Второй год службы прошел у рядового Паханова ровнее. Он получил второй класс и повесил на гимнастерку синий значок с золотой каемкой.

Жорку приглашали на все открытые комсомольские собрания. Особенно ему нравились прения. Острая критика его просто поражала. Раздраконит кто-нибудь товарища, а в перерыве, глядишь, курят вместе и продолжают спорить.

– Я бы его после этого избил или навек врагом посчитал, - ухмылялся Жорка, - а они, смотри, папиросами друг друга угощают.

Однажды секретарь Клименко попросил Паханова остаться в ленинской комнате после собрания. Когда все разошлись, сержант сказал:

– Не пора ли тебе, Жора, подавать заявление?

Жорка поразился:

– Мне? В комсомол?

– Да, тебе.

– Кто же мне поверит?

– Мы поверим - товарищи по службе.

– А рекомендации?

– Я дам, Гнатюк даст, старшина Озеров.

– Разве Озеров комсомолец? Он же немолодой.

– Он коммунист, Жора.

Это было настоящим открытием: старшина Озеров - коммунист! Сейчас Жорка знал - коммунисты самые честные и порядочные люди. А если бы он узнал, что Озеров коммунист, в первый год службы, когда в голове его был полнейший сумбур, дружба между ними наверняка не склеилась бы.

– Ну как, будешь подавать заявление? Я помогу подготовиться.

Жорка молчал. Прошлое и настоящее вдруг встало в его памяти, закружилось, перепуталось, да так, что он не мог разглядеть в этом сумбуре свое будущее.

– Пока подожду.

– Почему?

– Рано.

– Не скромничай!

– Верно говорю. Подождать надо. Ты, Клименко, не торопись. Вдруг я комсомольский билет куда-нибудь в неподходящее место занесу? - задумчиво сказал Паханов.

– Да брось ты свое прошлое ворошить! - горячился секретарь. - С этим все кончено. Второй год в армии служишь. Посуди сам - может ли человек после хорошей бани, чистый, раскрасневшийся, в хрустящем новом белье вдруг полезть в грязь, болото смердящее?

– Может.

– Ну, знаешь, тогда это не человек, а падаль! - вскипел Клименко.

– Остынь, остынь. Ты сам бы полез, если нужно, - успокаивал его Паханов. - А если в этой грязи твой друг? Ты что, по бережку будешь бегать и чистое бельишко свое беречь?

– Я подам ему руку.

– А если руки не хватит?

– Ну тогда…

– Вот то-то. В общем, подожду.

Клименко еще не встречал в своей практике такого, чтобы человек отказывался идти в комсомол. Он проинформировал об этом подполковника Ветлугина. Замполит понимал, что серьезное отношение Паханова к вступлению в комсомол - уже само по себе положительно. Нужно за оставшееся время службы приложить максимум сил и расширить его политический кругозор, чтобы он непременно вышел победителем в той борьбе, на которую намекал, которая ждет его после демобилизации и возвращения на гражданку.

Жизнь летит стремительно… Однажды осенью полк выстроился на строевом плацу. Ввиду торжественного случая не пожалели даже драгоценной воды - плац был полит. Асфальт блестел, как глянцевая фотокарточка, от него веяло приятной свежестью. Жора стоит в шеренге увольняющихся «старичков». В руках у него новенький чемодан. На груди значки: второй класс шофера, ГТО, третий разряд по бегу.

Идет церемония прощания. На правом фланге алеет Боевое Знамя, и, сверкая трубами, то и дело играет оркестр туш: вручит командир грамоту - и тут же туш, а по строю полка плещут аплодисменты. Отблагодарив особо отличившихся, командир полка и замполит пошли вдоль шеренги отбывающих - пожимали руки, давали советы, дружески похлопывали по плечу. Около Паханова полковник Миронов остановился, долго держал его ладонь в своей. Смотрел на солдата с удовольствием - одним честным человеком стало больше. И военная форма ему идет! Грудь колесом, веселое лицо, доброжелательные глаза. Солдат как солдат!

– Зайдите, товарищ Паханов, ко мне после построения, - сказал командир и пошел дальше.

После торжественной церемонии солдаты группами потянулись к вокзалу. А Паханов зашел к Миронову в кабинет. Командир еще раз с удовольствием оглядел подтянутого солдата:

– Писать будешь?

– Чтобы вы мои письма еще кому читать дали? - засмеявшись, спросил Жорка. - Буду, обязательно. И если еще какой-нибудь вроде меня попадет, вы мне сообщите. Я ему от себя особо напишу.

– Я как раз думал, что бы тебе подарить на память? - Миронов достал из кармана авторучку. - Вот возьми. Она тебе будет напоминать о письмах. Потом он проводил Жорку до самых ворот. Держа под руку, вел его и говорил:

– Если тебе будет трудно, не забывай - у тебя здесь много друзей. Пиши или приезжай - мы всегда поможем.

– А если бы я на сверхсрочную попросился? - вдруг спросил Паханов.

– Возьмем с удовольствием, хоть сейчас.

– Я бы хотел быть вашим шофером. У меня ведь нет никого. Отец - так он и не отец, а так, сам по себе. Вы всю жизнь по разным местам кочуете, и я бы с вами ездил. Ну, а если война и в случае бомба или снаряд - собой заслонил бы. Одним словом, вы для меня, как и для Сеньки того, - батя. Уж вы не обижайтесь, а я в письмах вас так называть буду.

– Спасибо тебе, Жора, за добрые слова. В письмах зови, как считаешь нужным. А Семену ты напиши. Вы теперь вроде как побратимы.

Паханов даже остановился:

– Верно! Как это я раньше не дотумкал? Брат он мне. Настоящий брат по отцу. - И нежно добавил: - По тебе, батя.

Желая скрыть охватившее его волнение и боясь, как бы прощание не вылилось в слезливую сцену, Миронов заторопился:

– Ну ладно, Жора. Пойду. Дела. Нине привет передай. Будь здоров и пиши обязательно.

Полковник пошел к штабу, а Жорка смотрел и смотрел на родного и близкого человека, стараясь навсегда запечатлеть его в памяти.

У входа в штаб Миронову отдал честь Лобода. Командир взглянул на него и, видя, что взводный хочет о чем-то спросить, остановился.

– Я смотрел, как вы прощались с Пахановым, - сказал виновато Лобода. - Мне стыдно, что я не сумел найти подход к этому человеку. Я и сейчас не смог бы с ним справиться. Скажите, пожалуйста, как вам это удалось? Что вы с ним сделали?

– Я один тоже ничего не сделал бы. Работали все. Между прочим, и вы сыграли некоторую роль. Жорка отчасти назло вам стал человеком. Люди руководствуются в делах и поступках нормами поведения, которые считают правильными или выгодными.

Раньше у Паханова были одни взгляды, и он воровал. Теперь ему помогли избавиться от пороков, и он стал жить честно. - Полковник добро посмотрел на виноватое лицо лейтенанта и добавил: - А вы не отчаивайтесь. Человек всю жизнь подвергается процессу воспитания. Вы тоже. Этот случай для вас - наука. У вас еще все впереди. Вглядывайтесь в людей повнимательнее. Находите, какими идеями они руководствуются, а потом действуйте. Воспитывать - профессиональная обязанность офицера.

Полковник вошел в кабинет и, прежде чем переключиться на текущие дела, подумал: «Да, процесс воспитания происходит всюду и длится на протяжении всей жизни человека. Мы воспитываем. Нас воспитывают. И тех, кто воспитывает нас, тоже воспитывают. Все находится в сфере этого непрекращающегося процесса. И имя мудрому воспитателю, который держит всех в поле зрения, который бескорыстно открывает перед людьми законы жизни, имя этому воспитателю - партия».

…Уехали домой старослужащие. На смену им пришли молодые. На том же плацу, где недавно происходили проводы, в один из дней построили новобранцев.

Миронов и Ветлугин знакомились с пополнением. Они проходили вдоль строя, вглядывались в лица. Парни были хорошие - веселые, образованные, редко у кого меньше восьми классов. Многие с производства. Эти - народ надежный, трудностей не испугаются. И специальности хорошие подобрались, нужные для полка: есть слесари, электрики, инженеры. Миронов уже прикидывал: кого в ремонтники, кого в связисты, кого в автороту.

Добро и весело поглядывал Миронов на своих подчиненных. Знал - есть у некоторых и такие черты, которые в анкете не пишутся и в беседах не высказываются: лентяй, нечист на руку, подхалим, зазнайка, жадина, врун, пьяница. Все это предстояло выявить: человек далеко прячет свои пороки. За два года эту шелуху нужно с них счистить.

Ох, нелегко это обходится офицерам! У многих прибавится седины. Но зато уйдет на гражданку - на стройки, в колхозы, в институты - новый отряд крепких, здоровых людей, таких, какие нужны для строительства коммунизма.