросить свой груз и взмыть обратно в небо. А потом вернуться.

Вика устало выбралась из люка, спрыгнула на землю рядом с отцом. Фёдор обнял дочь, прижал к себе и шепнул:

— Молодец.

Вика прильнула к груди отца и ответила:

— Мы победили.

 

Глава 10

Птицы-бомбёры рвались вперёд как сумасшедшие. Но шансов подобраться хотя бы к стенам у них не было. Основную часть, ещё на границе чистого неба, дежурные самолёты накрыли специальными боеприпасами для перехвата баллистических ракет в воздухе. Подорвавшись в центре стаи, такая бомба рвала зверюг в клочья. Остальных добивала Вика. Сегодня она стреляла по своим меркам неторопливо, даже с ленцой. Ведь пока остатки стаи пролетали расстояние от границы эффективного огня до монастыря, времени хватало в каждого «птеродактиля» попасть по два раза. Наверняка вражеский аналитический центр это понимал. Но всё равно уже четвёртый день гнал зверьё в самоубийственные атаки и по небу, и по земле. Лишь бы уничтожить плацдарм и систему наведения.

Справа ударил грохот выстрела из противотанкового комплекса. За ним ещё один. Капитонов невольно вздрогнул и тряхнул головой — хорошо хоть стреляли не рядом, а со стены. Тут же звонкой барабанной дробью залаяли пулемёты, установленные на башнях. Места на верхней площадке центральной башни было не так много, поэтому одна из гильз неудачно отскочила. Горячий метал неприятно задел кожу.

— Ах ты… — ругнулся Фёдор.

И заставил себя сосредоточиться на том, что происходило внизу. Но оказалось, автоматчикам работы уже нет. За те секунды, на которые Фёдор отвлёкся, последняя вытянутая шестиногая черепаха высотой полтора метра неподвижно замерла. Из-под расколотого панциря выпрыгивал «десант». Давние знакомцы — зелёные гоблины, из отличий лишь то, что вместо одной из рук теперь толстая труба. Огнемёт пополам с пистолетом. Вот только когда черепаху подбили, до стены оставалось не меньше четырёхсот метров. Несмотря на скорость и повышенную живучесть вражеские солдаты были обречены. Кинжальный огонь сразу трёх пулемётов выкосил всех гоблинов мгновенно. Тем более что патронов никто не жалел. Теперь, не сильно опасаясь вражеской ПВО, самолёты снижались и взлетали над куполом, а дальше шли по чистому участку. Припасы в монастырь сбрасывали каждый день.

Отец Василий вытер со лба пот.

— Уф, кажется на сегодня конец. Совсем умаяли за эти дни, бесовы дети. Теперь ещё мусор почистить — и всё.

Стоявший вторым номером пулемёта солдат кивнул. На один их БТР приделали из стальных листов нечто вроде совка грейдера и каждый день после боя с его помощью сгребали в реку уничтоженных тварей, чтобы не воняли под стенами. Чуть подумав, боец добавил:

— Стрельба почти как под Казанью.

Но тут же улыбнулся. Беззаботно снял каску и положил на пол, подставил волосы ветру.

— А всё равно тут куда легче. Считай и про атаку нам заранее говорят, и летуны работают.

Фёдор и отец Василий, не сговариваясь, кивнули. Действительно, все дни нападение проходило по одному и тому же сценарию. Сначала враг пытался сдвинуть вперёд завесу. Самолёт-наблюдатель поднимал тревогу, эсперы тут же наводили авиацию «по грибы». После чего прореживали с воздуха атакующую группировку. И пусть докатившуюся волну приходилось встречать шквальным огнём, с учётом беспрерывной поддержки с неба шансов у туманников было мало. К тому же весь остальной день лётчики успешно охотились за плантациями и захваченными системами ПВО, особенно за радарами. Расширяться Прилив прекратил. А на юге даже начал отступать, и уже полностью освободил Волгоградскую область.

— На сегодня ещё не всё.

Фёдор остановил товарищей, собиравшихся вытаскивать из бойницы пулемёт. Затем снял с пояса рацию — в центре чистого пятна работали даже маломощные передатчики, и произнёс:

— Всем оставаться на местах.

Сменил частоту и связался уже с дежурившим на рации майором Хмельницким.

— Пусть начинают «Второе звено».

Солдат непонимающе посмотрел. Отец Василий был в курсе плана, но последние дни весь ушёл в организацию текущей обороны монастыря. Поэтому сейчас уточнил:

— Всё-таки начинаем?

— Да. Вика и остальные эсперы работают на износ. Если они начнут ошибаться от усталости… — Фёдор покрутил рукой. — Пока противник дезорганизован, нам как воздух надо перебрасывать сменщиков.

— Добро, — кивнул священник, взял лежавший на полу бинокль, расчехлил и принялся всматриваться вдаль.

На округу легла плотная, давящая тишина. Лишь изредка откуда-то издали доносилось эхо взрывов. Солдат, как и остальные в монастыре, давно привык, что самолёты бомбят весь световой день. Сразу после отражения утренней атаки. Потому не обращал внимания, а сел и прислонился к стене, наслаждаясь минутой покоя. Фёдор и отец Василий наоборот тревожно переглядывались. Они знали, что сейчас авиация с большой высоты и артиллерия и в глубине позиций, и вдоль линии фронта наносят удары, имитируя подготовку к наступлению с разных направлений. Перегрузить вражеский аналитический центр, чтобы он не успел среагировать на прорыв.

Опять налетел ветер, заставил поёжиться. С башни были хорошо видны солнечные часы, установленные рядом с собором. Фёдор выглянул во двор: по ним прошло больше получаса. Обе машины должны подняться заранее и стартовать сразу по получении сигнала. По всем расчётам уже должны показаться. Но небо пусто, даже ни звука. Не долетели? Рядом также нервничал отец Василий, крутил в руках несколько выброшенных пустых гильз. Священник и Фёдор с завистью поглядывали на рядового бойца, который удобно устроился возле стены, надвинул каску, чтоб закрывала глаза и, кажется, даже задремал.

Стрекот вертолёта ударил по нервам, словно нож по струне. Только шёл он не с запада, а с юго-запада. Отец Василий прильнул к окулярам бинокля:

— Летит. Один точно летит.

И передал бинокль Капитонову. Фёдор, посмотрев, передал бинокль вскочившему солдату. А сам невооружённым глазом принялся всматриваться в небо. Губы сами собой зашептали поминовение о павших в бою — за последние месяцы все эту молитву выучили слишком хорошо.

«Боже духов и всякия плоти,

смерть поправый и диавола упразднивый,

и живот миру Твоему даровавый!

Сам, Господи, упокой души усопших раб Твоих:

вождей и воинов за Веру и Отечество живот свой положивших…»

Предполагаемые трассы прорыва вчера и сегодня отбомбили особенно тщательно. Но потеряв за последние дни немало захваченных комплексов ПВО, туманники спешно принялись вводить в бой свои аналоги. Идея явно была ещё не отработана, живые ракеты срабатывали одна из пяти. К тому же летали они пока не выше трёх тысяч метров, а потолок транспортного МИ-172 больше шести… Видимо либо ошиблись в оценках вражеского изобретения, либо упустили что-то ещё. Второй вертолёт не долетел.

Винтокрылая машина снизилась над лугом недалеко от ворот. Села в полутора сотнях метров от стены, заглушила двигатель. Пассажиры и экипаж, не дожидаясь, пока остановятся лопасти винта, выбрались наружу и бегом помчались к монастырю. Фёдор довольно кивнул: налегке. Командование предлагало заодно использовать вертолёт для доставки припасов. Каждому рюкзак — и сотню-другую метров доволокут. Фёдор спорил. Безопасность экипажа, сопровождающего отделения и смены эсперов ему была важнее. Лишняя нагрузка хоть ненамного, но снижала скорость и манёвренность вертолёта. Всё-таки согласились на его вариант, хотя Капитонов до последнего опасался самодеятельности какого-нибудь промежуточного руководящего звена.

— Отец Василий, командуйте пока. Я спускаюсь.

Священник кивнул, и Фёдор поспешил вниз, на встречу с пополнением.

Новички ждали его около ворот, поглядывая на застывшие напротив БТРы. Вертолёт доставил шестерых эсперов — четверых Слышащих и две Руки. Фёдор уже наловчился отличать людей с особыми способностями, даже не глядя на знаки различия — чаша и пересекающая её молния. Чуть в стороне от остальных стоял экипаж. Летунам явно было жалко бросать хорошую и верную машину. Пусть они и понимали, что шансов прорваться обратно по воздуху — ноль.

Завидев Капитонова, навстречу ему шагнул поджарый офицер в чине капитана. Командир группы прорыва. Отдал честь и отрапортовал:

— Прибыли под ваше командование. Капитан…

Фёдор дослушал. Ответил:

— Хорошо.

Заколебался на мгновение… И всё же задал вопрос:

— Что со второй? У вас должна была быть связь. Если не рация, то хотя бы в пределах видимости.

Капитан замер, словно наткнулся на стену. Заиграл желваками, лицо застыло. И негромко ответил.

— Мы узнали, что совсем рядом с маршрутом штурмовик подбили. Я знаю, приказ… Но бросить их мы не могли. Вторая машина сообщила — они попытаются подобрать пилотов.

Фёдор отвёл глаза. Приказ и в самом деле был «не останавливаться». Если один из вертолётов собьют, другой его бросает и идёт дальше. Только и экипаж второй машины тоже можно понять. Сам погибай, товарища выручай — только так и держались на этой войне.

Фёдор поднёс было рацию к губам, отдать приказ о завершении тревоги. Как прямо из люка БТР высунулся радист и крикнул:

— Есть связь! Подобрали, но их гонят по воздуху.

Фёдор отреагировал немедленно:

— Капитан. Всех ваших людей на западную стену. Если и с земли опять накатит… Обе пары эсперов на угловые башни. Поможете прикрыть с воздуха.

Капитан отрапортовал: «Так точно», и начал отдавать приказы, распределяя бойцов. Фёдор же побежал обратно на верхнюю площадку надвратной башни. Своих людей капитан знает, потому расставит их всех вдоль стены и на башнях без ненужных подсказок.

Фёдор как раз добрался наверх, когда показался второй вертолёт. Судя по хвосту и боку, заляпанным чем-то буро-жёлтым, его не спасли ни ловушки, ни эсперы. Одна — две живые зенитные ракеты всё-таки попали. Но к счастью, не сработали. Вертолёт сел рядом с первой машиной, и точно так же из него посыпались на землю экипаж и пассажиры. Разве что сейчас бойцы тащили на руках двух пилотов. Как только створки ворот хлопнули, Фёдор кивнул сам себе, скомандовал по рации:

— Всем отбой тревоги.

И неторопливо отправился обратно. Знакомиться со второй группой.

Когда он спустился, пилотов уже унесли в больницу. Остальные ждали во дворе. Завидев начальство, навстречу шагнул командир второй группы. Такой же поджарый капитан, неуловимо напоминавший товарища. Мелькнула мысль: «Словно по шаблону вас делают»… Капитан отдал честь и начал доклад. Тоже почти слово в слово повторяющий первый. Потому Фёдор в него даже не вслушивался. Всматривался в глаза собеседника. Взгляд виноватый — капитан знал, что пусть даже решали они тогда все добровольно, ответственность за нарушение приказа всё равно только на нём. И готов был принять любое наказание, вплоть до немедленного разжалования и даже расстрела. Но ещё в глазах стояла твёрдая решимость: повторись всё, капитан бы, не раздумывая, сделал точно так же. «Интересно, а как бы я поступил на его месте?»

Едва доклад был закончен, Фёдор вдруг спросил:

— Как пилоты?

— Побило слегка, когда приземлялись. Одного потом ещё поранило. Жить будут.

— Хорошо, — и неожиданно для капитана добавил: — Давайте ведите своих людей обедать, потом в баню. И отдыхать. Сегодня вечером нам ещё предстоит потрудиться.

Повернулся и ушёл, оставив растерянного капитана стоять.

Следующий день начался необычным спокойствием. Никакой стрельбы. Никакой тревоги, что вот-вот начнётся очередной штурм. Вчера на закате новоприбывших эсперов «включили в систему». И пусть выяснилось, что максимально сознание могут объединять только пятеро Слышащих и две Руки за раз, этого оказалось достаточно охватить круг радиусом почти восемьдесят пять километров. На рассвете авиация нанесла массированный упреждающий удар. Потом со стороны Большой земли в сторону образовавшегося чистого пятна начала работать артиллерия и системы залпового огня. А дальше по оставшейся узенькой полоске черноты ударила пехота.

В монастырь же пришла тишина. Штурмовать ещё и его противник, судя по всему, не решился. Поэтому Фёдор, как только стало понятно — сегодня атаки не будет — отправился обратно к себе. Отсыпаться. Причём рухнул в объятия Морфея настолько крепко, что проснулся лишь где-то к середине дня.

Через задёрнутую штору пробивался солнечный свет, на крыше о чём-то задиристо спорили воробьи. Вставать не хотелось вообще, но пришлось себя заставить. Фёдор выглянул в окно: небо в тучах, солнечные часы внизу не работали. Зато установленный на соборе большой градусник показывал плюс двадцать два, потеплело. Живот забурчал, напоминая, что завтракал хозяин часов в пять утра.

«Интересно, а сколько сейчас? Обед уже закончился?»

Пункт связи развернули на пятом этаже ещё вчера, как только на вертолётах прибыли специалисты. Прежнюю же рацию так и оставили в БТР как резерв. Решив совместить приятное и необходимое, Фёдор отправился наверх, узнать и время, и оперативную сводку. Его встретили двое охранников из эсперов — вспоминая нападение на Вику и привычку туманников шуровать по мозгам, это сочли не лишним. Заметив, кто вошёл, и охрана, и радист расплылись в улыбке. Отдали честь:

— Здравия желаем, товарищ подполковник.

— День добрый, — тут до Фёдора дошли сказанные слова, и он замер прямо на пороге, растерянно переводя взгляд с радиста на охрану. Показалось, что сон ещё не закончился. — Какой такой подполковник?

— А сегодня днём пришло. Вам присвоили внеочередное звание.

Фёдор поёжился, неожиданно почувствовав себя рядом с бойцами насквозь гражданским и лишним на войне человеком.

— Да уж. Стремительная карьера, из сержанта и сразу в подполковники. Что ещё на Большой земле?

Эсперы и радист ухмылялись, даже не пытаясь это скрыть. Во взглядах без труда можно было прочитать: везучий Капитонов в качестве командира их очень даже устраивает. А чин подполковника удобно решал вопросы старшинства, учитывая нынешнее обилие в Жадовке майоров и капитанов. Радист продолжил доклад:

— Управляющий центр противника подтягивает резервы, пытается «зацементировать» прорыв в направлении Жадовки. Хотя бы в пределах полосы, которая не простреливается артиллерией и не охватывается нашими эсерами. Пехота получила приказ отойти. Пока зону перед позициями обрабатывают артиллерией и авиацией.

Фёдор кивнул. Совершенно правильно, незачем класть солдат просто так. На текущем этапе достаточно, если хотя бы с одной стороны до самого Туманного купола протянется коридор чистого неба.

— Казань всё же попытались атаковать, но вяло. В основном налётами с воздуха. Предположительно попытка отвлекающего штурма. Это подтверждается тем, что на юге противник сегодня ночью свернул оккупированную территорию ещё на сорок шесть километров. Аналитики считают, что как только кончат вызревать плантации, новых разворачивать не станут, а отступят ещё севернее. Тогда примерно через четырнадцать — восемнадцать дней можно ожидать массированного отвлекающего наступления на Казань с одновременной попыткой ликвидировать опорный пункт в Жадовском монастыре.

Фёдор кивнул и тут же ушёл в себя, мысленно просчитывая варианты. Этот сценарий они тоже рассматривали. Надо срочно поговорить на эту тему с отцом Василием. Уже на пороге, вспомнив, зачем ещё приходил, спросил:

— Да. А сколько времени?

— Половина третьего, — ответил радист. И добавил: — Ваша жена просила передать, что на обед вы опоздали, поэтому она вашу порцию захватила и ждёт в медпункте.

Фёдор на это только хмыкнул. Лида умудрилась выучить характер мужа лучше него самого, нередко угадывая его поступки заранее. «Зато никогда не останешься голодным», — ехидно прокомментировал внутренний голос. Фёдор с ним согласился и отправился на первый этаж.

Стоило Фёдору войти и чмокнуть жену в щёку, Лида сразу достала укутанную в полотенце тарелку, сняла крышку. По комнате поплыл аппетитный пар.

— Ешь спокойно. Пока сообщат, что ты проснулся, пока сообразят, где тебя отыскать для немедленного решения очередного срочного вопроса… Время у тебя есть. И пообедать, и на что-нибудь остальное.

Фёдор притянул жену к себе, обнял, взъерошил волосы и промурлыкал на ушко:

— А если я начну как раз с остального? Пока мы одни и никто не мешает?

Лида только фыркнула:

— Ага. Ты бы свои потроха послушал. Музыкальное сопровождение. Наглядная иллюстрация, что пока у мужчины говорит желудок — остальное молчит.

Лида сунула ему ложку, а сама вывернулась и встала закрыть дверь на защёлку. Чтобы всё-таки никто не заглянул не вовремя.

На улицу Фёдор вышел в прекраснейшем расположении духа. И даже мрачное лицо отца Василия, поджидавшего на крыльце, не могло испортить настроения.

— Добрый день, Фёдор Иванович. Вы сводку уже слышали?

— Добрый день. Да, первым делом пошёл к радисту. Вполне как мы и рассчитывали. Не откладывая, переходим к «Третьему звену». Но для этого…

— Нужно говорить с людьми, — вздохнул священник. — Пойдут-то они и по приказу. Но лучше…

Вслух «лучше, когда в пекло лезут не по приказу, а сами» — не прозвучало. Но Фёдор понял и так. Кивнул соглашаясь. И с уверенностью добавил, больше убеждая себя:

— Надо. Надо именно так.

— Тогда ближе к вечеру собираем всех на площади, — закончил мысль отец Василий.

Народу, сегодня участвовавшего в своеобразном вече, прибавилось: на площадь перед воротами позвали и солдат. Места же из-за техники стало меньше, но поместились все. Настоятель, когда обсуждали план «Третьего звена», заявил, что военными делами он не занимается. Потому вышли сегодня только Фёдор и отец Василий. Да чуть в стороне рядом с БТР стоял майор Хмельницкий.

Фёдор буквально всем телом чувствовал любопытство толпы и веру в командиров. Поэтому загнав остаток сомнений поглубже, уверенно начал.

— Вы уже обратили внимание, день сегодня выдался тихий и спокойный.

В ответ пошли смешки. Не заметить, что утром колокола не сыграли тревогу, и не было штурма — невозможно.

— Добавлю, что схожая картина и на Большой земле. К тому же сегодня днём войска окончательно расчистили до нас коридор чистого неба.

Люди замерли, боясь пропустить хоть слово. В наступившей тишине из-за стены громко заквакали лягушки.

— Сегодня днём мне прислали сводку. Нам обещают две недели затишья. Дальше всё начнётся по-новой. Потому я решил собрать вас всех, чтобы вместе подумать: как нам распорядится этим временем. Отдохнуть. Или… Можно попытаться вывезти раненых и семьи. Но для тех, кто будет заниматься подготовкой эвакуации — это риск. Причём немалый.

Вперёд вышел и ответил за всех звонарь. Обычно неразговорчивый — спросишь, в ответ буркнет что-то себе под нос и всё — сейчас он заговорил зычно, чётко выговаривая каждое слово. Гипс сняли только недавно, поэтому рукой звонарь шевелил неуверенно. Но всё равно пока говорил, жестикулировал очень экспрессивно.

— А что тут рассуждать? Война у нас, и все мы теперь люди военные. Приказывайте, Фёдор Иванович.

Остальные поддержали его возгласами, слившимися в глухой гул. Стоявшие чуть отдельно солдаты молчали, но по взглядам видно было, что и они согласны. Фёдор ответил не сразу. Выдержал паузу, демонстрируя неуверенность, потеребил верхнюю пуговицу рубашки. Потом вообще расстегнул горловину.

— Вы правы. Я могу приказать. Но не буду. Каждый из нас уже сыграл со смертью в рулетку. Выиграл. И требовать сыграть ещё раз я не имею права. Только просить.

Толпа замерла, внимательно вслушиваясь в каждое слово.

— Вертолёты через коридор не пройдут. ПВО туманников простреливает его выше доступного потолка. Только самолёты. Но для них нужно выкорчевать часть леса и построить на лугу взлётную полосу. И окопы, которые займёт охрана. Технику нам сбросят. Но те, кто будет строить полосу и охранять стройку — серьёзно рискуют.

Тут к звонарю, прихрамывая, шагнул и встал рядом участковый.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать, — он глядел остальных. — Верно, мужики? Сколько раз уже подавилась костлявая, и сейчас подавится. А если самолёты начнут летать… Рискнём? Согласны?

В ответ заревело единогласное «да». Причём крикнули на едином дыхании все: и солдаты, и монахи, и те, кто в июне бежал под защиту стен.

Когда люди разошлись, Фёдор поднялся на стену, выходившую к реке. На этом участке часовой не стоял, поэтому можно было в одиночестве облокотиться на бойницу и смотреть на последние отблески заката в воде. В камышах деловито квакали лягушки, от реки тянуло бодрящей свежестью. На душе было муторно, противно от себя самого. Решить по-другому собравшихся на площади люди не могли… Много лет назад Фёдор себе обещал, что как бы его не заставила нужда, всегда будет грань в манипулировании, за которую он никогда не перейдёт. Пусть формально сегодняшнее представление, как и подготовку к нему — бросить фразу там, случайно оговориться здесь, дать намёк и пустить нужный слух — они с отцом Василием и майором Хмельницким последние пару дней вели вместе… Задумал и разработал всё от начала и до конца, включая речь на площади — Фёдор.

Утро началось с того, что несколько команд эсперов внимательно проверили окрестности монастыря. Подстрелили пару наблюдателей, один раз на самой границе леса прогремел взрыв. Это за ночь попыталась выползти живая мина. Но от щёлкнувшей по земле пули детонировала.

Фёдор стоял в комнате радиостанции, когда из ручного передатчика раздался голос Вики:

— Чисто. Можно начинать.

Радист передал кодированное сообщение в штаб, а Фёдор отправился на стену. Минут через сорок в небе загудел самолёт, за ним другой. Сбрасывали строительную технику. В этот раз прошло всё ювелирно: тракторы и экскаваторы легли не дальше трёхсот метров от стен. Включая цистерну с дизельным топливом. Тут же за ворота выползли БТР с десантом на броне, следом УРАЛ. Цистерну подцепили к грузовику и затащили первой. Дальше пошёл конвейер. Пара БТР подъезжала к очередной машине, её заводили и под прикрытием пулемётов со стены и бронемашин отгоняли в монастырь. И отправлялись за следующей. Когда последний трактор встал под защиту стен, и сегодняшнюю часть операции можно было считать завершённой, Фёдор сам себе под нос сказал:

— Эх, жаль подкрепление так нельзя.

Как раз подошедший Фарид посмотрел на луг, изрытый гусеницами, и меланхолично ответил:

— Тоже обидно. Но стоит начать перебрасывать десант, взбаламутим всю округу. Эти гады скопления людей словно чуют. Был печальный, — он скривился, — опыт, так сказать. Поэтому рано.

— Ну, тогда и на том, что есть, спасибо, — хорошее настроение Фёдору сегодня испортить не могло ничего.

Следующие дни строительная техника шумела и рычала, выравнивая полосу, копая окопы и точки для артиллерии. Туманники не реагировали, если не считать пары тварей за день, которые пытались подобраться к стройке. Фёдор и отец Василий молились, чтобы затишье продлилось подольше. И старались не думать, какой ценой эта тишина, возможно, куплена. Противник стягивал к пробитому коридору чистого неба остатки захваченного у людей ПВО. Между туманниками и авиацией, не останавливаясь, шли дуэли. На полосе, которую не охватывали эсперы из Жадовки, и не простреливала артиллерия, не заканчивались стычки и бои. Да и вдоль реки на севере и юге противника щупала пехота. Командование бросало в бой полк за полком, чтобы ещё и на контратаку Жадовки у командного центра противника не хватало сил и внимания.

Утро двадцать седьмого августа Фёдор в компании двух механиков встретил во дворе, копаясь во внутренностях одного из экскаваторов. Вчера он непонятно почему начал глохнуть, и необходимо было разобраться из-за чего. Так ушёл в работу, что когда подошёл солдат, встал рядом и негромко произнёс:

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Вас срочно вызывают в узел связи.

Фёдор даже не сразу сообразил, что спрашивают именно его. Потом кивнул, ответил:

— Сейчас буду. Только руки вытру.

Махнул товарищам:

— Постараюсь быстрее. Но особо на меня, кажется, дальше не рассчитывайте.

Наспех оттёр ладони бензином и поспешил к рации. Просто так вне расписания его вызывать не будут. Особенно если послали вестового, а не сообщили по рации — во втором случае, окажись он в людном месте, про срочный вызов заговорили бы по всему монастырю.

Радист сразу же вручил последнее сообщение:

«Подполковнику Капитонову. Срочно доложите состояние работ».

Дочитав, Фёдор начал диктовать:

«ВПП 100 %, оборонительный периметр 70 %. Полная готовность не позже 5 сентября».

«Противник довёл высоту собственного ПВО до 6500 м. Вчера разведка боем Челны. Завтра-послезавтра ожидаем штурм Казани и прорыв к Жадовке. Принимайте с утра первый борт».

Прочитав сообщение, радист и Фёдор с тревогой переглянулись. Поэтому один из охранников рискнул спросить:

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться. Что там?

Скрывать не было смысла, поэтому Фёдор ответил:

— Кончилась спокойная жизнь. Скоро ожидают штурм, поэтому прямо с утра начинается переброска пополнения.

Стены и окопы заняли с рассветом, как только эсперы проверили, не заползла ли из леса за ночь мина или какая-нибудь иная тварь. Неторопливо выползли и застыли БТР. А дальше всё замерло. Фёдор наблюдал за взлётной полосой с одной из башен. Тишина стояла пронзительная, звенящая. Даже лягушки, все последние дни обиженно ругавшиеся на стройку, сегодня не квакали. Словно осознавали важность момента. С реки ветер потянул в сторону монастыря остатки утреннего тумана, Фёдор поёжился, стало зябко. Подбирающуюся дремоту ненадолго отогнали выстрелы там, где окопы смыкались с рекой — группа из четырёх гориллоидов вышла к воде, твари почуяли близость людей и, не разобравшись, кинулись вперёд. Затем снова накатили тишина и сонливость. Пытаясь её отогнать, Фёдор зашарил глазами, выискивая в окопах Фарида — с одним из прилетевших на вертолёте эсперов он вызвался рискнуть, прикрыть бойцов внешнего периметра от способных к ментальным нападениям тварей. Ведь иначе, пока двойка добирается из монастыря до места, захваченный человек способен наделать неприятностей.

Рация была настроена на частоту эсперов, они начинали первыми… Голос Вики всё равно раздался неожиданно, заставил вздрогнуть:

— Даю координаты.

Несколько минут спустя в окрестностях монастыря загрохотала бомбёжка, понемногу смещаясь всё дальше. Если прежде эсперы наводили только на достаточно крупные скопления, а также на всё, связанное с ПВО — то сейчас впервые под ударом оказалась любая группа свыше пяти-шести особей. Сегодня противник не сможет, даже если надумает, воспользоваться тактикой просачивания, выводя на рубеж атаки крупные силы малыми порциями.

Авиация работала около получаса, пока наводчики не сообщили, что цели поражены на сто процентов. И почти сразу со стороны Купола стаей басовитых шмелей загудело множество точек. Вскоре они превратились в снижавшиеся транспортные самолёты. Пара минут — и небо распушилось куполами парашютов. Маленькие для людей, и большие для техники. На удержание плацдарма десантировался целый полк. На какое-то время Фёдор замер, заворожённый невероятно красивым и смертоносным зрелищем. Какова мощь целого полка с тяжёлым вооружением, Капитонов представлял неплохо. Наконец вздохнул. Десантировать такую массу народу вблизи монастыря невозможно. На взлётную полосу — только пехоту, луг невелик. А дальше начинается лес. Значит, основные силы высадятся на окрестных полях. И скорее всего кому-то сходу придётся вступать в бой. Авиация не могла выбить абсолютно всех тварей, да и из-за пределов разбомблённой зоны туманники сразу же кинутся в сторону людей. На взгляд Капитонова, лучше бы сажать транспортные самолёты по одному и разгружать всё в безопасной зоне монастыря. Но командование волновало в первую очередь удержание плацдарма, и Фёдора не стали даже слушать.

Словно подтверждая мысли, где-то севернее началась стрельба, даже грохнуло орудие. Но практически сразу всё затихло, вернулась тишина. Десантники растекались по окопам, на позиции из леса одна за другой вползали САУ. Как только комполка доложил, что внутреннее кольцо обороны сомкнуто, завершения следующей линии Фёдор ждать не стал. Приказал радисту сообщить, что аэродром готов к приёму самолётов.

Вскоре с востока показалась первая серебристая стрекоза. Едва транспорт замер на взлётной полосе, к нему тут же из монастыря побежали люди, подъехал Урал. Прилетевшие на самолёте солдаты вместе с подоспевшими помощниками, словно трудолюбивые муравьи, начали разгрузку, складывая ящики или сразу в грузовик, или на землю. Фёдор, посмотрев на это зрелище, довольно кивнул и отправился вниз. Его работа на сегодня была сделана. Возможно и не только на сегодня. Скорее всего, военные дела удастся перевалить на комполка, а самому опять сосредоточится исключительно на хозяйстве.

Во дворе перед воротами тоже шла деловая суета. Обратными рейсами самолёты будут вывозить раненых и гражданских. В Жадовке останутся лишь солдаты да монахи, твёрдо решившие не покидать обитель до самого конца. Поэтому сейчас прибывшие медики под руководством Лиды готовили раненых к транспортировке. Чуть в стороне за суетой наблюдали отец Василий, настоятель и трое незнакомых Фёдору военных. Заметив спустившегося вниз Капитонова, один из них, со знаками различия майора и планшеткой сделал несколько шагов навстречу.

— Подполковник Фёдор Иванович Капитонов?

— Так точно.

Фёдор настороженно посмотрел на собеседника. Судя по петлицам — из пехоты… Но ощущалось в нём что-то специфичное, да и смотрел майор, словно говорил без слов: «Всё про тебя знаю». ФСБ? ГРУ?

— Возьмите, — майор протянул красный листок какого-то документа.

Фёдор взял и негромко рассмеялся. Это оказалось свидетельство о браке. Причём дата регистрации в ЗАГСе стояла та же, что и их с Лидой венчание.

— Это кто же у нас такой глазастый? Даже два как минимум. Вы не знали, какой вертолёт прорвётся, так что своего человека посадили в каждую машину. Ну и зачем вам я?

— У меня приказ первым рейсом вывезти Петра, Марию и вас с семьёй. Мы пробовали воспроизвести описанное вами слияние. Но видимо на словах передашь не всё. Нужны инструкторы. Кроме того, скоро начинаются международные переговоры о будущем Купола. Решено, что из правительства вместе с министром иностранных дел делегацию возглавите и вы.

От неожиданности Фёдор ответил лишь через несколько секунд.

— Я уже вхожу и в правительство?

— Да. Указ о вашем назначении вице-премьером подписан вчера. Вы хороший организатор, и главное — владеете всей информацией из первых рук.

— Капитан не бросает экипаж, — сухо ответил Фёдор. — Я улечу вместе с последней партией эвакуированных.

— Майор прав, — голос отца Василия раздался неожиданно, Фёдор не заметил, как священник подошёл. — Здесь вы уже сделали всё, что необходимо. Мы справимся. И до полной победы теперь не так уж далеко. Пора думать о будущем. Пусть в кои-то веки важным делом займётся знающий человек.

Фёдор ответил не сразу. Но, в конце концов, прозвучало:

— Ладно. Чёрт с вами. Лечу убеждать твердолобых политиков. Хотя есть подозрение, что я ещё не раз об этом пожалею.

 

Эпилог который не стал эпилогом. Возвращение

В Москву их доставили ранним утром. На рассвете быстро попрощались с Петром и Машей — их прикомандировали к учебному центру, и они вылетали следующим бортом, но на Урал — и через пару часов транспортный самолёт приземлился на военном аэродроме. Там пассажиров уже ждали тонированная чёрная машина, кортеж ГАИ и вежливый сопровождающий… В безупречном деловом костюме он был похож на офисного работника, вот только от него так и «тянуло» то ли Федеральной Службой Охраны, то ли Федеральной Службой Безопасности. От «мигалок» Капитонов-старший отказался. Час пик уже закончился, поэтому милицейская помощь сэкономит минимум времени, зато привлечёт ненужное внимание. Прежде же чем ехать в Кремль, сначала надо отвезти семью домой, причём без лишнего шума. Встречающий имел приказ не перечить, а наоборот обеспечить прибывшему вице-премьеру максимум психологического комфорта. Потому без споров помог всем троим забраться в салон на заднее сиденье. Сам расположился спереди, и авто сразу тронулось. Лида мгновенно уснула на плече у мужа, Фёдор тоже задремал. Вике сон не шёл, хотя опыт последних месяцев настойчиво советовал отдыхать, пока есть возможность. Вместо этого девушка на пару с уютно устроившимся на коленях Барсиком принялась смотреть в окно. Машина как раз выбралась на трассу.

Вика старательно вглядывалась, пытаясь понять — как вторжение отозвалось на стране, на её родном городе? Информацию по Приливу для журналистов перекрыли наглухо, причём не только в России. Пару дней, пока Капитоновы сидели на военной базе — инфекции не опасались, но медики всё же дотошно всех проверили — Вика по просьбе отца делала для него обзор иностранной прессы… Там новости практически один в один повторяли внутрироссийские. Эвакуированные Москву и область тоже наверняка не зацепили. Но ведь война — это не только бомбёжка или беженцы? Вика смотрела — и не могла увидеть. Родной город словно жил в другом, далёком от Прилива мире. Или как минимум в иной стране, на далёком континенте. Дорога была полна легковых автомобилей, деловито проносящихся в противоположных направлениях. Один раз пришлось ползти за неторопливой фурой с эмблемой какого-то производителя молока на тенте. На обочине трое рабочих с автоподъёмником деловито меняли рекламный баннер. Судя по уже наклеенной половине — про скидки на новую модель смартфона. Под Москвой было тепло, поэтому на участках в расположенных вдоль шоссе дачных товариществах копошились люди в шортах и майках, на автобусной остановке с сумками, корзинами и внуками ждали автобуса пенсионеры. На въезде в город небольшая пробка минут на десять. По тротуарам куда-то суетливо спешили толпы людей. Везде сплошная реклама — раньше Вика её не замечала, а сейчас она назойливо лезла в глаза и раздражала. Как, скажем, презентация очередного чудо-товара, организованная прямо на улице. Шары, конфетти, толпа зевак, сцена, на которую одного за другим вытаскивают очередного бездельника… Ни-че-го. Словно не начинается всего в пятистах километрах прифронтовая полоса. Словно ещё не горят, не истекают кровью Челны и Казань, отчаянным усилием разомкнувшие кольцо осады. На ум внезапно пришли слова, то ли услышанные, то ли где-то прочитанные незадолго до поездки к Туманному куполу. «Мы слишком привыкли к телевизору. Даже самые страшные новости для нас уже давно лишь картинка. Посмотреть за утренней чашкой чая и забыть… Пока это не коснулось нас самих».

За раздумьями Вика не заметила, что машина заехала во дворы и остановилась. Дом, где жили Капитоновы, считался элитным, потому территория вокруг была огорожена. Ворота или калитку открывал охранник. Сейчас это радовало вдвойне: во дворе ни на лавочках, ни на детской площадке никаких собравшихся со всей округе бабулек-сплетниц. Нескольким же мамам, которые следили за резвившимися в песочнице и на горках малышами, было всё равно — кто приехал и в каком виде. Охранник будет молчать, особенно после того, как особист сунул в будку своё удостоверение.

Квартира встретила затхлостью нежилого помещения: второпях перед отъездом забыли открыть форточку. Лида и Вика замерли в прихожей, обе растерянные. Зато кот мгновенно спрыгнул с рук хозяйки на пол и принялся деловито осматривать новое жильё. И первым делом заглянул в кухню с намёком: быстро меня кормить, а дальше я пойду демонстрировать местным, кто теперь первый парень на деревне. Глава семьи тоже бегом промчался к себе в комнату, наспех переоделся. Поцеловал своих женщин, коротко бросил:

— Буду вечером. Вика, пойдёте в магазин — заначка должна остаться на обычном месте.

И умчался: его уже ждали в Кремле.

Как только клацнула входная дверь, Вика вздохнула. Потом улыбнулась, взяла Лиду за руку и повела показывать квартиру.

— Здесь я обитаю, там отец, тут зал. Эта комната пустая, но, думаю, делаем ремонт и вы с отцом сюда переберётесь. Его нынешняя на двоих слишком маленькая. Если ты согласна.

Лида улыбнулась и скорчила смешную рожицу:

— Ух, какая стала деликатная. Стараешься, чтобы я сразу почувствовала себя дома. Просто честно скажи, что хочешь мытьё полов поменьше делить на двоих.

Вика в ответ показала язык:

— Рыжая вредина. Тогда я тоже буду вредная, в ванну, чур, я первая как самая маленькая.

— Ладно уж, — фыркнула Лида. — Только сначала покажи, где чайник и заварка. Ничего другого у нас, я так понимаю, нет.

— Неправда. Там в холодильнике варенье должно заваляться. В тепле оно по идее не портится.

Стоило залезть в ванну, Вику охватило ощущение нереальности происходящего. Можно стоять под душем не думая, хватит ли горячей воды. На полке отдельно гель для тела, отдельно шампунь, да ещё и пену налить в воду. И главное — никакого таймера, тебя никто не будет торопить «время вышло». Впрочем, слишком долго Вика засиживаться всё же не стала. Иначе выходило нехорошо перед Лидой, ей тоже надо мыться.

Пока Лида отправилась плескаться — радостные вопли временами раздавались, наверное, на всю квартиру — Вика налила себе чаю, положила варенья и утащила всё в свою комнату. Там не переодеваясь, прямо в халате, забралась в кресло перед компьютером.

Над кнопкой питания рука замерла на несколько мгновений. Словно хозяйка не могла решиться, сделать или нет последний шажок в мирную жизнь. Поймав себя на этой мысли, Вика замотала головой и включила компьютер. Всё, для неё история с Туманным куполом закончена. Отправить это лето в подвалы памяти и жить как раньше.

Едва запустился интернет, Вика щёлкнула по закладке «Вконтакте». Соцсеть хоть и появилась недавно, уже пользовалась бешеной популярностью среди всех Викиных одноклассников и знакомых. Вот и сейчас лента новостей оказалась переполнена фотографиям с летнего отдыха, стена — поздравлениями с днём рождения. Да и непрочитанные личные сообщения угрожающе светились цифрой «158».

Девушка наискось пробежалась по публичным записям на стене, местами ответила на поздравления типовым «спасибо, очень рада». Дальше щёлкнула по личным… И удивлённо присвистнула. Больше сотни было от одного и того же человека. От Вовки.

Первое время он писал по несколько раз на дню. Огромные портянки с признаниями и стихами — судя по всему, облазил немало сайтов с «материалом по теме». И стоны с переживаниями: всё ли в порядке и почему не отвечаешь. Дальше сообщения приходили всё реже и тональность постепенно менялась всё ближе к «не обижайся, ты не так, наверное, поняла, останемся друзьями». Вика на это в задумчивости покрутила валявшийся на столе карандаш, потом в накатившем раздражении его сломала. Дурацкая опция соцсети — показывать, когда хозяин аккаунта входил последний раз. Поэтому Вика быстро накатала ответ: «Оказались рядом с зоной бедствия, потом остались без связи, а военным транспортом прилетели только сегодня». Вовка знает, что Капитонов-старший какая-то шишка из администрации, потому логично подумает, что все эти недели Вика торчала на территории очередного секретного объекта.

Быстро выключив компьютер, девушка откинулась в кресле и обречённо выдохнула. Ну и создал Вовка ей проблем своей дурацкой влюблённостью. А ничем иным, судя по тексту писем, его чувства быть не могли. Ещё с пару месяцев повздыхает, найдёт другой объект для обожания. Зато у Нины Окулиной появится шикарный повод уже не для выдуманной, а самой настоящей ревности. И что с этим делать, Вика не представляла.

Чтобы избежать по пути любых случайных встреч, первого сентября Вика из дома вышла пораньше, но дорогу до школы выбрала самую длинную, в обход. Поэтому на месте была всего за десять минут до начала линейки. Вовка заметил подругу, дёрнулся было ей навстречу. На несколько секунд замер, удивлённо хлопая глазами, пытаясь сообразить, почему девушка вдруг решила сменить образ — ведь до этого она косу столько отращивала и очень ей гордилась. На языке у парня явно вертелась куча вопросов, но рискнул спросить он нейтральное:

— Привет. Смотрю вчера, ты в городе? А мобильный не отвечает…

Вика на это пожала плечами. Смартфон остался где-то в монастыре, для старого сотового телефона не было симки. Купить же новый номер или восстановить предыдущий она даже не подумала.

— Да так. Симка сдохла. Обещаю, как новую куплю, тебе номер скину первому.

Тут же развернулась и пошла к своему месту в прямоугольнике класса. Как раз удачно объявили о построении.

Торжественную речь директрисы Вика не слушала вообще. Всё равно Жанна Львовна произносила практически одно и то же из года в год. Зато пожалела, что только первый ряд вынужден стоять в каменной неподвижности, потому что буквально всем телом ощущала шепотки, которые уже поползли среди одноклассников. Будь взгляды материальны, сплетники бы иссверлили Вике весь форменный пиджак. С чего это Капитонова решила сменить причёску и вообще стиль? Что за странные взгляды на неё бросал Вова? И как пойдёт после этих перемен соперничество с Ниной… Раздавшийся, наконец, из колонок звон колокольчика и слова директрисы: «Поздравляю с началом нового учебного года!» Вика встретила с невероятным облечением.

Но тут же снова напряглась: Жанна Львовна пошла вдоль рядов, выискивая жертву на заклание журналистам. К счастью, то ли новая внешность Капитоновой ей не понравилась, то ли опытом и чутьём женщина поняла — красиво и убедительно вешать лапшу на уши Вика сейчас не сможет, но прошла директриса мимо. Выбрала девушку из параллельного класса. И та обрадованная, раньше счастье попасть в телевизор почти всегда доставалось конкурентке, бодро отправилась тараторить ерунду в микрофон и на камеру. Вика же, пока Вовка не сообразил, что её не станут задерживать, быстро забрала свою сумку и незаметной мышкой постаралась сначала заглянуть к стенду с расписанием, а затем прошмыгнуть до нужного помещения. Одноклассники сегодня казались чужими. Выслушивать кто и как провёл каникулы, обмениваться сплетнями, возобновлять и подтверждать дружеские и враждебные альянсы за лидерство в классе — сейчас это было выше её сил.

Своей предусмотрительности Вика порадовалась. Вова не сразу сообразил, где искать подругу, поэтому пришёл последним. Видимо, искал во дворе или ждал на крыльце. Приставать с расспросами или требовать каких-то объяснений на глазах у всех парень не рискнул. Да и Вика демонстративно стояла отдельно от прочих, ни с кем не общаясь и не разговаривая. Взгляды «зазналась» у остальных читались открытым текстом. Это грозило сложностями… Но потом, не сейчас — и Вику такое положение вещей устраивало.

До начала первого урока оставалось всего ничего. Нервное напряжение понемногу отпустило. Можно было надеяться, что хотя бы первый день никто лезть к ней не будет. Вот только оказалось, что внимательно следившая за конкуренткой Нина заметила, и как Вова смотрит на соперницу, и возникший между ними холодок. Видимо, на память пришли слухи и майские разговоры, что Вика и Вова куда-то собирались летом вдвоём. Поэтому решила перейти в наступление, не дожидаясь, пока конкурентка помирится с предметом обожания.

В сопровождении сразу четверых подпевал Нина горделиво подошла и с вызовом спросила:

— Ну как там твоя Франция? Фу, ты что, вагоны там разгружала, что ли? Или подрабатывать в «Макдональдсе» ездила?

И демонстративно ткнула пальцем в руки соперницы. Вика посмотрела и пожала плечами. Ну да, далеко не идеал. Особенно если сравнивать с вычурным маникюром одноклассниц. Нина вон даже рисунок на каждом ногте заказала. У Вики ногти были срезаны коротко, неухоженные и без лака, да и въевшуюся в кожу оружейную смазку за день просто так не ототрёшь. А Нина тем временем набрала воздуха для новой тирады.

Решение пришло мгновенно, словно опять пришлось отражать атаку туманных тварей. Вика сделала шаг вперёд, ухватила Нину за форменный пиджак, притянула к себе. И холодно отчеканила:

— Значит, так. Слушай меня, акула беззубая. Дважды повторять не буду. Если тебе нравится Вова, добивайся его внимания сама. Меня в это не вмешивай.

Нина покраснела и быстро задышала. О таком, пусть все и догадывались, вслух говорить было не принято. Но собраться с духом и парировать свой позор Нина Окулина не успела. Вика продолжила всё тем же ледяным тоном:

— Дальше. Если ещё раз устроишь мне хоть одну пакость — пеняй на себя. Сломаю тебе… Пожалуй, ногу сломаю. Чтобы дольше не появлялась. Вопросы есть?

Нина побледнела, на лбу выступила испарина. Ни у неё, ни у остальных даже на секунду не возникло сомнений, будто Вика шутит.

— Тогда катись. Вова стоит вон у того окна, — она махнула рукой. — А вот рядом со мной я чтобы тебя больше не замечала.

Нина дёрнулась, со второй попытки вырвалась — хотя, делая шаг назад, пришлось замахать руками, чтобы не упасть.

— Психованная, психованная, — донеслось со стороны Нины и компании.

Вика, не удостоив скандалисток и капли внимания, молча взяла сумку, вошла в класс и заняла привычное место у окна, вторая парта с начала.

Соседи у неё постоянно менялись. Слишком многие старались подсесть к отличнице по всем предметам, подлизаться, списать. Но сегодняшняя стычка всех отпугнула. За партой Вика оказалась одна. «Нину стоит поблагодарить», — мелькнула ехидная мысль. Но тут же погасла. Потому что в класс вошла директриса.

Вика уставилась на неё с удивлением. Жанна Львовна не имела привычки менять раз и навсегда заведённые правила. Первый урок всегда проводила разом во всех одиннадцатых классах, второй разом во всех десятых и так далее. Потом из памяти пробилось: ну да, сегодня на линейке говорили, что одиннадцатые полным составом отправятся на какое-то городское мероприятие. А десятым, значит, не повезло. Точнее десятому «А», у которого директриса будет вести урок исключительно для них. Да ещё со свежими силами.

Подтверждая худшие опасения, Жанна Львовна с классным журналом под мышкой энергично продефилировала мимо доски, заняла место за столом, надела очки. Вика на это мысленно фыркнула. Зрение у пятидесятилетней директрисы было идеальное, а очки с простыми стёклами она надевала исключительно для солидности и образа строгой учительницы. Тем временем Жанна Львовна раскрыла журнал и бодро начала:

— Дорогие дети. Сегодня вы приступаете к новому и очень важному для себя этапу жизни. И пускай до выпускного, одиннадцатого, класса у вас ещё целый год, именно сейчас вы закладываете начало успешного жизненного пути. Мудрая русская поговорка гласит: «Готовь сани летом, а телегу зимой». И потому нельзя оставлять всё связанное с получением аттестата, выбором будущего и с подготовкой к поступлению в университет на следующий год.

Вика не выдержала и усмехнулась, правда, благоразумно прикрывшись ладонью. Сделала вид, будто упёрла подбородок в руку. На ум внезапно пришла фраза из какой-то художественной книжки, где герой про похожую речь отозвался: «Партейно чешет». Слова директрисы до боли напомнили сцены комсомольских собраний из старых фильмов, которые любила в восьмом классе показывать на своих уроках учительница по «Основам семейного воспитания». Предмет одно время в порядке эксперимента ввели в нескольких школах города.

За воспоминаниями Вика потеряла нить рассуждений. А директриса уже закончила заливаться соловьём и подвела итог:

— Итак, пишем сочинение. Тема — «Как я провёл лето».

Класс зашуршал тетрадями… Вика почувствовало, как у неё внутри всё оборвалось, заледенело. Она встала и громко сказала:

— Извините, Жанна Львовна. На эту тему я сочинение писать не буду. На любую другую — пожалуйста. Но только не на эту.

Класс ошарашено замер, затаил дыхание. Директриса удивлённо посмотрела на свою лучшую ученицу. Потом сняла очки и с нотками тщательно дозированного гнева ответила:

— Виктория. Это ещё что такое? Я смотрю, летний отдых не пошёл тебе на пользу. Немедленно садись и пиши сочинение. А не то…

Вика, не скрывая презрения, посмотрела на директрису и оборвала её на полуслове.

— А не то что? Влепите двойку за поведение?

Ошеломлённая поведением девушки, Жанна Львовна машинально кивнула. Потом открыла рот, собираясь пообещать казни египетские. И опять поперхнулась. Так как Вика презрительно фыркнула.

— Нашли чем пугать. Что ещё? Отца вызовете? Для начала попробуйте отыскать в его расписании свободную минуту. Так, дальше по списку. Исключение… Тоже не страшно. Я вам нужнее, чем вы мне. Иначе кто у вас по всяким олимпиадам и спортивным мероприятиям ездить будет? Причём так, чтобы один человек и везде.

Вика задумчиво взяла с парты тетрадь, свернула её в трубочку.

— Ну как? Меняете для меня тему или я пошла?

Директриса, наконец, справилась с растерянностью и попыталась взять инициативу в свои руки. Заодно подавить бунт на корню. Она встала, шагнула к проходу между партами и посмотрела глаза в глаза.

— В общем, так, Капитонова. Неудовлетворительный балл за поведение ты уже заработала. И чтобы завтра же утром отец был у меня в кабинете. Иначе обещаю, что ты вылетишь у меня с такой разгромной характеристикой, что тебя не возьмёт ни одна школа в городе. Поверь, моих возможностей на это хватит. А теперь села и пишешь сочинение на мою, — сделала она ударение, — тему.

Вика выдержала взгляд. А потом посмотрела в ответ с такой яростью и ненавистью, что директриса непроизвольно сделала шаг назад. Вика негромко, но так, что услышали все, процедила:

— Значит, как провела лето? А что вы хотите узнать? Тактику налёта огнептиц и особенности зенитной стрельбы по воздушным целям?

Вика махнула рукой с тетрадью и директриса дёрнулась, словно испугалась, что тетрадь сейчас полетит в неё.

— А может вам рассказать про целый посёлок, который утром ещё был жив, а к обеду там остались одни разодранные трупы? Описать во всех деталях?

Жанна Львовна побледнела и сглотнула. А Вика вышла из-за парты в проход, сорвалась на крик:

— А давайте я расскажу вам, как стая у нас на глазах рвала Рафаила и Михаила, а мы смотрели?!

Шаг в сторону учительского стола.

— Потому что выбор у нас был или они вдвоём — или три сотни беженцев.

Ещё шаг.

— Или написать, как умирали бабушка Марфа и отец Алексий?

Ещё один.

— Мы могли их спасти, но все лекарства шли тем, кто мог держать оружие. А остальным — что останется.

Вика подошла вплотную. Директриса заглянула к ней в глаза… и побелела, покрылась испариной. Словно вместо ученицы на неё посмотрела смерть. А Вика почти шёпотом добавила:

— Я много чего могу рассказать. Только надо ли оно кому-то из вас?

И, не глядя на рухнувшую на стул в полуобморочном состоянии директрису, на замерший класс, молча собрала вещи и вышла на улицу.

На школьном дворе было тихо, пусто, солнечно и тепло. Осенью ещё даже не пахло. Вика быстрым шагом пересекла стадион, нашла скамейку в зелёной полосе кустов и деревьев, посаженных вдоль школьного забора. Кинула под ноги сумку, сама села, подставляя лицо солнцу. Вспомнила монастырь и осаду.

«Всё зовёшь, Туманный купол? Я уже поняла, что так просто ты меня не отпустишь. Потому знай — я вернусь. Не скоро, через несколько лет, но обязательно вернусь. И ты опять проиграешь».