Марья Павловна никак не могла прийти в себя после посещения Санька и Катюхи. Она металась по квартире, пила кофе, присаживалась, вскакивала. Она вдруг решила, что судьба заставляет ее принять решение и что именно ей дано как-то сгладить грехи других. Почему именно ей — она не представляла. Саньку она поверила однозначно — да, он отец, да, он искал, думал о сыне и наконец нашел его!

Наташа, рассказывая ей свою драматическую историю, конечно же исходила только из своей беды, называя Санька подонком, грязным тупым подонком… Конечно, Санек туповат, а откуда ему быть другим, если он живет в Супоневе, где ничего, кроме самогона да фермы, не видит…

И тут Марья представила их встречу — Сандрика и Санька!

Сандрик, красивый, умный, злой и пьяница Санек в своем рубище, с этой несчастной «сестрой».

Их разговор… Никакого разговора. Сандрик развернется и уйдет. Причем — навсегда из ее жизни, он поймет, что это она подстроила, а она отрицать не будет. Что ей делать? Брать грех на душу и не дать им встретиться? Это несложно: Сандрик уехал за границу, навечно. И все! Вопрос снят! Дать еще денег, приглашать в гости…

Нет. Слава богу, в ней еще осталась порядочность.

Ничего! Сандрик от одного свидания не заболеет! А там — как хочет, пусть решает сам. Без нее.

Алиса на даче изнывала от скуки. Она привыкла быть на виду, вершить судьбы, властвовать и знать все — обо всех и обо всем. А теперь? Игорь, закончив свою посольскую деятельность (ушли!), стал совершеннейшим занудой. Она ведь знает, что дачу он не любит, но тут, как назло, назло ей и всему миру, упорно не желает переезжать в Москву!

Алек со своим пьянством, его толстая Инка, с которой поговорить не о чем, Наташка в Европе, вызывающая дикую, необузданную зависть. Внучка Лизка, шестнадцатилетняя нахалка.

…Откуда она вообще такая? Тощая, вертлявая, с огромной копной черных, круто вьющихся волос. Только глаза у нее ничего — две раскосые маслины, немного вроде бы похожие на ее, Алисины, глаза… Правда, Инка — баба безобидная… На самом деле Инка обслуживала всю семейку, как раба. И жарила, и парила, и стирала, и убирала! Алиса пальцем не шевелила, даже свое белье не стирала, так, бросала в корзину, ну, а Инка все запихивала в стиралку, и Алиса притворно удивлялась — как? Ты уже успела выстирать? Но туповата…

…Что в ней нашел Алек после своей шикарной Наташки? Но та была (и есть!) стервоза из стервоз. Хотя если бы Алек пришел к Алисе и сказал, что прогоняет Инку и возвращается к Наташе, Алиса была бы счастлива! В общем, на даче тоска, и Алиса даже опустилась: целыми днями бродила по даче в халате, который выглядел уже довольно-таки потрепанным, и думала, чем бы ей заняться…

Но как-то вечером произошло нечто интересненькое.

Алек приехал из Москвы выпивши и, как всегда последнее время, спросил:

— Мне никто не звонил?

— Никто, — ответила Алиса, каждый раз удивляясь его вопросу, — кто ему должен звонить? Как-то все его приятели пробились, пригрелись, пристроились. Один он после такой заявки — Европа, посольство! — работает охранником в какой-то занюханной фирме…

Алек после ее ответа сразу сник и пошел к буфету выпить рюмку перед обедом, который уже разогревала Инка. Вот кто остался верен своей любви! Она обожала Алека до сих пор и старалась для него изо всех сил. Она ведь и шмотки Алисины из-за Алека стирала!

У них уже не было ночей первого их периода, так, вялое перепихивание, но не из-за нее — она-то всегда горела и всегда была готова — из-за него… Он потерял всякий интерес к сексу.

Инка готова была плакать и плакала ночью, когда он, отвалившись от нее, засыпал. Неужто всегда будет так? Ведь основное в их жизни — секс. Из-за него Алек сбежал к ней от Наташки, а теперь? Их ничего не связывает, кроме Лизки… И это все после тех страстей! Если бы она их не знала, было бы лучше…

И все свои нерастраченные силы Инка бросила на домашние дела.

Она разготавливала для мужа (а получалось — для всех!) разносолы, покупала красивую бутылочку в бар, лепила пирожки, взбивала мороженое… Но все это съедалось скучно, без криков: «Как вкусно! Спасибо!»

Алек завалился в маленькой комнате на диван.

Но тут же вошла маман. Он посмотрел на нее — сдала мамочка! Тусклый взгляд, неприбранные волосы…

…Как-то все они потухли. Загасли, как свечи.

Мать уселась напротив него в кресло и стала поливать Инку.

И Алек вдруг разозлился, особенно когда мать, закатив глаза, заявила:

— Конечно, куда этой замарашке до Наташи! Вот это женщина! Красота, ум, манеры, воспитание, умение себя подать! Не то что Инка — завалилась с женатым мужиком в первый же вечер в постель и родила!

Алиса ждала, что сын ее поддержит, потому что видела, как он поравнодушнел к Инке, но он вдруг вскинулся на диване и прошипел:

— А ты знаешь, мамочка, что у твоей Наташи есть внебрачный сын? Старше Гарьки! И зовут его Сандрик! Как это тебе?

Алиса сидела с раскрытым ртом и не знала, что ответить на этот бред. Она так и прошептала:

— Но это же бред, Алек, ты бредишь! Тебе нельзя столько пить — в этом Инна права!

Алек вскочил и заходил-забегал по комнате.

— Нет, дорогая мамочка, не бред! Она сама мне сказала. Так получилось, пришлось ей сказать. Ну, не важно — почему. Сама!

Алиса, все еще думая, что это бред, спросила:

— Но когда?!

— По телефону! Я все жду от нее звонка или письма! А она затаилась! Испугалась! Пусть мы уже не муж и жена! Но раньше! Раньше! Она меня обманывала столько лет, и как ловко! И мамаша ее, и папаша! Поймали меня и тебя, всех нас, как маленьких! Уделали!

— Не ругайся, Алек, — только и смогла сказать Алиса. Она все еще не воспринимала адекватно реальность и слова, — я не люблю, когда ты ругаешься…

— А я не люблю, когда меня накалывают, поняла? И не надо крыть Инку, она девка хорошая. Я к ней остыл, это да, и все из-за этой стервы, Наташки!

И вдруг Алиса поняла, что все — правда.

— Но почему ты ничего мне не сказал? — выкрикнула она.

И Алек ответил:

— Я ждал, все время ждал, что она позвонит, напишет, приедет…

— И что же ты решил?

Алек замялся: вот как раз сегодня он решил: поедет на Рождество, их, католическое, — туда, к Наталье…

Алиса положила руку Алеку на голову, как делала в далеком его детстве.

— Мальчик мой, — сказала она мягко, как умела, — мальчик мой, не спеши. Поспешишь, говорят, людей насмешишь, а нам смешить уже больше никого нельзя. Мы должны делать все наверняка. Понял?

Алек, честно говоря, ничего не понял…

Алиса мысленно усмехнулась.

«…Конечно, они с папашей дипработники, но это так, номинально, куда им до нее! До чего же они глупы, эти мужчины. Фантазии — ни капли: все с маху, все грубо, тяп-ляп. Вот и Алек таращится на нее, как баран на новые ворота. Но она еще не готова предложить ему вариант, ей надо все продумать».

Кровь заструилась у нее в жилах горячей волной, а не текла медленной застывающей речкой, как последнее время, как еще час назад. Вот что значит действие!

Алиса стала выглядеть лет на двадцать моложе. Ничего не осталось в ней от рыхлой унылой стареющей бабы, которая бесцельно бродила по комнатам, выходила на улицу, безрадостно глядела на красивый пушистый снег на елях и соснах их огромного сада, возвращалась в дом, смотрела без смысла все, что показывал телик, и уползала, в буквальном смысле уползала к себе наверх — спать.

Сейчас это была энергичная красивая дама с подтянутой фигурой…

А утром Алиса уехала с визитом — как говаривали наши цивилизованные предки. К Светлане Кузьминичне, которую она давно не видела и которую, по правде говоря, почти забыла, но сейчас вот вспомнила.

По дороге купила красивую коробку конфет. Пусть все состоится на высшем уровне…

Светлана была дома и не в лучшем настроении — ей не нравилось, что Наташа почти не звонит. И разговоры получались какие-то на скорую руку — ни о чем. И Светлане уже казалось, что что-то там происходит с ее дочерью, которую никак не могут миновать катаклизмы. Если бы Светлана могла слетать туда! Но как? Она плохо себя чувствует, надо заниматься поездкой, а на это нет сил… В общем — все было не так. И она в последнее время стала вдруг как-то вспоминать их всех: Алису, Игоря, Алека.

И вот Алиса стояла на ее пороге.

Она сияла — моложавая, в шикарной шубе до пят, с красиво уложенными волосами под маленькой меховой шляпкой.

Светлану одолели сразу сто чувств: она и рада была Алисе незнамо как, даже удивилась этой радости, и что-то ее встревожило, и потянуло, как сквозняком, тревогой…

И еще одета была Светлана кое-как, в домашнем затрапезе, и в холодильнике было пустовато — она ленилась покупать только для одной себя.

Но улыбнулась Алисе — непритворно, извиняясь за свой вид, за бардак в квартире…

Алиса махнула рукой.

— Боже, да у меня в сто раз хуже бывает, все под настроение!

Они вошли в столовую.

Алиса сбросила шубу, положила на стол конфеты, а Светлана убежала переодеться. Быстро натягивая джинсы и кофту, она думала о том, что привело Алису к ней. Это неспроста. Не та она женщина, чтобы заходить «на огонек» к бывшей родственнице.

Светлана сварила кофе, поставила какие-то баночки на стол и присела.

Алиса вздохнула — надо было начинать разговор, это оказалось труднее, чем она думала, тем более, что в глазах Светланы сквозили тревога и волнение.

— Светочка, — сказала Алиса вкрадчиво, — я к вам с разговором. Вы не волнуйтесь, ничего страшного, — успокоила она Светлану, видя, как та напряглась, — собственно, разговор о наших детках. Как говорят, наши детки — наши бедки… Алек тут мне признался, что до сих пор он помнит Наташу и, в общем, жалеет, что так получилось. Я ведь тоже жалею — Наташа такая престижная, красивая, милая женщина! Инна… Ну что Инна? Простая бабенка, неплохая, но…

Алиса вытащила сигареты, закурила — что-то она повернула куда-то не туда, но ладно — русский «авось» вывезет.

А у Светланы отлегло от сердца: так. Они хотят, видимо, чтобы Наташа, как говорится, вернулась в семью. Может быть, даже наверное; это неплохо, но… Но — Сандрик! Теперь без него нельзя.

…И с Марьей они в хороших отношениях, и Сандрик не из тех, кто просто исчезнет с глаз. Да и Наташка не допустит — она обожает старшего сына; может быть, тут играет чувство вины?

Алиса продолжала:

— У нас с Алеком вчера состоялся разговор, и я многое поняла в своем сыне — знаете, Светочка, он не такой легковесный, хотя так можно подумать, если судить по его этой второй женитьбе. Но не в этом дело. Оказывается, Наташа рассказала ему о том, что у нее есть сын, старше Гарика…

Светлана покачнулась — закружилась голова и все стало отдаляться; так вот оно что! Вот почему она заявилась! Но Наталья? Зачем ей надо было рассказывать? Когда она успела? И зачем?..

Алиса увидела, как Светлана побелела, и кинулась к серванту, заметив, что там стоят какие-то бутылочки с лекарствами, но тут же увидела початую бутылку коньяка и решила, что это средство лучше, налила в стаканчик и поднесла к губам Светланы.

Та сделала пару глотков. Пришла в себя и разозлилась.

…Да что же это такое в самом-то деле! Доколе эта история будет тянуться?! Все уже успели постареть, все эти младенцы стали взрослыми, а ее все бьет колотун, и ей все время то напоминают, то само напоминает о себе это давнее прошлое.

…Если Наташка нашла нужным рассказать о Сандрике своему бывшему мужу, значит, что-то имела в виду… И она, ее мать, должна дочери помочь!

Светлана села прямо на стуле, постаралась улыбнуться Алисе — вроде бы получилось. А Алиса была счастлива, что все, кажется, обошлось, а то она перепугалась не на шутку. И тихо, по-кошачьи, начала:

— Светочка, я, конечно, идиотка, что сразу брякнула вот так… Но пойми (она вдруг обратилась к Светлане на «ты», и та приняла это как хороший знак), я вчера узнала от сына и взбудоражилась. Не самим фактом, в конце концов, чего не бывает?! — а тем, что Наташа решила рассказать Алеку, и Алек воспринял это, я бы сказала, без всякой агрессии (ага! как он орал вчера!). Это что-то значит! Потому я сегодня помчалась к тебе обсудить все и, может быть, к чему-то прийти?..

Светлана молчала, пока Алиса, несколько запинаясь, произносила это вступление, и думала:

«…Как лучше, что лучше — врать и врать или частично сказать правду? Надо только узнать, что еще нанесла сумасшедшая ее дочь. Но как?..»

И поняла, что без рассказа не обойдешься.

Ей снова стало дурновато, но она держала себя в железных лапах, как только было возможно: ни в коем случае не показать, насколько ее волнует эта давняя история.

— Это было очень давно, Наташке исполнилось семнадцать. К нам приехал старинный друг Александра с сыном. Парень — ровесник Наташки, — Алиса понимающе закивала, как бы все сразу прощая, — красивый, как ангел, я таких не видела (Светлана думала о Сандрике и описывала его…), но с характером, слишком, что ли, самостоятельный… А моя Наташка была цветочек-дурочка, романтическая, хорошенькая, ну, вы ее увидели чуть позже… Ну, они у нас прожили неделю, парень, его тоже звали Саша, поступал в училище, какое, не помню… Я видела, что Наташка… симпатизирует этому Саше, а он с нее глаз не сводит… В общем, он не поступил в это училище, и они уехали снова в свой Хабаровск. Я видела, что Наташка загрустила после их отъезда, бегает к почтовому ящику… Ну, одно письмо я поймала! Случайно. Там — признания, тоска, слезы и странная фраза: «если что-нибудь, я готов ко всему, я уже вполне взрослый человек», и так далее… — Светлана врала как по маслу, само лилось, от ужаса, наверное… — Пришла Наташка, я ее расспрашивать, она в слезы — ничего не было! Уперлась на этом, и все! Потом она как-то спокойнее стала, за письмами перестала бегать, мне даже сказала: «Если мне будет письмо, можешь выбросить…» Я удивилась, но и обрадовалась, — значит, все прошло и ничего плохого нет. А через три месяца Наталья мне заявила… — Светлана остановилась, слезы потекли у нее из глаз. Если бы так было в действительности! Она бы не сидела сейчас перед Алисой, как на допросе, и не корчилась бы от брехни, которую тут же на ходу приходилось выдумывать. — Меня затрясло, я тут же к своим врачам, Семену, у меня такой приятель был… Он говорит: «Вези твою девку-дуру».

И вдруг она мне заявляет: «Буду рожать!»

Алиса, у которой ото всей этой истории пылали щеки и горели глаза, выдохнула:

— О, боже, какая девочка!

Светлана остро посмотрела на нее — фальшивит? Нет, не заметно, подыхает от любопытства.

— Да, — сказала Светлана со вздохом, — такая вот девочка… Ну что ж, мы с отцом языки оббили, чтобы уговорить ее, — ни в какую! «Не стану убивать!» Тут уже ничего не скажешь, раз у человека такие взгляды. Мне стыдно стало, не поверишь! — Алиса закивала, да, да, она верит и сочувствует! — Родила мальчика. Назвали Александром, Сандриком… Мы хотели записать на себя, она не позволила. Парень этот ей писал, а она ему ответила, чтобы больше ее не вспоминал и все такое… Тут ко мне пришла моя старинная подруга, Маша, Марья Павловна, и я в слезах рассказала ей обо всем.

Она — у них детей не было, мужа тоже Саша звали, теперь он уже умер, как и мой Саша, — безумно всегда хотела иметь ребенка… Она стала меня уговаривать, чтобы мы ей отдали Наташкиного сына… В общем, это долгая и, честно говоря, тяжелейшая история, эти уговоры, переговоры, слезы, даже скандалы… Все было. И наконец Наташка смирилась, и мы отдали Сандрика Маше. Я думаю, что с тех пор Наташка все не может мне простить мою тогда твердость — это я считала, что ребенка нужно отдать Маше. Может быть, я была не права… Не знаю… Вскоре мы прибыли в Африку, к вам, и Наташка, конечно, была еще не в себе, но скоро обошлось, потому что влюбилась в вашего Алека… Хотя с ней, я понимаю, было очень сложно… А с тем у нее и был-то один раз… Они остались одни, и он фактически ее взял насильно. — Светлане не хотелось говорить это гнусное слово — изнасиловал… И она так устала! Как будто перекидала горы мерзлой земли в мороз и стужу, пургу. — Вот так, Алиса… Теперь ты знаешь все.

Алиса закурила, крепко затянулась и произнесла:

— Если бы я это знала! Все было бы иначе! Бедная девочка, вот почему она часто бывала грустной, сторонилась людей, задумывалась! Если бы знать! Я думаю, наши дети до сих пор были бы вместе! Какой кошмар! Но зачем Наташа рассказала Алеку?

— Покаялась?.. — предположила Светлана.

— Бывшему мужу? С которым ее уже ничто не связывает? Не-ет, тут что-то другое…

Алиса задумалась: а правда, зачем? Зачем она рассказала? Вдруг ей пришла в голову мысль, и она спросила:

— А где теперь этот… Сандрик?

— Сандрик?.. — повторила Светлана и снова завибрировала: что сказать, как соврать? Господи, помоги! — И сказала: — Мария, похоронив Сашу, и рассказала Сандрику, ему уже двадцать, кто его мать. Она объяснила это тем, что стара, что с нею может каждую минуту что-то случиться, и ему надо знать, что у него есть еще родные люди… Она как-то объяснила ему ситуацию и сказала мне, что он понял, он — мальчик умный и очень хорош собой. — Алиса прямо подпрыгнула на месте — замечательно! Это сулило немало развлечений! — короче говоря, мы все встретились и находимся в хороших отношениях. Наташа в нем… (Светлана хотела сказать «души не чает», но поняла, что это бестактно по отношению к Гарику, о котором она как бы и совсем забыла!)… в нем она увидела сына, и… они подружились, то есть он к ней с уважением, конечно, но для него все равно мать — это моя Марья, а мы… ну, как родственники…

— Конечно-конечно, — заторопилась подтвердить Алиса, — значит, все в порядке? Как я рада! Но. Но есть «но», Светланочка, дорогая моя. Я думаю, что мы скоро увидим примирение между бывшими супругами, поверь мне! Все это неспроста! Рассказать бывшему мужу старую историю! Зачем? Если не думать о том, что они все могут встретиться и выяснить все, и тогда была бы неловкость. А теперь — никакой! Все всё знают и правильно оценивают!

Алиса даже чмокнула Светлану в щеку от полноты чувств, а та несколько смутилась и высказала давно гнетущую ее мысль:

— А как же Инна? Лиза? Они — куда? На выброс? Я не могу этого допустить, да и Наташка не пойдет на такое…

Алису внутри прямо перекорежило: вот балда эта Светочка! Какое ей дело до незнакомой, ну, малознакомой тетки с дочкой! Наташа — первая и главная! И у нее в жизни такая трагедия! И она призналась! Господи, да это же целый роман! И все это принести в жертву какой-то Инке?

— Светланочка, дорогая моя, — убедительно начала она, — Инку он давно не любит и не любил, поверь мне! Я Алека знаю! Это была ошибка, может быть, даже спровоцированная какой-то неизбывной грустью Наташи, — в ней это было! Было! Ты не знаешь, как отвратительно живут сейчас Алек и Инка! Она на него плюет с высокой сосны, ей нужна дача, машина, деньги наши… Алек — не дурак, он это видит. Ты не представляешь, дорогая моя, — закатила глаза Алиса, — как мне тяжко там, с ними. Я просто погибаю. И Алек — тоже. Один Игорь, толстокожий бегемот, спокоен и ни на что не реагирует! В общем, так. Мы с тобой; должны события подтолкнуть. А тут эта Инка после ссоры с Алеком заявила, что уедет в Москву… Интересно, подумала я, в какую «Москву»? — ко мне на Кутузовский? Ты можешь меня осудить, дорогая, — Алиса вся разгорелась от своих придумок, ей и въяве показалось, что Инка это говорила и так хочет сделать. — Ты можешь осудить, — повторила она, — но я думаю, ей следует ехать к себе, туда, где она прописана и где проживает ее папаша. Хватит мне этой базарной обстановки!

Светлана слушала возбужденную донельзя Алису и думала, что, может быть, Алиса и права, надо заканчивать эту ерунду и соединяться с Алеком. Вернуть его — Наташке ничего не стоит! Но чувствовала она задним умом, что не получится так, как они сейчас разложат с Алисой, а будет какая-нибудь хренотень, с которой потом не разберешься. Как всегда у ее дочери. А попробовать надо и надо постараться запомнить свой вариант Наташкиной судьбы и предупредить Марью Павловну… Голова кругом…

— Теперь, — тем временем продолжила Алиса, — мы берем все в свои руки. Хватит сидеть на мягком месте и ждать у моря погоды! Я придумала! Мы соберемся все на Рождество на даче! Конечно, как-то всех по отдельности подготовив, а? Наташу я приглашу! Она приедет, я уверена. Гарьку с невестой, Марию твою, Сандрика, тебя! У нас будет грандиозное Рождество и Новый год! Рождество мы будем справлять и католическое, и наше, православное, и Новый год! У нас будет две недели — сплошной праздник! И все наконец прояснится!

Светлана смотрела на почти приплясывающую Алису и не разделяла ее восторгов, хотя идея собраться всем вместе и наконец определиться согрела. Уж раз и навсегда! Не темнить и не бояться. Но кто поручится за ее Наталью, что она не выкинет какой-нибудь номер? Светлана сомневалась в любви Наташки к Алеку. Если бы это было так, Наталья давно бы была с ним…

— Ну как?! — спросила Алиса. — Тебе не нравится моя идея?

— Идея хороша, но каково будет воплощение? — вздохнула Светлана. — И что будет, если Инна не уедет в Москву, а только пугает?

— Не уедет? — переспросила Алиса. — Ну и пусть остается! Ей же будет хуже — узнает все сама и сразу, не надо объясняться тому же Алеку! Ты позвонишь Марии и Сандрику, предупредишь их, что я позвоню и приглашу их на Рождество и Новый год, так? Кто позвонит Наташе? Пусть Алек?.. Или я?

— Я сегодня по графику, — Светлана улыбнулась Алисе, давая понять, что у них с Наташкой четкая связь, — должна ей звонить, вот и предложу твой вариант. Позвоню тебе завтра…

— Замечательно! — обрадовалась Алиса. — Так я жду твоего звонка завтра! Тогда позвони и своей Марии…

Они расцеловались, как лучшие подруги, и Алиса наконец удалилась, пылая от полноты жизни.

Светлана, закрыв за Алисой дверь, еле доплелась до дивана и рухнула. Завыть бы сейчас в голос или помереть тихо и спокойно, и тогда уж что они захотят, то пусть и делают. Без нее.

…Зачем, зачем эта ненормальная призналась Алеку? Хочет с ним сойтись? Да пожалуйста! Только без истерических признаний. Сандрик мог стать племянником, Наташкиным двоюродным братом, в конце концов! Он — мальчик понятливый и не обиделся бы. А потом… Там видно бы стало — складывается у них или нет, нужны эти признания или забыто, закрыто, умерло.

Она опять вспомнила Алису, ее горящие от любопытства глаза, ее лицо, все превратившееся в слух, лисья мордочка, когда Светлана плела невесть что про Наташкин «роман». Хоть бы запомнить все, что тут она наворотила!

Охая, Светлана доползла до телефона и решила сначала позвонить Марье. На Наташку сегодня у нее сил не хватит, пусть там Алиса хоть под потолком висит, она позвонит завтра, а может, и позже, времени до Рождества достаточно… А может, все обойдется, вдруг с надеждой подумала Светлана, и права Алиса? Может, Сандрик войдет в их семью и станет старшим братом Гарьке? Это даже хорошо! И вполне возможно, что Алек к нему станет хорошо относиться — Сандрик такой красивый и умненький — надо же, от дебила!.. Может, правильно сделала Наташка, что рассказала Алеку — кто знает! Если решила с ним начать все сначала — тогда, конечно, надо без вранья и умолчаний! Нет, пожалуй, права Наташка, и не надо ее ругать.

Марья обрадовалась вроде звонку Светланы, но говорила как-то нервно, отрывисто, сказала, что только что пришла из церкви…

Светлана довольно бодро, не давая Марье прервать ее, рассказала о посещении Алисы, о том, что Наташка все рассказала Алеку, а он — Алисе, и та все приняла и поняла как надо. Тут Светлана несколько замялась:

— Но я… мне пришлось несколько подкорректировать историю…

И она коротко рассказала свой вариант истории, который изложила Алисе. Марья как-то странно отреагировала.

— Значит, отец сгинул? Пропал неизвестно где? — Светлана поняла вдруг, что Алиса и не спросила ее об отце Сандрика, что с ним и как…

— Ну да, — ответила Светлана, — простите, Марья Павловна, я цинично выражусь, а куда мне его было девать? В Москве поселить? Чтобы потом он, как пугало, маячил? Или правду? О деревне Супонево?

— А хоть бы и правду… — сказала Марья странным тоном. — Что такого? Ну, деревня, так и там люди, а не звери дикие…

«…Что она, с ума сошла? — подумала Светлана. — Нет, ей ни в коем случае нельзя ехать на Рождество к Алисе! Чего-нибудь там еще наворотит».

Светлана помолчала и потом уже твердо сказала:

— Я не представляю себе этой картины — папаша является из Супонева! Вы что, Марья Павловна?

Марья что-то забормотала неясное и потом уже твердо сказала:

— Да, конечно, вы правы, Светлана, я просто так спросила, вы все верно сказали, правильно.

Она говорила так, будто убеждала и себя и Светлану в правоте вранья.

Светлана решила, что хватит бесед, надо закругляться, тем более, что ей не нравилось какое-то ненормальное состояние Марьи. Как ни крути, ей за семьдесят, может и крыша поехать, и она сказала:

— В общем, так. Алиса решила пригласить всех на Рождество к ним на дачу, собственно, и нас тоже. И конечно, надо, чтобы был Сандрик, раз уж такое известно. — Помолчала и добавила: — И вы, Марья Павловна…

На что Марья уже в прежней своей, жестковато-сухой манере отрезала:

— Я там никому не нужна. А Сандрик, думаю, приедет, по крайней мере я сделаю все, чтобы так было.

Они распрощались.

Светлана с каким-то осадком на душе, хоть перезванивай и заново начинай разговор, потому что она чувствовала, что Марья темнит. Вот только о чем?

Та же, положив трубку, сидела в прострации. Все, что тут наговорила ей Светлана, не укладывалось в голове. Наташа почему-то рассказала бывшему мужу старую историю, которую уже надо забыть. С какой стати? Хотя если бы Наташа решила снова сойтись с Алеком, то тогда бы как умная женщина она бы рассказала ему обо всем. Но… Но в том-то и дело, что Марья, в отличие от Светланы, родной Наташиной матери, знала ВСЕ!!! Но не это занимало ее сейчас… Она знала, что должна устроить свидание отца с сыном. Чем больше она думала об этом, тем становилась все увереннее в своем решении.

В общем, так… Сандрик должен поехать на это Рождество — ничего плохого там не случится, тем более, что Марья мягко ему расскажет вранье Светланы — вынужденное вранье. И конечно же Сандрик захочет видеть Наташу… И там Сандрик встретится со своим отцом. Да. Именно там… Она обязана помочь этой встрече. Иначе грех на ее душе. Марья задумалась. Но как это делать?

И вдруг решение выскочило, как заяц из кустов! Надо же, как просто! Она схватила трубку телефона и набрала номер Светланы. Та долго не подходила, а когда подошла, голос у нее был совершенно больной. Марья почувствовала себя виноватой: Светлана не хочет, чтобы знали правду, а она, Марья, бьется за эту правду: правильно ли она делает?

Извинялась за поздний звонок, а сама убеждала себя — верно, все верно! Этот простой парень Саня ничего никому не скажет. Пусть поговорят с Сандриком, а там видно будет. Но она Саню предупредит, он ее послушает…

Со Светланой говорила заискивающе, ласково, — ей самой не нравилось, но поделать ничего с собой не могла.

— Светлана, простите, что я поздно, но решила, что надо сегодня, потому что завтра вы, наверное, будете созваниваться с вашей Алисой…

Светлана слушала и не понимала — к чему этот звонок, ведь они обо всем договорились, что еще за сюрприз?

А сюрприз состоял в том, что Марья просила за своего родственника, который приехал сегодня, после их разговора, из Тулы (тоже старуха врать научилась!), там ему зарплату не платят, он с дочкой, денег нет, просит куда-нибудь его пристроить на работу, и Марья подумала, может, Алисе нужен кто-то на дачу, а ее племянник, Алексей его зовут, на все руки мастер, ведь на даче всегда много дел…

В общем, она журчала и журчала.

Светлана уже все поняла и только не понимала, как немногословная Марья столько времени рассказывает ей про какого-то племянника…

— Хорошо, — сказала она устало, чтобы дать понять Марье, что хватит, довольно, она выполнит эту ерундовскую просьбу. — Хорошо, Марья Павловна, я позвоню, скажу Алисе и вам перезвоню, не знаю, конечно, нужен ли им кто-нибудь…

Марья почти всю ночь не спала.

Она вдруг поняла задним числом, что Санек ей не звонит, и неизвестно, позвонит ли. Но отступать Марья не намерена. Разыскала номер телефона клуба в Супоневе (дал его Санек на всякий случай, сказав, что клуб рядом), позвонила и — надо же! — подошли! И не кто иной, как Катюха, которая там за кое-какие деньги дежурила.

— Папку? — переспросила она удивленно и узнала: — Это вы, баушка?

Марья терпеть не могла, когда ее называли бабушка или еще — бабуля!

— Я, я, — раздраженно ответила Марья (вдруг подумав, что на черта ей это надо? Может, Санек этот и думать забыл о сынке… А она — дура старая!), — позови отца, если это возможно.

Катюха почувствовала, как рассердилась отчего-то баушка, а была такая добрая! И заробела.

— Сейчас позову, а вы подождите, ладно?

Подошел Санек. Непохмеленный и потому суровый.

— Ну, — буркнул он, не поняв, кому он вдруг понадобился.

Марья тут же решила, что по телефону ничего рассказывать не станет, а вызовет в Москву.

— Здравствуй, Саша, это Марья Павловна, — сказала она, и Санек опешил: надо же! Звонит старуха! Он приободрился, похмел даже стал легче, и заорал:

— Здрасьте, здрасьте! (Хотел сказать — баба Маня, но вовремя остановился — черт ее знает, может, Палной называть? Решил пока никак.) Слушаю вас! Слушаю!

У Марьи зазвенело в ушах, но не в голове, а хорошо бы! Но нет.

— Ты должен приехать в Москву. Можешь взять Катю. Поскорее…

— Дак я… — заорал было Санек, но понял, что без Лерки он — никуда. Надо сначала заехать к ней, помириться и сказать о звонке. Чего это он так старухе занадобился? Спросить? Побоялся, и вместо того чтобы сказать «сегодня и приеду», как ждала Марья, он подумал и сказал, что раньше завтрашнего утра не получится, потому что ему сегодня идти на дойку в ночь.

Марья и поверила, и нет, но согласилась на завтра, на самое раннее утро.

Расстались они по-разному: Марья — недовольная и собой, и им, и всей ситуацией, которую сама же и создала; Санек — счастливый, что пахнет денежками и встречей с сыном, а там уж он промахом не будет, не такой дурак Санек!

Светлана передала Алисе свой разговор с Марьей, сказала, что та не претендует на приглашение, чем Алису обрадовала, сказала, что Сандрик приедет, почти сто процентов, а до Наташки вчера не дозвонилась.

Оказалось, что на даче позарез нужен человек. Для ремонтов, поделок…

— Как хорошо и удачно! — радовалась Алиса.

Но Марья Павловна почему-то не обрадовалась сообщению Светланы, что «племянник» может ехать хоть сейчас. Марья на этот раз была какая-то другая: не было заискивания, скорее недовольство, усталость и нежелание беседовать.

Светлана решила, что ей уже надоели родственники из Тулы. Ладно, она свое обещание выполнила.

Санек и Катюха явились к Лерке с утра. Та только что пришла с уборки подъездов и была злая, как демон. Такую грязищу приходится убирать — блевать тянет.

И тут звонок в дверь.

Стянув синий халат-спецодежду, она как была в трениках и старом-престаром свитере, так и открыла дверь.

А за дверью стояли принаряженные Санек и Катюха.

Лерка еще больше разозлилась, вспомнив мгновенно про деньги, — она тогда же решила, что Санька ни ногой в дом! А тут — здрасьте!

Хотела захлопнуть дверь, но Санек умоляюще сказал — тише воды ниже травы, поганец:

— Лер, пусти нас… Нужно очень. Чесслово, больше никогда не наколю!

Лерка стояла в раздумье. Конечно, она могла сейчас дверь захлопнуть, но передумала и сказала:

— Ладно, проходите. Из-за Катюхи пускаю, хорошая она девчонка, не чета тебе.

Санек промолчал, чинно разделся, пронес в кухню тряпичную сумку, достал из нее бутылку самогона, банки с огурцами, томатами, грибами — Танька собирала.

Лерка сгрубила:

— Садись, чего стоишь столбом. Думаешь, легче станет, в рожу не въеду, не достану?

Катька тоже стояла, не разделась даже и угрюмо смотрела на отца.

Лерка повторила:

— Присаживайтесь, — и ушла в комнату переодеться и подкраситься.

Из комнаты она уже выплыла в блестящем бирюзовом шелковом халате в пол, с бархатным обручем в волосах, при макияже. Эти дуболомы деревенские все стояли.

Лерка села на стул и распорядилась:

— Давай открывай свои банки. Кать, готовь закусь. Выпьем твоей, Санек, дряни, я в магазин не побегу. Кать, в холодильнике возьми курицу копченую… Чего стоишь чучелом? Снимай куртку и действуй! Давай-давай!

Катюха молча стянула куртку, беретку, также молча открыла банки, поставила все на стол и выдавила из себя:

— Пожалуйста…

Лерка обернулась к ней:

— Ну и молодец! Теперь хлопни этого дерьма, закуси и выйди в комнату, там журналы посмотри или телек…

— Я не пью, — тихо и хрипло сказала Катька, и Санек подтвердил: — Не пьет она.

— Надо же?.. — как бы удивилась Лерка. — У такого алкана и дочка не пьет!

Санек вскочил.

Лерка поняла: хватит, поиздевалась и достаточно. А то впрямь еще упрется, и она останется ни с чем.

— Не хочешь пить-есть — иди в комнату, — обратилась она к Катюхе.

Та ушла в комнату.

— Ну? И что скажешь, Санек?

Санек рассказал о звонке Марьи и о том, что сегодня же он должен к старухе идти.

— И все? — спросила Лерка.

— Все, — ответил Санек, — я думал, ты чего мне скажешь…

— А что я тебе скажу? Надо сначала узнать, чего старуха хочет. Ты, верно, подумал, что Сандрик появился и она хочет вас свести… Но тут такое дело… — Лерка приободрилась и вроде бы даже забыла, что считает Санька врагом. Ей нравилось представать в роли оракула, который все знает. — Сандрик — парень крутой. Что не так скажешь, он выкинет и до свидания не скажет, и ты ничего не сделаешь — у него дружки такие, куда тебе до них!.. Денег тоже не даст, а если и даст, то обложит так, что не отмоешься. Тут надо с Марьей дела делать.

— Ты с ним познакомься, будь трезвый — сейчас больше не пей! Катюху с собой бери, пусть она там сопли разведет… Тебе на нее рассчитывать надо. Ее пожалеют. И первая — Марья. И денег ей дадут. А ты на сыночка смотри, поплачь тоже, если сможешь, в гости пригласи, на рыбалку, мол, пойдем. Места ваши опиши покрасивее…

Санек погордился:

— А че? У нас подмосковная Швейцария!

Лерка усмехнулась:

— А ты швейцар?

Санек опять увидел, что она издевается, но спорить не стал — советы она дала дельные, он бы не докумекал, что на Катьку вся надега.

— Да ладно тебе, Лерка, чего нам делить? Ну, хотел я тебя обуть маленько, дак ведь детей у меня сколько, и Татьяна, и я безработные. Ты-то что! Вон у тебя — квартира в Москве, и работа, и сама — одна, себе хозяйка! Давай мир?

Лерка подумала, что стоит принять его «мир»…

— Давай, Санек, мир. Я на тебя сначала обиделась, а теперь прошло. Что, мы не договоримся, что ли? Конечно, договоримся!

Она разлила по рюмкам самогон, сказав:

— По последней.

Санек и в самом деле больше не пил и был готов для встречи с сынком.

Лерка дала ему ароматной жвачки, наказав жевать всю дорогу, но перед домом выплюнуть.

Катюха так и просидела в комнате, телевизор не включала, журналы не трогала.

…Придурочная, точно, уверилась Лерка, но это и к лучшему. Такие, как Марья, любят придурочных.

Сандрик ее беспокоил. Этот не промах. Может сразу раскусить их игру, Маринку-то он знал как облупленную! Хорошо бы Санек его не встретил вообще… Но не выйдет. Марья и зовет Санька для встречи. Тоже придурочная. Наломает дров старуха и не разберет этот завал никогда! Но Лерке что? Она вообще сторона. Принесет Санек деньги или нет, Лерка с голоду не подохнет. Ну, накололи еще раз! Зато интерес есть, не только полы в подъезде драить!

Лерка наказала обязательно к ней заехать — рассказать, что и как. Про деньги не сказала ни слова: как будет, так и будет.

Не станет же она с этим придурком махаться.

* * *

Марья опять металась по квартире. Теперь уже от своего решения. «Зачем? Что ей ударило в голову соединять несовместимое? Ну, хочет Санек увидеть сына, но ей-то какое дело? Через двадцать лет! Да и разные люди настолько, что… Теперь она отправляет Санька прямо на дачу к Алисе. Приедет Наташа! Боже, что она натворила?… Может, дать денег? И отправить восвояси? Сказать, что Сандрик не скоро приедет?.. Но это, конечно, просто безобразно! Сначала всех закрутить, потом трусовато назад? Но скоро придет Санек, и ей надо на что-то решаться… Она посмотрит. Почувствует, если что не так. В общем, не спешить и не сотворять сгоряча, и так сотворила черт-те что!»

Вскоре явились Санек и Катюха. Санек суетливый, потный, какой-то растерянный, явно подвыпивший. Девочка молчаливая и угрюмая.

Марья их приняла радушно, повела на кухню, усадила за стол, подала чай, бутерброды, конфеты, села с ними и не знала, как начать разговор.

Ее спас Санек. Он оглянулся и спросил:

— А что, сына-то нету?

— Нету, нету, — как-то вдруг по-деревенски ответила Марья, — он приедет не скоро…

— А чего ж тогда?.. — начал было Санек, но прикусил язык, выходило: чего ж ты меня, старая дура, с места срывала?

Марья поняла его, да и сама так думала, ответила, что Сандрик недавно ей перезвонил… Встала и сказала, что хочет дать им денег.

Санек забормотал, что, мол, зачем, они, мол, только повидаться с Сашком приехали…

Марью прямо перевернуло от собственной пакостности, — она хочет откупиться от людей, которые вовсе не за деньгами приехали, хотя деньги им, видно сразу, необходимы!

И Марья рассказала о даче Алисы, о работе, о том, что там будет в Рождество, и что приедет Сандрик, и… сказать, что они родственники Марьи Павловны из… Тулы…

Тут она посмотрела на Катьку и ласково сказала ей:

— Катюшенька, выйди, нам с папой надо поговорить…

Та послушно встала и ушла в комнату, побаиваясь странной бабули.

А Марья сказала, прямо глядя Саньку в глаза:

— Там будет… и Наташа.

Санек аж задохнулся — ну придумала бабка! Да что она — свихнутая? Козла в огород! Ну он им там устроит! Сначала денежки сдерет, а потом устроит!

Что-то мелькнуло в его глазах, и Марья заметила это, но оправдала, потому что если бы не мелькнуло, значит, ему все равно…

И она начала втолковывать, чтобы Санек вел себя тихо, не пил, не лез ни к кому с разговорами. Поговорил бы с Сандриком и уехал, не ожидая Наташи. А если Наташа приедет при нем, не показывался ей на глаза, потому что…

Марья замолчала, а Санек вдруг сказал успокоительно:

— Да вы, баушка, не волнуйтесь, все сделаю, как надо, что я, дурак, не понимаю, сколько годков прошло? Мне бы только сынка… А к ней я ничего не имею. У меня жена — красивая, молодая, я ее люблю. Чего мне…

И Марья поверила его спокойному тону и разумным речам.

— Ладно, — сказала она, а подумала: что сделано, то сделано… Достала двести долларов и дала Саньку.

— Купи, Саша, что-нибудь Кате поприличнее, куртку или там сапожки, а то девочка одета кое-как. Нельзя. Она молоденькая, там люди всякие будут, она стесняться станет.

— Куплю, — согласился Санек, решив, что надо Катюхе что-то прикупить, хотя и не считал, что она зазорно одета. Но раз бабка говорит — она знает всех этих. Ладно! Будет и на его улице праздник! А вот денег мало, зараза, дала! Могла бы и побольше. Наверно, Сандрика этого боится.

В мыслях он парня никогда сыном не называл, да и какой сын, когда не видел его ни разу и уж забыл и думать. Дура старуха! Ох ду-ура!

Санек и Катька примчались к Лерке — посоветоваться и… дать денег. Ох, как этого не хотелось Саньку, но он боялся Катьки. Хоть она и была в другой комнате, а вдруг слышала, как Марья говорила: вот тебе, Саша, двести долларов, купи… и так далее. Опять ведь может устроить кино, и опять Санек будет в говне перед Леркой, а она ему нужна. Но как же жалко денег!

Лерка налила им борща, поставила бутылку водки, ждала, видно… Так и быть, будут ей деньги!

Выпили, и Санек все до нитки рассказал. Лерка только глазами моргала, как кукла (Катьку, как поела, спровадили телек смотреть, а то ведь она бешеная, услышит, не поймет чего или, наоборот, слишком поймет и пойдет голосить), моргала, молчала и думала: «Как же подурела эта Марья! Совсем свихнулась! Такое вытворить! Может, она Сандрика своего на дух не принимает? Возненавидела и хочет, чтоб ему как похуже было? Хуже не придумаешь — Санька-урода туда запустить!» Лерка не знала даже, что и сказать, но потом собралась, сгруппировалась и дала Саньку ЦУ: чтоб не напивался, Катьку придурочную чтоб никуда особо не пускал. Чтоб Наташке не показывался, да и Сандрика не сразу за горло брал, а присмотрелся к нему, — может, он такой, что лучше с ним не связываться и по-тихому убраться и получать «пособие» от старухи, что она давать будет. И вообще, Санек должен больше смотреть и языком не трепать, а то как трепанет про Супонево — выгонят! Во будет! И, главное — Лерка приедет туда, чтобы быть поблизости, мало ли что. Совет дать, помозговать над чем, а то и появиться в нужный момент. Санек взорлил:

— Я им покажу, где раки зимуют! А то — жируют на дачах, по заграницам! А чем мы хуже? Да мне и денег не надо, только бы им соли под хвост насыпать! Во интересное кино будет! — Он уже сильно запьянел и готов был хоть сейчас ехать на дачу. Лерка была потрезвее, но и ей хотелось того же — соли под хвост, чтоб не задирали и людей не позорили!

Было еще не поздно, и Катька пришла из комнаты с нытьем:

— Папк, домой пора, мамка ждет…

Но Лерка сказала:

— Знаешь, Катерина, ты уже здоровая девка, вон вымахала, а ревешь, как телок месячный, ты чего? Умом слабая? Так никуда не поедешь с отцом, никакого братца не увидишь! Заревешь еще, как верблюд, всех напугаешь, а в первую голову — братца. Он от тебя тут же откажется — на черта ему такая сестра дурная? Поняла? Давай иди, смотри телек, а мы еще посидим.

Санек разыграл карту честности и жалости — показал все двести долларов, сказал, что готов отдать Лерке половину, но она, может, все-таки смилуется и возьмет пятьдесят, а долг его пусть записывает… Потому что Марья велела одеться приличнее, а на что?

Лерка поморщилась, но сказала:

— Ладно уж, но потом сдеру, мне тоже деньги не лишние.

Уехали Санек с Катькой и договорились с Леркой, что утром встречаются на Павелецком вокзале.

* * *

Алиса поговорила с Алеком, не сразу, конечно. Ходила и ломала пальцы, как сказать, что… Ведь он так настроен против Наташи…

Она остановилась и подумала так вот, спокойно, честно, наедине с собой: как она отнеслась к Светланиным россказням? И сейчас поняла, что, конечно, не все так идеально — добавлено что-то мамашей, скорректировано, — это понятно, кто захочет о таком рассказывать? Но не все ли равно, в конце концов, главное, — свести бы их снова с Алеком!

Алек заявился из Москвы поздно, хотя сегодня не дежурил, и в подпитии. Алиса сидела в гостиной, и когда он вошел, буркнув «привет», и собрался идти наверх, Алиса остановила его:

— Сын, — властно сказала она, — нам надо поговорить.

На что Алек мрачно пробурчал:

— Ну? Я слушаю тебя внимательно.

С таким его настроением, конечно, разговор не получится, но делать нечего, время идет, и надо решать, будет ли у них забавное Рождество или та же тоска и тишь, как сейчас.

— Алек, — сказала Алиса теперь проникновенно, — я была у Светланы. — Алек посмотрел на мать с каким-то безумием в глазах. Но она не дала ему ни секунды, быстро продолжая говорить: — Да, я решила выяснить, что правда, а что нет. Ты же заявил мне, что этот Сандрик — Наташин любовник…

И Алиса пересказала Светланину историю, еще смягчив ее и убрав кое-какие подробности.

— Не верю я этой брехне, — выслушав, сказал Алек.

Алиса разъярилась:

— Ага, не веришь! Наташа тебя много раз обманывала с мужиками? Вспомни, вспомни! А это ее тайна. Больная тайна. Может, потому она такая нелюдимая и была, конечно, поэтому! А ты что хотел? Чтобы она тебе сразу это разляпала? И потом, если уж она бы была бог знает какой, не была бы верна тебе! Молчи и заткнись! — прошипела шепотом Алиса. — Это ты первый завалился с девкой! И родил! Только оторвался, и тут же. Да я на ее месте тебя бы сразу бросила! Придурок! И ты еще смеешь ее обвинять! Болван! Хорошо, что мы все узнали! Может, вы снова соединитесь! Мне надоело смотреть, как ты нажираешься каждый день! Охранник — так твою растак! С Наташкой человеком станешь!

Алек обалдел от такого кавалерийского наскока. Он знал, что мать может, но думал, что прошли те времена, когда она спокойно могла залепить ему оплеуху.

— Короче. Я лично я приглашаю на Рождество всех — Сандрика, Светлану, Наташу, Гарика с невестой — вот! Мне надоела эта скукота и тишь. Не нравится? — уезжайте тогда к Инке, я вас держать не стану, а мы все здесь соберемся.

— Ладно, мама, мы уедем. Не желаю я никого из этой кодлы видеть. Кроме Гарьки. Так я его и так увижу…

— Нужен он тебе! — презрительно сказала Алиса, закуривая. — Только мне-то не ври!

Они чуть не поссорились крепко, но оба сдержались.

Алек поднялся:

— Так я пойду? Спокойной ночи, мама. — И ушел.

Алиса рассвирепела, но, покурив и посидев, подумала, что все это не окончательно, она знала своего сына, знала его мягкость и даже бесхребетность и была уверена, что он одумается. Во всяком случае — будет думать.

* * *

Светлана понимала, что надо звонить дочери. Но как же ей этого не хотелось!

В общем, голова у Светланы шла кругом. Но звонить надо. И уже набирая номер, она решила, что просто передаст приглашение Алисы, которая сама хотела позвонить, но Светлана ее опередила. Вот приедет — тогда Светлана с глазу на глаз и скажет. Лично легче. Она дозвонилась сразу, и Наташа ответила довольно бодрым голосом, — Светлане казалось последнее время, что голос у дочери стал какой-то тусклый, казалось, ее ничто в жизни не радует, и она устала, устала… Светлана обрадовалась, они поговорили о том о сем, и Наташа как бы невзначай спросила о Марье и Сандрике…

Светлана так же спокойно ответила, что давно их не видела, потому что Сандрик уехал куда-то по делам, а Марья не очень-то выползает. Наташка явно спала с тона, и Светлана тут же ввернула о приглашении Алисы на Рождество и что она, Светлана, думает — а не позвать ли и Сандрика с Марьей? Будет Гарька с невестой, по крайней мере так хочет Алиса.

— Но как? — спросила Наташа удивленно. — В каком качестве приедут Марья с Сандриком?

— Да можно придумать что-нибудь, — якобы беззаботно откликнулась Светлана, — потому что Алиса собирает народ отовсюду, хочет устроить нечто грандиозное. Ты подумай, — сказала она Наташе, — может, придумаешь… Сандрик такой милый и приятный мальчик.

— Подумаю, — сказала Наташа без эмоций.

Разговор у них не получился, на приглашение Наташа слабо отреагировала, сказала тоже, что подумает и позвонит, на том и расстались.

* * *

Марья лежала с головной болью. Когда ушли Санек с Катькой, она и свалилась. Наверное, от напряжения, нервотрепки и — главное — от того, что она теперь не была уверена, верно ли поступила. Скорее так: она уже почти была уверена, что поступила глупо, и что из всего этого получится, — неизвестно.

От этого всего у нее и болела голова. Она приняла кучу таблеток и незаметно заснула. Проснулась от тихих легких шагов — Сандрик! Ее Сандрик приехал! И сразу стало легче.

Она легко поднялась с дивана, прошла в кухню. Сандрик стоял у окна, задумавшись. Она стояла в дверях и смотрела на него чуть не со слезами. Сколько из-за него она пережила!

Как же она любила этого чужого мальчика… Неправда — и ее, и Сашиного! Если есть что-то в нем хорошее, то это от Саши, ну, может, и от нее. А плохое — значит, от Санька? — подумала она, но тут же запретила об этом думать. Что может сделать его родной папаша Сандрику? Ну, поплакаться в жилетку, ну, попросить денег, в конце-то концов, ну, пригласить в деревню… Что еще? Да ничего. Чего она разволновалась? Сандрик денег ему даст и отправит, — она была в этом уверена. И поплакаться особо не даст. Сандрик может быть очень жестким, она-то знает.

— Сандрик, — тихо позвала она. Он живо повернулся, и она увидела, как глаза засияли навстречу ей…

Он подошел, поцеловал ее в щеку, она погладила его легонько по плечу… Они улыбнулись друг другу, как обычно бывало после долгого Сандрикова отсутствия. Надо ему сразу же сказать о Рождестве. Но как объяснить, что он приглашен? А сказать правду!

Она села за стол и спросила, что он будет есть.

— Я уже ел, — коротко сказал он, — вот бы чайку твоего, свеженького.

Они сели чаевничать. И Марья, не спросив, как принято было: как дела, надолго ли домой, — сказала:

— А у нас тут всякие истории…

— Какие истории? — вздрогнул неожиданно для нее Сандрик.

Марья перепугалась: если от одного слова «истории» он вздрагивает, будто ждет чего-то нехорошего, то что с ним будет, если она хоть четверть ему расскажет?.. А если бы все? Фантазии у нее по этому поводу не шли, вернее, пошли бы, если бы она себе их позволила, но ей этого не хотелось.

Марья принялась «играть» легонько, с улыбочкой:

— Да вот тут, оказывается, Алиса приезжала к Светлане Кузьминичне… Ну, Алиса, бывшая Наташина свекровь… — ответила якобы беззаботно Марья. — Она сумасшедшая баба, но неплохая, по рассказам Светланы. Позвонила, пришла и бахнула, что знает о тебе, сыне Наташи от первой любви, ну и что ужасно хочет с тобой познакомиться и вообще приглашает всех-всех к себе на дачу на Рождество…

Сказала наконец. Глупо, сумбурно, но главное — сказать, а уж потом разбираться!

— Мамочка, — сказал Сандрик успокоительно, — ты что-то не то говоришь, по-моему… Какая Алиса и откуда она могла узнать? И почему ей нужен я? А мне это зачем? Дача, Алиса, бывший Наташин муж… Объясни.

Марья готова была расплакаться. Объясни! Как? Все рассказывать? Ведь Сандрику никто не говорил о его родном отце, он не знает, кто он и что… И теперь — что, врать? Или как?

— Знаешь, я точно не поняла, но, кажется, Наташа когда-то созналась своему мужу, и тот вспомнил вдруг, уж как, не знаю, и они решили пригласить и тебя, и меня, и Наташу, и Светлану, и твоего младшего брата с невестой, там будет и нынешняя жена Алека, и их дочь… Вот такой компот устраивает эта Алиса. Светлана говорит, что она энергичная и доброжелательная женщина.

— Она может быть любой, мама, но мне там делать нечего, неужели ты не понимаешь? — Сандрик довольно резко отодвинул чашку. У Марьи екнуло сердце, ерунду она наплела ему, не надо было вообще ничего объяснять! А Сандрик продолжал: — Мне этот, как ты говоришь, компот не нужен. — И он подумал, что не зря Наташа рассказала своему бывшему о нем, ее сыне. Чтобы не было ему с ней дороги назад. К их ТЕМ отношениям. А как мать она ему не нужна, у него есть мама, которую он любит и которая кормила его, одевала и воспитывала. Нет, он вовсе не обвиняет Наташу, но она ему не мать. Она — любимая женщина и будет такой, пока он жив.

Марья была в шоке: все задуманное ею рушится! Тогда зачем там Санек, который может разозлиться, что Сандрик не приехал, и кто его знает, возьмет да устроит что-нибудь Наташе и всему семейству! Нет, во что бы то ни стало надо уломать Сандрика. Но как? И Марья придумала. Как бы мимоходом она сказала:

— Да, знаешь, Наташа звонила домой, возможно, и нам, меня долго не было — шастала по магазинам, спрашивала о нас, о тебе, собирается сюда… Может быть, позвоним ей сейчас? — и ждала, затаясь, что он ответит.

Сандрик встал, снова подошел к окну и долго молчал.

«Ну, не тяни же, не тяни», — молила Марья, она понимала, что сейчас все решится…

Наконец Сандрик безразличным (якобы!) голосом сказал:

— Ну что ж, позвони.

Наташа сразу подошла к телефону — сначала говорила Марья. О том, как жизнь, что она поделывает, как погода, природа, и о прочей ерунде. Потом сообщила, что сегодня приехал Сандрик.

— Говорила тебе Светлана о приглашении?..

— Говорила, — сказала Наташа довольно вяло и будто сразу с испортившимся настроением, — там Алиса что-то придумывает, и мама почему-то решила, что стоит поехать и вам, и Сандрику… Непонятно только — как? Но это, конечно, было бы замечательно!

— Конечно! — с жаром сказала Марья. — На даче. Рождество. Все соберутся! В конце концов, все отношения утряслись и никто ни к кому претензий иметь не будет… — Она посмотрела на Сандрика, который снова отвернулся к окну, но явно был чутко-внимателен, и когда Марья тихо позвала его, он живо обернулся.

Марья чувствовала, что и там, в Европе, накаляется трубка, и вроде бы безразличный Сандрик ждет с нетерпением, когда мать закончит разговор, и потому беспечно сказав:

— Ну, ладно, пока, Наташенька, я все сказала, теперь очередь Сандрика, — передала ему трубку, а сама, напевая что-то немыслимое, — слуха у нее не было, — вышла.

— Да, — сказал Сандрик и поморщился — глупее нельзя было начать разговор, а ведь они столько не общались! — Наташа, это я…

Наташа слушала его голос и молчала — мысли вихрились у нее в голове.

Его глуховатый голос заставил ее содрогнуться. О господи, ничего не кончилось, ничего не ушло! Как ей справляться с собой? И она сказала, как только можно, беззаботно:

— Сандричек (будто маленькому!), ты? Ну как же долго ты не звонил!

Сандрик сухо ответил:

— Работал. Ну, а как ты? — И пошел у них бессмысленный разговор ни о чем, который запутывал и так запутанные их отношения. И непонятно было, кто это говорит: мать с сыном? Возлюбленная, ревнующая ветреного любовника?.. Или просто милые светские, довольно далекие знакомые? Так и не пришли они к решению, даже не заговорили об этом — насчет Рождества на даче, и Марья, которая подслушивала, — как же она низко пала и падала все ниже! — готова была выскочить и завопить: «Да говорите вы нормально!»

И Марья вышла из своего укрытия и невинно спросила Сандрика:

— Ну, спросил о Рождестве?

Сандрик отрицательно мотнул головой, поглощенный этой никчемушной беседой, вернее, не самой беседой, а голосом, тоном любимой женщины…

Тогда Марья крикнула так, чтобы было слышно Наташе:

— А как же с Рождеством?

И тут Сандрик нехотя спросил:

— Да, Наташа, ты приедешь на этот безумный бал, который устраивает твоя бывшая свекровь?

Наташа, не успев подумать, спросила только:

— А ты?

И он сказал:

— Если ты приедешь, я тоже там буду.

Голос Наташи повеселел, и она воскликнула:

— Замечательно! Вот и встретимся! — А сама вдруг подумала: «Видимо, Алек трепанулся…» И обмерла. Но об этом после, потом. Главное, что они увидятся. Он — ее любимый сын, не более… «Врать ты, мать, здорова», — прогундосил второй голос. На том разговор закончился. Сандрик не посмел сказать: «Целую», — хотя ему очень хотелось. А Наташа, хотя и была одна, в воспитательных целях не сказала.

* * *

Наташа после звонка Марьи и Сандрика была не в себе. Она услышала, как он скучает по ней, и это томлением отзывалось и в ней. Она уже не корила себя за это, понимала, что бороться не в силах. Пусть так. Но надо заниматься делом. Надо звонить Аннелоре, узнавать, как с Фрайбахом, и готовить прием, который и в самом деле нужен: необходимо «на уровне» принять одного чиновника, от которого зависит многое — в частности, и ее пребывание здесь, а она поняла, что пока уезжать отсюда не хочет.

А что же с Рождеством?.. Там будет видно.

Позвонила Аннелоре. Была очень мила, будто и не состоялось у них того странного разговора, сказала, что звонила Рихарду, и как и думала, он отказался приехать, хотя присовокупил, что мадам Натали ему очень симпатична и ему бы не хотелось ее огорчать, но… взамен Рихард предложил как-нибудь, когда Натали будет совсем скучно, мало ли, и так бывает! — то он будет рад их видеть у себя, у него еще есть что показать, если мадам Натали интересно.

Наташа, на удивление себе, огорчилась тем, что старый барон не появится на приеме, — ей как-то сразу стал неинтересен и скучен этот прием, наверняка нудный. Но то, что будет Аннелоре, ее порадовало, и как-нибудь, так она успокоила себя, они обязательно поедут к барону.

Как ни хотелось, но пришлось звонить Динару и рассказывать ему — как тот требовал — все в подробностях. Он обрадовался:

— Вот, я же вам говорил, что так будет! Теперь вы должны скоренько съездить к барону в гости и там задружиться на всю оставшуюся жизнь! — Он захохотал, что отвратительно отозвалось в Наташе.

Прием прошел, как всегда. Скучно и на уровне. Приезжий гость был весьма доволен. Ему понравилась мадам посол. Он знал, что здесь посол — женщина, но не представлял себе, что она так хороша и молода.

А вечером Аннелоре кое-что узнала. Она уселась на свой стул с вязанием и ожидала уже тех историй, что с мальчонкой. Но оказалось — нет. Тут было все серьезнее… Саша Евгеньич, как называл Динар своего гостя, был склонен к женщинам, потому что долго описывал, как Наташа похорошела, и в этом чувствовался мужчина без отклонений. Значит — Саша Евгеньевич… Это надо запомнить, может быть, Наташа знает его? Или хотя бы слышала? Потом они поговорили о том, что надо шевелиться, — это сказал Евгеньич, и Динар обиженно заявил, что быстрее быстрого быть ничего не может, если Саша хочет, пусть сам попробует прямиком толкнуть Наташку к этому шагу. А Динар посмотрит, как у него получится с этой упрямой макакой. (Анне ужаснулась от того неуважения, которое они проявляли к Натали. Даже — презрения… «Почему? Как они смеют? Наверное, смеют… — огорченно вздохнула она, — интересно, как назовут они ее, Анне?» — И услышала: «Старая сорока…» От этого она взбесилась не на шутку. Какие же эти русские мужики! Для них не существует женщина как особа, с которой надо быть прежде всего мужчиной, даже если, предположим, эта женщина служит им… Тогда тем более они должны уважительно говорить о ней… них… А дальше эти двое решили позвонить Натали. Только Динар предупредил этого Сашу, что пока ему, Саше, не стоит открываться, чтобы не перепугать Наташку… (значит, Натали знает этого типа? И не с лучшей стороны, видимо? А что знает о Натали сама Анне?)

На следующий Аннелоре после долгих раздумий все же связалась с Наташей:

— Натали, мне надо срочно с вами поговорить. Лично.

Та пригласила ее к себе.

Они сели за кофе, и Наташа сказала:

— Да, Анне, я вас слушаю.

Она сразу же начала с того, что в апартаментах Динара поселился какой-то мужчина из России. Вел себя так, как будто въехал надолго. И Аннелоре назвала его имя. А потом рассказала подробно о разговоре, не упустив ни «макаки», ни «старой сороки», ни того, что приехавший человек Динара с чем-то торопит, видимо, чтобы знакомство с Рихардом продолжалось более интенсивно.

Наташа внимательно выслушала Анне и поняла, что ее обкладывают, как зверя. Она не возмутилась на «макаку», она испугалась — того, что здесь Проскурников, и более того — торопит Динара.

Но какова их цель? Картины? Вряд ли. Это лишь часть чего-то целого, но не надо говорить об этом Аннелоре, не надо пугать ее, она и так возмущена и напугана до предела. Наташа должна сама во всем разобраться.

— Милая Анне, — сказала она ласково, — вы меня не удивили, хотя я знала этого человека там, в России, как вполне порядочного и доброжелательного. Но как видите, ошибалась. Я часто ошибаюсь, Анне, — с горечью улыбнулась она, — никак не могу привыкнуть, что люди перестали носить маски и стали самими собой… Я думаю, что дело тут в картинах, конечно. Только они хотят действовать наверняка. Чтобы я не как посол и не как ваша приятельница просила барона, а уже как ЕГО приятельница о личном одолжении — мне так кажется… Зачем приехал этот человек? Пока не знаю… Похоже, он приехал подстегнуть Динара и проследить за исполнением.

Наташа накрыла своей ладонью руку Аннелоре:

— Вы, дорогая, оказываете мне, а может, и России — будущей! — неоценимую услугу! Ведь мы теперь все будем знать и сможем предупредить любое недружественное действие…

— А как же Рихард?.. — начала было Анне, но замолкла, так как хотела дальше сказать, что стоит подумать и о нем… Может быть, лучше все это закончить?.. А картины?.. Натали?.. Ну, не убьют же Натали из-за того, что она не смогла решить этот давний вопрос, который не мог решить никто. Да Анне и не уверена в том, что если Натали и Рихард «подружатся» — так она это называет, то барон отдаст ее государству огромный пласт его коллекции — русских художников.

Но что делать, что делать? Пусть Натали, в конце концов, пробует?.. Но как только Анне почувствует малейшую опасность для Рихарда, она тут же все прекратит… Как? Она пока не знает. Но придумает.

— Знаете, Анне, мне было бы очень жаль, если бы наши визиты к барону прекратились. Мне так хочется еще раз побывать в замке и, если честно, бывать там. Умиротворение и тишина сейчас мне необходимы. Я думаю, от наших визитов ничего плохого не произойдет?..

Ведь мы с вами благодаря вам все будем знать? А картины… Если барон захочет… Он сам мне скажет, мне так кажется… И пусть приезжает кто угодно, никто не заставит меня поступать непорядочно.

Наташа весомо замолчала.

Анне поняла, что мадам и вправду хочется бывать в замке и что ей там хорошо и покойно, как хорошо и покойно самой Анне рядом с этими стариками, Рихардом и Солом, почти в полной тишине…

— Дорогая, — сказала Анне, — тогда не станем откладывать в долгий ящик, и в этот же уикэнд поедем в замок, — она лукаво улыбнулась, — и покатаемся в карете… Хотите?

Наташа даже покраснела от радости: как она хотела проехаться в карете! — под цокот копыт, в тиши дальней дороги, где нет машин… Какое, наверное, это счастливое ощущение!

— Давайте, Анне! — почти крикнула Наташа. — Мне так этого хочется!

Они условились, и Анне ушла. А Наташа вдруг обрадовалась, как девочка: оттого, что она будет кататься в карете, и не с кем-нибудь, а с бароном, известным далеко за пределами своей страны, недаром же Динар так хлопочет об их дружбе и не зря сюда прибыл Проскурников…

А на Рождество она поедет в Россию! Пусть Динар хоть подохнет от злобы! Хоть на два дня, а поедет!

Рихард встретил их в своем имидже. Одет как для малого приема: пиджак, не темные брюки, шейный платок, растворенный ворот рубахи, светлой, в еле заметную полоску.

«Как же он красив!» — подумала Наташа.

Барон и Наташа встретились как добрые знакомые, и пожалуй, даже достаточно давние. Чувствовалось, что барон рад этой встрече. Но ему вдруг стало стыдно, что он как мальчишка разрядился и выступает павлином, а должен бы встретить их с палкой и в шлафроке. Старый дурень! Но ведь вот что странно: годы уходят, а сердце, ощущения не меняются, ну, чуть притушены — причем иногда! Ну, чуть больше он устает.

Барон молчал.

Наступила некая неловкость, которую нарушил Рихард, сказав, что сейчас они выпьют кофе, и если дамы не возражают, то он приглашает их на прогулку — ему не хотелось бы менять распорядок дня. Позвал Сола, попросил его приготовить кофе и принести чего-нибудь «горячительного», ибо он надеется, что дамы не откажут ему в совместной поездке, а в карете можно замерзнуть.

И вот — цокот копыт по брусчатке, и медленное движение по аллеям, дороге, ведущей через пригород в леса, похожие на парки. Езда в коляске завораживала: вроде бы хотелось спать или грезить. Говорить не хотелось, думать — тоже, хотелось ехать и ехать…

Отошли куда-то в небытие и Сандрик, и мама, и все остальные. Остались лишь тишина, покой, цокот копыт и медленное покачивание коляски.

Когда они вернулись в замок, в зал, Сол подал обед.

За обедом больше говорил барон, он вдруг рассказал о своем знакомстве с Селезневым, вспомнил Париж, как-то немного печально, краем задел свою молодость, которая пролетела, и оказалось, что он провел ее совсем не так, как нужно было бы. Что в молодости жизнь кажется ужасно длинной, и думается, что все успеешь, а на самом деле…

Видя, что Наташа после поездки находится в некоторой прострации, Анне обратилась непосредственно к ней:

— Дорогая, вы же еще хотели посмотреть картины? Ведь так?

Наташа с ужасом поняла, что ничего не слышала и, собравшись, закивала — да, да, она очень хотела еще побыть там, ведь в прошлый раз она просто не смогла вобрать в себя и четверти…

Барон выслушал все это, следя за ее губами.

Они прошли в галерею, и Наташа снова восхитилась картинами, и их размещением, и снова ее потрясли полотна и картины Селезнева… Но Анне, когда они подошли к «русской стене», сказала громко, прямо в лицо Рихарду, что Натали немыслимо радостно и вместе с тем больно смотреть на эти картины. Наверное…

Наташа обернулась к ней, в глазах у нее было предупреждение, но Анне понесло:

— Рихард! Я бы на твоем месте…

Наташа поняла, что Анне наговорит такого, что в отношениях с бароном наступит крах. А если Анне по глупости скажет что-либо о дарственной в отношении картин русских художников, Наташе ничего не останется, как ретироваться по возможности достойно и никогда больше сюда не приходить, а уж если и прийти, то никогда ни полслова о картинах!

И Наташа мило сказала:

— Анне, дорогая Анне, картина вашего отца у меня… И она меня так радует! Пойдемте, я хочу еще постоять у Босха… — Таким образом, она попыталась сгладить угол, неуклюже выдвинутый Аннелоре, и не знала, удалось ли? Уж очень тонок, внимателен и умен старый барон!

Анне поняла, что влезла не туда, не с тем и не вовремя… Но ведь она хотела как лучше! Теперь бог знает, когда еще Натали попадет к Рихарду, она ему явно симпатична, но вместе с тем в ее присутствии он замыкается и мрачнеет. Пожалуй, не скоро они сюда попадут вместе… И как тогда с Динаром? Ну, Анне, в конце-то концов, его не боится! Уедет куда-нибудь, и вся недолга. А вот Натали? Ведь Анне из-за нее завела этот разговор, но тут же поняла, что прокололась. Рихард помрачнел еще больше. Они довольно быстро покинули галерею. Рихард вдруг сказал, что чувствует недомогание: «У меня теперь это часто, — усмехнулся он, — возраст!» — и просит дам извинить его: он пойдет наверх.

Провожал их Сол. И выглядело это как-то неважно. Будто приехали гости желанными, а уезжали чуть ли не изгнанными…

Рихард с трудом поднялся наверх. И когда вытянулся в постели с мучительным наслаждением, то подумал, что наконец-то не надо напрягаться, волноваться, следить за собой, в общем, делать то, чего ему совсем не хотелось. Теперь он может предаться размышлениям. Как всегда, в постели, лежа, он чувствовал себя крепким и молодым, куда-то уходила усталость, мысли были четкими и ясными, и решения приходили обычно точные.

Он думал об этой маленькой русской. Странно, что она — элегантная, с прекрасным французским, необычной, почти юной красотой, — вызывала жалость, хотелось ободрить ее, согреть, как выброшенную на улицу собачонку. Отчего это чувство жалости? Может быть, взгляд? Затравленный и в глубине наполненный страхом?.. И эти выпадения из беседы и сразу же тень на лице, будто солнце зашло и набежала темная туча, скорее облако. Что она и кто? Конечно — ГБ! Теперь там стали умнее, посылают в страны Европы вот таких тонких печальных дам. Но так ли, этак, а все это одно и то же. И она, эта мадам Натали, подкрадывается к его галерее — это же ясно! Но почему так странно он к ней относится?

Почему его тревожит ее настроение? Ее реакции?.. «Потому что ты — старый дурень, — сказал себе Рихард. — Ты неравнодушен к ней, этой маленькой майорше или полковнику. С прочным заданием втереться к нему в доверие эту глупышку Анне мадам-майор уже обработала, та смотрит на мадам с обожанием и звонит теперь ему только для того, чтобы что-нибудь рассказать о Натали. Откуда она, эта беспородная собачонка и жалкая при всем ее антураже? Что с ней было в ее жизни?» Рихард почувствовал, что хочет знать о ней. Но опомнился. И разозлился на себя. О ком он думает? О даме из ГБ, которая спит и видит, как бы его увлечь, завлечь и потом действовать уже наверняка — обобрать и отбыть на этническую родину!

Он снова разозлился.

Хватит думать о чужой малознакомой женщине, которая к тому же служит странному, ни на что не похожему государству.

Больше он не пустит сюда никого. Двери закрыты, и войдут все они только тогда, когда он перестанет существовать.

Эти печальные мысли странно успокаивали Рихарда, будто все это далеко и почти неправда, так думается о смерти в юности, когда жизнь кажется бесконечной.

Никто из них троих не знал, что вся их прогулка и время посещения замка засечены. За ними наблюдал Проскурников — то пешком, то в машине, а то прогуливаясь мимо замка. Он даже особенно не скрывался, поглубже надвинул шляпу — и только. Проскурников проводил обеих дам до дому, каждую, и поехал к Динару.

— Ну что? — спросил тот нетерпеливо. Проскурников усмехнулся:

— Дай мне сначала выпить кофе, а потом я тебе все доложу точно, как в аптеке.

Динар быстренько достал виски, заварил кофе, буквально кинул на стол закуску и сел, приготовившись слушать. Но Евгеньич особого ничего рассказать не мог, ведь он не мог проникнуть в замок и в коляску и разговоров, естественно, не слышал. Но после его краткого обзора дня все-таки они вдвоем выяснили: во-первых, дело, видимо, «на мази», барон благоволит к Наташке, что очень важно! — потому что долго катал ее в коляске и потом, по всей видимости, они обедали в замке. Во-вторых, совершенно незаменима старуха-эмигрантка, которую надо поприжать и все выяснить. И не поскупиться на денежки… Наташка вышла у своей виллы какая-то понурая — не случилось ли чего там? Что тоже надо выдавить из старухи, сказав, что они знают об этом, но она должна прояснить кое-какие подробности… Сегодня же вечером пригласить к Динару в апартаменты старую сводню и вытрясти из нее все, а там решить, как действовать дальше.

Наташа думала о том же, что и все участники этого действа.

Она поняла, что барон больше не захочет ее видеть, он особенно похолодел после такого не к месту заявления Анне, хотя Наташа и пыталась исправить положение. Еще она поняла, что картин не видать. Барон хоть стар и добр, но жесток и тверд в своих принципах — это она тоже поняла. В общем, барон — настоящий мужчина.

Ей вдруг захотелось сейчас же, сию минуту, бежать к барону — нет! — к Рихарду, она не хочет больше называть его бароном. Для нее он отныне Рихард, хотя она с ним, наверное, никогда больше не увидится… Бежать к Рихарду и, рыдая и заливаясь слезами, рассказать о своей — ВСЕЙ! — жизни и спросить его, такого мудрого, кто она? Что? И за что ей такие муки? Вдруг она решила, что все равно расскажет Рихарду, даже если для этого ей надо будет унижаться. Ей казалось, что если Рихард поймет и простит ее (ему-то что?!), то все простится навечно…

Аннелоре, расстроенная сегодняшней встречей, собралась ложиться спать, прежде уверившись, что сегодня ей ничего не придется подслушивать. Но тут в дверь позвонили. Она почему-то так перепугалась, что минуту стояла молча, не спускаясь к двери, не находя на это сил. Позвонили второй раз, и настойчиво.

Она скатилась по ступенькам к двери и открыла ее.

Перед ней стоял Динар, улыбающийся, под хмельком, с огромной коробкой конфет в руках. Рядом с ним стоял этот его «друг» или начальник, кто их там разберет. Он тоже был под хмельком и тоже нежным образом улыбался.

— Можно к вам на ночь глядя? Решили заглянуть по-соседски, как у нас принято в России. А вы же хотите в Россию, как я знаю? Вот и надо к нам и нашим привычкам приглядываться, милейшая Аннелоре, мадам Сторм (таким образом он и представил ее). А это мой самый лучший друг, ну, совсем как брат… Вы разрешите войти?..

Тут спохватилась Аннелоре, подумав, что судьба ее хранит: сегодня, уезжая к Рихарду, она сняла со стола свой наблюдательный стул.

— Да, да, конечно, проходите, пожалуйста, у меня, правда, не совсем прибрано, я не так давно пришла.

Динар и Евгеньич переглянулись — отлично! Она сама завела разговор, им же будет легче, а ей — труднее.

А Динар распоряжался:

— Нам немного кофе, рюмки под виски.

Динар был почему-то доволен и развязен.

Уселись. Выпили понемногу, даже Аннелоре, которой необходимо было придать себе храбрости, потому что эти двое бандитов — так она их называла и была очень близка к истине! — не зря приперлись чуть не в полночь с конфетами, питьем и безобразным нахальством.

— Итак, — сказал Динар, довольно твердо поставив на стол рюмку, — итак, вы сегодня посещали барона. — Увидев, как вытянулось лицо у Аннелоре, он противно и нагло засмеялся и продолжил: — Не отпирайтесь! Я узнал! А почему вы мне не сказали, что собираетесь к барону? Ведь мы же с вами… Или я не прав?

— Но я не думала, что должна сообщать вам о каждом шаге, тем более, что визит этот был не запланирован заранее. Рихард… — она смешалась, не стоило бы при этих называть барона так интимно… но тушевалась она лишь мгновение, — сам пригласил нас сегодня покататься.

— В коляске… — заявил Динар, — надо же, до чего доходит бешенство от жиру! А на дельфинах барон не катается?

Анне опустила глаза и молчала.

— Ладно, хорошо, — сказал уже совершенно трезво Динар, — рассказывайте. Конкретно, мне надо знать, как развиваются их с бароном отношения. Они дружат? Или питают более нежные чувства? И как скоро вы снова пойдете к барону? Хорошо бы в следующий уик-энд там же, в замке, и хорошо бы вы, дорогая, ушли пораньше… Я понятно говорю?

Анне лихорадочно пыталась решить, какой тон ей взять и что именно лучше сказать. Но не надо ничего придумывать, сказать, как есть, и Динару это должно понравиться, он не станет мучить Наташу и будет ждать еще неделю… А там надо как-то завести разговор о картинах… Она сама пойдет к Рихарду и приоткроет ему тайну. Он, несомненно, пожалеет Наташу… А там… кто знает?..

— Да, они с интересом относятся друг к другу, тем более что мадам Натали прекрасно разбирается в живописи, и они с бароном нашли общий язык. Он снова показывал ей галерею, в которую не всякого пускает, да еще второй раз… — Анне замолчала, а Динар, с удовольствием повертев головой, расстегнул ворот рубашки и растянул галстук.

— Ну, что ты скажешь, друг мой Колька? — спросил Динар, поворачиваясь к Проскурникову.

Проскурников сказал как бы равнодушно:

— Зохочет или нет барон передать нам русских художников — сделает это безотносительно тебя, Наташи или этой милой дамы. Хоть выходи Наташа за него замуж! А дружба, друг мой, не повод для серьезных сделок. Вот так. И давай уйдем. Не будем утомлять Аннелоре заниматься своими делами.

Аннелоре даже замерла от такого актерства. И не глупого притом. Она почти поверила, что он говорит искренне… Но разве это не он говорил: «Торопись, торопись, Динар…» Надо пойти к Натали завтра прямо с утра! Рано. Пока не явились эти». А что они не были там — она поняла. Боже, в какую же сеть она попала!

А господа уже откланивались. Она заперла за ними дверь, заплакала и неожиданно вспомнила Сторма — хоть кто-то бы был с ней!

* * *

Наташа еще спала крепчайшим сном, когда Анне позвонила в дверь.

Сначала она даже не могла понять, что к чему, но наконец кое-как придя в себя, пошла открывать.

Она увидела почти так же заспанную Анне, одетую кое-как и с тревогой на лице. Анне сразу же с порога стала извиняться, что немыслимо рано, но у нее есть причины…

Наташа прервала ее излияния и коротко сказала:

— Проходите. Только не в комнату, а на террасу (у нее на первом этаже была огромная терраса с цельными стеклами во всю стену, эркерами и деревянной обшивкой, там, как поняла Наташа, никаких жучков не было).

Наташа сварила кофе, включила калорифер и села выслушать Аннелоре. Та коротко обрисовала вчерашнюю их беседу и только подошла к тому, что Проскурников играет «другую сторону луны», как в дверь застучали настойчиво и по-хозяйски. Аннелоре всполошилась:

— Это они!

Наташа криво усмехнулась:

— Только припозднились немного, не надо столько спать…

Она отвела Анне наверх и, сказав «я вас позову», оставила ее одну. Анне же опять, как мышка, стала искать щели и щелочки, чтобы услышать хоть что-то из гостиной.

Встретила Наташа приятелей удивлением вполне неподдельным: во-первых, рано и без звонка, а она в утреннем халате, во-вторых, она отлично разыграла удивление, увидев улыбающегося Проскурникова. Динар сполна поверил этому удивлению и был рад, что общипанная курица — такое имя теперь имела Анне — не успела Наташку ни о чем предупредить!

— Не удивляйтесь, Наташенька, — запел Динар после того, как они вошли в дом, а Проскурников преподнес Наташе цветы и со значением поцеловал ей руку, — не удивляйтесь. Мы на секунду, представиться, вернее, представится наш друг, который приехал сюда по обмену. Были рядом. Вы, кажется, виделись с бароном? Вас узнал в коляске мсье Проскурников… И мне страстно захотелось узнать, как наши дела?

Наташа ответила не сразу, она уже кое-что узнала от Аннелоре и теперь размышляла о том, что бы сказать им, не выходящее за рамки сообщенного им Аннелоре, и что-то добавить… Только вот что?

Но отвечать надо, и она сказала:

— Это был очень краткий визит — катание, которое вы пронаблюдали, и беглый осмотр коллекции, второй, правда…

— Ну, и как же развиваются ваши отношения с бароном? — спросил Динар довольно ехидно. На что Наташа сказала, что с бароном у нее сложились весьма доверительные отношения и что он — она так думает — почти готов к разговору о картинах… Динар усмехнулся и посмотрел на Проскурникова, тот не замедлил вступить:

— Наташа, о картинах говорить рано. И хотя я патриот, но не верю в то, что у вас получится с этими картинами, и если вас интересует мое мнение, то надо оставить эту игру и смириться, положиться на наше исконное «авось» — вдруг да изменит что-то старик сам в завещании?..

Динар якобы находился в сомнении, болтая ложечкой в кофе, он медленно произнес:

— Возможно, ты и прав, друг мой. Но это последний шанс. И больше я не двину и пальцем ради этого дела — сколько можно!

Однако содержание завещания вы должны узнать, Наташенька… Как? Пусть подскажет ваша интуиция. И все. И заданию конец.

— Хорошо, — смиренно согласилась Наташа, думая о том, что барон-то больше никогда не пригласит ее, и о том, что в следующий уик-энд она будет в Москве, а вернее — под Москвой, на даче, и будет Рождество! С кем необходимо, она договорилась, а Динару об этом знать не надо. Но Проскурников-то каков! Если бы не Анне, она тоже поверила бы ему и прониклась к нему уважением…

— Вот и славно, — успокоился Динар, — а в следующий раз мы перейдем ко второму этапу, — и, повернувшись к Проскурникову, сказал:

— Вот видишь, дело все же сдвигается с мертвой точки. Я думаю, Наташа все нам узнает, а уж тогда решим, что делать. Продолжать или плюнуть на это дохлое дело…

— Дохлее некуда, — вздохнул Проскурников, и вздох был уж очень фальшивым.

Долго разговор не продолжался, и эти двое удалились.

Аннелоре вышла бледная и еще более встревоженная:

— Вы заметили, Натали, что ваш приятель Проскурников как бы противостоит Динару?

Наташа кивнула.

Анне продолжила:

— Это они разыграли свои партии — каждый свою. Им так удобнее, вы понимаете? Вы понимаете, Натали, что ни одному, ни другому верить нельзя? — добивалась Аннелоре Наташиного ответа.

Та сказала:

— Да, конечно, я все прекрасно понимаю, дорогая Анне, но я вдруг подумала, что нам с ними не справиться… Вот, например, зачем им завещание Рихарда (она не заметила, что назвала барона при Аннелоре по имени, как называла про себя, в мыслях)? Вы это можете понять? Мне пока ничего не приходит в голову… Узнать и уже из этого исходить?.. И потом, как я узнаю про завещание?

Аннелоре усмехнулась:

— А я на что? Они уверены, что вы броситесь ко мне и начнете меня обхаживать, они же, слава богу, не знают, что наши с вами отношения столь доверительны… А я действительно узнаю, — сказала вдруг почти весело Аннелоре. — Ведь Рихард много раз хотел мне его показать. Я думаю, что если на днях я съезжу к нему, то все узнаю. Он наверняка заговорит со мной о завещании, вы видели, как он утомился? Ведь еле-еле ушел, с таким трудом. Бедный Рихард — такой красивый и добрый! — У Анне выступили слезы на глазах, и Наташа, чтобы не усугублять внезапно налетевшую на Аннелоре печаль, быстро сказала:

— Но ведь не для этих мы будем знать о завещании? Ведь нет же?!

— Мы будем знать для нас, — сказала Аннелоре, утирая платочком глаза и шмыгая маленьким носиком, — нам надо быть во всеоружии и разгадать их козни. Мало ли что наворотил в завещании мои старый друг!

— Да, — сказала Наташа, — вы правы. Вам надо ехать к Рихарду, узнать, как он себя чувствует после нашего утомительного посещения, и как-то навести разговор на завещание.

Аннелоре решила перебить, как ей показалось, мрачные Наташины мысли:

— К тому же я проведаю, собирается ли Рихард приглашать нас на Рождество. Вы придете? Это будет замечательно!

Наташа покачала головой. Нет, она уедет к себе, в Россию, ее уже пригласили… Конечно, она не сможет пробыть там долго…

Анне была ужасно расстроена и потому спросила, хотя понимала, что этот вопрос неэтичен:

— А Динар? Он вас отпускает?

Наташа даже побледнела от унижения — сама того не желая, Аннелоре нанесла ей удар в самое больное место — вот как! Значит, она выглядит как Динарова прислужница.

И Наташа довольно высокомерно сказала:

— Знайте, Анне, что меня никто не смеет «отпускать» или задерживать. Я — посол и никому не подвластна. Лишь моему правительству. Поэтому я даже не сообщу Динару ни о чем — моя поездка его не касается (это она решила сию минуту). К сожалению, я не смогу здесь присутствовать. После, когда я вернусь, мы обязательно посетим барона (если он захочет…).

— Да, да, — пробормотала Анне, поняв, что обидела и даже оскорбила мадам Натали.

Анне поднялась. Они обе были недовольны и собой, и друг другом, но вида не показывали — расстались как почти близкие подруги.

Ничего не сообщив Динару, Наташа на следующий день улетела в Москву.