Павел снова увидел лицо Нади в тот последний раз, когда они пришли на мыс Кюэль. Она стояла рядом с отцом, крепко держа его за руку, и, закусив губы, смотрела в синие сумерки, гуда, где едва можно было различить очертания скалистого берега, возле которого упал самолет Вени. «О нем нельзя плакать, — сказала она. — О нем не надо плакать. Он был счастливым человеком…»

— Мама тоже так говорила, — тихо сказала Нина. — И все-таки плакала… Она говорила, что и отец и Веня прожили так, как хотели, что другой жизни у них не могло быть.

— Твой отец… Он от чего умер?

— Сердце… Но я думаю, что он умер от ран. Да-да… Он ведь, как и Веня, чудом вернулся в авиацию. После Испании. Потом его снова ранили под Берлином. И все-таки он летал. До последнего часа.

— Слушай, я давно хотел спросить о твоем отце… Венька нам рассказывал, что однажды…

— Что он привез однажды нашу мать в Москву, в Большой театр на самолёте?

— Вот именно.

— Это и вправду было, Павел, но не совсем так, как придумал Веня. Мы действительно жили после войны за Уралом, отец командовал какой-то авиационной частью. А мама действительно очень тосковала по Москве и однажды сказала, что ей хотелось бы попасть на «Бориса Годунова». А тут как раз инспекция была, большой начальник прилетел. Ужинали у нас дома. Он и говорит: «А что, полковник Строев, я тебя все равно по делам сегодня в Москву заберу, можно и супругу захватить. Как раз на премьеру успеете». Самолет у начальника, сам понимаешь, был персональный. В Москве отметили мамин день рождения. Кажется, в ресторане. Вот и все.

Павел вздохнул:

— У Веньки интересней получалось.

— Ну вот и расстроился, — улыбнулась Нина. — Испортили сказку.

— Да нет… Сказка жива. Теперь, уж с ней ничего не сделаешь. Сказка жива, — снова повторил Павел. — Теперь это уже скорее легенда. И ты знаешь, я слышал, как она родилась, я присутствовал при сотворении легенды…