Утро выдалось туманным, но солнце просвечивало сквозь дымку, поблескивая, пока еще слабо, на крестах небольшой церквушки. Из окна гостиницы открывался вид на кремль, и Марта не уставала любоваться панорамой города.

Сейчас она ожидала Ясина, который приехал сюда вместе с ней, чтобы помочь в поисках каких-либо свидетельств существования муренинского ларца. Бурмин, как и обещал, снабдил их письмом, открывавшим доступ к архивным материалам.

Когда Ясин пришел, Марта спросила:

— Так вы не ругаете меня, что я вовлекла вас в эту розыскную авантюру?

— Что вы! Великое вам спасибо за это. Да я без вас, может, так и просуществовал бы, не повидав Пскова.

Все сотрудники музеев и архивов, к которым пришлось обращаться Марте и Ясину, знали о коллекции Муренина. Знали и о том, что перед войной ее искали, но теперь никаких документов, имеющих хоть какое-то отношение к этим делам, обнаружить нигде не удалось. И никто ничего не слышал о муренинском ларце с документами или книгами.

Решив, что продолжать поиск бессмысленно, Марта и Ясин собирались уже вернуться в Москву, но перед отъездом надумали съездить в Изборск и Печоры. И вот сейчас они ждали у гостиницы экскурсовода Ирину Николаевну, которая обещала захватить их туда со своей группой.

День выдался ясный, погожий, с той особой прозрачностью воздуха, безветрием и тишиной, которые бывают перед наступлением осени.

Когда в Изборске экскурсанты отправились побродить вокруг крепости, Марта разговорилась с Ириной Николаевной, и во время поездки они обменивались впечатлениями как добрые старые знакомые. Марта поделилась с Ириной Николаевной своими огорчениями из-за неудачных поисков, рассказав о переписке своей бабушки с Мурениным и о ларце. Ирина Николаевна заинтересовалась этой историей и предложила:

— А знаете что? Ваши поиски надо продолжить. Как же это вам никто не подсказал, что часть случайно уцелевших после войны архивных материалов до сих пор полностью не разобрана и сложена в маленькой Никольской церквушке. Я давно собираюсь пойти туда, посмотреть, что там есть. Вы можете на несколько дней задержаться? Если с гостиницей сложно, то поживите у меня. Я постараюсь вам помочь. Поговорим кое с кем. Вы услышите такие истории... Есть у меня один знакомый. Когда фашисты в сорок первом начали бомбить наш город... — это было 29 июня, — музею на вывоз самых уникальных экспонатов было дано всего шесть часов и один вагон... Представляете? И вот этот человек сам отбирал и упаковывал все. Вывезли сто семьдесят картин, а всего их было три с половиной тысячи. Вывезли также и старинные ювелирные изделия, рукописные книги, часть икон... Некоторые экспонаты закопали во дворе Поганкиных палат, так они там всю войну и пролежали.

Марта и Ясин внимательно слушали. А Ирина Николаевна рассказывала и словно сочиняла детективную историю:

— А что в нашем краю происходило в двадцатые-тридцатые годы! Пограничники вели борьбу с контрабандистами, которые пытались переправлять за рубеж бесценные сокровища из коллекций псковских помещиков. Ведь тогда граница проходила рядом. В тридцать втором пограничники нашли бесценный мраморный горельеф XV века «Мадонна с младенцем и ангелом» знаменитого итальянского скульптора Верроккьо...

 

Уже несколько дней в Никольской церкви Марта и Ясин с раннего утра допоздна разбирали пожелтевшие, выцветшие листки.

Чего только не встречалось в архивных бумагах! Налоговые списки, документы на передачу земель и прочего имущества монастырям, письма, счета, старинные газеты и журналы, неизвестно почему находящиеся здесь...

Ясину попалась пачка тронутых плесенью старых бумаг. Он осторожно разобрал их и вдруг на одной из них увидел едва различимые слова: «...я, Исидор Львович Муренин...» Ясин поднес листы ближе к настольной лампе, вооружился лупой. Сомнений не было — он нашел завещание Муренина. В нем говорилось, что всю свою коллекцию он желает передать на хранение в Мирожский монастырь, чтобы затем допустить к ним

«...для обозрения людей, коих интересует дивное искусство русских умельцев и тех мастеров, что иконы и книги творили, и для разумного подражания всему лучшему, на что русский человек способен...».

В той же пачке оказалось письмо Елизаветы Марковны Карелиной, «в девичестве Тереховой», в котором говорилось:

«...я все поняла, мой друг, волю Вашу постараюсь выполнить, как Вы велите. Все сдам куда нужно, и место заветное не забуду. Да и без этого памятно оно мне на всю жизнь —там Вы мне открылись. А ветку сирени я храню до сих пор. Помните, как долго мы сидели там, — все не могли расстаться. Письмо Ваше привез верный Ваш Кузьма, с ним и ответ посылаю...»

Ясин подозвал Марту:

— Посмотрите-ка, что я нашел! — И протянул ей письмо.

Вечером в гостиничном номере все трое вместе с Ириной Николаевной пытались определить, какое же место должна была помнить Елизавета Марковна. Они, словно на военном совете, склонились над планом усадьбы Муренина.

Ясин спросил Марту:

— Не упоминается ли в письмах Муренина к Елизавете Марковне о памятном для них дне?

— Есть! Конечно, есть! Он что-то такое писал бабушке... Сейчас посмотрим, письма у меня с собой.

Ирина Николаевна отыскала нужное письмо. Она без особого труда разбирала почерк Муренина:

«...да, милый, незабвенный друг мой Лизанька, годы прошли, все уходит, но воспоминания о Вас я храню как самое драгоценное из всего, что было в жизни. Так и вижу ротонду нашу в парке, где я Вас ожидал, где сделал признание. И как потом искали мы в ветке сирени цветки с пятью лепестками — на счастье. Как верили мы тогда в него...»