«Знакомиться с этим “мусором” не имеет никакого резона»...

Утром 19 июня 2003 года произошло событие, которое послужило отправной точкой в уголовном деле, ставшем символом эпохи Владимира Путина. Но в тот четверг еще никто не мог предполагать, что список подвергшихся жесточайшему прессингу и преследованию будет насчитывать десятки фамилий, а нефтяной гигант ЮКОС прекратит свое существование.

Вспоминает Алла Николаевна Пичугина:

«Сын мне утром не позвонил. А он мне каждый день звонил и утром, и вечером, справлялся, как я. Я стала ему звонить сама – телефоны молчат. Я сразу поняла, что что-то случилось. Потом позвонил друг сына, царствие ему небесное, его уже нет, и сказал, что Алексей в прокуратуре, вызван в качестве свидетеля. И больше его не отпустили».

По воспоминаниям Аллы Николаевны, тревожные сигналы были. Незадолго до ареста Алексей заметил за собой слежку. А еще ему по телефону звонили с предупреждениями анонимные доброжелатели. Об этих происшествиях Алексей Пичугин докладывал своему непосредственному начальнику Михаилу Шестопалову. Однако сотрудник ЮКОСа не собирался никуда уезжать – ведь он не чувствовал за собой никакой вины.

По словам адвокатов Алексея Пичугина, из задержания их подзащитного устроили «силовой шабаш». В «спецоперации» принимали участие 27 человек, из них 21 сотрудник ФСБ, а силовую поддержку осуществляло специальное штурмовое подразделение «Альфа».

Задерживали скрывающегося от органов правопорядка особо опасного преступника? Отнюдь нет. На тот момент Алексей Пичугин имел статус свидетеля по делу об исчезновении Гориных.

Рассказывает адвокат Ксения Костромина:

«Бойцы подразделения “Альфа” приехали к нашему подзащитному домой, их был целый автобус. Забрали его, привезли в Генеральную прокуратуру, в Технический переулок. И там допрашивали уже в качестве подозреваемого».

«А до этого, когда Алексей Пичугин имел статус свидетеля, он приходил добровольно на допросы? Может быть, он отказывался явиться, прятался?»

«Нет».

«Получается, что оснований для силового захвата не было?»

«Конечно! Это такая же ситуация, как с Платоном Лебедевым, когда его забрали в следственный изолятор прямо с больничной койки».

Похоже, не приходится сомневаться, что то, о чем говорит Ксения Костромина, было не просто задержанием, а в первую очередь – акцией устрашения.

«В связи с арестом Алексея я написала жалобу в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) в Страсбурге на нарушение в отношении него статьи 5 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (“незаконное содержание под стражей”), – продолжает адвокат. – Ведь в материалах, представленных прокуратурой в Басманный районный суд Москвы в качестве подтверждения вины Алексея, ничего не было, никаких доказательств. Единственное, что там было – это показания самого Алексея, которые он ранее дал при допросе как свидетель. И никаких доказательств его причастности к убийству Гориных, если они вообще убиты, в суд представлено не было».

Не нашли «вещдоков» и в ходе обысков, проведенных 18 июня в квартире и на работе у Алексея Пичугина июня в квартире и на работе у Алексея Пичугина.

«Обыски проходили без адвокатов, – рассказывает Ксения Костромина. – Из кабинета Алексея был вывезен сейф, который потом осмотрели в здании Генеральной прокуратуры. Впоследствии ничего из изъятого как доказательство виновности по делу не проходило».

Тем не менее, 21 июня 2003 года Басманный суд выдал санкцию на арест Алексея Пичугина.

Сразу после взятия под стражу, 19 июня, сотрудника ЮКОСа поместили в московский следственный изолятор «Лефортово», на тот момент подведомственный Федеральной службе безопасности РФ.

«Мы, адвокаты Центра содействия международной защите, постоянно поднимали вопрос о том, что нахождение “Лефортово” в ведении ФСБ неправильно. Этот следственный изолятор должен, как и остальные такие учреждения, быть в ведении Министерства юстиции, – объясняет Ксения Костромина. – Когда я вступила в дело Алексея Пичугина, а это было в апреле 2004 года, то сразу написала первоначальную жалобу в ЕСПЧ на нарушение его прав во время предварительного следствия. В этой жалобе я указала на то, что Алексей содержится в следственном изоляторе, который находится не в ведении Минюста, и это нарушение, а также на то, что к нему там применяли пытки.

Еще я написала в Европейский комитет против пыток, а в мае 2004 года в посольстве Германии встречалась со спецдокладчиком Парламентской ассамблеи Совета Европы Сабиной Лойтхойзер-Шнарренбергер. Она тогда прибыла в Москву для подготовки доклада в Комитет по правам человека Совета Европы о ситуации вокруг “дела ЮКОСа”».

Забегая вперед, отмечу, что в конце концов совокупность всех этих усилий Ксении Костроминой, других юристов и правозащитников дала результат: в конце сентября 2004 года Алексея Пичугина перевели в СИЗО «Матросская тишина», а потом «Лефортово» передали Минюсту.

Однако вернемся к аресту.

Меня всегда волновал вопрос поведения и самоощущения человека в момент, когда кончается физическая свобода и начинаются застенки, в тот рубежный момент, когда бытие навсегда разбивается на «до» и «после». И потом уже мало что зависит от него самого: от выбора направления передвижения в пространстве, круга занятий и общения, еды, одежды, вплоть до собственной жизни как таковой, – все определяется чужой волей. Все ли? И насколько?

«Как Алексей изначально воспринял свой арест, и как впоследствии изменялось его отношение к своему положению?» – спрашиваю я Ксению Костромину.

«По моим личным впечатлениям, и как он сам, насколько я помню, говорил, первоначально он думал, что это ошибка и его отпустят. Но потом арестовали Платона Лебедева, Михаила Ходорковского. И еще раньше, до ареста Ходорковского, в июле 2003 года, к Алексею применили психотропные средства и тогда же начали искать к нему подходы, чтобы он дал показания на Ходорковского и на Невзлина. Тогда Алексею стало совершенно понятно, что он просто заложник в этой ситуации и что он лично никому, по большому счету, не нужен. Через него просто хотят дойти до руководства ЮКОСа, вот и все».

Рассказывает ученый Игорь Сутягин, обвиненный спецслужбами в шпионаже (с 29 июня по 16 сентября 2003 года он был сокамерником Алексея Пичугина по СИЗО «Лефортово», а теперь согласился дать мне интервью специально для этой книги):

«Насчет того, была ли эта камера первой (после карантина) для Алексея, я, честно говоря, не знаю – по-моему, мы даже и не обсуждали это с ним. Такая мелочь роли не играет и темой для разговоров в тюрьме не является. Когда сидеть впереди еще о-го-го, что очевидно становится достаточно быстро всем, то какая разница – первая, вторая или одиннадцатая это камера? Впрочем, по поведению Алексея я бы сказал, что он к тому времени уже, по крайней мере, немного пообтерся – так что, возможно, побывал и где-то еще. Конечно, “Лефортово” – настолько нетипичная тюрьма, что и обыкновенный человек без трений и напряжения в нее войдет, не то что в “нормальном” российском СИЗО, где действительно можно четко говорить, сидел уже человек в других камерах или же нет – и эта является его первой...

Его привели в нашу камеру, где нас уже было двое – то есть, не я к нему зашел, а он к нам. В процессе совместного сидения мы переехали из одной камеры в другую и расставались уже во второй. В обоих случаях этаж был первый. Сначала была камера № 36, трехместная. Затем – шестиместная, полученная путем пролома стены и соединения вместе двух соседних стандартных трехместных камер. Соответственно, и дверей в ней две, а над каждой – номер, поэтому итоговый номер у камеры был странноватый, двойной – № 22-23.

Спал Алексей и в том, и в другом случае на койке, стоящей под окном – прямо напротив двери.

Не более двух с половиной месяцев вместе – по меркам тюрьмы это уже очень много, там люди узнают друг друга намного стремительнее, чем на воле, все-таки сказывается постоянная запертость вместе в одном малю-юсеньком помещении...»

«А ведь они тебя тогда здорово боялись! – написал Игорь Сутягин в письме к Алексею Пичугину, опубликованном 30 апреля 2011 года в «Новой газете». – Помнишь, когда нас всех втроем выводили из камеры – на прогулку ли, в баню ли, – на тебя перед выходом из камеры надевали две пары наручников? Мы с Валерой – свободно себе, руки за спину (да и это не догма), а тебе – надежно скрепленные за спиной двумя парами браслетов руки, и только по прибытии на место , в дворике или уже в тесной каморке банной раздевалки, снимали. Занятно это вспоминать!.. Потому что занятно вновь понимать, до чего эти люди решительно ничего о тебе не понимали! Нет, конечно, подготовка и опыт – это все при тебе, но чтобы вот до такой степени не понимать твоего существа, вообще твоей рациональности, – это потрясало тогда и еще больше потрясает теперь, на расстоянии от тех событий! Только представить себе, как Алексей Пичугин на ковровых дорожках коридоров “Лефортово” начинает вдруг применять свои опыт и подготовку, – и смех разбирает быстрее, чем после хорошего анекдота! А они – ничего не понимали.

Причем, что характерно, не понимали как раз не те, что были рядом с нами и водили тебя в двух парах наручников. Им-то как раз все было очевидно. Не понимали кажущиеся себе серьезными дядьки из высоких кабинетов, никогда тебя толком не видавшие».

«Чем закончилось ваше общение?» – продолжаю я расспрашивать Игоря Сутягина.

«Расстались мы, как я уже сказал, 16 сентября 2003 года, когда меня перевели в одиночку для ознакомления с обвинительным заключением по моему делу в связи с началом процесса (первого тогда еще) в Мосгорсуде. Насчет того, чем закончилось общение, – хм, странный вопрос, общение в тюрьме обычно ничем не заканчивается, просто человека вырывают из твоего мирка – и все. В “Лефортово” это означает полное исчезновение человека из твоей жизни, так как ни дорог нет, по которым можно было бы связаться, ни возможности пересечься случайно в коридорах тюрьмы, на прогулке или в Следственном управлении. Так что я затрудняюсь даже ответить на вопрос, “чем закончилось”. Одно могу сказать – что попрощались мы с Алексеем дружески, хотя сидевший в камере человек, которого я предполагаю опытным стукачом и провокатором, и прилагал значительные усилия для того, чтобы максимально нас с Алексеем развести друг от друга. Алексей мне весьма дружелюбно удачи пожелал и открыто и добро улыбнулся.

Вот это вот, кстати, здорово запомнилось – рукопожатие и эта открытая, добрая, честная и чистая какая-то улыбка, я почему-то именно таким Алексея и запомнил. Не лицо, не образ даже – а вот какое-то чувство открытой доброй улыбки...»

26 июня 2003 года Алексея Пичугина обвинили в организации убийства Сергея и Ольги Гориных. Следственную группу возглавил старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ Юрий Александрович Буртовой. К этой примечательной фигуре мы еще не раз вернемся.

По версии обвинения, у Горина был компромат на Пичугина. Якобы Пичугин через Горина организовал два покушения на убийство. А потом, обидевшись, что Пичугин все никак не пристроит его с женой на высокооплачиваемую работу, Горин будто бы пригрозил сдать Пичугина компетентным органам – за что и поплатился.

Но если Горин на самом деле собирался сообщить в «органы» о якобы имевших место покушениях, то он должен был понимать: он и сам, как соучастник, тоже не избежал бы ответственности. Или Горин так ненавидел Пичугина, крестного отца своего ребенка, что сам был готов отправиться за решетку, только бы насолить бывшему другу?

Обвинение в организации убийства Гориных – центральное в деле Алексея Пичугина. Все последующие обвинения Буртовой и его подчиненные построят исключительно со слов третьих лиц, которые будут ссылаться на слова исчезнувшего Горина. Мол, якобы, Горин, будучи посредником в преступлениях, им рассказывал, что Пичугин – заказчик...

Удобный источник информации, не правда ли? Ему можно приписать все, что угодно. Ведь теперь Горин, даже если он жив, едва ли побежит в суд с иском о защите чести и достоинства. Случись такое, его немедленно посадили бы в тюрьму, поскольку следствие, а затем и суд отвели тамбовскому предпринимателю роль соучастника «деяний» Пичугина.

И вообще, странная конструкция! По идее, посредник нужен именно для того, чтобы оставить заказчика в тени, не раскрывать его имя исполнителю. А тут каждого участника преступной цепочки в обязательном порядке информируют, кто стоит на самом верху.

Но самое главное – в этой цепочке зияет дыра: пропавший Горин, которого нельзя допросить!

Исполнителей убийства Гориных не установили. Зато установили, что, якобы, действовал Пичугин в интересах компании ЮКОС.

Говорит Леонид Невзлин:

«Мне кажется, приговор был впервые “озвучен” Путиным еще до начала официального следствия. Когда арестовали Алексея Пичугина, потом через некоторое время Платона Лебедева, в отношении этого дела посыпались вопросы, в том числе от иностранных журналистов. И Путин [в сентябре 2003 года] такую фразу сказал, а потом повторял ее еще несколько раз, типа: вы там не все понимаете, там не только экономика, там еще есть убойные дела.

Казалось бы, откуда президент России мог знать о том, что там есть и куда все пойдет, если следствие только началось? На тот момент они подозревали Пичугина только в организации убийства Гориных. Никакого прямого отношения к ЮКОСу это дело не имело. И подозрение в отношении Пичугина возникло исключительно на том основании, что они с Гориными были близкими друзьями, практически родственниками, вместе детей крестили.

К чему я хочу это сказать. Приговор был предопределен заранее – до ареста Пичугина. Тем более – Лебедева, Ходорковского и всех остальных. Просто мы не сразу это поняли, потому что никто, и я в том числе, не верил, что возможен такой беспредел. Поэтому я считаю, что заказчиком всего процесса, а значит, и приговора, без сомнения, является кремлевская власть в ее “семейном”, расширенном варианте. Путина я рассматриваю здесь скорее как соисполнителя или главного менеджера этого процесса, потому что он был для них главным менеджером всей страны».

Позвольте, позвольте, какое убийство Гориных? Трупов-то нет. Да, найдены кровь и мозговое вещество. Без мозга человек, конечно, жить не может. Но ведь исследование Семибратовой показало, что все эти биоматериалы принадлежат не Гориным!

С этим-то как быть?

«Но уже обучены мастера мокрых, грязных и разных дел», – поет Нателла Болтянская.

Однако от поэзии – к вещам куда более приземленным.

В начале марта 2003 года дело об исчезновении Гориных передали в Генеральную прокуратуру, где к нему привлекли теперь уже экспертов ФСБ. 20 апреля 2003 года эксперт, по меткому замечанию Валерия Ширяева, «как бы в насмешку носящая фамилию Законова», производит новую генетическую экспертизу. Якобы из тамбовской прокуратуры ей присылают белый бумажный пакет, опечатанный синей печатью «Для пакетов № 2. Тамбовская прокуратура».

Стоп! Но ведь пакет-то у тамбовских оперативников был черным и пластиковым! И ни вскрывать его «по дороге», ни перекладывать исследуемые образцы в другой пакет категорически нельзя.

Кроме того, новый пакет скреплен подписью уже не Семибратовой, а следователя и двоих понятых, без даты. Внутри пакета оказываются камень и микрочастицы красно-бурого цвета.

«Что это за странные частицы? Логично назначить цитологическую экспертизу и точно установить, из какой части тела они происходят, – рассуждает Валерий Ширяев. – Но такая экспертиза не назначается».

В итоге эксперт Законова устанавливает, что вещество головного мозга принадлежит Горину.

«Да откуда она знает, что это головной мозг? А если это специально приготовленная субстанция из ногтей и волос Горина, снятых ушлыми чекистами и прокурорскими с его одежды, которую как вещдоки вывозили из дома тюками?» – задается вопросами Валерий Ширяев.

А что же выводы Семибратовой? Очень просто! Ошиблась она, с кем не бывает. Аппаратура в провинции несовершенная.

Помимо организации убийства Гориных, Алексею Пичугину вменили организацию двух покушений. 5 октября 1998 года – на управляющего ЗАО «РОСПРОМ» Виктора Колесова и 28 ноября 1998 года – на главу Управления по общественным связям мэрии Москвы Ольгу Костину.

5 октября 1998 года, будучи неподалеку от своего дома, Виктор Колесов подвергся нападению двоих неизвестных мужчин. Позднее, в рамках второго судебного процесса в отношении Алексея Пичугина, как исполнителей этого нападения осудят уголовников со стажем – Геннадия Цигельника и Евгения Решетникова. Однако сам Колесов их так и не опознал.

Преступники отняли у Виктора Колесова портфель с газовым пистолетом и двумя тысячами американских долларов и жестоко избили его, после чего пострадавший потерял сознание. Очнувшись, Виктор Колесов увидел, что над ним склонился прохожий, а преступники скрылись.

Прокуратура утверждала, будто бандиты действовали по распоряжению Алексея Пичугина и должны были убить свою жертву, но появление посторонних спутало эти планы. Преступление, якобы, было связано с карьерным ростом Колесова, который не нравился Леониду Невзлину и противоречил его интересам.

Странная версия! У ЗАО «РОСПРОМ» и у ЮКОСа – одни владельцы. Так не проще было, если уж на то пошло, Колесова просто уволить?

Примечательно, что сам Виктор Колесов и на следствии, и на суде неоднократно повторял, что отнюдь не считает себя жертвой Пичугина и Невзлина. И вообще сомневался в том, что его кто-то хотел убить.

К примеру, он заявлял: «Я говорил следователям, что у меня есть сомнения в их версии. В ходе первоначальных допросов я предполагал различные версии нападения на меня: купил гараж не в том месте, отголоски с прежних мест работы и другие. Для меня до сих пор загадка, кто и почему совершил на меня нападение».

А вот еще цитата – к вопросу о карьерном росте потерпевшего:

«У меня в некотором смысле была тупиковая должность, потому что в компании “РОСПРОМ” я выше по своему направлению деятельности стоять не мог. Я же не бизнесмен, поэтому руководить компанией я навряд ли смог бы. Мы уже обсуждали со следствием эту тему неоднократно, и я выражал тоже свое какое-то некое сомнение в формулировке, которая присутствует в обвинительном заключении. Я не вижу разумных причин, почему Невзлину надо было бы заказывать мое избиение или, не дай Бог, убийство. То есть я не настолько был важная и крупная фигура, чтобы мною заниматься одному из хозяев той компании, в которой я работаю».

Колесов очень настойчиво говорил следователям о своих сомнениях в их версии, но прокурорские работники отмахивались от его показаний, как от назойливой мухи. Так что им было нужно: установить и наказать истинных преступников или любой ценой посадить Пичугина и Невзлина?

Единственной «уликой» против Алексея Пичугина и Леонида Невзлина будут показания Цигельника (который впоследствии признается в лжесвидетельстве) и Решетникова.

По версии Генпрокуратуры, Алексей Пичугин по поручению Леонида Невзлина предложил Сергею Горину найти людей для выполнения «заказа» по покушению на Ольгу Костину. Она занимала в ЮКОСе пост советника Михаила Ходорковского и заместителя руководителя аналитического управления компании. Позднее устроилась на должность советника мэра Москвы Юрия Лужкова и возглавила созданное по ее же инициативе Управление по общественным связям мэрии.

Горин, якобы, передал этот «заказ» своему знакомому Алексею Пешкуну, а тот, в свою очередь, перепоручил задание банде тамбовского рецидивиста Игоря Коровникова. Последний и будет главным свидетелем по первому уголовному делу против Алексея Пичугина.

Глубокой ночью 28 ноября 1998 года у дверей квартиры родителей Костиной было взорвано самодельное взрывное устройство мощностью около 400 граммов в тротиловом эквиваленте. При этом преступники даже не потрудились удостовериться, на месте ли жертва. От взрыва не пострадали ни люди, ни квартиры, самой Ольги Костиной в доме родителей не было.

Примечательно, что до ареста Алексея Пичугина ни Генпрокуратура, ни Костина не усматривали связи между взрывом и ЮКОСом. Напротив, потерпевшая намекала, будто к происшествию имеет какое-то отношение пресс-секретарь мэрии Москвы Сергей Цой, который, по мнению Костиной, мог видеть в ней свою конкурентку.

И только в 2003 году прокуратура неожиданно заявила, что руководство ЮКОСа решило таким образом отомстить бывшей коллеге за нежелание лоббировать интересы нефтяной компании в столичной мэрии. «Вспомнила» об этом – спустя пять лет после события! – и сама Ольга Костина.

Так кто же она такая, госпожа Костина Ольга Николаевна?

Выпускница факультета журналистики МГУ, 1970 года рождения. Вскоре после дачи показаний против Алексея Пичугина и Леонида Невзлина карьера Ольги Костиной пошла в гору. Она стала членом Общественной палаты (и Комиссии Общественной палаты по общественному контролю за деятельностью правоохранительных органов и реформированием судебно-правовой системы), советником директора ФСБ на общественных началах, а также возглавила правозащитную организацию «Сопротивление».

Вот уже несколько лет «Сопротивление» не только получает от государства крупные гранты, но и пользуется правом распределять бюджетные деньги среди других правозащитных организаций. Впрочем, правозащитники Ольгу Костину своей коллегой не считают.

Еще Ольга Костина известна своими нападками на экс-главу Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека Эллу Памфилову. Осенью 2009 года, после того, как Памфилова заступилась за журналиста и правозащитника Александра Подрабинека и осудила его преследование движением «Наши», Костина сделала несколько резких высказываний в адрес Памфиловой и всего Совета.

По мнению Костиной, Памфилова «бросилась на амбразуру» ради пиара, но просчиталась. «Все это убого, суетливо и недостойно ни звания Совета, ни звания его руководителя», – сказала Костина.

Алексей Кондауров, бывший руководитель информационно-аналитического управления ООО «ЮКОС-Москва», генерал-майор КГБ СССР, в интервью газете «Известия» отмел возможность того, что к взрыву у дверей квартиры родителей Ольги Костиной причастна нефтяная компания:

«Знаете что, это уже вообще ерунда какая-то. Ни про Невзлина, ни про Ходорковского такого сказать было нельзя. Силовое давление – это не их стиль.

Мы переигрывали всех интеллектом, а не силой.

А на Невзлина Костина наговаривает не первый год, хотя для компании отношения с ней прекратились уже давно.

Так случилось, что мы вместе с супругами Костиными пришли в МЕНАТЕП практически одновременно.

Я пришел в марте 1994 года, спустя месяц появился Костя Костин и привел с собой жену. Они должны были вести пиар-проекты компании. Я курировал работу их обоих, отчасти курировал их и Невзлин.

Это были молодые настырные ребята с неплохими мозгами. Они казались интересными, хотя без достаточного уровня образования им было трудно. У них были фантастические амбиции, однако ничем не подкрепленные. У нее действительно были мозги, она могла предложить хорошую идею, но как ее реализовать, она не понимала, и сделать это была не в состоянии. У нее не получалось хоть что-нибудь довести до конца. И в какой-то момент она начала искать виноватого, которым почему-то оказался Невзлин. Дескать, он строит козни.

Разочарование в их деятельности у Ходорковского и Невзлина наступило примерно через полгода. Я долго пытался объяснить ей, что надо учиться, нужно делать реальные дела, а не скользить по верхам и заниматься примитивом. Но она не слушала и очень скоро ушла – и года не продержалась. Ее муж продержался дольше.

Что касается Ольги, то с тех пор она принялась распространять слухи о том, что Невзлин ее преследует, угрожает ей. Может быть, она сама в это верила, может, у нее сформировалась какая-то мания. Я слышал, что она даже лечилась где-то под Ленинградом от последствий стресса. С определенного момента она всем начала рассказывать, что она сотрудничает с ФСБ, всем говорила, что она консультант самого Патрушева и что благодаря этим связям Невзлина свернет в бараний рог. Но оказалось, что свою роль она очень сильно преувеличивает. У нее были какие-то отношения с начальником московского управления ФСБ Захаровым, но потом и он перестал с ней общаться. Когда Костина ушла в мэрию, я встречался с ней. Я ей говорил: Оля, не обижайся, пожалуйста, но Невзлина ты не интересуешь. Ты для него – бесконечно малая величина. Причем это я знал достоверно, мне сам Невзлин говорил: чего ты тратишь на нее время, кто она такая. Мне кажется, ее это и задевало, что она не представляла для него интереса. Но такой она человек – всегда в центре скандала. И в ЮКОСе, и в мэрии. Юрий Михайлович Лужков, наверное, когда пару раз с ней пообщался, тоже все понял, и она там больше года не продержалась. А когда случился этот взрыв, то я сразу подумал, что это либо какие-то рекламные дела ее мужа, либо вообще самозаказ».

К слову, об упомянутом муже Ольги Костиной. Константин Костин вслед за своей женой свидетельствовал против Алексея Пичугина, а позднее и Леонида Невзлина. И после этого у него жизнь тоже складывается вполне благополучно. В частности, Костин был назначен руководителем одного из отделов администрации президента РФ и заместителем руководителя ЦИК партии «Единая Россия».

21 октября 2003 года следователь Юрий Буртовой допросил духовника Алексея Пичугина из храма на Воробьевых горах, отца Иоанна, который до этого пытался получить разрешение на свидание с заключенным. К тому времени отец Иоанн знал Алексея уже более десяти лет, был его духовным наставником и, можно сказать, другом семьи. Отец Иоанн венчал Алексея с его второй женой Татьяной, крестил их сына Сережу, освящал дом. Алексей Пичугин ходил к отцу Иоанну исповедоваться.

Здесь следует заметить, что вызов священника на допрос противоречит статье 56 Уголовно-процессуального кодекса РФ, которая защищает тайну исповеди и запрещает допрашивать в качестве свидетелей священнослужителей.

Впоследствии Юрий Буртовой извинился перед священником за, якобы, «досадное недоразумение», объяснив его тем, что не смог правильно сформулировать повод для приглашения на беседу.

Это «недоразумение» – лишь один из многих штрихов к портрету следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ Юрия Александровича Буртового и его коллег по следственной группе.

23 апреля 2008 года гособвинение на судебном процессе по делу Леонида Невзлина вызвало Алексея Пичугина в Мосгорсуд на допрос как свидетеля. Для этого его этапировали из колонии «Черный дельфин», в которой Алексей к тому времени удерживался уже почти два месяца.

Присутствуя на этом судебном заседании, я обратила внимание на то, что Алексей очень похудел с 6 августа 2007 года (дня вынесения приговора о пожизненном заключении), когда я видела его в последний раз.

Но больше всего меня потрясло его лицо – оно почернело. Позже я познакомлюсь с матерью заключенного С., который некоторое время был соседом Алексея Пичугина по камере в той же колонии для пожизненников, и она скажет мне, что у ее сына стало точно такое же черное лицо.

Неизменными у Алексея остались только глаза, по-прежнему яркие и выразительные.

Он улыбался родным и близким, беззвучными движениями губ разговаривал с ними и жестами старался подбодрить.

Прокурор Кубляков неудержимо краснел, как застенчивый воришка Альхен.

Алексей снова заявил о своей невиновности и о давлении на него со стороны Генеральной прокуратуры с целью склонить к даче ложных показаний против Леонида Невзлина:

«Со мной не единожды беседовали сотрудники Генеральной прокуратуры и склоняли меня к даче ложных показаний в отношении некоторых руководителей и совладельцев компании, в частности, в отношении Невзлина Леонида Борисовича...

...Впервые такое прямое предложение о даче ложных показаний поступило от следователя Банникова в кабинете № 8 СИЗО “Лефортово” в апреле 2004 года, где я знакомился с материалами дела».

Как сообщил Алексей Пичугин, Банников явился к нему после ухода адвокатов:

«Он сказал, что знакомиться с этим “мусором” (материалы дела) не имеет никакого резона, и я как бывший сотрудник органов должен это понимать. Он сказал, что я лично, как Пичугин, никого не интересую. Дело политическое, и интересуют Невзлин, Ходорковский и другие совладельцы нефтяной компании. Какие бы прекрасные адвокаты меня ни защищали, исход дела предопределен».

Алексей Пичугин отказался принять это предложение, но спустя год, 4 июля 2005 года, следователь повторил его.

«Перед этим была еще одна беседа с начальником управления Генпрокуратуры по расследованию особо важных дел Владимиром Лысейко. Он требовал дать показания против Леонида Невзлина, Михаила Ходорковского, Михаила Брудно и других руководителей компании. В противном случае, он сказал, что меня ждет пожизненное заключение, а в случае согласия меня вывезут за границу и будут охранять, включат систему защиты свидетелей», – рассказал Алексей Пичугин.

С очередным предложением о лжесвидетельстве к нему обратился государственный обвинитель Камиль Кашаев в июле 2007 года в зале Мосгорсуда во время перерыва в судебном заседании (в присутствии конвоя!).

Думаю, что то апрельское этапирование в Москву было еще одной возможностью для Алексея круто изменить свою судьбу, не возвращаться обратно в страшное узилище. От такого шанса вполне может закружиться голова, особенно, когда уже испытал на себе реалии быта в «Черном дельфине».

Но Алексей Пичугин этим шансом не воспользовался.

Он рассказывал своим близким на свиданиях, что «переговорщики» от прокуратуры, сулившие заманчивые перспективы, удивлялись этим упорным отказам. Кто такой тебе Невзлин? Зачем тебе за чужого человека сидеть?

Они искренне не могли понять, делился впечатлениями Алексей, что я не пошел на лжесвидетельство не ради Невзлина, а ради себя самого. Чтобы мне потом не было стыдно посмотреть в глаза своим сыновьям.

 

Химия – царица наук

На заседании Мосгорсуда 23 апреля 2008 года по делу Леонида Невзлина Алексей Пичугин заявил, что во время допроса 14 июля 2003 года в СИЗО ФСБ «Лефортово» к нему применили психотропные средства – так называемую «сыворотку правды».

В этот день у него в рамках производства следственных действий должны были отобрать пробы крови и слюны. Но вместо этого заключенного выдали двум лицам, представившимся сотрудниками ФСБ. Эти лица передали ему «привет от сослуживцев», предложили кофе и чай.

После нескольких глотков Алексей Пичугин на шесть часов впал в забытье. Позже двое сокамерников бывшего сотрудника ЮКОСа рассказали Алексею Пичугину, что его принесли в камеру в полубессознательном состоянии.

«Единственное, что я помню, это то, что вопросы, которые мне задавали, касались Ходорковского, Касьянова, Черномырдина, Волошина и финансовых потоков между этими лицами и ЮКОСом», – сказал заключенный.

Вот так новости! Какое отношение эти высокопоставленные чиновники имеют к предъявленным ему обвинениям? Или эфэсбэшникам в действительности нужно от сотрудника нефтяной компании совсем другое?

О «разведдопросе» Алексей Пичугин рассказал на следующий день следователю, но протокол об этом в деле отсутствует.

Несмотря на чрезвычайно плохое самочувствие Алексея Пичугина и категорические требования его адвокатов, Юрий Буртовой отказал в проведении немедленного медицинского освидетельствования заключенного на предмет применения к нему психотропных средств. Обследование было проведено более чем неделю спустя, что было уже бессмысленно.

Результатом воздействия химических препаратов стали провалы в памяти, головные боли, галлюцинации, повышенное артериальное давление, перепады психического состояния, сильнейший фурункулез, повышенная температура. Алексей Пичугин потерял около тридцати килограммов веса, а на его голове образовались шишки, не исчезнувшие до сих пор.

В свою очередь, Генпрокуратура и Басманный суд отказались удовлетворить ходатайство защиты об отводе Юрия Буртового как руководителя следственной группы.

31 июля 2003 года Алексей Пичугин направил официальное заявление в Генпрокуратуру, где уведомил, что в случае появления у следствия любых его признательных показаний, данных в отсутствии представителей защиты, все эти показания являются самооговором. Алексей вынужден был сделать подобное заявление после того, как Генпрокуратура заявила, что факты применения к нему 14 июля психотропных средств не нашли подтверждения.

«Я была у него [на свидании в “Лефортово”] на следующий день, 15 июля, и видела, что он был не в себе», – рассказала мне Алла Николаевна.

«Вы видели у него следы от инъекций?» – уточняю я.

«Да. Видела», – твердо отвечает моя собеседница.

«Что предприняли?»

«Я тут же сообщила адвокатам, и адвокаты к нему сразу пошли и потребовали, чтобы Алексея обследовали. Но обследование сделано не было».

Мать и адвокаты – лица заинтересованные, скажет читатель. Можно ли доверять их утверждениям?

Да, можно, потому что эти утверждения подкрепляются свидетельством третьего, независимого, лица.

Выше я упомянула двоих сокамерников Алексея Пичугина, которые видели, в каком состоянии его вернули с «разведдопроса». Одним из них, как я уже писала, рассказывая о первых днях сотрудника ЮКОСа в «Лефортово», в то время был Игорь Сутягин. Это имя назвал сам Алексей все на том же судебном заседании 23 апреля 2008 года.

Полутора годами позже знаменательного выступления Алексея Пичугина в Мосгорсуде в свет вышла книга тюремных рассказов Игоря Сутягина «На пол-пути к сибирским рудам». Я написала Игорю Вячеславовичу письмо-размышление, навеянное его литературным творчеством. И приложила к нему свою книгу-хронику суда над Алексеем Пичугиным – в надежде на то, что повествование о дальнейшей судьбе бывшего сокамерника ученому будет небезразлично. На ответ не рассчитывала, понимая, что тяготы лишения свободы оставляют мало возможностей для эпистолярного общения с посторонними.

Однако Игорь Сутягин ответил мне. Прислал не только множество слов поддержки для Алексея Пичугина, но и обещание о нем написать. Позже были неожиданное этапирование ученого в другую колонию и еще более неожиданные его освобождение и высылка в Великобританию. Эти перипетии, как мне казалось, поставили точку в еще не написанном рассказе о встрече в «Лефортово».

Я снова ошиблась. Игорь Вячеславович выполнил обещанное. Его рассказ «Три школы», задуманный, как выяснилось, еще в колонии, а написанный и присланный мне автором по электронной почте, впервые увидел свет на портале «Права человека в России» (HRO.org) 24 ноября 2010 года.

Личный опыт Игоря Сутягина, также описанный в рассказе, приводит к печальному выводу о том, что случай Алексея Пичугина – не единичный.

Эта публикация вызвала сильнейший резонанс в российских и зарубежных СМИ и крайне негативную реакцию наших компетентных «органов». Так, некий неназвавшийся источник РИА «Новости» в спецслужбах заявил, что утверждение о применении спецпрепаратов не соответствует действительности, а Игорь Сутягин начал пиар-кампанию, чтобы привлечь к себе внимание. «...Искренне восхищаюсь смелым и благородным поступком Игоря Вячеславовича, который давно говорил, что считает своим долгом выступить в Вашу защиту. И не побоялся навлечь на себя гневную реакцию спецслужб, которая последовала, – писала я Алексею Пичугину в письме от 27 ноября 2010 года, вместе с распечаткой рассказа Игоря Сутягина отправленном в «Черный дельфин». – Показательно, однако, что официальные чины усиленно опровергали только эпизод с Игорем Вячеславовичем. Значит, в отношении Вас нечем крыть?

О том, что описанные методы воздействия применялись и к Игорю Вячеславовичу, я узнала впервые, что ввергло меня в еще больший шок...»

И спустя несколько дней, тревожное:

«...Я узнала, что адвокаты во время свидания зачитывали Вам рассказ Игоря Вячеславовича и что Вам было тяжело возвращаться мыслями в те дни... Мне очень больно, что Вам вновь пришлось пережить страдание... Тем не менее, мне хочется верить, что сам факт того, что Игорь Вячеславович выступил Вашим свидетелем, его поддержка были нужны и важны для Вас».

Ответа, как мне показалось, не было целую вечность, в течение которой я мучилась сомнениями: если воспоминания о «разведдопросе» настолько тягостны для Алексея, то стоило ли мне вообще вызывать их своими письмами?

Наконец, долгожданное письмо пришло.

«Здравствуйте, Вера! Сегодня 14 декабря, вторник.

Позавчера вечером получил Ваше письмо от 27 ноября и статью, а также рассказ Игоря Вячеславовича о делах давно минувших дней... Спасибо Вам, дорогой друг, за этот бесценный подарок!.. Его значение для меня невозможно переоценить...

Глубочайшие и самые искренние слова благодарности и признательности Игорю!.. Не буду говорить о своих мыслях и чувствах, они хорошо понятны Вам... Всем сердцем желаю Игорю и его близким долгих, счастливых лет. Дай Бог!

Надеюсь крепко пожать его руку и сердечно поблагодарить за высочайшие человеческие качества при личной встрече. Верю, что она впереди...».

Машина для выбивания нужных следствию показаний с давних лет по настоящее время доведена до совершенства, будучи управляемой «физиками», «химиками» и «психологами».

Впрочем, и совершенный механизм иногда дает сбой. Ни Игорь Сутягин, ни Алексей Пичугин на лжесвидетельство не пошли. И это дает надежду на то, что когда-нибудь безумная машина, переламывающая человеческие судьбы, остановится, а невиновных судьба будет сводить только на свободе.

Три школы

Вы никогда не пробовали закусывать коньяк – борщом? Да-да, красным горячим жирным украинским борщом. Без сметаны. Не пробовали? Не пробуйте – мой вам совет. Вернее, не мой даже – специалиста в этих делах спецназовца Саши. И курите поменьше – никогда не берите последнюю сигарету из пачки!

Считаете эти советы странными? А они не такие уж и странные! И очень, между прочим, не лишние в жизни. Чтоб объясниться, начну, пожалуй, с начала – к чему мне гнаться за оригинальностью! Начало было в ноябре 1999 года – меня отвели на беседу к штатному психологу калужского управления ФСБ. Подполковник Юрий Иванович К. был симпатичным, располагающим к себе человеком – несомненный признак профессионализма именно психолога. И еще невысокий подполковник был очень серьезным мастером НЛП. Так, по крайней мере, характеризовали его охранявшие меня оперативники УФСБ – Юрий Иванович и до нашей личной беседы не один раз захаживал в следственное отделение, сидел тихонько в уголке на допросах. Нейролингвистическое программирование как способ воздействия на волю и действия человека вообще крайне интересная вещь. Однако влияние ее, судя по всему, в Федеральной службе безопасности считается отнюдь небесспорным. Иначе как объяснить, что на третьей нашей с Юрием Ивановичем встрече появился коньяк?

Во время первых двух бесед – всегда довольно поздно вечером, после обязательного длинного дня непрерывных допросов – подполковник довольно неприкрыто «пристреливался». Вот запустил откровенного грубого «леща», назвав меня великим ученым. Я возразил, что уж «великим» наверняка не являюсь, даже и просто «большим» – тоже, и Юрий Иванович тут же пробормотал скороговоркой – «Так, другая ситуация» – и перешел на гораздо более приземленные и реалистичные оценки моей личности. (Зря он, наверно, так явно выдал свои нащупывающие усилия, правда? Ну да не ошибается только тот, кто ничего не делает.)

А на третью встречу к К. меня неожиданно привели намного раньше, часов в 7 вечера. В углу квадратной комнаты стоял штатив, видеокамера и похожий на журавля долговязый оператор. А на разделяющем меня и психологического подполковника столе аппетитно дымилась большая тарелка борща. И – чуть подальше, на подполковничьей стороне, одинокая рюмка коньяка. Уже налитая, что странно.

Ух, и потекли же слюнки! (Нет, голодом меня на допросах, разумеется, не морили. Наоборот, даже кормили обедом – но ведь это же естественно, вы не находите? Однако украинский борщ – это все-таки, я вам скажу, сила!) А Юрий Иванович пододвинул напиток ко мне, достал из сейфа бутылку коньяка и еще одну рюмку, налил – и приглашающе улыбнулся:

- Угощайтесь! Все-таки – трудный день, нужно расслабиться.

И, выпив и заботливо проследив, как медленно пустеет моя рюмка, придвинул даже на вид густой борщ:

- Ну, теперь подкрепитесь – время ужина, не хочу, чтобы бурчание в желудке отвлекало – и, пожалуй, начнем.

И мы начали. Результатом стал довольно странный по содержанию фильм, который ГБ, как мне рассказывают, активно крутило по телевидению, уверяя публику в том, что Сутягин – самый настоящий вражеский агент. Сидящий за кадром «мастер НЛП» подполковник К. беседует в фильме со мной – и то, что я говорю, должно по замыслу доказывать тезис ФСБ о моем государственном изменничестве.

Много позже эта скромная трапеза неожиданно получила объяснение специалиста. У меня вскоре после нее появились необъяснимые провалы в «короткой» (оперативной) памяти. Легко мог что-то положить, отвернуться – и тут же начать расспрашивать соседа по камере: «Слушай, а ты не видал, я ЧТО-ТО никуда не девал?» Продолжается это и по сей день. Но как-то, сидя в камере с бывшим спецназовцем подполковником Александром С., я решил сделать себе чаю. В тюрьме как это делается? Кипятишь кружку воды, сыплешь прямо в нее заварку – все, вскоре чай готов. Пейте на здоровье. Вот и я – поставил кружку на специально для этого приспособленную под розеткой полочку. Пристроил в кружке кипятильник. И хожу туда-сюда по камере (два шага вперед – два назад) в ожидании кипятка. Подполковник Саша лежит на койке-«шконке», читает книжку, я брожу мимо него.

Через минуту-другую Саша вдруг и говорит:

- Слушай, а ты что делаешь?

- Да вот, чайку хочу попить, а пока хожу, жду, пока вскипит. Я тебе своим хождением мешаю?

- Да нет, ходи уж, куда денешься. Я не про это, я – насчет чая. Думаешь, получится?

- А почему не получится-то? – крайне удивляюсь я.

- Ну, я не знаю, как ты, но я бы кипятильник еще и в розетку бы включил.

Так выясняется, что я, включая кипятильник, в кружке-то его пристроил, но что после этого надо еще и вилку в розетку воткнуть – тут же и забыл. Кипятильник же в кружке? Значит, ждем чая!

Этот эпизод послужил поводом для долгой беседы. И не потерявший квалификации офицер спецназа допытался-таки до того, что я вспомнил об удивительном ужине – коньяк с борщом. На этом-то пункте Саша дискуссию и прекратил.

- Знаешь, что я тебе скажу? Мне ведь за время службы приходилось, честно признаюсь, допрашивать людей. Иногда им надо было развязать языки – вернее, размягчить волю, чтобы говорили то, что нужно. Существует вещество, которое позволяет это сделать, – человек становится податливым, так что его можно заставить выполнить любые твои приказы. У этого препарата есть два недостатка. Во-первых, он почему-то хорошо растворяется только в коньяке. Не в воде, не в водке – только в коньяке. И еще у него есть сильный запах, который человек начинает чувствовать, когда вещество попадает в желудок. Отбить его можно только жирной пищей, лучше всего – горячей.

- Так вот я, – продолжал Саша, – когда доводилось этим средством пользоваться, всегда своему «пациенту» давал тарелку жирного борща. Коньяк с препаратом – а потом борщ. Из всего, что ты рассказываешь, у меня складывается впечатление... В общем, мой тебе совет: никогда больше не пей у гэбэшников коньяк – особенно если закусить его предлагают борщом. Понял?

Батюшки, а я-то вспомнил еще, как в первый же день моей «беседы» в обнинском отделе ФСБ мне тоже подавали налитую рюмку коньяка – и угощали после нее жирнючей сырокопченой колбасой! Н-да, кто предупрежден – тот вооружен. А кто не знает – тот безоружен. И это я еще не курю!

А вот мой сосед по камере в «Лефортово» Алексей Пичугин к беде своей курил. И выкурил однажды последнюю сигарету из предложенной следователем пачки «Собрания». После этого он пропал куда-то часов на шесть. А когда вернулся... Вернее, когда еще только возвращался...

Представьте себе человека... ну, вернее – антропоморфное существо, руки и ноги которого сделаны из толстых бревен, обернутых слоем ваты. Представили? Тогда вы можете приблизительно представить себе облик Алексея, когда июльским вечером он вернулся в нашу камеру СИЗО ФСБ «Лефортово». Мутные желтовато-серые белки глаз. Остановивший взгляд, не способный сфокусироваться ни на чем (смотрит куда-то вдаль, ме-едленно собирая глаза в кучку на тебе, когда задаешь вопрос). Неестественно распрямленные, несгибающиеся руки и ноги. И полная заторможенность – лишь безжизненным механическим голосом односложно отвечает на вопросы.

Мы уложили Алексея на койку и вызвали изоляторского врача. (Те, кто утверждает, что в тот день Пичугин не обращался за медицинской помощью, отчасти правы: медика вызывали мы, двое его соседей по камере. Алексей сам не мог этого сделать – он был просто никакой!) Немолодая медсестра пришла в белом халате, села на койку Алексея у его левого колена и после беглого поверхностного осмотра задала первый вопрос:

- Так, ясно. Фамилия?

И Алексей, так и лежавший на койке бревном (глаза закрыты, руки-ноги безжизненно вытянуты), ответил своим механическим, роботоподобным голосом – по слогам!

- Пи. Чу. Гин. – и опять пропал.

Знаете, вот эти три выговоренные с четкой расстановкой слога поразили больше всего! Человек очень послушно старался произнести собственную фамилию – а сил на это у него не было! Несмотря на все старания. Вот и выходили отчетливые, но рваные выдохи: «Пи. Чу. Гин».

И – руки. Руки Алексея жили какой-то своей, отдельной от остального тела жизнью. Вернее, левая рука. Занятно по-крабьи перебирая пальцами, она вдруг поползла в сторону и заползла на укрытое белым халатом бедро медсестры. Та писала что-то в своем блокноте – и, почти не отрываясь от писания, как-то брезгливо, двумя пальцами взяла кисть Алексея за средний палец у ладони и сбросила руку обратно на постель. Как надоедливое неприятное насекомое! Рука снова повторила свою попытку – и снова тот же брезгливый жест. Поразительнее всего было видеть, что такие странные проявления у интеллигентного и очень сдержанного Алексея абсолютно не удивляли, не возмущали медсестру, а как бы считались одним из симптомов диагноза. Возникало впечатление того, что подобные «крабьи руки» медработница явно видит уже далеко не в первый раз...

После каких-то манипуляций, укола, кажется, Алексей стал потихоньку приходить в себя – то есть в буквальном смысле в себя – из состояния деревянного робота. Заняло это, помнится, много часов. (А до конца все странные эффекты сгладились только где-то на третий день.) Первая же дошедшая до его сознания от нас информация – что ужин уже давно прошел и сейчас почти десять вечера – вызвала у него, еще заторможенного, изумление:

- Как десять?! Меня же до обеда уводили, часов в одиннадцать?!

Пришлось подтвердить ему, что привели его в камеру (хм! вот уж точно – привели, идти-то мог, но сам бы наверняка не дошел) часов около шести, и отсутствовал он, таким образом, больше шести часов. Вот тогда-то мы и услышали рассказ, заставивший поверить в очевидный вред и даже опасность курения.

- Привели к следователю. Там сидит почему-то он один, ни адвоката, никого. «Сегодня мы, – говорит, – просто побеседуем с вами, Алексей Владимирович». И протягивает пачку «Собрания». Я еще удивился – там единственная сигарета, но больно уж по хорошему табаку соскучился! Взял сигарету из пачки, следак зажигалкой щелкнул – я затянулся раз пять, и вдруг все куда-то пропало. Помню только обрывками, как через какую-то прозрачную пленку: я сижу на стуле посреди комнаты, в кабинете уже следака нет, вместо него два каких-то мужика – я их никогда раньше не видел, – они мне задают какие-то вопросы, я что-то отвечаю... А что спрашивали, что я отвечал – не помню...

Мы еще пообсуждали в тот вечер, и довольно горячо, что могло быть в выкуренной Алексеем сигарете, но для себя вывод я уже сделал. Курить вредно!

Где-то довелось прочитать, что до 1956-го были в НКВД-МГБ-МВД три школы следователей: «физики», «химики» и немногочисленные (потому что уметь надо!) «психологи». Первые считают нужным выбивать показания не фигурально, а в буквальном смысле – физической силой, физической болью. Вторые получают сведения, воздействуя на волю подследственного химическими рецептурами вроде «сыворотки правды». Третьи применяют методы психологического воздействия. Утонченные это приемы или грубые, неважно, главное, что они не предполагают запрещенного создания опасности для физического здоровья человека – опасности, возникающей как следствие избиений или отравления. (Психическое здоровье находящегося в руках «органов» человека у нас традиционно никого не волнует.) По предпочтительному методу воздействия – физическому, химическому или психологическому – их и называли: «физики», «химики» или «психологи».

«Физиков» после XX съезда, как было написано, в госбезопасности фактически не осталось. Не из-за неприемлемости физических пыток и избиений как метода, нет! Просто грязную эту работу переложили будто бы на плечи «младших братьев» из милиции. Похоже, что насчет перекладывания, особенно в центральных районах, – это правда. Я же ведь в Калуге в камере у спецназовца Саши оказался не случайно. На третий день после моего вселения, расспросив по традиции «за себя, за дело», он сказал мне:

- Знаешь, а ведь ты когда вошел и назвался – я почувствовал: «забрало вниз поехало». Такое бешенство накатило! Меня за день до того вызывали в «оперскую», там сидел наш опер – и еще один, он представился – немаленький чин из ГБ. Налили по рюмашечке, хлопнули – и чекист стал меня убеждать: «Слушай, на днях заедет к тебе такой Сутягин – слышал, наверное? Так вот устрой ему по полной – чтоб не вздохнул. Башню ему (голову то есть), пробей, что ли – ты же офицер, орденоносец, а он кто? Шпион, предатель!» А я в разведке служил – предателей, видишь ли, мягко говоря, недолюбливаю. Так что сам понимаешь, с каким настроением я тебя встретил. Но я сижу уже пять лет, дело мое вели те же гэбисты – так что не стал спешить выполнять их просьбы. Хотя, честно скажу, в первые секунды о-очень хотелось «зарядить тебе в бубен». Но вот пригляделся – и смотрю, что зря они меня так просили. Мне моя совесть дороже. Такая вот история с «физикой».

«Психология» же – искусство тонкое, им надо владеть, а чересчур умных в ГБ открыто гнобят. (Того же подполковника К., как довольно открыто рассказывали опера помоложе, подтравливали еще в пору моего с ним знакомства. А через полгода после памятной «киносъемки» с коньяком и борщом просто уволили из управления.) Да и неочевидно в оперативно-следственном процессе влияние «психологии», зачастую еще и опосредованное и небыстрое. Потому и дополняют «психологию» – «химией». Простой и надежной. Опробованной еще со времен Медичи и Иоанна Грозного. Составляющей, как уверяют развязавшие языки перебежчики, фирменный «почерк» отечественной спецслужбы. Разнообразной, но почти неизбежно эффективной «химией», вариации препаратов которой чуть ли не безграничны. Вот и царствует, похоже, в нынешней госбезопасности школа «химиков». Могучая и многочисленная. Которая столько еще нахимичит!

Так что вы лучше не закусывайте коньяк борщом. И курить просайте. Целее будете!

Игорь Сутягин

сентябрь-октябрь 2009 года

(Архангельск, поселок Пирсы, учреждение УГ-42/1)

«Почему Вы решили включить в свой рассказ “Три школы” историю применения к Алексею Пичугину спецсредств? Не жалеете ли Вы об этом своем поступке? Может, лучше было вести себя тихо, никого не раздражать?» – спросила я Игоря Сутягина.

«Почему включил? Так ведь это же был рассказ об известных мне случаях применения химии в процессе следствия, вот я о них и написал! Могу ли я жалеть о том, что выплеснул, высказал то, что лежало грязным илом в глубине души и, если честно, отравляло-таки жизнь своими гнусными испарениями? Да нет, я нуждался в том, чтобы сказать. Помните ведь: “Сказал – и облегчил душу”. Так что особенно-то мне жалеть не о чем. То, что на меня вылилось еще одно корыто помоев – ну, так мне, в общем-то, не привыкать, эти люди вообще почему-то больше специализируются на том, чтобы либо помои лить, либо какие-то сомнительные личности публично героями выставлять».

Тут не могу не вспомнить один питерский, между прочим, анекдот:

“Образ советского разведчика: волевой мужественный человек, обладающий острым умом, ловкий и смелый, идеально смотрится во вражеской форме и в строгом костюме.

Образ современного российского разведчика: в неглиже, раком на обложке модного журнала”.

Да, раньше героями называли Гагарина, Гастелло, Матросова, а теперь Анну Чапман, с которой Путин пел военные песни. Вон, оно как!

Однако вернемся к нашим баранам. Так вот, по поводу корыта помоев я, конечно, удивился, хотя не очень, и огорчился, что естественно для любого человека, который не любит соприкасаться с грязью, но чтоб жалеть об этом... Знаете, все жалелки остались где-то там, за пятью заборами стандартной системы охраны “учреждений”. Стоило ли молчать? Повесить гриву, засунуть язык в ж... – и покорно молчать, отдавая этим даже право говорить? Нет, пожалуй, не стоило бы. Не стал бы. Противно».

 

Свидетель с острова Огненный

В более чем 700 километрах от Москвы, в 45 километрах от Белозерска Вологодской области посреди Новозера расположился остров Огненный. На нем стоит бывший Кирилло-Новоезерский монастырь, а теперь – Федеральное бюджетное учреждение ИК-5, известное также под названием «Вологодский пятак». Это одна из пяти российских колоний для пожизненных заключенных.

Полутораметровой толщины стены в XVI веке складывали монахи.

Попасть туда можно через соседний остров с обманчивым названием Сладкий, где находится поселок, в котором живет персонал, обслуживающий колонию.

Говорят, что за все время существования «Вологодского пятака» – а тюрьму в здании монастыря устроили сразу после 1917 года и предназначили ее для «врагов революции» – оттуда не было ни одного побега.

Вот в этих глухих и безнадежных краях и отыскался главный «свидетель» обвинения по первому делу Алексея Пичугина.

Коровников Игорь Олегович, бывший житель города Тамбов. Рецидивист. Насильник, серийный убийца. 26 сентября 1996 года осужден Тамбовским областным судом по статье 117 части 3 УК РФ («истязания с особой жестокостью») на 5 лет лишения свободы условно с испытательным сроком 5 лет.

28 июня 2000 года признан виновным в восьми убийствах, пяти изнасилованиях (в том числе малолетних), похищениях людей, изготовлении самодельных взрывных устройств, а также в других преступлениях. Приговорен Тамбовским областным судом к пожизненному лишению свободы.

Приговор по этому делу подробно описывает «похождения» в Тамбове Коровникова и членов его банды – Владимира Кабанца, Дениса Эрбеса, Павла Попова.

...Познакомились с двумя девушками, пригласили их в машину, отвезли в лес, изнасиловали, избили, задушили телефонным кабелем, сняли цепочку, крестик, колечко, взяли кошелек с 600 рублями.

Второе преступление: познакомились с несовершеннолетней девушкой, посадили ее в машину, отвезли в лес, изнасиловали, задушили телефонным кабелем, труп раздели и выбросили в реку.

Третье преступление: увидели двух девушек, пригласили их к Коровникову домой, изнасиловали, задушили шнурами от утюга и электрообогревателя. С трупов сняли серьги стоимостью 120 рублей, крестик стоимостью 50 рублей, цепочку стоимостью 80 рублей, серебряный перстень стоимостью 100 рублей, часы стоимостью 160 рублей. Раздели, отвезли в лесополосу, выбросили в яму и присыпали листвой и землей.

И так далее, и тому подобное.

Попалась банда в руки оперативников на разбойном нападении на квартиру и убийстве семьи предпринимателя.

Оказавшись в зоне, Коровников скроет от своих соседей-зэков, что совершал преступления сексуального характера – насильников там, мягко говоря, не жалуют. Поэтому Коровников будет рассказывать другим осужденным, будто отбывает пожизненный срок за то, что «одного еврея убил».

Преступления банды Коровникова взбудоражили весь Тамбов. Судебный процесс проходил при большом стечении местных жителей. Обвинения доказаны.

К 2003 году Коровников уже сидел около трех лет на острове Огненный, когда к нему приехали побеседовать следователи Генпрокуратуры и сотрудники ФСБ. И Коровников сразу вдруг вспомнил: в 1999 году Пичугин встречался с ним лично и пытался заказать ему убийство Гориных.

Потом с каждым годом показания Коровникова о причастности владельцев и сотрудников ЮКОСа к преступлениям будут обрастать все новыми подробностями.

Интересная особенность памяти. Ведь обычно человеку свойственно со временем забывать детали.

Ценного «свидетеля» сразу перевезли в Москву, в СИЗО ФСБ «Лефортово». В сравнении с «Вологодским пятаком», где жизнь – медленная смерть, там комфортно, сытно, а вместо тюремной робы – приличный костюм.

От «заказа» Коровников, якобы, отказался, потому что считал Горина своим другом. Но об опасности, будто бы угрожающей со стороны Пичугина, Коровников «другу» ничего не сказал, так как пожалел его, не захотел, чтобы Горин расстраивался и волновался.

Выходит, пусть лучше умрет, зато спокойным и счастливым?

Как неоднократно рассказывал Коровников на судебных процессах Алексея Пичугина и Леонида Невзлина, бывшего начальника отдела службы безопасности ЮКОСа Горин очень боялся (до такой степени, что пригласил его в крестные своего сына?). По этой причине Горин, якобы, отдал Коровникову на хранение папку с некими документами. Что это за папка и куда она делась – никто не знает. Но, будто бы, Горин, передавая папку, достал из нее и продемонстрировал Коровникову фотографии, на которых были запечатлены Алексей Пичугин и Леонид Невзлин. «Если со мной что-нибудь случится, – якобы сказал Горин, – то знай: виноваты эти люди».

Примечательно, что при очной ставке Коровников узнал Пичугина в лицо не сразу, с большим трудом, лишь тогда, когда тот повернулся в профиль.

Как это может быть, если Коровников, по собственному утверждению, виделся с Пичугиным лицом к лицу – например тогда, когда они обсуждали «заказ» на Гориных?

Покушение на Виктора Колесова Пичугин Коровникову, по словам последнего, тоже заказывал. И Коровников от него тоже отказался.

А вот взрыв у дверей квартиры родителей Ольги Костиной устроил – вместе с «коллегами» по банде.

Для Коровникова и компании этот взрыв был всего лишь мелким эпизодом в обширном уголовном деле.

Тогда Тамбовский областной суд установил следующее: так как взрыв был произведен ночью, у двери родителей Костиной, которой в то время там не было, это не являлось покушением на ее жизнь. Коровникова и его братков признали виновными лишь в изготовлении и хранении взрывного устройства и в причинении материального ущерба (в подъезде были повреждены стекла, двери, железобетонное перекрытие между этажами).

До заказчиков взрыва следствие в ту пору так и не докопалось.

Лишь много позже, когда судили Алексея Пичугина и Леонида Невзлина, Коровников «вспомнил»: таковыми были Пичугин и Невзлин.

В начале своего самого первого допроса в Мосгорсуде, 20 октября 2004 года, Коровников, охраняемый как особо опасный преступник двумя спецназовцами, потребовал от председательствующей Натальи Олихвер обеспечить его безопасность. После этого он обратился к Ольге Костиной: «Ты прости меня, Оленька, я не хотел тебя взрывать, если бы я этого не сделал, они бы меня убили».

На последующих судебных процессах по делу Алексея Пичугина и на суде над Леонидом Невзлиным Коровников утверждал, будто «заказчики» сначала не настаивали на лишении Костиной жизни, а лишь просили плеснуть ей в лицо кислотой. Однако Коровников, как он заявлял, не мог совершить такое по отношению к женщине. «У нее может быть слабое сердце, которое может не выдержать, или она может быть беременной», – пояснил «свидетель».

Удивительно тонкая душевная организация, особенно с учетом «послужного списка» Коровникова, не правда ли?

 

Незаменимая судья и заменяемые присяжные

11 июня 2004 года Генеральная прокуратура РФ утвердила обвинительное заключение в отношении Пичугина и передала его в Московский городской суд. Алексей решил, что его дело должен рассматривать суд присяжных, который заключенный считал наиболее справедливым и независимым в России. Председательствующей назначили судью Мосгорсуда Наталью Ивановну Олихвер.

Как пишет Валерий Ширяев, до 2001 года Наталья Олихвер работала рядовым судьей Железнодорожного районного суда Ульяновской области. Она была известна беспрецедентно суровыми приговорами, подчас несоразмерными со степенью вины, а также абсолютной преданностью начальству. По данным источников журналиста, работа заменяла Наталье Олихвер и семью, и досуг.

Жила она демонстративно небогато. Однако после того, как Наталью Олихвер неожиданно перевели на повышение в областной суд, ей дали трехкомнатную служебную квартиру. Позже Наталья Ивановна оформила ее в собственность. Валерий Ширяев замечает, что здесь, возможно, были некоторые нарушения: сразу после переезда в Москву судья Олихвер получила еще одну квартиру от своего ведомства. Вопрос о возвращении государству квартиры в Ульяновске даже не возникал, рассказывает Валерий Ширяев.

Журналист также подчеркивает, что назначение районного судьи сразу в область – большая редкость. «Этот карьерный рывок многие связывают с личным вмешательством в судьбу Натальи Олихвер тогдашнего председателя Ульяновского областного суда Анатолия Жеребцова. Незадолго до назначения Олихвер в область он тоже пошел наверх – его назначили председателем квалификационной коллегии судей. Это один из высших органов управления отечественной судейской корпорации», – объясняет Валерий Ширяев.

«Там Жеребцов успел заметно отличиться, проведя выборы на пост председателя Мосгорсуда на безальтернативной основе. В итоге председателем столичного суда стала судья Черемушкинского районного суда Ольга Егорова. Похоже, что Ольга Егорова пригласила Наталью Олихвер на работу в Москву именно по рекомендации Жеребцова. В феврале 2002 года на совещании в Ульяновской области судьи, подводя итоги 2001 года, назвали ее лучшей по показателям»1.

Правда, что это за показатели, Валерию Ширяеву и другим исследователям прояснить не удалось, потому что прошлые судебные процессы Натальи Олихвер засекретили.

30 ноября 2002 года тогдашний президент России Владимир Путин подписал указ о назначении Натальи Олихвер в Мосгорсуд. И уже через полтора года эта судья приняла к рассмотрению дело Алексея Пичугина.

В этом судебном процессе в полной мере проявились главные качества Натальи Олихвер, которые Валерий Ширяев охарактеризовал, как «переходящая в беспардонность жесткость в судебном заседании, беспрекословная верность начальству и нацеленность на заданный сверху результат процесса».

«Я дверь немножко приоткрывала, чтобы хотя бы одним глазком посмотреть, и ее тут же перед моим носом захлопывали. Но я все равно сидела весь суд за дверью. Олихвер так кричала, что было слышно, она адвокатам не давала слова сказать», – рассказала мне Алла Николаевна.

Председатель Мосгорсуда Ольга Егорова, по сведениям Валерия Ширяева позвавшая Наталью Олихвер в Москву, во время судебного процесса Алексея Пичугина написала в Главное управление Минюста по Москве письмо с требованием лишить адвокатского статуса его защитников Георгия Каганера, Ксению Костромину и Михаила Жидкова. Основанием для этого стало отсутствие адвокатов на одном из судебных заседаний.

Между тем, Георгий Каганер и Михаил Жидков в тот день не пришли из-за болезни, а Ксения Костромина – в связи с участием в процессе в Конституционном суде.

О своем отсутствии и его причинах адвокаты Наталью Олихвер надлежащим образом информировали.

Защита Алексея Пичугина неоднократно, в том числе еще на стадии предварительных слушаний, заявляла Наталье Олихвер отвод – в связи с допущенными ею многочисленными и грубыми правонарушениями, а также сомнениями адвокатов в ее беспристрастности. Однако ходатайства об отводе всякий раз отклонялись председательствующей (по закону, вопрос об отводе судьи рассматривает этот же судья).

25 июня 2004 года на материалы дела Алексея Пичугина в суде по представлению Генеральной прокуратуры был поставлен гриф «секретно». Это было сделано для того, чтобы дело слушалось в закрытом режиме, без представителей общественности и СМИ. Это, в свою очередь, понадобилось для того, чтобы скрыть допущенные следствием нарушения и слабость доказательной базы. Кроме того, в этом случае адвокаты не имели права комментировать ход следствия. Вступившим в процесс адвокатам судья предложила дать подписку о «неразглашении сведений, составляющих государственную тайну». Однако никаких документов о том, что именно составляет такую тайну, адвокатам предоставлено не было.

1 октября 2004 года в Мосгорсуде завершился отбор присяжных по делу Алексея Пичугина. Была сформирована коллегия в составе 12 основных и 4 запасных присяжных. 4 октября суд приступил к рассмотрению дела по существу.

Открывая судебное заседание 26 октября 2004 года, Наталья Олихвер обвинила адвокатов в том, что представители СМИ проявляют интерес к делу Пичугина и освещают процесс.

«Если выйдет хотя бы еще одна статья по этому делу, я буду ставить вопрос о роспуске коллегии присяжных», – заявила председательствующая.

9 декабря Наталья Олихвер, несмотря на возражения адвокатов, свое обещание выполнила.

До этого судья пять раз под разными предлогами откладывала судебные заседания. Фактически рассмотрение дела было приостановлено еще 1 ноября 2004 года.

Слушания не проводились то в связи с ноябрьскими праздниками, то из-за нездоровья подсудимых Пешкуна и, якобы, Пичугина (хотя сам Алексей через своих адвокатов заявлял, что чувствует себя хорошо, и никаких медицинских документов, подтверждающих его болезнь, нет), то самой Натальи Олихвер.

После выздоровления председательствующей слушания должны были возобновиться. Однако судебное заседание, назначенное на 7 декабря 2004 года, опять отложили – теперь из-за отсутствия трех из двенадцати присяжных заседателей.

Это был первый случай неявки присяжных на процесс по делу Алексея Пичугина. Возможно, что все они действительно заболели. Но наблюдатели не исключали и других причин, по которым заседатели не смогли явиться в зал суда. Ведь чем дальше шел судебный процесс, тем становилось очевиднее, что у следствия нет никаких доказательств вины бывшего сотрудника ЮКОСа, кроме «признаний» Коровникова. По сути, дело Алексея Пичугина к тому времени развалилось.

Но сценарий судебного процесса требовал, чтобы заседателей, не устраивавших сторону обвинения, распустили. Оправдательный приговор допустить было нельзя.

К тому времени технология роспуска неугодных присяжных в отечественных судах уже была обкатана. Так, в деле Игоря Сутягина состав присяжных, который не хотел признавать ученого виновным, в конце концов заменили на другой состав, куда были включены бывшие сотрудники спецслужб. Обновленная коллегия вынесла вердикт о виновности Сутягина.

Поводов для подобной процедуры можно было найти немало. Например – тенденциозность коллегии. Эту законодательную норму судья Наталья Олихвер попыталась применить к заседателям еще в конце октября. Тогда судья устроила присяжным допрос о том, читают ли они в СМИ публикации о деле Алексея Пичугина. Если бы присяжные ответили утвердительно, то формально это можно было истолковать так, что публикации в СМИ оказывают влияние на заседателей и их следует заменить. Но заседатели заверили судью, что газет не читают, а значит, влиянию постороннего мнения не подвержены.

После формирования новой коллегии судебный процесс был полностью начат заново. Алексей Пичугин был убежден, что заседатели из первого состава были готовы оправдать его. Между тем присяжные из второй коллегии испытывали сильное влияние Генпрокуратуры. Это косвенно подтвердил, кстати, прокурор Камиль Кашаев. Он проговорился на пресс-конференции о том, что присяжных возил в суд специальный автобус.

По словам адвоката Алексея Пичугина Георгия Каганера, защите запрещали выяснять обстоятельства, которые бы давали основания прийти к выводу о том, что подсудимый не совершал преступлений.

Кроме того, во время слушаний прокуроры и судья Наталья Олихвер пытались скрыть от присяжных, что представляет собой Коровников, главный «свидетель» обвинения.

Законодательство требует критического отношения к любому дающему показания в суде. Каков его социальный статус, каковы его моральные установки, склонен ли он ко лжи, к правонарушениям. Все это должно приниматься во внимание, когда суд решает – доверять или не доверять показаниям человека.

В нормальном суде критичность по отношению к серийному убийце и насильнику увеличилась бы многократно, потому что в деле Алексея Пичугина нет никаких подтверждений его словам.

17 января 2005 года стало известно о замене гособвинителя Бориса Локтионова на прокуроров Евгения Найденова и Камиля Катаева, известных своим участием в других одиозных процессах января 2005 года стало известно о замене гособвинителя Бориса Локтионова на прокуроров Евгения Найденова и Камиля Катаева, известных своим участием в других одиозных процессах.

Например, Найденов добился обвинительного приговора по делу Игоря Сутягина, предварительно распустив коллегию присяжных, склонявшуюся к оправданию ученого. Также он участвовал в суде над директором Теплоцентра Красноярского технического университета Валентином Даниловым, осужденным по сфабрикованному обвинению в передаче Китаю материалов, содержащих государственную тайну, на 13 лет лишения свободы. Потом прокурор Найденов переквалифицировался в судью Мосгорсуда и 5 марта 2008 года отказался освободить из-под стражи бывшего вице-президента ЮКОСа Василия Алексаняна, страдающего раком лимфатической системы и СПИДом.

Между тем, о прокуроре Борисе Локтионове даже адвокаты Алексея Пичугина отзывались, как о «слишком порядочном для подобного процесса»: он не хотел изменять своим профессиональным принципам.

23 марта 2005 года в Мосгорсуде состоялись прения сторон по делу Алексея Пичугина. Перед присяжными выступили прокуроры, обвиняемые и их адвокаты марта 2005 года в Мосгорсуде состоялись прения сторон по делу Алексея Пичугина. Перед присяжными выступили прокуроры, обвиняемые и их адвокаты.

Государственный обвинитель Камиль Кашаев попросил коллегию присяжных признать Алексея Пичугина виновным по всем трем эпизодам обвинения.

Прокурор заявил, что вина Пичугина подтверждается показаниями свидетелей. Очевидно, Камиль Кашаев имел в виду показания банды Коровникова, потому что другие свидетели, допрошенные на процессе, показаний против Алексея не давали.

В своей речи Кашаев постоянно передергивал сказанное свидетелями и ссылался на показания, которые на самом деле на судебных слушаниях не звучали. Апофеозом выступления Катаева стало утверждение о том, что потерпевший Виктор Колесов на слушаниях заявил о непричастности Пичугина к покушению на него, так как, якобы, опасается за свою жизнь. С чьей стороны – Кашаев уточнять не стал.

Прокуратура потребовала для бывшего сотрудника ЮКОСа наказания в виде пожизненного лишения свободы.

В свою очередь, все адвокаты Алексея Пичугина попросили коллегию вынести оправдательное решение, заявив, что их подзащитный не совершал преступлений. В ходе прений адвокаты заявили о том, что в суде так и не была доказана причастность Алексея Пичугина к инкриминируемым ему преступлениям, а также заинтересованность компании ЮКОС, ее руководства или лично подсудимого в их совершении.

Выступая с последним словом в суде, Алексей Пичугин в очередной раз заявил, что не совершал преступлений, в которых его обвиняют. Он просил коллегию присяжных судить его по совести и вынести справедливое решение.

24 марта 2005 года коллегия присяжных признала Алексея Пичугина виновным по всем трем эпизодам обвинения. В вердикте присяжных отмечалось, что Алексей Пичугин не заслуживает снисхождения марта 2005 года коллегия присяжных признала Алексея Пичугина виновным по всем трем эпизодам обвинения. В вердикте присяжных отмечалось, что Алексей Пичугин не заслуживает снисхождения.

30 марта 2005 года Наталья Олихвер вынесла приговор бывшему сотруднику службы безопасности ЮКОСа:

20 лет лишения свободы в колонии строгого режима лет лишения свободы в колонии строгого режима.

После объявления приговора Алексей Пичугин заявил, что он невиновен, его преследование носит политический характер и связано исключительно с гонениями на ЮКОС.

«Я намерен бороться до конца», – сказал Алексей Пичугин.

14 апреля 2005 года Генеральная прокуратура РФ предъявила Алексею Пичугину новые обвинения. На этот раз ему инкриминировали организацию убийств в 1998 году мэра Нефтеюганска Владимира Петухова и директора московской фирмы «Феникс» Валентины Корнеевой, а также организацию покушений в 1998 и 1999 годах на управляющего австрийской компании «Ист Петролеум Ханделс» Евгения Рыбина. По версии гособвинения, Алексей Пичугин действовал, руководствуясь поручением вице-президента нефтяной компании Леонида Невзлина.

Обвинения Алексею Пичугину предъявили в СИЗО «Матросская тишина» в присутствии адвокатов, у которых сразу взяли подписку о неразглашении данных предварительного следствия, что лишило их возможности давать комментарии СМИ. Между тем, спустя всего час после предъявления новых эпизодов, представители Генпрокуратуры сами разгласили подробности инкриминируемых бывшему сотруднику ЮКОСа преступлений.

14 июля 2005 года (к слову, спустя ровно три года после «разведдопроса» в СИЗО «Лефортово» – я неоднократно подмечала эту странную любовь прокурорских и судейских работников к «особым» датам) Верховный Суд РФ оставил этот приговор в силе, отклонив кассационную жалобу адвокатов и самого осужденного.

После того, как было вынесено это решение, защитники Алексея Пичугина заявили о своем намерении обжаловать его в Европейском суде по правам человека, минуя надзорную инстанцию. По их мнению, Верховный Суд РФ и вынесший приговор Мосгорсуд нарушили шестую статью Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, в которой говорится о праве на справедливое судебное разбирательство.

4 августа 2005 года начальнику следственной группы по делу Алексея Пичугина Юрию Буртовому, по данным СМИ, был присвоен чин государственного советника юстиции 3-го класса.

11 сентября 2005 года Юрий Буртовой выступил в программе скандально известного журналиста Андрея Караулова «Момент истины» на канале ТВЦ, где говорил о «банде», организованной Пичугиным по указанию Леонида Невзлина сентября 2005 года Юрий Буртовой выступил в программе скандально известного журналиста Андрея Караулова «Момент истины» на канале ТВЦ, где говорил о «банде», организованной Пичугиным по указанию Леонида Невзлина.

Защита Алексея Пичугина обжаловала действия Юрия Буртового: по мнению адвокатов, в своем интервью следователь сделал заявление, нарушающее принцип презумпции невиновности, а также принцип равенства сторон.

В связи с этим заявлением Буртового Алексей Пичугин был вынужден отказаться от рассмотрения своего нового уголовного дела судом присяжных. Он опасался, что потенциальные заседатели могли видеть телепередачу Караулова и под ее влиянием загодя настроиться негативно по отношению к подсудимому.

После просмотра записи телепередачи в Басманном суде Москвы надзирающий за расследованием дела Алексея Пичугина прокурор Валерий Лахтин (да-да, тот самый, который потом стал гособвинителем на процессе Михаила Ходорковского и Платона Лебедева в Хамовническом райсуде столицы) заявил, будто не уверен, что на пленке запечатлен именно Буртовой.

Но «если предположить, что Буртовой», то «ничего предосудительного в этом нет», добавил он.

Адвокаты распространили сообщение о том, что они, чтобы удостоверить личность Буртового, готовы подать ходатайство о вызове последнего в суд. После этого Лахтин согласился с тем, что на пленке все-таки записан именно Буртовой. Басманный суд, признав, что следователь Буртовой допустил высказывания о виновности Алексея Пичугина, постановил, тем не менее, что это не нарушает права подсудимого.

 

Наказание правосудием?

«Тебя не интересует журнал. Тебя интересует совсем другое», – сказал мне главный редактор в конце апреля 2006 года. Это произошло вскоре после того, как я начала ходить на заседания Мосгорсуда по второму уголовному делу Алексея Пичугина и рассказывать о них в своем блоге в «Живом журнале».

Я удивленно посмотрела на начальника. Отвечая за наполнение двух тематических разделов журнала, посвященного информационным технологиям (IT), материалы я всегда сдавала вовремя. Будучи редактором по образованию, зачастую справлялась с их литературной подготовкой даже быстрее и качественнее своих коллег-айтишников. По крайней мере, такой точки зрения придерживались корректоры и верстальщики, вычитывавшие и оформлявшие все наши тексты. Притом что в редакции был установлен гибкий график, посещала я ее регулярно. В IT- журналистику пришла по личному влечению и работу эту, которой к 2006 году занималась больше шести лет, любила.

«Ты подставляешь весь журнал! Ты должна выбрать, чем тебе заниматься: либо то, либо это», – выразился шеф более определенно.

В тот же день я написала заявление об увольнении по собственному желанию. Это не было проявлением геройства или инфантильности – просто я отчетливо понимала, что молчать о деле Алексея Пичугина уже не смогу.

Работы не было. Устроившись после увольнения с прежнего места в одно из популярных новостных интернет-изданий, я через пару месяцев была вынуждена уйти и оттуда. Мои профессиональные качества, позволившие мне успешно выдержать испытательный срок и даже получить похвалу от работодателя, перестали его устраивать. Произошло это на следующей день после того, как о моих судебных записках в ЖЖ сообщил сайт пресс-центра Михаила Ходорковского.

В конце концов я поделилась своими злоключениями с руководителем рязанского отделения общества «Мемориал» и главным редактором портала «Права человека в России» (HRO.org) Андреем Блинушовым. Мы были знакомы уже пару лет в связи с моим вниманием к процессу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева в Мещанском райсуде Москвы. HRO.org публиковал некоторые мои заметки на эту тему.

Андрей сразу же предложил мне с сентября заключить контракт, среди прочего предусматривающий освещение «дела ЮКОСа». Это оказался тот редкий случай, когда внутренние устремления и рабочие интересы полностью совпали.

Алексея Пичугина судили трижды, постепенно назначая все более и более суровые приговоры. Ему вновь и вновь предоставляли шанс дать показания против руководства ЮКОСа и таким образом избежать страшной участи. И опять шантажировали пожизненным заключением в случае отказа. Этого приговора гособвинитель Камиль Кашаев требовал для бывшего сотрудника опальной нефтяной компании три раза.

Когда молодой, 1974 года рождения, прокурор в конце концов добился желаемого, у него на плечах уже были погоны генерала. На них он не преминул с самодовольством указать Алексею Пичугину, появившись однажды в зале судебных заседаний в новенькой, с иголочки, отглаженной форме и подойдя к клетке из пуленепробиваемого стекла поближе. Круглолицый и розовощекий человек в очках, выторговывавший у зэка лжесвидетельство в обмен на свободу, похоже, искренне не понимал, как дико он выглядит со стороны. Обуявшие лично меня при виде этой сцены чувства мало отличались от того омерзения, которое я испытывала, глядя на отморозка Коровникова.

О том, как слова Камиля Кашаева соотносятся с его делами, по-моему, весьма красноречиво говорит любопытный факт, который мне удалось обнаружить. Видимо, как раз в то самое время, когда этот гособвинитель участвовал в судебных процессах по делу Алексея Пичугина и склонял подсудимого к лжесвидетельству, он трудился над монографией под названием «Прокурор – гарант соблюдения прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве России». В свет данная книга вышла в 2008 году.

Судебных процессов в отношении Алексея Пичугина было три, а уголовных дел два. Так получилось потому, что второе уголовное дело – об организации убийств мэра Нефтеюганска Владимира Петухова и директора московской фирмы «Феникс» Валентины Корнеевой, а также покушений на управляющего компании «Ист Петролеум Ханделс» Евгения Рыбина – рассматривалось Мосгорсудом дважды.

Первое рассмотрение проходило с 3 апреля по 17 августа 2006 года под председательством судьи Владимира Усова. Оно закончилось приговором о 24-летнем лишении свободы в колонии строгого режима. 21 февраля 2007 года судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ отменила этот приговор, а дело вернула в Мосгорсуд на новое рассмотрение.

Повторный судебный процесс по этому же делу, с 17 апреля по 6 августа 2007 года, вел судья Петр Штундер. Он и приговорил Алексея Пичугина к пожизненному заключению в колонии особого режима, а Верховный Суд РФ 31 января 2008 года оставил это решение в силе, отклонив кассационную жалобу адвокатов.

В 2006 году, когда второе уголовное дело в отношении Алексея Пичугина рассматривалось в первый раз, помимо бывшего сотрудника ЮКОСа на скамье подсудимых находились еще пятеро человек: Владимир Шапиро, Геннадий Цигельник, Евгений Решетников, Михаил Овсянников и Владислав Левин. Последний проходил по отдельному эпизоду, связанному с Цигельником, но не имеющему отношения к Пичугину и ЮКОСу.

Во втором уголовном деле к признаниям Коровникова и членов его банды прокуратура присовокупила показания в судебном процессе ранее судимых Геннадия Цигельника и Евгения Решетникова. Они заявили, что являются исполнителями убийства Владимира Петухова и покушений на Евгения Рыбина.

В свою очередь, подсудимый Владимир Шапиро признался в том, что убил Валентину Корнееву.

Заказчиками всех этих преступлений Цигельник и Решетников назвали Леонида Невзлина и Алексея Пичугина. Эти фамилии киллеры, якобы, узнали от посредников – уже знакомого нам Сергея Горина и волгоградского преступного «авторитета» Горитовского, убитого в 2002 году.

Та же испытанная и показавшая свою надежность схема – показания со слов третьих лиц, которых невозможно допросить!

«...Безмерно рад был видеть Вас на заседании суда 19 июня [2006 года]! – писал мне Алексей Пичугин в письме от 21 июня 2006 года. – В этот день исполнилось ровно три года, как я нахожусь в заключении, и три года позорному “делу ЮКОСа”. Да и заседание суда получилось “колоритным”, выступал “самый серьезный”, “особо дорогой” и “убедительный свидетель”1 ...

<...>

Из того, что Вы услышали, что наблюдали в течение уже почти полутора месяцев судебных заседаний, Вы можете сделать выводы о происходящем и о причинах всего этого абсурдного спектакля.

Что тут сказать? Конечно же, горько и обидно, иногда ловлю себя на мысли, что все происходит как бы не со мной, что все это кошмарный сон, который вот-вот закончится, и все встанет с головы на ноги.

Знаю, что так и будет, что это дело времени. А пока нужно бороться, держаться и терпеть. И с помощью добрых и порядочных людей, с помощью родных и близких, друзей и соратников выстоять и победить!»

Настоящий аутотренинг!

Не меньше, чем жизнеутверждающее мироощущение, которое видно абсолютно во всех письмах Алексея Пичугина, меня не устает поражать его умение не замыкаться в своей беде. Переживать не за себя, а за других, причем по поводам, несопоставимым с его перипетиями. Вот, например, письмо от 16 июля 2006 года, написанное тогда, когда в суде только что закончили выступать свидетели обвинения по второму делу, Цигельник и Решетников.

«...Я от всего сердца благодарен Вам за регулярное присутствие на судебном заседании, хотя я прекрасно понимаю, как это нелегко Вам дается. И потому в очередной раз прошу Вас прежде всего беречь себя, беречь свое здоровье. Ведь совмещать нагрузки на работе и в суде чрезвычайно трудно, да еще в такую безумно жаркую погоду. Помните всегда, что мне очень приятно и радостно видеть Вас рядом со мной и моими родными в это тяжелое для нас время, но для меня еще важнее Ваше самочувствие».

Ему грозит пожизненное заключение, а он беспокоится о том, что мне – в сущности, человеку постороннему – на суде жарко!

Владимир Аркадьевич Петухов победил на первых выборах мэра города Нефтеюганска в 1996 году. В мае кризисного 1998 года Петухов обвинил ЮКОС и его «дочку» «Юганскнефтегаз» в неуплате налогов в местный бюджет. Якобы, именно из-за этого невозможно стало вовремя выдавать зарплату бюджетникам. В ответ на это руководители нефтяной компании заявили, что уплатили в бюджет все текущие налоги. Существовала только старая задолженность, которая досталась команде Михаила Ходорковского «по наследству» от прежнего собственника «Юганскнефтегаза» – государства. График ее погашения согласовывался с городской администрацией на непростых переговорах.

В дело вмешался губернатор Ханты-Мансийского автономного округа Александр Филипенко, который создал для разбирательства конфликта бюджетный комитет.

Между тем, Петухов объявил голодовку, потребовав отстранить от должности начальников городской и окружной налоговых инспекций, в ходе проверок не нашедших у ЮКОСа долгов, и возбудить против нефтяной компании уголовное дело. Однако в суд Петухов со своими претензиями почему-то никогда не обращался.

В прениях сторон на суде над Алексеем Пичугиным его адвокат Ксения Костромина выражала мнение, что публичная активность Владимира Петухова – выступления против ЮКОСа на митингах, голодовка – на самом деле была нужна мэру, чтобы поднять собственный падающий рейтинг и переложить ответственность за невыплату в Нефтеюганске зарплат на нефтяную компанию. Костромина также напомнила, что у Петухова был конфликт с местной Думой из-за того, что он, якобы, расходовал бюджетные средства не по назначению.

К слову, управляемое женой Петухова, Фаридой Исламовой, предприятие «Дебит» было крупнейшим должником перед бюджетом. Против него даже возбуждалось дело о сокрытии налогов, которое, однако, закрыли после избрания Петухова мэром. Говорят, градоначальник находился под сильным влиянием своей супруги...

Утром 26 июня 1998 года Владимира Петухова застрелили из пистолета-пулемета, когда он шел пешком на работу. По факту убийства было заведено уголовное дело.

Тогда следствие отрабатывало разные версии, но связь между гибелью Петухова и его конфликтом с руководством ЮКОСа подтверждения не нашла. В СМИ также были обнародованы другие версии. Например, «семейная» – после гибели мэра Фарида Исламова получила более полумиллиона долларов.

Существовала также версия, связанная с борьбой за оптовый продуктово-вещевой рынок города. Дело в том, что Владимир Петухов закрыл старый рынок, на котором распоряжались выходцы с Кавказа, и создал новый. Значительная доля нового рынка контролировалась уже «Дебитом».

Ряд свидетелей на судах над Алексеем Пичугиным и Леонидом Невзлиным утверждали, что убийство мэра Петухова было невыгодно руководству ЮКОСа, поскольку срывало переговорный процесс с администрацией и негативно сказалось на репутации нефтяной компании.

Более того, бывший охранник Владимира Петухова Михаил Смирнов высказывал мнение, что идея об организации убийства ЮКОСом ему представляется бессмысленной, потому что накануне преступления все разногласия между мэром и нефтяной компанией были улажены, было подписано соглашение. По воспоминаниям Смирнова, Петухов остался очень доволен этим результатом.

Так зачем ЮКОСу было его убивать?

Примечательно, что признания Цигельника и Решетникова, назвавшихся исполнителями убийства, противоречат показаниям очевидцев.

Свидетели убийства сумели составить фотороботы преступников, указав, что это были молодые люди примерно одинакового роста (170-175 см), с лицами славянского типа и темно-русыми волосами.

Впоследствии они опознали задержанных Попова и Приходько, внешность которых полностью соответствовала описанию убийц Петухова. По данным ряда СМИ, Попов и Приходько были членами преступной группировки из города Камышин. Через некоторое время мера пресечения Попову и Приходько была изменена на не связанную с содержанием под стражей, и вскоре они погибли при странных обстоятельствах. Дело было прекращено.

В свою очередь, Цигельник и Решетников не подходят ни под одно описание внешности, зафиксированное ранее в свидетельских показаниях: обоим больше сорока лет, оба темноволосые, а Решетников имеет восточный тип лица.

Однако подобные противоречия прокуроров Катаева и Гудим нисколько не смутили.

В качестве «вещдока» против Алексея Пичугина Камиль Кашаев представил суду ксерокопию паспорта Михаила Ходорковского. В этом документе указано, что экс-глава ЮКОСа родился 26 июня. Мэра Петухова убили тоже 26 июня, значит, утверждал гособвинитель, это сделал Пичугин «в подарок» Ходорковскому на день рождения...

Как известно, журналистка Анна Политковская была застрелена 7 октября – в день рождения Владимира Путина. Неужели Камиль Кашаев считает, что на этом основании бывшего президента России следует приговорить к пожизненному заключению за «заказ» убийства обозревателя «Новой газеты»?

Директор ТОО «Торговая фирма “Феникс”» Валентина Александровна Корнеева была застрелена возле дверей своей квартиры в Москве 21 января 1998 года. В совершении этого преступления признался бывший работник волгоградской милиции Владимир Шапиро. Это признание он сделал в Мосгорсуде летом 2006 года в рамках второго судебного процесса Алексея Пичугина. Показания Владимира Шапиро слушались в закрытом режиме – по ходатайству самого подсудимого.

В качестве свидетеля убийства и потерпевшего выступал муж Валентины Корнеевой – Дмитрий Корнеев.

Согласно оглашенным на судебном заседании протоколам допросов, ранее Дмитрий Корнеев связывал убийство своей жены с судебной тяжбой между соучредителями «Феникса» – Валентиной Корнеевой и Валентином Тарактелюком. Тарактелюк получил под залог своей доли в «Фениксе» кредит в банке и вложил вырученные деньги в компанию «МММ». Когда эта финансовая «пирамида» рухнула, у Тарактелюка возникли проблемы с возвратом долга. Валентина Корнеева стала требовать, чтобы Тарактелюк продал свою долю в «Фениксе» ей. Однако тот отказывался, что и послужило причиной тяжбы, которая, по мнению Дмитрия Корнеева, могла стать поводом для убийства. Допросить самого Тарактелюка невозможно, так как он погиб в автокатастрофе, а его долю в фирме купили наследники Корнеевой.

Между тем прокуроры Камиль Кашаев и Кира Гудим указывали на то, что Валентина Корнеева отказалась принять предложение по продаже банку «МЕНАТЕП» принадлежащего ей помещения магазина «Чай», расположенного в доме номер 8 по улице Покровка в Москве. Это, по их мнению, и послужило мотивом убийства, якобы, заказанного Владимиру Шапиро Алексеем Пичугиным и Леонидом Невзлиным.

Дмитрий Корнеев изменил свое мнение о мотиве убийства, признав версию гособвинения единственно верной.

В свою очередь, Владимир Шапиро на закрытом заседании суда заявил, что Алексея Пичугина и Леонида Невзлина не знал и никогда не видел, что непосредственным заказчиком убийства Валентины Корнеевой был Сергей Горин, а имена других заказчиков ему неизвестны. И что именно эти, его последние, показания следует считать соответствующими истине.

Адвокат Алексея Пичугина Ксения Костромина, выступая в судебных прениях, указала на недоказанность факта заинтересованности руководства ЮКОСа в убийстве Валентины Корнеевой. По словам Костроминой, после совершения этого преступления помещение магазина «Чай» никак не могло перейти к МЕНАТЕПу. Во-первых, решение о продаже сын убитой (которого, как и отца, зовут Дмитрий) не мог принять единолично, без согласия других акционеров. Во-вторых, имущество «Феникса» находилось под арестом из-за судебной тяжбы Корнеевой с Тарактелюком.

Помещение магазина «Чай» было продано Дмитрием Корнеевым-младшим только 27 июня 2003 года – то есть спустя пять лет после убийства.

Конфликт между Евгением Львовичем Рыбиным и ЮКОСом уходит своими корнями в 1997 год. Тогда компания Михаила Ходорковского приобрела государственное нефтедобывающее предприятие «Томскнефть». Ранее действовавший договор между «Томскнефтью» и «Ист Петролеум Ханделс» о совместной разработке Западно-Полуденного и Крапивинского нефтяных месторождений был расторгнут ЮКОСом в одностороннем порядке. Руководство компании рассматривало этот контракт как «кабальный». Контрольно-ревизионное управление ЮКОСа выявило, что его условия были невыгодны: «Ист Петролеум Ханделс» продавала товары и услуги, в которых ЮКОС на тот момент не нуждался, по завышенным ценам. Об этом свидетельствовал на заседании Мосгорсуда по делу Алексея Пичугина 14 июня 2007 года бывший руководитель аналитического управления ЮКОСа Алексей Кондауров.

В 1998 году компания «Ист Петролеум Ханделс» обратилась в Арбитражный суд города Вены (Австрия) с исками против ЮКОСа о, якобы, нанесенном ей в результате расторжения договора ущербе. Именно эти иски российская Генпрокуратура впоследствии использовала во втором деле Алексея Пичугина и в деле Леонида Невзлина, назвав их мотивом для совершения двух покушений на жизнь Евгения Рыбина.

Первое нападение на Рыбина произошло 24 ноября 1998 года по адресу: улица Удальцова, дом 30 в Москве, – где в предпринимателя, по его словам, стрелял бывший волгоградский десантник Евгений Решетников. Второе случилось 5 марта 1999 года в Московской области. Машину бизнесмена с охраной и водителем, направлявшуюся к его дому (сам Рыбин в это время находился на праздновании дня рождения племянника), взорвали. В результате шофер погиб, а охранник Алексей Иванов получил тяжелые ранения.

Адвокат Алексея Пичугина Ксения Костромина (а впоследствии и адвокат Леонида Невзлина Дмитрий Харитонов) в ходе судебных прений указала на недоказанность факта заинтересованности руководства ЮКОСа в убийстве Евгения Рыбина. Венский арбитражный суд принял решение удовлетворить первый иск Рыбина только на 10 процентов, а в удовлетворении второго отказал и обязал истца возместить ответчику судебные издержки. Таким образом, по мнению защиты, мотива устранять Рыбина у ЮКОСа не было.

При этом решение арбитражного суда лишило Рыбина возможности получать сверхприбыли, как это было ранее из-за недобросовестных сделок «Томскнефти» (в бытность компании государственной) и «Ист Петролеум Ханделс».

В ноябре 2000 года Евгений Решетников был признан судом исполнителем первого покушения на Евгения Рыбина и приговорен к заключению. Заказчиков преступления тогда установить не удалось, причастность к нему руководства ЮКОСа не выявили.

Однако во время второго судебного процесса Алексея Пичугина в июле 2006 года Евгений Решетников неожиданно «вспомнил», что заказ на убийство Рыбина ему, якобы, поступил от Пичугина и Невзлина. Аналогичные показания тогда дал и подсудимый Геннадий Цигельник.

Между тем, некоторые СМИ высказывали предположение, что Рыбин пытался получить деньги от руководства ЮКОСа для того, чтобы рассчитаться с кредиторами, покушавшимися на его жизнь.

Спецдокладчик Парламентской ассамблеи Совета Европы Сабина Лойтхойзер-Шнарренбергер, изучавшая это дело, также выражала мнение о том, что эти обвинения против юкосовцев сфальсифицированы.

«Решетников, по словам его адвоката, был незаконно осужден за покушение в интересах ЮКОСа на убийство бизнесмена Рыбина, который на самом деле инсценировал это покушение, чтобы подкрепить свой иск против ЮКОСа в Австрии. Господин Решетников в то время был этапирован в СИЗО “Лефортово”, где ему предложили сделку: свободу в обмен на ложные показания против должностных лиц ЮКОСа», – говорится в докладе Сабины Лойтхойзер-Шнарренбергер «Политически мотивированные судебные процессы в странах Европы», опубликованном 23 июня 2009 года.

Примечательно и то, как происходило опознание Евгением Рыбиным Алексея Пичугина. В протоколе допроса Рыбина в Генеральной прокуратуре России от 17 июля 2003 года записаны показания потерпевшего, где утверждается, что на деловых переговорах с ним присутствовали трое сотрудников ЮКОСа. Среди них – два представителя менеджмента и работник службы безопасности, «то ли Пичушкин, то ли Пичугин», который вел себя крайне жестко. Это был человек невысокого роста, худощавый, с темными волосами.

Между тем, как известно, внешность Алексея Пичугина совершенно не соответствует внешности человека, описанного Евгением Рыбиным. Рост Алексея Пичугина 184 сантиметра, волосы светлые, телосложение плотное.

При проведении процедуры опознания Евгению Рыбину показали нескольких статистов, которые выглядели именно так, как потерпевший описывал в своих показаниях (невысокие, темноволосые, худощавые), и... Алексея Пичугина. Рыбин безошибочно «опознал» Пичугина.

В июле 2004 года Леонид Невзлин обвинил Рыбина в вымогательстве. Невзлин направил тогдашнему Генпрокурору России Владимиру Устинову письмо, в котором заявил, что Рыбин с помощью работников правоохранительных органов искал лжесвидетелей и фальсифицировал материалы против ЮКОСа, в том числе по делу Пичугина, воспользовавшись тем, что тот уже находится в СИЗО «Лефортово». Через два дня после подачи Невзлиным заявления Басманный суд Москвы выдал санкцию на его арест (но к тому времени Леонид Невзлин переехал на постоянное место жительства в Израиль).

Леонид Невзлин в интервью, которое он дал мне в ноябре 2008 года в Израиле для книги «Без свидетелей?», выразил мнение, что в сложившейся ситуации совпали интересы Рыбина и власть предержащих.

«Эти люди и сами признают, что ничего не могли сделать, пока Путин не пришел к власти», – сказал Невзлин.

Действительно, бывший управляющий «Ист Петролеум Ханделс» на суде над Невзлиным произносил примечательную фразу о том, почему во время, когда преступления совершались, то есть в конце 90-х годов, никакие «органы» не выявили связи между ними и ЮКОСом. Тогда Рыбин обосновал это так: «Политического решения не было».

«Но времена изменились, и для таких, как Рыбин, солнышко просвечивает. Теперь, при этой власти, можно делать что угодно с этим ЮКОСом. Вот он и пошел добиваться “правды”», – отметил Леонид Невзлин.

Бывший вице-президент ЮКОСа подчеркнул, что если бы у Рыбина было законное решение по изъятию денег, то он бы их получил.

«Честное слово, и Ходорковскому, и мне было бы плевать на эти деньги. Но пока этого решения нет, отдавать деньги незаконно. Это значит, что менеджмент будет поражен в правах на заседании совета директоров, собрании акционеров или в судебном порядке.

Рыбин зарабатывал в результате нечестного сговора с предыдущим руководством компании, и очевидно, что другого способа, кроме как постоянно шантажировать компанию, ее руководство уголовными и иными видами преследования, а потом прицепиться к Пичугину и шантажировать меня, неоднократно вымогая деньги, у него не было», – заявил в том же интервью Леонид Невзлин.

Штрих к портрету Рыбина добавил и Платон Лебедев в своем ходатайстве генпрокурору России в марте 2007 года. В этом документе Лебедев утверждал, что австрийская криминальная полиция, по его данным, подозревает Евгения Рыбина в отмывании денег года. В этом документе Лебедев утверждал, что австрийская криминальная полиция, по его данным, подозревает Евгения Рыбина в отмывании денег.

Прямых свидетельств причастности Алексея Пичугина к инкриминированным ему в рамках второго уголовного дела преступлениям сторона обвинения на суде не представила. В обвинительном заключении и в обоих приговорах по второму делу Алексея Пичугина (и Владимира Усова, и Петра Штундера) каждый из эпизодов описывается формулировками «неустановленные лица», «в неустановленном месте» и «в неустановленное время».

Защищаться от такого расплывчатого обвинения очень трудно. Действительно, попробуй-ка докажи, что в неустановленное время ты не находился в неустановленном месте и не общался там с неустановленными лицами!

 

Показания или жизнь!

В стеклянном «аквариуме» зала № 507 Мосгорсуда Алексей Пичугин, как я обратила внимание, разговаривал только с двумя из пяти заключенных. Кроме Владислава Левина, это был Михаил Овсянников – единственный из сообвиняемых Алексея, не ставший лжесвидетелем против ЮКОСа.

Житель Тамбова, этот высокий широкоплечий темноволосый человек плотного телосложения подрабатывал у Сергея Горина шофером. С Алексеем Пичугиным до суда Овсянников знаком не был и виделся только однажды – в 1998 году. Тогда он, по просьбе Горина, отвез сотруднику ЮКОСа на свадьбу со второй женой Татьяной в подарок торт. После 1998 года Овсянников, по его утверждению, уже не возил Горина и практически не общался с ним.

Михаила Овсянникова обвинили в том, что он доставил Владимира Шапиро, Геннадия Цигельника и Евгения Решетникова к дому Валентины Корнеевой. Там Шапиро застрелил предпринимательницу у дверей ее квартиры.

В ходе предварительного следствия Михаил Овсянников подтвердил свою вину, а также то, что убийство Корнеевой, якобы, было совершено в интересах руководства компании ЮКОС. Откуда он узнал имена заказчиков? От исчезнувшего Горина, конечно же...

Однако на заседании Мосгорсуда 17 июля 2006 года подсудимый отказался от этих показаний.

«Все показания против Невзлина и Пичугина были даны мною под давлением следствия», – признался Михаил Овсянников.

По его словам, старший следователь Генпрокуратуры по особо важным делам Владислав Смирнов, а также следователь Александр Банников (из следственной группы Юрия Буртового) оказывали на него психологическое и физическое давление. Представители следствия, рассказал подсудимый, объяснили ему: «Это дело государево, и не попасть в оборот можно, только полностью сотрудничая с нами».

Михаил Овсянников также заявил: «Меня запугивали, мне угрожали, обещали накрутить не менее 17 лет» – за организацию убийств. Следователь Банников, по утверждению подсудимого, предупредил его, что «у прокуратуры все схвачено» и что «она все равно победит в суде».

Был еще один способ давления. Дело в том, что Михаил болен гидронефрозом. Гидронефроз – это расширение полостной системы и чашечек почки. При этом вторая почка у Овсянникова удалена.

Гидронефроз является следствием нарушения оттока мочи. Дисфункция почек у Михаила Овсянникова привела к постоянно повышенному артериальному давлению.

К тому же, застой мочи в почке может вызвать почечную недостаточность, образование камней, распространение воспалительного процесса по организму – вплоть до летального исхода.

Во время долгих допросов Михаила Овсянникова отказывались отвести в туалет. А оказание медицинской помощи ставилось в зависимость от его показаний.

Овсянникову говорили: «Если не будешь сотрудничать со следствием, то тебя переведут в общую камеру, где через два дня окочуришься».

По словам заключенного, в записях его показаний на предварительном следствии имеются несоответствия с тем, что он говорил в ходе допросов. Тот факт, что он подписал такие протоколы, Овсянников объяснил опасениями за свое здоровье из-за действий и угроз прокурорских работников.

В действительности Михаил Овсянников, как он сообщил, до предъявления ему обвинения у дома Валентины Корнеевой никогда не был. А во время предварительного следствия оперативники возили туда Овсянникова и силой, удерживая руку наручниками, заставили вытянуть ее в сторону дома Корнеевой, ведя при этом съемку. Потом в материалах дела появились фотографии, на которых Овсянников «показывает» рукой на дом Корнеевой, где он, якобы, принимал участие в преступлении.

Отказ от лжесвидетельства обошелся Михаилу Овсянникову дорогой ценой. Председательствующий Владимир Усов его показания, данные на слушаниях, убедительными не счел, признал подсудимого виновным и приговорил к 10-летнему лишению свободы.

Камиль Кашаев требовал 20-летнего срока. Примечательно, что для Овсянникова, даже по версии гособвинения не участвовавшего в убийствах непосредственно, прокуроры запросили более суровое наказание, нежели для Решетникова и Цигельника, хотя последние признались в убийствах.

21 февраля 2007 года Верховный Суд РФ оставил приговор Михаилу Овсянникову в силе.

 

Казус судьи Усова

Помните, я уже писала о странном пристрастии прокурорских и судейских работников к «особым» датам?

23 июля 2006 года Алексею Пичугину исполнилось 44. Это был уже четвертый его день рождения в тюрьме. Собравшиеся в Мосгорсуде родственники бывшего сотрудника ЮКОСа смогли лишь помахать ему самодельными поздравительными плакатами десяток секунд. Столько времени Алексея под конвоем вели по отгороженной решеткой части холла пятого этажа в зал июля 2006 года Алексею Пичугину исполнилось 44. Это был уже четвертый его день рождения в тюрьме. Собравшиеся в Мосгорсуде родственники бывшего сотрудника ЮКОСа смогли лишь помахать ему самодельными поздравительными плакатами десяток секунд. Столько времени Алексея под конвоем вели по отгороженной решеткой части холла пятого этажа в зал.

Зная заранее о предстоящем «несанкционированном митинге» в судебных стенах, я сильно опасалась, что в лучшем случае нас всех, пришедших на судебное заседание, выгонят из здания. О последствиях вроде нескольких часов в «обезьяннике» ближайшего отделения милиции старалась просто не думать.

Но даже суровые судебные приставы и конвойные отнеслись к «поздравительной акции» с пониманием и сделали вид, что ничего не заметили.

А прокурор Камиль Кашаев в день рождения Алексея Пичугина вновь потребовал для него пожизненного заключения.

17 августа 2006 года судья Владимир Усов вынес поистине парадоксальное решение. Он признал бывшего сотрудника ЮКОСа виновным по всем пунктам обвинения – как того и просила прокуратура. Текст постановления судьи местами дословно повторял обвинительное заключение.

Зачитывал его судья едва слышным голосом, как будто испытывал неловкость. Оглашение заняло около шести часов. В течение всего этого времени в зале суда работали многочисленные представители теле- и радиокомпаний. Снимать ход заседания СМИ позволили впервые. Ранее фотографирование и видеозапись были разрешены только во время перерывов.

Помимо участников процесса и журналистов, в зале было много родственников и близких подсудимых, в первую очередь – Алексея Пичугина. Приговор суда положено слушать стоя, только пожилым женщинам разрешили сесть. Но мало кто воспользовался этой возможностью. Если и присаживались в течение этих шести часов, то ненадолго.

В зале стояла духота – включенные кондиционеры явно не справлялись со своей задачей. А в закрытом стеклянном «аквариуме» с шестью людьми, видимо, и вовсе было нечем дышать. На Алексее Пичугине были надеты футболка и летняя куртка. Несколько раз Алла Николаевна знаками предлагала сыну эту куртку снять, но тот упорно отказывался, качая головой. Позже я с удивлением узнала, что Алексей посчитал неприличным показаться перед «высокой инстанцией» в такой «легкомысленной» одежде, как футболка.

Он еще умудрился сохранить уважение к суду...

Алексей Пичугин выслушал приговор в отношении себя стоически, не демонстрируя своих эмоций.

К тому, что решение будет обвинительным, готовились и адвокаты Алексея, абсолютно уверенные в невиновности своего подзащитного, и большинство присутствовавших на процессе. Практика расправ под видом правосудия на тот момент уже была известна слишком хорошо для того, чтобы питать иллюзии.

Однако в сочетании с обвинительным вердиктом парадоксальным в моих глазах выглядел срок наказания. Назначив Алексею Пичугину 24 года заключения в колонии строгого режима, судья постановил: этот срок должен был исчисляться с учетом уже вынесенного ранее Алексею Пичугину приговора Натальей Олихвер.

Таким образом, Владимир Усов добавил к уже назначенному сроку четыре года.

За три убийства и два покушения, якобы, полностью доказанных в суде, – четыре года?

Лично для меня этот «казус» говорит об одном: Владимир Георгиевич Усов, будучи грамотным юристом и опытным судьей, прекрасно понимал, что осуждает невиновного. Но он был не свободен в своем решении.

О том, как могут продавливать нужный «наверху» приговор, известно. Достаточно вспомнить скандал с председателем Хамовнического райсуда Москвы Виктором Данилкиным и его, теперь уже бывшей, помощницей Натальей Васильевой. 14 февраля 2011 года Наталья Васильева заявила СМИ, что контроль за Виктором Данилкиным, председательствовавшим на процессе по второму уголовному делу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, был постоянным. 25 декабря 2010 года, за два дня до оглашения приговора, судья ездил в Мосгорсуд, где встречался с каким-то важным человеком, который должен был дать ему четкие разъяснения насчет приговора. Текст приговора доставили в Хамовнический суд не полностью, после начала оглашения довозились некоторые его части, сказала Васильева, например, концовка со сроками заключения.

Владимир Усов до процесса по делу Алексея Пичугина имел репутацию вполне добропорядочного судьи. Доводилось ему и оправдывать подсудимых, что уже само по себе нетипично для нашей страны, где доля оправдательных приговоров – меньше процента. Это один из самых низких показателей в мире.

Думаю, Владимир Усов, вынося столь странное решение в отношении бывшего сотрудника опальной нефтяной компании, вероятно, хотел, чтобы, по возможности, и волки были сыты, и овцы целы. Какая коллизия при этом происходила у него в голове – остается только догадываться.

Но как невозможно быть чуть-чуть беременной, так же нельзя быть судьей, наполовину праведным. На мой взгляд, у Владимира Усова был шанс войти в историю. Спасти честь российской Фемиды, уже изрядно запятнанную. Не спас. И осудил невиновного.

Приговором судьи Усова не удовлетворился никто: ни защита, настаивавшая на полном оправдании Алексея Пичугина, ни обвинение, добивавшееся для него пожизненного заключения. В результате в Верховный Суд РФ кассационные жалобы подали обе процессуальные стороны.

20 февраля 2007 года Верховный Суд РФ отменил приговор от 17 августа 2006 года, причем – только в отношении Алексея Пичугина. Наказания Владимиру Шапиро, получившему 19 лет колонии строгого режима, Геннадию Цигельнику и Евгению Решетникову, которым дали по 18 лет, Михаилу Овсянникову кассационная инстанция оставила в силе февраля 2007 года Верховный Суд РФ отменил приговор от 17 августа 2006 года, причем – только в отношении Алексея Пичугина. Наказания Владимиру Шапиро, получившему 19 лет колонии строгого режима, Геннадию Цигельнику и Евгению Решетникову, которым дали по 18 лет, Михаилу Овсянникову кассационная инстанция оставила в силе.

Между тем, Владимир Шапиро в своей кассационной жалобе утверждал, что следователи обещали ему «манну небесную» за оговор Пичугина и Невзлина.

Кассационное определение Верховного Суда вообще примечательное. На 9 его листах из 27 высшая судебная инстанция России констатировала правонарушения, допущенные Мосгорсудом в отношении бывшего сотрудника компании ЮКОС, во многом согласившись с доводами его адвокатов. В частности, с тем, что обвинительный вердикт строился на предположениях, а доказательства в пользу подсудимого отвергались без приведения на то оснований. И то и другое противоречит Уголовно-процессуальному кодексу.

Вот лишь некоторые дословные цитаты.

«...По эпизоду убийства В. А. Корнеевой, ссылаясь на показания осужденного Шапиро на предварительном следствии, как на одно из основных доказательств, и делая вывод о том, что эти показания подтверждают участие Пичугина в совершении данного преступления, суд не дал никакой оценки показаниям Шапиро на следствии в той части, где он указывал, что ему неизвестно о Пичугине, о заказчиках преступления...»

«...Суд не дал никакой оценки и показаниям осужденного Овсянникова на предварительном следствии в той части, где он указывал, что по поводу убийства Корнеевой ему ничего неизвестно, что Горин ему ничего не говорил, что он Пичугина не видел <...>, но сослался на его показания на предварительном следствии как на одно из основных доказательств, и сделал вывод о том, что эти показания подтверждают участие Пичугина в совершении данного преступления...»

«...Аналогично по эпизоду убийства Петухова, ссылаясь на показания осужденного Шапиро и делая вывод о том, что они подтверждают участие Пичугина в совершении данного преступления, суд также не дал в приговоре никакой оценки показаниям Шапиро на предварительном следствии, в которых он указывал о том, что он не знает Пичугина, не назвал источник своей осведомленности о причастности Пичугина, заявил в судебном заседании, что это его умозаключения...»

Из определения Верховного Суда также следовало, что мотивы, по которым Алексей Пичугин, якобы, совершал преступления, опровергаются материалами дела, а Владимир Усов не принял это во внимание.

К примеру, обвинение в неуплате налогов в казну Нефтеюганска противоречит официальному документу налогового органа. «Не дано оценки и исследованному в судебном заседании акту проверки Госналогинспекции о соблюдении законности уплаты налогов НК ЮКОС от 13 июля 1998 года», – прокомментировала коллегия Верховного Суда обвинительный приговор Мосгорсуда.

Казалось бы – какое решение должно следовать после таких выводов?

Оправдать за отсутствием доказательств вины, а дело закрыть.

Но наша страна, когда-то обогатившая международную лексику такими словами, как «спутник» и «перестройка», снова оказалась впереди планеты всей. Правда, увы, совсем в другой области. Современная Россия породила понятие, уже прочно вошедшее в языки многих стран мира – «басманное» правосудие, “Basmanny” justice...

Впрочем, это лирика. А факты таковы, что Верховный Суд вернул дело Алексея Пичугина в Мосгорсуд на новое рассмотрение, в ином составе суда, удовлетворив требование прокуратуры. Но это было еще полбеды.

Главная беда заключалась в том, что Верховный Суд РФ указал в своем определении, что Алексею Пичугину нужно назначить более строгое, чем 24 года лишения свободы, наказание.

Это указание – нонсенс, беспрецедентное и грубейшее нарушение одного из основополагающих принципов современного судопроизводства: презумпции невиновности.

По сути, новый приговор был предопределен.

 

Свидетели многоразового использования

На повторном судебном процессе по второму уголовному делу Алексея Пичугина доказательная база гособвинения не претерпела существенных изменений. Главными козырями Камиля Катаева и Киры Гудим остались Евгений Решетников, Геннадий Цигельник и, отчасти, Владимир Шапиро. Только в этот раз они выступали уже не как подсудимые, а как свидетели обвинения. Правда, прежние показания Цигельника и Решетникова обросли новыми подробностями, оказавшимися весьма на руку прокурорам.

Полезно проследить, как изменялись показания этих «свидетелей многоразового использования» с течением времени. Это дает поразительную картину того, как «подгонялись» свидетельские показания, чтобы исправить огрехи следствия, на которые указал Верховный Суд РФ, отменяя обвинительный приговор от 17 августа 2006 года.

Евгений Решетников в ноябре 2000 года был признан судом исполнителем покушений на управляющего австрийской компании «Ист Петролеум Ханделс» Евгения Рыбина и приговорен к заключению. Заказчиков преступлений тогда установить не удалось, причастность к ним руководства ЮКОСа не выявили.

В 2006 году, выступая в Мосгорсуде, Евгений Решетников вслед за другим подсудимым-уголовником, Геннадием Цигельником, признал себя виновным в убийстве мэра Нефтеюганска Владимира Петухова, в покушении на управделами компании «РОСПРОМ» Виктора Колесова, а также в двух покушениях на Евгения Рыбина. Заказчиками данных преступлений Решетников, как и Цигельник, сославшись на слова посредников – исчезнувшего Горина и покойного криминального «авторитета» Горитовского, – назвал Леонида Невзлина и Алексея Пичугина.

В связи с этим защитник Алексея Пичугина Дмитрий Курепин заявил: «В уголовном процессе, в зависимости от наличия или отсутствия промежуточного источника фактических данных, доказательства делятся на первоначальные и производные. Чтобы подтвердить вину, необходимы первоначальные доказательства. Производные же доказательства служат для проверки первоначальных и самостоятельной ценности не имеют».

Ссылку на Горина и Горитовского защитник назвал производным, то есть не имеющим самостоятельной ценности доказательством.

Казалось бы, обвинение повержено. Но на повторном процессе по второму уголовному делу Алексея Пичугина Цигельник и Решетников вдруг «вспомнили»: якобы, имела место и личная(!) их (и их подельника Шапиро) встреча с руководством ЮКОСа, на которой обсуждались преступные планы.

Впрочем, на этом неожиданные признания Цигельника и Решетникова не закончились.

Как я уже писала, адвокаты Алексея Пичугина предоставляли суду следственные материалы прокуратуры Ханты-Мансийского автономного округа, датированные 1999 годом. Из них следует, что истинными убийцами Владимира Петухова были Приходько и Попов, члены камышинской организованной преступной группировки. Имеются показания многочисленных свидетелей, видевших этих киллеров на месте преступления и впоследствии опознавших их по фотографиям, а также признательные показания самого Приходько. Николай Билан, занимавший в 90-е годы должность нефтеюганского межрайонного прокурора, не сомневался в виновности Попова и Приходько. Однако под суд эти лица не попали, поскольку погибли.

В отличие от Попова и Приходько, Цигельника и Решетникова на месте убийства мэра не видели. Обознаться невозможно: помимо прочих несовпадающих примет, все очевидцы вспоминали светлые волосы одного из киллеров, а Цигельник и Решетников темноволосые. К тому же свидетели говорили о мужчинах со славянской внешностью, а Решетников имеет восточный тип лица.

На предыдущем (2006 года) судебном процессе прокуроры так и не смогли объяснить это очевидное противоречие. Однако на повторном процессе Цигельник очень кстати для гособвинения «вспомнил»: оказывается, они с Решетниковым, когда совершали преступление, надевали парики, и один парик был светлого цвета! Правда, стройную картину несколько смазал Решетников, признавшийся, что они с напарником надевали парики, когда следили за другим потерпевшим – Евгением Рыбиным. На прямой же вопрос прокурора Киры Гудим: «А при совершении преступления в отношении Владимира Петухова вы надевали парики?» – Решетников ответил отрицательно.

Любопытная статистика: адвокат Алексея Пичугина Дмитрий Курепин подсчитал, что Цигельника допрашивали 24 раза, а Решетникова – 26 раз. И ни разу ранее они не давали показаний об изменении внешности.

Геннадий Цигельник, известный также под фамилией Шевцов, на момент суда над Алексеем Пичугиным уже имел пять судимостей за преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков и оружия.

11 июля 2006 года, выступая в Мосгорсуде, он признал себя виновным в убийстве Владимира Петухова, в покушении на Виктора Колесова, а также в двух покушениях на Евгения Рыбина. Заказчиками данных преступлений Цигельник назвал Леонида Невзлина и Алексея Пичугина. О том, что заказчиками являются именно эти лица, Цигельнику, якобы, сообщили все те же Горин и Горитовский.

На повторном судебном процессе по второму уголовному делу Алексея Пичугина Геннадий Цигельник вновь дал показания против него и руководства ЮКОСа.

Примечательно, что в разное время Цигельник по-разному описывал не только собственную роль в преступлениях, но и роли Решетникова, Горитовского и других фигурантов.

Так, на судебном заседании 22 мая 2007 года он заявил, что изначально планировалось не только убийство Евгения Рыбина, но и его похищение, а раньше утверждал только об убийстве. На вопрос адвокатов: « Угрожали ли вам работники СИЗО 99/1 в связи с тем, чтобы вы не давали показаний против ЮКОСа?» – Цигельник ответил отрицательно. А прежде он сообщал о подобных своих опасениях. Также защитники Алексея Пичугина спрашивали Цигельника, давали ли ему следователи распечатку, якобы, телефонных переговоров руководителей ЮКОСа, где шла речь о его физическом устранении? 22 мая 2007 года Цигельник затруднился с точным ответом на данный вопрос, а раньше отвечал утвердительно.

Кроме того, в ответ на вопрос защиты Пичугина Цигельник сообщил, что после вынесения в отношении него обвинительного приговора, с 17 августа 2006 года по настоящее время (то есть, 22 мая 2007 года), в СИЗО 99/1 его посещали оперативные сотрудники, которые задавали вопросы об Алексее Пичугине. Эти вопросы, как сказал Цигельник, были «по другому делу, не по этому». Более подробных и точных пояснений свидетель не года по настоящее время (то есть, 22 мая 2007 года), в СИЗО 99/1 его посещали оперативные сотрудники, которые задавали вопросы об Алексее Пичугине. Эти вопросы, как сказал Цигельник, были «по другому делу, не по этому». Более подробных и точных пояснений свидетель не дал.

После таких слов Цигельника гособвинители заявили ходатайство, в котором попросили суд прервать допрос осужденного, мотивируя это усталостью. Это ходатайство было удовлетворено председательствующим Петром Штундером.

На следующий день, 23 мая 2007 года, на вопрос представителя гособвинения Цигельник дал диаметрально противоположные показания в отношении Владимира Петухова, которые он никогда не давал.

В своей кассационной жалобе, адресованной в коллегию Верховного Суда РФ, в которой Цигельник оспаривал свое осуждение и квалификацию своих действий по статье 105 части 2 УК РФ («убийство двух или более лиц»), а также выступая по телемосту на заседании кассационной инстанции, Цигельник утверждал, что заказ на Петухова был один: избить или ранить. То же самое Цигельник говорил на предварительном следствии.

Однако на судебном заседании 23 мая 2007 года в ответ на вопрос прокурора Камиля Катаева Цигельник стал говорить, что заказ был на избиение, ранение, а в конечном итоге – «убьете, так убьете».

В связи с этим адвокат Алексея Пичугина Георгий Каганер заявил о проведенной с Цигельником беседе. «Я мог бы заявить об истребовании документов из СИЗО 99/1 о том, кто посещал Цигельника между вчерашним вечером и сегодняшним утром, но есть много способов не фиксировать такие посещения», – сказал защитник.

Сторона обвинения выразила свое несогласие с этим заявлением, после чего Цигельник продолжил дополнять свои показания фактами, о которых ранее никогда не упоминал.

В частности, Цигельник заявил о том, что покушался с Решетниковым на Владимира Петухова, надев парики (между тем Решетников утверждал, что парики надевались при совершении преступления в отношении Евгения Рыбина).

Кроме того, Цигельник сказал, что у Сергея Горина был брат, с которым он познакомился в 2000 году, когда ездил к Горину вместе с Горитовским. И у этого брата, якобы, были друзья в Камышине. Как сказал Цигельник: «Попов, а вторую фамилию забыл». Сразу после этого прокурор Кира Гудим задала свидетелю вопрос: «Знакома ли вам фамилия Приходько?» На что Цигельник ответил: «Да, вторая фамилия была Приходько».

Между тем раньше Цигельник утверждал, что фамилии Попов и Приходько ему неизвестны.

Владимир Шапиро в самом начале первого судебного процесса по второму уголовному делу Алексея Пичугина, 16 мая 2006 года, потребовал сделать его закрытым. Данное требование он мотивировал тем, что опасается за личную безопасность и жизнь членов своей семьи.

Алексей Пичугин, его защита и некоторые другие обвиняемые выступили против такой меры, которая, по их мнению, нарушила бы права подсудимых. Адвокаты Пичугина Ксения Костромина и Георгий Каганер призвали в сложившейся ситуации ограничиться закрытием только тех заседаний, на которых будет давать показания сам Шапиро. Председательствующий судья Владимир Усов признал их доводы справедливыми, удовлетворив таким образом ходатайство Шапиро лишь частично.

Владимир Шапиро обвинялся в убийстве Валентины Корнеевой. Против него свидетельствовал муж Корнеевой Дмитрий Корнеев. Согласно показаниям этого свидетеля, в январе 1998 года его жена была застрелена на лестничной клетке их дома Владимиром Шапиро.

Подсудимый полностью признал свою вину и заявил, что раскаивается в содеянном.

На судебном заседании 24 мая 2007 года, в рамках повторного процесса по второму делу Алексея Пичугина, все показания, которые когда-либо давал Владимир Шапиро (в том числе на закрытом заседании Мосгорсуда летом 2006 года), были оглашены по ходатайству защиты Алексея Пичугина.

Как следует из всей совокупности оглашенных материалов, Шапиро неоднократно и существенно изменял свои показания. В разное время, с 2004 по 2007 годы, Шапиро по-разному отвечал на вопросы о роли в совершенных преступлениях всех фигурантов дела, включая его самого, Цигельника, Решетникова, Горитовского, Горина, а также Алексея Пичугина и Леонида Невзлина. На допросе, проведенном в рамках закрытого судебного заседания Мосгорсуда летом 2006 года, Шапиро заявлял, что Алексея Пичугина и Леонида Невзлина не знал и никогда не видел, что непосредственным заказчиком убийства Валентины Корнеевой был Сергей Горин, а имена других заказчиков ему неизвестны. И что именно эти, его последние, показания следует считать соответствующими истине.

В кассационной жалобе, адресованной в коллегию Верховного Суда, Владимир Шапиро говорил о том же. А также о том, что следователи обещали ему «манну небесную» за лжесвидетельство против Пичугина и Невзлина.

Однако во время повторного процесса 24 мая 2007 года Владимир Шапиро снова вернулся к версии Генпрокуратуры о том, что преступления ему заказывали Алексей Пичугин и Леонид Невзлин.

Зато на судебном заседании по делу Леонида Невзлина 18 апреля 2008 года Шапиро на вопрос адвоката Дмитрия Харитонова: «Может быть, вам пообещали поблажки в сроке за оговор Пичугина и Невзлина?» – ответил недвусмысленно: «Я не хочу, чтобы меня убили».

«Твое дело подгонять музыку под ноты...» Похоже, слова Юлия Кима из «Суда над судьями», сказанные несколько десятилетий назад, сегодня не просто не утратили остроты, но и, в соответствии с трендом «старые песни о главном», все чаще становятся руководством к действию.

 

«Черный дельфин»

14 июня 2007 года на повторном процессе по второму уголовному делу Алексея Пичугина в Мосгорсуде допросили Алексея Кондаурова. Это было сделано по ходатайству адвокатов, поскольку он возглавлял в ООО «ЮКОС-Москва» информационно-аналитическое управление – тогда же, когда Алексей Пичугин руководил отделом экономической безопасности нефтяной компании.

В 2007-м Алексей Кондауров был, можно сказать, человеком власти – депутатом Госдумы. И каждая его фраза в защиту этой властью гонимого наверняка изучалась «противной» стороной с особым тщанием. Но это не помешало Алексею Кондаурову сделать одно из самых громких на процессе заявлений в пользу подсудимого.

По словам Алексея Кондаурова, он знаком с Алексеем Пичугиным как по работе в ЮКОСе, так и по отзывам бывших коллег из ФСБ. Как рассказал этот свидетель, о деловых и человеческих качествах Алексея Пичугина он слышал только хорошие отзывы, такого же мнения придерживается и сам.

«На меня он производил и производит впечатление порядочного человека. То, что Пичугину уже вынесен обвинительный приговор, моего отношения к нему не меняет», – сказал Алексей Кондауров. «У меня есть своя позиция на этот счет и я готов ее изложить, но Вы вряд ли станете слушать», – добавил он, обращаясь к Петру Штундеру.

Сам Алексей Пичугин от дачи показаний на повторном (как, впрочем, и на предыдущем) судебном процессе отказался, воспользовавшись 51-й статьей Конституции, предоставляющей право не свидетельствовать против себя. Годы незаконного преследования научили Алексея тому, что любое его слово может быть перевернуто с ног на голову и обращено против него.

Тем не менее, отказываясь давать показания, бывший сотрудник ЮКОСа подчеркнул, что его молчание вовсе не означает неуважения к суду.

Ох, уж это уважение!

«Виновным себя не признаю. Никаких преступлений не совершал», – заявил Алексей на судебном заседании 9 июля 2007 года.

«С потерпевшими по данному делу не знаком и не общался. Со “свидетелями” Цигельником, Решетниковым, Шапиро, Смирновым, Коровниковым никогда не встречался и даже не знал об их существовании. С Овсянниковым виделся один раз случайно, в феврале 1998 года, когда он привозил мне на свадьбу торт», – также сказал Пичугин.

17 июля 2007 года в своем последнем слове Алексей Пичугин обратился к судье Петру Штундеру:

«Ваша честь! Вот уже пятый год я нахожусь в СИЗО за преступления, которые не совершал. За преступления, которые я не совершал, я осужден на двадцать лет. За преступления, которые я не совершал, обвинение в третий раз просит для меня пожизненное заключение. Кто бы тут зажигательные речи ни говорил, я снова повторяю, что никогда никаких преступлений не совершал. Очень прошу вас вынести объективный приговор».

Однако Петр Штундер призыву Алексея Пичугина не внял. Это был не Владимир Усов, постаравшийся не переступить черты и критикуемый иными поклонниками «твердой руки» за «мягкотелость». Да и Верховный Суд РФ в своем определении от 21 февраля 2007 года недвусмысленно указал ужесточить приговор.

Алексей Кондауров оказался прав: судья Штундер не заинтересовался не только его аргументами, но и многими другими доказательствами в защиту Алексея Пичугина. Не обратил внимания председательствующий и на очевидные нестыковки в построениях обвинения, вроде путаницы с париками, которые, якобы, непонятно, когда и где, надевали Цигельник и Решетников.

6 августа 2007 года Петр Штундер приговорил Алексея Пичугина к пожизненному заключению в колонии особого режима. На оглашение приговора ушло пять часов. Согласно его тексту, Алексей Пичугин «в неустановленном месте и в неустановленное время вступил в преступный сговор с Невзлиным и другими неустановленными лицами из руководства ЮКОСа» и организовал инкриминируемые ему преступления.

Приговор изобиловал цитатами из показаний Цигельника, Решетникова, Шапиро, Овсянникова (на предварительном следствии), а кроме них – Коровникова, Смирнова, Пешкуна, то есть, фигурантов первого уголовного дела Алексея Пичугина.

Немаловажным доказательством наличия «преступных» связей Петр Штундер счел тот факт, что Алексей Пичугин является крестным отцом сына Г ориных.

Показания Михаила Овсянникова в судебном процессе о том, что он лжесвидетельствовал против Алексея Пичугина и Леонида Невзлина под давлением следствия, Петр Штундер счел не заслуживающими доверия. Аналогично он оценил показания Владимира Шапиро, в которых тот утверждал, что не знает Алексея Пичугина и Леонида Невзлина, что ему ничего не известно о заказчиках преступлений. По утверждению судьи, Владимир Шапиро ранее не давал показаний против сотрудников ЮКОСа, потому что боялся репрессивных действий с их стороны. И заговорил только после предоставления ему государственной защиты.

Тот факт, что защита государства была предоставлена Шапиро еще в начале первого (а отнюдь не второго) судебного процесса по второму уголовному делу Алексея Пичугина, на котором тем не менее Шапиро не дал показаний против сотрудников ЮКОСа, Петр Штундер оставил без внимания.

Помимо этих показаний, текст приговора содержал утверждения, ранее не звучавшие в судебном заседании и вызвавшие удивление участников процесса и постоянных наблюдателей. В частности, Петр Штундер назвал несостоятельными, якобы, имевшие место утверждения адвокатов Алексея Пичугина о том, что Горин организовал преступления в отношении Владимира Петухова и Евгения Рыбина по собственной инициативе. Между тем (и это видно из материалов дела) адвокаты Алексея Пичугина никогда не делали подобных заявлений.

В тексте приговора, оглашенном Петром Штундером, мне бросились в глаза ошибки. Так, вместо фамилии «Овсянников» звучала фамилия «Овчинников». А полное название компании Евгения Рыбина “East Petroleum Handels GmbH”, неоднократно встречавшееся в тексте, судья всякий раз затруднялся произнести, будто видел его впервые.

Но кто же тогда писал судебное решение?

Услышав страшный приговор, Алексей не дрогнул. А через четыре дня после этого он написал письмо.

Это послание было адресовано мне, но посредством него Алексей обратился ко всем своим близким и просто сочувствующим людям.

«...Вот и закончился очередной этап этого кошмара, в котором волею судьбы нам приходится принимать участие. Да, 6 августа стал одним из самых тяжелых дней как для меня, так и для моих родных и близких. Вспоминаю эти долгие и грустные минуты и часы с содроганием... Так было нелегко смотреть на всех вас, мои дорогие, на ваши лица, ваши глаза, полные боли и разочарования... Но при этом я так вам всем благодарен за то, что так мужественно, с чувством собственного достоинства держались и своим спокойствием и стойкостью (представляю, что вам это стоило) помогли мне как можно спокойней перенести этот неправедный, незаконный и такой беспредельный приговор!.. Низкий вам всем поклон! Неустанно молю Господа нашего о вас, мои дорогие, о вашем здоровье и благополучии! Держитесь, не падайте духом – это самое главное!

А как было приятно вчера повидаться с моими любимыми родными, дорогими моими мамой, [братом] Андреем и [сыном] Сашенькой! Их любовь, понимание, забота и оптимистический настрой поддержали и укрепили меня, так подняли настроение и отвлекли от плохих мыслей. <...>

Огромное спасибо всем хорошим, добрым людям, чьи поздравления с днем рождения и пожелания мне прислали! Мне это очень приятно! <...>

Как бы сейчас ни было тяжело и трагично, победа все равно будет за нами! Ведь правда, справедливость и добро на нашей стороне! А этот безумный приговор – не что иное, как признак слабости и страха, что вполне закономерно. Бог им судья!»

Ни жалоб, ни проклятий в адрес преследователей. И боль, в первую очередь, не за себя, а за близких.

«Что Вам сказал [на свидании] Алексей после приговора?» – спрашиваю я Аллу Николаевну.

«Он сказал: “Мама, береги себя. У меня все хорошо, за меня не волнуйся ».

О предстоящем рассмотрении кассационной жалобы защиты в Верховном Суде РФ:

«Алексей мало надеется на этот суд. Он мне сказал: “Мама, ты не надейся и не строй никаких иллюзий”. Он прекрасно понимает, что оправдательного приговора не будет, хотя доказательств вины как не было, так и нет».

Рассказывает бывший сокамерник Александр Маркин:

«У меня с Алексеем Владимировичем практически все одинаково. Мы с ним одного, 1962, года рождения. Как он, я работал в службе безопасности банка и разных фирм. Количество эпизодов и статьи на нас “повесили” одинаковые. Свидетели как у Алексея Владимировича, так и у меня были из зоны и также по несколько раз меняли свои показания. Даже статья в Интернете есть, в которой нас вместе упоминают. Единственная разница в том, что у Алексея Владимировича в деле замешана большая политика, а у меня – поменьше.

Мне “светило” пожизненное заключение. Для того чтобы я с этим смирился, меня в ИЗ-99/1 “кидали” в камеры, в которых сидели люди, уже получившие “пыжика” – пожизненное заключение. 19 октября 2007 года в камеру № 304, где я содержался уже месяц, зашел Алексей Владимирович. К моему удивлению, не наигранно улыбчивый и уверенный в себе. Мы в камере уже знали, какой приговор у Алексея Владимировича. Скажу честно, я подумал, что его перевели в нашу камеру для косвенного воздействия на мою психику. В этой камере мы находились вместе четыре месяца и 14 дней. Несмотря на обязательное недоверие – извините, тюрьма – мы подружились».

«Как проходил Ваш день?»

«Часов в камере не было, поэтому время я могу указать только приблизительно. Около 7 часов утра открывалась дверная форточка-“кормушка”, через нее дежурный по камере принимал на каждого по одной столовой ложке сахара, брусок хозяйственного мыла, нарезанного на четыре части, и по полбуханки черного хлеба – спецвыпечки для заключенных. Через некоторое время приходил ДПНСИ – дежурный помощник начальника следственного изолятора. Дежурный по камере должен был доложить ему, что в камере все нормально.

Про пищеблок лучше промолчу. Ели мы то, что передавали родные – в месяц разрешены две передачи по пять килограммов. И еще можно было купить продукты в ларьке.

Затем прогулка. А после нее начинались хождения по мукам. Вызывали на допросы и прочие следственные действия.

По камере дежурили все по очереди. Раз в неделю все вместе делали генеральную уборку.

Алексей Владимирович получал очень много писем от самых разных людей – и известных ему, и не известных. В основном это были письма поддержки. По его лицу было видно, насколько дорого ему содержание этих писем. В течение дня Алексей Владимирович писал несколько ответов. Иногда он откладывал письмо и шел молиться, затем, после молитвы, дописывал.

Еще в нашей камере был телевизор. Алексей Владимирович с большим удовольствием смотрел сериалы “Моя прекрасная няня”, “Солдаты”, “Уокер, техасский рейнджер”. Когда в сериале “Моя прекрасная няня” были смешные моменты, он смеялся радостно, как ребенок. А читал Алексей Владимирович в основном религиозную литературу».

«Бытует мнение, будто фигуранты “дела ЮКОСа” содержатся в привилегированных условиях. Это так?»

«Нет, это не так. Все камеры в ИЗ-99/1 примерно одинаковые, независимо от того, представитель ЮКОСа там сидит, Мавроди или любой другой человек. Различаются они только тем, что в одних сделан ремонт, а в других – нет.

Камера № 304 размером примерно шесть метров на три с половиной, потолки высокие, поскольку здание старой постройки. Перед выходом из камеры слева санузел – если его так можно назвать. Справа холодильник и выше телевизор.

Из Испании меня сразу отправили в эту камеру, и на свободу я вышел тоже из нее. За десять месяцев моего пребывания в СИЗО во многих камерах сделали ремонт. В этой – нет. Почему – догадаться несложно: она напичкана прослушкой.

Единственная привилегия этой камеры в том, что в ней содержались обвиняемые по самым громким преступлениям в современной истории России. Не исключено, что те, кто продолжают расправу над ЮКОСом, через некоторое время тоже окажутся в этой камере.

Ни мобильный телефон, ни спиртное в ИЗ-99/1 пронести невозможно. Поэтому этот изолятор называют “подводной лодкой”».

«Рассказывал ли Вам Алексей Пичугин о своем уголовном деле?»

«Да. Он мне рассказывал, что дело против него сфабриковали. От него добивались согласия давать нужные для следствия показания на Невзлина и Ходорковского. Один раз, в 2003 году, ему сделали уколы и допрашивали в бессознательном состоянии. После этих уколов его самочувствие резко ухудшилось, он едва выжил. Долго Алексей Владимирович о своем деле говорить не мог, ему становилось не по себе. Он сказал, что на подлость никогда не пойдет».

«Насколько я поняла, Вы считаете Алексея Пичугина невиновным. Почему? Ведь есть вступивший в силу приговор суда».

«Да, я считаю Алексея Пичугина невиновным! Приговор вступил в силу по сфабрикованному делу, состязательности на суде не было, доводы защиты игнорировались. Свидетели обвинения на предварительном следствии и в суде давали противоречивые показания. Доказательств вины – ни прямых, ни косвенных – нет. И самое главное: ни те, кто фабриковал это дело, ни судья Штундер не убедили общество в том, что Пичугин виновен.

Я уверен, что дело Пичугина будет пересмотрено, и он будет освобожден. Дай Бог ему сил держаться».

«В начале нашего разговора Вы высказали мнение, что в деле Алексея Пичугина замешана большая политика. Что Вы имели в виду?»

«“Дело ЮКОСа” политическое – так считают в России и за рубежом. Если бы оно было просто уголовным, разве стали бы об этом говорить во всем мире? Путин, утверждая, что, якобы, помимо всего там еще и кровь была, тем самым давал обществу установку, как думать. А получилось, что он оправдывается.

Кровь, про которую говорил Путин, повесили на Пичугина, чтобы еще больше очернить ЮКОС. Сейчас все те, кто участвовал в этой расправе, понимают, что они проиграли. И зубы они сломали об Алексея Владимировича Пичугина».

«Какое у Вас сложилось впечатление об Алексее Пичугине как о человеке?»

«В камере невозможно врать или притворяться. Так же невозможно скрывать свои человеческие качества. Все видно как на ладони. У меня об Алексее Владимировиче сложились самые добрые впечатления. Я очень уважаю его за мужество, смелость, стойкость, честность и неподкупность».

31 января 2008 года коллегия Верховного Суда РФ отклонила жалобу Алексея Пичугина и его защиты на пожизненный приговор. Таким образом, он вступил в (здесь нужно бы написать «законную», но рука не поднимается) силу и обжалованию в России больше не подлежал. Впоследствии защита Алексея Пичугина обратилась с жалобой на несправедливое судебное разбирательство в Европейский суд по правам человека.

Сам Алексей Пичугин в заседании кассационной инстанции не участвовал, поскольку заранее написал заявление, что не видит в этом смысла. Его интересы представляли адвокаты Георгий Каганер, Ксения Костромина и Дмитрий Курепин.

С тех пор для семьи Пичугиных потянулись томительные дни ожидания. Когда и куда отправят Алексея? Заранее эта информация не разглашается. Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) только постфактум уведомляет официальным письмом близкого родственника осужденного о его этапировании. Почти каждый день адвокаты Алексея шли в СИЗО «Матросская тишина», не зная при этом, застанут ли на месте своего подзащитного.

А родные осужденного отчаянно надеялись на чудо. Ведь на дворе стоял 2008, выборный, год, которого многие ждали так долго и связывали с ним уход с политической арены Владимира Путина...

Всего колоний для пожизненников в России пять. То ли из-за черного юмора тамошних сотрудников, то ли по каким-то другим причинам, эти учреждения носят поэтические названия. «Белый лебедь» в Пермской области, «Полярная сова» в поселке Харп Ямало-Ненецкого автономного округа, «Черный дельфин» в Соль-Илецке под Оренбургом, уже упоминавшийся «Вологодский пятак» на острове Огненный и «Ивдель» в Свердловской области.

Режим в этих, как и в остальных, колониях регламентируется Уголовно-исполнительным кодексом РФ.

Размещение в камерах, как правило, по два человека. В течение года – два краткосрочных свидания, одна посылка или передача. Ежедневная прогулка продолжительностью полтора часа.

Журналистские публикации живописуют ужасы этих мест, и предпринятый мною поиск в Интернете дал богатую пищу для размышлений. Друзья тоже старались поделиться со мной найденными ссылками.

Особо сильное впечатление на меня произвела статья «Поза “Ку”» о колонии «Черный дельфин», вышедшая в газете «Известия» 27 июня 2002 года. Зная журналистскую «кухню» изнутри, я тем не менее была глубоко шокирована – больше даже не тем, что в этом материале описано, а тем, как это описано. У меня возникло ощущение, будто автор, Дмитрий Соколов-Митрич, смакует отталкивающие подробности чуть ли не с наслаждением. Что-то в этом было от стремления фотографа-папарацци показать картинку с места страшной катастрофы покрупнее да понатуралистичнее. Вероятно, именно по этой причине я до сих пор, по прошествии нескольких лет, не могу избавиться от чувства парализующего, почти животного ужаса от этой публикации.

4 марта 2008 года в пять утра я внезапно, как от толчка, проснулась и сразу почувствовала тревогу.

Уснуть больше не смогла. Списала это на нервное напряжение последних дней.

А утром 5 марта адвокаты Алексея Пичугина как обычно пришли к нему на свидание в «Матросскую тишину». Семья принесла передачу. Но Алексея в следственном изоляторе уже не оказалось. Как выяснилось, его перевели куда-то еще накануне.

Начальника учреждения расспросить не удалось: сотрудники говорили, что его нет на месте. О том, куда делся осужденный работник ЮКОСа, никто не сообщал.

Между тем, официальный предстатель ФСИН опроверг появившуюся в СМИ информацию об этапировании Алексея Пичугина в колонию.

Адвокаты разослали в соответствующие инстанции телеграммы с запросами, пришли подтверждения об их вручении. Однако ответов по-прежнему не было.

В неведении, где Алексей, пребывали и его родственники.

Эта ситуация мучительной неопределенности и бесплодных поисков растянулась на восемь суток.

Только 12 марта Алла Николаевна получила официальное письмо, которым ФСИН уведомляла об отправке ее сына в колонию. Как затем выяснилось, еще с 6-го числа Алексей Пичугин находится в ФБУ ИК-6 города Соль-Илецк Оренбургской области – «Черном дельфине».

Официальный представитель ФСИН сказал журналистам неправду.

Доставлен в пункт назначения заключенный был обычным рейсом пассажирского самолета «Москва – Оренбург» под конвоем. Позже Алексей рассказывал, что после пяти лет пребывания в тесных камерах и клетках при виде большого пространства и множества людей у него закружилась голова.

Материализация моих страхов, навеянных статьей Дмитрия Соколова-Митрича, поразила меня до глубины души.

Соль-Илецк – небольшой город, расположенный в Оренбургской области, в 64 километрах от Оренбурга, в степи, на границе России и Казахстана. Добраться туда из областного центра можно железной дорогой или автотранспортом.

Первая часть названия города говорит о главном природном богатстве тех мест – соли, разработка месторождения которой велась там с давних пор. Расположение залежей близко от поверхности земли позволяло народам западного Казахстана и Южного Урала (казахам, башкирам, татарам и другим) добывать соль без особых затруднений с помощью простейших орудий труда.

Вторая часть названия города указывает на реку, находящуюся поблизости, – Илек, левый приток Урала.

В 1754 году была построена крепость «Илецкая защита». В 1865 году появилось название «безуездный город Илецк». В 1926 году этот населенный пункт стал поселком городского типа, а в 1945 году – городом Соль-Илецком.

В Соль-Илецком районе выращивают зерновые, масличные, бахчевые культуры (арбузы, дыни, тыквы), фрукты, ягоды, овощи. Разводят крупный рогатый скот, овец, коз, лошадей. Климат там континентальный, что выражается в резких сезонных колебаниях температуры воздуха, а также в малом количестве атмосферных осадков. Подчас сорокаградусные морозы в Соль-Илецке зимой сменяются такой же жарой летом.

Имеется машиностроительный завод ОАО «Завод Соль-Илецкмаш», предприятия по ремонту сельскохозяйственной техники. Пищевая промышленность представлена соледобывающим предприятием ОАО «Илецксоль».

Однако главная достопримечательность Соль-Илецка – комплекс соленых и грязевых озер, которые по целебным свойствам местные жители с гордостью сравнивают с Мертвым морем в Израиле.

Так что, по странной иронии судьбы, крупнейшая в России колония для осужденных к пожизненному лишению свободы на 1600 человек расположилась в городе-курорте, куда ежегодно приезжают тысячи людей, чтобы поправить свое здоровье и просто отдохнуть.

Крепость в Соль-Илецке появилась еще в XVIII веке, незадолго до восстания Емельяна Пугачева. Исторические источники повествуют, что ее строительство начал сотник-казак, которому под охрану передали четырех каторжан. Они и начали возведение крепости, одновременно работая на соляных шахтах. Позже, во время пугачевского бунта, сподвижник Емельяна Пугачева Хлопуша освободил каторжан, а крепость сровнял с землей.

Но сама идея строительства узилища для преступников, осужденных за тяжкие грехи, осталась. После подавления пугачевского восстания в этих краях возникла потребность в остроге для ссыльных разбойников. Императрица Екатерина II ознакомилась с планом местности и подписала указ о возведении крепости.

Каторжане трудились на соляных копях.

Были в Соль-Илецке и пересыльная тюрьма, и больница для заключенных-туберкулезников, и последнее пристанище осужденных-смертников.

Официальное название колонии в настоящее время – ФБУ ИК-6 УФСИН России по Оренбургской области. В ней содержатся примерно 650 человек, причем не только пожизненные осужденные, но и заключенные с общим режимом и живущие в специальных поселениях.

Количество персонала – около 900 человек.

Свое неофициальное наименование, «Черный дельфин», учреждение получило из-за скульптур дельфинов черного цвета, установленных в фонтанах на территории колонии. Их придумал и изготовил из папье-маше один из заключенных. Название прижилось и вошло в историю.

В коридорах на дверях каждой из камер указано, кто там сидит и в совершении каких преступлений признан виновным.

В камерах – решетки, которые отделяют заключенных от входной двери и от окна. Зэки открывают окно сами специальной палкой. Железные кровати, скамейки, на которых в течение дня сидят осужденные. Сидеть и тем более лежать на кровати днем запрещено. Есть раковина, унитаз.

Из мебели, кроме кроватей и скамеек, – стол, полочки. На них – пластмассовые кружки и деревянные ложки. Все металлические предметы в колонии запрещены по соображениям безопасности.

Заключенные могут пользоваться библиотекой, иметь при себе определенное количество книг и другую печатную продукцию.

Есть радиоточка.

Осужденные обязаны спать головой к двери, не накрывая лица и при довольно ярком освещении.

Перемещаются осужденные внутри здания колонии – например, на прогулку – нагнувшись вперед, опустив лицо вниз, с застегнутыми наручниками на спине руками и с завязанными глазами. Точно так же доставляют в «Черный дельфин» вновь прибывших арестантов. Считается, что благодаря этим мерам, заключенные не смогут сориентироваться на местности и совершить побег.

При выводе на прогулку одного осужденного сопровождают как минимум двое охранников.

Свидания с родственниками – тоже через решетку и с руками в наручниках.

Пожизненники обязаны носить форменную одежду – темно-синюю или черную робу с тремя белыми полосками на рукаве и штанах. На спине у каждого написано: «ПЛС», что значит – «пожизненное лишение свободы».

Некоторые заключенные работают: шьют солдатские полуботинки, кроссовки и домашние тапочки. Вся выпущенная колонией обувь распространяется под маркой «Оренбург», а на подошве изображен логотип в виде маленького дельфина.

Снаружи здания колонии – чистота, красота и порядок. Асфальтированные дорожки, все покрашено, побелено, разбиты клумбы, высажены деревца.

Я намеренно не вдаюсь в книге во все те жутковатые подробности о «Черном дельфине», которые так любят повторять журналисты. Желающие без труда найдут их в Интернете.

О первом времени Алексея Пичугина в ФБК ИК-6 мне рассказала мать бывшего его сокамерника по этой колонии – осужденного С., со слов сына.

Сразу после прибытия сотрудника ЮКОСа, как и полагается, поместили на две недели в карантин, где от него требовалось изучить принятые в колонии порядки. Затем заключенный попал в камеру к С.

В течение месяца Алексей молчал. Точнее, произносил только рапорт при проверках надзирателями камеры, как предписывают правила внутреннего распорядка учреждения.

Писем от Алексея никому не было до 21 марта. В тот день первое известие от сына получила Алла Николаевна. Впоследствии я тоже дождалась его ответа на свои письма и телеграмму.

«Сегодня 21 марта – пятница, – писал мне Алексей Пичугин. – Несколько дней назад (во вторник) получил первую весточку на новом месте обитания. Это была Ваша такая теплая и жизнеутверждающая телеграмма, которую Вы отправили мне 13.03! Не буду описывать, сколько радости она принесла мне, сколько положительных эмоций и сил! Вы ведь это и сами хорошо понимаете. От всей души благодарю Вас!..

И хочу сказать, что духом не падаю и ни на секунду не теряю уверенности в том, что все встанет на свои места, что справедливость и здравый смысл сильнее лжи, злобы и подлости. А значит, победа будет за нами! <...>

За меня особенно не тревожьтесь, я в порядке. Уповаю на Господа и свято верю в то, что Он поможет нам! Берегите себя, не болейте, верьте и думайте только о добром».

Невероятно и парадоксально! Это он оттуда, из «Черного дельфина», меня, находящуюся в Москве и на свободе, подбадривает и утешает.

Впоследствии уже упоминавшийся заключенный С. из ФБУ ИК-6 писал об Алексее Пичугине:

«...Мы пробыли некоторое время с Алексеем, после того, как он уехал из Москвы в начале марта [2008 года], и вместе близко сошлись по-человечески (система накладывает свой формальный отпечаток, поэтому подчеркиваю, что именно по-человечески).

После этого Алексея вновь, против его желания, увезли в Москву Против желания – потому, что увезли не для решения дела по существу, а для участия в очередном политическом фарсе.

И когда мы с Алексеем ежедневно и весьма насыщенно общались, иногда по 24 часа в сутки, тет-а-тет, в частности, перманентно всплывала тема литературы. Лет семь тому, как я сам более или менее регулярно занимаюсь литературным творчеством...

Я нахожусь в пенитенциарной системе десять лет... и впервые почувствовал человека, который адекватно воспринимает выражаемые мной идеи».

Похоже, душевные качества Алексея Пичугина таковы, что он действительно не может не вызывать уважение и расположение окружающих, очень разных людей, где бы ни оказался.

 

«Я оговорил Пичугина и Невзлина»...

21 апреля 2008 года на заседании Мосгорсуда по делу Леонида Невзлина один из двух главных свидетелей обвинения Геннадий Цигельник отказался от своих прежних показаний. Он заявил, что оговорил Леонида Невзлина и Алексея Пичугина под давлением следствия в обмен на поблажки в сроке заключения.

«Я оговорил Пичугина и Невзлина по просьбе следователей Генеральной прокуратуры Буртового, Банникова, Жебрякова и оперативного работника Смирнова. Я заключил сделку с Буртовым 4 мая 2005 года, – сообщил суду Цигельник. – Мне обещали защиту и минимальный срок, а дали максимальный».

Геннадий Цигельник пояснил, что в 2005 году следователь Юрий Буртовой продемонстрировал ему видеозапись, на которой зафиксированы ложные показания Евгения Решетникова против представителей ЮКОСа и порекомендовал поступить так же.

После этого Цигельник, по собственному признанию, стал давать нужные Генпрокуратуре показания.

Цигельник рассказал, что представители Генеральной прокуратуры посещали его с указаниями всякий раз перед допросом в суде по делу Пичугина. А также – по делу Невзлина 14 апреля 2008 года.

Как сообщил Цигельник, на самом деле он никогда не знал ни Алексея Пичугина, ни Леонида Невзлина, а впервые услышал о них только от следователя Буртового.

Геннадий Цигельник заявил, что решил отказаться от лжесвидетельства против ЮКОСа, так как данные ему в рамках «сделки» обещания Генпрокуратура не выполняет.

Сходные признания сделал и Евгений Решетников. Правда, этот осужденный не назвал себя открыто лжесвидетелем. Но, по его словам, следователь Буртовой ему рассказал, будто Леонид Невзлин и Алексей Пичугин – заказчики преступлений, а потом посоветовал дать «правдивые показания». И Решетников последовал рекомендации.

Эти признания, объясняющие все противоречия в показаниях Цигельника и Решетникова и полностью согласующиеся с доказательствами стороны защиты, были сделаны в присутствии журналистов и стали настоящей информационной «бомбой». Комментаторы заговорили о полном развале дела Леонида Невзлина в суде и о необходимости пересмотра пожизненного приговора Алексею Пичугину по новым обстоятельствам, коими явилось саморазоблачение лжесвидетелей.

Однако ничего подобного не произошло. Судья Валерий Новиков, председательствовавший на процессе Леонида Невзлина, постановил: признания Цигельника в лжесвидетельстве считать недостоверными. Показаний Решетникова о Буртовом он «не заметил» вовсе.

Алексея Пичугина вернули в «Черный дельфин», а Леонида Невзлина осудили на пожизненное заключение – фактически без свидетелей и заочно.