В кабинет Миронова влетел Петухов. Он едва сдерживал возбуждение. Выпалил:

– Я же говорил, ничего из этого не получится!

– Вы о чем?

– О Паханове! Аварию сделал. ЧП роте принес.

– Расскажите по порядку.

– Какой уж тут порядок?! Сел самовольно в машину! Завел ее и - прямо в забор. Свалил забор и въехал в соседний парк, к артиллеристам.

– Где он сейчас?

– На гауптвахте! Влепил ему трое суток за это. Заберите его от меня, товарищ полковник! Нельзя его около техники держать.

– Ну-ну. Остыньте. Первая трудность - и уже растерялись. Паханов останется у вас. Другой автороты нет. А его обязательно нужно сделать шофером. Задача остается прежней.

Полковник в этот день собирался проверить караул. Он не стал вызывать Паханова. Зашел к нему в камеру во время проверки.

К немалому удивлению Миронова, Жорка встретил его радостной улыбкой. Первый раз командир видел такое веселое лицо у Жорки.

– Получилось, товарищ полковник! - весело сообщил Паханов. - Сам поехал. И завел, и скорость включил, всё - сам. Только править не сумел. Пока соображал, что делать, она, проклятая, прямо на забор наехала.

Полковник невольно рассмеялся. Наивность Жорки была так чиста и непосредственна, что у Миронова отпало желание ругать или упрекать его.

– Значит, получилось? - переспросил он.

– Ага!

– Если ты будешь так тренироваться и дальше, в автороте ни заборов, ни машин не останется.

– Я дувал сам сделаю, товарищ полковник. Пусть он не шумит, - сказал Жорка, имея в виду Петухова.

– Капитан просил убрать тебя из роты.

Паханов помрачнел:

– Я все исполнял, что он приказывал. Трое суток отсижу. Чего еще надо?

– Капитан хочет, чтобы в роте был порядок. Если каждый солдат будет по своему желанию гонять и бить машины, полк станет небоеспособным. Вот ты машину из строя вывел, а на ней должны снаряды везти в случае тревоги.

– Машина исправная. Только помыть, - вздохнув, сказал Жорка. - Не переводите меня из автороты, товарищ полковник. Больше такого не будет - слово даю.

Помня о том, что повседневно работать с Пахановым приходится Петухову, и желая поддержать его авторитет, полковник сказал:

– Я попрошу капитана, чтобы он не настаивал на переводе. Но учти, это в последний раз. Если Петухов мне на тебя пожалуется, больше заступаться не буду. И тогда прощай туристские экспрессы. Шофером не станешь.

После того как Паханов отсидел трое суток, командир роты приказал ему восстановить забор. Жорка неделю месил глину, делал кирпич-сырец и выкладывал стену. Шоферы подшучивали над ним:

– В другой раз на аккумуляторную правь, ее, давно перестраивать нужно.

И самым удивительным было то, что Жорка на шутки не обижался. Он смеялся вместе с солдатами и даже отвечал им в таком же веселом тоне:

– Другой раз на склад запчастей наеду. Готовьтесь хватать кому что нужно.

Вечером старшина Озеров пел под гитару свои задушевные песенки. Увидев Паханова в сторонке, сверхсрочник позвал:

– Жора, иди садись.

Если бы позвал кто-нибудь другой, Паханов не пошел бы. А Озеров ему нравился. Старшина потеснил соседей, усадил Жорку рядом с собой и, не обращая больше на него внимания, продолжал песню:

Помню косы, помню майку,

Помню смуглый цвет лица,

Помню, как мы расставались,

От начала до конца.

Жорка сидел в тесном солдатском кругу. Курил. Каждый думал о любимой девушке. И Жорка тоже вспомнил свою любовь - бедовую Нинку Чемоданову.

Однажды, когда Паханов проходил мимо склада, его окликнул старшина Озеров:

– Жора, зайди на минуту.

Паханов зашел. В складе было прохладно, пахло машинным маслом, вдоль стен на стеллажах аккуратными штабельками лежали запчасти.

– Помоги мне задние мосты в тот угол переставить. Тяжелые, черти…

Паханов помог. Потом вместе мыли руки. Сели покурить. Старшина был ненавязчив. Он ни о чем не спрашивал, не поучал. Жорка сам задавал вопросы приглянувшемуся сверхсрочнику, причем, как всегда, говорил «ты». Уж так сложилась Жоркина жизнь, не приучила его говорить «вы».

– Воевал? - спросил Паханов, имея в виду две полоски лент на груди старшины.

– Было дело.

– Интересно. Убьешь человека на фронте - орден дадут. Убьешь в мирное время - высшую меру получишь.

– Если человека убьешь и на фронте - расстреляют. Награды дают за истребление врагов.

– А какие они, враги?

Старшина нахмурил брови, глубже затянулся папироской. Лицо его сделалось суровым.

– Враги, говоришь? Жил я до войны под Киевом, в колхозе. Женился. Дом построил. Была у меня дочка Галя. Шустрая лопотушка. Утром заберется ко мне в постель, сядет верхом и давай погонять: «Но, лошадка!» Жена Маруся - добрая дивчина. Все было хорошо… А потом - Гитлер напал, - хриплым шепотом продолжал старшина. - Сроду столько горя люди не видели. До нашей деревни дошел… Сколько там крови неповинной пролилось… Молодых стали угонять в Германию… Пришли и за моей Марусей… Дочка Галочка кинулась к матери. Обхватила ее ноги… Криком кричала… Не пускала… Маленькая, а поняла, что… беда матери грозит… А он… зверь этот… схватил… доченьку за ноги - да головой об угол. - Лицо старшины побелело. Его била мелкая дрожь, папироса жгла пальцы, но он не замечал этого. - Узнал я от матери. Она все видела своими глазами… А скажи, - дрогнул его голос, - такое можно видеть? Клятву я дал тогда - ни одного фашиста в живых не оставить! Не мне, так кому-то другому каждый из них принес несчастье.

Старшина замолчал, дрожащими пальцами разминая новую папиросу. Молчал и Паханов, пораженный услышанным.

– Вот так, брат, - тяжело вздохнул Озеров и направился в дальний угол перебирать запчасти.

Жорка пошел в роту. Рассказ старшины просто обжег его сердце. Если бы случилось такое с ним, он их зубами рвал бы…

А вечером Паханов сам подошел к Озерову в курилке, когда тот пришел с гитарой, и сел рядом. Слушал песни старшины и думал - только он один знает, почему у Озерова все песни получаются грустные.

Паханов в автомобильной роте прижился.

Капитан Петухов, спокойно поразмыслив, понял, что от него хочет командование полка. К тому же он знал, что Ветлугин и Миронов тоже не выпускают его подопечного из виду. Если же полковнику случалось встретиться где-либо со строем автороты, на разводе или по пути в столовую, Миронов непременно отыскивал глазами в строю Паханова и, встретив его взгляд, будто напоминал ему: «Держись, Жора!»

Сближение Паханова со старшиной Озеровым полковник очень одобрил. Секретарь комсомольской организации Клименко, следуя указаниям замполита, строго следил за тем, чтобы Паханов регулярно посещал политические занятия, беседы и информации. Сначала Жорка зевал на этих занятиях. Все ему было непонятным и ненужным. Но постепенно втянулся. Его стали интересовать победы наших спортсменов. Увидев в учебных кинофильмах действие атомных бомб, Жорка заволновался: что же делают люди для того, чтобы эти бомбы вдруг не начали падать им на голову?

Так Паханов дослужил год, в конце которого ему предстояло сдать экзамен на права водителя.

В день, когда был назначен экзамен в Госавтоинспекции, Паханов очень волновался. Он надел парадный мундир, начистил сапоги. Старался выглядеть независимым. Но суетливость, ненужные движения выдавали его.

– Не волнуйся. Ты же все знаешь! - подбадривал сержант Клименко.

Паханов доверчиво смотрел на него, но успокоиться не мог. Наконец он не выдержал, пошел на склад к Озерову. Старшина, как всегда, что-то перекладывал, протирал, записывал. Паханов нерешительно остановился на пороге.

– Чего ты, Жора?

– Слушай, сходи со мной в это ГАИ.

Старшина знал, что Паханов должен сдавать экзамены, об этом был разговор накануне.

– Как живая шпаргалка? - пошутил Озеров.

– Не в этом дело, - сказал Жорка. - Непривычно мне как-то с ними одному. Не по себе.

– Ты про кого?

– Ну, про милицию…

Поняв, в чем дело, старшина вымыл руки, переоделся и, весело взглянув на Жорку, сказал:

– Идем.

В помещении автоинспекции на скамейке около большой двери, ожидая очереди, сидели экзаменуемые.

Когда вызвали Паханова, с ним зашел и Озеров. Старшина был знаком в городке с очень многими. Знал, конечно, и милицию. Он подошел к лейтенанту, сидевшему за столом, отдал честь и заговорил с ним о чем-то легко и свободно.

Жорка озирался, постепенно успокаиваясь. Здесь был такой же класс, как в автороте, только деталей поменьше - самое необходимое. В центре комнаты стоял макет города со всеми хитросплетениями улиц и перекрестков, которые должен преодолевать шофер.

– Бери билет, солдат! - громко сказал лейтенант.

Жора выбрал белый квадратик и быстро прочитал вопросы.

– Можешь подойти к стендам и деталям!

У Паханова все внутри дрожало. С трудом собрал мысли. А найдя нужные узлы, вдруг почувствовал себя спокойнее. И вопросы оказались знакомыми. Пока готовился к ответу, слышал, как Озеров что-то быстро-быстро говорит лейтенанту, а тот однословно рокочет:

– Понятно!… Понятно!…

Жорка отвечал хорошо. Только голос был незнакомо глухим.

Лейтенант дружелюбно хлопнул его по плечу. А у Жорки перехватило дыхание от испуга.

– Чего же ты, хлопчик, тушуешься?! Все знаешь хорошо! Ставлю тебе «четыре». Ну-ка, давай теперь по правилам уличного движения.

На обратном пути Жорка, расстегнув крючки на вороте, коротко спросил Озерова:

– Зайдем выпьем?

– Газировочки?

– Да нет. В честь сдачи. Обмыть надо. Старшина покачал головой, и Жорка насупился. Надолго замолчал. Обиделся.

Но Озеров сказал:

– Приходи вечерком ко мне на квартиру. Посидим за чаем. Культурно.

И Жорка просиял.

Паханов украдкой любовался красной книжечкой, которая состояла из двух обложек, недаром водители ее называют «корочки». Жорка смотрел на свою фотографию, на узорчатую бумагу - и чувство гордости распирало его. Как-никак, а это был первый в его жизни не липовый - заработанный документ. И не просто документ - профессия!

При очередном разговоре с полковником Мироновым командир автороты сказал:

– Все же я боюсь доверить Паханову машину. Мутный он для меня. Не вижу его мыслей.

– А вы закрепите за ним строевую, - посоветовал Миронов.

– Что вы, товарищ полковник, сразу новую машину давать! - возразил капитан.

– Да-да, нужно посадить именно на строевую, - подтвердил командир полка и посмотрел на капитана: неужели не понимает?

Лицо Петухова вдруг посветлело, он заулыбался.

– Я вас понял, - весело сказал капитан. - Все понял. Строевая машина стоит себе под навесом. Выходит только по тревоге, вместе с остальными. Всегда или в колонне, или в парке, одиночкой строевые машины не ходят.

…Жорка обошел грузовик и остановился зачарованный. Машина новая. Краска зеркально блестела. Покрышки неезженые - весь узор на них четкий, еще даже не запачканный. Передние и боковые стекла закрыты плотной бумагой, чтобы не выгорала внутренняя обшивка кабины от сильного южного солнца.

Капитан Петухов разъяснял:

– По тревоге вы подгоняете машину к складу боеприпасов. Двигаться будете вот за этой - двадцать пятой. Сегодня пройдете по дороге, которая ведет к складу. Посмотрите ее, изучите подъезды.

Капитан ушел. Паханов залез в кабину. В кабине было прохладно и сумеречно, пахло новым дерматином. Он был счастлив.