Улите казалось, что наступили самые черные дни в ее жизни.

«Шкода» перестала вдруг заводиться, на ремонт денег нет. Квартира, которую надумала сдавать, «пришла» к ней обратно. Режиссер в театре становится потихоньку хамовитее и хамовитее, — значит, без «подпитки» рекламы ваша недолгая последняя песенка спета, «великая Грета Ильина» или, если хотите — «Улита Гарбо»… «А что, красиво!» — усмехнулась она. И отдраила квартиру, что делала всегда, когда приходилось совсем плохо. И тут, как всегда неожиданный, пахнущий ветром и волей, — Макс!

Она так ему обрадовалась! И так загрустила. Что даже не смогла бы решить, чего больше: грусти или радости. Скоро, очень скоро он прозреет и перестанет к ней ездить. Платонически сидеть вечерами и беседовать о всяких тонких, рвущихся от прикосновений покрепче материях — жизни, любви, смерти, вере…

Макс кинул на стол рукопись бедного Леонида Матвеича. Улита даже не глянула на нее. Они увидели друг друга, и все было забыто. И вот, пожалуйста, звонок в дверь. В квартиру ввалился Казиев. Он сразу же ощутил, что Улита (Макса не видел пока, тот оставался в комнате) какая-то странная, благостная, что ли? А не жесткая, как обычно при его появлении… Странно. По его данным, Улита должна бы валяться в рыданиях… А он на вершине! Потому ему захотелось поразвлечься и «поразвлечь» свою бывшую супругу, это значило хорошо ее позлить, а самому посмеяться и повеселиться над ее беспомощной злостью. Но сделать это элегантно и совсем не грубо. Впрочем, Казиев совершенно искренне считал, что грубить он совершенно не умеет. Тем более — дамам?

На вершине он был вот почему. Ему позвонила Тинка и, визжа от счастья, сообщила, что у нее рукопись сценария, который она лично достала у того старика «из Ниццы»! «…Но ведь, правда же, рукопись от старика! Только она — Леонида Матвеичева… Это не важно. Тебе нужен сценарий? Нужен. А сообщать, что и от кого… Сам увидит. Ангел же говорила, что «переживательно»!.. — рассуждала вполне здраво, с некоторыми допусками, скажем, и по своему разумению, Тинка. Услышав, что она лопочет, Казиев спрыгнул с тахты, на которой валялся в безрадостных раздумьях, и закричал, чтобы она приезжала к нему немедля, что он так скучал по ней! На что Тинка как-то странно помолчала и ответила, что сейчас она никак не может, а вот утром… (Девчонки ждали Макса, а он все не появлялся. Ну уж утром они его достанут, вместе с рукописью! Ангел волновалась серьезно.) Тогда Казиев, сердясь, предложил приехать сам. И на это Тинка опять странно помолчала, будто советовалась с кем-то, и снова сказала, почти слезно, что сейчас — никак, а вот утром…

Он посмотрел на часы, не поздно, однако ладно, он потерпит, а утром рано возьмет в руки желанный сценарий, за которым так охотился покойный Родя! А достался — Тиму Казиеву. Так-то. И как эта девчонка нашла рукопись? Зря он считал ее такой уж дурочкой. Надо ей уделить внимание, надо!..

Все разуверившиеся в нем увидят его новую, конечно, охренительную «фильму» — как говаривали раньше — и снова ахнут в миллионы голосов: до чего же талантлив! Дьявол, а не человек…

А Макса все нет, сценарий у него. Он же позвонил и дал знать. Значит, приедет и привезет. А сценарий Казиеву доставит Тинка. Она упросила Ангела, и та согласилась — жаль было подругу. Она потом к этому Казиеву заявится, когда он прочтет «Леонид Матвеича». Но от Макса не было ни слуху ни духу. Ангел сказала озабоченно:

— Я же предупреждала, что старик не так прост, и Макс с его торжественным девизом «ничего не боюсь, не боялся и не буду бояться!» вполне мог попасть черт знает в какую историю…

Но Тинка только ручкой махнула — найдется Максик, вот увидишь!

Ангел замолчала, не дай Бог, эта свиристелка догадается о том, что она… Тогда — пиши пропало.

Казиев прибыл к Улите не пустой. Во-первых, и главных, сценарий, считайте, у него. Во-вторых, он поглядит-поглядит, да и предложит Улитке роль, даже если там для нее ничего нет, подпишет пару-тройку реплик, делов-то! И в-третьих, в руках у него еле уместились три алых розы на длинных стеблях, бутылка шампанского и торт-мороженое, что он страстно любил, а Улита не терпела.

— Родная моя, — кинулся он к бывшей жене и запечатлел актерский поцелуйчик на ее щеке где-то возле уха. Она тоже по привычке чмокнула воздух. Тим уже отлетел пташкой на стул, раскинув фалды темного дорогущего сюртука над светло-серыми брюками.

Он был хорош, ничего не скажешь. Пшенично-серая шапка волос блестела, как платиновая, узкие глаза искрились, и весь он был моложе лет на десять.

— Доставай, хозяйка, бокалы, будем пить и веселиться всю ночь!

— С чего бы? — совсем не в тон Казиеву спросила Улита. С нее быстро слетела благостность при виде бывшего мужа, который так и не может оставить ее в покое.

— Есть причинка, — таинственно и смешливо сообщил он.

Улита нехотя стала доставать бокалы и вазочку для цветов, и один бокал выскользнул из рук и разбился.

— Это к счастью! — обрадовался Казиев.

А Улита подумала, но не сказала, что у нее посуда бьется как раз, наоборот, ко всяким гадостям, причем крупным. И разозлилась на Казиева.

Макс, стоя у окна в комнате, решал — уйти, остаться? Вроде бы Улитин муж… Хотя дрянь порядочная! Но это ее дело. Пора ему прекращать вмешиваться в ее жизнь, мессия нашелся! Сам хорош! Так он думал, пока ни на что не решаясь. А Улита, что-то там сказав Казиеву, вошла в комнату и стала в дверях. Как картина в раме. Макс засмотрелся на нее: темно-синее домашнее платье, прямые каштановые волосы до плеч и светлые, ее удивительные светлые глаза! Руки опущены вдоль тела, как у провинившейся школьницы. Если бы он был художником! А он — никто. Финансист, и то — будущий… Но он что-нибудь с собой сделает, он не будет финансистом, как того хочет его безумная мама!

— Макс… — уже в третий раз обращалась к нему Улита, — пойдем, я познакомлю тебя с бывшим мужем. Идем, — повторила она, видя, что он нахмурился и дернулся как-то.

Она взяла его за странно холодную руку — всегда у него руки горячие — и ввела в кухню, сразу представив:

— Это мой юный друг Максимилиан, и, как он говорит, не поклонник, а почитатель.

Она понимала, что говорит пошлость, но ничего иного не пришло ей в голову. Да и не все ли равно, что она скажет, если Казиев уверен на сто двадцать пять процентов, что Макс — ее любовник и что она, как многие в ее возрасте, свихнулась на юнцах.

Казиев привстал со стула, пожимая Максу руку, а тот вдруг из юнца, которым выглядел минуту назад, превратился снова в себя самого — уверенного, надменного, всегда знающего, как поступить Макса! Улита диву далась. Она никогда не видела его таким, каким он был минуту назад, — будто вся его необыкновенность куда-то делась… Нет. Не делась.

Когда Макс переложил со стола папку, принесенную от старика, на подоконник, глаза Казиева загорелись хищным огнем. Он вначале не заметил этой папки, а теперь она его оч-чень заинтересовала! А Макс, как нарочно, положил папку задней стороной, чистой, без надписи, а сама папочка была достаточно толстенькая. Но спрашивать, что это, — Казиев понимал, бестактно и глупо, потому мучился, глядя на папочку и размышляя, как вроде бы совсем незаинтересовано подойти к подоконнику и перевернуть папочку личиком… Черт их знает, эту Улитку и ее юного любовника! Ведь тоже, поди, ищут для Улиты, в чем бы ей сняться…

Макс вдруг пробормотал:

— Я на секунду. — И исчез.

Улита решила, что он больше не придет. И даже почувствовала некое облегчение. Незачем ему с Казиевым сидеть за одним столом. Что Казиев скажет какую-нибудь прикрытую или совсем неприкрытую гадость, — это вернее верного. Макс — бешеный, только об этом никто не знает, а она догадывается. У него всегда личина мальчика из приличной семьи. Казиев подумал злорадно, что любовник сбежал, совсем по-свойски переполз в кресло и там развалился.

— Ну выпьем, старая подружка бедной юности моей, выпьем, где же кружка, сердцу станет веселей, — почти пропел он и добавил жалобно-театрально, — только шампанское открой ты, я же, черт его дери, никогда не умел открывать шампанское, ты помнишь? — И он, наклонившись, как бы поцеловал ей руку, шмякнув губами возле пальцев.

— Ну уж нет, дорогой, помучайся! — откликнулась холодно Улита. Как она помнила все его штучки! — Я даже не знаю, за что мы пьем? За твои успехи? Вот ты и открывай!

Конечно, Казиев умел открывать шампанское, но не любил это нудное дело, и всегда за него открывал тот, кто был рядом, — осветитель, оператор, актрисы…

— Ладно уж, ладно, — сказал он примирительно, — открою. Только вот подождем немного твоего мальчика, если он придет. Я думаю, у него просто нет денег и ему неловко… Или ты ему дала денежек? — Хитро и весело глянул он на Улиту.

— У меня денег нет, чтобы таких мальчиков оплачивать, — бросила Улита, начиная злиться серьезно.

Казиев был на вершине блаженства.

Его бывшая жена, которая вечно его превосходила, наконец-то состарилась и содержит мальчика! А тот, дебил, не смог красиво сыграть! Убежал, роняя сопли… Ну что ж, подождем еще, даже забавно. И все-таки, какого красавчика выбрала!

В это мгновенье, когда у Улиты созрело решение погнать Казиева со всеми его дарами, вошел Макс. Он положил на стол коробку конфет «Рафаэлло», которые Улита обожала, оливки — тоже ее вкус, и банку кофе «Карт Нуар».

Казиева перекосило, но он очень удачно перекроил это в улыбку.

— Наш герой перещеголял старого волчару, — усмехнулся он, — но так и надо! Смена идет нам! Смена! А, Улитка?

Улита, ликуя, улыбнулась бывшему мужу:

— Ну, а теперь открывай свое шампанское!

Шампанское открыл Макс, как-то так получилось, но и этим не был доволен Казиев. Ему все разонравилось. И этот мальчишка, распоряжающийся, как дома, и сияющие серые глаза Улиты (он вдруг с горечью подумал, что когда-то так же сияли ее глаза навстречу ему… Когда и куда это делось? Бог весть!), их мимолетные улыбки.

— А я, собственно, пришел и по делу, но… — начал свой то ли тост, то ли выступление Казиев. — Друзья мои!

Он встал. Макс нехотя приподнялся, а Улита осталась сидеть.

— Я наконец-то имею сценарий! Блестящий! Идея — гениальная, без дураков. Она брезжила во мне… Стучалась! И наконец-то! Свершилось (надо было что-то громоздить, а ведь из-за капризов паршивой девчонки он даже замысла не знает, в чем там дело…). Короче, есть сценарий, и есть роль для Улиты.

Как у него выскочила последняя фраза, он сказать не мог. Видимо, желание переплюнуть дрянного сопляка дало Казиеву такой импульс.

Улита не вскочила и не бросилась ему на шею, как обязательно делают все актрисы, особенно те, что на выходе в тираж… Она только поинтересовалась:

— А что за роль?

— Это отдельный разговор, — поморщился Казиев, — мы же решили сегодня пьянствовать, все — потом… Утром мне подвезут сценарий, и — тогда реальный разговор.

Улита ругала себя за то, что невежлива с Казиевым и тем самым выглядит злыдней перед Максом, но поделать с собой ничего не могла.

Макс, найдя повод съязвить, спросил:

— Вам должна подвезти сценарий девушка по имени Тина, Тинатин?

Казиев посерел. Откуда у мальчишки сведения?

Но он не успел ответить достойно, как Макс поднялся, взял с подоконника толстую папку и передал ее Казиеву со словами:

— Я не думал, что мы увидимся… Поэтому я передаю вам сценарий.

Казиев взял молча папку и перевернул ее верхней стороной. И сразу же на лице его возникла гамма чувств: удивление, неприятие и — злость. По мере прочтения записочки, приложенной к рукописи, такое унылое разочарование появилось у него на лице, он и не пытался скрыть его. Но в голове постукивали молоточки, работали шестеренки, крутился моторчик, и он сказал, рассмеявшись с некоторым усилием:

— Господи, ну надо же! Это опус моего старинного приятеля Леонида! Мы в юности когда-то с ним писали роман о себе, потом переделывали в сценарий. — Он пролистнул последние страницы, чуть задержавшись на них, и продолжил: — Бедняга, он живет теперь в каком-то Мухосранске… Скука и тоска. Тоска и скука. Но я все же посмотрю, что можно сделать для бедолаги… Ула, ты помнишь Леонида?

А сам думал не о Леониде, а о том, как эта рукопись могла попасть к старику «из Ниццы» и теперь — к Максу? Неужели из-за нее погиб Родька?! Не может этого быть! Тут какая-то подстава, но какая, в чем? С ходу ничего не поймешь, это надо со всех сторон разглядеть, а расспрашивать нельзя. Здесь, в конечном счете, его враги!

— Конечно, — услышал он ответ Улиты, — а ты его помнишь? Удивительно!

— Чего тебе удивительно?

— А то, что он писал тебе и ты ни разу не ответил ему, ни разу! Когда тебе было надо — ты писал! Да, ладно, что я разошлась.

Макс потянулся за оливкой, и очень неловко. Баночка опрокинулась, и соус пролился на светло-серые брюки Казиева.

Тот сначала не понял, что произошло, но когда почувствовал, было уже не до вежливости!

— Подонок! Это ты нарочно! Перед своей древней любовницей изгаляешься!

Это были его последние слова.

Казиев тут же был выброшен на лестницу, туда же полетели его розы и торт. Рукопись осталась. Из-за двери, с лестницы, зловеще донеслось:

— Ну, наркоман трахнутый, я этого так не оставлю.

И стало тихо.

Макс рассмеялся, а Улите почему-то захотелось заплакать.

— Макс…

Он моментально ее понял.

— Это было очень некрасиво? Мне уйти?

— Все сложнее, Макс, только не обижайся. Это не из-за Казиева… Мы потом поговорим, хорошо? — сказала она, изнемогая от желания остаться одной.

Макс ушел. Исчез. Выйдя из подъезда, он увидел Казиева, который, стоя в арке, оттирал платком брюки. Услышав шаги, обернулся. Лицо его исказила злоба.

— A-а, юный альфонс! Что ж не остался на объедки? — И тут же получил ощутимый удар в челюсть.

Мгновенно сплюнув кровь, потрогав зубы, Казиев завизжал.

— Я засажу тебя за хулиганство, за драку, членовредительство!

— У моего отца столько денег, что все адвокаты меня будут защищать! — Макс не терпел упоминать своих богатых родителей, но сейчас — захотелось. Он — альфонс! У них с Улитой настолько высокие отношения… Теперь она перестанет общаться с ним. Его злобная шутка нарушила что-то… Из-за трусливого творческого импотента! Ничтожества! — Альфонсом я не могу быть, папочка с мамочкой всегда помогут, — сказал гнусным голосом пай-мальчика Макс, идя напролом — чем хуже, тем лучше!

Сначала он хотел сообщить, что сам работает и не берет ни копейки у родителей, но что распинаться перед этой свиньей!

— Что ты мне тут лапшу на уши вешаешь! Будто никто не знает, как вы тут кувыркаетесь с моей бывшей! — Казиев отскочил. — Наркота проклятая!

— А вот теперь, — спокойно сказал Макс, остановившись, — я бы вызвал вас на дуэль, если бы вы были благородным человеком. Вот так! — И он вытянул из кармана свою мотоциклетную перчатку с обрезанными пальцами, швырнув ее в лицо (попала!) Казиеву, — за грязь, которую вы льете на Улиту Алексеевну!

Казиев был взбешен, у него болел зуб, из десны шла кровь, штаны были испорчены… Он не слушал, что сказал Макс, только ощутил легкий удар по лицу, но это были цветочки, а ягодок Казиев вовсе не хотел и, выскочив на проезжую часть, быстро схватил машину и уехал. Свой «Чероки» он оставил дома, в гараже, потому что собирался развлекаться! «Поразвлекался, — подумал он со злостью, — дурак». Когда-то с Улитой они это умели. А теперь Улита… любовница мальчишки. И вспомнил словечко «дуэль» и перчатку, брошенную ему в лицо!.. Это еще что за новомодное хамство? Не-ет, если он достанет сценарий, — а он достанет, носом землю будет рыть! — Улитка не получит ни шиша, никакой роли! Никогда! Он уж постарается ее ославить.

Ангел высматривала в кухонное окно Макса. Ее возмущало то, что он не удосужился позвонить еще раз! О себе Ангел, если и думала в этом плане, то лишь с тоской. Куда ей! Хорошо, что она — «парень». Короче, ей уже ловить здесь нечего. Приехала? Убедилась? И отваливай до дому. Не получилось у нее ничего. Не вышло. И если даже Казиев поставит фильм по роману Леонид Матвеича, кому она будет там нужна?.. А он должен поставить! Она с него спросит. Старый друг написал такой роман! Большой, переживательный! А потом она уедет в родной Славинск. Здесь ей делать больше нечего, задание свое она выполнит, к тому идет. А Макс?.. Что Макс! Они с ним «друзья» и все.

Итак. Она едет в Славинск, пойдет работать в заводоуправление, как маманя, или в какую-нибудь фирму секретарем, все-таки она здесь кое-чего набралась, даже во Францию слетала… Да! Она до сих пор не посмотрела стариковские бумажки! Надо ей это! Но все же интересно, что она отхватила… Ее мысли снова вернулись к горестной ее судьбине. Славинск. Пыльная центральная улица Ленина, заводской «дух» которой проникает, кажется, тебе прямо под шкуру… Их комната — семнадцать метров в коммуналке (когда-то все завидовали, отцу — как инвалиду-афганцу выдали). Очень симпатичный внешне у нее отец — синеглазый, черноволосый, смуглый. Говорят, Ангел в него, от матушки — ничего нет. Матушка… Тихая полненькая блондиночка, с ясными голубыми глазками. Тут Ангел пустила слезу — обокрала! Обокрала родную мать! Но она привезет даже чуток больше. Мама простит ее.

Она опять вспомнила Макса. Как однажды он приобнял ее за плечи и удивился: «Ты такой крепкий с виду, а плечи как у девушки…» Она тогда буркнула что-то и отодвинулась. А как было хорошо сидеть с ним рядом, чувствовать его руку на плече… И вдруг увидела, как во двор на своем «Харли» влетел Макс. Ангел тут же напустила на себя грубовато-смурной вид, будто только-только со сна, встрепала волосы, сунула в рот жвачку. Готово! Можно встречаться! И появилась именно в тот момент, когда он вошел в гостиную.

— Ну, что там было у старика? — закричала Тинка. — Рассказывай! А то сбежал куда-то!..

— Сначала чашку кофе, — сказал Макс, — а потом рассказы. Впрочем, ничего особенного, — скривился он. — Потом, девочки, я жуть устал. Ангел, пойдем, кофе сварим.

Они с Ангелом ушли на кухню, и Макс просяще глянул на нее.

— Ангел, будь другом, свари кофе, и мы посидим здесь хоть минуту вдвоем. Я уже не могу слышать эти Тинкины визги. Я только тебе расскажу обо всем. Им, — он кивнул в сторону комнат, — знать всего не нужно.

— Ты не любишь Тинку? — спросила Ангел.

— Что значит — люблю не люблю… Не те понятия. Мне она не нравится, скажем так, но при стечении обстоятельств я ее трахнул бы, — неожиданно улыбнулся Макс Ангелу по-свойски. Но сразу же посерьезнел: — Ангел, что ты взял у старика? Ты должен ему вернуть, так он сказал. И тогда он отдаст тебе паспорт, про который ты мне ничего не говорил. Зря. Я выглядел болваном. Ну ладно, проехали. Пойдем вместе. Знаешь, я его не боюсь, по-моему, он просто очень старый и очень одинокий…

Ангел не отвечала, хотя собиралась расспросить его обо всем «свидании» и, главное, о рукописи Леонид Матвеича, — что с нею? Но после чисто «мужского» признания Макса, она забыла обо всем. Иногда плохо быть парнем и слышать такие откровения… …Неужели Макс такой же, как все? Как страшно просто он сказал о Тинке! Вроде как, мол, при случае особого голода, попробую рыбий жир. Жуть! О паспорте она не думала, так, мелькнуло, что если Макс называет ее как парня, значит, действительно — «проехали». Старик ее не предал. Странно. Но дальше так продолжаться не может! Славинск! Только он ее спасет.

Она так задумалась, что лила и лила кофе, — через чашку, блюдце, и вот он льется на скатерть, на пол…

— Что с тобой? — вскочил испуганно Макс.

— Ничего, — ответила она сдавленно, — мне что-то неважно, я пойду…

— Тебе помочь? — услышала она, идя в ванную и желая одного — включить душ и ничего не слышать и не видеть, а стоять под горячей струей воды, смывая грязь, которая с каждым днем все больше и больше прилипает к ней.

— Сам справлюсь! — крикнула она и закрылась на защелку.

Такое мог совершенно спокойно сказать юноша, в которого она влюблена, который свято и чисто — она была уверена! — любит другую женщину! Что же за существа — мужики? Ангел плакала под шум душа, и ей не становилось легче от слез, как обычно говорят, а все тяжелее и тяжелее.

Макс был поражен. Ничего такого он не сказал! Почему Ангелу стало плохо? Ерунда какая-то… Мальчишка он еще! А может, он влюблен в эту дурочку Тинку? Ведь она и впрямь хороша. И тут все отлетело от него… Улита. С ней все кончено. Они больше никогда-никогда… Никогда. Надо домой. Не здесь же заснуть, как полному дебилу, а он почему-то падает с ног. Папку с рукописью Леонид Матвеича, которую он забрал от Улиты, Макс оставил на кухне, найдут. Он позвонит девчонкам, спросит, как рукопись, уж Ангел-то прочел и знает, что это! Он и говорил, кажется, что ему нравится… Казиев мог нарочно опоганить ее! А забыл из-за оливок! Макс опять вернулся мыслями к старику. Он интересуется Улитой. Почему? Все знает, все! Он, Макс, это понял. Спросить у самой Улиты? Но она ни словом никогда не обмолвилась о таком знакомстве… Ну и что? Все она должна ему говорить, рассказывать? Странная, однако, история с этим стариком…