от Пробуждения Эльфов год 478-й, июнь
Праздник Ирисов — середина лета. Здесь, на Севере, поздно наступает весна, и теплое время коротко. Праздник Ирисов приходится на пору белых ночей: три дня и три ночи — царствование Королевы Ирисов…
…Испуганный ребенок закрывает глаза, думая, что так можно спрятаться от того, что внушает страх; но она давно перестала быть ребенком, и — как закрыть глаза души? Видеть и ведать — и не отречешься от этого…
Кому стать последней Королевой Ирисов?
Сияющие глаза Гэлрэна:
— Элхэ, мы решили, Королева — ты!
На мгновение замерло сердце — ударило гулко, жаркая кровь прихлынула к щекам.
Потому что с той поры, как празднуется День Ирисов, Королева должна называть имя — Короля. Хотя и было так несколько раз: та, чье сердце свободно, называла Королем Учителя или его первого Ученика; может, никто и не подумает…
Решение пришло мгновенно, хотя ей показалось — прошла вечность:
— Нет, постойте! Я лучше придумала! — Она тихонечко рассмеялась, захлопала в ладоши. — Йолли!
Мягкие золотые локоны — предмет особой гордости девочки; глаза будут, наверно, черными — неуловимое ощущение, но сейчас, как у всех маленьких, ясно-серые. Йолли - стебелек, и детское имя — ей, тоненькой, как тростинка, — удивительно подходит. Упрек в глазах Гэлрэна тает: и правда, замечательно придумано!
Йолли со взрослой серьезностью принимает, словно драгоценный скипетр, золотисто-розовый рассветный ирис на длинном стебле. Элхэ почтительно ведет маленькую королеву к трону — резное дерево увито плющом и диким виноградом; Гэлрэн идет по другую сторону от Йолли, временами поглядывая на Элхэ.
Глаза девушки улыбаются, но голос серьезен и торжествен:
— Госпожа наша Йолли, светлая Королева Ирисов, назови нам имя своего Короля.
Йолли задумчиво морщит нос, потом светлеет лицом и, подняв цветочный жезл, указывает на…
«Ну, конечно. А, согласись, ты ведь и не ждала другого. Так?»
— Госпожа королева, — шепотом спрашивает Элхэ; золотые пушистые волосы девочки щекочут губы, — а почему — он?
Йолли смущается, смотрит искоса с затаенным недоверием в улыбающееся лицо девушки:
— Никому не скажешь?
Элхэ отрицательно качает головой.
— Наклонись поближе…
Та послушно наклоняется, и девочка жарко шепчет ей в самое ухо:
— Он дразниться не будет.
— А как дразнятся? — тоже шепотом спрашивает Элхэ.
Девочка чуть заметно краснеет:
— Йутти-йулли…
Элхэ с трудом сдерживает смех: горностаюшка-ласочка, вот ведь прозвали! Это наверняка Эйно придумал; острый язычок у мальчишки, похоже, от рождения. Не-ет, на три дня — никаких «йутти-йулли»: Королева есть Королева, и обращаться к ней нужно с должным почтением!
Праздник почти предписывает светлые одежды, поэтому в привычном черном очень немногие, из женщин — одна Элхэ. А Гэлрэн — в серебристо-зеленом, цвета полынных листьев. Словно вызов. В черном и нынешний Король Ирисов: только талию стягивает пояс, искусно вышитый причудливым узором из сверкающих искр драгоценных камней.
— Госпожа Королева… — низкий почтительный поклон.
Девочка склоняет голову, изо всех сил стараясь казаться серьезной и взрослой.
Праздник Ирисов — середина лета. Три дня и три ночи — царствование Королевы и Короля Ирисов. И любое желание Королевы — закон для всех.
Каково же твое желание, Королева Йолли ?
— Я хочу… — лицо вдруг становится не по-детски печальным, словно и ее коснулась крылом тень предвидения, — я хочу, чтобы здесь не было зла.
Она с надеждой смотрит на своего Короля; его голос звучит спокойно и ласково, но Элхэ невольно отводит глаза:
— Мы все, госпожа моя Королева, надеемся на это.
Поднял чашу:
— За надежду.
Золотое вино пьют в молчании, словно больше нет ни у кого слов. И когда звенящая тишина, которую никто не решается нарушить, становится непереносимой, Король поднимается:
— Песню в честь Королевы Ирисов!
Гэлрэн шагнул вперед:
— Здравствуй, моя королева — Элмэ иэлли-солли,
Здравствуй, моя королева — ирис рассветный, Йолли:
Сладко вино золотое, ходит по кругу чаша -
Да не изведаешь горя, о королева наша!
Смейся, моя королева в белом венке из хмеля,
Смейся, моя королева, — твой виноградник зелен;
Полнится чаша восхода звоном лесных напевов -
Дочь ковылей и меда, смейся, моя королева!..
Шествуй в цветах, королева, — ветер поет рассвету;
Славься, моя королева в звездной короне Лета!
В светлом рассветном золоте клонятся к заводи ивы -
О ллаис а лэтти-соотэ Йолли аи Элмэ-инни…
Здравствуй, моя королева,
Смейся, моя королева,
Шествуй в цветах, королева, -
Славься, моя королева…
Пел — для Йолли, но глаз не сводил — с лица своей мэльдэ айхэле.
— Ты хотел говорить, Гэлрэн?.. — шепнула сереброволосая. Менестрель не ответил — сжал руку в кулак, разглядев в ее волосах — белый ирис, листья осоки и все тот же можжевельник; все было понятно — слова трав, кэни йоолэй, для того и существуют. И все-таки с надеждой отчаяния провел рукой по струнам лютни:
— Гэллиэ-эйлор о лаан коирэ-анти -
Льдистые звезды в чаше ладоней долины -
Кэнни-эте гэлли-тииа о антъэле тайрэ:
В раковине души слова твои — жемчуг;
Андэле-тэи, мельдэ, ллиэнн а кори'м -
Дар мой прими, любовь моя, — песню и сердце:
Гэллиэ-ллаис а кьелла о иммэ-ллиэнн.
Кружево звезд и аир — венок моей песни,
нежность и верность…
Элхэ побледнела заметно даже в вечерних сумерках — сейчас, перед всеми?!. Но льалль под ее пальцами уже отзывалась тихим летящим звоном:
— Андэле-тэи нинни о коирэ лонно,
Слезы росы в чаше белого мака — дар мой,
Энъге а ниэнэ-алва о анти-эме -
Листья осоки и ветви ивы в ладонях.
Йоолэй къонни-ирэй им ваирэлли ойор,
Стебли наших путей никогда не сплетутся:
Фьелло а элхэ им итэи аили Арта -
Вместе вовек не расти тростнику и полыни.
Горечь разлуки.
Теперь две лютни согласно пели в разговоре струн — она уже понимала, куда выведет их эта песня, начавшаяся, кажется, просто как состязание в мастерстве сплетания трав:
— Андэле-тэи, мельдэ, ллиэнн а кори'м.
Дар мой прими, любовь моя, — песню и сердце.
— Андэле-тэи, т'айро, сэнниа-лонно…
Дар мой прими, о брат мой, — белые маки,
милость забвенья.
— Гэллиэ-ллаис а кьелла о иммэ-ллиэнн.
Кружево звезд и аир — венок моей песни.
— Энъге а ниэнэ-алва о анти-эме…
Листья осоки и ивы в моих ладонях:
Час расставанья.
Низко и горько запела многострунная льолль — предчувствием беды, и затихли все голоса, побледнел, подавшись вперед, Король, и глаза его стали — распахнутые окна в непроглядную тьму.
— Им-мэи Саэрэй-алло, ай иэллэ-мельдэ,
Ирис, любовь моя, — радости нет в моем сердце.
Астэл-эме эс-алва айлэме-лээ.
Недолговечна надежда, как цвет вишневый:
ветер развеет…
Эйнъе-мэй суулэ-энге дин эртэ Хэле -
Ветер-клинок занесен над этой землею:
Тхэно тэи-ийе танно, ай элхэ-йолли?
Ветви сосны — защитят ли стебель полыни?
«Зачем ты, т'айро…» — но, откликаясь, зазвенела льалль пронзительной горечью:
— Им-мэи Саэрэй-алло, ай гэллиэ-т'айро:
— Радости нет в моем сердце, о названый брат мой.
Элгъе-мэй суулэ-сотэ ллиэнэ энге,
Слышу я ветер заката, поющий разлуку
сталью звенящей,
Эйнъе-мэй эртэ о морнэрэ — ийен о кори'м -
Вижу я гневное пламя — боль в моем сердце.
Танно ан горт-анта суули ойо и-тхэннэ…
И не укрыться сосне на ладони вершины…
И снова — две мелодии, как руки в безнадежном жесте несоприкосновения:
— Им-мэи Саэрэй-алло, ай иэллэ-мельдэ.
Ирис, любовь моя, — радости нет в моем сердце.
— Астэл-эме алва айлэме-лээ, т'айро -
Вишни цветущей ветвь — надежда, о брат мой:
недолговечна.
— Тхэно тэи-ийе танно, ай элхэ-йолли?
Ветви сосны — защитят ли стебель полыни?
— Танно ан горт-анта суули ойо и-тхэннэ…
Что защитит сосну на ладони вершины…