Раннее утро. Воздух нежен, как крылышко мотылька, и свеж, как запах яблока. Море тихо и зелено, только у кромки берега о чем-то лепечут белые бурунчики. Рай. Земной — другого мы не знаем.

Под сине-белым зонтиком, в глубоком плетеном кресле удобнейше расположился очень старый человек, в панаме, легких брюках и белой футболке. На столике рядом бутылка «Перье» и сверкающий чистотой бокал. Сигары, грозные на вид. Старик, прищурившись, смотрит, как выплывает лик яркого, еще холодного сейчас, солнечного светила. Может быть, он задремал, потому что не услышал шаги и не отреагировал на подошедшего к нему высокого, худого, иссохшего, как старый йог, и такого же темнокожего, тоже очень старого человека.

Но лицо того не излучало блаженства, которое заливало фигуру сидящего. В нем были боль и усталость, казалось — вековые.

— Привет тебе, старая обезьяна! — хрипло прошептал пришедший.

Сидящий чуть вздрогнул, открыл глаза. В них только на одно мгновенье возникло удивление, но потом глаза его приняли ироническое выражение.

— Старый шакал! Выследил! Но не это удивительно — выжил, вот заковыка!

Тощий старик натужно расхохотался:

— Все-таки я — больший профессионал, чем ты. И раньше и теперь.

— Если тебя это утешает, пожалуйста, я буду вторым. Меня это не трогает даже за левую пятку. Ты-то зачем здесь? Что тебя принесло в эти благословенные края? Уж не я ли? — спросил с улыбкой толстый старик в панаме. — Возьми кресло, не стой на ветру, а то ведь ненароком упадешь и помрешь. А тут трупы не нужны.

Тощий старик еще больше потемнел — видимо, так приливала теперь кровь к его лицу.

— Ты хоть понимаешь, обезьяна, что теперь ты всецело в моих руках? — спросил он и сел рядом в такое же кресло, но как-то сиротливо, неудобно, по-нищенски.

— Ну и что? Убьешь меня? Укоротишь мое бытие на час или год? Кому от этого радость или горе? Я все свершил на этой земле, что мог и даже не мог, что хотел и чего не хотел совсем. Мы с тобой грешники, но не великие, как самые грязные людишки говорят о себе. Грешник великим быть не может. Разговорился я с тобой. Давай завязывай со своим делом. Но только скажи мне правду, единожды, — что тебя заставляет метаться за мной по миру? Терять и снова находить… И ничего не сделать?

Тощий взял сигару, обрезал край, закурил, закашлялся, но быстро остановил кашель каким-то судорожным движением горла. Выглядел он не только больным и истощенным, но и нищим — драные, неровно обрезанные белые от стирок или хождений по солнцу джинсы, грязная черная майка без рукавов и серая от пыли бейсболка.

Справившись с кашлем, он сказал:

— Я тебя ненавижу. Всегда ненавидел. За то, что ты убил своего брата. За все.

Старик усмехнулся:

— Какой нежный?! Ну надо же! А кто предложил именно меня на этот проект? Ты. Я знаю.

— Я. Мне хотелось посмотреть на тебя… Откажешься? Нет! Ты не отказался. Вот в чем штука!

— А знаешь, в чем штука? Ты завидуешь мне. И всю жизнь завидовал: как это я, такой дрянной человек, вдруг вылез на авансцену и живу то в Париже, то в Риме, то в Рио? А ты корпишь и гнешь спину в Союзе, хотя и занимаешь большое место? И не можешь никак написать хотя бы одну увлекательную служебную записку, которую читали бы как роман? Ты хотел извести все наше колено: погубить меня, моего брата, крошечную девочку и заморскую красавицу, любимую брата… Почему ты тогда оставил нас в живых? Ну скажи на прощанье?

Тощий молчал. Старик с сожалением посмотрел на него:

— Сдохнешь ведь сейчас…

— Не сейчас, не бойся. Не опохабит пляж моя старая шкура. Почему я тогда вас не пустил в распыл? Мне приятно было думать, что в любую минуту я смогу появиться перед любым из вас и вам некуда будет от меня деться. Ты думаешь, с твоим Родериком не я повидался? Скажи мне — спасибо! — Он закашлялся и сплюнул.

— Давай, шакалье, верши свой суд, а то не успеешь. Придется мне, старой обезьяне, возиться с тобой. А чем тебе не угодил Родя? Адвокатишко не из первых?

— Потому что он был твоей дойной коровой. А я не хотел, чтобы ты пил молочко, ясно? А вообще, я передумал. И я не заставлю с собой возиться. У меня еще есть и силы, и здоровье. Я все знаю, все умею… — его голос прерывался, — я уйду, и ты снова будешь дрожать от того, что я еще здесь, на земле! Я ведь знаю последнюю твою самую тайную тайну!..

Старик остро посмотрел на тощего:

— Врешь ты все. Ничего ты не знаешь, кроме того, что я позволяю знать, не знаешь!

Но вдруг почувствовалось, что он как-то захолодел, перестал быть столь довольным и благополучным. И будто солнце, уже целиком расцветшее на небе, закрылось на миг туманным облаком.

Тощий что-то уловил и расхохотался:

— Видишь, как ты перепугался? А что, если игру начать сначала?.. Записочки, свидания… Намеки… Ты — хотел въехать в рай? Не выйдет! Сказать почему?

Не глядя на него, старик закурил и произнес:

— Говори. Тебе никто не мешает, даже я. Видишь, не хватаюсь за пистолет, хотя он всегда со мной.

Тощий покачал головой:

— Не сейчас. А может и вообще — никогда, потому что… Ну ты догадываешься почему, ведь так, старая обезьяна? Не из-за тебя. Из-за других. Стары мы! Дурак! Стары! Ты как был глуп, так и остался таким. Ничего не понимаешь. A-а, иди ты… — И тощий исчез в мареве занимающегося жаркого дня. А старик долго смотрел ему вслед с какой-то странной полуулыбкой — жалости, презрения и боли.

Разгорелось светило и даже ему, глубокому старцу, стало тепло, и он вдруг совершенно забыл эту встречу. Не было ее.

Когда-то тощий старик был куратором группы Андрэ. И действительно по своим данным был высоким профессионалом разведки.

Он хотел сказать Андрэ о том, что знает его тайную тайну. Улита дочь Алекса, но… не Дагмар. Ее родная мать — Ольга Николаевна. Улита старше умершей почти сразу после появления на свет маленькой Солли, на год-два. Андрэ, всю жизнь тайно восхищавшийся Дагмар, задался безумной целью: вернуть ей дочь любым способом. Когда он увидел девочку Улиту, он понял — она! Он сам постепенно привык к тому, что Солли жива, и воспринимал девочку, за которой послеживал, как истинную дочь Дагмар.

А потом девочка выросла, у Андрэ начались сложности по службе — благодаря «тощему», и только в конце жизни он, неправедно разбогатевший и умудренный, занялся судьбой Улиты.

И благополучно.

Андрэ точно знал, что тощий мертв… А оказалось вот — нет. Но теперь ему было все равно. Пусть все узнают. Никто уже не поверит в обратное! Тощий скоро отдаст концы, как, впрочем, и он сам. И тайна уйдет вместе с ними.

Она — Ангел из провинции, юная и неопытная. Он — молодой обольстительный красавец, его идеал — известная актриса. Ангел влюбляется и готова даже прикидываться парнем, лишь бы находиться рядом с любимым.

Они такие разные. Есть ли у них шанс быть вместе?..